Отстраненная притягательность Адажио Альбинони

Отстраненная притягательность Адажио Альбинони
Томазо Альбинони. Имя этого композитора я узнала случайно еще в советское время благодаря телевизионной передаче. Телевизор был черно-белый, на его экране под идеально-просветленную нескончаемо прекрасную музыку двигались балетные танцовщики в светлых трико, совершая какие-то странные незамысловатые движения, словно переступали с одной плывущей по реке льдины на другую. Такой балет мне никогда не нравился, но музыка поразила сразу. Как она называется и кто ее автор, я не знала. И слышала ее впервые. Но контраст между полной вековечного значения проникновенной мелодией и бессмысленными хождениями почти бестелесных фигур в стиле «броуновского движения» вызвал удивление, поэтому музыка и запомнилась. Я еще тогда подумала, что танцуют, словно иллюстрируют понятие «perpetuum mobile» (вечное движение). А волнующая дивная мелодия, словно рассказывающая о великой идеальной радости и зовущая в бесконечно прекрасные дали, не позволяла оторваться от экрана, заставляя ловить каждый звук и каждое движение. Исполнение музыки тоже было необычным – отчетливо помню глухие вздохи органа и упоительные голоса скрипок. В титрах программы возникло название музыки – Адажио соль-минор – и неизвестное мне тогда имя – Томазо Альбинони. Сегодня это даже странно писать, потому что Адажио Альбинони – подлинный хит, это одно из самых исполняемых музыкальных произведений второй половины XX века. Но тогда, в середине 1970-х годов, оно было сравнительно новым, еще мало известным произведением, хотя автор жил в конце XVII – начале XVIII века, прославился как создатель более 50 опер периода барокко, а также многих инструментальных произведений, но большая часть его партитур сгорела в Дрезденской библиотеке в конце Второй мировой войны после бомбардировки города-музея англо-американской авиацией. Союзникам не было жалко великих сокровищ германской культуры не только в этом городе, в отличие советского руководства, которое среди прочего спасло от уничтожения живописные шедевры Дрезденской галереи...
Как сейчас известно, адажио соль-минор Томазо Альбинони было обнародовано в 1958 году первым биографом композитора Ремо Джадзотто как реконструкция произведения по сохранившемуся фрагменту из шести тактов. Он назвал свою публикацию «Ремо Джадзотто. Адажио соль минор для струнных и органа на основе двух фрагментов темы и цифрованного баса Томазо Альбинони». Среди специалистов бытует точка зрения, что приписывание музыки Альбинони следует считать мистификацией, поскольку они полагают, что именно Джадзотто и был настоящим автором этого адажио. По их мнению, об этом говорит не характерная и для Альбинони, и для эпохи барокко стилистика. Но мелодия быстро покорила и музыкантов, и слушателей. И до сих пор исполняется как творения великого венецианского композитора XVIII века. За прошедшие десятилетия оно буквально разлетелась по свету, превращаясь в песни, музыку для кинофильмов и для современного балета, фоновую мелодию для рекламы.
А тогда, в конце 1970-х годов, впечатление от этого потрясающего адажио было очень сильным. Когда звучала эта музыка, возникало ощущение нечеловеческой ее красоты, отстраненности, недостижимости некоего совершенного Абсолюта, извечной малости своей перед всемогущей силой творца, неизбывной зависимости от непонятной, но неотвратимой его воли. Сердце щемило от понимания человеческого несовершенства и от невозможности его преодоления. Почему-то меня всегда от музыки Адажио охватывало ощущение какого-то космического одиночества и тщетности земных человеческих усилий. Потом мне много раз удавалось услышать эту ангельски просветленную музыку, она словно вошла в моду. Как-то я попала на симфонический концерт, где это адажио исполняли, как оно задумано, с участием органа. Звучало оно величественно и космически масштабно, как музыка небесных сфер. И я невольно вспомнила, что и орган был изобретен как инструмент разговора с Богом, и полифоническая музыка, в которой воплощалась космическая гармония, великий звукоряд светил и планет, божественная октава Вселенной, математически обоснованная еще Пифагором. И только со времен И. С. Бах эта адресованная Вседержителю музыкальная вязь обрела ласкающую человеческий слух мелодию. Это было революционным достижением этого композитора. Именно поэтому его творения так ценят потомки. Токката и фуга ре-минор, хоральные прелюдии, знаменитая «Чакона», торжественная месса и сегодня поражают не только мощью музыкального звучания, но и красотой мелодии, проникновенной, почти песенной напевностью. Музыка небесных сфер, провозглашенная Пифагором и Аристотелем, когда движение планет и светил рождало величественное многоголосье Вселенной, имитацией которого и была полифония католических месс и хоралов, обрела у И. С. Баха, его современников и последователей человеческую теплоту и обнадеживающую просветленность. Но, как ни странно, именно ее мы и не слышно в Адажио Альбинони. В нем, как и в других божественных гимнах, есть космическая отстраненность – непостижимость, неохватность, несбыточность. Не зря одна из современных интерпретаций этого произведения названа «Бесконечность Вселенной», а созданная на эту мелодию песня Сары Брайтман – «Anytime anywhere» («В любое время в любом месте»).
Эту песню я услышала впервые в начале 2000-х годов, когда вошли в моду современные обработки старинной и классической музыки. Мой племянник-флейтист записал, по моей просьбе, несколько таких аудиокассет, чтобы я могла их крутить в машине. А записи с дисков «Opera with а beat», «Aria with а beat», «Concerto Veneciano» я слушала на принадлежащем другу ноутбуке, бывшим тогда еще диковинкой. Я не сразу распознала в музыкальной композиции Сары Брайтман «Anytime anywhere» Адажио Альбинони, но почувствовала его властное эмоциональное действие. Пронимало, что называется, до печенок. Тогда музыка на меня нечасто так действовала. А тут, просто, слезы прошибает. И опять было это ощущение холодной несбыточности, космической идеальности, бесконечной отстраненности. И недовольство собственным несовершенством. Друг смотрел на то, как я, печатая какой-то его текст под аккомпанемент стилизованного Альбинони, украдкой вытирала глаза, и как-то задумчиво спросил: «Ты что влюбилась?». Меня удивили две вещи: его спокойствие и интуиция. К счастью, вскоре все прошло, и никаких последствий все это не имело. Осталась только прекрасная, уносящая в бесконечность музыка, красноречиво говорящая человеку о недостижимом идеале.