Баварские рассказы. 3 - Быки и коровы фрау Кюхель

  Хозяева имен своих не сказали. Представились просто – херр и фрау Кюхель, причем именно херр, а не герр, как Леша слышал по телевизору в фильмах про войну, сказывался баварский диалект. Кононенко так и стал его называть, причем особо не налегая на последнюю «р». Хочется человеку, чтобы его обзывали этим словом – всегда пожалуйста, тем более сам фриц вряд ли догадывался, что на русском это слово обозначает нечто другое.


      В Германии Леша был уже третий день и не уставал поражаться этой удивительной стране. Из пограничного Марктвитца ребята прибыли в громадный Мюнхен, а оттуда через Ансбах в крошечный Лютерхаусен. «Дом Лютера», так в переводе звался этот городишко, и его друзья решили выбрать в качестве базы для своей трудовой экспансии.


    Стерильно чистые улицы, разноцветные пластиковые баки для раздельного сбора мусора, тенистые улочки уютных франконских поселков, все это делало Германию просто другой планетой по сравнению даже с Чехией, про Украину и говорить нечего. Широкие велосипедные дорожки, рядом с идеальными трассами местного значения, скромно одетые люди, некрасивые женщины без следов косметики, спортивные мужчины без «пивных брюшек» и сигаретные автоматы прямо в поле.


   Молодые немцы практически не курили, сказывалась пропаганда здорового образа жизни, захлестнувшая все цивилизованные страны. Леша, выглядевший много моложе своих двадцати пяти лет, ловил странные взгляды немцев, будто он «табачил» не «кэмэл», а среднеазиатскую анашу посреди города.


    Работа нашлась практически сразу, что было большой удачей. Правда друзьям пришлось разделиться, Олежкин приятель, фриц со странным именем Кольмар, нашел работу у местных бауэров – в поле. Так киевлянин Леша попал в работники к семейству Кюхель. Чувства он при этом смешанные, с одной стороны сорок марок в день – аккурат его зарплата за месяц в малом предприятии «Ольха». С другой – он, человек с высшим образованием, далеко не глупый, прочитавший за свою небольшую жизнь тысячи книг будет «крячить», как раб на галерах на баварских бюргеров. Но выбирать не приходилось, спасибо, что была хоть такая работа.


    Жили Лешины работодатели на большой ферме, разбросанной на трех гектарах небогатой франконской земли. На одном поле рос рапс, на остальных обычная трава, основной заработок Кюхелям давала ферма. До приезда в Германию коров Леша видел часто, но в основном только по телевизору. Иногда встречались они и на сельских дорогах и мешали вести машину, запрудив стадом разбитую трассу.


  Тут же ему предстояло трудиться в тесном соседстве с баварскими буренками и «васьками». Кононенко вспомнил покосившиеся отечественные коровники с выбитыми окнами и разобранными крышами и мысленно застонал. Аромат там был тоже соответствующий, не похожий на французские духи. Но все оказалось совсем не так, как представлял Леша. Такая ферма не могла присниться советской доярке даже в наркотическом сне.


   Стеклопакеты с автоматическими жалюзи, сложная система кондиционирования и увлажнения воздуха, идеально забетонированная дорожка по центру коровника и полипропиленовые ограждения для счастливых обитателей этой чудо-фермы. Накрытие из мягкой черепицы и бежевый сайдинг на стенах, делали это сооружение похожим на богатый загородный дом в Пуще-Водице, а не на место обитания парнокопытных.


   Хозяин проверил Лешины права, кивнул и доверил «остарбайтеру» небольшой трактор, в котором следовало перевозить мешки с сухой смесью для животных. Кононенко не представлял, что коров, как и кошек можно кормить таким кормом, нет, траву им тоже давали, но редко, в основном буренки жевали всякие порошки вперемешку с таблетками. Несмотря на это молока эти мутанты давали много. Доила коров фрау Кюхель, подсоединяя модные пластиковые штуки к соскам продвинутых животных.


   Каждое утро из Ансбаха приезжала машина с блестящей на солнце бочкой, и угрюмый водитель специальным насосом закачивал в нее молоко. Поначалу Леше давали простую работу, убирать силос в тех местах, где его не мог достать трактор, выносить пустые мешки из-под порошков на задний двор к мусорным бакам. Хозяин был неразговорчивым мужчиной лет пятидесяти, коренастым, с лысеющей головой, и острыми чертами лица. Кононенко больше догадывался, чем понимал, что хочет от него «фриц». Немец за все время задал только один, не касающийся работы вопрос – «Ортодокс»? - Леша твердо перекрестился и коротко кивнул. Хозяин слегка скривился, очевидно это ему заменяло улыбку, и больше личностью «остарбайтера» не интересовался.


    Фрау Кюхель была приблизительно одного возраста с мужем и такой же нелюдимой, как и он. Коротко подстриженные каштановые волосы хозяйка прятала под светлую косынку, носила бессменный комбинезон на крепком теле и вообще больше походила на культ туристку, чем на франконскую бюргершу. Голос у нее был низкий, и когда Леша делал, что-либо не так, а это чего греха таить, случалось частенько, срывалась на фальцет. Говорила фрау Кюхель быстро, рубленными фразами и совершенно непонятно. Буркнет себе под нос что-то, то ли schaufel (лопата), то ли schlafen (спать), и поди разбери, что она от тебя хочет. Или штыковую лопату просит принести, или требует немедленно любовью с ней заняться, пока муж на тракторе сено возит.


   Ферма была большая, а работали они там вдвоем, их дети были взрослыми и жили отдельно, только на лето брали сезонного работника, в основном поляка или чеха. Украинец в их коллекцию попал впервые, и они его использовали по полной. Даже на стройке, где работа была не в пример тяжелее, существовала почасовая оплата, которая варьировалась от десяти до пятнадцати марок в час. Здесь же за сорок «марчел», Леха вкалывал от зари до зари, как его далекие предки во времена панщины. Кононенко так зверски уставал, что после ужина проваливался в сон, как в могилу и до утра спал, как убитый. С первыми лучами спокойного немецкого солнца его будил хозяин и все начиналось с начала.


   Добродушный в общем-то Алексей, вдруг почувствовал, как в его замученной душе рождаются нехорошие мысли. Вспомнились оба деда, бившие фашистов во время войны и все злодеяния гитлеровцев на украинской земле. Ему даже стало казаться, что Кюхели в этом непосредственно замешаны.


  Хозяева не замечали настроений своего «остарбайтера» и решили пойти дальше в угнетении трудящегося. Фрау Кюхель заканчивала работу часов в шесть вечера и шла хлопотать по хозяйству, а ее муж оставался, чтобы последний раз покормить парнокопытных. Каждой корове или бычку надлежало дать именно его корм. Для этого следовало сравнить штрих-код на бирке животного с таким-же кодом на мешке. Считывался он специальным устройством, слегка напоминающим пистолет.


    Сухой корм развозили по ферме на тракторе и выкладывали напротив каждого животного, те находились в персональных боксах. Помещение делилось на две неравные части, в большей находились коровы, в меньшем - быки. С буренками проблем не было, питание у них было почти одинаковое и «хомячили» они его с удовольствием. После того, как коровы заканчивали ужин, следовало запустить автоматический обмыв боксов, выключить основной свет и закрыть помещение.


   С мужской половиной дело обстояло сложнее. Быки были разные, огромные, как зубры осеменители, соседствовали с мелкими, похожими на прыщавых подростков «васьками». «Бизоны» сжирали свои порошки вмиг и с завистью поглядывали на своих квелых собратьев. Порции были разделены тоже несправедливо, «дистрофанам» доставались бешеные дозы, а крупным особям – смешные диетические мерки. Мешки тоже были разные, дотошные немцы составляли меню для каждого, отдельно взятого бычка. Всякие там калий, магний, фтор.


    Молодняк жевал вяло и требовалось дождаться пока эти уроды набьют хобот, только после этого можно было считать рабочий день оконченным. Хозяин предоставлял Алексею наслаждаться этим незабываемым зрелищем в гордом одиночестве. Сам он отправлялся отдыхать, перед уходом показывая на камеру, мол я все вижу. Леша хотел есть и спать, у него жутко болела спина и ныли все остальные части тела. Но, пожалуй, больше всего он хотел накормить этими злосчастными отрубями своего хитромудрого хозяина. Вместо этого он вынужден был созерцать унылых бычков, с трудом жующих химикаты.


   Но славянская смекалка и на этот раз помогла Леше выйти из положения, правда все закончилось не так, как думал Кононенко, ведь…, хотя стоп, давайте все по порядку.


  Существовала проблема и ее требовалось решить. Вначале нужно было что-то сделать с камерой. Леша с утра нашел длинную палку и спрятал этот дрючок за мешками с кормом. В шесть вечера немец мрачно кивнул и оставил Леху одного, теперь ему предстояло коротать три-четыре долгих часа, пока доходяги быки справятся со своими порциями. Но находчивый киевлянин не собирался коротать теплый вечер в компании генномодифицированных бычков.


     Быстро покормив коровок, Кононенко посмотрел, как клонированные гиганты ловко проглотили свои детские порции, и отправился к мелкотравчатым быкам. Пятерка неудачников с грустью взирала на гигантские кучи зеленовато-желтых таблеток, пахнущий больницей химикат аппетита у них явно не вызывал.
 - Ну что, чуваки, хавать «колеса» будем?


    Бычки неловко отвернулись, всем своим видом показывая, что они не голодны. Леша вздохнул, и схватив дрючок осторожно обошел камеру с тыла. Там он аккуратно повернул ее в направлении одинокого быка с затравленной физиономией. Это было самое не привередливое животное, к которому Кононенко относился по-дружески. Камеру он поджал палкой так, чтобы хитрый японский прибор не мог вращаться и приступил к своему коварному плану.


   Вначале надо было примириться с собой, чтобы потом не чувствовать угрызений совести. Большим быкам доставалась очень мало таблеток и в этом была глубокая несправедливость. Опять же «здохлыкам» давали кучу порошков, кои бедняги съесть были не в состоянии и давились часами, мучая не только себя, но и ни в чем не повинного Кононенко.


   Вывод? Правильно, требуется забрать у тех, кто не может, и дать тому, кто хочет. Идеально построенная логическая цепочка умилила «остарбайтера» своей простотой и стройностью. Он быстро нагрузил химикалии из кормушек неудачников в тачку и перекинул их голодным гигантам, которые и проглотили эту «вкуснятину» в мгновение ока. Леша снял дрючок с камеры, освободив последнюю. Правда теперь диковинный прибор странно подергивался, словно пеняя Кононенко за насилие над техникой.


   Удивленному хозяину Леха честно сказал – «алес махен арбайтер». Фриц, известно не поверил и бросился на ферму, вернулся он сильно удивленным и даже соблаговолил выдать длинную, слов в десять фразу, которую, впрочем, Кононенко все равно не понял. Парень с удовольствием поужинал, выкурил сигарету и быстро забылся сном праведника.


   Спал он очень крепко, ведь ему снились длинноногие киевлянки, которые томно улыбались и голосом фрау Кюхель требовали то ли лопату, то ли любви. Леша не слышал, как такие же распаленные страстью быки выломали полипропиленовые загородки и принялись штурмовать очень красивую пластиковую дверь, делящую ферму на две половины.


  Как Кононенко мечтал об очаровательных украинских девушках, так и быки жаждали не менее импозантных, с их точки зрения коров. Корм, которым добряк Леха накормил гигантов, предназначался для молодых «дистрофанов» и на громадных быков подействовал, как упаковка виагры, на среднестатистического тридцатилетнего мужчину. Пол ночи семейство Кюхелей пыталось унять любвеобильных животных, обливали их водой, били электрошоком, но основной инстинкт был сильнее, чем какое-то там электричество. Лишь на рассвете быки унялись.


   Леша прекрасно выспался, встал отдохнувшим и с хорошим настроением. После завтрака он получил расчет и не сильно расстроенный этим отправился пешком в Ленбек, от него можно было на автобусе доехать до Лютерхаусена. Хозяин так и не понял, что именно произошло ночью, иначе Кононенко потопал бы без денег, но по недолгом размышлении справедливо решил избавиться от странного работника.


   Проходя мимо коровника Леша по-дружески помахал рукой быкам и коровам фрау Кюхель, те благодарно замычали в ответ. Германия Кононенко начинала нравиться все сильней.