Шизофрения. Глава 7

               

     Одна, две, три, четыре, пять, нет, их все-таки, четыре. Одна улетела. Любашка смотрела в окно, где на ветке рослого тополя расположилась компания ворон. Одна из них нетерпеливо поворачивала голову из стороны в сторону, сверкая агатовыми глазами. Наверное, ворона тоже наблюдает за ней, Любашкой, а потом поворачивает голову к товаркам, будто что-то им нашептывает. Нечто похожее на мысль мелькнуло в голове у Любашки, так ведь, это же – Маринка. Брошенная в сторону вороны-Марины картофелина заставила птиц подняться в воздух. «Так тебе и надо», - захлопав руками по подоконнику, Любашка загоготала. Но среди них мог быть и Саша, безумный смех наложил отпечаток на ее некрасивом лице, уголки большого рта растянулись, обнажая желтые лошадиные зубы, уступая место покрытому желтым налетом языку, со свисающими с него сосульками клейкой слюны.  Любашка на минуту представила, а что изменится, если Саша будет жить с ней, а не с Маринкой? Ее они обязательно выставят из квартиры. Саша сильный, добрый, станет о ней, Любе заботиться. Нет, лучше она о нем, терпеливо изо дня в день ждать, пока он уставший придет с работы, а она принесет ему вкусный ужин, как тогда, картошечку с салом. Кажется, он любит сало. Жаль, что пальцы стали плохо ее слушаться, все из рук сыпется, но ничего. Саше будет приятно от одной мысли, что она о нем не забыла. Вечерами они будут вдвоем сидеть на кухне, почему именно там, а не в комнате, Любашка не могла объяснить. Она станет читать ему стихи, а он, уронив голову на мозолистые руки, будет их слушать, прикрыв свои огромные серые глаза. Что-то по-детски непосредственное было в этой выжидающей позе. Он прикорнет, а она неожиданно разбудит его своими поцелуями, что-что, а целоваться за многие годы разгульной жизни она не разучилась.
Итак, решено, завтра Любка приступит к шлифовке своей внешности, в первую очередь перекрасит волосы, сделает химию, затем займется лицом, выщиплет не по-женски кустистые брови, наложит на пожелтевшую кожу питательную маску. Пожалуй, в свои сорок лет она еще может нравиться. Ради этого стоит жить.
Вечером она засобиралась в магазин, дома не оказалось хлеба. Саша еще не вернулся с работы, а Марина куда-то ушла. Надо торопиться, через полчаса магазин закроется, а тут еще, как назло, после вчерашнего снегопада по подоконнику застучал моросящий, надоедливый дождик. Обходя стороной огромные лужи, Любашка вдыхала пропитанный свежестью воздух. У нее немного закружилась голова, скорее всего, меняется давление. Надо привыкать, ведь теперь Любашке придется чаще выходить на улицу. У ног, опустив голову к влажной земле и поводя из стороны в сторону черным носом, резвился Чарлик. Навстречу им попадались одинокие прохожие, погруженные в собственные мысли. Любашке очень хотелось поделиться с ними своей радостью, у нее вновь есть семья. Кругом царило безразличие.
Резкий порыв ветра едва не сбил Любашку с ног. Намокшее от дождя пальто и старые сапожки стали нещадно пропускать воду. Она поежилась от холода, захотелось по малой нужде. Любашка оглянулась, вокруг – незнакомый двор, нет подходящего места. Хлопнула дверь ближнего подъезда. Обдавая Любашку лавиной грязных брызг, мимо пронеслась большая черная собака. Яростный рык заставил Любашку посмотреть ей вслед. Чарлик стоял против соперника. Мгновенно оценив ситуацию, собаки бросились друг на друга. В клубке дерущихся мелькали ноги, хвосты. Небольшой Чарлик был зажат в мощных собачьих челюстях. Неизвестно откуда прибежало еще несколько бродячих псов. Любашка теперь не могла рассмотреть, где же ее Чарлик? Летела клочьями шерсть, собаки будто осатанели. Сумасшедшая в отчаянии громко закричала, пытаясь привлечь чье-нибудь внимание. Что же делать? Не помогли взмахи руками и швыряние палок. Кто-то протяжно завизжал. Наверное, Чарлик, мелькнуло в голове у Любашки. Тогда она схватила выпавшую из рук палку и несколько раз ударила псов, державших ее Чарлика. Из окна верхнего этажа что-то полетело вниз, и с шумом упало наземь. Испугавшись, собаки бросились врассыпную, лишь Чарлик остался лежать без движения. Любашка присела рядом с ним на корточки. До него было страшно дотронуться, не причинив ему лишние страдания. Тело изувеченной собаки было в крови. Наконец, Любашка набралась решимости и провела ладонью по взъерошенной шерсти. Ладонь осталась влажной от крови. Чарлик благодарно лизнул ее руку. Стараясь приподнять косматую голову, он взвизгнул от резкой боли и заскрежетал когтями. Из приоткрытой пасти на землю вытекла струйка густой темной крови. Любашка гладила умирающего, беспомощно всхлипывая.
В сгущающихся сумерках мелькнула чья-то тень. Крупная собака, по-охотничьи мягко ступая, подкрадывалась к лежащему без движения псу. Светлые глаза, не мигая смотрели вперед, верхняя губа приподнялась, обнажая ряд ровных, белых зубов. Еще чуть-чуть, и он броситься. Любашка замахнулась рукой, швырнув в собаку кошельком, единственное, что находилось у нее в руке. Собака не испугалась и не убежала, как того ожидала Любка. Мгновение, и четыре лапы оттолкнулись от земли, взметнув вверх ловкое, пружинистое тело. В тот момент, когда ее тело послужило затычкой в жаркой собачьей пасти, Любка перестало что-либо чувствовать. В следующий момент, высокий человек с цепью в руке, бесстрашно приблизился к собаке. Серебристая цепь ошейником обхватила шею собаки, глаза ее потеряли естественную живость, и страшный капкан разжался. Он стоял и смотрел, как холодеют ее руки и ноги, и то, что когда-то было человеком, постепенно погружается в свой последний, безмятежный сон. 
Глаза сузились в щелочки, верхняя губа презрительно приподнялась. А доктор прав, я все еще люблю этот кусок бездыханного человеческого мяса. Его долго занимала мысль, что испытывают люди, совершившие преступление? Мучают ли их угрызения совести? Что, вообще, есть совесть? Истинная ценность или пережиток прошлого? Почему совесть не мучает мясника, занесшего нож над шеей ни в чем неповинной скотины? Разве она не боится смерти, точно так же, как и жертва преступления? Боится. Он улыбнулся, его утонченное лицо приняло вид звериного оскала, низводящего его вниз на несколько ступенек по  эволюционной лестнице. Страх – вот, что руководит сознанием любой живой твари, закон самосохранения, перед которым пасуют все нормы морали и правила. Сергей закрыл глаза, пытаясь представить себя в роли жертвы преступления. Как бы он повел на ее месте: спасался бегством или постарался бы дать отпор? Бесполезно, в голове проносились совсем другие видения. Сегодня все за него сделал этот рыже-черный красавец пес. Его, как и Сергея влечет смерть, но не собственная, а чужая.
С силой, сжав виски, Сергей задержал дыхание, в глазах потемнело, упругие мышцы налились животной силой. Сергей уловил терпкий запах горячей крови. Она била фонтаном из раны на шее, брызгами орошая все вокруг, вскоре давление упадет, и кровь будет растекаться медленно, вязкой жижей покрывая влажную землю. Буйство красного цвета продолжалось несколько минут, потом…
Что было потом, он никогда не пытался себе представить. Сергей от природы был эстетом, поэтому убивал, испытывая наслаждение от самого процесса. Старик Фрейд был не прав, власть над жертвами ничуть не прельщала Сергея. Ему никогда не надоедало смотреть, как чужая жизнь покидает привычное содержание, переходя на новый недоступный для земного восприятия уровень. Если земное существование тела грешно, вероятно, после реинкарнации оно освобождается от греха. Он хорошо помнил все свои жертвы, от той первой, совсем еще юной женщины, закрывающей от удара свой огромный живот, когда поняла, что этот, с виду вполне нормальный человек прямо на ее глазах превращается в чудовище, до той последней, рыжеволосой, которая яростно сопротивлялась, пытаясь сохранить свою жизнь. А зачем? Эти грязные женщины – просто шлюхи, плодящие пушечное мясо. Как-то его друг Алексей спросил Сергея, за что тот ненавидит женщин? Сергей удовлетворил любопытство друга, разъяснив, что это чувство, отнюдь не ненависть, ненавидеть можно существо, равное тебе самому. Скорее всего, это – отвращение, брезгливость, корни которой кроются в женской сути. Цена греха – человеческая жизнь, которая находится в его, Сергея руках. Он, будто ветер, свободный, независимый ни от каких обстоятельств, срывает трепещущие листочки и заставляет их подчиниться своей воле, а затем, без сожаления швыряет наземь. Разве ветер совершает преступление?
 А за окном настоящая зима, она исполнит реквием по сегодняшней жертве. С неба валят мохнатые хлопья снега, ослепительно белым ковром, покрывающие землю. Сергей перевернул тетрадный лист и еще раз перечитал свой последний разговор с доктором.
Доктор: Вам страшно? Вас сегодня что-то беспокоит?
Сергей: Я не знаю, но мне кажется, что со мной произойдет несчастье.
Доктор: Настраивайтесь на хорошее. Жизнь прекрасна, помните о том, что окружающие желают вам добра.
Сергей: Люди не любят меня.
Доктор: А вы кого-нибудь в жизни любили?
Сергей: Не могу припомнить, наверное, нет. Разве нельзя жить без любви?
Доктор: Когда человек любит, он старается быть лучше, чем он есть на самом деле. Он никому не желает зла.
Сергей: Влюбленный человек совершает много ошибок.
Доктор: Человеку свойственно ошибаться. Не ошибается лишь тот, кто ничего не делает.
Сергей: Я не желаю ошибаться. Я хочу быть сверхчеловеком, распоряжаться жизнью других.
Доктор: А если найдется тот, кто не пощадит вас?
Сергей: Я не нуждаюсь в жалости. Я  выше этого. Доктор, разве вы не понимаете, я – не такой, как все.
Доктор: Нет, передо мной испуганный, загнанный в угол человек. Мне кажется, что ваши проблемы кроются в вас самом. Перестаньте считать себя центром вселенной. Мир это – все мы вместе взятые, а не по отдельности.
Сергей: Вы хотите сделать из меня такого же, как и все остальные?
Доктор: Я хотел бы, чтобы вы не забывали, что вы – один из нас, людей.
Сергей: Я – суперчеловек. Я -….шизофреник.
На сегодняшний день только дети, его воспитанники не сомневаются в том, что он сверхчеловек. Саша Битюков поделился с ним секретом, он почти научился ловить на прикорм голубей. Петлей пользоваться надежней, чем сачком. Птицы сейчас ранней зимой более голодные, близко подходят, и поймать их ничего не стоит.
-  Зачем тебе птицы?
- Я приручу их, и буду держать в клетке, вместо попугая, которого  не купила Александра Ивановна. Сергей Юльевич, а как вы думаете, голубя можно научить говорить? -  в упор на наставника смотрели доверчивые детские глаза.
Как Сергей был неправ, вот, кто действительно его любит, не за страх, а просто так. Хотя, разве можно любить просто так?
-  Нет, голубя невозможно научить. А ты очень хочешь, чтобы в детском доме жил попугай?
- Очень.
-  Хорошо, я попробую еще раз поговорить с Александрой Ивановной, может быть, она и согласится.
Довольный Саша убежал, а Сергей призадумался. Говорить с директрисой он не собирался, ее уже ничем не проймешь, а вот сделать хотя бы одного ребенка в детском доме счастливей, Сергею хотелось. За дверью послышались тихое шарканье нянечки. Сегодня дежурила Клавдия Петровна. Чем-то она напоминала Сергею его собственную бабушку, может быть, робкой улыбкой, или постоянной привычкой извиняться. Клавдия Петровна просила прощения у Сергея, когда нечаянно задевала его, шедшего по коридору, насученной на длинную швабру мокрой тряпкой. Если бы подобное позволила бы себе Зоя Федотовна, Сергей ни за что бы не принял ее извинений. Но Клавдия Петровна, была совсем другой, она и к детям относилась по-иному. Сергей не сомневался, что и перед детьми она точно также извинилась бы. На морщинистом лице ее не было и тени раздражения, хотя работа у нее была не из легких. Дети иногда шалили, и позволяли себе лишнего. Как само собой разумеющееся Клавдия Петровна воспринимала исчезающие на глазах ведра и тряпки. Часто эти предметы находили спрятанными в самых неожиданных местах. Хуже всего получилось в последний раз, Сергей вспоминал об этом случае с усмешкой. Ох, и досталось Инне Алексеевне с ее липовым воспитанием. Молодцы, орлята, заметил про себя Сергей, знают, кого воспитывать. Представляю, ее самовлюбленную физиономию, в тот момент, когда она вынула из собственной сумочки благоухающую хлоркой половую тряпку. Жаль, что при этом не присутствовала Зоя Федотовна. Досталось бы старой ведьме, ведь благородная воспитательница не стала бы разбираться, кто сие сотворил, а наказала бы первого попавшегося. Этим козлом отпущения оказался Андрей Чернышев, местный детдомовский сорвиголова. Его частенько обвиняли понапрасну, тринадцатилетний подросток ожесточался, впоследствии творя все большие пакости. Однажды, мальчик оставил без ужина весь детский дом. В тот вечер на стол должны были подавать творожную запеканку с изюмом, который  Андрюша очень любил. Как уж у него это получилось, но он незаметно пробрался на кухню и стащил пакет с изюмом, а вместо него подбросил скорлупки от орехов и яблочные косточки. Повара не посмотрев, выбросили содержимое пакета в творожную массу, и обнаружили подмену лишь, когда дегустировали готовое блюдо. Виновника происшествия выявили на следующий день, когда воспитательница Татьяна Борисовна проводила обыск, роясь в личных вещах детей. Сергей не сомневался, что она делала это, с ведома Инны Алексеевны. Они обе просто ненавидят детей, а раз так, то отныне обе стали для него врагами. Конечно, он не может с ними расправиться, как со своими жертвами, но обязательно придумает, как им отомстить. Если бы администрация не попустительствовала поварам, таскающими сумками продукты домой, Андрей не украл бы изюм, потому, что лакомство, оказалось бы там, где ему следовало бы быть, в творожной запеканке. Танечка Малахова вновь плакала, мама не пришла, вопреки обещаниям, данным бабой Шурой, это детдомовская медсестра. Чтобы не путаться, дети и взрослые зовут старую женщину «бабой Шурой», так как и отчество у нее совпадает с директорским. Медсестру, в отличие от Александры Ивановны дети любят, но боятся, из-за ее желания вылечить их, не всегда безболезненными способами. Весной и осенью каждый год детям делают прививки, и если старшие еще могут как-то смириться со своей незавидной долей, то маленькие при одном виде шприца поднимают дикий рев.
Танечка осенью и зимой часто простужается, неудивительно, что она становится частой гостьей кабинета «бабы Шуры». Лечить ребенка – это одно, здесь часто без боли не обойтись, но зачем обманывать маленького человечка?
Сергей потянулся, немного затекла спина, пожалуй, это от долгого сидения. Самое время пойти проверить, уснули ли дети? Вообще-то, это прямая обязанность дежурного воспитателя, но Сергею все равно не спиться.  Со времени работы в детском доме он научился тихо ходить, так, что шаги его беззвучно растворялись в ночной темноте. Жилые помещения детского дома занимали два корпуса, соединенных между собой. В одном жили мальчики, в другом девочки.
Был еще третий корпус, где располагалась столовая, спортивный зал, административные помещения, несколько комнат были закрыты, с какой целью, никто не знал. Скорее всего, директриса что-то хранила там, это Сергею еще предстояло выяснить. Как должное он воспринял разрешение Александры Ивановны на постоянное проживание Сергея в детском доме. Получается, что наравне с должностью воспитателя, он вынужден был еще и сторожить детский дом. Все работники детского дома были женщины, кроме дворника Федора, одинокого пенсионера и Алексея, бывшего спортсмена, после травмы ушедшего на покой, но предпочитавшего тихому безделью суматошную и малоденежную работу в детском доме. Алексей жил с родителями и часто приглашал своего приятеля Сергея домой. Завтра день рождения у отца Алексея, и Сергей, в качестве друга его сына получил приглашения от Олега Степановича.
На девчоночьей половине всегда тишина, кажется, даже новенькая Рита Васильева успокоилась. Девочка уже не маленькая, одиннадцать лет, но осталась совсем одна на белом свете, и теперь семьей ей станут воспитанники и воспитатели из детского дома. Сергей прислушался, где-то слышался негромкий мужской разговор. Беседовали два голоса, разобрать слов было невозможно, кто-то шуршал бумагой. Сергей пошел на шум. Кажется, он раздавался из комнаты отдыха. Так и есть, только вместо дежурного воспитателя телевизор смотрели Оля Тихомирова и Вера Андрейченко. Сергей не стал читать детям нотаций, пятнадцатилетние девицы, вряд ли, их поймут. Он поступил по-другому. Спустившись в подвал, он отключил электричество. Щелкнул рубильник, и тот час же даже в туалетах погас свет. Достаточно две-три минуты полнейшего мрака, и девочки угомонятся. А после Сергей разыщет нерадивую воспитательницу.
В подвале, несмотря на усилия дворника Федора, бегали крысы, не помогали выложенные приманки, может быть, в конце концов, догадались бы выставить ловушки, но в подвал бывало, проникали дети, а тогда пиши, пропало, вместо надоедливых крыс могут угодить в капкан. Сергей услышал чей-то писк. Игры с рубильником были окончены, и при включенном освещении Сергей увидел возмутителя спокойствия. Им оказался крошечный котенок. Он был еще слепым и непонятно, как в нем еще поддерживалась жизнь, едва ли он мог раздобыть себе еду. Рука Сергея потянулась к дрожащему комочку. Если выбросить его на улицу, он погибнет. Можно сразу же убить, хватит одного удара, но стоит ли? Сергей призадумался. Он был властен поступить, как ему заблагорассудится, странно, сейчас он не получал наслаждения от права распоряжаться чужой жизнью.  Перед ним был всего лишь беспомощный слепой котенок, который, вряд ли, грешил в своей жизни.
Писк возобновился, когда дверь в подвал была надежно заперта. Телевизор, как он и предполагал, молчал. В палатах тоже было тихо. Теперь на мужскую половину. Путь туда от проделал быстрее, потому, что догадался, где дежурная воспитатель, сегодня в ночную должна была оставаться самая молодая из педагогического коллектива, Айгуль Исмагиловна. Произошло даже хуже, чем предполагал себе Сергей. В комнате отдыха не было слышно ни звука, но Орлов не сомневался в том, что Айгуль вместо того, чтобы обходить спальные комнаты, сама решила прикорнуть. Сейчас он ей устроит «доброе утро». Щелкнул выключатель и с кресла вскочила полураздетая и напуганная внезапным появлением, Айгуль. Секунда и она исчезла. Но в кресле остался сидеть шестнадцатилетний Влад Блохин. В отличие от воспитательницы Блохин имел невозмутимый вид. Под насупленным взглядом Сергея он застегнул на джинсах молнию, и, как ни в чем не бывало, вышел из комнаты. В том, что девки – шлюхи, Сергей не сомневался, но парень, пусть даже взрослый, зачем ему это надо? В кресле сиротливо остался лежать предмет женского туалета. Вот оно, вещественное доказательство, с которым завтра он пойдет к директору. Айгуль здесь долго не задержится. Недавнее желание расправиться с нею по-своему, сразу же отпало, в голове Сергея созрел план, который поможет избавиться от развратницы с помощью закона.   
Заглянув в туалет, он обнаружил, что одна из дверей заперта. Закрылась от него, пусть, дрянь получит по заслугам.
-  Сергей Юльевич, это вы? – женский голос был слишком высок, отчего казался детским.
Сергей не ответил. Он вышел, но прежде открыл кран, чтобы эта вертихвостка думала, что он стоит около раковины. Через минуту Сергей вернулся, держа в руках молоток и пару гвоздей. Несколько рассчитанных движений, и Айгуль оказалась в заточении.
-  Сергей Юльевич, я знаю, вы очень хороший человек, и поэтому ничего не скажите, правда?
После выполненной работы ему было нечего делать, и Сергей отправился к себе. 
Увиденное потрясло его. Он привык, что мир не безгрешен, но есть святое, на что нельзя посягать ни при каких обстоятельствах. Зачем сочинят законы, а после нарушать их? Общество слишком снисходительно к их нарушителям. А доктор еще твердил ему, что каждый совершает ошибки. Но он, Сергей не желает прощать. Если закрывать глаза на происходящее, то низменные инстинкты возобладают, и человек перестанет быть человеком.  Он не желает жить в испорченном мире, значит, он должен его изменить, пусть даже ценой чужой жизни.