Хорошие дурочки. Глава вторая

Глава вторая



              Проведя день на природе, женщина хотела спать. Так бывает всегда, мы устаём от отдыха на природе. Алка не просто зевала и смотрела на часы, не могла дождаться остановки стиральной машины. Машина подала сигнал. Вывешивая бельё, женщина задалась вопросом.
              —Где бюстгальтер? Ах, да! Специально же не надела, хотя делать этого нельзя. Доктор не велел.—


              Алке хотелось показать новую грудь Максу. Да что там показать! Это предполагает расстегнуть одну лишнюю пуговицу, всего лишь. Хотелось повторить то, что видела в клипах, журналах, интернете. Например. Стоять коленями на мокром песке, с высоко поднятыми руками и светится через блузку мокрой прозрачностью форм тела, груди и сосков. Когда им холодно, они становятся твёрдыми. Или! Распластать себя диким зверем на поваленном стволе дерева. Поваленных деревьев много в том месте, где она была сегодня. А вот ещё! Вся голая, мокрая и лишь припудренная сухим песком, как Волочкова на снимках в интернете. И кто бы песком Алку припудрил? Конечно Макс. С ним можно всё и без последствий. Алла вздрогнула, вытянулась всем телом, страшная мысль посетила её взбалмошную голову.
              —Мой Макс импотент!—
              От предполагаемого вывода у молодой женщины зашлось дыхание. Она повела вокруг себя глазами, не слышит ли кто её обличения? На балконе она одна. Стоп! Она много раз видела у парня воочию реакцию на себя.
              —Господи! Что это я…. У него же есть Катька….—


              Алка смотрит на закат. Солнышко сегодня садится на перину из облаков, расплющивая их по горизонту своей тяжестью и величием. Палитра красок расплавленного метала в доменной печи, рисует профиль монаха.
              —Диакон.—
              Вспоминает молодая женщина новое для её слуха слово. Тут же дует губы и перечит себе.
              —Какая разница! Всё равно в чёрной одежде.—
              —Разве борода обязательна? Из-за неё не разглядела лица. Профиль один. Это всё солнечные блики!—


              Так сверкают и манят глаз, а поведёшь взором в сторону, расплывается действительность. Слепнешь. Скорее заходи солнышко, и женщина спрячет свои фантазии под лёгким одеялом, переделает весь мир на свой лад, перекроит уходящий день по своим меркам, да и заснёт. Звонит телефон. Так противно звонит, а главное неуместно.
              —Ну чего тебе Макс?!—
              После бешеного метания по комнате, ударившись коленом о подлокотник, она обнаружила телефон лежащим посередине плющевой подушки на диване на самом видном месте. И ведь уложила его именно туда и для этой цели. Чтоб сразу и найти!
              —Ненавижу!—
              Сказала она телефону.
              —Ненавидь на здоровье.—
              —Не тебя. Телефон. Вечно его ищешь как бешенная борзая, вспотеешь, озлишься, а он лежит на самом видном месте.—
              —Класть надо в одно и то же место.—
              —Поучи меня! Это у вас одно и то же место! Карман.—
              —А у тебя нет карманов?—
              —Нет. Я в одних трусиках.—
              —Представляю….—
              —Ты не гомик?—
              —Ты это уже спрашивала не один раз.—
              Алка повела глазом по потолку, полу.
              —И что ты отвечаешь?—
              —Что я люблю тебя. Ты женщина. Гомики не любят женщин. Они с ними любят дружить.—
              —Ну чего тебе Макс?—
              —Выпей аспирина на ночь. В воде долго валялась, в сухое не переодевалась, как бы последствий не было, ведь операция у тебя была совсем недавно.—
              —Всего лишь надрезы.—
              Женщина опускает подбородок и разглядывает грудь.
              —Макс! Почему ты со мной всю жизнь?—
              —Быть с тобой всю жизнь, цель моей жизни.—


              Алка прислушалась к реакции внутри себя на красивые слова Макса. Сладко защемило в груди, от ощущения вечности своей в чьей-то жизни. Значимости своей в чьей-то жизни. Важности своей. Шершавая и сильная рука монаха подняла её с дивана. Подвела к туалетному столику с зеркалом. Кстати! Настенное круглое зеркало, оправу которого и шкатулку под ним украшала резная березовая кора дивной красоты по своей редкости подарок Макса. В зеркале отразилась она, но почему-то в мокрой, прозрачной блузе, совсем вытекающими из этого нюансами.
              —Красивая я была там, на берегу Дона!—
              Решила Алка.


              Монах скрипнул зубами. Ему не составляло труда прогнать прочь сие видение. Краткая молитва, да крестное знамение. Человек в стенах монастыря мужского не один год. Но как не отмахивайся от красоты Богом созданной, она будет жить, появляться в поле зрения и монах не может не видеть её. Он может отметить её и пройти мимо, как это было последние годы. Монах помолился. Перекрестился. И понёс образ мокрой женщины с собой на Богослужение. Женщина отошла от зеркала.
              —Аспирин выпей. Обещаешь?—
              —Выпью и сразу тебе позвоню.—
              —Буду ждать.—
              —Ты дома?—
              —А что?—
              Насторожился Макс.
              —Катька не придёт сегодня тебя заваливать?—
              —Не надо о ней так, я ей нравлюсь.—
              —Ага! С тобой нужду справляет, а с прокурором по Горным курортам ездит.—
              —Что с того, что я с тобой столько лет, а ты мутишь с другими?—
              Пауза.
              —Согласна.—


              Стемнело. Кровать разобрана. Алка выискивает на простынях мелкие частицы мусора, водя по ним ладошкой, внимательно прислушиваясь к ощущениям под ней. Ощущения не понравились. Снимает простынь и несёт на балкон. Стряхивает. Застилает кровать. Укладывается. Аспирин! Вскакивает и приносит коробку из прозрачного пластика с крышкой, набитой коробками и флаконами с лекарством. Не то! Не то! Не то! Высыпает содержимое на кровать. Рукой делает веерное движение, раздвигая лекарство по её поверхности. Вглядывается. Нет аспирина. Ну и ладненько! Наспех, горстями складывает лекарство назад в коробку. Прикрывает. Запах из таких вот коробок идёт всегда специфический. Глухо звонит телефон. Руки женщины сначала скачут по одеялу, потом начинаю гладить его в поисках телефона. Вот он!
              —Ну чего тебе Макс?—
              —Аспирин выпила?—
              —Нет у меня аспирина.—
              —Кончился?—
              —Наверное.—
              Женщина ещё раз строго посмотрела на коробку с лекарствами. Та ей не ответила.
              —Сейчас принесу.—
              —Давай.—
              —Что так вяло?—
              —Спать хочу. Наверное, ты прав, надо выпить аспирина.—


              Через несколько минут Макс передаёт ей упаковку аспирина в приоткрытую дверь. Сейчас в молодой женщине нет фантазий, и одета она обыденно, потому и стоит за дверью.
              —Чего ты прячешься? Я же вижу, что ты одетая.—
              —Одетая неправильно.—
              —Как правильно?—
              —Вот заведёшь себе девушку, а не прокурорскую куклу, она тебе покажет и расскажет про всё, про это.—
              —Не буду я заводить девушку, мне тебя хватает с головой.—
              —Макс! Ну что ты одно и то же десять лет подряд!—
              —Двенадцать.—
              Дверь закрывается.


              Несётся владелица новых силиконовых грудей на крыльях фантазий в кровать. Она любит время отхода ко сну, когда прокручивает в памяти события уходящего дня, разбирая их по косточкам, как мама холодец, и планирует до мельчайших деталей завтрашний день. Угнездившись, подбив под себя одеяло со всех сторон, закрывает глаза. Монах тут как тут, будто и не уезжала она с реки Дон на машине Макса. Одно только воспоминание о соприкосновении их рук согревает женщину лучше аспирина. Видимо прав был монах, перегрелась она. Но ничего! Аспирин Макса поможет. Зелёные глаза монаха разглядывают её. Девушка откидывает одеяло в сторону. Что может рассмотреть монах под одеялом! Ощущения реальны в ней, как наяву. Ступни ног даже воду чувствуют и песок. Сколько песка было в её голове и волосах, когда она мыла голову дома! Монах исчезает из её воображения при воспоминании о песке. Молодая женщина беспокойно, начинает водить рукой по подушке, выискивая песок. Нет, песка. Хорошо промыла волосы. Снова жмурит веки. Сейчас она попробует разглядеть монаха в деталях. Вспомнить и разглядеть. У неё обязательно получится.
              —Не надо меня вспоминать, не мирской я человек.—
              —Что хочу, то и вспоминаю перед сном в своей кровати.—


              Дух противоречия в молодой женщине велик, даже сон не гасит, вот она и перечит монаху во сне. Монах лежит на спине, не снявши стихаря. Грех, какой! Нельзя так. Стихарь одежда для служения, а не для сна. Только монах сядет на постели, руки поднимет, что бы снять стихарь через голову, видится ему молодая женщина на берегу Дона. Прозрачная вся, красоты необыкновенной. Руки сами возвращаются в прежнее положение.


              Сколько же монаху лет? В день тридцати пятилетия, открыл он дверь спальни своей, в надежде обрадовать непредсказуемым визитом жену и дочек двойняшек. Два года тогда им было. Именно их присутствие в кровати среди шёлковых подушек, в таких же шёлковых пижамах, заставило его будничным шагом подойти к кровати, что бы обнять и расцеловать самых красивых девочек на свете, спешащих к нему на руках и коленях с раскрасневшимися щёчками. Помимо малышек в большой семейной кровати была его любимая жена со счастливым лицом, прислонённым к голому плечу молодого атлета. Правда лицо её сразу перекосил страх, после того как оно очень удивилось.
              —Девочки пред сном пришли пожелать маме спокойной ночи.—
              Объяснил атлет.


              Встать атлету нельзя. Он гол как сокол под одеялом. Дочки трясли перед лицом отца новыми куклами. Их им дядя принёс. Не стал отец доставать свои подарки. Сложил их у двери входной, после того как уложил спать девочек. Дождался, пока заснут, и вышел из комнаты. За дверью детской ждала любимая жена, желанная женщина.
              —Он кукла для меня. Кукла! Как для дочек! Тебя так долго не бывает дома….—
              И заплакала. Искренне, достоверно. Заплакал и он. Искренне, достоверно. Плакал, когда закрывал дверь и отдирал от себя руки жены. Плакал, когда спускался с лестницы и машинально освобождал почтовый ящик от накопившихся газет. Плакал, ловя такси. Плакал на заднем сиденье машины, остановившейся у его ног.
              —Куда?—
              —К вокзалу.—
              —Так он рядом.—
              —Не дойду.—
              —Бросаться будешь под колёса поезда?—
              —Буду.—
              —Поехали.—
              Дверца мерзко хлопнула, как вскрикнула. Он отодвинулся от неё и зарыдал ещё сильнее, упав лицом в пыльное сидение. Слёз было столько много, что мужчина весь промок. Рубашка поло на груди, брюки на коленях, всё стало мокрым. Он горстями собирал сопли и слёзы с лица и вытирал об одежду. Владелец авто, подобравший его у тротуара, перекинул ему бумажные салфетки. Как это мерзко прислонять сухую бумагу лицу! Она сухая и шелестит, как змея по песку шуршит! Но вот, бумага стала увлажняться, и кожа лица приняла её ухаживания.
              —Приехали.—
              —Спасибо.—
              Пассажир вынул из кошелька деньги и перебросил на переднее сиденье водителя. Вышел из машины и огляделся.
              —Где вокзал?—
              —Остался в городе. Здесь он ни к чему. Здесь есть и пункт «А», и пункт «Б».—
              —Мне куда?—
              —Тебе со мной.—
              Пассажир и водитель вошли в ворота монастыря.
              —Воздух, какой! –
              У пассажира задышал заложенный нос.
              —Сейчас спать захочешь.—
              Пообещал водитель.
              —Ты монах?—
              Пассажир осмотрел длинные одеяния водителя.
              —Диакон я.—
              Разглядывание пламени свечи в комнатке сморило пассажира в одну минуту. Заснул пассажир отцом девочек двойняшек, мужем которому изменила жена, а проснулся иным, в ином мире, с иными мыслями и взглядами на произошедшее с ним несчастье.
              —Слаб человек духом и телом….—
              Закончил свою тихую речь в ночи диакон.
              —Всю ночь с тобой разговаривал.—
              —Я же спал.—
              —Тело спало, а голова слушала.—
              —Ты мирской человек, с мирскими проказами, сходи к заутренней молитве.—
              —Там и автобус пойдёт в город по делам, с ним и доберёшься до города.—
              —Мы где?—
              —Свято-Вознесенский Кременской мужской монастырь.—
              —Работаешь тут?—
              —Служу.—
              Диакон вышел из комнатки.


              Как будто и не было его вовсе. Пассажир ночного такси огляделся и пошёл вслед за диаконом во двор монастыря. Ну что он не видел монастырей? Конечно, видел и не один и не в одном городе, и не в одной стране. Этот монастырь развалюха.
              —Пойду, выйду за ограду.—


              Буд-то неведомый зверь грыз монастырь в разных местах и ограду тоже, сложенную на совесть и на века. Красный кирпич местами осыпался, но выглядел мощно. Человек осмотрелся. Земля и трава и ни куска асфальта. Прошёл по земле к обрыву и увидел реку Дон. Гладь водная течёт себе, наполняя землю влагой. Встал человек на край земли (обрыва). Наполнился красотой земной, её просторами, по самое горло. Задохнулся, а после стал дышать глубоко и со вкусом. Руки сами распахнулись, и понёсся он вниз по обрыву. Ноги почти касались земли. Ощущение земного полёта! Новорожденным человеком прибежал он вниз к реке. А земля ему ступени делала мягкие да тёплые. Упал человек на спину у воды, раскинул руки и распятьем предстал перед небесами.
              —Мама родная!—
              Глядел человек в небеса, пока солнце не стало садиться и придавило его навсегда в этих местах своим величием и красотой.


Продолжение: Глава третья http://www.proza.ru/2016/12/02/2282