Листья падали. Глава 7. Трудный выбор

               
 
    Прошло три недели после моего возвращения в училище. Кажется, ничего не изменилось, но меня не покидало ощущение, что на меня надвигается гроза. Со мной по-прежнему общалась Любка, но другие девочки перестали замечать меня. Это было настолько непривычно, будто все вокруг меня разом стали глухонемыми. Когда я обращалась к девочкам с вопросами, они отводили глаза. Тамара Ильинична не делала мне больше замечаний. Я не переставала мечтать о каникулах.
-  Арина, я тебя не узнаю в последнее время. Что ты такая грустная? Из-за Тамары?
-  Нет, Люба. Скажи, у тебя когда-нибудь было ощущение опустошенности? Мне трудно выразить словами то, что я сейчас чувствую. Понимаешь, я чувствую, что в жизни меня больше не ожидает ничего хорошего.
-  У  меня такого не бывает. Я давно уже свыклась с неудачами, поэтому разочарования не для меня, - Любка вдруг замолчала.
Мне же наоборот хотелось, чтобы рядом раздавались крики, снова ворчала наша классная руководитель, звучно храпела Руднева, о чем-то шушукались между собой девчонки из детдома. Но еще больше я мечтала познакомиться с хорошим парнем. К сожалению, роман с виртуальным Айвенго не состоялся. Взгляд мой постоянно натыкался на влюбленные пары. Казалось, эти счастливцы ничего вокруг себя не замечают. Для них весь мир заключался в любимом. Утром, по дороге в училище я едва не проехала нужную остановку, засмотревшись в лицо девушки, голова которой нашла приют на плече у приятеля. Мне хотелось понять, что она переживает в этот волнующий момент, и верно ли то, что оценить, это дано лишь человеку, встретившему взаимность?
-  Хорошо мечтается?
Знакомый голос принадлежал нашему литератору Леониду Яковлевичу. В ответ на вопрос я поприветствовала его и направилась к выходу.
-  Арина, ты хотела бы участвовать в литературном конкурсе? – Леонид Яковлевич нагнал меня, когда мы с ним вышли из автобуса.
-  У меня нет способностей к сочинительству.
-  Зря ты так считаешь. Я читал твои сочинения по Толстому и Достоевскому.  Думаю, что они лучшие из тех, что были написаны в вашей группе.
Мне было приятно и неловко одновременно. Я тогда еще не ведала, что преподаватели часто не говорят ученикам правды. Уроки Леонида Яковлевича мне всегда нравились, поэтому мнение этого человека было для меня весомым. Я подняла на него глаза, оторвавшись от созерцания своих сапог. Леонид Яковлевич смотрел на меня сквозь толстые стекла очков. Не хотелось его разочаровывать, но дурной язык вновь подвел, - А вы не боитесь обмануться в своих ожиданиях, ведь я – известная лгунья.
     Мы почти дошли до училища, оставалось лишь перейти улицу. Спешку легко можно было объяснить желанием поспеть на урок вовремя.
-  Арина, постой.
Мы остановились на переходе, когда горел зеленый свет. Мимо пробежали старшекурсницы, после резкого оклика мне захотелось присоединиться к ним.
-  Остановись, в училище нам некогда будет поговорить.
Наверное, это глупо смотрелось со стороны, Леонид Яковлевич держал меня за руку, словно маленькую девочку.
-  Разве вам Тамара Ильинична ничего не рассказывала?
-  Не думай о людях плохо, Арина. Запомни, окружающие станут думать о тебе так, как ты сама того пожелаешь. Не позволяй считать себя хуже, чем ты есть на самом деле.
Я собралась спросить Леонида Яковлевича, а сам-то он верит в то, о чем говорит, но тут увидала Илью в обнимку с красивой светловолосой девушкой.
-  Пойдем скорее, сейчас будет красный.
Я очень быстро позабыла и о литературном конкурсе и о советах, преподанных мне Леонидом Яковлевичем. В глазах стояло только, что увиденное, с той лишь разницей, что вместо стройной блондинки Илья обнимал за плечи меня. Наверное, я ни на шутку размечталась, и скорее всего, поднялась бы на пятый этаж, если бы он был, но на лестнице едва не налетела на Тамару Ильиничну, возвышающуюся предо мной словно скала, - Ступай в кабинет директора, Белова.
Путь до второго этажа показался мне длиною в жизнь. Бабушки со мною не было, мама ничем бы мне не помогла, она, вообще, не подозревала о той травле, которой я подвергалась в училище. Придется рассчитывать только на себя, но боюсь, что от непонимания и нетерпения, я расплачусь.
В приемной секретарь директора Надежда Григорьевна мне сказала, -  Подожди, Татьяна Александровна пока занята.
-  Может быть, мне пойти на урок?
-  Нет, сиди, а то за тобой надо будет посылать.
Ждать пришлось долго, думаю, что это к лучшему. Шел урок физкультуры, а для меня физическая зарядка вылилась в ловлю листов писчей бумаги, которую по неосторожности уронила Надежда Григорьевна.
-  Подготовьте приказ, - на пороге своего кабинета стояла Татьяна Александровна.
У меня опустились руки, и вся бумага вновь упала на пол. Собирая ее, мои глаза уткнулись в зауженные мыски черных мужских туфель. Я их сразу же узнала. Перешагнув через бумажное полотно, они прошествовали дальше.
Директор ждала меня в кабинете, - Проходи быстрее, Белова. Как поживает твоя бабушка?
-  Она в больнице. Врачи обещают, что она скоро поправится.
-  Хорошо, я вот, что думаю, Арина. Историю с пропажей денег мы постараемся забыть. Так будет лучше для всех. Но у меня к тебе просьба, - директор на минуту замолчала, собираясь с мыслями, может быть, подыскивала нужные слова. Я настороженно взирала на нее. Видимо, Татьяна Александровна посчитала, что наступил подходящий момент, и сказала такое, от чего я едва устояла на ногах. Теперь я смотрела на нее уже со страхом. Моложавое лицо ее было серьезным, как никогда, таким я видела его лишь однажды, когда в училище прошел слух о подложенной бомбе. Татьяна Александровна ждала ответа. Все поплыло у меня перед глазами, и случилось то, чего я так боялась. Я расплакалась и выбежала из кабинета. Хотелось поделиться услышанным с Любкой. Но пока я шла длинными коридорами, голову сверлила мысль, а имею ли я право посвящать, кого бы то ни было в замыслы директора? Я засомневалась, не из-за  опасения, что подруга случайно проговорится. А, что если это дойдет до ушей самой Матюхиной, ведь сказанное Татьяной Александровной касается напрямую Светы?
Ответ на мои сомнения и тревоги дал разорвавший тишину звонок. В коридорах стало многолюдно.
-  Где пропадала целый урок? Марго тебя вспоминала, - на плечо мне легла Любкина рука.
-  Не хотелось идти на физкультуру.
-  Врешь и не умеешь. Чего произошло?
-  Директриса напомнила об украденных деньгах.
-  Тамара велела всем принести по триста рублей на классные нужды.
-  Мама мне не даст. Мы сейчас на лекарства много денег тратим.
-  А я не собираюсь приносить, потому, что она не на какие-нибудь, а на личные нужды собирает. 
В толпе мелькнули знакомые черные туфли с зауженными мысками.
-  Знаешь новость? В нашу группу берут парня. Пока ничего о нем не знаю, но очень хочу, чтобы он навел порядок в нашем тухлом курятнике. Арина, выше голову, - увидев за моей спиной рюкзак, Любка спросила, - У тебя там что-нибудь ценное?
-  Денег сорок рублей, проездной и инвалидское удостоверение.
-  Подойдет, давай его сюда.
В столовой мы с Любкой не расставались. Она притащила меня туда, несмотря на отсутствие аппетита. Взгляд мой рассеянно блуждал по ногам проходящих мимо.
-  Что с тобой сегодня, Арина?
-  Люба, давай сбежим.
-  Только не сейчас. Слушай меня внимательно, - Любка перешла на шепот, - На географии ты обнаружишь, что у тебя пропало удостоверение.
-  Оно у тебя.
-  Делай, как я тебе говорю. Они объявили тебе войну, а мы приняли вызов. Одна ты со всей этой сворой не справишься, поэтому слушай меня и не задавай лишних вопросов.
На уроке все происходило по сценарию, запланированному Любкой. После моего заявления о пропаже удостоверения явилась Тамара Ильинична, вызванная Машей по просьбе учительницы географии.  Был произведен настоящий обыск, и пропажа была обнаружена в вещах Вики Дядьковой.
Тамара Ильинична смерила нас ледяным взглядом, задержав его на мне дольше обычного, и произнесла, - Белова, после урока я жду тебя в мастерской.
Я собиралась спросить у подруги, зачем она подкинула мое удостоверение в рюкзак Вики, но меня вызвала к доске Ольга Николаевна. Не помню, что я отвечала, стоя у карты. Вместо условных обозначений я постоянно натыкалась взглядом на увесистый кулак Аристовой. Нелепое обвинение в краже вновь настроило против меня детдомовских. После звонка Любка потащила меня за собой. Мне стало казаться, что иногда она сначала делает, а потом думает. Все происходило настолько быстро, что спохватилась я только на остановке.
-  Куда мы направляемся?
-  К тебе домой. Ты забыла, что пригласила меня в гости?
Я действительно не помнила, когда успела это сделать. Мысли мои перепутались, желание навестить бабушку пересилило все остальное.
-  Арина, - Любка поводила пальцем у меня перед глазами, - Я, вообще, не пойму, о чем ты думаешь?
-  Ни о чем.
-  Так не бывает.
-  Но у меня именно так.
-  Но ведь ты чего-нибудь хочешь? Наверное, не желаешь колоться.
Может все рассказать Любке? И о предложении директрисы и о моих чувствах к Костину?
-  Вот, если бы у меня была тайна, я обязательно с тобой поделилась, - укоряла меня Любка.
-  Моя бабушка говорит, если тайное становится известным более, чем одному, то это уже не тайна.
-  Предположу, что у твоей бабушки не было друзей.
-  Люба, скажи, у тебя имеется парень?
-  Понятно, тебя на мальчиков потянуло. С этим я могу тебе подсобить.
Со временем нашего знакомства я заметила, что у подруги имеется удивительная манера  вести разговор. Если я интересуюсь ее личной жизнью, она умело переводит разговор на другую тему.
-  Как у тебя клево дома. Имеешь все для хорошей жизни, - восхищенно озираясь по сторонам, подруга обошла всю квартиру, - Если бы у меня была такая обстановка, я не бежала бы из дома.
-  Тебе что-нибудь не хватает?
-  Денег, на них можно купить все, что захочешь.
-  Как же так? Ты презираешь воров и бандитов, а у них денег больше, чем у других. Мне кажется, не все можно купить за деньги.
-  Все, абсолютно все, даже дружбу и любовь.
-  Это неправда.
На тонких губах подруги появилась ухмылка. Она испортила презрением довольно симпатичное Любкино лицо, - Ты слишком правильная, теперь таких не любят. Но ты мне нравишься даже такой. Пойдем чего-нибудь перекусим.
-  Тортов и конфет сегодня не будет.
-  Давай, что есть. Мне только в училище удалось поесть. Дома жрать нечего. Хоть на работу устраивайся, только, кто меня возьмет, еще восемнадцати нет.
-  Может, нам на швейную фабрику попытаться устроиться?
-  Опять об этом разговор завела. Так нас там и ждали. На раздаче листовок у метро или курьером много не заработаешь. Мы с тобой две здоровые девицы, почти здоровые, почти…здоровые, - добавила Люба, глядя на меня, но лучше бы она этого не делала. Любое упоминание о моей инвалидности лишало меня покоя. Я не такая, как все, но в этом нет моей вины.
-  Что с тобой, Арина?
-  Не напоминай мне о болезни. Неужели ты не понимаешь, что это…больно?
-  Ты слишком любишь себя, по-моему, ничего обидного я не сказала.
-  Но подумала.
-  Не дрейфь, я догадалась, почему ты такая…ранимая. Тебя не долюбили. Друзья, родственники – это все не то, надо бы тебе парня подыскать.
Я вздохнула.
-  Один раз удалось из тебя человека сделать. Почему ты ходишь, как кикимора? Смеешься, значит, не все еще потеряно. Слушай, а ты не пробовала познакомиться по Интернету?
-  Не кому я не нужна.
-  Для начала тебе надо полюбить себя, тогда и остальные станут относиться к тебе точно также. Сейчас многие, вроде тебя, бояться знакомиться. В этом деле необходима уверенность. Хочешь, прямо сейчас я приведу тебя в порядок, и пойдем куда-нибудь поблизости знакомиться?
-  Нет, не хочется. Люба, что ты думаешь о директоре?
-  Я о ней, вообще, не думаю. Что она мне, мама родная, что ли? Тетка, как тетка. Арина, ты косметику держишь, самую обычную?
-  Я тебя не от простого любопытства спрашиваю, интересно знать твое мнение.
-  Я с ней мало сталкивалась. Говорят, что она одинокая, держится за свое место. А что именно ты желаешь знать?
-  Все.
-  Ты записалась в ее поклонницы?
-  Как ты думаешь, она – справедливый человек?
-  Двойки она ставит, не скупясь.
-  Я не об этом. Может она совершить подлость?
-  Крошка, ты меня удивляешь. Подлость может совершить любой, и даже ты. Разница между тобой и директрисой в том, что она сделает это намерено, а ты случайно, не со зла. Видишь, ты настолько добра, что не обижаешься за «крошку».
-  Меня еще никто так не называл. Наверное, ты посчитаешь меня наивной, но я редко сталкивалась с подлостью до поступления в училище. Родители оберегали меня, я жила отгороженной от окружающего мира. Повсюду мама, папа или бабушка сопровождали меня. Они заслоняли меня ото зла. Я очень многого не знала, только сейчас я поняла, что меня никто не ждет в этом мире. Я должна доказать, что чего-то стою. Понимаешь?
-  Понимаю, мечтаешь уйти из этого гадюшника?
-  Ничего ты не поняла. Прежде всего, я сама себе должна доказать, что я – не пустое место. Это – не просто громкие слова. Вот ты говоришь, что я должна полюбить себя, но сперва я уважать себя должна научиться.
-  Верно, ты только не волнуйся.
-  Я столкнулась с подлостью, с непорядочностью человека, которого, наверное, не могу судить, и теперь не знаю, что мне делать? Директор предложила мне свалить вину за пропажу денег на Матюхину. Ей плохо, я чувствую это. Ей никто не помогает.
-  А разве деньги взяла не она?
Я боялась, что невольно выдам себя, поэтому занялась приготовлением бутербродов. Руки отказывались мне повиноваться. Вместо колбасы и сыра я несколько раз полоснула себя по пальцам.
Спасла меня Любка, - Дай сюда, а то вместо колбасы в бутерброды попадет мясо с кровью. Кстати, можешь не отвечать, я и так все поняла.
-  Директриса хочет, чтобы я написала заявление, в котором обвинила бы Матюхину в воровстве, а это значит, что Светку исключат из училища, и заставят выплатить пропавшую сумму денег.
-  Никто ее не заставит ничего выплачивать, она же несовершеннолетняя. И ты, конечно, отказалась от предложенного, Молоток, так поступают честные девочки.
-  А ты, как поступила бы на моем месте?
-  На твоем месте мне не бывать, потому, что Матюхина боится меня, как огня. 
-  И тебе нравится держать окружающих в страхе?
-  Матюхина – законченная дрянь. Если желаешь знать, мне ее ничуть не жаль,
-  Так нельзя, ты же ничего не знаешь о ее жизни.
-  Мне тоже иногда нечего есть. Моя мать по больницам не валяется, а вкалывает на двух работах, как каторжная. У меня тоже голодные братишка и сестренка имеются, но я не ворую у своих…и у чужих тоже, чтоб ты не думала.
Тяжело было слушать эти откровения. Моя прошлая жизнь казалась мне чудесной сказкой, по сравнению с тем, что пришлось испытать девчонкам.
-  Отвечай, напишешь на Матюхину бумагу?
Я молчала, представляя то, что последует за моим ответом. Люба – моя подруга, и я переживу ее непонимание, лишь бы она не обиделась.
-  Что, жалко воровку стало?
Я покачала головой, - Она не такая, как все, она не нарочно это делает.
-  Пожалеешь, а она в благодарность что-нибудь свиснет у тебя, и не дай Бог, у меня, тогда ей не жить. Я думала, что ты – настоящий человек, а ты….тряпка.
-  Люба, мне нелегко сделать выбор. У Матюхиной хватает неприятностей.
-  У меня их тоже, хоть отбавляй, но если вовремя не остановить преступницу, она будет продолжать в том же духе.
-  Нет, Светка – незаконченная воровка, как ты думаешь. Ей стало стыдно, и она разорилась на этот торт, который ты съела за милую душу. Он был куплен на ворованные деньги.
-  Я не знала этого.
-  Ты много, о чем не догадываешься. Осуждать – проще всего. Попытайся поставить себя на место Светы.    
-  Я никогда не буду на ее месте. Ты права, я много, чего не знаю, но сейчас я стала догадываться, к чему ты клонишь. В жизни не бывает всем одинаково хорошо, каждый получает по заслугам. Матюхина сама себя наказала, и твоя задача, если не помочь, хотя бы не мешать свершиться возмездию.
-  Раньше я сомневалась, но теперь точно знаю. Я не стану жаловаться на Свету.
-  Тогда нам с тобой не о чем разговаривать. У тебя появилась новая подруга.
Через минуту за Любкой захлопнулась дверь. Такой развязки разговора я не предвидела. Но себя в происшедшем я винить не собиралась. Нужно научиться уважать себя. Что для этого надо делать, на этот вопрос мне еще предстояло найти ответ.
И все-таки я – эгоистка. Бабушка в больнице, а я вспоминаю о ней в последнюю очередь. Мама, мамочка, я и о тебе нечасто думаю. Сейчас, вместо выполнения домашнего задания я размышляла над вопросом, как помочь маме. Это возможно только в том случае, если мне удастся подыскать хорошую работу. Я не поделилась с Любкой, несколько дней назад я ходила на почту, но меня даже не стали слушать, после того, как узнали, что я – инвалид. Я бы пошла даже в уборщицы, но те магазины, что располагаются неподалеку от нашего дома, приглашают убираться в утреннюю смену. Значит, в следующий раз придется  сказать неправду.
Рука потянулась к телефону, семь заветных цифр, и долгое ожидание. Подойдет или нет? Громкий щелчок, и тишина. Чего я не учла, так это наличие определителя. Я положила трубку, когда поняла, что на другом конце провода ее приложили к уху. Завтра пойду в училище, и вновь мы встретимся. За окном стемнело. Снег, собранный в сугробы в свете уличных фонарей переливался разными цветами, но с высоты пятого этажа он казался заурядной белой простыней. Мой взгляд пробежался по автомобильным рядам, пока не остановился на темно-синей шестерке, в сгущающихся сумерках она казалась почти черной. Это – наша шестерка, в том не было сомнения, я словно загипнотизированная смотрела на автомобиль уже несколько минут.
Зазвонил телефон, но я не бросила наблюдение. Мимо проходили люди, кто-то из них садился за руль автомашин, стоящих по соседству. Я пока раздумывала, стоит ли спуститься и проследить за шестеркой прямо во дворе или продолжать наблюдать из окна? Мне помог случай. Позвонили в дверь. Мне всегда напоминали, что нельзя распахивать двери перед незнакомыми. Ранее я редко оставалась дома одна, теперь же предстояло привыкать к новым условиям. Звонок повторился.
-  Кто там? – спросила я не своим голосом.
-  Это я, Арина.
-  Мама, ты?
-  Да, открывай скорее, у меня сумки тяжелые.
Позже, когда мама рассказала мне о самочувствии бабушки, я спросила у мамы о темно-синей шестерке.
-  Это чужая машина, номера не наши.
-  Мама, я рассмотрела на боковом стекле дракончика, помнишь, которого мне подарил папа.
-  Я не обращала внимания на боковое стекло, - мама подошла к окну и выглянула во двор, - Шестерки уже нет, наверное, она уехала, но я не могла ошибиться, номера чужие.
«Но автомобиль наш», - подумала я про себя. Был еще один признак, по которому я определила принадлежность машины.
-  Арина, недавно звонил папа, ты в это время была в училище. Сказал, что очень по тебе скучает, и обещал поздравить тебя с новым годом.
Зачем мама меня обманывает, у нее это плохо получается. Успокаивает меня, словно маленькую девочку. Я хорошо понимаю, что папа никогда не вернется к нам. Ночью мне приснился ужасный сон. Будто я прохожу мимо нашего автомобиля и вижу за его рулем папу. Он открывает дверь и приглашает меня сесть. Обрадованная, я принимаю приглашение. И вот уже автомобиль летит навстречу неизвестности. Соскучившись по близкому человеку, я задаю один вопрос за другим. Мне интересно все: с кем сейчас живет папа, любят ли его также сильно, как любили его мы с мамой, но папа упорно молчит. Мимо проносятся улицы, мелькают в бешенном вихре дома, которые были похожи один на другой, как две капли воды. Необъяснимое чувство тревоги охватывает меня. Я замечаю, что мы выехали за город. На кольцевой автомагистрали, как обычно, были большие пробки, но отец случайно или намеренно нигде не сбавлял скорости. Чудом, избежав столкновения с движущимся поездом, мы проскочили железнодорожное полотно. Дорога была мне незнакома. Когда я повернула голову к отцу, я остолбенела. На водительском месте сидел неизвестный мне человек. Испугаться я не успела, автомобиль въехал в ворота двухэтажного дома, и они закрылись. Я оказалась в западне. Двое неизвестных знаками приказали мне следовать за ними, они повели меня в подвал дома. Там было сухо и тепло, рассмотреть я ничего не могла, так как меня окружала полнейшая темнота. Вот, когда мне стало по-настоящему страшно. Ко мне мог прикоснуться и не только все, кто угодно, а я сидела с завязанными руками. Я попробовала звать на помощь, но быстро поняла, что это бесполезно. Мои крики заглушал шум льющейся воды. Но сдаваться я не собиралась, несмотря на то, что путы крепко держали руки и ноги. Меня коснулось что-то холодное, что это было, я так и не успела разобрать. Приторно сладкий запах заполнил собой все вокруг. Мне почудилось, что я лечу сквозь длинный тоннель, в конце которого маячил огонек. Больше я ничего не помнила. Очнулась я оттого, что мама трясла меня за плечо.
-  Арина, что с тобой, я пять минут не могу тебя добудиться!
Сонные глаза ничего не разбирали, после увиденного во сне, лицо мамы казалось мне неузнаваемым, - Я очень крепко заснула.
-  Что у тебя с руками? – тревога мамы передалась и мне.
На запястьях виднелись следы от веревок, бледная кожа покраснела, будто ее чем-то натерли. Прикосновение к рукам вызывало боль.
-  Я не знаю. Вчера вечером такого не было.
-  Может, кто-нибудь тебя обидел? Они из училища?
-  Нет, мама. Я, правда, не знаю.
Мама ушла на работу. Я осталась дома, ссылаясь на плохое самочувствие. Мне необходимо было разобраться со своими мыслями, руки, в конце концов, заживут, раны на них затянутся, а беспокойство, страх перед неизвестностью, останутся. Странное дело, связывали руки мне во сне, а следы от веревки остались наяву. Даже, если объяснение кроется в моем слишком богатом воображении, но мама! Она тоже видела красные полосы на моих запястьях. С ума, наверное, сходят по одиночке. Жаль, но мне даже не кого спросить, чтобы все это значило?
 Вновь заняла свой наблюдательный пункт у окна. Автомобильная лента поредела. Папиного автомобиля не было. Смотреть в окно мне никогда не приедалось, но под конец, наблюдение вгоняло меня в сон. Происходящее казалось бесконечным сериалом, действующие лица которого менялись словно калейдоскоп в детской игрушке. Под рукой у меня лежала толстая тетрадь по литературе. Я открыла ее на последней странице и написала: «Тонкие, ухоженные пальцы были самим совершенством. Они осторожно перебирали каждую прядь волос, колдуя над ними, возвращали им первоначальную красоту. Если чувства можно передать через прикосновения, то пальцам мастера это удалось. Замирая всякий раз, когда ощущала касание, я желала лишь одного, чтобы это никогда не кончалось. Чего обычно жаждут больше, что вызывает сильное ответное желание, ни с чем несоизмеримое: любовь или ее предвкушение? Иногда хочется обнять первого встречного, который просто улыбнулся тебе. Очень трудно и волнительно признаваться в своих намерениях, приласкать взглядом малознакомого человека, который тебе понравился. Опасение быть непонятой, а еще хуже отвергнутой, сковывают путами, лишают уверенности в себе. Люди, тысячелетиями живя, бок о бок друг с другом, разучились признаваться в любви». На этом месте я поставила жирную точку, далее пошло сугубо личное. Перед глазами стояли все те же изящные пальцы, с покрытым бесцветным лаком ногтями. Господи, как я любила их, наверное, перецеловала бы каждый. Я умереть не побоялась бы, если знала, что последний мой вздох будет сопровождаться их нежным прикосновением. На все том же тетрадном листе появились строчки: «Я люблю тебя уже давно, с того самого дня, как увидала. Мне стыдно признаться тебе в своих чувствах, потому, что, скорее всего, ты рассмеешься мне в глаза или, еще хуже, будешь жалеть. Но мне не нужна жалость. Любовь сделала меня сильнее, или мне это только кажется. Я не такая, как все, и ты, отличный от них. Но если я способна удивлять своей обескураживающей наглостью, подумаешь, на что замахнулась, то ты привлекаешь доброй красотой. Она согревает, и все неприятности остаются позади. На свете есть еще злая красота, способная заставить страдать от неразделенной любви. Я должна благодарить судьбу за то, что она сделала меня обыкновенной девчонкой с физическим недостатком. Мне просто не на что рассчитывать, а значит, не суждено страдать. Ты не замечаешь меня, и лишенная всякой надежды, я всего лишь существую. Любить проще, чем вызывать ответное чувство. Для этого не надо быть хорошей, любовь сама сделает человека лучше. Держать все в себе трудно, вот сейчас я пишу, и мне становится легче, но пусть никто и никогда не узнает мою тайну. Только, если мне суждено было бы умереть, я, пожалуй, открылась бы тебе в своих чувствах. Смогу ли я когда-нибудь еще полюбить с такой силой страсти или это безумное чувство останется со мной навсегда?»
За окном шел снег, наверное, скоро сугробы вырастут, как в сказочном лесу. Когда капал дождь, мне часто казалось, что это плачет небо. Снежинки я считала теми же слезами, лишь замороженными. Сегодня небо скорбело о ком-то или о чем-то. Может быть, о несбывшихся мечтах?