Хорошие дурочки. Глава девятая

Глава девятая



              —У тебя кто-то был сегодня?—
              Прокурор разворачивал пищевую фольгу, прикрывавшую небольшое ведёрко с крупной, невероятно крупной клубникой. Клубника была нереально красивой, почти не живой выглядела, как на клеёнках у бабушек на кухонных столах. Одна ягода исчезла во рту прокурора
              —Она натуральная?—
              Оторопела Катька.
Двумя пальцами взяла за бутафорные зелёные листики самую крупную ягоду и, повернув её к свету, стала разглядывать. Понюхала. Не пахнет.
              —Ты уходишь от ответа?—
              Прокурор приготовил следующую ягоду к смертной казни.
              —Подруга с мужем приходила.—
              Прокурор оторвал листья у следующей ягоды и хотел положить в рот. Клубника оказалась большой. Ему пришлось откусить половину ягоды.
              —Действительно, ненормально большая.—
              —Подруга это хорошо! Замужняя…. Тоже хорошо. Откуда узнала, что ты здесь?—
              Катька собралась сказать про депутата, да опомнилась.
              —Мне было скучно, и я ей позвонила. Прости меня. Ты ведёшь допрос, а не разговариваешь.—
              —О чём ты дорогая! Друзья необходимы, особенно в твоём положении.—
              —В моём положении они не нужны совсем.—
              —В твоём исключительном положении, должно быть всё исключительное и друзья тоже.—
              —Ты сегодня как эта клубника ненормальный!—
              Катька начала тяготиться присутствием прокурора.
Ей захотелось тишины и одиночества. Помечтать о будущем своём положении в обществе города. Уж теперь соседки перестанут щурить глаза свои любопытные ей в след и шушукаться, и маму выводить из себя сплетнями. Хотя сплетни правдивые, но окрашены в ядовитые краски ядовитыми словами. Как эта клубника. Лёгкость бытия в молодости всегда присутствует, но девушка пресытилась ею. Покоя ищет душа и защиты. Катька выросла без отца, а значит без мужского плеча и поддержки. Муж и отец в одном лице необходим Екатерине Владимировне.
              —Ты не рада моему визиту?—
              Катька поняла, что надо исправлять своё настроение. Её будущее сидело напротив, сытое и респектабельное, и игнорировать его было нельзя. Ручки девушки нежно положили тяжёлую ягоду на место и порхнули по рукам и щекам прокурора.
              —Как я люблю тебя с бритыми щеками.—
              Почувствовали жар на прокурорских щеках. Они даже зарумянились у него.
              —У тебя нет аллергии на клубнику?—
              —Это у тебя, в твоём исключительном положении может быть аллергия на клубнику.—
              —Ты беременна от меня. У тебя будет ребёнок мой. Ты родишь мне девочку или мальчика.—
              Катька разглядывает румяное лицо прокурора. Переводит взгляд на свой живот. Начинает вспоминать, какое сегодня число и когда были последние месячные. Рука в это время, как бы сама по себе, берёт клубнику и кладёт в рот ягоду, не откусывая от неё. Жуёт, раздувая щёки, ведь ягода велика. Проглатывает половину содержимого во рту, и жуёт то, что осталось от ягоды. Встретив её непонимающие глаза, прокурор спешно добавляет информации.
              —Анализы показали. Я рад! Да что там, я счастлив! Утёр нос жене! Кто ей теперь поверит?—
              —Месяц будешь лежать, что бы плод укрепился.—
              —Здесь?!—
              —Не угадала! Я заберу тебя и твою маму в свой дом. Вам там будет спокойно втроём! Ты, мама, и мой ребёнок Прислуга, охрана…. –
              До Катьки доходит смысл сказанного прокурором.
              —Ты рассказал маме?—
              —Только то, что ты лежишь на сохранении. Просил твоей руки.—
              Скороговоркой проговаривает прокурор и восклицает.
              —Что значит встретить именно свою женщину! Я буду отцом, как и подобает каждому мужчине.—
              —И что мама? Что?—
              Катька брызжет разжёванной клубникой себе на ночную рубашку.
              —Плакала, сердилась, много чего…. Главное, что мама согласилась.—
              Прокурор бережно пытается промокнуть салфеткой клубничные жёвки на рубашке девушки.
              —Я её понимаю. Я оправдаю себя в её глазах! Я, оправдаю себя для всех!—
              —Ты мой последний причал…. Я так тебе благодарен! Рядом с тобой стану другим, искуплю свои грехи.—
              Прокурор плачет. Поверьте! Плачет искренними слезами, и одновременно испытывает неземное счастье, будто тонул, тонул, бултыхался в мутной воде человек, а тут расступилась вода и выплеснула его на чистый песчаный берег. Дышит человек и не надышится никак.

              А Катька знай, кидает в рот огромные ягоды, жуёт и сглатывает. Ягода крупная. Глотки громкие и смачные. Делает это на автомате. Мысли вынесли её из больничной кровати и унесли к порогу прокурорского дома. Не один раз она гуляла мимо него и разглядывала. Сейчас Катерина стоит между голубыми ёлками, на выложенной камнем дорожке. Она не одна. Рядом няня с её ребёнком на руках. Что на Катьке одето? Это надо продумать, но на ребёнке самые дорогие вещи и коляска самая дорогая….
              —Я самая счастливая женщина на свете.—
              Совсем не громко, без хлопанья в ладоши, без визга, на полном серьёзе произносит Катька.
              —Катерина! Проси, что хочешь за такие слова.—
              —Всё о чём я мечтала девочкой, всё исполнилось благодаря Вам.—
              —Не называй меня на «вы», мы теперь родные с тобой! Правда?—
              У прокурора глаза как два тазика с водой.
              —Э, нет, Пётр Степанович! Только на «Вы» теперь и с отчеством…. Вы мой муж, отец моего ребёнка, покровитель наш и надёжа наша вся на вас.—
              —Боже мой! Девочка моя! Какая ты у меня разумная оказывается!—
              Спохватывается.
              —Какая Вы у меня разумная Екатерина Владимировна!—


              Двое, совершенно разных людей по возрасту и социальному положению, не сговариваясь, вступают в игру. Игру в отца и мать, мужа и жену. Игра развивает. Она научит достойным жизненным правилам и приучит к ним же. У Катерины Владимировны не было отца. Её вырастила мама, взяв из детского дома, сама не имевшая ни отца, ни матери, ни мужа. Пётр Степанович же имел всё, кроме собственного лица. Теперь ему выпала счастливая доля, приобрести и его.
              —А сейчас нельзя к Вам Пётр Степанович? Охота очень.—
              —Екатерина Владимировна, как же так? По—человечески всё надо. Приеду сватать, распишемся, свадьбу сыграем и в дом на руках занесу. Мама твоя хлебушек держать будет на рушнике! Правда, же?—
              —Так это когда ещё?!—
              —Как только разрешат забрать, в тот же день и распишемся и ко мне. А свадебку в любоё время можно организовать.—
              —Как скажите, Пётр Степанович…. Как скажите. А Ваша…..—
              —Екатерина Владимировна! Давайте на берегу договоримся. Бывшая супруга волновать нас не будет, это достоверный факт. Мы разведены. Сегодня утром как…—
              —Вы меня успокоили, Пётр Степанович.—
              Игра прерывается буквально на секунду.
              —Дорогой ты мой человек! Я буду тебя любить и уважать, буду встречать и провожать, буду в окошко смотреть, ожидая всю жизнь.—
              Катерина сморкается в пододеяльник, совершенно по бабьи, утирает глаза.
              —Праведная жена, богатство дому и спасение мужу.—
              Радуется Пётр Степанович, цитируя слова из библии.
              —Всегда, когда вы будете подходить к нашему дому, Пётр Степанович, дверь буду открывать я.—
              —До самой старости….—
              Катерина задумывается.
              —Какой у меня срок беременности?—
              —Это к врачам, дорогая. То, что срок не совпадает с тобой произошедшим, это точно.—
              —Посуди сама. Это было на днях, а ребёнку больше.—
              —Не пробовала вставать?—
              —Нет ещё.—
              —И не надо! Лежите оба спокойно, так лучше будет обоим. Сам бы прилёг возле вас.—
              —Но уж больно высокая кровать, как насест!—
              Смеётся прокурор.
А Екатерина Владимировна всё лобик морщит и думает:
              —Смешной и милый Пётр Степанович! Я не помню, когда вы ко мне прикасались так глубоко, что бы сделать ребёнка. Неужели от Максима?—
              Несмотря ни на что новоиспечённая мама счастлива. Девушка обвивает руками толстую шею прокурора, и вдыхает знакомый запах его туалетной воды. Она привыкла к этому, чаще всего полупьяному, но заботливому и властному человеку. А властный человек привык видеть рядом с собой всегда довольное и счастливое лицо девушки. Просыпаясь по утрам с Катериной в кровати прокурор, как и все мужчины его ранга и поведения, или образа жизни считал, что все манипуляции, относящиеся к любовным утехам, он с ней делал, так как всегда начинал их, но засыпал. Находясь же в трезвом состоянии, он только работал или решал вопросы, связанные с ней. Работы у прокуроров много.


              Мотор машины стих. Максим открыл двери. Он смотрит пред собой. Измотан парень так, что кирпичная стена Аллиного дома расплывется перед его глазами на кирпичики. Дом Максима напротив. Дом родителей Аллы тоже недалеко.
              —Я один не останусь. Лучше у твоей двери на коврике засну.—
              —Всё позади. Я уверена.—
              —Я не по этому. Останусь один, верить не буду, что ты моя жена.—
              Алла достаёт телефон. Набирает номер мамы и ждёт.
              —Мамуль! Это я. Ты щи варила сегодня?—
              —Конечно, папа без них не может.—
              —Придётся тебе ещё одного мужика кормить! Жди.—
              Она отключает телефон.
              —Поехали к моим родителям. Поешь щи, попросишь моей руки.—
              Максим выдыхает из себя воздух, потом вновь набирает его полную грудь. Откидывает голову на подголовник.
              —Нет! Сегодняшний день никогда не кончится!—
              —Я вымотан. Я не смогу. Лучше я пойду домой.—
              Алла разглядывает лицо парня. Максим был мальчиком, с которым она осваивала велосипед, качели лодочки в городском парке, на которых дух захватывало от страха, когда нечем держать край юбочки и при этом нисколько не стыдно, потому что это же Макс. Она представляет, как колготится сейчас мама на кухне, в ожидании гостья. Успеет и пол протереть и подоконник, и тарелки достать нарядные. Именно этим словом она называет тарелки из сервиза «Мадонна». На фоне маминого беспокойства неподвижно стоит инвалидная коляска с отцом. Он в такие моменты не передвигается, чтобы не попасть под горячую руку. Алле приходит в голову мысль, и она её озвучивает, вслух не обдумывая:
              —Если мою и родительскую квартиры продать, можно купить домик, отец сможет целыми днями быть на улице, и мама с ним тоже. Что-то делать будут во дворе и нас ждать.—
              —Ребёнок родится, на воздухе будет спать под деревом.—
              Добавляет свои краски в Аллину картину Максим.
              —Да!—
              Радуется приятному открытию Алла.
              —Как же твоя силиконовая грудь?—
              Восторженность Аллы убывает.
              —Надо консультироваться….—
              Вдыхает подруга.
              —Давай уж заводи и поехали.—
              Максим поворачивает ключ зажигания и закрывает дверь машины.
              —Вперёд! В наше будущее, жена.—
              —Есть мамины щи.—

              Дверь открыла, конечно, мама Аллы. За ней, в узком проходе коридора виден отец в коляске. Отец в свежей рубашке, и она топорщилась на нём.
              —Привет мам!—
              Дочь целует мать в щёку.
              —Привет, пап!—
              Дочь делает два шага и прижимается щекой к щеке отца. Задерживается в таком положении.
              —Представляю вам Максима в новом качестве – моим мужем. Он сделал мне предложение, я его приняла.—
              Алла оборачивается к Максиму и добавляет:
              —Предложение было от всего сердца, и приняла я его всем сердцем.—
              —Хочу жить, как вы живёте.—
              —Помолчи дочь….—
              Коляска отца пытается выдвинуться наперёд женщин.
Максим понимает. Шагает к мужчине с протянутой рукой для пожатия. Они жмут руки.
              —Давно не виделись. Заматерел…. Как мать?—
              —Всё хорошо.—
              Отец Аллы оборачивается на дочь и жену, те стоят обнявшись. В коридоре тесно.
              —На кухню женщины!—
              Весело командует хозяин.
Мать и дочь скрываются в ней. Максим берётся за коляску.
              —Я сам. Сросся можно сказать с металлом.—
Максим кивнул головой и пошёл следом за коляской инвалида.


              За столом, поедая щи, отец Аллы спросил Максима:
              —Берёшь нашу стрекозу в жёны, значит?—
              Максим задержал руку с ложкой у рта. Опустил её в тарелку.
              —Беру.—
              Заулыбался во весь рот и добавил:
              —Пока соглашается.—
              —Где жить будете? У неё или у тебя?—
              Растерялся Максим. Мама Максима, что бы ни мешать сыну, на съёмной квартире живёт. Не может он сейчас дать ответ отцу Аллы. В это время Алла начинает подталкивать Максима в бок локтем, и подавать сигналы. Максим знает, что хочет Алла, но предлагать взрослым людям продать собственное жильё и жильё дочери язык не поворачивается. Неженаты они ещё с Аллой. На каких правах он будет делать такие предложения? Алла чувствует, что от Максима проку не будет и берёт инициативу в свои руки.
              —У нас есть для вас предложение….—
              Её перебивает Максим.
              —На ваше усмотрение.—
              —Что ты так нервничаешь Максим! Им понравится.—
              —Как вы смотрите на то, что бы продать мою и вашу квартиры и купить домик. Представляешь папа! У тебя будет целый двор в твоём распоряжении. Вы не будете сидеть в квартире, как два попугая неразлучника в клетке. Под деревом будет спать наш ребёнок в коляске, и ты сможешь его качать, а потом катать на коленях в коляске.—
              Алла будет говорить много и азартно. Максим перестанет слышать её, будет наблюдать за реакцией отца. Лицо инвалида закаменело. Прошла минута. На свежую рубашку, падает капля. Женщины поднимают головы к потолку и поток слов дочери прекращается. Максим обнаружил вторую каплю. Капля из последних сил держится за подбородок отца Аллы. Держится, держится и падает. Максим толкает локтем Аллу.
              —Я сказала что-то не то, папа?—
              Мать Аллы тут же оказывается возле мужа. Тот с силой усаживает её на место.
              —Чего испугались? От счастья я….. Стариков к себе подгребают дети. Это не радость ли?—
              —Дождался….—
              И заплакал в открытую инвалид.
Лицо мамы Аллы стало скукоживаться, она смяла фартук и приготовилась им воспользоваться.
              —Цыц! В доме гость.—
              Женщина вздрагивает. Слёзы бесследно исчезают. Фартук расправляется и разглаживается ладошками на коленях.
              —Моя квартира мне не принадлежит одному.—
              Говорит Максим.
              —Это понятно. Хорошо, что ты понимаешь это. Мать то где?—
              —Замужем. Снова.—
              Максим улыбнулся.
              —А как ты думал? Личную жизнь построить трудно, разрушить легко.—
              —Мама у меня хорошая.—
              —Правильно рассуждаешь. И когда ты рос?—
              —Да рядом с вами.—
              —Дорогой подарок сделали вы нам с матерью сегодня.—
              Отец Аллы поворачивается к жене и спрашивает:
              —Согласные мы с тобой?—
              —Согласные.—
              Отвечает та.
              —Щи варить будешь на четверых?—
              —Буду. А там смотри и на пятерых!—
              Все улыбаются.


              Родство распускает корни и осторожно пускает их виться вокруг ужинающих людей. По стенам, по полу. Стараясь обвить ноги, коснуться плеч, заглянуть в глаза каждому. Родству нужна среда обитания и как можно больше. Максим вспоминает себя, здесь в этой же кухне, с этими людьми, только моложе был он и глупее. Всё вокруг, как и было раньше. Алла изменилась. Буквально за несколько дней. А так не бывает. Монах? Надругательство над Катькой так шокировало? Он поискал ещё видимые причины.
              —Знаешь Максим? Алла недавно отчубучила номер, заявила, что выйдет замуж за монаха.—
              —Да так серьёзно! Я испугалась даже.—
              Мать Аллы убирает со стола тарелки и ложки.
              —Чай будем пить?—
              Максим кивнул головой, и зелёными глазами монаха внимательно посмотрел на Аллу. Она улыбнулась им.
              —Мама, я тебя не обманывала.—
              —Понимаю! Ты так фантазировала, что нафантазировала Максима.—
              —Ты прозорливая и умная мама.—
              —И когда вы планируете в ЗАГС идти?—
              Алла любуется глазами монаха. За грудиной сладко, сладко щемит. Она берёт руку Максима и сжимает. Затем поднимает её и прижимает к щеке.
              —Не знаю когда, но знаю, навсегда.—
              —Так Максим?—
              Алла заглядывает в зелёные глаза.
              —Так.—
              Родители видят перед собой счастливых детей.
              —Мама, папа, мы уходим. Спать хочется.—
              —Идите. С Богом. Как мама отнеслась к вашему решению?—
              Молодые люди идут к входной двери. Мать и отец следуют за ними. Вопрос догоняет молодёжь в коридоре.
              —Моя мама ещё не в курсе.—
              Отвечает Максим.
Отец Аллы выкатывается из-за женщин, расталкивая их коляской.
Мужчины на прощание жмут руки.
              —Насчёт домика не передумаете?—
              —Идея домика посетила вашу дочь буквально только что. Не помню, что бы она меняла свои желания.—
              —Сейчас со стариками никто жить не хочет.—
              —То со стариками, какие же вы старики?—
              —Так состаримся же!—
              —К тому времени, и мы будем далеко не молодыми.—


              Дверь в квартиру, наполненную неожиданными мечтами и надеждой, закрылась мягко. По одну её сторону, монах и Алла застыли в длительном поцелуе, по другую сторону муж инвалид обнял жену за талию, прижал голову к тёплому животу и расплакался.

              Поцелуй в общественном коридоре затянулся. Волнение было настолько велико, что пальцы рук Максима оставили следы на запястье Аллы.
              —Чего вцепился?—
              Сделала вид, что сердится Алла, что бы скрыть смущение стала трясти кистью руки и разглядывать её, чтобы не смотреть парню в глаза.
              —Не скажу!—
              —И не надо, сама знаю.—
              —Отвезти?—
              —Отвезёшь и останешься.—
              —Спасибо.—
              —Не за что.—
              Фразы говорились молодыми людьми отрывисто. Они шли по подъезду. Губы молодых людей горели и пульсировали. Собственные шаги по лестничным ступеням грохотали в ушах.
              —Хорошо, что имени монаха не знаю. Никому не понравится, если его называют чужим именем.—
              Размышляла девушка. Обернулась и улыбнулась парню. У того сердце зашлось, ощущение счастья было так велико, что поднял парень девушку на руки и вынес из подъезда. И как это бывает со всеми родителями, они смотрели в окно.
              —Поплачь мать, поплачь….—
              —Я радуюсь….—
              —Так и я об этом.—
              У машины Максим ставит Аллу на ноги. Они оборачиваются и машут руками родителям. Те отвечают им. Машина выезжает со двора.
              —Сколько лет тянули.—
              Качает головой отец.
              —Ага! Он окучивал свой огородик, а она паслась в чужом.—
              —Душу, не трави!—
              —Не буду…. Ты только представь, весь день на дворе! Обещаю! Блестеть всё будет.—
              —Выкрашено всё будет. Это я смогу. Сейчас швабр, каких только нет и метёлок тоже.—
              Размечтался инвалид, глаза заблестели слезой умиления.
              —Дочь у нас, оказывается правильная, хорошая.—
              —Как ты думаешь, Максим уже у неё живёт?—
              —Чего не знаю, того не знаю. Ты мать, она твоя дочь, тебе лучше знать.—
              —Сейчас у них всё запросто….—
              —А то у нас с тобой не так было!—
              Сердится женщина.
У мужчины расплывается рот в улыбке. Он вспоминает. Женщина видит его поглупевшее лицо и с размаху хлопает кухонным полотенцем по плечу. Тот даже не шелохнётся и будет продолжать вспоминать. Женщина станет мыть посуду, потом обувь у порога перетирать, расставлять на обувной полке. Притрёт пол у входной двери. Инвалидная коляска будет следовать за ней по пятам.
              —Вот ты мне скажи. Ты меня любишь больше сейчас, чем когда молодцом гарцевал перед практикантками на заводе.—
              Она зашла в ванную комнату, вымыла руки и вернулась.
              —Ну?—
              —Разве я гарцевал?—
              —Гарцевал, гарцевал! Каждый день свежую рубашку надевал и злился, что одеть нечего.—
              Коляска инвалида развернулась, покатилась и скрылась в комнате.


              Как порой мы неосторожно можем без ножа раскромсать необдуманными словами тёплую семейную обстановку. Что за желчь из нас начинает лезть? И ведь понимаешь, что глупо, и даже противно выглядишь со стороны, а остановится, нет сил. И хочешь остановиться, а не останавливаешься. Женщина понимает свой промах, ей даже стыдно, но будет продолжать выплёскивать желчь наружу.
              —Что бежим? Тут прятаться не от кого. Ты да я.—
              —Ты устала. Позвоню маме, она заберёт меня. Хочешь на месяц, а хочешь и навсегда.—
              Женщина опускает руки вдоль тела. До этого она стояла в дверном проёме подбоченись.
              —Как это навсегда? Она что вечная?—
              —Кто двор мне обещал мести, ставни да заборы красить?—
              Жена тихо крадётся к коляске с мужем. Желчь её пролилась и улетучилась. Женщина желает перемирия после ссоры, в которой она вовсе не виновата, ведь это не она меняла рубашки каждый день на работу много лет назад. Это истинная, правда! Мужчина видит её передвижение к нему, потому что в такие минуты у каждого есть глаза на затылке. Оставим их целоваться у окна. Женщину, сидящую у безногого мужчины на коленях и мужчину обнимающего свою женщину. Стара как мир эта картинка, но как притягательна и памятна. Каким бы перчиком не присыпали, какими бы смачными красками не разрисовывали любовь, такая картинка всегда будет выдержанна в классических полутонах.


Продолжение: Глава десятая http://www.proza.ru/2016/12/02/2308