Воспоминания 37 или КВН и Ужасное предвидение

Это были года Хрущевской оттепели и на экране нашего «Рекорда» мы вдруг обнаружили невероятно интересную передачу, знаменитый Клуб Весёлых и Находчивых. С каким удовольствием мы всем семейством следили за остроумнейшим соревнованием студенческих команд! Не помню, с какой периодичностью шли эти замечательные передачи, но довольно регулярно нас собирало к экрану пресловутое: «Берите в руки карандаш, мы начинаем вечер наш!». И анимационная, немного корявая, заставка всё с тем же карандашом, превращающимся в гриф штанги, «блинами» в которой служили книги. И за всю-то замечательную игру – никакой тебе рекламы! Ну, не красота ли?!

Мне, почему-то, хорошо запомнилось, как какая-то из команд, которая соревновалась со студентами из Горького, обыграла их самоназвание «горьковчане», преподнеся в дар чан с пачкой перца внутри. Острее острого! Еще, несколько удивила команда, то ли из Грузии, то ли из Армении, которая по тени совершенно нечитаемого предмета, уверенно определила, что это таки расческа! И угадала. А потом поползли слухи, что ведущий программы, Саша Масляков, вроде бы брал взятки за выигрыши, а его соведущая, Светлана Жильцова, чуть ли не сдала его доблестному ОБХСС…После снятия передачи с эфира появился анекдот, объясняющий причины всего этого: Весёлые уехали на целину, а находчивые – в Израиль…  Сарафанное радио работало, не хуже соцсетей!

Но это было еще впереди, а пока что вся страна заболела  потрясающей игрой. В каждом ВУЗе, в каждой школе, чуть не в каждом детском садике, создавались команды весёлых и находчивых. И в нашей, Козелецкой школе №2, в старших классах были эти команды. В Юрином классе капитаном был, естественно, мой креативный брат-отличник. Помню, с каким энтузиазмом он готовился к соревнованиям и разрабатывал герб – символ команды с загадочными буквами: «Б», «И», «Н», «С». Нет, это совсем не намёк на еще не существующего комика - мистера Бина, это аббревиатура знаменитого лозунга из «Двух капитанов» Каверина: «Бороться и искать, найти и не сдаваться!». Знай наших!

На эпохальной битве остроумствующих интеллектов я не присутствовал, но знаю, что в конкурсе капитанов моему братану выпало задание спеть хором. Притом на сцене он был один! Запредельное остроумие!
 
Это мне чем-то напомнило загадку, которую мастера Дзен-буддизма очень любили задавать своим ученикам: произвести хлопок в ладоши, используя только одну ладонь. Ответ был элементарно прост: можно было, например, дать затрещину этой самой ладонью по затылку самого учителя. Только потом нужно было очень быстро убегать – учителя Дзен-буддисты обожали лупить своих учеников твердейшими бамбуковыми палками – для ускоренного просветления… А, вот,  как Юра вышел из этого положения – не знаю. Может, так ошеломительно остроумно, что, из зависти, моя память запихала этот момент в самый дальний, навечно закрытый, отсек? Но мне очень хорошо запомнился довольный, светящийся радостью победы, Юра, в окружении таких же, радостно галдящих, товарищей.

Но самое неизгладимое впечатление на меня произвела какая-то юмористическая программа, приуроченная к весеннему празднику всех женщин. На экране происходило шуточное соревнование между парнем и девушкой. Жюри состояло из четырёх человек, по два человека от каждого из полов – прекрасного и не очень. Женщины-судьи постоянно давали свои два балла девушке, а мужчины – парню. Всё время – ничья. Когда же нужно было определить самого красивого из участников, то мужское жюри, презрев все подозрения в адрес своей ориентации (тогда об этом еще никто и не помышлял) отдали свои голоса парню – мужская солидарность, однако! Ну, а женщины, совершенно созвучно женской зависти и конкуренции, выдали своей протеже только один балл! Всё, победа в наших, мужских, руках!

И вот, последняя, решающая, интеллектуальная схватка! Я уже потираю руки от удовольствия, предвкушая триумф нашего брата, мужика над этими никчемными особами! Жюри оглашает свой вердикт. Но, что это? Наше, мужское, жюри, не даёт парню ни одного очка! Побеждает девушка! Да как такое возможно?!

Тут камеру наводят на ложу жюри, и что же я вижу? Да не врут ли мне мои несчастные глаза? А вижу я, что мужики-судьи совершенно позорным образом связаны толстенными канатами – ладно, хоть не бумажными лентами! – и из ртов у них торчат тряпки кляпов! И проделали с ними это – о, ужас и позор!- смеющиеся во всё горло судьи-женщины!

Что тут со мной сделалось, я просто не могу передать! Я рвал и метал, негодовал, потрясал кулачками и топал ножками! Я больше не мог находиться возле этой витрины позора и, как пуля, вылетел на улицу. Хорошо, что по дороге не попалось ни одной женщины. Мне совершенно точно казалось, что, вот если прямо сейчас на меня, вдруг, волею небес, нападут сто, двести, тысяча женщин, чтобы разорвать и уничтожить, то я их всех размечу, как тот мифический богатырь! Помните: левой рукой махнул на полчища врагов – там переулочек, правой махнул – там улица! Какой там переулок – улица! После моих богатырских взмахов от этих взбесившихся, с какого-то перепугу, фурий останется только огромная, от горизонта и до горизонта, неслыханно пустынная площадь!

Гнев мой был ужасен. В чем же тут дело? Можно предположить, что в моей крови уже начинали бродить некие токи, которые преломлялись столь дивным образом. Но я сомневаюсь – девочки вызывали у большинства из моих сверстников одно лишь раздражение. И это еще мягко сказано! Ну, как еще можно было относиться к этим противным задавакам, ябедам и дразнильщицам! А эта их вечная песенка: «Завтра воскресенье, девочкам везенье, а мальчишкам-дуракам – толстой палкой по бокам!». Мы, мужчины, никогда ничего подобного себе не позволяли! Ну, дашь, там, незаметно, тумака, да и то потом хлопот не оберёшься. Даже моя соседка, Вера, продолжала всё ту же тактику – застряну я, по невнимательности, на решении примерчика на деление в столбик – сложно же! – а она сразу, как бы про себя, но очень злорадно: «Опять застрял!». Вот вредина-то!

Постоянная педагогическая присказка отца: «Ну, что ты, как девчонка!», конечно, имела свои последствия. Но, в то же время, я ведь прекрасно видел, как нежно и трепетно, с большим уважением, отец относится к своей драгоценной Фаинке, моей матушке.

Говорят, что мужчина подсознательно ищет в своей будущей спутнице копию своей матери, но супруга нашего папки, по своему, довольно-таки, властному характеру совсем не напоминала матушку отца, сухонькую и тихонькую Клавдию Васильевну. Если наша мамка вполне властвовала в семье и управляла всеми процессами явно и наглядно, то Клавдия Васильевна создала просто настоящий культ своего  мужа и главы семейства, Фёдора Ивановича. Помню, как уже будучи на пенсии, этот достойный человек занимал на социальной деревенской лестнице самый что ни на есть нижний рубеж – он работал тогда ночным сторожем на колхозном свинарнике. Ниже падать было некуда. Но, когда Фёдор Иванович, усталый, приходил после дежурства домой, то здесь наступала такая благоговейная, буквально, мёртвая тишина, что слышны были не только телодвижения какой-нибудь неосторожной мухи, но и, казалось, её незамысловатые мысли… Причем, что меня уж совершенно поражало, блюли такую немыслимую тишину  не только мы, дети, но и наши взрослые и уважаемые родители!

Позже я анализировал эту парадоксальную ситуацию, и пришел к выводу, что это был просто блестящий психологический ход моей мудрой бабушки. Такой, запредельный, авторитет мужа позволял ей очень просто управлять своей обширной и непростой семьёй – трое очень беспокойных парней и самостоятельная, властная дочь. Стоило бабушке только подать намёк, что о неком непорядке может узнать сам царь и бог семьи – батюшка, как детки становились просто шелковыми! Но, что уж совершенно гениально, такая мощная бесспорная поддержка дедова авторитета не позволяла и ему самому ронять столь высокое достоинство! Он просто не мог не оправдать эти завышенные ожидания!

Вот бы нашим, нынешним женушкам взять на вооружение такой действенный подход! А то сначала мамка роняет, при детках, авторитет главы семейства ниже некуда, а потом удивляется, отчего это отпрысков ни в какие оглобли не введёшь… Но я этого не говорил, а вы – не слышали.

В семье матушки царила совершенно другая атмосфера. Первого, настоящего, своего отца она почти не помнила. А был он весьма крут, и в пьяном виде, частенько выгонял из дома свою благоверную с пятью детишками на вольную улицу – слегка проветриться. Как скупо рассказывала грозная наша Павловна, был он безбожником, играл в карты даже в страстную пятницу, «вот и помер, царство ему небесное» - приговаривала, бывало, бабушка.

Отчим, Александр Степанович Веренкин, был человеком совсем другого склада. Из обедневшей семьи мелких дворян, закончил соответствующий корпус, получил младшего офицера царской армии, а в революцию перешел на сторону красных. Рассказывал очень интересно об этих непростых временах – прошел и гражданскую, и отечественную войны, имел сложную судьбу и, увы, мощный, хронический, запойный алкоголизм. Лечение он проходил в знаменитой Никольской психиатрической больнице, где в санитарочках служила наша, еще не старая и видная бабушка. Там они и познакомились и жили вполне мирно и хорошо, до самой смерти бабушки. А вскоре за ней ушел в мир иной и милый, душевный, интеллигентный Степаныч.

Павловна была весьма властна и невоздержанна на язык. Наибольшей и неизменной претензией к любимому Степанычу у неё было недовольство его неумеренным курением. Выпивку Павловна резко и жестко контролировала, и Степаныч подчинялся ей в этом хоть и неохотно, но совершенно безропотно. А вот без любимых папирос «Беломорканал» он просто не мог.

Как сейчас вижу эту картину: Степаныч, с аккуратным щегольским пробором, всегда чисто одетый, стоит в своей любимой позе, поставив одну ногу в тапочке на табуретку, и блаженно пускает папиросный дымок в душничек печки – патрубок, специально предназначеный для самоварной трубы. Если у нашей Павловны, вдруг, хорошее настроение, то она смотрит на это сквозь пальцы, ну, разве пару раз тяжко вздохнёт. А вот если она сегодня встала не с той ноги, то сразу слышится знакомое: «Степаныч! Ты ведь опять жрёшь, прямо в избе, своё жёрево! Степаныч, знаешь ты кто? Ты – ад! Адищо ты непокрытой!». «Павловна, ну, что ты! Я ведь немножко, я вот – в душничек…» - оправдывается старик. «Иди немедля на крыльцо со своим жёревом!» - неумолима Павловна. И, нечего делать, нужно подчиняться, этой вздорной, часто несправедливой, но единственной близкой женщине…

Так ни в одной из хорошо знакомых мне семей я не видел неуважительного отношения к дамам. Что же вдруг, так резко, вывернуло всё мое детское нутро наизнанку? Здаётся мне, что какой-то внутренний, почти неслышимый, неосознаваемый голос нашептал мне совершенно ужасную и неизбежную истину. И суть её была в том, что самым страшным врагом моей, столь любимой и ценимой свободы и независимости, когда-нибудь, но неизбежно, станет всё та же женщина. И дверь в святая святых своей души, в так бережно охраняемый мой рай, я открою сам, собственной персоной. Я сам, когда-нибудь, буду умолять некую неведомую особу, чтобы она приняла от меня мой бесценный дар – свободу и независимость! И оная особа брезгливо возьмёт двумя пальчиками этот дар моего всего-всего, и, не глядя, зашвырнёт его, за ненадобностью, в самый пыльный угол самого ненужного чулана…

Кто считает, что я не прав, пусть уж бросает свою каменюку!