Печальный молочник

    Деревня, раннее утро. От реки наползает белая пелена тумана, пахнет сыростью, травой, небо в беспросветных облаках, которые разойдутся часам к восьми, и выйдет солнце, проклятое в то лето миллионами людей, живущих в Поволжье. Во дворах горланят петухи, деревенские завтракают под радио в ожидании прогноза погоды (в этот ранний час телевизор ещё не ловит ни один канал), потом начинается спор - на сколько их опять обманули - на десять градусов? двадцать? 
    Через час они трясутся в дребезжащем, разбитом на ухабистой дороге ПАЗике - пять женщин, подступивших к той черте, за которой их называют старухами, все в поношенных юбках и кофточках, на головах уже промоченные потом, тонкие ситцевые платочки, на полу, коленях и в проходе между сидениями их сумки с бутылками-полторушками, по которым разлито молоко утреннего удоя, рюкзаки, в которые поставлены вёдра с картошкой и яблоками. 
    Шестой- толстый, загорелый, опохмелившийся тайком от жены чуваш, рассказывает им похабные анекдоты , пользуясь случаем дотягивается и щиплет сидящую ближе
всех бабу, она взвизгивает, все смеются. 
    Незаметно подъехали к городу. Сначала по улице, застроенной коттеджами городских богачей, через пыльную и почти пустую площадь автовокзала, прямо и налево, по проспекту: широкое - серое шоссе в тени от высоких деревьев по обеим сторонам, по крайней правой полосе тянется мокрый, чёрный след поливальной машины. 
    Водитель пропускает положенную остановку и, как договаривались, тормозит на выезде из двора, все вываливаются в открывшуюся дверь, чуваш, оставшийся в автобусе последним, подаёт вещи, потом деревенские прощаются с шофёром и идут во двор, где много лет назад был колхозный рынок.
    Товар, в основном молоко, берут, но понемногу - цены сейчас, то есть пока у продавцов не натружены ноги и солнце не начало светить на эту сторону, в полдень почти не защищённую тенью редких деревьев,  давя тяжёлой, раскалённой плитой на голову и плечи ещё слишком высоки.
    Издалека завидев свою жертву - пожилую женщины в строгом, чёрном костюме, с тяжёлыми сумками в руках, чуваш срывается с места, подбегает к ней, хватает за локоть.
- Бабуля, молока не надо сегодня? Почему не надо, я бесплатно отдам, бери. За бесплатно не хочешь? Больше не любишь меня, да?
    Потом он долго рассказывает торговкам подробности этого выдуманного романа, а когда его перестают слушать, переходит улицу и выпивает рюмку водки в дешёвом кафе, пропахшем пивом и пирожками с картошкой.
    К двенадцати цены на молоко падают до сорока рублей, но покупатели пробуют и не берут - прокисло.
- Это у вас в роте кислая, -отвечают им, предлагают попробовать из другой бутылки - Ну, значит, это...точно в роте кислая.
    Они уезжают домой в третьем часу. В сумках последние, не проданные бутылки молока, пара вёдер с порченными яблоками. Притихшие, вымотанные долгим стоянием на ногах, жарой. Едут мимо засеянных льном и гречихой полей, потом через глухой, сосновый лес, вставший стенами по бокам от дороги, снова мимо лугов, небо в лобовом стекле побелевшее от зноя, ветер гоняет по обочине жёлтую, песчаную позёмку.
Автобус оставляет их на остановке - пыльном пятачке на обочине и катит дальше в золотом облаке пыли. Все прощаются и разбредаются по домам, весёлые от выпитой в магазинчике при автовокзале водки, но ещё больше от того, что день кончился и кончился хорошо, без новых бед и огорчений.
Только один чуваш бредёт домой, печально повесив голову, зная - всё дневное веселье, показная удаль, все радости дня на сегодня закончились, а дома жена, ещё не заморённая работой до старческого бессилия, вспоминает её кулаки и скалку, большую, тяжёлую...