2. Слово о бедном султане

— А я его так! И так! И вот так!

— Господин...

— Нашампурю и поджарю! Иииииии... вот так!

— Господин, выслушайте меня!

— Ну чего тебе, Абу? — молодой султан наконец перестал размахивать перед собой мечом и обратил внимание на преданного слугу, почти распластавшегося на полу и готового принять наказание за свою дерзость — ведь он посмел отвлечь своего султана, своего повелителя от его тренировки! — И встань наконец.

— Вы очень добры, мой господин, и так не похожи на своего отца... Я обязан вас предупредить: то, что вы задумали, очень опасно! Вы должны остановиться!

— Именно опасность меня и привлекает, Абу! Кроме того, кто-то должен это сделать! Перестань меня отговаривать, лучше иди и распорядись, чтоб подавали обед, я скоро буду.

***
Да, молодой султан Сулейман Джамбаил Али разительно отличался от своего отца — пожилого тучного человека, всю свою жизнь во главу всего ставящего комфорт. У него был довольно большой гарем, как и полагалось султану, каждый день он поедал только деликатесы, и в его жизни не было места потрясениям.

Но именно эта размеренная жизнь стала причиной смерти старого султана. На престол взошел его сын Сулейман, и сразу стало понятно, что жизнь султаната разительно изменится.

Во-первых, новый султан сразу же отмел всякие мысли о гареме. Он был страстно влюблен в свою единственную жену — первую красавицу страны Ясмин. Взяв ее в жены, он в первую же ночь поклялся ей, что она будет единственной его женой, и лишь ее дети станут его детьми, и их старший сын станет наследником престола. Менее чем через год после бракосочетания наследник не замедлил появиться на свет, и сейчас ему было около двух лет.

Во-вторых, Сулейман объявил «нет» перееданию и неподвижному образу жизни, и теперь все, начиная от самого султана и заканчивая последним уборщиком помещений, обязаны были заниматься спортом.

В-третьих, султан решил, что пора разобраться с сообщением с западными землями. Тут все было сложно. Запад сам по себе недостижимым не был, и в былые времена предки Сулеймана и предки современных властителей западных земель активно сообщались, велась торговля, на войны не было и намеков. Но потом невесть откуда объявился этот странный старец, объявивший себя магом. Он занял пограничные земли между Западом и Востоком и заявил, что никто не смеет более их пересекать. Слегка обалдевшие от такого заявления западные правители решили разобраться с наглецом собственными силами и отправили на него армию, которая, дойдя до границы, исчезла и более о ней никто не слышал. Тогда наследный принц Андалии Терехем заявил, что он лично отправится и поговорит с зарвавшимся магом, но вскоре вместо живого и очень деятельного принца вернулась его лошадь с возложенным на нее телом. Как выяснилось — вполне живым, но глубоко и безнадежно спящим. После этого всякие попытки разобраться с магом прекратились, равно как и сообщение между Западом и Востоком.

Чем это обернулось для Запада, Сулейман не знал, но Востоку однозначно никакой выгоды от такого положения дел не было. Прекратился ввоз западных товаров, зато стало некуда сбывать изготовляемое в султанате оружие. Да и просто взыграло чувство достоинства: как это так — они пытались хоть что-то сделать, предпринимали попытки, а мы тут сидим и в ус не дуем?

В общем, молодой султан Сулейман Джамбаил Али решил самолично явиться к коварному магу и вызвать его на честный бой.

Прекрасная Ясмин плакала, умоляя мужа не покидать ее, но он был непреклонен, заявляя, что прежде всего он — мужчина, воин и правитель, и только после этого — ее муж.
Итак, вопрос о поездке султана Сулеймана к пограничным землям был решен, и до назначенной даты оставалось всего несколько дней.

***
Сулейман пересек границу. Видимой она не была, но каким-то непостижимым образом ощущалась. Еще шаг назад он был в своих владениях, и вот уже — в чужих, враждебных. Свита, сопровождавшая султана, как и было оговорено ранее, остановилась за шаг до границы.

— Дальше я пойду один, а вы все ждите меня здесь! — султан, опасаясь, что его снова начнут отговаривать, резко развернулся и пришпорил своего скакуна. Вскоре сопровождающие скрылись из вида, зато впереди открылся вид на небольшой замок, в котором, как было известно, и обосновался колдун.

А перед воротами замка конь вдруг ни с того ни с его пал, чудом не подмяв под себя наездника. Тот первым делом попытался поймать пульс животного, но сразу же понял: что-либо делать уже поздно. Оставалось только идти вперед, в обманчиво гостеприимные ворота, распахнутые настежь.

Внутри было пусто. В голове султана промелькнула надежда на то, что старый колдун давно умер. Не признаваясь в этом даже сам себе, Сулейман между тем боялся того, что может с ним произойти, но продолжал идти вперед, все время озираясь вокруг, ожидая подвоха.

Тишина давила со всех сторон. Не шумела даже листва на деревьях, не пели птицы — казалось, что вокруг застыло время, зафиксировав все предметы в том положении, в котором их настигло колдовство, и отключив все звуки. И лишь стук каблуков по мраморной кладке пола дворца разносило вокруг вездесущее эхо.

Вытащив из ножен меч, султан продолжал продвигаться вперед, но постепенно его шаги становились все более тихими, и в конце концов он остановился. Недоумение охватило его: дворец выглядел совершенно нежилым, будто в нем не было ни единой души, но при этом казалось, будто его только что покинули люди. Не было пыли и мусора на чистых полах, которые неизбежно появились бы уже через неделю после того, как замок покинули люди. Но при этом не было никаких звуков, которые могли бы подтвердить, что хоть кто-то в замке живет: не слышно было ржания лошадей от конюшни, гомона людей, даже свечи не горечи и не витал запах пищи и дыма, доносящийся с кухни. Точнее, не доносящийся.

— Эй, колдун! Выходи на честный бой! — крикнул Сулейман, не ожидая никакого отклика на свои слова. Тем более — такого эффектного. Стоило эху в последний раз повторить его слова, как двери со зловещим скрежетом захлопнулись, в воздух взвился огонь тысяч свечей, а на пустом до того троне, стоящем в конце зала, материализовался колдун. Тот самый, которого Сулейман только что вызвал на бой.

— Что, убить меня пришел? — с любопытством спросил колдун. Выглядел он как-то... ну несерьезно, что ли. Султан ожидал увидеть перед собой худого и грозного старца в темных одеждах, с посохом в руках. Причем по канону старец должен был все время что-то нашептывать себе под нос, потирая сухие руки, а перед ним должен был стоять котел с варящейся в нем человечиной или хотя бы с зельем из лягушек. А тут — пожилой, но еще не старый человек, немного лысоватый, с большим носом, серыми насмешливыми глазами. Излишней худобой он тоже не страдал, наоборот — отличался довольно атлетическим сложением, да и спину держал невероятно прямо. А когда колдун встал и, спустившись вниз, встал рядом с Сулейманом, тот понял, что смотреть ему приходится снизу вверх, хотя на рост он никогда не жаловался и среди его подданных мало было мужчин выше, чем их господин.

Руки колдуна немного не вязались с его внешностью: крупные, с круглыми короткими ногтями, запястья густо покрыты седыми волосами. На безымянном пальце левой руки — крупный перстень с черным камнем. Когда Сулейман попытался рассмотреть камень внимательней, его словно что-то обожгло, и прошло несколько томительных секунд ожидания прежде чем он снова смог видеть окружающий мир.

— А не смотри, куда не следует! — насмешливо произнес колдун, от которого не укрылось пристальное изучение его персоны султаном. — Ну чего тебе надо-то? Молодой, красивый, вся жизнь впереди... Жалко тебя убивать или усыплять, как того придурка из Андалии. Отпустить тебя с миром, а?

— Я пришел с тобой биться не на жизнь, а на смерть, и не уйду, пока один из нас не падет! — опомнился наконец султан, с пафосом поднимая меч. Колдун, зевнув, только один взгляд бросил на лезвие, которое тут же осыпалось прахом к ногам своего хозяина, оставив в его руке лишь рукоять. Сулейман недоверчиво уставился на этот обрубок. Меч был сделан из лучшей стали, лучшими мастерами его султаната! И что? Против этого старика со сдвинутыми набекрень мозгами он оказался бессилен?

— Послушай, султан... лично ты не сделал мне ничего плохого. И я вам — тоже, — зевнув произнес старик. — Пойдем, что ли, поговорим по-мужски, я тебя чаем угощу. Да не бойся, не отравлю! Побиться насмерть мы всегда успеем, но грустно умирать на голодный желудок.

Правда накормил. Вышколенные слуги тенями скользили по столовой, поднося колдуну и султану различные яства, а в конце один из таких слуг проводил Сулеймана до богато убранных покоев, где тот, едва успев подумать о том, что его «битва» с колдуном все больше похожа на фарс, уснул, едва коснувшись головой подушек.

***
На следующий день колдун лично провел Сулеймана по своему дворцу, особое внимание уделив саду с поющими фонтанами и павлинами, свободно разгуливающими на свободе. Еще через день султан изучал лошадей на конюшнях, отметив, что среди них нет ни одной старой или хоть с каким-нибудь незначительным недостатком. Все лошади были молоды, грациозны и самой природой созданы для скачки по пескам пустынь, в которых и была расположена страна Сулеймана.

На четвертый день султан опомнился и напомнил колдуну о цели своего приезда.

— Я не понимаю, уважаемый маг, — имени своего колдун так и не раскрыл, — чего вы добиваетесь. Ведь мы все равно будем вынуждены биться, так дальше продолжаться не может. Я должен вернуть возможность общаться с Западом! Без этого невозможно гармоничное развитие наших стран.

— Я тебя понимаю, друг мой, — заверил его колдун. — Понимаю, что помыслы твои чисты, а сам ты полон отваги. За дни эти, что мы общались, я многое узнал о тебе. Ты смел и храбр, ты действительно мечтаешь о лучшей жизни для своего народа, и мне не за что убивать тебя. Но и ты меня убить не сможешь, нет у тебя на то силы. Ты можешь хоть сотню раз проткнуть меня мечом — хоть стальным, хоть серебряным, ты можешь напоить меня любым ядом, утопить в реке или сбросить со скалы... но я все равно восстану таким же, какой я есть, ибо на то воля Всевышнего, — и колдун смиренно поднял глаза к небесам.

— Но зачем вы перекрыли сообщение между странами?! — почему-то Сулейман сразу поверил старику.

— Я мечтал дожить свой век в спокойствии, неужели непонятно? — удивился тот. — А о каком спокойствии может идти речь, если через мои владения то и дело гонят табуны лошадей или иного скота, проезжают караваны с товарами и просто скачут туда-сюда гонцы?

— Это называется эгоизмом, — тихо, но твердо ответил султан.

— Ты прав, мой мальчик. Поэтому я хочу предложить тебе сделку...

— Сделку?

— О да, выгодную сделку. Я чувствую, что мои дни подходят к концу, и скоро я уйду к праотцам, слава Всевышнему. Эти земли снова останутся бесхозными, но этого я не хочу. Ты мне приглянулся, и я подарю их тебе, чтоб твоя страна стала еще немного больше...

— О... Спасибо...

— Не благодари, друг мой. Еще не время. Возвращайся к себе, а когда придет мой срок, я дам тебе знать. Ты должен будешь сразу же бросить все дела и приехать — один, как сейчас.

— А какие гарантии?

— Гарантии... Мое честное слово. Я знаю, что моя звезда закатится не позднее, чем через три месяца. И все, сказанное мной, будет исполнено. А теперь тебе пора уезжать, твоя молодая жена уже наверняка волнуется. Выбирай на конюшне любого коня и езжай домой. И жди моего знака! Он непременно будет.

***
Знак действительно был. Спустя два месяца после своего возвращения султан вместе с молодой женой, ожидающей второго ребенка, вышел на балкон подышать свежим воздухом. Стояла чудесная летняя ночь, воздух был напоен волшебными ароматами, и в голове султана крутились лирические сроки любовного стихотворения, которое он хотел посвятить своей Ясмин, когда какая-то сила заставила его повернуться на Запад. Именно так — он не собирался туда смотреть, но что-то его развернуло, и он увидел, как в той стороне мелькнула искра, а затем она стала приближаться, становясь все ярче и больше, пока, приобретя форму большой серебряной звезды, не зависла непосредственно над балконом. Султан понял, что это знак от колдуна. Не мешкая, он начал собираться, велев седлать того самого скакуна, на котором он когда-то вернулся с пограничных земель. И спустя полчаса после появления звезды, он уже мчался на Запад, боясь не успеть к колдуну до его последнего вздоха.

Старца он застал в постели. Тот здорово сдал за эти два месяца, обострились черты лица, и ничто уже не скрывало его возраста, насчитывающего много сотен лет.

— Наклонись! — шепотом приказал он Сулеману. Тот не посмел отказаться и, встав на одно колено у кровати умирающего, склонился над его лицом. Старик закашлялся и произнес еще более слабым голосом: — Повторяй за мной... Я, Сулейман Джамбаил Али, принимаю последнее дыхание мага Красаветса...

—  Я, Сулейман Джамбаил Али, принимаю последнее дыхание мага Красаветса, — послушно повторил султан, краем сознания успев подумать, что наконец-то узнал имя колдуна, державшего в страхе всех властителей в течение стольких лет.

— ...вместе со всеми дарами, которые он посчитает нужным и возможным передать мне...

— ...вместе со всеми дарами, которые он посчитает нужным и возможным передать мне...

— ...и клянусь, что ни словом ни действием никогда не попытаюсь пойти против воли моего дарителя...

— ...и клянусь, что ни словом ни действием никогда не попытаюсь пойти против воли моего дарителя...

Как только прозвучали последние слова Сулеймана, колдун выдохнул ему в лицо облачко сияющего пара. Тот вошел в султана вместе с его вдохом, и тут же старик в постели выпрямился и обрел тот самый безразличный вид, какой бывает у всех мертвецов, ушедших своей смертью в собственной постели.

Сулейман, недоумевая, что значат последние слова колдуна, вышел из его спальни, в которую тут же скользнули слуги. Теперь они предадут своего хозяина песку, а он, Сулейман, может законно объявить эти земли своей собственностью и брать плату со всех, кто пожелает через них проехать.

***
Прошло полгода. Ясмин родила чудесную девочку, на которую любящие родители не могли нарадоваться. Наследник престола Абдулла рос и проявлял смышленость, совсем не свойственную ребенку его возраста. У султана все шло чудесно, пограничные земли приносили доход, сообщение между Востоком и Западом возобновилось, но сны, в которых фигурировал старик, произносящий слова о своем последнем даре, тревожили его все чаще. Ни один из придворных толкователей снов не мог изложить внятно, что бы мог этот сон значить, и все чаще чело султана прорезала горизонтальная морщина. Он чувствовал, что не может это быть просто так, что что-то есть в этих словах...

Замок колдуна сразу после его похорон превратился в пыль, в ничто. Слуг Сулейман забрал с собой, и теперь они трудились в его дворце, оставаясь такими же невидимыми тенями, как и прежде. Одна из служанок, еще совсем девочка по имени Заида, прислуживала теперь Ясмин, и та была очень довольна расторопной и тихой служанкой.

Сейчас Заида поджидала султана в переходах замка. На плечи она накинула теплый серый платок, спасающий ее от сырости и одновременно делающий почти невидимой в полутьме коридоров. Сулейман вздрогнул, когда девочка позвала его.

— Мой султан... Разрешите поговорить с вами?

— Я слушаю тебя, дитя, — Сулейман понадеялся, что служанка не заметила его кратковременного испуга.

— Скажите, мой господин, неужели вы на самом деле так храбры, как рассказывают слуги Замка Теней?

— Замка Теней? О чем ты?

— Неужели вы не знаете? Замок Теней — тот дворец колдуна, в котором мы все жили.

— И в чем же, по-твоему, состоит моя смелость? Ведь это вы там жили, а не я, — терпение султана постепенно истощалось. Хоть он и считал всех подданных своими детьми, но если каждому уделять столько времени, на управление государством совсем оного не останется.

— Конечно. Но именно вы, мой господин, приняли последний дар колдуна Красаветса, а с ним — и его проклятие...

— Проклятие?! А ну-ка, подробнее!

— Так вы не знали? — Заида наконец осмелилась взглянуть ему в глаза. — О, почему вы не спросили у колдуна, в чем состоит его дар! Со своим дыханием он передал вам проклятие своего рода: у вас больше не родится ни одного сына ни от одной жены.

— Напугала... — усмехнулся Сулеман. — Сын у меня уже есть, и это весьма крепкий мальчик. Даже если у меня не будет других сыновей, наследник уже есть.

— Но и у него не будет сыновей. Сколько бы детей ни народилось у вашего сына, все будут девочками. У девочек могут быть сыновья, но прямой род пресечется на вашем сыне, ибо никто и никогда не сможет родить от него мальчика...

Сулейман, пораженный этой новостью, смотрел на девочку. Та исподлобья наблюдала за ним, опасаясь смотреть прямо.

— Что я могу сделать, чтоб избавиться от проклятия? — охрипшим голосом спросил он.

— Ничего, мой господин. Вы дали клятву, что не сделаете ничего против воли колдуна. Но ваш сын...

— Что мой сын?!

— Терпение, мой султан. Ваш сын этой клятвы не давал и формально он и только он может избавить ваш род от проклятья. Но как это сделать — мне неведомо. Простите меня, мой султан...

— Ничего... Вот что, Заида, иди к моей жене и никому не рассказывай того, что ты сказала мне. Поняла?

— Да, господин.

— Вот и умница. А теперь иди!

Сулейман задумчиво уставился вслед шустро удаляющейся служанке. Отсутствие сына для султана — катастрофа. Даже одного ребенка мужского пола мало, ведь дети болеют, умирают во младенчестве, а подросшие могут погибнуть в битве. И при этом растить сына надо воином, нельзя спрятать его за юбкой матери и растить неженку. Именно поэтому у султана должно быть несколько наследников. Дочери же, как известно, наследовать престол не могут. Но что делать? Оставалось только ждать взросления маленького Абдуллы и искать способ, которым он мог бы избавиться от внезапной проблемы...

***
Спустя 15 лет...

Абдулла, гордо вскинув красивую голову, стоял на холме и встречал войско своего отца. Какие бы новости ни ожидали его — радостные или печальные — он был готов встретить их как подобает сыну султана и единственному наследнику престола. Рядом стояла его мать Ясмин, все еще прекрасная, хоть и немного увядшей красотой. Дома, во дворце, ожидали их семь младших сестер Абдуллы — более наследников мужского пола Господь его родителям не дал.

Войско двигалось явно без радостного задора, сопутствующего обычно победе над неприятелем. Абдулла нахмурился — три дня назад посланец принес благие вести о том, что враг вот-вот сдастся, и серая тоска, видимая невооруженным глазом, заставляла думать, что что-то здесь не так...

Наконец от войска отделился всадник на иноходце и поскакал к принцу. Не доехав несколько метров, всадник соскочил с коня и, бухнувшись на колени, почти пластом пополз к ногам Абдуллы.

— Мой султан... — начал он свою речь, и лоб юноши прорезала морщина скорби. Продолжать не было смысла — такое обращение от слуги могло означать только одно: султан Сулейман погиб, и теперь его, Абдуллы, очередь править.

— Как это произошло? — перебил он подданного.

— Мы уже были уверены в победе, когда раненый противник совершил последнюю вылазку. Они напали подло, когда султан почивал в своем шатре. Сняли стрелами охрану и ворвались к спящему господину. Даже тогда он успел схватить саблю и дрался, как подобает настоящему герою, унеся с собой жизни троих шакалов. Но их было слишком много, и они успели нанести ему смертельную рану. Наш любимый господин умер, не уставая повторять ваше имя и что-то про дочерей и проклятие, но мы так и не поняли...

Абдулла печально склонил голову и так прошел к телу, которое уже успели поднести к стене города.

— Отец, я буду достойным твоим преемником, обещаю тебе! — поклялся юноша над телом родителя.

Печальная процессия двинулась к замку, когда юного султана, на которого столь неожиданно свалилась такая ответственность, нагнал один из бывших в бою воинов.

— Мой султан...

— Да? Разве не видишь ты, что сейчас мне не до разговоров?!

— Простите, господин, но, возможно, это важно... Умирая, ваш отец повторял имя одной женщины...

— Моей матери?

— Не только ее. Он все время говорил, что вы должны найти Заиду.

— Кто это?

— Я не знаю, мой султан. Заида — весьма распространенное имя...

— Да, конечно... Иди, ты свободен.

***
Абдулла был хорошим правителем. Возможно, в начале правления ему не хватало мудрости и сдержанности, но 18-тилетнему юноше это прощали, и постепенно он воспитал в себе все нужные султану качества.

В отличие от отца, он не собирался всю жизнь посвящать одной женщине, и вскоре после начала правления состоялась его свадьба с прекрасной девушкой благородных кровей по имени Захира, что значило «прекрасная» или «сияющая». И правда, молодую жену султана отличала редкостная способность украшать собой любое общество. Она, словно солнце, несла улыбку и свет в мир, и в стране воцарились счастье и безмятежность.

Однако вскоре после свадьбы султану наскучила молодая жена, и он взял наложницу, а затем еще и еще... Каждая из жен исправно приносила ему ребенка, крепкого и здорового, прекрасного в своей красоте. У детей был лишь один недостаток — все они были девочками, а султану, как известно, необходим сын, а лучше — несколько.

Вскоре количество наложниц и жен перевалило за сотню. Они все столь же исправно беременели и в срок приносили здоровых и крепких детей... девочек, без исключений.
«Дело, похоже, во мне, а не в моих женах!» — обеспокоено думал Абдулла, когда трясущийся от страха посланник сообщил ему о рождении очередной дочери. Старшей из его дочерей уже минуло 15 лет, ее выдали замуж за принца из соседней страны, а общее количество детей насчитывало уже около сотни. И всех их надо было пристроить хоть куда-то. При этих мыслях Абдулла радовался, что на просвещенном Востоке, в отличие от гнилого Запада, распространены патриархат и женские гаремы. И вряд ли у принцесс будут проблемы с браком — если не первой женой, то второй, что тоже достаточно почетно.

Шли годы... Султан старел, его жены продолжали рожать девочек. Когда общее количество дочек перевалило за четыре сотни, Абдулла вышел из себя и, ударив кулаком по столу, прогнал всех из зала. Лишь его мать, совсем уже дряхлая старушка, решилась остаться.

— Абдулла, сын мой...

— Мама... — как в детстве, он искал у нее поддержки. — Что со мной не так?

— Я думаю, во всем виноват твой отец и тот колдун...

Она долго, до утра, рассказывала ему ту историю.

— А проклятие? Ты думаешь, этот колдун...

— Да. Предания говорят, что ни один маг не может уйти бесследно... Красаветс оставил твоему отцу свой дар и свое проклятие. Благодаря дару Сулейман смог повернуть к себе удачу, проклятие же его убило. И не только его... его род...

— Род... Заида...

— Заида? — удивленно посмотрела на сына некогда прекрасная Ясмин.

— Отец говорил перед смертью, что ее надо найти. Но Заид в стране — сотни, какую из них я должен найти?! И спустя более 40 лет это тем более невозможно.

— Погоди, сын мой... Была у меня служанка, Заида. Она пришла из того замка, где жил колдун...

— Где она? Мама, где?!

— Сейчас попробую вспомнить... она моложе меня, но ненамного, и лет десять назад я отправила ее на покой, обеспечив до самой смерти содержанием... Она была хорошей служанкой, и я надеялась таким образом даровать ей спокойную старость.

— Надо ее найти! Надеюсь, она еще жива...

Заида была жива. Она была стара и больна, она не вставала с кровати, и теперь ее саму обслуживала молодая служанка. Султан лично отправился к ней в дом и, опустившись на колени перед ее кроватью, задал интересующий его вопрос.

— Когда-то твой отец повелел мне молчать о том, что знаю, — ответил ему старческий дребезжащий голос. Лицо служанки было почти неразличимо в полутьме, лишь глаза ее порой сверкали, ловя луч света от лампы. — Но теперь ты — повелитель, ты можешь отменить его запрет, и я расскажу тебе все, что мне известно.

Долго слушал старую Заиду султан. Она то и дело прерывалась, видно было, что столь долгая речь давалась ей с трудом. Наконец она закончила рассказ, и Абдулла тут же спросил, как и его отец много лет тому назад:

— И что же делать? Как мне бороться с проклятием моего рода?

— Твой отец ничего не мог поделать, потому что дал клятву. Но он сам умер в бою, и его дыхание с его даром и проклятием осталось при нем. У тебя есть силы для борьбы.

— Но как бороться?

— Я не знаю, — проскрипела старушка. — Красаветс был тем еще жуком, но я знаю, что есть сила, перед которой не устоит ничто, ибо она сильнее любой магии и способна развеять любую тень и создать самое прекрасное, что есть на земле... Эта сила — любовь. Я думаю, только она может спасти твой род, султан...

— Любовь? К кому?

Но старая служанка лишь закатила глаза и, захрипев, вдруг обмякла. Абдулла понял, что больше он от нее ничего не услышит. Старая Заида доживала свой век лишь постольку, поскольку чувствовала, что должна передать свои знания, и теперь ничто более ее не удерживало на этом свете.

Абдулле стало грустно. Нет ничего более хрупкого, чем человеческая жизнь, и чем ближе ты сам подходишь к ее концу, тем отчетливей это понимаешь. Выйдя из комнаты, он позвал служанку Заиды и сказал, что ту похоронят за счет казны по высшему разряду. После этого он уехал к себе, продолжая думать, что же хотела сказать Заида, говоря о любви.

Он поделился матерью своими сомнениями, рассказав ей все, что поведала Заида. Ясмин внимательно выслушала сына и задумчиво произнесла:

— Заида права — нет ничего прекраснее любви. Даже странно, как она, не зная ни одного мужчины, могла так рассуждать. Мы с твоим отцом любили друг друга, и это чувство даже после его смерти давало мне силы жить. Никогда я не смотрела на других мужчин, и знаю, что, когда я присоединюсь к нему в его загробной жизни, мы снова будем вместе. А ты, мой сын, любил ли ты когда-нибудь?

Абдулла задумался, но так и не смог дать ответа на вопрос своей матери. Так, в молчаливом смятении, он покинул ее покои и отправился к себе.

Любовь? В его жизни не было для нее места и времени. Всю жизнь он воевал, а приезжая домой, уединялся с кем-нибудь из многочисленных наложниц с единственной целью — зачать наследника. Давно они уже проходили мимо него безликой серой толпой, давно уже он перестал пытаться запомнить хотя бы их имена. Амина, Дия, Лейла, Узма, Акидах... сотни женских имен, сотни женских лиц, на которые он не обращал внимания. Даже имя первой своей жены он уже не помнил, как и ее лица, которое он давно не видел. Она постарела и стала слишком грузной для него, великого султана, предпочитающего молодые тела.

Да, он любил свою мать, но спокойной сыновней любовью. Он знал, что когда-нибудь ее не станет, а он останется, но как воин и мужчина спокойно относился к смерти, не боялся ее, хоть и не искал.

Он любил дочерей, потому что отцу положено любить своих детей, но, как и их матерей, он не помнил их имен и мало интересовался их судьбами. Если на смотрины приезжали сваты, то им показывали нескольких принцесс, уже вошедших в брачный возраст, а затем, когда жених выбирал одну или даже несколько, многодетный отец, не глядя, подписывал все необходимые бумаги, после чего дочь покидала дворец, а в женской его части ровным счетом ничего не менялось.

Что же, выходит, он не умеет любить? Или это проклятие поразило и его сердце?

Султан в раздражении ходил по тронному залу своего дворца и не знал, что же ему теперь делать. Полюбить? Но как? Сердцу не прикажешь, тем более — сердцу взрослого, почти пожилого, мужчины, который всю свою жизнь не знал ни в чем недостатка.

Взгляд его упал на стены, завешенные гобеленами, которые в заточении гарема вышивали его наложницы. На одном из них султан прочитал вышитую затейливой арабской вязью надпись: «Борись со злом не при помощи зла, но при помощи добра».

«Добро... Зло... Зло — проклятие моего рода, добро — любовь... Любовь, которую мне нужно обрести, но как?»

От размышлений его отвлек крип двери. Вошедший слуга явно не ожидал увидеть здесь своего господина и нелепо встал в проходе, подсвечивая себе лампой.

— А, Самир... Ты мне пока не нужен, можешь идти.

— Да, мой господин, — прошелестел слуга и развернулся было, как султан, передумав, окликнул его:

— Скажи, Самир, кто вышивал этот гобелен?

— Не имею чести знать, господин. У меня нет доступа на территорию гарема.

— Ах, да... Хорошо, я сам туда схожу, чтоб узнать.

Не желая откладывать, султан отправился в гарем. Многочисленные жены, увидев его, прекратили все свои дела и, настороженно глядя на своего господина, ожидали, что он скажет. Видели они его редко, на территорию гарема он и вовсе не заходил, посылая за ними одного из евнухов. Многие из девушек так и состарились тут, не дождавшись благосклонности своего султана, другие же, пользующиеся расположением главного евнуха, бывали у господина довольно часто.

Однако султан прошел мимо них непосредственно к главному евнуху, который управлял всем гаремом и просто обязан был знать, какая из девушек что делала в подарок своему султану.

— А, это Шадия, — тут же вспомнил тот. — Наша певица.

— Певица?

— А то! Поет, как птичка. И рукодельница отличная. Только тихая больно...

— Бывала ли она в моей опочивальне?

— Не припомню, мой господин. Кажется, нет еще. Она из новеньких, молоденькая совсем.

— Сейчас же доставить наложницу Шадию в мои покои! — распорядился Абдулла и, круто развернувшись на каблуках, отправился к себе, а евнух тут же побежал приводить в должный вид одну из младших наложниц султана.

***
Девушка несмело вступила в покои своего господина. Он поднял на нее глаза и... ослеп. Так сильно сияла ее красота, что ни один мужчина не смог бы выдержать ее, не обретя должной привычки. Ее кожа, нежная, словно лепесток розы, светилась в полутьме покоев, а глаза, черные и прекрасные, казалось, прожигают сердце султана насквозь.

— Здравствуйте, мой султан, — девушка поклонилась, как и полагалось по этикету.

— Выпрямись. Дай мне посмотреть на тебя.

Она выполнила приказ, и несколько томительных мгновений смотрел султан на свою наложницу.

— Говорят, ты неплохо поешь? Исполни мне что-нибудь, — он кивнул на лежащий на кровати танбур. Девушка покорно подошла, взяла в руки и, защипывая струны, стала петь. Пела она о любви и о Луне — покровительнице всех влюбленных, и о том, как одиноко девушке, которую Луна в темноте не углядела и обошла своей милостью.

Шадия пела долго, но султан не утомился ее слушать. Напротив, он открыл свое сердце этой песне, и та лилась, исцеляя его, выравнивая шрамы, заставляя откликаться на переливы волшебного голоса. И когда песня закончилась, Абдулла увел девушку под покров своей опочивальни. Ну а мы за ними не последуем, потому что такие моменты должны оставаться таинством, и ни в коем случае нельзя открывать их никому, кроме двоих, которые сами же и создают это волшебство.

***
Открыв свое сердце, излечив его любовью, Абдулла сумел покончить с проклятием, чуть не прервавшим его род. Спустя девять месяцев 60-тидесятилетний султан впервые увидел своего сына, которого произвела на свет его обожаемая Шадия. Мальчика назвали Атауллах — подарок от Бога, ведь он был настолько долгожданным!

Гарем султан распустил, и каждую из его жен ожидала та судьба, которую они выбрали сами: кто-то захотел быть женой другого человека, и султан лично устраивал их судьбу, а кто-то решил спокойно доживать свой век, и им назначили содержание из царской казны. Абдулла, наконец познавший любовь к одной женщине, теперь желал того же и другим. Остаток жизни он правил мудро и справедливо, научив этому и своего сына. И в правление Атауллаха султанат вступил в золотую эпоху своего развития, которая продолжается и по сей день.

Там всегда рады гостям, как с Запада, так и с Востока. Если возникает желание — приезжайте и расскажите эту историю, и тогда любой житель этой восточной волшебной страны примет вас, как своего, расскажет продолжение истории и предложит выпить чашечку настоящего кофе за дальнейшую дружбу. Вот только путь в ту страну долог и извилист, и найти его может лишь достойнейший.