Синее ведерко 18

Это было в девяностом году. Весь Ленинград и область плотно сидели на талонах - в магазинах хоть шаром покати. Талоны давали на разные продукты: на мясо, на масло, на молоко и на водку. Талоны на водку были своего рода валютой. Их можно было продать, можно было отоварить, а можно было и обменять на что-нибудь.
Я обычно талоны отоваривал - покупал водку, а потом по воскресеньям ездил на рынок на Васильевский остров и там водку обменивал на продукты. Взамен водки торговцы с Украины и Молдавии неохотно давали мёд, сало, орехи и сухофрукты. А иногда и сигареты. Но и мне приходилось с ними торговаться, чтобы не прогадать.
Возле метро Василеостровская по воскресеньям было веселуха: выступали разные правдолюбы и правдорубы, анархисты и коммунисты, демократы и монархисты, раздавались листовки и газеты, продавались журналы и книги.
Однажды я шел с тяжелой сумкой с рынка и возле метро задержался, вопреки обыкновению.
Выступала Марина С., экзальтированная дама революционной национальности, известная в Городе. Но не она меня заинтересовала, и тем более не её надрывное выступление. А заинтересовала меня молодая женщина, стоящая рядом с мадам С., отвечавшая на вопросы толпы, когда Марина С. прерывала свою пламенную речь, чтобы набраться сил и вытереть пену со рта.
Одетая в черное с красным, с густо напомаженными ярко-красными толстыми губами, и с такой же, как и у большинства дочерей потомственных революционэров кубовидной фигурой. Она изображала из себя то ли Розалию Залкинд, то ли Розу Люксембург - отвечала на вопросы резко, по-хамски, и тоном, не терпящим возражений.
Она мне показалась знакомой, и я стал вспоминать, где я ее видел.


... В пятнадцать лет после поступления в техникум у меня оставалось пару недель до начала занятий, и я решил продать свой мопед. Будут хоть деньги на дорогу и на первое время, пока не начну получать стипендию. Мой друг Парася нашел мне покупателя - мужика, который недавно откинулся*. Поэтому и относиться к продаже надо было серьезно, чтобы потом претензий не было.
Я выкатил мопед во двор и занялся ходовой частью. Привел в порядок колеса, проварил в ведре с автолом цепь,   разобрал глушитель и промыл в солярке составные части.
После обеда решил заняться двигателем: надо было промыть воздухоочиститель и карбюратор, удалить нагар с поршня и заменить кольца. Работа ответственная и требовала сосредоточенности, а сосредоточиться мне не давала наша соседка.
Полненькая девочка, на вид лет десяти-двенадцати, но с широким тазом, и одета она была соответствующе: в коротенькую юбочку и маечку; на голове - маленькая круглая соломенная шляпка, а на ногах - гольфики.
И не соседка даже, а приезжая, она приехала к моим соседям по дому Эдику и Лильке.
Девочка играла в бадминтон, то подкидывая волан, то роняя, то наклоняясь, то подпрыгивая. И проделывала она эти выкрутасы таким образом, чтобы я мог видеть её толстенькие ляжки и трусики - синие в белый горошек. Даже когда ветра не было, она как бы невзначай приподнимала рукой юбочку, оголяя свой передок до самого пупка.
При этом она что-то напевала и нагло усмехалась мне из под своей шляпки.


Я сделал вид, что она мне "до лампочки" и тихо матерился про себя. И если бы Эдик и Лилька не были нашими школьными учителями, я бы отшкварил её ремнем, или, на худой конец, сказал бы всё, что про неё думаю.
Но Эдуард Робертович преподавал историю, был активистом-коммунистом, а Лилия Ильинична была учительницей пения, хотя редко появлялась в школе по причине своей постоянной беременности. Эдик в свои тридцать лет сумел настрогать уже троих детей. И сейчас его толстая Лилька ходила с пузом.
Поэтому связываться с этой семейкой мне не хотелось - сам еще и виноватым останешься.


Наконец девочка скрылась в своем подъезде, и я было обрадовался, что можно спокойно заняться делом. Но она снова вышла во двор, уже с маленьким ведерком и лейкой в руках, и принялась поливать клумбу. Причем проделывая всё те же выкрутасы, как и с бадминтоном.
Я отвернулся от неё и стал откручивать карбюратор от двигателя, всем своим видом показывая, что ни она, ни её пение, ни её трусики мне не интересны.
Через какое-то время я за спиной почувствовал чьё-то присутствие, обернулся - это была она.
- Здравствуй, - сказала она слегка картавя. Меня зовут Ада, я сестра Лилии Ильиничны. Вот, ведерко сломалось, - и она протянула мне ведерко.
- А сколько тебе лет, Ада? - спросил я, машинально взяв ведерко.
- Двенадцать в апреле исполнилось. Ну что, сможешь починить?
- Двенадцать лет, а ума нет, - ответил я, рассматривая ведерко. Странно, подумал я: ведерко было точь-в- точь такого же цвета, как и её трусики. Синее в белый горошек. А дужка ведерка при точечной сварке в одном месте была отломана.
- Ну так сможешь или нет? Умник! - ответила Ада.
- Смогу. Надо дырочку вот в этом месте пробить, и вставить туда дужку. Только дужка станет немного короче.
- Короче это не страшно. Пойдём, починишь...
Вот пристала, как банный лист, подумал я и пошел к себе в коридор, где у меня размещался стол с инструментами, а Ада - следом за мной.


В коридоре я включил свет и стал рыться в ящике стола, чтобы найти пробойник и плоскогубцы, Ада села на табуретку сбоку от меня.
- А зачем ты одеваешься как маленькая девочка, у тебя нормального платья нет? - спросил я.
- Так дяде Эдику нравится.
Странно, подумал я, и вдруг вспомнил, что Эдик всё норовил, как бы невзначай, облапать своими волосатыми лапами наших девочек-пятиклассниц.


Одним ударом молотка по пробойнику я пробил отверстие в ведерке, вставил в него кончик дужки и загнул его с обратной стороны плоскогубцами.
- Готово. На, посмотри, - сказал я, протягивая Аде ведерко.
Ада встала, подошла ко мне, но вместо того, чтобы взять у меня ведерко, оттопырила резинку моих спортивных штанов и вцепилась своей маленькой и влажной лапкой в мой "колышек".


Я оторопел от такой выходки и только смотрел ей в глаза. Не бить же её ведром по голове?
- Какой хорошенький, крепенький, - сказала Ада, сжимая мой колышек.
Зрачки её расширились и она часто-часто задышала.
Наконец я пришел в себя, поставил злополучное ведро на пол, а плоскогубцы бросил в открытый ящик стола.
- Ты точно умалишенная, ты ведь еще девочка, разве так можно? - закричал я, отрывая её от себя.
- Можно, по нашим законам можно!
- По каким-таким "вашим законам"?
- По еврейским. Можно с шести лет.
- А... а Абрикосовы разве... разве это еврейская фамилия?
- Калинины-малинины, виноградовы-абрикосовы. Разве в России растут абрикосы? Дурачек!
- Так ты еврейка?
- Еврейка! И дядя Эдик еврей, и дядя Миша, который с мамой живет - тоже еврей!


Я стоял, переваривая полученную информацию, дикую, чужую и непонятную.
- О чем ты думаешь?
- Так. Ни о чем.
- Врешь! Ты думаешь целка ли я? Нет, не целка. Мне её в девять лет сломали. Дядя Эдик. С тех пор он со мной тыкается, когда Лиля беременная или не может.
- И Лилька знает?
- Знает! И одобряет. По крайней мере её Эдик путаться ни с кем не будет. И мама знает про дядю Мишу. По крайней мере он деньги домой приносит. Правда, он сейчас уже больше не меня, а моего брата любит...


Она снова уселась на табуретку, засмеялась и спустила трусики.
- Посмотри, какая вкусненькая! Она раздвинула ноги и раскрыла пальцами влагалище.
Хозяйство у нее и вправду было, как у взрослой женщины, и не голый лобок, как у моих одноклассниц.
Я помотал головой и сказал, чтобы она уходила.
- Не хочешь или не можешь? Я тебе помогу...
- Не хочу! Я ведь не дворняжка, чтобы тыкаться с кем попало!


Лицо ее перекосилось, она схватила молоток со стола, замахнулась и хотела ударить меня по голове. Но я легко перехватил ее руку, вывернул, и выпроводил за дверь, вдогонку швырнув ее ведерко.
Минут пять я перемалывал всё происшедшее, мне страшно хотелось помыться. Я взял промасленную ветошь со стола, вытер руки, а затем машинально вытер табуретку, на которой сидела Ада. Тряпку выкинул в ведро с мусором. В это время вернулась мама с работы.
- Что тут делала эта жидовочка? - спросила мама.
- Ничего, ведерко приносила починить.
- "Ведерко починить", - передразнила мама. - Идет, в землю смотрит как свинья, и не здоровается...
- Да она вроде...
- Вот именно, что "вроде", - перебила мама. - Запомни! Не все змеи ядовитые, но все они - змеи!


На следующий день я встал пораньше, чтобы завершить работу. Выкатил мопед, вынес ящик с запчастями. Подошел Парася, сказал что покупатель нервничает, ему мопед нужен.
- Ну тогда помогай, - ответил я ему. И мы принялись за работу.
- Ой, ты посмотри кто вышел, вся семейка в сборе. Трое в лодке, не считая собаки, - сказал Парася.
Я оглянулся и увидел процессию: во главе шагал подскакивая рыжий и кучерявый Эдик, за ним тащилась  пухленькая Ада с балеткой** в руках, а сзади семенила брюхатая Лилька.
- Не иначе, как ссыкушка чем-то проштрафилась, нагостевалась - сказал Парася. - Вертихвостка. Передком и задом перед мужиками крутит, аж искры летят, как у твоей динамо-машины. И куда только Эдик смотрит.
- А туда и смотрит, - ответил я.

Прим.
*Откинулся - вышел из мест заключения.
**Балетка - маленький кожаный чемоданчик.