Стройбат

    Батальон стоял на плацу и уныло вслушивался в привычные слова начальника штаба. Заканчивался развод.
    - На прааа-во! По работам, шагооом марш! – наконец скомандовал он и строй, крутанувшись на девяносто градусов, вразнобой затопал в сторону автопарка и ремзоны.
    На лице майора отобразилась гримаса не имеющая ничего общего с выражением удовлетворенного умиротворения. Часть не была строевой, но начальник штаба питал слабость к высококачественной шагистике и сам умел делать это мастерски. Обладая далеко не гренадерским ростом, по утрам он встречал командира, демонстрируя незаурядные строевые способности. Ходил очень четко, выбрасывая высоко вверх ногу с оттянутым носком, одновременно слегка подпрыгивая на другой. И сейчас, наблюдая за подчиненными, лицо его все более приобретало кисло-лимонное выражение.
    - Батальон, стой! – не выдержал он.
    - Ну что это такое? Приказываю настроиться и показать всем, как должен ходить военный строитель!
    Видимо, по его мнению, военный строитель, должен был в этом важном для узкопрофильных специалистов деле, на порядок превосходить представителей роты почетного караула кремлевского полка.
    - При первом шаге, сапог должен уходить в асфальт по щиколотку! – громогласно вещал майор.
    - А на подходе к автопарку, на поверхности должны оставаться одни пилотки!
    Строй подобрался и после команды «Марш!» довольно бодро замолотил кирзачами по асфальту. Начштаба был стоящим мужиком, все давно  знали эту его слабость и относились к ней с терпимой снисходительностью. Не говоря уже о том, что каждый служивший в армии знает о возбуждающе-бодрящей пользе строевого шага, при определенных, конечно, обстоятельствах.
    «Красный» бодро молотил сапогами по грунту, плавно умеряя энтузиазм по мере приближения к ремзоне. Неделю назад он стал «дедушкой» и срок его службы плавно покатился к заветной стодневной отметке. Начало октября выдалось на Украине сухим и теплым. Уже год как он рулил на Камазе и сейчас думал о том, что сегодня, наконец, надо заняться задним мостом. «Красным» он стал почти сразу после появления в этой славной воинской части, потому как, обладая от природы плотным телосложением, относился к категории людей, о которых говорят – кровь с молоком. Никто и никогда не видел его бледным. Окрас его лица представлял собой красно-розовую палитру, насыщенность которой менялась в зависимости от состояния и настроения. В худшем случае он мог быть бледно-розовым, в обычном состоянии густо-розовым, а в минуты сильного душевного волнения или радостно-психологического возбуждения, становился плотно-красным, переходящим в бордовый.
 
    Почти в это же время молодой замполит первой роты, вместе с помощником, доводил до кондиции наглядную агитацию в ленинской комнате. Замполит, типичный «пиджак» - двухгодичник, окончил университет, к тому же такой необходимый для нынешней должности факультет ВМК (высшая математика и кибернетика). Спустя четыре года, как раз в момент созревания кандидатской диссертации, он был неожиданно и очень вовремя востребован вооруженными силами и в возрасте двадцати шести лет призван в ряды СА практически по специальности. Срок его службы, на настоящий момент, перевалил за год, что способствовало некоторой профессиональной деградации и приобретению разнообразного жизненного опыта, а также практически отучило его, чему бы то ни было удивляться. Наполненный глубокой скукой взгляд неторопливо ощупывал куцые стенды и плакаты, как всегда не надолго задержавшись на местном шедевре: «Я русский бы выучил только за то, что им разговаривал Ленин» - так гласила известная цитата Маяковского и именно так изначально она была воспроизведена на плакате. Но замполит батальона, подполковник Мараховский, проверявший состояние ленкомнаты, взглянул на  нее совершенно с другой стороны. - Это что за фамильярность? – поставил он в тупик несостоявшегося ученого.
    - А что такое, товарищ подполковник?
    - Он что Вам, друг, брат, сват?
    - Да кто?
    - Ленин.
Замполит растерялся окончательно.
    - Что за панибратское обращение?
    - У Маяковского так.
    - Мало ли что у Маяковского, должно быть В.И.Ленин. Уважать же надо.
    - Так ведь цитата.
    - Мало ли что цитата. Переписать!
Теперь надпись гласила: «Я русский бы выучил только за то, что им разговаривал В.И.Ленин». Не очень складно, но очень уважительно. Статус-кво был восстановлен.
 Строительные части являлись наиболее интернациональным родом войск и поэтому русскому языку, как основному средству коммуникации предавалось особое значение. А фраза известного поэта лишний раз напоминала об этом и подчеркивала.
    Из воспоминаний замполита вернул вопрос помощника:
    - Товарищ старший лейтенант, здесь что писать?
За неимением квалифицированных кадров, роль ротного художника исполнял армянин, сносно владеющий плакатным пером. В армянском языке нет звука «Ы» и буква сия является для них труднопроизносимой. И поэтому сейчас он споткнулся на слове «наши».
    - Что ты имеешь в виду?
    - Ну, вот здесь, последняя буква какая, «и» или шестьдесят один?
    - Пиши «и», – тяжело вздохнул старлей, ничуть не  удивившись в очередной раз и, вышел на улицу, вечером заступать по роте.

    «Красный» завел двигатель, поднял кузов самосвала и зафиксировал его, т.к. планировал отсоединить подъемный гидроцилиндр. Особенностью камазовских самосвалов являлось то, что при откинутом гидроцилиндре кузов фиксировался не опорной стойкой, а двумя боковыми стопорами. На раме автомобиля и на подрамнике кузова имелись специальные уши с отверстиями. Когда кузов поднимался, отверстия совмещались и в них вставлялись мощные шкворни с двух сторон. Шкворни часто терялись и водители, как правило, использовали любые подходящие по диаметру железяки или просто обрубки арматуры. «Красный» тоже не стал утруждаться, к тому же ограничился фиксацией только с одной стороны. Он откинул телескопическую стойку цилиндра и уселся верхом на редуктор.
    Руки автономно заработали ключами, а в голове опять возник вчерашний случай. Во время очередного выезда, сопровождавший его лейтенант, вдруг открыл дверь и на ходу выпрыгнул из кабины. « Красный» от неожиданности даже не успел среагировать. Проехав еще метров сто, он прижался к обочине и застыл за рулем не решаясь выйти, опасливо поглядывая в зеркало заднего вида. Вскоре в амальгаме отобразился целый и невредимый лейтенант, отряхивающийся от пропитавшей полевую форму пыли. Он ловко запрыгнул в кабину и на немой вопрос солдата коротко бросил:
    - Всю жизнь мечтал стать каскадером.
Из чего «Красный» сделал вывод, что лейтенант явно ошибся в выборе профессии. Всяких чудаков повидал он за полтора года, но лейтенант приятно удивил.

    Металл тоже имеет предел терпения. Стопор срезало словно ножом. Хлопок от упавшего кузова был такой силы, что на секунды заглушив какофонию производства, явил в воображении обитателей ремзоны крупнокалиберную гаубицу, которая невесть как, оказавшись в боксе, неожиданно жахнула холостым зарядом. На несколько минут самосвал «Красного» сгинул в густом облаке пыли, а после того, как  вновь прорисовался контур автомобиля, в боксе наступила непроизвольная тишина, сопровождающаяся ненавязчивым повизгиванием работающих станков. Обитатели автопарка обступили безмолвный Камаз.
    - Басалыга! – гаркнул старший прапорщик Кот, заглушая металлическое бряканье и на несколько секунд замедляя мощной звуковой волной оседание пыли.
    Басалыга – адвентист седьмого дня, тихий, уравновешенный солдат, нес персональную ответственность за работу тельфера. И даже в моменты коротких отлучек не оставлял без присмотра пульт управления. Отсоединяя от разъема, забирал его с собой. Топтавшийся с самого края боец метнулся в сторону и по боксам разнеслось звенящее:
    - Басалыгааа!!!
Кот неуверенно подошел к машине и осторожно присев, не без опаски заглянул под днище упавшего кузова. Из-под подрамника безжизненно свисала пара кирзачей  и безвольные кисти рук. Внутри у прапорщика неприятно опустело, и сила ушла из согнутых в коленях могучих ног.
    Наконец прибежал найденный адвентист, кузов зацепили и, навевая тоскливую безнадегу равномерно загудел подъемный механизм. Толпа сомкнулась вокруг безжизненного тела. Никто не решался подойти ближе. Как не странно, нигде не было видно следов крови, и каких-либо других нарушений целостности оболочки пострадавшего. Ноги в момент удара явно соскользнули с редуктора и свисали перпендикулярно торсу, очень компактно разместившемуся в междурамье, ограниченном с одной стороны задним мостом, а с другой ближайшим поперечным траверсом. А тело между тем неожиданно шевельнулось и издало протяжный звук.
    - Жив! – всколыхнул толпу общий облегченный выдох.
    - Рождаются же в рубашках… - повис в напряженной атмосфере ремзоны чей-то восхищенный комментарий.
    «Красного» осторожно извлекли из спасительной ячейки. Он пришел в себя и с удивлением взирал на собравшийся кворум. Никаких следов видимых повреждений на нем не обнаружили. Через пять минут дежурная машина ушла в сторону госпиталя.

    Вечером, заступивший на дежурство ротный замполит пил в штабе чай, попутно размышляя над превратностями судьбы и планируя обязательно навестить «Красного» в больничке. Из раздумий его вывел резкий зуммер телефона. Дневальный по роте сообщал, что в расположении задымление и на лицо все признаки зарождающегося пожара. Завершающийся день начинал слишком сильно выделяться из серых будней неординарной насыщенностью событий. Дневальным, как не странно, стоял дембель -залётчик, уже успевший приклеить в альбом заветный приказ и за какую-то провинность, напуганный ротным новогодней отправкой домой. Мысли его последние два часа были заняты перебором вариантов искупления вины перед командиром. Через три минуты старлей уже лично наблюдал просачивающийся с чердака дым. Большого опыта в ликвидации очагов возгорания он не имел, но здесь неожиданно пригодился заложенный природой и отточенный за пять лет обучения математический склад ума, позволивший в короткое время сосредоточиться и принять рациональное решение.
    Щитовая, двухэтажная казарма была переполнена спящими в два яруса нестроевыми, усталыми бойцами и объявление общей тревоги могло произвести отрицательный эффект, ибо нет ничего страшнее паники в набитом сонными индивидами помещении. Наряд, пожирая командира глазами, напряженно ждал команды.
    - Роту не поднимать. Чтоб без паники. Двое с ведрами в умывалку, один в учебный корпус за «дембелями». Бегом!
    В учебном корпусе «дедушки», недавно перешедшие в категорию гражданских лиц, доводили до ума альбомы  и выпускную парадку. Примчались они почти мгновенно, кто в исподнем, кто в чем, отбросив в этот тяжелый для Родины момент свои ветеранские амбиции. Мы не умеем быть солидарными в быту и радости, но ничто так не объединяет советских людей, как общее несчастье. Пожар был локализован малой кровью. Утром, привыкший к спокойной жизни командир батальона, с очередным тайным содроганием за последние сутки слушал доклад дежурного по части.
    - Во время моего дежурства, на чердаке казармы первой роты произошел пожар, причиной которого послужила сигнальная ракета, запущенная с территории сопредельной части. В настоящий момент ракета, как вещдок, находится в сейфе. Место её проникновения на чердак определено по четкому овальному отверстию в шиферном листе казарменной кровли. Во избежание паники и случайных жертв, тревога не объявлялась. Пожар ликвидирован силами суточного наряда и вовремя подоспевшими ветеранами роты. Следует особо отметить самоотверженные действия рядового… - была названа фамилия провинившегося «дембеля» из числа суточного наряда.
    Командир с натугой выдохнул, не успев еще до конца оправиться от случая с «Красным». Старлею была объявлена благодарность, а залетчик, как смывший вину кровью, был поощрен отправкой домой в первой партии.

    «Красный» же, через несколько часов в госпитале стал абсолютно синим. Из серьезных повреждений у него обнаружили сломанное ребро и небольшую трещину в лучевой кости правой руки. Все остальное сплошной синяк, от пальцев ног до корней волос. Похоже, что зазор между телом и накрывшим его кузовом не превышал несколько микрон и т.о. его просто мощно контузило. «Красного» решили комиссовать и по тихой списать от греха подальше, потому что обнародование этой истории, связанной с вопиющими нарушениями техники безопасности, могло вызвать цепную реакцию, чреватую взысканиями, отсрочками присвоения очередных званий и получения долгожданной должности и т.п. Но он, на радостях, по случаю неожиданного раннего дембеля от души напился, разбил по неосторожности стеклянный медицинский шкаф, попался на глаза начальнику госпиталя и в наказание был оставлен дослуживать до конца срока. Через две недели кости его срослись, синева приняла желтый оттенок и его выписали по месту службы.
 Они стояли с замполитом роты возле ставшего легендарным Камаза. По приказу командира, токаря усердно точили стопорные шкворни и чтоб на каждую машину по два комплекта. Кузов самосвала был поднят.
    - Где же ты здесь поместился? – в очередной раз удивлялся старлей.
Его отравленный математической логикой мозг отказывался понимать, как такой крупный солдат мог поместиться в ячейке 60 на 80 см.
    - Да сам не знаю, - смущенно пожимал плечами «Красный», безуспешно пытаясь реконструировать ситуацию.
    - Я только движение воздуха успел почувствовать, повернул голову, а дальше не помню.
Возможно, это его и спасло. Повернув голову, он успел рефлекторно втянуть ее в плечи и согнуться. В результате падающий кузов не вколотил его как гвоздь, а довольно мягко положил в ячейку, причинив обширный ушиб.
    Случай этот был признан абсолютно уникальным и не помещен в книгу рекордов Гинесса только по причине нежелательной огласки. Вера замполита в незыблемость законов математической логики на время слегка пошатнулась. А «Красный», окончательно утратив свое привычное погоняло, до конца службы остался  «Синим».