Хорошие дурочки. Глава двенадцатая

Глава двенадцатая



              Дверь в свою собственную старую квартиру в старом доме мать Максима открывала как долго ждущий квартиру новосёл в новостройке. С замиранием сердца переступила знакомый до боли родной порог, ступила ногой на ветхий от времени коврик осыпанный штукатуркой и мелом. Удивилась…. Сын аккуратный мальчик. Хотя, что она такое говорит! Мальчик! Молодой мужчина, без пяти минут муж, а там глядишь и отец. Она оборачивается, глазами приглашая своего мужчину проходить за ней. После увиденного ремонта у Аллы, собственная квартира казалась старинной гостиницей в районном центре.
              —Сколько лет Алла отвергала моего сына, жила с другими, а тут раз и приняла.—
              —О чём ты?—
              Сергей разувался у двери.
              —Об Алле….—
              —В шорах жила.—
              Женщина смотрит вопросительно.
              —На лошадей надевают шоры, что бы по сторонам не смотрели, а шли только вперёд.—
              —Смешное сравнение, но подходит. Цель у Аллы была, и она шла к ней напропалую.—
              —Сын шёл следом, на пятки наступал, упёртый какой! Добился—таки своего.—
              Женщина разглядывает себя в зеркале. В руках подарок Аллы, белая сумочка. И так и этак! В опущенной руке, через согнутый локоть, зажала сумочку под мышку, во всех положениях хороша обнова.
              —Это потому, что размер и объём соответствует моей комплекции.—
              —Это потому, что подарок от души, от сердца подарок.—
              Комментирует мужчина её действия. Женщина замирает глазами на сумочке и понимает правильность комментария Сергея.
              —Соглашусь с тобой.—
              Собирается поставить сумочку на подставку для обуви. Вдруг пыль! Наклоняется и обследует её поверхность.
              —Знаешь Серёжа! Не такая уж Алла и плохая и, наверное, настоящую женщину надо добиваться, что и делал мой сын.—
              —Выходит ты не настоящая женщина, я тебя не добивался.—
              —Зато я билась, столько шишек набила, пока дошла до тебя. Серёжка! Подумать только, у нас своя квартира.—
              —И новая сумочка….—
              Двое взрослых людей, обнявшись, стоят посередине комнаты. В руке женщины новая белая сумочка. На сумочке не срезанные этикетки и резной листочек образца кожи. В такие моменты каждый желает не чувствовать на себе посторонние взгляды. Отведём глаза и посмотрим на ещё одну женщину, осматривающую свою недвижимую собственность.


              Машина, в которой возвращалась из магазина Екатерина Владимировна, поравнялась с прокурорским домом. Екатерина Владимировна окинула дом взглядом. На короткое время вышла из образа чеховской дамы, позволив себе по—бабьи ужаснуться его размерами, и восхитится красотой отделки.
              —Мой дом.—
              Два слова наполнили её гордостью по самые краюшки. Катька заважничала, а важничать она научилась ещё в девчонках. Ей нравились старые исторические фильмы, наполненные царственной значимой статью. Любила слушать постановки по радио с закрытыми глазами лежа на диване. По голосам придумывала лица героев, во что они одеты. Много читала о дворянстве и ярких его представителей. Буквально на днях, увидев по телевизору передачу «Школу ремонта», в которой сотворили из чьей—то комнаты дворянское гнездо, настолько восхитилась, что тут же решила одну из комнат в доме сделать в этом стиле. Петру Степановичу об этом ещё не говорила, но мечты и фантазии буйствовали в головушке и заставляли даже забывать о беременности.
              —Кто это?—
              Фраза сказана не вслух.
Екатерина Владимировна застыла в проёме раздвижных витражных дверей. Цветные кусочки стекла изображали фрукты и раздражали прозрачной яркостью новую хозяйку. Охранник с пакетами чуть не наткнулся на неё, но сбалансировал на носки туфель и предотвратил это. Сейчас дочь не замечала безвкусицу витражей, и вопрос её не касался мужчины поедающего что-то из рук её матери. Сама мать, изменившаяся до неузнаваемости, была объектом не прозвучавшего вопроса. Пылали щёки, алел рот, крылья бровей трепетали в озорном смехе, цвет лица и тот изменился, стал свежим, как после косметических процедур, которые ни мать, ни дочь никогда не посещали. Мама не имела знакомых мужчин никогда и в их сторону смотреть не желала, а тут кормит с рук нелепого лысого незнакомца, как любимую собачку. И где можно было добыть его в этом доме?!
              —Кто это?—
              Интонация голоса дочери буквально разрезала пополам премиленькую картинку общения взрослых людей разного пола.
              —Василёк.—
              Растерянно отозвалась мать и страшно засмущалась произнесённого слова. Спрятала руки за спину. Наступила пауза, в тишине которой дочь не могла сглотнуть полученную информацию в странно слащавой форме, как будто мать представляла ей пятилетнего мальчика.
              —То твоё имя мама.—
              —И моё тоже.—
              Зеркально лысый мужчина, встал со стула и стал круглым.
              —Василь Василичь Круглов.—
              —Закадычный друг вашего супруга.—
              Представился он.
              —И Пинг-понг в авторитете.—
              Проговорил охранник над ухом юной хозяйки. Обошёл её и понёс пакеты ближе к холодильнику. Эту информацию юная хозяйка расшифровала сразу же и озлилась вся, взъерошилась, а беременным озлится легче лёгкого.
              —Вы, пьющий?—
              —Круглый трезвенник. Я круглый во всём. Круглый не курильщик. Круглый холостяк.—
              —Почему будущую маму интересует спиртное?—
              —Пётр Степанович на строжайшей диете.—
              Беременная женщина почувствовала слабость в ногах. Присела. Прислушалась к содержимому живота. В нём ощущалось слабое шевеление. Успокоилась. Вспомнила, как закадычный друг Петра Степановича смачно ел с рук матери что-то янтарно прозрачное. Курага, наверное. Рот наполнился слюной. Екатерина Владимировна спустила себя и живот со стула и, переваливаясь, пошла к кухонному столу.
              —Что тут у вас?—
              —Сухофрукты распаренные. Тебе полезны будут.—
              Так за разговорами были съедены все сухофрукты и выпит чай беременной женщиной сначала из чашки матери, потом из чашки лысого и круглого гостя.
              —Приостывший уже….—
Объяснит она свои действия и засмущается. Взрослые люди ей улыбнутся.


              На обед Пётр Степанович не явится. Дела, дела, дела. Зато ужин на террасе, превзойдёт собственные ожидания Василисы. Выспавшийся гость выскажет предположение присутствия в доме заказного повара и официанта, увидев сервированный стол на веранде. Услышит опровержение от Петра Степановича и весь вечер будет с уважением смотреть на женщину тёзку.
              —Повезло тебе с тёшей.—
              Скажет он другу.
              —Одинокая.—
              Со значением в голосе объяснит прокурор.
              —Мы не связываем себя брачными узами. Ты знаешь….—
              И грустно и с горечью скажет круглый человек.
              И через минуту молчания:
              —Если без всяких обязательств…. —
              —Сейчас прям…. Раскрыл варежку!—
              Огрызнётся хозяин.
              —Я имел в виду развлечь….—
              Мужчины полулежат на диванах и смотрят на снующих мимо них женщин. Они уберут со стола посуду, потом сварят кофе на кухне. Два друга уйдут в кабинет, и долго будут беседовать там, то повышая, то понижая голоса. У женщин не возникнет желания их подслушать. Они ещё далеки от прокурорских дел и делишек. Две женщины вьют гнездо в основательном скворечнике. Занятие это им пока нравится.


              Душный летний вечер окутал дом и подворье прокурора. Круглый гость, поджав ноги, возлежит в огромном кресле. Гость в кресле, что добрый кот старожил, а таковым он и является. Проживающий в этом доме прокурор этого города долго не брал с его рук приманку, пришлось Пинг-Понгу погружаться в психологию человеческую. Больно симпатичен был ему прокурор -Пётр Степанович, что бы ломать ему «рога» и жизнь. Нравился Пинг-Понгу человек и всё тут! Бывает так. Круглый гость улыбался воспоминаниям. Но всё-таки нашёл, нащупал, уловил слабые точки у несговорчивого прокурора! Попросил показать ему город и выставленные на продажу достойные дома с ухоженными подворьями. Прокурор с местным риелтором расстарался уж как…. У самого же Петра Степановича от увиденной ухоженной роскоши, разыгрался аппетит, да такой от которого люди жиреют быстро, как пингвины, и вода с них как «с гуся» становится. В местном ювелирном салоне, в буквальном смысле поймали на золотой крючок девицу с формами, вызывающими аппетит совсем другого плана. Заточили её на прокурора, и захлебнулся тот от восторга обладания золотой рыбкой и испортил сказку. Стал исполнять желания рыбки, диктуемые кем—то, вместо того, что бы указывать ей. Впрочем, результат один и тот же. Оказался прокурор в невероятно дорогом доме, с невероятно толстым кошельком, с фантастической красавицей. Раз губатился, раз пузатился со временем, просел под тяжестью сахара и холестерина в крови. Золотая рыбка превратилась в сельдь с большим содержанием вредной соли. Круглый гость хрюкнул, и покачал головой, отгоняя воспоминания. Есть основания, возмутится и сказать ему в лицо:
              —На себя посмотри.—
              Но не прокатит! Круглый человек в кресле, жил во второй половине жизни. Всем известно вторая половина короче первой. Человек научился любить себя, слышать себя в себе. Обожал силу без насилия, любовь без усилий, подчинение под гипнозом напускного страха. Испугается мышь до смерти за своих домочадцев и делает то, что ей велят, а кот только играет с ней и не думает есть. Он сытый всегда.

              Первую свою половину жизни Пинг-Понг помнит до мелочей. Ой, как помнит. Усатое лицо матери, с которого никогда не сходил брызгающий слюной гнев. Волосы у неё росли в самых неожиданных местах, вокруг сосков например, тогда как сынок родился и рос абсолютно лысым. Мать никогда не разговаривала, она орала. Соседских детей это приводило в восторг, и они прибегали смотреть на его мучения. Мама была не красивой, мужеподобной и не смерилась с этим, за что получила два инсульта подряд и умерла, будто её выключили. Он долго разглядывал её успокоившееся и разгладившееся лицо. Маленького, круглого и лысого мальчика определили в интернат, куда приходили первое время дальние родственники. Разрыв между визитами увеличивался, и вскоре они забыли дорогу к нему. Жалеть об этом ему стало некогда, за быстрыми переменами, произошедшими с ним. Плохо было ему там. Ой, как плохо. Привыкший быть скукоженным и скрюченным под свинцовым куполом материнского гнева, с лысой головой, он стал посмешищем в интернате. Его пинали, в него плевали, держали за ноги вниз головой из окон, пока он не писался и какался. Проходила ночь, и его наказывали за это воспитатели. Впитывать знания за школьной партой он не мог, за ожиданием вечера. Плакать не умел. Много раз пытался. Лицо сморщит, губы расквасит, представит себя обосранным и обоссанным и теряет сознание. Полежит среди обломков беседки и спиленных деревьев, где свил себе укромный уголок, придёт в себя и идёт в ад, как лягушка под гипнозом кобры. Однажды пришёл в себя, а на него смотрит кобра. Схватил топорик, украденный на кухне, и обухом саданул кобру по голове. Темно уже вокруг стало, а ему светло в буйной головушке. Вот, мол, какой он храбрый, не надо никого бояться. Сгрёб обмякшую кошку одной рукой, в другой топорик и смелым да сильным героем предстал перед воспитанниками старшей группы. Провисшая в его руке кошка зашевелилась. Недолго думая, лысый мальчик отрубил голову кобре на глазах своих мучителей.


              В больнице он в буквальном смысле лежал три месяца. Не привычна была тишина, белизна стен, мебели, окон. Ему это нравилось. Он спал. Просыпался, его кормили из белой тарелки белые тёти, и снова засыпал. Запомнился вкус компота и белого хлеба. Вкуснее Пинг-Понг больше ничего не ел в своей жизни. До сих пор помнит себя ликующим и смелым перед своими мучителями, и кошку помнит. Потому и предпочитает, по сей день силу без насилия.
              —Поставлю памятник кошке. Стоит же где-то памятник собаке.—
              Круглый человек залежался в кресле. Почувствовал онемение ноги. Сел. Потянулся. За фруктово-цветными витражами мелькнул женский силуэт.


              Женщины в его жизни были всегда на то короткое время, когда он нуждался в них. Они любили его искромётно и коротко и почти беззвучно, как оплывающая пена шампанского в бокале. Пинг-понг круглый, лысый, маленький, потому дорого и модно одеваться ему нет смысла, всё равно останется круглым и лысым даже в брендовой одежде. Снова мелькнула женщина за цветными витражами. Неуловимо знакомое ощущение колыхнулось в груди. Что? Кто? Он встал и пошёл к ней. Раздвинул двери. Белая мебель, белые окна, белая посуда дорого фарфора. Белая блуза на женщине.
              —Хотите компота?—
              —Да. И белого хлеба.—
              —Я тоже люблю белый хлеб с компотом.—
              На стол пред ним поставили белую фарфоровую кружку и белую тарелку с белым хлебом. Компот. Настоящий компот с плавающими сухофруктами. Сухофрукты, не вываренные в вату, а со вкусом.
              —Мы не встречались с вами?—
              —Не думаю.—
              Покачала женщина головой, и вспомнила свою затворническую жизнь, с единственным ожиданием возвращения дочери с детского сада, потом из школы.
              —Похоже, мы одного с ней возраста, и она не могла быть белой тётей с компотом.—
              Мысленно согласился мужчина с женщиной.
Он смотрел на неё, она на него.
              —Вы такой очаровательный….. Весь….—
              Неужели это сказала она? Какой стыд! И прилагательное подходит только для комплимента женщине.
              —Это потому что я круглый, и гладкий, как бильярдный шар.—
              —Ваш взгляд скользит и не на чём ему задержаться.—
              —Мне дочь подарила Как-то шарики. Держишь их в руках, а в них колокольных тихий звон. Не могут не звенеть, как осторожно их не держи.—
              Женщина смотрит на свои ладони, будто в них сейчас лежат те самые шарики.
              —Два их…. В одной шкатулочке лежат. Ладненько так….—
              Теперь и мужчина смотрит на её ладони. Манят женские ладони к себе. Он делает то, что хочет. Притягивает ладони к себе и прижимается к ним лицом. Руки пахнут компотом. В них покоится круглая голова круглого гостя. Какой покой он ощущает сейчас! Небесный. Точно такой покой посетил и женщину. Так, едва заметно покачиваясь, постоят двое взрослых людей на белой кухне с минуту, как короткий полуденный сон будут эти мгновения. Он принесёт людям бодрость духа и ясность взгляда.


              Двух местное купе скорого поезда. Бессовестно топорщатся белоснежная занавеска на окне. Нервно дребезжит худосочная ложечка в стакане. Ей хочется дробно пройтись по окружности стакана. Не выходит. Движется, движется по краю, ещё движется и соскальзывает на прежне место, прямо напротив ручки подстаканника. Отдохнёт немного и снова в путь. Круглый мужчина наблюдает за ней. Он не один. Он с ней, с ложечкой. Ночь за окном. Световые, равномерные блики, с упорной периодичностью облизывают небольшое пространство купе. Мужчина вздохнул и выдохнул шумно, ухмыльнулся. Сбежал! Он сбежал из дома прокурора, сразу как отпустил руки пахнущие компотом. Зачем они ему? Он привык к другим ручкам, к пальчикам со стразиками на ноготках, с колечками на пальчиках.
              —Почему все девушки одинаковые?—
              И в правду, одинаковые все! Мужчина в убыстренном темпе прокрутил в памяти женские лица.
Потому что они молодые. Молодость слепо следует моде. Мода делает их похожими друг на друга. Чтобы быть модными, молодость ищет источник питания и прилипает к нему, как штепсель в розетку.


              Дверь купе отъехала. Мужчина проводник осведомился, не хочет ли он ещё чаю, раз не спит один в целом вагоне.
              —Хочу компота с белым хлебом.—
              И ожидал услышать в ответ едкую вежливость. Световые блики лизали теперь и проводника с ритмичной жадностью. Одна, вторая, третья, четвёртая, пятая….. Проводник, молча, стоял. Круглый мужчина подвинулся к окну, и тот сел рядом с ним, хотя напротив место было свободным. Спинами послушали звуки ночного вагона. Он как штрудель напичкан людской начинкой. Каким чистым не был вагон, он пахнет ею.
              —Вы сказали, и я вспомнил компот в пионерском лагере.—
              —В пионерском?—
              —Да. Вы были в таких?—
              —Был во всяких.—
              Проводник понял и не испугался. Вытянул ноги и привалился к стене вагона. Вагон тут же заговорил с ним морзянкой.
              —Где вкуснее?—
              Круглый человек не ответил.
              —У мамы, наверное.—
              Сделал предположение проводник.
              —Не угадал.—
              Тут же отозвался пассажир.
Замолчали. За них разговаривал вагон. Блики света от фонарей очередного полустанка замельтешили в глазах.
              —Вы без вещей. Ничего не случилось?—
              —Случится. Названия нет происходящему со мной.—
              Проводник осмотрел его мятые брюки, такую же рубашку.
              —Я всегда так одеваюсь. Удобно мне. Комфорт люблю. Свой комфорт.—
              —Меня встретят. У меня всё есть.—
              —Понимаю. Спокойной ночи.—
              Дверь выпустила проводника и не закрылась. Теперь пассажир мог наблюдать бег ночного времени с двух сторон. Он закрыл глаза, и бег его убаюкал.


              А что у него есть? С таким вопросом заснул пассажир, с таким и проснулся. Шея онемела, плечи болят, раскалываются. Окно серело. Боком упал на спальное место. Так что же у него есть? Всё и ничего. Всё и ничего. Всё и ничего. Мысль человека совпала с ритмом стука колёс. Человек запаниковал. Человек подвёл итог пятидесяти летней жизни.
              —И памятник кошке не поставил.—
              Лицо человеческое скривилось, губы расквасились.
              —И плакать, по-людски не научился.—
              Возмутилось круглое лицо пассажира и изменилось до неузнаваемости. Заострилось, как будто из камня вытесанное стало лицо. Крылья верхней губы затрепетали, открылись зубы и стали выглядеть клыками. Если раньше щетина лежала колючим ковриком на скулах, сейчас она преломилась и потемнела на местах сгиба кожи. Лицо ненавидело, лицо презирало, уничтожало, втаптывало в грязь картинки детства из памяти. В них обосранный и обоссанный аномально лысый мальчик в одной руке держал мёртвую кошку без головы, в другой руке топорик для мяса из кухни. Выражение лица в тот момент, отпечаталось на его лице как в гипсе на долгие годы и стало его визитной карточкой. Становится круглым, лицо научилось совсем недавно и при весьма странных обстоятельствах.


              Пинг-Понг вышел из отеля. А выходил он из районной гостиницы. Слово отель, красивее, чем слово гостиница. Дома в России у него своего не было, квартиры тоже, были люди вроде нашего прокурора проживающие в домах и квартирах Пиг-понга. Владением Пинг-Понга была вся область и её районные города. Мэры, их замы, прокуроры, начальники воинских частей, заводов негласно зачислены в штат его подчинённых. Подобострастных подчинённых. Если Кто-то таковым не был и отказывался меняться, менялся его статус в обществе и вместе с этим его здоровье и благополучие семьи. Смотрящий. Что за слово такое чудное?!


              День располагал к хорошему настроению, лысому человеку хотелось созерцать только прекрасное, в этот раз это был трёхлетний мальчик, с милым, наизнанку вывернутым пупочком, выглядывающим между майкой и штанишками. Пинг-Понг залюбовался им. Бабушка мальца желала увести внука с песочницы домой. Внук перечил, как может перечить трёх летний мальчик. Победила бабушка. Она стряхивала громкими шлепками с его одежды песок. Вырывала что-то из рук ребёнка и кидала в песочницу. Бывают вот такие сердитые бабушки. Мальчик бежал и подбирал округлый предмет. Предмет отбирали и снова кидали в песочницу. Вырвавшись из рук сердитой бабушки в последний раз, малец изменил маршрут и подбежал к Пинг-Понгу. Сунул ему в руки то, что таскал из песочницы и убежал. В ладони Пин-Понга лежало то, не знаю что, и оно определённо было живым. Живым, округлым и забитым песком. Неприятное ощущение, словно какашка обваленная в песке. Мгновенная реакция выбросить, сменилось любопытством, когда какашка пошевелилась. Показалось крохотное, невероятно нелепое личико с ноготь большого пальца. На нём явно проглядывались закрытые прозрачной кожицей глаза, забитые песком. Широкий сморщенный носик как у утки, и ушки, как у летучей мыши. Пинг-Понг разглядел иголки вперемежку с песком. Ладонь заскребли крохотные лапки. Ладони стало щекотно. Пинг-Понг вернулся в номер. Сунул ладонь с детёнышем ёжика под тёплую струю воды. Песок быстро вымылся из иголок. Нелепее и беспомощнее существа он не встречал. Утконосая мордочка с большими ушками посмотрела на него промытыми глазками. Детёныш ежика просвечивался насквозь. Было ощущение, что в ёжике нет ёжика. Они долго рассматривали друг друга. Никто не отвёл глаза.
              —Ты смелый.—
              Сказал ёжику Пинг-Понг.
На что ёжик медленно прикрыл глаза и попытался свернуться, но не смог.
              —Не вздумай дать дубу.—


              Люди Пинг-пнга позвонили ветврачу. Он прибыл в гостиницу, осмотрел и накормил ежа через шприц молочной смесью для грудников. Питание лежало внутри ежика, как во флаконе. Кожица на нём порозовела. Ежик смог свернутся.
              —Будет долго спать. Забрать?—
              Пинг-Понг вспомнил, как швыряла бабушка ежа в песочницу.
              —Выбросишь.—
              —Ну что вы….—
              —Выбросишь, выбросишь. Ты доктор по домашним животным. Оно дикое и оно тебе не надо.—
              Как школьник записал под диктовку доктора, чем кормить, поить, на что обращать внимание.
Доктор забрал ежа к себе в больничку, что бы под лампой выбрать клещей и вернул. Кормить приходилось по десять раз в день. Шприц заглатывался ежом на половину, и его было видно сквозь кожицу. А мордочка! Вы бы видели! Не захочешь, а будешь улыбаться. Кормление проходило над раковиной. Над раковиной всегда висит зеркало, в него то и увидел себя улыбающегося Пинг-Понг в момент кормления и не узнал. Выпрямился. Попробовал повторить то выражение лица, которое только что увидел. Получилось. Осмелел и попробовал ещё раз. Понравился себе, как понравился ежик. Личный охранник при виде его нового лица застопорился в дверях и поглупел лицом. Долго привыкал. Еж жив и здоров по сей день. Когда Пинг-Понгу необходимо было уйти в очередную сидку, ёж отсидел вместе с ним от звонка до звонка.


              Пинг-Понг улыбался воспоминаниям. Поезд замедлял ход. За окном проплыла фигура личного охранника с двумя парнями ему подобными. Кроме ручной сумочки у Пинг-понга с собой ничего не было, так что и забывать в купе нечего. Но он долго смотрел в приоткрытую дверь купе. Купе наполнено его прошлым, и оно не красит его в собственных глазах, зато как дорого, дорого и не блестит.


Продолжение: Глава тринадцатая http://www.proza.ru/2016/12/02/2323