Хорошие дурочки. Глава девятнадцатая

Глава девятнадцатая



              Максим открыл дверь дома с твёрдым намерением, тут же, при родителях Аллы, повторить ночной разговор с женой. Высказать свою позицию. Не вышло. За столом продолжал сидеть утрешний гость и мило так разговаривал с прежней недотрогой Алкой. Даже прежние ужимки, интонация в голосе, закатывающиеся глазки, покачивание ногой, всё вернулось к ней.
              —Емельян остаётся у нас гостевать.—
              Нестерпимо захотелось наорать на человека за столом. Здесь не гостиный двор! Нестерпимо захотелось быть хозяином дома и вытолкать незваного гостя за порог. За столом сидит Алка с растревоженными фантазиями и монах из этих фантазий. Нет парню места возле них, и дом не его и хозяином он здесь никогда не будет.
              —Я на кухне поем.—
              Сказал, а сам ждёт, что жена запретит это делать, встанет и принесёт как всегда еду за стол, но та равнодушно пожимает плечами.
              —Вам чаю подлить?—
              Звучит её предложение гостю.
              —Спасибо хозяюшка.—
              Парня затошнило, так велико было его возмущение. Желудок наполнился чем-то невкусным. Фантазия выдала картинку, как его рвотная масса обрушивается на спину мнимого монаха. В дверь постучали. Максим громко сглотнул и пошёл открывать. Вошла Катерина. Поздоровалась, извинилась и присела на предлагаемый Аллой стул. Отрешённо взглянула на гостя. Максиму стало совсем невмоготу. За столом сидел монах из Алкиных фантазий, сидела Алка из прошлого и бывшая его любовница. Парень зашёлся в немой истерике. Стиснул зубы, кулаки в карманах брюк, встал и пошёл по лестнице в доме на второй этаж. Что-то остановило его. Он обернулся и всмотрелся в сценку, происходящую за столом. В ней происходили изменения. Алка проговаривала слова соболезнования. Катерина глазами замерла на столешнице, слушала и теребила тёмную шаль на груди, как бы старательно пряча горе. Да Бог с ней с шалью! Внимание следует обратить на гостя. Он уже не монах, он мужчина, впечатлённый пришедшей женщиной. Даже слишком впечатлённый. Катерина была того типа женщин, которые ему нравились и восхищали. Вкусная дородность, плавность в походке, старинная манера речи, так разговаривает его мать и бабушка. Горе горькое придало женскому лицу бледность и окаменелую спокойность. Как она красива! Говорили глаза монаха. Как не обычна эта женщина! А что Алка? А Алка помчалась на кухню за чайной парой для соседки и бывшей соперницы. Только про то ведает Максим, не помнит Алка и ничего не знает гость.


              Максим возвращается к столу. Громко просит жену принести и ему чаю. Та весело отзывается из кухни. Мужчины спохватываются, встают и жмут друг другу руки. Гость возвращает глаза на обожаемый объект. Катерина только протянула руку за печеньем, как ваза была придвинута гостем к ней почти вплотную.
              —У меня с собой баночка арахисового масла. Хотите? Да что я спрашиваю!—
              Емельян Варламович достаёт из сумки баночку, ставит на стол. Открывает крышку с тихим хлопком и ставит вплотную к руке Катерины. Возвращается Алка, она ещё в своём прошлом образе, лёгкая, свободная и самостоятельная. Расставляет принесённую посуду. Льёт кипяток.
              Видит баночку.
              —Что это?—
              —Арахисовое масло. Пристрастился за бугром. Привёз с собой немного, вы попробуйте.—
              Гость говорит Алле, а смотрит на Катерину взглядом, не видящим ничего и никого кроме неё, полным восхищения.


              Придётся поверить в любовь с первого взгляда, только слепой не увидит это, а если не увидит, почувствует. Алка не слепая и не глупая. Разглядела, прочувствовала, поняла. Осела на стул с чайником в руках. Не стало Алки с буквой «к». Уже просто Алла дрожащей рукой намазала ломтик белого батона заморским маслом. Короткое время она раздумывала о чём-то своём, не сводя глаз с ломтя хлеба. Отвернулась от гостя, не сводящего глаз с Катерины, и протянула хлеб с заморским маслом мужу. Муж взял. Откусил, пожевал.
              —Спасибо, родная…. Уважила. Наше вкуснее.—
              И притянул за плечи жену свою к себе. И прислонила она свою буйную головушку к родному мужскому плечу. Откусила от предложенного в ответ мужем хлеба. Пожевала вдумчиво и проглотила вместе со своими фантазиями. И не стало монаха. Её монах не мог променять Алку, на Катьку, ни за что!


              Родители Аллы останутся в доме покойного до утра и весь последующий день до выноса тела из дома. Будут присутствовать на погребение, на кладбище. Катерина переночует у соседей в треугольном доме. Можно осудить её за это, но так решила Василиса, видя каменеющую дочь подле гроба. Как не окаменеть молодой женщине при виде мёртвого старика с синими ногтями на руках и чёрными губами на лице. Он совсем не похож на её милого прокурора с дряблыми розовыми щёчками и счастливыми глазками. Это мертвец, и сидеть подле него страшно.
              —Молоко в груди перегореть может.—
              Решила Василиса и выпроводила дочь к соседям.


              В треугольном доме спать лягут раньше обычного. Алла возжелает быть наедине с мужем, муж с женой. Порвала жена мужу душу в клочья, чувствует свою вину, ласковой кошечкой жмётся к Максиму, заглядывает в глаза. В ласковую кошечку превратился и кот на коленях, а потом и груди долгожданного хозяина. Хозяин гладит животное и наполняется мягкой негой покоя – он дома, он снова дома, слава Богу. На груди кот урчит и мнёт когтями рубашку. Приятно. Образ новой знакомой за стенкой обволакивает такой же негой сердце и душу. Как хорошо жить Господи!


              Екатерина Владимировна, как только поняла, что она одна и больше никто перед глазами не возникнет, легла на кровать, выпрямилась. Руки на груди шаль держат. Испугалась схожести с покойником, лежащим в такой же позе, повернулась на бок, свернулась калачиком и тут же заснула. Сознанье её нуждалось в тишине и покое.


              Расскажем о бывшем хозяине треугольного дома. Что заставило его вновь оказаться на пороге родного дома. Здесь всё просто. Познакомился через интернет с иностранкой, долго переписывался. А так как интернет существует давно, оба приобрели витиеватый слог мыслей, чем и завлекли друг друга. Внешность подошла, интриговало иностранное происхождение каждого. Звонки через Skupe только сблизили их больше. Каждый готовился к звонку, как если бы шёл в гости, потому выглядели и умно разговаривали оба. Этим укреплялась вера в правоте выбора и дальнейшего решения переезда его к ней. Всё как у всех. Иностранная явь больно ударила по глазам и сознанию жениха. Невеста оказалась эмигранткой проживающей в фургоне на колёсах. Не большая сумма устраивала местного полицейского, и тот закрывал глаза на припаркованный к обочине ближе к колонке с водой старенький фургон. Разгорячённые чувства заставляли русского жениха платить мзду до того дня, пока не застал невесту мулатку в объятьях раздетого, того самого полицейского. Следует отметить, что «невеста» была смугла, красива, как породистая и норовистая кобылка. В аэропорту ждал, что его задержат – избить полицейского что-то да значило. В дребезги разбитое мужское сердце перестало греметь осколками, когда самолёт взлетел. Не дребезжит до сих пор. Сценарий брака мнимой невесты заключался в отъёме денег за продажу дома в России. Его величество случай раскрыл карты вовремя. По приезду в родной город, ноги Емельяна Варламовича понесли его прямо к родному порогу. Соскучился. К друзьям, родственникам так не тянуло. Они оказались правы, предостерегая его о возможных подводных камнях, встречающихся на пути Русских женихов за границей. К слову сказать, и невест тоже. Новые хозяева его дома оказались людьми гостеприимными. Человеку надо было, выговорится, что он и сделал. Ему посочувствовали и оставили в доме, подумать, оглядеться, придти к решению.


              Утро пришло в треугольный дом. Раньше всех открыла глаза Катерина. Спала как убитая. Отдохнула. Память тут же накинула на неё вуаль трагических событий. Зашлось сердечко в преддверии первых в жизни похорон. Лицо старика мертвеца зримо встало перед глазами. Испугалась. Вскочила с кровати, вышла из комнаты – непременно к людям, к их голосам, лишь бы не быть одной с образом покойного мужа. И сразу же:
              —Доброе утро.—
              Ей навстречу лицо незнакомого мужчины. Это вчерашний человек за столом, а кто он Алле?
Промолчала в ответ. Посмотрела вниз с лестницы на обеденный стол.
              —Вас ждём. За вами мама приходила.—
              —Я знаю. Я помню….—
              —Вам страшно.—
              Мужчина не спрашивал, он знал.
Женщина кивнула головой.
              —Хотите я с вами пойду? Пётр Степанович ко мне благоволил. Помогал с похоронами отца.—
              Не получив ответа добавил:
              —Я же сосед, не чужой человек ему.—
              Женщина кивнула головой.
Спускаясь с лестницы, оглядывалась на нежданно появившегося друга – здесь он? Тот кивал головой, глазами указывал на ступени, мол, аккуратнее, смотри под ноги. Она слушалась и смотрела. Из кухни доносились голоса Максима и Аллы. Они отпросились с работы, что бы присутствовать на похоронах.
              —Знаю, идти домой не хочется, но надо.—
              Сказал новый друг и выдвинул стул, что бы она села.
Катерина кивнула головой и повернулась к входной двери, что бы идти.
              —Сначала надо набраться сил, позавтракать. Я пораньше встал, наболтал блинов из гречневой муки, яичница с ветчиной тоже готова, кажется. Так, Максим?—
              Незнакомец повысил голос на последних словах.
              —Несём, несём…—
              Ответили из кухни. Муж и жена вышли с полными подносами.


              Время похорон – чёрное время. Как ту чёрную вуаль, перевёрнём страницу, дабы не тревожить подробностями ни чьё настроение. Весна в Поволжье предполагает ветра. Ветра сильные, дерзкие. Они срывают с земли остатки снежного покрова и чёрные платки да шали с провожающих покойника людей. Лица опущены. Руки скрещены. Глаза всегда свободные. Нет, нет, да заметит Кто-то из присутствующих на кладбище тоненькие побеги зелёной травы и тихая оттепель потечёт в их души. Жизнь, ни смотря, ни на что продолжается.


               Катерину до слабости в коленях поразил звук первого комка земли о крышку гроба в могиле. Глубина могилы была непостижимой, невероятной и мерзкой. Земля окрасила руки цветом смерти. Она чувствовала её под ногтями. Земля давила и пульсировала как живая. Потом она спала. Спала долго. Не ведая время, вставала, ходила в туалет и ложилась снова. Поминки прошли без неё. Генеральная уборка в доме тоже. Сон без сновидений закрывал ей глаза, как только она их открывала. Так прошло два дня. В спальню заходила мать, ещё Кто-то, и уходили. Нельзя сказать, что пробуждаясь, Катерину душила горечь утраты. С каждым пробуждением женщина больше и больше уверовала, что самое страшное позади и это даже радовало и позволяло заснуть без угрызения совести снова.


              Дом дышал чистотой и покоем. Катерина вывалилась из спальни, притулилась спиной к дверному косяку и застыла, наслаждаясь чистотой, тишиной и покоем в доме. Хоть бы никто не появился! Пошла и заварила себе чаю чёрного с лаймом. Его тонкий цитрусовый аромат подчеркнул человеческий запах горя и постели. Женщина огляделась, поняла, что пахнет она и её одежда. Зашла в ванную. Включила душ. Глаза встретились с милой бельевой кучей несвежих детских вещей. Заспешила женщина, заторопилась смыть с себя двухдневный непробудный сон. Вышла из ванной, ещё раз вдохнула в себя чистоту и уют своего дома, ещё раз и ещё раз, чтобы не осталось в ней места для горя. За стенами дома звенели голоса её мальчиков. Почему их не видно ни в одно окно? Надевает куртку и выходит из дома. Двор по—весеннему свеж и ярок. Воздух прохладен. Тюльпаны гвоздиками торчат из земли, разноцветные все. Не было цветов в день похорон, она помнит это. Где же дети? Обходит дом и никого не находит. На качелях лежит помятый тюльпан. Наверняка няня сорвала его, что бы показать мальчикам. Снова слышны детские голоса за соседским забором. Катерина смело направляется туда. Толкнула калитку в общем заборе, её вчера сделали Емельян и отец Аллы, на земле лежат щепки и опилки, белизной режут глаз. Зашла, перешагнув их. Сосед инвалид умудрился держать обоих детей на коленях, сидя в кресле каталке. Рядом подстраховывал детей (как же его зовут?) Емельян. Больше никого не было. Кот вертится у колёс коляски. Мама позвала детей, и те узнали её и заворочали головками под капюшонами комбинезонов, выискивая мать глазами. Катерина подошла и обняла мальчишек вместе с соседом инвалидом, как родного отца с внуками.
              —Здравствуйте соседи.—
              —Новые и бывшие.—
              Отозвался Емельян.
              —Вот имечко у человека, как у героя в сказке.—
              Усмехнулся инвалид в коляске.
              —Помучился я с ним в детстве.—
              Согласился тот.
              —Мама у вас?—
              —Мама ваша в больнице. Не надо пугаться. Давление высокое было. Прокапали и отпустили. За ней няня поехала.—
              —Вы меня обманываете.—
              Захолонуло за грудью у молодой женщины.
              —Как сказал, так и есть на самом деле. Вон они уже и подъехали.—
              За воротами шум машины. Емельян забрал у инвалида одного ребёнка. Все направились к воротам. Мать и дочь обнялись, поздоровались. Поговорили о случившемся с ней. Толи женщины с тоской смотрели на свой дом, толи отворачивались от него, только сделал новый хозяин треугольного дома вывод, что неуютно женщинам в доме, из которого навсегда ушёл хозяин.
              —Дети заснут, приходите к нам. Погорюем вместе. Не так горько будет.—
              Мать кивнула головой. Дочь и няня забрали детей, и пошли к себе.
              —Вот беда с женщинами приключилась то…. Остались одни.—
              Качает головой инвалид.
              —Жить им есть на что?—
              —Есть, конечно, только я другое имел в виду.—
              Бывший хозяин и нынешний направились к треугольному дому.
              —Ты никак запал на Катерину Владимировну.—
              Слово «запал» не очень удачное на слух, но очень точно отражает мужскую реакцию на женщину.
              —Выходит так, раз вы заметили.—
              —Я что…. Главное, что бы ты сам это заметил, да не бездействовал.—
              Они заходили в дом. Бывший хозяин оглянулся на соседский дом и двор.
              —Глазами ещё не егозит в твою сторону?—
              —Как то вы неправильно слова подбираете. Женщина в горе.—
              Бывший хозяин открыл дверь дома, сию секунду в него заскочил кот.
              —Никто кроме нас не слышит разговор наш.—
              Инвалид щурил глаза и ласково смотрел на молодого человека.
              —Всё равно….. Неуместны мои симпатии и не ко времени.—
              —Ишь чего выдал! Самый раз, самое то. Горе горькое сладким заедают.—
              —Такие дела так быстро не делаются.—
              —Согласен я, не делаются. Так ты формируй их…. Материализуй, так сказать в жизнь.—
              —У меня даже жилья собственного нет, прописки, а вы материализуй, говорите.—
              —Ты на родной земле стоишь, это она тебе дорожку стелет, сам знаешь куда.—
              Инвалид махнул головой в сторону прокурорского дома.
              —Дому хозяин нужен, детям отец, женщине мужчина опора. Далеко не ходи. Живи с нами, будешь ближе к ней. Увидишь, у вас срастётся. У дома хозяйка есть, в примаки пойдёшь.—
              Мужчины разглядывают прокурорский дом.
              —Вы это на полном серьёзе?—
              —На полном серьёзе, Емельян Варламович. Лет то вам сколько будет?—
              —Скоро сорок.—
              —Ух, ты! А так и не скажешь. И деток нет?—
              —Нет. И говорят, не будет. Смирился я.—
              —Смотри, как складывается!—
              Инвалид трёт руки и улыбается всё шире и шире. Смотря на него, бывший хозяин дома, тоже расплывается в улыбке.
              —Меня на работу обратно зовут.—
              —Где работал?—
              —Завод металлоконструкций, замом был по экспорту труб.—
              —В добрый час.—
              Емельян Варламович крепко закрывает дверь бывшего своего дома за спиной инвалида. К ним спешит мать Аллы с ведром и тряпкой обмыть колёса коляски от грязи.


              Анализируя мужской разговор можно, согласится, с доводами инвалида. Складывает же ребёнок кубики, пазлы, что бы получить результат, отчего же нельзя взрослому человеку сложить новую картинку своей жизни сначала в мечтах, а потом уже наяву. Бывший хозяин дома весь в думках, сомнениях и поверх всего этого весенняя взбудораженность мужского организма. Странно ему присутствовать в собственном доме в качестве гостя и нового друга. Он как бы рассматривает жизнь чужих ему людей в собственной жизни в своём доме. Да дом продан, но это он понимал за границей, поглощая новую любовь огромными порциями и тратя деньги такими же порциями. Как вовремя выплыла наружу связь всё время разгорячённой и вкусной мулатки с полицейским.
              —Удивительно во время и удивительно спасительно.—
              Подумал мужчина.


              Емельян привычно раздевался у знакомой вешалки в прихожей. Пальто повесил на плечики. Их было достаточно, но они пусты, потому как живущие в доме люди ими не пользовались. Их вещи свисали с крючков на петлях, что пришиты к воротникам. Не знамо почему, он снял чужие вещи по одной с крючков и развесил по плечикам. Огладил, оправил, и прикрыл дверцы шкафа. За его действиями наблюдала мать Аллы. Первая реакция на вежливую заботу бывшего хозяина колючками взъерошила женскую гордость, но чуть позже ей понравится порядок в шкафу.
              —Вещи форму держать будут.—
              Решит она и первое время начнёт сама вечерами развешивать вещи домочадцев на плечики. Открывая шкаф поутру, и снимая вещи с плечиков, владельцы незаметно начнут возвращать их на место после работы именно на плечиках. Именно такие поступки, не отягощая наше сознание и гордость, незаметно шлифуют нас на протяжении всей жизни.


              Спален на втором этаже достаточно. Емельян расположился в бывшей своей спальне. Постоял посередине комнаты, потянулся со вкусом и упал плашмя на кровать, незамедлительно на него заскочил кот. Громко урча, стал обхаживать тело хозяина вдоль и поперёк. Подушка под головой источала приятный, еле уловимый запах духов. Мужчина вдыхал его и догадывался, что на его кровати спала соседка Екатерина Владимировна. Запахи серьёзная штука. И если он окажется по вкусу, то увеличит твою влюбленность стократ.


              В доме напротив, мать и дочь разглядывали прокурорский альбом, в надежде найти на фотографиях его мамы дату её смерти, дабы заказывать вместе поминальные службы в церкви матери и сыну. Такое часто бывает после похорон человека.
              —Сколько раз замечала, что мужчины в зрелом возрасте, куда краше выглядят, чем в молодости.—
              —Ты права мама. Смотри, какой смешной наш Пётр Степанович. Волосы длинные. Худым он и в молодости не был. Сбитый весь….—
              —Чем-то он мне Емельяна Варламовича напоминает. Тебе нет?—
              Дочь смотрит на фотографию покойного мужа в молодости. Его образ легко ложится на образ соседа. Чего-то в себе смущается и закрывает альбом.
              —Я мама твою судьбу повторю. Буду деток одна растить.—
              —Твоя судьба совсем другая. Дети твои, кровные. Ты, слава Богу, живёшь обеспеченно. У детей твоих есть дед и бабушка.—
              Обе женщины на этих словах улыбаются друг другу. Обе руками трогают на груди у каждой висящие сердечки с брильянтовой россыпью.
              —Быстротечно всё как….—
              Качает головой мать.
              —Как этот кофе на песке, закрыл глаза, он тут же сбежал через край турки.—
              Не имеющий себе равных запах кофе наполнил прокурорский дом.
              —Тебя бы Василий Васильевич устроит в качестве деда?—
              —И твоего мужа мама.—
              Подсказывает дочь.
              —Конечно, устроит.—
              Дочь греет руки над горячим песком.
              —ВасВасычь как этот песок. Песок неуместен в доме, а сколько изысканного удовольствия доставляет.—
              Мать делает глоток из своей чашки, смакует вкус кофе и пропускает его в себя. Замирает, слушая движение напитка внутри себя, и вдруг:
              —Как у меня с ним всё это будет? Не представляю! Всю сознательную жизнь без мужчин жила.—
              Кофе внутри женщины подсказывает ей ответ.
              —Хорошо будет. Душевно.—


              Жюзель упала на лестнице. Звонок телефона застал её именно там. Девичье сердечно рванулось, это сознанье спешило достать телефон из кармана банного халата, соскользнул аппарат с ладони и оказался под мокрым носом старой борзой на ступенях лестницы. Та стремительно его обнюхала и подняла влажные глаза на девушку, осевшую на ковровую дорожку. Телефон подал ещё один сигнал.
              —Дай его мне тупая собака.—
              На что тупая собака, осторожно клацая желтыми зубами по экрану, довольно ловко вложила телефон в пасть, и тяжело преодолев три ступени, оказалась рядом с человеком. За этим наблюдал ВасВасыч.
              —Будешь моей. Никому ты в этом доме не нужна.—
              Чучело в банном халате, с ушибленной ногой, раскрыло рот от изумления.
              —Я твой навсегда.—
              Взвизгнул пёс, и сею секунду, оказался у ног круглого и лысого человека. Телефон снова упал на ступеньку и издал очередной сигнал. Человек обнимал собаку, присев у лестницы.
              —Я заберу тебя. Здесь ты мебель. Выпущу тебя в степь прямо за своим домом в России. Беги пёс, дыши пёс, радуйся! Тебе понравится. Ты только раньше времени не издохни.—
              Банная клуша на лестнице выпустила из себя воздух.
              —А меня? Я тоже домой хочу.—
              —Судьба не просто так закинула тебя в Париж с генеральским сынком. Сей «дрищь» привёз тебя с целью создания семьи. Цель правильная, хорошая цель. «Дрищь» не наш. Бонд с русским именем Иван тот, кто тебе нужен. И запомни! Ты слишком хороша для француза, что бы просто лечь с ним в дорогую кровать в дорогом доме. Дорогая кровать в дорогом доме должны стать твоей собственностью и француз тоже и дети должны стать твоей собственностью. Пусть знают наших женщин!—
              Васвасыч поднимает телефон, вытирает его о халат клуши.
              —Чем ты хуже Водяновой?—
              И говорит в телефон:
              —Да. Добрый день. Жизель повредила ножку на лестнице.—
              Банный халат вскакивает и пританцовывает на ступенях, давая понять, что с ней всё в порядке.
              —Конечно можно, после того, как нас осмотрит врач.—
              Слушает и строго смотрит на Жюзель.
              —Спасибо. У нас есть врач, и он уже ведёт осмотр.—
              —Ну что может хотеть женщина? Женщина всегда что-то хочет.—
              —Перезвоните чуть позже.—
              И уже обращаясь к Жюзель:
              —В кровать. Ножку перебинтовать. Выражения лица сменить и не вставать. Пусть сопереживает,
волнуется. Много волнуется. Повод есть! Отец может забрать дочь в Россию. У него дела там.—
              —У вас дела?—
              Осведомляется «дочь».
              —Да. У отца серьезные дела и срочные, не терпящие отлагательств. Одну дочь, больную дочь в Париже не оставит.—
              —Как быть Бонду?—
              Спрашивает «дочь».
              —Пусть следует отцовским заповедям. До свадьбы нельзя.—
              —Ничего нельзя? А, что «льзя»?—
              —Отец готов, согласится на обручение.—
              —Даже так?—
              —Только так. Французы заводят семью в зрелом возрасте. Наш Бонд созрел.—
              —Мы с тобой не родственники, вы не забыли?—
              —Ты небрачная дочь своего отца. Сей факт придаст тебе обаяния.—
              —А если не получится?—
              —Получится в России.—
              —Ты взял меня на поруки?—
              —Скучно мне в Париже, развлекаю себя добрыми делами.—
              —Пап ты кто?—
              —Перекати поле. Оно когда высохнет, цепляется за то, что выберет намертво. Не оторвать.—
              Мужчина старательно гладит собаку по голове, от чего у той верхние веки тянуться за рукой, как бы выворачивая их, оказывая белки глаз устремлённые на человека.


Продолжение: Глава двадцатая http://www.proza.ru/2020/01/20/874