Бред Глава четвёртая

Тсс! Предлагаю воздержаться от любых комментариев и ремарок. Давайте, просто послушаем. О чём же они там беседуют?


- Промозгло здесь как-то, да и не видно почти ничего. Как вы тут ориентируетесь?
- Так это ж наш дом родной! Мы тут каждый закоулочек знаем, каждая ямка для нас как родинка на собственном теле. Да здесь и не заблудишься. Дорога Туманов ровная и не имеет ни развилок, ни перепутий. Вдоль дороги – кустарник густой, колючий, вряд ли кто-нибудь через него пробираться станет. Единственно, какая оказия приключиться может – это, если кто, стремясь выйти к лесу Покоя, по несуразице какой-то здесь закружится, завертится, да и вернётся опять назад, к Пустынным холмам. Но это ж какая дребедень у него в голове быть должна!
- Странные какие-то эти ваши Пустынные холмы. Тревожно мне там было. Чего ж мы так по песку-то галопом скакали, как будто гонится за нами кто-то, а потом ещё по колдобинам этим тряслись? По песочку-то ровнее бы было!
- В области Пустынных холмов лучше не задерживаться, а если есть возможность не ступать по песку, то лучше обойти. Мост у нас тут через реку всего один-одинёшенек, вот и приходится, хочешь-не хочешь, а пройтись по песочку пустынному. А так бы желающих немного было.
- А что, там опасно? Зыбучие пески?
- Ну, зыбучести там нет никакой, а вот народу попропадало в тех местах немало. Так что, вот и думай! Бережёного, как говорится, и рубаха сбережёт.
- Да. Тут у вас опасных мест хватает! Впрочем, как и везде. Ой! А что это земля затряслась?!
- А, ничего страшного. Это просто Горыня вздохнул.
- Горыня?! А это ещё кто такой?
- Да есть у нас предание одно: «Предание о Горыне». Когда появилось оно, никто и не помнит давно, но передают его из уст в уста, из поколения в поколение. Если тебе интересно, могу рассказать.
- Ну…я не против.
- В давние времена жили на этой земле драконы. Чудища такие были огромные. Окрас имели они тёмно-зелёный, а покров тела чешуйчатый. Из пасти своей стозубой могли они жаркий огонь извергать, а вот летать, как птицы свободные, не умели они. Не было крыльев у них. И бегать они не имели возможности, потому как не имели конечностей, на которых нормальная живность передвигается. И что ж оставалось им? Да только лишь ползать, как гады наземные. Они так и ползали, огонь изрыгая из пасти, смердящей отходами. Пугали вокруг население. А в общем-то твари были они не опасные. Питались травой и кустарником. Бывало, конечно, они не гнушались и падалью. Но это всё ж были не хищники. Огонь извергали, но от жара того пострадали немногие, и то, только сдуру к драконам забредшие. Селились драконы в заброшенной пустоши, и жили семействами. Вгрызались в землицу сырую огромными пастями, огонь им был в помощь, и рыли глубокие норы, в которых и жили, когда их нужда не заставляла искать пропитания. Но многим не нравился этот народ огнедышащий. Всегда ведь найдутся охотники затеять охоту лютую, не на жизнь, а на смерть. Схватили дубины тяжёлые, примерили копья острозаточенные, и пошли убивать, не ради наживы, одёжи или там, пропитания, а ради потехи, отрыжки изнеженного прозябания. Заливали проходы драконьи отравою и нечистотами. Давили, кололи, кромсали, рубили тела тёмно-зелёные, чешуйчатые. А сами сгорали в огне очистительном, страдали от боли и ран, и кожа вредителей лопалась от пламени, волдырями покрытая. Так было тогда. И в живых остались немногие. В глубокой норе затаился дракончик Горыня, Горынюшка. Боится подняться наверх, на воздух, на свободу, на вольный простор. Лишь только вздыхает оттуда из недр с тоскою и болью о павших в неравном бою своих родичей. Вот здесь, на этой местности, драконы когда-то и жили. А Горыня там, где-то внизу, под нами. Вздыхает. От того земля и трясётся, а бывает, что и столб пламени из недр вырывается.
- Столб пламени! Из земли! А если... Мы же сгорим заживо!
- Не бойся! Огонь, если и вырвется, то только как предупреждение. И если ты чист душой, и нет в тебе неуёмной злобы и ненависти, то и бояться нечего. Огонь сей – очистительный.
- Что значит: очистительный? Если огонь и очистит, то вычистит всё до тла! Обычно лишь пепел да зола остаются. Если только вовремя не потушить.
- Глупый ты ещё. Чистота – она не снаружи, она внутри важна. У тела грязь – она наносная, временная. Смыть её – большой сложности не составит. Грязь в душе, в сердце – она уже глубинная, её только огонь выжечь может.
- Как это?.. А, я, кажется, догадываюсь. Огонь любви, жар сердца, в пылу страстей. Но это же образно так говорят, иносказательно. А здесь, я так понимаю, огонь-то настоящий! Тело спалит, а душа где будет жить? Душа без тела – ищи ветра в поле! Сгинула и всё! Толку-то с неё теперь! Куда ей податься теперь. Другие тела, пожалуй, все заняты. А если и свободно где – как там жить-то?
- Про переселение душ ничего сказать не могу. Не смыслю я в этом ничегошеньки. А огонь, Горыней извергаемый, потому и зовётся очистительным, что необычный он, не такой, каким себе его ты представляешь. Он не сжигает тело, он прожигает душу. Дело всё в том, что нет в Горыне ненависти, нет в нём жажды мести за смерть своих родных и близких. Живёт в нём только боль и горечь, и теплится сострадание.
- Сострадание?! Какое тут может быть сострадание?! У него родителей на куски порубили, а тут вдруг, сострадание!
- Да, сострадание. А кому ещё иметь сострадание к другим, как ни тому, кто сам страдает и страдал? Он сострадает даже тем, убийцам…
- Убийцам?! Убийцам его родных? Сострадает? Может он ещё их и простил?
- Конечно.
- Простил этих ублюдков? Как их можно простить?! Это же отморозки! Таких мочить надо, и чем быстрее, тем лучше!
- Так если ты так сделаешь, то им самим и уподобишься.
- Это ещё почему? Они невинных убивали, а я просто возьму и гада прихлопну.
- Они тоже думали, что гадов убивают.
- Да?.. Ну, может быть. И что, теперь всё безнаказанным оставлять? Они моих близких убивают, а я буду сидеть, как ягнёнок? Мол, делайте, что хотите, а я вас прощаю!
- Вины без наказания не бывает.
- Это какое наказание? После смерти, которое? Слышал я эти байки. Дескать, жизнь несправедлива, но ты живи и терпи, зато, когда коньки откинешь – бац! и всё будет по справедливости: плохих накажут, а хорошие будут нежиться и кайфовать.
- Наказание всегда здесь, при жизни настигает. А справедливость – понятие терпкое. Для кого-то вот это – справедливо, для другого – нет. Всё складывается из мнения большинства или сильнейшего.
- Терпкое?! Занятное определение для справедливости. Правда – она одна! А справедливость – это и есть правда. Разве не так?!
- Так да не так – не перетакивать стать. Иной раз, делаешь вроде по справедливости, а результат этого действия совсем уж неприглядный.
- А я и не перетакиваю и не перескакиваю. Так, да не так! А можно ещё и вот эдак! Правда – она одна! Одна!
- Для каждого в отдельности, может, она и одна. А со стороны посмотришь: кто прав, кто виноват – и не разобрать. Есть такая сказочка детская: «Про апельсин».
«Нашли, значит, зверушки апельсин. Очистили его от кожуры, а в нём пять долек. Начали делить. Одна долька досталась котятам, одна – утятам, ещё одну дали колючему ежу, чиж прилетел и свою получил, последняя долька досталась бобру. А серому и злому волку что осталось? Ко-жу-ра! Он сердит на всех. Беда! Разбегайтесь, кто куда!»
Ну! И где здесь справедливость? С одной стороны, всё хорошо. Добрые и невинные получили своё. А злой и страшный серый волк остался с носом! Вот для него-то точно всё здесь несправедливо! А если ещё дальше разбираться: почему ёж, чиж и бобёр получили по дольке, а утята и котята по одной на двоих? Или бобёр, который в три раза больше чижа получил такую же точно дольку?
- Ой! Это всё демагогия! Понятно, что всё и всем поровну не разделить! Я имею в виду высшую справедливость.
- А кто её устанавливает, эту высшую справедливость? Кто выше всего и всех?
- Ну…не знаю. Все. Общество. Испокон веков так сложилось…
- Так это не справедливость, это – правила, нормы поведения, порядки, законы и условности. А справедливость, она у каждого своя. А если это высшая справедливость, то и идти она должна свыше, от того, кто всё создал, кто придумал правила игры и, кто в ответе за всё.
- Ладно! Ладно! Разговор наш не о чём. Чего ж тут сыро-то так?
- Скорбь. А скорбь, она засухи не любит.
- А кто ж её любит-то? Хорошо, когда всё в меру, а у вас тут, смотрю, сплошные катаклизмы: или сплошная засуха, или сплошной туман. Про жаровню я, вообще, молчу.
- В миру, где всё в меру, – нет веры. На каждый размер – свой, собственный, замер.
- Понятно. Ну что? Шесть невзгод прошли? Смотрю, туман-то рассеивается! Дорога невзгод заканчивается.
- Э! Всё только начинается.