Шизофрения. Глава 9

               

     Дежурство подходило к концу. Очень хотелось спать, не спасал даже любимый кофе. Осталось сделать необходимые записи в свой личный журнал по практике, а там можно часок-другой соснуть. После утренний обход и скорее в училище. Мама сегодняшним утром проснулась в хорошем настроении, обещала вечером вывести Берка, так отчего же, ей, Женьке грустить? Отчет по практике ей подпишет сам заведующий отделением, гадкий и противный Рыбаков, а принимать практику будет Таисия Мусаевна, одна из любимых Женькой преподавательниц по сестринскому делу. Странно, они уже сдали экзамен по этой дисциплине на втором курсе, а на третьем, вдруг понадобилось сдать практикум, который был приурочен к лечебному делу. Хорошо, что в училище на третьем курсе было всего два учебных дня, но зато какие! Ого-го, одна фармакология чего стоит. Учишь, ее учишь, эту проклятую латынь, а потом, бац, и контрольная. Лариса Сергеевна всегда давала ее без предупреждения, так, что большинство, к коему принадлежала и Женька, учили фармакологию не от случая к случаю, а регулярно. Шутка ли, написать на скорость несколько рецептов, правильно указав дозировку и место введения препарата, с подобным даже отличница Оксана Бузенкова не всякий раз хорошо справлялась. Лариса Сергеевна внушала студентам, что медсестра должна под диктовку врача уметь быстро писать рецепты, а Рыбаков следит за тем, чтобы сами лечащие врачи выписывали рецепты. Скорее всего, это было не по причине отсутствия доверия,  а по неясным для Женьки обстоятельствам. Любимая мамочка частенько твердит ей: «не верь первому впечатлению, человек может оказаться совсем не тем, каким ты увидела его в первый раз». Мамочка не знает Рыбакова, иначе она так бы не говорила.  Нет, лучше Женька о нем вспоминать не будет, а то у нее не отчет получится, а обвинительный приговор.
Маленькая ручка старательно выводила: «Больной П.К.Л. 72 лет. Психическое состояние: при поступлении не может назвать месяца, числа, времени года. Считает, что находится в больнице имени С.П.Боткина. Жалуется на расстройство желудка, поносы после употребления в пищу капусты, считает, что из-за этого сорвалась его поездка в кампании приятных людей по приглашению членов Правительства. Предлагает свои услуги персоналу по уходу за другими больными. Часто высказывает отрывочные претензии по поводу пропажи его ботинок, пальто, плачет из-за утраты «бесценных книг». Постоянно носит с собой узелок с тапочками, прячет его у себя на груди. В нижнем белье имеется множество различных свертков с кусочками хлеба, остатками пищи…» Это тот благодушный старичок, который всех зовет с собой в путешествие. Достаточно безобидный случай, Женя облегченно вздохнула, вспоминая суетливого старичка. По его рассказам,  он многое в своей жизни перенес, и беспокойную студенческую юность, исписанную приказами райкома комсомола, и кропотливую научную работу, и кандидатскую степень, выстраданную бессонными ночами. Порой Жене казалось, что воспоминания старичка не лишены здравого смысла. Если бы…это «если бы» перечеркивало все остальное. Да, скучать ей не приходится.
Сегодня Жене уже пришлось принять участие в разрешении одного межпланетного конфликта. Ее единогласно выбрали чрезвычайным и полномочным послом на переговорах, в течение которых Жене чудом удалось, выполнив предписания лечащего врача, всучить больному Х-ву В.Н. под видом таблеток от страха 2 капсулы аминазина. При этом Жене пришлось выслушать длинный рассказ больного о таинственном внутреннем голосе, который на возникающее желание пойти в туалет, категорично приказывал больному: «не ходи!». Окончивший смену дежурный врач Иосиф Давыдович доложил, что межпланетная война подошла к концу, и мужчины могут возвращаться домой. Больной Х-в. был доволен. Улыбаясь, Женя кинула взгляд в окно. Пришли холода, а ей вновь нечего одеть. Та старенькая кожаная куртка почти совсем не греет. Всякий раз, когда она одевала ее, Женя словно растворялась в ее кожаных недрах, такая маленькая, и беззащитная. Что и говорить, ей ужасно надоел этот бесформенный кусок овчинной кожи. Вот у Натальи Станиславовны, Женя мечтательно прикрыла глаза, «замечательный прикид», как любила выражаться Варька. Свингер из чернобурки хорошо сидел на привлекательной фигуре старшей медсестры, при всей его объемности, создавалось впечатление, что он невесом. Дунешь на длинные серебристые волоски, и они заколышутся, затрепещут, переливаясь на свету. Глаз не нарадуется. Как бы Жене хотелось иметь такой же, разве она его не заслужила? Но Женьке в избытке доставались лишь одни трудности, видно, там, в небесной канцелярии, несправедливо распределили, одним иметь родственников заграницей, другим донашивать старые вещи. Мама, в очередной раз, утешая ее, ответила: «Ты уже взрослая, заработаешь». Но как? С ее стипендией и крошечной зарплатой, пожалуй, к пенсии она и наскребет необходимую сумму на дорогое приобретение. Но вот вопрос, нужен ли он ей тогда будет, на старости лет?
Врач с отделения Андрей Александрович, уже ни раз намекал ей, что для нее, Женьки нет ничего неосуществимого, надо только чуть-чуть потрудиться. Вспоминая его потные пальцы-сосиски на своей талии, Женя брезгливо поморщилась. Следующего раза не будет, как бы не мечтал похотливый хлыщ. Пожалуй, куртка еще не настолько плоха, она попробует ее подправить, и как знать, может быть, проходит в ней ни одну пару сезонов.
Закрывая глаза от усталости, она в который раз представила себе его. Какой же он красивый парень, как идет ему улыбка. Вчера он с любопытством смотрел на нее, жене даже показалось, что Ваня ей улыбнулся. После этого бесконечно длинный день не казался таким безнадежно потерянным, а фармакология более не утомляла. Женя, наверное, так и просидела бы целую вечность, если бы рядом был он. Но ее принца увела Юлька, говорливая, вертлявая девица с серьгою в носу. Почему, неужели из-за того, что Женя одета хуже остальных девчонок в группе? Но Ваня неглупый парень, и, обращает внимание на одежду в последнюю очередь, по крайней мере, Женьке хотелось в это верить. И еще она не умеет вешаться парням на шею, поэтому мальчишки относятся к ней, как к «своему парню». С ней можно неплохо провести время за разговором, обсуждая какой-нибудь современный фильм или особенности течения болезни, можно попросить ее передать чье-нибудь любовное послание или записку о назначении свидания. Но ее самою никто не звал на свидания. А она очень ждала, когда появиться парень, которому будет нужна именно она.
Ваня отнюдь не был правильным мальчиком. Он прогуливал пары, не стеснялся списывать, а недавно у него был конфликт с классным руководителем.
Причина этого была не пустяковая, Ваня не пожелал вакцинироваться от гепатита В, и Лилия Анатольевна теперь не знает, как он будет сдавать инфекционные болезни, ведь на практику в инфекционное отделение его без отметки о прививке не допустит. Вообщем, Ваня – нормальный парень, не хуже, не лучше остальных, но для Жени он был лучше всех. Может быть, это простая влюбленность, и, наконец, пришло оно, настоящее чувство. Одно Женя знала точно, мальчик Ваня занимал определенное место в ее жизни, и если он вновь решит сменить место учебы, ей нелегко будет перенести разлуку.
Мысли о Ване и училище сменились причудливыми фантазиями из жизни пациентов психиатрической больницы. Ей представлялся физрук Андрей Константинович в роли чрезвычайного и полномочного посла на международной конференции по изучению неопознанных летающих объектов.
-  Что же это у тебя, Колыванцева, больные по отделению разгуливают?
Очнувшись, Женя вздрогнула. Рядом с ней стоял Андрей Александрович. -  Истории болезни открытыми лежат, что здесь за бардак такой?
-  Сейчас я все уберу, Андрей Александрович. Мне для отчета надо было.
- Ты понимаешь, Колыванцева, что это тебя не оправдывает. Мы все, и ты, в том числе, обязаны сохранять врачебную тайну. А если, пока ты спишь…
-  А уже все убрала, - Женя перебила доктора, не дослушав до конца его нотаций.
-  Делать, Женя, надо все вовремя. После окончания своего дежурства зайди ко мне. Мы обсудим твое поведение.
«Мы обсудим твое поведение», - все еще звучало в ушах. Он, конечно, прав. Она устала, позволила себе расслабиться и уснула, хорошо, что двери в отделение не забыла закрыть. Усталость, о ней Женька вспоминала чаще, чем о Ване. У нее только один выходной на неделе, да и тот посвящен подготовке к сдаче сессии. Два, иногда три раза в неделю учеба, пять рабочих дней, один из которых приходится на субботу, и никаких развлечений. «Ты сама себе подобную жизнь выбрала. Была бы умнее, пошла в секретари-референты», - твердила Елена Николаевна. Не надо спину гнуть, и всякий раз рисковать своим здоровьем. К тому же, есть возможность профессионального роста. А в училище, пока выучишься на медсестру, все на свете проклянешь. Непутевая она, так считала мама. Может, она и права? Нашла бы себе работу почище, или, хотя бы поспокойнее, например, в детском отделении.
Дверь ни в какую не хотела открываться, вот уже почти две минуты Женя боролась с ней. Дверь словно приросла к полу. Что делать? Скоро обход, заведующий отделением любит во всем порядок. Она решила выждать несколько секунд, ведь не станут же дверь подпирать с противоположной стороны. Прислушалась, снова тишина. Ну, хорошо, она перехитрит их.
-  Надо же, дверь не открывается. Придется лезть через окно, - Женя нарочно говорила громко. Минута вынужденного затишья, несколько шагов назад и…. Она не предполагала, что может так легко проходить сквозь двери. Она пришла в себя, когда почувствовала, что лежит на полу, а вокруг столпились пациенты и хихикают. Позже к ним присоединился Андрей Александрович.
-  Что, Колыванцева, неплохой номер? Вот и думай после этого, кто из нас умнее: мы или они?
В глупом положении она оказалась. В палате были почти все новенькие. Трое шустрых старичков, два юноши, эти, скорее всего, от армии отсрочку желают получить, и четверо мужиков среднего возраста. Один из них, толстяк, протянул ей руку. Ладонь его была влажной, а от самого спасителя прескверно несло. Поблагодарив, Женя поморщилась. Надо будет проверить простыни, кажется, кто-то из них подпустил. Сильно болел подбородок, обиднее всего, что дежурный врач даже не пытался помочь ей подняться. Она слышала, как в ординаторской Андрей Александрович рассказывал о происшедшем Наталье Станиславовне.
-  Наши пациенты сегодня устроили день открытых дверей, - жирные щеки доктора  заколыхались от смеха. – Представляете, Колыванцева, и на полу.
-  Не вижу ничего смешного, Андрей Александрович, - заметив стоящую в дверях Женю, Наталья Станиславовна добавила, - Не расстраивайся, Женя, в жизни каждого человека ожидают сюрпризы, и не всегда приятные.
Это происшествие, вероятно, скоро стерлось бы из ее памяти, если бы не приглашение побеседовать, поступившее от самого Рыбакова. Перед тем, как зайти в кабинет дежурного врача Женя постучала. Ответа не последовало. Стучать повторно, как и заходить, Жене не хотелось. Она бесшумно приоткрыла дверь. Его руки перебирали стопку бумаги, отсчитав несколько листов, они вернулись к исходной позиции. Дойдя до определенной позиции, пальцы снова перестали слушаться, на несколько секунд замерли в нерешительности, и все повторилось сначала. Он нервничал, Женя поняла это сразу же. От былого благодушного состояния не осталось и следа.
Ах, Андрей Александрович, что-то неладное с вами твориться. Выжидая, Женя постепенно скользнула взглядом с его рук на ноги. Черные кожаные туфли, купленные, несомненно, в дорогом магазине, будто паутиной были облеплены разводами высохшей соли, она глубоко въелась в так, что, наверное, не всякий крем для обуви замаскирует ее присутствие. Удивительно, почему любящая супруга Андрея Александровича перестала смотреть за мужем, или, быть может, они расстались? А хоть бы и так, ей все равно.
-  Что, Женечка, плохи мои дела, как ты, верно, решила?
От неожиданности Женя вздрогнула. Она не предполагала, что стопка бумаги, лишь прикрытие, и Рыбаков давно наблюдает за нею.
-  Знаешь, Женя, ты недалека от истины,  - продолжал он, не дожидаясь ответа, - В плохую историю мы с тобою впутались, на словах «мы с тобой» Андрей Александрович уверенно сделал акцент.
Начало интригующее. Женя молчала, она ждала продолжения рассказа о «плохой истории».
-  Вот почитай, - Рыбаков уронил ей на колени папку с историей болезни, - Почитай, я хочу, чтобы ты это сделала сейчас, в этом кабинете.
Она открыла картонную папку, со вклеенными бумажными листами. На первой странице она прочла: «Больной Г-нов поступил с жалобами на повышенную раздражительность, тревогу, расстройство сна, непреодолимую тягу к употреблению спиртных напитков, отсутствие адекватной оценки происходящего…» - Андрей Александрович, это мне хорошо известно.
-  Тебе известно не все. Его супруга, будь она не ладна, она считает, что в его смерти виноваты мы.
-  Врачи делали все, что положено. Я помню, вы назначили ему  оксибутират натрия, реланиум, ноотропил. Разве лечебные дозы этих препаратов могли его убить? – Женя уже спрашивала не только доктора, но и самою себя.
-  Самое ужасно, что приходится объясняться с дилетанткой, это – неблагодарное занятие. Супруга покойного настаивает на повторном вскрытии. Понимаешь, Колыванцева, врачебная ошибка – достаточно серьезное обвинение. Противная сторона считает, что обследование больного перед назначением лечения было осуществлено не в полной мере.
-  Андрей Александрович, а разве вы этого не делали?
Женя впервые видела Рыбакова в подобном состоянии, при всем внешнем спокойствии, он был похож на пороховую бочку, готовую вот-вот взорваться. В какой-то момент Жене показалось, что будь его воля, доктор вовсе бы исчез и никогда больше в отделении не появлялся.
-  Я сделал все необходимое, - по тому, каким тоном было это сказано, Женя поняла, что говоривший не был уверен в своей правоте. – Пациенту было уделено должное внимание, ты знаешь, Женя, я люблю свою работу.
А вот это неправда, больше всего вы любите себя. Женя окаменела, она бы сейчас с удовольствием поменялась местами с гипсовыми скульптурами, что стояли перед входом в больницу. Жене было хорошо известно, что пациент Г-нов скончался, но она не догадывалась, что в этом обвинят врачей.
-  Если вас, Андрей Александрович, интересует мое мнение, я скажу, что думаю. Только предполагаю, что вам это может не понравиться. Ответственность за больного несет лечащий врач. И если повторное вскрытие подтвердит врачебную ошибку, вина будет лежать целиком на вас.
Глаза Рыбакова превратились в узкие щелки. При других обстоятельствах, Женя, наверное, улыбнулась, так не вязался облик надутого от бессилия Андрея Александровича с имиджем доброго доктора, который он старался поддерживать.
-  А ты к больному не имела никакого отношения? Я обследовал и назначал лечение, но у меня нет уверенности, что ты правильно выполняла мои назначения. Нет, Женя, мы с тобой в одной упряжке. Если я буду тонуть, учти, ты тоже пойдешь ко дну. Поняла Колыванцева? По глазам вижу, что поняла. А теперь ступай, работать.
От испуга Женя не чувствовала под собой ног. Еще никогда ее так сильно не обижали. И это Рыбаков, который по его же словам, был к ней неравнодушен. Лжет, как лгал всем остальным, главному врачу, следователю, который приходил по просьбе стороны обвинения, пациентам, когда говорил, что любит свою работу, ей. Нет, он не любит никого. А, ее, Женьку, он ненавидит. Конечно, ее ненавидеть проще, она беззащитная и доверчивая, не то, что супруга покойного. Что теперь будет, а вдруг ей тоже придется отвечать, ведь по закону уголовная ответственность наступает с восемнадцати лет. Какая же она, говорила ей мама, не послушалась, давно надо было уйти с этой работы. А теперь…
Зайдя в палату № 12, где лежал дядя Миша, Женя увидела следующую картину.
Поперек одной из кроватей лежал щуплый парень лет двадцати с небольшим, а над ним, подобно башне возвышалась Варька. Она изо всех сил хлестала мокрым полотенцем по голой спине пациента. Больной уже не закрывался, не пытался остановить удары, он лишь по-волчьи протяжно выл, срываясь на писк, когда было особенно больно. Остальные пациенты в испуге спрятались, кто куда, один из них, лежащий рядом с дядей Мишей, залез под кровать. Лишь Лаврентьев размахивал руками, с неизвестно какими целями, но провинившемуся это не помогало.
-  Варя, не смей. Он же человек.
-  Он, прежде всего, дурак. Посмотри, что он сделал с моей рукой, - она протянула левую руку, на время, прекратив экзекуцию. Рука выглядела опухшей, в области запястья была хорошо заметены вмятины от зубов. Варя, скорее всего, пробовала вырваться, из-за чего, ее рука пострадала до крови. Хорошо, что она уже успела свернуться.
-  Я тебя сейчас перевяжу.
-  Это потом. Принеси аминазин, сейчас всажу этому гаду, чтоб успокоился.
Женя нехотя выполнила просьбу, отказать она не посмела бы, это значило, обречь себя на риск. В следующий раз, это могло случиться в любой день и час, если ей потребовалась бы помощь, Варька махнула на нее рукой. Обнажив тощие ягодицы поверженного на кровати, Варька всадила шприц на всю длину иглы. По мере того, как он пустел, голос больного становился тише, пока вовсе не прервался. Подождав еще несколько минут, Варя с Женей вышли из палаты, оставив больного в состоянии ступора.
-  Эти гниды вывели меня из себя. Ты представляешь, Женька, принесла ему этаперазин, назначенный Рыбаковым. А этот шизоид вместо того, чтобы проглотить таблетки, засунул их за щеку. Я стала вливать ему воду из стакана, а он вывернулся и укусил меня. Его счастье, что у меня не было под рукой ничего тяжелого.
Женя припомнила, что сама не раз попадала в аналогичные ситуации, когда не ведаешь, как себя вести, опустится ли на несколько ступенек вниз по эволюционной лестнице или оставаться человеком разумным?
Пять минут спустя  они вдвоем с Варей сидели в ординаторской. Женя перевязывала пострадавшей руку, аккуратно накладывая один слой бинта за другим. Варькина кисть стала похожа на белый кокон, в глубоких недрах которого шевелились ее пальцы.
-  Женя, я скоро не выдержу. Ты думаешь, я всегда такой была? – Варя с силой сжала виски, будто хотела выжить из себя то, что так долго держала, - Я пришла сюда семь лет назад, после окончания медучилища. Работала …как все, даже, наверное, лучше, вообщем, вроде тебя. Ночами не спала, из-за этих, - Варька махнула в сторону закрытой двери, - Тяжело мне, Женька, очень тяжело. Часто спрашиваю себя: зачем мне это?
-  Варя, ты просто устала.
-  Да, я устала, от этого идиотства, от обоссанных простыней, от стен, измазанных говном, меня тошнит. Ты посмотри, с кем мы возимся? С алкоголиками, наркоманами, преступниками. Они сами исковеркали свою жизнь и продолжают портить чужие. Представь себе, мозг изнутри пожирается смертоносной бактерией, она, словно спрут оплетает его своей мертвой паутиной, мозг гниет и, человек перестает быть разумным.
-  Разве они не вызывают у тебя никакого сочувствия? Сострадать – обязанность любого человека.
-  Сострадание, сочувствие, - на лице Варьки появилось слабое подобие улыбки. Взглянув ей в глаза, Женя заметила, что в глазах Варьки стоят слезы.
-  За что? Разве алкоголик может вызвать что-либо, кроме отвращения? Он, словно разбитая бутылка, ее уже не сдашь, и пить из нее невозможно.
-  Не знаю, Варя. Мне их жаль.
-  Кого, может быть, таких, как Струков. Пожалей, погладь его по головке, может, он тебе расскажет, что лучше мешать кокаин с морфием или героин с маковой соломкой? Ты что, Женька, чокнулась? – Варька вызывающе посмотрела на собеседницу. – Ну да, я забыла. У нас принято жалеть сирых и убогих. А тех, кто вынужден с утра до вечера подтирать за ними, тех, кто пожалеет? Молчишь?
-  Что же ты предлагаешь?
-  Этих гадов не лечить надо, а уничтожать. Не смотри на меня так, будто я – человеконенавистница. Я действительно так считаю, этот решение далось  мне не просто. Будь у меня автомат, я перестреляла бы их всех.
-  А себе бы ты пулю оставила?
-  Ругай, кляни меня, что ты еще можешь? Осуждать – проще всего, - острые плечи Варьки затряслись, мгновение спустя она громко зарыдала. Что-то тоскливое было в этом плаче, будто брошенная бездомная собака оплакивала Варька собственное бессилие. Неожиданно все прекратилось, шмыгнув носом, Варька вытерла слезы. - Знаешь, Женька, я, наверное, уйду отсюда. Не могу я больше, не могу…
Женя вспомнила, что двадцатишестилетняя Варя уже успела побывать замужем, что у нее есть маленькая дочка, которая давно просит маму купить ей говорящую куклу, что Варька уже полтора года работает на две ставки, но не может позволить себе новые сапоги, Женя припомнила многое.
Ранняя зима за окном все никак не вступила в свои права. Лишь только с неба падали мохнатые снежинки, они бесследно исчезали, растворяясь в огромных лужах. Бурая грязь стала неизменным элементом городского пейзажа. Она оставляла свой землистый отпечаток на подошвах ботинок, сапог, несимметричным узором украшая одежду, обрызганных лихими водителями пешеходов. И лишь бездомные кошки и собаки, казалось, не обращали на нее никакого внимания. На душе было тоскливо, хотелось уехать, куда глаза глядят, и забыть про эту чертову работу, про несданные вовремя зачеты, про скандалы с мамой, даже про Ваню.