Устюженский приют

   Увлекательный авантюрный роман  о судьбе новорожденного младенца, брошенного родной матерью в помойку. От смерти младенца спасают чужие люди. С раннего детства, скитаясь по приютам, испытав на своей шкуре жестокость спецприёмников и колоний, он становится матёрым и хитрым боссом преступного клана.

      
               
               
               

                КНИГА ПЕРВАЯ

                ВЕЛИКАЯ ГРЕШНИЦА
 
                ГЛАВА  1

   1969 год.
               
Морозная зимняя ночь. Снег мелко искрился от  света фонарей. Улицы были пустынны. Провинциальный городок спал. А она, совсем ещё юная, с красивым, чуть бледным лицом,   одетая  в  меховую  дублёнку и  в  норковую шапку, сдвинутую на самые   брови, неторопливо шла, прижимая к груди новорождённое дитя, тёпло укутанное в ватное одеяльце. Женщина долго бродила по улицам, и одному Богу было известно, что творится в её голове. То, что она задумала, переходило все пределы  человеческой жестокости. Иногда всё же на глазах выступали  слёзы, но она не позволяла  материнским чувствам взять над собой верх, рукавом смахивала слезу и крепилась, как крепится беззубый зверь, обречённый в схватке на поражение.
  После длительных колебаний жестокость окончательно возобладала, и слёзы уже не туманили взгляд,  и ей сейчас не  приходилось  сдерживать  свои  материнские   чувства - она сумела подавить их.  И казалось, не молодая женщина неторопливо идет по ночной улице,  а   дикое  животное в облике человека,  глаза которого  полны ненависти и злобы.
  Увидев темный переулок, она свернула туда.      Затем шла закоулками,   меж   домов   и    сараев.   «  Здесь,   где-то здесь должна быть».   Вот  она  заметила между сугробами снега приземистый деревянный   каркас.  Быстро подошла,  откинула крышку. Положила   дитя   на край деревянного настила помойной ямы,  дрожащими  руками  развернула одеяльце, распеленала ребёнка. Малыш заплакал – крепкий мороз обжигал его молочное тельце.   Скомкав в руках угол пелёнки, женщина заткнула ею кричащий рот ребёнка. Малыш замолк. Задыхался, сопел носом. Мать пальцами зажала нос малыша, пытаясь задушить.    Но пальцы её невольно    раздвинулись, жалость  к  ребёнку пробудилась вновь, и она уже не могла совладать  с  чувствами, прижала его к себе. Коснувшись лицом тела сына,  она  брезгливо отняла его. «Нет-нет! Не могу!».  Совершено голый ребёнок, замерзая от холода, стал беспомощно дёргать ножками. Женщина держала дитя на  вытянутых руках, не решаясь ослабить пальцы и выпустить его… Она видела замёрзшие объедки, картофельные   очистки,  битое стекло, диски консервных банок, блестящие  в  темноте ямы острыми краями отогнутых крышек. Видела, вдыхала зловонный запах и не думала уже ни о чём,   просто держала малыша бессознательно. Опомнившись,  бросила сына в открытую яму… Тихий, глухой стон ребёнка немного отрезвил её, казалось, материнские чувства пересилили   исступление разума. Она склонилась над ямой, ухватила малыша за руку, приподняла, желая вынуть его, но, увидев   бездыханно откинутую назад головку    и    глубокий    кровавый шрам на щеке малыша, разрезанной  острым  краем  банки, вскрикнула и отступила, выпустив руку ребёнка. В страхе попятилась назад. Наткнулась спиной на какой-то столб, стоящий поблизости.  Удар  снова  привёл  её  в  себя, она с воем бросилась к помойке. Неожиданно остановилась, ясно вспомнив окровавленную щеку, безжизненно  откинутую   голову  сына,  двинулась  прочь… Сначала шла  быстрым  не уверенным шагом, словно пьяная, потом бежала,  не  разбирая  дороги,  вязла  в снегу, спотыкалась, падала, вставала, дрожащими руками   подхватывая   слетавшую   с   головы  шапку, - бежала  от  себя,  от   жуткого   преступления  своего,  бежала в неизвестность.

                ГЛАВА  2 

Этой ночью деду Фёдору не спалось, мучила бессонница. Сидя в кухне, он покуривал трубку, набитую махоркой, вспоминал былые годы, когда работал конюхом на совхозной конюшне и рано поутру выгонял табун на пастбище, молодцевато восседая на жеребце и задорно гикая, подгоняя лошадей, радовался восходящему солнцу и приятной, захватывающей на полном скаку силе ветра, ударяющей в его молодое лицо.
В кухне было жарко; хорошо протопленная с вечера печь приятно грела спину; из приоткрытой форточки струился морозный воздух, рассеивая клубы махорочного дыма.  Разлившееся тепло вдоль спины показалось чрезмерным, старик привстал, отодвинул табурет от печи. В соседней комнате спала старуха, его супруга Ксения, с которой прожил он сорок лет. Ксения среди ночи часто громко и тяжело храпела. Дед Федор просыпался, злился, уходил на кухню и курил, просиживая так до самого утра. Будить жену не решался.
Неожиданно старик услышал за окном голоса. Показалось, что это был то ли плач, то ли крик молодой женщины. «Кто в такую пору шляется по дворам?». Дед подошел к окну. На дворе было светло от снега; хорошо виднелся сарай, поленницы дров и помойка. Людей нет. «Почудилось, наверное». Старик вздохнул, отошел от окна, но тревога осталась. «Не почудилось! Ведь слышал голос, хорошо слышал!». Натянув на ноги валенки, надев полушубок, шапку, старик вышел на улицу. Холодом обдало голую грудь, и он, жутко вздрогнув, застегнул ворот полушубка.
Во дворе было тихо, лишь глухо треснул сук дерева, схваченный морозом. Бледно светила луна, звезды сияли необыкновенно ярко, а небо казалось таинственным, черным, как великолепная необъятная шаль.
Старик обошел вокруг сарайки. Ни души. «Почудилось». И он пошел по расчищенным мосткам  к  дому. Проходя мимо помойки, заметил, что крышка откинута. «Опять соседка оставила открытой, снегу нанесет». Он склонился над крышкой, хотел было закрыть ее. Вдруг в темноте ямы он увидел белеющий предмет, и предмет, казалось ему, шевелился. «Кошка что ли бездомная?». Склонился ниже, стараясь рассмотреть. «Ба! Да это же ребенок!». Дед, вытащил его, дрожащими руками расстегнул полушубок и прижал ребенка к телу, с головой укутав воротом. Придя домой, положил ребенка на кровать. Осторожно вытащил изо рта малыша кляп, осмотрел изувеченную правую щеку. Старик был потрясен. «Изверги! Изуверы! Настоящие изуверы!» - кричал он. Услышав крики, старуха проснулась; испуганная поднялась с кровати и, охая от боли в пояснице, вошла в комнату старика.
- Что случилось, Федор? Живот что ль прихватило?
Сгорбившись, старик возле кровати вытирал полотенцем окровавленную щеку младенца.
- Какой к черту живот! Посмотри, Ксения, дите весь в крови. Неси скорее вату и йод.
Увидев лицо ребенка в крови, старуха вовсе перепугалась, стала судорожно рыться в аптечке. Нашла два бинта, бутылочку с йодом, принесла старику. Встав рядом, начала тихо шептать молитву, прося всевышнего помочь младенцу.
 - Не стони ты! – ворчал Федор, - кроме нас ему никто не поможет. Подержи ему лучше головку, я вытру кровь.
- Господи помилуй! Где же ты нашел его?
И снова бабка шептала молитву, незаметно шевеля губами, жалостно глядя на маленькое тело.
- В помойке лежал, голый весь, словно собака дох-лая!
- В помойке?! Да как же он там оказался?
- Мало что ли извергов на свете? Бросил его кто-то. Задушить хотели, тряпку забили в рот, чтоб задохся.
- Да как же так, - ужаснулась старуха, - да разве можно так с дитем-то?!
- Молодежь нынче распустилась! Ишь что творят, зверства какие. Иные бабы стали хуже сук! Сношаются по углам, а потом детей разбрасывают, стервы.
- Разве баба бросила?
- Не мужик же! Чай, баба рожает. Видно по мальцу, из роддома недавно. Видать только-только родила.
Ксения склонилась над ребенком, осматривая.
- Живой хоть?
- Живой! Кажись, дышит.
- И не плачет вовсе. Боже ты мой, какая негодница бросила кровинушку!
Старик грудным теплом подул на руки малыша.
- Замерз он, пальчики, вишь, синие. Может, водкой растереть?
- Теплой водицы надо. Отойди, Федор, дай-ка мне, не мужиково это дело. Принеси водки, да воду приготовь теплую. В тазу. Да поторопись!
Старик навел в тазике теплой воды, принес большое махровое полотенце, чистую простыню, чтобы завернуть ребенка, и вдруг услышал младенческий плач. Сначала – тихое сопение, как будто немощное, потом – громче, громче… Радостное волнение охватило старика. «Что, ожил, кутенок?! Ори, малый, ори!». Он улыбнулся, нагнулся к малышу, стал ласково гладить его тело, согревая и как бы пробуждая дитя к новой жизни.
- Погоди, не мешай, Федор! Дай разотру его хорошенько.
- Он не задохнется запахом водки? – беспокоился дед.
- Не задохнется.
Бабка завернула ребенка в простыню, принесла в кухню к печке, где на табуретке стоял тазик с теплой водой. От печки еще шел добрый жар.
- Печка живо из тебя всю хворь вытянет. Русская печка самолучшая целительница.
Помыв младенцу голову и смыв кровь с лица, она со страхом увидела, что рана на щеке глубокая, тянущаяся от подбородка к виску, словно рубленая.
- Глянь Федор, как его покалечили. И как таких  людей земля носит!
Старик еще раз осмотрел рану, покачал головой:
- Судить таких надо! Расстреливать! Может, «скорую» вызвать?
- Как ее вызвать? Телефона нет во всем доме.
Постелив на кровати чистую простыню, Федор позвал жену, чтобы несла ребенка. Ксения принесла его, завернутого в махровое полотенце; насухо вытерла тело, положила, обвязала, хорошо запеленала. Затем завернула малыша в байковое одеяло и села рядом. Малыш только было успокоился, вопрошающе смотрел на морщинистое лицо старухи, но вскоре его глаза стали дремотно закрываться, и он вдруг снова заплакал,  широко раскрыв рот.
- Есть, поди, хочет! Как же это я?! – опомнилась Ксения. – Федор, молочка бы ему.
Она взяла ребенка на руки и стала качать, успокаивать, но малыш не унимался – плакал, начинал захлебываться слюной и кашлять.
Вскипятив в кружке молоко, и немного охладив, дед  перелил его в бутылку, натянул на горлышко соску и принес Ксении. Старуха поднесла соску к губам малыша. Ребенок, ухватив ее, стал жадно сосать, тяжело и часто дыша  носом. Вскоре он расслабил губы и, зевнув, вяло повернул голову на бок. Глаза блаженно закрылись, и он, ровно  и тихо посапывая, заснул на руках старой женщины.
Дед Федор довольный,   пробормотал:
- Успокоился.
- Уснул. Отнесу его к себе на кровать.
Федор вспомнил, что старуха хотела утром печь пироги.
- Ксения, у тебя тесто на печи, поплывет скоро, не зевай. Когда встанешь стряпать?
- Что ты беспокоишься? Полежу часок – другой и встану. Еще четырех нет. Придет Павел с женой, угостим пирогами, поспею ко времени.
Старик вздохнул, сказал с сожалением:
- У Пашки у нашего детей  нет. Не народила ему Светка. А им обоим считай уж по сорок лет. Сладят ли еще?
- Светлана моложе Павла будет. Ну что же тут поделаешь, коли Бог не дал.
- Нам старикам, негоже без внуков, - дед Федор понуро опустил голову.

               

                ГЛАВА 3

Утром в кухне крепко пахло душистыми пирогами. Старуха застелила стол скатертью, разложила на блюде порезанную, густо дымящуюся ковригу. Старик принес горячий самовар, установил на середине стола и помог Ксении достать из печи последние противни с пирогами.
Пришли Павел и Светлана. Поздоровавшись, дед попросил говорить потише и не шуметь
- Ну, отец, - улыбнулся Павел, - пироги готовы?
- Готовы-готовы, снимайте пальто, проходите в кухню. Только не шумите.
- А что такое, папа? – удивилась Светлана Андреевна,- белокурая красивая женщина с веселыми голубыми глазами, всегда называвшая свекра папой.
- Погодь немного, узнаешь, - хмуро сказал Федор. - Садитесь за стол.
Светлана, любившая всякие тайны, первой прошла в кухню, оставив наедине мужа и свекра.
- Вы на машине приехали? – спросил Федор.
- Да, машина во дворе. Через часик нужно выйти по-греть мотор, морозно сегодня.
Светлана Андреевна уже пробовала пироги, делая изумленное лицо, театрально закатывая  глаза и охая от удовольствия.
- Чудесные капустники! Попробуй Паша. Не пирожки, а объеденье.
- Сейчас, только руки сполосну.
И Павел Федорович отошел к рукомойнику. Светлана с удовольствием съела еще кусочек пирога и вдруг, как бы опомнившись, спросила:
- А где мама? У соседки?
- В комнате она, сейчас придет.
- Папа, ты о чем  собирался сказать?
Светлана Андреевна неожиданно замолчала, услышав из соседней комнаты детский плач. Откинув рукой русые волосы, опустившиеся на лоб, удивленно взглянула на деда..
- Что это, папа?
- Ксения возится там с ребенком.
- С каким ребенком?
- Приперло ночью старуху, родила, - с грубой иронией ответил старик.
- Ну что за шутки, папа!
И Светлана прошла в комнату бабки Ксении.
Помыв руки, к деду вышел Павел Федорович, с интересом посмотрел на комнату, откуда все яснее раз-давался плач ребенка.
- Квартирантку с ребенком пустили?
- Куда мы ее пустим? – усмехнулся дед. – У нас всего-то две комнаты.
Павел испытующе разглядывал отцовское лицо.
- Если не квартирантка, чей же ребенок?
- Говорю, старуха ночью принесла, - снова съязвил старик.
- Брось шутить, отец!
Полные губы Павла Федоровича расплылись в широкой улыбке, серые глаза задорно блестели.
- Что, девка там, какая?
- Тебе бы только о девках думать! – и дед Федор покачал головой. – Баба своя под боком, а ты о девках. Говорю, старуха там с ребенком.
Из комнаты послышался удивленный голос Светланы Андреевны. Она вышла в кухню с ребенком на руках, бе-режно его прижимая. Ксения с волнением следила за руками Светланы, боясь, что она нечаянно, чего доброго, уронит малыша. Светлана совершенно не умела нянчить детей.
- Смотри, Паша, кто тут у нас! – сказала Светлана, показывая ребенка. – А царапина на щеке до свадьбы заживет. Правда, карапуз!
Увидев дитя, Павел Федорович выпрямился. Он был высок и широк в плечах. Недоуменно посмотрел на деда, затем на Ксению.
- Чей же малыш?
Дед Федор устало опустился на табурет.
- Ксения, - сказал он, - неси  бутылку! Давай сначала выпьем по стаканчику водки. Вот выпью и расскажу все. Без водки не могу.
Ксения ушла в другую комнату. Светлана Андреевна присела рядом с дедом, прижимая к себе ребенка. Малыш доверчиво смотрел широко открытыми блестящими глазами, изредка поводя ими по сторонам.
Вошла Ксения, поставила на стол поллитровку, присела. Дед открыл бутылку, разлил водку по стопкам.
- Будем здоровы! – он опрокинул стопку в рот.
- Пожалуй, еще, - наполнил второй раз и молча выпил.
- Хватит, Федя, погоди, не все сразу, - остановила Ксения мужа, заметив, что дед вновь посматривает на бутылку.
- А я налью!
И он налил третью стопку, выпил, вытер рот рукавом рубахи.
- Вот теперь можно и рассказать, - дед потянулся за пирогом. – Сижу я, значит, ночью возле печи и вдруг, слышу, баба где-то кричит. Подошел к окну. Никого. Почудилось, думаю. А у самого на душе дурное, неладное что-то. Мало ли теперь шпаны разной бродит, может, бьют какую женщину. Оделся, вышел – никого нет. Двор пустой, тишина кругом. Стал мимо помойки проходить, гляжу, крышка откинута, внутри белеет что-то, шевелится…
Федор тяжело вдохнул и снова потянулся за бутылкой.
- Из помойки он ребенка вытащил, - сказала Ксения.
Дед Федор кивнул опущенной головой, подтверждая.
Светлана Андреевна ужаснулась, глаза ее сделались суровыми, руки задрожали.
- Неужели это правда?
Дед Федор со злостью выругался матом. И сказал:
- Видишь, какой шрам у него на щеке? Порезался он, видать, стекол да банок там всяких…
Павел Федорович провел платком по вспотевшему лбу. В кухне от протопленной печи шел жар.
- Отец,, ты случаем не заметил в окно, кто его туда бросил?
- Я же говорю, не видел никого, а видел бы, - дед покрутил кулаками, - голову бы оторвал стерве.
- Что нам теперь с ним делать? – спросил Павел.
Дед Федор поднял порядком захмелевшую голову, глаза его туманно блестели.
- Я думаю так, - сказал он, - если ребенок брошенный, значит, ничейный. Значит, его можно усыновить.
Светлана Андреевна вопросительно взглянула на старика. Не было ничего желание для нее, чем иметь сына, случай давал надежду.
- Может, мы его действительно усыновим?
- Что ты, - возразил Павел Федорович.  - Кто нам его отдаст?
- Но он же брошенный, - вмешалась Ксения. - Матка, видать, отказалась от него, сгубить хотела.
- Вы хоть понимаете, как это делается? Сколько разных справок, бумаг нужно собрать, чтобы усыновить ребенка. Насколько мне известно, подобными вопросами занимаются в горисполкоме, а не в роддоме.
- Какие нужны справки, я знаю, - настаивала Светлана Андреевна. - Справку о составе семьи, о заработной плате будущих родителей, о состоянии их здоровья…
- Погоди! – перебил дед Федор, строго взглянув на Павла пьяными глазами. – Ты чего ерепенишся, сынок? Можно сказать, счастье привалило, ребенка бог послал, а ты отказываешься.
- Не отказываюсь я, отец,  не отказываюсь! Все дело в том, что мы все еще не знаем ничего об этом младенце. Чей он? Как попал в эту яму? Кто его родители? Может, он по глупой случайности оказался в этой помойке?
- По какой такой глупой случайности? Ты в уме?! – вспыхнул дед. – Не хочешь   взять ребенка так и скажи!
- Ты опять не понял меня, отец. Я считаю, нужно сообщить в милицию. Может, ребенок краденый. Может, его давно ищут. И в роддом нужно сообщить. Они-то наверняка знают, кто мать этого малыша.
- Вот чего, Павел, вызывай «скорую помощь», - сказал старик. - Мальцу нужно сделать  перевязку. Сгоняй на машине до телефонной будки, позвони.
- Я могу отвезти его в детскую поликлинику.
- Не надо, - испугалась Светлана Андреевна. - Там спросят,  чей ребенок? Кто мать, отец? Что ты ответишь?
Павел Федорович усмехнулся, отпил глоток остывшего чая. Взглянул на супругу, беззлобно, с горечью сказал:
- Странные вы люди. Найдется его мать, и ребенка все равно заберут.
- А если не найдется? Тогда он останется у нас, и я буду его матерью, а ты, Павлуша, отцом.
- Молодец, девка! – поддержал дед Федор.

                ГЛАВА 4

«Скорая» приехала через полчаса. Из машины вышла средних лет худенькая женщина с узким, острым, как у ежика, лицом, одетая в шубку, из- под которой виднелся белый халат. Семеня короткими ногами, обутыми в валенки,  вошла в дом, сняла в прихожей шубу.
Ее встретил старик.
- Где больной?
- В комнате. Дозвольте, помогу вам, - сказал дед.
- Нет-нет, я сама.
Врач с чемоданчиком прошла в комнату.
Ребенок лежал распеленатый  на старухиной кровати. На щеке его запекся кровью прямой рубец. Склонясь над ним, Ксения наблюдала, как он забавно выбрасывал вверх пухленькие ножки, неосмысленно глядя в потолок. Доктор присела на край кровати, раскрыла чемодан, стетоскопом прослушала грудь и спину ребенка, приложила руку ко лбу, спокойно вздохнула, не выразив ни глазами, ни вздохом ни малейшей тревоги.
Ксению удивило ее спокойствие, она все же волновалась.
- Как же, доктор? Ладно ли все?
- Похоже, воспаление легких, - сказала врач. - Температура,  хрипы.
Стоявшие рядом Павел Федорович и Светлана Андреевна переглянулись. Павел Федорович опустил глаза, нахмурился, осуждающе сказал деду:
- Нужно было сразу вызывать «скорую».
Старик фыркнул винным перегаром прямо в лицо Ксении. Старуха поморщилась и отвернулась, что-то зло пробурчала.
- Нам, старикам, не добежать до телефонной будки, - сказала она. - Да и боязно среди ночи.   Шпаны много,  того и гляди…
Доктор уложила инструменты в чемоданчик.
- Ребенку необходимо стационарное лечение. Положим его в больницу вместе с матерью.
- Вы… вы хотите увезти его? – взволнованно проговорила Светлана Андреевна.
- А что же вы хотели? Болезнь грудного не шутка. Одевайтесь, поедем в больницу.
- Но, видите ли, я не мать…
- Как? Где же тогда мать?
Старик хотел было рассказать историю появления ребенка, но Ксения, все время переживавшая, чтобы он не наболтал спьяну чего лишнего, выпроводила старика в другую комнату. Вернувшись, она узнала, что Светлана с Павлом уже поведали врачу, что ребенок найден ночью в помойной яме.
- Почему вы не позвонили сразу? – возмутился  врач. – Он же мог умереть. Тем более, щеку порезал. Нужно немедленно чистить рану и накладывать швы.
Малыша запеленали, тепло закутали в одеяло. Павел Федорович вынес его к автомобилю. Светлана Андреевна удобно уселась в салоне «скорой помощи», приняла ребенка из рук мужа. Машина тронулась…
               
               

                ГЛАВА   5

Светлана и Павел Старховы жили в двухкомнатной квартире в центе города. Обстановка в комнатах была скромной, хотя денег у четы хватало, чтобы жить роскошнее.   Павел Федорович, работал механиком в городской автоколонне. Вернувшись с работы, он лежал на диване и читал свежие газеты.
- Павел, ты спишь? – услышал он голос Светланы Андреевны.
- Какой тут сон! Думаю все.
- О чем, интересно знать?
- Ты не догадываешься?
Светлана Андреевна предположила, что муж опять подозревает ее в измене. Хотя он никогда откровенно не говорил о своих подозрениях, но она это чувствовала.  И вполне возможно, что он случайно видел, когда она проезжала на черной «Волге» со своим любовником, еще не старым полковником, служившим в штабе городского гарнизона. Однако Светлана Андреевна сохранила спокойствие, свойственное хитрым и умным женщинам, и даже улыбнулась, выразив на лице легкое недоумение.
- Не понимаю, что ты имеешь в виду?
- Я имею в виду малыша, который в больнице.
- Мы не навещали его уже два дня. Завтра надо бы съездить к нему. Ты приди, пожалуйста, пораньше с работы, не задерживайся.
- Постараюсь. Он, бедный, наверно, соскучился, ждет нас.
- Он еще ничего не понимает.
- Понимает, - возразила Светлана Андреевна. - Я вижу по его глазам, он признает меня, когда видит мое лицо.
Стархов усмехнулся, ничего не сказал. Он надеялся, если им удастся усыновить ребенка, жена перестанет  изменять ему. С ребенком ей прибавится хлопот, и она, может быть, постепенно образумится, забудет о своем любовнике.
- Павел, я на работе уже думала, как нам легче усыновить ребенка. Нужно сходить к Аркадию Николаевичу. Он председатель горисполкома, он нам поможет.
- Каким образом?
- Вопросы об усыновлении детей всегда рассматривал горисполком. Комиссия решает передать ребенка на усыновление в чью-то семью или нет. А  Аркадий Николаевич – солидная персона в исполкоме,   должен помочь.
- Полагаешь, от него зависит решение?
- Ах,  не разбираюсь я в этих делах! – отмахнулся Павел Федорович. – Лучше сходи одна, ты все-таки женщина, тебе легче.
Светлана Андреевна с досадой заметила:
- У тебя на уме одни машины и гаражи! А что посерьезнее – так сразу Светлана! Аркадий Николаевич твой школьный товарищ. Тебе и надо с ним поговорить.
- Товарищ!.. Мы с ним поссорились на прошлой неделе.
- Слышала, из-за чего вы поссорились. Молодой шофер из твоей автоколонны грузовиком случайно зацепил его служебную «Волгу».
- Случайно, говоришь? Там ремонта на месяц. Кстати, откуда тебе это известно?
- Наталья сообщила. Жена Аркадия Николаевича.
Павел Федорович задумался.
- Почему бы тебе не поговорить о ребенке с Наташей? Она твоя подруга. Вот бы ей и передать о твоей просьбе мужу.
Светлана взглянула на него с укором.
- Ты всегда надеешься только на меня!
 «Может быть, Светлана потому стала изменять мне, что я часто не считаюсь с ее мнением, - подумал Стар-хов, -  и в последнее время уделяю ей действительно мало внимания».
- Вместе сходим к Аркадию, - сказал он хмуро.
- Я уверена, он поможет нам усыновить малыша, - радостно произнесла Светлана Андреевна. - Помнишь, когда мы просили помочь с квартирой в центре города, он, не раздумывая, дал нам ордер как старым друзьям…

                ГЛАВА   6               

Утром Стархову позвонили и попросили срочно явиться на работу.
Когда супруг вышел, Светлана Андреевна задумалась. «Безвольный мужик, Павел! Сказали ему про аварию, и он сорвался и укатил. Ведь сегодня выходной день, был заранее запланирован. Слабохарактерный он… Вот Сергей Николаевич, Сережа – другое дело! Он уж сумеет постоять за себя. И характер у него – кремень! Правда, он часто поступает опрометчиво, но это было бы поправимо, если бы я стала его женой. Ах, как он желает этого! А все же мне Сережу жаль! Он отличный солдат для армии, но в жизни он такой же, верно, беспомощный».
Перекусив на скорую руку, Светлана Андреевна вышла из дома.
Подошел автобус. Светлана Андреевна, проехала две остановки, вышла у детской больницы. Спросив разреше-ния у дежурного врача, прошла в палату. В комнате было шесть кроватей; на них сидели и лежали женщины с детьми. В углу палаты стояла маленькая детская кроватка, в ней лежал ее несчастный младелец. Он не спал, равнодушно смотрел блестящими глазами вверх. Поздоровавшись с женщинами, Стархова подошла к малышу, а в груди у самой все трепетало от волнения.
- Как славно у вас, - сказала она, оглядевшись, - цветы на подоконниках.
- Мужья приносят, - улыбнулась красивая черно-волосая женщина, похожая на цыганку.
- Вы  возьмите ребенка на руки, - сказала другая жен-щина.
Эти женщины знали, что Стархова была робкой, и видели, что она их стесняется, что теряется и толком не знает, как обращаться с ребенком.
- Возьми, возьми его на руки, - сказала третья, полная, сероглазая молодая дама, державшая на руках свое дитя.
Стархова подняла малыша из кроватки. Одна женщина уступила ей свою кровать, и они вместе на этой кровати распеленали ребенка. Пеленки были мокрыми. Светлана Андреевна осторожно вытерла ножки и попку мальчика полотенцем и поцеловала его в животик. Малыш вдруг заплакал. Она стала успокаивать ребенка, взяв его на руки и нежно прижав к себе.
- Не нашли еще ту, которая бросила его? – спросила сероглазая.
- Нет, - тихо ответила Светлана Андреевна.
- Теперь ее не найдешь. Она, наверное, давно из города уехала. Приезжала, видать, сюда специально, чтобы родить, а потом кому-нибудь подбросить. Знаю я  этих «кукушек»!
- Чем иметь такую мать, лучше вообще не иметь ее, - сказала лежащая на кровати молодая женщина.
- И то правда! – поддержала «цыганочка», - этому ре-бенку все ровно житья не было бы с дурной матерью.
Прижимая к себе ребенка, Светлана Андреевна смущенно смотрела на говоривших и чувствовала себя как-то неловко. Ей казалось, что они не понимают ее чувств к этому маленькому существу и будто нарочно говорят о матери-«кукушке».
- Вы действительно хотите его усыновить? – спросила беременная, с любопытством разглядывая Стархову.
Стархова,  немного растерявшись, с трудом ответила:
- Хочу.
- И правильно! Ребенок здоровый, симпатичный, ему обязательно нужна мать. Иначе он станет бездомным. По детским домам и приютам не жизнь, а мука!
- Жалко этих детдомовских, - сказала сероглазая жен-щина.- Они бедные, ходят по городу, как оборванцы. Неужели в детском доме нет приличной одежды? Страна богатая, уж можно позаботиться!
Беременная взглянула на говорившую с недоумением. И рассудила:
- Откуда в детдоме приличная одежда? Они носят об-носки друг после друга. У меня одна знакомая работала в детдоме воспитателем, рассказывала, как там живут ребята. Их даже кормят не так, как мы кормим своих детей. Разносолов всяких и сладостей они почти не видят. Но это еще ничего. А вот что еще говаривала  знакомая… Они там часто дерутся между собой. Страсть! Старшие, так сказать, матерое хулиганье, что выросли на жестокости, учат этой жестокости младших – восьми – десятилетних ребят. Специально устраивают драки между ними и смотрят, как те до крови колотят друг дружку.
- Прямо, как в волчьей стае, - ужаснулась сероглазая, - но я не слышала о такой жестокости в детдомах.
- Этакое творится в Устюженском приюте… Говорят, там, что ни воспитанник, то вор или картежник.
Светлана Андреевна обернула малыша теплым одея-лом, и, поцеловав его в лобик, положила в кроватку. Склонилась над ним, задумчиво улыбнулась. Она вспомнила сейчас ребенка своей подруги, работавшей вместе с нею в магазине. Вспомнила, как ухаживала за ним целых три дня, пока подруга ездила в Москву по делам; подумала что теперь у нее будет свой ребенок, и она, наконец, испытает материнское счастье.
В палату вошла молоденькая медсестра.
- Малыша пора кормить, - сказала она.
- Позвольте, я сама, - попросила Светлана Андре-евна.
Медсестра передала ей бутылочку с молочной сме-сью и ушла. Почувствовав во рту соску, малыш стал жадно сосать. Наевшись, он языком вытолкнул изо рта соску и сонливо закрыл глаза. Стархова поставила бу-тылку на стол.
- Теперь будет спать спокойно, - сказала сероглазая, подойдя к кроватке и посмотрев на ребенка. - Не проснется, пока снова не захочет есть.
«Цыганочка» тоже подошла к кроватке.
- Тихий у вас ребеночек, - сказала она. - Можно позавидовать вам. А у меня такой крикун. И спит плохо…
«Тихий у вас ребеночек», - не раз повторила в созна-нии Стархова добрые слова. Как приятно они тронули ее! Никто никогда не говорил ей так.
Попрощавшись с женщинами, Стархова вышла из палаты и направилась в кабинет главного врача. Полный, добродушный на вид главврач, поправив очки, предложил присесть.
- Я зашла спросить о здоровье ребенка.
- Страшное уже позади, - сказал доктор. - Недельки через две этого ребенка мы выпишем.
- Значит через две недели я смогу забрать младенца?
- Сможете ли взять, не знаю, - главврач снова по-правил очки. - Как решат в отделе по охране прав детства..
Стархова нерешительно произнесла:
- Я надеюсь, что ребенок все же будет моим.

                ГЛАВА  7

Избавившись от ребенка, Катерина Белова выехала в Новгород. Она сидела в купейном вагоне поезда «Ленин-град – Новгород» и думала ужасах той морозной ночи, когда так жестоко расправилась со своим младенцем. Прошел уже месяц, но совесть мучила ее. Часто, закрывая глаза, она видела пустой заснеженный двор, поленницы дров возле сарая, яркий диск луны и темное, блестящее стеклом и консервными банками дно выгребной ямы. Вспоминая все это, она вдруг отчетливо слышала младенческий плач – пронзительный плач замерзающего на руках совершено голого ребенка. Ка-терина в страхе открывала глаза и тихо дрожала от мучи-тельных видений. «Это ужасно! Ужасно! – повторяла она. – Как я могла? Боже, прости меня, если сможешь! Прости! Лучше накажи!.. Найди мне наказание, мучительное… найди!.. Ты все видишь, ты поймешь мой поступок! Прошу тебя, накажи!..».
И снова перед ее глазами появляется небольшой городок под Ленинградом, куда она выезжала намеренно, чтобы родить и оставить в нем ребенка; появлялся двор на окраине городка и помойка… « Господи! Придумай кару мне, накажи, но помоги забыть все это, помоги!..»
Катерина Белова была необыкновенно привлекатель-ной: большие голубые глаза, великолепные темные брови, полное круглое лицо. Волосы русые и пышные, свободно спадающие на плечи. Особую прелесть лицу придавали маленький, слегка вздернутый носик и длинные чудные ресницы.
Поезд покачивало. За окном мелькали дома незнакомой станции, переезды с закрытыми шлагбаумами и стоявшими на дорогах машинами. Попутчица – пожилая женщина, одетая в черное теплое платье, что-то вязала. Ее сухие, тонкие пальчики ловко перебирали вязальные спицы. Она была худощава, лицо спокойно и вместе с тем серьезно. За два часа пути она не обмолвилась ни словом, лишь изредка поднимала глаза на Белову или смотрела в окно. А Катерина сейчас остро испытывала потребность поговорить с кем-нибудь , хотя бы немного облегчить не оставляющее ее чувство вины. И, может быть, поговорив с этой незнакомой жен-щиной и рассказав ей о своей нескладной жизни, она успокоилась бы немного. Но молчаливая женщина пока никак не проявляла желания побеседовать с ней.
В купе вошел проводник – молодой, с черными тонкими усиками . в руках у него были стаканы с чаем. Увидев Катерину, он улыбнулся. Белова отвернулась к окну. Со своей слащавой улыбкой он почему-то был ей противен.
- Чай пить будем? – спросил проводник.
Женщина в черном отложила вязанье, убрала со стола клубок ниток, освобождая место, поблагодарила:
- Спасибо!
- А вы, девушка? – проводник снова улыбнулся.
- Поставьте…
Катерина принялась рыться в сумочке, лишь бы не смотреть на проводника.
- Будьте добры, еще сахарку, - попросила женщина.
- Сахар по порциям. Лишнего, к сожалению, не име-ем.
Когда проводник вышел, Катерина предложила:
- Возьмите мой. Я пью без сахара.
- Ну что вы, нет-нет…
Женщина смутилась, но сахар все же приняла. По-мешав чай, она внимательно посмотрела на Катерину, будто в чертах ее лица увидела что-то примечательное. На вид ей было лет семьдесят. Катерину немного пугал ее проницательный взгляд. Казалось, эта старая женщина, глядя в глаза Катерины, видела ее черную грешную душу.
- Вы так смотрите… - смутилась Белова.
- Простите.
Женщина с задумчивым видом отпила глоток.
- люблю наблюдать за лицами людей. Они о многом говорят…
Катерину ее  слова напугали. «Неужели она догадывается о моем преступлении?». И она робко, с наигранной иронией спросила:
- Вы что-то прочли на моем лице?
Женщина вновь отпила глоток чая.
- Да. Вы знаете, мне кажется, что-то гнетет вас, ваша душа неспокойна.
От нахлынувшего волнения Катерина не знала, куда спрятать глаза. Стыд жег лицо.
- Я вижу, вас угнетает страшный грех, - убежденно сказала женщина, заметив ее смятение.
Набравшись смелости, Катерина посмотрела на попутчицу. «Странная женщина! Уж не колдунья ли?»
- Кто вы?
- Я? – Секунда молчания. – Я, дочка, монахиня.
- Монахиня? Но вы одеты… На вас обычное платье…
- Я сменила одеяние, потому что отправилась в даль-нюю дорогу, к сестре. Она больна…
Белова слегка кивнула головой, показывая, что пони-мает ее.
- Ваша сестра живет в Новгороде?
- Да. Но она не монахиня, - улыбнулась женщина.
Увидев ее доброжелательность, Катерина немного ободрилась.
- Вы едете издалека?
- Из Прибалтики. Там, в лесной глуши, наш мона-стырь.
- Я никогда не видела живых монахинь. Я даже не знала, что существуют еще монастыри с монахинями. Мне казалось, что все монастыри давно стали памятниками истории и все они пустуют.
Слова Беловой монахиню огорчили, лицо стало еще суровее. Она негромко сказала:
- Люди не ведают, что творят. Посягать на Божьи обители – великий грех!
И монахиня трижды перекрестилась…
За окном проносился лес. Сквозь заснеженные ветви елей и сосен мелькало солнце. Погода была чудесная.
- Большая Русь… - задумчиво сказала Катерина, глядя в окно.
Монахиня посмотрела на бегущие стволы деревьев, на бледно-голубое солнечное небо, на заснеженную дорогу, тянущуюся возле самого леса. Когда лес кончился, дорога вышла к селу; открылось большое поле, а на краю поля брошенная колхозная техника, занесенная снегом. В некоторых домах села окна были заколочены накрест досками. У одного дома стоял ржавеющий трактор с выбитыми стеклами, полу разо-бранный, давно забытый и никому не нужный.
- Большой Руси нужен мудрый хозяин.
И монахиня тихо вздохнула, принялась вновь за вяза-ние; изредка поглядывала на Катерину с затаенным интересом, замечая в ее лице желание продолжить раз-говор.
- Как твое имя, дочка? – спросила она.
- Катя.
- Катерина, - монахиня помолчала. – Хорошее имя. У сестры моей дочь тоже назвали Катериной. Но пожила она не много – три месяца с рождения. Померла… Царство ей небесное.
Она перекрестилась и поклонилась в сторону окна.
При упоминании о ребенке в сознании Беловой вновь возникли прежние тяжелые видения… Ей захотелось перекреститься подобно монахине, но неумение и вместе с тем смущение мешали ей. Катерина низко опустила голову, пряча взгляд.
Монахиня, заметив в ней резкую перемену настроения, сочувствующе сказала:
- Не мучайся так, Катя. Расскажи мне, что тревожит тебя? Ты почувствуешь, что на душе станет легче.
Катерина ждала, что монахиня спросит ее об этом; она очень хотела рассказать ей о своем грехе. Но теперь, когда монахиня готова была выслушать ее, боязнь не давала говорить. Ведь сказать о том, как она расправилась со своим ребенком, - страшно! Да и простит ли ее Бог после раскаяния? «Эта монахиня ближе к Богу, я должна рассказать ей, должна!».
Катерина, никогда раньше не вспоминавшая о Боге и не верившая в него, теперь пыталась убедить себя что бог есть, он существует, невидимый и неосязаемый… Он следит за жизнью людей и выносит им свои приговоры: одним – болезни или смерть за грехи земные, другим – радости и счастье за чистые души. В Катерине обострилось чувство вины, и она готова была молиться и верить в божью милость, лишь бы он простил ее страшный грех. Ведь он видел все той ночью, это он вселил в нее душевную не проходящую боль и ожидает теперь искреннего раскаяния.
- Не бойся, дочка, поведай, - повторила монахиня.
- Это страшный грех мне трудно, - произнесла Катерина.
Она всем сердцем желала верить в то, что, рассказав монахине об ужасах морозной ночи, она облегчит свою душу, но страх сейчас был сильней…
- А ты наберись смелости, - помогала монахиня, - и поведай обо всем с самого начала. Так легче перейти к главному.
Катерина склонила над столом голову, и пышные волосы ее рассыпались вниз.
- Раньше я жила в деревне под Новгородом, - начала она, - жила вместе с отцом и матерью. Они работают в совхозе. Там, в деревне, я закончила восемь классов и по-ехала в Ленинград поступать в хореографическое училище, но не прошла по конкурсу. А танцевать так хотелось! Еще учась в школе, часто мечтала стать известной балериной. И в деревне по глупости всем разболтала, что непременно стану известной. Но, видать, не судьба, полтора балла не набрала, не приняли…
На миг ясно представив все пережитое, она грустно улыбнулась.
- Мечта не сбылась. Возвращаться в деревню было стыдно. Мои родители ждали будущую балерину, да и в деревне – тоже. Представьте, как бы надо мной надсмехались в деревне, если бы я вернулась, не поступив в училище. «Гляньте, наша Белова – балерина! Работала бы лучше дояркой на ферме вместе с матерью». Подумала я и решила: в деревню не вернусь. Осталась в Ленинграде, поступила рабочей на завод. Поселили меня в общежитие, дали лимитную прописку, и жила так два месяца, трудилась. А потом…
Она мучительно выдохнула и вновь опустила раскрасневшееся лицо.
- Я встретила девушек. Их жизнь казалась мне безза-ботной и красивой. И я втянулась… Ходила по рестора-нам, любила мужчин… Словом, этих девушек называют женщинами легкого поведения. С работы меня уволили за прогулы. И я не пыталась больше устраиваться на работу. Денег у меня было достаточно; снимала комнату у одной доброй тетки, которая не знала, чем я занималась, и всегда удивлялась почему я работаю только в ночную смену.
Заметив в дверях вошедшего проводника, Катерина замолчала. В руках он держал блок сигарет.
- Сигарет не желаете?
- Нет-нет, благодарю вас, - холодно произнесла монахиня.
Проводник посмотрел на женщин, что-то недовольно пробормотал и вышел.
Монахиня приготовилась слушать Катерину. Но Катерина потупила взор и о чем-то задумалась.
- Грешна ты, дочка, видит Бог, - сказала монахиня, - жизнь твою последних лет праведной не назовешь…
Беловой трудно было смотреть в глаза старой женщине. Дрожащими пальцами она убрала с плеч распустившиеся волосы и тихо вздохнула.
- Не знаю. Не думала ни о чем тогда.
В сознании застряли слова: «Не думала ни о чем тогда». И исповедь эта показалась какой-то фальшивой. Ведь она, Катерина, бросив ребенка и, мучимая угрызениями совести, однако не испытывала никакого желания расстаться с прошлой жизнью проститутки. Напротив, она все это время старалась утешить себя, что история с ребенком скоро забудется, душевные боли пройдут, и она снова сможет зарабатывать на жизнь, торгуя своим телом. Эта мысль казалась ей теперь дикой и неуместной, но она, крепко втянувшись в разврат по глупости своей юной, уже не замечала в подобном образе жизни ничего предосудительного для себя. «Многие так живут, - думала она, - даже некоторые замужние женщины подрабатывают тайно от своих мужей». Катерина удивилась своему откровенному признанию. «Зачем я рассказываю все это? Да и раскаиваюсь ли я в том, какой виду образ жизни? Ведь все продолжиться… Не собираюсь же я гнуть спину на совхозной ферме. Но я раскаиваюсь. Раскаиваюсь! Я виновата в гибели своего ребенка».
Монахиня молча разглядывала красивое лицо Катерины, пытаясь понять ее.
- Сердце мне подсказывает, что ты, дочка, утаиваешь от меня главное. Расскажи, не держи в себе.
- Я сказала все…
Изложив то, что считала не столь важным в раскаянии, Катерина боялась теперь признаться именно в самом главном, в самом страшном. «Все перепутала, все! Нужно было сказать только самое главное. А я наговорила столько, что, если расскажу еще и о ребенке, она спросит меня: зачем ты живешь? Ты, грешница, погубив дитя, еще пытаешься жить?
Опустив сухие руки на колени, монахиня медленно откинулась на стенку купе, и устало закрыла глаза. Катерина испугалась. Ей подумалось, что монахине стало плохо,  она поднялась, чтобы помочь ей. Но женщина открыла глаза…
- Я буду молиться за тебя, дочка.
Белова с тревогой подумала, что монахиня догадалась сама о конце утаенной истории, и поняла, что у Катерины был ребенок.  Испугавшись своего предположения, Катерина забилась в угол, глаза ее широко раскрылись.
- Ты грешна, Катерина, - тихо проговорила мона-хиня. - В церковь, ступай в церковь к батюшке. Исповедуйся… Иначе, не будет тебе покоя, сгинешь и имени твоего не останется…
               
                ГЛАВА  8
Старховы на своем «Жигуленке» подъехали к дому, в котором проживал председатель горисполкома Аркадий Николаевич Муров. Позвонили в квартиру. Дверь открыла Наталья Павловна, красивая, стройная женщина, ровесница Светланы Андреевны.
- Светлана! Павел! Вот приятная неожиданность!
Женщины прошли в комнаты. Павел Федорович, не любивший слушать женских пересудов, зашел в кухню, открыл форточку, закурил; стал обдумывать разговор, который предстоял с Муровым, мужем Натальи Павловны.
Квартира была большой: ковры на полах, вся мебель импортная, из красного дерева превосходного качества, со вкусом расставленная во всех шести просторных комнатах.
Наталья Павловна показала Старховой новые сережки с бриллиантами, купленные в заграничной поездке. Свет-лана Андреевна перед зеркалом примерила серьги и с восхищением сказала:
- Шикарно живешь, Наташенька!
Наталья Павловна улыбнулась, искоса поглядела на подругу.
- Какое уж тут шикарство? Приличного автомобиля нет.
- У вас же есть «Волга».
- Рухлядь! – сказала Наталья Павловна, тряхнув головой с черными крупными кудрями. - Нашу «Волгу»,  пока окончательно не развалилась, пора кому-нибудь продать.
- Но машина почти новая! Насколько мне известно, вашей «Волге» всего два года.
- Ну и что? Продадим ее, купим японскую «Тойоту». Иностранная машина престижнее, сама понимаешь.
- Но где вы купите «Тойоту»?
- За границей. Аркадий скоро поедет в командировку в Японию, там купит.
Светлана Андреевна многозначительно заметила:
- У вас такие связи!
- А как же иначе? – просияла Наталья Павловна. – Я скоро буду женой «Первого». Слышала?
- Ты не шутишь? Он же у тебя в горисполкоме…
- Его переводят в горком, Первым секретарем. Старика «Первого» на пенсию провожают через месяц.
- Счастливая ты, Наташа!
Польщенная Наталья Павловна проговорила:
- Ты не представляешь, быть за мужем за солидным руководителем – такая тоска! Мы же с ним почти не видимся. Приходит с работы – и сразу за письменный стол. Читает бумаги, пишет, кому-то звонит… Кстати, где твой муж?
- Кажется, в кухне. Курит.
- Ах, в кухне! Я думаю, куда он запропастился. Пойдем, я угощу вас кое-чем вкусненьким.
Неожиданно из спальной комнаты послышался дет-ский плач. Наталья Павловна встрепенулась, глаза ее радостно заблестели.
- Татьяна проснулась! Сейчас покажу тебе нашу малютку, чудная девочка!
И Наталья Павловна повела Стархову в детскую спальню. Светлана Андреевна склонилась над ребенком, лежащим в маленькой кроватке с высокой боковой сетчатой стенкой.
- Какая прелесть! – восторгалась она. – Мурова Татьяна Аркадьевна! Звучит?
- Звучит! А личико какое миленькое! Красавица!
Стархова с умилением разглядывала ребенка, а у самой в душе было отчаяние от собственной несостоятельности стать матерью…
В прихожей тихо хлопнула дверь. Мурова подняла голову.
- Наверное, Аркадий пришел.
Сунув ребенку в руку погремушку, она со Старховой прошла в кухню. Аркадий Николаевич уже о чем-то разговаривал со Старховым.
- Светланочка, - с шутливым укором произнес Му-ров. - Вы нас совсем забыли,  даже в гости перестали заходить.  Нехорошо! И Аркадий Николаевич поцеловал ее в щеку.
- Очаровательная жена у тебя, Паша! – говорил он. – И похудела немножко, но, знаешь, и похорошела. Худоба иногда красит.
- А вы все прежний, Аркадий Николаевич, - заметила Стархова. -  Флиртуете с женщинами.
- Где уж! Постарел я. Да и жена у меня стро-о-огая!
Наталья Павловна усмехнулась, посмотрела в лукавые глаза мужа.
- Кто его знает, может, и флиртует. Домой всегда возвращается поздно.
- Где уж нам, - вздохнул Аркадий Николаевич. -  Отошла коту масленица.
Наталья Павловна вынула из гарнитура чайный прибор, порезала торт, разложила по тарелочкам. Все расселись за столом. Светлана Андреевна посматривала на мужа пытливым взглядом, словно спрашивая, начать ли разговор о ребенке? Павел Федорович лишь пожимал в ответ плечами.
- Что это вы так загадочно изъясняетесь? – заметил Аркадий Николаевич, разглядывая Старховых своими темными, глубоко посаженными глазами.
Павел Федорович несмело проговорил:
- Есть у нас, Аркадий, один непростой вопрос. Может, выйдем, покурим?
Аркадий Николаевич взял сигареты, и они вышли на лоджию. Муров был невысок ростом, но крепкого сложе-ния. Стархов чувствовал себя неловко, когда смотрел в крупное, солидное лицо Мурова, - все-таки Муров исполкомовский туз, хоть и бывший школьный друг.
- Аркадий, - Стархов выдержал паузу. - Мы со Светланой хотим усыновить мальчика.
Муров равнодушно пожал плечами.
- Что ж, хорошее дело.
- Читал, наверное, в городской газете писали о младенце, который был найден в помойке?
- Читал. Но этого младенца вряд ли вам удастся усыновить.
- В чем трудности?
Аркадий Николаевич задумался, плотно сжав губы.
- У ребенка нет матери. А без разрешения матери ре-бенка усыновить невозможно.
- Как так? – заволновался Стархов. – Ведь малыш ни-чейный.
- Поэтому его и невозможно усыновить. Его направят в Дом ребенка. Есть закон, который не позволяет усыновлять детей, если эти дети не отказные.
- Что значит «отказные»?
Муров бросил сигарету в урну. И сказал:
- Если мать отказывается от своего ребенка еще в роддоме, она обязана написать «отказную». В том случае мы можем передать ребенка другой семье. А от этого ребенка, как ты знаешь, мать не отказалась.
- Она же его бросила!
- Ну и что? Ведь заявления нет, что она отказывается. Допустим, вы усыновите его, а мать скоро объявится и потребует у вас ребенка. И вы обязаны будете вернуть ей его.
- Но есть же суд! – возразил Стархов.
- Суд тебе не поможет. Немало случаев, когда суд возвращает детей бывшим распутным матерям. Женщины в юности часто глупы и наивны. Становясь старше, некоторые исправляют ошибки молодости. И они сумеют, будь уверен, убедить суд в своей правоте.
Стархов в отчаянии смял сигарету меж пальцев.
- Значит, дело безнадежное.
- Ты склонен все драматизировать, Павел. Советую прийти в горисполком в отдел опеки и попечительства и записаться в очередь на усыновление отказного ребенка.
- Но Светлане нужен именно этот, брошенный… Ты председатель горисполкома, ты сможешь помочь нам?
Аркадий Николаевич задумчиво облокотился на перила.
- Я не могу ничего гарантировать. Могу пообещать, если малыша передадут в Дом ребенка, вы сможете иногда брать его к себе домой. Говоришь, Светлана крепко привязалась к нему?
- Она обожает этого ребенка, навещает его в детской больнице каждый день!

                ГЛАВА   9

Заведующая магазином «Электротовары» Светлана Андреевна Стархова вышла из магазина последней. Включила сигнализацию, попрощалась с девушками-продавщицами. В эту минуту к магазину подъехала черная «Волга». Светлана Андреевна обратила внимание на автомобиль и пошла по тротуару с таким видом, будто вовсе не знакома с человеком, сидящим в машине. «Волга» тронулась и медленно поехала за ней. Когда Светлана Андреевна свернула за угол, «Волга» обогнала ее и остановилась у обочины. Стархова подошла, открыла дверцу, села на заднее сиденье рядом с полковником, одетым в военную шинель и каракулевую шапку, надвинутую на брови. За рулем сидел молодой солдат – личный водитель полковника.
Стархова, привыкшая свободно разговаривать в присутствии водителя, зная, что водитель надежно хранит любовную тайну своего командира, рассержено сказала полковнику:
- Сколько раз повторять, не подъезжай к магазину! Девчата-продавщицы все видят. Ты понимаешь, что ставишь меня в неловкое положение?
Полковник улыбнулся черными, задорно блестящими глазами, чуть приподнял папаху с бровей и виновато ответил:
- Прости, дорогая!
Водитель вывез их на окраину города, остановился возле дома, в котором проживал полковник. Выйдя из машины, полковник протянул руку Светлане Андреевне. Захлопнув дверцу, сказал водителю, чтобы заехал за ним через три часа.
В прихожей помог ей снять шубку. Замки на зимних сапожках расстегнул сам и разул с ее красивых ног, стоя перед ней на одном колене. Светлана Андреевна тем временем освободила его голову от папахи, пригладила чуть взъерошенные черные волосы.
- Ты у меня совсем еще молоденький, Сереженька!
- С сединой на висках… - с небольшой грустью в голосе сказал полковник, вставая и прикасаясь скуластым, загоревшим лицом к ее румяной, гладкой щеке.
Поцеловавшись, они прошли в комнату. Следуя за ней, полковник заметил, что она вздрогнула, словно от озноба.
- Замерзла?
- На улице ужасно холодно!
Стархова удобно устроилась в кресле.
В мундире полковник выглядел статным: был не широк в плечах, но строен, имел прекрасную молодцеватую фигуру. Он вынул из холодильника бутылку коньяка, принес на столик рюмки, шоколад. Налил коньяку.
- Выпей, согреешься.
Светлана Андреевна пригубила, откусила шоколадку.
- Светлана, скажи, ты решилась?
Она подняла задумчивые глаза.
- О чем ты?
- Ты же знаешь, что я больше всего жду от тебя. Ты обещала, что скажешь о своем решении сегодня. Я гово-рю о твоем разводе с Павлом.
Светлана отвела неспокойный взгляд.
- Все изменилось, Сережа. Все, все…
- Что это значит? – встревожился полковник.
- Я не могу сейчас просить Павла о разводе.
Светлана Андреевна окинула рассеянным взглядом гостиную комнату. Полированная мебель отливала светом от хрустальной люстры; в огромном чистом зеркале, стоящем в углу, отражалась стройная фигура полковника. Она печально улыбнулась, увидев в зеркале его спину.
- Сережа мы с Павлом решили усыновить ребенка.
Она опустила ресницы, будто чувствовала  себя виновной в том, что не сможет стать его женой.
- Ребенка? – удивился полковник.
Выпив коньяк, Светлана Андреевна сказала с волнением:
- В детской больнице есть ребенок. Мать неизвестно куда исчезла. Вот этого малыша мы с Павлом и хотим усыновить.
- Это новость! – произнес полковник озадачено. – Светлана, ты стала ко мне равнодушна потому, что тебя теперь больше заботит этот ребенок?
- Да, Сережа. Ты знаешь, что я хочу иметь собст-венного ребенка.
- Тогда я не понимаю, почему ты решила остаться с Павлом? Может,  ты думаешь, что я буду против усыновления?..
- Не знаю…
Сергей Николаевич облегченно откинулся в кресле.
- Я с радостью усыновлю ребенка, лишь бы мы были вместе.
- Но сейчас я не смогу откровенно сказать Павлу о разводе с ним. Это будет для него удар…
Сергей Николаевич нервно повертел в пальцах рюмку, выпил коньяк.
- Светлана, сколько ждать? Мне скоро пятьдесят. Через два-три года моя свадьба будет выглядеть смешно. Мы знакомы с тобой три года, и ты до сих пор не можешь решиться на развод.
- Нельзя так сразу! Так скоро и без видимых причин разводятся только глупые женщины. Они оставляют тяжелый осадок в сердце своего мужа. Бывшие мужья их презирают.   А я хочу,  чтобы Павел сам охладел ко мне и потерял ко мне интерес, как к женщине. Странно только, что он до сих пор не завел себе любовницу. Мы же друг друга страшно утомляем и бесконечными молчаниями в доме, и взаимным равнодушием.
- Странная ты, Светлана. С каждым днем нашего зна-комства я открываю в тебе что-то новое, и с каждым днем ты все более становишься непонятной мне.
Светлана Андреевна поправила прическу и улыб-нулась.
- Женщина должна быть загадкой, иначе мужчине нечего открывать в ней. А когда в женщине нечего открывать, она становится неинтересной, и с ней бывает скучно.
Сергей Николаевич усмехнулся.
- Что-то знакомое… Мне кажется, если женщина красива, муж будет любить ее, даже если в ней нет никакой тайны.
- Не уверена, что любовь будет долгой. Красота со временем приедается, и тогда в силу должна вступать загадочность женщины, чтобы вновь пробудить любовь. И муж будет очарован уже не внешностью, а загадкой женщины.
Полковник критично заметил:
- Понимая это, ты, Светлана, между тем, не очень охотно использовала подобную силу, живя с Павлом… Извини, будем считать это еще одной из твоих загадок…
Висевшие на стене часы пробили девять раз.
- Мне пора, - сказала Стархова. - Только, ради бога, не провожай меня. Хочу пройтись одна, нужно многое обдумать.

                ГЛАВА  10

Павел Федорович вернулся с работы. Жена была дома. По ее озабоченному виду Стархов понял, что с ней что-то произошло. Она редко бывала расстроена, умела сохранять спокойствие, даже если была раздражена. Павел Федорович встревожился, подошел к ней, взял за руку.
- Что случилось, Света?
Выражение лица супруги стало озлобленным.
- Ты ничего не можешь сделать, Павел! Ты просто бессилен!
- О чем ты, Света? Ты была сегодня в больнице?
- Была, - голос ее дрожал. - Но там больше нет нашего ребенка. Сегодня утром его передали в Дом ре-бенка.
- Передали?
- Что стоит твое прошение! В отделе опеки даже не обратили на него внимания. Решили отдать мальчика в Дом ребенка – и точка!
Павел Федорович присел на диван, он был растерян.
- Что поделаешь? Ребенок все же не наш…
- Павел! – перебила она. - Я не хочу думать, что он не наш. Я навещала его в больнице каждый день. Я полюбила его, понимаешь? Я надеялась, я была уверена, что Аркадий Николаевич поймет меня и позволит взять  нам ребенка. Я не понимаю, почему он не настоял, чтобы этого ребенка можно было усыновить? Почему мальчик должен воспитываться в Доме ребенка?
Взволнованная, она прошла к окну.
На небе уже виднелись неяркие звезды. Вдали,  на чернильного цвета небосклоне, опрокинувшись рогами вниз, желтел месяц. Внизу, хорошо видимый с восьмого этажа квартиры Старховых,  сиял огнями широкий проспект.
- Может посоветоваться с адвокатом?
- Бесполезно, - вздохнула Светлана Андреевна. - Я уже была у него. Он сообщил мне то же самое, что по телефону сказала Наташа.
- Наталья Павловна? Ты звонила Муровым?
- Нет, она сама позвонила мне. Поспешила сказать, что нашего младенца передали в Дом ребенка. После ее звонка я сразу поехала к адвокату, надеясь, что он сумеет помочь мне. Но там, в конторе, такие тупые ад-вокаты!
Павел Федорович усмехнулся, почувствовав, что отчаяние супруги прошло, и она стала более спокойной.
- Здесь не запад, - сказал он. - Здесь Союз. А в Союзе свобода адвокатов несколько ограничена. Они никогда не осмелятся обойти законы, установленные свыше.
Стархова горько пошутила:
- Но адвокаты для того и существуют, чтобы помогать другим обходить законы!..
Светлана Андреевна вновь расстроилась. Прошла к шифоньеру, достала вечерний халат и сказала:
- Пойду в ванную.
Когда на душе было неспокойно, ей часто хотелось побыть одной. Павел Федорович знал это, проводил ее в ванную сочувственным взглядом. Подумав, он позвонил Муровым.
- Наталья Павловна? Здравствуйте! Стархов беспо-коит.
- Здравствуйте, Павел Федорович! Вы уже все знаете? Светлана, наверно, очень расстроена.
- Да. Вы же понимаете, что значил для нее этот ребе-нок.
- Понимаю. Но таково было решение…
- Жаль. Я хотел бы поговорить с Аркадием Николаевичем.
- Сейчас приглашу.
Через минуту к трубке подошел Муров.
- Я не Бог, Павел, - начал оправдываться Аркадий Николаевич. - Сам знаешь, решение не зависит от меня.
- Я тебя не виню, Аркадий. Я лишь хочу, чтобы ты помог Светлане.
- Хорошо, Павел, - сказал Муров. -  Пусть сколько угодно она приезжает в Дом ребенка и сколько угодно видится с ним. Заведующей в Доме ребенка работает моя двоюродная сестра. Я с ней договорюсь.
- Добро! – волновался Стархов. – Аркадий, может, ты договоришься, чтобы Светлана  могла брать ребенка домой? Она будет очень рада!
- Я постараюсь…
- Кстати, Аркадий, с повышением тебя. Вчера узнал, что ты избран  Первым секретарем…
- Благодарю, Павел! Теперь смотри, чтобы в твоей автоколонне не было сбоев в работе транспорта, буду строго наказывать!
Поговорив с Муровым, Павел Федорович подошел к дверям ванной комнаты.
- Светлана, открой!
- Павел, я же моюсь.
- Открой! Я скажу что-то важное.
- Говори, я слушаю.
- Нет, ты открой дверь. Я должен видеть тебя…
Встревоженная, Светлана Андреевна открыла дверь. Она стояла перед ним полуобнаженная; лишь на поясе ее было подвязано широкое полотенце, прикрывающее бед-ра.
- Света, ты можешь брать младенца из Дома ребенка, когда захочешь.
- Ты, шутишь, Павел?
- Нет. Я только что говорил с Муровым. Он обещал мне…
- Я смогу привозить его домой?!
- Да.

                ГЛАВА 11


 Выйдя из вагона поезда в Новгороде, Белова про-стилась с монахиней. Монахиня еще раз наказала Катерине, чтобы она непременно сходила в церковь. Катерина молча кивнула. Подходя к стоянке такси, она несколько раз обернулась – казалось, что монахиня смотрит ей вслед. Катерина словно чувствовала спиной ее суровый взгляд. Но монахини не было. Сев в такси, она облегченно вздохнула и задумалась.
«Стоит ли менять свою жизнь? Что теперь, идти затворницей, как эта монахиня? Это не для меня. Да разве я одна такая на свете? Все люди по-своему безнравственны. Невозможно прожить в этом мире,  чтобы не согрешить. Все люди, как сумасшедшие, и Земля вся – дом для сумасшедших!».
На окраине деревни Катерина вышла из такси и направилась вдоль домов по укатанной тракторами дороге. Вечер был солнечным, морозным. В воздухе пахло коровьим навозом и прелым силосом. Катерина прошла мимо совхозных ферм, улыбнулась молодому скотнику, который издалека узнал ее, и помахал рукой. Снег поскрипывал под ее модными сапожками. Она поправила на голове норковую шапку, расстегнула верхнюю пуговицу дубленки, чтобы хорошо был заметен на ней красивый шарфик, и вся старалась выглядеть столичной дамой. Вскоре навстречу ей попалась ко-нопатая, круглолицая подружка, с которой Катерина когда-то училась в школе.
- Здравствуй, Нина!
- Катька! – удивилась подруга.
- Привет! Как здорово ты одета! Где ты купила такую дубленку? А сапожки?
- В Ленинграде, где ж еще.
- Разве в Ленинграде такое свободно продают?
- В «Березке» все продают. Ну, если нет в «Березке», есть в «Альбатросе».
- Это что, магазины?
- Да. В них продают за валюту.
- За валюту? А где ты ее берешь?
- У моряков. Я же теперь в порту работаю – тальман-шей. Дружу с моряками, которые плавают в загранку.
Катерина, конечно, не могла признаться подруге, что валюту ей платят за ночи любви иностранные моряки, дипломаты и журналисты, аккредитованные в Ленинграде. И ничуть не смутилась Белова, соврав Нине, что работает тальманом. Напротив, ей даже было приятно подурачить несведущую подругу.
- Ты уже не учишься на балерину?
- Учебу я оставила. Разве мои родители не говорили тебе об этом? Я же им писала.
- Я не спрашивала. Некогда заходить к ним, работой загружена по уши. Я работаю на скотном дворе, дояркой.
И Нина чуть смутилась, застенчиво отвела взгляд. Ей стало как-то неловко,  что она – простая доярка, одетая в старую отцовскую фуфайку и в вонючий рабочий халат, а Катерина – та же деревенская девчонка – щеголяет, как светская барышня. Белова поняла ее смущение, окинула взглядом выцветший халат и большие резиновые сапоги подруги.  Спросила:
- Не мерзнут ноги?
- У меня на ногах намотаны теплые портянки. В валенках не пойдешь на ферму – кругом вода, сыро…
Закатное солнце слепило глаза. Щурясь, Катерина разглядывала родительский дом, стоявший особняком в конце деревни. Попрощавшись с Ниной, Катерина прошла к дому.
В кухне пахло деревенскими щами с кроличьим мясом. В печи, на горячей еще плите, стоял чугунок. Ах, как давно она не ела этих вкусных щей, сваренных в русской печи.
Мать радостно обняла дочь. Катерина неприятно по-морщилась, волосы матери пахли коровьим потом. Да и платье на ней пахло то ли силосом, то ли навозом. Катерина чуть отстранилась от нее.
- Мама, ты хоть моешься после работы?
Мать Дарья удивленно уставилась на дочь.
- Почему ты спрашиваешь об этом?
- От тебя пахнет коровами…
- Где ты встречала доярку, от которой не пахло бы? Раздевайся лучше, чаем пока напою горячим. Сейчас отец придет, он в коровнике теленка поит.
Дарья поставила на стол самовар, подала пироги, клубничное варенье, домашнее печенье. Посуетившись, эта маленькая полная женщина с голубыми глазами присела рядом с дочерью и стала выспрашивать:
- В общежитии живешь?
- Живу у одной тетки на квартире.
- И сколько платишь?
- Я снимаю комнату. Плачу пятьдесят рублей в ме-сяц.
Дарья всплеснула руками.
- Неужели пятьдесят?
- Мама, в Ленинграде дешевле комнаты не найти. Ле-нинград – не деревня, за червонец комнату не снимешь.
- Ты, наверное, всю свою зарплату отдаешь за эту комнату.
 В дом вошел отец – небольшого роста коренастый мужчина с розовым от мороза лицом, на котором густо чернела щетина. Увидев небритое, засаленное лицо отца, Катерина ахнула:
- Папка, ты  дикобраз!
Отец улыбнулся и подошел к ней. Хотел обнять, но Катерина отстранилась.
- Я сейчас побреюсь, - сказал он.
- Леня, теленок как, жив еще? – спросила мать.
- Жив, - ответил Леонид хмуро. -  Напоил его крепким чаем, но все равно поносит.  Если к утру не продрищется, значит, сдохнет!
«Ну вот, завели разговор о скотине, - подумала Катерина. -  Теленок их больше интересует, чем мой приезд».
И она вдруг вспомнила о ребенке. В голове закрутилось сказанное отцом слово: «сдохнет», «сдохнет». Она тяжело вздохнула, еще раз испытав боль, и вновь стала повторять мольбу:
«Прости меня, Боже! Покарай и прости!».
Дарья заметила на лице дочери бледность.
- Катенька, ты не больна?
- Нет, - Катя через силу улыбнулась. -  Так, сла-бость…
У матери возникло неожиданное подозрение:
- Случаем, ты не беременная?
Катерину испугал вопрос и взгляд матери. Но она сумела подавить в себе волнение и постаралась спокойно ответить:
- Что ты, мама! Рожать пока не собираюсь.
Ложь была противна Катерине, но она вынуждена была говорить неправду, находя сейчас в том спасение.
- Жениха своего еще не забыла? – спросила Дарья. – Про Кольку я говорю, про Шувалова.
- Помню, - усмехнулась Катерина. -  Все такой же робкий?
- Возмужал он. Работает трактористом в совхозе. Часто к нам заходит, спрашивает о тебе.
Катерина вспомнила этого парня. В школе учились вместе. Ухаживал он за ней, цветы дарил, был влюблен. Но робок был ужасно! Так ни разу и не поцеловал ее. Тогда Катерину забавляло его ухаживание, и она сама была немножко влюблена в него.
- Он еще не женился?
- Ждет тебя, - сказала Дарья. – Говорит,  все равно дождусь! Вина не пьет, работящий.  Узнает, что ты приехала, обязательно прибежит к нам. Придется поженить вас…
Катерина рассмеялась, подумала:
«Ах, сколько их было! И сколько сваталось за меня. Не замечали даже,  что я легкомысленная. Лишь бы жениться на мне. Наверно, думали, если выйду замуж – поумнею. Да зачем все они мне?! Я свободная женщина. Семейный уют не для меня».
- Не пьющий и работящий - это хорошо, - улыбнулась Катя. - Но замуж я пока не собираюсь.
Дарья неодобрительно отнеслась к словам дочери, по-матерински осудила:
- Загуляешь, девка! Потом на тебя ни один парень не посмотрит. Мужики нынче собирают спелую ягоду.
Из соседней комнаты вышел отец с хорошо выбритым лицом. Так он выглядел намного приятнее.
- Гуляй, Катька, - сказал он. - Рано выходить замуж – тоже глупо.
Дарья с возмущением взглянула на мужа.
- Вот принесет тебе в подоле, тогда узнаешь, рано ли ей замуж!
И Катерине вновь ясно вспомнилась морозная ночь, поленницы дров, яркая луна и эта преследовавшая всюду ее воображение ужасная яма. Словно наяву, она увидела перед глазами голого кричащего ребенка… В коленях появилась неожиданная слабость, губы мелко задрожали… Голова закружилась… И помойка, и сарай, и ребенок куда-то уплывали от нее… Катерина упала без чувств…

                ГЛАВА  12

В Дом ребенка Светлана Андреевна вошла вместе с Муровой. Ехать сюда одна не решилась, потому упросила Наталью Павловну отправиться с ней.
- Заведующую Домом ребенка зовут Галиной Ивановной Марковой, - сказала Мурова, когда вошли в фойе. - Она родственница моему мужу. Очень хорошая женщина.
Заведующую они застали в кабинете, светлом, уютном и теплом, заставленном книжными шкафами с картотекой на воспитанников. Галина Ивановна Маркова оказалась немолодой полной женщиной с черными раскосыми глазами, чем-то похожей на узбечку.
- Догадываюсь, зачем вы пришли, - сказала Маркова. – Мне звонил Аркадий Николаевич, рассказал о вас. Светлана, ваш ребенок жив, здоров, сейчас находится в младшей группе. Хотите, можете взглянуть.
Светлана Андреевна взволнованно проговорила:
- Очень хочу!
- Наташа, свари, пожалуйста, кофе, - попросила Маркова. – А  мы навестим ребенка.
В светлой комнате, куда Стархову провела заведую-щая, стояли пять кроваток. На больших окнах висели прозрачные занавески, а рядом – вдоль стены – на полу стояли раскрашенные горшки с цветами и южными растениями, вьющимися ввысь тонкими зелеными ветвями, живописно украшавшие комнату. Здесь были и бегония, и герань, и традесканция, и амазонская лилия, и китайский розан. Своеобразие комнаты дополняла поющая в клетке канарейка. Пол был услан широким мягким ковром, а стены украшали резные эстампы со сказочными персонажами.
Светлана Андреевна восхитилась:
- Экзотика кругом! Прямо идем!
А самой не терпелось поскорее увидеться с ребенком, с которым не встречалась больше недели. Проходя мимо кроваток со спящими детьми, она вдруг остановилась, увидела малыша со шрамом на щеке, прикрытого одеяльцем и спокойно спящего.
- Узнали? – улыбнулась Галина Ивановна.
Светлана Андреевна кивнула, ощутив прилив радостного волнения, но в то же время ей было как-то не-ловко -  ведь малыш чужой! Даже в тоне заведующей она пыталась уловить насмешку над собой.  Но Маркова говорила с ней спокойно и серьезно.
- Как его назвали? – спросила Стархова.
- Альбертом. Альбертом Чайкой.
- Странная фамилия. А вообще, звучит хорошо!
Светлана Андреевна поправила  одеяло в кроватке, чуть съехавшее вниз, и склонилась над ребенком, разглядывая рубец на щеке, оставшийся после снятия швов.
- Я могу брать его домой?
- Да, конечно, - сказала Маркова. - Аркадий Николаевич умолял меня о вашей просьбе. Я не против..
Улыбка осветила лицо Старховой, она не смогла сдержать чувств.
- Если бы вы знали, как я рада! Вы не представляете, как я влюблена в этого малыша! Вы, наверное, меня поймете…
Маркова сочувствующе сказала:
- Я прекрасно понимаю вас. Я сама безумно люблю детей, поэтому и работаю здесь. На другой работе я бы чувствовала себя обделенной. Что ж, пойдемте пить ко-фе.
Когда вошли в кабинет, Мурова разливала в чашки кофе. Увидев их довольные лица, она сказала:
- Я вижу, вы пришли к согласию. А ты, Света, расстраивалась, сомневалась в заведующей.
- Сомневались, - удивилась Маркова. - Во мне?
Мурова присела за стол, усмехнулась.
- Света шла сюда, надеясь только на мою поддержку. Она полагала, что здесь ей не разрешат видеться с ре-бенком.
- Я действительно сомневалась, - произнесла Стар-хова. – После того, как мне отказали в усыновлении.
- Забудем об этом, - сказала Мурова. - Не разрешили усыновить – не велика беда. Ребенка, можно сказать, ты все равно отвоевала. Маркова выложила на стол печенье конфеты.
- Кстати, Света, - заметила она. - Врач считает, что ваш ребенок хорошо развивается и что он самый спокойный в группе. Значит,  родители у него были здоровыми.
Поблагодарив заведующую за угощение, Стархова с Натальей Павловной вышли на улицу. Пройдя немного, Стархова обернулась, взглянула на двухэтажное каменное здание Дома ребенка – стало жаль оставленного в нем малыша.
- Не вздыхай, - сказала Мурова. - Теперь малыш твой.
Они шли по утоптанному снегу аллеи меж голых заснеженных тополей, шли, вдыхая мягкий, сырой воздух города. Впереди забавно прыгали воробьи, дрались из-за корки хлеба, брошенной кем-то на дорожку.
- Света, что у тебя с Павлом?
Стархова подняла грустные глаза.
- С Павлом?.. О чем ты?
- Ходит он хмурый, - пояснила Мурова. – Бледный,  будто больной.
- Он всегда такой.
- Да нет. Я разговаривала с ним о ваших отношениях. Вижу, что между вами твориться что-то неладное.
Озабочено вздохнув, Стархова проговорила:
- Наверно, так и есть.
- Странно. Раньше вы были счастливы!
- Время меняется, меняются и люди. Одних время сближает, других – разъединяет. И объяснить эту странность трудно.
- Разлюбили что ли друг друга?
- А была ли любовь?
И Светлана Андреевна сжала губы, взгляд ее помрач-нел.
- У вас была, - настаивала Мурова. - Я помню, как вы были счастливы.
- Это не любовь была – затянувшееся увлечение. Охладела я к нему. Нет между нами привязанности, понимаешь?
- Почти двадцать лет прожили вместе. Что ж теперь, разойтись?..
- Не знаю. Я думала, если мы усыновим ребенка, я всю любовь передам малышу, и, может быть, легче будет жить. Кажется, и он так считал. Он чувствует, что я не люблю его. Но теперь, когда не удалось усыновить младенца, я не смогу жить с ним под одной крышей.
Наталья Павловна задумалась. Минуту шли молча, слушая скрипящий под ногами снег.
- Несчастлива ты, Света.
- Не жалей меня, Наташа. Я сама во всем виновата. Павел не знал счастья со мной. Я погубила его жизнь, и не хочу больше мучить его, потому что знаю: если останусь с ним, он будет так же страдать.
- Ты все это выдумала себе! – возразила Мурова.
- Нет! Павел хороший, умный, без меня он будет счастлив. Найдет себе другую жену… не такую, как я …
Глаза Светланы Андреевны повлажнели. Она вынула из сумочки носовой платок и, всхлипнув, осторожно промокнула им слезы. Расстроенная, она ускорила шаг. Мурова едва поспевала за ней. Она пыталась утешить Стархову, но Старховой эти утешения было слушать невмоготу. Она предпочла бы сейчас, чтобы ее ругали – ведь это она сделала Павла несчастным, она терзала его последние три года. И Павел знал, что она изменяла, но не смел даже намекнуть ей об этом, потому что любил ее.
 
                ГЛАВА  13

Аркадий Николаевич уговорил Стархова поехать на рыбалку. Стархов согласился, хотя рыбная ловля ему во-все не нравилась, он считал ее скучным занятием. В вос-кресенье с утра они выехали на служебной «Волге» за го-род. Свернули на укатанную лесную дорогу, проехали километров пять, и остановились возле дачи Мурова. Водитель  внес в дом рыболовное снаряжение. Стархов с Муровым прихватили рюкзаки.
- Дача у тебя хорошая, - сказал Стархов.
- Я думаю продать ее.
Муров окинул взглядом огромную дачу.
- Не жаль будет?
- Нет, - сказал Муров. -  Скоро построю новую. На жемчужных озерах. Бывал там? Прекрасный воздух! А рыбы сколько!
Они вошли в дом. Всюду была добротная мебель, наверх вела лестница с ковровой дорожкой. Муров включил телевизор, желая посмотреть утренние новости. Водитель Мурова срывал с поленьев бересту, растапливал камин.
- Аркадий, а где материал возьмешь для строительст-ва?
Муров попросил водителя принести сигареты, за-бытые в машине. Когда водитель ушел, Муров усмех-нулся.
- Старому шоферу, который возил меня на горисполкомовской «Волге», я доверял. Простодушный был парень. А этого еще не распознал. А материал для строительства я возьму на деревообрабатывающем комбинате.
- Но там очень дорогой. Дача обойдется тысяч в два-дцать.
- Ты же не глупый мужик, Павел. Нам с тобой при-стало быть откровенными. Скажи, кто в наше время строит дачи за свой счет?
Павел Федорович улыбнулся. Он почувствовал, что Муров неспроста заговорил откровенно. Что-то замышляет Первый секретарь…
- А твоя дача разве за твой счет? – спросил Муров.
Страхов смутился, недоверчиво взглянул на Мурова и вдруг улыбнулся, подумав, что и он, и Муров – оба ловкие мошенники.
- Моя дача – подарок автоколонны.
- Ну да, - усмехнулся Муров. – Эту сказку можешь рассказывать в детском саду. Или работягам своим в автоколонне скажи, что дача даренная – они поверят. И про бензин, который заливаешь в свои «Жигули», и про запчасти тоже скажи, что даренные – работяги поверят. Но наша бдительная служба ОБХСС никак не поверит.
- Но тебе она верит?
- Верит, потому что я Первый секретарь!
Вошел водитель с сигаретами.
- Спасибо, Борис,  - Аркадий Николаевич закурил. – А теперь давайте-ка разогреем наши потроха. Павел, вынь из рюкзака водку, я приготовлю закуску, - он стал рыться во втором рюкзаке. - Куда это Наташа сунула соленые огурчики?
Водитель помог Аркадию Николаевичу выложить на стол еще теплые пирожки, копченую колбасу, яичный рулет, соленые огурцы. Втроем сели возле камина за стол, разлили водку в стаканы.
- Выпьем за то, чтобы нам всегда было хорошо!
И Муров опрокинул стакан в рот.
Водитель пить не стал, хотя ему налили.
- Борис, ты чего не пьешь? – спросил Муров.
- Аркадий Николаевич, я же за рулем.
- Что, старый «Первый» не разрешал тебе ни грамма за рулем?
- Он всегда боялся попасть в аварию, - сказал во-дитель.
Аркадий Николаевич усмехнулся.
- Старые люди всегда опасаются. Пей! От ста пятидесяти  граммов не захмелеешь. Здоровый бык. Со-греешься..
Борис с удовольствием выпил.
Прихватив с собой бур и удочки, Стархов с Муровым вышли на реку. По дороге Стархов сказал:
- Я бы на твоем месте не разрешал  ему пить.
- Напрасно. Сейчас он выпил вместе со мной, почувствовал, что я добрая душа. Я доверил ему раз, он будет доверять мне всегда. И можно быть спокойным, что он никогда никому не расскажет, чем занимается Первый секретарь в свободное время. Доверие – великая штука! А душа человека, как известно, тончайший инструмент, требующий весьма бережного отношения. Какой философ сказал это?
Лед на речке был толстым, припорошенным снегом. По обеим сторонам реки рос густой смешанный лес, весь белый от снега, лишь в самом низу, где начинались стволы сосен и елей, зеленели яркие просветы. Стархов был одет в ватные брюки и в полушубок. На Аркадие Николаевиче был меховой комбинезон, теплый полушубок, на ногах – унты из собачьего меха.
Пробурив лунки, стали ловить рыбу на мормышки.
- Не пойму, зачем тебе продавать эту дачу? – сказал Стархов. -  Была бы старая, можно продать. Но дача новая, добротная!
- Рыбы в этой речке не стало, потому и продаю, - пошутил Муров. – Без рыбной ловли, Павел, я жизни не представляю. А если серьезно – деньги нужны.
- Зачем тебе столько денег?
- Об этом я тебе позже скажу, а пока…    Знаешь Па-вел, у меня имеется прекрасная идея! Слышал, у вас в автоколонне списывают сразу пять автомобилей марки «Волга»?
- Списывают, - сказал Стархов. -  Эти машины использовались как такси.
Аркадий Николаевич лукаво намекнул:
- Раз их списывают, значит, они пойдут в металло-лом.
- Вероятно.
- Павел, нельзя ли собрать из этих пяти «Волг» три приличных?
- Сделать приличными можно все пять автомобилей. Они еще не выходили положенного срока. А зачем тебе это?
- Павел, мы с тобой люди не глупые, понимаем, что одну «Волгу» можно продать тысяч за семь – восемь какому-нибудь южанину. А пять восстановленных «Волг» - это уже тридцать пять – сорок тысяч рублей.
Стархов покосился на Мурова.
- Есть же начальник автоколонны…   
- Он замечательный человек!- перебил Муров. -  Мы с ним переговорили на эту тему и прекрасно друг друга поняли. Он не претендует больше, чем  на  пять тысяч. Запасными частями для восстановления автомобилей он тебя обеспечит.
Стархов потер ладонью лоб, раздумывая.
- Значит, от меня требуется только восстановить машины?
- Не более, - Муров дернул леску и вытащил окуня.
Стархов вынул из кармана полушубка фляжку с вод-кой, приложился, передал Мурову и с беспокойством сказал:
- Опасное вообще-то дело.
- Павел, мы с тобой мухи по сравнению с теми слонами, которые вершат более крупные дела.
И Аркадий Николаевич поднял вверх палец.
Стархов смущенно улыбнулся.
- Хорошо, я подумаю. Деньги вещь заманчивая.

                ГЛАВА  14

Открыв глаза, Катя обнаружила, что лежит в постели в одной сорочке. Стала вспоминать, что с ней произошло. В смутном сознании постепенно восстановился разговор с отцом и матерью, и она вспомнила, что ей с вечера стало дурно, и она, кажется, потеряла сознание. Приподнявшись в постели, почувствовала боль в правом локте.
«Вероятно, я упала без чувств прямо на руку».
И она осмотрела локоть, заметила небольшую ссади-ну.
За окном было светло. Заснеженная береза склонила белые ветви к самым стеклам. Какая-то птичка суетливо порхала меж ветвей, сбивая крыльями снежную пыль. На кухне слышались мягкие шаги. Глухо потрескивала топящаяся печь. Пахло уже знакомыми щами с кроличьим мясом. Захотелось досыта поесть этих ароматных щей.
Она встала с кровати, надела халат, вошла в кухню. Мать в черном фартуке суетилась возле плиты, помешивая ложкой в бурлящем чугунке.
- Встала? – обрадовалась Дарья. – Как ты напугала меня вчера!   Упала на пол, будто мертвая.
Катя притворно улыбнулась и сказала:
- Это у меня от малокровия.
Дарья отошла от печи, присела на стул, чувствуя усталость.
- С тобой часто такое случается?
- В первый раз, - призналась Катя. -  Наверно, нужно побольше моркови есть, помогает от малокровия.
Катерина помылась под рукомойником, почистила зубы.
- Спала ты крепко, - сказала Дарья. – Когда пришел врач, мы хотели разбудить тебя, но он не позволил. Сказал, пусть ваша дочка выспится. Утомлена она. Я раздела тебя прямо в постели и прикрыла одеялом.
«Странно, - подумала Катерина. -  Сейчас во мне такая легкость, будто ничего и не произошло. Не следует мне больше думать о ребенке, не нужно тревожить себя дурными мыслями. Я слишком часто вспоминаю его, вижу перед глазами ту ночь… Нужно забыть об этом. Развлечься чем-то…».
Из косметической сумочки Катерина вынула каран-даш, стала подводить брови. В дверь кто-то постучал. Дарья открыла и удивилась.
- Коля?!
Николай Шувалов робко вошел, поздоровался. В ру-ках у него был большой сверток, который он старался прятать за спину. Катерина заметила, что Шувалов немного подрос, стал шире в плечах. Она улыбнулась ему. Николай не знал, как заговорить с Катериной, смущался. А Катерину, как и прежде, забавляла его ро-бость. Она подумала, что Шувалов, хоть и повзрослел заметно, но остался прежним несмелым мальчишкой.
Катерина, сдерживая усмешку, пошутила:
- Говорят, ты любовницу себе завел?
Дарью словно обожгло от насмешки дочери.
- Уймись, - сказала она строго. -  Ишь чего выдума-ла.
Шувалов смутился еще больше, застенчиво опустил глаза.
- Нет у меня любовниц! Сплетни пускают по деревне.
Катерина с интересом посмотрела на сверток.
- Что у тебя там? Случайно не подарок мне?
Шувалов осторожно развернул сверток, стеснительно поглядывая на Дарью.
- Тюльпаны! – Катя от восторга широко раскрыла глаза. – Где ты их раздобыл, Коля?
- С утра в городе купил, на рынке.
Катерина игриво поцеловала его в щеку.
Николай вовсе растерялся. Это был первый поцелуй в его жизни, поцелуй красивой и любимой девушки.
- Зачем ты их так плотно завернул в газету? Они помялись.
Шувалов замешкался. Его выручила Дарья.
- В окна, небось, глазеют старухи, - сказала она. - Коля опасался, что они заметят цветы, и потом будут судачить, что дарил их тебе.
- А что в этом дурного? – удивилась Катерина. – Дарить цветы любимой женщине - это прекрасно! Или, может быть, ты не любишь меня, Коля?
Смущенный,  Шувалов заерзал на стуле, теряясь, не зная, что ответить. Ему было нестерпимо слышать это, и он краснел. Он очень хотел бы сорваться сейчас со стула и бежать от Катерины, чтобы где-нибудь за домом остудить свое раскрасневшееся лицо. Но сбежать он не мог. Он слишком любил эту бесстыдную Катерину.
- Люблю, - ответил он робко, боясь, что теперь она может усмехнуться и съязвить что-нибудь более невыносимое.
Катерина серьезно взглянула на скуластое лицо Николая. Ее поразили длинные стрелки ресниц на глазах Шувалова.
- Ресницы у тебя, как у девчонки, - она улыбнулась. -   Странный ты, Колька! Мы так давно с тобой не виделись. Я думала, ты стал настоящим мужчиной. Дерзким! А ты…
Поведение дочери Дарье казалось подозрительным. Она с тревогой замечала, что в дочери произошли странные изменения, пока она жила в городе. Катерина вела себя чересчур легкомысленно, даже вызывающе.
«Уж не стала ли она в городе распутной девкой? Упаси Бог!».
Дарье хотелось, чтобы жители деревни увидели ее дочь гуляющей с Николаем. Она давно мечтала поженить их. И в деревне всем говорила: «Вернется Катька из города, обязательно отдам ее замуж за Шувалова». А Николай, узнав об этом, почти каждый день приходил к Дарье и предлагал свою помощь по хозяйству. Заранее считая себя женихом Катерины, он с усердием колол Да-рье дрова на зиму,  носил воду из колодца, а весной копал гряды, ремонтировал покосившуюся   изгородь.
Катерина надела шубку, теплые сапожки и вышла с Шуваловым на улицу. Морозным воздухом обдало лицо, она зябко поежилась. Солнца не было, холодный пасмурный день не нравился ей. Гулять расхотелось…
- Морозно на улице, - она потопталась на крыльце.
- Хочешь,   пойдем ко мне, - предложил Шувалов.
- А родители твои дома?
- Они вчера уехали в Москву за колбасой. Вернутся только завтра.
В доме Шувалова было тепло. С утра он успел прото-пить печь и съездить за тюльпанами в город. Шувалов помог Катерине снять шубку, и они прошли в комнату. Николай поставил пластинку на проигрыватель с записью какой-то унылой песни, присел на диван рядом с Катери-ной.
- Ты о чем-то  задумалась?
- Да, - сказала Катя. -  Я думаю, крепко ты меня лю-бишь?
Шувалов слегка смутился, но произнес:
- Люблю, крепко!
- И думал обо мне часто?
- Каждый день. Я ждал тебя, Катя.
Улыбнувшись загадочно, Катерина встала, приглушила звук проигрывателя.
- Значит,  я перед тобой в долгу? Ты ждал меня, а я о тебе и не вспоминала.
- Но теперь мы будем вместе?
- Несколько дней, - сказала Катерина. – Скоро я снова уеду в Ленинград.
Белова прижалась к нему. Николай с замиранием дыхания почувствовал тепло ее упругих бедер. Столь доверчивая близость смутила его, уши горели, он чуть отодвинулся, посмотрел на нее виновато. И вдруг в глазах Катерины он увидел прежде незнакомый ему блеск какого-то непонятного ему азарта.
- Ты боишься меня? – усмехнулась она.
- С чего ты взяла? Нет, конечно.
- Тогда обними.
- Обнять? – он озадачено пожал плечами и легко обнял ее.
- Разве так обнимают?
Катрина сжала его в своих объятиях и коснулась губами его лица. От волнения Шувалов весь затрепетал, кровь застучала в висах. Ему, ни разу не имевшему близости с женщиной, были непонятны действия Катерины, и он в растерянности отклонился от нее.
- Эх, ты, деревня!
Белова отвела взгляд. Самой стало стыдно – стыдно оттого, что Николай обычный недотепа, не понял ее желания.
- Я хочу курить, - сказала она.
- Курить? Ты разве куришь?
Катерина раздраженно усмехнулась.
- Ты принесешь мне сигареты?
Николай покорно прошел в кухню, принес пачку «Па-мира».
- Гадость! – фыркнула Катерина, но закурила.
- Зачем ты стала курить, Катя?
- Жизнь неважная.
Катерина удобнее села на диване, незаметно расстег-нула нижнюю пуговицу платья. Легким движением руки откинула полу платья, как будто ненароком. Оголенная крепкая ляжка соблазнительно белела. Шувалов хотел было полой платья прикрыть ее ногу, но Белова прижала его протянутую руку к ляжке. Шувалов взглянул на нее с недоумением.
- Зачем это ты?
- Дурашка, - улыбнулась она. -  Ты же любишь меня?
- Люблю…
Шувалов стал освобождать свою руку – ляжка обжи-гала ему ладонь. Катерина рассерженно убрала руку Ни-колая.
- Зачем ты врешь, что любишь меня?
- Я очень люблю тебя! – клялся Шувалов.
- Тогда поцелуй!
Сдерживая волнение, Николай приблизился к ее лицу, осторожно поцеловал.
- Ну, до чего ты робкий! – вздохнула Катерина. Ласково погладила его волосы и прошептала на ухо:
- Иди, запри дверь.
- Зачем?
Катерина была готова рассмеяться. Николай выглядел ужасно растерянным. Она встала, закрыла на крючок дверь и сменила пластинку на проигрывателе. Шувалов чувствовал себя так, будто находился в руках палача и с минуты на минуту ждал какой-то не выносимой пытки. Катерина подсела к нему; не испытывая чувства стыда, расстегнула кофточку, обнажила крепкие, округло стоящие груди. Николай вспыхнул как от огня: уши горели, лицо густо покраснело, голова пошла кругом.
- Поцелуй меня теперь.
Она обняла его, крепко целуя, потянула на себя. Уже лежа на диване, Катерина стала расстегивать его рубашку, брюки. Шувалов весь обмяк, прикусил губы от странного блаженства и уже не мог противиться ей…

                ГЛАВА  15

Пришла весна. Майские дни выдались теплыми, солнечными. На даче Мурова, которую он еще не успел продать, все дышало пробуждением. Луговина вокруг дачи зеленела яркой, нежной травой, робко тянущейся к солнцу. Лес покрылся изумрудной дымкой, приятно повеселел; большой нестройный оркестр певчих птиц исполнял в нем свои мелодии; осины, клены, березы горели бирюзой листьев, еще нежных и клейких, только что распустившихся.
Было безветренно. Прогретый воздух поил ароматами трав и леса. На лужайку возле дачи был вынесен стол. За ним сидели Светлана Андреевна Стархова и Наталья Павловна Мурова, приехавшие вместе с мужьями отдохнуть на природу. Наталья Павловна, одетая в легкое безрукавное платье, вязала свитер для дочери, смеясь и разговаривая со Старховой. А Светлана Андреевна, отвечая ей, наблюдала за игрой детей, которые забавно ползали по широкому ковру, расстеленному на лужайке, играя с кучей погремушек.
- Как думаешь, Наташа, не холодно им? – спросила Стархова, беспокоясь, как бы дети не простудились, особенно, ее Альберт, которого она взяла из Дома ре-бенка.
- Что ты, Света! Сегодня день жаркий и нет ветра. Ничего с ними не случится. Дети должны больше бывать на свежем воздухе. Здесь так хорошо!
Мурова взглянула вдаль, на блестящую воду речки и, не увидев ни Стархова, ни своего супруга, озабочено вздохнула:
- Говорила я им, чтобы в два часа пришли на обед. Разве Аркадия оттащишь теперь от речки. Он без рыбалки жить не может. А обед остынет.
Светлана Андреевна встала и нежно провела рукой по русой головке Альберта. Улыбнувшись, поправила на нем ползунки.
- Интересно, что их ждет впереди? Какая у них будет жизнь?
- Не знаю, - сказала Наталья Павловна. -  Знаю только, что Танечка у меня вырастет красавицей. У нее очень милое личико.
- И Алик симпатичный. Может быть, лет через семнадцать они поженятся?
Мурова усмехнулась, склонила набок голову с чер-ными, пышными, блестящими на солнце волосами.
- Может быть. Они же, я думаю, будут вместе расти. Но только не через семнадцать лет – попозже. Танечка сначала должна окончить институт, получить профессию, а потом уже можно думать и о замужестве.
- А мой Алик, наверное, станет моряком. Фамилия у него морская – чайка. Может, станет штурманом дальнего плавания.
- Фамилию, конечно, ему дали звонкую. Мне нравит-ся.
- А представь, - улыбнулась Светлана Андреевна. - Татьяна Чайка! Звучит?
Мурова на секунду задумалась.
- За моряков выходить замуж опасно. Они измен-чивы. К тому же по целому году скитаются по морям, не видят ни семьи, ни дома.
- Зато денег зарабатывать будет много. Привозить твоей Танечке хорошенькие наряды.
- Господи! О чем мы размечтались? Может, судьба разлучит их навсегда еще в пятнадцать лет. Разъедутся по училищам, институтам…
Наталья Павловна отложила вязанье, пошла в дом за мегафоном. Вернувшись, она отошла подальше, чтобы не напугать детей громким звуком, и сказала в мегафон:
- Аркадий! Павел! Обед давно остыл! Хватит ры-бачить!
Положив мегафон, Мурова заметила, что ее дочь пытается выползти на траву. Она посадила ее обратно на ковер.
- Кстати, Света, ты серьезно надумала разводиться с Павлом?
Светлана Андреевна пожала плечами, тихо вздохну-ла.
- Ты не подумай, что выпытываю из тебя признание, - смутилась Мурова. -  Ты же сама раньше говорила об этом.
- Тебе сказала по секрету…
- Но я никому не проболталась, - заверила Мурова.
Светлана Андреевна откинула за плечи белые распу-щенные волосы, взглянула на подругу настороженно.
- Мне кажется, Павел стал избегать меня, - сказала она. – Все время молчит, как воды в рот набрал.
- Может у него появилась другая?
Из-за кустов ивняка, росшего на берегу речки, вышли Муров и Стархов. Оба были в клетчатых безрукавных рубахах, в резиновых сапогах. На поясном ремне у Мурова висел нож в ножнах. Стархов нес целлофановый кулек, полный рыбы.
- Хозяйки, придется вам вечером варить уху, - воскликнул Аркадий Николаевич, показывая на рыбу.
- Сварим.
Наталья Павловна принесла на стол обед. Все рассе-лись, стали есть ароматный борщ.
- Наташа, - Аркадий Николаевич пошарил взглядом на столе. -  А где вишневая наливка? Принеси!
На столе появился графин с наливкой. Аркадий Нико-лаевич разлил наливку в бокалы.
- Выпьем за то, чтобы над нашими детьми всегда светило солнце.
Он чокнулся со всеми. Заметил, что супруги Старховы сблизили свои бокалы, и оба опустили глаза.
 «Видимо, не желают смотреть друг на друга, - подумал Муров. – Недаром Павел намекал мне о близком разводе. Значит, догадывался, что Светлана уй-дет от него. Жаль!».
Метрах в двухстах от дачи по лесной дороге проехал гусеничный трактор. Прицепленная к нему большая телега была полностью загружена добротным лесом.
- Вот он, наш лес, - печально сказал Муров. -  Гонят «кругляк» за границу.
Светлана  Андреевна увидела груженную с верхом телегу.
- Куда его вывозят? – спросила она.
- В Финляндию. В обмен на мебель.
Вновь добавив в бокал наливки, Муров продолжил:
- Сами-то не научились делать хорошую мебель. Та-лантливая Россия! Стыдно! Наша мебель, наши шкафы на Западе могут сгодиться только для разведения кроликов, если просверлить в них дырки.
- Да и где в России таланты? В России остались одни коммунисты, - сказал Стархов.
- Полегче, Павел, - Муров нахмурился, но тут же улыбнулся. -  А впрочем, ты прав. Русский мужик – не собственник, и потому плевать ему на все!
Когда обед закончился, Наталья Павловна убрала со стола, унесла в дом посуду. Светлана Андреевна взяла на руки маленького Альберта и сказала:
- Пойду к речке прогуляюсь.
Стархов с Муровым остались наедине. Муров еще добавил наливки себе и Стархову. Выпили.
- Павел ты замечательный механик! Все пять автомобилей, которые ты восстановил, уже проданы на юге. Только вчера мне позвонили из Грузии, сообщили.
- Когда можно получить гонорар за работу?
- Хоть завтра.
- И сколько мне полагается?
Муров довольно растянулся в кресле. Сказал:
- Не обижу.

                ГЛАВА  16

Был теплый вечер. Катерина шла по ленинградским улицам, приближаясь к гостинице; шла задумчивая, не обращая внимания на прохожих. Но не о ребенке она ду-мала – ребенок постепенно уходил в забытье.  Ей вспомнился Николай Шувалов, вспомнился потому, что сегодня опять получила письмо от него. Он писал часто – два раза в неделю, но Катя не отвечала ему, не считала нужным.
«И зачем мать дала ему мой адрес? Вдруг еще наду-мает приехать ко мне. Зря я побаловалась с ним. Влюбился теперь по уши!».
Белова прошла вдоль газонов, усаженных цветами.  У гостиницы «Прибалтийская», приветливо махнула рукой знакомой девушке, поджидавшей клиента возле входа в гостиницу.   У автостоянки, присела на скамеечку, закинула ногу на ногу. Короткая юбка сползла на самый зад, открыла ее сочные ноги. Катерина закурила. Сигарету она держала особенно – в кончиках пальцев, подносила к губам плавным движением. Теперь любой без труда определит в ней представительницу древнейшей профессии. Но она ждала того, с которым провела вчерашнюю ночь и с которым договорилась встретиться сегодня. Он был дипломатом, приехал в Союз по торговым делам, превосходно говорил по-русски и щедро расплачивался за любовь.
Белова ждала недолго. Ровно в восемь подкатил «Вольво», из него вышел молодой, загорелый, черноволосый, аккуратно причесанный итальянец, с черными усиками под тонким, слегка горбатым носом. Широко улыбаясь, он подошел к Катерине, сел рядом.
- Добрый вечер. Я немного задержался.
- Привет, мой дорогой атташе. Можешь выбросить свои часы.
- Разве сейчас ровно восемь?
Белова показала ему свои часы.
- Ты права, - он снял с руки часы и бросил в ее сумочку. -  Дарю.
- Грацио! - Катерина поцеловала его в щеку.
- Что, идем?
Встали и пошли к гостинице. У входа Белова вновь встретилась со своей знакомой –высокой, рыжей проституткой, с длинными, стройными ногами. Она стояла неспокойно, видимо, была раздражена. Поравнявшись с ней, Катерина подмигнула и довольно улыбнулась.
- Везет тебе, Белка, - сказала высокая проститутка. -  А   мой сегодня подцепил Соньку-манекенщицу. Увела, стерва!
- Не переживай, - утешила Катерина, которую в обществе проституток прозвали Белкой. -  Сегодня наплыв из ФРГ.
В холле итальянец взял ключ от номера, прошли в лифт.
Номер был одноместным. Вообразив из себя блестящую партнершу дипломата, Катерина грациозно прошла по мягкому ковру, полагая, что итальянец непременно залюбуется ее походкой. И итальянец, чутко улавливающий все тонкости в манерах проституток, удостоил ее самых изысканный комплиментов.
- Ты неотразима! Современная Нефертити!
Катерина пушинкой упала на диван, раскинула руки на мягкую спинку. Она ждала, что итальянец бросится к ней в объятья. Но он раздевался, готовясь принять душ.
- Поцелуй меня сначала.
Она кокетливо поманила его. Дипломат крепко засосал ее губы – так, что Катерине стало больно, и она оттолкнула его.
- Иди, прими душ.
- Потрясающе! – дипломат закатил глаза от удовольствия. – Таких красоток,   как ты,   я нигде не встречал.
- Потому сегодня и пригласил меня снова?
- О да!
Он открыл дверцу шифоньера, порылся в ящиках, вынул маленькую красивую коробочку с изображенной на ней полуобнаженной женщиной.
- Возьми. Это тебе.
- Колготки?
Катерина раскрыла коробочку, раскинула на руках  голубые с блесками колготки. Они понравились ей.
- Ах, мой атташе! – и она бросилась целовать его.
- Почему ты всегда называешь меня атташе? Называй меня по имени.
- У тебя трудное имя. Боюсь сломать язык. Буду называть тебя просто атташе. Тебе это не обидно.
- Хорошо, называй так. А теперь я должен принять душ. Надеюсь, закажешь нам стол? Мне немного водки и обязательно кофе.
Когда в номер принесли ужин, Катерина закрыла дверь на ключ, разделась полностью, стала примерять колготки. Надев их на голое тело, она покрутилась перед зеркалом и нашла, что колготки очень смотрятся на ней.
Присев на диван, она закурила, стала ждать, когда выйдет из ванной дипломат.
Увидев ее стройное, крепкое тело в одних колготках, итальянец с восторгом отозвался:
- Катерина, ты убиваешь меня своим очарованием!
Она радостно улыбнулась, поцеловала его.
- Я тебе очень нравлюсь?
- О да! Если бы я не был женат, я женился бы на тебе.
- И увез бы меня в солнечную Италию?
- Да! Мы жили бы на моей вилле в Неаполе. Там у меня богатый участок. Я непременно бросил бы свою работу и посвятил бы всю жизнь любви. Это было большое счастье – пребывать в любовном раю с красоткой!
- Скоро у нас кончились бы деньги, - сказала Кате-рина. -  И  мы стали бы нищими. Продали бы твою богатую виллу и поселились бы где-нибудь в скверных итальянских трущобах.
Итальянец рассмеялся. От смеха на нем содрогался махровый халат, который он надел после душа.
- В жизни нужно быть оптимистом, - сказал он. – Я уверен, что любой нищий, даже человек крайней степени нищеты может стать миллионером. И даже в вашей коммунистической стране, где стать миллионером весьма нелегко. Нужно лишь посвятить себя тому делу, для которого тебя создал Бог. Человек склонен ошибаться в жизни, поэтому он не всегда трудится там, где ему предписано Богом. И тогда, естественно, нищета, разочарование…
Катерина задумалась. Речь дипломата показалась ей умной. Но она заподозрила в этой речи поучение для себя, словно итальянец тонкими намеками вздумал поучать ее.
- Возьмем,  к примеру, меня, - сказала она. – Какой труд ты определил бы мне? К чему призвал меня Бог в этой жизни?
- Только не к проституции, - дипломат поднял вверх указательный палец. – Всевышний осуждает подобную деятельность. Поскольку проституция калечит нравственную чистоту мира.
- Блестяще, - усмехнулась Белова. -  Но я уверена, что мужчины не менее калечат нравственную чистоту мира, так как они имеют слабость соблазняться кра-сотками.
- Согласен. И я грешен. И весь мир грешный. И потому Бог наказывает нас. - Помолчав, добавил: - Уверен, Бог ниспошлет на землю страшную болезнь, которая покарает грешников.
Белова задумчиво улыбнулась, удивленная его фантазией.
- Ты веришь в Бога?
- Если человек в здравом уме, он обязательно во что-то верит. Без веры душа человеческая опустошается. Неверующий, как правило, потерян среди толпы верующих. Этот человек – никто и ничто.
Катерина пригубила вина, с интересом спросила:
- Можешь сказать, я верю во что-то?
- Сомневаюсь. Определенно могу сказать, что ты не веришь в искреннюю любовь.
Катерина обиженно надула губы.
- Почему так считаешь?
- У тебя было слишком много мужчин. Они остудили в тебе любовь навсегда. Ты ошиблась в жизни, выбрала не тот путь, на который наставлял тебя Бог. Ошибка стоила тебе потери сил и мудрости. Признайся, в детстве ты мечтала жить особенно, возможно, мечтала стать популярной, известной?
Белова печально склонила голову, снова глотнула вина.
- Ты прав. Когда-то я мечтала стать балериной. И это были не просто мечты, я видела себя знаменитой. Видела, как на сцену к моим ногам бросают цветы.
Итальянец  прожевал копченую колбасу, запил вином.
- Ты не рассчитала своих сил, - сказал он. – Ты свернула с намеченного пути. А человек должен стремиться к цели. До последнего вздоха! Пусть обессилеть, но достигнуть цели – это же сумасшедшее счастье!
Белова утомленно вздохнула, закурила.
- Выходит, моя жизнь теперь не имеет смысла?
- Странно, - итальянец внимательно изучал ее лицо. -  Разве в своей столь бессмысленной жизни ты видишь смысл?
Он подошел к шифоньеру, вынул из пиджака бумажник, отсчитал двести долларов.
- Ты рабыня, - сказал он. -  Вот эти деньги сделали тебя рабыней. И Катерина молча стала снимать колготки.

                ГЛАВА  17    

Перед въездом в город хлынул дождь. Крупные капли разбивались о лобовое стекло, скользили в стороны. Стархов включил дворники. Глухо барабанящий дождь и монотонное шуршание колес были приятны ему, он испытывал странный душевный подъем. Неожиданный яркий солнечный луч, прорвавшийся сквозь серое нагромождение туч, блеснул в лобовое стекло. Вспомнив, что жена в это время заканчивает работу, он решил заехать за ней. На перекрестке вспыхнул красный свет светофора, пришлось остановиться. Стархов взглянул на двери магазина, в котором работала Светлана Андреевна. Магазин еще был открыт. Он подъехал, зашел, спросил у продавцов, где супруга.
- Она только что ушла домой, - сказала молоденькая девушка.
Стархов заметил, что девушка смущенно опустила глаза и в этих глазах мелькнула странная жалость к нему.
«К чему бы это? Почему она так выразительно показала, что жалеет меня?».
Сев в машину, он быстро отъехал от магазина. Вскоре свернул на другую улицу, ведущую в центр. И вдруг увидел белокурую женщину под зонтиком. Ее прекрасные пушистые волосы ниспадали на плечи. Она была в модном голубом платье, которое свободно облегало ее тугие бедра. Стархов узнал – это была Светлана. Он хотел было посигналить, чтобы жена обер-нулась, увидела его и села в машину. Но вдруг заметил, что она подошла к черной «Волге» и кто-то, сидящий внутри, открыл ей дверцу. Стархов притормозил, ожидая, что будет дальше, страшно волнуясь тревожной неожиданности. В голову полезли самые непристойные мысли, от волнения он прикусил губу и сморщил лоб. Светлана Андреевна не заметила его, улыбнулась кому-то в машине и села на заднее сиденье. «Волга» тронулась, набрала скорость. Стархов поехал за ними, держась на значительном расстоянии и боясь потерять их из виду. Главное – он опасался, что супруга может заметить его,  и он просто сгорит от стыда, когда она объявит дома, что он следил за ней. Стархов надеялся, что в машине сидит ее подруга, которая решила подвезти Светлану до дома. Эта мысль утешала его. Заднее стекло «Волги» было затемнено, и Павел Федорович не мог разглядеть, кто сидит в машине. «Волга» миновала центр, где находился дом Старховых, и поехала дальше, к окраине.
Стархова встревожило это, и снова в голову полезли ужасные мысли. Он преследовал «Волгу» минут десять, пока она не остановилась у подъезда дома. И только сейчас Стархов увидел издали, что из машины вышел человек в форме и протянул руку Светлане Андреевне, помогая выйти. Павел со злобой стиснул зубы, тревожно подумал, что этот офицер, вероятно, ее любовник.
«Я так и знал! Я чувствовал, что между нами появился третий».
Когда Светлана Андреевна с полковником вошли в подъезд, «Волга» развернулась и уехала. Возмущенный, Стархов вышел из машины, направился к подъезду, где на скамеечке сидели две старухи.   Подойдя к ним, он спросил:
- Не скажете, кто только что вошел в подъезд?
Старухи переглянулись, и одна, худая, с глубоко впавшими губами, осторожно прошепелявила:
- Сергей Николаевич вошел, полковник. Он живет здесь третий год.
- А женщина с ним…
- Как ее зовут, мы не знаем, - вмешалась вторая старушка. -  Но она частенько приезжает с ним. Может, он женился?
- Да нет, это не жена, - сказала первая. -  Сказывают, будто она его любовница.
Не в силах скрывать отчаяния, Стархов быстро пошел к машине. По городу он мчался с бешеной скоростью, раз проскочил на красный свет. К счастью, на его пути не попалось инспекторов ГАИ, и он благополучно добрался до дома, поставил машину в гараж. Приняв холодный душ, он стал поджидать жену.
«Теперь с ней жить невозможно! Сегодня же рас-станусь с ней! Довольно обмана!».
Он подошел к окну, посмотрел вниз, надеясь что супруга сейчас подойдет к дому. Взволнованный, он полагал, что она придет не одна, а с любовником; вероятно, остановятся у подъезда, простятся.
«Может, он привезет ее на машине? Нет, она не решится подъехать с ним. Знает, что я могу заметить ее. Она осторожна и хитра!».
В прихожей отворилась дверь. Кто-то вошел без звонка. «Это она!». Стархов быстро взял газету, сел на диван, принял вид, будто увлечен чтением.
«Что ей сказать? Как объяснить, что она противна мне?».
Он закрыл глаза, чтобы успокоиться. И вдруг услышал ласковый голос, совершенно не похожий на голос супруги. Машинально обернулся.
- Наташа?
- Ты сильно удивлен, Павел?
Он выдавил усмешку. Перед  ним стояла Мурова.
- Я подумал, что вошла Светлана.
Стархов вынул из холодильника бутылку вина, налил стакан, выпил. Мурова поняла, что он ужасно обеспокоен чем-то, глушит вином непонятую боль в себе.
- Что случилось, Павел? И где Светлана? В ванной?
- В ванной? Почему ты решила, что она в ванной?
Наталья Павловна поправила прическу перед зерка-лом.
- Сегодня мы с ней идем в театр, на премьеру. Разве она не сообщила тебе об этом?
Стархов выпил еще вина. С раздражением сказал:
- Я не знаю, где она.
- Значит, ее нет дома? – удивилась Мурова. – Странно.
Стархов взглянул в глаза Муровой.
« Уж не сговорились ли они, чтобы сбить меня с тол-ку?».
Нет, Мурова ничуть не хитрила. Ее прекрасные темные глаза были откровенны и чисты. Стархов поверил этим глазам.
- Вы договорились с ней встретиться здесь?
- Мы хотели встретиться у театра, - сказала Мурова. -  Но до спектакля еще полтора часа, и я решила заехать к ней. Может, Светлана ждет меня у входа в театр?
- И билеты у вас куплены?
- Билеты у меня. Но куда пропала Светлана?
Стархов не мог сообщить ей, где находится Светлана. Он подошел к окну и с высоты своей квартиры смотрел на город, на бесконечно одинаковые коробки домов, на множество антенн, беспорядочно торчащих на крышах и балконах, на севшее за городом солнце, багрянец которого широко расплылся на западе и горел,  словно великий пожар.
Наталья Павловна чувствовала себя скованно в обще-стве с Павлом Федоровичем. Он был неразговорчив, постоянно замкнут, особенно в последнее время. Он был скучен. Даже сейчас он не замечал ее, думал о чем-то о своем.
- Пожалуй, я пойду, - сказала она. – Если появиться Светлана, скажи, что я жду ее у входа в театр.
Стархов обернулся, молча кивнул.

                ГЛАВА  18
               
Светлана Андреевна, сидела напротив Сергея Николаевича. На столе стояла бутылка коньяка, два бокала, ваза с шоколадными конфетами, и ближе к полковнику лежала распакованная пачка «ТУ». В комнате негромко играла музыка, успокаивающе действующая на Стархову. Она была немного утомлена после рабочего дня, и теперь, выпив  коньяку, отдыхала, полулежа в мягком кресле.
- В Доме ребенка карантин, - тихо сказала Светлана Андреевна. -  Шестеро малышей заболели стрептодермией. Боюсь, Альбертик может заболеть.
- Он у нас здоровенный мужик, - улыбнулся полков-ник.
Он намеренно подчеркнул «у нас», чтобы Светлана Андреевна еще раз убедилась, что судьба ребенка ему не безразлична, и что он всей душой желает усыновить Альберта, если Светлана выйдет за него замуж.
Стархова улыбнулась, чувствуя его благие намерения.
- Дай Бог, чтобы он не заболел.
- А болезнь эта заразная? – спросил полковник.
- Врачи убеждают, что она не переходящая. Но кто в наше время верит врачам? Заведующая Домом ребенка сказала, что дети болеют от нашего нечистого воздуха в городе. Ужас! Когда, наконец, остановят гидролизно-дрожжевой завод? От него все болезни.
- Завод не остановят никогда. Власти не позволят.
- Но ведь общественность возмущена! Женщины уст-роили забастовку. Не припомню, чтобы раньше бастова-ли.
- Какой толк от этой забастовки? Уволили подстрекателей – и все! Забастовка прекратилась. Против власти не пойдешь.
Полковник с любовью взглянул в голубые глаза Светланы Андреевны. Глаза ее, таившие в себе тревожное волнение, растрогали его. В них сейчас было что-то детское, невинное, несказанно пленящее, что очаровывало Сергея Николаевича. И страстная любовь овладела им в эти секунды, и непреодолимое желание коснуться тепла прелестного тела Светланы Андреевны охватывало его.
«Неужели ей безразличны мои чувства? – думал он, мучительно чувствуя ее равнодушие. -  Почему ее больше заботит какой-то завод, чем моя любовь?   За час она не произнесла ни одного слова о наших отношениях».
- Света, ты разлюбила меня?
Стархова усмехнулась, ее забавляла наивность Сергея Николаевича.
- Ты, как мальчишка. Который раз спрашиваешь об этом?
- Ты не представляешь, как я люблю тебя!
- Представляю, - губы ее разомкнулись плавно, и блеск ровных зубов еще более украсил ее. – Мне так хорошо с тобой, я чувствую, что испытываю счастье, находясь с тобой. Разве этого мало?
- Если ты со мной счастлива, значит, любишь?
Она вновь улыбнулась. Вопрос смущал ее.
- Ей Богу, ты как мальчишка!
- Мне важно знать это, Светлана.
Лицо Старховой застыло в задумчивости.
- Я не знаю, что такое любовь. Представь, Сережа,  я никогда безумно не любила ни одного мужчину. Я не познала той настоящей любви, тех чувств, которые приводят к безрассудству. Я не испытала ни страданий, ни мучений, ни счастья любви, которые присущи действительно влюбленному человеку.
Свистящий скрип пластинки прервал речь Светланы Андреевны. На ее серьезном лице появилось удивление.
Полковник встал и своей статной фигурой заслонил проигрыватель, исправляя дефект. Любуясь его стройно-стью, Стархова думала:
«Атлетическое сложение. А мышцы на животе, какие крепкие, - она вспомнила близость с ним в постели. - А у Павла живот выпуклый, мягкий, словно кисельный студень. Странно, что у мужчин такие разные комплекции».
Полковник вновь включил проигрыватель, и вновь в комнате разлилась легкая музыка. Сергей Николаевич по-дошел к Старховой, нежно обнял ее за плечи, поцеловал в щеку. Светлана Андреевна улыбнулась ему.
- Как я сегодня устала! – она утомленно вздохнула.
- Хочешь, я приготовлю постель?
И полковник прошел в другую комнату. Через минуту вернулся, поднял на руки Светлану Андреевну и принес в спальню. Волосы Светланы Андреевны рассыпались по подушке, она плавно закрыла глаза и предалась  отдыху.
- Сколько в тебе страсти! – сказала она, отрываясь от его губ. – Довольно. Все губы искусал.
Она вдруг вскочила с постели, взглянула на часы.
- Совсем забыла! Мы же сегодня идем в театр с Ната-шей. Спектакль уже начался. Что же делать?
Она побежала к телефону, позвонила Муровым. Трубку снял Аркадий Николаевич.
- Наташа? – спросил он. – Разве она не тобой? Она сказала, что идет с тобой в театр.
- Ах, я так утомилась на работе, что совсем забыла про театр!
- Значит, ты дома? А Павел что делает?
- Я нахожусь не дома. Задержалась на работе.
- Так поздно?
Светлана Андреевна сказала «до свидания» и повесила трубку.
Сергей Николаевич сел в кресло, закурил.
- Света, ты собираешься уйти?
- У нас еще есть два часа, пока не кончился спектакль в театре.
Она села на колени к полковнику, и он стал медленно расстегивать пуговицы на ее кофточке.


                ГЛАВА  19


- Довольно лжи, Светлана!
Павел Федорович сурово взглянул на супругу. Ее лицо жег багрянец, что явно свидетельствовал о виновности.
- Ты не была в театре! – вскричал он снова. - Не лги мне! Я знаю, где ты пропадала весь вечер!
«Выследил! – смекнула Светлана Андреевна. – И если так, - к лучшему. Наконец,  наши отношения полностью раскроются. И я уйду от него».
Помолчав, Павел Федорович продолжал:
- Я любил тебя – ты знаешь. Как теперь все это смешно! Все кажется глупо. Ужасно глупо!
 Он ждал, что Светлана Андреевна станет перед ним оправдываться, но она молчала.    Он не мог сказать о том, что видел три часа назад, - было невыносимо стыдно.
«Шлюха! Ветреная девка!»
- Между нами никогда не было любви, - наконец сказала она. – Мы даже не испытывали друг к другу взаимных чувств. Мы с тобой жили так, как живут давно знакомые соседи.
Она вдруг поняла, что теперь супруг непременно потребует развода. Они станут чужими. Как страшно было сознавать это именно сейчас, когда она видела его жалкое положение. И все раздражение в ней пропало, и расставаться с Павлом было больно – ведь он выглядит таким жалким сейчас! Ее давнее желание развода теперь, когда вот-вот должно все решится, стало ей мучительным испытанием.
«Может, я ошибалась в нем? Может, любовь была у нас? Неужели мы расстанемся навсегда с горечью в серд-цах?».
- Мы были лишь соседями в этой квартире? – ужаснулся Павел Федорович. – Ну, знаешь! Этого, Светлана, я не ожидал услышать от тебя.
Старховой было искренне жаль супруга, и она мысленно осуждала себя, что в волнении смогла причинить ему боль, высказавшись  жестоко.
- Прости, Павел.
Она опустила голову, сама не понимая, что с ней происходит, почему она стыдится его. Ведь она давно ждала развода, давно ждала этого разговора. И вот разговор состоялся. Но теперь непонятно, почему ее мучает совесть. Много прежде думавшая о разводе, она никак не ожидала, что ей в эту минуту придется испытать угрызения совести. Только сейчас она отчетливо поняла, что всю жизнь причиняла Павлу боль своим недостойным к нему отношением.
- Прости, - повторила она в растерянности.
- Ну, знаешь! – расстроившись, повторял Павел Федорович. – Я всего лишь твой сосед?..
Чувствуя, что супруга осознала свою вину, он еще надеялся, что все образумится. Ведь она, кажется, искренне раскаивается сейчас, умоляя простить. Но Светлана Андреевна, оправившись от минутной слабости, строго взглянула ему в глаза.
- Ты все знал обо мне, но молчал. А я ждала, что ты когда-нибудь взорвешься и, обозленный, выскажешь мне все. Я понимала, что ты рано или поздно выследишь меня.
Прежде растерянные глаза Стархова удивленно округлились.
- Я не пытался следить за тобой! И мысли такой у меня никогда не было.   Я увидел случайно, как ты садишься в машину
Неожиданно зазвонил телефон. Павел Федорович снял трубку. Звонила Наталья Павловна.
- Светлана дома?
- Пришла, - волнуясь, сообщил Стархов.
- Слава Богу! Я уж подумала, не случилось ли с ней что. Аркадий сказал, что она звонила к нам.
У Павла Федоровича появился шанс еще раз убедить-ся, была ли в театре его супруга, и он нарочно громко, чтобы услышала Светлана Андреевна, спросил:
- Разве она не была с тобой в театре?
- Спектакль я смотрела одна.
Страхов положил трубку.
«Стерва! Она провела с полковником целых три ча-са!»
Он отошел к окну, занавеси на котором еще были раскрыты. Город светился огнями. Из кинотеатра, что напротив, с вечернего сеанса выходили люди. Подъехавший к остановке автобус фарами осветил пестрые газоны с цветами. Толпа людей поспешила к автобусу. Все стремились влезть первыми, толкались. Наконец, автобус, закрыв двери, отъехал, оставив на остановке большую часть людей. В комнате по радио послышались пищащие сигналы времени. Строгий мужской тенор объявил: «Московское время – двадцать три часа».
Задернув занавеси, Стархов обернулся. Супруга с усердием готовила постель для сна, аккуратно складывала покрывало, встряхивала подушки. Она была совершенно спокойна, и это спокойствие раздражало Павла Федоровича.
- Почему ты молчишь? Почему ты боишься сказать мне правду? Теперь, когда известно, что Наташа смотрела спектакль одна…
- Ты прямо,  как сыщик, - усмехнулась она. -  Хочешь знать правду? А мне казалось, ты ее давно знаешь. Ты знаешь и прикидываешься наивным. Неужели ты не замечаешь, что мы с тобой давно не муж и жена? Мы даже спим в разных постелях. Почему я должна отчитываться перед тобой? Почему, наконец, я все время должна убеждать тебя, что не люблю…
Стархова передернуло. Спину словно обдало холо-дом.
- Я ухожу от тебя, Светлана! – сказал он решительно. – Я не могу больше терпеть этот обман. Отныне ты можешь жить так, как тебе заблагорассудится.
- Уходишь?
На мгновение ей показалось, что она будет испытывать одиночество, не видя его в стенах этой квартиры. Но минутная тревога быстро прошла, и она сказала:
- Поступай, как знаешь.
- Может, напоследок скажешь, кто тот офицер, у которого ты провела вечер? Он просто твой знакомый? Или…
«Выследил!». И она холодно сказала:
- Он мой любовник.
Напряженные мышцы задергались на скулах Стархова. Сдерживая себя, он до боли сжал задрожавшие пальцы.
- Шлюха! – процедил он сквозь зубы.
Светлана Андреевна осталась совершенно спокойной. Переоделась в вечерний халат, взяла в руки книгу, присела на край кровати.
- Павел, я люблю его.
Крепко обозленный, Стархов быстро подошел к ней. Светлана Андреевна встала, испугавшись его бегающих глаз. Таким разъяренным она видела его впервые.
- И ты смеешь говорить мне это?! – вскричал Стархов. – Ты смеешь говорить, что влюблена…
Широко размахнувшись, он влепил ей пощечину. На щеке Светланы Андреевны остался след крупных пальцев. Слабость, прежде появившаяся в ее коленях, вмиг исчезла. Эта откровенная пощечина была даже приятна ей – ведь раньше она мечтала, чтобы супруг ударил ее в отчаянии, и тогда непременно их отношения решатся.
«Осмелился, наконец!». Ударив ее, Стархов вдруг осознал, что поступил жестоко, и хотел просить прощения. Но, увидев улыбку на ее лице, он раздумал.
В отчаянии Стархов прошел в прихожую, обул туфли, накинул на плечи пиджак, взял висевшие в кухне ключи от машины и взглянул на Светлану Андреевну. Она уже не улыбалась, но и расстроена не была. В глазах ее была задумчивость и, как будто, печаль. И эти глаза странно увлекли Павла Федоровича, и даже появилось желание остаться, извиниться и забыть все, что произошло. Но с болью подумав, что он теперь ей не муж, Стархов покинул квартиру.

               


                ЧАСТЬ  2.

           УСТЮЖЕНСКИЙ ПРИЮТ

                ГЛАВА  20

Альберту Чайке исполнилось восемь лет. Воспиты-вался он в Устюженском  детском  доме. Ростом был не ниже своих сверстников, но выглядел немного худощавым. Вероятно, оттого, что был очень подвижен. Придя из школы и сделав домашнее задание, целыми вечерами он пропадал на футбольном поле, гонял мяч с ребятами или же крутился на перекладине в детдомовском спортгородке.
 В отличие от матери, Беловой Катерины, у Альберта были серые глаза, но такие же большие и красиво блестящие задором. Он был очень похож на Катерину – такой же курносый, с высоким лбом и милым овальным лицом. Лишь одно портило его внешность – шрам, рассекавший правую щеку.
Теперь, восемь лет спустя, Светлана Андреевна уже не думала об усыновлении Альберта – он для нее стал давно родным сыном, и относилась она к нему как к своему сыну. Директор детдома, пожилая, добрая женщина, разрешала Альберту Чайке отлучаться из расположения детдома в субботние и воскресные дни. Она знала, что Альберт уходит всегда к Светлане Андреевне, считая ее приемной матерью. Наступал понедельник, и Альберт вновь возвращался в детдом, с утра шел в школу, а по вечерам просиживал в классной комнате детдома вместе со своими сверстниками, вы-полняя домашние уроки, заданные в школе.
Территория детдома вокруг была огорожена высоким дощатым забором. На огромной территории стояли два двухэтажных деревянных корпуса. В одном  корпусе на нижнем этаже располагались спальни для мальчиков, на втором этаже была медицинская часть, кладовые и изолятор с решеткой на окне, в который обычно сажали провинившихся мальчишек.  В другом корпусе на нижнем этаже жили девочки, а на верхнем - были классные комнаты, в которых ребятишки делали домашние задания. Здесь же был кабинет директора. Длинный деревянный барак, находившийся между жилыми корпусами детдома, служил столовой. Внутри он был чист и хорошо выбелен. В зале столовой стояли два десятка обеденных столов, за залом располагалась кухня с котлами для приготовления пищи. Напротив столовой, возле забора, огораживающего территорию детдома от внешней улицы, было небольшое футбольное поле, засыпанное слежавшимся речным песком. По вечерам на этом поле стоял ребячий гул – детдомовцы с азартом гоняли футбольный мяч.
В Устюженском приюте воспитывались сорок пять мальчиков и двадцать четыре девочки – почти все не имевшие ни отцов, ни матерей. Их вскармливало Советское государство.
Перед отбоем ко сну в мужском корпусе шла обычная вечерняя проверка. Воспитательница, молодая длинноногая женщина лет двадцати пяти, с красивым веснушчатым лицом и рыжими волнистыми волосами, достигавшими плеч, проверяла наличие мальчиков. Детдомовцы стояли в длинном коридоре перед спаль-нями и выкрикивали «я», «здесь», когда воспитательница называла их фамилии.
-     Альберт Чайка!
Женщина провела глазами по рядам, высматривая Альберта.
- Тут я! – крикнул Альберт.
- Что значит «тут»? – возмутилась воспитательница. – Забыл, как надо отвечать? Я тебе быстро напомню!
Чайка виновато опустил взгляд и выкрикнул:
- Я!
Проверив наличие ребят, воспитательница объявила отбой. Все стали расходиться по разным спальням. Ребята постарше прошли в свои спальни в конце коридора. Ребята младшие – в спальни напротив. Аль-берт уже заходил в дверь спальни для младшей группы, но услышал оклик, обернулся.
- Чайка, подойди ко мне, - сказала воспитательница.
Альберт подошел, заметил ее сверлящие глаза.
- Ты совсем распустился! Как ты отвечаешь стар-шим?
- Я исправлюсь, Тамара Николаевна, - пробормотал Альберт, понимая, что воспитательница непременно накажет его, если он не раскается.
- Ты всегда говоришь, не буду, не буду, а все продолжается! Это прямо издевательство какое-то! Я тебе больше не верю. Ты совсем не чувствуешь вины за собой. Наверно, думаешь, что у тебя есть Светлана Андреевна и поэтому тебе можно вести себя безна-казанно?
Альберт опустил голову. Ему не нравилось, когда упоминали о Светлане Андреевне в таком тоне, как о его защитнице. Иногда даже раздражали эти напоминания о женщине, которую он считал своей матерью.
- Моя мама здесь ни при чем, - сказал он.
- Мама? – воспитательница усмехнулась. – Завтра после уроков будешь разгружать с машины уголь для кочегарки. Это тебе в наказание. А теперь – быстро спать!
Альберт прошел в спальню, разобрал постель, лег.
В спальне было восемь коек; на всех лежали сверстники Чайки, негромко перешептывались, чтобы  не услышала Тамара Николаевна. За тремя большими окнами спальни было темно; едва заметно мерцали звезды на небе.
- Почему она все время придирается  к тебе?
Спросив это, русоголовый паренек худощавого сложения приподнялся в постели, разглядывая Альберта. У паренька было прозвище – Галич. Альберт считал Галича своим другом.
- Сам знаешь, - резко ответил Альберт. – Всегда вспоминает мою маму, как будто мама всегда защищает меня от наказаний. А я никогда не ябедничал!
- Нет, Алька, она просто считает тебя особенным. У тебя есть мать, конфеты тебе всегда приносит, а у нас никого нет. Нам никто ничего не приносит, не балуют. Вот Кобра и думает, что ты избалованный,  раз у тебя есть мать.
За строгий нрав, порой жестокость, которые Тамара Николаевна проявляла к воспитанникам, ее в детдоме прозвали Коброй. Это прозвище произносилось осторожно, в отсутствии Тамары Николаевны. Если Тамара Николаевна услышит это гадкое прозвище, наказание неминуемо. Однажды за это она посадила в изолятор малолетнего воспитанника, и тот без воды и пищи просидел в изоляторе субботу и воскресенье.
- А тебя, Галич, разве не угощала моя мать конфе-тами?
Галич печально вздохнул, улегся поудобнее.
- Угощала, - сказал он. -  Но я тебе объясняю, что дело все в том, что у тебя есть мать. А Кобра, зная об этом, придирается к тебе всегда, думая, что тебе в приюте живется легче всех. Ведь тебя по субботам и воскресеньям отпускают домой.
- Что мне теперь делать, не ходить домой? – воз-мутился Альберт. – Может, тогда Кобра отстанет от меня,  и не будет наказывать.
- Как хочешь.
Галич зевнул и натянул на голову одеяло. Альберт помолчал, раздумывая.
- Галич, ты еще не спишь?
- Засыпаю.
- Знаешь, мне иногда самому стыдно, что у меня есть мать. Среди вас я чувствую себя белой вороной.
- Ладно тебе, - промямлил Галич, засыпая. -  По правде говоря, Кобра наказывает тебя больше за непослушание. Ты же борзый, Алька, в натуре.
- Никакой я не борзый! Просто не люблю, когда ко мне относятся с презрением. Потому и сам презираю подобных Кобре.
С угловой койки чей-то сонный голос пробормотал:
- Харе базарить! Завтра вставать рано, в школу идти. А вы своей болтовней спать мешаете.
- Не возникай, - отрезал Альберт.
Спустя несколько минут глаза его  слиплись, и он за-снул

                ГЛАВА  21

Утром ребят поднимала другая воспитательница, Маргарита Ивановна – полная пожилая женщина ма-ленького роста с бледно-голубыми глазами. Она была добра к своим воспитанникам и ласкова. Ребята любили ее.
- Подъем! Быстренько поднимайтесь, – говорила она, войдя в спальню и расталкивая в постелях ребятишек, любивших понежиться.
- Поднимайтесь – и быстренько умываться!
Маргарита Ивановна легко тронула за плечо Альберта, который оказался ленивей всех и продолжал нежиться в постели. Почувствовав руку на своем плече, Альберт  вскочил, огляделся сонными глазами. Все ребята уже встали, с усердием заправляли кровати. Окна были раскрыты, спальня проветривалась. Слышен был шелест листвы молодых берез. Солнце блестело в верхушках. Первые, еще нежные весенние листочки слезились росой. Птицы встречали утро пением. Земля как будто парила под окнами.
Маргарита Ивановна ласково погладила Альберта по голове, пригладила взъерошенные волосы.
- Что там высматриваешь?
- Весна пришла, - сказал Альберт. -  Во дворе трава уже зеленая.
Воспитательница подала ему брюки, чтобы одевался.
- Весна идет, весне дорогу! – сказала она. – Поздняя в этом году весна. Через месяц уже лето. А летом, Аль-берт, у тебя будут каникулы. Любишь каникулы?
- Люблю! И лето люблю. Купаться можно в речке.
- Будешь хорошо учиться, будем часто ходить с тобой на речку.
- Учиться надоело, - Альберт с тоской вздохнул.
      Воспитательница вновь погладила его голову, ус-мехнулась- и множество мелких морщинок усеяли ее пухлое лицо и одрябшую кожу век.
- Учиться нужно, Альбертик. Будешь плохо учиться – придется работать кочегаром или грузчиком. Будешь хорошо учиться – станешь инженером, когда вырастешь.
- Кочегаром тоже неплохо.
Маргарита Ивановна подняла упавшее с кровати полотенце, повесила на дужку. И сказала:
- Думаю, твоя мама будет недовольна, если ты из-берешь профессию кочегара.
- Не угадали. Моя мама говорит, что все работы хороши. Но она мечтает, чтобы я стал военным офицером, как отчим.
- Ну, хорошо, будешь военным, - согласилась жен-щина.  -  А  теперь заправляй постель – и умываться.
Заправив постель, Альберт закинул на плечо полотенце, прошел в умывальную комнату.  Под десятком кранов, из которых струилась вода, был широкий жестяной лоток. Водные струи глухо разбива-лись о дно лотка и скатывались вниз по отводящей трубе. Все краны были заняты, кроме среднего. Умывались старшие воспитанники, учащиеся седьмых и восьмых классов, четырнадцати-пятнадцати летние парни, многие из которых были второгодниками. В сторонке стояла кучка малолетних воспитанников, которые не решались подойти к свободному кранику, пока не помоются старшие. Подумав секунду, Альберт решительно подошел к кранику, стал умываться. Старшие со злостью посмотрели на него.
- Куда лезешь! – заорал на него старшеклассник крепкого сложения, стоявший справа. – Шкет! Не видишь, мы еще умываемся?
Старший пнул Альберта ногой в зад – так крепко, что Альберт чуть не упал головой в жестяной лоток. Обиженный, он отошел в сторону.
В Устюженском приюте сложилась старая традиция: если умываются взрослые воспитанники, никто из млад-ших не имеет права подходить к умывальнику, пока не помоется последний старший. Эти и другие, еще более жестокие правила были установлены прежними воспитанниками, которые уже давно выбыли из стен детдома. Словом, дедовщина.
 Детдомовцы делились на две категории- те, кто учился с первого по пятый класс, были младшими. Взрослые их называли шкетами. А те, кто учился с шестого по восьмой класс, были старшими. Младшие почтительно называли их кочетами. Таковы были традиции Устюженского приюта, сохранившиеся еще со времен безпризорничества.
Когда все кочеты помылись, Альберт и его младшие товарищи подошли к краникам и стали умываться. Круглолицый конопатый мальчонка с рыжими волосами, вставший рядом с Альбертом, сказал:
- Зачем ты полез к умывальнику? Знал же, что кочеты пинка дадут.
- Краник пустовал, - Альберт густо намылил лицо.
- Ну и что, что пустовал? Если они моются – не лезь!
Альберт с раздражением сполоснул лицо, обдав брызгами товарищей. Рявкнул на рыжего:
- Что ты меня учишь, Карат? Сам знаю, как посту-пать.
Рыжеволосый паренек по прозвищу Карат замолчал, зная, что спорить с Альбертом Чайкой бесполезно. Чайка среди детдомовцев отличался спортивным характером, не любил, когда ему возражали или поучали. Однако взрослых воспитанников он побаивался, как все его сверстники. Кочеты обычно избивали шкетов, если те осмеливались ослушаться и не выполнить заданную работу или поручение. Кочеты заставляли шкетов работать вместо себя – мыть полы, пилить, колоть дрова,  воровать, если потребуется…
Войдя в столовую на завтрак, Альберт сел за свой стол, за который садился всегда. Все столы в столовой были распределены, взрослые воспитанники садились за свои столы, а младшие – за свои. Шкет не имел права сесть за стол кочета, ибо нарушение детдомовских традиций, установленных давно выбывшими из стен детдома беспризорниками, влечет за собой весьма неприятное наказание. В столовой были и девочки. Но они сидели за столами, установленными вдоль глухой стены. Напротив – за шестью столами, тянущимися вдоль окон, сидели взрослые воспитанники. А посередине, тоже за шестью столами, тянущимися от входной двери до кухни, рассаживались шкеты. Все детдомовцы не могли разместиться в столовой, поэтому обедать им приходилось в две смены. Когда уходила отобедавшая первая смена, девочки, обычно дежурившие на кухне, накрывали столы для второй смены.
Сегодня на завтрак были поданы манная каша и чай с хлебом и маслом. Альберт сидел за столом вместе с тремя своими товарищами. На их столе были четыре тарелки каши, блюдо с белым хлебом, четыре стакана с чаем и четыре кусочка масла граммов по пятнадцать. Когда они принялись есть, к ним подошли два взрослых воспитанника, взяли с их стола два куска масла и отошли к своим столам. Воспитательница, находившаяся у двери и наблюдавшая за воспитанниками, в эту минуту прошла на кухню и ничего не заметила. Даже если воспитательница заметила бы, что кочеты взяли со стола шкетов масло, она восприняла бы это как должное. Все воспитатели знали, что взрослые воспитанники отбирают масло, котлеты, яйца, сахар у младших, но, зная об этом, редко заступались за обиженных и обделенных. Они не в силах были изменить укоренившиеся приютские традиции.
Карат и Галич, сидевшие за столом вместе с Альбер-том, обиженно надули губы – опять именно у них отобрали масло. Было заметно, что у Галича повлажнели глаза от обиды. С ним за столом сидел третий, маленький толстячок по прозвищу Кузнец. Он негромко сказал:
- Не хнычь, Галич. Не ты один сотрудником слу-жишь.
Сотрудниками называли в детдоме тех шкетов, кото-рые обязаны были отдавать с завтрака свое масло взрослым воспитанникам, а с обеда – котлету, с ужина обычно отдавались вареные яйца и сахар. Таков был закон этого приюта, и все шкеты беспрекословно исполняли его во избежание наказания от кочетов. А кочеты умели расправляться с непослушными.
Карат взглянул на своего друга, маленького толстяка Мишку Кузнецова, и спросил:
- А у тебя, почему масло не взяли?
- Утром Купец сказал мне, чтобы я сам съел свое масло, - ответил Кузнец. – Он сегодня отказался от моего масла.
Купец – Купцов Владимир, которого за доброту называли Купа, был из старших, а Мишка Кузнецов был его сотрудником и масло свое должен был отдавать только Купцу, поскольку был закреплен за ним, за Купцом, как сотрудник, то бишь, верный слуга и плательщик  пищевого оброка. Если Купец отказывался от масла, как было сегодня утром, никто из кочетов не имел права отобрать масло у Мишки Кузнецова, так как это масло считалось собственностью Купца, как и сам Мишка. В случае, если кто-то из кочетов посмеет отобрать Мишкино масло, этот кочет будет иметь дело с самим Купцом, поскольку, посягая на Мишку и его масло, он посягает на честь самого Купца. А Купец, крепкий, спортивного сложения парень, жестоко расправлялся со своими противниками.
- А мне отдать масло некому, - сказал Альберт. – Боцман вчера залетел за решетку. Менты его повязали вечером на каком-то складе. Не удалось ему грабануть этот склад. Сегодня утром я слышал, что о нем говорили в спальне у кочетов.
Альберт был сотрудником Боцмана, такого же крепкого и ловкого парня, как Купец. Сегодня масло досталось самому Альберту, и никто не имел права ото-брать у него масло. Все в детдоме знали Боцмана как профессионального вора, совершившего десятки краж за время пребывания в детдоме. Боцман имел комплекцию вышибалы, поэтому никто из кочетов не посмел отобрать масло у Альберта.
- Не расстраивайся, Галич, - сказал Мишка.
- Я дам тебе половину своего масла.
- И я поделюсь.
Альберт отделил половину масла от своего куска, и намазал на кусок хлеба Карату.
- Тебе хорошо, Кузнец, - Галич досадно вздохнул. -  У тебя Купец не всегда забирает масло и котлеты. Жалеет он тебя, видимо. А нам с Каратом не везет. Мы котлеты уже полгода не ели, все время отбирают эти прожорливые кочеты.
- Когда-нибудь придет и наше время, - улыбнулся Карат, представив себя взрослым. – Когда я буду кочетом, у меня тоже будет сотрудник. И я каждый день буду давать ему крепких пинков.
Кузнец согласился со своим другом и тоже высказал-ся:
- А я у своего шкета стану отбирать всю вкусную жратву. Буду есть по две пайки.
Альберт откусил кусок хлеба, масло на котором было почти незаметно, отпил глоток чаю.
- А у меня сотрудника не будет, - сказал он. -  На-верное, я буду жалеть шкетов. Они же ни в чем не ви-новаты.
- Чего их жалеть? – возразил Галич, склонив свою маленькую русую голову. – Нас кочеты не жалеют, и мы не будем жалеть.
Мишка Кузнецов доел кашу, отпил чаю, слушая их.
- Кочеты нас не жалеют потому, - сказал он, - что они сами, когда-то были шкетами, отдавали жратву тем кочетам, которые давно уже ушли из детдома.
Заметив, что они болтают, к столику подошла молодая воспитательница, худая как сушеная вобла.
- За столом не разговаривать, - сказала она.
- Завтракайте побыстрее,  пора собираться в школу.
Позавтракав, они вышли из столовой, направились в женский корпус, где на втором этаже в специальной комнате переодевались в школьную форму - шерстяной костюмчик не первой свежести, белую рубашку и ботинки. Переодевшись под надзором той же воспитательницы, они взяли портфели и отправились в школу, которая находилась в трехстах метрах от детдома. Они шли без сопровождения воспитателей.
На пешеходной дорожке были лужи,  в них отражалось весеннее солнце. Альберт старательно обходил лужи, боясь замочить ботинки, а его дружок Галич шлепал прямо по лужам и радовался этому. Альберт неравнодушно сказал ему:
- И охота тебе слушать, как рычит Кобра.
- Почему она должна рычать на меня? – спросил Галич.
- Ты же придешь в детдом с мокрыми ботинками. Она заметит это. И поймаешь ты от Кобры звонкую опле-уху.
Улыбнувшись, Галич махнул рукой.
- Пока сижу на уроках,  высохнут.
Перед входом в школу Альберт  встретил родительского парня, который два дня назад обозвал его обезьяной. Родительскими - детдомовцы называли тех ребят, которые имели родителей и жили в этом городе. Учились и детдомовцы, и родительские в одной школе. Этот родительский паренек был сверстником Альберта, учился с ним в одном классе. Альберт загородил ему дорогу. Зло спросил:
- Ты почему дразнишься, сопляк?
- Ты сам дразнишься на уроках, - ответил роди-тельский.
- Это я то дразнюсь? – вспылил Альберт. – На, по-лучи!
И он ударил родительского парня в грудь.
Все мальчишки в классе побаивались Альберта, считали его самым смелым и сильным. Но Альберт был не сильнее остальных. Он был беспредельно храбр, и храбростью своей наводил страх на сверстников.
Получив вдобавок по затылку, родительский паренек забежал в школу. Стоявший рядом Галич огорченно ска-зал:
- Надо было ему в «пятак» врезать! Меня тоже он все время называет обезьяной.
- В следующий раз получит в «пятак».
И Альберт подобрал с земли портфель. Направились с Галичем в класс. В классе, как всегда, было шумно. Тридцать мальчишек и девчонок беспечно кричали и запускали бумажные самолетики. На доске была нарисована кривая рожица.
Прозвенел звонок. В класс вошла молодая учительни-ца. Все ученики дружно встали за партами. Родительский паренек, которого обидел Альберт, неожиданно заплакал.
- Что случилось? – спросила невысокая большеглазая учительница. – Почему ты плачешь?
Паренек показал на Альберта пальцем, промямлил:
- Чайка меня набил.
- Чайка, - учительница взглянула на Альберта. – Ты бил его?
Смутившись, Альберт пожал плечами.
- Разок ударил тихонечко.
- Дерзкий мальчишка! – вскричала учительница. – Быстро в угол! Остальные можете садиться.
Все ученики сели за парты. Альберт прошел в угол, встал, повернувшись к классу. Галич жестами показывал ему, что надо было в «пятак» дать родительскому, подставляя кулак к своему носу. Альберт кивал головой, соглашаясь.
Учительница обернулась к нему и сказала:
- Повернись к стене! Незачем смотреть на класс.
Альберт повернулся, постоял минут пять, и вдруг сел на пол, сложив руки на коленях. Видя его сидящим, ребята в классе рассмеялись. Объяснявшая урок учительница, снова обернулась к Альберту и ужасну-лась.
- Чайка! Ты что позволяешь себе? Выйди из класса!
Но Альберт продолжал сидеть, улыбчиво прогово-рил:
- Я не могу встать. Устал, ноги подкашиваются.
Учительница вскочила со стула, ухватила Альберта за ухо и выпроводила из класса. Раздраженная, она захлопнула за ним дверь и успокоила смеющихся уче-ников.
Альберт вышел из школы, на крыльце стал поджидать своих дружков Галича и Карата, оставшихся в классе. Когда прозвенел звонок на перемену, дружки вышли к нему, вместе направились в школьный садик, где уже расцвели деревья и кусты. Укрывшись за кустами, Альберт хлопнул Карата по карману брюк.
- Где курево?
- Здесь, - Карат расстегнул пиджак и вынул из-за поясного ремня брюк помятую пачку «Севера». – Три штуки осталось. Каждому по штуке.
Они сунули в рот папиросы, Карат зажег спичку, дал прикурить. Курили неумело, глубоко затягивались, закатывали глаза от удовольствия. А Галич даже не научился курить взатяжку.
- Может, уйдем с уроков, - предложил Альберт. – В кинотеатре фильм хороший.
- Где деньги возьмем на билеты? – спросил Галич.
Альберт деловито выбросил папиросу.
- Пройдем без билетов. Я знаю лазейку с заднего хо-да.
Договорившись, друзья пошли в школу за портфе-лями. Вынесли их в школьный садик спрятали в кустах. Направились в кинотеатр. Альберт провел друзей через запасной ход, ведущий на чердак. Распугав на чердаке всех голубей, они спустились в зал через сцену. Из-за экрана, который уже светился титрами, их не было видно зрителям, сидящим в зале.
- Может, не пойдем в зал, посмотрим здесь, - сказал Карат.
- Здесь плохо видно, и буквы все наоборот.
Альберт сбоку отодвинул полотно экрана, и со сцены увидел полный зал зрителей, сидящих в темноте. Луч проектора слепил прямо в глаза.
- Выходите за мной! – скомандовал он и пробежал со сцены в зал. Карат с Галичем последовали за ним, усе-лись в первом ряду, где было три свободных места.
Старик, сидевший рядом с ними, удивился:
- Откуда вы взялись, ребята?
- Тихо, дедушка! – шепнул Альберт. – Если контролерша заметит, она выведет нас из зала.
- Понятно, - улыбнулся старик. - Детдомовцы?
Он угостил их леденцами, которые сосал сам.

                ГЛАВА  22

В детдом к Альберту приехала Светлана Андреевна с мужем, бывшим полковником Сергеем Николаевичем, который уже оставил военную службу. Сергей Николаевич был одет в черный костюм с галстуком, а его супруга – в ярко-голубое платье. Светлана Андреевна любила голубые наряды, которые великолепно сочета-лись с ее белыми пышными волосами и смотрелись на ней превосходно, особенно в солнечные дни, как сегодня. Приехали они на новеньком «Москвиче», который купи-ли месяц назад.
Во дворе детдома на футбольном поле ребятишки гоняли мяч. Сергей Николаевич подошел ближе, подозвал одного.
- Дружок, найди-ка Альберта, - сказал он.
Паренек убежал в спальный корпус, где в это время находился Альберт. Застал Альберта выжимающим грязную тряпку в туалете.   Он мыл полы.
- Алька, к тебе родичи приехали! – крикнул паренек.
- Мамка! – обрадовался Альберт.
Он бросил тряпку, сполоснул под краником грязные руки и устремился во двор. Подбежал к Светлане Андреевне. Они обнялись. Сергей Николаевич по-мужицки пожал ему руку.
- Не скучаешь? – спросил он.
- Здесь весело, - улыбнулся Альберт.
- Чем сейчас занимаешься?
- Полы мыл в туалете. Кобра опять наказала.
      Светлана Андреевна сделала ему замечание.
- Алик! Разве можно так называть воспитательницу?
- Ее можно. Она – Кобра.
Сергей Николаевич задумчиво проговорил:
- Может, побеседовать с ней? Действительно, что она эксплуатирует Альберта?
Альберт обидно сморщился.
- Не надо! Не защищайте меня. Вы лучше приезжайте реже.
- Это почему? – удивилась Светлана Андреевна.
Альберт  склонил голову вбок, пожал плечами.
- Неловко мне перед ребятами. У них родителей нет, к ним никто не ездит. А я среди них как счастливчик…
Сергей Николаевич усмехнулся, потрепал волосы Альберта.
- Совсем взрослым стал, все понимает.
Светлана Андреевна подала Альберту два пакета. Один - с конфетами, другой – с грецкими орехами.
- Не забудь угостить ребят, - сказала она.
Альберт принял подарки, сказал: «Я сейчас!». И убе-жал. Минуты через три он вернулся без конфет и без оре-хов.
- Спрятал? – улыбнулась Светлана Андреевна.
- Под матрац положил в спальне. Вечером раздам ребятам.
Они просидели с Альбертом два часа возле спального корпуса на скамеечке. Стали прощаться. Светлана Андреевна поцеловала мальчика.
- Кстати, - сказала она. – Танечка передала тебе привет.         
- Таня Мурова? – обрадовался Альберт.
- По-моему,  она очень хочет видеть тебя.
  Сергей Николаевич пожал Альберту руку, прощаясь.
- Да, - подтвердила Светлана Андреевна. – Танечка хочет, чтобы ты пришел к ней в гости. А ты, я вижу, забываешь свою хорошую подругу.
Альберт опустил голову, смутившись.
- Вы тоже передайте ей привет от меня.
Светлана Андреевна поцеловала его еще раз.
- Обязательно передадим. В воскресенье мы приедем за тобой и вместе сходим в гости к Муровым.
- Нет! – встревожился Альберт. – Не приезжайте. Лучше я сам отпрошусь и приду к вам.
- Почему так? – удивилась Светлана Андреевна.
Альберт неспокойно вздохнул.
- Не хочу, чтобы в детдоме меня называли маменьким сынком. Не хочу, чтобы вас видели здесь…
Сергей Николаевич расхохотался. Он понимал мальчика.
- Я же говорю, он стал совсем взрослым.
Когда они уехали, Альберт зашел в спальню, чтобы  надежнее упрятать конфеты и орехи. Но в его спальне был Боцман, которого сегодня утром выпустили из милиции. Боцман держал в руках два пакета, которые Альберту дала Светлана Андреевна.
- Ты что, вздумал прятать от меня? – зло спросил он.
Альберт с тревогой заметил, что широкое скуластое лицо Боцмана наливается кровью.
- Я не прятал. Просто положил…
- Нет, ты хотел спрятать от меня, чтобы потом  втихомолку съесть со шкетами! Ты забыл, у кого служишь сотрудником? Забыл, что все вкусное должен отдавать мне?
Альберт опустил глаза, чувствуя вину. Боцман был выше его на целую голову. Он подошел и ударил Аль-берта по шее. Альберт устоял.
- Чтобы больше не забывал!
      Боцман хотел замахнуться еще раз, но раздумал, пожалел своего сотрудника. Он вынул из пакетов две конфеты и два ореха, бросил Альберту.
- Ешь! Еще раз упрячешь, обоссышься  в моих руках!
Боцман взял оба пакета и, выходя из спальни, сказал:
- На ужине яйца можешь съесть сам, позволяю сего-дня.
Альберт сел на кровать опечаленный. Он прекрасно знал, что все так и должно быть в этом приюте.   Шкеты вынуждены отдавать вкусную еду кочетам. Эта традиция установилась давно, и не он, не другие воспитанники не могли изменить ее. Придет время, и он станет кочетом, и, может быть, также будет отбирать вкусную еду у своего сотрудника. Но все же было обидно – он не угостил друзей.
В спальню вошла Тамара Николаевна. Увидев его сидящим на кровати, она разозлилась.
- Что ты делаешь в спальне?! Я же сказала, мой туалеты!
Альберт  встал с кровати, поправил покрывало.
- Я уже  вымыл.
- Пойдем,  проверим.
И она пошла с ним в туалет. Пол и очки блестели чистотой, были выскоблены и вымыты добела.
- Прекрасно, - усмехнулась Тамара Николаевна. – А теперь за то, что ты помял кровать, почисти краники в умывальной.

      «Кобра!». Альберт молча пошел в ванную чистить краники.
После отбоя Альберт лежал в постели, ему не спа-лось. В темноте спальни слышался храп Галича – у него была перебита переносица. Альберт вспомнил сегодняшние унижения, и ему захотелось плакать, слезы выступили на глазах от обиды. Но Альберт крепился, вытер  слезы простыней.
- Галич! – позвал он.
Галич не отвечал, крепко спал. Альберт  встал и подошел к нему, растолкал.
- Пойдем на кухню.
Галич спросонья протер глаза, узнал Альберта.
- Зачем? – спросил он.
- Есть хочется. Может, найдем что-нибудь пожевать.
- На кухне ничего нет. Есть хлеб, но он в шкафу под замком. Не достать.
- Пошли, - сказал Альберт. – Я попробую открыть шкаф. Достанем буханку хлеба, пожуем.
Галич неохотно согласился, медленно оделся.
- Взгляни, дежурная спит? – сказал он.
Альберт тихонько приоткрыл дверь спальни, осмотрел коридор. Дежурившая по ночам женщина сидела в деревянном кресле и негромко посапывала. Он была ночным сторожем в детдоме.
Убедившись, что она спит, Альберт прикрыл дверь.
- Дохнет она, как суслик!
Они раскрыли окно, вылезли на улицу. Быстро дошли до столовой, освещенной фонарями, проникли в кухню. На широкой плите Альберт нашел в темноте какой-то бак, из которого пахло вареными фруктами. Он известил Галича:
- Компот!
Маленькая тень Галича метнулась к Альберту. Они стали рыться в баке руками, доставая безвкусные фрукты, оставшиеся на дне от компота.
Галич недовольно жевал что-то кислое. Альберт  вдруг выплюнул отвратительную пищу.
- Кажется, в этом баке еще и кислая капуста.
- Да, - согласился Галич. – Видимо, с обеда сюда вылили оставшийся суп и перемешали с компотом. Но все равно яблоки и груши выбрать можно.
- Это же приготовили для свиней, на свинарник. Завтра приедет свинарь и выльет это дерьмо в свою бочку. Фу, противно!
- Есть можно, - сказал Галич, выбирая в помоях фрукты.
Глядя на него, и Альберт стал есть. Однако вновь сплюнул, решил дальше обследовать кухню. Нашел хлебный шкаф, запертый на замок. Сказал Галичу:
- Надо попробовать отжать дверцу.
- Чем?
- Хотя бы ручкой от черпака. Она длинная и толстая.
Альберт взял черпак сунул его ручкой промеж дверей, сильно надавил, силясь отжать дверцу. Дверца отошла, крепко запахло хлебом. Альберт проглотил слюну и стал давить еще сильнее, пока дверца не захрустела. Галич просунул руки в образовавшуюся щель. Нащупал буханки хлеба.
- Здесь много! – обрадовался он.
- Зачем нам много! Вытаскивай одну буханку!
Кое-как Галич вытащил буханку белого хлеба, изрядно помял ее. Альберт вынул черпак, положил на место, прижал вплотную дверцу шкафа, чтобы не было заметно, что ее кто-то отжимал.
- Хлеб сожрем здесь? – спросил Альберт.
- Конечно, здесь.
- В спальне могут заметить кочеты.
Альберт отломил ему полбуханки, стали есть. Хлеб был вкусным, но немного суховатым, застревал в горле. Галич зачерпнул из бочки ковшик воды, выпил немного, передал Альберту. Насытившись, они ушли с кухни, быстро перебежали в спальню, довольные легли в постели.
- Теперь можно спать, - сказал Альберт. – В желудке стало хорошо, не урчит.
Галич молчал. Альберт взглянул на клубок, свернув-шийся под одеялом. Галич тихо похрапывал.

                ГЛАВА  23

Мужчина, в форме штурмана Американского флота, и молодая красивая женщина под вечер вошли на ярко освещенную территорию ленинградского порта. Прошли мимо снующих с пустыми поддонами электрокар, мимо портовых докеров, осторожно скатывающих из кузова машины большую бочку, мимо симпатичного тальмана, который записывал в блокнотик грузы и одновременно кричал что-то  усатому матросу на французском судне. Наконец, эти двое – мужчина в форме штурмана и женщина – подошли к большому сухогрузу, на мачте которого, не смотря на поздний час, под легким ветром развивался американский флаг. У трапа их встретил вахтенный – толстый хмурый матрос. Советского пограничника у трапа не было, вероятно, потому, что это судно уже третий месяц стояло на ремонте, крепко ошвартованным к бетонной стенке. Подойдя к вах-тенному, штурман что-то сказал на английском языке, дружески хлопнул его по плечу, вынул из кармана значок с изображением Ленина, протянул толстому матросу. Матрос благодарно улыбнулся, осветил значок карманным фонариком и одобрительно кивнул.
- Thank you!
- Don,t mention it, - ответил штурман, пропуская женщину вперед по трапу.
Каюта, в которую вошли штурман и молодая красотка, была уютная.  У  стены стоял широкий диван, накрытый покрывалом с лебедями,  у окна – письменный стол, цветной телевизор. На полу  был разостлан мягкий ковер.
- Это есть моя берлога! – сказал американец ломаным русским языком. Он был красив, строен, коротко подстрижен, носил мягкие густые усы.
- Ничего себе берлога!
Катерина разглядывала бар с зеркалами и винами, врезанный в стену каюты.
- Похож я на сибирский медведь? – улыбнулся американец.
- Не ломай язык. Ты же прекрасно говоришь по-русски. Даже официантка в кабаке приняла тебя за рус-ского. Кстати, где ты научился так чисто говорить?
- О! Я обучался с детства. У меня был хороший преподаватель русского языка.
Катерина плавно опустила длинные ресницы.
- Ах, мне бы такую комнатку на земле!
Американец восторгался ее красотой, особенно ему нравились голубые глаза Катерины и плавное движение ресниц. Катерина обвораживала его. Он помог ей снять шубку, повесил в гардероб.
- Спасибо, Жора! – она улыбнулась алыми губами.
- Я не Жора, я Джордж.
- Какая разница, - усмехнулась Катя. – Для меня ты просто Жора.
Закрыв на ключ дверь каюты, Джордж достал из бара бутылку виски и бутылку слабого вина «Командор», поставил на стол. Выложил из кармана пачку сигарет, предложил закурить Катерине.
- С удовольствием! – она взяла сигарету.
Американец щелкнул зажигалкой. Прикурив, Катерина сладко втянула в себя сигаретный дым, выпустила в лицо Джорджа. Выпили запашистого «Командора».
- Хорошо вы живете, американцы, - Катерина повертела в руке пустой бокал. – Богатая страна. Жора, у тебя есть машина?
- Есть. Две.
- Счастливчик! И дом хороший?
- Дом в Калифорнии. Есть вилла на морском берегу. Я имею работу, второй помощник капитана. Есть работа – есть благополучие.
Катя смотрела на его красивое лицо и в душе питала к нему отвращение. Он был счастлив в своей Америке; имел виллу, автомобили, а она, ставшая в пятнадцать лет проституткой, не имела ничего и была несчастлива. За годы распутной жизни ей порядком надоели кабаки, интуристовские гостиницы, физические унижения, частые приводы в милицию, где с ней уже были хорошо знакомы, и знали ее бульварное прозвище – Белка.
Разобрав широкую постель, Джордж разделся, сел в кресло.
- Выключи свет, - сказала она. -   Я стыжусь при свете.
- У тебя прекрасная фигура! Я хочу видеть твое тело.
Она сама щелкнула выключателем, в темноте разде-лась, легла в мягкую постель. Джордж докуривал сигарету в кресле.
«Лучше бы он оставался в кресле до утра. Не могу больше так жить. Что-то мешает мне, что-то отталкивает от этих мерзостей. Поистине, отвращение познаешь, когда вдоволь пересытишься. Блудная я!».
Джордж встал на колени перед ней, на мягкий ковер, жадно стал целовать ее тело, губы, щеки, обдавая лицо теплым неприятным перегаром. Катю раздражала любовная прелюдия. Все это, давно и много раз испытанное,  было противно ей.   Но она крепилась, помня, что это ее работа и за эту работу она получает валюту. И она старалась быть милее с ним, но не выносимый запах перегара был неприятен ей.  Она отвернула лицо. Американец не понимал, что истасканной проститутке противна его физиономия, она не нуждается в любовной прелюдии и не испытывает уже того блаженства, которое испытывала в юности.   Ей нужны были лишь деньги за покорность, и затем – сон, спокойный сон до утра.
Крепко поцеловав ее в губы, Джордж поднялся с ковра, лег в постель.
_ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _
В каюте тускло горел ночник, едва заметны были их обнаженные тела. Стало невыносимо жарко. Не вставая с постели, Джордж протянул руку к выключателю электрогрелок, щелкнул тумблером, утомленно откинулся на подушку. Катя лежала с закрытыми глазами, совершенно не думая о том, что произошло, и была рада, что Джордж, наконец, отвязался от нее.
- Мне кажется, ты жалеешь, что пришла сюда.
Катя задумчиво смотрела в потолок.
- Теперь поздно жалеть. Жалею, что пришла к кому-то в первый раз, совсем девчонкой.
- Давно это было?
- Лет десять назад. Глупая была.
- В юном возрасте все мы глупые. Не поздно еще бросить это занятие, уехать в другой город и там встретить хорошего мужчину.  Ты же красавица!
- Жалеешь?
Джордж провел рукой по ее пышным взъерошенным волосам, сухими губами коснулся ее горячей щеки.
- Тебя – жалею, - сказал он. – Чувствую, в тебе кончился порох любви, пора на покой. Ты ведешь себя иначе, чем другие проститутки. Брось это занятие. Затянешь – потеряешь все: и молодость, и семью, и де-тей.
- Может, ты женился бы на мне?
- На тебе?.. Во-первых, я женат. Во-вторых, ты слишком легкомысленная. А мы, американцы, люди расчетливые,  даже в семейной жизни.
Катя задумалась: «Значит, я уже некуда негодная, бросить, что ли, все? Уехать куда-нибудь…».
- У тебя есть мать с отцом? – спросил Джордж.
- Есть. Под Новгородом живут, в деревне.
- Они знают, чем ты занимаешься?
- Не дай Бог!
- Ехала бы ты, Катюша, в родную деревню, жила бы там.
- В деревню? Жора, ты не представляешь, что такое деревня.
- Представляю. Бывал раз в русской деревне под Архангельском. Знаю, там грязь, адский труд.   Но без труда не сделаешь счастья.
Скрипели портовые краны, но они не тревожили Катерину. Вся ее шумная жизнь была где-то далеко, за бортом судна – там, где эти скрипучие краны, а сама она, измученная, истасканная, лежала здесь в тихой, освещенной тусклым светом каюте, и думала о зав-трашнем дне жизни.
- Жора, я привыкла к городу.  Если случится, что брошу все - останусь в городе. Пойду работать водителем трамвая. Жора, - она усмехнулась. – У меня же права есть. Училась когда-то…
- А в Америке с твоей внешностью можно сделать бизнес без физического труда. Три года службы в Лос-Анджелесе в фирме «Romantic season» - и у тебя будет дом, автомобиль.
- Америка не для меня. Я россиянка. Здесь все родное мне: и небо, и березы, и даже кабаки. За границей, без России, я сдохну от тоски.
Катерина чуть приподнялась в постели, рукой от-бросила прилипшие к щекам волосы, закрыла ладонью глаза, задумалась. А Джордж с восторгом смотрел на ее груди, еще крепко-полные, очаровательно и тяжело клонившиеся вниз; смотрел на ее упругое белое тело с нежной и удивительно гладкой кожей.
- Мне почему-то хорошо с тобой, - улыбнулась она. – А сразу ты мне не понравился…
- Я чувствовал это. Женщина нуждается не только в сексуальной близости, но и в духовной – особенно страшно замученные любовью проститутки.
- О-о! Ты великолепный психолог.
- Ну что ты! Какой я психолог? Просто пытаюсь всегда понять человека.
Она наклонилась к нему, поцеловала в губы.
- Будем спать?
- Спокойной ночи, Катюша.
               
                ГЛАВА  24

Время летело быстро. Альберт Чайка рос. В приюте, он не знал счастья. Кочеты часто обижали его.  Подчиняться  им было унизительно. Но ничего не поделаешь – таковы приютские нравы. Иногда Альберт пытался подраться с сильным кочетом, но терпел поражение. А потом, где-нибудь в укромном месте, Альберта избивали другие кочеты за то, что он, шкет, посмел замахнуться на взрослого. Хотя били его крепко, он был доволен, что не унизился перед кочетом. Другие шкеты – ровесники Альберта – боялись ослушаться кочетов. Они с надеждой ждали лучших времен, когда сами станут взрослыми воспитанниками и жить будут припеваючи. Ждать лучших времен оставалось недолго – всего два года.
В детдом к Альберту часто приходила Татьяна Му-рова, дочь Аркадия Николаевича. Татьяна дружила с Альбертом. Их школы были рядом. После уроков Альберт поджидал ее и провожал до дома. Татьяна была отличницей, Альберт же был способным, но ужасно ленивым. Однако памятью он обладал отменной.
- Как ты умеешь отвечать урок? – спрашивала его учительница по литературе, полная добрая женщина. – Воспитатели твои говорят, что домашние задания ты делаешь неохотно.
Учительницу литературы Альберт любил больше других. Пожимая плечами, он отвечал:
- Слушал вас на уроке внимательно, потому и запомнил все. А в детдоме не учу, потому что не люблю повторять пройденное.
- Что же, у тебя исключительная память? – вопрошала учительница.
- Не знаю,- сказал Альберт. – Но учебник литературы я прочитал весь.  Увлекся…
- Но разве можно запомнить весь учебник?
Альберт лукаво улыбнулся.
- Не знаю, можно ли другим ребятам, но я помню все, что написано в учебнике.
Проверяя его, учительница раскрыла учебник, где ей вздумалось, и зачитала:
- «Там, за горизонтом, колыхалось серое облако пыли. Оно приближалось, звеня колокольчиками…».
- «Тройка!» - обрывал Альберт. – Вы цитировали вторую главу из повести «Тройка». Страница, по-моему, восемьдесят девятая.
- Восемьдесят восьмая, - поправляла учительница и удивлялась. – Поразительно!
А Альберт продолжал на память цитировать дальше:
- «… топотом копыт летящей тройки и гулким грохотом старой кареты».
- Невероятно, - восклицала учительница. – Будь моя воля, я перевела бы тебя на два класса выше.
- Я слаб в математике, - возражал Альберт.
Возвращаясь из школы, Альберт думал о поединке, который сегодня ему предстояло выиграть. Поединок должен был состояться за детдомовской кочегаркой. Там было отведено специальное место, расчищенное и посыпанное опилками. Поединки проводились между детдомовцами без ведома директора детдома и воспитателей. Те не должны были знать о поединках, иначе последовало бы наказание. Поединки организовывали старшие воспитанники, но сами не дрались, а заставляли драться шкетов. Затем, в поединке, среди шкетов выбирали самого ловкого и смелого.
После ужина, когда до отбоя оставалась два часа, Боцман подозвал к себе Альберта; увел его за поленницы дров, которые были наложены во дворе детдома. Из-за поленниц Боцман огляделся. Никто за ними не следил. Слева их закрывала высокая поленница, справа – детдомовский забор. Боцман откатил бревно, лежащее возле поленницы, поднял бутылку красного вина, налил в стакан, который тоже был припрятан здесь.
- Выпей! – сказал он.
Альберт уклонился. Пить вина ему не приходилось.
- Пей, говорю!
Альберт взял стакан, сквозь зубы выпил, сморщился.
- Чего морщишься? Вино приятное.
Боцман налил себе полный стакан, выпил.
- Ну, как, - спросил он. – В желудке жжет?
- Есть немного, - Альберт сплюнул. – Вино про-тивное.
 -  Дурак ты! – Боцман налил себе еще стакан. – Это же сладкий вермут. Отличная штука для взбадривания. А тебе сейчас надо взбодриться. Минут через десять начнется бой. Будешь драться с Тяпой.
- С Тяпой?..
Тяпа – смуглолицый паренек, чуть постарше Альберта, был гладиатором детдома. Титул гладиатора в детдоме присваивали самому смелому и ловкому шкету, победителю всех поединков. Тяпа побеждал всегда, был невероятно ловок и храбр. Внешностью он походил на цыгана. Возможно, он и был цыганских кровей – отца и матери он не знал, а в свидетельстве о рождении мало ли какую национальность могут написать люди, совершенно равнодушные к его судьбе. Цыгану написали, что он русский.
В Альберте появилась неуверенность.
- Боцман, мне не побить Тяпу. Тяпа – гладиатор. Ему нет равных среди шкетов.
- Еще раз скажешь подобное, дам в зубы! – преду-предил Боцман. – В тебе не должно быть страха! Кто такой Тяпа? Никто! Забудь, что он гладиатор. Он был гладиатором. А теперь гладиатором станешь ты!
Альберт молчаливо опустил голову.
- Ты раскис, - злился Боцман. – Ну-ка встань к забору!
Альберт подошел к забору, весь сжался.
- Напряги живот!
Альберт сжался еще больше, напряг мускулы живота. Боцман сильно ударил его кулаком в живот и рассмеялся. Альберт скорчился, но тут же, восстановив дыхание, выпрямился.
- Ну, как, появилась в тебе злоба? Ты хотел бы убить меня?
- Хотел бы! – Альберт сжал зубы и сделал устрашающий вид.
Боцман больно хлопнул его по плечу, разозлив пуще.
- Молодец! Держи в себе злобу до поединка. Покажешь Тяпе, на что ты способен. А перед боем я тебе еще раз врежу!
- Не надо, - сказал Альберт. – Я и так злой!
Боцман окинул его оценивающим взглядом.
- Может, тебе еще стаканчик вина?
Альберт поморщился.
- Хватит.
- Правильно! Перед боем много пить нельзя. Когда я был шкетом, я тоже выпивал стаканчик. Тогда я был со-трудником у Волка.  Он ушел из приюта четыре года назад. Волк умел вправлять мне мозги перед боем. Он был настоящим садистом! Видишь, - Боцман раскрыл рот. – Трех зубов нет. Думаешь мне в поединке выбили? Нет! Это Волк мне выбил за то, что я однажды струсил и вышел из боя. Учти! - Боцман пригрозил. -  Я тебе тоже выбью зубы, если струсишь.
Альберт с раздражением проговорил:
- А если мне не удастся… Ведь Тяпа сильней.
- Что значит не удастся? – разгневался Боцман. – Я же тебе сказал: ты должен стать гладиатором! Если ты не станешь, я выбью тебе два зуба! Понял?
- Понял.
Альберт твердо кивнул и снова сделал решительное лицо. Спрятав не допитую бутылку обратно, под бревно, Боцман позвал Альберта.
- Пошли.
По дороге он спросил:
- Врезать тебе еще раз, чтобы стал злее?
Альберт отказался, заверив, что не выйдет из боя, пока не побьет Тяпу. Боцман похвалил его; психологическая подготовка удалась. Когда они зашли за кочегарку, там уже стояли старшие воспитанники – человек десять. Среди них был Тяпа. Разминался прыжками на месте. Он был здорово накачан, мышцы на его теле напрягались, как пружины. Увидев Альберта, Тяпа усмехнулся, желая, очевидно, вызвать в нем страх. Но Альберт равнодушно окинул его голый торс, и в глазах его не было страха.
Майский вечер был теплым. Крепко пахло сморо-диновыми кустами, растущими вдоль забора. Солнце уже скрылось. На березах невесело чирикали во¬робьи. Альберту подумалось, что они заранее отпе¬вают поражение Тяпы. Мысль была приятная, и он улыбнулся.
Раздевшись до пояса, он по сухим опилкам вошел в круг, отмеченный для поединка. Вошел и Тяпа. Кочеты выставили «на шухер» двух шкетов, чтобы они при появлении воспитателей подали сигнал сви¬стом. Бой начался.
Приблизившись к Альберту, Тяпа снова усмехнул¬ся. Альберт рванулся вперед, но ударить первым не решился. Тяпа почувствовал его нерешительность, восторжествовал. Он размахнулся, чтобы ударить Альберта, но Альберт ловко увернулся. Тяпу разозлил промах, и он начал массированную ата¬ку кулаками, наступая на Альберта. Альберт пятил¬ся. Дважды кулак Тяпы достигал его лица. Послед¬ним ударом Тяпа разбил ему губы, потекла кровь.
                -  Чайка, атакуй! Смелее! — кричал разъярен¬ный Боцман.
Тяпу поддерживали другие кочеты:
-  Тяпа! Давай, бей его!
Боцман в гневе готов был побить кричащих, но правила поединка не позволяли. Он подошел к сто-явшему здесь Купцу, своему сверстнику.
-  Ты за Тяпу болеешь?
Купец выбросил докуренную до самого фильтра сигарету.
-    Да, — сказал он.— Моя ставка на Тяпу.
-    Спорим, что победит Чайка!
-    Давай, - они сжали друг другу ладони. — На что спорим?
Боцман вынул из кармана сто рублей.
-   Выиграет Тяпа — сотня твоя. Выиграет Аль¬берт — сотня с тебя.
-   Согласен!
Бой продолжался. У Альберта текла кровь из разбитых губ и носа, у Тяпы — только из распух¬шей верхней губы. Внезапно Тяпа подножкой свалил Альберта на землю и стал пинать ногами в живот, в лицо.
      -   Чайка! — нервно вскрикнул Боцман.
Укрывая руками лицо от ударов, Альберт вскочил
на ноги. Озверевший, он бросился на Тяпу, избивая его красными от крови кулаками. Тяпа не ожидал, что против¬ник окажется настолько смел и крепок, он стал отступать. Неожиданно Альберт нанес ему молниеносный удар в пере¬носицу. Тяпа откинулся назад, словно пораженный львенок, и вдруг упал.
-  Чайка, добивай! Он не должен встать! — кри¬чал уже радовавшийся Боцман. — Добивай, гово¬рю! Он сейчас вско¬чит на ноги!
Альберт остановился. Поединок прекратился на не-сколько секунд.
    -  Кажется, он потерял сознание, — Альберт по-дошел к Тяпе, склонился над ним. В этот миг Тяпа, притворившийся пораженным, резко выбросил вверх ногу и ударил в лицо Альберта.  Тот откинулся на¬зад, как кошка. Тяпа набросился на него, снова стал избивать ногами.
    -   Я же говорил, добивай! — нервничал Боцман. Сейчас он готов был сам набить морду Купцу, чтобы разрядить на¬пряженные нервы.
Альберт сумел подняться, ринулся на Тяпу. На этот раз он ударил его в зубы, и Тяпа выплюнул изо рта кровавый сгу¬сток. Отступая, Тяпа вышел за черту круга и наткнулся но¬гой на толстую палку.   Он быстро схватил ее и ударил по плечу Альберта. Аль¬берт озверел, схватился за палку, и они стали кру¬житься, вырывая друг у друга палку. В эту минуту Альберт был страшен. Он походил на разъяренного барса, изо рта струилась кровь,   падая   на голую грудь. Наконец он вырвал палку из рук Тяпы, раз¬махнулся и нанес удар по голове противника. Тяпа увернулся неумело.    Удар  палкой  разорвал  ему бровь, и он упал на землю  с искаженным   лицом. Альберт подбежал к нему, полагая, что Тяпа лишил¬ся чувств. Тяпа тяжело дышал и смотрел на Альбер¬та одним глазом. Второй глаз заплыл си¬невой. Он что-то тихо просто¬нал. Альберт понял — это победа!   Но победа не радо¬вала его. Он склонился над Тяпой и протянул ему руку. Тяпа тя¬жело приподнялся,   сел на опилках с опущенной головой. Альберт пожалел его в эту ми¬нуту. Но разве он, Альберт, мог проиграть бой? Ни¬когда!
Боцман первым подбежал к Альберту, поднял на руки.
-   Гладиатор приюта! — провозгласил он, выно¬ся Аль¬берта из круга.
Альберта подцепили остальные кочеты, стали ка¬чать на руках, подбрасывая вверх. В эти секунды Альберт не испы¬тывал совершенно никаких чувств. Словно не было боя и не было достойной победы. Ему было не до радости, но и жа¬лости в нем теперь не осталось. Он даже не взглянул на Тяпу, который остался сидеть в круге. Он находился в ка¬ком-то странном состоянии — равноду-шия ко всем и ко всему.
       -  Купец, гони стольник! — вскричал  радостный Боцман.
Купец досадно потер широкий покатый лоб, недо-вольно чмокнул тонкими губами, полез в карман. Вынув сто руб¬лей, приготовленные для пари, отдал Боцману. Боцман пе¬редал деньги Альберту в награ¬ду за победу. Приняв деньги, Альберт обрадовался.
«Завтра куплю шоколадку и сигарет».
-   Теперь, — сказал  Боцман, — ты  гладиатор! Тебе нет равных среди шкетов.  И отныне  ни один кочет не посмеет заставить  тебя подчиниться.   Не положено унижаться гла¬диатору даже перед коче¬тами.
Когда все стали расходиться, Боцман повел Аль¬берта за со¬бой, к поленнице. Достал бутылку с ви¬ном, налил Альберту полный стакан.
-   Ты заслужил, — Боцман похлопал его по пле¬чу. — Но ты мог победить раньше, когда в первый раз уложил Тяпу.
Выпив вино, Альберт возразил:
-    Лежачих не бьют.
-    Запомни, гладиатор,  противников  добивают. Кстати, отныне ты мне не сотрудник.
Альберт обрадовано улыбнулся.
-     Значит, теперь я не буду отдавать тебе котле¬ты, яйца, масло...
-     Конечно, нет! Ешь сам. Отныне ты никому не бу-дешь служить сотрудником,  и ни у кого не будешь хо-дить в «шес¬терках».  Ты свободен!    Ты  хорошо дрался сегодня.  Пожа¬луй, когда я был шкетом,  я дрался похуже.   Знаешь,   с кем мне приходилось драться?
-    С кем?
-   С Купцом. Раньше он был гладиатором прию¬та. А по¬том я побил его, и гладиатором стал я.
Альберт чувствовал себя рожденным заново. Го¬ворил с Боцманом непринужденно, словно со ста¬рым другом. И не было теперь в Альберте боязни, что Боцман побьет его за провинность. Отныне он не служит сотрудником - этим унижающимся пугли¬вым слугой. Он не шкет больше. И если бы при¬шлось драться с Боцманом, дрались бы они на равных, как два кочета.
Альберт спросил у него сигарету, что не посмел бы раньше. Раньше он непременно получил бы про¬меж глаз за исключительную наглость. Боцман вытащил из кармана сигареты, отдал ему всю пачку.
-   Кури. Теперь ты мой друг.
От этих слов Альберт испытал удовлетворение. Каза-лось, никогда он раньше не был доволен со¬бой так, как доволен после победного боя.
Боцман почесал затылок, раздумывая. И сказал:
-   Пожалуй, мне стоит заняться тобой.
-   Ты хочешь взять меня на дело?
-   Ты парнишка смелый, ловкий.   Думаю,   сго-дишься.
-   А когда на дело?
Альберт готов был идти с Боцманом хоть сей¬час. В эти минуты ему казалось, что он хотел бы иметь своим другом только Боцмана, этого масти¬того приютского во-ра.
-   Романтика воровского дела крепко захватит тебя, — сказал Боцман. — Но сначала  я  должен обучить тебя этому мастерству.
                ГЛАВА 25

С каждым годом жизнь проститутки Катерине становилась противнее. Особенно после той необычной ночи, которую три года назад она провела с Джорджем - американским штурманом. Необычной ей показалась жалость Джорджа. Никто раньше не понимал ее, и сейчас, спустя три года, никто не проявил к ней ни жалости, ни участия, как прежде проявил Джордж. Испытывая отвращение к рас¬путной жизни, Катерина часто вспоминала моряка, ждала новой встречи с ним, чтобы вновь послушать его — ведь он посо¬чувствовал ей в ту ночь, как не сочувствовал никто за все эти годы. Но Джордж не приплывал в Со¬юз...
Катерине вспомнились все долгие годы ноч¬ных скитаний по кабакам, случайные встречи с со¬вершенно незнакомыми людьми, интуристовские го¬стиницы, при-ятные и от¬вратительные ласки надоедливых клиентов. Никого из них не интересовала ее жизнь, все лишь наслаж¬дались ее телом в постели и говорили какие-то глу¬пости. А разговор с Джорджем был приятен ей. Она увидела в нем доброго и умного человека, ког¬да он очень просто сказал ей: «Женщина нужда¬ется не только в сексуальной близости, но и в ду¬ховной, особенно замученные продажной любовью проститутки».
И Катерина подумала: «Я действительно страш¬но замучена и мне давно пора на покой. Но как я буду жить другой жизнью — не представляю. Вот если бы такой, как Джордж, стал моим мужем, он понимал бы меня и, может быть, любил бы. А дру¬гие? Они же не видят женской души, им нужны лишь тело и ласки».
Разобрав постель, Белова приготовилась лечь. Она плохо себя чувствовала после ночи, проведен¬ной с иностранным журналистом. Он невероятно утомил ее. Раздевшись, она легла в постель. В это время в комнату вошли ее подруги, Лена и Зина. Обе были одеты в одинаковые джинсовые юбки и кофточки.
- Ах, Катька, если бы ты знала, с кем мы были вчера! — с восторгом сказала Лена, закинув ногу на ногу и покачивая на диване свое крепкое тело.
Катя молча вздохнула, даже не посмотрев на них.
- Она   не в настроении, — усмехнулась   Зина, блестя хитрыми черными глазами. — Что, клиент попался «не махровый»?
Подумав, что ей теперь спокойно не уснуть, Катя приподнялась в постели, сдернула со спинки стула халат, накинула на себя. Потом вдруг встала, по¬дошла к столу, закурила.
-   Надоело все, девочки! — сказала она.
-   Бывает, — Лена тоже взяла сигарету. — Вре-менами и мне эта жизнь надоедает до чертиков. Но жить-то надо! Ты просто утомлена сегодня.
-  Противно мне все! — возразила Катя. — По¬ра кон-чать с этим. Вы как хотите, а  я уезжаю из Ленинграда.
-   Скажи, что случилось, — удивилась Зина. — Клиент что ли обидел? Сколько он тебе дал?
Катя вынула из сумочки зеленые купюры, швыр¬нула на пол.
-   Вот двести долларов. Можешь забрать их се¬бе. Меня тошнит от них!
Взглянув на раздраженное лицо Катерины, Лена покачала черноволосой головой.
-  Взрослая женщина. А рассуждаешь, как маленькая, Катя?
Катерина вспылила:
-  Ты еще учить меня будешь! В твоем возрасте я была такой же наивной, как ты сейчас.   В твои двадцать лет я думала точно так же, как думаешь ты сейчас. — Она   беспокойно  вздохнула. —  Да разве ты сможешь понять меня,  глупая!      
Встревоженная, Зина встала с дивана. Волнение Катерины тронуло ее, она закурила.
- Успокойся, Катя, — сказала она. — Мы тебя прекрасно понимаем. И нам бывает больно, когда стоишь на панели, а проходящие мимо смотрят на нас с презрением. Каждый живет так, как ему хо¬чется.
-  Каждый живет в меру своей глупости, - воз¬разила Катя. — Ты, Зина, забыла, как над тобой издевался швед в «Европейской»?   Забыла,   как пришла сюда со слезами,   рыдая,   как последняя тварь!
Затянувшись глубоко, Катерина с раздражением раздавила сигарету в пепельнице. Набросилась на Лену:
-   А ты, Лена? Тоже  забыла,   как оплакивала своего ребенка,   когда   его   передали   в   чужую семью? Не ты ли говорила,   что тебе осточертело это ****ство?    А ведь тогда оно только еще начи¬налось у тебя.
Лена нахмурила брови, метнула в Катерину хо-лодный взгляд. Сигарета в ее пальцах задрожала.
-  Что ты копаешься в моей жизни? — восклик¬нула она. — Вспомни свое прошлое, своего ребен¬ка, который, как ты говоришь, умер при родах. А может, ты сама из-бавилась от него?
Больно кольнуло в сердце Катерины. Она вздрогнула от острой боли, вдруг схватилась ру¬ками за голову, оперлась локтями в колени и, сидя в таком положении, сильно сдавила веки — так сильно, что даже слышно было, как заскрежетали ее зубы. Как больно было теперь слышать упоминание о брошенном ребенке! Как жестоко сказала Лена! Как жестока вся эта жизнь! Картина преступления ясно всплыла в ее во¬ображении, она содрогнулась. Только теперь, ког¬да ей исполнилось двадцать девять лет, ког¬да ей с каждым днем все отвратительнее станови¬лась распутная жизнь, когда она стала отчетливее понимать, что должна жить иначе, только теперь она осознала, какую зверскую расправу учинила над своим ребенком в нелепой юности своей... И снова она вспомнила освещенную луной помойку, кровавый рубец на правой щеке младенца, и снова ее охватил ужас совершенного. Она крепко сдави¬ла голову руками, на глазах выступили слезы. Впервые она искренне оплакивала ребенка...
«Отравлюсь! Не хочу жить! Не могу! Все равно отравлюсь!».
В комнату вошла хозяйка квартиры, маленькая по-жилая женщина с крупной бородавкой на щеке. Под плоским носом ее чернели чуть заметные уси¬ки.
-  Месяц кончается, — сказала   она значитель¬но. — Пора денежки за комнату платить.
Хозяйка сдавала Катерине комнату. Пытаясь скрыть свое переживание, Катерина сказала:
-   Я заплачу. Сейчас у меня нет рублей.
-   Ладно, подожду до вечера.
Женщина хотела было выйти из комнаты, но вдруг остановилась, заметила, что Катерина не в себе.
      -   Ты что, нездорова? — спросила она.
Катерину   всегда   раздражали  отталкивающий вид хозяйки, ее скупость, сварливость, и сейчас не¬выносимо было говорить с ней, даже о своем здо¬ровье.
-   Здорова я, здорова! — вскричала Катерина.
-  Что ты на меня смотришь, как зверь?   И не смей так грубо разговаривать со мной!
Катерина еще больше разозлилась. Ее нервы за последние годы распутной жизни заметно сдали.
      -    Уйдите! Прошу вас! Я не могу вас видеть!
Хозяйка ужаснулась. Взглянув на молчащих под¬руг Катерины, она резко произнесла:
-  Сегодня же выселю тебя! Убирайся на вокза¬лы, — и вышла.
«Отравлюсь, — вновь подумала Катерина. — Нет, сначала надо съездить в тот город, где остал¬ся мой ребенок. Поклонюсь ему, где он умер, не¬счастный... Поплачу и покончу с собой».
                ГЛАВА 26

В столовой было шумно, детдомовцы болтали за обе-дом, деля между собой скудные порции хлеба и каши. На кухне из котлов валил пар. Старая повариха переливала суп из котлов в небольшие столовые бачки, которые по-да¬вались на столы.
Поварихе помогали две девочки, дежурившие се¬годня по кухне. Одетые в белые халаты, они раз¬носили по столам бачки с супом.
Из-за соседнего стола встал старший воспитанник, подошел к столу, где сидели Кузнец, Галич и Карат, взял из тарелки Галича котлету и вернулся к своему столу. Альберт хотел вскочить и врезать старшему воспитаннику, но Боцман остановил его.
   Не суйся, — сказал он. — Не твое дело.
Альберт отчаянно возразил:
-    Галич — мой друг!
-    Я сказал; не суйся! Галич — сотрудник того ко-чета.
-    Тогда я отнесу ему свою котлету.
-    Это уж твое дело.
Альберт подошел к Галичу, положил котлету в тарелку. Галич сначала отказывался, но потом молча принял.  В его глазах заблестели слезы. Альберт вернулся за свой стол, стал жевать хлеб. В Боцмане возникло какое-то несвойственное чув¬ство к Альберту. Разломив котлету пополам, он положил одну половину в тарелку Альберта. Аль¬берт поднял глаза. Боцман смутился…
-   Ты ешь, — тихо сказал Боцман.
После обеда Боцман, повел Альберта обучать воровскому мастерству. Они про¬шли к забору, где перед поединком распивали ви¬но; укрылись между забором и поленницами дров. В этом укромном месте их не могли заметить ни с улицы, где их укрывал забор, ни с территории дет¬дома. Боцман поставил Альберта к забору, а сам встал спиной к нему.
-    Пробуй, — сказал он.
Это был не первый урок воровского мастерства. Аль-берт знал, что от него требует Боцман. Он су¬нул два пальца правой руки в карман пиджака Боцмана. Боцман почувствовал руку Альберта и сумел ухватить ее в ту же секунду, когда Альберт уже вытаскивал из кармана Боцмана кошелек.
     -   Грубо работаешь, — сказал он. — Я   чувст¬вую твою руку. Смотри, как надо.
 Он сунул ко¬шелек в карман Альберта, установил его спиной к себе, пальцами залез в его карман и вытащил ко¬шелек.
-   Почувствовал мою руку?
-   Нет, — Альберт с удивлением   посмотрел на него. — Наверно, у меня не получится.   Слишком мало ловкости в руках.
-   Здесь не столько нужна ловкость рук, сколько положение, стойка человека,   у которого крадешь. Ты заметил, что я слегка наклонялся из стороны в сторону, когда ты засовывал руку в мой карман?
-   Заметил.
-   Вот и человек так же. Когда он стоит в авто¬бусной толпе или у прилавка магазина, он имеет привычку слегка наклоняться. Как тебе уже изве¬стно, люди обычно носят кошельки в правом кар¬мане. Значит, вытаскивать   кошелек нужно   в тот момент, когда человек слегка наклоняется вправо. В этот момент   он менее всего ощущает   в своем кармане чужую руку. И вытаскивать кошелек нуж¬но не резко, как делаешь ты, а плавно, но быстро.
Боцман снова вложил кошелек Альберту, но уже в потайной карман пиджака и стал показывать ему свою профессиональную выучку. Отойдя на не¬сколько шагов, он велел Альберту двигаться навстречу ему.  Шел Боцман, как будто задумавшись и опустив голову, словно не замечал идущего навстречу Альберта. Наткнул¬ся на него. Быстрое, незаметное движение рук — и кошелек оказался в руках Боцмана. Он показал его Альберту.
-    Здорово! — удивился Альберт.
-    Чувствовал мою руку у своей груди?
-    Нет.
-   Знаешь, почему? Потому что я задел твое ле¬вое плечо своим левым плечом, легко и как будто случайно. Расстегнутый пиджачок твой при столк¬новении подался вперед, левая пола его отошла от твоей груди. И в этот момент я без особых усилий извлек кошелек.
Боцман довольно улыбнулся. Сказал:
-   Попробуй теперь ты.
Альберт попробовал, но у него опять ничего не получилось.
-   Мне придется тренироваться долго, — вздох¬нул он.
-   Да, — согласился Боцман. — Меня Волк обучал целый год, и за год я усвоил только азы воровской профессии.
-   Это не профессия.
Боцман недовольно покачал головой.
-  Только человек несведущий в воровском де¬ле смо-жет сказать, что это не профессия. Это про¬фессия и, наверно, самая трудная и опасная. Я бы назвал работу карманника   ювелирной   и тонкой. Хочешь убедиться?
-   Хочу.
-   Пошли со мной.
Прошли в детдомовский двор. Боцман стал вы-сматривать кого-то. Кругом резвились воспитанни¬ки. Шкеты гоняли мяч на футбольном поле. Кочеты  играли в карты, укрывшись за смородин¬ными кустами. Вдруг из женского корпуса вышла мо¬лодая воспитательница, Тамара Николаевна. Длин¬ными стройными ногами она вышагивала прямо к столовой; рыжие волосы ее развевались под лег¬ким ветерком. Боцман оценивающе окинул ее гла¬зами и сказал:
-   Наблюдай, Альберт.
Он пошел навстречу Тамаре Николаевне с глу¬боко задумчивым видом и опущенной головой. По¬равнявшись с ней, он задел ее плечом, будто слу¬чайно. Тамара Николаевна уставила на него воз¬мущенные глаза.
-   Ты что, спишь на ходу? Боцман недовольно пробормотал:
-    Задумался. Извините.
Альберт со стороны наблюдал за Боцманом. Он не заметил, что Боц¬ман сумел украсть у воспитательницы, хотя следил за его руками очень пристально. Боцман вернулся к нему и показал брошь с изумрудным камнем.
       -     Видишь? Это брошь Кобры.
 Альберт был изумлен.
-    Она, должно быть, дорогая.
-   Не дешевая, — сказал   Боцман.   — Брошку нужно вернуть.   В кругу знакомых красть нельзя. Волк учил ме-ня, что это подло.
-   Но как вернуть?
-   Я вижу, Кобра невзлюбила тебя.   Вот ты   и вер-нешь. Подойдешь и отдашь ей.   Скажешь, что нашел на земле у женского корпуса. Глядишь, она станет относиться к тебе дружелюбнее.
-   Неудобно как-то...
-   Брось ты! Слушай меня. Я не научу тебя пло¬хому.
Боцман сунул в зубы сигарету, чиркнул спичкой.
-   Брошку я снял с ее груди, — сказал   он до¬вольно. — А груди у нее, оказывается, мягкие. Ви¬димо, по-трепанные.
-     Разве у других не мяг¬кие груди?
-    Слабак ты еще в этом деле!  -  усмехнулся Боц-ман. - У наших девчонок у всех груди упру¬гие. Потом как-нибудь я тебя возьму с собой, и ты пощупаешь...
Альберт стыдливо отвел глаза, пожал плечами. Он знал, что кочеты подлавливают приютских дев¬чонок, когда те выбегают вечером из своего корпуса на ужин в столовую. Подлавливают их в тем¬ном коридорчике женского корпуса и щупают их. До насилия, конечно, дело не доходило, про¬сто баловство.
Заметив его смущение, Боцман рассмеялся.
-  Пойдем за поленницу, — сказал он. — Про¬должим подготовку. Я сделаю из тебя отличного карманника!
       
                ГЛАВА 27

Расставшись с подругами в Ленинграде, Кате¬рина Белова выехала в городок, где много лет назад бросила своего ребенка. Находясь в подавленном состоянии, она твердо решила по¬кончить жизнь самоубийством. Катерина долго бродила по городу, стараясь отыскать тот двор со страшной выгребной ямой. Блуждая, она вышла к церкви, стоявшей на окраине горо¬да. Церковь была обнесена металлическим забором, сияли на солнце ее позолоченные шеломы, стены слепили белизной.
«Вот где я могу покаяться. В церкви должен быть свя-щенник. А потом с чистой душой... потом брошусь в реку или перережу себе вены...».
Она прошла в железные ворота, остановилась перед входом в храм — остановилась, не зная, что будет говорить священнику. Ведь она ни разу в жизни не была в церкви. Подумав, она вошла внутрь, увидела на стенах росписи, залюбовалась ими. Фресковая роспись поразила ее. Она вдруг ощутила себя в каком-то другом мире — мире воз¬вышенном, неземном.
Стояла, исполненная благоговения и неизвестно¬го ей прежде чувства покорности.
«Я грешна!» — шептала она, разглядывая фрески. Не-ожиданно маленькая дверь внутри церкви  отворилась, и она увидела священника, выходяще¬го к ней. Он был в черной рясе, на груди висел  блестящий желтизной крест с изображением распятого Христа. Катерина растерялась, посмотрела  в пожилое, но чистое, без морщин, лицо священника, окинула взором его длинные, темные волосы и бороду, в которых серебрилась проседь.
      -   Вы зашли из любопытства или как?
Священник вдруг осекся, увидев ее короткую юбку, из-под которой вызывающе белели красивые ноги, и неприлично открытую грудь с золотой цепочкой на шее.
-  Я... я хотела исповедаться, — сбиваясь от растерянности, произнесла Катерина. — И покаяться.
Священник, заметив ее смятение, спросил:
-  Вы верующая?
Белова   молча   мотнула   головой   и   опустила взгляд.
 Священник спросил снова:
-  Вы крещеная?
-  В детстве мама крестила меня.
-  Хорошо.   Вы действительно желаете исповедать-ся?   
-  Да.
Батюшка попросил Катерину следовать  за ним. Она покорно шла за священником, с удивлением и трепетом разглядывая прежде неизвестную ей своеобразную красоту храма. 
                -   Сюда, пожалуйста.
Священник свернул влево, прошел к алтарю. Катерина поразилась, когда увидела стену,   сплошь покрытую иконами.   Она не знала названий икон, но стала разглядывать их с каким-то детским вниманием. Священник понимал ее состояние и не то¬ропил. Минуту она стояла молча, обозревая иконостас, потом вдруг опомнилась и, робко взглянув на священника, подошла ближе. Старый священник подал ей черный платок, чтобы она покрыла голо¬ву.
-   Скажи, дочь моя,   в чем ты хочешь испове¬даться?
Голос священника был мягким и располагаю¬щим. Катерина не знала, с чего начать, пришла в замешательство. Помедлив, Катерина произнесла первые и самые трудные слова:
                -   Батюшка, я загубила своего ребенка. Я бросила его...
Священник слушал. Черты его лица не меня¬лись, и ничто не выдавало его состояние. Когда Катерина закончила свою исповедь, в глазах священ¬ника она заметила скорбную думу. И Катерине показалось, что батюшка быстрее сочувствовал ей, нежели презирал. Ее удивило отношение священ¬ника к  ее исповеди.   Она полагала, что он гневно осу¬дит ее, но он не затаил в себе ни зла, ни ненависти, он остался странно спокойным. Одна лишь печаль невидимым грузом придавила его чело.
-   Грех большой! — сказал он,
Он стал что-то говорить Катерине, но она плохо слышала его, доверчиво кивала священнику, согла¬шаясь со всем, что он говорил, и чувствовала, что на душе у нее стало легче. Исповедавшись, она избавилась от мыслей, тяготивших ее в последнее время.
«Я раскаялась искренне. Но почему он не прези¬рает меня? Он должен увидеть, что я несчастна. Увидеть и простить. А с прощеньем Божьим мне легче будет покинуть этот постылый мир».
Уходя из церкви, Катерина чувствовала взгляд священника. Она обернулась. Священник перекре¬стил ее три раза. Вздохнув, Катерина, благодарная батюшке за избавление, вышла из церкви.
Она снова бродила по городу в поисках того страшного двора. Вскоре она вышла на улицу, уже знакомую ей. Она вспомнила, что где-то рядом ро-дильный дом, в котором она рожала; вспомнила, что от роддома шла по этой улице. Ускорила шаг. Неожиданно ее взгляд привлек старый двухэтаж¬ный дом.
«Тот самый дом!». Она вошла во двор. «Знако¬мый деревянный настил выгребной ямы! Те же са¬раи и деревянные мостки! Здесь!».
Катерина откинула крышку помойки. Дыхание перехватил спазм, слезы затуманили взгляд. Она пыталась вспомнить лицо сына, но не могла. Она не помнила его вовсе. Помнила только шрам на правой щеке, кровь... Бессилие что-либо изменить, беспомощность что-либо сделать, вина, которую не-возможно искупить, — все, что у нее сейчас оста¬лось. Сына теперь не вернуть. Он там, в другом мире, в который она придет к нему обязательно. Пусть только стемнеет...
Катерина посмотрела на окна дома. Заметила, что ка-кой-то мужчина лет сорока пяти внимательно наблюдает за ней из окна. Ее встревожило это, и она поспешила покинуть двор. Прошла по мосткам к дому, увидела возле дома новенький автомобиль «Жигули», зачем-то обратила внимание на регист¬рационный номер «11 — 11». Номер был легко запо¬минающимся — четыре единицы.
Начался дождь.  Сначала редкими крупными кап-лями, потом обильнее — и пошел, проливной. Сра¬зу стемнело, тучи заволокли небо. Катерина заспе¬шила по улице, не разбирая дороги. Вся вымокла, волосы на голове слиплись и свисали сосульками. Впереди она увидела какой-то мост, замедлила шаг. В эти минуты она хотела   вспомнить   что-то хорошее из своей жизни, но в голову лезла чепу¬ха. Поднявшись на мост, увидела, что внизу про¬легает шоссейная дорога.
«Тем лучше!  Разобьюсь сразу, умру без муче¬ний».                                Она встала у перил на середине моста. Переби¬рала в па-мяти лица своих подруг — тех, с кем дру¬жила в школьные годы.
«Где они сейчас?». Вспомнился Колька Шувалов. Те-перь она пожалела, что поступила с ним так мерзко... Потом она вспомнила мать и отца, запла¬кала.
«Мама, если можешь, прости меня».
Белова просила о прощении, сознавая, что через ми-нуту ее жизнь прервется. Ей стало грустно, вся жизнь ее представилась еще более отвратительной, пустой и ник-чемной.
Дождь немного утих, но продолжал упрямо мо-росить. Катерина убрала с лица мокрые волосы и вздохнула, готовясь перелезть через перила. Она перекинула одну ногу и вдруг остановилась. Стало страшно. Сидя на перилах в таком положении, она вся затряслась от сознания, что жить осталось последние секунды. Руки ее свело судорогой. Она закрыла глаза, чтобы не смотреть вниз.  Когда ви¬дишь — трудно выпустить из рук перила... С за¬крытыми глазами легче...
-   Ты что делаешь,  сумасшедшая! — услышала она вдруг и открыла глаза.
Выскочив из «Жигулей», к ней бежал мужчина. Подбежав, он схватил ее за руку и втащил обрат¬но. Катерина пыталась вырваться.

-   Не пущу! — он стал оттаскивать ее от перил.
-   Пусти! Пусти, гад! — кричала она.
-    Успокойся, безумная!
Чувствуя, что ей не вырваться из рук мужчины, Катерина стала умолять его:
-   Пусти. Ну, пожалуйста! Не мучай меня!
-   Да кто же тебя мучает, дурочка?! Мужчина заметил, что Катерина очень красива.
И фигура ее, которую плотно облегало промокшее платье, была удивительно  привлекательной.
-   Ну,  отпущу я тебя, — сказал он. — Ты же опять полезешь! Хочешь разбиться?!
-    Не твое дело! — злилась она.
-    Нет, не отпущу я тебя. Садись в машину!
-   Да отстань ты! — она попыталась вырваться, но не смогла.
Обхватив ее за талию, мужчина поднес Белову к машине, открыл дверцу, затолкнул на сиденье. По¬ка он обходил машину, Катерина выскочила и по¬бежала... Мужчина поймал ее и снова принес к машине. Катерина заметила знакомый номерной знак автомобиля «11—11». Немного удивилась. Мужчина затолкнул ее в машину на переднее си¬денье. Катерина пыталась успокоиться, чувствуя, что этот человек не оставит ее сейчас одну. Мотор завелся, и они поехали. Водитель гнал автомобиль быстро, боясь, вероятно, что Катерина вздумает выпрыгнуть. Но она сидела, не двигаясь, и молча¬ла.
-   Где твой дом? — спросил он.
-   У меня нет дома! — хмуро ответила Белова.
-   Тогда куда тебя   отвезти?
 Катерина дернулась к дверце. Вскрикнула:
-    Никуда! Высади здесь.
-    Сиди! — он ухватил ее за руку.
-    Не распускай руки, - она отшвырнула от се¬бя его руку. - Не твоя собственность!
-     Не кричи, девушка, не надо, лучше скажи, где жи-вешь. Я отвезу.
Белова с раздражением мотнула головой, отки¬дывая с глаз прилипшие волосы.
-   Не здешняя я! Выпусти.
-   Не местная, значит?   Может, отвезти тебя в гостиницу?
-   У меня нет денег на гостиницу.
-   Я дам тебе трешник, так и быть.
-  Трешник?! — она сердито взглянула на него. — Да пошел ты со своим трешником!..
Мужчина улыбнулся.
-  Грозная женщина! - он  вынул из бардачка чистое полотенце, подал ей. - На, утрись. Течет с тебя, как с мочалки.
Мужчина показался ей добрым и вдруг обозвал «мочалкой». Она искоса по¬пыталась разглядеть его внимательнее.
«Вроде не дурен, но что красив — не скажешь. Да и зачем современной женщине красота в муж¬чине?! Главное, чтобы мозгами работал, деньги де¬лал... Странный тип! Спокоен. Должно быть, хоро¬шо воспитан. Но куда он меня везет?! А впрочем, пусть везет, теперь все равно...».
Мужчина повернулся к ней, улыбнулся. И только сейчас она узнала его — тот самый, который смот¬рел на нее из окна, когда она стояла во дворе воз¬ле той страшной ямы! И машина эта с четырьмя номерными единицами была там же, около дома!
Она высушила волосы полотенцем, вытерла ли¬цо, сложила полотенце аккуратно, потом разверну¬ла его и бросила на заднее сиденье. Катерина была немного рас-терянна.
-   Ты что, следил за мной? — спросила она.
-    Как ты догадалась?
-    Я видела твое лицо в окне.
-   Да, — признался мужчина. — Я заметил тебя во дворе дома. Мне показалось странным твоё поведение. Ты была какая-то ненормальная, плака¬ла... Я подумал, что ты затем и вошла во двор до¬ма, чтобы выплакаться. Тебя, наверно, кто-то оби¬дел?
-    Не твое дело!
-    А мне до тебя было дело. Потому я вышел из дома, сел в машину и медленно   поехал за тобой. Скажи мне, тебя обидел мужчина? Бросил тебя?
-   Я уже сказала: не твое дело!
-  Но зачем же ради несчастной любви кончать жизнь самоубийством? Это уже крайность...
Катерину вновь охватило волнение. Спросила у него сигарету. Закурила. Сигарета отвлекала и со¬здавала иллюзию успокоения.
-   Ты живешь в том доме?
-   Нет, — сказал мужчина. — Там живут мои старые родители. Я был у них в гостях.   Собрался, было, ехать домой и тут увидел тебя во дворе.
-    Ты за всеми привлекательными так следишь?
-    Ты первая. И случайная...
Катерину сейчас посетила страшная мысль спро¬сить, не находили ли когда-нибудь жильцы дома, где живут его родители, ребенка в помойной яме. Об этом она не решилась бы спросить никогда. Спросить — значит выдать себя.
«Наверно, он растерзал бы меня, если бы спросила, он достаточно умен, чтобы не догадаться».
-   Как тебя зовут?
-   Павел. Стархов Павел Федорович.
-   А меня Катериной.
Дождь кончился, и Стархов выключил «дворни¬ки».
-   Я скоро подъеду к своему дому, — сказал он.
 Катерина с горечью подумала, что ее   спаситель сейчас высадит и поедет домой, к жене. А ей снова придется болтаться по городу и вспоминать жуткие сцены пережитого здесь.
-   А я как же? — спросила она.
-  Ты — не знаю.   Вроде успокоилась. Можешь выйти, я остановлю машину.
-  Выйти? — удивилась она. — Ты  не дал мне умереть спокойно, видимо, жизнь моя для тебя че¬го-то значит?! А если так — помоги  мне,  устрой куда-нибудь.   Не могу же я ночевать на улице.
-   Может, ты вернешься  обратно  на мост,  - усмех-нулся Стархов.
-   Прекрати!
Стархов задумался.
-   У тебя есть родственники в этом городе?
-    Нет, — сказала Катерина.
-   А к мужчине, из-за которого чуть не расста¬лась с жизнью, не хочешь поехать?
Катерине пришлось соврать,  чтобы  Стархов не до-нимал ее больше этой темой.
-    Он женился на другой.
-  Ах, вот оно что! — усмехнулся Павел Федо¬рович. — Значит, ты приехала к нему  откуда-то, а он уже женат?
-    Не твое дело!
-   Напрасно ты так, — вздохнул Стархов. — Я тоже любил свою жену, а она не захотела жить со мной, оста-вила. И я, признаюсь, в отчаянии тоже подумывал,   не разбиться ли вместе   с машиной? Только насмерть!
-   Павел, ты, наверно, ревнив?
-   Не скрою...
-   И жена, наверно, была красавицей?
-   Была. Но теперь... Ну что теперь говорить?
-   Сейчас холостяк?
-   Как видишь!
Белова вздохнула, посочувствовав ему.
-   Ты, вероятно, страдаешь от одиночества?
-   Да, скучновато одному.    Хоть  вой в пустой квартире.
Уже вечерело. Зажигались огни. Улицы были почти безлюдными. Тишина в городке казалась приятной Ка-терине. А в Ленинграде шумно, гул стоит и днем, и ночью. Она расслабилась на си¬денье; закрыла глаза на минуту и с удовольствием слушала шуршание колес по мокрому асфальту. Внезапно опомнилась.
-   Павел, ты скажешь, наконец, куда меня ве¬зешь?
-   Я вижу, ты продрогла.   Попробую  отогреть тебя коньяком. Если угодно, горячим чаем с ма¬линовым вареньем.   Говорят, здорово помогает от простуды!
Подъехали к дому. Павел Федорович поставил машину в гараж. Взял Катерину за руку, повел в дом. В квартире Стархова Катерина прошлась по комнатам, внимательно осмотрелась.
-   Неплохо живешь!
-   Да. После того, как расстался с женой, я по¬лучил новую квартиру и новую должность. Я ра¬ботаю начальником городской автоколонны.
-   Сам покупал мебель?
-    Да.
-   Отличный вкус.
Павел Федорович был добродушен и вежлив, и глав-ное - она уви¬дела в нем человека благородного. И была рада, что случай свел их.
«Случайно ли? Может, мне послал его Бог? Бог видел, что я раскаялась, готовилась расстаться с жизнью — видел и простил меня, послав на вы¬ручку великодушного человека».
        -   Катя,  может,  ты примешь ванну?
        -  Конечно, — улыбнулась она. — Я же вся мокрая. Только не знаю, во что переодеть¬ся.
 -   Женского платья у меня нет. Разве что ве¬черний халат?
-   Ах, все равно.
Катерина ушла в ванную. Пока она мы¬лась, Стархов приготовил ужин.  Пожарил мясо с макаронами, сделал овощной салат, помыл ябло¬ки, черешню, вынул из холо-дильника бутылку коньяка, и все это из кухни перенес в комнату, раз¬ложил по вазам и тарелкам на столе.
Помывшись, Белова подошла к столу. Румяная, она казалась еще прекраснее. Павел Федорович, пытаясь скрыть свои чувства, любовался ею. Про¬сушенные волосы Катерины дымчато лежали на плечах, плотный и теплый вечерний халат обтяги¬вал ее стройную фигуру. И все же она заметила скрываемое восхищение в глазах Стархова. Выпив рюмку коньяку, Катерина отку¬сила шоколадку. Улыбнулась.
-   Ужин сам готовил!
-  Старался, — и Павел   Федорович    немного смутился. - Не часто в моем доме бывают гости. Хоть раз услужить... Тебе.
За день скитаний по городу Катерина проголо¬далась. Она ничего не ела с самого утра. Вдобавок коньяк возбу-дил в ней аппетит. Она сейчас с удовольст¬вием поедала все, что было на столе.
-   Превосходно готовишь, Павел. Мясо очень вкус-ное...
      -    Рад стараться, Катюша.
Когда поужинали, Стархов взглянул на часы, не-громко сказал:
-   Поздно уже, Катя. Пора спать.   Мне завтра рано вставать на работу.
-   Мне уйти?
-   Странная ты!.. Куда ты пойдешь? На вок¬зал?
-   Так что, мне остаться?
 Павел Федорович усмехнулся.
-    Я приготовлю тебе постель в спальне, а себе постелю на диване.
Катерина была уверена,   что   Стархов именно так и поступит, и все же она была тронута и благодарна ему.
-  Спасибо тебе, Павел.   Но только позволь,  я сама.  Ты покажи, где лежит белье.
-  Хорошо, приготовь сама.   А я уберу со стола.
-  Нет, Павел, пожалуйста, ложись спать. Тебе завтра рано вставать. Я сама уберу стол и посуду помою.

                ГЛАВА 28

В воскресенье утром Альберт вышел из детского дома и направился в гости к Светлане Андреевне.
Нещадно палило июльское солнце, бесконечная ширь  неба слепила  голубизной.  Размякший  асфальт проминался под ногами. Ботинки буквально утопали в нем, и ступать было необычно и прият¬но. Светлану Андреевну Альберт увидел издалека — под окнами высотного дома.  Она выбивала ковер, подвешенный на перекладину. Здесь же, в неболь¬шом детском городке с качелями и грибками, рез¬вились малыши.   Стараясь   быть    незамеченным,  Альберт сзади подошел к Светлане Андреевне и обнял ее за плечи.  Светлана Андреевна обернулась.
                -   Алик! — обрадовалась она.
-   Здравствуй, мамочка! Давай я помогу выбить ко-вер.
-    Не надо, Алик. Я уже выбила. Помоги лучше зане-
Они сняли ковер с перекладины, занесли в дом. Ковер был не очень тяжелым, они легко поднялись по лестнице, внесли его в квартиру. Сергей Николаевич сидел в кресле, читал свежие газеты. Он крепко, по-мужски пожал Альберту руку.
-   Светлана, — сказал он. — Что же ты не позвала меня…
-  Ничего, — улыбнулась  Светлана Андреевна.  — Мне помог Альберт.
Сергей Николаевич усадил Альберта   на диван,  стал расспрашивать:
-   Где пропадал? Не заходил целых две недели.
-   Весь в заботах, дядя Сережа.
-  Какие же у тебя могут быть заботы летом? Альберт не мог рассказать, что Боцман  усиленно обучал  его воровскому  делу,   поэтому, смутившись, соврал:
-   Готовлюсь к школе. Листаю учебники.
-  Молодец! Я слышал, что тебе достаточно один раз прочесть текст, чтобы хорошо запомнить его.
-   Есть такое дело.  Но  математике я слабоват.
Сергей Николаевич лукаво взглянул на него.
-  Не думаю, что слабоват. Просто ты прогули¬ваешь уроки математики. Не любишь их?
Альберт опустил голову.
-   Знаешь, дядя Сережа, честно сказать, учиться надоело.
 Готовившая в кухне обед, Светлана Андреевна слышала их разговор. Вышла к ним.
-   Что ты говоришь, Алик? Учиться надо!
 Альберт надул губы, откровенно сказал:
-   Надоело. Каждый день одно и то же.
-   Ты хотел бы заниматься по ускоренней про-грамме?
-   А что? Если была бы ускоренная, интересней было бы учиться. Тогда, может быть,   я закончил бы восьмилетку за четыре года...
Супруги рассмеялись. Заключение Альбер¬та было за-бавным. Хотя они отлично знали, что Альберт очень спо-собный, и, если бы он захотел, мог бы стать одним из первых в школе и закончить ее с золотой медалью. У Альберта были исключитель¬ные способности в усвоении школьного материала и отличная память. Был такой случай. Однажды Светлана Андреевна с Альбертом пили чай в го¬стях у Муровых. После чая Альберт болтал со сво¬ей подружкой Татьяной, а Светлана Андреевна о чем-то тихо беседовала с секретарем горкома Ар¬кадием Николаевичем в другой комнате. Аркадий Николаевич просил ее зачитать с трибуны перво¬майское поздравление во время демонстрации. Светлана Андреевна неохотно согласилась и взяла у него текст, со-стоящий из двух машинописных ли¬стов. Когда она с Альбертом возвращалась домой, тот из любопытства прочел текст   праздничного поздравления. Через два дня было Первое мая. Светлана Андреевна приготовилась, приоделась. Ей предстояло прочитать поздравле¬ние с трибуны. Но вот конфуз — текст затерялся. Она занервничала. Но Альберт успокоил ее, ска¬зал, что напишет поздравительный текст почти сло¬во в слово. И он написал. Текст был поразительно схож с тем, утерянным. После этого случая Свет¬лана Андреевна с удивлением и гордостью расска¬зывала знакомым о редком таланте ее сына.
-  Учиться надо, Алик,   —   сказала   Светлана Андреевна, -  Закончишь десять классов, и мы попробуем устроить тебя в университет.   В Москов¬ский хочешь?
-   Как это устроить? — удивился Альберт.
-   Нам поможет Аркадий Николаевич. Думаю, к тому времени он будет в обкоме КПСС. Он выдаст тебе отличную рекомендацию для поступления.
Сергей Николаевич недовольно сказал:
-   Это что же, Альберта «позвоночным» хочешь сде-лать?
-  Ну,  как ты можешь, Сережа, — возмутилась Светлана Андреевна. — В наше время многие так поступают в престижные университеты.   Есть «ла¬па» — поступишь без труда. Нет — сдавай экзаме¬ны, отбор по конкурсу.
-   Я не хочу учиться в университете, — возразил Альберт. — И десятилетку  заканчивать не буду. Мне хватит восьми классов.
Светлана Андреевна обеспокоено спросила:
-   Кем же ты будешь тогда?
-   Обыкновенным рабочим.   Шофером,   напри¬мер.
-  Шофером? — она вопросительно взглянула на мужа,   который снова углубился   в газету. — Да оторвись ты от газеты, Сережа. Послушай, что он говорит.
- Я слышу, слышу. Что ж, если ему хочется быть шофером, пусть будет шофером. В этой про¬фессии ничего плохого нет.
-   И ты о том же!
В кухне что-то зашипело. Светлана Андреевна побежала туда. Вскоре она накрыла стол и при¬несла обед. Альберт с удовольствием уплетал вкус¬ные домашние щи. Светлана Андреевна напомнила  ему, чтобы не чавкал за столом, пищу пережевы¬вал медленно. Но Альберт, не привыкший в приюте есть вилкой с ножом,   вечно забывал  о правилах этикета или просто пренебрегал ими.
-   Куда смотрят   воспитатели?   —   вопрошала Светлана Андреевна. — Детей совершенно не учат правилам поведения за столом.
-   Знаешь ли,   у них забот и без того хватает, тут не до этикета, — отвечал  Сергей Николаевич.
-   Как же так? Выйдут из детдома,   их нельзя будет допустить до приличного общества.
-  Ты не права, Светлана. Детдомовцы — ребята креп-кие, закаленные суровой жизнью. Они без труда найдут себе дорогу в любое общество — будь то приличное или неприличное. А правилам научатся потом, по ходу дела,   ведь это не главное.   На¬сколько мне известно, многие  ребята   из приютов становятся в будущем или выдающи-мися   творче¬скими личностями, или отменными ворами.   Почи¬тай популярную серию «Жизнь замечательных лю-дей» — они там есть. Почитай уголовную хронику с нашумевшими   ограблениями — они   там   тоже есть.
Пообедав, все вместе поехали в гости к Муровым на собственном автомобиле. В воскресный день на дороге было много легковых машин, горожане вы¬езжали на природу. Сергей Николаевич опустил голубой экран над стеклом — слепящее солнце ре¬зало глаза. Подъехали к дому, остави¬ли машину под окнами, поднялись в квартиру. Аль¬берту не терпелось увидеть  Татьяну.  Он первым прошел в комнаты, встретился с ней. Одетый в спортивный костюм,  Муров поздоровался с гостями.
-   Как у тебя дела, полковник Турыгин? — спро¬сил он.
Сергей Николаевич улыбнулся.
-   Какие могут быть дела на пенсии? Живу без забот.
-   А мадам Турыгина как поживает? — шутли¬во произнес Муров.
Светлана Андреевна, выйдя замуж за полковни¬ка, взяла его фамилию, и теперь носила фамилию Турыгина. Она ответила:
-   Замечательно живу, Аркадий Николаевич!
 Муров оставил Светлану Андреевну  наедине  с Натальей Павловной, а сам с полковником прошел на балкон покурить. Вид у Мурова был немного уставший.
-   Мне кажется,   ты винишь меня за то,  что я женился на Светлане, — сказал Турыгин.
Аркадий Николаевич глубоко затянулся.
-   Что ты, нет. В этом мире в большинстве слу¬чаев виноваты  женщины.   Женщины  разучились любить.
-   Аркадий, мне кажется, ты все время помнишь об этом? Ведь прошло десять лет.
-   Понимаешь, Павел был и остается моим дру¬гом. Жаль мне его.
Турыгин взглянул вниз, туда, где на качелях ка¬чались дети.
-   Я слышал, у Павла появилась другая женщи¬на, — сказал он. - Молодая, красивая.
Муров кивнул, задумчиво всматриваясь вдаль.
 -   Да. Уже третий месяц живет у него. Видел я их не-давно вместе. Молодая она. Па¬вел говорит, двадцать девять лет. Но красивая! Спрашивал, где он нашел ее, — молчит и улыба¬ется.
-   Улыбается, значит, счастлив,   — сказал Ту¬рыгин.
-   Похоже. Но представь,  она моложе  его  на двадцать лет. Дочка, можно сказать. Долго ли он поживет с ней?
-    Они, скорее всего, поженятся.
Аркадий Николаевич удивился.
-     Откуда такие сведения?
-    От наших женщин ничего не скроешь, — сказал Турыгин. — О скорой  женитьбе  Павла   мне сказала Светлана, а ей сообщила твоя супруга.
Муров рассмеялся.
-  Ох уж эти женщины! Павел мне не говорил об этом. Значит,   Наташа все-таки раскусила его! Ей самое место работать в контрразведке.
В это время к ним вошла Наталья Павловна.
-   Сережа, Аркадий, пойдемте за стол.
-   Спасибо, мы только что пообедали дома.
Но Наталья Павловна не захотела слушать Турыгина, взяла его за руку и повела в гостиную.
-   Вы можете не обедать, но наливочки с нами выпьете. Качество отменное!
В гостиной Светлана Андреевна разговаривала с дочерью Муровых, Татьяной. Татьяне исполнилось тринад¬цать лет. Она стала прелестной девочкой: черные кудрявые волосы,  милое личико, губы, как вишенки, глаза, как ночь, а в них  искорки, словно звезды; брови черные вразлет, как ястребиные крылья. Светлана Андреевна любовалась этой де¬вичьей красотой, и ей было приятно, что Татьяна дружна с Альбертом. Она даже подумывала об их будущем. Татьяна  - красавица, Альберт — умен. А ум и красота вместе - можно ли желать боль¬шего? Она часто представляла Татьяну в ро-ли невесты Альберта...
-  Тетя Света, — голосок Тани был тонок и чист. — Скажите маме, чтобы отпустила меня погулять с Аликом во дворе.
-   Хорошо, — сказала Турыгина. — Я попрошу.
 Когда вошла Наталья Павловна   с мужчинами, Турыгина поговорила с ней о просьбе дочери. Мурова неохотно согласилась.
-  Чтобы через час вернулись домой!
Мурова строго посмотрела сначала на дочь, за¬тем на Альберта. Альберт пообещал вовремя вер¬нуться.
Во дворе играли ребята. Маленькие что-то строи¬ли на песочном городке, а дети постарше качались на единственных качелях. Качались по очереди. Взрослых поблизости не было. На балконах дома сидели старушки, грелись на солнце и равнодушно наблюдали за игрой малышей.
-   Я хочу на качели, — сказала Таня.
-   Пойдем.
Альберт взял ее руку и повел к качелям, где тол-пились мальчишки. Подойдя, он попросил их:
-   Дайте нам покачаться.
Некоторые из них хорошо знали Альберта. Он часто приходил сюда, когда бывал в гостях у Муровых.
-   У нас очередь, — сказал один подросток.
-   Кто последний?
-  За нами будешь, — ответили два русоголовых паренька.
Татьяна с Альбертом стали ждать очереди. Ми¬нут че-рез пять к ним подошли два парня лет пятнадцати и остановили качели.
-   Слезайте!- сказали они.
Мальчики на качелях пытались возражать:
-   Вы не из нашего двора. Идите на свои каче¬ли.
-   Спорить еще будете? — они   скинули  обоих мальчишек и сели на качели.
Татьяна не стерпела такой наглости, подошла и твердо заявила:
- Убирайтесь отсюда!  Или встаньте   в очередь, если хотите качаться.
Один парень усмехнулся и брезгливо плюнул ей на ногу. Альберт был взбешен, подскочил к парню.
-   Слезай с качелей и вытри ей ногу! — потре¬бовал он.
Парень удивленно взглянул на Альберта и спро¬сил у друга:
-   Это что еще за чучело?
Альберт вскипел от ярости. Он не мог терпеть обиды даже от кочетов в приюте, а тут какие-то родительские парни.  Он схватил его за ворот и сбросил с качелей. Парень хотел было подняться, но Альберт не позволил, ударил его ногой в живот. От крепкого удара парень скорчился. Тут к нему подскочил второй парень — повыше — и ударил его сзади. Альберт упал, но сразу вскочил на ноги, подпрыгнул и ударил ногой второго в пах. От боли глаза парня округлились. Обеими руками он зажал свой пах и попятился назад. Больше в драку не вступал. Альберт взял Татьяну за руку и подвел к тому, которого ударил первым. Парень уже поднимался с земли. Альберт сказал:
-    Сними свою рубаху и вытри ей ноги. Живее, ну!
Парень стал снимать рубаху. Вдруг Альберт по-чувствовал удар по голове. Сзади его ударил  тот, который прежде отошел. Альберт упал. Эти двое стали избивать его ногами. В драку всту¬пила Татьяна, пыталась оттащить одного парня, но тот сильно толкнул ее, и она упала. Встав на ноги, она снова подбежала к парню и принялась коло¬тить его по спине. Парень схватил ее в охапку и отнес в сторону, чтобы не мешала. В это время Аль¬берт вскочил на ноги. Глаза его горели яростью. Шрам на щеке покраснел,   лицо стало страшным, он чем-то сейчас напоминал рассвирепевшего зве¬ря.  Он набросился на парня и, повалив его, зуба¬ми вцепился в горло. Что-то хрустнуло... В рот по¬пала чужая кровь. Альберт прокусил ему кожу. Вскочив на ноги, остер-венелым взглядом он стал искать второго, который оттаскивал в сторону Татьяну. Тот уже бежал к месту драки, чтобы по¬мочь своему товарищу, за ним бежала Татьяна. Альберт  с кровавым ртом в эту минуту был ужа¬сен. Увидев его таким, парень испугался и побе¬жал со двора. Альберт кинулся за ним, но Татьяна остановила его. Плача, она стала стряхивать землю с его штанов. Рубаха была порвана. Альберт снял ее и откинул в сторону. Стоявшие у качелей маль¬чишки увидели его раскрасневшееся крепкое тело, накаченное тренировками на турниках. Физически развитый, с упругими мышцами, Альберт был по¬хож на маленького Маугли.
Захваченные схваткой, старухи на балконах те¬перь раскрыли рты, стали неистово кричать, призы¬вая взрослых мужчин. Светлана Андреевна услы¬шала крики и, обеспокоенная, вместе с Натальей Павловной выбежала на улицу. Увидев Альберта с вымазанным в крови лицом, она ужаснулась.
-   Горе ты мое! — заплакала она. — Опять по¬дрался!
Наталья Павловна начала осматривать дочь, нет ли на ней ушибов. Убедившись, что дочь не постра¬дала, облегченно вздохнула.
Парень, которого побил Альберт, в это время уже встал и побежал со двора, зажимая рукой про¬кушенную шею.
-   Бешеный! — закричал он, убегая со двора.
 Светлана Андреевна носовым платком вытирала
лицо Альберта.
-   Слава Богу! Кажется, все цело. Горе ты мое! Ведь у тебя на губах уже два шрама, дважды раз¬бивал в драке.  Ну что мне с тобой делать?
-   Он первый начал, — сказал сурово Альберт.
-   Ладно, ладно!
Светлана Андреевна ухватила его за руку и по¬вела в дом, опасаясь, что на улицу выйдут другие взрослые, и начнется нудный разбор. Тем более, что старухи до сих пор поднимали на балконах шум. Наталья Павловна с дочерью последовали за ними. Ей, а особо авторитету мужа никак не нужна была эта драка из-за их дочери. Войдя в подъезд, она остановилась.
-   Почему началась драка?
Таня не ответила, виновато опустила глаза. Светлана Андреевна обратилась к Альберту.
-    Отвечай, зачем ты полез в драку?
-    Они оскорбили меня.
-    Нет, - возразила Татьяна. — Алик меня за¬щищал.
-  А ты помолчи! — прикрикнула Наталья Пав¬ловна. - Придем домой, разберемся. И тебе до¬станется!
-    Она ни в чем не виновата! — вступился Аль¬берт.
Наталья Павловна добродушно усмехнулась:
-    Тоже мне рыцарь нашелся! Оба будете нака¬заны.

                ГЛАВА 29

Три месяца назад Катерина Белова осталась жить у Стархова. В то первое утро она встала с постели, но ее спасите¬ля дома уже не было — он ушел на работу.
«Доверчивый, — подумала она тогда. — Оста¬вил меня одну. А вдруг я что-нибудь украду и сбегу?».
Одетая в халат,  она зашла на кухню, съела две черешни из вазы, потом прошла в ванную, помылась. Катерина была немного растеряна, не зная, что те¬перь ей делать — остаться или уйти? Ужасно хо¬телось курить. Она нашла сигареты и закурила. Подошла к серванту, увидела за стеклами краси¬вую шкатулку, вынула ее. Ко-гда раскрыла — по¬разилась... В ней были деньги и золотой перстень. Катерина пересчитала деньги — одна тысяча три¬ста рублей. «Ого! Он и впрямь доверчивый».
Она положила деньги в шкатулку вместе с перст¬нем и сунула шкатулку в сервант на прежнее ме¬сто. Хотелось есть. Она прошла на кухню и взялась готовить завтрак. Пожарив яичницу, по¬завтракала. Вернулась в комнату. На душе было странное состояние. Она не зна¬ла, уйти или все же остаться. Включила телевизор и только сейчас заметила на столе три красные купюры и какую-то бумажку. Белова подняла бу¬мажку, быстро прочла.
«Милая Катюша! Если ты не торопишься поки¬нуть меня, сходи, пожалуйста, в гастроном, купи продукты. И, если не затруднит, приготовь обед. К сему — Павел».
Катерину обуяла неожиданная радость. В эту минуту она вспомнила о своем вчерашнем спасе¬нии. «Теперь он спас ее второй раз. Куда бы она пошла, если бы Павел не оставил этой записки? Снова в Ленинград, снова торговать собой?». Она быстро оделась и побежала в гас-тро¬ном...

                *  *  *

Встретившись со Старховым, Катерина не намеревалась связывать с ним свою жизнь. Чувство привязанности и даже любви к Павлу пришло позже, когда они вместе прожили некоторое время. Что из того, что он старше ее на двад¬цать лет? Она прикипела к нему душой, как к доб¬рому и надежному другу. И за прожитое время она не нашла в нем ничего такого, что бы могло оттолкнуть ее от Стархова. Вдохнув новой, свежей жизни, она даже перестала вспоминать свою прош¬лую жизнь. Да и что вспоминать? В ней все было мерзко и бессмысленно.
Стархов вернулся с работы раньше обычного. Катерина ждала его в кухне, покуривая сигарету, вышла навстречу, обняла и поцеловала Павла.
Заметив в ее руке сигарету, Стархов с досадой сказал:
-   Катюша, зачем ты куришь?   Ты же обещала бро-сить.
-  Я брошу, Паша, обязательно. Но сейчас мне трудно расстаться с этой привычкой. Странное со¬стояние переживаю...
-  Об этом странном состоянии ты говоришь уже тре-тий месяц. Ты не можешь привыкнуть к моему дому?
Катерина улыбнулась.
-   Почти привыкла.
-   Прекрасно! Значит, бросай курить.
-   Согласна. Но с завтрашнего дня.
                -   Договорились.
И Павел Федорович поцеловал ее. Снял рубашку и прошел в ванную. Помывшись, сел за стол, где был при-готовлен ужин. Выпил немного водки, плот¬но и хорошо поел.
-   Паша, может, собачку заведем?
-   Зачем?
-   Остается у нас со стола. Куда это все? Павел Федорович пожал плечами.
-   Можно и собачку... Только где взять хорошего щенка? Впрочем, у меня есть один знакомый, раз¬водит пекинесов. Спрошу у него.
Выпив кофе, Павел Федорович вспомнил, что се¬годня хотел навестить Альберта. Он иногда наве¬щал его, приносил сладости, подарки, но Альберт всегда отказывался их принимать. Альберт от¬носился к нему с любовью, всегда страшно радо¬вался, когда Павел Федорович приезжал в приют. Однажды Стархов дал ему десять рублей купить что-нибудь вкусное, но Альберт не взял денег, ска¬зал, что, если ему будут нужны, он сам заработа¬ет. «Где же ты заработаешь?» — удивился Стар-хов.
А Альберт ответил: «Бабке, которая живет по соседству, вскопаю огород, и она мне заплатит».
Такой ответ понравился Стархову «Альберт — смекалистый парень. В жизни такой не пропадет».
-  Катя, помнишь, я говорил тебе   о детдомов¬ском мальчике.
-   Да, помню. Альбертом, кажется, его зовут.
-  Не желаешь взглянуть на него? Я собираюсь поехать в детдом.
-   Мы же хотели пойти сегодня в кино.
-   Ох, я совсем забыл!   Работа   проклятая все время забирает. Но мальчика навестить я намере¬вался еще раньше - до того, как мы   договорились пойти в кино. Ну его к черту, это кино! В следую¬щий раз посмотрим. Поедем лучше в детдом!
-   Что с тобой поделаешь? - согласилась она. — Поехали.
Катерина надела красивое платье и модные туф¬ли, которые Павел Федорович подарил в день ее рождения. Стархов с восторгом заметил:
-   Катюша, ты ослепительна!
К детдому они подъехали быстро, оставили ма¬шину у дороги, вошли во двор, но Альберта не встретили. Павел Федорович поймал бегущего куда-то мальчишку и попросил найти Альберта. Паренек побежал за поленницы дров, к забору. Увидев Альберта, крикнул:
- Альберт, к тебе дядька приехал!                               
- Свали отсюда, шкет! — прикрикнул на него Боцман.
В это время он упорно обучал Чайку воровской практике. Ему был нужен ловкий и ма¬стерски подготовленный помощник, чтобы вскоре вместе пойти на дело.
Испугавшись злого вида Боцмана, мальчишка исчез.
-   У тебя уже неплохо  получается,  —  сказал Боц-ман. — Но нужно еще   много   тренироваться. Эх, сейчас бы сюда Волка! Он показал бы и не та¬кие вещи!
Альберт от удовольствия потер руки.
-   Интересно, где сейчас Волк?
Боцман пожал плечами, задумчиво ответил:
-  Говорят, он попал за решетку. Попал по крупному. Наверно, сберкассу взял. Он это умеет. Теперь он взрослый, по мелочам не  работает.   Ему уже лет двадцать с гаком!                               
-  А мы когда пойдем на дело?
-   Рано еще. Я пока обучаю тебя тому, что тебе пригодится в жизни. А для основного дела нужна особая подготовка. Все еще впереди.    Только   не сболтни где-нибудь, а то...                                Альберт приложил ноготь большого пальца к переднему зубу и звонко щелкнул.                                -  Если сболтну, выбьешь мне этот зуб.
-  За предательство не зуб, а голову отрывают, — буркнул Боцман. — Но тебе я верю. Знаю, ты не продажный. Ну, чего, беги к своему дядьке.
Чайка заправил в штаны выпустившуюся рубаху и по-бежал. Увидев Стархова с незнакомой женщи¬ной, он уди-вился. Подошел, поздоровался.
-   Не обижают тебя здесь?   — спросил   Павел Федорович.
-   Слабоваты в коленках,  чтобы меня обижать.
-  Наслышан, что ты неисправимый драчун. Стархов взял Катерину за руку, кивнул на Аль¬берта.
 -   Вот, Катюша, познакомься   — это   Альберт Чай-ка!
Катерина заворожено смотрела на его лицо, на  большой шрам от подбородка к виску... Ее не ос¬тавляло странное чувство, что она с ним уже была знакома. Она даже ощутила появившуюся  в ногах  слабость.
-   Альберт, — он протянул руку Катерине.
Катерина подала ему свою руку, и он крепко по¬жал ее.
-   Тетя Катя, — тихо,   неуверенно   произнесла она.
Этот знакомый шрам   не оставлял   ее в  покое.  Альберт не понимал, почему женщина долго не выпускает его руку, улыбнулся ей и наивно спросил:
-   Вы, наверно, в первый раз увидели детдомов¬ца?
-   Почему? — голос ее дрожал.
-   Ну, смотрите на меня так...
Катерина попыталась улыбнуться, но не смогла. Что-то в груди сдавливало, в горле пересохло. Она сглотнула слюну.
-    Да, — сказала она. — В детдоме я в первый раз.
Альберт заметил, что она все еще   продолжает рассматривать его настороженно, и как будто с ис¬пугом. Это его немного смутило.    И он   спросил Стархова:
-   Дядя Паша, тетя Катя будет вашей женой?
 Катерину затряс озноб. Она пыталась сравнить его голос с тем младенческим криком зимней ночью, хорошо запомнившийся ей, но тщетно. Раз¬ве можно сравнить младенческий крик с голосом этого уже повзрослевшего мальчика?
Павел Федорович потрепал Альберта по голове и улыбнулся.
-   Если Катюша согласится стать Старховой, — сказал он. - То почему бы нам не пожениться. Ты согласна, Катюша?
Катерина думала совсем о другом — думала, что Павел спас ее в третий раз. Она верила и не верила в это чудо... Ведь, возможно, он представил сейчас ее сына!
«Шрам! Этот шрам! Я помню его!.. И мальчик, кажется, похож на меня...».
-  Что? — очнулась она, не расслышав вопроса.
-  Альберт спрашивает,   согласна   ли ты стать Старховой?
-   Старховой? Зачем?
Она не понимала, что отвечает. Ей было не до того, что спрашивал Павел Федорович. Она думала сейчас только о сыне, когда-то брошенном в помойку. Ей очень хотелось присесть куда-нибудь, но¬ги плохо держали ее.
Стархов огорченно вздохнул, услышав такой от¬вет. Он надеялся, что Катерина в скором времени станет его женой.
Увидев, что они замолкли и смотрят на нее с недоумением Белова, смогла улыбнуться, слегка раз-двинулись ее дрожащие губы.
-   О чем вы спрашивали меня? Я немного заду-малась.
Стархов оживился, рассудив про себя, что Катерина действительно отвлеклась   без видимой при¬чины и пото-му так неудачно ответила.
-   Ты выйдешь за меня замуж, Катя?
 Катерина посмотрела в глаза Павлу.
-  Ты хочешь знать ответ именно сейчас?
-   Не я,   Альберт хочет знать это.
Она вновь задумалась. «Почему Альберт так близок Павлу? Почему он любит его? Родители Павла живут в том доме, где эта проклятая помой¬ка. Может, младенец не умер тогда? Может быть, родители Павла вытащили его оттуда? И вот он передо мной, мой мальчик. Нет, не может быть!».
Она устало провела рукой по лбу, вспомнила, о чем спрашивал ее Павел Федорович, и обреченно произнес-ла:
-   Я выйду за тебя замуж, Паша, конечно, выйду»,
Стархов схватил Альберта в охапку и стал кру¬жить его.
-   Дядя Паша, ты меня закружишь, — смеялся Аль-берт.
-   Что ты, Алька,   — радовался   он. — Разве можно тебя закружить?..
Когда Стархов опустил Альберта на землю, Ка¬терина вдруг спросила:
-   Альберт, где у тебя мама?
-  Мама? — удивился Альберт. — Мама живет здесь, в городе. Она вчера приходила ко мне.
Катерина сникла. Все ее мысли, которые сейчас пронеслись в голове, потеряли значение. «У него есть мать! Значит, не он. Ошибка. Нет у меня сына. Он умер — умер той морозной ночью». И сно¬ва пришло желание покончить с собой, уйти из жизни, чтобы больше никогда не тревожили страш¬ные воспоминания, чтобы не узнавать в каждом ре¬бенке со шрамом на  щеке своего сына. Она опять сглотнула слюну, и на глазах ее вы-ступили слезы. Опомнившись, Белова быстро про-мокнула слезы платочком. Заметив слезы, Павел Федо-рович встревожился.
-   Катюша, что с тобой? Ты плачешь?..
-   Да нет, Паша, ничего. Вспомнила себя... мо-лодой....
-  Да, юность уже не вернешь, — вздохнул он.
Альберт пожалел Катерину,   подумал,   что она,  должно быть, очень добрая. Сейчас он хотел сде¬лать ей что-нибудь приятное, но не знал что. Не¬ожиданно предложил:
-   Тетя Катя, пойдемте на скамейку. Вы, навер¬но, устали?
Он взял ее за руку и повел к забору, где была скамейка. Сели. Немного помолчав, Павел Федо¬рович снова заметил, что Катерина находится в ка¬ком-то подавленном состоянии.   Он беспокоился.
-  Катюша, скажи мне правду, что случилось? Я вижу, ты нездорова.
-   Нет, ничего, Павел, сейчас пройдет. Катерина   попыталась  улыбнуться,   погладила Альберта по голове, спросила:
-   И чем же вы тут занимаетесь?
-   Глядите, — Альберт указал   на   мальчишек, игравших в футбол на поле. -  Пацаны мяч гоня¬ют, а девчонки вышиванием занимаются в своем корпусе.
-   Весело у вас.
И ей вдруг захотелось крикнуть: «Сынок! Не терзай меня!  Скажи, ведь твоя мать вовсе не родная тебе?  Скажи! Не мучай меня!».
Дважды ударил колокол, висевший у столовой — знак, что пора поспешить на ужин. Ребята с фут¬больного поля гурьбой побежали в столовую. Из женского корпуса выбегали девочки. Детвора, толкаясь, штурмовала двери столовой. Следом вы¬шла воспитательница, Кобра, тоже торопилась в столовую. Заметив Альберта со взрослыми, она по¬здоровалась с гостями кивком головы, а Альберту крикнула:
-   Не задерживайся! Пора ужинать.
-   Сейчас!
Чайка поднялся, смущенно улыб¬нувшись, взглянул на старших.
Катерина встревожилась: «Он сейчас уйдет!».
-   Альберт, дай я обниму тебя.
Она встала, сделала шаг навстречу мальчику.
Пытаясь унять озноб, обняла Альберта, коснулась губами его волос. Что-то остро кольнуло в груди. Серд-це...
-   Павел...
Она не могла больше произнести ни слова. Голо¬ва за-кружилась, лицо побледнело, ноги подкаши¬вались... Стала оседать на землю. Павел Федоро¬вич подхватил ее, обессилевшую, посадил на ска¬мью, придерживая.
-  Катюша, что с тобой?
Катерина закрыла глаза; дрожащие губы чуть приоткрылись, и оно слабо прошептала:
-   Не уходи, Альберт...
И вновь сильно кольнуло в сердце, она вздрог¬нула, тело обмякло. В страхе Павел Федорович уложил ее на скамейку, судорожно расстегнул во¬рот платья, стал нащупывать пульс. Пульс не про¬щупывался....



                РОМАН


                НАСЛЕДНИК    ПРЕСТОЛА 

                ИЛИ

                УСТЮЖЕНСКИЙ  ПРИЮТ   


                КНИГА   2    


                ГЛАВА    1


Был погожий солнечный день.  По аллеям больничного парка прогуливались больные в серых пижамах.  На застывших в безветрии деревьях недовольно каркали вороны, глядя по сторонам блестящими черными бусинками глаз.  Санитарки в белых халатах выносили из здания большие урны с мусором, грузили их в подъехавшую мусоровозку.   Стархов оставил «Жигули» возле обочины, прошел по тенистой аллее  к больнице. Неожиданно его окликнули:
- Павел Федорович, вы пришли к Катерине Беловой?
Обернувшись, Стархов увидел знакомую пожилую санитарку, которая несла в больницу корзину со стеклянными колбами. Стархов поздоровался с ней и сказал:
- Да, я приехал за Катериной. Ее сегодня выписывают?
- Выписывают,- кивнула санитарка. – Но в палате ее нет.  Она сидит на скамеечке в конце парка.
Стархов направился туда. Под ветвистой березой он увидел Катерину, сидящую с какой-то женщиной. Стархов подошел. Женщина вдруг встала и оставила Катерину. Губы ее были сухими, а лицо бледным.
- Выписывают меня сегодня, Павел,- сказала она. – Через час поедем домой.
- Катюша, ты выздоровела совершенно?
Катерина улыбнулась и положила ему руку на колено.
- Причин для беспокойства нет,- сказала она. – Раз меня воскресили из мертвых, значит,  буду жить.
Павел Федорович отчаянно покачал головой.
- Ты перепугала меня в тот день. Упала во дворе детдома, и пульса не было… Хорошо, что «скорая» приехала быстро, и врачи вернули тебя к жизни.
- Такое со мной бывает. Малокровие…
- Теперь тебе следует хорошо отдохнуть. Скоро у меня отпуск, поедем с тобой на юг, подлечишься в санатории.
- На юг не хочу,- вздохнула Катерина.- Поедем лучше в деревню к моим родителям.
Павел Федорович засомневался
- Примут ли меня твои отец и мать? В качестве кого ты им представишь меня?
- В качестве мужа. Или ты уже раздумал жениться на мне?
- Как можно, Катюша? Я крепко полюбил тебя.
Катерина прижалась к Стархову и положила голову ему на плечо.
- Хочешь, завтра же отнесем заявление в загс?
- Хочу,- сказал Стархов,- а через месяц сыграем свадьбу. В ресторане!
- Свадьбы не надо. Лучше скромный праздничный вечер. Ты позовешь близких тебе людей. Посидим скромно за обильным столом, тихо отпразднуем день нашего бракосочетания.
- Нужно пригласить  отца и мать из Новгорода.
- Нет,- возразила Катерина,- я не хочу, чтобы мои родители были на нашем вечере. После свадьбы мы с тобой поедем на родину, я познакомлю тебя с папой и мамой – и там, в деревне,  вновь устроим небольшой свадебный ужин. Хорошо?
 Павел Федорович неудовлетворенно вздохнул.
- Как хочешь,- сказал он. – Если ты решила, я не буду настаивать, пусть так. Но все же не пригласить на свадьбу отца и мать как-то  неудобно.
- Я так хочу,- решила Катерина. – И не будем больше возвращаться к этой теме.
Стархов согласно кивнул. И вдруг вспомнил:
- Кстати, Альберт передал тебе привет, пожелал скорее поправляться
.- Спасибо ему!- Катерина опустила ресницы.  - Славный мальчик! Скажи, Павел, правда, что у него есть мать?
- Есть. И она обожает Альберта.
- Странно. Почему же он воспитывается в детдоме?
Павел Федорович не знал, как ответить. Сказать, что Альберта нашли в помойке, он не мог. Бывшая жена, Светлана Андреевна, умоляла не посвящать никого в тайну рождения ребенка. Она опасалась, что если кто-то узнает эту тайну, то может сболтнуть Альберту. А Альберт затем привяжется с расспросами к Светлане Андреевне и выпытает у нее страшные подробности своего появления на свет. И Павел Федорович, не желая разглашать тайны, впервые соврал Катерине.
- Альберт попал в детдом потому, что много хулиганил…
- Хулиганил?- оборвала Катерина.
- Да, он трудновоспитуемый ребенок. А таких, как ты знаешь, содержат в детдомах, интернатах…
- А мне показалось, он спокойный мальчик.
- На первый взгляд. На самом деле он драчун, причем отчаянный! Дня не проходит, чтобы он с кем-нибудь не подрался. Потому его и определили в детдом.
- Кто определил?
- Городской отдел народного образования. Была создана комиссия, на которой рассмотрели непристойное поведение Альберта, и комиссия постановила определить его на воспитание в детдом.
Катерина легко вздохнула.
«Значит, не мой сын. Да и что мне взбрело в голову? Ведь знаю же совершенно точно, что сын умер там… от мороза».
Но она вспомнила о шраме на щеке Альберта, несмело спросила:
- Где он порезал щеку?
Стархову пришлось снова соврать.
- Щеку он порезал в раннем детстве. Отдыхали мы тогда в деревне у знакомых – я и его мать, Светлана Андреевна.
- Ты? – удивилась Катерина.
- Да, я рассказывал тебе, что раньше был женат на Светлане. Но ребенок не мой. Это ее ребенок от второго брака. Светлана уже несколько лет замужем за полковником Турыгиным. Альберт – их ребенок.
- Вот почему ты любишь Альберта. Он тебе почти родной.
- Да,- признался Стархов,- люблю его. Он, все-таки, сын моей прежней жены.
Стархову неловко было обманывать Катерину, но он вынужден был это делать. Вновь вспомнилось, что Светлана Андреевна умоляла его никому не рассказывать о подробностях рождения Альберта,- ведь Альберт теперь принадлежит только ей, Светлане Андреевне.
«Ни к чему снова распускать слухи об этой ужасной помойке,- говорила ему Турыгина. - Все забыли об этом – и, слава Богу! Главное, чтобы Алику никто не сообщил, что он был жестоко обруган матерью и брошен».
- А щеку он порезал в деревне,- сказал Стархов. – Однажды случайно споткнулся и упал на острую косу. Таким образом, у Альберта остался шрам на щеке.
«Дура я! просто дура!- облегченно подумала Катерина. – Как я могла посчитать чужого ребенка за своего сына? Ах, Господи, прости меня. Прости за сына, которого погубила в ту зимнюю ночь»

                ГЛАВА     2   
               
Пришла зима. В школьном дворе намело много снега. Два дворника, одетые в теплые фуфайки, вооруженные лопатами, расчищали снег под окнами школы. Глядя на них из окна класса, Альберт сам захотел поработать лопатой на свежем воздухе. Выйти из класса во время урока было невозможно. Он взглянул на стриженый затылок родительского паренька, сидящего за партой впереди него.
«Стукну его по башке,- подумал он.- И учителка выгонит меня из класса. И я пойду к дворникам, раскидывать снег». Он хотел было уже замахнуться, но учительница неожиданно вызвала его:
- Чайка, к доске!               
Альберт встал из-за парты.
- Ты опять мечтаешь о чем-то?- спросила она.
Альберт смущенно отвел глаза в окно. Школьный парк, куда они часто бегали курить во время перемены, был заснеженным и мрачным.
- Чайка, ты будешь отвечать?
Альберт пожал плечами, взглянул на Галича, который вытягивал губы, что-то подсказывая ему.
- Что отвечать, не знаю.
- Не знаешь?- возмутилась учительница, сжав тонкие губы.- Значит, я поставлю тебе двойку за этот урок. Она стала искать на столе журнал отметок, но не нашла. Удивилась.
- Журнал забыла в учительской комнате. Чайка, сходи в учительскую и принеси мне журнал. Он лежит на столе.
- Зачем я пойду?- сказал он.- Чтобы вы мне двойку поставили? Не пойду!
- Как ты разговариваешь со мной?- ужаснулась учительница.- Быстро за журналом! И учти, я поставлю вопрос об исключении тебя из моего класса. Пусть переводят тебя в другой класс и пусть там с тобой мучаются другие учителя.
Альберт равнодушно выслушал ее, все же недовольно направился в учительскую комнату. Комната была пуста. Альберт взял журнал со стола и хотел выйти, но заметил висящее на вешалке женское пальто. Не утерпев, он сунул руку в карман пальто, полагая, что там могут быть деньги. Вынул – широкое золотое кольцо!
«Оставить или взять?» Школа Боцмана пошла впрок. За лето Альберт совершил три кражи и один раз успел попасть в милицию. Там его поставили на спецучет, как начинающего вора.
Альберт положил кольцо в свой карман, сунул журнал подмышку и вернулся в класс.
- Альберт,- спросила учительница,- ты можешь рассказать текст, который был задан вчера на дом?
- Могу.
Учительница была убеждена, что домашнее задание он не выучил, поскольку на прошлом уроке он не был в школе.
- Ну, рассказывай.
Она думала, что Альберт будет переминаться с ноги на ногу, как это делали другие, не выучившие урока, но Альберт, легкий на память, пересказал текст, сбившись лишь два раза.
Выслушав, учительница удивленно покачала головой.
- Когда ты успел выучить?  Ведь ты же не был на прошлом уроке.
- Вчера я дважды прочитал текст.
- И запомнил?
Эта учительница была новенькой в школе, она преподавала все лишь три месяца.
- Это совершенно просто для меня,- сказал Альберт.
Когда прозвенел звонок на перемену, Альберт сорвался с места и побежал в туалет. Опасаясь, что учителя  обнаружат пропажу золотого кольца, он решил  спрятать его.  В туалете никого не было. Альберт вынул кольцо из кармана брюк, полюбовался им, быстро снял ботинок и засунул кольцо в носок, под ступню. Обувшись,  он вышел из туалета. Навстречу  попался дружок Альберта,  Карат. Круглое  лицо его было огненным,  как и волосы; он запыхался, видимо бегал по школьным коридорам.
- Дай закурить,  - спросил он, отдышавшись.
Альберт вынул из кармана пачку сигарет, дал ему.
 - Только в туалет не ходи курить. Там училки проверяют.
- Не – е, - качнул головой Карат. – Я  покурю на улице. А ты пойдешь?
Альберт отказался. Теперь он курил редко. А сигареты носил для  форсу, чтобы все шкеты считали его взрослым.
Заканчивался последний урок, когда в дверь класса негромко постучались, и вошла женщина. Альберт насторожился. Это была Овчарка! Так прозвали ее детдомовцы. Одетая в форму капитана милиции, она работала инспектором  городской детской комнаты милиции. Детдомовцы, склонные к воровству, состояли у нее на учете. Сидя за партой, Альберт исподлобья  разглядывал ее хитрое вытянутое лицо.  На  вид  этой женщине  было лет сорок пять.  Брови ее были подведены  косметическим  карандашом,  губы поблескивали яркой помадой.  С  крупными вьющимися кольцами  русых  волос  женщина  выглядела  привлекательной.  Она прошла в класс, что-то шепнула  на ухо  учительнице и  стала среди учеников  высматривать кого- то.
-Чайка, встань,  пожалуйста, -  сказала  Овчарка.
Альберт  поднялся  из- за парты. Он  представить не мог,  что  из  учительской  уже  позвонили  в  милицию и  сообщили  о  пропаже  золотого  кольца -  ведь прошло всего два  часа!
Учительница  подошла к Альберту  и  сказала:
- С  тобой хочет  поговорить  Нина Александровна. Пройди за  ней. Альберт  вышел из  класса  вместе с Ниной  Александровной. Он надеялся,  что  Овчарка вызвала его  по старому  воровству, которое  он  совершил  два  месяца назад. Тогда  он вытащил  деньги  из кармана одного толстяка,  с  которым  ехал  в автобусе, но был замечен  женщиной, стоявшей  сзади и поднявшей шум на весь автобус. Альберту  скрутили руки и на  этом  же  автобусе  привезли  прямо в  отделение милиции.
Когда вышли из  школы,  Альберт спросил:
- Нина  Александровна,  зачем  я  вам  понадобился?
- Хочу побеседовать  с  тобой.  Пройдем  в  машину.
Альберт  заметил  на  обочине  милицейскую  машину,  в  ней  сидел  шофер в  форме сержанта.
- Вы повезете меня  в  милицию?
- Да, - сказала  овчарка.
- Может, побеседуем  здесь? Мне  не  нравится  ваши карцеры,   в  них  дурно пахнет.
Нина Александровна усмехнулась.
- Мы  пойдем не в карцеры, а в мой кабинет. И
потом, много ли  ты просидел в карцере,  чтобы вспоминать о нем?
- В прошлый раз трое суток сидел! И жирный старшина,  который  дежурил в те дни, дал мне по зубам ни за что.
- Ни за что по зубам не дают. Он говорил  мне, что ты пописал в угол.
- А что мне оставалось делать, если он не выпускал в туалет.
 Сели в машину. Когда подъехали к милиции, шофер хотел проводить Альберта в кабинет Овчарки, но она отказалась от сопровождения.
- Этот не убежит,- сказала она.
В кабинете пахло женскими духами. Подарить бы Татьяне именно такие стойкие духи,- подумал Альберт.
Овчарка села за стол, Альберту указала на стул.
- Присаживайся.
Альберт ощутил на себе ее пронизывающий взгляд
- Ну, показывай, где у тебя кольцо?
Альберт не выдал себя, не дернулся ни один нерв на его лице.
- Нина Александровна, не понимаю, о каком кольце вы говорите?
Но Овчарка была убеждена, что кольцо украл Альберт. Кроме того, она имела сведения, что Альберт во время урока заходил в учительскую за журналом отметок.
- Не притворяйся, Альберт! Выкладывай кольцо на стол, и я  тебя отпущу. В противном случае  я  вынуждена  проверить  твои карманы.
Альберт равнодушно сказал:
 - Проверяйте.
- Я хочу, чтобы ты сам положил кольцо  на  стол. Если я найду кольцо, я посажу  тебя в камеру. Ты  этого хочешь?
-В камеру не хочу. Но если вы мне не верите – проверяйте. Альберт встал, вывернул карманы, показывая содержимое.
-  Вот, - выкладывал он, - ручка шариковая, моя собственная. Перочинный ножичек, тоже мой собственный.
Нина Александровна строго взглянула на него.
- Хватит кривляться, Альберт!
- Я совершенно не кривляюсь. Взгляните на мою физиономию. Разве в ней есть что – то несерьезное?
Овчарка встала, подошла к нему.
- Сними пиджак!
Альберт снял. Овчарка пошарила по карманам, прощупала пиджак в уголках – кольца не было.
- Теперь сними штаны!
- Неудобно, - Альберт посмотрел на дверь. – Вдруг кто-нибудь зайдет, а я в одних  трусах…
- Снимай, говорю!
Альберт вывернул из брюк рубашку, на пол выпала  пачка сигарет. Он совсем забыл про нее!
- Куришь?
- Чаще угощаю. Я знаю, вы тоже курите.
Нина Александровна сверкнула большими глазами.
- Вынул из своих грязных трусов и …
- Трусы не грязные. Только вчера в бане был, поменял.
- Если ты скажешь еще что-нибудь хамское, честное слово, я тебя стукну!
Раздраженная, она сама стала стаскивать с него  брюки. Стащила, пошарила  в карманах и поясе – кольца не нашла. Альберт стоял в трусах и ботинках.
- Ботинки тебе не жмут? – спросила она.
- Правый ботинок жмет.
И Альберт стал расшнуровать ботинок.
- Снимай оба! – сказала Овчарка.
Альберт снял оба ботинка, подал ей. Она осмотрела. В ботинках ничего не было. Альберт взглянул на ее расстроенное лицо.
- Теперь я могу идти?
- Разбежался! Ну-ка  встань!
Овчарка осмотрела стул, на котором он сидел. На коже стула заметила вмятину – такую же круглую, какая остается от кольца, если вдавить его в кожу стула.
- Вот же след от кольца! Ты сидел на нем!
Она буквально ринулась к нему.
- Покажи руки!
Альберт раскрыл перед ней ладони. В правой руке у него было кольцо. Овчарка схватила кольцо и отошла к столу.
- Куда ты  теперь уйдешь? – сказала она. – Только в камеру, чтобы не совал сваи воровские руки, куда не следует.
Альберт молча стал натаскивать на себя брюки. Посмотрев на него, Овчарка решила простить его.
- Одевайся и мотай отсюда! И чтобы эта кража была последней. Нина Александровна не стала составлять протокола. Она надеялась, что начинающего преступника  можно перевоспитать, если простить его.
Осмотрев кольцо, она положила его в левый карман и сняла трубку. Позвонила директору школы, сообщила, что кольцо нашлось. Затем выпроводила Альберта из кабинета. Когда проходили в узкую дверь в коридоре, Овчарка положила руку ему на плечо, чтобы пропустить его вперед. В это мгновение Альберт пальцами коснулся ее кармана…
- Я отдал вам кольцо,- сказал он. – Теперь вы должны написать мне расписку, что кольцо у вас.
- Иди, иди!- усмехнулась она.
Но Альберт уперся.
- Не выйду отсюда, пока не получу расписку! Месяц назад у моего дружка Карата милиционер отобрал десять рублей, сказал, что сдаст государству, а присвоил себе. Теперь я стал сомневаться в честности милиции. Может, вы тоже присвоите себе кольцо, а вина останется на мне.
- Милиционер отобрал деньги потому, что они были ворованные. И себе он их не присвоил. Деньги возвращены хозяину.
- Рассказывайте сказки! Где бы вы нашли этого хозяина?
Альберт схватился за дверной косяк и настойчиво повторил:
- Не уйду без расписки!
 Нина Александровна сдалась, подошла к окошечку и попросила у дежурного милиционера лист бумаги и ручку. Написав расписку, передала Альберту.
- Доволен?
- Теперь – да!
Альберт сорвался   с места,  словно ошпаренный,  и помчался  в город. Он хотел забежать  в  школу за портфелем, который остался в парте, но раздумал. Прибежал сразу в детдом, спросил у ребят, где Боцман. Один смуглолицый шкет сообщил, что Боцман в спальне. Альберт  помчался в спальный корпус, но неожиданно наткнулся на  добрую пожилую  воспитательницу Маргариту Ивановну.  Ее, маленькую ростом, он чуть не сбил с ног.
- Простите, пожалуйста, Маргарита Ивановна!
Воспитательница ничуть не рассердилась.
- Альберт, - сказала она, –  каждый день ты делаешь мне  неприятности.
- Я же не нарочно.
- Я не об этом. Я имею в виду твою вчерашнюю драку с родительским мальчиком. Зачем ты побил его возле детдома? Родители приходили  ко мне жаловаться.
Альберт опустил голову, хмуро ответил:
- Ничего себе мальчик! Ему  уже пятнадцать лет.
- Ну и что, что пятнадцать. Он щупленький.
- Маргарита Ивановна, этот щупленький дал по шее нашему шкету, Сереге Митюлеву из младшей группы.
Воспитательница  ухмыльнулась,  услышав слово «шкет».
- Дал по шее? – переспросила она. – Разве обязательно было драться?
- Я больше не буду.
- Ладно,  гуляй, защитник, - сказала она.
Альберт забежал в спальню старшей группы. Увидев Боцмана, показал золотое кольцо. Боцман настороженно, спросил:
- Где взял?
- В учительской. Из кармана пальто  вытащил.
 Боцман поднялся с постели, возмутился.
- Сколько раз я тебя учил, не кради в своем кругу!
- Не сдержался я. Золото все же.
- Никто не видел, как ты взял кольцо?
- Овчарка знает.
- Овчарка!– Боцман вытаращил глаза. – Ты в своем уме?
- Не рассчитал я, что пропажу обнаружат так быстро. Овчарка  возила меня в милицию прямо с последнего урока. – Ну и что?- допытывался Боцман, - нашла она у тебя кольцо?
- Нашла. Не успел спрятать. Надо было в рот запихать.
Боцман усмехнулся.
- Она бы у тебя и во рту нашла.
- Да, от нее ничего не скроешь. Недаром прозвали Овчаркой, нюх отменный у нее.
Боцман подумал и вдруг опомнился.
- Слушай, Альберт, если она отобрала у тебя кольцо, как оно снова оказалось в твоих руках? Спер у нее?
Альберт кивнул и потупил взгляд.
- Я вытащил у нее из кармана, когда выходили из милиции.
- Вот дурак!- взорвался Боцман. – Зачем ты это сделал? Ведь она теперь заведет на тебя уголовное дело. Я обучал тебя воровству, чтобы ты помог мне весной в деле, а ты… Весной  «откинусь»  из детдома, и мне понадобятся деньги, чтобы жить на воле. Если тебя отправят в колонию, как я один проверну задуманную операцию?
Улыбнувшись, Альберт немедленно возразил:
- Уголовного дела она не заведет!
- Откуда в тебе  такая уверенность?
Альберт вынул из кармана расписку, показал Боцману. Тот внимательно прочел.
- Ну, ты даешь! Но, мне кажется, эта расписка тебе не поможет.
- Почему?
Боцман сомнительно покачал головой.
- В милиции на нее не обратят внимания, посадят тебя в камеру, и будешь ты сидеть, пока не вернешь им расписку. А менты станут  приходить в камеру и бить тебя каждый день. Сам испытал  это.
- Кольцо обратно не понесу! – твердо решил Альберт.
- Дело твое. Тогда давай его сюда, я спрячу, а потом продадим. Я  знаю покупателя, платит прилично. А денежки пополам. Согласен?
- Согласен.
 Боцман взял кольцо и сказал:
- Сегодня Овчарка обязательно придет в детдом. Я знаю! Если тебя заберут, в милицию и долго будут держать там, лучше сознайся. Уж больно крепко они бьют!  А я сообщу тебе, куда запрятал кольцо.
Альберт согласно кивнул.

                ГЛАВА     3

Капитан милиции, Нина Александровна, приехала в детдом к вечеру. Она надеялась,  что Альберт не успел продать кольцо. Пыталась найти Альберта среди детдомовских ребят, играющих в снежки, но Альберта среди них не было. Поднявшись на второй этаж женского корпуса, Нина Александровна вошла в кабинет директора. Ее встретила пожилая, седоволосая, чуть толстоватая женщина с добрыми слезящимися глазами,  работавшая в должности директора детдома. Нина Александровна поздоровалась и присела.
- Фаина Евгеньевна, ваш Альберт Чайка, опять совершил кражу.
И Нина Александровна стала рассказывать директору детдома, как Альберт украл в школе  золотое кольцо, и как потом обманул ее,  капитана милиции.
Выслушав, Овчарку Фаина Евгеньевна отвела взгляд на подоконник, где в горшочках стояли живые цветы. Вздохнула понимающе и сказала:
- Обманул он вас, конечно, ловко. Я вам сочувствую. Но какие принять меры к этому Чайке -  не знаю.
Нина Александровна  встала, прошла к книжным шкафам,  полистала томик Пушкина и задумчиво сказала:
- Пожалуй, я возьму Альберта на пару дней к себе. Пусть посидит в камере, подумает.
Старая директорша возмутилась:
- Что вы, Нина Александровна? Он же еще школьник! Ему обязательно нужно посещать школу.
- Ничего. У него отличная память, редкие способности. За пару дней не отстанет в учебе от остальных учеников.
Фаина Евгеньевна вытерла вдруг вспотевший лоб.
- Я бы не советовала вам забирать Альберта…
Овчарка с удивлением спросила:
- Почему? Я как-то должна перевоспитывать своих подопечных.
- Да, да, - согласилась Фаина Евгеньевна. – Но Чайка – совсем другое дело…
Взгляд Овчарки выражал недоумение.
- Как понять – другое дело?
Старая директорша немного растерялась.
- Чайка находится под покровительством Первого секретаря,  Мурова  Аркадия Николаевича.
- Не может  того быть! – усмехнулась Овчарка. – Это я слышу  впервые от вас.
Но старая директорша настаивала на своем:
- Аркадий Николаевич в этом году два раза приезжал в детдом со своей дочкой, и она играла с Альбертом во дворе.  А сам Аркадий Николаевич спрашивал у меня, как учится Альберт.
- Но и про других воспитанников он, наверно, спрашивал?
- Да, интересовался и другими.
- Ну вот! Значит, его интересовали все дети. А дочка его может дружить с кем угодно. Наверно, Альберт ей понравился больше, чем остальные.
Фаина Евгеньевна пожала плечами.
- Может быть. Но  мне показалось, что Первый секретарь больше внимания уделяет Альберту.
- Господи! – рассудила Нина Александровна.- Зачем Аркадию Николаевичу понадобился этот разбойник? Словом,  Фаина Евгеньевна, я беру его с собой.
Фаина Евгеньевна нехотя сняла трубку, позвонила в воспитательскую комнату, сказала дежурной воспитательнице, чтобы Чайку привели  в ее кабинет. Тамара Николаевна, минут через десять привела Альберта в кабинет директора.
- Ну что? – отдашь мне кольцо? – спросила Овчарка.
- Опять вы за старое, - огорчился Альберт. Я же отдал вам,  и расписка  имеется.
- Покажи.
И Овчарка вся напряглась, желая вырвать листок. Альберт нарочно пошарил по карманам, однако ничего не вынул.
- Вы знаете, я ее где-то оставил,- сказал он.
Овчарка провела Альберта к «УАЗику», который стоял на обочине. Шофер – тугоухий  милиционер – быстро довез их, остановил машину возле отделения милиции. Нина Александровна сказала ему:
- Подожди, я скоро выйду.
- А? – не расслышал тугоухий.
- Говорю,  подожди полчаса.
Милиционер усердно закивал головой.
Альберт с капитаншей прошли в кабинет. Пахло все теми же нежно обволакивающими духами. Нина Александровна встала у окна и холодно сказала:
- Показывай расписку.
- Я бы с удовольствием, Нина Александровна, но я, к  сожалению, ее спрятал.
Еще молодое лицо женщины слегка порозовело. Она  отчаянно  приказала:
- Раздевайся.
Когда Альберт разделся до трусов, она проверила его одежду – расписки не было. Взволнованная, она провела его по коридору и передала дежурному  милиционеру, чтобы тот поместил Альберта в  одиночную камеру. Сама же, сдав дежурному, ключ от кабинета, ушла домой, так как рабочий день уже закончился. Дежурный милиционер втолкнул Альберта в камеру предварительного заключения. КПЗ пустовала. Было очень холодно. Стена камеры с северной стороны  улицы вся блестела инеем, чудесно серебрившимся в полумраке  тусклой  лампочки. На стене было маленькое окошко  с металлической  решеткой. Пол в камере был бетонным, холодным. У стены, низко над полом, было дощатое покрытие, специально настеленное для лежания. Когда милиционер закрыл  железную дверь с  маленьким смотровым глазком, Альберт подошел к зарешеченному окошку и  высоко подпрыгнул. Увидел сквозь решетку  милицейский двор с гаражами  для машин. Двор был  безлюдным, заснеженным, ворота гаражей закрытыми, и не слышно было голосов людских. Альберту стало скучно. И холодно. Он  поежился.
«Скоро ужин, -  подумал он. - Интересно, что подадут?  Лапшу с чаем, как в прошлый раз, или что-нибудь повкуснее? Я бы сейчас съел котлету с жареной картошкой. Желательно, чтобы картошка хрустела на зубах и была ароматная-ароматная!»
Он проглотил слюну. Ужин все не несли. Прошел еще час. Альберт начал стучать зубами.
«Наверное, нужно полежать, может, усну».
Он закутался с головой в детдомовское пальтишко и лег на дощатый настил. Под голову положил шапку, а руки сунул в рукава пальто. Так он пролежал полчаса, стараясь заснуть, но стало еще холоднее, особенно мерзли ноги в ботинках. Он вскочил с жестких досок и стал прыгать по камере, чтобы разогреться.
«В прошлый раз было теплее,- подумал он. – Ну, ничего! Зато продадим с Боцманом колечко, и у нас будут денежки».
За решетчатым окном давно стемнело. В камеру струился неоновый свет от фонаря с улицы. И, пожалуй, от неонового фонаря света в камере было больше, чем от еле тлеющей лампочки. Альберт стал растирать мерзнущие пальцы, засунул руки в штаны, чтобы было теплее.
Вдруг в коридоре послышались шаги. « Ужин несут!» Альберт обрадовался. Но когда дверь камеры открылась, вошел толстый, небольшого роста старшина.
«Опять  этот жирный! Наверно, он только что вышел на смену».
Увидев Альберта,  старшина насмешливо воскликнул:
- Глазам  своим не верю! Старый знакомый!
Альберт поморщился, втянул во влажный  замерзший нос воздух и холодно посмотрел на старшину. Он невзлюбил его еще в прошлый раз.
«Опять будет совать свои кулаки мне в зубы!»
- Ужин чего не принес?
- Какой ужин? – притворился старшина.- Ты глянь, который час.

Он поднес близко к лицу Альберта руку, на которой были часы
- Усек?
- Ничего не вижу,- Альберт прекрасно видел стрелки. – Лампочка в камере дохлая.
Старшина зачем-то взглянул на лампочку.
- Сам ты дохлый!
- Это я дохлый?- возмутился Альберт. – Ты посмотри на мою мускулатуру.
 Он согнул в локте руку; сквозь пальто не было заметно его мускулов.
- Ты потрогай! У тебя, жиряга, никогда таких не будет.
- Ты чего обзываешься, щенок!- закричал старшина.
- Сам щенок!
- А ну выходи из камеры!
Альберт подумал, что его отпускают домой, и вышел.
- Пойдем со мной!
- Куда?
- Сейчас я найду тебе работу,  чтобы не обзывался в следующий раз!
- Какую еще работу? – возмутился Альберт.- Ужин сначала подай.
Старшина снова сунул руку  с часами ему под нос.
- Смотри,  сморчок, уже девять часов, а ужин подают в семь.
- Сам ты  сморчок – разозлился Альберт.
Старшина замахнулся, но не ударил. Альберта разозлила его выходка, и он, резко сорвал с него погон и бросил на пол.
- Я тебя пристрелю, гаденыш! – закричал старшина, но  Альберт понимал, что он всего лишь пугает, хоть и схватился нарочно за кобуру.
- Тебя посадят, - сказал Альберт. - А
Старшина поднял с полу  погон и приказал Альберту следовать вперед. Альберт подчинился. Старшина завел его в туалет, где было три грязных унитаза.
Альберт подошел к одному и стал мочится. Старшина взял лежавшую на подоконнике металлическую щетку и сунул в руки Альберту.
- Зачем она мне? – удивился  Альберт.
- Видишь, три унитаза. Пока не почистишь их до блеска, отсюда не выйдешь!
Альберт  снова рассердился.
- Этой щеткой я могу почистить твою морду!
Старшина не стал с ним спорить,  зная его вспыльчивость.
«Этому сумасшедшему ничего не стоит  почистить мне физиономию»,- подумал он.
- Я сказал, отсюда не выйдешь!
Старшина  быстро захлопнул дверь и закрыл ее снаружи на ключ.
Альберт стал стучать в дверь, но через минуту одумался. Здесь, в туалете,  было тепло; на стенах висели три секции батарей, и все были горячими.
«Зачем я стучу?- подумал он. – Здесь тепло, как  в Ташкенте. А в камере мороз трескучий. Пожалуй, до утра я отосплюсь здесь, на подоконнике, тем более что он широкий, полежать можно. – Он облегченно вздохнул. – Воняет, правда, но терпимо».
Когда старшина прошел в дежурную часть, там его встретил  дежурный милиционер. Увидев без погона своего коллегу, он с удивлением спросил:
- Где это ты сумел оборвать?
Старшина приложил погон к пиджаку, как бы примеривая.
- Парнишка есть тут один дерзкий!  Оборвал, гад, с «мясом».
- Это который?
- Да здесь один сидит в одиночке. Помнишь, который прошлый раз меня пнул по я… Наглый такой.
- А-а-а! – вспомнил милиционер. – Но почему ты его обратно в камеру не отвел?
- Очки чистит в туалете. Я его запер. Утром открою – и в камеру. Милиционер досадно вздохнул. По выражению лица было видно, что он жалел Альберта. Но в упрек старшине не промолвил ни слова, лишь тихо сказал:
- Сомневаюсь, что будет чистить. Эти детдомовские все придурковатые.

                ГЛАВА    4

Фаина Евгеньевна позвала в кабинет воспитательницу. Тамара Николаевна вошла веселая. Завтра в ее жизни должно было состоятся радостное событие – она выходила замуж.
- Поздравляю вас, Тамара Николаевна, и желаю, чтобы ваш брак был счастливым.
Польщенная, воспитательница заулыбалась.
- Что еще? – на секунду задумалась Фаина Евгеньевна. – Пожалуй, я отпущу вас пораньше, часиков в двенадцать, готовьтесь  к свадьбе.
- Благодарю вас!
- Тамара Николаевна, вы уже проверили свою группу?
- Да! Все ребята на месте, кроме Чайки.
- Разве он  не вернулся от Нины Александровны?
Отпустив воспитательницу, Фаина Евгеньевна позвонила Светлане Андреевне домой, но муж, Сергей Николаевич, сказал, что жена на работе. Фаина Евгеньевна набрала номер рабочего телефона и  услышала приятный голос Турыгиной.
- Светлана Андреевна, с вами говорит Фаина Евгеньевна.
Турыгина встревожилась. Раньше директор детдома никогда не звонила ей на работу.
«Может, с Аликом что-то случилось?» - мелькнула мысль.
- Светлана Андреевна, даже не знаю, как начать…
- Говорите, говорите, Фаина Евгеньевна,  - поторопила  Турыгина.
- Знаете, Нина Александровна  утверждает, что ваш сын будто бы украл золотое кольцо в школе. И она его задержала в милиции…
- В милиции? Какое кольцо?
- Золотое! Она  утверждает, что Альберт украл его.
- Господи! Да зачем ему кольцо? Где сейчас Алик?
- В милиции.
- На каком основании?! – Светлана Андреевна взволнованно передохнула. – Все ясно мне. Но кто такая  Нина Александровна, чтобы задерживать его?!
- Она заведует детской комнатой милиции.
- Вот как? – тяжелый вздох в трубке. – Фаина Евгеньевна,  я сейчас же поеду в милицию и разберусь!
Светлана Андреевна выехала немедленно. В мыслях роились  всяческие предположения, но она старалась  отгонять самые  ужасные.
«Какой неугомонный! – думала она, раздраженная.- То дерется, то ворует… Ведь  умный же парень! Ах, горе  на мою голову! Да что же я думаю такое?»
Рейсовый автобус остановился недалеко от отделения милиции. Светлана Андреевна выскочила, лишь открылись дверцы, и  быстро побежала к двухэтажному каменному дому, в котором располагалась милиция. Забежав в дверь, сразу обратилась к дежурному  милиционеру. Видя ее взволнованность, дежурный торопливо указал, где находится кабинет Нины Александровны. Турыгина поспешила на второй этаж. Вошла в кабинет.
- Значит,  вы Нина Александровна?
- Она самая! А что у вас случилось?
- Мне сообщили, что вами задержан Альберт Чайка.
- Правильно сообщили.
- За что вы его  задержали.
- За кражу. Он украл в школе золотое кольцо.
- И где он сейчас?
- В комнате для временно задержанных. – Нину Александровну вдруг удивило, что женщина  интересуется Альбертом. – А вы,  собственно, кто?
- Я требую, чтобы вы его выпустили!
Нина Александровна вовсе удивилась.
- А вы, собственно, кто ему будете?
- Я…я, - Турыгина заволновалась. – Я его мать…
  Капитан милиции не понимала ее          абсолютно.
- Но он же  детдомовский!
- Ну и что? Я же сказала: мать ему!
Нина Александровна села за стол, побрякала пальчиками по полировке.
- Хороша мать, если сын в детдоме.
- Как вы смеете! – взорвалась Турыгина.
Голос  капитанши был совершенно спокоен.
- Расскажите мне, каким образом  ваш сын оказался в детдоме?
Светлана Андреевна  вздохнула тяжело.
- Я ничего не могу сказать на этот вопрос.
- Почему?
- Считаю его, по крайне мере, неуместным сейчас, когда ребенок находится у вас в каком-то изоляторе.
Нина Александровна  задумчиво взглянула на Турыгину.
- Дело ваше. Но выпустить его я не могу.
- Это произвол! Заточить ребенка в какой-то  изолятор!
- Это не произвол. Для того и создана детская комната милиции, чтобы перевоспитывать безнадежных подростков.
- Это он безнадежный?! Да вы знаете, что он талант!
- Знаю. Особенно – в воровском деле.
- Как вы смеете!
-Смею. Потому и задержала его до выяснения обстоятельств.
Турыгиной хотелось заплакать от беспомощности. Если бы был в кабинете мужчина, можно было бы его разжалобить.   Но  эту, как показалось Светлане Андреевне, жестокую женщину разжалобить невозможно. Вспомнив о своем паспорте, она решила отдать его капитанше под залог, лишь бы выпустили Альберта.
- Вот мой паспорт, - достала она и положила на стол. –Только, ради Бога, выпустите Алика!               
- Зачем мне ваш паспорт?
Овчарка раскрыла паспорт. Увидев совершенно другую фамилию, удивилась:
- Что вы мне голову морочите? Какая вы ему мать. У вас даже фамилии разные. Возьмите паспорт обратно. Разговор закончен!
Турыгина вышла из кабинета расстроенная. Она не знала, что теперь делать.  На улице она вдруг заплакала. Появилось желание вновь пойти в кабинет капитанши и просить ее. Светлана Андреевна вспомнила о Первом секретаре. При этой мысли она даже улыбнулась сквозь слезы и побежала к телефону автомату, дрожащими пальцами набрала номер. Трубку на другом конце взяла секретарша.
-Соедините меня с Аркадием Николаевичем.
- По какому вопросу?
- По личному. Это Турыгина говорит. Здравствуйте!
Секретарша была хорошо знакома с ней.
- Здравствуйте, Светлана Андреевна. Сейчас соединю вас.
Турыгина взволнованно посматривала на часы. В этот день у нее в магазине производился учет, и она торопилась на работу. В трубке послышался голос Мурова.
- Здравствуйте, Аркадий Николаевич! – заговорила Турыгина. -  Алик попал в милицию.
- Как так?
- Его задержала женщина – капитан милиции, работающая в  детской комнате. Задержала будто бы по подозрению в воровстве.
- Ну! -  вздохнул Аркадий Николаевич. – Нелепость какая-то.
- Вот и я ей о том же говорила, просила выпустить, но она  твердит одно, что задержала до выяснения обстоятельств. Творят  произвол в нашей милиции! Где это видано,  чтобы задерживали и сажали в карцер несовершеннолетних.
Чувствуя ее раздражение,  Муров попытался успокоить:
- Не волнуйтесь, Светлана Андреевна. Я поговорю с начальником милиции. Обещаю, что Альберта сегодня же выпустят.
Положив трубку, Аркадий Николаевич усмехнулся и покачал головой.
«Вот шпаненок! Я  знал, что именно так будет складываться его судьба. Детдом хорошему не научит. Сколько эти малолетки  совершили краж в городе – не счесть! Что ж, в волчьей стае волчьи законы».
Он позвонил начальнику милиции и попросил его прибыть к нему в кабинет.
Статный, широкоплечий  скуластый майор, начальник милиции, вошел в кабинет  к Мурову. Он готовился получить очередное звание подполковника и перейти работать в областное управление внутренних дел.
Аркадий Николаевич встретил его приветливо.
- Значит, уходишь от нас, - пожимая майору руку, сказал он.
- Да, сочли нужным перевести в областное управление.
- Бросаешь меня, - усмехнулся Муров.
- За меня остается заместитель, он и будет начальником. Человек деловой, сдержанный, член партии. Думаю, когда познакомитесь с ним, у вас останется приятное впечатление.
Муров удовлетворенно вздохнул.
- Посмотрим, посмотрим, каков он приятный человек.
- Да и вам, думаю, недолго здесь оставаться, - намекнул  майор. Встретимся в области, снова придется работать вместе.
- Да,  - сказал Муров. – А тебе, Семен Ильич, какая должность светит в области?
Семен Ильич присел на стул.
- Заместитель начальника УВД, - сказал он.
Аркадий Николаевич вдруг серьезно спросил:
- Что там с Альбертом Чайкой, выяснил?
- Я и не предполагал, что вы его опекаете - сказал майор.
Муров слегка смутился.
- Действительно он украл золотое кольцо?
- К сожалению, да!

                ГЛАВА     5

Будучи в отпуске в весеннюю пору, Стархов предложил супруге поехать в деревню, в гости к родителям Катерины.   Бывшая Белова, поменяв теперь фамилию на Стархову, согласилась и даже обрадовалась. Всегда отдыхавший только на даче или в Крыму, Стархов давно мечтал побывать в деревне во время отпуска. Особенно он любил яблоневые сады, когда они весной слепят белизной цветения, и от них исходят упоительные запахи. А в деревне, где жила Катерина, был яблоневый сад. Катерина рассказывала ему, что это совхозный сад. Весной он весь белый, как снег и чарующе пушист.   
Павел Федорович гнал «Жигуленок» по убегающему вдаль шоссе. Катерина все вздыхала, сетуя, что в управлении, где она работала  в отделе кадров, сейчас горячая пора и слишком много работы достанется ей, когда  она вернется из деревни. Павел Федорович недовольно морщился и говорил:
«Переходи секретаршей ко мне в автоколонну, работы будет меньше».
Стархова вдруг  оживилась и поцеловала его в    щеку.
- Пожалуй, так и  поступлю, когда вернемся из деревни,- сказала она.
К вечеру они свернули с шоссе на проселочную раскисшую от грязи дорогу, и « Жигуленок» застрял.   
- Проклятая дорога! – ругался Павел Федорович, обходя вокруг машины в туфлях по грязи. – Пожалуй, нам не выбраться. 
Он сел в машину, побуксовал еще, но тщетно.  Деревня была   рядом,  в километре. Пешком идти по этой грязи было невозможно.
- Вот тебе и яблоневые сады! – усмехнулся Стархов.
- Подождем.  Может, какой-нибудь трактор поедет.
Только она это сказала, с шоссе на проселочную дорогу съехал  колесный трактор с телегой на прицепе.
- Слава Богу!
Павел Федорович  вышел из машины, чтобы попросить тракториста  взять машину на буксир. Из трактора вышел крепко сложенный, не  очень высокий мужчина с пышными усиками. Увидев его  из  машины, Стархова слегка вздрогнула; ей вспомнилось прошлое, бесстыдное унижение этого тракториста, близость с ним…
Это был Николай Шувалов. Он    не смотрел в салон машины, разговаривал с ее мужем. Стархова опустила голову на случай, если он посмотрит.
«Прошлое забыто!- решила она. – Зачем я должна его стесняться? Пусть увидит, что я приехала не одна, а с мужем. Да и он, наверное, давно женат. Тридцать лет стукнуло».   
Шувалов принес из трактора стальной тросик и подцепил машину к телеге. Подняв из-под бампера голову, он увидел в салоне Катерину. На лице его выразилось удивление. Он подошел к ней.   
- Здравствуй, Катя!
Стархова полностью открыла стекло дверцы и улыбнулась ему. Николай протянул в окошко грязную, крепко пахнувшую силосом руку и хотел пожать руку Катерины. Внутренне Катерина испытала отвращение при виде этой ужасной руки, но все же из деликатности подала в окошечко руку. Шувалов пожал ее, да так крепко, что она невольно подумала: «Вот скот!»   
- В гости приехала?
- Да, Коля,  в гости.  А ты все шоферишь на своем коньке-горбуньке?
Шувалов утвердительно кивнул. Однако теперь в его глазах  Катерина не обнаружила прежней робости. Скорее, они были несколько нахальными.
- Женат, наверное? Кучу детей развел? – спросила она.
- Нет, не женился.
- А что так?
- Зачем? Девчонок мне хватает. Погуляю еще годика два и женюсь.
Стархов, проверявший надежно ли закреплен трос, сел в машину и дал знак трактористу, чтобы тот трогался. Шувалов заскочил в трактор, и они поехали по грязным рытвинам и ухабам.  Стархов нервничал,   чувствуя, что тракторист  нарочно гонит трактор, отчего «Жигуленок» крепко трясся.
- Знакомый?- спросил он Катерину.
- В школе вместе учились.
- Чувствуется, что он к тебе неравнодушен.
Катерина рассмеялась, понимая, что Шувалов намеренно быстро едет.
- Конечно, неравнодушен! В школьные годы был влюблен в меня.
- И ты, наверное, сказала, что я твой муж?
- Он сам спросил.
- То-то лихачит!
Приехав в деревню, они отцепили машину от трактора, и Стархов подъехал к дому Катерины. Вошли. Катерина узнала знакомые запахи. В кухне, как прежде, пахло домашними щами, протопленной печью, отцовскими портянками, вечно сушившимися на печке, и коровьим потом от халатов, в которых мать ходила на работу на скотные дворы. На Стархова, казалось, эти запахи не повлияли. Он не поморщился. Катерину чрезвычайно обрадовало, что он не брезгливый. Отец, сидевший дома и смотревший телевизор, вышел к ним. Он чуть постарел и, как прежде,  был небрит. Катерину на сей раз, ужаснула его черная устрашающая щетина и  сальное лицо.
«Не моется он что ли?» - подумала она с  досадой. Но Павел Федорович, словно не замечал  ни страшной щетины, ни грязного лица, вел себя как настоящий, ничем не брезгующий гость.
Катерину порадовало это. Отец Катерины, Леонид, перед гостем несколько смутился, но старался показать свою радость. Стархова обнялась с отцом и представила Павла Федоровича.
- Познакомься, папа, - это мой муж, Павел.
Заметив удивленное лицо Леонида, Стархов  печально подумал:
«Он считает меня стариком против Катюши».
Леонид протянул Стархову руку.
- Леонид.
- Очень приятно.
Отец помялся на месте, не зная, что  сказать; невнятно пробормотал:
- Мне тоже очень приятно.
Стархова почувствовала, что отец в смятении перед  интеллигентно одетым человеком; стала снимать верхнюю одежду и обувь.
- А где мама? На работе?
- Да, на дворе, - Леонид кашлянул. – Коров обряжает.
- Вы получили нашу телеграмму?
- Здесь она. В комоде, кажется, валяется. Принести?
- Да зачем, папа?
Катерине подумалось, что он совсем  обезумел, увидев ее немолодого мужа, и теряется перед ним.
«Ему обязательно нужно выпить! Только тогда он станет похож сам на себя и разговорится».
- Мы ужасно проголодались, папа! Что у нас сегодня на ужин?                               
Сняла крышку кастрюли и увидела картофельное пюре, а на сковородке жареное мясо.
- Ну что, мужики, мойте руки и садитесь за стол.
Катерина показала Павлу, где находится рукомойник, и пошла, накрывать на стол. Нашла в кладовке соленые     огурцы, маринованные помидоры и грибы – и все это подала на стол вместе  с картофельным пюре и мясом.
Павел Федорович в это время уже о чем-то болтал с ее отцом. Катерина  улыбнулась, увидев, что отец, наконец, разговорился. Она пригласила их к столу.
- Может, подождем твою маму, - предложил Стархов.
- Она придет нескоро, через час. Давайте ужинать.
Когда Катерина вошла в кладовку, чтобы принести малиновое варенье к чаю, отец поплелся за ней и в кладовке неуверенно спросил:
- Он как – пьет?
- А что у тебя?
- Самогон.
Катерина кивнула головой.
- Неси.
Леонид убежал в овчарню, где он хранил самогон от глаз жены и где иногда  прикладывался к горлышку бутыли. Разогнав овец, он  разгреб в углу сено  и вытащил две  бутылки: одну двухлитровую, другую литровую. Двухлитровую взял с собой, а литровую открыл, приложился и, заткнув пробку снова, закрыл сеном. Когда он вошел в дом и  поставил на стол эту бутылку, Павел Федорович ахнул:
- Вот как весело в деревне люди живут! А все говорят о  бесперспективности деревень. Русскую деревню никакой политикой не завалишь!
Леонид растроганно засмеялся, будто ему польстили. Прокуренные зубы его вновь ужаснули Катерину.
«Да он пьян уже!» - заметила она по блеску глаз.
- Русский мужик как пил, так он и будет пить, - смеялся  Леонид, разливая самогон в граненые стаканы. – Зачем ему эта  политика? Я в ней отроду не смыслил и мыслить не буду. На лешева она мне!
Он налил полные стаканы. Катерина  досадно покачала головой.
- За что пить будем? – спросил Стархов.
- А выпьем за батюшку нашего покойного, Леонида Ильича  Брежнева.
Царство ему небесное! Хороший мужик был!
- Что так крепко любил?
- Любил! А за что его не любить? Как он помер  полгода назад, так я три дня на работу не ходил. Все три дня поминал его.
Леонид  поднял стакан, чокнулся со Старховым и выпил весь стакан до дна. От удивления у Стархова широко  раскрылись  глаза. Он  тоже выпил, но несколько  маленьких глотков – самогон был чертовски  крепок. Катерина ела пюре с грибами и молча  наблюдала за отцом.
«Ну, теперь он даст фору!» - подумала она, и ей стало немножко стыдно.
Закусив огурцом, Леонид продолжал:
- Тезка все-таки был мне. А тезку как не помянуть.
- И крепко помянул?
- А все три дня с овцами на сене проспал. Баба домой не пускала.
Павел Федорович рассмеялся. А Катерина густо покраснела,  аппетит у нее пропал.
- Папа!
Она хотела умерить его откровения, но Стархов тронул за  ее локоть, мол, пусть говорит.
Леонид взглянул на свою дочь, не понимая, что она хочет и, ковырнув  вилкой в зубах, снова заговорил:
- А как три дня я пропил, на четвертый прихожу в контору, а там – директор. Он у нас мужик простой. Вызывает меня к себе в кабинет и как крикнет:  « Ты что это, сукин сын, целых три дня квасил!»
Леонид хотел, было ударить кулаком  по столу, и уже занес руку, но остепенился, заметив, что стакан уже пуст. Налил снова, поднес бутыль к недопитому стакану Стархова, но тот отклонил бутыль, отказался.
- Нет, Павел! Если ты сел со мной за стол, то не обижайся, - я тебе налью. Гостей я уважаю, а тебя особенно! Потому как , ты теперь мой родственник.
Катерина прекрасно знала, что отец не отстанет.
- Паша, он тебя напоит до-пьяна, - сказала она с беспокойством.
Стархов взглянул в ее тревожные глаза и тяжко вздохнул.
- Что ж, приехал в гости, будь любезен! А что, не напиться ли мне в первый раз в жизни до-пьна.  Катюша, ты мне разрешишь? Очень уж не хочется обижать твоего отца. Да и  поговорим  по   душам  в  первую  встречу.
Катерина усмехнулась.
- Ты сам желаешь напиться?
- С твоего разрешения.
- Что с вами поделаешь? Пейте. А я пойду маму встречу с фермы.
Катерина стала одеваться.
- Вот эту бутылку на двоих раздавим – и в окурки! – усмехнулся Леонид.
Они приложились к стаканам. Отец Катерины выпил стакан полностью, а Стархов  опять сделал три маленьких глотка.
- А директор у нас молодой, - продолжал Леонид, - как  крикнул: «Сукин сын! Три дня на работу не выходил!» А я отвечаю ему, мол, в стране траур, а ты  паникуешь! У меня, говорю, как  у каждого советского гражданина, душа болит. Ну,  выпил я, помянул  Леонида  Ильича. А ты, говорю, что-нибудь против него имеешь? Директор тут смялся немного, а потом, горластый, снова как крикнет:
«Ах ты хрен  моржовый! Поминками  вздумал прикрываться!» Ну и лишил меня тринадцатой зарплаты.
Леонид вилкой потыкал огурец, сунул его в рот и прожевал.
- А супруга твоя скоро придет? – спросил Стархов.
- А чего моя Дарья? Придет сейчас и глотку распялит. Хоть пассатижами зажимай! Ой, крикливая баба!
- Водку, наверное, к вам в магазин не привозят?
- Привозят. Только ее не продают – посевная началась.
Два месяца торговать не станут,  покуда не закончат сев. Водка ныне подешевела, по четыре семьдесят. «Андроповка!»
Он вдруг насторожился, услышав шаги в коридоре.
- Баба чешет! Надо пузырек упрятать, - и он, схватил бутыль,  поставил ее под стол.
В комнату буквально вкатилась полная маленькая голубоглазая женщина. А за ней вошла Катерина. Заметив, что Леонид уже пьян, женщина что-то недовольно буркнула.
- Здравствуйте, Павел Федорович! – зарделась женщина, которую Катерина уже успела предупредить о  приезде мужа.
- Добрый вечер,  Дарья…, -  он забыл отчество.
- Что вы! Что вы! – засуетилась она. – Просто Дарья.
- Мы тут с Леонидом…
Павел Федорович почесал  затылок, не зная, как оправдаться перед матерью Катерины.
- А как   же иначе? – заговорила Дарья, видя смятение гостя. -  Иначе нельзя.  Раз в гости приехали надобно выпить.
Заметив, что жена  стала удивительно доброжелательна, Леонид вынул из-под стола бутыль и поставил на прежнее место. Дарья не смотрела на него, любезничала с гостем. Когда она сняла рабочую одежду, Стархов предложил ей сесть за стол, поужинать, а Катерину попросил разогреть ужин для матери.
- Сичас, только  руки помою,- пролепетала Дарья тонким, вкрадчивым голоском и прошла к рукомойнику.
- Я вижу, ты стал уже хозяйничать,- улыбнулась Катерина.
- Я еще не пьян? – спросил Стархов.
Катерина усмехнулась, потрепала рукой его волосы.
- Чуть-чуть.
- Силен у тебя отец. Четвертый стакан выпил – и хоть бы что. Сидит…
- Ему надо ведро водки, чтобы упал.
Через минуту к ним вышла Дарья, вновь недовольно взглянула на мужа, когда тот наливал ей самогон в маленькую стопочку.
Выпив стопку, она стала расспрашивать о житье супружеской пары.
- Наверное, в городе теперь с продуктами плохо?
- Мама, в городе продуктов навалом,- отвечала Катерина.
- И колбаса не выводится?
- Лежит на прилавках. Куда она денется,- говорил Павел Федорович.
- А к нам колбасу не привозят. Не видим ее здесь,- вздыхала Дарья.
- Ну, а живете вы теперь где? Писали, что переехали куда-то.
- Там же в центре города и живем. Просто квартиру нам дали другую – четырехкомнатную. Вот и переехали в нее.
 - Ой! Да куды ж вам такая? Места-то вон сколько!
  -  Гарнитур новый купили, стенку финскую.
Дарья,  изумленная, покачивала головой. Вдруг Леонид все же стукнул кулаком по столу, рассказывая что-то забавное Стархову. Дарья вздрогнула.
- Да что ты, леший! Аж сердце в пятки!..
- Мама, пусть они гуляют сегодня. Разрешим им один раз. Пойдем  поговорим в другой комнате, - и Катерина повела мать в спальню.
Стархову стало неловко, что Дарья покидает компанию, но что поделаешь, она не выносила пьяной физиономии своего супруга.
В другой комнате  Дарья села на кровать и внимательно посмотрела на дочь.
- Ты, кажись, поправилась маленько.
- Живу хорошо.
- А хорошо ли? Мужик-то старый!
- Да какой он старый, мама! На двенадцать лет постарше.
- Ужас!
- Ты, мама,  несовременная женщина. Я с ним счастлива, понимаешь? Он – человек влиятельный,  в меру  богатый и очень добрый ко мне. И, главное, понимающий, чувствующий меня. Такие мужчины,  как он – редкость!
- А шибко у него денег-то? – насторожилась Дарья.
- Этого я не скажу! Ты проболтаешься. Тебе скажи, а завтра  вся деревня будет знать.
- Ну, скажи!! Я не проболтаюсь.
- Честно?
- Перекрещусь перед Николаем Угодником!
- Больше пятидесяти тысяч.
- Господи! Да куда ж вам такие  деньги? Да как он заработал? Ты же говорила, что оклад у него 260 рублей в месяц.
- Тише ты! Только не подумай, что я вышла за него из-за  денег. Я люблю его, честное слово! Я даже не знала, что он богат, пока не дала согласие выйти за него замуж. Ах, мама, если бы ты знала,  какой надежный он  муж!
- Он не шибко пьет?
- Да нет же! Он совсем не пьет. Это сегодня он позволил себе выпить в честь приезда.  И сегодня он не  выпил бы, но, видишь,  отец  сманивает.
Дарья подумала о чем-то и сказала:
- А прежний-то твой женишок  изгулялся. Такой скромный парень был!
-И с чего это он загулял?
- Не знаю. Как ты уехала, помнишь, так он и загулял с того самого времени.
Катерина вспомнила, последний вечер с Шуваловым и ей стало неловко за себя. «Какая дура я была! Зачем  соблазняла его?»
- Сперва водил девок к себе домой, - продолжала мать. – Практиканток тут много понаехало. А потом с отцом, с матерью  повздорил, и ушел от них. Дали ему  от совхоза квартиру однокомнатную в каменном доме.
«Может быть все из-за меня? Может быть, я виновата в том, что он стал таким? Он  же был чистый  мальчик! Ах, вся я в грехах!» 
- Мама, на моей прежней кровати чистые простыни?
- Чистые. А вы  как ночевать-то будете – раздельно?
- Мама! Ты скажешь вроде безобидно, но получается – хоть плачь, хоть смейся! 
- Я слыхивала, что в городе муж и жена ночуют раздельно.
Катерина обняла ее, чтобы мать не обиделась.
- Вместе будем. Кровать широкая.

                ГЛАВА   6

В здание ремонтно-строительного управления Альберт с Боцманом проникли с улицы через окно туалета. В туалете было темно и душно. Альберту почему-то вспомнился милицейский туалет, в котором он просидел до утра, так и не вычистив унитазы.
- Учись, - шепнул на ухо Боцман. – Когда идешь на дело, нужно готовиться заранее, окошечки нужно открывать с вечера и шпингалеты повредить, чтобы сторож не сумел закрыть их.
- Учту на будущее.
Альберт старался дышать неглубоко и реже. Под ногами ничего не было видно. Он шел, держась за руку Боцмана, чтобы случайно не наткнуться на что-нибудь и не упасть. Опасался, что сторож, сидящий в другом конце коридора, сможет услышать их.
- Времени на это дело пятнадцать минут,- сказал Боцман. – В полночь мы должны выйти из этой конторы.
Он легко дернул дверь туалета. Она была закрыта..
- Запер на ключ, сволочь!- выругался Боцман.
Вынув из кармана связку отмычек, перемотанных изолентой, чтобы не звенели, Боцман сунул маленькую отмычку в скважину замка, ковырнул дважды. Дверь тихо отошла. Боцман выглянул в коридор. В конце затемненого коридора стоял стол с двумя телефонами, за которым сидел пожилой мужчина. Он дремал, опустив к столу голову.
- Вроде, дохнет,- шепнул Боцман.
Альберт тоже выглянул и заметил, что сторож действительно дремлет. В эту минуту у него задрожала правая нога. Сейчас предстояло выйти в коридор и тихо, прижавшись к стене, продвигаться вперед, на сторожа.
- По коридору нам нужно сделать всего десять шагов,- тихо сказал Боцман. – Через десять шагов увидим лестницу, ведущую на второй этаж. По ней и поднимемся. Не трясись ты!- он заметил, что Альберт волнуется.
- Страшновато в первый раз. Идешь, как в ловушку.
- Чего?!- Боцман повысил голос.
- Я пошутил…
- Не вздумай сдрейфить! Провалишь все дело.
Тихо, тихо, как на кошачьих лапках, они осторожно вышли в коридор и быстро миновали расстояние до лестницы. Боцман все время поддерживал сумку, перекинутую через плечо на длинном ремне, чтобы она не шуршала о стену. Скрывшись от глаз сторожа на лестнице, они облегченно вздохнули и стали подниматься на второй этаж.
- Главное препятствие позади, - сказал Боцман. – Теперь легко возьмем денежки.
- Ты уверен, что ненапрасно идем?- осторожно спросил Альберт.
- Уверен! Сегодня кассир привез деньги из банка, и сегодня же у рабочих была получка. Я видел это своими глазами.
- Может, уже все деньги выданы рабочим?
Боцман деловито усмехнулся.
- Ты недооцениваешь практику Волка. Он водил меня на точно такое же дело, когда уходил из детдома на волю. Все деньги кассир не может выдать, так как многие рабочие в этой конторе трудятся на дальних участках и за зарплатой приедут не раньше, чем завтра.   Деньги в сейфе.
Поднявшись на второй этаж, они опять вошли в затемненный коридор. Альберт все время подтягивал на себе штаны, которые почему-то ослабли на нем. «От страха, наверное…» Он повторил про себя учение Боцмана и затянул потуже поясной ремень. Подошли к двери с надписью «Бухгалтерия». Боцман стал открывать отмычкой дверь.
- Сигнализации здесь нет?
- Нет, - сказал Боцман. – Я проверял, заходил в эту контору накануне. Сигнализация подведена только к сейфу.
Вдруг они услышали, что внизу, на первом этаже, закряхтел  сторож.
- Проснулся, видимо, - шепнул Боцман и  насторожился. – Он сидит как раз под нами.
- Не придет сюда, проверять?
- Не должен. Он же нас не слышит.
 Петли  двери были хорошо смазаны и потому не скрипели. Они вошли в  бухгалтерию, Боцман включил тусклый  фонарик. Впереди была решетчатая дверь с замком, за ней касса и сейф. Боцман осмотрел  решетку – сигнализации не было.  Он открыл замок отмычкой, и они оказались перед сейфом. Боцман снял с плеча ремень сумки и подал ее Альберту; сам склонился с фонариком к полу и стал искать проводки сигнализации.
- Ты знаешь, что эта сигнализация связана с пультом управления в ментовской охране?
- Знаю. Ты сам говорил,- ответил Альберт.
- Ах, да!- он пощупал рукой под сейфом. – Если мы случайно оборвем проводок, сигнализация сработает, и на пульте охраны в ментовке загорится сигнальная лампочка. Тогда нам хана!
- Ты уж поосторожнее,- заволновался Альберт.
- Не ссы в трусы! Не в первый раз.
Он нашел проводки, вынул из кармана перочинный ножик и срезал с них изоляцию, намотал на провода «накальную» перемычку.
- Сейчас мы поставим перемычку – и все будет в ажуре! Можно будет смело открывать сейф.
-  А охрана далеко отсюда? – Альберта охватила жуть.
- Охрана в центре, а мы на конце города. Так что, даже если бы сработала сигнализация, охране ехать сюда минут семь.
 Вынув отмычку из кармана, Боцман стал вскрывать сейф. Главный замок он вскрыл за минуту, затем вспомогательный. Открыв дверцу, он посветил фонариком в сейф. Альберт расширил глаза от удивления и страха. Особенно страшно стало сейчас, когда он увидел пачки денег в банковских обертках. Боцман, видя его смятение, выхватил у него сумку и стал запихивать пачки денег в нее. Он выгреб все из сейфа и довольно улыбнулся. Альберт видел эту улыбку при свете фонарика. «Он совсем не боится! Столько денег! Страшно!»
Альберт держал в руках запакованную банку с клеем и кисть.   Боцман выложил их из сумки и подал ему. Альберт знал для  чего клей и кисть
- Может, их теперь можно выбросить? – спросил он. – Выйдем  так же, как вошли.
Вдруг в бухгалтерии зазвонил телефон.
- Проверяют! – с ужасом  смекнул Боцман. Но он  не сказал Альберту, что в охране все же сработала сигнализация и что звонок этот из охраны. Боцман знал, что охранники решили проверить, не проник ли кто в кассу, надеясь, что вор по оплошности снимет трубку телефона. Сейчас они выедут на машине сюда! В чем я ошибся, черт возьми! Надо бежать!»
- Алька,  можешь спрыгнуть со второго  этажа?
- Конечно, могу! – он  почувствовал волнение Боцмана и  догадался, что их, возможно, засекли.
- Бегом по коридору к первому окну! Но тихо!
Альберт побежал к окну, а Боцман быстро закрыл отмычкой дверь  бухгалтерии. Альберт намазал стекло густым клеем, как научил  Боцман.
- Молодец, Алька! Я знал, что ты не сдрейфишь и отлично поможешь мне!
Боцман  накинул ремень сумки на шею, пихнул ее за спину, чтобы не мешала, и вынул из-под свитера газету, которую захватил  специально на случай провала  операции. Газета подошла точно по размерам стекла. Он  посадил ее на клей и растер ладонью. Газета хорошо прилипла. Затем он легко надавил на стекло, и оно бесшумно выпало. 
- Прыгай, Алька!
 Альберт  быстро выпрыгнул из окна и упал на кусты  сирени. Боцман прыгнул за ним. Сумка упала ему на плечи; он поправил ее.
- Ничего не ушиб?
Альберт махнул головой.
- Побежали!  Нужно спрятать сумку.
Задумывая операцию, Боцман давно наметил надежное место, куда можно было спрятать деньги. Они бежали, задыхаясь, не смея, заговорить друг с другом – экономили силы. Альберту все  казалось, что за ними уже гонятся, и он часто оборачивался, но от Боцмана не отставал. Наконец, они подбежали к старому деревянному мосту через узкую речку, и Боцман прыгнул вниз по насыпи. Альберт за ним. Под мостом передохнули минуту,  заулыбались оба,  довольные удачно проведенной операцией.
- Много денег? – спросил Альберт.
- Не знаю. Думаю, тысяч двадцать!
- Ого! Можно жить.
- Как будем делить?
- Мне много не надо. Зачем мне тысячи?
- Ты правильно мыслишь. В детдоме при больших деньгах жить нельзя. Засекут сразу! А меня через месяц отчисляют из детдома. Мне на воле деньги нужней.  А сейчас надо спрятать сумку под  мост, - я там местечко приготовил заранее. С собакой ищи – не найдешь! Они  вскарабкались под основание моста, и  Боцман положил сумку в заранее приготовленную яму, затем запорошил все песком – так, чтобы было незаметно, что здесь что-то спрятано.
- Боцман, - вспомнил Альберт. -  А зачем мы так рванули?  Засекли что ли?
- Видимо, я в чем-то ошибся, когда ставил перемычку на провода.
- Значит в кассе сейчас фраера в фуражках?               
-Наверное. Нам нужно побыстрее бежать в детдом и  через  окно – в спальню, чтобы никто не заметил.  А тысячу рублей я тебе дам.
- А если Овчарка узнает об этой краже?
- Она на нас не подумает.  Мы же карманники.
Через минуту они уже бежали в детдом, чтобы тайно проникнуть в спальню.

                ГЛАВА    7

Вечер выдался теплым. Западный горизонт горел перламутром,  нежно колыхались едва заметные волны истомного воздуха. Птицы расселись на деревенских тополях и березах. «У них  началась вечерняя служба!» - думала  Катерина,  восторгаясь их  пением. На крыльце родительского дома она ждала, когда вернутся с рыбалки Павел Федорович и отец, уехавшие на дальнюю речку.
- Не дожидайся ты их,  - сказала Дарья, - ежели отец учесал на рыбалку, он вернется нескоро.
Катерина поправила прическу на голове.
- Пойду я, мама, прогуляюсь. Девчонок проведаю.  Интересно, как  они с мужьями живут. Стархова пошла вдоль деревни. Деревянные мостики, проложенные возле домов, все  сгнили, доски проломились. Катерина не осмелилась идти по мосткам,  боялась провалиться, ненароком ушибить ноги. В конце деревни выросли новые каменные дома. « Как  быстро идет время!»  -  подумала она,  удивляясь новому облику деревни.
- Катя! – кто-то выкрикнул из окна.
Она узнала этот голос. В каменном доме, было открыто окно, из него  высунулся Колька Шувалов.
- Зайди! Чаем угощу.
- Не сейчас…
- Я прошу тебя!
Катерина прошла в подъезд, и Шувалов встретил ее на лестнице, проводил в свою квартиру, мебели в которой было мало, всюду царил бардак.  Кровать была не заправлена, рабочая одежда  валялась в углу, в кухне на столе стояли консервные банки,  наспех открытые, под столом – пустые бутылки из-под водки.
- Ты бы хоть уборку сделал.
- Зачем? И так добро! – усмехнулся он. 
Катерина хотела присесть, но стул был грязным, видимо Шувалов не раз  садился на него в рабочих мазутных штанах. Он  заметил, что Катерина не решается сесть, принес газету, постелил на стул.
- Присаживайся, девочка!
Тон Шувалова показался ей забавным.
- Ты здорово изменился,   Коля. 
- Жизнь такая… неважнецкая!   
- Тебе нужно жениться.
- Не могу!
- Почему?
- Держу свое слово! Когда-то  пообещал одной красивой девушке, что женюсь только на ней.  А она ускользнула из моих рук.
Катерина догадалась, что речь идет о ней.               
-Плохо, значит, любил ее, если ускользнула.
- Плохо…
Он подсел рядом, посмотрел на нее влюбленными глазами, но вдруг смутился, как прежде. Катерину порадовало это.    « Значит, не  совсем испортился».
- Хочешь выпить?
Катерина задумчиво посмотрела в окно. Горел закат…
- Я не пью, Коля.
- Хоть грамм сто. У меня есть хорошее вино.  Портвейн «Иверия»!
Николай принес из другой комнаты  бутылку портвейна, раскрыл ее, взял с подоконника два немытых стакана и  налил в них.- Я же сказала, не пью!
- Даже за встречу? – удивился Шувалов.
- Даже! Давно пьешь?
- С того времени, как из моих рук ускользнула любимая.
Катерине стало неловко, он намеренно напоминал о прошлом.
- Пора уж забыть ее.
- Не могу! Она мне снится каждый день.
- Крепко любишь?
- Очень! Готов отдать все, лишь бы снова коснуться ее тела.
Она презирала себя в эту минуту, презирала за то, что соблазнила его, невинного мальчика, в тот далекий зимний вечер.
Шувалов снова налил себе вина.
- Коля, ты опьянеешь!
- Жить легче, когда на душе весело. А вино веселит меня.
- Ты бы хоть закусывал.
Он осмотрел консервные банки, заглянул в пустую сковородку.
- Нечем. Все съедено еще вчера.
- Так свари!
Ей стало жаль его, голодного и немощного.
«Неужели правда, он не женится потому, что любит меня? Неужели он решил сдержать свое обещание до гробовой доски?»
Она убрала с глаз упавшие волосы, вздохнула.
- Хочешь, я приготовлю тебе что-нибудь?
Шувалов улыбнулся.
- Хочу! Давно не ел по-человечески.
Она открыла холодильник. Он был пуст. Лежало лишь несколько яиц.
- Яичницу любишь?
- Вообще, нет. Но если ее приготовят твои руки, я съем.
Пока она жарила яичницу, Николай выпил третий стакан вина.
- Зачем ты пьешь так много?
- Вино лечит старые раны. Хочешь, я расскажу тебе, о чем во сне я говорю с любимой?
Она подала на стол яичницу и села.
- Только - короче, я спешу к подруге
- Когда любимая приходит ко мне во сне, я замираю от восторга. И мне всегда снится один и тот же сон, будто она приходит вся замерзшая от мороза, садится рядом со мной на кровати и целует меня крепко, крепко! А потом она начинает раздеваться, и я вижу ее прекрасное гладкое тело…
- Коля!- возмутилась она. – Ты говоришь гадости!
- Ты послушай, что дальше она делает со мной.
- Заткнись!
- Ну, хорошо,- он притих.- Катя, я люблю тебя!
Все в этом доме ей вдруг стало неприятно, все отталкивало, особенно, пошлость Николая. Она приспустила ниже юбку, которая оголила ее колено.
 Николай придвинул стул  ближе к ней и хотел  обнять Катерину, но  она  остановила его руку и строго  посмотрела ему в глаза.
- Ты в своем уме? Ты забыл, что я замужем?
- Ну и что,  Катя?  Твой муж ничего не узнает…
 Намеки Николая  злили ее, и в ней вдруг пропала вся жалость к  нему.  «Он просто пошлый! Мать была права, говоря, что он  изгулялся».
Катерина резко встала и хотела идти,  но Николай взял ее за руку. Она дернула, но он не выпустил руку.
- Катечка, ты же  ничего не потеряешь от этого.
- О чем ты говоришь?
Он кивнул головой на кровать, простыни на которой  были грязными.
- Ну, полежим, хоть часик?
Стархова  вырвала руку из его руки и дала ему крепкую пощечину. На щеке Шувалова  остались розовые отпечатки ее пальцев.
Неожиданно он встал перед ней на колени.
- Не уходи, Катюша! Что тебе стоит? Ну, один разок!
Она попыталась вырваться, но Шувалов крепко держал ее.
- Отпусти! Пусти,  тебе говорю!
- Нет! Не отпущу, пока не полежим в постели.
Он поднял ее на руки и понес к кровати. Катерина обезумела от злости, с силой ударила его кулаком по темени. С силой, неизвестно откуда вдруг появившейся в ее руках. Шувалов как будто протрезвел на секунду, выпустил ее на пол и смотрел недоуменно.
- Мерзавец!- вскрикнула она и дала ему пощечину.
- Что?! Что ты сказала?
- Подонок! Подлец! Бревно неотесанное!
Зная его робкого в молодости, она даже не могла подумать, что он посмеет ударить. Но он ударил ее не очень сильно в грудь.  Катерина не стерпела унижения и набросилась на него с кулаками. В ее воображении сразу же возникла картина прежних  драк с клиентами, которые осмеливались обделить ее деньгами после утомительной ночи.
Вспомнив прошлое в эту минуту, она усилила кулачный  напор, и стала вдруг жестокой.  Николай не  ожидал подобного. Он вдруг упал на пол и заплакал.
Его заплакавшего, она готова была пожалеть теперь, но  она не умела прощать тех, кто ее оскорблял, и его никогда не простит.
- Животное! – прошипела она и направилась к двери.
На лестничной площадке поправила на себе юбку и кофту, стала спускаться по лестнице. В эту минуту дверь в квартиру Шувалова открылась.
- Сука! – выкрикнул он и захлопнул дверь.
Катерина взвыла от злости. Появилось желание снова подняться к нему и бить, бить его, пока он не попросит прощенья, но она сдержалась, вышла на улицу. В окнах домов  людей было не видно – это ее успокоило – не будет сплетен по деревне. Сейчас она боялась, чтобы Шувалов не высунулся в окно и не стал кричать ей пошлости. Вся напряженная, она торопливо  уходила от его дома.
Вынув из кармана кофты зеркальце, осмотрела лицо – оно было чуть покрасневшим.

                ГЛАВА  8

Маленький толстячок с круглыми глазами, которые, казалось,  всегда выражали удивление, нес сетку с пустыми бутылками, которые насобирал по задворкам. Он намеревался сдать бутылки и получить деньги. Это был паренек по прозвищу Кузнец. Друзей на окраине города он встретил случайно и присоединился к ним, чтобы идти вместе в детдом.
- Зачем ты собираешь бутылки?  - спросил Галич, склонив вбок свою русую голову.
- Привык. Пять лет уже собираю.
- Раньше ты собирал не для себя, а для кочетов. Пора и тебе заводить личного сотрудника. Или хочешь остаться шкетом?
Галич рассмеялся; худощавое тело его затряслось, как в лихорадке.
- Развалишься по костям, - усмехнулся Альберт, посмотрев на него.
- Хватит обзываться! – обиделся Галич.
Они были шестиклассниками. По приютским законам из шкетов выросли в кочетов. Прежние, кочеты, у которых они были сотрудниками, закончив обучение, ушли из приюта. Теперь власть перешла  в руки бывших шкетов – пятиклассников, ставших шестиклассниками. Но их влияние было не столь велико, как  власть семиклассников и восьмиклассников. Тем не менее, они, ставшие кочетами, имели право завести себе сотрудников – слуг из младших классов, которые  обязаны платить им пищевой оброк и  выполнять все их указания.
- Зачем мне сотрудник? – сказал Кузнец. – Если мне нужны деньги, я сам соберу бутылки, сдам – и получу деньги.
- Дурак ты! – Галич щелкнул толстячка по затылку. – Тебя заставляли собирать, и ты должен заставлять. Пусть приносят тебе деньги.
- Правильно!- поддержал Карат, морща свое вечно красное лицо.
- Нечего шкетов баловать! Нас тоже не  баловали.
- Я, например, уже  подобрал себе сотрудника – из третьего класса. Он мне каждый день приносит жратву.
И Галич довольно улыбнулся.
- У меня тоже есть  сотрудник -  шкет из второго класса.
Послушный! Правда, котлету один раз зажал.  Пришлось дать по зубам.
Альберт слушал их молча. У него не было личного сотрудника, и  он твердо решил, что не будет никогда. Денег на расходы и сладости ему хватало. Каждый день он брал три рубля из оставленной ему Боцманом тысячи. Деньги он надежно спрятал, не показывал даже друзьям и не говорил о них никогда, предупрежденный Боцманом, что друзья иногда тоже бывают болтливыми.
- Ладно, и я себе заведу сотрудника, - согласился Кузнец. - В самом деле, пусть собирает мне бутылки.
- Ну вот, - заулыбался Галич. – Давно бы так! Хочешь, я  найду тебе хорошего сотрудника? Есть у меня на примете один  второклассник – тощий такой, как спичка. Он тебя будет слушаться.
- Сам найду! Зачем  мне твой тощий! Если  он будет отдавать мне жратву, он совсем сдохнет.  Пусть уж лучше живет.
- Жалостливый ты, Кузнец,  до невозможности!
Карат засунул руку в карман, чтобы вынуть свои маленькие женские часики и посмотреть, который час. Но часов не было. Сунул руку во второй карман – пусто.
- Пацаны! Я часы потерял.
- Да ну! – Галич почесал затылок. – Посмотри  получше в  карманах.
- Чего смотреть? Говорю, потерял!
Он взглянул на Альберта, который шел улыбаясь.
- Наверно, ты стянул? Признайся, Альберт.
- Кто же больше – он!  - засмеялся Кузнец. – Он в прошлый раз у  меня из потайного  кармана пиджака  пачку сигарет украл. Но потом отдал. А я и не почувствовал, как  он залез в карман.
Карат смотрел на Альберта с подозрением.
- Ты украл?
Альберт усмехнулся и раскрыл перед  ним правую ладонь, на ней лежали часики Карата.
- Уф! – выдохнул  Карат. – А я  уж думал – потерял.
Он взял часы у Альберта и  положил снова в карман.
- Когда ты успел их вытащить? – удивился он.
Альберт посмотрел вдаль, где уже   виднелись корпуса детдома, и сказал:
- Уметь надо!
- Искусно! – восторгался Кузнец.
- Мне бы так уметь! – вздохнул Галич. – Я бы тогда воровал деньги!
- А зачем тебе  деньги?
- Ну, Алька! Странный вопрос!
- Он  бы себе  велосипед купил! – усмехнулся Кузнец.
- Хотя бы и велосипед! Плохо, что ли?
- Воспитки не разрешат тебе иметь велосипед.
- А я бы им не показал его, прятал бы где-нибудь. Научи, Алька, как ты незаметно крадешь?
Альберт вспомнил, как долго и усердно обучал его Боцман, и покачал головой.
- Галич, не обижайся, но из тебя не получится ловкого вора. Ты хоть худой, как скелет, но неловкий какой-то.
- Сам ты скелет!- обиделся Галич.
Вошли во двор детдома. Альберт направился к спортивной перекладине.
- Нужно размяться  перед обедом. Не желаешь, Галич?
Галич мотнул головой, он не занимался спортом. Альберт подтянулся и влез на перекладину.
- Что вам изобразить?
- Подъем с переворотом,- сказал Карат.
Альберт сделал несколько подъемов с переворотом через перекладину.
- А солнышко можешь скрутить?- спросил Карат.
- Запросто.
- А ну, попробуй.
Альберт покрепче ухватился за перекладину, раскачал тело и на руках стал крутиться вокруг перекладины. Ребята замерли.
- Здорово!- восторгался Кузнец, который даже подтянуться не мог из-за своего лишнего веса.
Альберт  спрыгнул с перекладины и сказал Кузнецу:
- Теперь ты попробуй.
Ребята рассмеялись над смутившимся Кузнецом.
- Куда ему, толстяку!
Возле столовой трижды звякнула рында. Ребята помчались на обед.
   
                ГЛАВА    9

В городском парке в воскресный летний день было много отдыхающих. Слышался веселый гул детей и взрослых. По краю парка, у берега речки, зеленели березы. Дальше, за березами, виднелось чертово колесо, летающие детские самолеты, лодки-качели, шумная карусель, вокруг которой толпилось много детей с родителями. Когда детдомовцы вошли в парк, из репродукторов громко хлынула  музыка, и парк, казалось, оживился еще более. Детдомовцы подошли к карусели, Альберт купил у кассира четыре билета, и они взошли на крутящийся круг, сели верхом на деревянных лошадок, слонов, зебр и карусель закружилась.
- Здорово!- привычно кричал Кузнец.
Карат размахивал рукой, как будто кнутом, и бил ладошкой по спине деревянного коня. У Галича из нагрудного  кармана неожиданно выпали сигареты, когда он наклонился. Спрыгнув со слона, он бросился собирать рассыпавшуюся пачку. Карусельщик заметил его и пригрозил пальцем. Быстро собрав сигареты, Галич снова вскочил на слона и закричал от удовольствия.
- Пацаны! Вперед на танки!
Ребята загикали, стали подпрыгивать на конях, будто в бою. У Карата в карманах были желуди, которые он сорвал утром с дуба. Он стал бросать их вперед, как гранаты. Один желудь случайно попал в лоб карусельщику, немолодому, толстому мужчине. Карусельщик обозлился на ребят и остановил карусель.
- Уходите!- сказал он строго.
Детдомовцы слезли и пошли дальше по парку. Кузнецу захотелось помочиться, он стал к стволу березы и огляделся вокруг. Всюду были люди, но он не стал стыдиться их.
- Ты совсем обнаглел!- сказал Альберт, когда Кузнец подошел к ним.
Толстячок виновато улыбнулся.
- В себе держать нельзя.
Галич, как обычно, дал ему стрекача по затылку.
- Бесстыдная рожа! Позоришь нас.
- Пусть лучше лопнет моя совесть, чем мочевой пузырь,-  обиженно сказал Кузнец, усердно застегивая ширинку, пуговица на которой не входила в разрез.
За деревьями стояли девчонки, видевшие, как мочился Кузнец. Альберту стало стыдно, и он поторопил друзей в другую сторону парка,  где было чертово колесо. Там стояла толпа взрослых и детей. Когда они подошли, Альберт предложил:
- Покатаемся?
Но Кузнец, заметив в кустах смородины пустую бутылку, ринулся к ней. Вынул из кустов, стал обтирать ее рукавом рубахи.
- Зачем она тебе?- с раздражением вскрикнул Галич.
- Сдам! Двенадцать копеек все-таки.
- Выбрось!- разозлился Альберт.
- Не выброшу!
Альберт подошел к нему и вырвал бутылку, забросил ее подальше в кусты. Затем вынул из кармана рубль и подал Кузнецу.
- Вот тебе на сигареты. А бутылки при мне больше не собирай.
- Почему это при тебе нельзя?- удивился Кузнец.
- Меня это унижает,- и Альберт зло сплюнул.
Чертово колесо они обошли стороной, направились туда, где торговали мороженым. Альберт купил всем по две пачки.
- Пойдем под дерево сядем, - предложил Карат. – Солнце очень жаркое.
Прошли к дереву, под густой листвой которого тени было с избытком, расселись, стали, есть холодное мороженое. Галич,  любивший побродить по парку, пошел к берегу реки, увидел купающихся детей, и  решил искупаться. Вдруг заметил  троих мужчин, стоявших под березой и распивавших  бутылку водки. Но не бутылка привлекла его внимание, а бумажник с деньгами, который держал в руках худощавый мужичок. Он пересчитал  деньги, и положил бумажник в карман пиджака. Галич подошел к ним  ближе и стал слушать, о чем они говорят.
- Ты купил билет на самолет? – спрашивал один мужчина.
- Купил. Завтра вечером улетаю снова на Диксон.
- Тогда с тебя причитается,  вечером приглашай в кабак.
- Разумеется! Мореманы не любят мелочиться.
Оторвавшись от березы, к которой прижимался, Галич побежал к  ребятам. Друзья уже доели мороженое и собирались искупаться в  речке.
- Алька! -  вскрикнул  Галич. – Там, у речки стоят три мужика, водку распивают.
- Вот! – обрадовался Кузнец. – Бутылку выбросят, а я подберу.
- Я тебе подберу! – Альберт грозно нахмурился, и Кузнец стих.
- Да не перебивайте вы! – разозлился Галич. – Дело появилось  важнецкое!
- Какое? – насторожился Карат.
- На берегу стоят три мужика, у одного из них полный бумажник денег – все красненькие! Он  положил его в     правый карман   пиджака.
Альберт загорелся желанием украсть. Спросил:
- Не врешь?!
- Зуб даю! Пойдемте, я покажу, где они стоят.
Они побежали к берегу реки. Вскоре Галич остановил их, указал на мужчин, которые уже допивали водку.
- У которого деньги? – спросил  Альберт.
-  У того, который длинный и тощий! – шепнул Галич.
Альберт приготовился сорваться с места, но вновь спросил:
- Точно – в правом кармане?
Галич кивнул, и Альберт направился к мужчинам.
В это время поблизости проходили три девочки. Одна из них была  Татьяна Мурова,  подружка Альберта. Она заметила  детдомовцев, стоявших у березы и наблюдавших за кем-то. Татьяна стала искать взглядом, за кем они наблюдают, и  увидела Альберта, подходившего к мужчинам. «Он что-то замышляет», - подумала она, и решила тайно понаблюдать за Альбертом.
- Девочки, вы  идите, купайтесь, - сказала она подругам. – А я скоро подойду.
- Пойдем вместе. Ты же сказала, будешь учить нас плавать.
- Вы идите! – упрашивала Татьяна. – Мне нужно подойти к одному человеку.
- К какому? – и девочки посмотрели туда, куда смотрела она,  увидели Чайку. – Альберт!
Татьяна порозовела. Она знала, что ее подруги сейчас начнут говорить про Альберта.
- Конечно, она теперь не пойдет  купаться, жениха своего встретила.
- Какой он мне жених? – краснела Татьяна. – Просто дружим.
- Не отпирайся! Мы знаем, что ты любишь Альку, и он тебя тоже.
- Девочки! – Татьяна обиженно надула губки.
- Ну,  хорошо. Мы пошли. Но ты приходи сразу, как поговоришь с ним.
Они ушли, а Татьяна встала за дерево и стала наблюдать за Чайкой.
Тем временем Альберт уже подошел к худощавому мужчине и  заговорил:
- Дяденька, дай закурить!
Мужчина посмотрел на него и  мотнул головой.
- Подрасти малость.
-  Ну,  дай,  дяденька!
- Дай ты ему! Пусть отвяжется! – сказали другие мужчины.
Худощавый вынул из кармана пачку сигарет и протянул Альберту.
Альберт легко дернул на себя всю пачку, и  она упала на землю, несколько сигарет высыпалось.
- Растяпа! – вскрикнул худощавый и нагнулся, чтобы подобрать сигареты.
В эту секунду Альберт как бы случайно коснулся кармана его пиджака.
- Дяденька, я сам соберу, - Альберт стал собирать сигареты.
- Иди отсюда!
Чайка поднял с земли сигарету, сунул в рот и отошел от них к  друзьям.
Татьяна, видя все это, ужаснулась. Она заметила, что рука Альберта нырнула в карман пиджака мужчины, и он ловко извлек из него что-то черное. Потом, нагибаясь,  чтобы собрать сигареты, он сунул черный предмет за ворот, да так быстро, что Татьяна еле уследила за движением его рук. Она решительно направилась к нему. Подошла взволнованная, раздвинула руками Кузнеца и Галича, которые уже окружили Альберта, намереваясь посмотреть бумажник.
- Таня!- обрадовался Альберт, увидев ее. – Здравствуй, Таня! Откуда ты появилась?
Но Татьяна стояла молча и смотрела на него почти презрительно. Альберт  с  тревогой заметил это.
- Почему ты смотришь на меня так, Таня?
Она не отвечала. Помолчав, вдруг усмехнулась.
- Отойдем в сторону, Алик.
Он пошел за ней.
- Алик,- ее тон был возбужденным. – Что ты сейчас сделал?
- Я?- он улыбнулся. – Ничего не сделал.
- И ты еще смеешь улыбаться?
- Что случилось, Танечка? Объясни мне, глупому. Я не понимаю.
- Хватит кривляться!
Альберт  вдруг вспомнил, что именно эти слова когда-то  произнесла Овчарка, когда искала у него кольцо. И он отметил для себя, что, действительно кривляется, если даже Татьяна утверждает это. Но сейчас у него не было  другого выхода,  как  выражать  недоумение. Он же не посмеет признаться ей, что украл бумажник. Иначе,  Татьяна  не пожелает с ним  больше знаться.
- Таня,  я не кривляюсь. Просто я не  понимаю тебя.
- Не понимаешь?! – взорвалась она, - а ну-ка расстегни рубашку!
- Зачем?
Татьяна залезла рукой к нему под  рубашку и пошарила у пояса -  бумажника не было. Она пошарила усердно еще раз,  вывернула рубашку из брюк – ничего не выпало на землю.
- Странно! – сказала она тихо.
- Что – странно?
Она вдруг улыбнулась.
- Ничего, Алик. Мне просто показалось…
Она не могла поверить себе – видела же!
- Танечка, ты, наверно, перегрелась сегодня на солнце. Пойдем, искупаемся?
Мурова  усмехнулась.
- Ты, Алька, с  каждым днем становишься все загадочнее для меня.
- Я знаю это.
- Знаешь? Каким образом?
- Ну, я же феномен! Мне мама говорила, что я – феномен.
Она склонила набок  черноволосую голову.
- А ты, оказывается, не только загадочен, но к тому же -  хвастун!
Альберт рассмеялся. Татьяна, глядя на его  забавную внешность, не удержалась и тоже засмеялась. Потом она подошла к нему и стала застегивать пуговицы на рубашке. Альберт чувствовал ее теплые руки и замирал от наслаждения. Он испытывал необъяснимое  влечение, потребность чего-то более близкого… Но чувства эти были пока непонятны ему.
- Пошли купаться, - сказала Татьяна,  и они побежали к реке.
Галич, стоявший за деревом и с видом хищника наблюдавший за бумажником, вдруг выскочил, когда влюбленные убежали, и бросился к бумажнику. Он видел, что Альберт бросил его в траву. Подобрав бумажник, он  упрятал его под пояс брюк  и побежал к реке, где были все его друзья.
Окунувшись в реке, Альберт вышел на берег. Подошел к Галичу, сел рядом и негромко спросил:
- Нашел бумажник?
- Он у меня в штанах.
- Теперь нам надо смываться. Этот верзила может обнаружить  пропажу и  поднимет панику в парке. Понаедут менты.  И Овчарка с  ними. А с ней  встречаться, у меня  нет желания..
- Надо позвать Карата с Кузнецом.
- Я сам им скажу, чтобы  смывались. А ты  уходи первым,  у тебя бумажник. Только не в детдом – иди  к старому  мосту, и там,  под мостом, спрячешь бумажник. И сам сиди там, жди нас.
- Вы скоро придете?
- Да. Я только поговорю с  Таней три минуты – и побегу за  тобой.
Они расстались. Альберт побежал снова в воду,  где плескалась Татьяна с подругами.  Встретив в воде Кузнеца и Карата, Альберт сказал им, чтобы они уходили из парка.
- Зачем? – надулся Кузнец. – Вода теплая, купаться охота.
- По шее хочешь? – спокойно спросил Альберт.
Кузнец, побаивавшийся  Альберта,  выскочил из воды и стал одеваться, а за ним вышел Карат.  Вскоре толстой фигуры Кузнеца на  берегу не было видно, а Карат стоял, зачем-то ожидал Альберта.
Чайка подплыл к девочкам, среди которых купалась Татьяна,  отвел ее в  сторону. Татьяна почувствовала с досадой, что он  опять уйдет от нее.
- Я оставлю тебя сегодня, хорошо? А завтра мы встретимся.
Взгляд Татьяны выражал обиду.
- Ты всегда оставляешь меня нарочно. Знаешь сколько здесь парней с нашего двора? Они вечно пристают ко мне и  говорят про любовь.
Альберт понимал, что про парней она сочиняет, чтобы он  не уходил от нее. Но все же ему было приятно слышать это.
 - Если кто будет приставать,  скажи, что я ему морду набью!
- Ладно! – улыбнулась она
И Чайка  расстался с ней.  Когда он выходил из парка, заметил, что у карусели появились два милиционера, высматривающие кого-то. «Наверно, тот мужик позвонил в ментовку», - решил он и  ускорил шаг. Миновав  окрестности парка, он побежал, зная, что теперь его бег не привлечет внимание милиционеров. Они не  могли видеть его из-за густой листвы берез.
Галич ждал его с нетерпением. Альберт спустился под мост, взял у него бумажник. Раскрыв, стал считать деньги.
- Карат с Кузнецом не приходили сюда?
- Нет.
- Ах, да! Я же забыл сказать им, чтобы шли к мосту.
Он, пересчитал деньги, - триста двадцать рублей.
- Неплохая добыча! – радовался Галич. – Теперь можно каждый день  ходить в цирк. Там билеты по пятьдесят копеек
- В цирк сходим один только  раз. Воспитки могут заподозрить, что у нас  появились деньги.
- А куда же их тратить?
- Ботинки себе купишь! А старые детдомовские выбросишь.
- И плавки  мне надо! В трусах неудобно купаться.
Альберт дал ему пять рублей.
- А за ботинками завтра сходим в универмаг.  Остальные  деньги  зароем здесь в песок. Но ты не смей их трогать! Надо будет – сам дам.
Чайка вырыл в песке неглубокую яму и положил в нее бумажник; Засыпал песком, пригладил рукой.
 Ты не забывай, кто  тебе наводку дал на бумажник, - вкрадчиво говорил Галич.
- Не забуду. Но деньги все равно не тронь!

                ГЛАВА     10

Теплый ветерок шелестел кустами смородины, сквозь листву мелькало золото закатного солнца, всюду во дворе слышались крики  бегающих мальчишек. Лежа в траве, широко раскинув руки, и сладко закрыв глаза, Альберт не услышал, что рядом в кусты кто-то вошел. Он  очнулся от   дремоты лишь тогда, когда услышал голос, а затем  чей-то  стон. Вскочив на ноги, он  раздвинул кусты и увидел  худую фигуру Галича, который избивал лежащего на земле и трясущегося от страха наголо подстриженного  шкета.
- Прекрати!
Альберт подскочил сзади к Галичу и, перехватив его руку, занесенную для удара, несильно ткнул  его локтем в левый бок. Галич упал, застонав от боли, но тут же приподнялся и уставился на Альберта возмущенными глазами.
- Ты что?- вскрикнул он. – Рехнулся!
- Не трогай его,- Альберт кивнул на шкета. – Ему больно.
Галич недоумевал.
- Ты защищаешь этого шкета? Да ты знаешь, что он только что не выполнил моего приказа!
- Что ты хотел от него?
- Я хотел, чтобы он пошел в город и принес мне мороженого.
- А деньги ты ему дал?
Галич зло усмехнулся.
- Какие деньги, Алька? Разве мне раньше давали деньги, когда посылали за чем-нибудь в город? Я сам доставал деньги и приносил то, что от меня требовали кочеты. Ты что забыл? Ведь и тебя посылали раньше, и не спрашивали, есть ли у тебя деньги.
Альберт вынул из кармана рубль, подал уже вставшему с земли шкету.
- Принеси мороженого на весь рубль. И сам можешь съесть пачку.
Взяв рубль, наголо стриженый шкет быстро убежал. Галич поднялся с земли с обиженной физиономией, стряхнул с брюк прилипшую траву и недовольно взглянул на Чайку.
- Ты слишком добрым стал, Алька. Сейчас ты их защищаешь, а потом они вовсе перестанут слушаться нас.
- Не могу видеть, когда бьют маленьких.
- А когда мы были маленькими и нас били…
Галич не договорил, заметил, что Альберт улыбается. Ему показалось, что Альберт надсмехается над ним. Он возмутился:
- Чего зубы скалишь?
- Плакать, что ли?  И вообще, что ты на меня кричишь? Может, ты хочешь набить мне морду?
- Да пошел ты!
Галич не желал драться с гладиатором, зная, что Альберт сильнее. Обиженный, он вышел из-за кустов во двор детдома, где мальчишки с криками гоняли футбольный мяч. Неожиданно он наткнулся на Маргариту Ивановну.
- Что ты делал в кустах?- с подозрением спросила воспитательница. – Опять в карты играл?
- Я не играю в азартные игры,- проворчал Галич.
- Меня не обманешь! Опять в буру играли на сигареты? Или в покер? А может, в очко? Я же прекрасно знаю, в какие игры вы, картежники, играете.
- Маргарита Ивановна, я играю только в футбол. И сейчас иду к ребятам на футбольное поле.
- А в кусты зачем ходил?
В голову Галичу пришла неуместная шутка.
- Зачем в кусты ходят?..
Маргарита Ивановна прошла за кусты и увидела лежащего в траве Альберта, который уже пытался тихонько уползти с ее глаз.
- Куда ты прячешься?- усмехнулась она, заметив, что он заползает в кусты.
- Я не прячусь,- Альберт поднялся перед ней. – Денежку потерял в траве, и теперь ищу.
- Крупная денежка?
- Две копейки.
- Ну, из-за двух копеек не стоит марать штаны. Пойдем-ка лучше со мной к директору в кабинет. Там тебя дожидается Нина Александровна.
«Овчарка!»- встревожился Альберт
- Зачем я ей понадобился?
- В кабинете тебе все объяснят. Пойдем.
Вошли в кабинет. Волнение охватило Альберта, когда он увидел худощавого мужчину, у которого месяц назад украл бумажник с деньгами. Он никак не думал, что этот мужчина может объявиться здесь через месяц. Нина Александровна заметила встревоженность Альберта и молча, словно на что-то указывая, кивнула Фаине Евгеньевне.
- Это он!- вскрикнул мужчина, узнав Альберта. – Он украл у меня бумажник! Нарочно подходил, чтобы спросить сигарету, а сам вытащил бумажник.
Альберт выразил крайнее удивление.
- Какой бумажник? Опять хотите втянуть меня в неприятную историю? Нет, я больше не собираюсь сидеть в холодной камере.
- Летом в камере очень даже тепло,- победно улыбнулась Овчарка. – А посидеть тебе придется до тех пор, пока деньги не будут возвращены владельцу.
- Почему вы решили, что я украл деньги? Нина Александровна, вы наслушались бредовых речей этого больного человека.
- Это я больной?!
Мужчина хотел было наброситься на Альберта, но сдержался.
- Не груби, Альберт,- предупредила Овчарка. – Лучше отдай бумажник, и мы с тобой расстанемся по-хорошему.
- Нет у меня никакого бумажника! – вспылил Альберт. – Может, он сам где-то потерял деньги, а теперь валит вину на меня.
- Да я их пересчитывал перед тем, как ты подошел ко мне! И хорошо помню, что бумажник положил в правый  карман пиджака.
- Послушайте,- обратился Альберт к мужчине, - вы меня с кем-то путаете. Посмотрите на меня получше. Может, к вам подходил не я.
- Что ты мне голову морочишь! Тебя я узнал бы среди тысячи других – по шраму на щеке. Ты же меченый!
- Довольно бесполезных разговоров!- сказала Овчарка. – Этот мальчишка так просто не признается. Поедемте в отделение.
Альберт досадно почесал за ухом.
- Никуда я не поеду!
И он, выскочив за дверь кабинета, сбежал вниз по лестнице. Нина Александровна выбежала за ним на улицу и приказала водителю милицейского «УАЗика» догнать Альберта. Включив мотор, водитель поехал за Альбертом, настиг его. Выскочив из кабины, ухватил Альберта за руку.
- А-а, тугоухий, привет! – узнал его Альберт.
- Что?- не понял тот.
- Здорово, говорю!- крикнул он ему в ухо.
- Не кричи! Слышу, что уважаешь. Быстро в машину!
- А это ты нюхал?
Альберт сунул ему под нос фигу. Рассерженный милиционер потащил его к машине, но Альберт изловчился и крепко ударил его локтем по запястью. Боль пронзила запястье. Милиционер невольно выпустил руку Альберта. Быстро перемахнув через забор, Альберт помчался садами и огородами на другую улицу. Выбежав на соседнюю улицу, он осмотрелся. Милицейского  «УАЗика»  не было. И он быстро пошел в конец города – туда, где начинается дорога на Ленинград.  И в этот миг ему неожиданно захотелось вольной жизни, полной приключений, такой, которою жили Боцман и Волк. И это страстное желание вселила  в него тянущаяся вдаль дорога на ЛЕНИНГРАД. Он взволнованно шагал на запад, навстречу заходящему солнцу. Часто оглядывался назад, опасаясь, что его могут преследовать. Но его не преследовали. Нине Александровне не могло прийти в голову, что он пустился в бега. Она была совершенно уверена, что он скрывается в городе.
Увидев приближающуюся грузовую машину, Альберт замахал руками. Водитель притормозил.
- Подвези меня,  пожалуйста,- попросил Альберт.
- Тебе куда?
За рулем сидел грузный мужчина с загорелым темно-красным приплюснутым лицом, будто ему врезали по морде совковой лопатой. Альберт сообразил, что родом он был с далеких полярных широт.
- Мне в Ленинград.
- По пути,- улыбнулся мужчина. – Садись.
Альберт влез в кабину и захлопнул дверь.
- Сколько времени до Ленинграда ехать?- спросил Альберт.
- Часов семь пропилим. А ты зачем в Ленинград едешь?
- К бабушке в гости. Она на Невском проспекте живет. Слыхал такой?
- Слыхать-то слыхал, но не ленинградец я.
- Ну!- обрадовался Альберт возможности раскованной беседы. – Если ты не видел красот Ленинграда, то ты, можно сказать, человек неполноценный.
- Это почему же?- удивился водитель.
«Сейчас я навешаю тебе лапши на уши»
- Ты знаешь, что такое Смольный?
- Ну, слыхал.
- Слыхал… Мой дед заседал в Смольном вместе с Лениным!  И Зимний дворец он брал штурмом!  А бабка моя в то время командовала эскадрой на Балтике…

                ГЛАВА    11

Перед отбоем воспитатель Тамара Николаевна, как обычно, проверяла численность воспитанников. Она с тревогой обнаружила, что в детдоме нет Чайки.  Сначала подумала, что он решил подшутить над ней и где-нибудь спрятался.  «Я его накажу!» - нервничала  она, не уходя домой, ожидая его возвращения. Но Чайка не вернулся и в полночь. Обеспокоенная, она позвонила Фаине Евгеньевне и сообщила об исчезновении Альберта.
- Не волнуйтесь, успокоила ее Фаина Евгеньевна. – Идите  домой, отдыхайте. Будем надеяться, что к утру он вернется.
- Но если не вернется? Если он сбежал из детдома?
- Может быть, такое. Я позвоню в милицию, объявим розыск.
- Вы надеетесь, его скоро найдут?
- Да, я думаю, он скрывается в городе.
Повесив трубку, Фаина Евгеньевна задумалась.  Вспомнился  дневной разговор с худощавым мужчиной, у которого Альберт украл  бумажник. «Скорее всего, он ушел к  Светлане Андреевне и, наверно, ночует  у нее в доме».
Она вновь сняла трубку и набрала номер телефона  Турыгиных.
- Светлана Андреевна,- сказала она, услышав женский голос в трубке. – Простите за поздний звонок… Альберт у вас?
Тырыгина вдруг обеспокоилась.
- Он сегодня  вообще не приходил ко мне. Разве его нет в детдоме?
- Куда-то ушел и до сих пор не вернулся.
- Не вернулся? Что же случилось?
  И директор детдома сообщила ей, что Нина Александровна обвинила Альберта в краже бумажника.
- Вот оно что?- заволновалась Турыгина. – Опять Нина Александровна! Опять эта капитанша!
- Нужно разыскать Альберта. Я позвоню в милицию.
- Да, да! Пусть разыскивают его сейчас же!
Светлана Андреевна не спала всю ночь. Обзвонила все больницы. Но ей отвечали, что подросток по фамилии Чайка в больницы не поступал. В отделениях милиции Турыгину тоже не обнадежили. Устав от ночных  звонков, она решила набрать номер Стархова. Но трубку не снимали. Все шли и шли продолжительные гудки. Она набрала номер еще раз. «Неужели его нет дома? Но жена должна быть!» Расстроенная Светлана Андреевна оставила телефон и подошла к окну. Задумалась и вспомнила лицо Павла Федоровича, которого давно не видела. Она надеялась, что Альберт может находиться у Старховых.  Светлана Андреевна  стыдилась встречаться с бывшим мужем, понимая, как  грубо и бестактно  обошлась с ним, но ради Альберта она была готова  побороть в себе стыд и встретиться со  Старховым.
Она дождалась семи часов утра, приняла холодный душ,  взбодрилась. Оставила мужу записку, в которой сообщала об исчезновении Альберта, взяла ключи от машины, вышла во двор, где стоял «Москвич» мужа.
     Она остановилась перед дверью Старховых, не решаясь нажать кнопку звонка, и почему-то ужасно волнуясь. Наконец, собралась с мыслями, подготовила себя к встрече и позвонила. Дверь открыл сам Стархов, крайне удивленный появлением бывшей супруги. Он подавил в себе неожиданный прилив волнения.
- Светлана?..
Турыгина тоже заволновалась, увидев помятое, слегка опухшее и, казалось, немного постаревшее лицо Павла Федоровича. Мельком бросила взгляд на его махровую пижаму и руки, вены на которых почему-то сильно вздулись.
     - Павел, здравствуй!  Я… я пришла по делу.
     Стархов раскрыл перед ней дверь и предложил войти.
     - Паша, кто там пришел?- раздался из спальни голос женщины.
     Турыгина уловила, что вопрос был произнесен капризным тоном.
     «Это его жена, Катерина!»
     - Павел, может,  поговорим здесь?
     - Нет, нет! Светлана, заходи. Я угощу тебя чаем.
     Турыгиной пришлось войти.
     - Паша, скажи, наконец, кто там пришел?- снова спросила Катерина.
Павел Федорович колебался. Усадив Светлану Андреевну за стол на кухне, он оставил ее на минуту. Заглянул в спальню к жене.
- Это моя бывшая жена, - шепнул он Катерине.
- Жена? А что ей надо?
- Не говори таким тоном. Будь благоразумна.
- Да я, собственно, не собираюсь вмешиваться в ваши прошлые отношения.
- Умница! А теперь, оденься и выйди к нам. Я познакомлю вас.
- Зачем? И, вообще, ее появление кажется мне подозрительным.
- У меня нет времени упрашивать тебя. Я и так поступил не деликатно, оставив ее одну.
     Павел Федорович прошел в кухню и стал угощать Турыгину  чаем. А Светлана Андреевна, чувствуя неловкость от всего здесь чужого ей, сидела почти скованно.  «Очень волнуюсь, - подумала она. – И зачем только я вошла сюда? Можно было спросить про Алика и на лестничной площадке. Но Алика, кажется, здесь нет.  Может, еще спит?»
- Вот, Светлана, клубничное варенье. Попробуй вкусное.
Павел Федорович ухаживал за ней, как за дорогой гостьей.
- Спасибо! – она положила ложечку варенья в чай.
Убедившись, что Светлана Андреевна чуть оживилась, он стал расспрашивать. Турыгина посмотрела на него с надеждой.
- Павел, Алик у тебя?
Он удивленно пожал плечами.
- Нет.
Светлане Андреевне не хотелось верить. Она испытующее смотрела на него.
- Серьезно!- сказал он. – Его здесь нет. Раньше он заходил ко мне часто, но теперь, когда я женился на Катюше, он почти не заходит. Стал забывать, видимо.
Турыгина  отодвинула недопитую чашку, тревожно вздохнула.  Бледная синева под ее глазами, появившаяся вследствие  бессонной ночи, казалось, сгущалась.
-Его нет в детдоме, - сказала она тихо. – Он куда-то  пропал…
Павел Федорович, искренне любивший Альберта и часто  навещавший его в детдоме  даже после женитьбы, заметно заволновался.
- Как пропал? – он настороженно смотрел на Турыгину, ожидая внятного  ответа.
- Директор  детдома  сообщил, что его  подозревают в краже денег.  Какой-то мужчина утверждает, что Алик украл у него бумажник с  деньгами. По этой причине  заведующая  детской комнатой милиции  хотела его арестовать, но Алик сбежал от нее и в детдом не  вернулся
- Что-то не вериться. Я не раз предлагал ему деньги, но он всегда отказывался принять их. Зачем ему чужие деньги? А впрочем…
- Что – впрочем?
- Ну, ты же знаешь, Светлана… - Павел Федорович замялся, но все же высказал: - Фаина Евгеньевна говорила, что он склонен к воровству.
- Склонен?.. Да, и мне говорила.
Создавалось впечатление, что Светлана Андреевна слушает Стархова краем уха, а сама думает о чем-то своем. Может, вспоминает, с кем Альберт был в близких отношениях, у кого в этом городе он мог заночевать.
Тихо отворилась дверь ванной комнаты  и в ней скрылась женщина. Тырыгина заметила только мелькнувший бирюзовый халат. И снова ее охватило волнение.
- Мне пора,- сказала она, вставая.
- Подожди минутку,- попросил Стархов,- Я познакомлю тебя с супругой.
- Нет, нет.
 И она двинулась к двери, но вдруг встретилась с Катериной, вышедшей из ванной. В первый миг она растерялась. Поздоровалась с ней.
- Вы работаете в магазине?- спросила Катерина.
- Да, в «Электротоварах»
Светлана Андреевна вновь чувствовала скованность. Катерина же была немного оживлена и как будто рада этой встрече.
- Ах, я давно мечтаю приобрести хороший фен для сушки волос. Вы мне не поможете? Я знаю, это такой дефицит, без блата не купишь.
«Какое безобразие!» Подумав это, Светлана Андреевна все же улыбнулась.
- Хорошо, я учту эту просьбу.
- Ах, не знаю, как благодарить вас!..
- Не стоит.
Турыгина чувствовала, что Катерина нарочно распыляется перед ней, и от этой бесстыдной  откровенности ей становилось неловко и жутко.
- Пожалуй, я пойду, - сказала она.
- Что вы! – Катерина выразила благосклонное удивление. – Я  вас не отпущу, пока вы со мной не выпьете чашечку чаю.  Я безумно  рада вам!
Она упросила Светлану Андреевну пройти к столу.  Турыгиной пришлось  согласиться.
     Павел Федорович, молчаливо наблюдавший за ними, неожиданно заговорил:
- Катюша, помнишь, мы однажды ходили с тобой в детдом к  Алику?
- Прекрасно помню! А что?
- Светлана только что сообщила мне, что он куда-то пропал.
Катерина, беспечно улыбаясь, посмотрела на Турыгину.
- Значит, вы пришли узнать,  не у нас ли этот мальчик?
- Да, я подумала, может, он остался ночевать у вас.
- Что вы! Он к нам совсем не ходит. Хотя, я знаю, что Паша  приглашал его не раз.  Наверно, среди ребят ему веселее.
Стоя у стола, Катерина чуть повернулась боком, и Турыгина с завистью, присущей бесплодным женщинам, заметила, что она как-будто  беременна. Нет, это лишь показалось ей.
- Но мы не против, чтобы он  оставался у нас ночевать, - сказала Катерина.
- Не волнуйся, Светлана, - успокаивал Павел Федорович. – Алька обязательно  появится сегодня в детдоме.  Наверно, он  остался ночевать у какого-нибудь  друга.  Я думаю, у него друзей в  городе хватает.
- А ты случайно не знаешь адреса? – спросила Турыгина.
Павел Федорович пожал плечами.
Наконец,  Турыгина решилась подняться из-за стола и учтиво  распрощалась. Спускаясь по лестнице, Светлана Андреевна, вспомнила вкрадчивую любезность Катерины и невольно  обронила: «Ах, как она хитра и изощренно груба!»

                ГЛАВА   12

Два дня  Альберт болтался по окраинам Ленинграда. Сентябрьские ночи были на редкость теплыми, что позволяло Альберту ночевать на скамейках  ленинградских  парков. Сегодняшний ночлег в парке был не очень удачным. Далеко за полночь Альберта разбудил милиционер и грубо стащил со скамейки. Стал расспрашивать – кто, откуда, почему ночует не дома? Альберт соврал, что приехал в гости к бабке, что город ему не знаком, и он заблудился. Попросил милиционера вывести на Невский проспект, где живет его бабка. Милиционер неохотно верил ему, но сказал, что Невский очень далеко, и, если Альберт желает, может заночевать до утра в отделении милиции. Альберт сразу согласился. Таким образом, он решил войти в доверие милиционеру. И они пошли к ближайшему отделению милиции. Однако только стали выходить из парка, Альберт резко юркнул в кусты – и был таков! Тщетно его звал милиционер, минут десять осматривая кусты. Альберт странно исчез.
- Ловок, холера! -  выругался милиционер.  – Надо же – обманул!
Альберт тем временем был уже в другом парке и готовился к  ночлегу.
С утра, почувствовав голод, Альберт вошел в гастроном. Но  покупать ничего не собирался – карманы его были свободны от денег. Пустившись в побег из детдома, он не решился вернуться в  город и взять с собой хоть немного денег, которые были надежно спрятаны в его тайнике под мостом.  Опасался, что Овчарка может выследить его. И тогда -опять та же  ненавистная ему камера и тот же  неотесанный жирный старшина.
Встав в гастрономе в общую очередь, в которой были одни женщины, он  присмотрелся к молодой девушке с дамской сумочкой, висевшей у пояса. Обернулся – сзади никого не было. Это его порадовало. Легкими движениями пальцев он раскрыл замочек сумки и увидел, что внутри лежит кошелек. Дыхание на секунду замерло, в сумочку нырнули два пальца, и в тот же миг он уже засовывал кошелек в свой карман. Спокойно выйдя из гастронома, он пустился бежать.  Отбежав на безопасное  расстояние, замедлил шаг и отдышался. Впереди был какой-то парк с множеством людей, по-праздничному одетых, прогуливающихся с детьми, с собаками. Играла музыка.  В киосках продавали газеты, в павильонах – горячие пирожки.  У самого входа в парк усатый грузин  раскладывал на мангале  шампуры с  шашлыками, морщился от сизого дыма, который ветерок наносил на него. Альберт уловил носом дурманящие запахи  шашлыков.  Он никогда не ел шашлыка, но в  книжках читал, что это вкусная кавказская еда.
Укрывшись за углом дома, он вынул кошелек, раскрыл. В первую  минуту огорчился, увидев всего десять рублей и билет в какой-то  театр.
«Ну, ничего, - подумал он. –  На червонец можно прожить пару  дней».
- Сколько стоит шашлык? – спросил он, подойдя к грузину.
- Два рубля!
- Два? – удивился Альберт.
Видя, что покупатель недоволен ценой, грузин невозмутимо сказал:
- А дарагой, если у тебя нэт дэнег  - иды пагуляй!
Альберт вынул десять рублей, протянул ему.
- Два шашлыка.
Грузин стал любезнее:
- На, дарагой!  Самый вкусный!
Альберт встал тут же, у столика, и стал есть с жадностью.
- Дарагой,  шампур не скушай! Мне он еще надо.
Отвернувшись от грузина, Альберт стал есть медленнее. «Вкуснотища! – подумал, он. Съев два куска мяса, ощутил привкус крови. -  Они же сырые! Может  быть, так и должно быть?»
- Эй, мужик! Почему у тебя  шашлыки сырые? – спросил он.
- Шашлык сырой? – усмехнулся продавец.  Не может быт!   А сол нормално?
Насытившись одной порцией шашлыка, Альберт возмущенно сказал:
- Собак корми этим шашлыком.
- Ах, нэгодный малчышка! -  грузин хотел было проучить его, но Альберт был уже далеко.
Он прошел в другой конец парка и сел на скамейку под деревьями. Вынул спичку из коробки, расщепнул ее и  стал выковыривать из зубов застрявшее мясо, с любопытством  разглядывая  проходящих мимо по дорожке  отдыхающих. Совсем близко прошла молодая худенькая девушка в джинсах. Он засмотрелся на ее зад, на котором блестели фирменные железки. « На моих ладонях, - подумал он, - мозоли крупнее,  чем ее зад».
Проводив девушку взглядом, он сунул руку в карман брюк и  вынул карты. «Эх, сыграть бы с кем-нибудь.  Жаль, Галича нет рядом!» Попробовал ловкими движениями пальцев прятать карты под ладонь, в рукава, под планку рубашки – получалось.
Он привык использовать эти хитрости в игре против друзей -  детдомовцев, у которых всегда выигрывал. Боцман, игравший в  азартные игры блестяще, сумел многому обучить его.
Побаловавшись с картами, Альберт сунул колоду в карман. От скуки на него напала дремота. Альберт огляделся, заметил в  конце парка пустующую скамейку, прошел туда и сел в тени  под березой.  Решил поспать  немного,  закрыл глаза, и задремал…
Вскоре он  был разбужен  мальчишками, подсевшими рядом на скамеечку. Их было трое, чуть постарше  Альберта.  Все длинноволосые, одетые в  поношенные изрядно джинсовые костюмы.
- Ты с какого района? – спросил один, который повыше.
- Я не с вашего района, - ответил Альберт.
- А откуда ты?
- Я не местный. Я с другого города.
Ребята оживились, стали вдруг дерзить ему.
- Деньги у тебя есть? – спросил все тот же высокий.
- Тебе какое дело до моих денег?
- А он,  оказывается, борзый! –
      Высокий, посмотрев на своих друзей, кивнул на Альберта. Мол, глядите, не местный, а  отчаянный пацан.
- Ну, показывай, сколько у тебя денег! – сказал второй.
Альберт рассмеялся. Сказал:
- Да пошел ты!..
-Что?! – вскричал обиженный.- А ну доставай деньги.
Альберт смастерил меж пальцев фигу, показал ему.
Поблизости людей не было. Народ гулял лишь по дорожкам, в середине парка.
- В морду хочешь? – спросил один, настраивая кулаки на мажорный лад.
- Не вижу соперников, - усмехнулся Альберт.
Высокий парень размахнулся и хотел ударить Альберта, но Альберт, не вставая со скамейки, ловко выгнул тело и  ударил его каблуком ботинка в  челюсть. Высокий откинулся назад и  неловко упал. Альберт посмотрел на других. Они, видимо, струсили, пораженные ловкостью незнакомца. Один из них  помог высокому подняться на ноги.
- Ты кто, каратист?
- Нет, сказал Альберт.
-А откуда знаешь приемы?
- Пожил бы с мое в приютах, тоже научился бы защищать свою шкуру.
-Значит,  ты знаешь дзюдо?
- Нет.
-Что ты врешь? Ты ударил меня, не вставая со скамейки.
Альберт пригладил руками взъерошенные волосы.
- Я в приюте обучался драться.
- Ну да! – удивились парни, - А как тебя зовут?
- Алька.
-Девичье что ли имя?
- Сам ты девочка!  Алька, Алик, Альберт.
Высокий парень, удивленный ловкостью Альберта, стал  выпытывать его:
- Ты приехал к родным?
- Здесь у меня нет родственников. Приехал сам по себе, на прогулку по Ленинграду. Завтра хочу сходить в мавзолей, посмотреть на Ленина.
- Ты чего, чокнутый? – усмехнулся низкорослый. – Это же тебе не Москва! Здесь нет Красной площади, и мавзолея нет.
- Ах, да! – опомнился Альберт и рассмеялся.
- Пойдем  деньги трясти! – предложил высокий.
- Нет, - отказался Альберт. – Я такими делами не занимаюсь. Если хотите, я могу сыграть с вами в карты.
- Сыграем! – согласились все трое. – Идем к нашему дому. Там во дворе, есть  укромное местечко, где мы  режемся в карты.
Выйдя из парка, они пошли в неизвестном Альберту  направлении. Кругом были высотные дома,  много автомашин на дорогах, много светофоров, постовых ГАИ – все, это было непривычным для Альберта, так как в большом городе он оказался впервые в жизни.
Заметив милиционера, идущего навстречу, Альберт немного посторонился и насторожился,  определенно зная, что его уже разыскивают. Так же раньше разыскивали сбежавшего из детдома Боцмана. Его доставили в детдом через неделю после побега. Но милиционер не обратил на него  внимания, прошел мимо.
Вскоре прошли под арку  высотного дома и оказались во дворе.  Здесь было тихо и  уютно.  Возле подъезда, на  скамейке  сидели две старухи, о чем-то оживленно болтали и приглядывали за внучатами.
- Пойдем туда, - высокий указал в угол двора, где виднелись сараи, а за ними  металлический забор.
Они протиснулись меж сараев  к забору и расположились за  маленьким столиком. От солнца их защищала раскидистая рябина.
Когда расселись, Альберт  вынул из кармана колоду карт.
- Во что будем играть? – спросил он.
- Давай в очко, - предложил  лопоухий.
- На деньги?
- Давай так просто.
- Так просто я не играю, – сказал Альберт.
Альберт хотел  было убрать колоду карт в карман, но  высокий парень остановил его.
- Если хочешь,  можем сыграть на деньги.
Он пошарил в карманах и вытащил два рубля и мелочь. Пересчитал мелочь – пятьдесят копеек. Друзья последовали его примеру, стали вынимать деньги.
- По пятьдесят копеек – ставка, - предложил высокий парень.
- Лучше по рублю, - сказал Альберт. Парни стали  противиться,  но высокий уговорил  их поставить по рублю. 
Игра началась.  Карты сдавал Альберт.
- Перебор, - сказал высокий парень,  посмотрев карты.
- У меня тоже перебор, - сказал второй.
Лопоухий закрыл глаза и  затрепетал весь, боясь взглянуть на  третью карту. Но посмотрев ее,  он вдруг заулыбался.
- Двадцать!
Альберт ловкими движениями пальцев раскрыл свои карты.
- Очко!
Все трое аж взвыли от обиды. Не  обращая внимания на их разочарованные лица,  Альберт сгреб себе деньги.
- Еще по рублю? – спросил он.
Парни сначала замялись, но,  захваченные азартом, согласились. И снова на кону лежало  четыре рубля. Высокий парень сдал всем по  одной карте, затем  лопоухий стал  набирать очки.
- Перебор.
Низкорослый взял три карты  и  со злости сплюнул.
- Перебор.
 Альберт опять одурачил их.
- Очко.
Высокий парень взял четыре карты и затем бросил их на стол.
- Двадцать! – сказал он.
Все трое уставились на Альберта.
- Ты, случайно, не шулер?
- Разве похож?
Альберт стал сгребать к себе  деньги.
- Еще по рублю? – спросил он.
- Нет уж! – Отказался  лопоухий. -  У меня последний рубль  остался. Лучше схожу в кино, чем  проиграю его тебе.
Послышались шаркающие шаги. Все обернулись и  увидели худощавого седого мужичка  лет шестидесяти, с лицом  бледным и опухшим.  Одет он был неряшливо. Изрядно  поношенный коричневый костюмчик с  заплатами на брюках, старые ботинки с  потрескавшейся  кожей.
- Кто это? – спросил Альберт.
- В соседнем доме живет, - сказал лопоухий. – Он  постоянно сюда приходит, ищет пустые бутылки. Сдает их в приемный пункт.
Альберт вглядывался в бледное лицо подходящего к нему мужчины и находил в этом лице что-то от покойника.
- Он инвалид, - вновь заговорил лопоухий. – Пенсию ему платят  пятнадцать рублей в месяц. Жить не на что, вот и собирает  бутылки.
Альберту стало жаль мужчину.
- А родных у него нет?
- Он один.
Мужчина не подошел к ним. Посмотрел за сараями, нет ли бутылок, и пошел обратно.  Когда он  скрылся из виду,  Альберт  сказал друзьям, что  вынужден оставить их, и направился за мужчиной.
- Когда еще придешь? – крикнул ему  вдогонку высокий парень.
- Завтра приду,  - ответил Альберт,  обернувшись.
 Он догнал  бледного мужчину под аркой дома, когда тот  выходил на проспект. Альберт попросил его остановиться.
- Чего тебе надо? – спросил недовольно тот.
Альберт вынул из кармана пять рублей и протянул. Мужчина посмотрел на деньги, но  взять отказался.
- Бери! – настаивал Альберт.
- Ты чего, сумасшедший? – спросил инвалид.
- Я вполне нормальный человек.
- Нормальные люди не предлагают денег первому встречному.
- Если ты не возьмешь, я насильно засуну тебе в карман!
Мужчина смущенно усмехнулся, но деньги принял, прежде осмотревшись.
- Чокнутый ты, что ли? 
Альберт взглянул в его смущенные глаза.
- Ты,  дяденька, сам чокнутый! Я тебе предлагаю деньги, а  ты  оскорбляешь.
Инвалид вдруг засомневался в искренности  намерений Альберта.
- Ты серьезно отдал мне их?
- Конечно, серьезно. Это тебе в помощь. Ты же инвалид?
Мужик кивнул головой и грустно вздохнул. Альберту стало стыдно, что он не все деньги отдал инвалиду, который живет, наверно, впроголодь. Пошарил рукой в кармане,  крепко сжал в ладони рубли,  протянул инвалиду. «Как-нибудь проживу, - подумал он. -  Может, вечером удастся вытащить кошелек…»
Инвалид решительно отказался. Альберт настаивал.
- Бери, говорю! У меня еще есть.
- А ну покажь! – злился мужчина на его доброту.
- У меня с собой нет. Деньги я храню дома.
- Кто тебе их дает?
 Альберт смотрел в растерянное лицо инвалида.
- У меня папа работает, то есть, служит полковником. Ему много платят. Он каждый месяц дает мне денег.
В эту минуту ему почему-то вспомнился Сергей Николаевич. Альберт подумал, что сказал совершенно правильно, ведь у полковника приличный оклад.
- А не врешь ты?
- Какой смысл мне врать. Бери деньги!
- Убери! Убери их в карман! – мужчина недовольно замахал руками.
Альберт не стал его больше упрашивать и сунул деньги ему в карман пиджака. Инвалид хотел было отдать их обратно, но Альберт пригрозил:
- Только попробуй вынь! Я же тебе с доброй душой отдаю деньги.
- Чокнутый!
Инвалид был растроган поступком Альберта. Казалось, он хотел расплакаться, но сдерживал себя. Альберт заметил блестящую мокроту в его глазах.
- Ну, скажи, ты не шутишь надо мной?- умолял мужчина.
- У тебя же пенсия маленькая. Стало быть, жить тебе не на что.
Инвалид сунул руку в карман, потрогал деньги. Ему стало  стыдно. Он хотел выразить  Альберту благодарность, но не знал как.
- Спасибо! -  он крепко зажмурил глаза, чтобы не прослезиться.
- Не за что. Будь здоров, дяденька.
Альберт повернулся и хотел уйти, но инвалид остановил его.
- Подожди, не уходи!- он взволнованно вздохнул. – Пойдем ко мне. У меня дома есть хорошая вещица. Я тебе подарю ее.
- Не нужно мне ничего.
- Ну, пойдем, - уговаривал инвалид. – Должен же я тебя отблагодарить.
- Зачем? Я же не ради благодарности отдал тебе деньги.
- Но эта вещица как раз для тебя, понимаешь?
«Согласиться, что ли?- подумал Альберт. – Пожалуй, соглашусь. Может, он по доброте своей позволит мне заночевать у него. Все уютнее, чем в парке».  И Альберт пошел за инвалидом.

                ГЛАВА    13
Квартира, в которую инвалид привел Альберта, выглядела невзрачно: старые обои, поблекшие от времени, почерневший потолок от густого махорочного дыма, грязный пол с давно протершейся краской. В кухне был ужасный беспорядок: пустые банки из под рассольников валялись всюду, занавесок на окнах не было, старая газовая плита чернела...  С грязного подоконника спрыгнул маленький пушистый котенок, подошел к Альберту, стал ласкаться у ног. Альберт взял его на руки, погладил. Почувствовав ласку, котенок вовсе разнежился.
- Любишь животных?- спросил инвалид.
- Люблю, дядя Саша.
Чайка познакомился с инвалидом, пока шел к дому.
- Хорошая примета,- сказал инвалид. – Говорят, если мужик любит кошек, ему обязательно выпадет в жизни козырь – молчаливая теща.
- Мне до женитьбы  далеко,- Альберт выпустил котенка. – Дядя Саша, почему теща и вдруг – козырь?
Еще по дороге к дому Альберт заметил, что речь инвалида странно изменилась. Он иногда высказывался на блатном жаргоне.
- Еще какой козырь!- усмехнулся дядя Саша. – Но об этом тебе еще рано знать. Когда женишься, сам поймешь, что в семейной  «сходке» козырная дама не бубновая, а пиковая.
Удивленный его странной речью, Альберт осмелился спросить:
- Дядя Саша, ты, случайно, не блатной?
Инвалид расхохотался, и вся бледность с его  лица исчезла.  Он  порозовел, и теперь совсем не был похож на больного.
- Я такой же блатной, как и ты, Альберт.
- Но я не блатной.
- Согласен. Ты пока не блатной, но уже приблатненый.
- С чего ты взял, дядя Саша?
- Хотя бы с того, что ты отшлифовал мои уши. Взгляни, они блестят, как  котовы яйца  от твоего вранья!
Альберт обиделся, чуть насупился.
- Что я тебе наврал?
- Да хотя бы про папу своего, полковника.
Альберт смущенно опустил голову.
- Нет у тебя папы, Альберт. И мамы, наверно, нет.
Альберт пожал плечами и печально вздохнул.
- Ну, нет. Как ты догадался, дядя Саша.
- По одежке твоей, по обувке… На тебе все казенное. Папины и мамины сынки не носят того, в чем ходишь ты.
Чайка посмотрел на свою одежду, затем покосился на инвалида.
- Неужели я не похож на родительского?
- Ты детдомовский! Ты только что сам сказал об этом.
- Как так?
- Словом – «родительского». Так, как  выражаешься ты, говорят  только в детдомах и приютах.
- Ну, у тебя и  чутье, дядя Саша!
Инвалид взял со стола банку с початым рассольником, понюхал ее, качнул головой удовлетворительно, затем сказал:
- Жизнь, дорогой мой, развила во мне чутье!
- Ты, наверно, был сыщиком?
Дядя Саша громко расхохотался, и вновь порозовел лицом.
Альберту показалось, что он вовсе не инвалид, а лишь притворяется им.
- Для меня быть сыщиком – за падло! Ты хочешь знать, кем я  был?
- Хочу!
- Раз тебе интересно, сейчас я расскажу. Но сначала нужно прополоскать горло.
Он вынул из холодильника литровую банку со спиртом, налил себе стакан, затем оценивающе посмотрел на Альберта.
- Заглотишь капель пятнадцать?
- Я не пью.
- И не пил никогда?
- Было дело. Но пил только красное.
Дядя Саша поставил на стол стограммовый стаканчик и налил Альберту.
- За компанию! На халяву и уксус сладкий. Держи!
Альберт, морщась, выпил половину стакана, и с трудом отдышался.  Спирт был дьявольски  крепок!
Дядя Саша выпил залпом двести граммов  и закусил холодным  рассольником.
- Пятьсот километров – кругом одна тайга! – сказал он и  пихнул в рот еще одну полную ложку рассольника.
- Ну, рассказывай - поторопил Альберт, уже опьяневший от спирта и почувствовавший в голове  прилив крови.
- Тебе можно рассказать, - улыбнулся дядя Саша. –  Ты – парень  свойский! И уже, видимо, битый жизнью. Кстати, кто тебе сделал метку на щеке?
- Сам упал в раннем детстве на косу и порезался. Но я не помню этого.
- А не врешь?
- Зачем мне врать? Так сказала мне директорша в детдоме.
- Ладно, поверю. - Дядя Саша задумчиво опустил захмелевшую голову и печально вздохнул. – Умру я скоро, Альберт.
Чайка слегка встревожился. Инвалида стало жаль.
- Ты еще молод, дядя Саша. Не надо думать о смерти.
Печальная улыбка мелькнула на губах дяди Саши.
- Смерть уже приходила ко мне дважды, но отпускала. В третий раз уже не отпустит. Говорят, Бог любит троицу! И умру я, наверно, в этом году.
Он посмотрел на Альберта глубоко безнадежным  взглядом и сказал:
- Только не надо жалостных слов! Я не люблю жалости. Лучше скажи мне, кем ты будешь, когда вырастешь?
- Пока не знаю.
- Сколько тебе лет?
- Почти пятнадцать.
- А я хотел бы, чтобы ты стал журналистом.
- Почему именно журналистом?
Дядя Саша  покосился  на банку со спиртом, но  наливать в  стакан не стал.
- Пятьсот  километров -  кругом одна тайга! – сказал он снова.
- Хочу, чтобы ты стал журналистом и написал правду о моей жизни. А жизнь была интересная!
Альберт подумал минуту и неуверенно произнес:
- Может быть, и стану.
- Неплохо бы! Пятьсот километров – кругом одна тайга!- Он грубо кашлянул. – Неплохо было бы, если бы ты написал толстую «ксиву» о воре в законе.
- Как?- поразился Альберт. – Ты вор в законе?
- Да, был им. Но теперь я немощный старец. Я не буду рассказывать тебе, как отошел от воровской касты – это неинтересно. Но скажу, что проторчал в зонах двадцать восемь лет.
- Ого! Много! Сколько же тебе сейчас?
- Сейчас шестьдесят три года.
- А выглядишь моложе.
Инвалид поднял вверх опьяневшие глаза.
- Я неплохо жил в зонах,- сказал он. – В зоне у меня было все: и чай, и водка, и деньги и, главное, уважение. А знаешь, почему?  Только потому, что я был вором в законе. А к ним в зонах относятся с почтением.
- Где же ты брал деньги, водку?..
- Все это поступало мне с воли. Запомни! Если вор находится за решеткой, о нем братухи никогда не забывают.
Дядя Саша наполнил стакан спиртом и снова выпил залпом. Закусывать не стал, лишь посмотрел на рассольник и поморщился.
- Офицерье мне приносило деньги и водку! Слышь, Альберт, офицерье! Даже они уважали меня и крутились передо мной, как беременные  телки. Но крутились, конечно, не за так просто. Они прилично получали. Деньги получали тоже с воли от братанов моих,- он тяжко вздохнул. – Давно это было, на второй отсидке моей. Тогда я еще  был молод и умел отлично воровать. Да, я был вором…
Альберт слушал его с интересом, но порой его охватывал ужас. А дядя Саша все говорил, говорил неумолчно о своей воровской судьбе.
- Дядя Саша,- спросил Альберт. – А кто он, вор в законе?  Почему – в законе?
Дядя Саша минуту помолчал, скрутил «козью ножку», набил ее махоркой и поднес горящую спичку. Самокрутка разгорелась, и дядя Саша глубоко и сладко затянулся, но вдруг неистово закашлялся.
- Пятьсот километров – кругом одна тайга!- сказал он, прокашливаясь.
- Если говорить тебе понятным языком, то воры в законе – это воровская община,- он вновь страшно закашлялся, не успев договорить.
- Они людей убивают?- в глазах Альберта мелькнул страх.
- Что ты! Законники не мокрушники. Они не пойдут на мокрое дело.Мокрушники – жиганы, урки, беспредельщики… В то время, в сталинские годы, в лагерях их было полно. Но, все-равно, марку держали воры в законе. И до войны, и после войны, и во времена сталинской амнистии.
- А как же тебя крестили, дядя Саша?
- На  «сходке».  Но так просто, за глазки, не крестят, Альберт. Нужно было заслужить доверие. Нужно было доказать, что ты профессионал своего дела.
Альберт вспомнил, что инвалид упоминал, как отошел от воров в законе.
- О, это страшная история!- сказал дядя Саша. – В то время я уже был не пригоден для воровского дела. У меня дрожали руки, и я ,  откровенно говоря, стал побаиваться… Наверно, сказывались годы. Я не  мог воровать, но я еще отлично играл в  карты. Равных себе я не знал.  Все уважали   мой картежный талант. Но однажды я попал в ужасное положение – и  проигрался…
Он резко замолчал, и снова его лицо стало болезненно бледным. И нижняя челюсть заметно задрожала. Он потянулся за банкой со  спиртом, плеснул полстакана и немедленно опрокинул жидкость в раскрытую глотку.
Альберт удивился его стойкости -  ведь спирт был чертовски  крепок.
- Что было  дальше, тебе знать необязательно! – сказал он строго и вновь принялся скручивать «козью ножку». Набил ее махоркой.
- Я доверился тебе, Альберт. Я хотел, чтобы ты начеркал «ксиву» о моей жизни. Я хотел, чтобы народ знал, как я прожил жизнь. Но теперь я раздумал. Народ твои романы    может  понять неправильно. А я скажу тебе, что воровал только у тех,  кто имел большие деньги. А у  бедных людей я не взял ни копейки!
Дядя Саша раскурил самокрутку, выпустил шлейф густого дыма в  сторону.
- Я, Альберт, много отсидел. И зачем я горжусь этим?   Идиот я круглый. Видимо, натура у меня такая. Романтик я по натуре. А романтики, знаешь, они все чокнутые. Кого-то тянет в море, кого-то в тайгу, а меня в молодости потянуло…  Видимо, пыльным мешком из-за угла вдарили…
Дядя Саша  устало  откинулся на спинку стула, внимательно посмотрел на Альберта.
- Понравился ты мне, Альберт! Сознаюсь, на улице ты меня  удивил, когда предложил деньги. Я и впрямь подумал, что ты ненормальный. А ты, оказывается, парень свойский, приютский! Как там, в ваших песнях:
…И в  тех  вологодских приютах
Я обучался воровать…
- Не так, - возразил Альберт и тихо пропел:
Этой ночью не спится
Снова я вспоминаю
Свою маменьку родную
Которой не знаю…
- Тоже неплохо!
Дядя Саша вновь захлебнулся табачным дымом и долго откашливался.   Потом наступила тишина.  Оба молчали, задумавшись. Слышно было, как жалобно мурлычет котенок, свернувшийся клубком у ног Альберта.
- Да, - вдруг сказал дядя Саша. – Ты единственный человек в этом мире, который чуть было не заставил меня плакать.
И руки его, лежавшие на столе, задрожали, и как будто непроизвольно потянулись к банке со спиртом, которая уже была почти пуста. Он допил остаток.
- Я устал, Альберт.
Глаза дяди Саши слипались, и он прошел в комнату, такую же мрачную, как кухня; упал на старенький диван и уснул.
Альберт остался ночевать у него. Разобрал раскладушку, бросил  под  голову твердую ватную подушку, на которой не было наволочки, и закрыл глаза.
Уже засыпая, он приятно ощутил, что котенок, расположившийся на его груди, тихо  мурлычет и мягко  тычется в подбородок.

                ГЛАВА    14

Рабочий день Первого секретаря подходил к концу, когда в приемную вошли двое мужчин. Один из них сразу сел на стул и стал равнодушно осматривать комнату, а второй мужчина подошел к секретарше.
- Извините, Первый секретарь у себя?
- Да,- ответила секретарша. – Но он сейчас занят.
- У него посетители?
- Нет, он разговаривает по телефону.
Войдя в кабинет, мужчина застал Мурова за чтением каких-то бумаг. Аркадий Николаевич заволновался.  Он уже встречался с ним раньше. В первый раз, когда был на областном совещании и второй раз – на вилле секретаря обкома. Именно на вилле этот мужчина произвел на Мурова странное впечатление. Муров откровенно испугался его тогда. Ведь этот пожилой невысокого роста седоголовый хитроглазый тип, как полагал Муров, под покровительством секретаря обкома создал в области никем не контролируемое подпольное производство.
Мужчина подошел к нему, протянул руку.  Аркадий                Николаевич поздоровался с ним. Мужчина сел рядом,  взял сигарету из пачки, которая лежала перед Муровым, и щелкнул зажигалкой. Сизый дым сигареты потянуло в полураскрытое окно, за которым тихо шелестели желтеющие листья берез.
- Поздравляю вас, Аркадий Николаевич,- сказал мужчина, стряхивая пепел.
- С чем же?
- С переводом на новую должность.
Муров заволновался, осторожно покосился на дверь, будто кто-то мог их подслушивать. Вячеслав Васильевич – так звали этого влиятельного пожилого человека,- добродушно улыбнулся.
- Радоваться надо, Аркадий Николаевич, а вы растерялись.
-    Нет, нет! Все в порядке.
Муров вынул из пачки сигарету, закурил. Он знал, что Вячеслав Васильевич умен и хитер. Прослышал, что Мурова переводят в область на новую высокую должность, и вот… явился.
Вячеслав Васильевич развалился в кресле. Закрыл глаза, словно что-то обдумывал и вдруг сказал:
- Вы уже потратили деньги, полученные за проданные в Грузию  автомобили?   Кажется, тридцать тысяч.
Аркадий Николаевич подавился сигаретным дымом, закашлялся.
- Что вы имеете в виду?- возмутился он.
Вячеслав Васильевич сдержанно улыбнулся.
- Не стоит расстраиваться из-за пустяков, Аркадий Николаевич. Москва от нас далеко… К тому же там,- он поднял вверх указательный палец,- всем известно, что вы человек честный, член нашей нерушимой партии…
Муров мучительно выслушивал его. «Что ж теперь, партбилет на стол? Следствие…  А затем спросят, на какие шиши купил коттедж? А если обыск? Тогда – хоть веревку намыливай…»
У Мурова ломило голову. Он провел пятерней по вспотевшему лбу и озадаченно взглянул на Вячеслава Васильевича. Он хотел было что-то сказать и уже раскрыл было рот, но Вячеслав Васильевич напористо заговорил первым.
- Прекрасно, Аркадий Николаевич!  Я вас прекрасно понял! И вдвойне прекрасно, что мы оба понимаем друг друга.
Вячеслав Васильевич вынул из потайного кармана пиджака запакованный конверт, положил его перед Муровым.
- Это вам, Аркадий Николаевич, от нашего благодарного коллектива.
- Возьмите это обратно!- строго сказал Муров.
Но Вячеслав Васильевич уже не слушал его. Быстро вышел, сказав  на прощание «До скорой встречи».
Муров встал из-за кресла взволнованный, почти крадучись подошел к окну и осторожно выглянул на улицу.  Вячеслав Васильевич в это время уже садился в «Волгу», в которой находился его шофер. Трясущимися руками Муров вынул носовой платок и вытер пот со лба. В первую минуту он боялся притрагиваться к конверту, лежащему на столе, хотя догадывался, что в нем. Он снова сел в кресло, неотрывно глядя на конверт. Наконец, он распаковал его. «Как?!» - растерялся он, увидев в конверте лишь плотный лист бумаги, на котором было отпечатано: «Секретарская голова – хорошо. Но две – лучше!».
 «Он решил поиздеваться надо мной! – нервничал Муров. – Но зачем? Что он замышляет, сукин сын!»
Муров скомкал лист вместе с конвертом и бросил в урну. Ноги подкашивались. Он решил ехать домой, упасть на диван и обдумать спокойно все случившееся.
Сев в машину, он с раздражением упрекнул водителя в неумении быстро ездить. Никогда не видевший секретаря в таком состоянии, водитель прибавил скорость и быстро домчал его к дому. Муров  вылез из машины и махнул водителю рукой,  чтобы тот убирался с  его глаз. Войдя в дом,  он даже не поцеловал жену, как это делал обычно. Наталья Павловна, взволнованная, прошла за  ним в спальню;  увидела что он,  не раздеваясь, рухнул на кровать.
- Что случилось, Аркаша?
- Ничего. Пожалуйста, Наташа, не беспокой меня, хоть час!
- Хорошо, но ты бы разделся…
- Прошу, Наташа, оставь меня!
Наталья Павловна встревожилась.
- Аркаша, - она говорила взволнованно, - какой-то незнакомый мужчина принес тебе пакет.
Аркадий Николаевич насторожился.
- Какой пакет?
- Небольшой - с сургучной печатью.
- Принеси.
Наталья Павловна сходила за пакетом, подала супругу. Аркадий Николаевич разорвал  его, не вставая с постели. И   вдруг…
Супруга Мурова ахнула, удивленно смотрела на  сторублевые купюры,  вывалившиеся из разорванного пакета. Грудь  Аркадия Николаевича покрылась деньгами.  Он вскочил с постели,  в ужасе стряхнул с себя деньги.
- Что…что это? – испугалась Наталья Павловна.
Муров все понял.  Он попытался успокоить супругу, сказал, что  деньги государственные. Зачем-то стал спешно пересчитывать их. Насчитал триста  купюр!
«Тридцать  тысяч!" И ему вдруг вспомнился вечер на вилле  секретаря обкома и его слова: «Вячеслав Васильевич – человек  щедрый!»  Пребывая в растерянности, Муров в эту минуту  чувствовал себя завербованным  плохо знакомой  ему разведкой.

                ГЛАВА    15

Дядя   Саша проснулся рано утром, взглянул на часы, не было еще шести. С трудом поднявшись с кровати, он сходил в туалет, затем проверил, запер ли с вечера дверь квартиры. Дверь была заперта, и ключ торчал в замочной скважине. Пройдя в кухню, он выпил два стакана холодной воды и стал вспоминать вчерашний  разговор с Альбертом. «Ах, дурак я, дурак! Проклинал он себя. – Зачем я наговорил мальчонке о  своей ужасной жизни? Что он теперь подумает про меня? Ну да ладно, своих слов уже не  вернешь». 
 Голова у него трещала с похмелья. Он заглянул за холодильник  - спирта больше  не было. Хотел скрутить  «козью ножку», но  махорки не было. Он выпил еще стакан холодной воды и прошел в  комнату. Альберт спал. Дядя Саша сел возле него на стул и  задумался, глядя на меченую щеку Альберта. Вдруг он заметил, что  у Альберта из кармана торчат карты. «Игрок!» – подумал он. При  виде карт в дяде Саше на мгновение разгорелся прежний азарт. Поднявшись со стула, он стал расхаживать по комнате, вспоминая свою молодость. «В молодости я был отменным игроком. Сколько через мои руки прошло денег! Но  проигрался таки…  Все же подсунул мне делец крапленую колоду…»
  Минут  десять он простоял у окна, разглядывая  мрачную пасмурную улицу.  Тучи густо заволокли небо, накрапывал мелкий дождь. В доме напротив на балкон вышла немолодая женщина и  стала снимать белье с веревок. Дядя Саша хорошо знал эту женщину, у нее он покупал спирт. Но сейчас идти к ней  было бесполезно. Вчера он унес от нее последнюю банку со спиртом.
Вдруг зашевелился Альберт. Дядя Саша подошел к нему, улыбнулся кисло.
 - Голова не болит?
Альберт раскрыл глаза, рассеянно  взглянул на него.
-  Не болит. Только нос чего-то заложило.
- Простудился, наверно. Сам говорил, что в парках ночевал. А  ночью в парках не так уж тепло, как кажется.  По утрам холодная влага, роса…
 Альберт покряхтел, прочищая горло, и сел на  раскладушке.
-  А у тебя, дядя Саша, голова болит?
- Раскалывается! Будто по ней кувалдой стукают. А  похмелиться нечем. Ну ничего, мы сейчас сварганим  кружечку чефира – и все пройдет.
Дядя Саша прошел в кухню,  поставил на газовую плиту кружку с водой,  зажег  газ  и  стал  варить чефир.  Альберт  тем  вре¬менем умылся,  разгладил пальцем складки,  появившиеся  на  брюках,  и  сел  в кухне  возле  окна.  Дядя  Саша  запарил  чай  в  большой  кружке, предложил Альберту.  Но Альберт  отказался.
-   Эх,  хорошо!
Дядя Саша маленькими  глотками  пил чефир,  временами  вздыхал. Вскоре  он  почувствовал  облегчение,  сосуды мозга  расширились  и прежние  боли уходили.
-   Вчера  ты  мне  сказал,  что  куришь.  Может,  у  тебя  и  сигареты есть?
Альберт  вынул  пачку  сигарет,  подал  ему.  Дядя  Саша  закурил,  но тут же  закашлялся  и  бросил  сигарету  в  пус¬тую  банку.
-   Не  могу курить  сигареты!  Привык к махорке.
-   Махорки у тебя не осталось? – спросил Альберт.
-  Вчера докурил  последнюю пачку.  Ну да ладно,  обой¬дусь.  Скоро киоск  откроется,  сходим  вместе,  купим  ма¬хорки.
Альберт  подошел  к  сковороде,  стоявшей  на  плите,  от¬крыл  крышку, сковородка была пуста,  он  проглотил слюну.                               
-   Есть хочешь?  —  спросил дядя  Саша.
-   Не  очень,  - Альберт  снова  сел  на  стул.
-   Давай,  лучше  в картишки  срежемся!
Альберт  согласился,  выложил  на  стол колоду.
-   Они у тебя не  крапленые?  - лукаво улыбнулся дядя  Саша.
-   Нет.  Я не умею играть  краплеными.
- Это поправимо.  Я  тебя научу,  как крапить
И дядя Саша целый  час  объяснял  ему как крапить карты.  Он показал  несколько  наиболее  эффективных краплений  колоды и попросил Альберта  повторить. Альберт,  благо¬даря  своей исключительной  памяти,  запомнил  показанное  и  повторил крапление  на других колодах,  которые  принес  дядя  Саша  из  комнаты.
- Зачем  тебе  столько  много  колод?  - удивился Альберт. У меня шестьдесят  карточных колод  и  каждая колода  имеет свое  крапление.  Я,  своего  рода,  коллекционер.
- Ты  сам  изощряешься метить  их?
- Не  все  колоды.  Основная часть  покраплена  так,  как кропят карточные  шулеры.  Но  вот  эти колоды,  - он  пока¬зал,  - кропил я сам.  Сам придумал.  Видишь, совсем  неза¬метно,  если играешь  с  соперником.  Соперник  их  не  ви¬дит,  а я  вижу  отлично. Это  крапление  я  назвал  "моро¬сью".
- Искусно!  - удивился Альберт.  - Действительно,  если  смотреть на карты прямо,  крапление  незаметно, но  если  повернуть голову чуть  вбок,  метки  начинают  слегка  бле¬стеть. Странно...  как ты мог  придумать  такое?
- Я же  тебе  говорю "морось".  Это  крапление  -  плод  моей фантазии. Много  ночей  не  спал,  но  все-таки  создал  необходимый раствор.  Карты,  крапленые  этим составом,  могу  видеть  только я!
- Но  и я  теперь…
- Да,  но  ты не  знаешь,  как  получить  раствор  для  крап¬ления.
- Дядя Саша,  ты мне  покажешь,  как  он  приготовляется?
Лукавая улыбка  вновь  мелькнула  на  губах  инвалида.
- Вообще-то  об  этом  не  рассказывают  и  не  показывают...
- Но,  дядя  Саша,  я  буду  молчать,  как  могила!
- Ну, хорошо.  Посмотрю на  твое  поведение,  может  быть,  и расскажу.  Но  мне,  честно  говоря,  жаль  выдавать  свою тайну.
Альберт  как  будто  равнодушно  пожал  плечами  и  вздох¬нул.
- Ну,  раз жаль - уноси  ее  с  собой  в  могилу.
Дядя  Саша  рассмеялся.
- Нравишься  ты мне, Альберт!  Да  и  прав  ты  насчет  мо¬гилы.  Наверно,  умру я  скоро.
Он  на  секунду  задумался  и  тяжко  вздохнул.
-Покажу я  тебе,  Альберт!  Все  покажу!  Я  знаю,  ты на¬стоящий мужик!  И ты не  должен  знать себе  равных ни  в  чем! Даже  в  карточной  игре.
Альберту было лестно слушать это.
-   А  вчера  ты хотел,  чтобы я  стал журналистом.
Дядя Саша малость  смутился.
-   Вчера,  видишь ли,  я немного  опьянел и  наговорил  тебе всякого...  Но я не  врал!  И,  признаюсь,  я хочу,  чтобы  описали мою увлекательную и  в  то же  время ужасную жизнь.  Если  ты  бы научился хорошо  владеть  пером....      

- Но  только  научись  так,  чтобы ты стал литературным...,  - он страстно  вздохнул,  не  умея  подобрать  слова,  - лите¬ратурным шулером! Чтобы  твоя  книга  была  интересна! Чтобы,  начав  читать  ее,  люди  не  бросали  на  полку,  пока  не дочитают  до  конца.  И  только  тогда!  -  он  поднял  вверх указательный  палец,  -  ты можешь  описать  мою жизнь.  Но  если  ты будешь  заурядным писакой,  не  смей  описывать  мою жизнь!  Слышишь, Альберт?!
Альберт повеселел.
-   Дядя  Саша,  по-моему,  ты  еще  не  протрезвел. Инвалид  вдруг  смутился  и умерил  свой  пыл.
-   Ты  прав!  Я  иногда  пьянею  без  вина,  когда  вхожу  в  азарт. Особенно  в  молодости  я  испытывал  великую  страсть,  когда  играл  в карты.
-   Ты,  наверно,  никогда  не  проигрывал?
Дядя Саша отпил  три  глотка чефиру,  пожал  плечами.
-   Всякое  бывало.  Но  проигрывал мало,  совсем мало.
-   А  сейчас  не  играешь?
-   Завязал,  Альберт!  Завязал  после  того  случая,  когда круто проигрался.  Проигрался как...
Он  замолк  и  крепко  сжал кулаки.
Альберт пожалел его, стал утешать.  Дядя  Саша  взглянул на  него  сурово,  но  тут  же  смягчил  взгляд,  и  снова  от¬пил  три глотка  из  кружки.
-   Может  быть,  сыграем?  -  предложил  он.
-   Согласен!
Они  расчистили  стол  от  банок  и  корок  засохшего хлеба  и  стали играть. Альберт  заметил,  что  с  первых же  минут дядя  Саша буквально заразился игрой, лицо горело  розо¬выми  красками;  пальцы уверенно  и  ловко  перебирали карты, Альберт  понял - он Мастер!
-   Куда  ты прячешь  карту?  - усмехнулся дядя  Саша.
-   Разве  заметно? 
-   Так  как  играешь  ты,  играют  только  доморощенные  шулеры!  Брось карту  на  стол!  И  не  дай  тебе  Бог  играть  таким  способом…
-   Нельзя что ли?
- Можно,  если  ты добровольно  очистишь  свои  карманы. Дядя Саша  взял другую колоду,  стасовал  ее.
-   Помнишь,  как  она краплена?
-   Помню.
-   Нет,  ты не  можешь  помнить.  Это  сразу не  запомнится.
-   Серьезно  помню!  -  настаивал Альберт.  - У меня  отлич¬ная память!
-   Проверим.
Игра  началась.  Альберт  внимательно  смотрел  на карты дяди  Саши.
- Да  не  зыркай  ты  зеньками!  -  рассердился дядя  Саша.  -  Твой соперник  сразу поймет,  что  карты крапленые.  Смотри  осторожно,  в тот  момент,  когда он  вынимает  свою карту.
Дядя Саша  в  азарте  игры постоянно  кричал  на него,  но  Альберт не  обижался,  понимая,  что  в  самом деле  играет  отвратительно.  И он, сам страстный картежник,  в  душе  радовался,  что  познает  новые навыки шулерства. Они ув¬леклись  и  проиграли целых четыре  часа.
- Ну хватит!  -  сказал дядя  Саша,— Что-то  пожевать  захо¬телось,
- Может,  еще  партейку?
- Нет! Сейчас  пойдем  в  магазин,  купим  что-нибудь  по¬жевать, да и махорки  надо,  умираю  без  курева!  Вернемся,  потом  поиграем.
- Здорово  ты,  дядя  Саша,  режешься  в  карты!
- Ну,  я же профессионал.  Ты не отчаивайся, я тебя научу.
- Долго  придется учиться.
- Тебе недолго.  Ты для  своего  возраста  играешь  добро. Наверно, ты меня  не  обманул,  у  тебя действительно  па¬мять отменная!
Альберт  почесал  затылок,  улыбнулся,  но  вдруг  призаду¬мался.
- Дядя  Саша,  в  самом  начале  игры  ты  показывал  мне  крапление на  ребрах карт.  Зачем  это  нужно?  Ведь  карты  все  развернуты.
Инвалид усмехнулся,  взял  колоду  в  руки  и  показал.
- Я тебе говорил, что ты доморощенный  игрок, профессио¬налы обычно играют  свернутыми,  -  он  зажал несколько карт  меж пальцев.
- Вот так. В этом случае рубашку карты не видно, но пре¬красно просматриваются ребра. Но если ставка на кону слишком велика, а у тебя, я убедился, необыкновенная  па¬мять, то ты можешь играть свернутыми  картами  по  па¬мяти. Он  вдруг  призадумался  и  посмотрел  на  Альберта  оценивающе.
-   А что,  это  идея!  Ты  бы мог  с  блеском  играть, Аль¬берт. Неужели  ты бы смог  запомнить  расположение 
Чайка обиделся;  взял колоду,  стасовал  ее  и  просмотрел  все карты по  порядку,  усердно  напрягая  память  и  вооб¬ражение.
-   Сейчас  увидишь  - хвастаюсь  или  нет.
Он крепко  завязал себе  глаза полотенцем и  стал выклады¬вать на стол по  одной карте  из  колоды,  безошибочно  на¬зывая каждую.
-  Валет  бубновый, семерка червовая;  король трефовый,  дама  пиковая…
Когда  он  разложил почти половину колоды,  инвалид  ос¬тановил  его  и сдернул  с  его  глаз  полотенце.  Альберт  увидел  его  пораженные глаза.
-   Ты…  ты  гениален!  Да  ты  знаешь,  что  ты  родился  шулером!  Да ты не  знаешь  цены  своим мозгам!  Говори  быстро, кто твой отец?
Альберт  пожал  плечами.
-   Откуда мне  знать.  Я же  детдомовский.
Инвалид хотел  было  поднять  его  на  руки,  чтобы  встрях¬нуть хорошенько,  окрыленный  каким-то  радостным  вос¬поминанием,  но у него не хватило  сил.
-   А я  знаю!  Я  точно  знаю,  кто  твой  отец!
-   Как - знаешь?  -  Альберта  пронзило  волнение.
-   Знаю!  -  торжествовал дядя Саша.  -  Твой  отец  одарен¬ный картежник!
-   Не  может  быть!
-   Может,  Альберт! Да,  да!  Когда я проигрался,  он  точно  так же  разложил  передо  мной  всю колоду на память,  по¬казывая  свои  способности!  Разложил  с  закрытыми гла¬зами! И после  этого случая, потерпев унизительное пора¬жение, я зарекся играть с кем-либо в  карты.
Альберт  задрожал  от  волнения.  Дрожь  пробирала  его  так  остро, что,  казалось,  он  только что  вынырнул из  хо¬лодной  проруби  и  не мог  отогреться.  Напоминание  об  отце,  которого  он  мечтал встретить,  крепко  потрясло  его.  Не  владея  собой,  он  опустился  на стул.
Дядя  Саша,  захваченный  страстью  воспоминаний,  вдруг  заметил, что Альберт  находится  в  невероятном  смятении  и  весь  дрожит.
- Что ты! Что ты! Альберт, я сказал, не подумавши...
Он стал успокаивать его,  говорил утешительные слова, го¬ворил, что ошибся, вспомнив  в  азарте  последнюю игру с  шулером.
- Да  нет!  Этого  не  может  быть,  Альберт!  Тот  человек  совсем  не похож на  тебя.
Но,  вспомнив  лицо  шулера,  инвалид  нашел  в  нем  сход¬ство  с Альбертом.
«Неужели  это  его  сын?!  Глаза! Та же  дерзость!  Нет,  нет!  Я ошибаюсь!»
- Ты  говоришь  правду,  дядя  Саша?
- Ну,  конечно, Альберт! Ты совсем не похож на него! Да и стар тот человек,  чтобы быть  твоим  отцом.  Ему сейчас  лет  пятьдесят,  не меньше.  Ты уж прости меня,  Альберт, что я опять наговорил тебе ерунды. Со мной это бывает.
Альберт, уже успокоившийся, грустно вздохнул.
- Я уже забыл все, что ты мне сказал.
- Вот  и хорошо!
Инвалид  забавно усмехнулся. — Ах, черт меня побери! Вечно я наговорю глупостей!
- Это  потому,  что  я - человек  страстный.  А  речь  страст¬ных людей  всегда  выглядит  убедительной.  Но  это  все  мои  выдумки!
- Не  волнуйся,  дядя  Саша.  Я  так  и  понял,  что  ты  все  выдумал. Инвалид  потрепал  его  волосы своей  бледной  рукой.
- Пойдем  в  магазин  за продуктами?  Деньги  теперь у нас  есть. Сегодня  сварим славный борщ! Ох, умираю без ма¬хорки!
Дядя Саша спешно стал надевать свои поношенные ботинки.
- Меня уже, наверно, разыскивают. Как заберут в мили¬цию!..
- Печально было бы с тобой расстаться, Альберт. Но я ду¬маю, все обойдётся.
               
                ГЛАВА 16

На покупку продуктов в магазине дядя Саша с Альбертом потратили десять рублей. Накупили борща две  банки, кол¬басы любительской, килограмм балтийской селедки, сахара,  хлеба,  лука,  моркови… Главное - дядя Саша не забыл ку¬пить  себе три пачки махорки. И только он вышел из мага¬зина, сразу скрутил "козью ножку"  и  с  наслаждением  за¬тянулся.
- Теперь можно жить, - радовался  он.
Еще  в  магазине  Альберт  говорил дядя  Саше,  что желает  сходить на  телеграф,  напомнил  ему и  сейчас:
- Пойдем, дядя Саша, я быстро позвоню.
- Ты хочешь  позвонить  своей  любимой  девчонке?       
Альберт застенчиво опустил  глаза.      
Здание телеграфа было рядом. Альберт  наменял на рубль пятнадцатикопеечных монет и, подойдя к свободному телефону,  набрал номер квартирного  телефона Муровых.  Автомат  проглотил монету,  и 
«Повезло!  -  подумал  он.  – Хорошо, что к телефону подо¬шла она сама».
-  Танечка!  - Альберт  испытал приятное  волнение.
-  Кто  это?  Плохо  слышно...
-  Это тот  человек,  который  бросал к  твоим  ногам  розы.  Помнишь? 
Это  было  месяц  назад.  Альберт  прогуливался  с  Татьяной  по рынку,  и  она рассказывала  ему,  как  один мужествен¬ный рыцарь бросил к ногам своей невесты огромный  букет цветов. И Альберт, желая доказать свою искреннюю любовь, купил у торговца цветами целую корзину роз и тут  же,  на  рынке,  высыпал  розы к ногам  Татьяны.  Татьяна  растеря¬лась  и  сгорала  от  стыда  и  счастья. А  все  торговцы на  рынке  были  в  восторге;  их поразила щедрость юного не¬знакомца.
- Браво! - кто-то крикнул  тогда,  и  бурные  аплодисменты заглушили  базарный  шум.
Татьяна,  в  растерянности,  хотела  бежать,  но  вдруг  при¬шла  в себя  и  радостно  засмеялась. Как же  она могла  не  помнить  этот,  потрясший  ее  поступок!
-  Альберт!  -  вскричала  она.
-  Тише,  Таня!  Твои  родители  могут  услышать.
-  Дома  никого  нет,  Алька!  Папка  на работе,  а  мама ушла  к знакомой.
-  Значит,  ты одна?
-  Совершенно!
-  Тем лучше.  Я  боялся,  что  они  по  разговору могут  по¬нять,  что ты  говоришь  со  мной.  Ну, как  ты  поживаешь, Танечка?
-  Скучаю.
-  Без  меня?
В  трубке  послышался легкий  вздох;  Альберт  чувствовал,  что она улыбается.
-  Алька,  ты неотразим!  Лучше  скажи, откуда звонишь?
-  Скажу,  но  об  этом  никто  не  должен  знать,  кроме  тебя!
-  Клянусь,  никому  не  скажу!
-  Я  в  Ленинграде.
-  В  Ленинграде? А что ты там делаешь?
-  Ничего. Гуляю по проспектам. Ты, наверно, слышала,   что я сбежал из  детдома
-  Слышала...  Я  каждый  день  переживаю,  чтобы  с  тобой  не случилось  беды.
Альберт усмехнулся.
-  Что  со  мной  может  случиться?  Я живу  здесь у  знако¬мого  дядьки.
-  Не  обманывай!  У  тебя  в  Ленинграде  нет  знакомых.
-  Теперь  есть.  Я  встретил хорошего  дядьку.
Татьяна ми¬нуту  помолчала  и  вдруг  тяжко  вздохнула.
- Ах,  Алька!  Ты  бы  знал,  как  твоя мама  встревожена. Она ищет тебя по всему городу. К нам  приходила  не  раз,  думает,  что  тебя могли убить...
-  Убить?  Ха-ха!  Еще  не  родился  тот  человек,  который  смог  бы отправить  меня  на  тот  свет. 
-   Не  хвастайся,  Алька!  Дело  серьезное. Возвращайся скорее домой.
-   Зачем?  Мне  здесь  неплохо.
Татьяна опять  вздохнула,  зная,  что  его  не  уговорить.
-   Пожалей хоть  Светлану Андреевну!
Альберт  замолчал. Он  понимал, как тяжело сейчас Свет¬лане Андреевне  - ведь  она любит  его,  как  родного  сына.
-   Таня,  - шутливые  интонации  исчезли  в его  голосе,  - Маме можешь  сказать,  что  я  в  Ленинграде. Попробуй ее успокоить, скажи, что скоро вернусь.
-   Моей маме?
-  Да  нет  же!  Моей.  И  больше  никому  не  рассказывай,  что говорила  со  мной.
-   Хорошо,  я успокою  ее.  Но долго  ли  ты  будешь
-   Конечно. Через  месяц  вернусь.
-   Кстати,  -  вспомнила Татьяна.  - Через  неделю мы  с  ма¬мой поедем  в  Ленинград,  в  гости  к  нашей  тетке.  Она живет  на Васильевском  острове.
-   Чудесно!  -  обрадовался  Альберт.  -  Значит,  мы  с  то¬бой  здесь встретимся.

В  это  время  запищал  зуммер  автомата,  предупреждаю¬щий  о  конце разговора.
Альберт  посмотрел  на монетную прорезь  -  она  была  пуста.
- Танечка,  у меня кончились  пятнашки.  Сейчас  разговор прервется.  Через  неделю я  встречу тебя на  вокзале.  На поезде поедете?
-   Да,  билеты куплены на двадцать  третье  сентября...
Телефон  отключился. Альберт с раздражением повесил трубку. Дядя Саша ожидал его, сидя на  стуле.    В  руках держал  сумку  с продуктами.
-   Переговорил?  -  спросил  он.
Альберт  кивнул и неудовлетворенно вздохнул.
-   Любимая девушка изменила?
Альберт  смутился  и  чуть  порозовел.
-  Разве я похож на рогоносца?
Дядя  Саша смеялся,  пока  они  не  обогнули угол  теле¬графа,  представляя себе любовь двух юнцов, в которой ни¬как неуместно слово «рогоносец». Альберт  не упрекал его, дал насмеяться вволю.
-   Утешился?  -  спросил  он,  когда  дядя  Саша,  лишь  из¬редка вздрагивал от  вновь  пробиравшего  его  смеха. - Да¬вай  сумку,  я сам понесу.
-   Ты  знаешь, Альберт, я бы подумал, что тебе двадцать лет. Но,  конечно, не по внешности судя,  а судя по твоей недетской башке.
-   Овчарка тоже говорила, что у меня мышление не детское.
-   Какая  Овчарка?
-   Да  есть одна женщина  с  собачьим чутьем.
Когда пришли домой, дядя Саша стал готовить борщ, а Аль¬берт набросился на колбасу, пожирал  ее словно изголодав¬шийся волчонок. Вскоре застоялый в кухне запах махорки смешался  с приятными запахами борща. Дядя Саша умел  готовить борщ. Особенно крепко  пахло чесноком  и укро¬пом.  Альберт даже пожалел, что преждевременно наелся колбасы с хлебом.
-  Я  вижу,  ты уже  вдоволь нажрался,  - сказал дядя  Саша. - Но  борщ  ты  все-равно  будешь  есть!
-  Если  только чуть-чуть, колбаса вкусная! Нам  в детдоме вообще не дают колбасы.  Каждый  день - каша,  макароны,  и  котлеты безвкусные,  словно  из  черного хлеба  сделаны.
-   Зато,  наверно,  у вас  повара  пухленькие?
-   Это  правда!  Каждый день  что-то  с  кухни уносят  до¬мой.
 Борщ  был  горячим  и  вкусным,  но  Альберт  ел  не¬охотно. 
Хлебнув  несколько  ложек  борща,  он  сказал:
-   Не лезет! Сыт  я.
-   Дядя  Саша  недовольно  покачал  головой.
-   Что ж,  вылей  в  миску котенку. Пусть  он  жует. Он у меня  неразборчив.
Вылив  суп  котенку, Альберт ушел в комнату и увлекся  картами. Стал  вспоминать  шулерские  приемы  которые  показывал  ему инвалид.  Запомнил три  крапленых карты,  вложил  их  в  колоду; раздвинув  колоду,  узнал  эти  карты.  «Получается!  -  подумал  он довольно.  -  Если  он  еще  по¬кажет  мне  неизвестные  никому крапления, будет  вовсе  прекрасно!». 
Пообедав,  дядя  Саша  тоже  прошел  в  комнату,  подсел к Альберту.
-   Еще  хочешь  сыграть?
-   Да! Я не  слезу с твоей шеи, пока ты не покажешь мне все тонкости  игры.                               
-   Ой!  - усмехнулся  инвалид.  - Я  уважаю  твое  смелое стремление.  Но,  чтобы  овладеть  тонкостями, 
Дядя  Саша ловко  стал  скручивать  "козью ножку".
-   Да,  Альберт,  ты человек необычный!  Есть  в  тебе что-то… Мне  кажется,  ты не  похож на  всех  этих  серых лю¬дишек,  которые  родились  по  ошибке, природы.  Когда  станешь взрослее,  я  знаю,  ты не  сможешь жить,  как жи¬вут  все  нормальные люди, ты потребуешь от жизни Ко¬рону!
Инвалид утомленно  вздохнул  и  откинулся  на  спинку  стула.
 - Одно  меня  беспокоит; ты со своим складом харак-тера можешь  стать  излишне  грубым. Будь благородным!  Главное  -  будь жалостлив к людям. Этот несчастный мир источила грубость. Он  остро  нужда-ется  в жалости!
Альберт  неуверенно  пожал  плечами.
-   Хорошо,  я  стану  благородным.
Инвалид улыбнулся.
-   Молодчина!
Низко склонив голову, он сжал ее руками. Минуту он сидел неподвижно, потом тяжело вздохнул, и поднял глаза на Альберта.
-  Знаешь, как должен быть устроен мир?
-  Интересно…
- Человеку надлежит рождаться мудрым стариком, а уми¬рать глупым младенцем.
-  Странно ты говоришь.
- Ничего странного. Быть может, в другом измерении, именно такая жизнь.
Альберта удивила философия речи инвалида. Еще вчера, будучи в хмельном состоянии, он выражался, как отпетый уголовник. Он вспомнил его необычное выражение «Пять¬сот километров – кругом одна тайга!». А сегодня  его трез¬вая речь была поразительно другой. «Измотала  его  жизнь!»  -  подумал  Альберт  с жалостью.
Заметив, что Альберт задумался, дядя Саша предложил:
-  Ну что,  сыграем?
-  Я  готов!  - Альберт  стал  тасовать  колоду.
-  Нет,  не  этой  колодой,  -  сказал  инвалид.  - Будем  иг¬рать  той,  которая краплена  «моросью».  Так  ты легче  запомнишь каждую карту и  ловко  сможешь  водить  соперника  за  нос.  «Морось»  - беспроигрышный  вариант!
Альберт усердно  напрягал  свой  мозг,  чтобы запомнить  все,  о  чем  рассказывает  дядя  Саша.  А  дядя  Саша дове¬рительно  рассказывал  и  показывал  ему хитроумные  приемы карточного мастерства.
Увлекшись картами,  они  не  замечали  бегущего  времени,  играли уже  несколько часов.  В  глазах Альберта,  было  за¬метно,  стала  появляться та же  страсть, которой  были  ис¬полнены  глаза  инвалида. Иногда Альберт бросал карты, расстроенный вскакивал из-за стола. Не имея опыта, он был не в состоянии обыграть такого талантливого картежника, как дядя Саша.
-  Не  получается у меня! – говорил он.
-  Вот этого делать не надо!  - упрекнул дядя  Саша. - Нико¬гда не  бросай  карты на  половине  игры. 
-  Но  с  тобой  играть  неинтересно  и  невозможно!  Ты  всегда выигрываешь!
-  Я не  выигрываю, я обучаю те6я.  Если  в  тебе  есть дер¬зость,  ты должен  дерзать!  Или, может  быть, ты хочешь, чтобы я проигрывал  тебе? Быстренько,  бери  карты и  про¬должим игру.
Альберт  подчинился,  карты взял  неохотно.
-  Дядя Саша,  ты разрешишь мне  пожить у тебя некоторое время?
-  Живи,  сколько хочешь!  - сказал  инвалид. - Мне  с  тобой  не скучно.  Только  вот харч у меня  неважный.  Сегодня  поели,  а  назавтра уже  денег  нет.
-  Деньги я найду, - заверил Альберт.
-  Опять у полковника?

-  Я одолжу у друзей.  В  соседнем дворе  у меня появились друзья – хорошие ребята!  Думаю,  рублей  двадцать дадут.

Альберт  замешался,  не  зная,  что  ответить.
-  Я  знаю,  как  ты  будешь  занимать  у них,  -  сказал  инва¬лид.  - Будешь  играть  с  ними  в  карты? Я  вчера  видел,  что  ты играл на деньги.
-  Ну  и  что?  Может,  у  них  родители  богатые.
-  Не  смей  больше  играть  с  ними!  -  предупредил  инва¬лид. - Деньги у них не  свои.  Да  и  не  пристало  ловкому шулеру играть  с мелюзгой...
Перебирая колоду,  он  подмигнул Альберту.
«Значит,  он считает меня способным» -  радостно  подумал Альберт.
-  А  где же  мы  возьмем деньги  на  питание?
Инвалид  пожал  плечами,  раскурил  погасшую  самокрутку.
-  Проживем как-нибудь,  -  сказал  он  бодро.
               
                ГЛАВА  17
               
Созвонившись  с  секретарем  обкома,  Муров  выехал  к  нему.Встретились на  обкомовской  вилле,  находившейся  в  кра¬сивых заповедных местах на  берегу  большого  озера. Муров  не  раз приезжал  сюда,  охотился  вместе  с  секретарем  обкома  на уток, и 
"Волга"  остановилась  у  высокого   забора  из ме-таллической  сетки,  которым  была  обнесена  террито-рия  виллы. Из  сторожевой  будки  вышел молодой охран¬ник.  Узнал сидящего  в «Волге»  Мурова, поздоровался,  открыл железные  ворота.  «Волга» подъехала к вилле,  во¬круг  которой  были  посажены клумбы  с цветами. По  бо¬кам,  аккуратно  выложенных  белых дорожек, тянулись  ровные  ягодные  кусты. 
Залаяла овчарка. Остановившись у фасада, Муров посмотрел  в сторону озера - там,  на  голубой глади  воды,  покачива¬лась обкомовская яхта,  рядом  копошились  двое  мужчин.
Навстречу Мурову вышел  сам  секретарь  обкома. Он был низкого роста, полный, одетый в спортивный костюм.
Лицо  и живот его были  одинаково  тучны.
-  Пройдем наверх,  Аркадий,  -  сказал он,  здороваясь  за  руку.
Пожав ему руку, Муров последовал за ним.
-  Я ненадолго.  Супруга будет расстраиваться…
Секретарь  обкома  вежливо  взял  его  за локоть,  благо¬душно улыбнулся.
-  Позвонишь  от  меня,  скажешь,  что  задержишься.
В  большой  светлой  комнате,  куда  они  вошли,  стоял  стол – на  нем  вино  и фрукты. Приятно  пахло  сиренью  с улицы, через  широкое  окно. В клетках,  вынесенных на    огромную  лоджию, трещали канарейки.
-  Отведай моего  скромного угощения,  -  секретарь  обкома налил вина себе  и  гостю.
Они присели за стол, выпили.
-  Станислав, ты в курсе, что ко мне заходил Вячеслав Ва¬сильевич?
-  Он мне сообщил об этом.
Секретарь  обкома  был  в  приподнятом  настроении.
-  Какие между нами могут быть секреты, Аркадий?
-  Он слишком много знает.
-  Секретарь обкома выразил легкое недоумение.
-  Ах, Вячеслав Васильевич! Ах хитрец! – секретарь обкома понял что Вячеслав Васильевич прижал Мурова. - Видишь ли, Аркадий, он действительно хорошо осведомлен… Не случайно же именно тебя рекомендовали на пост секретаря обкома. Мне осталось недолго быть на этом посту. Пенсия, понимаешь, ли…
- Не хочешь ли ты сказать, что протекцию оказывал…   
Секретарь обкома вдруг встал, подошел к окну и закрыл его.
- Да, - значительно вздохнул он. - Чего только не случается в этом мире. Видимо, в министерстве тоже любят дорогие по¬дарки.
Аркадий Николаевич замялся; ему не хотелось верить в это.
- Я ничего не понимаю, Станислав. Что… мафия…
- Мафия на Сицилии, - усмехнулся секретарь обкома,  огля¬девшись кругом. - Здесь ее нет.
- Если я откажусь от поста? – вдруг сказал Муров. 
Секретарь обкома налил себе немного вина.
- Ты же умный человек, Аркадий… Ты должен продвигаться вверх…
Он выпил вино, чмокнул губами.
Аркадий Николаевич задумался. Потеряно сказал:
- А если, все-таки, откажусь от поста?
Секретарь обкома улыбнулся, дружески положил руку на плечо Мурова.
- Прошлое ворошить не стоит, Аркадий. Зачем лишаться того, что уже имеешь…
Муров стиснул зубы от безысходности. Вспомнив о своих грехах,  он чуть побледнел.
- Это же теневая экономика! – выдохнул он подавленно.
Секретарь обкома выразил искреннее недоумение.
- Подпольный бизнес успешно плодоносил прямо у тебя под носом. Может, ты не  знал об этом? Вячеслав Васильевич – он же теневой предприниматель по прозвищу Коммерсант, реализовывал свою продукцию через твой городской торг по вполне «легальным» документам каких-нибудь там узбекских или казахских производителей. Об этом ты тоже не знал?
Муров в отчаянии замотал головой.
- Впрочем, может, и не знал.
Муров тихо и взволнованно вздохнул.
- Не знаю, что и ответить. Все это для меня неожиданность.
- Допускаю, ты ничего не знал о Коммерсанте, но о Вячеславе Васильевиче ты кое-что знал?
- Немного, - согласился Муров. – Опять же, знал от тебя. Конечно, я не мог предположить, что у этого Коммерсанта такой размах.
Секретарь обкома вынул сигарету из пачки лежащего на столе «Мальборо», закурил.
- Накладные, счета, разумеется, были подложными, - секретарь обкома помолчал. – Экономика у нас ни в манду, ни в Красную Армию. Потому и дефицит товаров, потому и плодятся теневики. Какой-то говняный электрический чайник невозможно купить. Дефицит, понимаете ли…
Секретарь обкома чуть покраснел, опустил голову, и продолжал:
- Пробовал я в свое время раздавить этого Коммерсанта, но… вскоре он вернул мне пропавшего сына. Может, это не его рук была работа. Не знаю… Но доблестная наша милиция так и не нашла похитителей.
Муров встревожился, вспомнил о своей дочери.
- Страшный человек! Видимо, в министерстве кто-то опекает его, раз он чувствует себя вольготно.

                ГЛАВА  18

Всю неделю Альберт Чайка  прожил у дяди Саши. Как  и  задумал раньше, он выкрал  бумажник у шашлычника,  в  котором оказалась  приличная  сумма - двести шестьдесят  рублей.  Дядя  Саша на радостях купил у знакомой торговки  три банки  спирта и безбожно пил два дня подряд.
Пьяный, просиживал до полуночи, делился с Альбертом секретами карточного мастерства. Альберту только того и надо было. Хотелось поскорее овладеть искусством карточной игры. Он не пил, лишь с вниманием следил за огрубевшей речью инвалида, который щедро раскрывал ему тайны карточного мошенничества. А когда дядя Саша засыпал  сидя, Альберт укладывал его в постель и, оставшись один, принимался  изучать крапленые колоды,      усердно   напрягая  память и запоминая секреты крапления                «моросью», и Альберт научился готовить раствор «морось»,   крапить этом составом.
Было двадцать третье сентября,  день приезда Татьяны.      
Альберт собирался идти на вокзал, чтобы встретить ее с  поезда.    Оделся,  обулся  прошел к двери.      
- Будь  осторожен,  -  сказал дядя Саша.  - Вокзал все-таки.  Там  «фараонов»  полно. А тебя, надо полагать,  уже  давно ищут.
- Я подойду к  вокзалу  в ту минуту, когда придет поезд.
- Все-равно,  будь  осторожен!  Беглецов  обычно  Ладно,  -  вздохнул Альберт.  - Если  со  мной  что-то случится,  я из  детдома напишу тебе.
- Фамилию мою и  адрес  запомнил?
Альберт  невесело усмехнулся.  Расставаться  с 
- Разве  я не  убедил  тебя,  что  моя  память феноменальна? Инвалид  крепко  пожал  ему руку.
- Ступай, остряк!
Альберт  сел на трамвай и поехал именно на тот вокзал, куда должен  был  прибыть  поезд. Подошел к ларьку,  купил мороженого,  остановился под огромными часами, следя  за медленно перемещающимися  стрелками. На вокзале суетились толпы людей. Привокзальные киоски  блестели  красочными  витринами. Особенно  много  людей  было у павильона,  в  котором  продавали  «пепси-колу».
На перроне  начиналась  посадка  в  поезд.  Пассажиры спешили  с  чемоданами,  баулами,  расталкивая друг  друга, лезли в вагоны.  Рассерженные  проводницы отчаянно  размахивали  руками  и что-то кричали  им.  Наконец,  когда  основная масса  пассажиров  вошла в  вагоны,  на  перроне  вновь установилось  спокойствие  - он  опустел.
Вскоре  Альберт услышал  объявление  диспетчера,  что  на первый путь  прибывает  скорый  поезд.  «Это  мой!».  В предвкушении встречи  с  Татьяной  он  подошел  ближе  к перрону,  встал  на углу рядом с камерами хранения,  так,  чтобы  его  не  могли  заметить  дежурившие  на вокзале  милиционеры.  Только  он  подумал  о  собственной безопасности,  как  сзади,  из-за  камер хранения,  вышел, милиционер. Альберт  от  неожиданности  встревожился.  Милиционер  заметил  его тревогу,  всмотрелся  в  лицо,  однако,  не  выразив 
Проскрипев тормозами, поезд остановился на первом пути.  Из вагонов выходили пассажиры.
Бесконечный поток тянулся к вокзалу и затем расходился в разные стороны - кто на такси, кто на  трамваи...
Альберт  жадно  всматривался  в  людской  поток. Татьяны и Натальи  Павловны  все  не  было.   Альберт    с досадой подумал,   что  сегодня Татьяна  не  приедет.
Он  отошел  от  камеры хранения,  направился  навстречу последним пассажирам,  в хвостовую часть  поезда.  И  вдруг  совсем  близко увидел Наталью Павловну,  а  рядом  с  ней  Татьяну,  которая усердно кого-то  высматривала  впереди  себя. Он понял, она ищет его!
Альберт  быстро пошел обратно  и  вновь  спрятался  за углом камеры хранения.
Когда Татьяна  почти  поравнялась  с  ним,  он  замахал  руками, желая обратить  ее  внимание  на  себя.  Татьяна увидела  его,  и радостная улыбка  вспыхнула на  ее лице.  Она  знала, Альберт подзывает ее, потому что не хочет встречаться  с  Натальей  Павловной.
- Мамочка,  я хочу купить мороженого! - запросилась  Татьяна.
 - Не  сейчас,  Танечка. Нам нужно  торопиться на  такси, занять очередь.
- Мамочка,  ларек    рядом,  вон  за камерой хранения.  Я быстренько куплю и  приду на  стоянку такси.
- Ну, хорошо. Не  задерживайся.  Знаешь, где стоянка?
- Конечно,  знаю. Не в  первый  раз  приезжаем  сюда.
Наталья Павловна  пошла  занимать  очередь, а Татьяна направилась  к  камере  хранения,  где  ожидал  Альберт. Альберт  был чрезвычайно  счастлив  видеть ее.
- Привет!  Я уж подумал,  что  ты не  приедешь.
- Альберт, если б ты знал, как я переживала за тебя.  Впечатление  было такое,  будто  они  встретились  через  сто лет.
- Переживала?  - он улыбнулся.
Татьяна чуть  смутилась. 
- Но  ты не  подумай,  что  я  все  дни  только  о  тебе  и  думала.  Я переживала  потому,  что  ты  бродил  один  по  незнакомому  городу.
- Вовсе  не  бродил.  Я жил у своего доброго  приятеля.
- Когда  ты успел  познакомиться  с  этим  приятелем?
- На  второй  день,  как  приехал  сюда.
- А  в  первую ночь,  где  ты ночевал?  На  вокзале?
Альберт  отвел  глаза  в  сторону.
- Нашел  теплое  местечко.
- Врешь  ты  все, Алька!  Говори  правду!
- Ну,  переночевал в парке. Сейчас ночи теплые, располагался на скамейках.
- Ужас! - возмутилась она. - Разве тебе нравится бродячая жизнь?
- Если честно - да!
Татьяна искренне удивилась.
- Что  же  хорошего  в  бродячей  жизни?
- Свобода! Никто ни за что не упрекает, никто не следит за тобой. Да и новые  знакомства, новые лица. Знаешь, как все удивительно и интересно!
Татьяну  поразило  это.
- Вот  что,  -  сказала она. - Сейчас ты поедешь с нами на Васильевский  остров!
- Зачем?
- В  гости к нашей тетке. Мама ожидает меня на стоянке такси. Пошли!
- Нет, я не могу.
- Значит, наша дружба была непрочной?
Альберт знал, что она настойчивая. И если она что-то задумала, она непременно  требовала от него исполнения. Он  всегда подчинялся ее воле, но сейчас он не  мог подчиниться, хотя прекрасно понимал, что она рассердится.
- Ты нарочно говоришь о непрочности дружбы. Войди в мое положение, Танечка!  Я же не могу показаться твоей маме. 
- А я не могу оставить тебя здесь! Я знаю, что ты уже у кого-то украл деньги.  Иначе, как бы ты питался?
- Меня кормит приятель.
- Альберт, не возражай мне! Или ты пойдешь со мной, или я буду считать,  что  наша  дружба  была  ошибкой.
Альберт что-то хотел  ответить,  но, в  это  время  к  ним  подошли два милиционера.  Одного  Альберт  узнал  сразу -  тот  самый,  который десять минут  назад  разглядывал  его  подозрительно.  Второй милиционер  вынул из  кармана фотокарточку и  сравнил лицо  Альберта с  изображением на фото.  Тихо  сказал:
- Это  он!
Альберт слышал. Появилось желание сорваться с места и бежать, но Татьяна!.. Как она расценит его
Милиционеры подошли  к  нему  с  обеих  сторон  и  взяли  под  руки.
Альберт  все  понял...  Кровь хлынула  ему  в  голову.
- Чайка  Альберт  Николаевич? - спросил  один. 
Альберт  не отвечал, с досадой взглянув  на  Татьяну.
- Да,  это  Альберт  Чайка,  -  растерянно  произнесла 
- В  отделении  разберемся,  -  сказал милиционер.
Татьяна  взволновано  возразила:

- Как  невиновен?  -  усмехнулся  милиционер.  - Его  разыскивают по  всей  области.
Они  хотели  увести  Альберта,  но  он  крепко  уперся.
- Не  надо,  парень,  не  серди  нас!  -  сказал  один 
- Дайте  мне  поговорить  с  дамой!  -  вскричал Альберт.  - Мы  еще не  закончили  разговор.  Поговорю,  потом  сам  пойду  за  вами.
- С дамой?  - усмехнулся милиционер  и  посмотрел  на  Татьяну.  - Потом  наговоришься  с  дамами,  когда  будешь доставлен  в  свой  детдом.
Альберт  расценил  насмешливый  тон  милиционера,  как унижение Татьяны. Он  разозлился  и    ударил
Возмутившийся милиционер хотел врезать Альберту по  шее, но кругом  были люди. Он сдержался.
- Иди,  щенок!  -  зло  сказал он. И оба милиционера  потащили его.
Татьяна,  чуть  не  плача,  шла  за  ними  и упрашивала милиционеров отпустить  его.  Но они были  непреклонны.
- Не  ходи  за мной,  Таня!                                                
Но  Татьяна  не  слушалась  Альберта  и  шла.
- Прошу тебя,  Танечка!  Со  мной  ничего  не  случится.  Сегодня вечером меня  отправят в  детдом,  потом мы  встретимся.  Танечка,  иди к маме!  Она  ждет
- Ну,  как я  тебя оставлю...   Я  скажу об  этом маме.                               
- Нет!  -  вскричал Альберт.  - Ей  ничего  не  говори!  Уходи! Татьяне  показалось,  что  последнее  слово  он  сказал  ей  очень грубо, но это ничуть не обеспокоило ее. Она все же остановилась.
- Только не говори своей маме!  -  еще  раз  вскрикнул Альберт. Остановившись,  Татьяна  заметила  на себе любопытные  взгляды стоявших поблизости людей.  Это  ее  смутило,  и  она,  растерянно опустив  обиженное  лицо,  пошла к  стоянке  такси,  чувствуя  в  себе мучительную неловкость от десятков любопытных глаз, взирающих на нее.
Когда Альберта  затащили  в  отделение,  милиционер,  которого  он пнул по ноге,  все же ударил Альберта по шее. Альберт  не  смог ему ответить, его  впихнули  в  комнату дежурного.
За  телефонным пультом  сидел офицер  в  форме  лейтенанта.  Он выглядел  совсем юнцом,  с  белым молочным лицом.  Даже  незаметно было  под  носом редкого пушка.
Не  вставая  из-за  пульта,  офицер  внимательно  осмотрел Альберта.
- Похож!  -  сказал приведший  Альберта милиционер,  садясь  на стул и  задирая  на  ноге  штанину.  Потрогал колено  и  с  болью усмехнулся:
- Синяк!
- Это он  тебя  пнул? - спросил лейтенант.
- Кто ж еще!  Ретивый  попался,  пацан!
Лейтенант  покосился  на Альберта,  стоящего  посреди  комнаты.

- Он  был не  очень  вежлив,  -  сквозь  зубы сказал
Милиционер  вытаращил удивленные глаза, опустил вниз  штанину.

- Успокойся!  -  предупредил  его  лейтенант.
Альберт усмехнулся  в  лицо  милиционеру.   Тот   не встал  с  места,  не  посмел  ослушаться   лейтенанта.
Второй милиционер,  сидевший  тут  же,  на  стуле, спросил:
-Что за девка была на вокзале?
- Какая  она  тебе  девка!  - проворчал Альберт.  - Девки  на  базаре!
- Ишь ты!  - усмехнулся милиционер.  - Защищает  свою красавицу.
Лейтенант  снял  телефонную  трубку  и  стал  набирать  номер.
- Сдадим  его  в  спецприемник,- кивнул он на Альберта.   

                ГЛАВА   19

«Волга»  выехала  на  окраину  города.  Вдали  рос негустой  сосновый  бор,  а  рядом  протекала чистая узкая  речка. «Волга»  миновала деревянный мостик через речку,  остановилась у длинного кирпичного  строения,  на котором  не  было  ни  привычных партийных лозунгов,  ни  даже  обычной  доски  с  указанием  данного учреждения. Здесь  также  не  было  ни цветочных клумб,  ни  высоких заборов.  Стояло лишь длинное  одноэтажное  здание,  поросшее  вокруг  бурьяном. Когда-то это здание  принадлежало  объединению «Сельхозтехника», но теперь было заброшенным и забытым. 
Выйдя из  машины,  Коммерсант прошел к входной двери  в  здание.  Щелкнул электрозамок,  и  дверь  перед  ним  раскрылась.  Молодой охранник,  вежливо поприветствовал.
- Все  спокойно?  -  спросил Коммерсант.
- Порядок! - охранник сдержанно улыбнулся.
Коммерсант  спустился вниз  по  винтовой лестнице.  Здесь,  в  подвальных помещениях  были  цеха. Наперебой стучали  швейные  машины, крепко  пахло  пушниной.  Здесь располагалась подпольная фабрика по изготовлению изделий, из натурального меха: женские шубки, шапки и прочее.
Пройдя по узкому пустеющему коридору, Коммерсант открыл дверь кабинета. Его уже поджидал управляющий этой фабрикой, маленький толстый мужчина, с умными и хитрыми глазами.
Коммерсант заговорил с управляющим.
- Новых людей не брал?
- Нет. Эти хорошо работают. Да и какой дурак бросит эту работу, чтобы вновь отправиться бичевать на вокзалы. Эти бомжи согласны работать за кусок хлеба и миску щей, а я им еще денег даю.
Коммерсант присел в кресло.
- Какие новости?
Управляющий виновато опустил голову, тяжко вздохнул.
- Поставщики пушнины требуют надбавки.
- Сколько? – спросил Коммерсант.
- Пять процентов на каждую шкурку.
- Много ли они привезли в этот раз? Где накладные?
- Четыреста шестьдесят шкурок песца, - управляющий протянул накладные.
Коммерсант подумал минуту и сказал:
- Что ж, придется согласиться, работа у них рискованная.
Коммерсант взглянул на стоявший в углу холодильник.
- Выпить что-нибудь есть?
- Коньяк.
- Плесни грамм пятьдесят. В горле пересохло.
Управляющий принес бутылку и бокал, налил немного.
Коммерсант сделал глоток и поставил бокал на стол.
- Что  за  гадость?                                                
- «Аист».  Другого нет,  Вячеслав  Васильевич.
- Да,  -  вздохнул Коммерсант.  -  Не уважаешь ты меня.
Он  сунул  в  рот  сигарету,  щелкнул  зажигалкой.
- Отправил  готовую продукцию?
Управляющий  показал  ему накладные.
- Продукция ушла  на Украину.  Клиент  принял здесь, партию женских шубок на общую сумму двести восемьдесят тысяч рублей. Сказал, чтобы к Новому году подготовили еще на пятьсот тысяч.
-   Как он переправил груз?
- Контейнером. Речным транспортом. Не решился отправлять по автотрассе.
- Почему?
- Участились  проверки  на дорогах.  Теперь  «дальнобойщиков» останавливают чуть не на каждом  посту  ГАИ.  Менты почему-то резко  активизировали  свою работу.
Коммерсант  вздохнул,  загасил  сигарету  в  пепельнице.
- Надо думать! Андропов у руля…
- Да,  -  сказал управляющий.  – Этот,  наведет  порядок  в  стране.
Коммерсант  взглянул на него  с  недоверием. Управляющий,  осознав  ошибку,  смутился.                               
- По мне,  Вячеслав  Васильевич, любая власть нехороша,  если она  не  позволяет  мне  заработать  на жизнь.  Да  и  любому  работяге – тоже.
Коммерсант улыбнулся.
- Потому ты мне нравишься, что изворотливый очень.
Управляющий прищурил лукавые глаза.
- Все-таки,  университетское образование.
- Да, - Коммерсант тихо побарабанил пальчиками по столу. – А мне не пришлось поучиться в университетах.
В двадцать лет Коммерсант прошел свой первый «университет» в местах отдаленных; он был осужден за хищение социалистической собственности и отправлен на архангельские лесоповалы.
- Заговорились мы,  однако, - сказал он уже деловито. – Давай, открывай свою «несгораемую банку».
Управляющий открыл сейф и стал выкладывать на стол пачки денег. Выложив приличную стопку, он сразу закрыл сейф. Коммерсант сгреб со стола все  пачки, не считая их. Перед уходом он сказал:
- А поставщикам передай, чтобы слишком не наглели. А то, сегодня пять процентов, завтра пять процентов… Знаю, я как они скупают пушнину у косоглазых охотников. Всех уже споили этиловым спиртом.

                ГЛАВА  20

Милицейский  «УАЗик»  остановился у пропускного  пункта ленинградского  спецприемника, который был  обнесен  высокой кирпичной  стеной. Милиционер,  сопровождавший  Альберта Чайку, приказал  ему  выйти  из  машины и  следовать  за  ним  в  спецприемник. Альберт  вышел. Неожиданно мелькнула мысль - бежать!  Но тут же, милиционер схватил его за руку и повел через пропускной  пункт  на  территорию спецприемника. «Отсюда уже  не убежать»,  - со  злостью подумал Альберт  и покорно шел  за милиционером к двухэтажному каменному  зданию,  все  окна которого  были  перехвачены металлическими  решетками.  Они  вошли  в служебную комнату на первом этаже.  Альберт увидел двух молодых милиционеров.  Один  из  них был  сержантом,  второй – рядовым.
- Принимайте  беглеца!  Этот  парень  сбежал из  детдома.
- У нас мест нет, - сказали  работники  спецприемника.
Милиционер,  который  привел Альберта,  безразлично  пожал плечами.
- А мне  какое дело -  есть у вас  места  или  нет.  Мне  приказано доставить,  я доставил  его.  Остальное  -  ваша  забота.
- Но...
- Никаких «но».  Принимайте  его  на  свое  попечение.  А я поехал на  службу.
- Послушай,  отвези  ты его  в  другой  спецприемник.                                Сопровождавший  Альберта милиционер выложил  на  стол  свернутый лист  бумаги.
- Вот  вам  сопроводительный  лист.  За  этим  парнем  завтра должны приехать  из  детдома.  Он у  вас  задержится  только на сутки.   Бывайте  здоровы!             
И милиционер,  деловито  козырнув  им,  ушел.
Сержант  сел  за  стол,  прочитал  сопроводительный  лист  и  поднял глаза.
- Альберт  Чайка?
- Да,  -  ответил  Альберт.
- Почему у  тебя фамилия  такая  странная  -  Чайка?
 Альберт  минуту  стоял  в  нерешительности, не зная, как ответить?
- А  почему у  тебя  голова квадратная?
  Глаза сержанта выразили удивление, а второй
- Нашел над чем  смеяться!  - упрекнул  он его.  - А  ты, Чайка,  сейчас  превратишься  в  ворона!
И  он,  быстро  подойдя к Альберту,  хотел ударить  его,  но  не успел.  В  это время открылась дверь  и  в комнату  вошел  офицер - высокий  подтянутый  мужчина  с  черными  аккуратными усиками.      
Офицер,  в  чине  капитана,  заехал в  спецприемник  с проверкой. Он был оперативным дежурным  по  району.
- Как у вас  обстоят дела?  -  спросил  он,  поздоровавшись.
 Сержант  доложил  ему обстановку  в  спецприемнике  и  сообщил численность  задержанных подростков.
- Густо у вас  сегодня,  - покачал  головой капитан.
- Насобирают  на вокзалах бродячих подростков  и к нам  везут,  - сетовал  сержант.  - А у нас  и  без  того  спецприемник  переполнен.
- Что  поделаешь?  -  вздохнул капитан.  -  Надо их куда-то пристраивать.
Он  полистал журнал  несения  вахтенной службы  в  спецприемнике.
- Новый обитатель?  -  спросил  он,  кивая  на Альберта.
- Да,  только  что  доставили.  Его  тоже  поймали  на железнодорожном  вокзале.  Беглец  из  детдома.
Капитан  оглядел  его  внимательно  с  ног  до  головы и  спросил:
- Что  тебе  не живется  в  детдоме?  Зачем убегаешь?
- Спокойной жизни  не  стало,  -  сказал Альберт. - Преследуют всюду.
- Кто  тебя  преследует?
- Милиция.  Кто ж  еще.
Капитан с недовольством покачал головой.   
- Молод еще, чтобы говорить так, Или хочешь
- Я не хулиган, - обиделся Альберт. - Я личность!               

- Почему вы решили,  что я поступаю неразумно?
- Сбежал же  из  детдома...
- Я хочу посмотреть мир, себя показать.
Капитан задумчиво улыбнулся.
- Значит,  ты сбежал  из  детдома, чтобы увидеть  мир?
- Совершенно  верно!
Капитан  выдержал минутную паузу,  рассматривая  его,  как что-то забавное  и вызывающее  необычный интерес.
- Странный  ты парень, Альберт  Чайка. - Но не глуп.
- Откуда  вы  знаете  мое  имя?  - удивился Альберт.
- Вот же,  на  столе,  сопроводительная  бумага,  — он указал. -  Успел взглянуть...
Капитан ушел. Сержант  плотнее  прикрыл дверь  после его ухода.
- Выворачивай  карманы!  -  приказал  он  Альберту.
- Не  вижу необходимости…
- Ты  еще  пререкаешься  со  мной,  пацан!
Он  насильно  стал  выворачивать  карманы Альберта,  а  второй милиционер  закрутил Альберту  руки  за  спину,  чтобы он  не размахивал ими,  отчаянно  сопротивляясь. Вскоре на стол были брошены: колода карт, крапленых  «моросью»,  два бумажных рубля,  мелочь  - копеек  сорок  и  пачка  сигарет.
- Картежник!  -  воскликнул  сержант  и  шлепнул Альберта  по затылку,  рассерженный  тем,  что  он  обозвал  его  квадратной  головой.
Альберт  со  злостью рванулся  вперед,  но  милиционер  сзади крепко держал  его  руки.  От  обиды Альберт прикусил  губу.  Больше всего ему было жаль колоду крапленых карт. Он знал,  что колоду ему уже  не  вернут.
- Уведи  его!  -  приказал  сержант.
И  милиционер,  не  выпуская  скрученных рук Альберта,  вывел  его в коридор и повел по лестнице  на  второй  этаж.  Остановившись у двери,  милиционер ключом открыл ее  и  толкнул Альберта вперед,  в  комнату.  Альберт  слышал, как дважды  в  замочной скважине  повернулся ключ,  и милиционер ушел,  глухо  стуча по коридору яловыми  сапогами.
Альберт  осмотрел камеру:  кровати  в  два яруса,  плотно  стоящие друг к дружке,  зарешеченное  окно,  мрачные  стены,  окрашенные зеленой краской,  стол посреди камеры, вокруг  него десяток  стульев. 
Обитатели камеры -  тринадцати - шестнадцатилетние  подростки стояли у окна  и  смотрели  на улицу.  Двое  подростков  лежали  на кроватях,  еще  двое  зачем-то  сидели  в  углу на деревянном  полу.
Альберт прошел к столу,  неохотно кивнул  головой,  приветствуя ребят,  и  сев на  стул стал растирать левый локоть,  который  ему чуть  не вывернул милиционер.  Затем  равнодушно  взглянул  на  крепкого подростка,  подошедшего  к  нему.
- Ты кто?  -  спросил крепыш деловым  тоном.
Альберт ответил.
- Я - человек.
- Сам вижу,  что не корова!  Я спрашиваю, ты бомж?
Альберт посмотрел  на него холодно.
- А может  быть,  он  - корова?  - усмехнулся  второй  подросток лежащий  на  кровати.
- Мы  сейчас  проверим!  -  сказал  крепыш  и  приказал  Альберту встать.
- Спокойнее,  парень!  Мне  не  нравится, как ты разговариваешь, - сказал Альберт.
Крепыш вдруг возмутился.
-  Ты  знаешь,  кто  я?
Альберт  равнодушно  пожал  плечами.
- Не  знаю,  и  знать  не  желаю.
Крепыш  наклонился  к  самому  лицу  Альберта  и  сказал  почти  в ухо:
- Я  -  Акула!  Король здесь.  Понял?
- Акула?  - удивился  Альберт. – А я  думал,  ты - человек.
Крепыш,  по  прозвищу Акула,  смекнул,  что  Альберт  насмехается над  ним.
-  А ну встань!  - сказал  он  строго.
Альберт  усмехнулся  ему  в  лицо.
- Я  бы  встал,  да  ноги  у  меня  не  казенные.
Второй  парень,  в  одежде  лежащий  на  кровати,  немного  привстал в  постели
- Подойди  сюда!  -  сказал  он.
Альберт взглянул на него и ответил:
- Я  тебя  отсюда  хорошо  вижу.
Парень  резко  вскочил  с  кровати  и  подошел  к  Альберту.
- Я  гляжу,  ты  слишком смелый!  Но  ничего,  сейчас  мы  тебя «пропишем»,  и  ты  станешь  нашей  миленькой  служанкой.
 Альберт  показал ему фигу.
Не ожидав этого, парень на минуту растерялся, и  вдруг  замахнулся  на Альберта. Альберт  осадил  его ударом кулака  в  переносицу.  Парень  упал  на пол,  потерял как  будто  на  секунду  сознание,  но  тут  же  поднялся, растерянно озираясь.
Парень  по  прозвищу Акула  стоял  рядом, не вмешиваясь в драку.
- Эй, вы! - крикнул  он  подросткам,  стоящим у окна. - Подходите  сюда!  И  быстренько  «пропишите»  этого детдомовца!
Раньше  Боцман  рассказывал Альберту,  что  такое  «прописка»  в спецприемнике.  И Альберт  теперь  знал,  что каждого  новичка, попадающего  в  спецприемник,  «прописывают»,  то  есть,  избивают, чтобы  затем,  избитый  новичок,  стал послушным  и  покорным.
Стоявшие у окна подростки  не  осмелились  ослушаться  приказа Акулы и  окружили Альберта. Но никто первым не решился ударить Альберта.
- Трусы поганые!  -  обозвал  их  Акула,  и  сам  выступил  вперед  к Альберту.
Он  не  сумел ударить,  его  кулак  отлетел  в  сторону,  благодаря четко  отработанной тактике Альберта. Акула замахнулся другой рукой,  но  и  второй удар  он  не  сумел нанести. Альберт  отбил  его руку. В эту минуту Альберт  вдруг  испытал  наслаждение в предвкушении  победы. Он, охотно любивший  подраться,  был даже рад,  что сейчас ему представился этот случай.
- Посмотрим, какая  ты Акула!  - усмехнулся  он  и  резко ударил  в живот  парня.
Акула чуть  скорчился,  но  тут  же  выпрямился,  хотел  наброситься на Альберта  с  кулаками,  но  Альберт  опередил  его  и  ударил  еще  раз в горло.  У Акулы перехватило дыхание,  но  Альберт  не  дал  ему отдышаться, ударил  второй  раз,  третий,  четвертый…
Все  парни,  стоявшие  рядом,  расступились,  образовали  собой широкий  круг  и, наблюдали,  как  Альберт избивает  ненавистного  им  вожака,  который  в  свое  время  получал удовлетворение,  избивая  их.
Наконец,  ударив  ногой  в  челюсть  Акулы,  Альберт  свалил  его  на пол.
Акула тяжело  дышал  и с ненавистью  смотрел  на Альберта,  глаза  которого  теперь  уже  не  горели  азартом  победы. Альберту почему-то стало жаль  его.  Он  протянул  руку,  чтобы  поднять  Акулу.
Опозоренный  поражением спецприемовский  вожак  неохотно,  но  все  же  подал  Альберту  руку и поднялся  с  пола.  Он  не  мог  смотреть  в  глаза  ребятам.
Альберт  понимал  его  состояние,  но  все  же  припугнул.
- Признаешь  себя  побежденным?  Или  мне продолжить… Акула  взглянул  на  него  испуганно.
-   Садист  ты что  ли?
- Садист - ты! И повадки у тебя садистские. Я спрашиваю еще раз…
Акула  молча  кивнул  и  опустил  глаза.  Альберт  оставил  его  в покое  и  подошел к  окну;  взглянул  сквозь  решетку  на улицу.
Там был  пустынный  спецприемовский  двор,  милицейская машина в  углу двора  и  сплошная  кирпичная стена,  которою  была обнесена  территория  спецприемника.  Со  второго  этажа  Альберт хорошо  видел людей,  которые прохаживались  там,  за стеной по  пешеходным дорожкам. «А я торчу  здесь,  за  решеткой», - подумал  он  с  горечью  и  досадой.
Обернувшись, он  увидел,  что  ребята  стоят  возле  него дружелюбно  разглядывают. А Акула  со  своим  дружком  вновь лежали на кроватях,  и  о  чем-то  тихо  говорили. «Сговариваются,  - решил Альберт. - Но я им так просто не дамся». Он улыбнулся ребятам, стоящим возле него. Они тоже робко заулыбались.
- Когда  будет  ужин?  -  спросил  он.
- Ужин уже  был,  -  ответил смуглолицый  паренек.
- Опять меня привезли не вовремя,  - усмехнулся Альберт.
- Не  расстраивайся,  -  сказал  паренек. - Здесь кормят скверно! Если хочешь,  я могу одолжить  тебе  кусок хлеба.  У меня остался с   ужина.
Альберт  был  голоден,  потому  не  отказался.
- Давай,  -  сказал  он.  - Жрать  охота,  невыносимо!
Паренек  подошел  к  своей  кровати,  вынул  из-под  матраца  кусок хлеба  и  отдал  Альберту.  Альберт  стал  есть. Съев хлеб  всухомятку,  он  спросил у  смуглолицего:
- Воды,  наверно,  здесь  нет? Запить бы...
- Вода в  коридоре.  А дверь  комнаты,  как  видишь, закрыта. Но  скоро у нас  будет  отбой,  сюда  придет  дежурный  мент  и поведет  нас  в  туалет.  Там,  в  туалете, есть холодная вода, напьешься.
Паренек был прав. Через час в комнату вошел дежурный милиционер  и  приказал  всем  ребятам  выйти  в  коридор  и  построиться в  одну шеренгу.  Ребята  покорно  выстроились  у стены.  Милиционер оглядел  их  и  повел  строем  в  туалет.  У  туалета остановил  и  деловито  сказал:
- В туалет заходить по одному. Из туалета выходить побыстрей  и строиться у противоположной стены.
Когда  очередь  дошла до  Альберта, он вошел в туалет и надолго задержался  там.  Осмотрел - раскрываются ли  окна,  крепка  ли решетка,  явно  готовился к  побегу. Но быстро разочаровался, увидев, что  окна  заколочены крепко,  а  решетка  прочно вмонтирована  в  бетонные  косяки.
-  Ты что, уснул  там?  - крикнул милиционер,  приоткрыв  дверь.
 Альберт  нарочно  застегивал  ширинку,  вышел  в  коридор  и  встал во  вторую шеренгу ребят.  Когда  по  очереди  все  сходили  в  туалет  и выстроились у  стены,  милиционер  встал  перед  ними  и  приказал  всем лечь  на пол.  Альберт удивился  его  нелепому приказу и  только теперь  заметил,  что  глаза милиционера  странно  блестят  в полумраке  коридора.  Он  был пьян!
Все  легли  на  пол  покорно, но  Альберт  не подчинился. Стоял, опершись на стену.
- Я  сказал лечь! - вскричал  милиционер.
Альберт  стоял,  крепко  сжав  зубы.
Милиционер  подошел к  нему  и  насильно  заставил  лечь.  Альберт неохотно  опустился  на  пол,  но лишь  потому,  что  не  желал  себе неприятностей.
- Всем  отжаться  по  десять  раз!  -  приказал  дежурный  по  режиму.
 Все  ребята  стали  отжиматься,  а Альберт,  рассерженный, встал и  снова прислонился к стене.  И  в  ту же  секунду он увидел устрашающий  взгляд милиционера.
- Ты меня  плохо  слышишь?!  -  вскричал  милиционер.
- Я не  буду  выполнять  твоих дурацких приказов!
Милиционер  насмешливо  оглядел  его  с  ног  до  головы.
- Не  хочешь  ли  ты назвать  меня дураком?
- Хочу!  Ты, мент - дурак!
Милиционер  взревел  от  ярости  и,  набросившись  на Альберта, ударил  его  кулаком  в  лоб. Неожидавший  удара Альберт, крепко  стукнулся  головой  о  бетонную  стенку.  В  глазах помутилось, он  потерял  сознание  и  медленно,  подгибая  колени,  опустился  на пол. Увидев это, милиционер вмиг как будто  протрезвел;  быстро отвел  ребят  обратно  в  камеру  и  вернулся  к  Альберту.  Альберт  в это  время уже  пришел  в  себя  и  сидел  на  полу,  в  отчаянии вспоминая крепкий удар  милиционера.  Когда милиционер  подошел к нему и  склонился,  Альберт  резко  вскочил  и  головой  ударил милиционера  в  зубы.  Хлынувшая  с губ  кровь  закапала на  пол.  Милиционер  растерялся,  что-то  пожевал  во  рту  и  выплюнул. Два  его  передних  зуба  выплюнутых  изо  рта,  глухо  ударились  о пол.  Альберт  приготовился к драке,  зная,  что  милиционер  не простит  ему  выбитых  зубов.  «Пусть  он  лучше  убьет  меня!  -  подумал он  со  злостью. - Но  прежде  я  перегрызу  ему  глотку!».
Увидев  боевой  вид  Альберта,  милиционер  не  стал  с  ним связываться;  обтер  носовым  платком  кровь  с  губ  и  шепеляво произнес:
- Быстро  спать!
Альберт ушел в камеру,  осторожно  оглядываясь  назад,  полагая,  что  милиционер все  равно должен  его ударить. Но дежурный по режиму был  странно  спокоен;  довел Альберта до двери,  впихнул  его  и  закрыл на ключ.
Альберта,  окружили  ребята.  Лица у одних выражали  возмущение,  у других -  сожаление.  Особенную жалость проявил к Альберту  смуглолицый  парень.
- Больно ударился  о  стенку?  -  спросил  он.
- Нет,  — Альберт  мотнул  головой  и  потрогал  рукой  затылок.  - Правда,  шишка  небольшая  появилась.  Но  это  пустяки.
- Зря  ты  ему  возражал,  -  сказал другой  паренек.  - Нужно  было подчиниться  и  отжаться  от  пола.  Он  всегда  заставляет  нас отжиматься.  Я  в  спецприемнике уже  пятый  день,  и  уже несколько  раз  отжимался утром  и  вечером.
Альберт  недовольно  фыркнул.
- Я не  кукла,  чтобы меня можно  было  класть  на  пол! Паренек  смутился,  неуверенно  пожал  плечами.
- Дело,  конечно,  твое,  но  учти, они  сегодня  под  хмельком…
- Почему  они  пьют  здесь?  -  возмутился  Альберт.  -  Не  положено же!
— Мало ли,  что  не  положено. Сегодня дежурный  по  режиму празднует  свой  день  рождения.  Я  еще  на ужине  заметил,  что  он под балдой.
- А  про  день  рождения,  откуда  знаешь?
- Слышал,  как менты переговаривались  меж  собой  про  его  день рождения.
Вдруг  в  замочной  скважине  двери  провернулся  ключ,  и  дверь камеры открылась.  На  пороге  появился другой  дежурный  по  режиму - небольшого  роста,  пожилой  мужчина.
- Отбой!  -  объявил  он.  -  Всем  лечь  в  постели.
Стоя у дверей,  он  проследил,  как  ребята укладываются  в постели.  Четверым,  в  том числе  и  Альберту,  кроватей  не  хватило. Альберт  видел,  что  ребята  ложатся  на  кровать  по  двое,  но  ему не хотелось  спать  вдвоем.
- Ты чего  не  ложишься?  - участливо  спросил  милиционер. Альберт  был удивлен  его тоном,  и  ответил  смущенно:
- Кровати  для меня  не  припасли.
Дежурный  по  режиму покачал  головой  и усмехнулся.
- Ты же  видишь,  что  всем  кроватей  не  хватает.  Ложись  с кем-нибудь  вдвоем.
Дежурный  говорил  спокойно  и  доброжелательно,  чем  вновь  удивил Альберта.  «Не  все  здесь  мерзавцы»,  -  подумал  Альберт  и  стал смотреть,  к  кому лечь.
- Ложись  рядом  со  мной,  -  сказал  смуглолицый  паренек  и пододвинулся  на край  кровати,  освобождая место  для  Альберта.
Альберт  разделся,  свернул  свои  брюки  и  рубашку,  и,  положив их под  голову,  лег  к  смуглолицему.  Лежали  они  «валетом»  -  головами в  разные  стороны.  От  ног  смуглолицего  неприятно  пахло  потом.   Альберт  отвернул  голову  в  другую  сторону,  удобнее  подложил  под голову одежду.
Убедившись,  что  все  ребята  легли  в  постели,  дежурный  по режиму ушел.
- Этот  мент  хороший!  -  сказал  смуглолицый,  приподнимаясь  в постели  и желая  поговорить  с  Альбертом.  -  Он  ко  всем  пацанам относится  по-доброму.
- Сам  вижу, - проворчал Альберт,  морщась  от неприятного  запаха  ног  смуглолицего. - Ты  спи  лучше. Я тоже спать  буду.
Но  смуглолицему  не  спалось;  он  постоянно  шевелил  ногами, запах пота  от  которых  исходил вонючий,  крайне неприятный.
- Убери  прелки!  -  рассердился  Альберт.
- Какие  прелки?
Смуглолицый  приподнялся  в  постели  и  взглянул  на  Альберта.
- Ноги  свои  прелые  убери!  От  них дьявольски  дурно  пахнет!  Ты, наверно,  их  с  самого  рождения  не  мыл?
- Мыл,  -  смуглолицый  обиженно  надул  губы. - В прошлом месяце мыл.
Не желая  больше  терпеть дурного  запаха,  Альберт  поднялся  с постели  и лег  рядом  со  смуглолицым -  голова к  голове. Смуглолицый  был  рад;  ему  предоставилась  возможность  пошептаться с  Альбертом.  Но  Альберт  не  желал  с  ним  разговаривать,  он  ушел весь  в  себя,  задумался.  И  с  легким  волнением  ожидал,  что  сейчас непременно  откроется дверь  комнаты и  войдет  дежурный  по  режиму, которому он  выбил  зубы - войдет,  чтобы избить  его...
Но  приближалась  полночь,  а дежурный  все  не  появлялся.  Наконец Альберт  задремал  и уснул  тревожным сном.

                ГЛАВА  21

На  следующий  день  к  вечеру Альберт  Чайка  из  спецприемника  был доставлен  в  родной  город.  Сопровождавший  его  человек  передал Альберта  директорше  детдома  и  выбыл  обратно.
Стоя  в  кабинете  перед  Фаиной  Евгеньевной,  Альберт  был  немного смущен  и  на  ее  вопросы,  казавшиеся  ему  бесконечно  скучными, отвечал  нехотя.
- Фаина  Евгеньевна,  я  же  вам  отвечаю,  что  у  меня  не  было желания  сбежать  из  детдома  навсегда.  Я уехал  с  одним  намерением -  поболтаться две  недельки  по  Ленинграду и  затем  вернуться  в детдом,  чтобы продолжить  учебу.
- Ну, как  это  можно,  Алик?  Поболтаться  по  Ленинграду...  Ты же не  маленький  мальчик,  прекрасно  знаешь,  что  нельзя  покидать территорию детдома.
- Но у меня  сильное  влечение  к  путешествиям.
- Странно… Можно ли  назвать  твои  скитания путешествиями.  Это  же  самое  натуральное  бродяжничество.  А  к бродяжничеству,  как  известно,  склонны  только  психически ненормальные  люди.
Альберт,  полный  свежих  впечатлений,  приобретенных  в скитаниях,  упрямо  возразил,  полагая,  что  директор  глубоко заблуждается.
- Фаина Евгеньевна,  по моему убеждению,  психически ненормальные  люди  не  бродяги,  а  те,  которые  живут  за  заборами, как,  например,  мы - детдомовцы.
Директорша ахнула.
- Как  ты можешь  говорить  такое?  Разве  мы,  обслуживающий персонал  детдома,  воспитываем  вас  психически  ненормальными детьми?
Альберт  на  секунду  замялся,  затем  твердо  сказал:
- В  этом  вы не  виноваты.  Виноваты родители,  которые  бросают.  А  то,  что  детдомовские действительно психически  ненормальные,  вы  сами  видите,  но  не  хотите  признать этого.  Взгляните  на  наших  первоклассников.  Разве  не  заметно, что  они  страшно угнетены.  Они,  с  детства  привыкшие  к  приютским заборам,  скучают  за  этими заборами. Ничто  им  не  сможет  заменить  родную  мать  и  свободу!
«Он  рассуждает  не  по  годам,  -  подумала Фаина  Евгеньевна. - Его  зрелые  мысли  просто  удивляют  меня!»
- Что  поделаешь,  если  родители  бросают  своих детей, - вздохнула  она.
Альберт  задумчиво  посмотрел  на  ее  доброе  лицо.
- Когда у ребенка  нет  матери  —  это  еще  терпимо,  -  сказал  он. - Но  когда  ребенка лишают свободы,  он  вырастает  преступником. 
- Почему это? – удивилась директорша.
- Потому,  что  он  уже  не  боится  быть  изолированным  от  общества, он привык  к  изоляции  с  пеленок.
 «Он вырастет смышленым, - подумала директорша. -Впрочем,  детдом  - хорошая  школа  мудрости.  И детдомовские  дети  всегда  рассуждают  более  зрело,  чем  те,  которые воспитываются  на  руках  родителей».
- А  ты кем хочешь  стать?  -  спросила  она.
-  Я?  Не  знаю.  Но  постараюсь  стать  личностью.
Фаина  Евгеньевна улыбнулась.
- И  ты не  сомневаешься,  что  можешь  стать  личностью?
- А  разве  можно  стать  личностью,  сомневаясь  в  том?
- Логично.
 Зазвонил телефон,  директорша сняла  трубку.
- Да,  да,  он  доставлен  в  детдом,  -  сказала  она. По  ее  словам Альберт  понял,  что  речь  идет   о  нем.
- Не  волнуйтесь,  Светлана  Андреевна,  —  говорила директорша. - Он жив,  здоров,  сейчас  находится у меня  в  кабинете.  Мы  беседуем  с  ним.  Да, да,  приезжайте.
Она  положила  трубку.
- Вот,  -  сказала  она.  - Сейчас  сюда  приедет  твоя  мама.
«Зачем?  -  подумал Альберт  с  досадой.  - Опять  расплачется...» Бодро  произнес:
- Вот  и  прекрасно,  что  приедет!  Я  ей  скажу,  что  эти  дни, проведенные  мною  в  Ленинграде,  были  самыми  счастливыми  днями  в моей  жизни...
Директорша усмехнулась.  Ей  нравился  этот  парень,  нравился своей несхожестью с другими детдомовцами.  И  она, думая сейчас о наказании,  которое  должен  понести  Альберт за  побег  из  детдома,  не  решалась  наказать  его.  Она,  любила  его больше  других детдомовцев и не  могла  осудить  его.
- Теперь  меня ждет  изолятор?  -  спросил  Альберт.
- Почему  ты  так  решил?
- Обычно  за  побег  из  детдома  вы  сажаете  виновного  в  изолятор на  три  дня.
- Да,  так я  наказывала  всегда,  чтобы неповадно  было  другим убегать  из  детдома.  Но  те  мальчишки  не  понимали  по-доброму, приходилось  наказывать.  А  с  тобой,  я  думаю,  мы  договоримся по-доброму.
- Не  договоримся!  -  отрезал  Альберт.
Фаина  Евгеньевна  не  ожидала: от  него  подобной  резкости.
- Почему,  Альберт?
- Если  я  заслужил  наказание,  я  должен  понести  его!
- Но  мне   кажется,  что  ты  не  надумаешь  больше  убегать  из детдома.
- Разве  это  имеет  значение? Все виновные должны одинаково нести наказание. Я ничем не лучше других.
Директорша откинулась  на  спинку  стула.
- Понимаю...  Ты опасаешься  осуждений  в  свой  адрес.
- Каких  осуждений?
Фаина  Евгеньевна  слегка  склонила  вбок  седеющую  голову, улыбнулась.
- Сам  должен  понимать...
- Вы думаете,  что  ребята  посчитают  меня  «белой  вороной»?
- Допустим,  так.
- Нет,  этого  я  не  опасаюсь.  А  наказание  отбыть  хочу  только потому,  что я  его  заслужил.  Я  по  натуре человек чести.  Вы  сами учили  нас  быть честными, говорили,  что  честь  - дороже  всего.
Слова Чайки  смутили директоршу. Она  опустила  глаза.
- Честь  вора?  -  тихо  произнесла  она.
Альберт  замялся.
- Если  человек  склонен  к  воровству,  это  еще  не  означает,  что он  бесчестен.
- Как?! - удивилась  Фаина  Евгеньевна. - Ты  глубоко заблуждаешься. Если  человек  нарушает  моральные,  этические и  законодательные  принципы  общества  - он  бесчестен.
Альберт  тяжко  вздохнул, осознав свою  ошибку.
- Да,  Фаина  Евгеньевна,  я  выразился  неправильно.  Признаю. Стук  в  дверь  прервал  их разговор.  Светлана Андреевна  приехала очень  быстро.  Увидев  в  кабинете  Альберта,  она  вся  засияла, бросилась  к  нему,  стала  обнимать.  Альберт  не  умел  переносить женских  сантиментов,  раздражался.
- Ну,  хватит,  мама,  хватит!  -  просил  он.
Светлана  Андреевна  целовала  его  щеки.
- Алик,  родной  мой,  как  ты  расстроил  меня!
Альберт  старался умерить  ее пыл.
- Мама,  ну прекрати!  Неловко  все  это...
- Что  ты  говоришь,  Алик!  Родненький,  я же  чуть  не  сошла  с ума,  пока  искала  тебя  по  всему  городу.
Глаза  Турыгиной  заблестели  слезами.  Альберту  стало  не  по  себе от  ее  слез.
- Я же жив,  здоров,  мама.  Со  мной  ничего  не  случилось.  Зачем ты плачешь?  Не  надо,  не  плачь,  пожалуйста.
Светлана  Андреевна  вынула  носовой  платочек  и  промокнула влажные  глаза.
-  Алик,  теперь  ты  будешь  жить  у  меня,  -  сказала  она.  -  Я договорилась  с  Фаиной  Евгеньевной,  она  отпускает  тебя жить  ко мне  навсегда.
-  Фаина Евгеньевна не  имеет  права  отпустить  меня,  -  возразил Альберт.  - Я  считаюсь детдомовским,  детдомовским и  останусь.
- Алик,  пойми,  Фаине  Евгеньевне  разрешили  отпустить  тебя ко мне жить.
- Как  так?  - удивился  Альберт.  -  Разве  я  теперь  имею  право покинуть  детдом?
- Имеешь,  имеешь,  -  говорила  Светлана Андреевна,  счастливо волнуясь.
Альберт  недоверчиво  взглянул  на Фаину  Евгеньевну.
- Это  правда?
- Да!  - подтвердила директорша,  ты можешь жить у  своей  мамы, но  числиться  ты  будешь  в  списке  детдомовцев.
Все  это  было  непонятно  Альберту;  он пожал  плечами. Турыгина  обняла  его  и  ласково  поцеловала  в  лоб.  Видя,  что  он немножко  растерян,  она  стала  горячо  разъяснять  ему:
- Алик,  ты  будешь  числиться  в  списке воспитанников детдома, а на самом деле будешь жить у меня, пока не закончишь восемь классов. Потом,  когда окончишь  школу и  получишь  паспорт,  ты пропишешься  на мою жилплощадь.
- Нет!  -  сказал  он  решительно.  -  Я  останусь  в  детдоме!
- Ты не  хочешь  идти  в  нашу  семью?  - удивилась  Турыгина.
- Я не  могу,  мама.  Я  привык жить  с  ребятами,  и  останусь  здесь!
Не  добившись  согласия  Альберта  на  переезд  к  ней,  Светлана Андреевна опечалилась.  Еще  пять  минут  назад  она  не  сомневалась, что  Альберт  согласится жить у нее, но  он  отказался...  «Почему? Разве  только  из-за  своих  друзей,  которых  он  не  желает  оставить? Решительно  не  понимаю  его».  Прослезившись  напоследок,  Светлана Андреевна  нежно  попрощалась  с  ним  и  уехала.
Альберт  направился  в  спальный  корпус,  решил  отдохнуть  на кровати,  хотя  в  дневное  время лежать  на кроватях  запрещалось.  Но он  был  гладиатором  детдома,  и  никто  не  смел  ему указывать, разумеется,  кроме  воспитателей.  Когда  он  проходил мимо  футбольного  поля,  к  нему подбежали четверо шкетов,  которые  уважали  Альберта  и  не  раз  находили у него  покровительство  от  кочетов.
- Алька,  к  тебе  два  раза  приходила  Овчарка,  -  сообщил  один паренек.
- Что  ей  было  нужно?
- Она  спрашивала  у  нас,  не  знаем  ли  мы,  где  твой  тайник.  Она ищет  какой-то  бумажник  с  деньгами.
- И  что  вы  ей  ответили?
- Мы  сказали,  что  твой  тайник  на  Луне.
Альберт  рассмеялся.
- Молодцы! Бегите, играйте в футбол.
 Войдя в свою спальню, Альберт сдернул с  душки  кровати полотенце,  решил  сполоснуть  вспотевшее  лицо.  В  умывальной комнате  он  увидел  крепкого  кочета  по  прозвищу  Скула  и незнакомого  ему шкета. Видимо,  шкет  был  новичком и прибыл  в детдом  в  то  время,  когда  Альберт  был  в  бегах.  Скула  залез  с ногами  в  широкую  раковину  и  сидел  на  перевернутом  боком табурете,  который  он  пристроил  на дно жестяной  раковины - лотка. Тощий,  небольшого  роста  шкет  с  голубыми  глазами,  выражающими обиду,  стоял  возле  него  и  мыл  Скуле  ноги.  Когда  Альберт  вошел, шкет  уже  вторично  намыливал  голые  до  колен  ноги  Скулы  и тщательно  тер  их мочалкой. Альберту было больно смотреть, как кочеты издеваются над  шкетами.  Подойдя к  шкету,  он  взял  его  за  плечо  и резко  оттолкнул  к дверям.
-  Ты свободен! - сказал  он  злобно.
У  шкета  выпала  из  рук  мочалка.  Он  весь  сжался  и  сделал плаксивое  лицо,  подумав,  что  сейчас  его  снова  будут  бить.
- Я  сказал, ты  свободен!  -  вскричал Альберт,  видя, что шкет боится уйти.
Скула  с  ненавистью  взглянул  на  Альберта.
- Ты чего  командуешь?  Это  мой  шкет!  Что  хочу,  то  с  ним  и делаю.
- Заткнись!  Или  я  порву  твою крикливую  глотку!
Скула  остолбенел.  Он  побаивался  Альберта,  хотя  и  был  на  год старше  его.
- Ты чего,  Альберт,  в  натуре?  -  по-блатному  заговорил  Скула. - Ты чего,  шкета  пожалел?  Ты  вспомни,  как  меня  самого  заставляли мыть  ноги  кочетам.  Или  ты перестал  признавать  приютские  законы?
Насмешливая речь Скулы довела Альберта до  отчаяния, но он еще крепился.
- У  тебя  руки  есть?!
Скула,  восседая  на  табурете,  как  туз  бубновый,  важно усмехнулся:
- На что  ты намекаешь?
- Мой  сам  свои  прелки, понял?!
- Альберт,  в  натуре,  ты  борзеешь...
Терпение  лопнуло.  Альберт  неистово  напрягся  каждым  своим нервом и,  схватив  Скулу  за  ворот  льняной  рубашки,  резко  сдернул его  на  пол.  Скула  полетел  вместе  с  табуретом,  больно  ударился головой  об кафельный  пол.  В  глазах  его  потемнело,  на  лбу  сразу проявился  бледный  синяк величиной  с  пятак.  Он  сумел  подняться  с пола и  сумел крикнуть  на Альберта.
- В  натуре,  ты прибурел!
Но  больше  он  не  сумел  сказать  ничего.  Альберт  решительно выбросил  вперед  кулак  и  врезал  Скуле  промеж  глаз.  Скула бездыханно  откинулся  на  стену  и  медленно  сполз  по  ней  вниз. Голова  коснулась  кафеля.  Открытыми  глазами  он  смотрел  неосознанно.  Переносица  была разбита, из  носа Скулы хлестала  кровь.  Рот был чуть приоткрыт. Такое обилие крови,  раньше не  встречалось  ему.  «Жрет  много  сладкого!» - заключил Альберт и подошел к Скуле. С совершенным спокойствием он нагнулся и посмотрел ему в лицо. Скула открыл шире глаза.  Альберт  поднял  его  и  приставил  к  стене, удерживая за ворот рубахи.
- Как самочувствие, Скула?
Скула сморщился,  вытер  рукавом  кровь  под  носом  и на подбородке.
- В натуре, ты зачем жалеешь шкетов? - Скула  вдруг  разразился обвинениями.  - Я  пять  лет  мыл  ноги  кочетам,  пять  лет  заправлял их кровати,  пять  лет  отдавал  свою жратву!..  А  ты  не  даешь  мне отыграться  на  шкетах!  В  натуре!  -  Он  разорвал  на  себе  рубаху  и повернулся  спиной  к  Альберту.  -  Видишь,  я  весь  в  шрамах!  Это кочеты меня  ставили  вместо  мишени  к  стенке  и  метали  в  меня пиковины!  Они,  суки,  веселились,  а  я  плакал,  стоя у  стены!
Альберт  все  помнил  превосходно,  они  воспитывались  вместе  со Скулой.  Помнил  Альберт,  как  его  самого  привязывали  за  ноги  между двух кроватей  и  затем  кочеты,  весело  забавляясь,  раздвигали  эти кровати...  Помнил  и  ночные  «велосипеды»,  и  «самолеты»,  когда им спящим меж пальцев  ног  вставляли  папиросные  гильзы,  набитые  серой,  и поджигали.  Корчась  от боли, шкеты по ночам вскакивали  с  постелей,  а кочеты  смеялись,  стоя  в  их  спальне. Помнил все…
Вспомнив  все,  Альберт  виновато  опустил  голову.
- Я  врезал  тебе  не  за  то,  что  ты  заставляешь  шкета  мыть  свои ноги,  а  за  то,  что  ты  сказал мне – «прибурел!»  Это  слово ты можешь  сказать  любому кочету,  но  не  мне.  Понял?
Скула  неуверенно  кивнул,  боясь,  что  Альберт  ударит  его  еще раз.
- Мотай отсюда! – сказал Алберт.
Не  посмев  возразить  Альберту,  Скула  вышел  из  умывальной. Шкет,  который  мыл  ноги  Скуле,  все  еще  стоял у дверей  в растерянности.  Альберт  подозвал  его.
- Крепко  он  тебя  обижает?
Шкет  обернулся,  опасаясь,  что  Скула может  подслушать. Но Скулы не  было.
- Он  бьет  меня каждый  день, - сказал шкет.
- Больше  бить  не  будет.  Если  он  что-то  от  тебя  потребует,  ты скажи,  что  служишь  сотрудником у Альберта.  Понял?
Шкет  согласно  кивнул.
- Значит,  теперь  я  буду отдавать  тебе  жратву?
Альберт  улыбнулся,  заметив  в  его  глазах  тревогу.
- Нет,  мне  ничего  не  надо  от  тебя.  Все,  что  будут  подавать  в столовой,  съедай  сам.  Ты  тощий,  тебе  надо хорошо  питаться.
Шкет  обрадовался. В эту минуту он  готов  был мыть  Альберту ноги,  чтобы отблагодарить  его,  но  по  рассказам других шкетов знал,  что  гладиатор  детдома  никого  не  заставляет  прислуживать себе.
- А  если  другие  кочеты  будут  заставлять  меня  мыть  туалеты?
- Никто  не  заставит, - убедительно  сказал Альберт. - Если кочеты будут  настаивать,  скажешь  мне. Тогда  они будут  иметь дело со мной.
- Но я все равно что-то должен для тебя делать. Не могу же я быть у тебя  сотрудником и  ничего  не  делать.  Хочешь, я каждый вечер  буду стирать  твои  носки?
- Мои  ноги  никогда  не  потеют,  -  усмехнулся  Альберт.
Шкет  пожал  плечами, затем  неуверенно  произнес:
- Может,  тебе ботинки почистить?
 Альберт улыбнулся; шкет  казался  ему  забавным  парнем.
- Ну,  хорошо, - он  вынул  из  кармана  носовой  платок,  который ему подарила Татьяна,  и  которым  он  редко  пользовался. - Вот  тебе носовой  платок.  Постирай  его.  Но  если  потеряешь  его - накажу!
- Не потеряю,  -  обрадовался  шкет. - Можешь  быть спокойным.
Альберт  осмотрел  его  изрядно  поношенную  одежду.
- Ты  откуда  прибыл  к  нам?
- Из  Тамбовской  области.
- Сам детдомовский?  Или  твоих  родителей  лишили  родительских прав?
- Детдомовский  я.  Но  наш детдом  расформировали,  и  я  попал сюда.  А  родителей  у меня  нет.  Я  их  не  знал  никогда.
- В  прежнем  детдоме  было  лучше?
- Жить,  конечно,  там  было  легче.  Там не бьют так, как у вас. И  порядки  там  совсем  другие - не унижают  младших.
Шкет  помял  меж  пальцами  носовой  платок.  Заметно  было,  что  он чем-то расстроен. Заметив, что шкет  мнет носовой  платок,  Альберт пожалел, что  необдуманно  отдал  Татьянин  подарок в стирку.
- Дай  сюда  платок, - сказал  он.  И,  взяв,  сунул  его  обратно  в карман. -  А  что  мне  для  тебя  стирать?  -  обиделся  шкет.
Альберт повесил на  его  тощее  плечо  полотенце и сказал:
- Ходи  всегда  при  мне,  как  адъютант.  Утром  и  вечером  будешь подавать мне чистое полотенце.
Шкет  был удовлетворен  и  стал ждать,  когда  помоется  Альберт.
- Тебя как  зовут?  -  спросил Альберт,  намыливая лицо.
- Чирей.
Альберт  рассмеялся.
- Эту кликуху  тебе  дали  в  нашем детдоме?
- Да.  Скула  мне  ее  придумал.
- Отвратительная кликуха!  Вечером  я  объявлю  всем, чтобы  тебя называли  Адъютантом.  Эта кликуха к  тебе  подойдет  лучше.

                ГЛАВА  22

 Дважды в год коммерсант выезжал на сходку под Ленинград.
 Сходка собиралась в особняке в сосновом бору, недалеко от Ленинграда. Присутствовали на сходке человек десять; все они были воротилами теневого бизнеса. Собирались, главным образом, для того, чтобы обсудить назревшие проблемы и внести в «общак» значительные суммы денег на их разрешение. «Общаком» распоряжался Крестный отец – уже немолодой, среднего роста коренастый  мужчина с овальным лицом и жестковатым взглядом. До того, как он стал боссом, он был знаменитым картежным игроком. Ни один шулер не мог сравниться с ним в мастерстве игры. Крестный отец играл бесстрастно, и его выигрыш никогда не зависел от случайного расклада карт. Он владел приемами игры, которые были неизвестны другим превосходным игрокам; поэтому ни один картежник не решался сесть с ним за столик, если ставка была очень велика. Никто из собравшихся на сходку не называл Крестного отца по имени-отчеству.  Валера-Аметист – так все называли его. Коммерсант, который пополнял «общак» значительнее других и был с Крестным отцом в весьма близких отношениях, называл его просто Валерой.
 В тот день выпал первый снег, но мороза еще не было. Сквозь вершины деревьев холодно светило октябрьское солнце. В сосновый бор, к особняку, съехались машины. Строго и солидно одетые люди выходили из них и направлялись  в дом.
Был накрыт стол, за которым рассаживались приехавшие к Крестному отцу.  Валера-Аметист восседал в торце стола и хорошо обозревал всех собравшихся. По правую руку от него сидел Коммерсант. Он, озабоченный положением своих дел, был печален и ел весьма неохотно.
- Не клони головушку,- сказал Крестный отец,- не все так плохо, как тебе думается.
    Коммерсант взглянул  в его волевое, умное лицо и сдержанно ухмыльнулся. Высокий лоб Валеры-Аметиста был изрезан двумя неглубокими морщинами; строгие серые глаза и всегда сжатые губы, отражали его дерзкий нрав. На вид ему было чуть больше пятидесяти.
- Мы толкуем здесь уже три часа,- вздохнул Коммерсант, - но ты так и не сказал мне, почему мои поставщики пушнины вдруг кинулись в Грузию. Там что, им больше платят?
- Видимо так,- уклончиво ответил Валера-Аметист.
-Так разберись!- настаивал Коммерсант.- Почему я должен терпеть убытки, если прежде на «сходке» был уговор, зафиксировать закупочные цены в оговоренных рамках.
     Валера-Аметист поднял бокал с вином и чуть пригубил его.
- Слава,- сказал он Коммерсанту,- ты был первым из тех, кто нарушил этот договор.
     Коммерсант исподлобья оглядел  сидевших за столом.
- Я поднял цены всего лишь на пять процентов…
- И поставщиков у тебя прибавилось, не так ли?- спросил Крестный отец. – Некоторые из тех, кто поставлял пушнину в Прибалтику и Грузию, переметнулись к тебе.
- Это так,- признался Коммерсант,- дела пошли было в гору, но…  Я догадываюсь, кто мне подложил свинью.
     И  он взглянул на сидевшего в середине стола толстого грузина с гладко выбритым напыщенным лицом. Заметив на себе недовольный взгляд Коммерсанта, грузин с сожалением сказал:
- А, Генацвали, ты сам виноват. Знаешь такую русскую поговорку «Уговор дороже денег»? Зачем нарушил наш договор?
     Коммерсант ничего не ответил, лишь недовольно покачал головой. Валера-Аметист положил руку ему на плечо.
- Вот так, Вячеслав Васильевич,- сказал он, ухмыляясь,- ты повысил цены на пять процентов, а они на пятнадцать. И поставщики перекинулись к ним.
     Коммерсант потыкал вилкой в тарелке и вдруг нервно бросил ее.
- Что мне теперь, сапожником заделаться,- сказал он с раздражением.
     Из-за стола вдруг поднялся невысокого роста армянин и лукаво пригрозил пальцем Коммерсанту.
- Нет, дорогой,- сказал он,- сапожный бизнес испокон веков был армянским ремеслом. Даже в Италии, которая славится своими сапогами и туфлями, работают армянские эмигранты. Да и не смогут твои русские мастера сотворить женские туфельки лучше, чем армянский подмастерье.
- Не нужен мне твой бизнес!- отмахнулся от него Коммерсант.
     Армянин довольно уселся за стол.
- Я пошутил,- сказал он. – Пока мои цеха работают на моей родине, конкурентов мне не будет.
- А как же сапожная фабрика в Ереване?- спросил Валера-Аметист. – Такое солидное государственное предприятие у тебя на родине, и вдруг – не конкурент? Не на фабрике же ты выпускаешь с конвейера элегантные женские сапожки с клеймом "Made in Italia"
     Армянин хитро прищурил глаза и сказал ему:
- Я вас очень уважаю! Но, скажите, кому нужна эта обувь, которую шьют на большой  сапожной фабрике? Может быть, жена Вячеслава Васильевича захочет купить там сапожки?
     Коммерсант метнул в него недобрый взгляд.
- Видите!- продолжал армянин,- он не хочет, чтобы его жена носила сапоги, которые шьют на государственной фабрике. А почему, спросите вы?
- Потому что, убогая обувь!- сказал кто-то из сидящих.
- Это точно!- заверил армянин. – А в моих цехах изготовляют такую обувь, которая ничем не отличается от импортной.
- Только качеством,- усмехнулся кто-то.
- Не спорю,- пожал плечами армянский теневик. – Качество не очень. Зато дизайн на уровне, идет нарасхват во всех торговых точках.
     Валера-Аметист  поднялся из-за стола, сунул в рот сигарету и прошел в другую комнату. За ним последовал высокий молодой блондин.
- Достали они со своей обувью!- сказал он, когда остались наедине. Закурив, он продолжал: -  Хочу открыть еще один цех в Краснодаре. Финансов не хватает. Оборудование надо…
- Что за производство?- прервал Валера-Аметист.
- Бижутерия. Товар ходовой. Дефицит в наше время. Да и рынки сбыта есть.
     Валера-Аметист глубоко затянулся.
- В наше время все дефицит,- сказал он. – Раз есть рынки сбыта, дам я тебе денег на развитие. Кстати,- он на секунду задумался,- сколько ты сегодня сдал денег в «общак»?
     Блондин показал ему приходно-кассовый документ, который выдавался каждому теневому предпринимателю, сдающему деньги кассиру Крестного отца. Взглянув на сумму, Валера-Аметист сказал:
- Половина твоя. Достаточно на оборудование?
- Вполне,- кивнул блондин.
     Крестный отец присел в кресло и вытянул ноги.
- Братва не беспокоит?- спросил он.
- Нет,- ответил блондин,- все притихли. И братва и менты обходят стороной.
     В комнату вошел Вячеслав Васильевич. Хотел было заговорить, но Крестный отец жестом указал ему на кресло.
- Слава,- сказал он,- решим мы твою проблему. Цены на закупку песца, куницы, лисы и что вы еще используете из пушнины, - сделаем для всех одинаковыми. Я понимаю, что все хотят заработать больше, но не таким же образом, чтобы уводить поставщиков. Впрочем, ты сам виноват, а теперь на кого-то обижаешься.
     Коммерсант задумчиво отвел глаза в пол.
- Обидно то, что именно я создал бригады скупщиков пушнины, которые рыскали по всему Крайнему Северу от Нарьян-Мара до Диксона скупая по дешевке в охотничьих артелях…
- Довольно!- прервал Крестный отец. – Все, что создано твоими мозгами, вернется к тебе. В следующий раз, прежде чем что-то предпринять, советуйся со мной.

                ГЛАВА  23

Альберт получил у кастелянши сменное нательное белье и направился в баню, которая находилась поблизости. Баня разделялась на две секции. В одной мылись мальчики, в другой – девочки. Альберт вошел в мужскую секцию. В раздевалке тускло горели лампочки, крепко пахло свежим бельем и полотенцами. Мальчишки, уже помывшиеся одевались. Кузнец тяжело  отдувался, вытирал голову полотенцем,  Альберт  взглянул на  его  полное  тело  и усмехнулся.
- Кузнец!  - позвал  он. - Иди  ко  мне.

- Здорово!  - привычно  сказал он. - В парилке 
Альберт  скинул  с  себя трусы и  взял мочалку  с  мылом.
- Сейчас  проверим.  Если жарко  -  это хорошо! Я люблю сильную жару,  особенно,  когда  пар  сухой.
- Ты долго  промоешься?
- Полчаса,  не  больше.
- Я  тебя  подожду  здесь.  Хочу  показать  тебе  кое-что развлекательное.
- Что  именно? – спросил Альберт.
- Потом  скажу. Только  побыстрей  мойся -  ты последний.  Все,  пацаны давно уже ушли  на ужин.
Альберт  прошел в парилку.  Крепкого  пара не было. И паровые  батареи уже  не  потрескивали  -  все  остывало.
Альберт  открутил краник.  Пара  не  было.  «Обманул Кузнец! Впрочем,  ему,  толстяку,  даже  в  холодной  парилке  кажется жарко».
Разочарованный,  Альберт  вышел из  парилки  и  встал под  теплый душ.
В  бане  уже  никого  не  было,  Кузнец  был  прав,  он мылся последним.
Намылив голову,  Альберт хорошо  промыл волосы с мылом. Тереть мочалкой спину было неудобно,  и  Альберт  позвал Кузнеца.  Пока Кузнец тер Альберту спину,  снова  запыхался и  с  раздражением  бросил мочалку.
- Об  твои кости  все  пальцы  стер!  -  сказал  он.
- Это  не  кости,  а мускулы.
- На  спине  таких мускулов  не  бывает.
- Это у тебя не  бывает,  потому что  ты  спортом  не  занимаешься. А у меня  эти  мускулы образовались  от  тяжелых  тренировок.
- Что-то я не  видел,  чтобы  ты тренировался.  Где  ты тренируешься?
- Не твое  дело!
Когда они прошли  в  раздевалку,  Альберт  вытер  тело полотенцем и оделся.
Волосы долго  не просыхали; но он  решил,  что  не  простудится,  и  вышел на мороз  без  шапки.
-Что  ты хотел  показать  мне?
Кузнец  лукаво улыбнулся  и  поманил  Альберта  в  сторону девичьей секции.  На улице  было  уже  темно,  снег похрустывал  под  ногами. Кузнец  подвел  его  к  тускло  светящемуся  окну и  подставил под  окно  высокий ящик. Он влез на ящик первым и  велел залезть  Альберту.  Альберт  быстро  запрыгнул  на  ящик и  оказался лицом  перед  самым  окном,  которое  изнутри  было  закрашено  белой краской.
- Видишь, - Кузнец указал. -  Мы  с  Галичем  в  прошлый  раз поцарапали  по  стеклу изнутри  и  соскоблили  краску.
Краска на  стекле  была  соскоблена  в  двух местах,  в  виде глазков, и  теперь  сквозь  эти  чистые глазки  хорошо  было  видно,  что делается  в  девичьей  секции.
Кузнец  прислонился к  своему  глазку и  стал  наблюдать за моющимися девочками. Наблюдая, он тихонько  восторгался.
- Смотри,  как на ладони они!
Альберт  прижался к  своему  глазку и увидел трех обнаженных девчонок.
- Да,  очень  близко,- согласился  он, - рукой  можно достать.
- Эх достать  бы! — вздохнул  Кузнец.
Альберту  стало  забавно, и он спросил:
- Зачем  они  тебе?
- Как  зачем?  Как будто сам не понимаешь.
- Не  понимаю. Ну, что бы ты стал делать с  девчонкой?
- Пощупал  бы  ее.
- Ты бы ее  раздавил  своим мощным животом.
Кузнец обиделся,  однако  взгляда от  глазка  не  оторвал.
- Нарочно издеваешься? - он,  казалось, прижался к  глазку еще ближе. - Надо же когда-то попробовать. Скула мне  рассказывал, что  он уже  пробовал.  Говорит, приятно!
- Врет  он!  Ни  одна детдомовская девчонка  ему бы не  далась. Они  все  честные.
- Он  говорил,  не  в  детдоме.  На улице,  под  берегом  реки, валялась  пьяная молодая  баба.  Вот  Скула  со  своим дружком  ее  и потискали.
Вдруг  они  заметили,  что  из  парилки  в  баню вошла обнаженная длинноногая женщина и,  подойдя  совсем  близко к окну,  стала обливаться теплой  водой  из  тазика. Груди  ее  очаровательно  поднимались, вокруг сосков были шоколадные кружки. В таком положении  тело  ее  казалось  натянутым  и  необычно  стройным. Меж полных красивых  бедер  ее  чернел  мысок.
- Это же  Кобра!  - воскликнул Кузнец,  но  от  глазка  не  оторвался.
- Она может  заметить  нас.
- Нет.  На улице  темно,  никто  не  заметит.  А  из  бани  нас  не видно.
Альберт рассматривал внимательно  воспитательницу и  нашел,  что она привлекательна.
- Нравится тебе  Кобра?
- Голая - очень!  - Кузнец  восхищался  ее  наготой.  - Смотри, какие у нее  замечательные  грудяшки!
Альберт  тихонько  рассмеялся.
- Дурак  ты, Кузнец! Маньяк что ли?
- Эх, затащить бы ее в кусты.
Альберт  не  выдержал  и  засмеялся  громче. В бане  девчонки  почувствовали,  что  за ними подглядывают  и  подняли крик. Кузнец  испугался и упал  с ящика.  Поднявшись,  он  быстро  побежал к детдому.
- Куда ты спешишь? - догонял  его Альберт. - Они же,  голые,  не выскочат  за  нами  из  бани,  не  увидят,  кто  подглядывал.
- Долго  ли  Кобре  одеться.  Потом  придется целый  месяц картошку на кухне чистить,  да  полы мыть под  ее наблюдением.
Кузнец  опять  запыхался  и  долго  отдувался у  ворот  детдома.
- У  тебя  нет  закурить?
- Нет, - Альберт  присел  на  скамейку  возле  ворот. -  Теперь  я  не курю.
- Слушай,  Алька,  завтра у Карата день  рождения, четырнадцать лет исполняется. Надо  как-то справить.   
- Вам нужны деньги?
- Рублей  пятьдесят  дай  нам?
- Зачем  так  много?
- Вина хотим купить  бутылки  две.
- Вина я вам достану без  денег.
Кузнец удивленно  посмотрел  на  него.                               
- Где  достанешь?
- Завтра увидишь. Пойдешь вместе со мной, и я научу тебя, как взять вино без денег.  А на жратву я дам вам тридцать рублей.
- Чего жмотишь?  Если  бы я умел воровать, как ты,  я бы не  жалел для друзей.
- Осел ты! А если Овчарка заметит у тебя деньги? Она сразу поймет,  что деньги тебе дал я.
Кузнец  примирительно  кивнул:
- Согласен на тридцать.  Ты тоже  с  нами  будешь  отмечать день рождения.
- А  где  вы будете квасить?
- В кочегарке, – сказал Кузнец.
- В  нашей? Там же кочегар,   дядя Сема!
Улыбнувшись, Кузнец похлопал себя по груди.
- Я ему друг! Он разрешит нам выпить в кочегарке. Да и сам не откажется -  только  подноси. 

                ГЛАВА  24

Альберт нес портфель Татьяны, а портфель Альберта нес Адъютант. Татьяна,  как  обычно,  пересказывала Альберту новый, прочитанный ею роман Александра Дюма, в  котором  речь  шла  о  любви королевского  мушкетера к  одной очаровательной  придворной  даме.  И, вдохновленная  этим  рассказом, она вдруг  случайно  обронила:
- И  я  так люблю  тебя...
 Альберт  радостно  заметил,  что  лицо  Татьяны  слегка  порозовело.
- Танечка,  я люблю  тебя  крепче,  чем   этот  мушкетер!
Она  вовсе  покраснела  и  стыдливо  опустила  ресницы.
- Зачем  ты  стесняешься нашей  любви?  — спросил  он.  - Все девчонки  говорят  о любви  открыто  с парнями,  а  ты...  Ты просто робкая.
Не  поднимая  взгляда,  она  тихо  произнесла:
- Я  не  стесняюсь. Я люблю  тебя,  Алька!
Они  расстались  возле  школы,  в  которой  учился  Альберт.  Татьяна села  в  автобус  и  поехала дальше,  а Альберт  еще  оставался  на автобусной  остановке  и,  исполненной радости,  думал,  что  есть теперь  в  его жизни  самый близкий  и  родной  человек - красавица Татьяна!
Адъютант  всюду следовал  за  ним,  крутился  возле  ног,  как болонка.  Альберт  с  усмешкой  подумал, не  привязать ли  его  на цепь,  чтобы он  не ходил  за  мной?  Он  несколько  раз  говорил Адъютанту:  «Отстань  от  меня!» Адъютант печально  вздыхал  и  отвечал:  «Лучше  получить  по морде  от  тебя, чем от  Скулы»  и  снова ходил за ним всюду.  И  сейчас,  когда Альберт зашел  в  школьный  туалет,  Адъютант  остался у двери  и  с  покорностью верного  слуги  стал ждать  его.
В  туалете  Альберт  повстречался  с  давним  знакомым,  Андреем - родительским парнем,  с  которым часто  играл в  карты на деньги. Андрей обычно проигрывал,  но все же на предложение Чайки «сыграть  партейку»  с удовольствием отвечал:
- Хоть  сейчас!
Получив  согласие,  Альберт  выглянул  за дверь  и увидел стоящего Адъютанта.  Он удивился его  собачьей  верности.
- Теперь  ты мне  пригодишься,  -  сказал  он.  - Стой  здесь  и следи,  чтобы в  туалет  не  вошли учителя с проверкой.
По его просиявшему лицу, Альберт понял, что Адъютант рад доверенному заданию. Хлопнув его по плечу, Альберт вошел в туалет. Андрей был уже готов к игре, сидел на подоконнике, который служил им карточным столом. В карты Андрей играл хорошо, но не понимал, почему всегда проигрывает Альберту.
- Сколько ставишь? – спросил Альберт.
- Рубль.
- На рубль я не согласен!
Андрей  порылся  в  карманах,  вынул  все деньги,  которые  были.
- Два  рубля  с  мелочью,  -  показал он. - Больше  нет.
Альберт удовлетворенно  кивнул.
- Давай по два рубля.
Игра продолжалась  не  больше  пяти  минут.  Альберт сгреб  с подоконника деньги  и  сунул их в карман. Андрей вдруг стал выпытывать, как это Альберту    удается всегда выигрывать.                – Обыкновенно, - ответил Альберт. - Мне  всегда  везет.
Андрей  не  поверил.               
- Мне, кажется, ты знаешь какой-то секрет?
- Ну, знаю.
- Расскажи мне.  Я никому не  проболтаюсь.
- Ну,  если  не  проболтаешься, расскажу.
Андрей  стал  слушать  его  с вниманием.  Альберт минуту подумал,  затем улыбнулся и заговорил серьезным тоном.
- В  прошлом  году  ночью прилетает  ко  мне  в  спальню ангелок - посланник  божий - и  говорит:  «Ты, Альберт, меченый богом! В жизни тебе быть шулером.  И быть тебе знаменитым на всю страну».
Андрей  обиженно надулся.
- Я же  тебя  спрашиваю  серьезно.  А  ты  ерунду  говоришь!
- Не желаешь - не  верь.
Альберт  засунул  руки  в  карманы и ушел.
Столкнувшись  с  Адъютантом,  стоящим  возле  двери  туалета, Альберт выругался, но все же в благодарность за службу дал рубль.  Адъютант  очень обрадовался, - у него  никогда  не  было денег.  А  воровать  он не умел. Он  решил купить желанную шоколадку.  Адъютант  никогда не  ел шоколада, и мечтал хоть раз попробовать.
- Если  не  будешь ходить  за мной,  когда  этого  не  требуется,  я дам  тебе  еще  рубль.  Договорились?
Адъютант  согласно кивнул и  поспешил  отойти  от  Альберта.
Когда Альберт вернулся из школы в детдом, он повстречался с Маргаритой Ивановной, которая сопровождала на обед группу маленьких ребятишек.
Воспитательница остановилась  возле  столовой  и  подозвала  его
- Альберт,  зайди  к Фаине  Евгеньевне  в  кабинет.  У  неё  есть для тебя  письмо.
Сказав  это,  воспитательница  вошла  в  столовую  вместе  с  ребятами.
Альберт был удивлен. Раньше  он  никогда  не  получал  писем. Следуя  в  кабинет  директора,  он  раздумывал - кто бы мог  ему написать?  И  пришел к  выводу,  что  написала,  наверно, Татьяна.  Однажды она  обещала  ему  написать  письмо  и  сообщить  в  нем то,  о  чем  она  не  могла  сказать  словами.   «Конечно  о  любви!»  - подумал  он  и,  счастливо  взволнованный,  вошел  в  кабинет.
- Алик?  - Фаина  Евгеньевна стала из за стола. - Тебе  есть письмо.                               
- Я  затем и пришел,  чтобы получить  его.
Директорша подала ему письмо,  и Альберт ушел из  кабинета;  быстро выбежал  на улицу, сел на  скамейку,  прочитал  обратный  адрес  на конверте.  Письмо  пришло  из  Ленинграда  от  дяди  Саши  инвалида.
Альберт  пожалел,  что  письмо  не  от  Татьяны и  ему не  придется прочитать любовных признаний,  но  получить  письмо  от  дяди  Саши  ему было  не  менее  приятно.  Он  разорвал конверт  и  стал читать.  Почерк был неразборчивым,  беглым.  Он читал  с трудом.
«Здравствуй,  Альберт!
Дружище,  жаль,  что  ты не  вернулся ко мне  с  вокзала.  Я  сразу подумал,  что тебя повязали менты.  Наверно,  так и  есть.  Хорошо, что ты оставил мне  свой  адрес.  У меня появилась  возможность писать  тебе.  В  тот  день,  когда  ты не  вернулся ко  мне,  я  немножко захворал.                «Мотор» стал  отказывать.  Да  ты  знаешь,  что  мне  не долго  осталось  топтать  матушку-землю.  Альберт,  я  получил кучу денег  -  тысячу рублей, и купил тебе хорошенький костюмчик. Деньги  получил от  человека,  о  котором  рассказывал.  Помнишь, упоминал  тебе о шулере,  которому  проигрался?  Он  не  забывает  меня, иногда посылает  денежки.  Хоть  я  на  него  зол до  сих  пор,  но  он  - человек милосердный.  Но жестокости  в  нем тоже хватает.  Альберт  я пишу письмо,  а  сам думаю: вдруг  его  вскроют  в  детдоме?  У  вас, наверно,  надзор  над  письмами  осуществляется как  в  тюряге; вскрывают  наверно,  воспитатели  и читают.  Так  или  нет?  Но я привык писать  правду,  опасаться мне  нечего, скоро  копыта  отброшу.  Но прежде,  чем поцеловаться  с  сосновым  гробом,  я хотел  бы увидеть тебя. Я надеюсь  приехать  к  тебе  в  феврале,  если  не  умру.  Надо же привезти  тебе  костюмчик.  Сто  двадцать  рублей  стоит, серенький, элегантный!  Ты  в  нем  будешь  выглядеть  как  английский лорд! Приеду к  тебе  на два дня, поселюсь  в  гостинице.  Ты  знаешь, очень хочется увидеть  тебя перед смертью.  Полюбил я  тебя. Парень  ты интересный. Когда  ты жил у меня,  я ловил  себя  на мысли,  что мы  с  тобой  одной крови.  Все  в  тебе  родное  для меня. Кстати,  приеду и  покажу тебе  еще  одну  замечательную игру. Известные игроки ее уважают. Помню,  ты имел желание  научиться  готовить  раствор  «морось». Научился ли?
Что ж пора  заканчивать  письмо.
До  свиданья,  Альберт.  Обязательно  напиши мне.  Буду ждать.
Любящий  тебя, дядя  Саша». 
Прочитав  письмо, Альберт  испытал жалость к  старику.  Он опять напоминал  ему о  своей  смерти. Значит, он чувствует приближение конца.  Но утешало  только,  что  дяде  Саше,  обидевший  его  прежде шулер,  высылал деньги. Тысяча  рублей  - это  немало!  Благородный, должно  быть,  тот  картежник.  «Он  скоро  приедет  ко  мне  - прекрасно!  Только  напрасно  он  купил  мне  костюм, деньги  ему самому понадобились  бы». Воспитательница уже созывала на обед вторую смену. Альберт упрятал письмо в карман и пошел в столовую.
На обед подали гороховый суп и гречневую кашу. Круглоглазый  толстячок Кузнец нахваливал  гороховый  суп.  Он,  любивший  сытно  поесть,  всегда нахваливал обеды,  даже  если  они  были  приготовлены неважно. Худощавый  Галич  ел  без аппетита. В школе  он  съел  обед родительского  парня  и,  теперь  есть  ему  не  хотелось.  Круглолицему, с огненными  волосами  Карату очень нравилась  гречневая  каша. За  обедом Кузнец напоминал Альберту о  дне  рождения.  Карат  оживился,  услышав,  что  о его дне  рождения  не  забыли,  и  спросил Альберта:
- Кузнец  говорил,  что  ты  обещал  достать  вина  на  день  рождения.
- Обещал,- сказал Альберт.
- Достал?
- Нет  еще.
Карат  сделал удивленное  лицо.
- Что же  ты. Обещал,  а  не  достал?
- Вы же  не  сейчас  будете  отмечать  день 
- После  отбоя,  в  кочегарке.  Дядя  Сема  нам уже  разрешил  прийти. Сказал,  если  стопарик  нальете, сидите  хоть  до самого  утра.
Съев  кашу,  Альберт  отодвинул  тарелку.
- Не  беспокойся!  Я  принесу  вам  вино  еще  до ужина.
- Где  ты его достанешь?  Магазины уже закроются.
- Не  твое  дело.  Сказал, принесу,  значит,  принесу!
Когда Альберт  выпил  компот,  к  столу  быстро  подбежал  Адъютант  с чайником  компота  в  руке.  Он  хотел  налить  Альберту  еще  стакан компота,  но  Альберт  отказался  и  строго  наказал,  чтобы Адъютант больше  не  подходил к  столу во  время  обеда.  Воспитательница могла заметить,  что  за Альбертом прислуживают.
Детдомовские девчонки, ровесницы Альберта,  сидящие  за крайним  столом,  заметили,  как  Адъютант  подходил  к  гладиатору,  и тихонько  захихикали. Адъютант  отошел  от  стола  с  растерянным лицом.  Все  детдомовские  девчонки,  учившиеся  в  старших классах, были  тайно  влюблены в Альберта.  Любили  скорее  не  за  внешность  его - он  был  не  очень  красив  со  шрамом на  щеке,  который  портил  его  лицо, - а любили  за  отвагу,  за  то,  что  детдомовские ребята  заискивают  перед  ним,  как льстивые  щенки.  Но  Альберт  не обращал  внимания  на  девчонок,  не  одаривал  их улыбками, он  любил лишь  Татьяну.
Вечером Альберт вышел в город.  Мороз ослабел, стало значительно теплее.  Над  городом  плыла сизая,  дымная  завеса,  отвратительно  пахнущая – это какой-то завод  выбрасывал  из  своих  труб  в  воздух  густые  клубы  вредных отходов. Во  влажные зимы дым  всегда  стелился  над  городом,  и  белые заснеженные деревья,  тянущиеся  вдоль  тротуаров,  превращались  в  черные страшные  скелеты. Их  снежные  кроны окутывал  слой  сажи  и  гари, кружившейся  над  городом.
Стемнело.  Машины навстречу попадались  реже.  Мимо  протарахтел грузовик,  резанув  по  глазам Альберта ярким  светом фар.  Альберт остановился у  склона дороги  и,  встав  за дерево,  стал ждать.  Он знал,  что  здесь,  на дорожном  подъеме,  машины  идут  медленно, буксуют  -  скользко.  Особенно  сейчас,  когда  асфальт  обледенел, покрылся  слизкой жижей.  В  это  время  с  городского  спиртзавода следуют  грузовики,  груженые  водкой.  Следуют  в  Ленинградскую область.  Альберт  точно  знал  это.  Он  не  раз  простаивал  здесь зимними  вечерами  вместе  с  Боцманом,  и  Боцман  показывал  ему,  как нужно добывать  водку и  вина,  если  в  карманах отсутствуют  деньги.
Хотя у Альберта денег  было достаточно, он  не  желал  их тратить  на спиртные  напитки.  Зачем?  Если  водку можно  добыть бесплатно.
Проехал  еще  один  грузовик.  Боцман  поучал Альберта,  что  груженые  водкой  только  те  машины, которые  покрыты брезентом.  Альберт ждал машину,  кузов  которой должен  быть  покрыт  защитным  брезентом.  Но  их не  было.
«Они  выезжают  со  спиртзавода  в  это  время,  -  вспоминал он.  - Неужели уже  проехали?  Не  может  быть!»  Он  провел  рукой  сзади,  у пояса  брюк - нож был продернут  под  ремень.  Вздохнул легко.
И вдруг,  стоя на дорожном подъеме,  он увидел приближающуюся машину. В кузове под брезентом которой выделялись ящики.  Это  было  видно совершенно  отчетливо.  Городские  фонари  по  бокам дороги хорошо освещали  машину.  Он  приготовился.  По  деревьям  блеснули  фары, двигатель машины  страшно  застонал,  колеса  буксовали,  зад  машины водило из  стороны в  сторону.  Подъем  был крутой.  Наконец грузовик  еле-еле  въехал  на  подъем,  и  Альберт  выскочил  из-за дерева,  догнал  грузовик,  запрыгнул  сзади,  ухватился за  борт. Вскарабкавшись  на  брезент,  он  залег  и  почувствовал  под  собой ящики.  «Водка!  Угадал!»  Быстро  достав  острый  нож,  он  полоснул  по брезенту и увидел  блестящие горлышки  бутылок. Медлить  было  нельзя,  скоро  подъем закончится, машина наберет ход.  Он  вынул из-за  пазухи  маленький  тряпичный мешок, наложил в него бутылок, и приготовился к  прыжку,  держа мешок  с  бутылками  в  правой руке.  Альберт  присел,  уперся  в  борт  машины и  прыгнул  на заснеженную обочину.  Словно  тень  пантеры мелькнула  в  полете,  и  он приземлился,  залег  между деревьями.  Машина  не  остановилась, напротив,  набирала  скорость.  «Значит,  водитель  не  заметил».
Альберт  ощупал мешок  -  все  бутылки  целы.  Он  встал  и  направился в  детдом,  довольный,  что  все  обошлось  благополучно.
Друзей  он  нашел в  кочегарке.  Они  о чем-то  болтали  с  чумазым пожилым кочегаром  дядей  Семой.  Все  четверо  обратили внимание  на  тугой мешок.
- Принес?  - Кузнец  смотрел на  него  испытующе.
Альберт молча подал  ему мешок  с  водкой.  Кузнец  стал развязывать  бечевку,  остальные  склонились  над  мешком,  ожидая, когда он  развяжет.  Узел  был  тугой,  но  Кузнец  быстро  справился  с ним - и  все  увидели  водку.  Дядя  Сема,  чертовски  любивший  выпить, жадно  облизал  губы;  кадык  его  дрогнул,  он  проглотил  слюну.  Галич похвалил Альберта.
- Сегодня хорошо  выпьем! – сказал он. - Завтра  воскресенье,  в школу не  идти.
Дядя Сема  снова облизнулся.
- Ребятки,  может,  вы мне  стопарик  нацедите?
- Не  сейчас!  - возразил  именинник.
- Жалко  что ли?  - дядя  Сема  просяще  сморщил лицо. Альберту  стало жаль  этого  алкоголика.
- Налей  ему,  Кузнец.  Пусть  опохмелится.
Кочегар  быстро достал  из  пыльной  тумбочки  граненый  стакан, дунул  в  него - вылетела дохлая муха,  -  но  обтирать  не  стал.
- Наливай  полнее,  -  сказал  он Кузнецу,  затем  с  любовьювзглянул на Альберта.  -  Ты, Альберт,  угадал.  Я действительно с  похмелья.  Налопался  вчерась!

                ГЛАВА  25

Теперь Альберт  Чайка редко  заходил к  Светлане  Андреевне. Он отвыкал  от  нее,  понимая,  что  она ему не  родная мать. Но  сегодня Светлана Андреевна  настояла,  чтобы он  пришел, потому что  сегодня у Альберта  был день  рождения.  И  Альберт  пришел, скорее  из уважения  к  Светлане  Андреевне.  Все-таки,  она  считала  его своим  приемным  сыном.
В  квартире  Турыгиных  собрались  гости.  Их  было  немного,  но  все они  были  совершенно  незнакомы Альберту.  Какие-то  офицеры,  бывшие сослуживцы Сергея  Николаевича,  их жены,  приглашенные  со  стороны Светланы Андреевны.  Все  гости  взрослые  и  ни  одного  сверстника Альберта.  В  этой  незнакомой  компании  он  испытывал  скуку.
За праздничным  столом Альберт  сидел  рядом  со  Светланой Андреевной.
- Может  быть,  я пойду,  мама?  -  спросил  он.
- Что  ты говоришь?  - удивилась  Турыгина.  - Как я 
- Мне скучно здесь.
- Посиди,  пожалуйста,  прошу  тебя.
В  это  время  сидящая  напротив  женщина  обратилась  к Альберту.
- Так  сколько  тебе  лет  стукнуло?
Светлана Андреевна  недоуменно  посмотрела  в  ее  опьяневшие  глаза.
- Шурочка,  ему пятнадцать  лет,  -  сказала  она.  - Я же  тебе  уже второй  раз  отвечаю.  Ты  забывчива.
Шурочка улыбнулась  и  запела:
- «Что-то  с  памятью моей  стало…»
Альберту было не по себе. Вся  эта компания  была противна  ему,  за  исключением  Светланы Андреевны  и  ее  супруга,  к которым  он  по-прежнему питал уважение.
- Ты  видел,  какие  тебе  принесли  подарки?  -  спросила  Турыгина.

- Не  смотрел я.
- Напрасно.  Среди  подарков  есть  замечательные  вещи!
- Зачем  они  мне?
Светлана Андреевна  тревожно  вздохнула.
- Как  зачем Алик?  Ты  становишься  каким-то  равнодушным ко всему. Почему ты стал  редко  заходить  ко  мне?
- Взрослею я,  мама.  Выхожу из  того  возраста,  когда держатся  за материнский  подол.
«За мой подол ты редко  держался!»,  - подумала она.
А,  подумав,  опечалилась,  склонила  голову.
- Ты  стал  совсем  взрослым,  Алик.  Охладел ко  мне...
- Вовсе  не  охладел.  Пойми,  мама,  мне  с  ребятами  веселее,  а у вас  дома я  буду как  ворон  в  клетке.
- Я уж поняла,  что  ты не  перейдешь жить к нам. Поняла с того времени,  как  ты  изменил  отношение ко мне.
Альберт  виновато  потупил  взор.
- Не  сердись,  мама.
Она любовно  прижала  его  голову к своей  груди,  но  Альберту было неприятно  это.  Он  не  любил нежностей.
Сергей  Николаевич, сидевший поодаль с мужчинами, прекратил мужские разговоры,  и перешел ближе, подсел к ним. Он был немножко пьян.
- Что  голову  повесил,  Алька?
Альберт  пожал  плечами.
- Дядя  Сережа,  я  сегодня  не  останусь  у  вас  ночевать.  Пойду  в детдом.
- Почему?  Разве  тебе  не  нравится у нас?
- Нравится,  но  меня ждут  друзья.  Я должен  идти.
Сергей  Николаевич  забавно  поморщился,  желая  развеселить Альберта.
- Друзья подождут, Алька.  Переночуешь  сегодня у нас.  А  завтра с  утра мы  с  тобой  пойдем  в  гараж.  Я  научу  тебя  ездить  на  «Волге», хочешь?
- На  «Волге»?  У  вас  же  был  «Жигуленок».
- У нас  был  и  «Москвич»,  - усмехнулся  Сергей  Николаевич.  - Как ты помнишь,  «Москвич»  мы продал, купили  «Жигуленка».  А  теперь продали «Жигуленка», неделю назад  купили  «Волгу».  Павел Федорович  нам  продал  по  блату. Не  забыл  его?
- Иногда он приходит  ко  мне  в  детдом.
- Вот  как?  Не  забывает,  значит. Приходит  один? 
- Теперь - один.  А  раньше  с  женой  своей,  тетей  Катей  приходил. Но  она мне  не  понравилась, крыса какая-то  размалеванная!  Как придет,  так  вперит  на меня  глазищи и  смотрит,  смотрит,  будто я ей рубль должен.  Но  теперь  она  не  приезжает.  Далеко, 
- Да,  Павел Федорович  вышел  в  люди  -  начальник  областной автоколонны!
Сергей Николаевич  на  секунду  задумался и улыбнулся.
- С  Танечкой  дружишь?
Альберт  смутился.
- Дружу.  Но  она  тоже  последний  год  в  нашем  городе  учится, потом  переедет к  отцу и  матери,  будет  учиться  там,  в  большом городе.
- Где же  она  здесь живет?
- У  бабки.  Бабка у нее  есть,  в  центре  города живет.
- Захаживаешь  к  ней  в  гости?
Альберт застеснялся.
- Бывает… Захожу.
- Молодец!  Не  забывай  ее.  Она девчонка красивая,  умная. Светлана Андреевна  отвлеклась  от  разговора  с  соседкой и обратилась к Альберту.  Ее  лицо  было  немного  встревоженным.
- Алик,  тебя  больше  не  беспокоит  Нина Александровна?
- Овчарка?  То  есть,  капитанша?  Она почему-то  забыла  про меня. Даже  в  детдом  стала редко  приходить.
Альберт еще не  знал,  что  Овчарку уволили с работы. И теперь  Нина Александровна работала простой  секретаршей  на каком-то  заводе.
- Мама,  я должен  идти.  В детдоме скоро  отбой.
- Что  с  тобой  поделаешь?  Никак не хочешь  остаться.
- Оставайся,  Алька!  - просил Сергей  Николаевич.
- Нет,  я пойду,  - и  он  встал  из-за  стола.
- Ну,  хорошо. Возьми  с  собой  какой-нибудь  подарок.
- Альберт  сначала  отказывался,  но  потом  вдруг  сказал:
- Можно,  я  возьму все  подарки?
Светлана Андреевна удивилась.
- Зачем  тебе  все?
- Ребятам  покажу.
- Что ж,  бери.                               
Светлана Андреевна дала  ему сумку,  и  Альберт,  сложив  в  нее подарки,  собрался уйти.
- Возьми  еще  конфет  и  яблок,  -  Светлана  Андреевна  вывалила  в полную тугую сумку Альберта конфет и яблок.
- Деньги  есть  на автобус?


На детдомовском дворе не было ни одного воспитанника. Все  разошлись  по  спальням. Альберт  прошел по  освещенному фонарями двору и остановился у спального корпуса.  Он увидел,  что на углу стоит какой-то шкет  и  плачет.  Альберт  подошел и  только  сейчас  заметил, что  шкета  рвало.
- Что  с  тобой?
Шкет  посмотрел  на  него жалкими  глазами.
- Меня  тошнит,  -  сказал  он.  - Желудок  выворачивает.
- Съел что-нибудь?
Альберт  вспомнил,  как  сам,  будучи шкетом, иногда рылся в кухонных помойных бачках и  выискивал себе  пищу.  Ел  всякую гадость.
- Ничего  поганого  я не  ел,  -  всхлипнул шкет.
- Почему же  тогда  тошнит?
- Я  есть хочу!
Альберту стало жаль  мальчишку.
- Разве, ты не ужинал?
- Нет, - шкет  тихонько  заплакал. -  Не  ужинал.  Мой ужин  съел Марафон и обед - тоже.  Я  служу у него  сотрудником. Он  все отбирает  у меня.
Марафон - прозвище длинного  и  худого,  как трость кочета. Марафон  был недругом Альберта.  И сейчас,  узнав  от  шкета, что Марафон ненасытный обжора,  Альберт  решил  избить  его.
- Вот  яблоки  и  конфеты.
Альберт  стал  вынимать  из  сумки  съедобное.
- Ешь  все  сам!
- Это мне?  - шкет  испугался щедрых подарков,  подумал,  что Альберт  шутит.
- Бери, я  сказал! - он  сдернул  со  шкета  пиджачок  и  все  уложил в  пиджак. - Отнеси  к  себе  в  спальню и  ешь.  И  не  вздумай  отдать кочетам!
- Но  они  отберут...
- Не  отберут!  Скажешь,  что  все  это  получил  от  меня.  И  вообще, отныне  ты  будешь  моим  сотрудником.  А марафону я  начищу физиономию!
Альберт  проводил шкета  в  спальню младшей  группы,  а  сам вошел  в свою спальню.  Альберта окружили друзья. Раздраженный он прикрикнул на них и прошел между коек к своей угловой кровати. Всего по обеим сторонам спальни было четырнадцать  кроватей.
Друзья не догадывались, почему он  зол?  Но  подходить  к  нему не стали,  зная, что  Альберт  в  таком  состоянии  может дать по шее. Немного успокоившись,  сидя  на кровати,  Альберт  подозвал их сам.  Друзья подошли.  Маленький  толстячок Кузнец  стал заискивать перед Альбертом,  поздравляя  его  с  днем рождения.
- Да не  крутись  ты под  ногами! - вспылил Альберт.  - Сядь  на кровать.
Кузнец  сел,  сели  и  остальные.
- Ты что-то  не  в  духе  сегодня, - сказал Карат.
- Настроения  нет,  - устало  вздохнул  Альберт.
Он  встал,  взял  сумку и  вывалил  из  нее  подарки  на  свою кровать.
- Ого!  -  глаза  Галича  загорелись  восторгом.  - Это  все  тебе подарили?
- Да, но я принес  вам. Сейчас выберу для себя кое-что, а на остальные подарки  налетайте,  разбирайте,  кому что  подойдет.
Альберт  выбрал  себе  красивую  теплую рубашку и  джинсовые  брюки.
- Остальное  вам,  - сказал он.
И  ребята налетели  на подарки, быстро расхватали и стали примерять. Карат  нашел  в  подарках наручные  электронные  часы и  показал Альберту.
- Это  тоже  мне?
- Часы? - удивился Альберт;  он  не  заметил  их раньше.  - Нет, Карат,  часы я  тебе  не  отдам.  Самому пригодятся.  А  ты  возьми  мои, они  точно ходят.
Альберт  снял  с  руки механические часы и  отдал Карату,  а  сам  взял электронные. 
Ребята  стали  благодарить  Альберта. Подарки достались  почти всем.  Альберт  равнодушно махнул рукой.
– Носите на здоровье!
Вскоре  в  спальню  вошла  воспитательница Тамара  Николаевна, объявила  вечернюю поверку.  Все  стали  выходить  в  коридор, строиться на перекличку.
- Вечно  Кобра  не  вовремя  заявится, - проворчал Карат,  который  не успел налюбоваться  своей  новой  футболкой  с  изображением   зарубежного ансамбля 
Во  время поверки  Альберт  провел  глазами  по  рядам  и  заметил Марафона.  Он  стоял  в  самом конце  ряда  и,  улыбаясь,  о  чем-то шептался  с  дружком.  Марафон  спал  в  соседней спальне,  и  Альберт решил  после  отбоя  поднять  его  с  постели  и  заманить  в  умывальник, который  после  отбоя пуст  от  детдомовцев.       
Наконец  -  отбой.  Альберт  разделся,  лег  в  постель. Воспитательница погасила  свет  в  спальне.  Галич  захотел в  темноте пошептаться  с  Альбертом,  но  Альберт  дружески  шуганул  его.
- Спи,  Галич!  Завтра рано  вставать.
Через  полчаса утомленные  за день  детдомовцы  засопели. Альберт осторожно встал,  чтобы не  скрипеть кроватью,  оделся и  вышел из  спальни тихонько  затворил за собой дверь.
- Ты куда,  Алька?  -  вдруг услышал  он  сонный  голос  Карата.
- Спи!  - прошипел Альберт. – Я иду в  туалет.
Он  подошел к  спальне,  в  которой  спал Марафон,  открыл дверь. Было  темно  в  спальне  кочетов,  но  Альберт  знал,  что  Марафон  спит у входа.  В углу кто-то храпел.  «Спят» - решил Альберт  и подошел к кровати  Марафона.  Приготовил ладонь,  чтобы  заткнуть  ему рот,  если  он  испугается  и  вскрикнет  спросонья. Марафон  открыл  глаза.
- Кто  это?  -  спросил он,  в  темноте  не узнавая.

- Альберт  -  ты?                                                
- Тихо!  Вставай,  говорю.  Пойдешь  со мной.
- Куда  это?
- Скоро узнаешь.
Марафон  нехотя  поднялся  с  постели,  одеваться  не  стал.
- Курить, что  ли  пойдем?
- Зубы чистить!  -  сказал Альберт.
- Я  серьезно  спрашиваю.
- Пошли,  у меня  нет времени.  Я  тоже  спать  хочу,  как  все.
 Он  вывел Марафона  из  спальни  и  провел  в  умывальник,  закрыл наглухо дверь.  Здесь  можно  было  говорить  чуть  громче  - не  услышат.
- Ты зачем сожрал пайку своего  сотрудника?
Поняв  в  чем дело,  Марафон  испугался,  но  попытался улыбнуться.
- Мой  шкет.  Сколько хочу,  столько  и  отбираю у  него.
Альберт  окинул  взглядом  его  высокую фигуру.
- Я  тебя  сейчас  сломаю,  как  гнилую осину!
- Не  надо!  Чего  ты, вздурел?  Шкет  же  - мой  сотрудник.
- По  приютскому  закону ты можешь  отобрать у него котлету, яйца,  масло -  все,  но  не  кашу!  Ты же,  дерьмо,  оставил  его голодным!
- Я  больше  не  возьму у него  ничего!  -  взмолился Марафон,  зная, что Альберт жестоко  изобьет  его  за  обиженного  шкета.
- Ты  забыл приютские  законы!  Ты  забыл,  для чего  в  детдоме выбирают  гладиатора!  Ты  забыл,  что мой долг восстановить справедливость? Заполучи скандал!
И Альберт сильно ударил его в живот. Марафон согнулся и застонал. Натренированные кулаки Альберта были слишком крепкими.
- Не надо, Альберт! Я клянусь…
Он не успел договорить. Альберт ударом свалил его на пол.
- Я бы простил тебя за котлету, яйца,    но  не за кашу!
Марафон поднялся с пола, но тут же упал, сокрушенный ударом Альберта.
- Нельзя шкета оставлять совсем голодным, - приговаривал Альберт, нанося удары.
Марафон знал, что кричать бесполезно – никто не поможет ему.
Никто не посмеет возразить Альберту.
Он весь изогнулся от боли и беспомощно упал. Альберт поднял его, голова Марафона качнулась и повисла. Видя, что Марафон очень слаб, Альберт выпустил его из рук, Марафон вновь упал…

                ГЛАВА  26

Официант указал на столик, за который присели супруги Старховы, и принял заказ. Когда он удалился, Катерина сказала:
- Как красиво здесь!
- Да, - согласился Павел Федорович. – Хороший ресторан.
Катерина замечала, что муж в последнее время стал замкнут.
- Паша, у тебя на работе что-то не так.
- Почему ты решила?
- Ты сильно изменился. Раньше ты  был  более веселым, а теперь постоянно замкнут.
Стархов промолчал. Действительно его дела на работе были плохи. Он уже не радовался новому назначению на должность.
- Жалею, что согласился стать начальником областной автоколонны.
- Почему? – спросила Катерина. -  Ты же второй год в этой должности.
- Воровство кругом, - вздохнул Стархов. Иногда он доверчиво делился с Катериной служебными секретами. – Выделяют деньги из бюджета на пополнение парка легковых автомобилей, а через полгода выкупают, списывая их. Машины-то новые…
- Если новые, зачем их списывать.
Стархов вытер выступивший на лбу пот.
- А ты спроси у Мурова Аркадия Николаевича, он же теперь всему голова у нас в области.
- Странно, - сказала Катерина.
- Вот и я о том же.
Подумав, Катерина сказала:
- Денег ему, что ли не хватает? Заворовались они  все.
Стархов с укором взглянул на Катерину и приложил указательный палец к губам.
- Тсс-с!
Катерина кивнула и огляделась.
- Что-то официант пропал с нашим заказом.
Павел Федорович посмотрел в ту сторону, где была дверь в ресторанную кухню, и досадно пожал плечами.
- Они обычно заставляют ждать!
Стархов склонился над столом, взял салфетку, вытер потеющие пальцы.
- Да, Павел, - вспомнила Катерина. -  Ты ходишь в детдом к Альберту. Я слышала, что Альберт – отъявленный вор.
Павел Федорович усмехнулся.
- Не преувеличивай, Альберт хороший парень.
- Но  мне кажется, что этот Альберт – отпетый негодяй!
- Зачем ты так отзываешься о нем?
Катерина выразительно удивилась.
- Павел, ты разве забыл наше последнее посещение детдома? Забыл, что этот дерзкий мальчишка обозвал меня кикиморой?
Павел Федорович чуть было не рассмеялся.
- Ты же прекрасно  знаешь,  почему он назвал тебя так.  Да и назвал  в  шутку.
- Ничего  себе  шуточки!
К ним подошел официант  и  расставил  на  столе  заказ.  Павел Федорович  благодарно кивнул,  и  официант  удалился к другому столику.
- Ты Катюша,  в  тот день  и  впрямь  выглядела интересной.
- Паша! 
- Все!  Я молчу.
Катерина обиженно  надула  губы.
- Если  этому противному мальчишке  не  нравится,  как я накладываю на лицо косметику, то он мог  бы промолчать,  а не  говорить  об  этом  вслух.  Он очень  плохо  воспитан!  Если  бы я  была  его матерью,  я  бы сумела перевоспитать  его.
- Прекрасно!  Давай  примем  его  в  нашу  семью.
- В  нашу семью?!  -  возмутилась  Катерина. - Ты что, Паша? Этого негодяя?
- Прошу тебя, Катюша,  не  говори  о  нем  так.  Он - парень хороший.
Павел Федорович  открыл шампанское  и  наполнил  бокалы.
- Нет,  Паша.  Этот  Альберт  от  распутных родителей.  По  его внешности  и  по  его  грубому поведению  это  видно  прекрасно!
Выпив  шампанского,  Стархов  закурил  сигарету.
В  это  время  в  ресторан  вошел невысокий,  немолодой мужчина  с суровым взглядом.  Он  был превосходно одет,  хорошо  причесан и начисто  выбрит.  За  ним  вошли два крепких молодых парня.   Все трое  остановились.  Завидев  их,  метрдотель,  беззаботно  болтавший  с девицами  за крайним  столиком,  быстро  вскочил  со  стула  и  поспешил к почтенной  тройке.  Подойдя к  мужчине,  он уловил стойкий приятный  запах французского  одеколона.
- Приветствую вас, - говорил он вкрадчиво почтенному гостю. -  Пройдите,  пожалуйста,  в  кабинку.  Я уже
все  приготовил. Мне позвонили. Весьма рад!
«Хитрая лиса!» - подумал Валера-Аметист, проходя в приготовленную для него кабину.
Здесь должна была состояться встреча Валеры-Аметиста с Коммерсантом.  Валера-Аметист  прибыл  в  ресторан  на десять  минут раньше, зная  совершенно  точно,  что Коммерсанта  в  это  время  еще  не  будет.  Коммерсант  был чрезвычайно пунктуальным человеком  и  всегда являлся  на  встречу  с  Крестным отцом ровно  в установленный час.
Валера-Аметист  сел  за сервированный  столик,  на который были поданы лучшие  блюда.
Кушанья, закуски,  напитки,  вина - все  это теснилось  на широком шестиугольном  столе,  рассчитанном  на шесть  человек.
Когда телохранители прошли  в  кабину и  сели  рядом, Валера-Аметист  склонился над  столом,  понюхал красные розы, которые стояли  в высокой вазе.
Телохранитель  чуть  привстал  из-за  стола  и  задернул дверную штору.
- Открой!  - сказал Крестный отец. -  Немного  приоткрой.  Мы должны видеть,  что  творится  в  зале.
Телохранитель  подумал,  что  Валера-Аметист  опасается облавы,  и сказал:                                                
- Но  у  входа  осталась  охрана.
- Ты неправильно  меня  понял.  Я хочу  видеть,  что  творится в  зале,  потому что люблю наблюдать  за людьми.  Детская  привычка!
Телохранитель вновь  приоткрыл штору. Валера-Аметист  сидел лицом  к  залу,  и  ему  была  видна  большая часть зала.  Мельком  взглянув  на посетителей,  он  плеснул  в  бокал немного вина  и  выпил.  Подошел метрдотель  и хотел  обслужить  его,  но  Крестный  отец указал  пальцем,  что  в его услугах не  нуждается.  Метрдотель  покорно ушел.
Оркестр  исполнял что-то  невыносимо  скучное,  и  телохранитель, знавший,  что  Валера-Аметист обожает шансон, тихо  спросил:
- Сменить  пластинку?
Крестный  отец    кивнул.
-  Только  не  очень  блатное…
Телохранитель  вышел  из  кабины,  подошел к  оркестру,  сунул исполнителю два  «четвертных»  и что-то сказал.  Певец быстро  пихнул деньги  в  нагрудной  карман  и  поправил микрофон. Вновь заиграл оркестр, и певец затянул песню. Валера-Аметист думал, что-то осмысливал. Мелодия помогала развитию его мыслей. Но вдруг он услышал громкую брань за кабиной. Насторожился.
- Что там?
Телохранитель  вышел  и увидел,  что у оркестра  стоит  какой-то пьяный южанин  и  требует,  чтобы певец  исполнял  его  заказ. Метрдотель удерживал южанина,  но  тот  упорно  пробивался  к  сцене  и совал  исполнителю десятку.

- Моя женщина хочет  слушать  песни Антонова,  -  сказал тот и указал на  столик,  за которым  сидела молодая проститутка. - А  этот  официант  не  пускает  меня к оркестру.
- Сядь  на место!  -  сказал  телохранитель.
- Почему? 
Телохранитель  заметил,  что южанин  не  настолько  пьян,  как казалось.
- Иди  на место!  Быстро!  -  сказал  он  строже.
- Я хочу  заказать  песню женщине! И вообще, кто ты такой.
Телохранитель  осмотрел  зал.  Внимание  посетителей  было направлено  на них.  Но  его  это  ничуть  не  смутило. Он  сгреб южанина  в  охапку  и  вынес  из  зала.  Затем  сбросил  его  вниз  по широкой  лестнице. Страшно  ругаясь, тот скатился  по  лестнице в  самый  низ.  Там его  подхватил другой охранник Крестного отца. 
Вновь  заиграла музыка.
Катерина  заволновалась, увидев  все  это.
- Может,  уйдем?
Павел Федорович  мотнул  головой.
- Посидим  еще.  Мне  нравится здесь.
В  зале  появился Коммерсант,  взглянул  на метрдотеля, и тот кивнул  ему на кабину, в которой  сидел Крестный  отец.  Коммерсант неторопливо  прошел.
-Ты точен,  как  никогда, - улыбнулся Валера-Аметист,  глядя  на  свои  часы. - Секунды остановились  на нуле.
Коммерсант  поприветствовал  его  и  сел  напротив.
- Пересядь,  пожалуйста,  Слава.  Ты  закрыл  мне  обзор  зала. Коммерсант  пересел  на другое  место.
- Не  заметил  знакомых  в  этом  зале?
- Нет,  -  сказал Коммерсант.
- Ты же  не  вертел  головой по  сторонам,  когда  шел ко мне.
- Я  вижу ушами  и  затылком.
Крестный  отец усмехнулся.
- Выпей -  и  поговорим,  -  сказал Валера-Аметист.
Коммерсант  налил  в  бокал  немного  вина  и  проглотил  одним  залпом.
Крестный  отец вновь  посмотрел  в  зал.  Его  внимание  привлек знакомый  профиль женщины, сидящей к  нему  боком,  ее  пышные  белые волосы и  поразительно  знакомые  черты.  Он  смотрел  на  нее,  но  не мог  вспомнить,  где  раньше  видел  ее.  «Мадонна!  -подумал  он.  - Я же с  тобой  где-то встречался. Повернись  в  мою  сторону, я хочу разглядеть  твое  лицо». Но женщина не  оборачивалась, разговаривала  с  мужчиной,  сидящим  напротив  и  пила  шампанское.
Коммерсант,  не  любивший  тревожить  мыслей  Крестного  отца, терпеливо ждал.  Наконец,  оторвав  глаза  от «мадонны», Валера-Аметист заговорил  с  Коммерсантом.
- Слава,  я  слышал,  твои  отношения  с  Муровым  изменились?
- Да,  - Коммерсант  вздохнул. -  Человек  он  трудный.  С  прежним секретарем работать было гораздо легче. Да и побаиваться он стал. Видимо, крепко Андропов рубанул –ка-гэ-бэ-шным мечом.
- Это точно.
Коммерсант  невесело усмехнулся,  откинулся  на  спинку кресла  и сложил на  груди  руки.  Помолчал немного,  что-то  обдумывая.
- И нам следовало бы на время свернуть дела, - сказал он. – Обстановка в стране непонятная. Долго ли нынешний генсек протянет на больничной койке, а его орлы – следственные бригады – по всей стране шмон наводят.
- Умный мужик, раз сумел всю страну на уши поставить, - сказал Крестный отец.
Коммерсант досадно почесал затылок.
- Никого не жалеет. Начал с Узбекистана и уже добрался до зятя Брежнева. Раз уж министра внутренних дел зацепил…
 Он вздохнул. Помолчал секунду. Затем сказал:
- Вот и наши обкомовские шишкари засуетились, страшно стало…
Крестный отец прикурил.
- Коррупция, братец, не пройдет, если страной руководит бывший силовик. Люди боятся, когда страшно, а когда не страшно – они не боятся.
Он  не  договорил - женщина обернулась, и он увидел ее лицо.
Она равнодушно  осматривала  оркестр.  Вдруг  ее  внимание обратилось  на кабину,  и  она  сквозь  приоткрытую штору  взглянула на Валеру-Аметиста. Взглянула  совершенно  равнодушно  и  вновь заговорила  с  мужем.  Крестный  отец  следил  за  ее  поведением. Женщина словно что-то  вспомнила, вновь  обернулась  и  вновь взглянула  на  Крестного  отца. Ее равнодушные глаза  вдруг  стали меняться -  в  них мелькнул  страх...
«Она!!!  - вспомнил  Крестный  отец.  -  Катюша!».
Он  заметил,  что  Катерина стала встревожено упрашивать мужчину уйти. Мужчина  неохотно  пожимал  плечами,  но  вдруг  поддался  на ее  уговоры,  и  они  встали,  положили  на  стол  деньги,  не  дожидаясь официанта,  и  быстро ушли.  Катерина  буквально  тянула  за  собой Стархова, желая, поскорее уйти. «Это  она,  черт  возьми!  Как же  я  не  узнал  ее  сразу!»   Валера-Аметист  обратился к  одному из  своих  телохранителей.
- Видел  эту женщину?
- Да,  Батя.
- Следуй  за  ней.  Но  незаметно!  Ты должен  узнать  адрес  ее проживания.
Коммерсант,  сидевший  спиной  к  залу,  не  видел Катерины из-за шторы.
- О  ком  ты  говоришь?  -  спросил  он.
- Это  к делу не  относится.
Крестный  отец улыбнулся и  продолжил  разговор  с  Коммерсантом.
          
                ГЛАВА  27

Гуляя по городу, Альберт с друзьями оказались на окраине,  где стояла  старая,  но  еще  действующая церковь.  Они хотели  зайти  в нее, но не решились. Учителя в школе вдалбливали  в  их  головы,  что  Бога нет,  веры  в  Бога  не  должно  быть  и  что  церкви  -  это  пережиток прошлого.
-.Может  быть,  зайдем?  -  все  же спросил Карат.
- Да ну!  -  возразил  Галич,  -  там дьяк  с  кадилом.  Как даст тебе  этим кадилом  по  башке,  до утра  не  очухаешься!
Альберт  недовольно  посмотрел  на  Галича.
- Не  выдумывай!
Кузнец,  отставший  от  них немного,  что-то  подбирал  с  земли.
- Чего  он  нашел? - удивился  Карат  и  пошел  к  другу.
Альберт  с  Галичем  тоже  поспешили  к Кузнецу. Подойдя,  они увидели,  что Кузнец  собирает  окурки,  рассыпанные возле урны.
- Зачем  ты подбираешь хабцы?  -  рассердился Альберт.
Кузнец  разжал  пальцы и,  улыбаясь,  показал  на ладони штук семь  окурков.
- Они  немного  сырые  от  снега,  -  сказал  он.  - Но  я  в  детдоме разложу их на батарее отопления. Они высохнут, и их можно будет выкурить.
- Выбрось, дурак! – Альберт ударил его по руке, и окурки упали на землю. Каблуками ботинок Альберт втоптал их в снег. – Никогда не собирай!  Вдруг эти хабцы курили сифилитики. Ты что,  сифилисом  хочешь         нас заразить?
Кузнец виновато опустил голову; он побаивался Альберта.
- Курева у нас нет…
- Сейчас я куплю.
И Альберт пошел на противоположную сторону улицы, где заметил магазин. Когда он отошел достаточно далеко, Галич усмехнулся:
- Если бы я был гладиатором, я бы тебе, Кузнец, дал в пятак!   
 - Слабоват в коленках. И гладиатором тебе никогда не быть!  Тебя, тощего, сломают, как карандаш, в первом же поединке.
- Ну! Полегче в выражениях! Если хочешь, я могу сразиться с тобой,  хоть сейчас. Хочешь?
Толстячок не  хотел биться с Галичем, потому быстро ретировался.
- Я пошутил.
- То-то! – довольно улыбнулся Галич.
Они вновь  подошли к ограде церкви, где были  входные ворота. Рядом стояла старая, узкая кирпичная будка с  решетчатым окошком.  Выше решетки была вмонтирована медная пластина с  изображением распятого Христа,  почерневшая от времени.  Ниже решетки в  кирпичной стенке была прорезь, в которую  верующие, входя в церковь, опускали монеты. Ребята остановились у решетчатого окна и  взглянули внутрь. Там, на полу, стояло ведро, доверху наполнено монетами. На  полу, возле  ведра,  тоже валялись деньги.
- Смотри, сколько денег! – поразился Карат.
Галич был поражен не менее.
- Достать бы все ведро! В нем, наверно, рублей пятьдесят есть.
- Больше! – сказал Кузнец, жадно глядя на деньги.
- Как их доставать? -  Карат взглянул на дверь, которая была сбоку,  за церковной  оградой. – Два замка висят,  дверь нам не открыть.
- Можно так достать, через решетку.
- Рукой не дотянуться.
- Кузнец у тебя была капроновая нитка. Дай ее мне.
Галич взял нитку, вынул из кармана кусок пластилина, который всегда носил с собой и по привычке мял в  руках.  Привязав пластилин к крепкой нитке, он  просунул руку сквозь решетку и,  придерживая нитку, стал опускать пластилин к куче денег. Резко опустив нить, чтобы  покрепче прилепились  монеты, он стал поднимать,   набирая нить. Вытащил пятнадцать копеек, положил в  карман. Снова стал опускать нить с пластилином.
- Здорово! – сказал Кузнец,  внимательно наблюдая.
Галич  вытащил еще монету -  двадцать копеек.
Подошел Альберт; в руках у него были две пачки сигарет. Он увидел их изощренный способ доставания монет.
- Эй вы, грабители! -   усмехнулся он.
- Смотри, Алька, как здорово! – радовался Кузнец.
- Бросьте вы это занятие! Старухи последние копейки жертвуют с верой в Бога, а вы…
- Эти деньги все-равно попу достанутся.  Зачем ему столько?
- Он на них свечи покупает. Пошли отсюда.
И они пошли за Альбертом. В детдоме, у женского корпуса, их встретила Тамара Николаевна. Она была возмущена.
- Опять прогуляли школу? Мне только что позвонили из  школы и  сказали, что вы не были ни на одном уроке. В чем дело?
Потупив глаза, ребята молчали.
- Отвечайте! Или будете  сидеть голодными. В столовую вас не  пущу!
Альберт взглянул на нее равнодушно и  вспомнил ее обнаженную,  моющуюся в бане. Ее нагота тогда  очаровала его. Но сейчас она  была в пальто, и он не видел в ней ничего привлекательного.
- Альберт, может, ты ответишь мне?
Альберт мотнул головой и пошел.
- Куда ты?! Как ты себя ведешь со старшими?  Вернись сейчас же!
Альберт не обворачивался, шел спокойной походкой.
- В столовую не заходи! Обеда сегодня не получишь!
Альберт обернулся, взглянул на нее с раздражением.
- Да пошла ты!..
- Ах ты, грубиян!
Расстроенный, Альберт вышел за ворота детдома и тут неожиданно   для себя увидел знакомое лицо.  Навстречу ему шел дядя Саша инвалид. Альберта охватило  счастливое волнение. Старый шулер тоже заметил своего друга и ускорил шаг. Встреча была радостной; старый шулер обнял Альберта.
- Вот, - он показал пакет. – Я привез тебе серенький костюмчик.
- Спасибо дядя Саша! Но ты зря тратишь деньги на меня.
Старый шулер улыбался.
- Для тебя, Альберт, ничего не жаль.  Помнишь, как ты меня выручил в Ленинграде? Помнишь, как совал мне в карман деньги? А я не привык оставаться в долгу.
- Это все мелочи! – смутился Альберт. – Пойдем, дядя Саша, я покажу тебе, как живу здесь.
- В детдом? Нет, Альберт, я не пойду. Неудобно…
- Не стесняйся. Пойдем!
Дядя Саша посмотрел на мрачные ворота детдома и мотнул головой.
- Не уговаривай. Я не пойду.
- Где же мы с тобой поговорим?
- Я специально сюда шел, чтобы пригласить тебя в гостиницу. Я  поселился  недалеко, метров триста ходьбы.
- Ну, хорошо, - сказал Альберт. -  Пошли в гостиницу.
И они двинулись по заснеженному тротуару.
Альберт вспомнил, что приготовил для дяди Саши сюрприз. Но  сюрприз остался в детдоме. Он  решил вернуться.
- Дядя Саша, подожди меня здесь пять минут. Мне нужно сбегать…
- Зачем? – удивился старый шулер.
- Я скоро вернусь, - и Альберт убежал.
Вернулся довольно скоро. Дядя Саша заметил, что пальто его, у  пояса, немного оттопыривается, словно он что-то положил под пальто. Но  спрашивать не стал, подумал, что Альберт сам покажет  ему в гостинице.
   В гостиницу Альберта пропустили. Они вошли в двухместный номер. Второго жильца  в  номере не было.
- Его не будет до вечера, - сказал дядя Саша.  – Он командировочный.
Альберт расстегнул пальто и  выставил на стол бутылку водки.
- Ух, ты! -  обрадовался старый шулер. – Наверно, ты ее хранил  до моего приезда?
- Угадал! Но я ждал, что ты приедешь раньше.
Дядя Саша вдруг тяжко закашлялся, прикрыл рот  полотенцем. Он кашлял  минуты две и, прокашлявшись, сказал:
- Сам видишь, какой я ездок по гостям.
- Тебе надо лечиться. Ложился бы в больницу.
- Горбатого могила излечит.
Сняв старое пальто, дядя Саша присел на кровать. Теперь, в хорошем костюме и новых ботинках, он выглядел приличнее, чем прежде. «Видимо купил в комиссионке» - решил Альберт.
Дядя Саша вынул из кармана кисет с махоркой и специально   порезанную газетку, быстро скрутил «козью ножку», и закурил. После продолжительного кашля он как будто наслаждался махорочным  дымом.
- И курить тебе надо бросать!  Вместо легких, наверно, одни  тряпки остались.
Старый шулер лукаво улыбнулся.
- Остер ты на язычок, Альберт! Ну-ка разденься, примерь новый  костюмчик.  Думаю, он тебе будет в пору.
- Прямо сейчас?
- Когда же? Я должен полюбоваться тобой. Раздевайся!
Альберт подчинился, понимая, что  доставит старому шулеру радость, надев  подаренный костюм. Альберт оделся перед зеркалом и осмотрелся.  Серенький костюмчик сидел  на нем превосходно! Альберт заметил, что старый шулер подает ему  серенькую рубашку.
- А теперь примерь с рубашкой.
- Дядя Саша, зачем?..
- Одевай без разговоров!
Альберт надел рубашку, а сверху пиджак и снова посмотрел в  зеркало.
  Вдруг старый шулер вынул из пакета серый галстук.  Альберт рассмеялся, понимая, что дядя
Саша  забавляется над ним. 
- Я никогда не носил галстуки! Зачем он мне?
- Одевай! И не  вздумай носить этот костюм без галстука!
  Альберт покорился, застегнул на вороте рубашки резинку галстука,  расправил ворот и  полюбовался на себя в зеркало.
- Для полной экипировки не хватает только туфель.   
И  дядя Саша  сунул  руку в пакет, достал туфли. 
- И туфли серые! – поразился Альберт.
- Снимай свои башмаки и надевай эти    замечательные туфельки.
Альберт был вне себя от радости. Он не умел открыто  выражать свои чувства, но  мысленно он бесконечно благодарил дядю Сашу.  Обувшись, он  отошел подальше от  зеркала, чтобы  видеть себя во весь рост.   Он выглядел превосходно. Но шрам, этот  ужасный  шрам портил его лицо.
Старый шулер смотрел на Альберта с  восторгом.
- Английский лорд! Ты замечательно хорош в этом наряде!
- Но зачем ты это все купил, дядя Саша? Ты же писал, что купил только костюм.  Тебе самому нужны деньги!
- Ты прав! Я купил и написал тебе письмо, а все  остальное я купил недавно. А деньги, Альберт, мне уже не нужны. Скоро я умру.
Альберт улыбнулся:
- Про свою смерть ты говорил мне  еще в прошлом году, но  живешь до сих пор.
   Старый шулер затянулся махоркой,   хитро  блеснул глазами.
- Я жду весны, потому и не умираю.
- Ты все выдумываешь…
- Нет, нет! Я  хочу  умереть только весной, когда цветут сады и  щебечут птицы. Это  замечательно -  умирать весной!
 Альберта опечалили его слова. Он  отошел от зеркала, сел на  кровать рядом с дядей Сашей и дружески  положил руку на его  колено. Старый шулер накрыл его руку своей костлявой ладонью.
- Смерть и кладбище… Альберт, не  нужно сегодня говорить об  этом. Давай-ка выпьем!  Не выбрасывать же эту бутылку в окно.
Он вскрыл  водку, поставил на стол два стакана, скромную закуску, имевшуюся в его портфеле, и  пригласил за стол Альберта.
- Я не буду.
Старый шулер посмотрел на него с улыбкой.
- Правильно! Не пей!  Водка – это зараза! Она,  стерва, людей превращает в животных Здорово притупляет  мозги и разум.
- Дядя Саша, почему ты   купил все серое: и костюм, и галстук, и рубашку, и даже туфли?
- Я хочу, чтобы ты был похож на меня в молодости. Раньше,  когда я был  известным игроком, я носил такой же серый костюм и  туфли, и … Словом,  серый цвет самый элегантный.
Дядя Саша налил себе полстакана  водки,  опрокинул в глотку,  крякнул довольно и  раскурил потухшую самокрутку.
- Сейчас я проверю, какой ты игрок, -  он вынул колоду карт.
- Я играю личными, - сказал Альберт и вынул свою колоду.
- О! Оказывается, ты не  расстаешься с картишками.
-  Играю потихонечку…
- Сдавай!
Альберт сдал карты. Старый шулер  посмотрел на манеру его поведения в игре.
- Я уже научился крапить колоды, как ты обучал  меня, - похвастался Альберт.
- Секрет не выдал?
- Я же сказал,  могила!
Партия закончилась  поражением старого игрока.  Прежде улыбающееся лицо его  выразительно удивилось.
- Э! Маэстро! Да ты и впрямь шулер!
Дядя Саша  выставил вперед колоду на вытянутые руки и  осмотрел края. Она была  крапленой.
- Не думал я, что ты сумеешь приготовить раствор сам. Это же моя « морось»!
- Ты сам доверчиво выдал ее мне.
- Я помню. Но послушай, одной «моросью» не  сыграешь... Ах да! Забыл. У тебя же замечательная память! А это  главное в игре.
Старый шулер стасовал колоду и сдал карты снова. И опять  проиграл.
- Ты знаешь, у кого ты  выиграл?! – вскричал он и потянулся за бутылкой, чтобы налить себе еще водки. – Я доволен, Альберт, и рад, что ты сумел быстро перенять мое мастерство. Я горжусь!

                ГЛАВА    30

     Татьяна  встретила Альберта на пороге квартиры. Она была взволнована.
- Зачем ты пришел, Алька?  Я же сказала, сегодня не приходи.
- Я не могу жить без тебя. Люблю!
     Она оглянулась назад, будто за ней следили.
- Быстренько проходи в мою комнату, чтобы бабка не заметила.
     Альберт пробежал в комнату вместе с Татьяной, закрыл дверь на ключ.
- Опять с бабкой поругалась?
     Татьяна молча кивнула.
- Танюша, она тебя всегда обижает. Ты что, не можешь ее проучить по-настоящему?
- Как?- тихо спросила Мурова.
- Обыкновенно. Хочешь, я проучу?
- Ты что! Знаю я, как проучишь. После твоих  проучений, бабка выгонит меня из дома. А мне нужно доучиться до весны.
- Тогда – пожалуйся отцу.
     Татьяна смущенно опустила голову.
- Я не умею жаловаться. Да и зачем? Она неплохая бабка. Просто ее надо понимать, ухаживать за ней.
- Понимать? Почему же тогда она обижает тебя?
      Татьяна застенчиво улыбнулась.
- Я сегодня провинилась. Забыла протереть полы.
     С виноватым улыбающимся лицом Татьяна была очаровательна. Альберт захотел ее поцеловать, и приблизился,  но Татьяна отвернулась.
- Танечка, я же люблю тебя!
- Я – тоже!
- Давай поцелуемся?
- Некогда сейчас, нужно уроки делать.
Альберт досадно поморщился.
- Поцелуй займет всего одну минуту, Танечка!
     Она нехотя повернулась к нему и закрыла глаза. Их губы слились в поцелуе. Альберт почувствовал, что руки Татьяны ложатся на его плечи, а пальцы ее перебирают страстно его волосы. Она прижалась к нему и словно замерла, дыхание ее учащалось с каждой секундой. Вдруг она вырвалась из его крепких объятий и, сев на диван, в смущении опустила длинные ресницы.
     Альберт удовлетворенно произнес:
- Твои губы, как мед! Чем больше их целуешь, тем больше хочется.
- Обыкновенные губы. Ты нарочно льстишь мне.
     Он подсел к ней на диван.
- Я говорю, как чувствую. Таких сладких губ нет ни у одной девушки.
- Ты уже целовался с другими?
- Разве я посмел бы?
- Но утверждаешь же!
- Я сказал так, потому что безумно влюблен в тебя.
     Татьяна отвернулась от него.
- А мне не верится, что ты любишь меня, как бы убедительно ты не говорил.
     Альберт поклялся, что будет верен ей до гроба. Потом они вновь целовались, неумело и крепко сжимая в объятиях друг друга.
- Когда окончим школу, мы поженимся,- решительно сказал Альберт.
- Мои родители не разрешат.
- Мы их не спросим. Мы уедем в другой город, снимем там квартиру, и будем жить. Ты будешь учиться в институте, а я – работать.
     Татьяна была довольна предложением, но сомневалась.
- Но, как же без разрешения мамы? Она с ума сойдет, если я сбегу с тобой.
- Ты меня любишь?
- Да,- она вновь опустила глаза.
- Очень?
- Зачем ты спрашиваешь? Как будто не знаешь.
- И я очень люблю тебя!  Если мы любим друг друга, зачем нам разрешение родителей?  Ты же будешь жить не со своей матерью, а со мной.
     Татьяна опасалась сказать ему, что ее родители даже против того, чтобы она дружила с Альбертом, не говоря уже о свадьбе. Они ужаснуться!  Отъявленный бандит и вор женится на их прелестной и кроткой дочери… Никогда! Аркадий Николаевич и Наталья Павловна  предупреждали Татьяну, чтобы она разорвала дружбу с Альбертом. Они полагали, что отношения подростков неожиданно могут перерасти в большую любовь! Поэтому секретарю обкома очень не хотелось, чтобы детдомовский вор стал его зятем.
- Хорошо, я поеду с тобой хоть на край света,- призналась Татьяна.
     Он поднял ее с дивана на руки и вскрикнул:
- Танечка, ты моя! Клянусь, ты будешь счастлива со мной!
     В это время послышались шуршащие шаги. К двери кто-то подошел.
- Тише!- Татьяна приложила палец к губам и шепнула ему на ухо: - Это бабка.
Альберт сжал ее в объятьях, и они замерли.
- Таня! – послышалось за дверью. – Таня!- бабка постучалась в дверь. – Таня, открой сейчас же! Я слышала в твоей комнате мужской голос.
- Ну вот!- расстроилась Татьяна и повернула ключ в двери. – Теперь она все расскажет моим родителям.
- Пусть рассказывает. Мы же  любим друг друга.
«Ах, знал бы ты, Алька!» - вздохнула Татьяна.
Вошла бабка с распущенными седыми волосами, похожая на ведьму.
- Молодой человек, я попрошу вас удалиться! – сказала она строго.
- Бабушка он уже уходит, - волновалась Татьяна. – Он помогал мне делать уроки.
 Татьяна ущипнула Альберта за руку и шепнула.
- Бабка совсем глухая, а услышала твой голос. Скажи ей, что ты приходил помочь мне сделать уроки.
  Альберт громко крикнул  бабке в ухо, о чем просила Татьяна.
- Молодой человек, вы не в казарме, чтобы кричать! Я слышу вас прекрасно!
- Теперь – иди! – шепнула Татьяна. – Завтра встретимся у   школы.
Вечер выдался теплым.  Сияло апрельское солнце. На асфальтовых дорожках  подтаивал снег. Он шел радостный. Встречи с Татьяной всегда приносили ему  приятное и захватывающее удовольствие. Он думал только о ней, кроткой и милой девушке.
Вдруг он услышал, что его окликнули. Обернулся. Стояли четверо парней.
- Иди к нам, - сказали они.
- Зачем?
- В карты сыграем.
Альберт знал этих ребят, он  часто играл с  ними в карты. Среди них был Андрей -  заурядный картежник, который всегда проигрывал Альберту, и  искренне  удивлялся его умению выигрывать.
- Некогда мне сейчас, - сказал Альберт. – В следующий раз сыграем.
- Хоть одну партию, - упрашивал Андрей. – Помнишь,  на прошлой неделе я тебе проиграл? Теперь должен отыграться.
- И сейчас  проиграешь. Ты слабак в картах!
Андрею были оскорбительны слова Альберта, но он не злился.
- Сыграем одну партию, и я докажу, что слабак ты!
Самолюбие Альберта было задето. Уверенность Андрея раздражала его. Альберт готов был наказать его, хоть сейчас.
- Желаешь проиграть? Пошли! Но ставки будут по червонцу.
Альберт сам прошел вперед и  повел их во двор, за дома, где был сколочен небольшой  столик.
- У меня нет червонца. Одна пятерка, - Андрей показал синюю  купюру.
- Тогда я с тобой не играю.
Андрей обратился к своим друзьям. Один из них дал ему в долг пять рублей.
Они пошли к столику, сели и стали играть.
- Дай, я стасую – сказал Андрей.
Альберт передал ему колоду.
- Будем играть в очко. Эта игра мне больше  нравится.
Андрей деловито поправил прическу, будто знал какой-то секрет игры и  раздал карты.
   Партия продолжалась не более пяти минут. Андрей проиграл  деньги.
  Альберт сгреб их со стола и сунул в карман.
- Он нечестно играл! – закричал  белобрысый, указывая на Альберта пальцем.
Андрей удивленно посмотрел на своего друга.
- Ты что-то заметил?
- Да! – решительно убеждал белобрысый. – Я видел, как Альберт прятал карты.
- Ты чего?! – разозлился Альберт. – Ты чего выдумываешь,  сучья морда!
   Третий парень, здоровяк, стоявший молча,  подтвердил:
- Я тоже видел, как  ты спрятал карту.
- Вы чего, на понт меня берете? – злился Альберт.
- Ты нечестно играл! – сказал белобрысый. – Отдай деньги Андрею.
- Да! – подтвердил здоровяк. – Ты нарушил правила игры. Деньги нужно вернуть.
- А это ты видел? – Альберт встал и сунул ему под нос кулак.
Здоровяк посмотрел на кулак  с легким трепетом.
- Надо вернуть! – сказал он уже тише.
Альберт разозлился и резко толкнул его. Здоровяк упал.
- Отберем деньги! – вскрикнул белобрысый.
Альберт понял, что они  сговорились нарочно, чтобы отомстить ему, - ведь он всегда выигрывал у них много денег.
- А ну, попробуй, отбери! – Альберт решительно подошел к нему и  ударил в челюсть.
Белобрысый попятился назад и упал прямо на столик. Столик сломался. В это время на Альберта сзади налетел здоровяк и хотел скрутить ему руки, но Альберт, не обворачиваясь,  ударил его локтем в живот. Здоровяк согнулся.
- Андрей! Ты чего стоишь? – крикнул белобрысый.
Андрею не хотелось вступать в драку, но друзей надо было  выручать.
 Теперь их было трое. Видя превосходство их силы, Альберт схватил стоящий у столика табурет и  отошел к стене сарая.
   Они втроем подходили к нему. Двое – с  боков, а здоровяк – навстречу.
Альберт стоял у стены сарая, свирепея с каждой секундой.
- Я раскрою череп первому, кто подойдет! – сказал он,  сдерживая себя.
  Его спокойный тон  взбодрил наступавшую  тройку. Они подходили все ближе.
- Вам не ясно?! – Альберт поднял табурет над головой.
- Ты трус! – крикнул ему здоровяк и  ринулся на него.
Альберт не стерпел  оскорбления, и сам  кинулся на здоровяка. Здоровяк чуть присел, испугавшись. Но было поздно. Альберт с силой опустил табурет ему на голову.  Хлынула кровь. Волосы здоровяка слиплись, почернели, и он упал. Упал замертво…

                ГЛАВА 31
 На сей раз Аркадий Николаевич ничем не смог помочь Альберту. Чайку судили. Он печально сидел за деревянной  загородкой и  смотрел в  пол. По бокам загородки стояли  два милиционера. Альберт не обращал на них внимания, так же, как  на суд. Он  был погружен в себя, думал только об одном человеке, который был дорог ему, о Татьяне. В суде сидел  адвокат, который прибыл сюда по желанию Светланы Андреевны. Он  спрашивал Альберта о чем-то, но Альберт отвечал неохотно, словно ему было все-равно. Альберт  думал только о Татьяне. В  зале находилась Светлана Андреевна, утирала глаза. Но и  на нее Альберт смотрел каким-то безразличным взглядом, словно эта женщина была ему чужая. В зале был муж Светланы Андреевны, был и Стархов, но Альберт не оборачивался на них вовсе.
- Альберт Чайка, вы признаете себя виновным?
Альберт не слышал судью,  думал о своем.
Милиционер, стоящий сбоку, тронул Альберта за плечо. Альберт поднял голову и посмотрел не на судью, а на Светлану Андреевну.
Она плакала.
Судья повторил вопрос.
Альберт  встал со скамьи и кивнул головой.
- Признаю
«Почему она не пришла? – думал Альберт. – Она  же любит меня!  Наверно, ей стыдно  теперь видеться со мной, с  уголовником. Если так, то она не любит меня. Она  обманывала. Да нет же! Она  придет! Придет обязательно! Она еще в школе. Но скоро уроки  закончатся…»
Он хотел взглянуть на часы, но часов не было – их сняли в следственном изоляторе. Теперь он не знал времени, не знал, когда закончится уроки у Татьяны. Только это огорчало его! А суд -  это мелочи.
Что-то бормотал толстый судья. Время тянулось, а Татьяны не  было. Скоро закончится процесс, а ее все нет и нет… Он  осмотрел зал в надежде увидеть ее. Опять наткнулся  глазами на плачущую Светлану Андреевну.
Потом хрипел простуженный прокурор.
-… лишением свободы сроком на пять лет и отбыванием в  воспитательно-трудовой колонии…
Приговор остался без изменений.
Альберта повели из зала. Светлана Андреевна  бросилась к нему, но ее не подпустили. Альберт молчаливым взглядом поблагодарил ее и пошел. Открылась дверь. Он вышел в сопровождении  двух конвоиров. И вдруг -  какая радость! – в коридоре стояла Татьяна  и смотрела на него плачущими глазами.
- Танечка! – он  ринулся к ней, обнял ее дрожащие плечи.
Конвоиры оттянули его, развели с Татьяной.
- Одну минуту! – Взбодрился он, словно только что пришел в сознание. И снова коснулся Татьяны.
-Любишь, Танечка?
Она закивала головой, ничего не отвечая; она  не могла говорить.
- Я скоро вернусь, Танечка! Пять лет – это совсем немного.
Она вновь закивала головой; спазм перехватывал горло, но она выдавила:
- Я буду ждать, Алька!
Его оттащили от любимой, повели по коридору. На улице ждал «черный ворон». Его подсадили, упрятали за решетку, а он думал совершенно о другом: «Пять лет- это немного… Я скоро буду на свободе!»


Эл.адрес для писем: gv009@mail.ru
Связь с автором по телефону: +7(911)444-49-49

   ПРОДОЛЖЕНИЕ  СЛЕДУЕТ...