Любовь, дай крылья мне

ЛЮБОВЬ, ДАЙ КРЫЛЬЯ МНЕ

Ада Лодербод

ФАНТАСТИЧЕСКАЯ ПОВЕСТЬ





Все права защищены.




   События, описанные в повести, происходят пятьдесят с лишним лет назад. Главная героиня, четырнадцатилетняя Надя, оставшаяся без родителей, недовольна своей однообразной жизнью и тем, что вынуждена делать всё по чужой указке. Неожиданно девочка попадает в полный загадок и приключений мир, непостижимым образом связанный с судьбой её семьи и близких ей людей.
Здесь, наоборот, Надежде впервые приходится ощутить всю тяжесть самостоятельного принятия решений. При этом она до последнего не подозревает, насколько серьёзный и сложный выбор предстоит ей сделать к концу своего путешествия.

ISBN 978-5-9905208-1-3
(c) Лодербод А., 2013






Всем, кто верит в невероятное,
тем, кто ценит, как чудо, любовь,
посвящается эта книга.









ГЛАВА 1
Обыкновенный вечер

   
   До чего же тошно бывает порой на душе! Обидное слово, поте-
рянная тетрадь, прямо скажем, какой-нибудь пустяк - а всё опротивеет,
и кажется, что и жить незачем. Именно в таком настроении пребывала
Надя, сидя в своей комнате тёплым майским вечером. Со двора
доносился запах черёмухи, молодых тополиных листьев, весёлый смех
мальчишек, гонявших мяч, и это всё было так же некстати, как пачка
пломбира у постели больного ангиной. Особенно раздражал смех. Надя
захлопнула окно и пожелала провалиться куда-нибудь всем-всем на
свете.
   К счастью для человечества, она была не всемогущей волшебницей,
а просто четырнадцатилетней школьницей. Провалился только мяч, да и
то по своей собственной воле. Через минуту его с торжеством извлекли
из-под решётки подвального окна, и игра продолжалась. Надя же, с
благим намерением готовиться к контрольной, снова уселась за стол так
решительно, что пружины кресла взвизгнули, словно обиженный
щенок. До Юлия Цезаря ей, конечно, было далеко. Поэтому вскоре,
отшвырнув в сторону "Математику", она ограничилась двумя делами:
злобно грызла карандаш и в который раз переживала сегодняшние
события.
   Как досадно, когда чего-то ждёшь, ждёшь, а получится совсем не то,
что представлялось! С неделю назад Надя случайно узнала, что Мишка
собирается зайти к девятикласснику Коле с пятого этажа. После школы,
наспех пообедав, она мчалась во двор и не уходила оттуда до темноты.
Бабушка особенно не возражала, поскольку Надя прихватывала сумку с
учебниками и сестрёнку.
   - Разоделась-то так на что? - добродушно ворчала бабка вдогонку. -
Платье праздничное! Туфли новые зачем?
   - Старые жмут, а из платья скоро вырасту, так и провисит зря! -
откликалась уже с третьего этажа Надя.
   Женька уходила играть с подружками в прохладную тень тополей.
Надя же терпеливо усаживалась на раскалённой лавочке у крыльца и
раскладывала рядом с собой, как на книжном лотке, журналы и
справочники по физике. Рассеянно косясь то на непонятные формулы,
то на подворотню, она ждала, когда появится Мишка. На её коленях,
тёплая от солнца, увядала веточка сирени. Сочувственно чирикали
воробьи.
   Шли дни, а к Кольке никто не приходил. Уже несколько засохших
веток грустно шуршали под лавкой.
   Эх, Мишка, Мишка! Собираясь в школу, Надя думает только о том,
сколько раз встретит его в коридоре, и вся светится радостной
надеждой. А возвращается она обычно с мрачным видом. Из дра-
матического кружка, где они и познакомились, Мишка перемахнул в
физический. Учится он на другом этаже, где, как на грех, нет заведений
вроде библиотеки или буфета, чтобы пройти туда лишний раз, не роняя
своего достоинства. Но самое главное - Люська из его класса. Ну что в
ней особенного? Девчонка как девчонка, ничем не лучше Нади. Кстати,
кривляка и воображала.
   Почему в жизни не бывает, как в сказках? Вот коснуться бы Мишки
волшебной палочкой - и чтобы он с той секунды про эту дурацкую
"Люсяфею" и думать забыл. Как нарочно, Надя сидит за одной партой с
младшей Люсиной сестрой, Катей. Оказывается, Мишка недавно
заходил к ним домой: Люсеньке чинил радиоприёмник, а та играла ему
на пианино. Ещё бы порасспрашивать Катьку, да, чего доброго,
догадается она. Сквозь землю тогда провалишься! А жаль, что в самом
деле нельзя от стыда провалиться сквозь землю, то есть сквозь пол.
Стоишь у доски, только собрались тебе залепить "пару", и вдруг - исчез
человек. Вот переполох!
   Нет, с Катькой не разоткровенничаешься. Плохо, когда нет ни одной
настоящей подруги, чтобы всем-всем можно было поделиться.
Отношения у Нади с одноклассниками вроде и хорошие, но как за
школьный порог - другие стайками, а она - одна.
И дома одиноко: Женька мала, бабушка стара, дед - так вообще!..
   Получается, музыку Мишка любит? А ведь на пианино и Надя могла
бы сыграть. Правда, она не закончила, как Люсенька, музыкальную
школу, лишь четыре года занималась дома. Да и то плохо, "из-под
маминой палки". Но для Мишки - да для него она и на трубе бы играть
выучилась! Стала бы она ради кого другого часами торчать, как дура, на
солнцепёке и мечтать.
   Вот он входит во двор, идёт мимо, здоровается и удивлённо смотрит
на книги: "Ты что, тоже физикой интересуешься?! В жизни бы не
подумал!" Вот он присаживается рядом и совсем не торопится к
товарищу, а потом... потом просит подарить веточку сирени на память:
"Она принесёт мне удачу. Я загляну к тебе завтра? Не возражаешь?"
Могло ведь так случиться? Могло?
   И надо же было бабушке именно сегодня настоять на этой прокля-
той уборке! В жизни не будет больше Надя прибирать в доме. Пусть
пыль лежит на полу, пусть паутина висит с потолка - совсем как у
диккенсовской мисс Хэвишем - и на здоровье! Прекрасно убралась,
ничего не скажешь: когда она, растрёпанная, в грязном фартуке, вы-
скочила с мусором во двор, то у крыльца . натолкнулась на Мишку. Тот
уже уходил от приятеля с каким-то мудрёным прибором в руках.
   Из переполненного ведра свисали пыльные тряпки и картофельные
очистки, сверху лежала дедова рваная калоша. Мишка кивнул головой.
Сердце Нади замерло, ведро дрогнуло, и калоша, обрушив на землю из-
рядную часть мусора, слетела прямо ему под ноги. Не по-современному
вежливый Миша быстро поднял калошу и водрузил на прежнее место.
- Всего хорошего!
   Не успела Надя сказать ни слова, как он скрылся в подворотне.
Много тут хорошего! Правда, другого при таких обстоятельствах и
ждать не приходилось. Ну что ещё мог сделать Мишка, что? Попросить
старую калошу на память?
   Очистки она подбирать не стала - затолкнула ногой под лавку, хотя
слышала из окна сердитые крики дворника, тёти Зины. Наплевать:
одной неприятностью больше, одной меньше. Пусть уж всё идет
кувырком, раз такая она невезучая, несчастливая.
   Вот и сейчас столько испорченных листов бумаги съёжилось
комочками на столе, а стихи...

Быть может, ещё мне не поздно
Ждать солнца и счастья рассвета?
Скажите, далёкие звезды.

И это всё - за весь вечер.
   Длинное облако на темнеющем небе изогнулось безруким сгор-
бленным стариком, усмехается и качает головой. Мама, бывало, читая
Надины "шедевры", тоже с сомнением покачивала головой. Однажды,
собрав её труды в толстую папку, она пошла к своему бывшему
учителю, ныне известному в городе писателю. Вернулась не скоро,
уставшая, вся в капельках мелкого осеннего дождя. До поздней ночи
сидели они тогда над строчками, разукрашенными синим карандашом.
И ночью не спали. По оконным стеклам ползли тонкие струйки, по
Надиным щекам текли слёзы и капали на груду порванных сгоряча
листков. Мама ласково её утешала.
   Бедная мама! Сколько приходилось ей недосыпать из-за Нади! В
детстве девочка беспрестанно болела: казалось, она только для того и
родилась на свет, чтобы болеть. Ночами мама носила её, хныкающую,
по комнате. Носила и напевала одну и ту же старую грустную песенку.
Заинька, серенький, где ты был? Заинька,
беленький, где ты был? Как сейчас, слышится
милый мамин голос: Ты бы, Заинька, на ёлку! Ты
бы, маленький, на ёлку! А на ёлке - иголки. Боюсь
наколюсь.
   От песенки Наде становилось легче, горячая голова затуманивалась,
и она засыпала с мыслью, что пушистому Заиньке, пожалуй, приходится
похуже, чем ей.
   Потом Надя подросла, окрепла, стала меньше болеть. Но тогда её
начали терзать "мировые проблемы": как жить, кем быть, почему за ней
не бегают мальчики, как за Светкой, что сделать, чтобы на неё обратил
внимание Мишка. Приятно все камни со своей души вытряхнуть на
чужую голову. Но вразумительно потолковать с мамой днём было также
невозможно, как поймать мечущийся по комнате солнечный зайчик. И
вот, случалось, мама всю недолгую летнюю ночь вынимала из Надиного
сердца осколочки: то крупные, то совсем крошечные. С рассветом
успокоенная дочка засыпала. Мама же, поворочавшись на скрипучей
дачной раскладушке, уезжала в больницу делать настоящие операции,
спасающие людям жизнь.
   Правда, когда Надя чересчур допекала её, она сердилась и говорила:
"Не гонись за тем, чтобы тебя любили. Счастливей тот, кто верно любит
сам. Невелика честь стать скверным врачом, бездарным поэтом. Людям
куда нужнее ласковая умелая нянечка, трудолюбивый огородник".
   Да, на словах-то все красиво и просто, но на деле. Например, она
через каких-то три года школу закончит, а до сих пор не представляет,
кем быть. Писать стихи или бросить? Все-таки пока никто не
утверждал, что из неё получится обязательно бездарный поэт. "Рифмы и
ритм хромают - это не так страшно. Но самые безупречные рифмы ни к
чему, если тебе нечего сказать людям", - так написал мамин учитель на
Надиной "Элегии". Ну, хорошо, сейчас, может быть, и нечего, а лет
через десять - будет чего. Что же, ждать десять лет?
   Есть счастливчики в их классе, у которых всё давно решено. Одна
будет художницей, другая портнихой, как сестра, этот пойдет к отцу на
завод, тот, который год занимается в математическом кружке. Да, по-
жалуй, не зря бабушка сокрушается, что у Нади нет "царя в голове".
   Вообще-то "царя в голове" они понимают совсем по-разному. Для
бабушки это что-то сродни здравому рассудку. Для Нади -безудержное
увлечение, которое носит из стороны в сторону, словно весенний ветер
прошлогодние листья, и так же, как этот ветер, наполняет душу
волнением и пьянящей радостью.
   Кто только не удостаивался чести на более или менее долгий срок
получить из её рук сверкающую корону: сказочный рыцарь, знаменитый
скрипач, любимый учитель. Последним владельцем короны до
нынешнего дня был Мишка. Именно - был! Нет, это не прекрасный
книжный герой, который скажет и сделает всё, что ты ни захочешь, и в
нужный момент опустится перед тобой на колени. Это живой человек,
со всеми его недостатками и собственными желаниями, человек, кото-
рый, вдобавок ко всему, упорно смотрит на тебя как на пустое место.
   Довольно! С завтрашнего дня она начнет новую жизнь: будет се-
рьёзно заниматься, решит, наконец, кем стать в будущем. На Мишке и .
ну да, и на стихах - крест! Куда это годится, так запустить учёбу! Давно
прошли времена, когда Надя была круглой отличницей. Сейчас у неё и
тройки не редкость. А на прошлой неделе она порадовала бабушку
"парой" по истории и всенародным заявлением учителя о том, что
Жданова быстро пошла по линии регресса. Бедная бабушка даже не
отругала её, а только тихо сказала: "Докатилась!" - и, закрыв лицо
посудным полотенцем, заплакала.
   Регресс! Что ж, не у всех такие прекрасные способности, как у их
отличницы, Леночки. Та чётко, как диктор в телевизоре, ответит любой
урок, не сделает ни единой ошибки ни в задаче, ни в сочинении. А у
Нади везде сплошные ошибки. Просто божий дар какой-то! Вот откуда
в последней контрольной взялся лишний нуль? Она и не помнит, чтобы
его ставила. Нет, видно, ни в чём не будет ей удачи, счастья. Никогда.
   Найти бы волшебное зёрнышко, проглотить - и началась бы у неё
жизнь получше, чем у Лены или у Светки. Учится, правда, Светка ой-
ой-ой! Зато какая она остроумная, весёлая, красивая! На неё таращат
глаза не только мальчишки из их класса, но и старшеклассники. Чем
Надя хуже? Тем, что не умеет, как она, болтать, танцевать и запуганным
бездомным котенком забивается в углы на школьных вечерах? Или
просто та поэффектнее? Конечно, что уж там, до Светки ей далеко.
   Надя сняла со шкафа зеркало, сдула с него пыль горьким вздохом и,
оглянувшись за ширму, за которой засыпала сестрёнка, привычно
начала разглядывать себя со всех сторон. Пушистые каштановые
волосы, собранные в два хвостика, тёмные глаза, красивые брови, всё,
вроде бы, ничего, нос только подгулял. Эх, этот нос! Всю жизнь он ей
портит! Но другой в магазине не купишь, не авторучка! Зато взгляд
умный, глубокий. Ну почему этого никто не замечает? Надя накинула
на настольную лампу красную косынку и продолжила свои наблюдения.
При слабом розоватом свете все предметы в комнате и лицо девочки
стали казаться таинственными и прекрасными.
   Скрипнула дверь. Надя встрепенулась, как воробей на вишне,
завидевший садовника. Сдернула косынку, сунула зеркало под книги и
повернулась к столу.
   - Ну вот ещё! - недовольно заворчала она в ответ на бабушкину
просьбу сходить в аптеку и в магазин. - Днём - убирайся, вечером - иди
куда-то. Завтра контрольная! Ночью готовиться?
   - Долго ли тебе добежать, Наденька! Только проветришься. Кабы у
меня самой ноги ходили, да дед не такой дряхлый стал, я бы тебя
лишний раз не побеспокоила.
   - Мне всё недолго! Вечно так: то вам то сделай, то вам это сделай, а
сама я будто не человек! - со злостью фыркнула Надя, вспомнив опять
Мишку и все свои горести.
   - Ох, что-то не узнать тебя в последнее время. Так ты переменилась,
- тяжело вздохнула бабушка.
   Через минуту Надя быстро шла по улице с сумкой в руках. Ласковый
ветер сдул мелкие слезинки с ресниц, словно липкую паутину с лица,
смахнул надуманную обиду с души. До боли стало стыдно за грубость.
Ведь Надя любила бабушку, спокойную, добродушную, совсем не
похожую на ворчливого деда. Она выросла на её руках. Вернее, на
одной руке, другой бабушка ухитрялась ещё чистить мелкую картошку
к обеду.
   Когда кончилось тяжёлое послевоенное время и Надя сама затопала
по полу, под бабушкиными проворными руками то переливалась всеми
цветами мыльная пена, то выравнивалось сморщенное бельё, то
пузырилось и пищало душистое тесто. Бабушка сама была чем-то
похожа на это тесто - такая полная, уютная. И всегда она успевала
присмотреть за Надей и за Женькой, когда надо шлёпнуть, когда надо
пожалеть. И при любой работе негромко напевала забавные песни
своего далёкого деревенского детства. Про то, как "разбойник" Ванька
Попов отнял у бедной Акулинушки мешок пирогов, три головушки
утятинки, да кусочек поросятинки, про котёнка, которому машиной
отдавило хвост, а он, не оставшись в долгу, "тую машину" догнал да
искусал, повалив на бок. Во всех её песнях кто-то кого-то обижал, но
было от этого не грустно, а весело.
   И откуда может быть у человека столько стойкости, жизнерадост-
ности? Иному хоть посчастливится: лёгкой пташкой, минуя град и
ливень, прошмыгнёт в гущу ветвей под грозным чернильным небом. На
бабушку же всей тяжестью падали беды и войны. Две старшие дочери
погибли в Ленинградскую блокаду, сын не вернулся с фронта; а ещё в
Первую мировую убили и отца, и любимого жениха. Дед, который был
старше аж на двадцать лет, вечно ворчал на неё.
Раз маленькая Надя нашла в потрёпанном альбоме фотографию
семнадцатилетней бабушки и удивлённо закричала: "Ой, какая ты
красавица была! А женихов-то у тебя много было? Много?! Что ж ты
тогда такого злого дедку выбрала? Только затем, что он хороший врач,
умеет людям сломанные ноги приставлять?"
   Мама с бабушкой расхохотались и сказали, что посмотрят, кого
Надя выберет, когда вырастет. Выберешь тут, если на тебя всем на-
плевать. До того обидно! Хоть бы один только Мишка! А то даже
Серёжка, сосед сзади, как сдувать сочинение или выпрашивать де-
тективный роман, он тут как тут: Наденька да Наденька. А как при-
глашать танцевать - так только Светку или Нину. И всё равно эти "
манекены" не такие красивые, как бабушка в юности! А ведь она и
сейчас ещё красавица, несмотря на болезни, опухшие ноги. Лицо у неё
всё равно молодое, светлое. И как много забот лежит на ней! И как мало
просит она помощи! Только учись. Предложи бабушке на выбор: или
чтобы внучка получила лишнюю тройку, или чтобы у неё на кухне
подгорели донышки у всех сковородок и кастрюлей сразу - не
раздумывая она выбрала бы последнее.
   Пока не родилась Надя, бабушка работала учительницей. Ученики
присылают ей письма, заходят в гости. Чудно, что эти серьёзные люди
сидели за партами, получали двойки и замечания.
   Вместе с бабушкой Надя выводила первые шаткие буквы за обеден-
ным столом под голубым абажуром. Папа, если не поздно возвращался
с завода, тоже пристраивался рядом с книгой. Перед сном он отодвигал
в сторону букварь, тетради и приносил растрёпанную колоду карт. Под-
ходила мама, и они вчетвером играли в подкидного дурака на щелчки
по лбу. Папа всех смешил, старался подглядеть чужие карты и сжулить.
Но он всегда проигрывал, а выигрывала Надя. Иногда читали вслух.
Мама любила стихи Лермонтова и Гейне. Не всё в них Наде было по-
нятно, но её завораживала удивительная музыка волшебных строк. Если
же брался за книги папа, задумчивый покой сменялся безудержным
весельем. Стихи ли, прозу ли, обязательно выищет такое, что все стонут
от хохота и слёзы выступают на глазах. Давно Надя не плакала от смеха.
Если теперь ей случается заметить в чужом окне такую счастливую
семью, у неё больно сжимается горло, и она отворачивается.
   А вот Женька плохо помнит папу: ей двух лет не исполнилось, когда
он умер от внезапного сердечного приступа. Лучше не вспоминать об
этом, не надо.
   Надя обошла растрескавшийся бугорок асфальта. В земле белели
обломки шампиньонных ножек. Удивительные создания: маленькие,
нежные, а надо им расти - взламывают такую твёрдую преграду.
   Как она любила раньше собирать грибы! Голубые клочки неба меж
листьев дикого винограда, солнечные зайчики на полу террасы, на
исцарапанных руках и разноцветных шляпках. Каждый хвалится
своими находками. У мамы вечно больше всех. Папа с Надей спорят,
чей гриб "жирнее". Дед в углу ворчит, что на его родине, кроме груздей
да белых, ничего не берут, а это, мол, всё чепуха - поганки. А бабушка
любуется грибами: сощёлкивает слизняков с сочных пестиков
подосиновиков, снимает сухие листки с хрупких розеток сыроежек,
разламывает шары дождевиков и радуется, смеётся... Сейчас она
смеётся редко, зато плачет часто. Очень помрачнела она и постарела
после смерти последней дочери - Надиной мамы.
   Смерть мамы. Сразу больно впиваются в сердце острые льдинки.
Почти два года прошло, а кажется, что лишь вчера её не стало. Бывает,
зазвенит звонок и покажется, что не кто иной, а мама перешагнёт сейчас
через порог со своей усталой улыбкой. В одной руке рабочая сумочка, в
другой - увесистая сетка с рынка. Свежий запах маминых щёк,
морозный аромат зимних яблок, радостный визг Женьки. и всё будет
как прежде, прервётся тяжелый сон. Но нет, это не сон. Ночью тоска,
как едкий дым, выползает изо всех углов, стоит взглянуть на мамин
диван возле окна, аккуратно застеленный ковриком. Слабо
поблескивают её очки и любимый будильник на застеклённой полке.
Там хранятся все мамины письма, фотографии, мелкие вещицы, даже
голубая чашка с отбитым краем.
   Только деревянную шкатулку Надя почему-то не нашла. На плотной
крышке был вырезан белый конь с развевающейся золотой гривой.
Позолота местами стёрлась, как и белая краска на коне. С этой
шкатулкой мама в войну вернулась из Ленинграда. Откуда она взялась,
что в ней хранится, не знала даже бабушка. Мама не любила
рассказывать о страшных месяцах, в которые потеряла всех родных.
Она охотно давала старшей дочке разбирать свои ящики, швыряться во
всех коробках, но заманчивый "ларчик с лошадкой" всегда прятала.
Однажды Надя вытянула шкатулку из шкафа: так хотелось хоть раз
заглянуть в неё. Крышка никак не открывалась. А тут пришла с работы
мама... Сильно они тогда поссорились. До сих пор неприятно. Главное,
сама была виновата - и сама же нагрубила.
   Особенно тяжко вспоминать, что даже накануне маминой смерти
Надя умудрилась наговорить ей дерзких слов. И из-за чего ? Из-за того,
какие туфли обуть в школу: лёгкие или тёплые? Надя " мухоморилась"
весь вечер, к ночи устыдилась и решила утром попросить прощения. Но
утром она не увидела маму и не увидит больше никогда. За последнюю
грубость мама так и не успела простить её, как прощала за прежние.
   Странно, все знают, что каждый человек когда-то умрёт. И с любым
из наших близких это может случиться в любой миг: через десять лет,
через месяц, завтра... Как же мы не боимся ненужных ссор,
несправедливых обид! Почему откладываем про запас ласковые,
благодарные слова? А ведь от таких слов светлее на душе и у того, кому
их говорят, и у того, кто их говорит.
   Жила в их подъезде одинокая женщина, Клавдия Петровна. Вечно
ходила в старом халате, рваном мужском свитере. После смерти в
чемоданах у неё нашли ворох новых красивых платьев. Зачем она их
берегла? Для кого? Так и Надя: всё лучшее, невысказанное, вырвалось с
горькими слезами наружу, когда уже не было живой, тёплой мамы, а на
кладбище под старым тополем стоял безмолвный холодный памятник с
портретом и надписью "Любовь Александровна Жданова".
   Сколько людей было на похоронах! Незнакомые плачущие жен-
щины обнимали бабушку и Надю. Может быть, в своё время мама
спасла жизнь их детям? Охапки поздних осенних цветов: хризантемы,
гвоздики. Вот и сейчас с волной воспоминаний донёсся их горьковатый,
щемящий сердце запах.
   До чего нелепо всё получилось! В то утро, накануне Надиного дня
рождения, мама встала пораньше - сбегать до работы за молоком и
маслом на тесто. У самого дома её сбила машина. Как Надя ненавидит
эти машины! Как тяжело было потом доставать из маминой тумбочки
заботливо приготовленные свёртки с подарками! А до Женьки, кажется,
всерьёз ничего и не дошло...
   Ужасная штука эта смерть! У Нади всё холодеет внутри при мысли,
что настанет час, и она тоже не увидит зелёных листьев, не услышит
цвиканья синиц, не почувствует прохладного ветерка на щеках. И этот
неизбежный час грозно таится в будущем. А в первые недели после
гибели мамы, её, как назойливый слепень, преследовал страх, что вот-
вот умрёт ещё кто-то из семьи.
   Скоро она поняла, как всё переменилось. Из балованной дочки,
которой лень было погладить своё платье и почистить обувь, Надя
превратилась в первую бабушкину помощницу. Вначале она с
удовольствием управлялась с новыми обязанностями и даже гордилась
ими. Однако шли месяцы, и то, что прежде казалось в диковинку,
наскучило, повторяясь изо дня в день. Домашние дела Надя выполняла
уже по необходимости, как пьют горькое лекарство. И стала куда более
дерзкой, чем раньше. И вновь зарылась в свои личные переживания.
   А что ещё остаётся, когда вся жизнь, все люди вокруг так скучны,
однообразны? В их доме вовсе тоска: бабушка плачет, дед ворчит,
Женька капризничает да болеет. И все ссорятся, ссорятся. Уж с
Женькой вообще нет сладу! Как только мама с ней управлялась? Когда
Надя была маленькая, она завидовала тем, у кого есть братья, сестры,
сама выпрашивала сестрёнку. Теперь она завидует тем, у кого их нет.
Хотя, как сказать. Вот у Алёши Ирочка читает, рисует, поёт - загляденье
девчонка! И всегда смеётся, звонко, как колокольчик. Это же наказание
делать ничего не умеет и не хочет. Только ноет. А попробуй поучить её
чему - куда там! Знай одно: "Погуляй да поиграй". Надя не выдержит -
накричит, Женька в рёв. Прибежит бабушка, тоже со слезами, жалеть.
Столпотворение какое-то!
   Конечно, и при маме всё бывало, но как-то по другому: мимолётные
тучки на ясном небе. А сейчас непроглядное ненастье. Вместе с ней
ушли от них свет и тепло. Пожалуй, бабушка всегда была силой и
разумом, папа - весёлой душой, а мама - любящим сердцем их дома. По-
настоящему Надя поняла это только теперь. Так мы любуемся на
далёкие звезды, а о маленьком огоньке рядом с собой вспоминаем, лишь
когда он угаснет, и станет тоскливо и темно.
   Занятая размышлениями, девочка не заметила, как дошла и до
аптеки, и до магазина. Когда она повернула назад, часы на углу по-
казывали четверть десятого. Окна светились разноцветными пря-
моугольниками. Колышущиеся занавески, звон посуды, приглушённые
голоса. Хотелось думать, что люди за теми окнами так же добры и
прекрасны, как их волшебный свет. Прохожих было мало.
   Впереди Нади брела худенькая старушка в сером плаще и тёмной
косынке. Одной рукой она придерживалась за стену, в другой несла
большую сетку с мелкой картошкой. Неожиданно старушка
споткнулась и упала. Ветхая сетка с силой шаркнула по асфальту и, как
юркие мышата, побежали во все стороны картофелины. Весёлая
компания на другой стороне улицы загоготала, словно стая гусей. Надя
быстро подошла к бедной женщине и помогла ей встать.
   - Ох, спасибо, милая, - смущённо улыбнулась та. - Слава богу, кости
целы. А падать-то мне не привыкать.
   Пока она бормотала, отряхивая плащ, Надя, заложив дыру в сетке
газетой, подобрала картошку.
   - Спасибо, голубушка! - протянула старушка дрожащую руку с
красной вмятиной поперёк ладони.
Надя отвела сетку в сторону.
- Давайте, бабушка, я донесу. Вам далеко?
   Возможно, в другое время она не предложила бы этого, но сейчас ей,
покусанной совестью, так хотелось быть внимательной и доброй. А к
чужим доброту проявлять куда легче и приятней, чем к своим.
   - Да совсем рядом, доченька. Вон видишь тот домик за клёнами?
Только что ты, я сама как-нибудь, - растроганно говорила старушка,
крепко ухватившись за Надину руку.
   Они медленно пошли к длинному деревянному дому в переулке,
туда, где в зелени ветвей дрожал одинокий тусклый огонёк.
   Могла ли Надя в те минуты знать, что такой обыкновенный вечер
станет началом необыкновенного в её жизни, и что к этому
необыкновенному она с каждым шагом подходит все ближе.





ГЛАВА 2
Девушка и Конь


   Надя опустила сетку на подгнившую ступеньку крыльца. Все окна,
кроме крайнего, были плотно закрыты ставнями. Его свет покрывал
жёлтой пеленой кусты сирени в палисаднике. В трепещущем узоре
листьев над крышей играли в прятки звёзды. Давно пора бы было
вернуться домой. Но старушка так настойчиво упрашивала зайти хоть
на минутку, что Надя нерешительно вошла в тесный коридор.
   Лампочка под потолком заросла основательным слоем пыли и по
яркости могла состязаться разве лишь со свечным огарком. Изо всех
углов веяло ароматом прелого лука и стирального порошка. Пробираясь
за бабой Верой - так назвала себя старушка - Надя задела ящик на
сундуке. С грохотом упал пустой таз. Скрипнула ближняя дверь, на
секунду высунулось из неё любопытное лицо с рыжими завитками на
лбу, и снова всё стихло.
   Комната бабы Веры была в самом конце. Старинный буфет, за-
бавные пёстрые коврики на стенах, кружевные салфетки под стопками
толстых книг. Настолько уютно и чисто - не уходила бы отсюда. В окно
заглядывал месяц, такой же остроносый, как рыжая соседка. Весело
подмигивали кошачьей мордочкой ходики. Баба
Вера, раздевшись, стала похожа на белую мышку: пучок седых волос,
стянутый обрывком бинта, белый халат, бывший когда-то голубым и
стоптанные тапочки, когда-то бывшие белыми. И двигалась она
суетливо, как мышка. Вмиг появились пыхающий паром чайник,
пёстрая конфетная коробка, печенье в зелёной прозрачной вазочке.
Весело зазвенели чашки.
   " Всё одно - влетит, - решила Надя, присев к столу. - Только на пять
минут. Не обижать же человека!"
   Но просидела она у бабы Веры не пять, а все пятьдесят пять минут,
рассказывая о своих невзгодах. Надя и не подозревала, что с кем-то,
кроме мамы, можно говорить так легко и откровенно. Случайно
взглянув на стрелки ходиков, она вздрогнула и начала прощаться.
   - Заходи ко мне, когда сможешь, - попросила старушка. - Тоскливо
одной, Наденька. Соседи и то, считай, не заглядывают. У каждого своя
семья, свои заботы. А ты мне по душе пришлась.
- Спасибо, бабушка! Обязательно зайду как-нибудь.
   Надя быстро направилась к двери, но вдруг застыла перед зеркалом.
Из глубины отражения смотрел на неё тонконогий белый конь с золотой
гривой. Точь-в-точь как на маминой шкатулке. Надя повернулась и
невольно сделала шаг к окну. На подоконнике, затенённая зеленью
комнатных цветов, виднелась изящная фарфоровая статуэтка. Да,
удивительное сходство. Только мамин конь стремительно бежал, едва
касаясь земли, а этот - смирно опустил голову, и шею его обвивала
руками милая девушка в белом платье и в венке из золотых
одуванчиков. Всё это было совсем не похоже на аляповатые фаянсовые
фигурки, нередко украшающие полки. Перед Надей стояла
миниатюрная скульптура, созданная мастером своего дела.
   - Нравится? - улыбнулась баба Вера. - Чудесная вещица, чудесная...
И история у неё, знаешь, не простая. Вот как другой раз придёшь, я
расскажу.
Теперь Надя не сомневалась, что придёт очень скоро.
   Баба Вера сунула ей в сумку газетный кулёк с конфетами и печеньем
для сестрёнки. Девочка из деликатности свёрток взяла, но дома решила
никому не показывать. Ей вовсе не хотелось докладывать о своих
приключениях. А гостинцы эти Женька всё равно есть не стала бы. От
печенья пахло лекарствами, а конфеты - последний подарок сына,
живущего в другом городе - гремели, словно камушки. Необыкновенно
вкусен у бабы Веры был только чай, в который она добавляла душистые
целебные травы.
   Надю встретила заплаканная бабушка. В ответ на упрёки внучка не
огрызнулась, как обычно, а кротко соврала, что ближайшую аптеку
закрыли на ремонт и пришлось тащиться к чертям на кулички. Она
выложила на стол покупки и виновато расцеловала старушку. Мир был
восстановлен. Правда, такой же ненадёжный, как и Надино хорошее
настроение.
   Но пока для неё всё просветлело. Колючие мысли, свернувшись
клубочками, уснули, как ежи после ночной охоты, а туманные мечты
вновь робко раскрылись, словно вьюнки на рассвете. Опять вместо того,
чтобы постигать премудрости алгебры, Надя вырвала чистый лист из
тетради и вдруг... Долгожданные слова полетели на бумагу, как первые
капли дождя на пыльную дорогу.

Скажите, далёкие звёзды
С мерцающим трепетным светом,
Ответь мне, задумчивый ветер,
Шуршащий прохладной листвой -
Быть может, ещё мне не поздно
Ждать солнца и счастья рассвета,
И путь отыщу я на свете
Лишь мой, безоглядный, прямой.
И пусть в нём не будет покоя.
   
   За контрольную Надя получила три с минусом. Точно - какой уж тут
покой!
   В ближайшее воскресенье она отпросилась к подруге. Почему-то ей
не хотелось рассказывать о новом знакомстве никому, даже бабушке.
Сестрёнка заныла, чтобы Надя взяла и её. Однако вместо ожидаемого
согласия получила решительный отказ и звонкий шлепок по одному
месту.
   Через четверть часа Женька, шмыгая носом, "кормила кашей" кукол,
Надя же стояла на знакомом деревянном крыльце, прижимая к себе
пакет с мягкими пряниками и пастилой. Собиралась гроза. Неуверенный
свет солнца проскальзывал сквозь тяжёлые тучи. Синевато-серые, с
багровыми отблесками и неровными краями, они напоминали башни
величественного, но мрачного города.
   Баба Вера открыла дверь сразу, словно давно поджидала Надю.
После чаепития, которое старушка считала обязательным ритуалом для
гостей, они уселись рядом на кушетку у окна. Еле слышно простонали
старые пружины. Ветер прижал ветви сирени к оконному стеклу.
Казалось, и они хотели послушать бабушкин рассказ.
   - Знаешь, сколько лет-то ей? - улыбнулась баба Вера, поворачивая в
руках статуэтку. - Чуток постарше тебя была, когда она мне досталась.
А теперь уж, Наденька, девяносто скоро стукнет. Да, девять десятков...
Это тебе не шутка. Ни здоровья, ни силёнок, и не нужна, вроде, никому,
а умирать неохота, так неохота! Да что там: и жучку, и червячку - всем
жизнь мила. Зиму-то зимуешь, да молишь Бога: привелось бы ещё разок
к племяннице съездить в родную деревню. Липовка она называется -
слыхала поди?
Нет, Надя не знала такой деревни.
   - А не больно далеко от нас, - вздохнула баба Вера. - Побродить бы
ещё разок по знакомым местам, из родника бы нашего напиться. По
мне, так нет лучше места на свете. Там всё детство моё прошло. Ну,
жили, конечно, тяжело, не как нынче. Так ведь детство всегда в памяти
позолотой покрывается, ровно грива у этого коня. У бабушки-то твоей
много братьев-сестёр было?
- Пятеро.
   - У нас и вовсе двенадцать душ. Это тех, кто в живых остался,
десять во младенцах померли. Бывало, мать каждое утро караваи печёт.
Эх, ты, чай, и русскую печь-то ни разу не видала?
   Надя отрицательно покачала головой: русскую печь она видела
только на картинках.
   - Так к вечеру их уже нет. Мать только ахнет: "Батюшки, ро-бята.
опять всё потаскали! Да что у вас, брюхо вокруг спины, что ли?" По
весне овраг у нас водой размывало. Ходили туда свиньи. Разроют по
краям какие-то белые корни, так в палец толщиной, да с таким смаком
их уплетают! Мы возьми да попробуй! А что? Мучнисто, сладко. Так
мы давай свиней шугать, да сами эти корни грызть. А свиньи визжат,
хрючат, обижаются.
Надя засмеялась.
   - Смешно? - добродушно откликнулась баба Вера. - Ясно, вы бы не
стали грязные корешки жевать, а нам-то лакомства не часто перепадали.
За весной - лето. Лето любили мы. Зимой не побегаешь: пара валенок на
всех и одёжка плохая. А уж как пригреет - благодать! На лужку щавель
рвали, пестунцы, ягоды. Оно, конечно, и летом не больно-то
набегаешься. Годков пять девчонке - уж на тебе и ребятёнка в руки, и к
родничку сбегай. Ещё чуть постарше - и помой, и постирай, и прополи.
Отлынить - ни-ни! Если что - хлоп по затылку! А то как же? Дел-то
много. Девчонки в доме, на огороде, а парнишек отец в поле забирал.
   И всё же урывали времечко. Подружка у меня была, Марфутка,
через дорогу жила. Так я, бывало, узел с бельём под куст, братишку
Ваську к нему приткну, а сама: "Махрунька-а-у-у!". Выглянет, а я
молча руками, вот этак, будто воду разгребаю. Чтоб никто не слыхал, не
то вздрючку дадут. Она тоже сестрёнку на закортки -да, шасть, на
бережок. Ребят в траву, камешков дадим, бельё намочим - и нырять,
плавать, покуда зубами не залязгаем. А вода в реке тёплая была,
ласковая. И народ-то, знаешь, был ласковый, простой. С утра до ночи в
тяжёлой работе, а худое слово редко от кого услышишь.
   - Вот-вот, - с грустью перебила Надя. - А у нас дома все только
ругаются да ругаются.
   - Ну и тогда-то не повсюду так было, - покачала головой баба Вера.
- В соседних деревнях от горькой жизни и пили, и бранились, и дрались.
А у наших как-то, видать, доброта да терпение пересилили. Человека с
добрым-то сердцем хоть в кромешный ад посади, в котёл кипящий, он
человеком останется. И биться будет, и выбираться будет, только при
том соседу на горло не встанет, а руку подаст. А у кого душа черна, тот
и в райском саду заваруху сотворит, хоть из-за того, чьи яблочки
крупнее.
   Один только и был у нас злой мужик. Василий звали. Сущий леший.
Деревенька-то маленькая: все друг у дружки на виду, как на ладони.
Это, чтобы кто зазря жену обидел! А у них только и слышишь рык: "У-
у, Елька, проклятая!" Еленой, значит, жену звали - забитая этакая,
хворая.
   Баба Вера задумалась, замолчала. За окном потемнело, как вечером,
вдали угрюмо проворчал гром. В стекло ударили крупные капли. Когда
она заговорила вновь, вместо луча светлых воспоминаний детства по её
лицу заскользила тень глубокой печали.
   - Росла у них единственная дочка - Агния. Хоть и видный народ был
в нашей деревне, но такие красавицы, как Ганя, и у нас редко случались.
Вот, поверишь ли, словно ангел с неба сошёл. Сопливые ребята и то на
неё, разинув рты, любовались. Василий-то куда справней других жил.
Но Ганьку не баловал, нет. Работой нагружал с утра до ночи. Никого
сроду не наймёт: всё мать с дочкой управлялись. Жаден был больно.
Совсем не сладко девке жилось. Да ещё, знаешь, всё держал Василий в
уме, на красоте её не продешевить, повыгодней, значит, замуж отдать.
Уж сватались-то к ней такие богачи: и из больших сёл, и из города. А
Ганя-то, бедная, полюбила нашего пастуха-сироту Фёдора. Тихий
парень такой был, красивый. И всё-то он из дерева фигурки резал, из
глины что-то лепил, да так ладно. Видела бы ты только!
   Едва стукнуло Гане шестнадцать - просватали её за купца. Ну
раньше-то как? "Ваша воля, тятенька", - и всё. Это нынче вы эдакого
горя не знаете. Про Федю она и заикнуться-то не посмела. Отец не то
бы захохотал, не то бы на месте убил. И, подумай ты, недели не прошло,
померла наша Ганя. Всё в горячке, в бреду лежала. Слышно было -
застудилась: босая по холодной земле коров выгоняла, весна-то была
ранняя. Мать моя, правда, говорила, что холод бы ей нипочём,
привыкшая. Тоска в гроб загнала.
   Ну, так ли, этак ли, а схоронили Ганю. Все по ней плакали да отца её
недобрым словом поминали. А Федю-то через день парни из петли
вынули - еле прочухался. Больше он руки на себя наложить не пытался,
но какой-то чудной стал. Всех сторонится, спросят что - не ответит, а
сам всё с собой говорит. За стадом совсем худо стал смотреть: коровы
разбредутся, какая куда, а он сидит -головы не подымает да кусок глины
в руках мнёт.
   Мне тогда годков семь всего было, а я его жалела. Случится, и коров
помогу собрать, и кусок пирога в руку суну. И больно любила я за
спиной его стоять, да смотреть, как он режет или лепит.
Другие-то ребята озорничали: дразнятся, бывало, насмешничают. Он
терпит, терпит, да так взглянет! Они врассыпную. А я что? Смирная
была, ласковая. Федя никогда меня не гнал. Даже когда по голове
погладит, вынет дивную фигурку да спросит: "Как, Верунька,
нравится?" Я головой закиваю. Подружились мы. И вот как-то раз
забежала я к Феде, а он показывает мне такое, что я только ахнула. У
Ганиного-то отца красивый конь был, Ветерок. Белый, как снег. Где
только такого Василий выискал! А уж норовистый!.. Одну Ганю толком
и признавал. Вот Фёдор и вырезал из дерева её рядом с Ветерком. Да
так искусно! Каждую жилку, каждую ресничку видно. А на голове
венок из одуванчиков - любимых цветов Ганиных. "Что, похоже?" -
спрашивает. А я, знаешь, рот открыла, а закрыть не могу.
   На другое утро пропал у нас Фёдор. Нет и нет. Так и решили погодя
- видно, утопился. Горевала я тогда, скучала. Не чаяла уж с ним
встретиться.
   Только прошло лет десять, и увидели мы Фёдора, живого, не-
вредимого. Ты подумай-ка! Приехал к нам весной барин барином:
разодетый, разнаряженный. Но худой такой, умученный и голова
наполовину седая. Не утопился он тогда, а добрался до дальних
городов. Мытарств без числа перетерпел. Но, знать, вправду большой в
нём был талант: сделался он настоящим художником. И картины
рисовал, и статуи лепил. Меня-то сразу и не узнал. Уж семнадцать мне
минуло - не девочка. В нашей избе остановился. Рада я была, не сказать!
Два дня вокруг деревни всё бродил. Мы с матерью с ним на Ганину
могилу ходили. Могилка-то опрятная была, не заброшенная. Родители
её вскорости тоже померли, но я, бывало, к своей бабке на кладбище
иду, так и у Гани всё поправлю, уберу цветами. Спасибо мне Фёдор
сказал. Ласково так взглянул, словно душу всю мою перевернуло.
   Назад-то шли, он и говорит: "До сих пор забыть её не могу. Эх, кабы
теперь, Василий сам бы в дом меня зазывал с поклонами. Только жизнь
моя, Верунька, хоть и почёта я добился, тяжёлая, да невесёлая. Не
пришло то время, чтобы простой пастух смог художником стать, дорого
за то не заплативши. Знаю я, уж не жить мне путём долго." Ох и больно
сердце у меня от этих слов заныло!
   По вечерам сидел он у нас за столом мрачный такой. Всё углём на
бумаге чертил да вино пил помногу. И вот, как собрался на третий день
уезжать, достал из чемодана эту вещицу и подарил мне. " Возьми, -
говорит, - Вера, на память о нас с Ганей. Жив буду -ещё свидимся".
Потом уехал.
   Баба Вера вздохнула и, как живого, погладила коня морщинистой
рукой.
   - Уехал, и больше у нас о нём никто ничего не слыхал. Я, знаешь,
долго втихую плакала тогда. Так он в душу мне запал! Только голову,
бывало, повернёт в мою сторону, а я уж сама не своя. Да что там! Ясно,
с Ганей мне и равняться было нельзя, а всё думалось: может, и я сумела
бы его хоть малость утешить, развеселить. Всякое бы слово его
слушала, всякое бы желание угадывала. Как стал он из избы-то
выходить, я чуть было вдогонку не бросилась. Хотела попросить, чтоб
взял меня с собою, да не посмела.
   И старая баба Вера опустила голову так же грустно, как это делала
Надя, если Мишка, не взглянув, проходил мимо.
   - Конечно, - с глубоким сочувствием отозвалась девочка, - разве
решишься! Стыдно.
   - Да нет, вроде и не то. Я о стыде да о себе и не думала тогда.
Просто глянула на суровое его лицо, припомнила, как руки его дрожали
подарок мне передавая, и не посмела. Поняла я, что никто ему Ганю не
заменит. Бывают такие люди: одна им любовь даётся на всю жизнь. И
рад бы забыть, да не может. И потом, -помолчав немного, добавила
старушка, - разве ровня я ему тогда была? Не пастух уж - барин.
Неладно навязываться. Кабы сам позвал.
Баба Вера вытерла глаза платком.
   - Меня-то через год за Михаила-плотника выдали. Так ничего: не
обижал, сына любил. Только вместе жили недолго: убили его в Первую
мировую. Сыну пять лет как раз тогда сравнялось. Намаялась я с той
поры. Где только ни жила, что ни делала. А вот Федин подарочек
сберегла и его, голубчика, до смерти вспоминать буду.
   Надя осторожно взяла статуэтку. Да, сразу чувствовалось, что её
создавали талант и любовь. В лице девушки было столько грусти, будто
она знала наперёд свою печальную судьбу. Казалось, вот-вот дрогнут
ресницы и слезинка упадёт на густую гриву коня. А конь понурил
голову, разделяя скорбь хозяйки. Но чудилось, что он нетерпеливо
переступает ногами, словно зовет умчаться далеко-далеко. Туда, где
вольный ветер раздвигает заросли колючих кустов и пригибает к земле
горькие метёлки полыни, туда, где нет ни зла, ни бед, ни тоски.
   Если бы девочка не заметила, что баба Вера утомилась и даже
начала посасывать какую-то таблетку, она побыла бы у неё подольше.
Надя сказала, что забежит дня через два-три. А баба Вера обещала к
тому времени разыскать в сундуке старинные фотографии и открытки.
   - Какие понравятся - я тебе подарю. Кому они нужны-то будут? В
могилу с собой не возьмёшь.
   На улице ещё шёл редкий дождь. Но уже светило солнце. Прямо над
домом бабы Веры, словно цветной венок, выгнулась радуга. И каждая
дождинка на траве горела ярким огоньком.
   Ни через два, ни через три дня Надя заглянуть не смогла. Школьные
занятия, замедляя ход, как поезд у станции, подходили к концу. За
окном гремели майские грозы, а на голову, словно град, сыпались
опросы и контрольные. Наконец наступило затишье. В жаркий
безоблачный полдень выдали дневники с оценками. Теперь много
вечеров подряд можно засыпать без тревожных мыслей, вызовут или
нет завтра. Теперь до самой осени можно не вскакивать по утрам, как
ошпаренной: ой, как бы не опоздать! Много солнечных и дождливых,
тёплых и прохладных, но совсем свободных дней виделось впереди.
Дней, пропитанных запахом речной сырости и полевых цветов, напол-
ненных задумчивым шумом листьев и далёкими гудками пароходов.
   В последний момент Надя сумела "поднажать", и дела её по-
правились: ни одной тройки и всего лишь три четвёрки за год!
   - Так-то, родненькая! Как потопаешь, так и полопаешь. Не будешь с
осени лениться - гляди, опять в отличницы выйдешь, -удовлетворённо
сказала бабушка и, расцеловав героическую внучку, уселась вместе с
Женькой смотреть телевизор.
   Надя приткнулась было рядом, но вскоре заскучала и ушла к себе.
Повалявшись на диване с блаженством ничегонеделания, она вспомнила
историю несчастной девушки и художника и начала представлять себе,
что случилось бы, если бы Мишка, простудившись, умер. Осталась бы
она тогда одинокой? Плакала бы о нём всю жизнь? Хотелось верить, что
было бы именно так. В самый разгар Надиных фантазий, когда она уже
в третий раз подходила, рыдая, к постели умирающего Мишки и клала
на его раскалённый лоб ледяную худую руку, а Мишка просил
прощения за то, что не оценил её раньше, приплёлся дед. Он тоже
сбежал от шумящего голубого экрана. Усевшись на край дивана со
своим обычным кисло-страдальческим видом, словно ему вместо сахара
к чаю дали горсть аспирина, дед завел один из своих обычных
брюзгливых разговоров о том, как лечили раньше и как лечат нынче. А
Надя тоже, как обычно, рявкнула, что от него нигде нет покоя и всегда
он пристаёт к уставшим людям со своими глупостями.
   Дед обиженно посмотрел на девочку выцветшими младенческими
глазами. Жалоб на то, что всем он здесь чужой, что даже разговаривать
ему не дозволяется, Надя не дослушала - улизнула на кухню. Там, в
полном одиночестве, сочетая приятное с полезным, она кипятила
чайник, варила макароны к ужину и предавалась прежним раздумьям.
Под конец, внушив себе, что Мишка в самом деле уже умер, Надя
начертала на донышке пустой конфетной коробки очередные стихи:

Солнце погасло над лесом, День
распростился с землёю, И, словно
хищник, бесшумно Ночь из кустов
выползает. Но ещё долго на небе,
Хмуром, слегка потемневшем,
Отблеск зари не исчезнет -Отблеск
погасшего света. Горе! Навеки
умолкнул Голос твой милый,
печальный, И в этом мире уж больше
Встретиться нам не придется. Но
отблеск света и счастья В сердце
моем не погаснет, И до конца своей
жизни
Память в душе сохраню я. Пусть
меня тьма обступает, Но мне не
нужно сиянья Свеч, фонарей и
лампадок, Мрак разгоняющих
ночи. Света мне нет, кроме
солнца! И если солнце уснуло,
Только полоска заката Будет
светить мне до сна.
   
   Самой Наде стихи необыкновенно понравились. Даже приятно
защемило в сердце, и слёзы навернулись на глаза. Жаль только некому
их прочитать. А если всё-таки бабушке? Нет! лучше не пробовать.
"Занималась бы делом! И в кого ты себя только готовишь, горе моё?
Исправляла бы оценки!"
   Исправлять оценки! Быть может, пройдут годы, и на дверях их
школы заблестит табличка: "Здесь училась Надежда Жданова". Мишка
будет целовать последний томик её стихов, посвящённых другу юности,
и проклинать белобрысое ничтожество, из-за которого мимо него
проскользнула незамеченной, как тень, великая благородная душа.
"Зачем ты умерла так рано? - прошепчут его дрожащие губы. - Если бы
можно было вернуть прошлое!" Лучшее своё изобретение он назовёт её
именем.
   Каждую субботу у памятника в центре города прохожие будут
видеть молодую женщину с детьми. "Смотрите, смотрите - это её сестра
и племянники!" Дети кладут цветы к подножию, женщина плачет долго
и безутешно.
   Растрогавшись, Надя сама хлюпнула носом. Но тут же спохватилась
и закинула коробку на буфет. Нет, это уже чересчур: табличка,
памятник... размечталась! Ой, а макароны-то - натуральная каша. Опять
бабушка заругается. Разве обойдётся у них хоть один день без ругани?
Вот вчера, например, что было из-за не опущенной вовремя открытки!
Так уж повесится тетя Лиза, получив её на три дня позже.
   Кстати, давно бы надо зайти к бабе Вере. Неудобно как получилось:
сказала через два дня, а прошло уж недели две. Завтра обязательно!
Хотя, почему завтра? И сейчас ещё не поздно.
   Надя уже вприпрыжку бежала по улице, размахивая тремя розовыми
пионами, купленными на углу, но всё ещё была занята своими грёзами.
От них порой так же не избавишься, пока не высосешь всё до конца, как
от сладкой тянучки, завязшей в зубах. Когда Надя поднималась на
крыльцо, к ней, смущённо похмыкивая и опираясь на палочку, явился
"мамин писатель" - просить автограф. "А помните, как вы исчеркали
мне все тетради?" - со снисходительной улыбкой спросила Надя. - "О,
простите, я был так недальновиден и не разглядел в вас..."
   Прилетел белый мотылёк и долго кружился около цветов. Наконец
дверь открыла соседка - круглолицая, краснощёкая, как свёколка. От
неё так и несло кухонным жаром.
   - К бабушке Вере? - удивлённо переспросила женщина. - Так она.
умерла.
   - Как умерла?! - только и смогла растерянно воскликнуть Надя.
   - Да известно как: как все умирают. Стара уж была. Сердце
поизносилось. А смерть ей лёгкая выпала, - вытирая фартуком пот со
лба, рассказывала словоохотливая соседка. - Уснула ночью, да так и не
проснулась. Добрая была душа, земля ей пухом! Всего два дня как
похоронили. Сын приезжал. Пока жива была, не наведывался, а тут -
прикатил. Слёзкой капнул, веночек положил, все вещички, что
получше, схапал, да увёз; комнату -пока на замок. Вот так оно... А ты
постой-ка, постой! - задержала она понуро повернувшую прочь гостью.
- Тебя случайно не Надей зовут?
- Надей.
- Так обожди, я сейчас!
   Нырнув в свою комнату, соседка вынесла оттуда газетный свёрток,
перевязанный лохматой бечёвкой.
   - Держи! Она всё ждала тебя, а уж, видно, шибко нездоровилось.
Вот передать просила, ежели придёшь.
   От свёртка пахло лежалой бумагой и валерьянкой. Машинально
поблагодарив женщину, Надя спустилась с крыльца. Поскользнувшись
на прогнившей ступеньке, она сильно ушиблась, но душераздирающая
боль в сердце заглушила боль в ноге. Опять, опять она опоздала!
Конечно, одно дело - гибель молодой Надиной мамы, другое - смерть
старой-престарой бабушки. Но всё же. Разве нельзя было навестить её
хотя бы неделю назад? Оценки ей загорелось по химии и немецкому ис-
правлять! Лучше, что ли, она стала, когда переползла с троек на
четвёрки? И что важнее: закорючки на бумаге или живой человек?
   Надя вставила пионы в тёмный наличник осиротевшего окна и,
прижав свёрток к себе, побрела домой.
   От ужина Надя отказалась, ссылаясь на усталость и головную боль.
Бабушка забеспокоилась, заставила внучку проглотить стакан тёплого
молока и упросила пораньше лечь спать.
   Женя давно уже свистела носиком, подмяв под себя одеяло. Надя
укрыла её по-человечески и зажгла настольную лампу. В газете
оказалась большая потёртая коробка из-под парфюмерного набора.
Запах духов исходил от неё не больше, чем от дубового полена.
"Вечерние огни" - было вытиснено серебряными буквами на крышке.
Тоже "недавний" подарок сына? Но что это?! Никаких фотографий и
открыток. Твёрдое, неровное. Золотой проблеск в дымке папиросной
бумаги. Статуэтка! Надя осторожно поставила её на подоконник. У
двери послышались тяжёлые шаги и громкий шёпот:
   - Надюшка, что ты там всё шебуршишь, как мышонок? Не легла
ещё?
   Надя щёлкнула выключателем и, громко засопев, пробормотала:
- Легла, легла, засыпаю уже.
   Шаги зашлёпали в другую комнату, но снова зажигать лампу Надя
не стала. Исполненная благодарности, она любовалась чудесным
подарком при свете луны и чужих окон. Надя заметила, что из коробки
на стол выпали два сложенных вчетверо листка. На одном из них,
тетрадном в клеточку, она с трудом разобрала дрожащие, корявые
буквы:
" Дорогой Надежде от бабушки Веры на счастье".
   Второй листок, ломкий, пожелтевший, был исписан совсем другим,
чётким и красивым, почерком. Чтобы прочитать выцветшие строки,
девочка вплотную придвинулась к открытому окну.

Мчится быстро, неслышно
Белый конь по дорогам,
По уснувшему лесу,
Где ветер шумит.
То мелькнёт он над крышей
Одинокого дома,
То опустится в бездну,
То к звёздам взлетит.
Днём от солнца, а ночью
От лунного света
Ярко грива его
Золотая блестит.

   Что за странные стихи! Кто их писал? Неужели... Дзинь! Не успев
додумать до конца, Надя вскрикнула и вся похолодела. То ли она
неосторожно шевельнула рукой, то ли ветер сильно рванул занавеску -
трудно сказать - только статуэтка исчезла.
   Как была, в халате, в домашних тапочках, Надя выскочила на
полутёмную лестницу. Подошвы защёлкали по ступенькам. Ну, зря она
считает, что ни в чём ей нет счастья? Вдребезги, наверное. Хоть бы
склеить! Стоп! Опять квартирная площадка. А лестница ведёт дальше -
вниз. Надя озадаченно всмотрелась в номер, белевший на крайней двери
справа, и ей стало так не по себе, как никогда ещё не бывало в жизни.
Сорок четыре! Их квартира?! Ну, да: круглый коврик, приоткрытая
дверь. Видно, задумалась и опять поднялась наверх.
   Слегка успокоив себя таким объяснением, девочка с тревожным
холодком в сердце пошла вниз. Она внимательно считала этажи: третий.
второй. первый. опять нет выхода во двор! И номер? Сорок четыре!
   Словно ледяная волна захлестнула Надю с головой. Дрожащей
рукой толкнула она приоткрытую дверь. Звякнула, натянувшись,
цепочка. Чужой синеватый свет в коридоре, тишина. Решилась - нажала
кнопку. Звонок. Ещё. Ещё. Отчаянный стук. Нет, никто не выходит. То
же самое в соседних квартирах. Словно всё вымерло. В окне на
площадке кромешная тьма. Луна скрылась. Огни погасли. Неужели так
поздно? Снизу донёсся странный звук. По стенам поползли неясные
тени.
   Потеряв голову от ужаса, Надя и думать забыла о статуэтке. Только
бы вернуться домой! Она начала метаться вверх и вниз по лестнице. Так
мечется по застеклённой веранде случайно залетевшая туда птица: она
никак не поймёт, что с ней случилось, почему, устремляясь в небо, она
каждый раз больно ударяется о невидимую преграду.
   Вконец измученная, так и не отыскав ни выхода, ни своей квартиры,
Надя присела у стены и уткнулась лицом в колени. Сразу же перед
глазами побежали ступени. Их было много, бесконечно много. Словно в
такт движению по лестнице, зазвучали слова. Навязчиво, как комары,
звенели они в ушах, соединяясь между собой.

Шаг за шагом - цок-цок! По
ступеням вперёд Понеслась она.
Вниз ли, вверх - всё равно.
Мрачно блещет окно, В нём
горит луна. Вот тревожно ключи
Зазвенели в ночи. Стражник
спит, далёк. Шаг за шагом - цок-
цок! Только ключ повернуть -
Отомкнуть замок. Но, чтоб ключ
повернуть, Нужно дверь
отыскать, А её все нет. Шаг за
шагом опять Нескончаемый путь.
В окнах брезжит свет. В серых
сумерках вдруг Раздаётся: "тук,
тук!" Прочь, зловещий звук!
Пять минут у окна,
Взгляд спокойный вокруг -
Ясно дверь видна.
Шаг за шагом - цок-цок!
Снова смело вперёд,
В окна льётся свет.
Вниз ли, вверх - всё равно.
Луч звенит о стекло.
Ночь прошла. Рассвет.

   Где она это читала или слышала? Когда? Не вспомнить. Стихи почти
убаюкали Надю. Мысли были туманные, как во сне. И сердце
колотилось уже не так больно. Скорее бы утро! Хоть кто-нибудь
пройдёт мимо. Нет, только с ней могла приключиться такая нелепая,
дикая история. А в общем-то поделом: не ставила бы куда попало!
   Надя обожала сваливать всё на других. Вот, когда она залила тушью
чертёж, Женька и близко не подходила, а досталось ей. За то, что
вертелась перед глазами. Но сейчас, при всём желании, ни на ком зло не
сорвёшь. Да, сама виновата!.. А не она ли сама виновата и в других
своих злоключениях, в которых привыкла винить только судьбу?
Вздохнув, Надя подняла голову и. прямо перед собой увидела парадную
дверь. Она сидела на самой последней ступеньке. Совсем непонятно!
   Во дворе было пустынно, прохладно и совершенно светло. Небо
золотилось на востоке. А ведь, кажется, не более получаса прошло с тех
пор, как Надя выбежала на лестницу. Осколков нигде не оказалось: ни
на асфальте под окном, ни в ближнем газоне. Напрасно девочка,
опустившись на колени, рылась в мокрой траве.
   В кустах сирени послышались шорох и тихий смех. Здесь кто-то
есть? Да нет, просто шелестят листья. Домой, скорей домой!
   Надя смутно помнила, как вернулась к себе, как, не раздевшись,
уснула на неразобранном диване. Проснулась она поздно, с тяжёлой
головой и первым делом извлекла из стопки маминых книг учебник по
психиатрии.
   На кухне бабушка осторожно позвякивала посудой и шикала на деда
и Женьку:
   - Не топай, старый ты грех! Не трещи, сорока! Первый свободный
день у девчонки. Дайте хоть выспаться!
   Да, выспалась, ничего себе! Некоторое время Надя сосредоточенно
листала страницы, но вскоре это ей прискучило. Она затолкала книгу
обратно, так и не уяснив, в своём она уме или нет. Хлопоты шумного
дня приглушили беспокойные мысли. Завтра, уже завтра, они
переезжают на дачу. А ещё добрая половина багажа не собрана.
   Это были радостные хлопоты. Сёстры любили свой старый сад с
бревенчатым домиком. В старинном комоде у окна хранились кипы
разлохмаченных журналов со старинными гравюрами и буквой "ять".
Под высоким крыльцом таился склад лодочек из коры, самодельного
оружия и пустых консервных банок. У забора светились красные ягоды
смородины и малины. А за забором - соседские ребята, игры и смех,
вечерний костёр с запахом дыма и печёной картошки, лес, поле, речка.
   К ночи все тяжёлые корзины, узлы, мешки выстроились вдоль стен в
полной готовности. Но, укладывая свои вещицы, Надя обнаружила, что
и оба листка бабы Веры пропали с её стола. Она допросила деда с
Женей, перерыла всю корзину с яйцами, завёрнутыми в газетные
обрывки; вытряхнула на пол из мешка заботливо одетых кукол, к
великому огорчению их хозяйки. Всё без толку. Тогда Надя придралась
к какому-то пустяку и стала доказывать бабушке, что ничего нет хуже,
чем делать домашние дела по чужой указке. И, как водится, потом были
слёзы, за ними поцелуи, а под конец - искреннее раскаяние и мечты о
совсем новой жизни.
   Как не поделиться столь светлыми мыслями со своим дневником!
Надя открыла заветную серую тетрадь на последней неоконченной
странице, и ручка, выскользнув у неё из пальцев, покатилась по полу.
   "Писать можно до бесконечности, но что изменится, если только
писать" - шли с угла на угол крупные зелёные буквы.
   Чьи это шутки? Кто мог взять дневник? Никто! А может. это она
сама? Может, она лунатик? Нельзя сказать, чтобы такое предположение
было приятно. Нахмурившись, Надя рассматривала записи. Нет,
остальное всё в порядке. Однако сколько же тут глупостей,
пустословия. Эх!
   Серая корка обиженно шлёпнулась на пол. На столе выросла кучка
из клочков бумаги. Вдруг Наде показалось, что кто-то встал у неё за
спиной, коснулся плеча. Она вздрогнула. Фу! Конечно никого! Просто
тёплый ветер влетел в комнату. Листки на столе зашевелились как
живые. Наконец последний был разорван на мелкие части.
   Надя прикрыла окно и свернулась клубочком под одеялом.
Происходило что-то странное, необъяснимое. Но думать, гадать не было
сил. Утро вечера мудренее. Грузовик будет в полдень. Прекрасно
можно выспаться. А завтра в это самое время она будет засыпать уже на
даче. Хорошо!
   Старый тополь во дворе всплеснул ветвями и зашумел, словно
засмеялся. Не усни Надя в тот же миг, ей могло бы почудиться, что
дерево шепчет: "Хорошо? На даче? Да ты и представить себе не
можешь, где будешь в это время завтра".



   

ГЛАВА 3
Начало пути

   
   Уснула Надя после утомительного дня быстро, но тревожным был её
сон. Всё странное, неразгаданное, что блекло при свете солнца и шуме
дня, в ночной тишине сгустилось в тяжёлую тень, нагоняющую
странные видения. Бесконечная лестница, почти пологая, как дорога,
ослепительное сияние вдали. Она шла, шла к нему, но вдруг - срывалась
в пропасть. Просыпалась с замирающим сердцем, засыпала опять - и
снова шагала по ступеням.
   Часы в кухне пробили два, когда Надя всерьёз проснулась. На этот
раз не от жуткого сна, а от стука. Она быстро соскочила с постели. Стук
настойчиво повторился. Ночь - время тишины и покоя. Если в эту
благословенную пору забарабанят в стену или в потолок, мы с досадой
ругнём неугомонного соседа; если постучат в дверь, тревога сожмёт
сердце. Каково же было Наде, когда она поняла: стучат в окно. Кто
пожелал бы оказаться на её месте, учитывая, что жила она на четвёртом
этаже и рядом с окном не было ни балкона, ни пожарной лестницы.
   "Мальчишки озоруют? - закусив губу, с ужасом соображала Надя. -
Да нет, мальчишкам не влезть. Грабители? - на что им шуметь! Птицы?
- ещё не утро... Ну кто? кто?! Не черти же!"
   Опять стук. Не выдержав, Надя разбудила сестрёнку. Женя
недовольно замурзюкала, пробормотала, что ничего не слышит и
удрыхнула крепче прежнего. К бабушке? Да что за трусость!
Собравшись с духом, Надя быстро отвела в сторону занавеску. Во дворе
было слишком светло для ночи, а окно почему-то запотело. Мазнув
рукавом по стеклу, девочка опешила: запотело оно снаружи! Мало того
- на тусклой поверхности поблёскивало несколько строк, словно кто-то
пальцем вывел их с улицы.

Каждый миг, как снежинка, как лёд,
На тёплой ладони.
Лишь поймёшь, что он чудо несёт,
А он уж растает.
Скоро утро придёт,
Так не медлите, трусы и сони:
Чудо долго не ждёт -
Не догнать, если кто опоздает.

   Чудо? Неужели возможно?! А она читала медицинский справочник,
дурища!
   Кое-как натянув платье, Надя бросилась к порогу. Только одного
боялась сейчас: вдруг опять не удастся спуститься с лестницы. На этот
раз она благополучно добралась до первого этажа. Но час от часу не
легче: на месте их парадной оказалось целых четыре двери: три из
тёмного дерева, одна из матового стекла. Стекло горело манящим
светом, но дверь не поддавалась. Тёмные - открывались легко и вели в
коридор с восьмью дверями. Единственная стеклянная - словно наглухо
вделана в стену. Коридор за коридором. Всё больше тёмных дверей, всё
прозрачнее стекла в светлых. Уже можно различить неясные контуры:
деревья, скамейки. а вот что-то движется, уходит в сторону. Опять
опоздать? Со всего размаха Надя ударила кулаком по стеклу. Звон,
острая боль, прохладный ветер.
   Она очутилась в самом центре двора. Сморщившись, зажала по-
долом израненные пальцы и посмотрела вокруг. Огни погашены.
Откуда свет?! Кровь проступала сквозь платье. Под ногами хрустело.
Осколки блестели даже в песочнице. Стоп! Да это же не стекло.
Холодные мокрые кусочки... Надя склонилась над ворохом плоских
льдинок и вдруг опять отчётливо услышала сзади себя смех. Она
оглянулась на кусты сирени.
   Там, среди цветущих веток, стояла девушка с длинной золотистой
косой в голубом платье и вышитом переднике. На голове её светился
Венок. Рядом переступал с ноги на ногу белый Конь с золотой гривой.
   Надя изо всех сил зажмурилась и, помедлив, осторожно открыла
глаза. Конь подошёл совсем близко. Можно коснуться его рукой. Как
сверкает его грива! Как стучит в висках и кружится голова!
- Что? - подняла брови девушка. - Мы такие страшные? Чтобы не
упасть, Надя машинально ухватилась за шею Коня.
Грива прохладной волной окутала лицо, и сразу стало легче. Прошли
изумление и испуг, осталась только дрожь радостного праздничного
волнения. Конь сердито мотнул головой, фыркнул и отошёл к скамейке
под тополем, на которой уютно устроилась его хозяйка. Выбившаяся
прядь волос касалась левой щеки девушки точно так, как у Гани. Такая
же одежда, только покороче. Те же черты лица, но совсем другое
выражение: спокойное, смелое, чуть насмешливое.
   - Извините, пожалуйста, как это... как вы сюда попали? - наконец
смогла вымолвить Надя.
   - Что, сюда трудно попасть? У ворот Змей Горыныч? Или табличка
"Посторонним вход воспрещён"?
До чего приятный голос! Строгий и весёлый одновременно.
- Нет, я не то имела в виду. Просто этот удивительный Конь.
Девушка сочувственно вздохнула:
- Бедные горожане! Всякая живность им в диковину.

   - Ну, такой Конь любому будет в диковину. Но главное, вы с ним
как две капли воды.
   - Эко чудо! - перебила с лукавой улыбкой девушка. - Увидишь где-
то на столе такие же розы и сливы, как на вашем старинном натюрморте
на кухне, тоже будешь падать в обморок?
   Не сообразив сразу, что ответить, Надя поинтересовалась, откуда
собеседница знает про их картину.
   - Я знаю всё, что есть и что было, - с достоинством заявила та. -
Садись! Гостьей будешь.
Надя присела рядом, робко коснулась ярких цветов на переднике.
- А отчего ваш Венок так светится? Вы настоящая? Живая?
Снова весёлый смех.
   - Живей тебя, Наденька! И почему "вы"? Мы почти ровесницы.
Дай-ка руку.
   Достав носовой платок, девушка завязала Наде больную кисть.
Тотчас унялись кровь и боль, прошла и робость. Яркий, но мягкий свет
гривы с Венком не слепил глаза, и Надя не сводила их с таинственной
незнакомки. Девушка поражала не только тонкой красотой и редкой
грацией, но чем-то большим, чему трудно найти название. На лицо её
хотелось смотреть, не отрываясь, как на плавные волны реки, на
спокойное пламя костра. Но само оно отнюдь не было спокойным.
Каждая искорка, вспыхивающая в душе, мгновенно отражалась в тёмно-
серых глазах. И казалось, они тоже излучают свет, обжигающий,
доходящий до самого сердца.
- А как вас, то есть тебя, зовут?
- А как бы ты хотела меня называть?
- Ганя! - сорвалось с языка у девочки. - А Коня - Ветерок.
   - Ну и зови как хочешь, - улыбнулась девушка. - Разве в имени
дело?
   Ободрённая её ласковым тоном, Надя решила выяснить всё до
конца.
- Ганя, но объясни мне, пожалуйста, кто вы такие?
   Ганя нахмурилась и молча покачала головой. В тот же миг сияние
гривы и Венка померкло. В тревожной полутьме смутно белела фигура
Коня, едва различались черты Ганиного лица. Казалось, что оно дрожит,
расплывается, словно отражение в воде после брошенного камня. Вот-
вот всё исчезнет. Надя испугалась и крепко вцепилась в передник.
- Ганя!
   Двор снова озарился светом. А Ганя как ни в чём не бывало
произнесла:
- Ты что-то хотела спросить?
   - Я? Нет-нет! То есть, вообще-то, да. Я так и не нашла ни листочков
бабы Веры, ни осколков от статуэтки. Куда всё это подевалось?
   Надя беспокойно покосилась на Венок, но он светился по-прежнему
ровно.
   - Значит, плохо искала, - ответила Ганя. - Народная мудрость
гласит: кто ищет - тот найдет. Вот только что искать: осколки с
бумажками или счастье? Выбирай одно.
- А почему ты говоришь о счастье?
   - Я говорю? Это ты ноешь о нём каждый день. Кстати, какое счастье
тебе нужно?
   - Как какое? - растерянно пробормотала Надя. - Ну, самое
обыкновенное, какое всем.
   - Туфли в магазине и те разные, - усмехнулась Ганя. - Надень не по
своей мерке - или с ноги слетит или мозоль натрёшь. Кому счастье -
брать, кому счастье - отдавать, кому счастье - забыть, кому счастье -
помнить. Ужели неясно?
- Ну, вообще-то, ясно. Я просто как-то не думала.
- Нет, уж думала ты предостаточно. Так что же?
   - Ну, как тебе сказать, пожалуй, для счастья мне нужно. Во-первых,
самое главное.
   Надя покраснела, голос у неё задрожал, но на помощь пришла Ганя.
- Во-первых, не что, а кто! Мишка. Так?
   - Ага, - подняла на неё умоляющие глаза девочка. - Скажи, ты в
самом деле хочешь мне помочь и можешь всё исполнить?
   - Достаточно того, что не хочу! Впрочем. - Ганя нагнулась и стала
шарить в траве. - Ты уверена, что Мишка для тебя - самое главное?
   Не дожидаясь ответа, она протянула Наде горсть грязных корешков.
   - Уверена - получай! Заварить стаканом кипятка, настаивать два
часа, процеженный отвар хранить на холоде не более месяца, - Ганя
словно прочитала аптечную этикетку.
Корешки на ладони засветились бледным голубым светом.
- Ой! Вот это здорово! А что с ним делать? Пить?
   - Капать! Капать ему на голову по четыре капли четыре дня подряд,
- пояснила Ганя.
   - У- у, ничего себе! И как же я это смогу? - скислилась возлико-
вавшая было Надя.
- Вот проблема! Не на пятки же.
   - Ну, не знаю. Если бы хоть мы учились в одном классе и он сидел
бы впереди меня.
   - И спал бы на каждом уроке, - насмешливо окончила Ганя. -Вот это
любовь! Проще всего сказать: не знаю, не могу. Однако под лежачий
камень вода не течёт.
   - Ганечка, а ты не сумела бы сама ему накапать, а? Пожалуйста!
   - Я-то, ясно, сумею. Но тогда он полюбит меня. Так что, давай, как-
нибудь сама. Кстати, учти: действует год. Потом он может тебя
разлюбить.
От такого уточнения Надя совсем пригорюнилась.
- А может, и не разлюбит, - ободряюще добавила Ганя.
- А нельзя как-нибудь чтобы наверняка, на всю жизнь?
   - Всё вам нужно с полной гарантией! Ясно, есть средства и по-
лучше, но это долгая история. Словом, дело хозяйское. Хочешь -бери. И
на этом распрощаемся.
Конь начал беспокойно скрести копытом землю.
   - Нет, нет, Ганя! Не хочу я прощаться! Только не уходите! Мне так
хорошо с вами. И потом, знаешь. я в самом деле не уверена . пожалуй,
мне ещё нужно самой толком разобраться, в чём моё счастье.
   - Наконец-то дельные речи, - кивнула головой Ганя. - Хочешь,
вместе разберёмся?
- Конечно! - Надя радостно сжала протянутую ей руку.
   Ганя зашвырнула потемневшие корешки в кусты и нарвала большой
пук травы за скамейкой.
- Покорми сама Коня! Пусть к тебе привыкает.
   Да это же не трава - подснежники. Подснежники в начале лета, в
городском дворе!
   Ветерок схрупал цветы с аппетитом и, хотя не очень дружелюбно
поглядывал на Надю, под конец ткнулся мягкими губами в её ладони.
Надя подняла с земли случайно уцелевший цветок. Вдохнула аромат
апрельского леса и тихо прошептала:
- Чудо за чудом. с ума можно сойти.
   - Пока у тебя не так много ума, чтобы с него сходить, - заметила
Ганя. - А чудесам надо просто радоваться.
   - Ну, как сказать! Разные бывают чудеса. Не знаю, как бы ты
порадовалась, если бы не могла открыть дверь или спуститься с
собственной лестницы.
- Это уже интересно. Стоит посмотреть на такую лестницу. Едва
подошли к парадной двери, та отворилась сама собой.
   - С Конём ничего не случится без нас? - забеспокоилась Надя. -
Никто его не уведёт?
Ганя только усмехнулась.
- Попробуй уведи! Разве что сам ускачет.
- Почему ты тогда его не привязываешь?
   - Э, только хуже! Это редко бывает. Случись такое, нагуляется -
вернётся. Ну, ничего особенного в вашей лестнице я не вижу.
   Ганя быстро поднималась наверх, Надя едва поспевала за ней.
Почему-то ей было ужасно тяжело идти. Словно на спине лежал
пудовый мешок. И ступени казались скользкими, неудобными. Но
самое странное - чуть не на каждом шагу мерещилось что-то не-
суразное. Она слышала то звяканье цепей и скрежет ржавых засовов, то
шум толпы, смешанный с рёвом зверей и щебетом птиц, то чей-то
горький плач, то шум фонтана и плеск волн. Порой она задыхалась от
дурманящего запаха цветов, иногда ощущала аромат полевых трав и
горький привкус полыни.
   Ганя каждый раз объясняла всё очень просто: или громко включили
приёмник в ближней квартире, или закрывают дверь на цепочку, или
наливают воду в ванну и брызгают одеколоном. Надя не спорила, хотя
ей представлялось сомнительным, что соседи будут заниматься такими
делами в глухую ночь.
   Наконец, когда на пятнистой облупившейся стене Надя увидела
зайца в галстуке, косматую старуху с пистолетом и тощую женщину с
толстенькой девочкой, ведущих на цепочке крокодила, Ганя
разгневалась.
   - На потолок ещё посмотри - может, там Иван Грозный сына
убивает?
   Дома было по-прежнему темно и тихо. Слышалось только сопение
сестрёнки и похрапывание бабушки в соседней комнате; на кухне
звонко капала в раковину вода.
   - Ну нет, - невольно прошептала Надя, укрывая разбросавшуюся
Женьку, - когда такое творится, голову потерять можно.
   - Думаю, голову терять никогда не стоит, - возразила Ганя. -Равно
как и сердце. Кстати, где нутро?
- Чьё нутро?!
   Надя вышла из-за ширмы и увидела в Ганиных руках серую об-
ложку с надписью "Дневник".
- Да я, вообще-то, его.  Постой, ты же знаешь всё, что было?
   - " Знать" и "понимать" не всегда живут рядом. Одно и то же
можно объяснить по-разному.
- Да что тут объяснять! Порвала - и всё.
   - Проще всего порвать и выбросить. Написанное от души достойно
лучшей участи, чем валяться на помойке.
   Ганя опустила руку в карман, что-то блеснуло рядом с пустыми
корками - и на стол тяжело легла толстая тетрадь. Поражённая Надя
быстро перелистала её: целы все страницы, все записи; исчезла только
та, загадочная, зелёным карандашом.
- Ну, Ганя! Это же просто.
   - Вот именно - просто! Сложное - впереди, - Ганя щёлкнула
выключателем и вспыхнула люстра.
   - Настольную! А то разбудим ещё, - начала было Надя, но тут же
осеклась. - Ой, что это? Красота какая!
   Все пять лампочек, включая две давно перегоревшие, сияли
разноцветными огнями. То одна, то другая загоралась ярче остальных -
и комната озарялась то розовым, то голубым, то зелёным светом.
   - У меня никто не разбудится, пока я сама не захочу, - невозмутимо
откликнулась Ганя, рассматривая этажерку с книгами.
   Заметив за ширмой голую пяточку, Надя опять подошла укрыть
сестрёнку и замерла на месте. Над Жениной кроватью порхали
огромные бабочки с пёстрыми переливающимися крыльями. Одна
- голубая с серебристыми крапинками - опустилась ей на голову,
другие уселись на одеяло. Надя вскрикнула, протянула руку.
   - Не смей трогать, - возмутилась Ганя, - Это же сны. Радостные
детские сны. Смотри, как она улыбается.
   - Вот это да! Почему же я, когда была маленькой, не видела таких
бабочек?
   - Потому что спала. Женя твоя их тоже не видит. Она видит только
сон, который рассказывает бабочка.
- Рассказывает? Разве бабочки могут говорить?
   - Ясно, не так ловко, как ты. Но в какой-то мере это могут все: и
бабочки, и цветы, и камни. Зато далеко не все люди способны понимать
их речь.
- Неужели правда?
- Неправды и без меня на свете хватает.
- Эх, хорошо бы мне научиться понимать, что все они говорят,
- мечтательно протянула Надя. - Хоть когда-нибудь.
- Раз есть желание - научишься.
   - Нет, подожди! Но я не видела прежде и Жениных бабочек, хотя
всегда ложусь позже неё. По-моему.
   Мысль, не связаны ли все чудеса с появлением Гани, осталась
невысказанной - Наде показалось, что кто-то приложил ей палец к
губам. И сейчас же замигала люстра и стало расплываться, исчезать
помрачневшее Ганино лицо - как тогда во дворе.
   - Только бы стало по-прежнему, и, клянусь, в жизни не буду
больше! - взмолилась про себя Надя.
   Всё залил спокойный зелёный свет. Ганя задумчиво расхаживала по
комнате.
   - Ждать особо некогда, - как ни в чём не бывало ответила она. - Так
вся ночь пройдет в одних разговорах. Взгляни лучше, на что похожа
твоя квартира?
   - А что такого? - удивилась Надя. - Мы же переезжаем завтра. Багаж
уедет, а остальное в полном порядке. Я даже пыль вытерла и полы
помыла.
   - Пыль - ерунда, дело наживное. Сегодня вытерла - через день снова
появится.
   - Так я и разбирала. Всё-всё перетряхнула, от мелких коробок до
шкафов. Каждый раз и перед дачей, и перед Новым годом так орудую.
Бабушка вообще мою разборку терпеть не может. Говорит: ничего
после тебя не найдешь.
   - Смысл разборки не в том, чтобы перетряхивать, - фыркнула Ганя, -
а в том, чтобы избавиться от лишнего, и на первое место поставить
главное. Приступили?
   Не успела Надя сказать ни слова, как Ганя выдернула ящик
письменного стола и вывернула его на пол, поверх - хлопнула Женины
игрушки. Словно стая испуганных голубей, полетели во все стороны
кофты и платьишки сестёр из шкафа.
- Столбняк на тебя нашёл? Выкладывай книги.
- Ганя, ты что натворила?!
- Не я натворила, а вы! Накопили хлама - света белого не видно.
Надя вздохнула и покорно опустила на пол первую стопку
книг.
   - Проворней! Глаза страшатся, а руки делают, - подгоняла её Ганя, -
сейчас везде наведём порядочек.
   - Хорош порядочек! - с тревогой прошептала Надя, оглядывая
заваленную комнату.
   Однако понемногу она вошла во вкус и стала трудиться не с
меньшим азартом, чем новая подруга. Скоро квартиру украсили
фантастические домашние пейзажи: всё что открывалось, было
открыто, мебель зияла пустотой, на полу же высились груды все-
возможных вещей. Бабушка спокойно спала, не ведая, в каком непочёте
валяются её любимые плошки и шкатулочки. У дедова дивана высились
сугробы из старых газет и бинтов, усыпанные погнутыми гвоздями и
старыми шприцами. В кухне!.. Надя ужасалась: вдруг бабушка
проснётся, прежде чем они всё это приберут. Свою нетронутую
прелесть сохранял лишь огромный чулан.
- Полезай! - приказала Ганя. - Кидай всё сюда!
   В чулане было жарко и пыльно. Пыль скрипела на зубах. Яркая
лампочка слепила глаза.
   " Как в пустыне, - думала Надя, протискиваясь вверх по складной
лесенке. - Хотя пустынным это помещение может назвать лишь человек,
выскочивший в муках из переполненного автобуса. И правда, чего
только не накопили!"
   - С дневником вон что сделала, - с досадой пробормотала она,
треснувшись затылком о край корыта, - а тут не может как-нибудь
попроще.
   - Думаешь, чудеса делать просто? - улыбнулась Ганя. - Увлекаться
ими так же глупо, как составлять таблицу умножения до ста на
электронной машине. Надейся больше на себя, не то руками разучишься
работать.
   Надя спускала вниз запылённые ящики и картонки. Иные, с
ёлочными игрушками и старыми детскими книгами, она открывала
каждый год. О других - давно не помнила. На пол с грохотом летели
тазы, жестянки, коробки из-под конфет и ботинок. За ними последовали
трёхлитровая банка и перегоревшая лампочка.
   - Надька! Соображай, что кидать, - рассердилась Ганя, ухватив на
лету два последних предмета. - Только битого стекла нам не хватало!
   Но Надя уже точно ничего не соображала. Невыносимо хотелось
спать. Кое-как она довела дело до конца. Правда, в финале чуть не
угодила тяжёлым витком проволоки Гане в голову и чуть не свалилась с
лестницы. "Чуть" - благодаря не счастливой случайности, а ловкости
Гани.
   - Теперь раскладываем, - скомандовала Ганя. - Влево - необ-
ходимое, вправо - без чего можно жить.
   У Гани работа шла быстро - руки так и мелькали. Надя же, усевшись
на пол, грустила среди великого кавардака. Всё казалось ей нужным,
если не сейчас, то в будущем. Перебрав с полсотни книг и кучку
одежды, она махнула рукой и занялась старыми ящиками. Вот
бумажные самоделки: кораблики, куколки... Сколько счастливых минут
проводили над ними они с мамой! Картонные ёлочные игрушки -
старые и облезлые. Давно не вешали их на ёлку. Вот пачка старинных
разноцветных ёлочных свечей. Их сберегла на память бабушка с тех
далёких времён, когда ещё не в ходу были электрические гирлянды. О,
вот подарки, полученные накануне первого школьного дня. Фляжка - от
бабушки с дедом, голубой карманный фонарик - от мамы, складной нож
с четырьмя лезвиями - от папы. Шуму в своё время было из-за этого
орудия! Мама сердилась: "Неостроумный подарок! Девчонка палец
оттяпает". Бабушка с дедом считали, что девчонка может оттяпать не
только палец, но и голову. А папа посмеивался: "Раз оттяпает - другой
раз остережётся. На всю жизнь всё острое не спрячешь". Потом они с
дачным другом Витькой опускали нож в речку, привязав к черенку
мотыги. Хотели поймать сома. Сом не поймался, а у ножа перестали
открываться все лезвия. Фонарём они с тем же Витькой забивали гвозди
- чинили кораблик - и тот перестал гореть. Надя и не помнит, когда в
последний раз брала в руки все эти вещи. Коробочка с золотисто-
красноватыми кусочками вишнёвой смолки - камеди. Красивая, похожа
на янтарь. Камедь была у них в дачном детстве как валюта, считалась
драгоценной. На неё можно было выменять всё: даже живого сорочон-
ка или ежа. Красная роза из их сада. Она долго сидела тогда у калитки с
дочитанной книгой и цветком в руках. Но прекрасный всадник на белом
коне так и не проехал мимо. Потом роза засохла на полке. Надя уколола
палец о шип, потянула к ранке конец Ганиного платка, и он соскользнул
с раненой руки. Вот здорово - всё зажило! Ни царапины! И на платке -
ни пятнышка. Два голубых зайчика?! Ну и ну - так это же её платок! Тот
самый. Вышивала его под бабушкиным руководством Женюшка, долго,
старательно. Хотела сделать сестре подарок на Новый год, но не успела.
Ждать до дня рождения не хватило терпения. Однажды, с год назад,
когда Надя рыдала от какой-то обиды, уткнувшись в подушку, Женя
торжественно преподнесла ей своё изделие: "На, дарю! Слёзки утирать.
Только не плакай больше!" Надя берегла его в коробке с воротничками,
потом он куда-то запропастился. Как он попал к Гане?!
   - Ну, этак мы закончим после дождичка в четверг, - взорвалась
наконец Ганя. - Не то спишь наяву, не то руки не тем концом воткнуты.
Придётся на помощь звать.
Надя сделала вид, что не заметила нелестных для себя слов.
- А кого ты хочешь звать?
- Ну хоть Домового!

   - Домового? Настоящего?! Я думала, они только в сказках бывают.
   - Вот уж тут ты ничего не думала, - возразила Ганя, вынимая из
кармана белый свисток. - Что слышала, то и принимала на веру.
Отстала, голубушка, от жизни!
   Она покрутила ручку старенького, стоявшего на этажерке приём-
ника. Комната наполнилась треском и прерывистым, приглушенным
бормотанием: "Пора искоренить эти пережитки прошлого. К ним
склонны как люди невежественные, так и люди... Последние приносят
особый вред... подвергают опасности не только свою... особенно детей.
Первые спокойно пьют сырую воду из открытых водоёмов. Какой риск?
Какие микробы? - скажут они. - Мы их не видели - значит...Вторые... Их
не поражает красота... цветок, распускающийся на заре, доверчивая
улыбка ребёнка, впервые протянувшего. Именно такие способны. среди
чудесных. однако не удостаивают их своей беседы. Но случись.
встретиться с самыми заурядными домовыми, русалками. ахать целый
год. По просьбе слушателей. интервью у упомянутого в предыдущей
передаче рыбака и двух водяных, которые."
   Треск усилился. Лишь через несколько минут донеслись до Нади
слова:
   " В передаче принимали участие. следующая." И всё смолкло, сам
собой погас зелёный глазок.
- Ганя! Так, выходит, водяные, феи, черти в самом деле есть?
   - А почему бы и нет? - пожала плечами Ганя. - Эка невидаль! Мало
ли чего на свете, о чём ты даже ещё не знаешь.
   Всё это время она прочищала свисток и, наконец, дунула в него. Раз,
другой, третий... Она свистела всё громче и под конец издала такую
оглушительную трель, которой позавидовал бы сам
Соловей-Разбойник. Надя даже зажмурилась и зажала уши. Когда она
опустила руки, посреди комнаты стоял человечек, размером со
взрослого котёнка. Оранжевый байковый халат, розовый колпачок с
кисточкой на рыжеватых кудрях, кончики усов и бородка завиты.
Домовой!
   Надя страшно обрадовалась, но уже не очень удивилась. Понемногу
всё начинало представляться ей естественным. Казалось, втиснись
сейчас в комнату живой мамонт, единственное, что озаботит хозяйку, не
проломил бы гость пол.
   Она с восторгом смотрела на Домового, а Домовой, зевая, почёсывал
бородку и со скучающим видом поглядывал то на неё, то на Ганю.
- Пока тебя дождёшься! - вздохнула Ганя. - Ты должен.
   - Ничего я никому не должен! - вдруг перебил с нахальной улыбкой
Домовой. - Прошли те времена. Больше не будите!
   Зевнув так, что щёлкнули челюсти, он засеменил к двери. До чего
тошный голосок! Словно водят ножом по стеклу.
   - Вот как? - воскликнула Ганя и, схватив Домового за воротник
халата, как котёнка за шиворот, подняла высоко над полом.
   - Ничего вы мне не сделаете. Попробуйте только! - поджав во-
лосатые ручки, как котёнок лапки, спокойно проскрипел Домовой. - На
тебя, Ганька, я опять нажалуюсь. А от Надьки уйду в соседнюю
квартиру к приятелю. Там станет два Домовых, а у неё - ни одного.
   - Эко горе! - фыркнула Ганя, опуская, однако, свою жертву на пол. -
Много от тебя толку! Что есть ты, что нет - всё одно, лоботряс!
   - Извинись! - потребовал Домовой, поправляя бородку и колпачок. -
Попробуй не извиниться!
- Извини, пожалуйста, - процедила сквозь зубы Ганя.
   - Вот если бы ты попросила по-хорошему и при этом помнила, что я
уже не обязан никому подчиняться.
Ганя брезгливо сморщилась:
   - Выражайся попроще! Сбегай, Надя, на кухню, принеси ему миску
каши и.
   - Сама ешь эту кашу, - высокомерно возразил Домовой. - Когда мне
надо будет, я без вас возьму. Уж с голода не умру! Можно бы
предложить что-то поинтереснее. Но чтобы я точно знал, что делать.
Лучше всего, напишите мне список...
   - Ах, негодный! - не выдержала Ганя и дала Домовому такого пинка,
что он, хрюкнув не своим голосом, взлетел вверх, как футбольный мяч,
и исчез.
   - Вот это да! Кому же он хочет пожаловаться? - удивилась Надя.
Ганя огорчённо махнула рукой:
   - Была бы охота жаловаться, а кому - всегда найдется. Возьми-ка
ножницы, перережь провод у телефона.
   Телефон можно было выключить из сети, поэтому Надя, пожав
плечами, просто выдернула шнур из розетки.
   Ганя озабоченно взглянула в сторону маминой полки. Оттуда до-
носилось громкое тиканье. Будильник, стоявший неподвижно много
месяцев, ожил. Его стрелки показывали четыре часа. За окном таяли
серые предутренние сумерки. Покачав головой, Ганя достала часы и
перевела стрелки на полночь. Раздался тихий звон - и вмиг за окном
сгустилась тьма. На небе ярко загорелись звезды.
- Вот здорово! - ахнула Надя.
   - Здорово. Но такую штуку можно проделать всего четыре раза.
Надеюсь, ты не собираешься хранить всё это старьё? - кивнула Ганя на
самоделки.
   - Собираюсь, - тихо, но твёрдо ответила Надя. - Ты извини, но мне
кажется, если беречь только то, что полезно, погибнет память о детстве,
о прошлом. А человек без прошлого...
   - Не лучше, чем человек без будущего, - с улыбкой закончила Ганя.
- Ладно, храни. Только самое дорогое. Не то заблудится в таких дебрях
твоя память.
   Наконец всё имущество в комнате у девочек было разделено на две
кучки: маленькую - слева, и большущую - справа. Надя совсем
выдохлась и с тоской думала о двух других комнатах, кухне и прочих
местах.
   - Не на долго же тебя хватило, - упрекнула Ганя. - Послушаем
музыку для вдохновения?
   Сам собой вспыхнул зелёный глазок приёмника и раздалась
любимая Надина мелодия. Нежные и сильные звуки скрипки на-
поминали мамину сказку перед сном, первые лучи солнца, порывы
весеннего ветра. Словно свежей струёй смыло усталость и дремоту.
   К тому моменту, когда были рассортированы вещи во всей квартире,
Гане пришлось второй раз перевести будильник. Музыка играла не
переставая. Задумчивую скрипку сменили властные аккорды рояля, за
бодрыми маршами последовали чудесные песни. Но Надя опять
выдохлась. Едва отзвучало её любимое "Чем смелее идём к нашей цели,
тем скорее к победе придём", как она со стоном плюхнулась на диван и
сказала, что ей легче сейчас умереть, чем шевельнуть пальцем, и она не
представляет, как расставлять всё назад по местам.
   - Не шевели, - согласилась Ганя. - Чем умирать, лучше вздремнуть
часок. А представлять можно и во сне.
   Надя, зевая, повернулась к стене и услышала тихие звуки арфы.
Странно: звуки доносились не со стороны приёмника, а откуда-то с
улицы. Прежде чем прикрыть глаза, она заметила ещё более странную
вещь. Ей показалось, что двигаются узоры на обоях.
   Бывало, они с мамой любили отыскивать в сплетениях цветов
забавные человеческие рожицы. И вот теперь все они: весёлые и
хмурые, милые и уродливые, подмигивая, отделялись от стены. Может,
просто игра теней от странного неровного света? С трудом
перекатившись на другой бок, Надя увидела, что люстра погасла, а по
всей комнате Ганя расставила ёлочные свечи. Они весело потрескивали
на столе, этажерке, на подоконнике. Нет, пожалуй, она заснула, и всё ей
просто снится. Не могли же в самом деле "обойные" человечки
спрыгнуть на пол и выстроиться парами! Не могли же ожить картонные
лисы, зайцы, олени! Только во сне можно увидеть, как выскакивают
одна за другой из порванной коробки бумажные куколки. Хороший сон!
Язычки свечей радужными пятнами мелькали через ресницы. Повсюду
слышался шорох, топот крошечных ножек. Вдруг Надю сильно
потрясли за плечо.
- Ну, бабушка! - заныла она, - ну, полчасика.
- Бабушка будет осенью, - сурово ответила Ганя. - Пора. Вставай!
Надя протёрла глаза и вскрикнула, увидев преображенную
комнату. Необыкновенно просторно и по-особенному уютно. На
полках, забитых прежде до тошноты, стояли в один ряд самые любимые
и нужные книги. Тут же были и забавные самоделки, и все заброшенные
подарки. Из пёстрой компании Жениных кукол уцелели только четыре:
они важно пили чай за расписным столиком. В шкафу осталось меньше
половины одежды. Тумбочки и ящики были заполнены стопками
фотографий, рисунков и писем. Свечи, выпустив струйки душистого
дыма, погасли. Снова зажглась люстра. Надя обежала квартиру. Во всех
углах раздавались её восхищенные возгласы. Похоже было на то, что
погашена ёлка, вспыхнул свет, и на смену сказочному сиянию
новогодних огоньков пришло время радоваться подаркам.
- Ганя, милая, спасибо тебе! До чего же здесь стало хорошо!
   - Так и надо, - улыбнулась Ганя. - В доме должно быть настолько
хорошо, чтобы всегда хотелось туда вернуться. Куда бы тебя ни
занесло.
   Единственно неприглядным местом оказался балкон в бабушкиной
комнате. На нём громоздилась вся масса лишних вещей. Странно было,
как только всё оно не обрушивалось на улицу.
- Ой, а это? - забеспокоилась Надя. - Так и останется?
- Спасибо, без тебя бы не вспомнила!
   Ганя достала маленькую зажигалку в форме подковы и шагнула к
балконной двери. Вмиг вся куча вспыхнула ярким пламенем, словно
облитая керосином. Надя не на шутку перепугалась.
   - Ух ты! Это уж чересчур! Что будет! Соседи прибегут. Пожарные
приедут.
   - Никто не прибежит. Все спят и будут спать, - убеждённо ответила
Ганя. - Кстати, это не их дело.
С последним Надя не могла согласиться.
- Ну, извини, не их! Ведь так весь дом может сгореть.
   - У меня ничего не сгорит, кроме того, что должно сгореть, - от-
махнулась Ганя.
   Она стояла у высокого балкона и любовалась высоким золотистым
пламенем. Лицо её зарумянилось, в глазах плясали огненные искорки.
Надя и секунды не могла пробыть рядом.
- И как ты только выносишь такое пекло.
Ганя усмехнулась и протянула руку прямо в огонь.
   - Всё ахаешь? Неужели в жизни не видела ничего удивительнее, чем
эти фокусы?
- Ещё бы! Конечно нет!
- А может - да, только не замечала? Хочешь сама попробовать?
- У- у, что ты! Мне и смотреть на такой кострище страшно. Надя
попятилась и чуть не высадила локтем стекло в телевизоре.
   - Страшно - не смотри. Посмотри пока хоть телевизор, чем стоять
без дела.
   Эти слова девочка приняла за шутку, но тут засветился экран. Не
обычным - голубым, а зеленоватым светом. Чёткого изображения не
было. Как Надя ни напрягала зрение, неясные тени исчезали прежде,
чем она успевала в них всмотреться.
   " Но нельзя рябине к дубу перебраться." - запел грустный женский
голос.
   - Проще всего сказать, что "нельзя", - фыркнула Ганя, вороша
руками угли. - Хорошая песня, да нам сейчас не к месту. Нам бы другую
программу.
Такие же неуловимые тени. И тихая музыка.
Дорога, дорога нас в дальние дали зовёт. Быть может, до
счастья осталось немного, Быть может, один поворот.
   Звучала знакомая песня. Потрескивая догорал костёр. Шелестели
листья на улице. Порой в комнату влетал прохладный ветер. Казалось,
он несёт с собой всю свежесть далёких полей и лесов.
   - А ведь лучше ничего не придумаешь, - внимательно глядя на
девочку, проговорила Ганя. - Думаю, это тебе и нужно.
- Что нужно? - не поняла Надя.
   - Дорогу, дальние дали и поворот. Засиделась ты в четырёх стенах.
Дальше своего носа ничего не видишь.
Надя обиделась.
   - Почему в четырёх стенах? Я с мамой и Женькой и на море ездила,
и Москву с Ленинградом смотреть. И вообще, я никуда не хожу, что ли?
В школу хотя бы!
   - Неважно, что смотрела, важно, что видела. А у школы, кстати,
тоже не пять стен. Так, если я приглашу тебя попутешествовать с нами?
На всё лето.
Надя растерянно молчала. Чего-чего она ожидала, только не этого.
- У тебя другие планы?
   - Ну что ты! Какие там планы! Как всегда, уезжаем на дачу. Хорошо
там конечно. Только каждый год одно и то же: сорняки на грядках,
дедово ворчание, Женькины капризы. А бабушка, знай одно: полей,
прополи, собери, принеси - целый день! Не командовал бы лучше
никто! Уж раз приходится столько делать, хочется по своему
разумению. Так, представь, и того не могу добиться.
   - Кто хочет - тот добьётся! - усмехнулась Ганя. - Только всегда ли
мы добиваемся того, чего нужно? Бывает, в своём старом саду найдешь
больше чудес, чем в дальних странах. Но раз уж тебя так заездили. 
Словом, ты не прочь отправиться с нами?
   - Я не знаю... да, вообще-то, конечно, не прочь. Только ничего не
выйдет. Как же они тут одни? И кто меня отпустит?
Ганя пожала плечами.
- Вот проблема! Я приглашаю - моя и забота. Идём!
   Взяв в Надиной комнате с этажерки куклу Анюту, она попросила
простыню и таз с водой. Лет двенадцать тому назад эта Анютка была
нарядной, красивой и самой любимой. Настолько любимой, что хозяйка
истрепала её до безобразия. Для передачи "по наследству" Женьке
кукла оказалась слишком страхолюдной, а выбросить - руки не
поднимались. Так и доживала она свой век за стопкой старых
учебников. Надя с любопытством наблюдала, как Ганя стянула с куклы
выцветшую одежонку, сполоснула её в воде и, завернув в простыню,
начала носить по комнате, тихо напевая... мамину песенку про Заиньку.
Голос Гани сейчас удивительно походил на мамин. На какую-то минуту
Наде показалось, что она снова стала маленькой и это ей поёт мама. Она
опять чуть было не задремала. Но скоро встрепенулась от
возмущённого возгласа:
- Нашла время спать!
- Да не сплю я! А что делать? Скажи.
- Собираться. Ужели неясно?
   Надя сняла со шкафа большой пустой чемодан, немного подумав,
вытащила плащ и зонтик и застыла в задумчивой живописной позе.
   - Эй, девушка с зонтом у открытого чемодана, - окликнула её Ганя. -
В чём дело?
- Ну, постой, дай хоть с мыслями собраться.
- Не помочь?
- Вещи собирать? Ой, пожалуйста.

- Нет. Мысли. Не туда они побрели. Ганя
неодобрительно кивнула на чемодан.
- Побольше нет? Несолидно! Товарный вагон закажи.

   - Так ты же говоришь - на целое лето. Одной одежды, значит,
сколько надо!
   - Плащ от дождя? - пожала плечами Ганя. - А вдруг - снег? Шубу
положи! Не забудь про возможные извержения вулканов и песчаные
бури.
   - Ты не смейся, - надулась Надя, - а скажи лучше попросту, что
взять.
- Ты же мечтаешь всё по своему разумению делать!
   - Ну, знаешь, если мне известно, куда ехать, зачем ехать, я здорово
укладываюсь. Даже бабушка сегодня сказала. ой-ой!!!
   - Почему же бабушка сказала: "ой-ой"? - спокойно откликнулась
Ганя.
- Ой, смотри! У тебя Анютка шевелится!
   - Тише, не разбуди, - удовлетворённо прошептала Ганя, открывая
угол простыни.
   Там . кривил личико крошечный ребёнок. Вынув из кармана
розовую пустышку, Ганя спокойно сунула её в жалобно ищущий ротик.
- Вот это да! И что мы теперь с ней будем делать? Надя сама
вытаращила глаза, как кукла, от удивления.
   - Ничего. Делать будет она. Не замечаешь, как она растёт? К
восходу солнца станет вылитая ты и заменит тебя до осени.
   - Здорово! Но неужели никто не догадается, что это не я, а кукла?
   - Нет, резкой разницы не будет, - усмехнулась Ганя. - Даже родные
ничего не заметят, посторонние - и подавно.
- А осенью, когда я вернусь?
Ганя только махнула рукой.
   - Куклу превратить в человека, признаюсь, даже мне нелегко.
Обратное - любой дурак может.
   Через минуту хорошенькая девчонка месяцев трёх угнездилась под
Надиным одеялом. Ганя же сама взялась за сборы.
- Вот, учись! Никаких чемоданов. Всё здесь.
   Ганя вывернула свой вышитый карман. На столе появились уже
знакомые Наде свисток, зажигалка, потрёпанная панама, огрызок
зелёного карандаша и тугой белый кошелёк с золотым ободком. Был
там ещё какой-то блестящий предмет, но Ганя мгновенно сунула его
обратно.
   - Угу. - протянула Надя, весьма озадаченная необычностью багажа.
- А мне-то что взять?
   Ганя взглянула на неё так, как, бывало, смотрела мама по прочтению
записи в школьном дневнике: "Не выполняет домашних заданий и
пишет стихи на уроках".
- Вот наказание! Ладно, в первый и последний раз.
   Ганя сгребла свои пожитки в карман и молча одно за другим
выложила на стол платок с зайчиками, коробочку с камедью и за-
сохшую розу, мамин будильник и, наконец, фонарь с ножом.
   "Хоть сто лет думай, не сообразила бы, что именно это нужно", -
удивилась Надя.
Вслух же она заметила, что последние два предмета сломаны.
   - Спасибо, что сказала. Ясно, всё лучшее, что есть в этом доме,
сломано. Но сломанное чинится. Ещё нужны деньги.
   - Деньги? У бабушки есть в сумочке, но это нам на всё лето. И
потом, я в жизни не брала без спроса.
   - Так и продолжай, - кивнула Ганя. - Надеюсь, у тебя свои есть?
- Мало, - Надя выгребла из кошелька горсть мелочи.
   - Эти не нужны, на них ничего не купишь, будь их хоть куча.
Смотри сюда!
   Ой, какие монетки были в Ганином кошельке! Прозрачные,
переливающиеся всеми цветами радуги.
- О-о, таких диковинных я в жизни не видела!
- Отсюда не следует, что у тебя их нет.
   Ганя встряхнула альбом с фотографиями. На пол со звоном выпало
шесть переливающихся кружочков.
   - Уже хорошо. Поищем ещё. Достань пока свой синий спортивный
костюм с кроссовками да кинь минуты на две в костёр. Не бойся, не
сгорят!
   Когда Надя вернулась со спортивным снаряжением, которое в самом
деле не сгорело, зато стало поблескивать золотистыми искрами, в
Ганиных ладонях светилась целая кучка чудесных монет. Но Ганя была
недовольна:
   - Небогато. Много ты порастеряла. Ну, ладно, - она ссыпала монеты
в свой кошелёк и протянула Наде: - Получай! Твоих сорок, да моих две
сотни - этого тебе хватит.
- Спасибо, большое спасибо! Только как же. я должна буду.
   - На здоровье! - небрежно откликнулась Ганя. - Ничего ты не
должна. Не трать только на глупости. Одевайся: теперь ты можешь не
бояться ни жары, ни холода. Вещи в карманы. Кстати, поместиться в
них теперь может во много раз больше, чем прежде.
   Одёргивая на девочке костюм, Ганя нагнулась, и Венок блеснул
рядом с Надиным лицом. Не вытерпев, она коснулась его рукой.
Посыпавшиеся искры обожгли пальцы. Венок покосился, и свет его
померк. Надя испуганно отдёрнула руку.
- Вот этого делать нельзя, - строго, но не сердито сказала Ганя. Она
поправила Венок, и тот засверкал по-прежнему.
   - Прости, но он до того красивый! Если бы надеть такой хоть на
одну минуту!
- Почему же на минуту? Можно и подольше. Но не сейчас.
- А когда?
- Придёт время - узнаешь.
   Неосторожно махнув рукой, Ганя сшибла с тумбочки хрустальную
вазу - мамин подарок. Звон, лужа воды на полу среди прозрачных
осколков, и в ней три испуганно поникших ириса. Надя горестно
охнула.
- А, ерунда, дело поправимое, - пробормотала Ганя.
   Она вынула таинственный блестящий предмет и поднесла его к
месту крушения. Мгновенная вспышка - и черепки соединились в вазу,
в неё влилась струйкой вода из лужи. Ваза с цветами взмыла в воздух.
Не успела Надя радостно вскрикнуть "ой!", как всё стояло на прежнем
месте.
- Ганя! Что это за штука у тебя такая?
- Тоже узнаешь, придёт время.
- Да когда оно придёт?
- Не торопись, коза, в лес!
Вдруг в коридоре громко зазвонил телефон.
   - Не перерезала?! - гневно взглянула на Надю Ганя. - В окно его!
Быстро!
   - Ты что! За телефон бабушка душу вышибет. Можно просто не
брать.
   Трубка сама поднялась в воздух и, покачавшись на мгновенно вытя-
нувшемся, извивающемся змеёй проводе, прижалась к Надиному уху.
- Нельзя ли пригласить Ганю?
   Надя совсем растерялась. Непонятно даже кто: мужчина? женщина?
До того противно. Кажется, если бы тухлое яйцо заговорило, то именно
таким голосом. Молчать? Ответить?
   Она покосилась на Ганю, грозившую ей со зловещим видом ку-
лаком, и пробормотала:
- А её здесь нет.
В трубке заквохало: не то кашель, не то смех.
   - Её! Следовательно, её знают! Следовательно, она здесь была!
Следовательно, одна она не уйдет. Следовательно, она ещё здесь. Что и
требовалось доказать. Благодарствуйте за информацию!
Трубка хлопнулась на место. Надя опустила голову.
   - Я же выключила! Разве я думала, что он и так зазвонит? И трубка
сама... я думала, зачем портить...
   - Иногда нужно не думать, а просто делать, что просят, - хмуро
ответила Ганя. - Неприятностей у меня и без тебя хватает. Впредь будь
послушней!
   Она задумалась на минуту, а потом решительно прошла в бабуш-
кину комнату и попросила Надю принести дневник. Тетрадь полетела в
угасающий костёр. Пламя снова полыхнуло светлым столбом и сникло.
В пушистой золе замелькали огненные искорки.
   - Лучше прихватить его с собой, - пояснила Ганя. - Только со-
кратить немного.
   Налетел ветер, такой сильный, что задребезжали стёкла в окнах,
застучали по крышам листы кровли. От кучи пепла на балконе не
осталось и следа. В комнату со струёй холодного воздуха занесло
четыре обгоревших по краям клочка бумаги. Ганя подняла их и стала
тихо читать вслух.
   " Вот и всё. Я так ждала этого вечера, а Мишка ни разу даже не
взглянул в мою сторону. Чего бы я только не отдала."
- Понятно, - отложила она в сторону первый листок.
   " Милая мамусенька! Как тоскливо без тебя! Помнишь, под Новый
год ты попала в больницу. А в праздник на два дня отпросилась домой.
Наряжала ёлку, дарила подарки, радовалась нашему веселью, хотя
самой тебе было совсем не весело. Если бы теперь я могла встретиться с
тобой не то что на два дня, но хоть на две минуты! Но это невозможно".
   - Проще всего сказать "невозможно", - пробормотала Ганя, положив
второй клочок поверх первого.
   " Всё равно буду писать стихи! Надо заниматься тем, что по душе. И
может быть."
   - Да, хорошая бы жизнь наступила, если бы каждый делал только то,
что ему по душе, - вздохнула она и взяла последний обрывок.
   " Какая тоска и однообразие кругом! Какие скучные люди! Жизнь
тянется, словно хмурый дождливый день. Очутиться бы ненадолго
среди отважных героев и приключений, как в книгах и фильмах".
   - Замечательно сказано! Ну, приключений у нас будет предо-
статочно. Уж это я обещаю!
   Ганя послюнявила зелёный карандаш, занумеровала листочки в
порядке, обратном тому, в котором они читались, и протянула Наде.
   - Вот и всё. А теперь - вперёд! Не вздумай никого целовать:
проснутся.
   Погасла люстра. Сама со щелчком отворилась входная дверь. Сразу
стало холодно. От сквозняка или от волнения? Вперёд! Надя не могла
сделать ни шага - ни вперёд, ни назад. Лишь сейчас она по-настоящему
поверила, что уходит из дома. Когда она вернётся? Ганя говорит -
осенью. А вдруг - никогда? Сердце сжала невыразимая жалость. Было
жаль непрочитанных книг, недослушанных рассказов бабушки, игр, в
которые она хотела поиграть, но так и не поиграла с Женькой, даже рас-
трёпанного коврика у двери. Стало совестно за каждый проведённый
попусту час, за каждое грубое слово, за каждый неласковый взгляд.
   - Не бойся, - ласково коснулась её плеча Ганя. - Самое трудное -
перешагнуть порог. На даче и дома у твоих всё будет в полном порядке.
Уж это я обещаю.
   - Дома? А у нас с тобой? - забеспокоилась Надя, уловив интонацию.
   - У нас? Трудно сказать. Но стоит ли волноваться? В худшем случае
вместо тебя так и останется Кукла.
   Не дав опомниться ошарашенной таким заверением девочке, Ганя
стащила её вниз по лестнице. Во дворе было ещё темно. Конь по-
прежнему косился на Надю злым глазом. Когда с помощью Гани она
забралась к нему на спину, он затоптался на месте и обиженно заржал.
Ганя уселась сзади, обхватив Надю обеими руками, и взяла уздечку.
- Ничего, без седла?
   - Я ни без седла, ни с седлом ещё ни разу не пробовала, - призналась
Надя.
   Сидеть, к её приятному удивлению, оказалось очень удобно. Конь
пошёл со двора на улицу осторожно и медленно, но понемногу ускоряя
шаг. Минут через пять он мчался по ночному городу так быстро, что
Надя не могла понять, в какую сторону они скачут. Перед глазами
вспыхивали уличные фонари, мелькали тёмные дома и подворотни.
Уздечку Ганя выпустила, потом убрала и руки, придерживавшие Надю.
- Привыкай! Будешь падать - хватайся за гриву.
   Нельзя сказать, чтобы Надю ободрили эти слова. Она ухватилась за
гриву сразу же, на всякий случай. Пальцы её от напряжения побелели
так же, как губы от страха. От быстрой езды замирало сердце.
   " Зря я всё-таки ушла из дома, - затосковала она. - Стоит ли так
доверять этой Гане? А вдруг Анютка не сумеет делать всё, как надо? А
вдруг бабушка войдёт в комнату раньше, чем она вырастет? А вдруг.".
   Внезапно поступь Коня перешла в тряскую, тяжёлую. Надю так
замотало из стороны в сторону, что она рада была бы ухватиться за
гриву не только руками, но и зубами.
- Перестань! Упадёшь! - толкнула её в бок Ганя. Надя
еле смогла выкрикнуть со слезами:
   - Ой! Что перестань? Разве я, ой! нарочно качаюсь? Он так трясёт!
- Думать перестань о ерунде, - пояснила Ганя. - Смотри вверх! На
безоблачном тёмном небе сияли огромные звёзды. Надя
сразу успокоилась. Тревожные мысли выскользнули из её головы как
мелкие камешки из дырявого кармана. Их заменили другие.
   " Интересно, есть ли люди на планетах около той звезды? Похожи
ли они на нас? Всегда ли было такое небо, и вечно ли оно таким будет?"
Конь поскакал, как прежде: стремительно и плавно.
   - А знаешь, на какую звезду ты смотришь? - спросила Ганя. - Это
Полярная звезда. Хочешь расскажу тебе одну легенду? Слушай.
   - Было время, ещё не все звезды, что нам видны, имели свои на-
звания. Многого не знали люди, многого не умели, не такие носили
одежды. Но и тогда жили на Земле любовь и ненависть, мудрость и
безрассудство, мужество и малодушие. И тогда, как теперь, старикам
после трудов хотелось отдохнуть, молодым - повеселиться.
   Как-то в летнюю ночь собрались у широкой реки юноши и девушки
из одного прибрежного селения. От него давно нет следа ни на Земле,
ни в памяти людей. Давно разрушились их идолы у священной скалы,
как рано или поздно рушатся все идолы на свете, и старые песни
сменились новыми. А песни в ту ночь они пели славные. Песни, от
которых душа не покрывается илом, как тяжёлый камень на дне, но
расцветает, словно белая кувшинка утром. А ещё они жгли костры и
танцевали. Расходиться не хотелось.
   Когда посветлело небо над лесом, все заметили среди юношей
незнакомого человека. Ничем не отличался он от других: так же весело
танцевал и пел. Но никто не осмелился спросить, откуда он. Потому что
взгляд его, казалось, пронзал насквозь. Когда же стали прыгать через
пылающий костёр, он с улыбкой прошёлся по концам огненных языков.
И все поняли, что не простой то человек. И поначалу испугались. Но
незнакомец никому не сделал зла. Напротив, заговорил очень ласково.
Ему пришлись по сердцу и песни, и молодые люди. Он хотел сделать их
счастливыми и обещал исполнить самое большое желание каждого. Но
только если у всех оно окажется одно и то же. День волшебник дал на
раздумье, а ночью велел опять прийти на это место.
   В тот день дичь ускользала от юношей и посуда выпадала из рук
девушек. Все радостно перебирали в уме заветные желания и не могли
дождаться вечера.
   Когда небо на закате стало алым, словно кровь, друзья, собравшись
вместе, пошли по селению. И тревожились, удастся ли выбрать одно
желанное для всех. Это оказалось нелегко. Так нелегко, как найти на
лугу два различных цветка с одинаковым ароматом.
Один юноша грустно сказал:
   - Сейчас в нашем доме стонет моя мать, а я ничем не могу помочь
ей. Скоро и её схороню, как схоронил братьев с отцом. Да есть ли у нас
хоть одна семья, где не проклинают злую лихорадку? Если бы мы были
властны над всеми недугами на свете!
Вмешался второй:
   - Болей или будь здоров, а всем один конец. Тяжелая земля на
глазах и на сердце. Останется недопаханное поле и недопетая песня,
самая крупная рыба в реке и самый красивый олень в лесу. Почему
нельзя жить вечно?
   - Ты разгневаешь волшебника! - испугался третий. - Кто вправе
нарушать великие законы природы? Все рождаются и умирают. Всегда
кому-то грустно и больно. Тоскливо звенят падая на землю звёзды,
жалобно поют последнюю песню огненные листья. Но я хотел бы
складывать такую музыку, чтобы от неё было веселее в радости и легче
в горе, чтобы, слушая её, забывали даже о смерти.
Его поддержал четвертый:
   - Что смерть! Умер мой прадед, дед. Умрёт и отец. А наши боги,
высеченные ими у священной скалы, будут стоять вечно. Я управляюсь
с резцом не хуже отца и мечтаю высечь из скалы огромного орла. Чтобы
тень от крыльев его падала на всё селение. Чтобы все века, пока жива
Земля, люди дивились его величию и красоте.
   - Мёртвая, холодная красота! - покачал головой пятый. - Разве
сравнится она с живой? Юность, душистые цветы, прекрасные
любимые глаза. Но всегда ли любви откликается любовь? Мне хотелось
бы, чтобы никто не плакал по ночам горькими слезами одиночества.
Ему возразил шестой:
   - Юность быстро отбушует. Утихнут тоска и любовь. Но мозоли-
стые руки мужчин разучатся дарить цветы, нежные лица женщин
сморщатся раньше срока от беспрерывной работы, прекрасные глаза их
потускнеют от плача голодных детей. В детстве я мечтал о железном
великане. Чтобы он двигался, как живой, и выполнял самый тяжёлый
труд. Тогда люди забыли бы усталость, нужду и были бы счастливы.
   - Мы были счастливы, - сказала одна из девушек с тревожными
глазами и с седой прядью в русых волосах. - Тёплая река, плодородная
равнина, столько рыбы, дичи, плодов, что мы не знали, куда их девать.
Не знали мы и болезней. Мои сёстры погибли не от лихорадки. Их
зарубили острыми мечами. Поздней ночью причалили лодки,
просвистели первые стрелы. Я была старшая - десять лет. Чудом
удалось мне спастись. Я долго плутала по чаще и несла на руках
раненую восьмимесячную сестрёнку. Она тихо плакала, потом. умерла.
Я не могу спокойно смотреть на ребёнка в колыбели: ведь и он может
испытать такую участь. Я не могу спокойно спать по ночам, хотя нашла
родной дом в вашем селении. Мне чудятся крики и плач умирающих:
те, что я слышала, и те, что боюсь услышать.
   - Я не испытал таких бед, как ты, - подхватил идущий рядом самый
высокий юноша, - но я тоже часто не сплю ночами. Лежу и думаю:
почему угли жгут руку, а гнилушки горят холодным светом, зачем так
устроено, что серна ест траву, медведь серну, человек-медведя, для чего
мы рождаемся и умираем; можно ли добраться до звёзд; могут ли все
люди на земле жить дружно и счастливо? Как неразумные дети,
блуждаем мы в тёмной чаще. Прежде чем желать, надо знать, чего
желать.
   Алая полоса за полем стала тёмно-синей, а спорщики все не могли
столковаться. Яркий месяц поднялся над рекой, когда они спустились
на берег. Волшебник уже поджидал их. Вперёд вышел самый высокий
юноша и, низко поклонившись, сказал ото всех:
- Мы хотим познать всю мудрость мира, о великий! Волшебник
нахмурился:
   - Нелёгкое счастье выбрали вы. Тяжесть его могут вынести не-
многие. И никто ещё не изведал его в полной мере. Но я сдержу
обещание.
   Он повёл юношей и девушек по берегу против течения реки. Шли
долго. Когда восток загорелся нежным светом утренней зари, путь
преградила высокая гора. Крутой склон над рекой был из сыпучего
серого камня. С других сторон темнел густой лес.
   У подножия, сквозь заросли колючего кустарника, поблескивало
грязью болотце. На берегу его росло много одуванчиков. Зелёные их
клювики ещё не разомкнулись. Волшебник велел каждому сорвать по
цветку и, не выпуская его из рук, подняться на вершину горы.
   - Кто сумеет это сделать, - сказал он, - у того желание исполнится.
Но не могу обещать, что все вернутся в свой дом. Если кто-то пожалеет
о задуманном на полпути - пусть бросит свой цветок вниз. Я буду ждать
здесь до вечера.
   Он стал лицом к восходящему солнцу и замолчал. И так был строг
его взгляд, что больше ничего не посмели спросить молодые люди. Они
сговорились держаться вместе и идти к вершине лесом. Но четверо,
отделившись ото всех, решили подниматься по открытому склону.
- Труднее путь, зато не заблудишься, - сказал высокий юноша.
   - Я на всю жизнь нагулялась по лесам в детстве, - прошептала
девушка с седой прядкой.
А с ней пошли две её лучшие подруги.
   В полдень ветер подкатил к ногам волшебника несколько измятых
одуванчиков. Вскоре с лесистого склона кубарем скатились их хозяева,
измученные и смущённые. Волшебник усмехнулся:
   - Идите по течению и прежде, чем сосчитаете до тысячи, будете
дома. Но и вас не хочу я отпускать ни с чем. Кому что подарить?
   Кто попросил резвого скакуна, кто бьющий без промаха лук, кто
красивый наряд или сверкающие серьги. Волшебник приказал поискать
в зарослях. В самом деле, там нашлось всё, о чём просили. Правда,
счастливчики искололись колючками и вымазались в грязи. Но ведь
колючки можно выдернуть, а грязь отмыть.
   Больше из леса никто не появлялся. Достигли ли вершины
блуждающие в нём, так и осталось неизвестным.
   Зато крутой склон был как на ладони. Подъём оказался опасен.
Камни крошились и осыпались под ногами. Руки, цепляющиеся за
скользкие выступы, срывались. Скоро все четверо отдалились друг от
друга.
   Быстрее всех поднимался юноша. Глаза его горели решимостью. Он
смотрел только вперёд, только вверх. Когда солнце стало клониться к
горизонту, он был почти у самой вершины. Девушки сильно отстали.
Они всё время оглядывались. И чем выше они поднимались, тем дальше
и яснее видели. Самая младшая, с чёрными кудрями, увидела за лесом
мягкую лужайку, где играла с ребёнком, свой сад с пёстрыми цветами,
свою мать с прялкой. И тут, при мысли, что она может не вернуться, ей
стало жутко. Девушка бросила вниз свой цветок. Вмиг он успел
расцвести и отцвести. Плавно закружились в воздухе пушинки.
   - Теперь прыгай сама! - услышала она голос волшебника. - Не
бойся, ты опустишься так же легко, как этот пух.
   Девушке страшно было прыгать. Она прижалась к скале и дрожала.
   - Если сейчас же не прыгнешь, ты погибнешь! - донеслось снизу.
   Но сердце замирало, и руки не могли оторваться от скалы. За-
кружилась голова - и девушка рухнула в реку. Взметнулись волны. Там,
где она погрузилась в воду, показалась отмель. На ней рос одуванчик,
невиданный прежде. У него была чёрная середина, и раскрывался он на
закате, а закрывался с восходом солнца.
   - Бедняжка, - вздохнул волшебник. - Чтоб не была напрасной твоя
гибель, делай добро людям хоть после смерти. Посчастливится найти
такой одуванчик человеку, у которого есть горе, пусть дождётся, пока
он покроется в его руке чёрным пухом - и развеет пушинки по ветру.
Если можно ещё поправить беду, всё изменится к лучшему, если горе
непоправимо, оно забудется.
   Вторую девушку, с золотистой косой, не поколебали манящие
видения. Сжав зубы, она карабкалась вверх. Но вдруг, оглянувшись, она
увидела, что любимый её братишка свалился в глубокую канаву и
тонет. И никого нет рядом. Совсем забыв, где она, девушка с криком
бросилась вниз. Но цветок не выронила. Он зацвёл в ее руке, как
маленькое солнышко. И девушка не погибла. Не коснувшись земли,
превратилась она в иволгу, невиданную прежде. У неё был чёрный
пушистый хохолок. С пронзительным криком помчалась птица к дому.
Подоспевшие соседи вытащили братца и унесли его к матери.
   Иволга вернулась к горе и, сев на плечо волшебнику, с укоризной
заглянула ему в глаза.
   - Я предупреждал вас, - покачал головой тот. - Но чтоб не обидно
было, даю тебе дар предвещать людям опасность своим пронзительным
криком. Услышит кто крик иволги с чёрным хохолком, он ещё сможет
избежать беды, если догадается, откуда она грозит.
   А девушка с седой прядкой неутомимо поднималась выше и выше.
Она тоже видела внизу много утерянных радостей, много несчастий, и
чужое горе ранило её, как своё. Поэтому она непрерывно плакала.
Плакала горькими, тяжёлыми слезами. Но, вот странно, чем больше она
плакала, тем легче ей становилось идти. Скоро она нагнала юношу. Тот
еле передвигал ноги.
   - Мне трудно, - пожаловался он. - Кажется, что вся эта гора легла
мне на плечи, а одуванчик в руке как неприподъёмный камень.
   Одуванчик его так и не раскрылся, зато у девушки он уже горел
золотым огнём.
   - Посмотри вниз, - посоветовала она. - Мне кажется, тогда тебе
будет легче.
   - Не могу, - вздохнул юноша. - Раньше не хотел, а теперь не могу.
   Язык его шевелился с трудом, и, сделав ещё три шага, он пре-
вратился в каменную глыбу, в холодное, суровое изваяние над рекой, на
выступе горы, почти у самой её вершины.
   - Там тебе будет хорошо, - грустно улыбнулся волшебник. -Только
не падай никому на голову.
   Не дошла до вершины и русая девушка, хотя оставалось до неё не
более сорока шагов. Дрожали звёзды на небе, падали на камни
слезинки, все ярче разгорался в руке цветок, и всё легче становилась
мужественная путница. Вдруг ...она почувствовала, что взлетает на
воздух и стремительно несётся вверх. Над вершиной горы засияла новая
звезда. Люди назвали её Полярной. Не самая яркая, не самая крупная,
но она одна не меняет своего положения на небе и верно указывает
дорогу путешественникам, морякам, всем, сбившимся с пути.
Ганя замолчала.
   - Красивая сказка, - проговорила Надя. - Первый раз её слышу. Но
что же всё-таки случилось с теми, кто пошёл лесом?
   - Опять говорю: неизвестно. Лес - дело тёмное. Рассказать об этом
могли бы только они или те, кто с ними встречался.
   - Я знаю всё, что было, - чуть слышно прошептала с лёгким
злорадством Надя.
   - Что было! А это - легенда, сложенная не мной. И я, как поря-
дочный человек, не убавила и не прибавила ни одного слова.
   Свернули в тесный переулок, застроенный деревянными домиками.
Несмотря на позднюю ночь, почему-то все окна были освещены. К ним,
словно ища убежища от тьмы, прижались низкорослые кустики,
склонились корявые американские клёны. Конь тихо пошёл вдоль стен.
   Надя видела мальчика с девочкой, с хохотом перебрасывающихся
подушками, старика со старухой, играющих в карты за облезлым
кухонным столом, женщин, стирающих бельё и готовящих обед. Она
видела головы, склонённые над шитьём, книгами, чертежами. Видела
слёзы молодой матери, носившей на руках больного ребёнка. В каждом
из окон была самая обыкновенная жизнь. Почему же все комнаты и
лица их обитателей казались такими необычными, такими милыми?
Может быть, потому, что на них падал отблеск золотой гривы Коня?
   Кончились переулки и дома. Шоссе, пустыри, огоньки подъёмных
кранов над недостроенными зданиями. Наконец Надя не выдержала.
- Куда же мы едем?
- Куда Конь несёт лихой, - засмеялась Ганя.

   - А скоро тот поворот, за которым моё счастье, как ты думаешь?
   - Думаю, грош цена счастью, если оно только твоё. Мы поищем
подороже.
- Значит, всё-таки мы будем искать счастье? Ганя
пожала плечами.
   - Как получится. Зачем загадывать? Бывает, пойдут в лес за
цветами, а попадутся ягоды. Что найдём хорошего, то и наше.
   Конь летел, как вихрь, по широкому полю. В темноте светились не
только звёзды да грива с Венком, но и венчики простых цветов. Наде
хотелось рассмотреть их поближе, но Ганя не согласилась остановиться.
   - И так задержались. Нужно спешить, пока ещё открыты бюро и
магазины.
- Сейчас же ночь! Как раз всё закрыто. Ганя
неодобрительно взглянула на Надю.
   - То, что нам нужно, открыто. Ночь сегодня особенная. Такая
бывает не больше четырёх раз в жизни.
   Над головой тревожно и сладко зашумели молодые листья, а под
копытами Коня грустно зашуршала прошлогодняя листва. Лесная тропа
вывела на высоченный обрыв над рекой. Как заворожённая, смотрела
Надя вниз. По просветлевшим уже волнам плавно скользили весёлые
огоньки маленьких барж и величественные огни больших теплоходов. С
ними перемигивались костры на берегу. Ветер доносил запах сырости и
намокшей коры.
   - Гора над рекой!.. Гань, словно в твоей легенде, - тихо прошептала
Надя. - Как чудесно всё! И как мне легко почему-то!
   - Потому, что теперь ты не только любишь сказки, но и веришь в
них, - откликнулась Ганя.
Конь беспокойно заржал. Ганя взглянула на небо.
- Достань часы. Переведи снова на полночь.
   И в третий раз в потемневшем небе вспыхнули звёзды. Но то ли от
волнения, то ли от усталости Надя положила будильник мимо кармана.
С жалобным звоном полетел он вниз.
- Эх! - огорчилась Ганя. - Ручки-крючки! Надя еле
сдерживала слёзы.
- Ганечка, ты же можешь, как с вазой, ну пожалуйста!
   - Я не говорила, что абсолютно всё могу, - нахмурилась Ганя. -Тут
дело не так просто. А ты своей бестолковостью уже привлекла к нам
внимание.
   Её слова прервал громкий неприятный хохот, вырвавшийся снизу.
   - Внимание кого? - с ужасом прошептала Надя, прижавшись к Гане.
   - Тех, кто не заинтересован в твоём благополучном возвращении.
Ладно, не горюй, - добавила Ганя помягче. - Непоправимого на свете не
так уж много. А впредь будь поаккуратнее.
   Конь сделал резкий прыжок вниз. Надя подумала, что они падают на
землю. Она вскрикнула и зарылась в гриву лицом.
- Подними голову! Разобьёшься!
   Последовав Ганиному совету, Надя увидела, что они не падают, а
летят по воздуху. Так высоко, что, кажется, можно зацепить вытянутой
рукой за звёзды. Сердце вздрогнуло в последний раз и успокоилось,
охваченное необыкновенным счастьем. Только бы лететь и лететь
подольше. Но не прошло и минуты, как Конь опустился на ярко
освещённой улице.





ГЛАВА 4
Необычная улица
   
   
   Мигали пёстрыми вывесками высокие здания. Хлопали тяжёлые
двери. Из магазинов выходили люди, нагруженные свертками. В
нарядной витрине виднелось объявление: "Сегодня работаем с 24 до 6
часов". Слово "сегодня" кто-то перечеркнул зелёным карандашом и
подписал "Сей ночью, грамотеи!".
   Ганя остановила Коня у сквера с чугунной оградой. Голубые
фонари. Мраморный фонтан в виде совы, сидящей на пне. Мелкие
брызги на стволах деревьев, на скамейках, на упрямых пучках травы
меж серых плит.
   - Куда мы попали? - тихо спросила Надя. - В другой город? У нас я
не помню такой улицы.
   - Ты уверена, что знаешь все улицы своего города? - улыбнулась
Ганя.
   Нашарив в кустах помятое ведёрко, она направилась к фонтану.
Надя с Конём осталась у входа. На ограде развевалось полотнище с
огромными буквами: "Прогулки собакам и крокодилам самым
наистрожайшим образом строго воспрещаются".
   Столь внушительное предупреждение оказало свое действие. Ни
собак, ни крокодилов не было видно. Зато весь сквер заполонили зайцы.
Настоящие лесные зайцы. Они дружно веселились: прыгали,
кувыркались и просто приплясывали на месте. На единственной сухой
скамейке восседали единственные "человеческие" посетители -румяная
старушка в белом пуховом платке и крепкий старик с большим зонтом в
соломенной шляпе. Дама вязала широченный чулок, похоже, на слона,
кавалер её, позевывая, играл сам с собой в шахматы. На зайцев они так
же не обращали внимания, как и те на них.
   Углядев Надю, зверьки сбились к ограде, словно тополиные пу-
шинки. Любопытные носы влажно прикоснулись к её рукам.
- Ой, хорошие вы мои, славненькие, - растрогалась девочка. Вдруг
самый большой Заяц показал ей язык. Интересное дело!
Сосед его подёргал рваным левым ухом и тоже высунул было кончик
языка, но передумал и вежливо поклонился. Едва Ганя, зачерпнув из
бассейна воды, повернула назад, ушастые пушинки будто ветром
размело.
   - Часа два поить нельзя, - сказала Ганя. - Заглянем пока к бабушке.
   Она погрозила пальцем Коню, который пофыркивая тянулся к воде,
и убрала ведро подальше за ограду.
- К какой бабушке? - спросила Надя.
- К моей. Думаешь, у тебя одной есть бабушка?
- Это не она случайно? - указала Надя на румяную старушку. В
Ганиных глазах вспыхнуло такое возмущение, что Наде захотелось
спрятаться в недовязанный чулок с ногами и головой.
- Только такой бабушки мне не хватало!
   На земле у входа темнела квадратная металлическая крышка.
Несмотря на её необычную форму, Надя подумала, что это от ка-
нализационного люка. Но Ганя приподняла увесистую плиту, и в
мерцании далёких огоньков под землёй открылся бездонный колодец.
Вглубь шла железная лестница, прочная и широкая, однако всего из
четырёх ступенек. Последняя повисала над пустотой.
   - Спускайся за мной, не останавливаясь, - проронив эти слова, Ганя
нырнула вниз и исчезла.
- Гань, ты где? Я боюсь.  - заныла Надя.
- Шагай, шагай! - донеслось из глубины.
   Надя поставила ногу на одну ступеньку, на другую... На третьей её
охватил дикий страх. Она хотела было подняться наверх, но услышала
взволнованный окрик:
- Экий неслух! Шагай, тебе говорят!
   Чтобы не видеть пугающей пропасти, Надя закрыла глаза - и вдруг
перед ней мелькнуло, как в тумане, лицо папы, послышались знакомые
слова: "Не бойся падать. Ниже земли не упадешь". Четвёртый шаг...
Пятый!
- Надеюсь, ты не намерена пройти сквозь меня?
   Открыв глаза, Надя облегчённо вздохнула. Она стояла рядом с Ганей
на лужайке возле маленького домика, залитого ярким светом луны.
Брёвна в стенах потемнели и потрескались. Клочья пакли вылезали из
щелей. Дом окружали старые липы и густые заросли высоченной травы.
Даже с крыльца трудно было дотянуться рукой до медово-жёлтых
шариков, венчающих стебли. Что скрывалось за этой душистой стеной?
На один лишь миг пригнул траву резкий ветер - и показалось поле с
тёмной каймой леса вдали. У горизонта чиркнула по небу звезда, и
смущённые её безрассудным падением задрожали от волнения и
зависти другие звезды. В ночном небе яркой дугой переливалась. 
радуга.
   - Словно море, - с восторгом прошептала Надя, - кусты, как острова
среди цветов.

Зелёное море всё в пене цветов,
Колючих кустов острова,
И берег далёкий из пышных лесов.

- Нашла время! Заходи.
   Ганя открыла дверь - и сразу послышался мелодичный шум,
подобный звону кузнечиков. Свет Венка озарил полутёмную комнату.
Все стены здесь, как в часовой мастерской, были увешаны за-
пылёнными часами. Простые наручные и старинные карманные,
сцепляясь гирляндами, спускались с крючков; на узких полках над ними
цокали будильники; ещё выше пощёлкивали весёлые ходики и важно
размахивали маятниками диковинные стенные часы с кукушками и
танцующими фигурками.
   В одном углу висел большой морской бинокль, а под ним по-
трёпанная старая карта и старинный кортик с затейливой резьбой на
рукоятке. В другом углу, на круглом столике, в глиняном кувшине
стоял огромный увядающий букет цветов и два хрустальных стакана с
водой: один с прозрачной, другой - с мутной. У столика, в широком
уютном кресле дремала полная старушка. Зелёный с разводами халат,
седые растрёпанные волосы. Черты лица спящей казались то весьма
приятными, то резкими и даже жёсткими. Всё зависело от того, как
падал свет ночника.
   Такой интересный ночник Надя видела впервые. На стене, в третьем
углу, ежеминутно вспыхивал и угасал стеклянный голубой шар; внутри
него вращался шар поменьше, с тёмными узорами. По всей комнате,
словно живые, разбегались шевелящиеся тени. Огромные чудовища и
люди с копьями, бородатые старцы с мотыгами и гордые всадники,
скрестившие мечи, стая лебедей, вереница самолётов - и снова люди. Их
было слишком много, этих теней, и менялись они слишком быстро,
чтобы успеть рассмотреть всё.
   - Бабушка, бабушка! - Ганя подбежала к старушке и легонько
тронула её за плечо.
   Та сразу открыла глаза и, встретив Ганю радостной улыбкой, при-
ветливо кивнула в ответ на Надино робкое "здравствуйте". Ганя начала
торопливо что-то объяснять, бабушка недовольно возражала.
Разговаривали они тихо. До Нади долетали лишь отдельные фразы.
- . по ходу дела решим.
- Но дай слово. А ещё не мешало бы...
   - Ну, нет! К Хоме зайдем, а там - делать нечего. Давай лучше
прощаться.
- Не слишком ли рано? - прозвучал внезапно строгий голос.
   Из четвёртого, кажется, только что пустого угла вышла стройная
молодая черноволосая женщина в синем платье с серебристым поясом.
Длинный дымчатый шарф, спускавшийся с её плеч, на груди был
скреплен серебряной шестиконечной звездой. На звезде, словно капли
крови, горели тёмные рубины.
- Марта? - смутилась Ганя. - Вот не ждала, что ты появишься!
   - Я всегда появляюсь кстати. Пока не разберёшь цветы, не вытрешь
пыль с часов - никуда не пойдешь. Всех вас бабушка избаловала.
   Бабушка виновато молчала. Ганя, склонившись над кувшином,
пробормотала, что проще всё выбросить.
- Проще. Но не лучше, - возразила Марта и подошла к Наде. Надя
робко пожала её холодную руку. Взгляд Марты, пристальный
и глубокий, тоже казался холодным. Выглядела она постарше Гани. Кто
из них был красивее, трудно сказать. Пожалуй, победила бы Марта,
если бы в её глазах горел такой же чудесный огонёк, как в Ганиных.
- А ты, Надя, расчистишь пока ручьи в саду.
   Марта распоряжалась настолько решительно, с видом, не допу-
скающим ни возражений, ни расспросов, что Надя оторопела. Она
молча взяла протянутую ей детскую лопатку и медленно пошла к
порогу. Затворяя дверь, Надя обернулась. Бабушка опять задремала.
Ганя, сердитая, красная, как маки на собственном переднике,
выдёргивала из букета поблекшие цветы - и под ними обнаруживались
свежие, яркие. Марта с длинной тонкой кистью в руке задумчиво стояла
у погасшего ночника.
   Сад искать не пришлось. Поле исчезло, словно его и не было. Надя
увидела ряды старых яблонь, покосившийся забор, кусты смородины,
переплётенные нахальной розовощёкой берёзкой, и сеть извилистых
дорожек. Она пошла налево - туда, откуда слышалось слабое журчание
воды. Одичавшие тюльпаны, роняя последние лепестки, сочно
похрустывали под ногами.
- Ты куда идёшь? Куда? И зачем топчешь?
   Надя вздрогнула и обернулась. Сзади стояла разобиженная девочка
лет трёх. Она указывала под ноги Наде - на взрыхленную площадочку,
утыканную прутьями, кусками коры и цветами.
   - Не сердись, пожалуйста! Я не заметила. Это ты тут играла, да? А
как тебя звать, маленькая?
   У девочки была очень милая мордочка и забавный наряд: спор-
тивный костюм желтовато-зелёного цвета, алая шёлковая юбочка из
больших треугольных лоскутов и островерхая синяя панамка.
   - Не маленькая уже, а звать - Ида, - хмуро ответила она. -И меня
интересовает, зачем ты сломала садик и дом! Вот возьму большую
палку и напорою тебя.
   Это была серьёзная угроза, а что еще хуже - в тёмных глазёнках
заблестели слезы.
- Ну давай всё сделаем заново! Хочешь?
- Не хочу. Хочу, который был!
   Надя огорчённо вздохнула. Всё время она пыталась вспомнить, не
видела ли где-то прежде эту девчушку. Было в ней что-то поразительно
знакомое.
   - Агаистка, Баба-Ига, Слон Заборович, - громко шептала Ида, с
ненавистью глядя на Надю, и вдруг неожиданно сменила гнев на
милость. - А ты правда умеешь? И домик, и оградку?
Надя опустилась на землю и старательно принялась за дело.
   - Смотри-ка! Ещё лучше, чем был - в два этажа. Тут скамейка,
фонтан из камушков.
- Нет, мой был лучше. Ты так уже не сделаешь.
- Погоди, сделаем.
   Увлекшись любимой когда-то игрой, Надя даже замурлыкала
песенку.
   - Не пей громко, - посоветовала Ида и добавила зловещим шепотом:
- Адка услышит и придёт.
- А кто это Адка? Где она?
- Адка на дереве читает. Придёт и будет ругаться. Ай, вот она!
   Затрещали сучья у толстой яблони, и с неё спрыгнула девочка лет
шести с книгой в руках. Она была одета так же, как Ида, и очень на неё
похожа. Ида в секунду выхватила что-то из кармашка и сунула за куст
крыжовника, под сухие листья.
   - Опять мою кисточку взяла? Куда засундыркала - говори! На-
казание ты, а не сестрёнка! - закричала, едва приземлившись, Ада.
   - Не скажу! - попятилась Ида. - Хоть убеешь, не скажу! Мне тоже
рисовать надо.
   Разгневанная сестра обыскала у неё карманы, но не нашла ничего
интересного, кроме огрызка яблока, пёрышков и полуживого жука с
рогами.
   - Здравствуйте, тётя, - повернулась Ада к Наде. - А ты, наказание
моё, сказала тёте "здравствуйте"? Совсем дикий стал ребёнок! Никто не
воспитывает ребёнка! Опять вся грязная и драная! Тебе бы побольше
таких детей, когда вырастешь!
   Идка до поры до времени равнодушно слушала, но потрясённая
последним жестоким пожеланием, сама разразилась вдохновенной
речью:
   - Гадостная ты, Адка! Злая! Адка-Баба-Ига, Адка - Тигр Людо-
едович! Вот вырастешь, кто тебя, старую, нянчить будет? Я! Я буду,
пока не умрёшь до крошечки. А детей мне вовсе не надо: не десять рук,
на всех не хватит.
   - Не ссорьтесь! Вы же сестрёнки, - стала утихомиривать девочек
Надя. - Пойдёмте лучше со мной ручейки чистить. Я не найду их одна.
- Я покажу тебе, тётя.
- Нет, я покажу! Ты не умеешь, Адка.
Надя взяла девочек за руки.
   Сквозь заросли вишенника выбрались на широкую лужайку. В
густой траве блеснул ручей, совсем рядом - второй. Кругом виднелись
голубые незабудки и одуванчики. Светящиеся одуванчики, как у Гани!
Надя хотела сорвать один, но Ада испуганно вскрикнула:
- Ты что?! Нельзя!
Ида сочувственно подтвердила:
- Нельзя. Татаньку дадут.
   Искушение было велико, но "татаньку" Наде не хотелось ни в
прямом, ни в переносном смысле слова. Она направилась к ручью. И
опять её остановил отчаянный крик Ады.
- Ой-ой-ой! Наступила! Не тетенька, а бегемот. Не видишь, копано?
   - Да что у вас нигде пройти спокойно нельзя! Никуда я не на-
ступила! - защищалась Надя.
   - Не наступила, да? А вот тут кто ляпнул большой лапой? Всю ямку
порушила для сосны!
- Для какой сосны?
   - Для такой! Какая на севере диком, - Ада открыла свою книгу и с
таинственным видом ткнула пальцем в стихотворение Лермонтова. - Не
понимаешь ты! Я уж тебе сейчас объясню. Слушай!
   Наде хотелось поскорей заняться ручьями. Но пришлось выслушать,
как Ада мечтает пересадить сосну с пальмой в свой сад, чтобы росли
рядом и не печалились.
   - А тут знаешь, ещё какие стихи есть? Вот, послушай! - Захлопнув
книгу, Ада с большим чувством начала декламировать наизусть: "По
синим волнам океана."
Идка взмолилась:
- Не надо сиводня больше про Наполивона!
   Но остановить Аду было так же трудно, как бычка, вырвавшегося
весной из хлева. Идка смирилась и завела своё:
   - А я, как умру, тоже буду вставать, как Наполивон из-под камня.
Поем много супа - буду сильная и встану. А можно так: пусть все
умирают, а я нет? Можно?
Наконец Наполеон пустился в обратный путь.
   - Я сама могу стихи сочинять про что угодно, - не переводя дух,
продолжила Ада. - Бабушка мне ногти стрижет, а я говорю: "Стрижи,
стрижи ногти прекрасной деве". Или тетя Марта удумает причесать:
"Чеши ты волосы прекрасной деве!" Это что! У меня и длинное есть.
Слушай-ка скорее!
   Оценить Адину поэму оказалось нелегко, поскольку Ида вздумала
одновременно рассказывать свой вчерашний сон. Девочки вопили Наде
в самые уши - одна в левое, другая в правое - стараясь перекричать друг
друга.
.  Волны синие несутся
Волны песенку поют.
   - И вот злой тритон, это рыба такая с лапами, пришёл и говорит:
"Вставай, Идка! Вставай! Я сварю из тебя суп".
.И король там горевает О
своей жене, Дочки тоже плачут.
   - А дядя Доктор говорит: "Я тебе покажу, гадостному, варить суп из
моей Идочки!"
. Злодеяйничал разбойник Двести
лет на той скале, На пустынной и
безлюдной.
   
   У Нади до того загудело в голове, что она с радостью согласилась бы
погостить с часок на безлюдной скале у разбойника. Но ничто не длится
вечно: вскоре рассказчицы уморились сами.
   Все втроем взялись за работу. И было над чем потрудиться: тина,
коряги, мусор. В одном ручье вода оказалась прозрачной, в другой -
мутной.
   - Не вздумай отхлёбывать, - солидно предупредила Ада, орудуя
длинной щепкой. И не вздумай лопатку потопить.
   - А то татаньку дадут, - уточнила Ида. - Тетя, меня всё-таки
интересовает: можно - все умрут, а я нет?
   - Ишь какая! - рассердилась Ада. - Чем ты лучше других? - Тетя, а
как ты думаешь, будет когда, чтобы люди совсем не умирали?
   - Ну, как тебе сказать. - смутилась Надя под бесхитростным,
тревожным взглядом. - Может быть, когда вы вырастете, люди
придумают какие-нибудь лекарства, или что-нибудь такое. и никто
умирать не будет.
   - А Доктор не так говорит, - с сомнением покачала головой Ада. - А
он больше тебя знает.
- Хочу к Доктору в гости, - захныкала Ида. - К котикам.
   - Не ной! - прикрикнула Ада. - Отгребай лучше камушки, а то
вырастешь лодыркой. Ну-ка, где моя жнутка? Трава вымахала -одно
наказание!
   Вынув из-под камня ржавый серп, Ада, невзирая на ужас Нади,
весьма ловко начала срезать стебли вдоль ручья и довольно скоро
цапнула себя по пальцу. С перепугу Надя неловко взмахнула лопаткой,
и мутная вода окатила ей лицо. На губах остался сладковатый привкус.
   - Да не бойся, тётя! Пустяк это, ерундак, - успокоила её Ада,
обернув палец подорожником. Расскажи нам лучше сказку. Только
интересную.
- Интересную? Ладно! Ну, вот. кхм.  - Надя поперхнулась.
Удивительно, но она не могла вспомнить ни одной сказки, не
только интересной, но даже самой немудрёной. Странный туман окутал
голову.
- Ну, тётя?
- Я погодя. Горло что-то заболело.
   - Ура! Какое восхитительное нахождение! - Ада взмахнула спи-
чечным коробком и начала приплясывать. - В траве нашла! Ура, ура!
Мы разведём сейчас костёр. Пока нет тёти Марты.
Надя нахмурилась.
- Какой костёр, зачем?
   А девчонки уже весело, как муравьи, стаскивали в кучу сухие прутья
и былинки.
- Костёр зачем? - изумилась Ада. - Чтоб горел!
   - Чтобы было светло и тепло, - снисходительно пояснила Ида,
подсовывая под прутья кусок бересты.
   Видимо, ветки были сырыми. Как ни дули на костёр сестрёнки, он не
спешил разгораться.
   - Пожар наделаете - и только, - сухо заметила Надя и отошла в
сторону.
   - Горлышко твоё все болит? На, попеешь и пройдет, - Идка за-
черпнула в игрушечную кастрюльку чуточку воды из прозрачного ручья
и заботливо поднесла Наде. - Пей! Я не скажу Марте.
   Надя слизнула с кастрюльки холодную капельку. Горчит, как
полынь, но аромат! Малышами они жевали какую-то пушистую траву с
таким запахом. Да, это пахнуло детством.

В траве уснули тени, И
свет погас в окне. Но
сказки улетели И не
придут ко мне.
И пламя не взовьётся Под
шапкой темноты, И детство
не вернется, Не оживут
мечты.

Одна лишь уцелела. Над
хрупкой тишиной Она сияет
смело Звездою голубой.
Как к ней дойти во мраке?
Неясен путь, как сон. И лаем
злой собаки Шум листьев
заглушён.

   Ветер принес из тёмной дали эти стихи, или она сама сложила их
под тихий шум ручья? И тут, взглянув на стоящих рядом Аду и Иду,
Надя вспомнила: когда она была совсем маленькой, мама расставляла ей
на забаву вдоль дачных дорожек человечков из перезрелых огурцов.
Юбки - лепестки мака, шапочки - цветы вьюнка. Как все это далеко. и
как близко.
   Вырвалось наружу притаившееся в груде веток пламя. За тёмными
деревьями засветилось окно дома.
   - Прошло горло, - весело сказала Надя, подбрасывая хворост в
костер. - Сейчас расскажу вам сказку, длинную-предлинную.
- И страшную, - добавила Ада.
- Весёлую, - попросила Ида.
   - Сказки - потом. Уже некогда, - из кустов вышла Ганя, позвякивая
ведрами. - Молодцы! Славно поработали. Но за костёр вам от Марты
влетит. Она нынче не в духе.
   Черпнув воды из мутного ручья, Ганя плеснула на огонь. Он
зашипел и съёжился, укрывшись паром. Но тут Идка с озорным смехом
и визгом начала брызгать на чёрные угли из своей кастрюльки. Пламя с
новой силой метнулось в тёмное небо.
   - Чем бы дитя не тешилось... - махнула рукой Ганя. - До свидания,
Лисички-Сестрички!
   - Не опасно оставлять их одних у такого огня? - встревожилась
Надя.
Ганя пожала плечами.
- Их? Их не опасно оставлять даже у таких ручьёв.
   Пока она наполняла ведра, к Наде, смущённо улыбаясь, подошла
Ада и протянула ей два одинаковых флакона с сиренью на потёртых
этикетках.
   - Тётя, я хочу подарить тебе на досвидание мои бутылочки. В них
раньше были правдышные духи, а теперь я налила водичку.
В одном флаконе вода была прозрачная, в другом мутная.
   - Я тоже хочу подарить тёте, - надулась Ида. - Тётя, там за домом в
луже есть мёртвая лягушка. Я её сейчас выну и принесу тебе.
   Надя расцеловала девочек, но, как она ни была тронута, таскать в
кармане лягушку ей не хотелось.
   - Понимаешь, Идочка, это чудесный подарок, только. Вдруг пойду я
ночью мимо болота, а оттуда вылезет большой крокодил, унюхает твою
лягушку - и проглотит меня с ней заодно.
Ида подумала и согласилась.
   - Правда, он любит лягушек. На тогда уголёк. Уголька он побоится.
   Выхватив из костра красный уголь, она протянула его на ладошке
Наде. Та боязливо взяла его и, подержав в кулаке, опустила в карман.
Странно, уголёк был чуть тёплый.
   - Какие чудесные девчонки, - шепнула Надя подошедшей Гане.
- Да, девочки славные. Но ведь и ты на них ни разу не крикнула.
Надю резануло по сердцу: вспомнилась вечно зарёванная рожица
Женьки.
- Ой, ой! - завопила Ада. - Лопатку-то забыли! А она топнет.
   Ухватившись за конец черенка, Надя с трудом вытянула из мутного
ручья лопатку, а вместе с ней обрывок цепочки длиной с полметра. Все
звенья её были разной формы. Надя потёрла находку о рукав - и ярко
засверкали крошечные листья, треугольники, звёздочки.
- Ганя, смотри какая прелесть!
Ганя нахмурилась:
- Не всё золото, что блестит.
- Ой, дай нам, дай поиграть! - запрыгала Ада.
   - Нет, голубушка, это не игрушка! - внезапно появилась Марта и,
выхватив из Надиных рук цепочку, бросила её в прозрачный ручей.
   Послышался глухой удар, громкое шипение. Над водой метнулось
синее пламя - и встал столб чёрного дыма. Надя ахнула - и отшатнулась.
   - Туда ей и дорога, - проговорила Марта. - Целое может распасться
на части, но и части могут соединиться в целое. Такую "прелесть",
Надя, надо уничтожать без колебаний и мгновенно. Ганя, отнеси воду,
попрощайся и захвати мне со стены те часики, верхние слева.
Надя пошла было за Ганей, но Марта остановила её.
   - Побудь здесь. И вы подойдите, Сестрички-Разбойницы. Ада,
можно раздавать воду без моего разрешения?
Ада лукаво и виновато сморщила личико.
   - Тётя хорошая. Играла с нами, не ругалась. Не сердись, я больше
такого не сделаю.
   - Ладно, - вздохнула Марта, - устанешь на тебя сердиться. Такого не
сделаешь, так другое сделаешь.
   Впервые Надя увидела на её лице лёгкую улыбку и замерла зача-
рованная. Что-то прекрасное, неуловимое мелькнуло на миг перед
глазами и угасло столь же быстро, как след от падающей звезды.
   - Ида, что я обещала тебе, если будешь растаскивать угли от костра?
   - Татаньку... - шмыгнула носом Ида. - А тётя не хотела лягушку. Что
же мне было дать?
Марта погладила её по голове и повернулась к Наде.
   - Так и быть! Что подарено - то подарено. Но будь осторожнее с
водой, особенно с мутной.
   Она подозвала к себе Аду, что-то шепнула ей на ухо и девчонки
скрылись в кустах.
   Нависло напряжённое молчание. Наде хотелось спросить о многом,
но она чувствовала, что лучше этого не делать.
   Из-за поворота дорожки показалась Ганя. В одной руке она держала
круглый румяный пирог на картонке и катушку белых ниток с иголкой,
в другой - маленькие серебряные часы на цепочке в форме сердечка.
- Надя, это тебе от бабушки, чтоб в дырках не ходила.
   - Не может бабушка без гостинцев, - покачала головой Марта и
взяла у Гани часы. - Значит, пока только я ничего не подарила нашей
гостье. Ну что ж.
   Крышка у часов была покрыта затейливыми узорами и усыпана
такими же рубинами, как звезда на её груди. Марта зачем-то подышала
на часы, как на окоченевшую от стужи птичку, и надела их Наде на
шею.
- Марта! - удивленно воскликнула Ганя. - Это ты до осени?
- Нет, насовсем. Если только сама их не потеряет.
   Зашуршали листья под маленькими ножками. К Марте подбежали
сестрёнки. В руке у Ады было зажато с полдюжины беличьих кистей,
изрядно потрепанных и перемазанных красками. Все они светились
слабым зеленоватым светом и поблескивали разноцветными искрами.
Выбрав самую пышную из них, Марта протянула её Наде.
   - Я дарю тебе Часы и Кисть. Кроме потерянного будильника, лишь
эти Часы смогут четвёртый раз вернуть время к полночи. Есть у них и
другие чудесные свойства. Кисть тоже не простая. Без краски и воды
нарисует она то, что тебе нужно, и нарисованное станет настоящим. Но
зря не проси её помощи: она выручит тебя из беды только четыре раза.
   Надя горячо поблагодарила и спрятала Кисть вместе с катушкой в
карман.
- Значит, потом она станет совсем обыкновенной?
   - Нет, не совсем, - ответила Марта, - Обыкновенной для всех, кроме
того человека, который должен ею владеть. Мне хочется, чтобы потом
ты передала её хозяину.
- Но как же я найду его, если даже не знаю, кто он?
   - Ничего больше не могу тебе сказать. Моё дело попросить, твоё -
постараться исполнить просьбу. А теперь - вперёд. Я провожу вас.
   За кустарником тянулась широкая и длинная аллея, обсаженная
высокими соснами. Все трое пошли по ней в полном молчании. Ясно
светились звёзды, ярко горела радуга в небе и мягкими переливами
скользил по тёмным стволам свет от Гани-ного Венка. Казалось, конца
не будет этой дороге. Наконец Надя взмолилась:
- Не могу больше! Сил нет! Спать страшно хочется... и есть.
   - Ужели так трудно не поспать одну ночь! - рассердилась Ганя и
разломила пирог на две части. - На, подкрепись!
   - Мне уже кажется, что эта ночь никогда не кончится, - тихо
пожаловалась Надя, принимая свой кусок.
   - Всё кончается рано или поздно, - утешила ее Марта. - А ночь
коротка, только когда спишь.
   - Кто-то мечтал о чудесах и приключениях, - насмешливо добавила
Ганя. - А они только начинаются.
Надя устыдилась и замолчала.
   Пирог был ещё тёплый и очень вкусный - со свежей малиной. Такие
пироги бабушка пекла на папин день рождения в июле. Как весело они
всегда отмечали этот праздник!
Вдруг Надя вздрогнула - и рванулась куда-то в сторону.
   - Что с тобой? - схватила ее за руку Ганя и так сжала ей пальцы, что
они хрустнули.
   - Разве ты не видишь? Там, за большой сосной... папа, мой папа! Он
зовёт меня.
   - Это просто ночные тени. Если ты сойдёшь сейчас с дороги, то
останешься здесь навсегда.
   - Ну и пусть останусь! Вот и мамин голос. Пусти же! Я хочу по-
говорить с ними, увидеть их.
Надя была как во сне. Марта положила руку ей на плечо.
   - Поговоришь и увидишь. Но не здесь и не сейчас. Послушай-ка
лучше, я расскажу тебе интересную историю.
   И заглушая стихающие голоса, Марта начала рассказывать.
Рассказывала она неторопливо и чётко, словно читала наизусть отрывок
из любимой книги. А небо тем временем потихоньку светлело.
Казалось, с каждым словом Марты огромная невидимая кисть
широкими взмахами размывает тёмную краску меж стволов.
   - Представьте себе маленького мальчика, который больше игр в
войну любил сооружать из старых железок хитроумные конструкции.
Повзрослев, он охотнее читал книги по технике, чем приключенческие
романы. А когда его сверстники придирчиво осматривали букеты,
собираясь на первое свидание, он столь же придирчиво копался в
сложных чертежах.
   Единственной его подружке, тихой соседской девочке, нравилось
всё, что бы он ни делал. Она готова была и гулять с ним по полю, и
часами сидеть у письменного стола.
   Отец гордился сыном. Он сам конструировал детали для различных
механизмов и был убежден, что в них - надежда на счастье людей.
   Матери у мальчика не было: она умерла, когда ему шел второй год.
Хозяйство вела тётка покойной - молчаливая, кроткая женщина. В
пятнадцать лет он лишился и любимого отца, при весьма загадочных
обстоятельствах.
   Всю неделю до того рокового дня отец был необычно озабочен. В
пятницу, вернувшись из школы, мальчик увидел большой замок на
двери стенного шкафчика с инструментами. Инструменты торчали
рядом на наспех приколоченной полке. На расспросы отец не отвечал.
Накануне выходного дня он переставил портрет жены из своей комнаты
в комнату сына и впервые не побеседовал с ним о сделанном за неделю.
   - Иди к себе, дружок! Я устал. Поговорим завтра вечером. Передай
тете, что на заре я уеду по делу. К обеду постараюсь вернуться.
   Это были последние слова, сказанные отцом. Он не вернулся ни к
обеду, ни к ужину. И никто не мог сказать, что с ним случилось. Может,
знала что-то тётка. Но она печально молчала.
   Девочка, как могла, утешала товарища. Однако дружба их подходила
к концу. С болью проглотив горе, юноша ещё глубже зарылся в
чертежи.
   Когда подружка читала ему свои стихи или что-то рассказывала, он
грубо говорил, что не может тратить время на пустую болтовню. Если
она, как прежде, садилась рядом с ним у стола, он ворчал, что она
только отвлекает его от работы. И в поле с ней он тоже перестал ходить.
   - Проще посмотреть на него из окна, - хмуро бурчал он. - Времени
уйдет в двести раз меньше. А издали оно даже приятнее. Вблизи - лишь
пыль да колючки.
   Так он и делал, благо, дом их стоял на самой окраине города, а жили
они высоко - на пятом этаже.
   Последний раз девочка зашла к нему ранней весной. Он простудился
и лежал больной, обложенный горчичниками и книгами. Она тихо
поставила на угол стола миску с сотовым мёдом и букет подснежников
в маленькой баночке. Он недовольно повернул голову.
   - Слушай, не таскай ты сюда всякую чепуху. Без того тесно, ка-
рандаш некуда положить. Ну! Тебе нужно что-то?
   Больше соседка не появлялась. А вскоре они с матерью уехали куда-
то из города.
   Спокойно и чётко, как хорошо налаженный мотор, завертелись
вокруг юноши часы и дни. Прошло два года. Он стал студентом.
Преподаватели гордились им. Но сам студент не был доволен. Ему
хотелось большего, хотелось опередить всех. Он сам не заметил, как
честолюбие заглушило в нём любовь к своему делу. Но тот, кто ме-
чется, хватаясь за невозможное, может лишиться даже достигнутого.
Его падениям не сочувствовали, как не радовались и его взлётам. Для
всех он был словно машина, которая не знает ни горя, ни радости, ни к
кому не привязана. Но даже машина не работает без перерыва.
   Редкие часы отдыха заполнить было нечем - пустота и вокруг, и в
себе. Всё чаще стали видеть студента за бутылкой в кругу совсем
никчемных людей. И скоро в своем желании быть первым среди первых
он скатился ниже самого последнего. Всё, что можно было унести из
дома и пропить, он уже унёс. Не останавливали его и горькие взгляды
старой тётки.
   Однажды пришло ему в голову: как странно, что до сих пор не
открыли отцовский чуланчик. Ключа нигде не нашлось. Гуляка
попытался сбить замок топором. На шум выбежала тётка. Она за-
городила собой дверь и долго не давала племяннику притронуться к
замку. Когда же увидела, что его не остановить, заплакала, вынула из
кармана ключ и, вставив в замок, ушла.
   Как же разочарован был студент, когда в совершенно пустой нише
он увидел на стене старые часы.
   " Вряд ли дадут за них сносную цену, - подумал он, разглядывая
тёмный ободранный футляр. - Да ходят ли они ещё?"
   Дверца часов не открывалась: крючок сидел как приклеенный. Не
помог и топор. Сквозь запылённое толстое стекло просвечивал
необычный пятиугольный циферблат. На нём был нарисован
двенадцатилапый паук с синими глазами. Около каждой цифры,
указывающей час, загибалась крючком коричневая лапа.
   Едва студент дотронулся до стекла, стрелки завертелись. Быстро,
беспорядочно - то вперёд, то назад. Маятник, судорожно дёргаясь,
закачался. Раздался хриплый, резкий бой. Отзвучало пять ударов - и
внизу футляра открылось маленькое отверстие. Через него со звоном
спустилась вниз до самого пола блестящая цепочка с узорными
звеньями. На конце её висела коробочка из тёмного полированного
дерева размером раза в два больше спичечной. Студент оторвал её
вместе с куском цепочки, закрыл дрожащими руками дверь и убежал к
себе.
   - Должно же мне опять улыбнуться счастье, - шептал он. -Вдруг там
несколько бриллиантов, огромных, чистых? бешеные деньги! Недаром
отец запирал чулан.
   Бриллиантов в коробочке не оказалось. Там лежали туго свернутые
листки тонкой белой бумаги. Всего пять штук. Каждый размером с
лотерейный билет. От них шел слабый сладковатый аромат. Студент
чертыхнулся. Он вытянул одним духом остатки вина из кружки и, сунув
в карман коробочку с цепочкой, вышел из дома.
   В ювелирном магазине цепочку не купили - красива, но из какого-то
непонятного металла. Взяли её вместе с коробочкой за приличную цену
в антикварном магазине. Вечером студент сидел за своим столом,
уставленном бутылками, в благодушном настроении.
   "Всё! Брошу пить, - мечтал он. - Через полгода - догоню, ещё через
полгода - опережу всех. Есть замечательная идея..."
   Пододвинув к себе один из тонких листков, что так и валялись на
столе, студент начертил на нем набросок какого-то мудрёного
устройства и нацарапал: "Гениальный проект. Выполнен в ночь 23
сентября сего года". Потом он ткнулся лбом в руки, задремал и увидел
странный сон. Будто он встал, снял со шкафа рулоны запылённого
ватмана, вынул давно не открывавшиеся книги и начал делать сложные
расчёты. Чего только не увидишь во сне! Однако, когда студент
проснулся, на столе лежали готовые чертежи и исписанная его рукой
общая тетрадь. Работа действительно была бесподобна и принесла ему
большой успех.
   Студент приободрился и вновь взялся за дело. Однажды, чтобы
купить несколько книг, он решился продать остаток цепочки.
Открыл чулан и был весьма удивлён: цепочка исчезла. Видимо,
втянулась назад в футляр. Напрасно студент стучал по часам, трогал
стекло - ничего не помогло.
   Перед сном он хлебнул лишнего - нелегко сразу отстать от дурных
привычек - и, собирая тетради на столе, неловкой рукой задел портрет
матери. Портрет упал на пол. Стекло на нем разбилось. Молодой
человек огорчился. Память о родителях было единственно светлое, что
оставалось у него за душой. Он взял листок бумаги, торопливо записал:
"Срочно заказать стекло!" - и поставил размеры. Не прошло и часа, как
студента разбудил резкий звонок в дверь. На пороге стоял заспанный
человек. Он держал ящик с инструментами и кусок стекла: "Извините,
чуть не запамятовал."
   Застеклённый портрет стоял на столе, стекольщик шумно спускался
по лестнице, а озадаченный студент сидел на постели. Разом соскочили
и хмель, и сон. Он вспомнил, что записал памятку опять на листке из
часов. И, хотя записка лежала на виду, он не смог её найти, как не
нашёл в свое время и листок с чертежом. Студент понял, что это
неспроста. Подумав, он взял третий листок и написал: "Пусть сейчас
будильник поднимется к потолку".
   Студент ждал, но будильник остался на своём месте. Зато бумага
стала жёлтой и твёрдой. Молодой человек нахмурился, но потом,
осенённый догадкой, схватил четвёртый листок: "Пусть сейчас треснет
стекло в окне".
   На этот раз долго ждать не пришлось. Через минуту за углом
заголосили песню, раздались шаги подгулявшей компании и в комнату
со свистом влетел кирпич, осуществив по пути пожелание студента. В
этот же миг листок исчез.
   В комнату вбежала перепуганная тётка. Студент крепко расцеловал
её, схватил на руки - он был сильный малый- и отнёс назад в постель.
От восторга на него нахлынули добрые чувства.
   "Милая бабка, - подумал он. - Верная, трудолюбивая. Сколько
натерпелась от меня, а любит. А что она видела в жизни хорошего?
Несчастья, непосильный труд, болезни."
   Студент нашёл пятый листок. Наутро не было предела радости
тётки. Она чувствовала себя, как девчонка: не болели ни руки, ни ноги,
ни сердце. Но не было предела и огорчению племянника. Протрезвев,
он сообразил, что сгоряча потратил на старушку последний листок.
Студент открыл чулан, грустно провел рукой по стеклу часов, и - вот
чудо! - часы опять ожили. Когда они пробили четыре раза, снова
спустилась цепь с ящичком на конце. Только на этот раз она была
короче. И опять ящичек удалось получить лишь с обрывком цепочки. И
опять в нём было пять листков чудесной бумаги.
   Для студента - хотя какой уже это был студент, он вскоре стал
известным механиком - началась новая жизнь. Удивительная жизнь,
похожая на сказку. Здоровье, слава, богатство. Бумага так или иначе
выполняла все его пожелания, если только они были конкретны и явно
не противоречили законам природы.
   Два листочка механик испортил, пытаясь пожелать себе неис-
черпаемого богатства и безграничного таланта. Он стал осторожнее. В
шкафу были запрятаны три последние листка из четвёртой коробочки.
Цепь с каждым разом становилась все короче.
   " Естественно предполагать, - думал механик, - что пятая коробочка
будет последней". И почему-то каждый раз при этой мысли его
охватывал безотчётный ужас. "Ну что ж, и век наш не бесконечен. Надо
потратить остатки с наибольшей пользой".
   Однажды он написал: "Хочу найти богатейший клад". В полночь у
дома заржала лошадь красивой гнедой масти. Механик вскочил на неё,
предусмотрительно захватив лопату и один волшебный листок.
   Когда всходило солнце, он был далеко от города, на вершине
высокой горы. Лошадь рыла копытом землю у большого камня. Там
механик откопал сундук с редкостными украшениями и старинным
оружием в золотой оправе. Вниз они добрались лишь к вечеру. В конце
спуска измученное животное оступилось и, напоровшись грудью об
острую глыбу, со стоном упало наземь.
   У подножья горы горела огнями деревушка. Механик нанял за
большие деньги повозку и шестерых провожатых, чтобы добраться до
своего города. Когда грузили сундук, из ближайшего дома выбежала
девушка. Она бросилась к бившейся в судорогах лошади и со слезами
обвинила механика в неблагодарности и жестокости.
   - По-моему, рана смертельна, - пожал плечами тот. - Чем я виноват
и что я могу сделать?
   - Проще всего считать, что не виноват и ничего не можешь сделать,
- гневно возразила девушка. - Но ведь это не так?
   Механик едва мог в темноте разглядеть её лицо, не очень красивое,
но очень милое; серые глаза словно обжигали огнём.
Нехотя вынул он заветный листочек. Люди ахнули, когда умирающая
лошадь вдруг поднялась на дрожащих ногах. Механик погладил её, но
она отшатнулась и прижалась к девушке.
   - Оставьте её себе. Некогда мне с ней возиться, - с этими словами
счастливый кладоискатель уехал.
   Счастливый ли? Нет, всё-таки он не был счастлив. Чего-то не
хватало. Раз в весьма дурном настроении заглянул механик в комнату
тётки. Та, приласкав его, как маленького, сказала:
   - Ты не любишь людей, дружок, а они не любят тебя. Ты не знаешь,
ради кого и ради чего живёшь. Такая жизнь мертва. Опомнись, пока не
поздно.
"Что ж, - подумал механик, - может, она и права".
   Вернувшись к себе, он открыл шкаф. Пожелание его не испол-
нилось. Шли дни, но любви не прибавлялось: ни у него к другим, ни у
других к нему. Да он и не надеялся: сразу увидел, что листок не исчез, а
пожелтел.
   " Даром загубил, - ворчал механик про себя. - Вечно эта тётка:
молчит, молчит, а заговорит - втравит в глупость. Да, одному порой
невесело. Но неужели поправить это нечем, кроме волшебства?"
   Он начал приглашать соседей и товарищей по работе на богатые
пирушки. Всем ли они были по душе, трудно сказать. Но никто не
думал отказываться. Как можно? Столь влиятельный человек!
   Только один из самых скромных его помощников никогда не
посещал шумные сборища. Однажды уязвлённый хозяин сразу после
застолицы явился к нему домой и спросил, в чём дело. Тот растерялся,
но в комнату вошла молодая женщина и сказала:
   - Не обижайтесь. Это из-за меня. Мы с раннего детства до того
привязаны к друг другу, что нигде не бываем врозь. А вы видите, не
таким, как я, ходить по гостям.
   У женщины был большой горб и кривые ноги. В двенадцать лет она
неудачно упала с качелей. Но друг её так и не смог расстаться с ней и
полюбить другую.
Задумчивый шёл по тёмной осенней улице механик.
   - А ведь они счастливы, как это ни странно, - шептал он. - В их
глазах светлая радость... Ну и олух же я! - воскликнул он наконец. -
Жена! Вот что мне нужно.
   Почему-то на этот раз было страшно открывать чулан. Давно со-
бирался механик достать пятую коробочку - и всё не мог решиться.
Едва он взял её в руки, последний обрывок цепочки со звоном упал на
пол. Бой часов не прекращался, а раздавался всё громче. Стрелки
вертелись с бешеной скоростью. И вдруг механику показалось, что
синеглазый паук, разминая лапы, отделяется от циферблата. Вскрикнув,
захлопнул он дверь.
   Не успел механик опомниться, как явился знакомый ему скупщик и
извиняющимся тоном поведал о своей беде. Несколько лет лежала
коробочка с цепочкой в лавке. Наконец нашёлся богатый любитель
редкостей, который предложил за неё высокую цену, дал задаток. И вот
сейчас пришел с остальными деньгами за покупкой. А она ... исчезла.
   - Каких-то два-три часа тому назад была на месте, - горестно
причитал скупщик, - и в лавку никто не заходил. Не гневайтесь,
уважаемый хозяин, не знаем, что и думать. Не колдовство ли какое?
Помогите, может, найдётся у вас ещё такая цепочка?
   Механик давно забыл о таких чувствах, как жалость и доброта, но
чтобы поскорее выпроводить непрошеного гостя, он отпер шкатулку,
где хранились три других обрывка с коробочками. Шкатулка была
пуста. Дрожащей рукой открыл он чулан. Он не увидел не только
последнего пятого куска цепочки, но и самих часов на стене. Из
тёткиной комнаты слышались приглушённые рыдания.
- Тётя, что с тобой?
- Да так. сердце ноет, мой мальчик!
   - Какой вам дали задаток? - спросил механик. - Вот в два раза
больше, только уходите!
   Не слушая благодарностей, он запер дверь и открыл коробочку.
Всего два листка. Последние. Странно, хотя часы исчезли, но казалось,
что откуда-то всё доносится их хриплый, зловещий бой.
" Мне нужна достойная меня жена", - написал механик.
   Он напряжённо следил. Листок не пожелтел, но и не пропал. На-
писанное словно стёр резинкой кто-то невидимый. Механик оторопел:
так было впервые. Повторил запись. Сохранилась она только на пятый
раз. Через минуту бумага исчезла. Механик вздохнул с облегчением и
тут же удивлённо вскрикнул: в глаза ударило яркое солнце. Не успел он
дойти до двери, как за окном снова потемнело. Поразительно быстрая
смена дня и ночи, не меньше двадцати раз в минуту. Механик
почувствовал смертельную усталость, словно не спал много суток
подряд и еле добрался до постели.
   Маленькая стрелка на карманных часах описала полный круг, когда
он проснулся. Сколько раз за это время вспыхивала и угасала заря,
трудно сосчитать. Проснулся он от тяжёлого толчка в сердце. Так
просыпаются на другой день после случившегося несчастья.
   Ещё не повернув головы, механик почувствовал, что в комнате кто-
то есть. В углу у шкафа сидела женщина в синем платье с капюшоном.
Она сидела спиной к кровати, лица её не было видно, но почему-то
отчаянный страх охватил хозяина.
- Кто вы? Как вы сюда попали? - едва смог прошептать он.
Женщина обернулась, и страх сменился восторгом. Гостья оказалась
необыкновенно красива.
   - Я твоя невеста, если ты этого хочешь, - произнесла она нежным
голосом. - Как ты считаешь: буду я достойной женой?
   Механик вскочил с постели не веря глазам. Да, такой жены ни у кого
нет и не будет. Он забыл даже о том, что творилось на улице.
   - Я нравлюсь тебе? - улыбнулась невеста. Я ещё не сказала, что
хорошо образована и мне под силу быть помощницей во всех твоих
делах. Я сумею, как надо, встретить твоих гостей. Смогу наладить
хозяйство в твоём доме.
   Счастливый жених хотел обнять и поцеловать красавицу, но та
строго отстранила его.
   - Нет, подожди. Если хочешь жениться на мне, поедем к моему
отцу. Ты должен получить его согласие.
- Поедем, - растерянно пробормотал механик. - А это далеко?
- Как ехать, - услышал он загадочный ответ.
- А это обязательно? - колебался жених.
   - Да! - решительно ответила невеста. - Отец согласится. Пустая
формальность. Но я хочу, чтобы ты её выполнил. У тебя же остался
один листок. Напиши: "Я хочу вместе со своей невестой отправиться к
её отцу". Через час мы будем на месте. К вечеру можем вернуться.
Механик попросил разрешения предупредить тётку.
- Я ничего не расскажу ей. Скажу только, чтобы не ждала к обеду.
Он выскочил в коридор, и тут его осенила страшная догадка.
Старушка сидела в своей комнате у окна, закрыв лицо руками. По
седым волосам пробегали то тёмные, то алые тени. Племянник, весь
дрожа, уткнулся ей в колени:
   - Тётя, милая! Скажи, почему пропал мой отец? Ты что-то знаешь.
Скажи, и ты, может быть, спасёшь меня.
Тётка поколебалась и ответила:
   - За два дня до несчастья твой отец сказал мне: "Устал жить один,
хочу жениться". Что ж тут плохого? Но мне очень хотелось посмотреть
на его невесту. Он обещал познакомить нас в воскресенье вечером. В то
воскресенье он и исчез.
   Механик быстро рассказал всё, что с ним случилось с того времени,
как он нашёл часы. Он стал умолять старушку взглянуть на его
загадочную гостью:
- Я верю, ты поймёшь, кто она такая.
   Как ни быстро шли механик с тёткой по коридору, они заметили, что
ничуть не продвигаются к его комнате. Уголок окна в приоткрытой
двери злорадно подмигивал переливами света и тьмы. И тем чаще, чем
скорее они шагали. Побежали бегом. За окном стало твориться совсем
невообразимое: день сливался с ночью. А они не трогались с места.
Наконец механик со стоном проговорил:
- Уйдём к тебе, нет больше сил.
   Старушка тоже едва стояла на ногах. Но вернуться назад оказалось
не проще, чем пройти вперёд. Вдруг механик зашатался и стал
жаловаться, что задыхается.
   Я, наверное. умираю, тётя, - прошептал он и, побледнев, рухнул на
пол. - Жалко... не умирать жалко, жаль, что так жил.
   Тётка перепугалась. Начала кричать, звать на помощь, но больной
сказал:
- Поздно, тётя. Не надо. Правду ты говорила, мёртвая жизнь. Голос
его становился всё тише. Но вдруг умирающий встрепенулся.
   - И всё-таки меня любили! Моя соседка. Да, она любила меня, лю-
била! Не знаю - за что. Не расстанься я с ней, никогда бы не прикоснул-
ся к этим часам и не искал бы невесту с помощью проклятых бумаг.
   Он уронил голову тётке на колени. Та зарыдала. Но вдруг лицо
механика порозовело, и он прошептал, что ему легче. Вскоре, опираясь
на старушку, он поднялся. В уголке окна светилась спокойная утренняя
заря. И можно было идти куда угодно. Хозяева боязливо вошли в
злополучную комнату. Никого. Только окно оказалось раскрытым. В
холодном воздухе стоял нежный запах каких-то цветов. Возле кресла, в
котором сидела гостья, лежал на полу маленький букет. Механик
поднял его, и тупая боль защемила его сердце.
- Тётя, - сказал он, - я забыл даже, что это за цветы.
   - А ты вспомни, - откликнулась тётка. - Забыть всё, юность, детство,
чем это лучше смерти?
   И он вспомнил, что это подснежники. Подснежники в октябре!
Точно такой букет принесла ему в последнюю встречу подружка. И
горько пожалел он, что не знает, где она теперь.
   - А я знаю, - улыбнулась тётка. - Она нередко присылает мне
письма. И в каждом спрашивает о тебе.
- Почему же ты мне их не показывала? - закричал механик.
   Да разве это тебя интересовало? - вздохнула она. - Ты бы только
рассердился, сунься я с такими глупостями. Немало лет прошло. Ты
теперь её и не узнаешь.
   Старушка протянула племяннику измятое в кармане платья письмо.
Он нетерпеливо схватил конверт и вытряхнул фотографию. Не очень
красивая, но милая девушка на пороге домика у подножия горы.
Механик вскрикнул. Он узнал и гору, и домик, и девушку. Знала ли она
тогда, кого упрекала в жестокости? И почему она так уверенно заявила,
что он может спасти лошадь?
   Он решил сию же минуту ехать к ней. Только бы она простила его за
всё! Тётка была так рада, что вся засветилась улыбкой.
   У крыльца механик наткнулся на соседей, споривших с группой
подъехавших пожарных. Пожарные бранили соседей за ложную
тревогу, а те доказывали, что всего с полчаса назад из окна механика
валил густой чёрный дым. Все бросились к хозяину. Ему было не до
споров. Возместив пожарным хлопоты, он помчался к своей машине. Но
не успел пробежать и двадцати шагов, как услышал строгий голос:
   - Простите, я должен вас задержать. Вы уважаемый человек, и будет
очень приятно, если это недоразумение разъяснится.
   Механика остановил главный прокурор города, который часто бывал
на его вечеринках.
- В чём дело? - удивился он.
   Прокурор повёл его в ближайший переулок. Там собралась целая
толпа. Прокурор с помощниками делали знак всем разойтись. Механик
увидел у стены дома что-то покрытое белой простыней и сердце его
тревожно забилось.
- Только что, - медленно произнёс прокурор, - тут умерла девушка.
Механик быстро отогнул край простыни и, опустившись рядом,
заплакал так, как не плакал со дня гибели отца.
   - Итак, она знакома вам, - вздохнул прокурор и положил руку
механику на плечо. - Вы арестованы по подозрению в убийстве. Все
улики против вас.
Механик даже не поднял головы.
   - Мне всё равно, - сказал он. - Но не говорите об этом тёте. Я на-
пишу ей, что мы уехали. Пусть доживёт без горя последние дни.
   - Вы даже не оправдываетесь? - изумился прокурор. - Вы понимаете,
что вам грозит? Может быть, дадите хоть какие-то объяснения?
   - Какие объяснения? - безучастно переспросил механик, не отрывая
глаз от столь дорогого ему теперь лица. - Я же не знаю, в чём меня
обвиняют.
   - Уже опрошены свидетели, - мрачно заявил помощник прокурора. -
Всё в их показаниях сходится. Установлено, что с полчаса тому назад
эта девушка примчалась на взмыленной лошади к вашему дому и
побежала вверх по лестнице. Вскоре её увидели выходящей из двери
вашей квартиры. Здесь с ней встретился дворник этого дома. Она,
шатаясь, брела по переулку. Дворник подумал, что ей плохо, подбежал
и заметил длинную тонкую цепь. Она была затянута узлом на шее
девушки, а конец её волочился по земле. Когда дворник попытался
помочь бедняжке, она прошептала, что это бесполезно, и упала без
чувств. Ничего не могли сделать и подоспевшие жильцы. Они уверяют,
что цепь сама собой затягивалась всё сильнее. Когда пришёл врач, было
уже поздно.
   Механик коснулся холодной щеки, нежной тонкой шеи. Под его
пальцами звякнули узорные звенья ужасной цепочки - и она распалась
на пять частей.
   - Как понимать ваше молчание? - прозвучало грозно над ним. - Вы
признаёте свою вину?
- Да, - твёрдо сказал механик.
- И вам нечего больше сказать?
- Нет, - ответил он. И
тут.
   В кустах немазаной дверью громко заскрипела какая-то птица, и
Марта на полуслове прервала свой рассказ.
   - Пора воспользоваться Часами. Последний, четвёртый, раз. Не
медли, Надя. Крышку не открывай, лишь коснись губами и шепни: "На
полночь".
   Прежде чем снова стемнело, Надя заметила впереди слева забор,
увитый плющом, с приоткрытой калиткой.
- Ну а дальше? Дальше-то что? - повернулась она к Марте. Но
Марты уже не было. Она исчезла так же внезапно, как и появилась. Ганя
схватила Надю за руку.
- Бежим, пока калитка не закрылась.
   Тёмные листья плюща мазнули по лицу. Скрипнули петли, и
защёлкнулся сзади засов. Впереди засветились голубые фонари. Опять
сквер, и зайцы, и терпеливый Конь у ограды.
   Пил он с жадностью, подёргивая ушами. Когда опустевшее ведёрко
покатилось в сторону, Конь довольно фыркнул и встал в позе,
выражавшей готовность скакать куда угодно. Ганя взяла его под уздцы
и повела по ярко освещённой улице. Они шли там, где только что была
тёмная аллея с соснами, где скрипела в кустах птица. Теперь же здесь
светились вывески, хлопали двери магазинов, суетились люди. Они,
казалось, не замечали Коня. А он гордо цокал копытами, и лишь он
один не менял цвет в неверном неоновом свете.
   Радуга всё ещё переливалась бледным венком среди звёзд. Но скоро
и она пропала - растворилась в черноте необъятного неба.





ГЛАВА 5
Каменное бюро


  Заглядевшись на витрины, Надя немного отстала от Гани. Тут же её
обступила пёстрая толпа цыганок.
   - Стой, девочка! Давай погадаю! Куда спешишь, сама не знаешь.
Подари монетку - всё счастье скажу.
   - Краска! Смотри, какая краска. Подведи глаза - на кого ни глянешь
- наповал!
- Жвачка, сладкая жвачка! Хоть сто лет жуй, не кончится.
- Ну и жуйте сами, - отмахнулась Надя и бросилась догонять Ганю.
   - А клубочки? Клубочек разве тебе не нужен, красавица моя? -
загородила ей дорогу седая цыганка с ведёрком.
   В ведре лежали небольшие шарики, разноцветные и блестящие,
вроде тех, что по праздникам детишки вертят на резинке. Только они
шевелились и подпрыгивали, словно живые. Надя не утерпела и вынула
один.
- Ой какой! А сколько стоит?
   Не успела цыганка ответить, как на Надю налетели две вертлявые
старушонки.
   - Барышня, купи мышаловку! Полированная, с бубенчиками. Всего
десять монет, а пару за пятнадцать уступим.
- Не нужно мне мышеловку!
   - Сгиньте, паршивые! - возмутилась цыганка. - Она клубок мой
покупает.
   - Почему не нужно? Что за дом без мышаловки! Немодно нынче без
их.
- Да нет у нас мышей! Гань! Га-а-ня!
Надя рвалась вперёд, но старушонки цепко держали её за рукава.
   - Это разве беда? За мышом дело не станет! Бери полдюжины за три
монеты. Импортные, породистые.
   Рядом стояли две странные мусорные урны: деревянные и с узорами.
Из первой одна старушонка извлекла связку мышеловок и воинственно
затрясла ими перед самым Надиным носом; из второй другая вытащила
рваный носок, в котором копошились маленькие серые мышенята.
- Ганя!!! - завопила Надя куда громче, чем тарахтели старушонки.
На этот раз Ганя услышала, вернулась.
   - Стоп, бабуси! Девочка со мной: ищите других дураков. А ты не
отставай! Эта гадость тебе зачем?!
Ганя выхватила из Надиных рук шарик.
- Я думала. если недорого, Женьке поиграть.
   - Это не игрушка, моя золотая, а клубочек, чтобы указывать дорогу.
И стоит он сорок монет, - ухмыльнулась цыганка.
   - Что так "дёшево"? И куда заведёт это сокровище? - презрительно
сощурившись, Ганя запустила клубком в стенку дома.
   Шарик прилип, расплющился, словно снежок, и стал стекать вниз
грязными струйками.
   - Ишь ты, умница нашлась - товар портить, - злобно прошипела
цыганка, но, взглянув на подошедшего Коня, попятилась в сторону.
   - Провалиться бы те, Ганька! Носит тя тут нелёгкая, - буркнули
старушонки и, проворно запрыгнув в урны, взмыли в воздух, раз-
махивая потрёпанными вениками.
- Провалюсь, когда надо будет.
   - Так это же ступы! Ганя! Смотри, смотри, настоящие Бабы-Яги! -
запрыгала от радости Надя.
   - Эка невидаль! Их тут тьма по ночам летает, особенно после дождя.
   - Но всё-таки не такими представляла я себе Баб-Яг, то есть Бабов-
Ягов, тьфу запуталась! И почему у них веники?
- Ишь ты - не такими! С людьми поживёшь - всему научишься.
   - Веники почему? Помелы продали, как музейну редкость - вот
почему!
   - А венички наши не хотишь купить? - наперебой затараторили Яги.
   - Ступы продайте, бабуси, - предложила Ганя, прибавляя шагу. -
Ступы купим!
   - Типун те на язык, охальница! Что ж нам пёхом ходить на старости
лет? Барышня, ну, оптограф наш купи. Всего за две монетки. То-то
подружки глаза выпучат!
   Отказ от автографа был принят как кровное оскорбление. Ганю с
Конём Яги побаивались, но над головой бедной Нади они стали
описывать замысловатые фигуры, осыпая её бранью и поминутно
задевая вениками по лицу.
- Не желат! Ишь привиреда! Ничаво не желат!
   Надя побежала почти бегом, но сверху заверещало ещё прон-
зительнее.
   - Куда?! Куда подрапала, паршивка! Стой! Стой на месте! Щас
проклинать тя будем!
   Надя вцепилась в Ганину руку. Ей было уже не смешно. Ступы, как
вертолёты, повисли в воздухе, а из них холодным градом посыпались
злобные слова:
   - Штоп тя разразило, окаянную! Штоп ты всё порастеряла, чё с
собой носишь! Шоп дня тебе не хватало дойти куды надо, и ночевала ты
ночь у лихих людей! Да штоп...
- Ганя, спрячемся где-нибудь!
   Пока Яги подыскивали самое убийственное заклятие, Ганя втащила
перепуганную Надю в дверь, над которой мигала вывеска "Ремонт
бытовой техники".
   - Вот трусишка! Мало ль нечисти на свете! Ото всех и прятаться?
Успокойся - покрутятся с минутку, да сгинут.
На глазах у Нади выступили слёзы.
   - Да! сгинут. Вон уж сколько наговорили! Неужели вправду всё
исполнится?
   - Трудно сказать, - пожала плечами Ганя. - А что, собственно,
страшного? "Разразить" - просто присказка. Потеряешь одно - другое
отыщешь. А лихих людей на свете куда меньше, чем кажется.
   Обстановка мастерской была не вполне обычной. Среди при-
чудливого вида пылесосов и холодильников красовались резные ступы
с мётлами, огромные заржавленные печи. Длинный прилавок был
завален сломанными авторучками и перегоревшими лампочками. В
тенётах, покрывающих эти нагромождения, прятались голодные пауки.
   - А нельзя ли здесь как раз починить нож с фонариком? - осенило
Надю.
   - Здесь тебе так починят, что своих не узнаешь, - хмыкнула Ганя. -
Пошли!
- Ну ещё немного подождём, а? Тут тихо, спокойно.
   Из тёмного угла за прилавком выползла сонная приёмщица, судя по
виду, не столь голодная, как пауки, но столь же злая. Она спросила
прокислым голосом:
- Что вы хотели?
   - Ровным счётом ничего. На вас поглядеть, - любезно ответила Ганя
и повернулась к двери.
   В тот же миг Надя почувствовала на себе чей-то пристальный
взгляд. Она повернулась к окну и замерла. Какой-то человек заглядывал
с улицы в мастерскую. Его вытянутое, худое лицо вплотную прижалось
к стеклу. Тени ночи и свет фонарей делали физиономию незнакомца
особенно непривлекательной. Все морщины и складки казались ещё
глубже, великолепная же лысина блестела над ними, как луна над
заброшенным садом. Надя тихо дёрнула Ганю за платье.
   - А то я слепая! Не подавай виду, что заметила, - прошептала та и
обратилась к удаляющейся приёмщице.
   - Ах да, простите! Я забыла спросить, какого размера семицветные
кисти вы чините?
- Никакого.
- Неужели? А я хотела завтра принести парочку.
- Не приносите! - вызывающе взвизгнула приёмщица.
   Наде показалось, что даже уши у неё зашевелились от негодования.
   - Но в объявлении на двери написано, что вы должны их чинить, - с
непонятной настойчивостью продолжала Ганя.
   На помощь приёмщице выскочили ещё четверо работников ма-
стерской, таких же заспанных и гневных.
   - Мало ли что написано! - заорали они хором. - Пишем одно-делаем
другое! Пробуй только принеси!
   - Ладно, не принесу, - кротко улыбнулась Ганя. - Но вот тот дядечка
возле окна уже принёс. Полные карманы.
   Чуть не сбив Ганю с Надей с ног, все с воем вылетели в дверь и
набросились на незнакомца, словно осиный рой на банку с вареньем.
Несчастного трясли за плечи, за полы пиджака и даже за нос, популярно
разъясняя, что кистей здесь давно не чинят. Тот пытался вымолвить
хоть слово своим мучителям, но пока безуспешно.
   Ганя подтолкнула Надю к выходу. Они прошмыгнули мимо не-
замеченными. Несмотря на тревогу, Надя не могла удержаться от смеха
при виде страданий недруга. Но тут же она взвизгнула от боли,
споткнувшись о большой самокат.
   - О, чёрт, мальчишки проклятые! Швырнули на дороге. Постой, а
где же Конь?
   - Где Конь, где Конь! Удрал. Всё трусость твоя: спрячемся, по-
дождём. Дождались! А ну, бегом!
   Ганя быстро потащила Надю за руку по улице. Меж тем заваруха у
мастерской унималась. Видимо, злополучный прохожий сумел доказать,
что он не только кисти, но и вообще ничего чинить не собирается.
Скоро у Нади закололо в боках. Задыхаясь, она проговорила:
- Гань, передохнём? Теперь уж. не догонит, где ему!
   Ганя молча повернула Надю лицом назад, и она увидела картину,
похожую на страшный детский сон. Прямо к ним мчался на самокате их
преследователь. Колёса тарахтели. На руле покачивалась керосиновая
лампа, злорадно подмигивая и выпуская струйки копоти.
   - Стойте! - взывал её хозяин. - Не советую трогаться с места!
Убегать воспрещается!
   Не было сомнения, что именно этот голос Надя слышала в теле-
фонной трубке.
   Они с Ганей скрылись в тёмной подворотне, притаившись за
мусорным ящиком. Самокат пролетел мимо.
- Ганя, да кто же это?
   - Секретарь, - рассеянно отмахнулась Ганя, выписывая карандашом
какие-то цифры на обрывке газеты.
- Чей секретарь? Что ему от нас нужно?
- Нашла время спрашивать!
   Ганя обвела кружками четыре цифры и вынула из кармана панамку.
- Прятаться воспрещается! Рекомендую выйти добровольно!
Секретарь прикатил назад и остановился недалеко от подворотни.
- Ничего, - шепнула Ганя. - Вернётся Конь, и всё будет проще.
   - А вдруг не вернётся? Это, верно, Яги проклятые его напугали, -
грустно вздохнула Надя. - Ох, батюшки, и ты пропала?!
   - Куда я пропала? - послышался раздражённый Ганин голос. -
Смотри скорее, не видно чего?
- Ой, так это у тебя шапка-невидимка?
- Нет, ковёр-самолёт. Ну как?
   Надя внимательно посмотрела туда, где только что стояла Ганя, и
радость её угасла.
- Гань, пятку видно. И ухо одно тоже.
   Воздух задрожал, как над горящим сухим хворостом, и появилась
Ганя, с досадой рассматривающая дырочку на панамке. Она швырнула
панамку на землю. Надя подняла её и, отряхнув, сунула в карман.
   Тем временем Секретарь извлёк компас и начал искать север. То ли
компас был не в порядке, то ли Секретарь не был силён в географии, но
дело у него не ладилось. Он громко и брюзгливо рассуждал вслух:
   - Следует определить север, а юг должон быть с противоположной
стороны. Естественно предположить, что они побегли именно на юг, в
тёплую сторону. Если бы здесь был лес, поискать бы ещё мох на
стволах. Хотя всё равно я забыл, куда должон глядеть мох: на запад или
на восток.
   Надя хихикнула, Ганя сердито погрозила ей кулаком. Не спра-
вившись с первой задачей, Секретарь зачем-то стал определять
направление ветра. Несколько раз облизывал он свой тощий палец и
сосредоточенно устремлял его в небеса. На пальце поблескивало
широкое стальное кольцо. Затем Секретарь принялся шарить по
карманам, торопливо и удручённо, как ученик, потерявший в
решающий момент любимую шпаргалку. Надя с любопытством и
страхом ждала, что же он достанет: пистолет, бинокль, карликовую
собаку-ищейку? Наконец Секретарь нашёл то, что искал: клетчатый
носовой платок. Он развернул его и посморкался так осторожно, будто
нос его был хрустальным. После упомянутой процедуры Секретарь,
поворачиваясь во все стороны, усиленно начал нюхать воздух. При этом
длинный нос его шевелился, словно у лесного зверя. Ганя нахмурилась
и утащила Надю во двор, в ближайшее парадное. Оттуда они услышали,
как Секретарь высморкался ещё два раза. Теперь настолько торже-
ствующе и громко, что Надя вспомнила рассказ богомольной соседки о
трубе, созывающей на Страшный Суд. Во дворе раздались уверенные
шаги.
- Гань, позвоним в чью-нибудь квартиру, а? Может впустят?
- Долго же тебе придётся звонить!
   Ганя перевернула картонку на лифте с сообщением, что он работает
плохо и пользоваться им не рекомендуется, а ежели кто застрянет, то
нужно смирно сидеть и ждать монтёра. На обратной стороне она крупно
вывела своим зелёным карандашом: "Надя, я на седьмом. Поднимайся
живо ко мне".
   Когда Секретарь вошёл в парадное, Ганя с Надей стояли на втором
этаже и напряжённо слушали. Раздался щелчок и шипение.
- Поехал, - радостно потёрла руки Ганя. - Сейчас застрянет. Судя по
скрежету и проклятиям Секретаря, он завис где-то в
окрестности четвертого-пятого этажа. Ганя
крикнула:
   - Не стоит огорчаться, дяденька! Всю жизнь с удобствами не
проживёшь. Часа через два выпустят. Пока можно вздремнуть или
повторить таблицу умножения.
   Проходя мимо лежащего самоката, Ганя попробовала его поднять,
но самокат не шелохнулся.
   - Не уверена, что наш дружок просидит там два часа. Снарядили его
основательно, - огорчённо покачала она головой и вывела на доске
самоката четыре зелёные цифры: 43, 17, 37 и 29.
- Зачем это ты? - удивилась Надя.
В подворотне послышался гулкий топот и занудный голос:
   - Запрещается трогать мой транспорт! Приказываю не шевелиться!
   - Бегом! Скорее! - для бодрости Ганя ткнула Надю кулаком в бок.
   Опять зарябили в глазах цветные вывески, равнодушно-любопытные
лица редких прохожих. Самокат дребезжал сзади.
   Всё ближе, ближе... Неожиданно Ганя повернулась к преследо-
вателю и, взмахнув рукой, чётко произнесла:
- Семь, восемь, десять, одиннадцать!
   Раздался резкий треск. Колёса от самоката отлетели в одну сторону,
доски в другую, а удалой ездок вытянулся посередине, окружённый
осколками лампового стекла. Испуская громкие стоны и тихие
ругательства, пострадавший встал на колени и занялся оттиранием
грязи со своего носа, которым, видимо, очень дорожил. Когда он
закончил это многотрудное дело, подруги были уже далеко.
   - Ну и молодец ты! Пешком уж точно не угонится, - радовалась
Надя.
   - Пешком они не ходят, - фыркнула Ганя. - Не простой народ!
Смотри.
   Взгромоздившись на обломки самоката, Секретарь, как потерпевший
крушение в бурном океане, размахивал палкой, на конце которой
развевался всё тот же засморканный клетчатый платок. К нему
подъехала странная машина. По форме и раскраске она напоминала
божью коровку; в ней торчала самоварная труба, из которой валил
густой дым.
   - На этой телеге он нас живо изловит, - нахмурилась Ганя. -Эх, чем
чёрт не шутит: укроемся в логове врага.
   Она толкнула жёлтую дверь с лаконичной табличкой "Контора".
Светлый вестибюль, зеркала, мягкие кресла. Длиннющий коридор,
отгороженный от вестибюля дубовым столом. На столе, подложив под
голову кипу папок и бумаг, блаженно спал босой человек с русой
бородкой в чёрном костюме и белом галстуке.
   - Бухгалтер, - указала на него Ганя и заперла дверь изнутри на
задвижку.
   Под столом, уткнувшись лбом в ружьё, храпел сторож в ушанке и в
полушубке.
   По полу, то и дело опрокидывая баночки с тушью на листы бумаги,
ползал третий обиталец конторы. Он был в трусиках и охотничьих
сапогах, а в зубах, как кинжал, держал ручку с плакатным пером. На
голой спине синела татуировка: "Митя".
Вдоль стен сохли готовые изречения. Митя даже не поднял глаз на
вошедших, только, щёлкнув ногтем по Надиной подошве, буркнул:
   - Эй, нога, мешаешь! - и на всякий случай добавил: - Курить
воспрещается.
   - В конце коридора окно во двор, - шепнула Ганя. - Надо пробраться
туда.
   Они с Надей попытались прошмыгнуть под столом, но сторож,
захрапев ещё громче, загородил им дорогу ружьём. Ганя начала
перелезать через спящего Бухгалтера, но тот, не открывая глаз, за-
бормотал:
   - Воры идут, разбойники. Ужас, кошмар. Стреляй, Потап, стреляй!
   Он потянул за верёвочку - и с потолка спустилась железная решётка,
загородив коридор сверху донизу. В дверь забарабанили.
- Настоятельно требую открыть!
- Он уж тут, родненький, - поморщилась Ганя.
   - Мить, открой, - простонал Потап, почесав ружьём ухо. - Стучит
кто-то.
- Сам открой. Я пишу. Что важней: работать или спать?
- Спать!
   Ганя взяла со стола стальное пёрышко и стала щекотать Бухгал-
терские пятки, приговаривая:
- Подними решётку, уважаемый! Начальство требует.
   - Ой! отстаньте, - подрыгивая ногами запричитал Бухгалтер. - Ой!
не мой приёмный час. Ой! не из нашей вы конторы. Ой! без пропуска
нельзя!
   Секретарь стучал в дверь громко и ритмично: "бом! бом! бом!.. "
   - Рекомендую немедленно открыть! В противном случае всем
объявлю строгий выговор!
   - Позор, разгильдяйство, - вздохнул Бухгалтер, поворачиваясь на
другой бок. - Откройте кто-нибудь - премию дам.
Ганя наклонилась к Митьке.
- Нам бы, любезный сотрудник, в коридор пройти.
   - Воспрещается в коридор, - забубнил Митя. - Посторонним лицам
воспрещается, лицам несовершеннолетнего возраста воспрещается,
лицам в нетрезвом состоянии.
   - Опомнись, Митенька, - прервала его Ганя. - Мы разве по-
сторонние?
   Митя скользнул мутным взглядом по Надиному лицу, пощурился на
Ганин Венок и равнодушно пожал плечами.
   - А ты не так пишешь, слабовато, - заметила Ганя, кивнув на
готовые плакаты.
   Она выдернула из Митиных зубов ручку и к словам "Кашлять и
чихать у нас воспрещается" добавила: "Дышать тоже воспрещается".
- Вот это да! - восторженно хрюкнул Митя.
   Даже взгляд его прояснился. В момент Ганя создала с полдюжины
самостоятельных шедевров. Последний из них "Думать запрещается!"
сразил Митю наповал. Не найдя слов, он хлопнул Ганю по плечу и
пошатываясь подошёл к Бухгалтеру:
- Касьяныч, пропусти! Свои люди.
   - Лицам несовершеннолетним... нетрезвым... - сонно забормотал
Касьяныч.
   - Говорю тебе: свои. А раз так - начхать: совершенные ли, трезвые
ли.
   - Ужас, неразбериха! - Бухгалтер слегка потянул за верёвочку и,
чуть не вывихнув зевком челюсть, снова свернулся калачиком.
- Открой, наконец, дверь, Митрий! Стук спать мешает.
   Когда Секретарь влетел в контору, Ганя с Надей уже подбегали к
окну.
   - Ах вы, черти собачьи! - потрясал он кулаками. - Засони проклятые!
Кого пропустили?! Всех уволю! Стреляй, Потап!
- Дак ить ружьё не заряжено, - спокойно отозвался сторож.
- На кой тебе ружьё, остолоп, раз оно не стреляет?
- Дак ить, кабы я ведал, что жульё придет.
   Бухгалтер свесил ноги со стола и задумчиво пошевелил пальцами.
- Ужас, роковая случайность. Это всё Митька.
   - Всех разгоню! - пригрозил Секретарь и понесся огромными
скачками по коридору.
   Благодаря высокому росту, он сумел задеть за полуспущенную
решётку - и на лбу его возник эффектный шишман. Окно было крепко
заперто. Ганя, недолго думая, высадила стекло корзиной для бумаг, и
они с Надей выпрыгнули во двор.
   У забора теснились кривобокие сарайчики, в центре двора пестрела
большая клумба из понурых анютиных глазок, усыпанная всяческим
хламом, на длинной верёвке хлопало недосу-шенное бельё. Пока
Секретарь по-журавлиному вытанцовывал перед подоконником, боясь
пораниться об осколки, Ганя вынула карандаш. На простыне напротив
окна появились огромные зелёные буквы: "Выход из помещения
помимо дверей воспрещается!". Секретарь прочёл, огорчённо крякнул и
опустил занесённую было ногу. Ганя злорадно рассмеялась и шагнула к
клумбе.
- Невыносимое сочетание: цветы и мусор. Всему своё место.
   В разбитое окно с шумом полетели пустые консервные банки и
битые бутылки. Одна из них угодила в лоб Секретарю, и тот приобрёл
вторую шишку, правда, поменьше предыдущей, но столь же
живописную. Со свирепым воплем он скрылся.
- В обход пошёл, - заметила Ганя, - Думаю, ждать его не стоит.
Расправившись с последней жестянкой, она выпрямилась, и
цветы тоже выпрямились, словно омытые тёплым дождём. Сверкающее
белое облако стремительно пролетело над крышами сараев - и рядом с
клумбой ...опустился их Конь. Он виновато склонил голову перед Ганей
и весьма миролюбиво отнесся даже к объятиям Нади.
   Снова тревожно и радостно замерло сердце у девочки, когда Ветерок
вместе с ними вознёсся на крышу пятиэтажного дома.
   Прямо под ними хлопала открытая дверь конторы. Неподалёку от
неё суетился у своей "божьей коровки" Секретарь, отдавая в рупор
невнятные распоряжения. Сзади, во дворе, ветер раздувал "
воспрещение" на верёвке до тех пор пока, наконец, не смахнул его
вместе с простыней в грязь. Секретарь быстро заметил "верхолазов" и
заорал изо всех сил:
   - Вон они! Вон! Усилить бдительность! Подготовить улицу. Эй, вы!
На крыше пребывать воспрещается!
В тот же миг Ветерок опустился рядом с "божьей коровкой".
   - Мы снизились, потому что там нам нечего делать, а не из-за
вашего воспрещения, дяденька, - ядовито проронила Ганя.
   Конь перемахнул через голову Секретаря, слегка приласкав его по
лысине копытом, и помчался по улице. На дороге то и дело встречались
высокие баррикады из старых газет и журналов, из потёртых школьных
досок, даже из поломанных телевизоров. Но Конь легко перескакивал
через любую преграду. Бег с препятствиями, подготовленный
Секретарём, куда больше затруднял его собственную "коровку".
   Улица кончалась большим пустырём, за которым тянулась редкая,
но длинная роща. Сквозь деревья мелькали быстрые огоньки и
слышались тревожные гудки поездов. Вдруг Конь резко замедлил шаг и
зафыркал. Между двумя последними домами в несколько рядов стояли
овцы - унылые и грязные.
   - Вот черти, - озадаченно прищёлкнула языком Ганя, - плохи наши
дела.
- Почему? - удивилась Надя. - Перескочим.
   Конь совсем остановился и даже попятился назад. Ганя сочув-
ственно потрепала его по шее.
- Не перескочим. Он не выносит овец.
- Давай слезу - распугаю их.
- Так они и напугались!
   Секретарь на своей вездеходной "коровке" вскарабкивался на
вершину последнего "журнального холма".
- А если опять через крыши?
   - Через крышу больше нельзя. Иначе не вернёмся больше никогда
на эту улицу. Тебе не кажется, что пока я обойдусь без твоих советов?
   Наде хотелось надуться, но было не до того: увязая колёсами в
пёстрых обложках, секретарская "коровушка" уже съезжала вниз. В
рупор неслось:
   - Сдавайтесь! Деваться вам некуда - квартал со всех концов
перегорожён! Сопротивляться воспрещается!
   - Стоит глотку надрывать, - фыркнула Ганя. - И так ясно, что у
сквера тоже овечки. Слушай, Надя! Вы с Конём должны выйти на
пустырь. Когда я свистну - вот так - слезай, тяни его за поводья, как бы
он ни упирался. Попроси у Кисти соли, кидай по сторонам.
Проберётесь!

- А ты как же?
- Пока останусь. Буду ему зубы заговаривать. Ну, не струсишь?
- Без тебя не пойду! Но не из-за трусости.
   Сердце у Нади отчаянно колотилось, однако она с независимым
видом показала язык приближающейся "коровке".
   - Эх ты, зверь-курёнок! - ласково щёлкнула её по носу Ганя. -Одной
мне проще. Не спорь. Ждите меня на пустыре у фонарного столба. От
него - ни на шаг.
   Машина неслась прямо на Коня, но тот не трогался с места. В самый
последний момент Конь взвился вверх и перескочил через "коровку".
Взвизгнули тормоза, покосилась труба - машина развернулась и поехала
в обратном направлении. Рупор высунулся из окна и обиженно
затрубил:
- Перепрыгивать воспрещается!
   - Где это написано? - засмеялась Ганя. - Ну-ка, кому первому
надоест?
   На четвёртом резком повороте машина перевернулась и со
страшным грохотом развалилась на части, словно она была глиняная. С
кряхтением Секретарь выбрался из под обломков и заявил:
   - Сдавайтесь добровольно! В этом случае обещаю вам снисхож-
дение.
- Ой, какой живучий, - огорчилась Надя.
   Секретарь достал из-за пазухи крошечную, короче карандаша,
указку с тёмными разводами.
- Даю три минуты для размышлений.
- Четыре, - сказала Ганя.
- Я русским языком говорю - три.
   - А я своим языком говорю - четыре. И уберите вашу дубину, она не
способствует размышлениям.
   Секретарь с сожалением взглянул на указку, которая, быстро
вытягиваясь в его руке, стала длинней прежнего раз в десять, сжал её
ладонями, как пружину, и упрятал назад.
   - Но всё-таки три! Всегда и везде было три. Не рекомендую вы-
думывать.
Ганя спрыгнула с коня и тихо протяжно свистнула.
- А мне надоело это "три" - в зубах навязло! Тогда две. Секретарь
взглянул на небо, потом на наручные часы.
- Две уже прошли.

   - А я ещё не размышляла, а только с вами перекорялась. Это не в
счёт.
   - Нет в счёт, в счёт! У меня никакого жульничества, всё по пра-
вилам, законно.
   - Неужели? - недоверчиво протянула Ганя, - А законно ли то, что вы
нас преследуете?
   Выбиваясь из последних сил, Надя тащила за собой Коня. Бедный
бил копытами и мотал головой так, что девочка едва удерживала
поводья. В другой руке её дрожала Кисть. Неуловимо возникая в
воздухе, сыпались вниз кусочки каменной соли. Надя подхватывала их
и горстями забрасывала подальше - к стенам домов. Овцы разбредались,
польстившись на нежданное угощение.
   Секретарь извлёк из недр пиджака сложенный вчетверо лист
плотной бумаги и с хрустом развернул его.
   - Гарантирую, что законно. Читай сама - документ о твоём аресте.
Все обвинения по пунктам.
   - Ганя смело подошла к Секретарю и, склонившись над
"документом", спросила ехидным голосом:
- А печать?
- Даже три: две круглых и одна треугольная. Мало тебе?
   - Ясно, мало. Нужно четвёртую - четырёхугольную. И чернила
должны быть не синие, а чёрные.
   Надя так и не уловила, чем закончился этот спор. У неё то вы-
скользала уздечка, то просыпалась соль, то падала на землю Кисть.
Когда они с Конём добрались до середины пустыря, то оба дрожали от
усталости и волнения.
   - Чтоб тебе провалиться, негодница! - послышался сзади отчаянный
вопль Секретаря.
   - С удовольствием, - радостно ответила Ганя. - Вы же не имеете
права трогаться с места, пока не напишете подробный отчёт об аварии.
   Надя видела, как Ганя мгновенно исчезла, словно, в самом деле,
провалилась сквозь землю, и откуда-то донёсся её приглушённый голос:
- На сорока четырёх страницах, с иллюстрациями. Секретарь
побледнел, схватился за голову и рухнул на обломки
машины.
Пустырь был завален брёвнами и обломками кирпича.
   У самой рощи, метрах в десяти друг от друга, стояли два здания.
Первое - двухэтажный дом из серого камня с мигающей розовой
вывеской "Бюро справок". Внизу - буквы помельче: "Работает
круглосуточно без выходных дней. Справки бесплатно".
Другое - бревенчатая избушка с кособокой пристройкой, на двери
дощечка с корявой надписью: "Справочное бюро", а под ней тоже что-
то нацарапанное мелкими буквами.
   Конь стал, как вкопанный, у одинокого столба. Наверху покачи-
валась тусклая лампа с жестяным колпаком. Извилистые тени то
убегали вдаль, то вновь сходились к подножию фонаря. За углом
деревянного домика Надя увидела целую толпу людей и животных. По
мохнатой лужайке мирно прохаживались кошки и птицы, зайцы и
волки, старушки и озорные мальчишки.
   - Слушай, что стоишь? - подбежала загорелая девчонка в короткой
синей юбке с ракеткой в руках. - Займи хоть очередь! А то ни в жизнь
туда не продерёшься.
   Поколебавшись, Надя пошла вслед за девчонкой. Синяя юбочка
сразу затерялась в толпе. Несмотря на волнение, Надя заметила, что
многие из зверей показывают ей язык.
   " Почему именно мне, а не другим?" - обиделась она и с неза-
висимым видом начала изучать надпись на двери:
   "Бюро работает ежедневно, кроме первых и последних дней месяца,
а также чисел, делящихся на 3 и 7. Часы работы: с 22 до 6. Перерыв на
ужин с 24 до 2 часов, выходные дни: понедельник, среда, пятница. По
чётным числам - ремонт оборудования".
   " Вот это да! - изумилась Надя. - Интересно, можно ли хоть когда-
нибудь попасть в это заведение?"
   Эта же проблема волновала и всех собравшихся. Кругом стоял
жуткий шум, но дверь и ставни были наглухо закрыты, хотя сквозь
щели пробивался свет. У крыльца стояли три помятых таза с бельём в
мыльной пене. Над крыльцом, на протянутой верёвочке, словно грибы
покачивались разноцветные вопросительные знаки. Вначале Надя
приняла их за забавную рекламу, но, оглядевшись вокруг, поняла, что
это действительно какие-то невиданные грибы. Мелкие и крупные, они
пестрели повсюду в густой траве. Иные из ожидающих развлекались
тем, что сшибали "вопросы" ногами, иные - бережно собирали их в
газетные кульки. У большинства терпение лопнуло: в дверь и ставни
барабанили кто кулаком, кто копытом.
   - А ты что стоишь? - обратилась к Наде пожилая женщина с хо-
зяйственной сумкой, из которой торчали бутылка с постным маслом и
пучок зелёного лука. - Айда во второе окошко поколотим! Совесть-то у
него, чай, есть?
   - А почему вы все туда не идёте? - указала девочка на каменный
дом. - Открыто и очереди нет.
Женщина неодобрительно покосилась на Надю.
- Иди сама, коль тебе охота.
   В тот же миг раздался пронзительный свист. Свистел толстый
человек в чёрно-белом полосатом свитере. Он стоял на крыльце
каменного здания, в упор смотрел на Надю и манил её пальцем.
- Вы меня?
   - Тебя, тебя! - закивал головой Полосатый и указал на широко
открытую дверь. - Что стоишь? Милости просим!
   "Это уже третий по счёту спрашивает: что стоишь? Да какое им
дело?" - возмутилась про себя Надя. - Нет, спасибо, я лучше здесь
побуду.
   - Нос ещё не дорос, чтобы рассуждать где лучше, где хуже, -грубо
заявил Полосатый.
   В руках у него откуда-то появился длиннющий толстый кусок
проволоки с крючком на конце. Крючок уцепил Надю за курточку и
втащил на крыльцо. Только теперь Надя вспомнила, что должна была
ни на шаг не отходить от фонарного столба.
- Что вы! Не надо мне сюда! Отстаньте!
   Надя кричала и упиралась. Но Полосатый был силён, как подъёмный
кран. Он втолкнул её вовнутрь с умильными словами: "Добро
пожаловать!" - и дверь с тяжёлым стуком закрылась.
- Эй! Эй! Помогите!!!
   Тишина и темнота. Дверь не поддаётся, громко стучит в висках и
больно колотится сердце. Надя нащупала в кармане фонарик. Вот чудо -
загорелся! Сначала слабо, потом всё ярче, ярче. Ровный свет залил
коридор со множеством дверей, задёрнутых бархатными портьерами.
Казалось, здесь давно не ступала нога человека. С потолка новогодними
гирляндами свисала махровая паутина, на полу паслись стада мохнатых
"барашков", тяжёлые занавеси при прикосновении выпускали густые
облака пыли, словно пыхтуны-дождевики.
- Эй, есть тут кто-нибудь? Ау-у-у! Чхи!
Молчание.
   " Что же это? - размышляла Надя, осторожно заглядывая за
портъеры. - Склад, мастерская, музей?"
   Первую комнату заполняли мраморные и бронзовые статуи, очень
красивые, но все с отбитыми руками, ногами или головами.
Недостающие части тела находились тут же. Они были примотаны к
скульптурам изоляционной лентой. Криво, ненадёжно и не всегда к
нужному месту.
   В следующей комнате на длинных столах лежали ветхие книги в
грязных переплётах. Некоторые переплёты содрали и заменили яркими,
блестящими. Но самому царю Соломону не удалось бы разобрать ни
слова на потёртых страницах.
   Надя нечаянно опрокинула баночку с клеем на ножницы и,
испугавшись, убежала. Она уже с любопытством обследовала по-
мещение и успокаивала себя: "Возможно, найдётся другой выход.
Потом на втором этаже горели окна. Значит, хоть там кто-то есть. А
этот Полосатый - просто дурак и хулиган".
   В одной из комнат стены были увешаны старинными портретами.
Дамы с напудренными причёсками в пышных платьях, господа с
перьями на шляпах, кудрявые дети в кружевных костюмчиках.
   Три крайние картины покосились и слегка раскачивались, словно их
дергали за верёвочку. Надя машинально поправила портрет старичка в
парике с надменным лицом и глуповатым взглядом. Вдруг губы старика
недовольно сморщились, рука в кружевном манжете отделилась от
полотна, и жёлтый палец погрозил Наде. Фонарь замигал, словно от
испуга, - и погас. В полной темноте кто-то крепко схватил девочку за
плечо. Надя отчаянно завизжала, вырвалась и, чуть не выронив
фонарик, вслепую помчалась по коридору. Она больно натыкалась на
выступы стен и несколько раз падала на скользкий каменный пол.
   Но вот впереди забрезжил свет. Он пробивался из приоткрытой
двери второго этажа, Надя поднялась по шаткой деревянной лестнице и
очутилась в огромном зале. Тяжёлая хрустальная люстра отражалась в
тёмных стёклах окон и натёртом паркетном полу. На полированных
скамейках зеленели кактусы. Вдоль стены сверкал целый ряд окошечек
с надписями: "Выдача справок". Надя оказалась единственной
посетительницей. Да и за окошками, кажется, никого не было. Зато на
самой длинной скамейке, спихнув кактусы на пол, расположилась со
скучающим видом компания молодых остроносых женщин в
одинаковых серых платьях. Надя подбежала к ним.
- Девушки, скажите, пожалуйста...
Все сделали вид, что не слышат, и лишь одна сжалилась:
   - Ты что, окосела? Не видишь, у нас перерыв? Вон - дежурное окно.
Там скажут.
   Надя направилась к крайнему окошечку, в котором действительно
покачивался пучок огненно-рыжих волос.
- Скажите, пожалуйста.
   - Скажите?! - перебил неприятно квакающий голос. - Не годится,
милая, с таких лет привыкать командовать, тем более здесь. - За стеклом
появилось узкое лицо женщины лет пятидесяти, сплошь усыпанное
бородавками. - Я сама знаю, сказать или не сказать и что сказать.
Доживёшь, голубушка, до моих лет и ты будешь знать. А пока лучше
помолчи.
- Да я давно уже молчу!
   - И грубить старшим вот так, как ты сделала сейчас, тоже не го-
дится. Прежде, чем говорить дерзости, ты бы подумала о том, что когда
тебя вообще не было на свете, я уже была. И успела сделать немало
полезного.
   "А может быть и вредного?" - с досадой подумала Надя, а вслух
сказала: - Извините.
   - Ты искажаешь истину, моя деточка. Ты извиняешься, а сама в этот
же момент плохо подумала обо мне. Так делать не годится. Люди
получили прекрасный дар речи не для того, чтобы вводить друг друга в
заблуждение, а напротив.
   Надя перестала слушать и, боясь подумать чего лишнего, начала
считать мелкие завитки на мраморной колонне: "... сто двадцать восемь,
сто двадцать девять."
   - . кстати, нарушать заведённый для всех порядок тоже не годится, -
донеслось до её слуха и, наконец, наступило молчание, видимо,
женщина выдохлась.
   На Надиных глазах надпись о выдаче справок растаяла. Вместо неё
на стекле выступили слова: "Сумки вытряхивать. Карманы вы-
ворачивать".
   Пока Надя удивлённо рассматривала новоявленную грамоту, к ней
подскочили два Полосатых. Ни дать ни взять, как тот, у входа. Только
выше ростом и тощие, словно палки. Они в секунду вытянули всё из её
карманов и швырнули в окошечко. Уцелел только нож, зацепившись за
ткань штопором.
   Веснушчатая рука в бородавках схватила четыре листочка из
дневника и наколола на острый стержень - будто чеки в магазине.
   - Послушайте, гражданка!.. - начала дрожащим голосом Надя.
   - Госпожа Администраторша, - возмущённо перебила женщина и,
засунув в плотный целлофановый пакет все Надины вещи, припечатала
их сургучом и прикрепила ярлычок: "Архив, №2345".
- Послушайте, госпожа Администраторша...
   - Нет, голубушка, здесь ты будешь нас слушать. Переживания,
слезы? Это совсем лишнее, не годится так распускать себя с детских
лет. Ты должна быть счастлива. И счастье твоё в твоих руках, -
внушительно закончила Администраторша, положив Наде на ладонь
тёмно-синий кусочек картона. - Благодари судьбу, что попала к нам.
- А я говорю: отдайте сейчас же! Как вам не совестно!
- Совесть, деточка, сейчас не в моде.
И опять новые слова на стекле: "Продажа билетов".
- Проводите ребёнка в театр.
   Эта первая краткая фраза была и последней. Погасла люстра, что-то
заскрипело, закачался пол. Надя едва устояла на ногах. В темноте
раздавались три слабых звонка, словно дребезжал, покрытый подушкой
будильник. Откуда-то вынырнули со свечами в руках четверо
Полосатых.
   Не испытывая особого желания встречаться с ними, Надя побежала
куда глаза глядят. Заметив в стене приоткрытую дверь, она недолго
думая прошмыгнула в неё.
   В самом деле - театр. Только очень странный. Мрачный синий свет.
Высокие неуклюжие кресла расставлены как попало. Зрителей нет. На
сцене уже идёт пьеса.
   - Билетик? Быстренько, быстренько! Разве можно так опаздывать! -
подкатилась круглая, как мяч, билетёрша. - Она пихнула Надю на
первое попавшееся кресло и сунула ей в руки толстую книжицу. -
Программочка! Билетик берегите до конца!
   "А будет ли он, этот конец, - с тоской подумала Надя. - Что теперь
делать? Почему я не послушала Ганю! А ещё лучше - сидела бы дома".
   Оркестр играл заунывную джазовую мелодию. Не было никаких
декораций, кроме перевёрнутого стола с привязанной к ножке шваброй,
на которой болталась тряпка. Это сооружение изображало, вроде бы,
лодку с парусом.
   Из одного конца сцены в другой переходили артисты в странных
костюмах, похожих на ночные рубашки. Они то читали длинные
монологи в стихах, то спорили друг с другом в прозе, но всё в столь
заумных выражениях, что Надя так и не смогла понять, в чём дело.
   Она рассеянно открыла программку. Там не было ни названия пьесы,
ни действующих лиц. Зато повествовалось в стихах о несчастной
молодой девушке. Невзрачная и робкая, она не могла пленить сердце
избранника, несмотря на свои ум и доброту.
. Он, как всегда, проходит весел, Ни
слова ей не говорит, Как будто вовсе
не заметил, И звонко песенку
свистит.

Любил он другую, недостойную и коварную.


...Её глаза, как звёзды в небе, И
далеки, и холодны, А косы чудные,
как змеи, Длинны, блестящи и
черны.
   Надя совсем заскучала и, не узнав, чем закончилась история
страдалицы, перевернула с десяток страниц. В конце помещались
цветные репродукции, видимо, с каких-то старинных картин. Суровые
личности в нелепых одеяниях, вооружась диковинными инструментами
- заменяли живым людям глаза, языки, уши, даже головы - на
мраморные, позаимствованные у рядом стоящих статуй.
- Второе действие! - возвестил громкий голос.
" Куда бы удрать?" - подумала Надя.
   Увы, за её спиной, не спуская с неё глаз, давно стояли двое По-
лосатых.
   На сцену вынесли столик с инструментами, наподобие нари-
сованных, затем выкатилось кресло. В кресле сидела девушка со
связанными руками и ногами. К ней подбежали существа в масках,
длинных колпаках и белых балахонах. Тоже точь-в-точь, как на
картинах. "Балахоны" спорили. Один схватил девушку за нос
деревянными щипцами для стирки белья. Бедняжка хныкала, а её
мучитель, гневно указуя на покрасневший нос, требовал его заменить,
поскольку он оставляет желать много лучшего. Другой " Балахон"
доказывал, что у пациентки правый глаз темнее левого, а левое ухо
длиннее правого. Третий убеждал заменить сразу всю голову. На сцену
притопали три мраморные Статуи. Лица их были неподвижны, но они
шевелились как живые.
   " Ну и бестолковый же спектакль! - подумала Надя. - Но вот эти
играют хорошо. Особенно девушка. Как плачет, кричит... смотреть
жутко".
   И тут же сама чуть не вскрикнула, потрясенная догадкой: "А если
это не спектакль?"
   Свет погас совсем, только над сценой попыхивали догорающими
угольками синие лампочки. Заунывная мелодия сменилась ритмичной
музыкой. Заслоняя девушку, завертелись в стремительном танце Статуи
и Балахоны. Незаметно для себя Надя начала покачивать головой в такт
ударам барабана. Её уже не беспокоила ни девушкина судьба, ни своя
собственная. Тупое равнодушие и дремота окутали её густым облаком.
   В зал спустилась со сцены вереница гномов. Каждый гном, при-
плясывая, размахивал розовым шаром. Один за другим шары лопались,
и воздух наполнялся сладким дурманящим ароматом.
   Надя крепко заснула. Вдруг она вскрикнула от боли в боку: каким-то
образом раскрылся нож в кармане. С трудом вспоминая происшедшее,
девочка подняла голову. Она оказалась крепко привязанной к креслу,
которое вместе с ней довольно быстро продвигалось к сцене. Не было
сил ни крикнуть, ни шевельнуться. Казалось, легче умереть, чем
стряхнуть с себя сонное оцепенение.
   И тут порыв ветра распахнул где-то окно. Струйки свежего воздуха
просочились в зал. Издалека послышались чистые звуки скрипки и
знакомое тревожное ржание.
   " В худшем случае вместо тебя так и останется Кукла", - эти вне-
запно вспыхнувшие в памяти слова укололи больнее, чем стальное
лезвие. Надя вытянула онемевшими пальцами нож и начала медленно
перерезать опутавшие её капроновые нити. А кресло катилось всё
быстрее и быстрее и, наконец, оторвавшись от пола, перелетело через
оркестровую яму на сцену. Размышлять было некогда.
   Разорвав зубами последний узел, с дикими воплем "карау-у-ул!"
Надя спрыгнула вниз, угодив прямо на плечи дирижеру. Дирижер взвыл
ещё громче и, стряхнув девочку со спины, уставился на неё маленькими
недобрыми глазками. Музыканты бросились ловить её. Суфлёр
высунулся из будки и подавал отчаянные знаки. Надя шныряла, как
мышонок, меж пюпитрами. Пока её спасало то, что оркестранты
оказались страшно неповоротливыми.
   Но вот ей бросили под ноги барабан: " бу-м-м-м-м!" Она спот-
кнулась и упала.
- Эге!!! Ах-ха-ха!!! Хватай!!! - восторженно взревел оркестр.
Оказавшись в кольце врагов, Надя из всех сил застучала кулаками
по барабану. Зачем? То ли, чтобы напугать их, то ли. да просто ничего
другого не оставалось делать. Грохот получился бесподобный. Му-
зыканты, не ожидавшие такой интродукции, мелодично застонали,
зажав уши и закрыв глаза. Когда глаза и уши их открылись, Нади не
было. Барабана тоже. Вместо них в полу зияло круглое отверстие.
   Надя с трудом поднялась на ноги, но, охнув, опустилась на барабан
и начала растирать ушибленные места.
   Опять первый этаж... Люк или доски прогнили? А не всё ли равно!
Наверху ещё хуже.
- Прыгай! - послышалось из отверстия на потолке.
- Сам прыгай, осёл! Не ломал я ноги!
- Это кто осёл, а? У самого не ноги, а копыта.
   - Не годится ссориться в решающий момент. Следует делать всё
быстро и дружно. Прыгайте оба. Она же не сломала ноги.
- А кто знает?
- Достаточно поразмыслить: были бы слышны крики и стоны.
   - Чёрта с два! Может, как раз трабадахнулась и валяется без памяти.
- Тащите лестницу!
   Надя не стала дожидаться лестницы и заковыляла прочь. Через
минуту всюду замелькали жёлтые пятачки фонарей. В комнатах
загудели голоса. Наконец вспыхнул яркий свет, проникавший в самые
закоулки.
   В коридоре собрались все обитатели бюро во главе с Админи-
страторшей. Она отдавала распоряжения:
   - Медлить не годится! Делимся на группы. Трое в коридоре, прочие
по комнатам.
   "Смотри-ка, умеет говорить кратко, когда нужда припрёт", -
заметила Надя.
   Она стояла, запрятавшись за портьеру, и так дрожала, что, кажется,
вытрясла из неё всю многолетнюю пыль.
   - Не забудьте тщательно просмотреть занавески, - крикнула
Администраторша.
   Надя увидела в щель, как дирижёр старательно тычет в портьеры
своей палочкой, а музыканты - скрипками и тромбонами. Она незаметно
прошмыгнула в комнату. Здесь она не успела побывать. Вдоль стен
стояли манекены, одетые по последней моде. У каждого была своя
подставка с номером, и такой же номер был прикреплён на груди.
Вглядевшись в приторно красивые застывшие лица, Надя отшатнулась.
Над широко разинутыми глазами мерно махали ресницы, губы
растягивались в сахаристой улыбке. Что они, живые?! Нет, холодны,
как камень... Шаги звучали всё ближе. Надя заметалась по комнате.
Окна нет. А если? Эх, чем чёрт не шутит!
   Схватив под мышки манекен в сиреневых брючках с номером семь,
Надя уволокла его в дальний угол и, прицепив к куртке чужую семёрку,
вскочила на подставку.
- Тут тоже ничего, - затрубили Музыканты.
   - Чего только зря мотаемся? Нам это вообще до лампочки. Ясно,
смылась она куда-то, - томно пропели Серые Платья.
   - Выходов отсюда нет. Комната эта последняя, - возразил, по-
махивая палочкой, Дирижер. - Следовательно.
   С трудом сдерживая дрожь в коленях, Надя изо всех сил зыркала
глазами и улыбалась, как вежливая хозяйка назойливому гостю.
   - Да вот же она! - закричала Администраторша, и её когтистые
пальцы ткнулись девочке в лицо. - Вот она! Вот! Ослепли вы, что ли?!
   - Это вы ослепли, - презрительно пожал плечами Дирижёр, изящно
коснувшись палочкой цифры семь на Надиной груди. Всё в порядке! В
чём дело?
Его дружно поддержал хор Серых Платьев.
   - Дубины! - взвизгнула Администраторша. - Недоумки! Неужели не
видно, что она живая?
   - Точно, живая! - буркнул Балахон, ухватив Надю за руку. -Пульс
бьётся! Она! Нашли!
   - Нашли! Нашли! - радостно закудахтало трио Билетёрш, вы-
таскивая на середину комнаты несчастный сиреневый манекен, который
не то от потрясения, не то от сотрясения, перестал улыбаться и хлопать
ресницами. - Вот она! У неё нет номера.
   От усиленного моргания у Нади заныли глаза, от шума и крика
разболелась голова. А спор разгорался всё яростнее. Балахон выпустил
Надину руку и в гневе ухватил Дирижера за завитой вихор. Серые
Платья расцарапали носы Полосатым. Жалобные стоны: кого-то
тяпнули по голове трубой.
   Вдруг все смолкли. Свет померк и снова вспыхнул со зловещим
красным отблеском. Толпа почтительно расступилась. Надя увидела
изящно одетого пожилого человека в сером костюме.
- Главный Администратор, - пронесся взволнованный шепот.
   Администратор держал в руке тонкую стальную трость и постукивал
ею по полу. Черты его лица были правильны, но резки и неприятны,
глаза прикрыты.
" Слепой?" - подумала Надя.
   Но тут же веки Администратора поднялись. В лицо девочке впился
такой злобный взгляд, что у неё прервалось дыхание, и она застыла как
мраморная. Зато сиреневая барышня снова замахала ресницами и
радостно заулыбалась.
   - Поставить на место! - указал на неё Администратор. - Я устал от
вашей глупости.
   На пальце его поблескивал перстень из серебристого металла,
увенчанный двенадцатилапым пауком с сапфировыми глазами. Такой
же паук, только большего размера, спускался на стальной цепочке на
его грудь. Голос его, бесцветный и жёсткий, чем-то напоминал звяканье
железа.
- А эту, - перевёл Администратор палец на Надю, - ко мне.
   Ему услужливо подставили высокий стул с резной спинкой, по-
хожий на трон. Администраторша уселась на скамеечке у его ног, держа
в руках пакет с Надиными вещами и её четыре листочка. С груди Нади
сорвали номер и водворили на блузку законной владелицы. Из кармана
бесцеремонно извлекли синий билет.
- Ваш? - строго спросил Администратор.
Надя молча кивнула головой.
   - Билет сохраняется до конца. Возьмите обратно. Пусть всегда будет
при вас, - при последних словах Администратор с такой силой треснул
тростью об пол, что высек сноп искр.
   - Да что такое я сделала? Я совсем не хотела идти сюда. Отпустите
меня! - опуская билет в карман, расплакалась Надя.
Неожиданно Администратор заговорил помягче:
   - Я готов выполнить вашу просьбу. За нарушение правил в нашем
заведении, за создание беспорядков в зрительном зале, за обман моих
служащих, я мог бы строго наказать вас, но пока воздержусь от этого. Я
вас отпущу.
   - О, пожалуйста! - приободрилась Надя. - Я буду так благодарна! И
пусть мне вернут.
- Но вы должны выполнить три условия.
- Всё, что угодно, только отпустите!
- Первое: в течение десяти минут вернуться домой. Причём.
- Да как же успеть так быстро? И потом, я не знаю дороги.
   - Перестаньте перебивать на каждом слове! Что за невоспитанность!
Захотите - успеете: вас проводят. Причём вы сейчас же должны дать
скреплённое своей подписью обещание впредь никогда не совершать
таких "прогулок" и не общаться с личностями наподобие этой Гани.
   - Сам ты личность, - подумала Надя, с ненавистью поглядывая на
самодовольную выхоленную физиономию.
- Секретарь! - щелкнул Администратор тростью.
   От стены отделилась знакомая неуклюжая фигура. В руках Се-
кретарь торжественно, словно хлеб-соль, держал поднос с чистым
листом бумаги, чернильницей и гусиным пером.
   - Покорнейше прошу вас, барышня! Соблаговолите поставить
роспись в этом углу.
   Если лицо Администратора поражало злобой, то лицо Секретаря -
тупостью. И всё же что-то в них было общее.
   Надя нерешительно потянулась к перу, но рука её замерла на
полдороге. Как живое, встало перед ней лицо Гани, озарённое сиянием
Венка.
   - Скажите, а какие ещё условия? - повернулась она к Админи-
стратору.
   - Сущая чепуха, - нахмурился тот, весьма недовольный На-диным
замешательством. - Второе: вещи ваши останутся здесь. Зато взамен
каждой из них вы вправе выбрать любую по вкусу отсюда.
   Администратор ударил тростью в стену. Серые плиты со скрежетом
раздвинулись, и Надя увидела нишу со стеклянными полками. На
полках светились разноцветные бусы и браслеты, небрежно валялись
роскошные платья, нарядные туфли.
Администраторша с готовностью встала у ниши.
- Показывай, что ты возьмешь? Следует торопиться!
   - И третье: я увидел у вас на шее часики, старомодные и не особо
ценные. Вы отдадите их для коллекции моей дочери. Она же подарит
вам за это великолепное платиновое кольцо.
   - Пригласи нашу Паулу! - приказала Администраторша Секретарю.
   Секретарь бросился к двери, неловко махнув подносом. Лист бумаги
соскользнул на пол и вспыхнул синим пламенем.
   - О, растяпа! - топнул ногой Администратор и концом трости
загасил огонь.
   В комнату вошла молодая женщина. Широкополая шляпа, густая
вуаль. Чёрное платье со шлейфом и блестящая красная сумочка. Сквозь
вуаль просвечивала холодная жестокость неприятного лица с ярко
накрашенными губами.
- Подойди ко мне, девочка!
   Надя застыла на месте. Почему-то ей казалось, что если её коснется
даже дыхание этой особы, она упадет мёртвой. Паула достала из сумки
кольцо с пауком. Только сейчас Надя приметила, что подобные кольца,
либо серебристые, либо стальные, блестят на руках у всех окружающих
её.
- Итак, меняемся? Надевай кольцо и отдавай часы!
   - А я, милочка, ожидаю, когда ты выберешь вещи, - напомнила
Администраторша.

- Не забудьте подписать документ, - загнусавил Секретарь.
Администратор резко поднялся со своего места:
- Не слишком ли долго мы все ждём?
   "Надо же было сгоряча ляпнуть: всё что угодно", - сокрушалась
Надя и, собравшись духом, заявила:
   - Такие вещи быстро не делаются! А если мне не нравится это
кольцо? Пусть ваша Паула даст за Часы что-нибудь другое. Вот сумку
свою, например.
   Все остолбенели от такой неслыханной дерзости. Но Паула злорадно
рассмеялась:
- Сумку? Пожалуйста!
   Она щёлкнула замком, и вмиг содержимое сумки исчезло в складках
её платья. Надя даже не успела рассмотреть, что там было.
- Это нечестно, - возмутилась она.
   - А ты бы выражалась точнее, барышня, - ехидно посоветовал
Секретарь.
   - Получай! - Паула швырнула пустую сумку к Надиным ногам.
Администраторша хихикнула:
- Честность нынче мало ценится, деточка.
   Часы на груди застучали громко и тревожно, как больное сердце.
Паула протянула к ним длинные пальцы с кроваво-красными ногтями.
- Нет! - отшатнулась Надя.
- Как прикажешь это понимать?
- Что значит - нет?
- Ах так?!
   В нестройном хоре возгласов отчетливо прозвучали слова Ад-
министратора:
- Довольно, я устал от вашего упрямства. Пеняйте на себя! Свет
померк. Наде показалось, что её столкнули в бездонную
пропасть. Замерло сердце, зашумело в ушах, сверху донесся неистовый
хохот. Такой смех она слышала, когда уронила будильник.
- Ой! Ма-ма-а!!!
   Кого звать в такую минуту, кроме мамы, даже если знаешь, что она
не придёт.
Вдруг сильные руки обхватили Надю.
   - Ганя?! Ганечка! Откуда ты? Как я тебя. - обняв подругу, Надя
разрыдалась.
   Они стояли всё в той же комнате, окруженные гудящей толпой.
Исчезли только Секретарь и Паула. Лик Администратора покраснел от
негодования, а потом покрылся белыми пятнами - вылитый мухомор.
   - Так. - зловеще прохрипел он. - Давно не виделись. Не думал, что
ты посмеешь тут появиться.
- Выметайся отсюда! - гаркнул квартет Полосатых.
   - А мы займёмся девчонкой, - добавили, потирая руки, Балахоны.
   Ганя, крепко прижимая Надю к себе, сложила кукиш. Когда все, не
ожидавшие столь дружеского жеста, примолкли, она заявила:
   - Девочкой занимаюсь я сама. А вас прошу не лезть в чужие дела.
   - Выметайся! - упорно повторил толстый Полосатый, подступая к
Гане.
- Э-э! Я те дам "выметайся"! Раскомандовался!
   В комнату стремительно ворвался Секретарь. Он высоко взбрыкивал
ногами, размахивая какой-то бумагой.
- Стоп! Стоп! Этак дело не пойдет.
   Затормозив перед Ганей, Секретарь шумно выдохнул воздух ей в
лицо и сунул ей под нос два сложенных листа бумаги.
   - Выметайся! Умник нашёлся! Видела? Вот он, вот документ о
твоём аресте: чернило чёрное, четырёхуголка на месте. Отчёт тоже
написан и сдан. Смотри: расписка в получении.
- И что дальше?
   - Не пытайся убечь! Рекомендую отдать девчонку, а самой сдаться
добровольно. В противном случае. - Секретарь замолчал и покосился на
Администратора, который одобрительно кивал ему головой.
   - Так что будет в противном "случае"? - улыбнулась Ганя, под-
мигнув Наде.
   - Я должон буду употребить все подвластные мне средства для
вашего скорейшего изловления.
   - Употребляйте, - пожала плечами Ганя и, выхватив из кармана
зажигалку, бросила её на пол.
   " Подковка" покатилась вокруг них с Надей, оставляя за собой
светящийся след. Вверх взметнулись языки пламени, окружив подруг
высокой огненной стеной. Враги попятились. Надя совсем не
чувствовала жара в своём чудесном костюме. Только щёки горели. И то,
верно, от волнения.
   - Ничего, - хмыкнул Администратор. - Огонь скоро утихнет. Знаем
мы все твои фокусы. На этот раз ты попалась.
И правда, скоро пламя стало слабеть, опускаться.
   - Ганя! - с отчаянием зашептала девочка. - Всё из-за меня! Прости!
Если б я...
- Вздрючка тебе потом будет. Не до этого сейчас!
   Наземь полетел карандашик. Едва он очертил круг, как Ганю с
Надей защитил высокий цилиндр из зеленоватого льда толщиной не
менее метра. Толстый Полосатый залез на плечи двум Тонким и свесил
голову вниз. Ганя гостеприимно предложила:
- Свались-ка сюда! Увидишь, что будет.
   Видимо, Полосатый не отличался большой любознательностью.
Вернувшись к товарищам, он посоветовал просто подождать, когда
растает. Кто-то отправился за ломом. Секретарь, прижавшись носом ко
льду, гнусавым голосом уговаривал Ганю не тянуть канитель и сдаться.
А Администратор, покашляв, вдруг предложил пленницам полную
свободу при двух условиях.
   - Знаю я все ваши условия, - резко прервала его Ганя. - Ни при двух,
ни при одном.
   Лед таял медленно. Балахонам при помощи своих инструментов
удалось проделать отверстие размером с небольшое яблоко. Через него
Ганя перекорялась с Секретарем.
- Все это незаконно, любитель порядка!
   - Очень даже законно. Все обвинения по пунктам. Образцовый
документ. Не придерёшься!
   - Придерусь! Я обвиняю вас в том, что вы нарушаете свои же
правила.
   - Мы никогда, никогда не нарушаем правила, тем более свои, -
завопили разные голоса.
Лёд потёк вовсю. Видно, его чем-то подогрели снаружи.
- Почему же вы тогда силой затащили девочку сюда?
   - Извините! - торжествовал нестройный хор. - Ничего подобного!
Она пришла к нам своими ногами.
   - На вашем крючке, - ядовито добавила Ганя. - А почему вы отняли
у неё вещи?
- Она отдала их добровольно!
- Бесстыжая ложь!
- Неправда! - подхватила и Надя.
   - А как вы можете это доказать? - проклюнулся в отверстии нос с
бородавкой. - Свидетелей не было.
- Её собственных слов недостаточно?
- Её слов? - презрительно затрясся нос. - Её! А кто она такая?
Ледяная стена зашаталась и рухнула, засыпав ноги мокрыми
обломками.
   - Ах, кто такая?! - воскликнула возмущённая наглым тоном Надя. -
Да такой же человек, как и вы!
   При последних её словах хриплые ругательства забурлили в толпе.
Лица у всех странно исказились.
   - Вы ещё вспомните это гнусное оскорбление, - различила Надя
голос Администратора. - До скорой встречи!
   Едва Ганя успела вырвать из рук Администраторши пакет с вещами
и листочки - как всё исчезло.
   Они с Надей оказались на краю пустыря у огромной лужи, зава-
ленной осколками кирпича и стекла. Неприятно квакали лягушки. В
роще пронзительно кричали ночные птицы. Конь по-прежнему стоял
под фонарём и беспокойно потряхивал гривой. Но каменного дома
нигде не было.





ГЛАВА 6
Башня


   - До скорой встречи? - простонала Надя и, вся дрожа, опустилась на
мокрое бревно. - Господи, да что за мучения! Нет, с меня хватит! Гань,
давай вернёмся домой.
Ганя презрительно сощурилась.
- "С меня хватит" - девиз всех слюнтяев.
- На что ты сердишься? Разве я могла предположить...
   - Что опасные приключения привлекательны лишь издали?
Вольному воля. Давай Кисть и Часы! Через пять минут будешь дома.
Для этого...
- Ганя, подожди, не надо. Я не буду так больше говорить.
   - Думала, стану уговаривать? А чего ради? Я не очень тобой до-
вольна. Так, оказывается, и ты недовольна! Возвращайся. Пусть хоть
кто-то будет доволен.
- Прости, я теперь стану во всём тебя слушаться.
- Отрадные намерения. Но почему я должна тебе верить?
   Вдруг Надя почувствовала на щеке тёплое дыхание: Ветерок не-
заметно подошёл сзади и склонил к ней голову. Ганя неожиданно
засмеялась:
- Скажи спасибо своему заступнику. Попробуй, поной ещё!
   Надя заверила, что ныть больше не будет, и обняла Коня. Он,
вырвавшись из её рук, тряхнул головой и пошёл к деревянному дому.
Ганя с Надей последовали за ним.
   Ожидающие отчаялись. Иные сражались у широкого пня в
подкидного дурака, и люди возмущались, что зайцы бессовестно косят в
карты к соседям. Другие развели костёр и поджаривали на палочках
грибы. Кое-кто прилаживался спать на брёвнах.
   Ганя тихо постучала в дверь. На крыльцо высунулся небритый
человек средних лет в измятой рубашке, на которой не хватало по-
ловины пуговиц. Он пригладил лохматые волосы, вздохнул, взъерошил
их ещё больше и, поправив очки, поклонился Гане с удивительно
добродушной улыбкой. Едва хозяин домика заметил толпу, улыбка
сползла с его лица. Очки съехали с носа и шлёпнулись на ступеньку.
   - У-у-у- Граждане! Товарищи! Братцы! Всех не приму. Немыс-
лимое дело! Ну откуда вас столько набралось?
Говорил он немного нараспев, упирая на "о".
   - Когда последний раз было открыто? - поинтересовалась Ганя.
   - Неделю назад. Может, две-три. Это принципиального значения не
имеет. Впрочем- у меня записано. - Лохматый поднёс к лицу
разукрашенную чернильными пятнами и цифрами ладонь.
   - Что-то не пойму- Ах, очки! Батюшки, опять изуродовались.
Немыслимая вещь!
   Рядом с дверью забелел лист ватмана с надписью: "Срочный ремонт
оборудования". Шум усилился, но пока виновник его копался с
кнопками, Ганя ловко скрепила сломанные очки проволочкой и надела
владельцу на нос.
   - Нехорошо, Хома. Знай меру. Не доводи публику до бешенства.
"Хома! И имя чудное, и сам такой чудной", - подумала Надя.
   - Братцы, перестаньте, - взмолился Хома, отдирая объявление. -
Оборудование исправлено. Приму сейчас половину. Слышите?
Шум не уменьшался.
- А половину через день, - миролюбиво добавил Хома. Результат
был тот же.
   - Всех, всех приму! - завопил бедняга, стараясь перекричать ругань,
рёв и писк. - Усаживайтесь в очередь. Ты смотри, какой народ пошёл
нетерпеливый!
   Горестно вздохнув, Хома широко распахнул дверь и пригласил Ганю
с Надей в дом.
   - Эй, эй! Это что за безобразие? Их же тут не было! Они же только
что подошли! - подскочил к крыльцу престарелый шахматист из
Заячьего сквера.
- Разве не видите, дедуся? - указал Хома в сторону Коня. Дедуся
съежился и отошёл ворча:
- Подумаешь! Может быть, у меня дома такой же есть. Зазевавшись,
Надя чуть не спихнула две керосинки у порога.
На одной мурлыкал медный чайник, на другой шипела большая
сковорода с грибами. Вся комната была заполнена паром, чадом и
книгами. Пирамиды книг возвышались на шатком столе и прямо на
полу. Книги неровными стопками покоились на стульях такого вида,
что сесть на них рискнул бы лишь человек, полностью
разочаровавшийся в жизни. Надписи "Словарь", "Справочник",
"Руководство" серебрились на длинных стенных полках.
   - Привет от бабушки, - сказала Ганя и вынула из кармана передника
помятый кусок пирога.
Оказывается, она не съела свою долю.
   - Ты смотри, какой народ пошёл заботливый! - умилился Хома и
нацелился было откусить краешек, но, со вздохом опустив руку, исчез в
соседней комнате.
   - Чем могу быть полезен вам, дорогие? - спросил он, появляясь
оттуда уже без пирога, зато с рваным валенком под мышкой.
   Ганя молча протянула ему четыре листика из Надиного дневника.
Хома удивлённо уставился сперва на них, потом на Ганю.
- Ты что, одну её хочешь отправить?! Немыслимая затея!
   - Не хочу. Но одного хотения мало. В любой момент она может
остаться одна. А она такая недотёпа!
   - Ты смотри, какой народ пошёл предусмотрительный, - забормотал
Хома, пристраивая листки на своём заваленном столе. - Так вам тогда
прямой расчёт и к Доктору заглянуть. Уж он-то.
- Вот пристали все ко мне со своим Доктором!
   - Ты смотри, какой народ пошёл сердитый! - беззлобно удивился
Хома. - Да что вы с ним всё ссоритесь? Я бы на твоём месте-
   - Когда у человека, извини, ни черта не ладится в своих делах, он
лезет в чужие!
   Увидев Ганю столь разгневанной, Надя попятилась к стене и
прижалась к наиболее надёжной полке. Хома же невозмутимо пожал
плечами и склонился над столом. При этом он так сосредоточенно
дёргал себя за воротник рубашки, что количество пуговиц уменьшилось
ещё на одну.
   - Угу- Тут ясно, тут понятно, но вот тут- Тут, товарищи, смотря с
какого бока посмотреть. Ох, извините, я вас не посадил. Прошу,
устраивайтесь. Только не на стулья. Лучше на те журналы.
   Из валенка Хома вытряхнул на стол с полсотни печатей все-
возможных форм и размеров. Уверенно выбрал две. Подышал на них.
Лизнул. Раздались два сильных удара. Стол пошатнулся, но устоял.
   На листке с номером четыре появился голубой овал с лилией внутри,
на листке номер три - тёмный прямоугольник с двумя расплывчатыми
фигурами и звездой над ними. Хома вытер язык рукавом и уткнулся в
оставшиеся два обрывка. При этом он пыхтел не хуже собственного
чайника.
   - Что, не ладится? - насмешливо спросила Ганя, перелистывая
маленький томик.
   - Сейчас, сейчас- Тут ещё бабушка надвое сказала, - забормотал
Хома, бросив на неё укоризненный взгляд. - Тут ещё надо продумать,
сообразить, справиться- Голова-то, братцы, не справочник.
   Он опустился на четвереньки и в три минуты переворошил все книги
на полу. Ганя с Надей расчихались от поднявшейся пыльной бури.
   Хома рассеянно желал им то доброго здоровья, то спокойной ночи.
Сам, однако, не чихал.
   - На меня не действует. Многолетняя привычка, - пояснил он с
добродушной улыбкой.
   Перещупав книги в досягаемых местах, Хома поставил на стол стул,
на стул табуретку и попытался добраться до полки под самым
потолком. Вот этого делать не следовало. В самый последний момент
стол накренился, стул подломился, и владелец коварной мебели,
брякнувшись на пол, расшиб лоб. Одновременно с его стоном по
комнате пронёсся уже не обычный чад, а ехидный чёрный дым.
   - Ну вот, - грустно сказал Хома, прохлаждая синяк холодным
утюгом. - Нет ужина: сгорел. Немыслимая история. Будем пить один
чай.
Ганя захлопнула книгу и взглянула на керосинки.
- Вряд ли. Чайник тоже выкипел.
   В самом деле, крышка больше не стучала. Слышалось лишь
зловещее потрескивание. Его заглушил отчаянный вопль Хомы:
спихивая на пол чайник со сковородкой, он обжёг руку.
- Ой! У-у-у. не могла уж присмотреть, - упрекал он Ганю.
- А ты меня просил?
- Это принципиального значения не имеет.
   Нет худа без добра. Видимо, синяк благотворно подействовал на
Хому, и он без помощи книг сообразил, что нужно. На последние два
листка была поставлена одна и та же большая замысловатая печать:
парусный корабль, а за ним солнце с расходящимися лучами, в центре
которого виделось маленькое сердечко.
   Снаружи поднялся такой шум, словно на поляну обрушился ураган с
градом. Хома побледнел и, ухватив себя за волосы, замотал головой.
Просто страшно было смотреть, а вдруг и она оторвётся, как пуговицы.
- Что, горемычный, помочь? - посочувствовала Ганя.
   Глаза Хомы засияли. Он чмокнул Ганю в ухо, и бледное его лицо
порозовело от смущения. Вдвоём они вышли на крыльцо. Через секунду
в комнату всунулась лохматая голова Хомы.
   - Надя, мы живо, не скучай. Будь как дома. Ходи, где угодно. Книги
посмотри. Ты не сильно голодная? А то у меня где-то там кисель
имеется.
   Надя уверила радушного хозяина, что не голодна и подошла к
книгам. Голова скрылась, но через минуту появилась опять.
   - Он, знаешь, в банке из-под маринованного чеснока с белой
наклейкой "чернила".
- Спасибо, да вы не беспокойтесь.
   К сожалению, интересных книг, по крайней мере внизу, не ока-
залось. Справочники, в которых ничего не понять, толстые тома на
иностранных языках, да ещё множество учебников по математике. Надя
сморщила нос и отодвинулась от полки.
   Рядом на стене висел мятый листок, исписанный неровными
буквами.
                Распорядок дня
Отбой - 8-00 (подчёркнуто).
   Подъём - 9-00? Но если отбой в 8, спать-то когда? Противоречие!
(всё перечёркнуто).
Подъём: когда Бог на душу положит (в рамочке).
Обед? (зачёркнуто). Кто спит - тот обедает.
Практические советы: как больше успеть.
   1. Самое необходимое оставляй напоследок - хоть лопнешь, да
сделаешь.
2. Еда в середине ночи заменяет сразу и ужин, и завтрак.
   3. Можно умываться с вечера, спать одетым, не разбирать постель,
аналогично - не убирать, не гладить бельё. И не стирать? (зачёркнуто).
Человек, братцы, не свинья!
   4. Береги здоровье! Не падай со стула. Не бери в рот оторванную
пуговицу - подавишься и не завершишь трудов своих.
   Дальше Надя прочитать не успела. Опять вернулся Хома и
встревоженно добавил:
   - Только, знаешь, коли он прокис, лучше не пей. А то народ пошёл
незакалённый.
   Дверь захлопнулась с такой силой, что с проволоки, протянутой под
потолком, слетели четыре недосушенные рубашки. В юности они,
видимо, были белоснежными, но сейчас, если и напоминали снег, то
разве лишь мартовский. Будучи под впечатлением последних строк,
Надя взяла с подоконника маслёнку, набитую оторванными пугови-
цами. Едва она вынула подаренную Ганиной бабушкой катушку и по-
ложила на стол, как та завертелась волчком. Нитка сама проскочила в
иглу. Словно крошечная молния засверкала над рубашками. Точно
градинки постукивали летящие ей навстречу пуговицы.
- Вот здорово! Хотя это и надо было предполагать.
   Едва Надя успела прошептать эти слова, как игла с блеском
закончила работу. Надя решила починить заодно и шапку-невидимку,
но вот досада! Тут иголка не хотела трудиться сама.
Напротив, всё время ускользала вбок, больно колола пальцы. Несмотря
на это, после многих мучений, прорехи были защиты. Отыскав в углу
тряпку с веником, Надя на скорую руку прибрала комнату. Когда она
подравнивала стопки книг, случайно раскрылась небольшая книжка в
мраморном переплёте. Надя увидела старинную гравюру. Лунная ночь.
Опушка леса. На поваленном дереве сидит девушка и вышивает кусок
полотна. Рядом с ней сгорбленная старушка. Из кустов выглядывают
зайцы, олени, медведи. Смотрят настороженно, словно чего-то ждут.
Внизу - стихи.

Как луч заката тает на стволе,
Как свет луны ложится на лужок,
Как звуки скрипки плачут в сонной мгле,
Так робко за стежком бежит стежок.
Светлее, чем рассветный луч зари, Чем
первый снег и первые цветы, Чем блеск в
глазах от первых слов любви, В узорах ярких
ожили мечты.

Идут минуты и часы, и дни,
Изныли пальцы под стальной иглой-

   Нижний край листа был оторван. А других вообще не оказалось. У
корешка торчали лишь жалкие их остатки. Повертев книгу в руках,
раздосадованная Надя положила её на стол и заглянула в смежную
комнату. На продавленном диване сидели две бабуль-ки в серых
пуховых платках. Облизывая пальцы, они неторопливо доедали Ганин
пирог и играли в лото. Когда Надя поздоровалась, старушки буркнули в
ответ что-то непонятное и так недовольно сморщились, что она
поспешила пройти в следующую дверь.
   Как приятно оказалось после прокопчённой духоты комнат снова
вдохнуть свежий воздух! Надя попала на террасу, увитую диким
виноградом. Посередине, подобно кратеру погасшего вулкана, стояла
покрытая сажей газовая плита. У подножия её симметричными рядами
были уложены ржавые консервные банки. И банки, и плита, и терраса
были усыпаны засохшим цветом старого клёна, просунувшего ветки
под крышу.
   В большом фанерном ящике что-то шуршало. Надя заглянула туда!
Батюшки! Три ежа, несколько огромных жуков и маленькая сонная
черепашка:
- Э! Ты чего там?
   Виноградные листья зашевелились, и на террасу запрыгнул
мальчишка лет восьми в чёрных шароварах, завёрнутых до колен и
голубой майке. Русые волосы его выгорели на солнце, зато босые,
исцарапанные ноги были тёмные от загара.
   - Это мои! - заявил мальчик и ловко ухватил самого увесистого ежа.
- Во! Тимка. Любимый.
- Можно посмотреть?
- Можно, только осторожно. Тимка
громко зацокал на полу.
- Не убежит?
- Зачем убегать? Они у меня ручные. Где хотят, там и топают. Вдруг
небо залилось алым светом. Потом зелёным. Голубым-
Как во время праздничного салюта.
- Ой! Что это? - схватила за руку мальчика Надя.
   - Не знаешь? Во народ пошёл непросвещённый! Ну, тогда живо! Со
мной не пропадёшь.
   Новый знакомый потащил Надю за собой. Пролезая сквозь ви-
ноградные заросли, она набрала за шиворот кусачих двухвосток и
щекотных паучков. Ужасно хотелось завизжать, но удержалась. Чтобы
обогнуть дом, пришлось продираться сквозь дебри крапивы и
одичавшей малины. Надин проводник всё время шикал на неё и с
таинственным лицом размахивал деревянным пистолетом. Тем не
менее, они успели познакомиться и поболтать.
   Мальчишку звали Пашкой. Больше всего на свете любил он
озорства, зверей и математику. По остальным предметам учился на
трояки.
   - Понимаешь, жалко время на всякие прилежащие - подсказу-емые
тратить, когда можно лишнюю задачку решить. А ты, Надька, небось,
отличница?
- Да, нет- была когда-то, а сейчас- две четвёрки.
- Молодец! Ай-да Надя молодец! Дайте Наде огурец!
   Ребята спрятались в зарослях орешника. Оттуда Надя увидела
удивительную картину, которую не забудет никогда. На крыльце стояли
Ганя с Хомой. Рядом притихшая толпа.
   Воздух, трава, деревья, стены дома - всё было усеяно крошечными
разноцветными огоньками. От каждого огонька тянулась длинная
светящаяся нить. Подобно паутинкам, они плавали, переплетаясь, в
воздухе. Ганя проворно ловила нити за концы и мгновенно сматывала в
небольшой клубочек. У её ног лежала целая кучка их, искрящихся и
пёстрых. Хома брал клубок за клубком и раздавал ожидающим. Скоро
лужайка опустела. Огоньки погасли.
   - Вот и ваш, - поднял последний оставшийся клубок Хома. -Сейчас
мы, друзья, с этим делом покончим.
   - Поторопись, - кивнула головой Ганя и, вытащив из-под лавки
растрёпанный веник, начала сметать с крыльца светящуюся пыль. - Да
прихвати с собой этих голубчиков. Нечего им вертеться, где не
положено.
   Под её строгим взглядом ребята с позором вылезли из кустов и
поплелись за Хомой в дом.
   - Ты смотри! - изумлённо воскликнул хозяин, покрутив головой. -
Что за диво? Всё так чисто и красиво! Так, кажется, в сказке... о рыбаке
и рыбке написано? Это ты, Наденька, прибрала? Вот, спасибо! Ну и
народ пошёл аккуратный!
   Он положил клубок на стол и поднёс к нему листок с номером
четыре. Над бумагой заструился белый дым. Скручиваясь, она медленно
втягивалась внутрь клубка.
   - Дядь! Дай подержать! Ну, дай... ты же раньше давал, - заныл
Пашка.
   - Сгинь! Сердит я на тебя, - сурово ответил Хома, - сколько раз
просил в кустах не подглядывать! А ты ещё других с толку сбиваешь,
негодник.
- Не сердись, дядь. Я больше не буду.
- Чего не будешь? - рассеянно пробормотал Хома.
- Ничего. Ничего плохого.
   - Плохое, граждане, понятие относительное. Вот, например, -Хома
ухлопал на щеке злого, тощего комара, - мне хорошо - комарику плохо.
   - Нет, не плохо! - возразил Пашка, подтягиваясь на книжной полке.
- Будет мёртвый, будет жить хорошо в могилке. Есть не надо, пить не
надо, бояться никого не надо.
   - Ты и живой никого не боишься. И в кого ты только такой по-
лучился?
- В тебя, дядечка! Весь в тебя!
- Он ваш родной племянник? - спросила Надя у Хомы.
- Да, что-то такое в некотором приближении.
- А старушки? Они вам кто?
   - Старушки? Старшая, кажется, сестра- нет тётка- мужа- пад-
черицы моего покойного брата, а младшая - внучка, то есть бабушка
моего троюродного- фу, запутался! Да это принципиального значения
не имеет! Всё не упомнишь: голова-то, братцы, не справочник.
Хома махнул рукой и свернул листок с номером три.
- Да ты хоть что-нибудь помнишь, дядя Хома?
   - Ты смотри, какой народ пошёл злоехидный, - покосился Хома на
Пашку. - Всё основное я помню. Вот, например, что у тебя и этих бабок,
по существу, кроме меня никого нет. Так зачем мне, спрашивается,
перегружать голову вашими родословными? Головой-то работать надо.
Вы, друзья, чем погоду пинать, решите лучше задачу для развлечения.
Вон в углу алюминиевый лист: метр на метр. Как из него изготовить
открытый резервуар, проще говоря, корыто для белья наибольшего
объёма. Ну, кто первый?
   Надя затосковала и уставилась в потолок, а Пашка радостно схватил
карандаш и начал черкать на обложке первой попавшейся книги.
   - Эй, ты что делаешь? - возмущённо крикнула Надя, выхватывая из
его рук мраморные корочки. И листы, верно, ты отсюда повыдирал?
- А тебе какое дело? - надулся Пашка. - Твоя, что ли?
   - О чём это вы, братцы? - обернулся Хома. А! Да, Пашка, не-
мыслимое было варварство из такой книги самолётиков наделать.
Порол я тебя мало - вот что плохо.
- Совсем не порол, - уточнил Пашка.
- Ну, тем более плохо.
- А о чём эта книга? - спросила Надя. Хома,
покончив с листком, повернулся к ней.
   - Ну как тебе сказать. Точно-то и не помню. Длинные такие стихи.
Девушка с друзьями поднималась на высокую гору. Зачем уж их туда
понесло? Ну это принципиального значения не имеет. Все они
заблудились в лесу, порастерялись. А девушка попала в самую чащу. И
встретила там старушку-волшебницу. И та дала ей цветных ниток,
иголку и белую юбку. Да, она, эта девушка, с детства очень хорошо
умела вышивать. Так вот, волшебница и велела ей вышить на юбке всё.
Ну, как бы тебе объяснить? Всё то, что она хочет, чтобы с ней
произошло в жизни. Но только ни в коем случае.
Пашка вскочил с места.
- Дядь! Готово! Смотри - верно?
- Тьфу! Да что ты перебиваешь! - рассердилась Надя.
   - Ну, тут ты у меня молодец! - умилился Хома. - Тоже настоящим
математиком будешь! Помяни моё слово.
- Так вы математик?
   - А ты думала! - с гордостью кивнул головой Хома. - Математика
для меня самое дорогое на свете. И, полагаю, лет через пять я сделаю
одно весьма любопытное открытие. Мало того, что любопытное.
Возможно, от него будет большая польза. Ну уж вреда-то точно не
будет. И вот тогда.
   - Но раз так, - не выдержала Надя, - зачем же вы работаете в этом
бюро?
   - Ну и народ пошёл чудной! Кто же тогда здесь станет работать? Не
ты ли? Или зайцы? Потом тут тоже, знаешь, работа любопытная. А
время, граждане, на всё можно найти. Была бы охота!
   - Но вот со временем-то у вас как раз туго, - посочувствовала Надя,
в который раз окидывая взглядом комнату.
   - Да, вообще-то, конечно, - досадливо махнул рукой Хома. -Разные
там домашние делишки заедают.
   - Говорю же я, женись опять! - вступил в разговор Пашка. -Жена
тебе всё делать будет: и стирать, и убирать...
   - Всё делать? - испуганно воскликнул Хома. - Так это, в конечном
счёте, не жена получится, а ишак. Не знаю, как других, а меня такое не
устраивает. Потом один горький опыт у меня уже был, следовательно...
Стоп, братцы! А где ещё два? Заболтался я с вами и листки потерял.

- А шут их знает! - зевнул Пашка.
Надя вскочила с места.
- Сейчас. Сейчас найдём.
Она посмотрела под книгами, на стульях, заглянула под стол.
- Ой, Пашка! Да скорей, что ли! Твой Ёж их жрёт.
Пашка опустился на четвереньки.
   - Чего уж там "скорее"! Последние обглодки дожёвывает. - Он
растерянно подул Ежу в нос. - И что это тебе вздумалось?
   - Голодный он - вот что! Как и вы с дядюшкой. - В дверях появилась
Ганя с совком в руках. - Доигрались?
Ёж подпрыгнул, затутукал и свернулся.
   - Экие горести! Экий немыслимый день! - воскликнул Хома, уронив
от огорчения Клубок на пол.
   Теперь рядом лежали два Клубка: гладкий сверкающий и колючий
пыхтящий.
   Ганя спокойно взяла Ежа в руки, словно это был резиновый мяч, и
начала со всех сторон обсыпать его блестящей пылью из совка.
   - Голодные! - обиженно проговорил Пашка. - Две недели борщ ели.
Только вчера кончился.
- Как?! Один и тот же? - не поняла Надя.
   - А ты думала! Каждый день, что ли, варить? Времени не обе-
рёшься!
- Вы что, котёл сварили?
   - Котёл в холодильник не влезет. Кастрюлю. У нас, Надька, хитрый
способ. Каждый день берём половину из остатка.
   - Асимптотически приближаем его к нулю, - уточнил Хома. -
Маловато, а всё-таки, знаешь, обед. И кастрюлю долго не мыть.
   - Ну, Пашка, - укоризненно сказала Надя, - если уж дяде Хоме так
некогда, сам бы мог что-нибудь сготовить, вместо того чтобы
приближать к нулю. Не маленький, а только озоруешь.
- Я не только озорую, я ещё математикой занимаюсь.
   - Кстати, от такого асиптатического супа можно на тот свет от-
правиться. В лучшем случае живот заболит.
   - Асимптотического, - снисходительно поправил Пашка. -А кто тебе
сказал, что он у нас не болит?
   - Дурак ты просто, хоть и математик. Что с тобой разговаривать!
- Ты зато умница. Дай ума пяточки помазать!
   - Ну не ссорьтесь, не ссорьтесь, - примирительно промурлыкал
Хома, уже погрузившийся в какие-то вычисления.
   Ганя швырнула пустой совок в угол и снова опустила Ежа на пол.
Теперь и он вспыхивал разноцветными искрами так же, как Клубок.
   - Ну вот! Всё хорошо, что хорошо кончается, - порадовался Хома,
закатывая столь несхожих по характеру пёстрых "близнецов" в
соломенную кошёлку. - И всё, что ни бывает, друзья, часто бывает к
лучшему.
Кошёлку торжественно вручили Наде.
   - Смотри, не зевай! - погрозила ей пальцем Ганя. - Управляйся с
ними сама. И чтобы ни один не потерялся!
Хома довольно потирал руки:
- Ну, граждане, полный порядок! Плутать теперь не придётся.
   - Да, порядок! - сердито бурчал вполголоса Пашка. - Забрали,
главное, лучшего Ежа!
   Со зла он двинул Надю локтём в бок, но та была так озадачена, что
даже не дала сдачи.
   - Я что-то не совсем представляю, как управляться. Можно
спросить?
- Можно, - великодушно разрешила Ганя. - Только скорее. А Пашка
зашипел:
   - Где тебя понять! Дура бестолковая! Надька - дура, в лес подула.
   - Ну и народ пошёл задиристый, - огорчился Хома и попытался
пристыдить Пашку подзатыльником.
   Но племянник увернулся от его неловкой ладони и торжествующе
закончил:
   - . сено ела, нам велела. Мы не ели, хохотали: хи-хи-хи да ха-ха-ха!
Надя погрозила ему кулаком и торопливо начала:
- Я поняла так, что они должны указывать путь. Верно? Ганя
кивнула головой.
- Но когда же их пускать: прямо сейчас или погодя.

   - Когда сама не сумеешь выбрать дорогу. А вообще, как получится.
- А не могут они покатиться в разные стороны?
- Ясно, могут. Им не прикажешь.
   - И как же тогда быть? Эх, и ляпну я тебе сейчас! - Вторая фраза
относилась к Пашке, размахивающему над Надиной головой длинной
хворостиной.
   - Трудно сказать заранее. Твоя теперь забота. Кто кашу заварил, тот
и расхлёбывает.
Теперь уж Надя разобиделась.
- Вот это да! Пашкин Ёж слопал, а я виновата.
   - А тебя при этом не было? - ехидно спросила Ганя. - Всегда
приятнее считать, что другие виноваты. Приятней, но не полезней.
   - Помолчала бы уж лучше про Ежа, - грустно прошептал Пашка. -
Единственный нож был - дядюшка сломал, Ежа любимого сцапали. Так
скоро у человека совсем ничего за душой не останется.
   Наде показалось, что сейчас он тихо заплачет. Как Витька, когда она
из вредности испортила его лучший самострел. И почему Витька ни
разу не отколотил её за все каверзы? Кстати, Пашка здорово похож на
него. Когда Витькиного отца перевели в другой город, им с Надей тоже
было по восемь лет. Интересно, какой он стал сейчас?
   - Ничего за душой не останется! И провалиться бы лучше со свету
от такой жизни!
Надя потянулась губами к Ганиному уху:
- Ты не будешь против, если я-
Ганя, не дослушав, прервала её шёпотом:
   - Всем, что находится у тебя, распоряжайся по своему усмотрению.
Надя достала из кармана нож и показала Пашке.
- Хочешь, подарю тебе?
- Насовсем?!
   Пашка радостно выхватил нож и, забыв сказать "спасибо", стал
возиться с ним. Как ни странно, все лезвия легко открывались в его
руках.
   Покосившись на Ганю, Надя подошла к Хоме и протянула ему
катушку с иглой.
- А это я вам хочу подарить. Спасибо за всё.
   - Бери, бери! - улыбнулась Ганя засмущавшемуся Хоме. - Сама
чинит, сама шьёт. Правда, лишь простые вещи. Но ведь волшебных у
тебя не водится.
   - Да на что они мне, волшебные! Одна морока с ними. Ну, спасибо,
спасибо! Ты смотри, какой народ пошёл внимательный!
Ганя задумчиво посмотрела на Хому.
- Хочешь и от меня получить подарок: свисток?
   - Это всякую нечистую силу вызывать? - перепугался Хома. -Да на
кой она мне! Помилуй! Тоже одна морока! Пользы на грош, волнений
на целковый. Не надо.
С улицы донеслось недовольное ржание.
   Когда Ганя с Надей сели на Коня, к ним подскочил Пашка и сунул
Наде в руки свой деревянный пистолет.
   - Держи! Я теперь новым ножом хоть сотню таких вырежу. Не
потеряй! В дороге пригодится!
   Выкрикнув такое напутствие, он состроил рожу и скрылся в доме.
Хома же долго стоял на крыльце и махал рукой вслед путе-
шественницам.
   - Теперь можно вернуться на улицу, заглянуть в магазины, -заявила
Ганя. - Наши недруги там пока не появятся.
   Она пустила Коня по окраине рощи вдоль полотна железной дороги.
- Куда же мы? - удивилась Надя.
- В объезд.

- А почему не через пустырь?
Ганя потрепала Коня по шее
- Прежним путём? Мы с ним этого не любим. Скучно.
   Ветер бил в лицо, трепал одежду. Скрылись из вида и дом, и
пустырь. Справа мелькали стволы сосен и берёз, слева тянулись рельсы,
за ними - широкое поле.
Надя залюбовалась.
- Ой, как хорошо здесь!
   - Всё хорошо ко времени, - сдержанно ответила Ганя. - Что,
понравились тебе Хома с Пашкой?
   - Пашка - кошмар один. А Хома - ещё как! Только знаешь, зло
берёт: не хватает ему времени ни днём, ни ночью. А те, для кого он
работает, часами толкутся без толку по лужайке. Если б я могла, уж я
бы сумела.
Ганя фыркнула:
   - Земной шар перевернуть? Не всё так просто, как кажется. О, так и
есть: подкова слетает.
   Остановились на опушке. Надя вертелась около высокого пня и
помахивала кошёлкой. Ганя, орудуя тяжёлым камнем, прилаживала
подкову. Она была очень раздосадована и раздражённо проговорила:
- Расскажи лучше, как ты сумела попасть в "Каменное бюро". Что
молчишь?
   "Будто сама не знает", - обиделась Надя и буркнула: - Когда меня
ругают, я всегда молчу.
   - Не всегда, а в лучшем случае, - зловредно уточнила Ганя. -Ты
ненароком выручила нас под конец. Кабы не это, ты бы узнала, как я
умею ругаться.
   - Гань, но почему же Администратор сказал, что я их оскорбила?
- Да потому, что они не люди.
   - А- - забыв данную себе клятву, Надя хотела спросить, кто же
они, но Ганя так грозно повернулась к ней, что слова застряли в её
горле. Покашляв, Надя лишь скромно осведомилась, скоро ли они
поедут дальше.
- Когда закончу, - последовал исчерпывающий ответ. Присев на
пенёк, Надя с сожалением вспомнила о бабушке. Вот
кто любил обсуждать все её новости! Как она там? Не заскучает ли с
этой Куклой?
   За рельсами у горизонта тлели огоньки города. Родного? Чужого?
Ничего уже не поймешь. Всё перепуталось: обыкновенное и чудесное.
Словно разноцветные нити в Клубке. И надо ли их распутывать?
Интересно, куда они отправятся после магазинов? А что за высоченная
башня темнеет там, в поле? Как она сразу не заметила! Красивая и,
верно, старая-престарая. Какие звёзды над ней!
   Надя перевела глаза с небес на кошёлку и ахнула. Там лежал лишь
Клубок. Тимофей, деловито выворачивая чёрные пяточки, взбирался по
насыпи. Когда Надя подбежала к рельсам, Ёж уже преодолел железное
препятствие и с поразительной быстротой покатился по полю.
   - Клубок хоть не вырони, раззява! - крикнула Ганя. - Стой! А ты-то
куда? Час от часу не легче!
   Как молния, сверкнула над рельсами золотая грива. Обгоняя друг
друга, Конь и Ёж приближались к строению, заинтересовавшему Надю.
   Башню окружал сплошной забор из широких неструганных досок.
Две были отломаны внизу. За несколько секунд до того, как подоспела
погоня, Ветерок перемахнул через ограду, а Тимка вкатился в тёмное
отверстие.
   - Вот, дурная голова ногам покоя не даёт! - тяжело дыша, ругнулась
Ганя. - Полезай! Живо!
- Эх! - попятилась Надя. - Может, лучше ты?
   - Нет, не лучше! Делай, что говорят! Ежа возьмёшь, Конь сам
перескочит.
   - Ну, давай хоть вместе, - взмолилась Надя, покорно опускаясь на
четвереньки.
Ганя зашикала на неё и замахала руками.
- Тише! Тут подожду.
   - К чему такие неудобства? - прозвучал вдруг приятный голос из-за
забора. - Для дорогих гостей и ворота настежь.
   Со скрипом разъехались доски, пропуская внутрь взволнованную
Надю и недовольную Ганю.
   Под засохшим деревом у забора стоял высокий темноволосый
мужчина в белом халате и гладил их Коня. В траве возле его ног
копошился Ёж. В первое мгновение у Нади мелькнула мысль, что
хозяин - брат Гани. Однако чем дольше она на него смотрела, тем
меньше общего находила в их чертах.
   Вообще в симпатичном незнакомце было что-то странное. А башня
оказалась вовсе не такой красивой, как представлялось издали.
Грубоватое сооружение из кирпичей с редкими узорчатыми оконцами и
блестящим шпилем наверху.
- Добрый вечер, - процедила сквозь зубы Ганя.
- Воистину добрый. Бесподобная встреча! Как поживаешь? Не
дождавшись от Гани ответа, хозяин подошёл к Наде и протянул ей руку.
   - Если кто не в духе, это дело его личное. Давай знакомиться.
Доктор.
   - Очень приятно, - прошептала, покраснев, Надя. - Надежда.
   - Замечательное имя, - сказал Доктор и, подхватив Ежа под брюшко,
опустил его в кошёлку. - Ну, получай сию животинку и допытайся у
своей подруги, что она намерена делать: отправляться дальше или?..
   Надя смущённо хныкнула. Ганя же, обращаясь к забору, заявила:
- Отправляться дальше, если не возражаешь.
- Весьма возражаю. Как же нам быть?
   Наконец Надя поняла, что ей казалось странным в Докторе. Взгляд
его всё время проскальзывал мимо собеседника, устремляясь вдаль,
словно он надеялся увидеть там что-то очень важное. И даже когда он
улыбался, весёлые искорки в его серых, затемнённых длинными
густыми ресницами глазах перемежались с тревожными,
вспыхивающими острой болью.
   Ганя, нахмурившись, молчала. В маленьком садике, окружающем
башню, дремали предрассветные сумерки.
   Если бы Надю спросили, как выглядит сад Ганиной бабушки, она
пожала бы плечами и ответила: "Да так- Запущенный немного, а, в
общем-то, ничего особенного". Сказать такое про сад Доктора было
мало. Правда, запущенности хватало и здесь, даже с избытком. Но на
кустах и деревьях почему-то не распустилось ни единого листика.
Ветер, пролетая сквозь голые ветви, гонял по земле сухие листья и
увязал в полчищах пыльных сорняков, среди которых то здесь, то там,
желтели большие тыквы. Всё это выглядело весьма странно для начала
июня. В саду у Ганиной бабушки Надя чувствовала себя уютно и
спокойно, а здесь её всё больше и больше охватывало непонятное
волнение.
   - На сердитых воду возят, а на дутых - кирпичи, - негромко
проговорил Доктор, ни к кому, собственно, не обращаясь.
   - Вода здесь, точно, нужна, - не выдержала Ганя. - Скоро даже
любимые твои тыквы засохнут.
- Благодарствуй за совет. Верно говорят: ум хорошо - два лучше.
   Доктор опустил руку в карман халата. Вытянув шею, Надя по-
пыталась рассмотреть, что так ярко сверкнуло в его ладони. Но тут в
лицо ей ударил холодный ветер, смешанный с каплями дождя. Начался
настоящий ливень. Гостьи и хозяин еле успели добежать до башни и
укрыться под тяжёлым навесом каменного крыльца.
   До чего суровой казалась башня вблизи! Красноватые кирпичные
стены покрывали зелёные пятна мха. Приоткрытая дверь тяжело
поскрипывала на ржавых петлях, и сырым холодом тянуло из тёмной
щели.
   Через пять минут дождь затих, напитав воздух душистой влагой.
Намокла трава. Заблестели тыквы. На тёмных ветках грустно повисли
большие капли. Такие же капли срывались с навеса и падали в
огромную лужу перед крыльцом.
- Не сойдешь теперь отсюда, - проворчала Ганя.
   - Большому кораблю - большое плавание. Хочешь, на руках
перенесу?
   Гневно фыркнув, Ганя перепрыгнула через лужу. Надю, несмотря на
все её возражения, Доктор перенёс, отчего она покраснела, кажется, до
самых пяток.
   - Стоило мутить погоду для поливки сорняков, - тихо, но отчётливо
пробормотала Ганя, отжимая подол платья.
   - Твоя была идея, - отозвался Доктор. - А сорняк тоже пить хочет.
Притом они удобряют почву.
- Новая садовая теория?
   - Именно. Самому полоть некогда, помощников нет. Остаётся
создавать новые теории.
   - Ш-ш-ш... - тёмная птица невероятной величины с шумом
пролетела над садом.
   Сейчас же послышался тонкий свист. В сук яблони, неподалёку от
головы Доктора, вонзилась чёрная стрела с красным оперением. Надя
вскрикнула. Ганя побледнела. Доктор, поморщившись, поднёс руку к
виску. Пальцы его окрасились тем же цветом, что и конец стрелы.
- Платок, скорее!
Выхватив у Нади платок, Ганя прижала его к ране.
   - Подержи подольше. У этой ведьмы все стрелы отравлены. И когда
она уймётся!
- Ш-ш-ш.  - снова тёмная тень.
   Ганя подняла обломок кирпича и с силой запустила вверх. Удар!
Отчаянный злобный вой. Тень метнулась за ограду.
   - Спасибо, Ганя, - сказал Доктор, возвращая платок, и ободряюще
кивнул Наде. - Не напугалась? Молодец! Иные слабонервные в обморок
падают.
- Вам больно? - прошептала Надя.
- Ну, чепуха! Зато теперь полная симметрия.
   Только сейчас Надя заметила на лице у Доктора старый шрам. Он
пересекал левый висок подобно тому, как свежая царапина рассекла
правый.
- Кто же это стрелял? Зачем?
   - Опять?! Заткнись ты со своими идиотскими вопросами! - за-
кричала Ганя и, выдернув стрелу, перебросила её через забор. -Вот язык
без костей! Руки вымыть можно?
- Умывальник на прежнем месте.
   Ганя ушла. Надя, вся красная от обиды, с дрожащими губами,
смотрела на вершину башни, чтобы не вытекали наружу слёзы.
   - Рыдать собираешься? - сочувственно спросил Доктор. - Не стоит.
   - Ну зачем она так! - пожаловалась Надя. - Спросить уж ничего
нельзя!
- А ты не спрашивай!
- Но мне хотелось было всё знать.
   - На всякое хотение должно быть терпение. А всё не знает даже
Марта.
Надя оглянулась и доверительно шепнула:
   - А вот Ганя говорит, что она знает всё! Что есть и что было.
   - Бесподобно! - сдвинул брови Доктор. - Вот у кого язык-то без
костей!
Надя вздохнула.
- И без вопросов ругается, что ни скажешь - ругается.
- Верно, за дело? Ничего. Ругать полезней, чем хвалить.
   - Ну нет! - покачала головой Надя. - Мне кажется, лучше хвалить,
чем ругать.
- Когда как.
Размахивая мокрыми руками, появилась Ганя.
- Больше не прилетала? - обратилась она к Доктору.
- Нет. Всё в порядке.
- Всё, кроме сада.
   Ганя опустила руку в карман. Наконец-то Надя увидела то, что
прежде ей не удавалось рассмотреть. Таинственный предмет оказался
всего-навсего половиной обычного круглого зеркальца. Но обычного
только по виду. В сумеречном саду заплясал солнечный зайчик. Едва он
пробежал по грядкам, как жёлтые тыквы съёжились, вспыхнули
огоньками цветов и сжались в бутоны на коротких плетях. Тёмные
ветви посветлели, и на них набухли тяжёлые почки. А сорняки словно
втянулись в землю.
   - Бесподобная работа! - похвалил Доктор. - Что ж, моя очередь?
   В его ладони появился осколок зеркальца, подобный Ганино-му.
Только он почему-то весь был заклеен пластырем. Открытым оставался
лишь небольшой уголок, испустивший на мгновение луч света.
   Тотчас кусты сирени покрылись молодыми листьями и пышными
белыми кистями. Розовые цветы украсили корявые ветви яблонь. На
кормушку прыгнула синица и с довольным цвиканьем цапнула
большую семечку. Ветер раздул жёлтый пух на её грудке и разнёс по
саду чудесный весенний аромат.
   - Как мой садик свеж и зелен! Распустилась в нём сирень, -
продекламировал Доктор. - Ну, теперь твоя душенька довольна?
   Ганя открыла было рот и закрыла. Определённо ей хотелось сказать
что-нибудь неприятное для Доктора. Но пока она не могла придумать
ничего подходящего. Надя стояла как заворожённая.
   - Молчание - знак согласия. Итак, на прежнем месте прежний
вопрос: как же нам быть?
   - Я обещаю, что осенью... - начала Ганя, но Доктор сразу перебил
её:
   - Договоримся лучше так. Дел у тебя здесь немного. Задержись часа
на два. И тогда мы сможем не мозолить глаза друг другу не то что до
сей осени, а хоть до будущего лета.
   - Через два часа всё будет закрыто, - пробормотала Ганя, явно думая
о чём-то другом, - а нам нужно кое-что.
   - А "кое-что" предоставь Наде. Дай ей список, Коня и условьтесь,
где встретиться.
- Да что ты! - воскликнула Ганя. - Это невозможно. Она.
   - Потеряет список, упустит Коня и растратит попусту деньги, -с
улыбкой закончил Доктор. - На ошибках учатся. Ты мало даёшь ей
воли.
   - Конечно, ты бы дал больше. Зато у тебя больше баловства. И
больше возможностей свернуть себе шею.
- Раз свернёт - другой раз не захочется. Надя!
   Надя бросила щепку, которой рыхлила землю возле тыкв, и, от-
ряхнув перепачканные руки, подбежала к Доктору.
- Слышала, о чём мы говорили?
- Да.
- Ну как, не побоишься одна, без Гани?
- Нет.
   - Из этого не следует, что всё будет хорошо, - вздохнула Ганя и
протянула Наде клочок бумаги. - Список. Лишнего не покупай. Куда не
надо, не суйся. Конь довезёт тебя. А встретимся у сквера, в шесть.
Счастливо!
   Она хлопнула Надю по плечу и удалилась с весьма недовольным
видом.
   Надя медлила, чувство напряжённого ожидания сменилось горьким
разочарованием. Она действительно не боялась ехать одна. Более того,
это представлялось ей даже заманчивым. Но уйти сейчас - вот так
сразу- Необъяснимое чутьё подсказывало ей, что многое неведомое
для неё так и останется за плотным шершавым забором, а больше сюда
она уже не вернётся.
   - Вряд ли ты ещё раз попадёшь сюда, Надя, - сказал вдруг в тон её
мыслям Доктор. - Хочешь посмотреть башню внутри?
- Очень хочу. А можно?
   Из-за башни вышла Ганя. На плечах у неё тоже появился белый
халат, а в руках стопка белых листов бумаги.
   - У Доктора всё можно! - возмущённо воскликнула она. - Но увела
тебя из дома я, и я за тебя отвечаю.
- Я тоже за неё отвечаю, - отозвался Доктор. - Так, пойдёшь?
- Да. Если- Ганя не против.
   - Достаточно того, что ты сама не против, - махнула рукой Ганя. -
Кошёлку оставь здесь. И будь осторожна. Можно было бы дать ей всё
то же, - укоризненно добавила она, обращаясь к Доктору, - но без
особого риска.
   - И к преклонному возрасту, - добавил Доктор. - Нет, рисковать
иногда стоит.
   Ганя резким движением скрутила бумагу в жгут и подняла его вверх.
Прежде чем скрыться с Доктором в таинственной темноте башни, Надя
увидела, как жгут в Ганиной руке, выпустив сноп искр, вспыхнул
зеленоватым пламенем и как от забора одна за другой стали отделяться
какие-то туманные фигуры.
Холод, тьма и странные шорохи-
- Не страшно?
- Нисколько! - от души воскликнула Надя.
   В каждом звуке голоса Доктора, в каждом его движении уга-
дывалось столько благородства и скрытой силы, что ей казалось, рядом
с этим человеком и умереть не страшно. Почему так недружелюбно
относится к нему Ганя? А он обращается с ней чересчур уж
насмешливо.
- Тогда дай руку и быстро иди за мной.
   Легко сказать - быстро! Похоже было на то, что они продвигались по
редкой решётке над пустотой. Ноги поминутно срывались, и перед
каждым шагом приходилось тщательно прощупывать опору. Уж раз
двадцать можно было пройти башню насквозь, а они всё шли. Наконец
Надя сильно споткнулась. Рука её выскользнула из руки Доктора, и она
полетела куда-то вниз, но в ту же секунду оказалась уютно сидящей в
мягком кресле.
- Отдохни немного, - донеслось как сквозь сон. - Выпей кофе.
   Надя на ощупь взяла холодный стакан и, хотя кофе был ледяным и
страшно горьким, залпом выпила всё до дна. Такая чудесная сила сразу
разлилась по её телу, что она вскочила на ноги. Тьма вокруг
рассеивалась. Мягкий зеленоватый свет заполнял огромную комнату.
Кресло было здесь почти что единственной мебелью. Зато в центре
стоял мольберт. Доктор быстро набрасывал что-то углём на
прикреплённом к нему листе картона.
Надя подошла поближе и ахнула:
- Это я?!
- Разве не похоже?
- Похоже, только у вас я гораздо лучше, чем на самом деле.
   - Ошибаешься, - сказал Доктор и, прищурившись, с удовлет-
ворением посмотрел на рисунок. - В самом деле ты именно такая.
Многие вбивают себе в голову, что они хуже, чем есть. Но сие никому
не на пользу.
   - А я как-то замечала наоборот, - задумчиво сказала Надя. -
Воображают о себе некоторые больше, чем надо.
   - Бывает и так, - согласился Доктор и, сняв картон с мольберта,
прислонил к стене. - Но это уже не столь интересно. Портрет твой беру
на память. В свою коллекцию.
   Он достал из кармана зелёный блокнот и сделал в нём какую-то
пометку.
   Только тут Надя обратила внимание на массу портретов, рас-
ставленных вдоль стен. В рамках и без рамок, законченные и едва
начатые, масло, акварель, уголь. Она не очень тонко разбиралась в
живописи, но ей показалось, что даже в жизни она не встречала таких
живых, выразительных лиц - большей частью добрых и умных и лишь
изредка тупых и жестоких.
- Откуда всё это? Неужели тоже вы?
   Доктор кивнул головой. В углу, на столике, Надя заметила ящик с
красками и кисти.
- Выходит, вы художник? Почему же вас все зовут Доктором!?
- Одно другому не мешает. Так, тебе нравятся портреты?
- Ещё бы! - с жаром воскликнула Надя.
   - И напрасно. В них много недостатков. С годами обретаешь опыт,
но кое-что теряешь. Вот моя первая серьёзная работа. Самая первая и
самая любимая.
   Надя взглянула туда, куда указывал Доктор, и высоко на стене
увидела картину в простой белой раме. Склон горы. Закат за рекой. Два
мальчика-подростка стоят на большом камне и всматриваются вдаль. В
густой траве плетёт венок девочка чуть помладше. Рядом с ней пасётся
белый златогривый конь.
   - Ой! - восхищённо прошептала Надя. - Девочка, конечно, Ганя. А
мальчики?
   - Слева я, рядом - мой брат, - не очень охотно ответил Доктор.
   Рядом висел потрёпанный старый холст. На нём был изображён ещё
не старый, но седой человек с измученным лицом. Подперев голову
рукой, он сидел у покосившегося стола. Опрокинулась кружка, и
остатки вина тёмной лужицей растекались по белой скатерти. Угасало
пламя в комочке свечи, осевшем на старинном подсвечнике, а он всё
думал какую-то невесёлую думу. На скамейке у его ног примостились
двое малышей: мальчик лет шести и девочка помладше. Одеты они
были бедно. Но на шее у девочки висели серебряные часы в форме
сердечка, украшенные тёмными рубинами. В правом углу картины
виднелись буквы Ф и С с росчерком:
   - Как мои! - удивлённо воскликнула Надя, коснувшись цепочки
своих часов. - В точности!
   - Кстати, спрячь их от греха подальше под куртку, - посоветовал
Доктор, не сводя задумчивого взгляда с портрета старика.
   - Здорово же он у вас вышел! Ну словно живой. А вы на него
похожи чем-то. Это не родственник ваш?
   - Нет, - покачал головой Доктор. - И писал картину не я. Это
автопортрет одного талантливого, но малоизвестного художника. Слава
его угасла, едва вспыхнув, и он оказался в нищете и одиночестве.
- А дети?
   - Приёмные. Своей семьи у него никогда не было. Вот ещё его
работа.
   Напротив яркая луна освещала тёмную зелень и девушку на по-
валенном стволе.
   - Ой, я только что видела это! - воскликнула Надя. - В книге у
Хомы. Он начал было мне рассказывать, да-
   - Я могу досказать, если желаешь, - предложил Доктор. - Только не
здесь. Сначала поднимемся на вершину башни.
   Едва он произнес последние слова, как началось что-то нево-
образимое. Снова потемнело, завертелся пол под ногами, со всех сторон
послышался неприятный скрежет, словно поворачивалось старое
заржавленное колесо. Надя изо всех сил ухватилась за руку Доктора.
   Через несколько секунд всё стихло, озарилось спокойным лунным
светом, и она увидела, что стоит на нижней ступеньке винтовой
лестницы, крепко вцепившись в перила.
- Доктор! Где вы? - растерянно позвала Надя.
Издалека донесся его приглушённый голос:
- Наверху. Вдвоём тут идти нельзя. Поднимайся одна. Жду!
   Вначале Надя взбиралась по лестнице очень бодро. Она мурлыкала:
"А ну-ка песню нам пропой, весёлый ветер-", останавливалась
отдыхать на маленьких площадках и каждый раз видела два раскрытых
окна. В окне налево горел золотистый безоблачный рассвет, за ровной
зеленью поля темнела щёточка леса и белели кубики домов. Направо, в
полумраке, неслись рваные тучи, вспыхивали зарницы, доносилось
слабое рычание грома.
   - Кто хочет, тот добьётся- - напевала Надя, но ноги её уже
неуверенно шагали по ступенькам, а руки соскользывали с перил. Ещё
несколько раз она звала Доктора, но больше ответа не было. На какую-
то секунду Надя пожалела, что пошла с ним, но тотчас же рассердилась
на своё малодушие.
   - Сказано подниматься - и поднимусь, - громко сказала она. -
Подумаешь, проблема какая.
   Бесконечный путь с непонятным началом и неведомым концом. Как
напряжённо ни всматривалась Надя вверх, она не могла заметить ничего
утешительного. Сколько ни видел глаз, тянулись в вышину кирпичные
стены с причудливыми изгибами, широкими нишами и узкими окнами.
Внизу темнел ужасный провал. Одно неловкое движение - и косточек не
соберёшь. Но чем труднее становилось идти, тем больше наполняла
Надю необычная для неё спокойная решимость. В самые напряжённые
моменты сердце её билось не громче, чем стучали Часы на груди.
   С каждой секундой становилось все холоднее. Будь Надя в простой
одежде, она давно бы окоченела. Скоро перила покрылись коркой льда,
а потом совсем закончились. Надя нагнулась и стала держаться за
ступени. Но вот ступени тоже обледенели. Заскользили руки и ноги.
Крепко вцепившись пальцами в железные углы, Надя всем телом
прижалась к лестнице.
   "Вот так и буду висеть, пока совсем не примёрзну", - размышляла
она так хладнокровно, словно всё происходило во сне, и в любой
момент можно было проснуться. - А может, лучше сразу разжать руки?
Да нет, это никогда не поздно".
   Надя закрыла глаза и сжала руки ещё сильнее. Не прошло и минуты,
как ей стало очень жарко. Уголёк, вылетев из её кармана, с жужжанием
закружился над лестницей, словно пчела в цветущем малиннике. Он
разгорался всё ярче и, наконец, вспыхнув, рассыпался искрами в
воздухе.
   Лёд на ступеньках намок и потёк вниз звонкими апрельскими
струйками. Но, едва Надя с облегчением выпрямилась и сделала
несколько шагов вверх, как в нишах что-то закопошилось, и на неё
набросилась целая туча летучих мышей. Противные мягкие комочки
ударяли в голову, в лицо. Тут уж Надя заорала не своим голосом и чуть
не кувыркнулась с лестницы.
   Но, к счастью, она вспомнила про Кисть. Четыре взмаха, и в воздух с
уханьем взмыли четыре ушастых филина. Предоставив им разбираться с
мышами, Надя двинулась дальше и благополучно добралась до
очередной площадки.
   - Бедная, неразумная девочка! - вдруг услышала она. - Зачем ты
поддалась уговорам этого сумасброда? Ты же видела, что я против.
   В окне налево, обхватив колени руками, сидела Ганя. Она уко-
ризненно покачивала головой, и растрёпанные её волосы ярко горели в
свете утренней зари.
   - Ганя! - обрадовалась Надя. - Вот здорово, что ты пришла! Я уж
думала: застряну тут на веки вечные. Стой, а где твой Венок?
   - Венок пришлось подарить Доктору, чтобы он согласился
прекратить свою глупую шутку. Видишь, к чему приводит своеволие!
Сейчас сниму тебя. Прикрой глаза, и протяни ко мне руки, дорогая!
Надя насторожилась.
- Знаешь- Я поднимусь ещё немного.
   - Зачем? Чтобы упасть? Не годится быть такой упрямой, Наденька!
   - Ну, конечно! Это ваши фокусы, госпожа Администраторша!
Провалитесь вы к!..
   " Ганя" исчезла. Но тотчас сверкнула молния в окне направо,
раздалось знакомое шипение, и на фоне грозного неба появилась-
Паула. Чёрная шаль на плечах развевалась как крылья; лук за спиной, на
боку колчан со стрелами. Так вот что это была за птица!
   - Тогда я побеседую с тобой. Сейчас же спускайся вниз! Я научу
тебя, как это сделать. Немедленно отправляйся домой! Я объясню тебе,
как это сделать. Впредь довольствуйся тем, что у тебя есть, и не суй нос,
куда не следует. Ты согласна выполнить мои требования?
   - Не согласна! И не командуйте, пожалуйста! Сама знаю, когда
спускаться и когда возвращаться домой.
   - Прекрасно! Ты не вернёшься в свой дом ни осенью, ни весной. А с
лестницы слетишь быстрее, чем сосчитаешь до трёх.
   Паула сдёрнула со спины лук. Надя выхватила из кармана шапку-
невидимку и, накрыв ей свою голову, нагнулась. Две стрелы
просвистели мимо, но третья задела шапку, и та, как подбитый голубь,
кувыркнулась вниз. Паула, злорадно усмехаясь, прилаживала четвёртую
стрелу. Надя лихорадочно нащупывала в кармане Кисть и столь же
лихорадочно соображала, что попросить. Но Кисть словно провалилась.
Пальцы всё время натыкались на Пашкин пистолет. С отчаяния Надя
выхватила его и прицелилась в Паулу.
- Брось лук, сволочь! Стрелять буду!
Злобное лицо сморщилось в гнусной улыбке:
   - Ах, пистолетик! Вот что всегда приятно видеть! Ну, стреляй же,
стреляй, моя радость! Пули проглочу, пистолетом закушу. Приятно и
полезно. Стреляй!
   Паула опустила лук и, блаженно хихикая, ёжилась под направ-
ленным на неё дулом, как ребёнок в знойный день под брызгами
фонтана. Меж тем Надя заметила, что деревянный пистолет потемнел,
потяжелел и у него появился курок.
   "Фу-ты! Ещё и вправду бабахнет", - подумала она и убрала с курка
палец. Надя никогда ещё не держала в руках оружия, и убить ненароком
даже такую гадюку, как Паула, представлялось ей делом немыслимым.
   - Да давай же, давай! - измывалась та, снова натягивая тетиву. -
Твой выстрел первый. Ну, пиф-паф!
- Пиф-паф! - машинально повторила Надя.
   И вдруг пистолет в её руках вздрогнул и с сильным хлопком вы-
пустил мощную струю пыльной пены. Паула поперхнулась, закаш-
лялась, хотела было выругаться, но вместо брани изо рта её и из носа
полетели радужные пузыри. Едучие струйки стекали с волос, платья и
лука.
- Ага! - возликовала Надя. - Пиф-паф!
Вторая струя залепила Пауле всё лицо и забила пеной колчан.
   - Ты ещё поплачешь горькими слезами, - отплевываясь, шипела она.
- У тебя сильные покровители. Но найдутся ли такие покровители у тех,
кто тебе дорог?
   От этих слов у Нади неприятно заныло сердце, но она крикнула:
- Хватит меня запугивать! Пиф-паф! Третья струя
сбросила Паулу с подоконника.
   Не выпуская пистолет из рук, Надя снова полезла наверх. Вскоре
лестница, круто свернув, уткнулась в стену. Перед Надей оказалась
маленькая дверь, которая бесшумно отворилась, едва она коснулась её
рукой. На пороге стоял Доктор.
   - Ну, наконец-то, а я так волновался! Милости просим! Испытаниям
конец.
   - Как, уже всё? - разочарованно спросила Надя. - Это и есть
вершина?
- Вы недовольны? Вам понравилось лазить по лестнице?
   - Да не то что понравилось... Просто мне кажется, что я ещё не
дошла до конца.
   - Умница! Вы не ошиблись. Но до самой вершины добраться
невозможно. Дальше и лестницы-то нет.
Надя, закусив губу, напряжённо смотрела на Доктора.
- А почему раньше вы говорили мне "ты", а теперь "вы"?
   - Очень просто. Раньше вы были для меня балованной сума-
сбродной девчонкой. А теперь я уважаю вас за мужество. Входите!
Посмотрим мой кабинет и быстро спустимся вниз.
- Может быть, сразу спустимся? Ганя, наверное, уже беспокоится.
   - Вот ещё глупости! Стоило тащиться в такую высь, чтобы сейчас
же слезать! Пошли!
   Наде пришлось низко нагнуть голову, чтобы пройти в дверь. Она
попала в уютную комнату с розовым абажуром и мягким диваном.
Возле дивана располагался невысокий столик, уставленный
пирожными, фруктами и бутылками лимонада. Напротив заманчиво
бормотал большой телевизор, показывающий какой-то увлекательный
детектив. В углу поблескивал стеклянными створками книжный шкаф.
Как много книг! Большие, толстые, в разноцветных переплётах.
Интересные, наверное. А до чего славные вышитые подушечки на
диване! Вот прилечь бы хоть на минуту! Только сначала напиться и
съесть что-нибудь.
   - В нашем распоряжении целый час, - сказал Доктор, словно читая
Надины мысли. - Можно успеть и закусить, и передохнуть. Спрячьте
свой пистолет, и прошу к столу.
Надя нахмурилась. Нет, что-то не то.
- Спасибо, мне совсем не хочется есть.
- Хотя бы яблочко или стакан лимонада?
   - Нет, нет! Я и пить не хочу. И уже отдохнула. Давайте лучше
спускаться.
Надя отвернулась от стола и облизнула пересохшие губы.
   - Ах, как жаль! А я так старался для вас! Тогда посмотрите хоть
книги: нигде больше не увидите таких.
- Не хочется. Я очень прошу вас: пойдёмте к Гане.
   - Очень жаль, - сухо повторил Доктор. - Значит, Ганя была права. Не
стоило затевать эту канитель. Я и не думал, что вы такая зануда. Что ж,
давайте спускаться. Нет, не туда! Спуститься можно лишь через мой
кабинет.
   Доктор громко топнул ногой, и шкаф вдруг отъехал в сторону. За
ним в стене открылась дверца с вывеской: "Приёмный покой". Внутри
"покоя" была тишина и полная пустота, если не считать высокого,
худого человека, сидевшего по- турецки на полу у самого порога.
Согнувшись, он быстро строчил что-то в общей тетради. Одна марлевая
повязка закрывала ему и рот и нос, другая почему- то лоб. И сам он весь
был закутан в марлю. Из-под белого покрова торчала лишь грязная
тощая рука с толстой авторучкой. Доктор перешагнул через писца.
Надю же это странное существо ухватило свободной рукой за подмётку.
- Фамилия? Отчество? Имя?
- Зачем вам? - возмутилась Надя. - Отстаньте! Доктор! Доктор, не
оборачиваясь, проронил:
   - Что делать, Наденька! Так положено. Ответьте на вопросы и
быстро ко мне.
Он скрылся в смежной комнате под названием " Кабинет".
   - Год рождения? Месяц? День? - продолжал выкрикивать пи-
скливый голос.
   Надя с отвращением, но чётко отвечала на все вопросы. Но вот когда
пропищало "час рождения", она запнулась. Мама говорила, что она
родилась утром, на заре. Конец сентября- значит, примерно-
- Семь часов, - наобум брякнула Надя.
   Марлевый человек злорадно захихикал и больно сжал Надину пятку.
- Неверно! Неверно!
- А раз вы знаете, как верно, так сами и скажите.
- Не положено! Я должон писать, а говорить - твоё дело. "Должон, -
снова нахмурилась Надя. - Нет, точно, не все испытания закончились!"
- А если я не помню?
   - Вспоминай! По мне, хоть год вспоминай! Да смотри не скажи
обратно невпопад. За повторную дачу ложных сведеньев три года
тюрьмы.
Надя решительно подняла пистолет.
   - Хватит, дядя! Или сейчас же оставишь меня в покое, или бабахну!
   - Караул! Помогите! - заскулил марлевый человек, выпуская Надину
пятку.
   Он снежным комом подкатился к двери кабинета, опередив Надю и,
с ужасом косясь на пистолет, забормотал:
   - Ноги вытирай! Вытирай о коврик! Воспрещается в кабинет с
пыльными ногами!
   Надя со зла шаркнула по коврику, и тотчас дрогнула кривая полка
над её головой. Больше половины пузырьков, стоявших на ней,
хлопнулось на пол. По комнате разнёсся звон и запах лекарств.
   - Кто тряхнул, кто свалил, кто разбил - тому и убирать! - радостно
закричал человек, размахивая невесть откуда взявшимся веником и
совком.
   - Ты подстроил - ты и убирай, - отмахнулась Надя. - У меня дела
поважнее, чем за черепками по полу гоняться. Уйди с дороги! Ах, так?
Ну сейчас ты у меня почихаешь. Пиф-паф!
   Но на этот раз вместо мыла из пистолета хлынул поток чернил. Из
синего кома марли, как бабочка из кокона, выбрался мокрый синий
Секретарь и, подвывая, умчался прочь. Надя вошла в кабинет.
   - Чего ради вы развели там возню? - недовольно спросил Доктор. -
Голова скоро треснет от такого шума.
   Он сидел на круглой рояльной табуретке, которую умудрился
взвинтить чуть не до потолка, и вертел в руках увесистую картонную
папку.
   - Я должен немного вас огорчить. Сейчас. Да что вы кричите, как
маленькая?
   Ещё бы не закричать! Рядом с Надей появилось невиданное
животное. Голова больше всего похожа на крокодилью, хвост вроде
лисий, но какой-то облезлый, лапы с перепонками, а мягкое склизкое
туловище покрыто чешуйками на хребте.
- Не бойтесь, он не тронет. Барсик, Барсик, это своя.
   Барсик вильнул хвостом и высунул длинный фиолетовый язык с
явным намерением лизнуть гостье руку.
- Вот видите! Погладьте его по головке!
Надя с отвращением отшатнулась.
- Фу, гадость!
Доктор сердито сдвинул брови.
   - Для того мы с друзьями вывели столь совершенный экземпляр,
чтобы всякая блажная девчонка называла его гадостью? Барсик, к
порогу!
   Надя с нарастающим волнением оглядывала кабинет, он был
заполнен множеством банок, в которых плавали заспиртованные
головастики и ещё какие-то несимпатичные существа. Освещал комнату
допотопный светильник. От копоти его отчаянно першило в горле. Но
иногда в распахнутое окно залетал свежий ветер. Возле подоконника
стояла здоровенная жестяная коробка, и в ней кто-то возился.
   - Так что я сказал? - продолжал Доктор. - Ах, да! Сейчас я по-
смотрел историю вашей болезни.
- Разве я больна?! Откуда вы.
   - Абсолютно здоровых людей на свете нет. А вы, кроме того, ещё и
невоспитанная, - резко прервал Надю Доктор. - И, просмотрев, пришел
к выводу, что вам придётся остаться здесь. Не делайте такие отчаянные
глаза. Стирать пыль с банок и кормить Барсика - больше никакой
работы от вас не потребуется. Любые лакомства, телевизор, книги - всё
к вашим услугам и днём и ночью.
   - Ничего мне не надо! Нельзя спуститься отсюда - вернусь на
лестницу. Уж если я вверх поднялась.
   - Спускаться труднее, чем подниматься, - заметил Доктор. -Кстати,
на лестнице в настоящее время произошёл небольшой обвал.
   До Нади донесся приглушённый шум. Она с негодованием взглянула
на Доктора.
   - А как же можно спуститься через ваш кабинет? Вы просто об-
манывали меня?
   - Ничего подобного. Вы могли бы выпрыгнуть из окна с этим чудо-
парашютом, - Доктор швырнул к Надиным ногам перекорёженный
чёрный зонт. - Но, оказывается, у вас слишком маленький удельный вес.
Вы не снизитесь, вы зависнете между небом и землёй.
   - А вы сами не могли бы немного снизиться? - с открытой не-
приязнью спросила Надя. - Не очень-то удобно так разговаривать.
- Мне удобно. И прошу не грубить. Так вы согласны остаться?
- Конечно нет! Ну а если я прыгну без зонтика?
- Косточек не соберёшь!
Надя подбежала к окну, глянула вниз и отшатнулась. " Что же
делать? Ах, дура я такая!" Доктор торжествующе улыбнулся:
- Жалеете, что пошли со мной?
   - Жалею, да не о том. А можно взглянуть, что у вас в сундучке?
   Не дожидаясь ответа, Надя сдёрнула просверленную во многих
местах крышку и увидела огромную белую птицу, раза в полтора
больше лебедя, с маленьким алым хохолком и большими печальными
глазами.
   Птица лежала на боку и тяжело дышала. Ноги и крылья её были
скручены тонкой медной проволокой
   - Я нарочно связал её, - откликнулся Доктор на негодующий Надин
возглас. - Она больна и скоро умрёт. В таком виде она будет меньше
биться и, значит, меньше мучиться. Конечно, можно было бы ещё
живой отдать её на обед Барсику, но для этого я слишком гуманен.
   - Вы?! Вы чудовище! - заявила Надя. - И пусть лучше мои косточки
разлетятся, чем я здесь останусь!
   - Итак, теперь вам понятно, почему Ганя не любит Доктора? - с
ядовитой улыбкой спросил её собеседник.
   - Нет, непонятно! Мне давно понятно другое: вы такой же Доктор,
как Администраторша - Ганя. И дура я, что сразу не догадалась. Пиф-
паф!
   Пёстрой гудящей стрелой ударил в лицо "Доктору" осиный рой. Он
вскрикнул и закрылся полой халата. Надя принялась торопливо
раскручивать проволоку. Через несколько секунд на подоконнике с
трудом расправляла крылья белоснежная Птица, а под потолком
брыкался и расчёсывал укусы Администратор.
- Барсик! - хриплым голосом закричал он. - Взять!
   Но прежде чем Барсик оторвал пятнистое брюхо от порога, Птица
взмахнула крыльями и подставила своей спасительнице спину. Не
колеблясь, Надя обхватила её за шею и прижалась лицом к пушистым
перьям.
   - Ха-ха-ха! - услышала она смех Администратора, когда внизу уже
зачернела окаймлённая мелкими огоньками ночная земля. -Далеко не
улетите. Тяжела ты для этой птички. Ну-ка припомни: сколько гадостей
ты успела сотворить за свою жизнь?
   "Причём тут гадости?" - подумала Надя. И тут же что-то оторвалось
у неё внутри. Она почувствовала, что они падают. Крылья птицы делали
судорожные взмахи, а голова бессильно моталась, как цветок под
ураганом. Надя соскользнула с её спины и подтолкнула Птицу вверх.
Птица взвилась ввысь белым облаком, но тотчас вернулась. Она
кружилась рядом с Надей, пытаясь задержать своими сильными
крыльями её падение.
   В какой-то момент Наде показалось, что она уже не летит стремглав
вниз, а опускается медленно и плавно, словно во сне.
   Журчанье и плеск- Холодные брызги на лице- Надя с головой
погрузилась в воду. Это было последнее, что она запомнила.





ГЛАВА 7
Заячий сквер

   
   Очнулась Надя на широкой деревянной лавке. Вода стекала с её
мокрых волос, одежды и капала на каменный пол. Кругом темнели
высокие стены. Но потолка не было. Прямо над головой в серых
облаках мигала одинокая звёздочка. Скользнув ладонью по шершавой
доске, Надя занозила палец. Приподнявшись на локте, она заметила
косолапый некрашеный табурет и не уступающий ему в изяществе
шкаф. В центре же странного помещения тихо шумел, рассыпая брызги,
фонтан. Совершенно такой, как в Заячьем сквере, только поменьше
размером. Вода в бассейне казалась тёмно-зелёной и даже на вид очень
холодной. Возле фонтана стоял Доктор и сосредоточенно записывал
что-то в блокнот.
   - Пишешь, подлый? Я вот тебе покажу сейчас "историю болезни"! -
прошипела Надя и подняла пистолет, который по-прежнему крепко
сжимала в руке. - Пиф-паф!
   Густой дым, несколько глухих ударов об пол, и бедное Пашкино
орудие с треском развалилось на куски.
- Ах, чёрт! Ну, погоди!
   Надя воинственно вскочила на ноги и замерла на месте, услышав:
   - Бесподобный человек! Сперва плюхается в самое мокрое место,
потом палит в своих союзников.
   Дым быстро рассеялся, и она увидела, что Доктор, похожий теперь
на трубочиста, собирает в полу халата печёную картошку.
   - . пять, шесть. восемь. По четыре штуки на нос. Нет худа без добра,
- пробормотал он, вытряхивая трофеи на лавку.
Надя взглянула ему в глаза и запрыгала от радости.
- Доктор! Доктор! Это вы?!
   Доктор молча пожал плечами и, вынув из кармана халата марлевую
повязку, обтёр ей сажу с рук и лица.
- Вы не обиделись, что я . в вас бабахнула?
   - Упаси бог! На всех обижаться, кто в меня бабахал, жизни не
хватит.
   - Они до того мне голову заморочили, - пожаловалась Надя, - что я
перестала понимать, где кто. Но теперь-то я вижу: вы, только вы самый
настоящий! Правда ведь? Ну, скажите, правда?
   - Смотря что понимать под "настоящим", - хмыкнул Доктор, но,
взглянув на огорчённое лицо Нади, усмехнулся. - Да шут с тобой! Коль
тебе так хочется, пусть будет правда.
- И вы, в самом деле, не сердитесь?
   - Ни в коем разе. Восхищаюсь. Ведь добралась-таки с грехом
пополам!
Надя с облегчением вздохнула:
- Значит, это и есть вершина?
   - Смотря что понимать под "вершиной", - снова неопределённо
ответил Доктор и тут же поспешил успокоить девочку. - Уж здесь-то
выше некуда. Дальше только небо. Садись - закусим. Бесподобная
картошка, словно из костра.
От картофелин шёл на редкость аппетитный запах.
   - Чего ждёшь? - удивился Доктор, быстро расправляясь со второй. -
Не соли случайно? Оной не предвидится. Хлеба тем паче.
   - Да нет. - горячая, - смущённо улыбнулась Надя, - как огонь.
   Доктор вынул Зеркальце, и в ту же секунду картошка, обжигавшая
пальцы, стала совсем холодной.
- Ну, теперь твоя душенька довольна?
   Надя напряжённым взглядом проводила скрывшийся в кармане
осколок и, набравшись смелости, выпалила:
   - Вот спасибо! Только теперь она чересчур уж застыла. А можно
как-нибудь потеплее?
- Никак не можно: нагревательных приборов здесь нет.
- А зеркальце? Доктор
усмехнулся.
   - Моя половина, в отличие от Ганиной, не может вернуть про-
шедшее, любопытное создание.
   - Ура! Значит, я правильно догадалась, - радостно воскликнула
Надя, - но зато ваша-
Доктор прикрыл её рот рукой.
- Весьма рад, что догадалась. А молчание - золото. Пришлось в
полном молчании проглотить свою долю.
Швырнув через стену очистки, Надя мухоморно проговорила:
- Большое спасибо.
   - Помилуй, тебе спасибо, - любезно возразил Доктор. - Твоё
изделие.
Тут Надя не выдержала.
   - Доктор, пожалуйста, прошу вас- Вы ведь не то, что Ганя. Хоть
три вопросика разрешите задать?
Доктор улыбнулся, явно польщенный:
   - Так, по-твоему, я лучше Гани? Ну шут с тобой, задавай! Только
ведь не на всякий вопрос можно ответить.
   - Я так и не пойму: неужели вот это всё на самом деле? Или, может,
просто снится мне?
   - Классический способ, - не задумываясь, ответил Доктор, -
ущипнуть себя за руку. Больно? Значит, не спишь.
   - Удивительно! Но тогда, быть может, я просто- ненормальная? -
высказала свое серьёзное опасение Надя.
При последнем её слове Доктор поморщился.
   - Несимпатичное, невразумительное выражение. Определи тогда,
кто такие "нормальные". А не самые ли это скучные и нудные люди на
свете? Итак, второй твой вопрос: не сошла ли ты с ума?
- Нет, как же второй? Это всё первый.
- Экономно! Шестью четыре?
- Двадцать четыре.
- Тело, погружённое в воду, сколько теряет в весе?
- Сколько весит вытесненная им вода.
   - Достаточно. Будь спокойна: дальше своего ума ты пока не уехала.
Изрекай второй вопрос.
   - Я не верю, что все, с кем я повстречалась сегодняшней ночью, -
вкрадчиво сказала Надя, - обыкновенные люди.
   - А я тебя в этом и не убеждаю. Веришь, не веришь - это твоё
личное дело.
- Но кто же они всё-таки?
   - Во всяком случае, не пришельцы из космоса. Поживёшь -увидишь.
- А с вами- увижусь я ещё?
- Не обязательно, но вполне возможно. Сие был третий вопрос?
Всё?
   - Ой, нет! Это приложение ко второму. Третий - про Зеркальце. Оно
ведь когда-то было целым, да? Так-
   - Так ты, - укоризненно перебил Доктор, - из тех, которым дай палец
- руку откусят. И это три вопросика?!
Надя покраснела.
   - Извините, я нечаянно. Скажите хоть, почему ваша половинка
заклеена?
   - Для того, чтобы кто-нибудь случайно в него не взглянул. Я
считаю, что от этого больше вреда, чем пользы.
- И в Ганин смотреть нельзя?
   - Здравствуйте! Это почему? Коли дадут - смотри на здоровье.
Кстати, о здоровье. Оно у тебя слегка не того, а ты в дальние дали
нацелилась. Могу оказать первую помощь. Быстро и бесплатно.
   Схватив Надю за руку, он стремительно перетащил её с лавки на
табурет. Надя беспокойно завертела головой и заёрзала по сиденью.
   - У меня, вроде, всё более или менее. А что вы мне хотите делать?
   - Что надо. И не вертись, - внушительно сказал Доктор. - В лучшем
случае вторую занозу обретёшь, в худшем - синяк: ножки-то на честном
слове.
   Но Надя скрипела ненадёжными ножками всё сильнее и, вытягивая
шею, пыталась рассмотреть содержимое шкафа, в котором рылся
Доктор.
- Укол будете? - обречённо спросила она.
   - Отродясь никого не колол, - пожал плечами Доктор и, захлопнув
шкаф, направился к стене.
   В руках у него блестела маленькая стеклянная указка. Доктор ткнул
указкой в стену и вопросительно взглянул на Надю.
- А что мне делать?
- Пока ничего. Только отвечать, что видишь.
- Ну как что? Стену.
- И всё?
- Ага.
   - Вот, вот. Так я и думал. А теперь, - попросил Доктор, сунув указку
в карман, - закрой глаза и скажи, что слышишь.
   Прошло более минуты и наконец Надя неуверенно пробормотала:
- Фонтан шумит, ветер.
   - Другого я и не ждал. Зрение со слухом в наш век быстро портятся.
   - Почему? У меня как раз хорошие. Только весной в школе про-
веряли.
   - А я проверяю не так, как в школе. Ничего, подлечим. Главное, что
сердце в порядке.
   Надя ничего не понимала. Единственное, что у неё было не совсем в
порядке - это как раз сердце (подвели давние ангины). Но поскольку
шприц не появлялся, она понемногу успокоилась.
   Доктор подошёл к фонтану, и тонкие струйки, затрепетав,
пригнулись вниз, как былинки под ветром. Зато когда он ласково
погладил сову по спине, они слились в четыре разноцветные, мощные и
высокие. Струи взлетали, казалось, до самых звёзд и бесшумно падали
за бортами на пол. Ни брызг, ни луж не было. Вода моментально
проходила сквозь камень. Выглядело это так, словно вокруг бассейна
выросли четыре стройные сверкающие колонны.
- Сюда и сюда! - кратко приказал Доктор. - С головой.
   Надя нерешительно топталась возле фонтана. Не очень то ей
хотелось лезть в зелёную и алую струи, на которые указал Доктор. Едва
подставив пальцы, она их отдёргивала: руку обжигало словно огнём.
Зато голубая и жёлтая были на редкость приятны.
- А под эти нельзя?
   - Почему нельзя? Можно. Но не нужно. Ох, Надежда! Пока ты с
духом соберёшься, не то что фонтан - океаны пересохнут.
   Надя сосчитала про себя до трёх и, закрыв глаза, решительно встала
под алый поток. Ей показалось, что она попала в пылающий костёр. В
жизни она не испытывала такой боли. Хотела закричать, но не смогла.
Шатаясь, перебралась в зелёную струю и потеряла сознание.
   Пришла девочка в себя всё на той же лавке. Одежда на ней была
совершенно сухой, а рядом сидел Доктор и держал её за руку.
- О-о-ой- - застонала Надя. - Умру сейчас.
   Ей представлялось, что она вся раздавлена. Дышать и то было
больно.
   - Помрёшь - ложки дешевле будут, - утешил Доктор. - Только,
может, не стоит?
   Он бережно приподнял голову Нади и поднёс ей к губам жестяную
помятую кружку. На этот раз кофе был горячий и сладкий.
- Можно твой платок?
   Доктор встряхнул платок и положил его Наде на грудь. Дышать
стало легче, меньше кружилась голова, но всё сильнее становилась
ноющая боль в сердце. Неспокойно было и на душе. Надя изо всех сил
пыталась вспомнить, что за видения предстали ей, когда её захлестнул
алый поток, но они, как назойливые мухи, метались в памяти, ни на миг
не задерживаясь перед глазами.
- А где у тебя Мёртвая вода?
   - Что?! - от удивления Надя резко мотнула головой и снова заныла
от боли.
- У-у-у-
   - Не шевелись! - погрозил Доктор и извлёк из её кармана флакон. -
Вот как: сама не ведаешь, что имеешь.
   Он вынул из кармана халата два ярлыка и прилепил к флаконам: к
"прозрачному" - "Живая вода. Принимать по назначению врача", к
"мутному" - "Мёртвая вода. Принимать строго по назначению врача.
Беречь от детей". Первый флакон Доктор положил назад, а второй
открыл и, чуть-чуть смочив ладонь, быстро провел на Надиному лбу и
губам. Она сразу же с облегчением почувствовала, как боль выползает
из тела и стихает тревога.
   - Всё, пока отдыхай! Сказку рассказать, чтоб не скучно было? Про
белого бычка.
   Прежде чем вернуть Наде флакон, Доктор побултыхал его и от-
хлебнул глоток, пояснив:
- Сам врач. И притом не дитё.
- Не надо про бычка. Вы же хотели про девушку.
- Про какую девушку? А, чуть не забыл! Память - ни к лешему.
Наде почудилось, будто чей-то скрипучий голос произнёс:
   "А ты побольше Мёртвой воды лакай!" Но, поскольку кроме них с
Доктором тут не было ни души, она не усомнилась, что это просто
шумит в ушах после пережитого. Доктор недовольно сдвинул брови и
спросил:
- На чём же Хома остановился?
- Старушка сказала, что ни в коем случае... - и всё.

   - Уже хорошо. Начнём со "случая". Итак, знаменитая "Баллада о
вышитой юбке" - продолжение. С твоего дозволения, изложу в прозе:
   - Ни в коем случае нельзя было выпускать иголку из рук и уходить с
поляны до полного конца работы. А юбку нужно было расшить всю
сплошь. Чтоб пятнышка белого не осталось. Сама понимаешь,
непростая работёнка. Но Лина, так звали девицу, вцепилась в неё, как
кошка в мышь. Надо же, вышить своё счастье своими руками!
Волшебница посидела с часок рядом, увидела, что идёт дело, погладила
Лину по голове и улетучилась. На прощание она помахала клюшкой над
поляной, и там выросли кусты с чудесными ягодами, ветви деревьев
сплелись в плотный шатёр, колючая трава встала вокруг, как высокий
забор: захочешь - не продерёшься. Только узкая тропка осталась. Да и
по той бродил бурый медведь и рычал. Не страшно? Нет? Ну, поехали
дальше.
   Сколь долго просидела Лина над своей юбкой, трудно сказать. В
лесном шатре было тепло и летом, и зимой, был полумрак и ночью, и
днём. Вышивала она при свете светлячков. Птицы пели ей песни. Белки
собирали ягоды на пропитание, а барсук подставлял свой бочок вместо
подушки. Но даже во сне она крепко держала иголку. Да, уж если что
прикажет волшебница, хоть лопни, а исполни в точности.
   Вот Лина и старалась изо всех сил. Только силенки её слабели с
каждым стежком. Дома она пропасть вышивала всякой всячины: и
платки, и платья, и коврики. Думала, и здесь быстро управится, ан не
тут-то было. Иголка выскальзывала из пальцев, цветные нитки путались
и рвались, а тонкая ткань протыкалась трудней, чем кожа.
   Но, наконец, в один прекрасный день или ночь Лина увидела, что
почти всё вышито. Только в самом низу остался маленький белый
кусочек. Вид у юбки был бесподобный, и переливалась она, что твоя
радуга. У пояса - и заря, и солнце, и месяц со звёздами. Пониже - лес,
поле, река; у реки - уютный домик с садом. Маки, розы, да румяные
яблоки на деревьях. Изобразила Лина и себя на зелёной лужайке, а
рядом весёлого парня с лохматой собакой. Вышила она светлую
комнату. На ковре трое детишек возились с той же собакой, а хозяин её
и Лина, сидя за столом, с улыбкой смотрели друг на друга. Много чего
она вышила!
   И вот, когда Лина гадала, что лучше изобразить на последнем
"белом пятне", колючая трава зашуршала. На тропке возникла лохматая
собачка, а вслед за ней - пригожий весёлый парень. Медведь зарычал.
Собака заворчала. Хозяин ухватил её за ошейник и потянул прочь, ибо
ружья при нём не имелось, были лишь ведёрко с корнями диких цветов
да лопата. Лина жутко перепугалась, что он уйдёт и не заметит её.
Сбросила скорее старую истлевшую юбку, облачилась в нарядную
новую, иголку воткнула в рукав - и вдогонку по тропинке. Медведя
отпихнула, сквозь колючки пробралась, ноги в кровь исцарапала - да
разве тут до этого! Нагнала она незнакомца на опушке леса и, словно
невзначай, вышла из кустов. Собака залаяла, юноша ахнул: волшебная
юбка ослепила ему глаза. Когда он рассмотрел и саму девицу, то нашёл,
что хозяйка стоит своего наряда.
   А дальше всё вышло так, как посулила волшебница. Лина стала
женой молодого садовника. Жили они в его доме на берегу реки и часто
вспоминали тот счастливый день, когда нежданно встретились в лесу.
Одно было плохо: невышитый кусочек юбки изорвали тогда колючки,
да вдобавок белое полотно перепачкалось кровью.
   Иголку Лина обронила в зарослях, а чудесная поляна словно сквозь
землю провалилась. Как ни старалась она потом зачинить прореху
простыми нитками - ни шута не получилось. И алые пятна не
отстирывались. Лина махнула рукой, да так и стала носить свою юбку.
Мужу и троим их детишкам до того она нравилась, что они просили
никогда её не снимать.
   Чудесно было в их саду! И маки цвели, и яблоки спели, и заря
горела. Но вот однажды зимой вечернюю зарю в небе замутил чёрный
дым. Земля задрожала так, что весь иней слетел с яблоневых ветвей, и
на вывороченных корнях заплясал огонь. Дети, весело игравшие в
снежки у дома, упали, не успев вскрикнуть. Обломки и осколки
усыпали снег возле них, и он стал такой же красный, как разорванная
ткань на юбке.
   Доктор замолчал. Он снял с Нади платок и положил ей назад в
карман.
- Всё. Мёртвый час окончен. Подъём.
   - Ох, как мне стало хорошо! - блаженно потянулась Надя. - Но что
же было дальше?
- А дальше - ничего. Давай-ка начнём сначала.
   Доктор снова вынул указку. Надя с трудом добралась до табуретки:
ещё кружилась голова и рябило в глазах. Но через несколько секунд
дурнота прошла, и она увидела, что стена сделалась словно бы
прозрачной. Сквозь неё всё отчетливее просвечивали лес, поле, дома.
Они быстро приближались, набегая друг на друга, как волны, и
расплывались в воздухе. Это было удивительно! Надя прекрасно
различала фигуры людей. Она видела даже тёмные трещинки на руках у
женщин, работающих в поле, морщины на лбу врача, щупающего пульс
больного, пот на висках рабочего у горячей печи, слезинки на щеках
малыша, потерявшего совок.
   Чем пристальнее она смотрела, тем яснее видела, и чем дольше она
смотрела, тем дальше видела. Вот перед ней засинела бескрайняя гладь
воды, встали роскошные и убогие дома, замелькали довольные и
удручённые лица. Снова вода- пальмы- смуглые детишки роют
пещерки в песке- Вдруг свист в воздухе. Знакомое чёрно-красное
платье. В упор уставились на Надю тяжёлые, свинцовые глаза. Она,
вскрикнув, отвернулась. И снова тёмная стена-
- Доктор! Я видела-
   - Знаю, что видела, - перебил Доктор, положив Наде руку на плечо, -
и на пока премного доволен. Посмотрим теперь, как с ушками. Закрой.
Он не договорил, потому что раздался тихий стук в стену.
   - Что день, что ночь - дела сделать не дадут, - проворчал Доктор. -
Приношу извинения. Минуточку!
   Он подпрыгнул, ухватился за край стены и, подтянувшись, легко
перемахнул через неё. Надя вскрикнула, но, видимо, с той стороны был
карниз или балкон: совсем рядом зазвучал голос Доктора:
- Ух ты! Давненько не виделись. Как поживаешь?
   Надя почему-то не слышала ни единого слова его собеседника, зато
каждое слово самого Доктора доносилось совершенно отчётливо.
   - Ничего, бывает. Мне тоже страшные сны снятся. Потому и спать
не люблю. Ну, шут с тобой! Только, когда заснёшь, я уйду. Дела, дела,
зверь - курёнок.
За стенкой послышался треск, шорох, и Доктор тихо запел:

Спят и горы, и поля,
Спит и небо, и земля,
Звёзды в небе спят,
Рыбы в море спят.
Спит трава, и спят цветы,
Спят деревья и кусты,
Птицы в гнёздах спят, Змеи
в норах спят.
Спит верблюд, и спит олень,
Чайка спит, и спит тюлень, Спит
китёнок, спит мышонок, Спят
павлин и поросёнок. И тигрёнок
спит, И котёнок спит.

   " Кто бы это мог быть? - закусив губу, думала Надя. - Как по-
живаешь? Он говорил совсем по-особенному: мягко, нежно. - Она
подошла поближе к стене и вдруг прямо у себя под ногами увидела
зелёный блокнот: "Как он его обронил? Надо отдать, когда вернётся. А
до чего хочется заглянуть! Открыть бы хоть одну страничку! Нет, это
свинство! Но с кем же это он всё-таки?"
   - Как поживаешь? - тихо спросила вслух Надя и тут же шарахнулась
в сторону, получив неожиданный ответ.
   - Так поживаю, как тебе желаю. Провалилась бы ты к чёртовой
бабушке!
   - Кто это говорит со мной? - спросила Надя полузадушенным
голосом, торопливо заталкивая блокнот в карман.
   - Я говорю. Разуй глазки. И сдвинь свои грязные копыта с моей
спины.
   Только тут она заметила, что наступила на старый обтрёпанный
веник и ахнула:
- Неужели это ты?!
   Лучше бы не спрашивать! Надю осыпали не очень лестными
сравнениями и пожеланиями! Действительно, это выражал свои чувства
недовольный судьбой Веник. Надя не могла понять, как он говорит и
каким образом она его слышит, но было ясно одно: Ганино обещание
сбылось. И сбылось довольно скоро.
   - Уймись, хватит злиться, - строго сказала она наконец. - Я не
виновата, что я не метёлка, а ты не космический корабль. Кстати,
будешь ещё грубить Доктору - дальше луны у меня улетишь.
   - Ишь ты, нежности, - проскрипел Веник. - Я его уму-разуму учу. За
то спасибо говорят, а не грозятся.
   Вслед за этим он, однако, замолчал. Но сейчас же его сменил другой
ворчливый голос:
   - Подвинься, что ли! Всю лапу отдавил. Валяешься целыми днями,
балдеешь, бездельник.
   - Ты не меньше моего, между прочим, валяешься, - обиженно
возразил нудный голос потоньше. - А лапу тебе, надо сказать, отдавил
не я, а холодильник, когда ты в тот выходной пытался достать из него
колбасу.
   - Не возникай, клеветник! За холодильником я ловил мышей. А
воровством не занимаюсь.
   - Последняя мышь в этом доме, между нами говоря, была съедена
лет пять тому назад.
   - Но не вы её съели, лодыри, - вступил в разговор хриплый бас.
   Со шкафа, чуть не на голову Наде, спрыгнул его обладатель -ве-
личественный кот с блестящей чёрной шерстью, белой манишкой на
груди и большими жёлтыми глазами.
   - Опять никчёмные посетители, - буркнул он, усиленно нюхая
воздух. - Рыбы, конечно, не жди.
   - Извините, я обязательно бы вас угостила, но у меня ничего с собой
нет.
   Надя впервые в жизни беседовала с котом, да ещё с каким котом!
Неудивительно, что она обратилась к нему на "вы".
   - Братишки! - завопил чёрный кот. - Девчонка-то разговаривает!
   Он дружелюбно начал точить когти о Надины ноги. А со шкафа
свесились две любопытные морды: серая и сизая.
   - Серыхан и Сизыхан, - представил их "чёрный" и, с достоинством
поклонившись, добавил: - А я Черныхан, как сама видишь.
   - Разговаривает?! Врёшь поди, - сладко зевнул Серыхан. - Эй ты!
Ну-ка, скажи что-нибудь!
- Э-э...добрый вечер, - растерянно пробормотала Надя.
   - Какой вечер?! С печи, что ль, свалилась? Скоро утро! - боднул её
лбом Черныхан.
   - Правда умеет! Поживёшь - каких чудес не увидишь! - восхитился
Серыхан.
   - Но, надо отметить, произношение у неё страдает, - сморщил нос
Сизыхан. - Прямо скажем, весьма неважное. Подойди сюда, бедный,
запущенный ребёнок. Я покажу тебе одно замечательное упражнение.
Развивает произношение, мышление. и всё прочее.
   Черныхан презрительно фыркнул и ушёл дотачивать когти о
табуретку. Его собратья тоже снизошли до пола и улеглись с солидным
видом, подогнув передние лапы.
   - Придумывай связный рассказ из слов на одну букву. Чем длиннее,
тем лучше, - продолжал Сизыхан. - И громко произноси вслух. Поняла?
- Не совсем.
   - Лучше скажи: совсем не поняла. Эх, нынешние дети! Между нами
говоря, знаний много - ума ни на грош. Вот тебе тема: "Ко-лин кот".
Всё на букву "к". Первое предложение: "Коля купил килограмм
копчёной колбасы". Продолжай.
   - А, ну это просто, - обрадовалась Надя. - Коля кормил колбасой
кота.
- Ишь ты, это копчёной-то? - презрительно хмыкнул Серыхан.
- Нам бы такого доброго Колю! Не знаешь реальной жизни, а туда же,
сочинять берёшься.
   - Да, неудачно, - злорадно протянул Сизыхан. - Нетипичный случай.
Прямо скажем, утопический.
   - Ну, хорошо, хорошо! - отмахнулась Надя. - Тогда так: Коля
крошил колбасу крошечными кусочками. Кот-
   - Ничего хорошего, - отрезал Сизыхан. - Бессмысленно и безыдейно.
- О, господи! Если ещё с идеями, тогда подумать надо.
   - Вот и думай, - согласился Сизыхан. - Коли на то пошло, лучше
думать, чем без толку стоять, как сломанной мышеловке.
   - Как нетопленной печке, - подхватил Серыхан. - Туда же, ещё в
поэты собирается!
   - Да оставьте вы девчонку в покое, - фыркнул Черныхан. -Цапну раз
по носу, раз по уху - будете знать.
   - Пожалуйста, - презрительно выгнул спину Сизыхан. - Иди, иди,
девочка. Вон, мяч под шкафом, поиграйся, глупенькая.
   - Ах, глупенькая?! Ты зато умный! Дай ума - пяточки помазать!
   Пашкина дразнилка сама собой слетела с языка. Надо же: ещё от
котов терпеть!
   - Ты как смеешь говорить дерзости старшим?! - зашипел Си-зыхан. -
Дрянь ты этакая!
- Да ещё обращаться к ним на "ты"! - поддержал её Серыхан.
- Как это можно?
- А вам можно? И почему, собственно, вы старшие?
   - Нам, будет тебе известно, по шесть лет. Прикинь, сколько это в
переводе на человеческий возраст?
   - Не сумеет она! - хихикнул Серыхан. - Она в математике ни мыша
дохлого не смыслит.
- Ну, береги загривок, - разъярился Черныхан.
   После недолгой потасовки разлохмаченные Сизыхан и Серы-хан
снова вознеслись на шкаф. Они улеглись задом к Наде и обиженно
колотили спущенными хвостами.
   - Всё равно дура! Умная давно бы придумала рассказ. Да ещё
сказала бы спасибо за науку. А не подбивала бы на драку, - урчало
сверху.
   - Бесподобно! Ушки, выходит, уже на макушке, а с кошачьим
заданием не справилась?
   Надя не заметила, как сзади подошёл Доктор. Почему-то он был без
халата.
   - Да, чепуха! - вспыхнула она и с ходу начала: - Значит, так, Коля
купил колбасы. Кот.
   - Стоп! Купил килограмм копчёной колбасы! - возмущённо
поправил Сизыхан. - Кто тебе дал право искажать мои слова?
   - Уважай автора, - поддакнул Серыхан. - Не нравится - придумай
своё. А чужое не калечь.
   - Килограмм копчёной колбасы, - терпеливо повторила Надя. - Кот,
крадучись, кушал колбасу.
   - " Кушал" - какое мещанство! - презрительно вставил Сизы-хан.
- Коля купал кота.
   - Несвязь. Бедность мыслей. Убожество языка. Полная бездарность!
- торжествующе заключил Сизыхан. - Учись, пока я жив и полон
творческих сил. Скажем, так. Коварный Колин кот каждодневно крал
крошечный кусочек колбасы. Кошачьи каверзы.
   - Кто про что, а Сизый про колбасу да про кражу, - ехидно вставил
Черныхан.
   - На воре шапка горит! Знает кошка, чьё мясо съела, - заюлил
Серыхан. - А ведь всё на меня наговаривает.
   - Не разбираетесь вы, между прочим, в искусстве, - обиделся
Сизыхан. - Это абстракция. Художественный вымысел, воплощенный в
ярких образах.
   Он обиженно фыркнул, и наступила тишина. Доктор повернулся к
Наде.
   - Тебе пора. Теперь ты сможешь видеть и слышать то, чего не
видела и не слышала прежде. Считай, что это небольшой подарок от
меня.
   - Небольшой?! Да это самый лучший подарок! Спасибо, Доктор! Но
скажите, так будет только здесь или...
- Сперва доживём до осени, потом станем гадать.
   Перед Надей поплыли соблазнительные картины. Вот закрытый
учебник, добродушно поворчав, подсказывает ей на контрольной. Вот
рыжий Тузик по её просьбе цапает за пятку Люську на торжественной
линейке у школы, и противный вопль трусихи навсегда отвращает от
неё Мишкино сердце. А вот-
   - Об одном упреждаю, - с усмешкой, но строго сказал Доктор. -
Никогда не используй обретённое в мелких корыстных целях. Не то
лишишься всего и навсегда.
   Надя вспыхнула. Да, не очень-то приятно, когда самые сокровенные
твои мысли как на ладони. Она вспомнила про блокнот и совсем
разволновалась. Достать его сейчас из кармана и протянуть Доктору
представлялось ей делом немыслимым. В то же время никак не
удавалось незаметно спустить злополучную находку на пол.
   "Вот сейчас спросит, хорошо ли прятать чужие вещи", - замирала
она от волнения.
Но Доктор, как ни странно, ничего не спросил, а только сказал:
   - Счастливой дороги. Смотри в ту сторону. Упадёт четвёртая звезда
- сразу, не оглядываясь, шагай вперёд.
   И сейчас же над кирпичной стеной пролетела по небу одна звезда-
другая-
- Доктор, подождите, я-
   Но Доктора уже не было рядом, а посмотреть назад Надя не смела.
Она нащупала блокнот, однако вытащить его так и не решилась.
   Третья звезда- Четвёртая! Махнув рукой, Надя направилась к стене
и неожиданно увидела в ней узкий проход. С трудом протиснувшись
между холодными кирпичами, она по пояс погрузилась в высокую
траву.
- Гань! Ты здесь?
   Гани не было видно. Зато Ветерок бродил совсем рядом и об-
щипывал верхушки цветов. Сделав ещё шаг, Надя наткнулась на
кошёлку. Ёж сердито пыхтел, но лежал смирно, вспыхивая раз-
ноцветными иглами. Рядом с ним поблёскивал Клубок, а чуть поодаль,
на скошенной полянке, спала- Ида. Она уютно лежала в небольшой
копне сена, укрытая халатом Доктора. Куда исчезли сад, башня,
кирпичная стена?! Кругом одно лишь пустынное поле и хмурое
беззвёздное небо над ним.
   "Так это он с Идкой!" - догадалась Надя и почему-то обрадовалась.
   Из тёмной тучи вынырнула полная луна и осветила каждую бы-
линку. Крепко прижав к себе кошёлку, Надя прошептала:
- Не обязательно, но вполне возможно. Возможно!
   Свежий ветер в ту же минуту разнёс тучи. Небо засверкало
ослепительными звездами. Надя никогда не видела столь дивных звёзд.
Ей казалось, что сам небосвод раздвинулся, сомкнулся вокруг неё, и со
всех сторон льётся волшебный свет.
   А трава и земля! Они пахли совсем по-особому: остро и тревожно. В
их запахе смешались ароматы ранней весны и прощальных осенних
дней.
   Предрассветное чистое пение птиц! Есть ли лучше музыка в мире?
Вон их целая стайка на сухом дереве посреди поля. Но, может быть, это
не птицы, а огромные почки? Они раскроются с восходом солнца, и
одинокое дерево покроется невиданными душистыми цветами. И станет
счастливее своих собратьев, разодетых в зеленые листья.
   Надя сама не могла понять, с чем связано её странное состояние: с
тем даром, который она получила от Доктора или с тем. что она
встретила его и надеется, что это будет не последняя их встреча.
Надя подошла к Коню и услышала приветливое ржание.
   - Ты теперь тоже будешь со мной разговаривать? - спросила она.
Тот ничего не ответил и, взмахнув хвостом, отошёл в сторону.
- Нам нужно вернуться на ту улицу. Отвезёшь меня?
   Но и эта попытка объясниться с Ветерком ничего не дала. Он
отходил всё дальше, с хрустом обрывая цветочные головки.
   - Вот упрямый! Бесподобное творение! - покачала головой Надя и,
подбежав к Коню, вспрыгнула к нему на спину.
Тот, подёргав ушами, спокойно продолжал своё занятие.
- На улицу, к магазинам! - уверенно приказала Надя.
   Не выпуская из рук кошёлку, она вцепилась в гриву и потянула за
неё, вдобавок слегка ударив Ветерка по бокам.
   - Полегче! - вдруг сказал Конь, - Болтовни не люблю. Приказов не
выношу. Куда хочу - туда скачу. Когда хочу - отдыхаю. Погонять
будешь - сброшу.
Он так гневно захрупал цветами, что Надя пискнула:
   - Не буду, прости, никогда не буду! - и притихла на его спине.
   Скоро Конь насытился и, сделав несколько огромных скачков по
полю, взвился в небо. Надя уже не боялась. Чудесный полёт не вызывал
в ней никаких чувств, кроме огромного наслаждения. То ли Ветерок
сгоряча преувеличил свою строптивость, то ли на этот раз его желание,
по счастью, совпало с Надиным, но опустились они на знакомой,
горящей огнями, улице.
   Ветерок остановился у двухэтажного деревянного дома с ярко
освещёнными окнами. На двери его едва различалась маленькая
табличка "Бюро находок". Белое здание на противоположной стороне
улицы украшала большая огненная вывеска "Канцелярские товары".
   - Ты не убегай! Я мигом, - умоляюще проговорила Надя, извлекая
Ганин список.
   Поколебавшись, Надя вздохнула и достала блокнот Доктора.
Прикрыв его сверху списком, она торопливо перелистывала страницу за
страницей. Неразборчивые отрывочные записи, а на свободных листах
множество мелких набросков карандашом: Ганя, Хома, Марта с Паулой
на берегу реки- Глаза Паулы горят ненавистью, Марта невозмутимо
спокойна. А вот совсем незнакомое лицо: перед кустом расцветающих
лилий, прямо на земле, сидит сгорбленный старик. Кажется, у него нет
обеих рук. Поразительно добрые и мудрые черты! Обхватив голову
руками, стоит у открытого окна человек, чем-то похожий на самого
Доктора. Внизу Надя разобрала с трудом пять слов: "Милый-
прости- если б я-", остальное непонятно.
   Она пролистала ещё несколько страниц, и ей бросились в глаза
относительно чёткие строки на желтоватом листке бумаги, вклеенном в
блокнот.

О жизнь, дай песню мне,
Пока поёт душа. Взгляни в
глаза: Так сердце просит
счастья, Пока любовь жива.
Тупая суета Мечты
мне замутит. И яд
обид
Как мелкий дождь прольётся,
Когда любовь умрёт-

   - Ничаво не желат, паршивка! - завизжало вдруг над головой. - И
аптограф не желат! Так вот тебе!
   Прежде чем Надя поняла, что к чему, вихрем налетели Яги. Одна
цапнула список с блокнотом, другая вцепилась в кошёлку. После
недолгой борьбы старая солома разлезлась, Ёж с Клубком выкатились
на асфальт, а Яги понеслись в небо, размахивая изувеченной Хоминой
тарой и изодранными листами бумаги. Они были весьма довольны
мщением и громко выли дикую песню.
Ту-ла-лу-ла. У-ху-ху-ху!
Ту-лу-лу-ю! Э-хе-хе-хе!..
   Надя тихо плакала, зажимая в руке случайно уцелевший рисунок с
безруким стариком. Она разгладила помятые края обрывка, бережно
положила его в карман и грустно прошептала:
- И над бескрылой птицей время рассмеётся-
   - Эй! Кончай ныть! Смотри по сторонам! - скрипнула за стеной
деревянная дверь.
   Совет пришёлся как нельзя кстати. Когда Надя, встрепенувшись,
подняла голову, она увидела, что Клубок катится к "Канцелярским
товарам", а Ёж в перпендикулярном направлении семенит вдоль дороги.
- Эй! Эй! Тимка! - завопила Надя, нагоняя Ежа. - Куда?!
   - Тимофей Павлович, - высокомерно поправил тот и свернулся
клубком.
   Надя попыталась взять Павловича в руки, но он фыркнул и
пребольно уколол ей пальцы. Закатить его было не во что и нечем.
Оставалось только смиренно повторять:
- Куда же вы, Тимофей Павлович?
   - Это уж наше дело, - самодовольно хмыкнул Ёж. - На то мы к тебе
и приставлены. Твоё дело топать следом и не рассуждать.
   И, подпрыгивая, словно мяч, он быстро покатился дальше. Надя
метнулась назад, ухватила под мышку Клубок, который оказался более
мягким и сговорчивым, и помчалась вдогонку за Тимкой.
- Привет! Куда так разбежалась?
   Дорогу загородил босой мальчишка Надиного возраста или чуть
постарше в серых джинсах и старенькой вылинявшей футболке. На
загорелом его лице сияли озорные тёмные глаза. И было это лицо
удивительно знакомым.
   - Несётся, главное, как курьерский поезд - своих не замечает, -
продолжал он. - Не узнаёшь?!
   Ёжик ласково, как котёнок, крутился возле исцарапанных ног. Надя,
наморщив лоб, смотрела на загадочную личность, но никак не могла
вспомнить, где они встречались.
- Неужели.  Витька? - прошептала она.
Мальчишка презрительно фыркнул:
- Витька? Ох и память коротка! Как у комарика. Он разбежался и,
сделав стойку, прошёлся на руках.

   - Слушай! - воскликнула Надя. - Ты, верно, брат Пашки? До того
похож!
   - Вот теперь угадала, если считать, что я сам себе брат, - сказал
мальчишка, снова встав на ноги. - Дядюшка Хома шлёт тебе большой
привет. Чуть донёс.
   Он был в восторге от Надиной несообразительности и улыбался всё
шире и шире.
   - Сам себе брат? Ну что ты голову морочишь! - рассердилась Надя. -
Если ты тоже племянник Хомы.
   - Почему тоже? У Хомы один племянник, и другого пока не
предвидится.
- Выходит, ты.  Пашка?! - недоверчиво протянула Надя.
- Он самый.
- Как же ты так быстро вырос?
- Долго ли, если охота.
   Надя вспомнила про Куклу, которая росла на её глазах, и перестала
удивляться.
- А почему тебе было охота? - с любопытством спросила она.
- Кто тебе сказал, что мне? - пожал плечами Пашка.
- Так кому?!
   - Дедушке Фому! Тебе какая забота? Тебе покупать надо - вот и
покупай. А я помочь пришёл.
   - Обойдусь без таких помощников, - высокомерно заявила Надя,
хотя была страшно рада появлению товарища.

- А вдруг не обойдешься? Просили помочь, и я помогу.
- Кто просил?

   - Кто просил, тот про то и знает, - отбрыкнулся от очередного
вопроса Пашка. - Правду Ганя говорит: любопытства в тебе хоть
вёдрами на базаре продавай.
   - А уж в тебе-то! В тебе!.. - вскипела Надя, но Пашка миролюбиво
перебил.
   - Во, Надька! Давай-ка для начала на рынок заглянем, а? Пожевать
бы что-нибудь! Потом в магазины.
Надя сухо спросила:
- Ужели в магазинах ничего не найдётся пожевать?
   - С небес, что ль, свалилась? - вытаращил глаза Пашка. - Про-
дуктовые давно все закрыты.
- Почему?
- Потому, что нормальные люди ночью не едят.
   - Значит, мы с тобой ненормальные, - довольно сказала Надя. - И
прекрасно! Нормальные - самые скучные люди на свете.
   Пашка ничего на это не ответил, только как-то странно посмотрел на
неё и, взяв за руку, потащил по улице. Ёж бойко катился впереди, а
Клубок Надя так и несла под мышкой.
   Скоро впереди опять показался Заячий сквер. На ограде трепыхалось
полотнище. Только теперь вместо угрозы собакам и крокодилам на нём
алели слова: "Добро пожаловать на праздничную ярмарку!"
   Фонари горели ярче прежнего, однако искристые струи уже не
играли в воздухе. Задремавший фонтан, скамейки, деревья скрылись в
пёстрой толпе людей и зверей. Все с шумом толкались вокруг наспех
сооружённых прилавков. И чего только на них не было! Всевозможные
овощи и фрукты, огромные дыни и арбузы, ягоды, грибы и орехи...
Лесные лакомства продавали в основном зверюшки и птицы. Если
между ними пристраивалась тётушка с корзинкой маслят или ведром
земляники, они надувались, распушали шерсть, топорщили иглы и
перья и начинали строить соседке всяческие пакости.
   Зато если среди женщин появлялся заяц с пучком моркови, те
шипели: "У, воришка!" - и норовили ущипнуть беднягу под прилавком.
Ёж, как верная собачка, не отходил от Пашкиных ног.
   - Давай купим дыньку, - предложила Надя, ткнув пальцем в
золотистый и очень душистый дар природы приличного размера, - и
ещё- вон тот арбуз.
   - Ишь ты, разлетелась! - покачал головой Пашка. - Семь раз
сосчитай - один раз откуси. Сперва скажи, много ль у тебя грошей, и
что тебе велено купить.
   - Сама не знаю, - тяжело вздохнула Надя. - Ганя список дала, а его
Яги проклятые свистнули. Даже заглянуть туда не успела.
   - Зато в чужой блокнот успела заглянуть, - ехидно прошептало в
Надином кармане.
   Пашка удивлённо поднял брови, а Надя, покраснев, закашлялась и
громко заговорила:
   - А денег у меня двести сорок монет. Я не знаю, много это или мало.
- Ого! Вполне достаточно, - обрадовался Пашка.
   Надя тем временем успела вытащить набросок старика и засунуть
его под чью-то перевёрнутую корзину. Пашка хлопнул её по плечу.
   - Ну, ты не горюй. Продумаем и без списка, что купить. Сами не
маленькие. Дядь, почём дыня?
   Продавец - унылый длинногорбый верблюд вытянул шею и
профырчал что-то в самое Пашкино ухо. Мальчишка протяжно
свистнул.
   - Ну, дядя, ешь свою дыню сам. Да, смотри, не подавись! - Сорок
монет просит, - шепнул он Наде.
   - Куда прёшь? А, чёрт бы вас побрал! Не лезь вперёд, а то тоже как
двину! Эй, эй, полегче!.. - понеслись вдруг отчаянные вопли.
У самого входа заварилась бурлящая толчея.
- В чём дело? - изумилась Надя.
   - Полезай ко мне на плечи, - не моргнув глазом предложил Пашка, -
увидишь, что там в серёдке: ухлопали кого или какую диковину
продают.
   - Ещё выдумал - на плечи! - поджала губы Надя. - Ладно, пошли.
Пашка добродушно усмехнулся.
   - Да ты от любопытства помрёшь по дороге. Постой. Вот дурные! -
громко крикнул он. - У второго входа то же самое, а народу ни души.
   Сварливый Клубок, мгновенно размотавшись, змейкой заскользил к
другому входу, и Надя увидела трёх хмурых цапель. Две из них
держали в клювах изумительно красивые бусы из небольших
переливающихся раковин. Третья монотонно выкрикивала:
   - Вот бесценные ожерелья! Покупайте ожерелья! Только два
осталось!
   - Ух ты! Вот это бусики! - восхищённо воскликнул Пашка. -
Покупай, коль недорого. Надо тебе?
   - Да, вообще-то. А тебе надо? - пробормотала Надя, не сводя глаз со
сверкающих ракушек: "Правда здорово было бы заявиться в таких
бусах на вечер! Светка бы от зависти лопнула, а Мишка. Неужели бы
он."
- Во! Мне-то они на кой? Что я, девчонка? - изумился Пашка.
- Подаришь кому-нибудь.
   - Фью! - свистнул он. - Дарить дело хорошее. Только у меня ни
матери, ни сестры. А дядя Хома бусы не носит.
   - И какая же им цена? - поспешно спросила Надя, потому что цапель
снова стала облеплять обманутая толпа.
   - По двенадцать лягушек каждое. Ни больше, ни меньше, - сердито
цыкнула цапля. - Сто раз говорено!
Надя переглянулась с Пашкой и робко начала:
- А если за деньги.
   Цапля защёлкала клювом от злости и так закричала, что Надя
спряталась за Пашкину спину.
   - Сказано - за лягушек! Хочешь - покупай, не хочешь - проваливай.
   Ребята хотели отойти, но они были уже окружены плотным кольцом
покупателей, упрашивающих цапель продать бусы за деньги.
Переговоры шли крайне безуспешно.
- За любую цену! Ну, двадцать монет, сорок...
   - Что нам, глотать их, ваши дурацкие монеты? - издевались цапли.
- На них вы сможете купить какую угодно еду.
Цапли возмущённо затрясли головами и затрещали:
   - Что пристали! Мы старые. У нас желудки больные. Ваша еда нам
не по нутру. Мы лягушек ловить измучились. Клювы ломит от
холодной воды.
   - Вот вы на денежки и наймёте себе кого-нибудь, кто ловил бы вам
лягушек, - вкрадчиво предложил какой-то покупатель.
   Цапли презрительно расхохотались и так затарахтели клювами, что
Надя испугалась, как бы они не переломились.
   - Ну и будете тут стоять до скончания века! - заключил гневный
хор.
- Постоим. Ноги крепкие, не отвалятся, - отрезали цапли.
Покупатели отхлынули от них шумящей волной и растеклись
по базару.
   - Слушай, там за оградой есть озерцо, - сказал вдруг Пашка. -
Наловить тебе, что ли, лягушек?
   - Не надо, не надо! - замахала рукой Надя. - Нужно спешить. Вдруг
магазины закроют?
   Она вытянула из-под куртки серебряные Часы и, щёлкнув крышкой,
с тревогой взглянула на стрелки. Вот счастье: всего-то без четверти три!
Как медленно стало ползти время!
Пашка с удивлением покосился на подарок Марты.
- Ух ты! Это тебе насовсем?
Надя гордо кивнула головой.
   - Молодец! Значит, заслужила, - просто и серьёзно произнёс
мальчишка, но тут же перешёл на свой обычный тон. - Ай да Надя
молодец! Дайте Наде огурец!
   Надя смутилась. Она не знала за собой никаких заслуг и считала, что
хвалить её не за что.
   - Огурец? - подхватила она. - Давай! Вон их тут сколько. А, может,
всё-таки арбуз купим?
   Пашка пошнырял между рядами, поторговался и наконец нашёл
верблюда посовестливее. За большой полосатый арбуз хозяину
уплатили лишь десять монет, которые тот, лениво чавкнув, затянул под
язык. Тщательно обтерев покупку рваным, но чистым носовым платком,
Пашка достал дарёный нож и стал озираться в поисках подходящего для
трапезы места. Но тут совсем рядом с собой ребята услышали звонкий
голос:

Котик топает по рынку,
Громко семечки грызёт,
"Невоспитанный котишка!" -
Возмущается народ.
Зайчик, вставши на корзинку,
Вам стихи произнесёт.
"До чего смышлён зайчишка!" -
Восхитится весь народ.

   Декламатором оказался уже знакомый Наде заинька с рваным ухом.
Оно кокетливо виднелось из-под старой соломенной шляпы. Чей-то
заплатанный фартук заяц накинул на себя как плащ. Но венцом его
наряда был пёстрый галстук с блёстками, который взлетал выше заячьей
головы при каждом энергичном взмахе мохнатой лапки. Чтец стоял на
опрокинутой вверх дном корзине. Рядом топтался его долговязый
товарищ в такой же шляпе, но без плаща и галстука.
   "Это, безусловно, тот грубиян, который показал мне язык, - по-
думала Надя. - Однако нрав его до добра не доводит. Тогда была морда
как морда, а теперь весь нос драный".
   Рваное Ухо дочитал стих и торжественно поклонился. Драный Нос
снял свой головной убор и начал обходить слушателей. Если кто-нибудь
не клал в шляпу монету, морковку или кочерыжку, Драный Нос шипел:
- У, жмыдра! Непросвещённая, некультурная жадина! Надя, давясь
от смеха, положила две монеты.
   - Безобразие! - раскричалась вдруг изящно одетая женщина в
лакированных босоножках. - Развели тут зайцев! Вон их надо гнать!
Милиционэра надо позвать! Одна от них нечисть! Что ни есть сквэрного
- всё от этих зайцев!
   - И вы хороши! - подскочила она к Наде. - Зачем даёте им деньги?
Вы их заработали? Пусть и они работают! Любого зайца с радостью
возьмут кондуктором в тролебус или транвай. Ай, ай! А-а-а!
   Так неожиданно оборвалась обвинительная речь. Честь создания
эффектной концовки принадлежала Рваному Уху. Это он незаметно
съехал с корзины, подкрался к даме, заливавшейся ночным соловьём, и
укусил её розовую голую пятку. После столь доблестного подвига
длинноухий поэт двумя прыжками водрузил себя на прежнее место и
осчастливил стонущих от хохота слушателей очередным шедевром:

Ходит зайчик по "транваю",
Собирает пятачки. Мокрой
лапкой наступает Тёткам он на
каблучки. Тётки прыгают,
визжат -Выгнать зайчика хотят.
Укусил он тётку в пятку,
Пятачки упрятал в шапку -И
пошёл в другой трамвай.

- Айда, - потянул за рукав Надю Пашка. - Есть на что глазеть! Но не
успели они отойти на десяток шагов, как девочка почувствовала мягкий
толчок в ногу. Ёж ощетинился и зафыркал.
- Приветствую уважаемую коллегу! Надя
обернулась и увидела Рваное Ухо.
   - Я вас сразу заметил в толпе. Ну, как мои новые импровизации?
Производят впечатление?
   Не дожидаясь ответа, Заяц постучал лапкой по арбузу и воскликнул:
   - Великолепное приобретение! В нём отражается высокохудо-
жественная натура хозяйки. Интересно, каков он внутри?
   - Как раз собираемся попробовать, - улыбнулась Надя. - При-
соединяйтесь!
   - Глубоко тронут. Вы далеко пойдёте, коллега! Душевная щедрость,
умение проникнуть в тайные помыслы другого - вот главное, что нужно
истинному поэту, - восторженно произнёс Рваное Ухо и тут же злобно
закричал: - Ты где шатался, зараза?!
   Из-за Пашкиной спины вынырнул Драный Нос. Он прижимал к себе
шляпу, набитую пучками мелкой моркови. Большая часть морковок
была погрызана.
- Так я это- как его- овощи покупал.
- А кто тебе велел, дубина ты этакая? Отдай сдачу!
- Так это- ну, как её- нет сдачи. Всё потратил.
   - Спасибо, хоть не всё полопал! - хмуро буркнул Рваное Ухо. -
Смотрите - вот моя участь! Не сплю ни дни, ни ночи. Создаю
бессмертные произведения, обливаясь кровью сердца. Читаю их,
наконец, дикой толпе, пока не распухнет язык. А кто жрёт морковь? Он!
Мне достаются лишь жалкие огрызки. Скажите, люди, справедливо это?
   Надя с Пашкой растерянно переглянулись, а Драный Нос, обо-
дрённый их молчанием, вякнул:
   - Так. конечно, справедливо. Зато тебе достаётся эта. как её. слава.
Ты наслаждаешься.  ну, как сказать.  счастьем творчества. Надо же и
мне хоть чем-то наслаждаться!
   - Заткнись, лицемер! - топнул лапой Рваное Ухо. - Скажи спасибо,
что моя юная коллега пригласила нас на праздничный ужин! Не то бы я
тебе!..
Драный Нос смущённо покосился на Надю и шепнул ей:
   - Я... тогда вам язык... то есть, это... невежливо себя вёл. Я уж
извиняюсь.
   - Пирожки! Пирожные! Мороженое! - раздался в стороне за-
манчивый крик, сопровождаемый скрипом тележки.
   - Деньги есть? - протянул к Наде лапку Рваное Ухо. - Давайте живо!
Что за ужин с одним арбузом!
   - Ишь ты, как распоряжается чужими деньгами! - возмутился
Пашка.
   - Да ладно тебе! - махнула рукой Надя и достала двадцать монет.
   - А ну, бегом! Тащи побольше, - скомандовал Рваное Ухо, и его
пройдошливый приятель помчался за тележкой.
   Как ни странно, Надя сама чувствовала жуткий голод. Словно пирог
и картошку ела не несколько часов назад, а где-то позавчера. Она
сказала об этом Пашке, но тот ничуть не удивился.
   - Всё правильно. Нынешняя ночь особенная, и тянется очень долго.
Притом ты не сидела сложа руки. Вот проваляй с недельку дурака - до
выходного есть не захочешь. Знаешь, что говорят: как потопаешь, так и
полопаешь.
   - Ну нет, - запротестовала Надя. - Эта пословица употребляется
совсем в другом смысле.
   - Пословицы - народное достояние. Как хочу, так и употребляю.
Драный Нос вернулся с кислым видом и пустыми лапами.
   - Дохлое дело! Опять налетели, ну- как коршуны. Всё расхватали!
   - А ты стоял и зевал, недотёпа? - напустился на него Рваное Ухо. -
Уж не вздумай соврать, что чужие деньги потерял! Подай сюда!
   Выхватив у дружка монеты, он, однако, не вернул их хозяйке, а
спрятал в карман фартука-плаща. Надя промолчала, несмотря на
Пашкин толчок в бок: её ужасно забавляла эта парочка. Она
поинтересовалась только, кто же упомянутые " коршуны".
   - Да эти- ну как их- многолетние старички. Они тут с полночи
караулят. Где за ними угнаться!
Рваное Ухо взглянул на Надю и строго сказал:
   - Как не стыдно так непочтительно говорить о людях, тем более об
уважаемых пенсионерах!
   - Да ну- какие ещё там уважаемые! Уважаемые дома сидят, этих-
как их- внуков нянчат. Не бегают по ночам.
   Драный Нос подобрал свою шляпу и, покосившись на компаньона,
стал догрызать морковь.
   - Знаешь, они про кого? Есть тут одна интересная кампания, -
пояснил Пашка Наде. - Весь день спят, ночью гуляют. Один придурок в
каком-то заумном журнале нацарапал, что этак в два раза больше
проживёшь. Во, смотри! Легки на помине!
   У ограды показалась небольшая процессия. Бодрые, весёлые,
нарядные старички и старушки несли складные стулья, сумки и
кошёлки с провизией. Под мышкой у каждого торчал большой зонт.
Поставив рядом две самые длинные скамьи, они соорудили под деревом
что-то наподобие стола. Мужчины расставили вокруг него стулья, дамы
постелили белую скатерть и засыпали её лакомствами. Зазвенели
стаканы, застучали бутылки с кефиром и соком.
- Отберём! - решительно заявил Рваное Ухо.
   - Ну- вечно ты- - замялся Драный Нос, - неудобно всё-таки-
Нехорошо вроде бы- Стыдно как-то-
   - Иди в баню! - огрызнулся поэт. - Напугаем, прогоним и отберём.
Точка! Пусть лучше сегодня о смысле жизни подумают, чем склероз
наживать.
   - Во, придумал! И как же ты их напугаешь? - заинтересовался
Пашка. - На манер "Бременских музыкантов", что ли? Так, труппа
слабовата.
   - Отвянь! - фыркнул на него Заяц и торопливо зашептал что-то на
ухо приятелю.
   Надя молчала. Почему-то ей не хотелось заступаться за эту
жизнелюбивую публику. Да и не верилось, что в самом деле два
маленьких зайца могут прогнать такую ораву. И вдруг Драный Нос
хлопнулся на землю, как мёртвый, не выпуская из лап своей шляпы.
   - О-о-ох! Ой, люди добрые! Ох, помогите! - заголосил на весь сквер
Рваное Ухо.
   Едва заслышав слово "помогите", мужская часть застолицы
рванулась с места, залив скатерть кефиром. Старички скакали, как
угорелые, и в момент исчезли за оградой. Старушки насторожились и не
надкушенные ещё пирожки задрожали в их руках. Рваное Ухо ухватил
друга за задние лапы и потащил к самодельному столу, громко
причитая:
   - Женщины! Ох, добрые женщины! Ох, помогите человеку, то бишь
зайцу! Проявите сострадание.
   Изобразив на лицах сострадание и готовность помочь, старушки
спросили, чем могут быть полезны.
   - Будьте милосердны, освободите малый уголочек - больного
положить! - вопил Рваное Ухо и закинул прямо на скатерть передние
лапы и безжизненную голову товарища. - Ох, на кого ты меня, дружок,
покидаешь, - взвыл он, вытирая здоровым ухом глаза. -Слышишь, не
помирай! С кем я буду прыгать по зелёной.
   На тревожный вопрос старушек, что с его дружком, Рваное Ухо
ответил зловещим шёпотом:
   - Орнитозон, бабуленьки, новейшая болезнь, суперзаразная.
Передаётся с расстояния пяти метров.
   Старушек словно циклоном снесло. Они помчались прочь, забыв
яства, зонты и приличия. Рваное Ухо радостно забарабанил лапами по
столу и прокричал:
   - Соревнование по скоростному бегу на приз журнала " Старость и
здоровье" считаю открытым! Ура-а-а!!! По окончании - банкет. Ну, мы
начнём до окончания. Дорогие гости, не стесняйтесь! Прошу к столу!
Ёж, опередив всех, уже уплетал кусок жареной рыбы.
   Усадив ребят и соорудив перед ними по пирамиде из всяческих "
вкусностей", поэт откусил полватрушки и поднял стакан с персиковым
нектаром.
- За здоровье редакции упомянутого журнала!
   А умирающий от "орнитозона", давясь капустным пирожком и
смехом, прокричал:
   - Куда, бабуси? Всё равно уже заразились. Ни один профессор не
вылечит!
   Три, отставшие от других, старушки остановились и горько за-
рыдали.
   - Не переживайте так! - сжалился Рваное Ухо. - Нервные клетки не
восстанавливаются. Врёт он. Я уже сто человек вылечил. Вот схрупайте,
и порядок!
   Схватив многострадальную шляпу с морковно-капустными
объедками, он запустил её вслед беглянкам. Старушки подобрали
огрызки, поделили поровну на троих и, даже не стерев с них пыль,
принялись торопливо разжёвывать. Ребята фыркнули, зайцы запрыгали
от восторга. Рваное Ухо невнятно, поскольку рот его был забит третьей
ватрушкой, снова начал читать стихи:

Ходит зайчик по лужайке,
Кушает ватрушки,
На лужайку
Тихой стайкой
Опустилися старушки.
Кто из них хрустит морковкой,
Кто капустой без сноровки,
Кто похрюкивает,
Кто постукивает
Челюстями без зубов.

   - Во даёт! - воскликнул Пашка, втыкая нож в арбуз. - Это ты сейчас
сочинил?
   - А как же! - гордо отозвался автор. - Свеженькое. С пылу с жару.
Вот что вдохновение делает! Ух, какой красный! Давай мне сразу три
куска.
- Быстро же вы сочиняете, - заметила Надя.
   - О, он у нас талант, - льстиво пропел Драный Нос. - Надежда и . как
это. гордость наша.
Поэт довольно тряхнул ушами и протянул Наде стакан сока.
   - Чокнемся и будем на "ты". А ты, коллега, разве не быстро
сочиняешь?
- Нет, очень медленно.
Рваное Ухо вытер усы и солидно заявил:
   - Не огорчайся! Это ещё ни о чём не говорит. Во-первых, и не-
которые известные поэты любят творить неспеша. Во-вторых, воз-
можно, у тебя такой тип высшей нервной деятельности, что при
отсутствии разработанных навыков, ты вообще не способна к быстрым
темпам работы. В-третьих, не исключено, что ты просто полная
бездарность и писать тебе вовсе не стоит.
   - Вы. ты не только ловко пишешь стихи, но и очень сведущ в
психологии, - криво усмехнулась Надя, недовольная последними
словами.
   - Разумеется! От века отставать нельзя. Поэтому нужно знать всё.
Конечно, я пока неизвестный, начинающий. Но я ещё разойдусь, вы ещё
обо мне услышите!
   - А вдруг не разойдёшься? - усомнился Пашка, который до сей поры
молча наслаждался арбузом.
   - Подумаешь! - хмыкнул поэт. - Не вешаться же из-за этого на своих
ушах. - Пойду тогда... в огородники. Капусту буду разводить. Это
никогда не поздно. Но сначала я попробую!
   - А, может, лучше сначала в огородники, а между делом пробовать?
- предложил Пашка. - Капустные кочаны каждый год нужны. И лучше
уж плохие, чем никаких, чего о стихах не скажешь.
   - Иди-ка ты на фиг со своими намёками, - разобиделся Рваное Ухо. -
Поучи лучше свою подружку. Нос у вас не дорос, чтобы оценивать мои
произведения.
   Он подскочил к Пашке и угрожающе замахал лапами. Мальчишка
сжал кулаки. Надя поспешно вмешалась.
- Ну что ты разошёлся? Твои стихи милые, забавные...
   - Ах, только забавные?! - разбушевался Заяц. - Значит, серьёзно ты к
ним не относишься?
   - Ну, ты это. успокойся, голубчик, - обнял друга Драный Нос. -
Побереги сердце. Тебе нельзя так. как это. волноваться. Плюнь на этих
вонючих ослов!
   Кабы не "ослы", Надя покривила бы душой, и спор затих. Но тут и
её взорвало.
   - А что же в них серьёзного? Ни мыслей глубоких, ни переживаний.
Нельзя писать только ради рифмы! Лучше грызи кочерыжки, коли
нечего сказать людям.
   - Ишь ты, умница! - зашипел поэт, - а мне как раз есть, что сказать!
Если не людям, то зайцам. Глубокие мысли! То, что для вас мелко, для
нас глубоко. И наоборот. Недоумок! Сама паршивые вирши царапаешь.
   - Эй, ты, полегче! - возмутился Пашка. - Доведёшь - не посмотрю,
что ты ниже ростом, так врежу! Стихов её в глаза не видели, а судите.
   - Стихи не видеть, а слышать надо, - высокомерно заявил Рваное
Ухо. - Пусть почитает.
Драный Нос поддакнул:
- Вот-вот! А мы- как это- оценим.
   Наде страшно не хотелось читать, но Пашка явно ждал, чтобы она
утёрла зайцам носы и она начала:
Видишь - осень озябшие листья кружит И на мёртвую
землю роняет. Слышишь-
   - Стой, стой! - завопил Драный Нос. - С первых же строк чушь
несёшь. Июнь месяц, а она про осенние листья.
- Я не про сейчас, - с досадой отмахнулась Надя.
   - А вот он всегда пишет про сейчас. Куда тебе с ним- это-
тягаться.
   - Вообще-то согласен, забавно, - ехидно заметил поэт. - Что это тебе
вздумалось средь красного лета читать про осень, а, девочка? Когда это
ты сотворила?
Надя с негодованием посмотрела на него, но сдержалась:
- Последней осенью.
   - Угу, - вздохнул Рваное Ухо. - Скоро будет годик. Какое старьё!
Посвежее есть?
- Нет! По крайней мере, подходящего для вас.
   - Да валяй дальше, Надька! - шепнул Павел. - Этих щеглов слушать,
так и исторические романы не нужны.
- Видишь - ветер.
   - Так это уже было, - зевнул Наде в лицо поэт. - Мы дошли до "
слышишь". На кой повторять?
От обиды девочка замолчала.
- Как дам по целому уху! - пообещал Пашка. - Не сбивай! В мёртвой
тишине Надя благополучно дочитала стихи.

Слышишь - звук отдалённый печально дрожит
И, в тумане растаяв, смолкает.
Как всё пусто вокруг!
Ветер свищет в окно,
Треплет ветви берёз
На поляне печальной.
Плакать хочется, но
Нет причины для слёз,
А смеяться давно нет желанья.

   - Ну что, съели? - гордо глянул на зайцев Пашка, но те презрительно
фыркнули.
   - Никуда не годится! - заявил поэт. - У тебя, дорогая, совсем
никаких мыслей, ни глубоких, ни мелких. - Одно мрачное нытьё:
видишь... слышишь... А что делать-то? Делать что, спрашиваю?!
   - Она твои стихи это. от зависти ругала, - вставил его драный
приятель. - От зависти! Точно!
   - Уж если бы я взялся за эту осеннюю тему, я бы написал так. Тащи
корзинку мою, бездельник! Не привык я без корзины! Я бы написал.
   Запыхавшийся Драный Нос приволок знакомую корзину, и поэт,
взгромоздившись на неё, уверенно продекламировал:

Желтее репы листья. В норе
ни кочерыжки. На огородах
пусто, И дни короче стали.
Так не зевай, зайчишка! В
поле поспеши ты,
Покуда не приехали
Студенты на машинах И
сладкую капусту С
морковкой не убрали-

   - Вот это стихи! - всхлипнул от восторга Драный Нос. - За душу
берёт! "Так не зевай, зайчишка! В поле поспеши ты-" Дай обниму
тебя, дружок! Бессмертная вещь!
   - Для заячьего употребления, - уточнил Пашка. - Плюй, Надька, на
них с высокой башни. Хорошие у тебя стихи, чего ещё там!
- Э, э, а это что? - удивился Драный Нос.
   Слезая с корзины, он нашёл какую-то прицепившуюся к ней бу-
мажку и теперь внимательно изучал её.
   - Почерк неразборчивый, но картинка весьма изящная. В ней какой-
то скрытый намёк. Это определённо от поклонницы! От юной
прекрасной поклонницы.
   Надя вся съёжилась, а Пашка, подскочив к зайцу, выхватил у него из
лап листок.
   - Стой, стой! Какая тебе, к лешему, поклонница! Это же рисунок
нашего Доктора. Смотри, Надь! Как он сюда попал?
Надя взяла листочек, мысленно шепнув:
"Родненький! Не выдавай! Никогда так больше не сделаю!"
   - Как попал - так и попал, - проворчал листок. - Это дело моё
личное.
   - Всё равно чудно! - не унимался Пашка. - Вроде из его блокнота.
Он так его бережёт!
   Надя поскорее спрятала рисунок и, обрадовавшись подходящему
моменту, небрежно спросила:
- Пашка, а ты давно знаешь этого Доктора?
- Давно.
- Интересно, что они с Ганей не поделили?
- А тебе что до этого?
   - Да просто. Вроде, такой хороший человек. А она, мне кажется, не
очень-то его любит.
   - Не очень любит?! - воскликнул Пашка. - Да она его ненавидит
лютым образом!
- А почему?
- Это её дело.
- Ну ты же знаешь! Расскажи, Пашка, миленький! Век тебе не
забуду!
   Пашка огляделся по сторонам. Зайцы, насытившись, давно ускакали.
Кроме Ежа, рядом никого не было. Надя упрашивала так умильно, что
мальчик начал колебаться.
- А сплетничать хорошо? - сурово спросил он.
- Да неужели я кому... Хоть режь меня!
- Тут и камни язык имеют.
   - Да, - вздохнула Надя. - Я думала, что это очень здорово. Но,
оказывается, в любом чуде есть свои минусы.
   - Ну, вообще-то, предметы скромнее животных, - заметил Пашка. -
Они редко заговаривают первыми, разве что уж доведут их чересчур.
Обычно они предпочитают только отвечать на вопросы. Ладно. Сейчас
нам в магазины. По дороге скажу, что знаю. Не отставай! Знаешь,
Доктор, он действительно очень хороший.
- Только всё равно странный какой-то, - перебила Надя.
   - И ты бы была странной, если бы человека укокала, - проронил
Пашка, направляясь к выходу.
   - Что?! - с ужасом воскликнула Надя и тут же упала на землю,
сбитая с ног.




ГЛАВА 8
Дороти


  - Ошалела, тётка?! - закричал Пашка. - Места мало - на людей
лезешь?
   - А вы не торчите на дороге, грубияны! - огрызнулась тётка и
понеслась дальше, сверкая красными босоножками и помахивая
целлофановым пакетиком ...с живыми лягушками.
   Надя полезла в карман за платком: она сильно разбила локоть.
Платок пропал. Верно, обронила, вынимая кошелёк. Пашка помог ей
встать на ноги и погрозил кулаком вслед Босоножкам.
- Постой, тётя, - и тебе шишка будет!
Возмездие наступило в тот же миг.
- Ай, ноги мои! Караул! Уберите эту мэрзость!
   Пашка догнал разъярённую тётю и схватил на руки Тимофея. Вместо
благодарности тётя вцепилась в его футболку и заголосила:
   - Ты хозяин этой твари? В суд подам! Милиционэр! Свидетели!
   - Я буду свидетелем, - подоспела Надя. - А как, тётя, прошла ваша
пятка, что зайчик.
- Хулиганка! И тебя в суд! Да, да!
   Тётя попыталась цапнуть девочку за куртку, но только выронила
пакет. Надя подхватила его и забросила в развилину ближайшего клёна.
Тут и Пашка вырвался на волю, крикнув:
   - С малых лет твердят: за двумя не гонись. И всё людям не в толк!
Ребята скрылись за кустами. Босоножки заплясали вокруг дерева.
   - Ишь, как бусики охота! - злорадничал Пашка. - Во, прыжо-чек! А
ну, ещё: сейчас мировой рекорд будет!
   - Послушай, так кто же кого укокал? - взволнованно спросила Надя.
   - Надька! У тебя же весь рукав в крови. Во, разбороздила! Стой, я
тебя мигом вылечу.
   Пашка куда-то удрал. Мимо Нади по дорожке прошли два паренька.
   - Ну, полезай, полезай! Давай, возись в грязи. На чёрта тебе сдались
эти висюльки?
- Маме подарю. Она бусы любит.
- Твоя любит - моя нет.
- А Наташка?
   - Ладно, хватит! Дура эта Наташка. Собачку дарил ей на Новый год?
И что? Все то же! Фырчит, как ёж. Взглянуть не хочет.
   - Наташка-то не дура. Это ты - дурак. Ишь, подвиг: на папины
деньги игрушку купил. Уж если мне девчонка понравится, я ещё не в
такое болото залезу. И отыщу ей диковину, какой ни у кого нет.
- Э-те-те-те-те!.. Это что же делается?!
   К Босоножкам подбежал запыхавшийся солидный мужчина.
Собственно говоря, вся солидность его заключалась в золотых очках на
носу и в учебнике философии под мышкой. Всё остальное было
замазано тиной.
   - Это как же получается?! - продолжал он. - Человек погружается по
уши в болото, ловит первобытным ручным способом лягушек,
складывает в чистый-пречистый мешочек, - и в самый последний
момент плоды его трудов нахально похищают. Что это, а? Я вас
спрашиваю, женщина!
   Женщина сперва позеленела под цвет лягушек, потом покраснела в
тон своей обуви, но не издала ни звука.
   - Брысь отсюда! - возмущённо прошипел разъярённый философ. -
Брысь, негодное творение природы! Не то!..
   Оставшись наедине с клёном, он горестно засопел, сбросил мокрую
обувь и полез за мешком.
   Ломая кусты, пронеслась по скверу девчонка с длинными рас-
трёпанными волосами. В руках она брезгливо держала банку с ля-
гушками.
   - Ребята, смотрите - Зойка! - раздались в стороне возмущённые
голоса. - Зоя Зулькина лягушек тащит! Чистенькая, сухонькая. Точно: из
нашего живого уголка слямзила! Держи!
   За Зойкой погнался целый отряд. Она прибавила скорости. Высокие
каблуки цокали по каменным плитам громче конских копыт.
- Ну, козлиха, погоди! - грозились отставшие ребята.
   Но кара настигла Зулькину без их участия. Один каблук застрял в
щели между плитами - и готово! С разбега грохнувшись наземь, Зойка
разбила лоб и банку. Зулькина ныла. Ребята хохотали. Счастливые
лягушата распрыгивались по траве.
   Надя с любопытством наблюдала из своего укрытия, что будет
дальше. На её глазах ещё несколько страдальцев пытались доставить
лягушек цаплям: в сумках, в майках, в руках. И каждый раз неудачно.
"Ляги" в здешнем пруду, видно, были не из тех, кто топнет в ведре с
молоком.
   Наконец с дерева спустился философ. Он нёс живую плату в своём
крепко завязанном мешочке бережно, словно спелые солёные
помидоры. При каждом шаге он смотрел под ноги.
"Вот этот донесёт", - решила Надя.
   Но она ошиблась. Вдруг одна из лягушек с чувством прокричала:
   - Дорогие собратья! Пока мы ещё не в клюве у цапли, я расскажу
вам о единстве и борьбе противоположностей, об отрицании отрицания,
о жизни и смерти. Тем самым я скрашу ваши последние минуты и
докажу вам, что отрадно быть даже съеденными, коль это свершается в
полном соответствии с основными законами диалектики.
   Философ расхохотался, разорвал мешок и ... выпустил лягушек на
свободу.
   - Ох, уморили! Как же таких разумниц цаплям скармливать! Да шут
с ними, с этими бусами!
- Заждалась?
   Из кустов вынырнул Пашка с горстью толстых тёмно-зелёных
листиков. Они, и вправду, мгновенно уняли кровь и боль.
   - Ты что грязный какой? - удивилась Надя и пошутила: - Не за
лягушками ли лазил?
Пашка недовольно хмыкнул:
   - Зато ты чистая! Трава эта, между прочим, тоже у пруда растёт:
хорошо ещё, что нашёл! Так что, если логически рассуждать, вперёд
всего надо в аптеку. А дальше - сообразим. Списка нет - головой
подумать можно.
   - Помимо голов у нас ещё и клубки есть: для чего-то их дали. Так ты
скажешь, наконец, кто кого укокал?
   Надины Часы показывали ровно четыре. Клубок с Ежом дружной
парочкой катились вдоль по улице до того быстро, что ребята еле
поспевали за ними. Пашка покусывал губы и молчал.
- Обещал же! - рассердилась Надя.
   - Доктор говорит: обещанного три года ждут. Ну, ладно! Дело в том,
что Ганя была невестой его старшего брата. А они, эти братья, с детства
жили как-то чудно. Вроде и любили друг друга, но вечно ссорились.
Даже родная бабка не могла их угомонить. Она- ты ведь её видела?
Надя покачала головой.
- Я видела только Ганину.
   - Во! Так это она самая и есть. Ганя-то им не родная, приёмная. Её к
бабушке совсем маленькой Марта привела, и никто-
- Стой! А Марта сама кем им приходится?
   - Марта - родная её внучка от старшей дочери. А братья - от
младшей. Ну, не сбивай! Так вот, и никто даже не знает, откуда она,
Ганя.
- Уж сама-то Марта, верно, знает?
   - Э, мало ли что Марта знает! В общем, жутко они цапались. У него,
у Доктора, в юности нрав был ну просто бешеный. Потом ничем он не
хотел толково заняться, как брат. Бабка его воспитывала-воспитывала,
да всё впустую. А в старшем уж она души не чаяла. Тот, и вправду,
Надька, как ни скажет дядя Хома, бревно ходить заставит, из воды
огонь достанет, понапрасну комара не убьёт. Хорошая пара были они с
Ганей. Но вот за какое-то время до свадьбы братья до того разругались,
что и разговаривать перестали. Чего у них там вышло, никому
неизвестно. Ну и кончилось-то всё тем, что он его застрелил.
- Кто - он?!
   Надя вся дрожала от волнения. Пашка со страдальческим видом
вздохнул:
   - О, господи! Кто-кто! Ну, ясно: Доктор - брата. И что ты хочешь,
чтобы после этого Ганя его в головку целовала?
- Доктор застрелил?! Чепуха! Не верю.
   - Ты смотри! - поднял брови Пашка. - Все верят, только она не
верит. Сам Доктор, между прочим, верит. Ты чего, собственно, воз-
мущаешься? Никто не толкует, что он какой-то там злодей. Дело
тёмное, может, и случайно получилось. Дядя говорит, он потом до того
переживал! Совсем другим человеком стал. Но факт есть факт:
застрелил. Это точно известно.
- Раз так - значит, за дело!
   Эти слова вылетели у Нади неожиданно даже для неё самой. Бедный
же Пашка и вовсе разинул рот.
- Ух, ты! Ну, даёшь! - только и смог выдохнуть он.
   Ёж затормозил под золочёной надписью: "Аптека". Клубок хотел
прошмыгнуть дальше, но Надя сердито цыкнула:
   - Куда тебя! - и, подтолкнув своевольника к стене, придавила его
камнем.
   Сквозь лёгкую дверь пробивался крепкий запах вяленой травы. В
аптеке трудно было провернуться. Репьистые охапки цеплялись за ноги,
колкие метёлки хлестали по лицу, пышные веники загораживали
прилавок. Но самое интересное - не было видно стен. Только
бесконечные кучки сухой травы и что-то вроде панорамы скошенного
луга. На чём держался потолок с лепными украшениями - уму
непостижимо. Он нависал над лугом, как тяжёлая градовая туча.
Пашка огорчённо протянул:
- Э, зря нас, пожалуй, сюда занесло.
   - Что случилось? Что случилось у вас, молодые люди? - зазвучал
голос, напоминающий переслащённую манную кашу.
   " Веники" зашевелились. Из- за них выглянул щупленький ста-
ричок, очень похожий на кузнечика. Одёрнув на себе рубашку цвета
пожухлой травы, он повторил:
- Ну, так что же такое у вас приключилось, молодые люди?
   - Ничего не приключилось! - грубовато ответил Пашка и тихо
добавил: - Кроме того, что тебя, дядя, встретили.
   - Очень рад. Очень тому рад, нахальный молодой человек, - за-
хихикал Аптекарь. - А я-то думал: головки от ученья разболелись или
пяточки от танцев распухли. Чем же могу быть полезен, милая
барышня?
   - Вы не посоветуете, что лучше взять в дорогу, для путешествия? -
вежливо спросила Надя.
   - Всё посоветую! - с восторгом воскликнул Аптекарь. - Всё вам
посоветую и всё продам.
   Он выдернул из-под "веников" толстую тетрадь с надписью "
Каталог" и зашуршал страницами.
   - Какое путешествие? Какое у вас путешествие, молодые люди?
Свадебное? Вот специальный набор на сто пятьдесят-
   - Свадебное?! Ещё чего! - возмутился Пашка. - Она одна едет. Я
провожаю.
   - Одна? - пуще того возрадовался Аптекарь. - Совсем одна?
Молодая неопытная барышня едет одна?! Тогда не обойтись без
дорожного наборчика номер тридцать три. Всего сто сорок монет. Вот
он - полюбуйтесь. Уже упакован.
   - Не, дедуся! - замахал на него Пашка. - И грошей у нас не так
много, и носильщика нет такой тюк переть.
   - Дело ваше, молодые люди, - скривил губы старичок, и голос его
стал похож на подкисшую кашу. - Дело исключительно ваше. Но я свою
внучку без такого набора на неделю бы не отпустил. На два дня не
отпустил бы.
- Что же в этом наборе? - поинтересовалась Надя.
   - О, чего там только нет, разумная барышня! - опять оживился
Аптекарь. - Разнообразные шины для переломанных рук и ног-
- Да я надеюсь ничего не сломать.
   - Не надейся. Никогда ни на что не надейся, легкомысленная
барышня. Мой сосед тоже надеялся. И вот прошедшей зимой у самого
крыльца сломал: сперва руку, потом ногу. Ты тоже сломаешь что-
нибудь. Непременно сломаешь.
   - Хватит каркать, дед! - рассердился Пашка. - Стола операционного
там случайно нет?
   - Не насмешничай! Не насмешничай, дерзкий молодой человек.
Чего нет - того нет. А не мешало бы! Зато малогабаритная бормашина
есть. С инструкцией и всем вспомогательным оборудованием.
Надя сморщилась.
   - Тебе бы, дедуля, этой машиной язычок просверлить, - пробурчал
Пашка.
   - Не морщись. Не морщись так, глупая барышня. Морщиться
будешь, когда зуб разболится. Где-нибудь в пустынном ущелье или в
многолюдном городе.
Дед прокашлялся и, с надеждой глядя на девочку, добавил:
- Ещё в набор положено двести двадцать восемь горчичников...
- Двести! - ахнула Надя. - Это летом-то!
   - Летом не сгодятся - к зиме сохранятся. Только лето ведь коварное
время, недальновидная барышня. Полежишь на сырой холодной
травушке или под ливнем вымокнешь - вот тебе и вос-паленьице.
Двухстороннее. А то - бронхит, плеврит. Эх, бери по сниженной цене!
За сто двадцать монет - идёт?
   - Да нет, не надо, - засмеялась Надя. - Уж лучше я не буду на траве
лежать.
   - Но тут ещё флаконы с жидкостью, отпугивающей комаров и
чертей, - не унимался Аптекарь, - отрава для бешеных волков,
эластичная кольчуга от разбойников.
   - Хватит, дед! - оборвал его Пашка. - Некогда нам! Выберем сами
сейчас, что попроще, а эту бяку оставь себе.
   - Я оставлю, оставлю, - разозлился старик. - Но запомни, барышня,
ты ещё об этом пожалеешь. - И под ливень ты попадёшь, и с
разбойниками встретишься, и.
   - Эй, дед! - возмутился Пашка. - Ну-ка, перестань запугивать
покупателей! Не знаешь, с кем связался! Кувыркнусь вот через голову -
превращусь в дикого козла. Всё твоё сено сожру, тебя - рогами в пузо.
Хочешь?
   Как испуганная ящерка, дед зарылся в снопы и спросил, чего же
уважаемые покупатели желают.
- Мазь, залечивающую любую рану, йод, бинт, пластырь.
   - Ясно, ясно, отсталый молодой человек, - перебил Аптекарь,
показывая нос из копны. - Можешь не продолжать. Ничего такого нет.
Все это вредно - и не в моде.
- А что у вас в моде? - раздраженно спросила Надя.
   - Трава. Как сама видишь, недогадливая барышня, трава. Нет той
беды, в которой бы она не помогла.
   - За травой, дед, зимой придём. Пошли, Надь! Зря только время
провели.
   - Зимой придёте - ничего не найдёте. Эй, эй, молодые люди!
Бессовестные молодые люди! Куда? Вы что - всерьёз?! Нет у вас
никакого права так уходить!
   Сделав несколько великолепных прыжков, дед загородил дверь и
начал нудно изъяснять ребятам, что они обязаны что-нибудь купить
хотя бы на восемь монет, поскольку они у него отняли уйму
драгоценного времени, а вдобавок истоптали аптечный пол.
   - Забыл, с кем связался, - снова завёл Пашка. - Сейчас превращусь в
козла!..
Но Надя шепнула ему:
   - Плюнь, сам не связывайся, - и молча протянула деду восемь
монет.
   Когда ребята вышли из аптеки, правый Надин карман, и без того
перегруженный, распух, как щека после пчелиного укуса: дед втолкнул
туда две пригоршни таблеток от боли в желудке. Пашка держал в руках
пучок противно пахнущей травки.
   - Слушай, ты в самом деле умеешь превращаться в козла? - с
завистью спросила Надя.
   - Во! Поверила! - расхохотался мальчишка. - А чем этого лешего
пугать? Не жалобной же книгой! Эх, и обнаглела вся здешняя нечисть!
Выкинь ты к шуту таблетки! Карман лопнет.
   - Лопнет - зашью. А вдруг ещё пригодятся? Как-никак за них деньги
плачены.
- Дело хозяйское. Но я свою метёлку тащить не согласен. Пашка со
зла запустил травой в гулявшую рядом кошку. Кошка
ловко умылькнула на дерево, а "метёлка" смазала по ногам двух
неторопливо переходящих улицу женщин.
   - Чем так нервничать, парень, - посочувствовала первая, - зайди
лучше в "Цветочный" да купи хороший букет.
   - Там навезли нынче! - поддержала вторая. - Лилий голубых
сколько! Вон мы на свадьбу набрали.
Она прижимала к себе большой газетный сверток. Из него расползался
сладковатый дурманящий аромат. Надя встрепенулась.
- Это далеко, "Цветочный"?
   - Как можно - от аптеки далеко! Вон, напротив. У нас, доченька,
благодать. Не как попало все понастроено, а с целью удобства
населения.
Надя рассеянно спросила, в чём же тут удобство.
   - Ужель неясно? - охотно откликнулись женщины. - Заболел человек
- и лекарства тащи, и цветы на пользу. Помер - без цветов уж никак
нельзя, и лекарства надо.
- Мёртвому-то?!
   - Зачем мёртвому? Родным, золотце: от горя. Поправился - и вовсе
цветы на радость сгодятся, опять же родным - лекарства.
- Теперь-то зачем?
- От волненьев пережитых, от радости, доченька.
   - Забавно! Так коли по-вашему, проще в каждой аптеке цветы
продавать. Не всем же, кто букеты покупает, лекарства нужны. Вы вот
на свадьбу собрались - в аптеку ведь не пойдёте?
   " Да что за наваждение! - мелькнуло у Нади в голове. - Каждая
минута на счету, а я тут языком треплю, ровно бабка на лавке!".
   - Пойдём! Непременно пойдём! Опять же: родные валидолу за-
просят - кто от радости, кто от горя.
   - Тьфу! - махнула рукой Надя и повернулась к своему спутнику. -
Пошли, зайдём?
- На кой нам этот "Цветочный"? - заартачился Пашка.
- Не слышал разве? Лилии купить мне нужно!
- С чего ты взяла, что нужно?
   - Логически рассудила, - съязвила Надя. - На одной печати твоего
дядюшки.
   - А! Ну, давай, давай! - угрюмо перебил Пашка. - Только сомнитель-
но, чтобы настоящие голубые лилии продавались, да ещё в магазине.
- Настоящие? Пашка, слушай, а что это вообще за лилии?
Мальчишка гордо хмыкнул:
   - Во! Не знаешь, а туда же - покупать бежишь, очертя голову. По
мне, так это дикая чепухенция. Если ты там кого-то любишь, как
говорят, без взаимности - подари ему голубую лилию. Тогда и он
полюбит тебя крепко, верно, на всю жизнь! - иронически-торжественно
заключил Пашка. - Но, насколько мне известно, цветик этот нужно
вырастить самому из луковки. Вот только где её взять, эту луковку? И
ещё какие-то там условия... убей, не помню! Словом, чепухенция! Для
девчонок.
- Почему чепухенция? Неправда это, что ли?
   - Кто тебе сказал? Может, и правда. Не пробовал. И не собираюсь.
"Ах, я вас люблю! Ох, не могу без вас жить - помираю! Примите
стишки от меня на память..." Будто делать больше людям нечего!
   - Ишь ты, какой деловой! Посмотрим, что будет, когда сам
влюбишься.
   - Всё то же. Уж за лилией бегать не стану. Захочет - полюбит, не
хочет - да пусть её не любит. Стоит страдать!
Надя презрительно сощурилась.
- А ты вообще-то умеешь страдать? Или ещё не научился?
   - Умею, - серьёзно ответил Пашка. - Когда задача не получается.
Толковую задачу решить - это тебе не стишки о любви нацарапать.
   - Ах, вот как?! Ну-ка, нацарапай, нацарапай! Хоть четыре строчки!
Посмотрим! А я пока загляну всё-таки.
   Надя перебежала через дорогу. Душная комнатёнка под названием
"Цветы" была завалена битыми горшками. Изредка среди них
попадались целые. И ещё реже в этих целых из засохшей земли торчали
полузасохшие былинки. Зато на прилавке теснились вёдра с
невиданными цветами. Огромные, цвета июльского неба лилии на
бледных толстых стеблях испускали приторный резкий запах. Продавца
не оказалось, зато на полу у стены сидели две большие обезьяны и
гримасничали друг перед другом. На них шуршали жилетки из газетной
бумаги и топорщились жёлтые атласные юбки: у одной такая длинная,
что ею можно было завесить хозяйку от головы до пят, у другой
настолько короткая, что- Нелепые творения беспрерывно лопотали.
Надя прислушалась - и вот чудо! - ничего не поняла.
Наконец обезьяны её заметили.
- Куда прёшь? Уже закрываем!
Это была первая фраза, которую Надя еле-еле разобрала.
   - Здравствуйте! - возразила она. - У вас до шести, а сейчас пол-
пятого.
- Ты чего тут вякаешь? А ну, топай на улицу!
   - И не подумаю, - спокойно ответила Надя, подходя к прилавку. -
Почём голубые лилии?
   Обезьяны оскалили зубы и злобно заворчали, но, почуяв, что эту
посетительницу легко не вытуришь, повернулись к ней задом и
процедили:
- Пять монет штука. Лапами не цапать!
- Я выбираю! - возмутилась Надя.
   - Нельзя! Все одинаковые! Вываливай монеты - сами наберём.
Сколько?
   " Можно бы взять и побольше. на всякий случай. Но вдруг, вправду,
что-то не то?" - подумала Надя.
- Скажите, они у вас настоящие?
   - Ты что, чокнутая?! - заорали обезьяны. - Сколько, спрашиваем? Не
то - чеши отсюда: закрывать пора!
   Надя по-прежнему с трудом понимала их. Да и бессмысленны были
все разговоры. Махнув рукой, она попросила на свой риск пять штук.
- Больше трёх нельзя!
- Почему?
   - Потому! Не положено. Тридцать, - буркнула обезьяна, вытягивая
три самые помятые лилии.
   - Считать поучитесь! - пожала плечами Надя и выложила на
прилавок пятнадцать монет.
   - И семена арбузные - пятнадцать, - рявкнули обезьяны, швыряя
увесистый мешочек. - Без них лилии не продаются. Понятно?
- Как не понять. Но какое отношение имеют арбузы к цветам?
- Что они, не цветут? Отвянешь ты, наконец?
   Надя вышла из магазина с лилиями, семенами и с настроением
кислым, словно испорченный арбуз. Кислота перешла в горечь, когда
оказалось, что Пашки на прежнем месте нет. Исчезли и Ёж с Клубком.
Надя заметалась взад-вперёд. Через минуту она заметила вдалеке
клетчатую безрукавку и бросилась туда, полная радости и гнева.
   Под витриной "Электротоваров" уныло слонялся Тимофей. Хозяин
его водил носом по стеклу. Клубка не было.
- Постой, Надька! Тут такой классный моторчик!..
   - А, чтоб тебя черти взяли с твоим моторчиком! - чуть не плача
воскликнула Надя. - Я уж не знала, что думать! Где вот теперь Клубок
искать? Где?
   - Ну, ты полегче там с чертями, - миролюбиво отозвался Пашка. -
Каждому своё. Я твои цветики к чёрту не посылаю. Сейчас, Надька, век
такой: без моторов не проживёшь. Погоди, скоро по улицам роботы
будут ходить. Скоро.
   Надя вскрикнула от неожиданности. Прямо на них шёл не робот, а .
крокодил, большой, несимпатичный и без намордника. Его вели на
цепочке модно одетые дама с девочкой - без сомнения, мать с дочерью.
Мать была длинна и худа, как вязальная спица, дочка же напоминала
клубочек шерсти. Крокодил злоехидно покосился на ребят и что-то
невнятно зашамкал. У Нади автоматически сорвались с языка строчки
раннего детства:
Как ты смеешь тут ходить,
По-турецки говорить?
Крокодилам тут гулять запрещается!
   Вряд ли крокодиловы хозяйки расслышали насмешливый шёпот
девочки. Во всяком случае, они невозмутимо протопали дальше. Зато к
Наде прицепился здоровенный верзила в кожаной куртке.
   - Запрещается?! Скажите на милость! А почему вы, собственно,
лезете не в свои дела? Вас, кажется, никто не трогал и никто не
спрашивал. Запрещается! Это было давно - и сто раз отменено. Вы
грамотная? Почитайте вон объявления на щите! Есть там про
крокодилов? Идите почитайте! Ну?
Пашка шагнул вперёд.
   - Давай, иди сам подальше, пока по шее не словил. Вот свары любит
иной народ - мёдом не корми!
   Он был куда ниже прохожего, но сжимал кулаки так воинственно,
что "Кожаная Куртка" спешно удалилась с ворчанием:
   - Ну и публика слабонервная! Крокодила нельзя вывести, собаку
нельзя вывести, скоро цыплёнка нельзя будет вывести.
   Тем временем щит объявлений сам подошёл к ребятам. Вернее,
подполз. Разноцветные листки - и отпечатанные, и небрежно на-
писанные от руки - были приклеены -к панцирю гигантской черепахи.
Пока она пережёвывала вялый листик подорожника, поданный Пашкой,
Надя читала:
" Куплю печать с трезубцем на срок по договоренности."
" Продаются шестиглавые щенки с хорошей родословной."
   "Разыскивается конь. Грива позолоченная. Масть белая. Нрав дикий,
беспокойный. Знающих местопребывание просим сообщить по
телефону-".
   Номер телефона оторвали, и во весь листок поверх объявления был
нарисован огромный кукиш. Надя встревожилась:
- Смотри-ка, Пашка, точно, про нашего.
   - Есть что смотреть! Его давненько ищут, да всё впустую. Посмотри
лучше на свои цветики!
   Что с лилиями?! Упругие стебли стали вроде варёных макарон, цвет
лепестков напоминал уже не небо, а луну, приторный аромат смешался
с запахом подгнившей капусты.
   - Вот это да! - огорчилась Надя и, швырнув цветы в каменную урну,
с горя пнула её ногой.
   - А ты ещё плюнь в меня. Плюй! Что стесняешься! Для того я здесь
и поставлена, - не менее огорчённо промолвила Урна.
- Извини, пожалуйста! Ей-богу, не хотела тебя обидеть!
   - Мне от этого не легче. Ах, проклятая жизнь! Кто мимо ни идёт,
всякую гадость бросает. Да ещё пинки, плевки. Добро хоть с горя, а то
ведь иные так - от скуки.
   - Не сердись: я тебя понимаю. Ты такая красивая. Тебе бы лучше . в
сквере чашей быть для цветов.
У Урны засветилась каждая щербинка.
   - Ладно уж, ничего. Бывает, что себя не помнишь. А ты не рас-
страивайся. И дрянь такую впредь не покупай. Они оранжерейные. Их
только дома можно держать. В кипячёной воде. И каждый час по
чайной ложке сахарного сиропа в неё вливать надо.
- Вот это да! И сколько они, интересно, так продержатся? Урна
захихикала надтреснутым голосом:
   - Сколько угодно. Но не захочешь же ты всю жизнь, приклеенная к
дому, сахар разводить? Надоест. Ищи луковицы. Лилия, которую сама
вырастишь, никогда не увянет. Но только.
   Проходивший мимо парень смачно плюнул в урну. Она замолчала, и
разговорить её больше не удалось.
   - У, принесло тебя, чёртова дубина! - выругалась Надя и сорвала зло
на Пашке. - Что стоишь, как столб? Заснул, что ли?
   - Это ты, матушка, спишь наяву. Дотёмкалась - с урной беседует. Я-
то как раз о деле задумался.
- Неужели? И скажешь, о каком?
   - Скажу. Какой дурак эту урночку делал? Плюнь-ка в неё десять раз.
Не хочешь? Ну, и так ясно: раз восемь промахнешься - узка. Но если
взять большее поперечное сечение, сохранив объём...
   - Понятно. А что со стишками, кстати? Нацарапал? Нет? Ведь это
же так просто!
- Больно надо! Времени жалко.
- А, случись, надо будет?
- Ничего, обойдусь.
Надя тряхнула головой с неописуемым презрением:
   - Это уж точно! Даже знаю как: вместо стихов формулы напишешь.
   - Во! Опять угадала! Прямо талант, - притворно восхитился Пашка.
- Что ж мы - ни туда, ни сюда? Зайдём?
   Он кивнул на "Электротовары". Через стекло Надя разглядела за
прилавком упитанную розовую свинку в желудёвых бусах - и сморщила
нос.
   - Ой, нет! От мартышек до сих пор тошнит. Охота человека увидеть.
   - Слушай, тебе чего, собственно, нужно: хороших покупок или
хороших продавцов?
- Всего! - огрызнулась Надя. - А пока ни того, ни другого. Пашка
наморщил лоб и через несколько секунд решительно
сказал:
   - Пошли! Насчёт покупок не обещаю, но что человека увидишь - это
точно.
   Протащились через узкую подворотню - длинную и холодную, как
осенняя ночь. Потом долго петляли по задворкам, натыкаясь на
переполненные помойки и полуразрушенные сараи.
   Наконец Пашка остановился у небольшого домика. Побелка слезла
со стен, обнажив тусклую глину. Пустым тоскливым взглядом смотрели
оконные проёмы - где с облезлыми рамами, а где совсем без рам.
Вообще, домишко был какой-то кособокий, словно приплющенный
сверху. Казалось, его долго вбивали в землю, но так и не смогли вбить
до конца. К таким калекам обычно прилепляют записку: "Продаётся на
слом". Здесь же на приоткрытой двери виднелись оранжевые буквы:
"Комиссионный. Работает".
   Второе слово подчеркнули тремя жирными чертами. Но и без того
было ясно: дом обитаем. Изо всех отверстий и щелей ползли
разнообразные звуки, запахи. Особенно выделялись детский плач и
крепкий дух табака. Надя вошла в дом и закашлялась от едучего дыма.
   На горке потемневших стружек и опилок лежала сломанная
двуручная пила. Со стен свисали клочки обоев. В комнате не было
никакой мебели, кроме громоздкого сундука. На сундуке сидел здо-
ровенный мужчина с небольшой бородкой и большой чёрной трубкой.
Одна нога его, положенная на другую, мерно покачивалась в воздухе. В
том же ритме выпыхивала дым трубка. Голову хозяина украшала старая
фетровая шляпа, причём её вдавленная тулья зачем-то была набита
сухой травой.
   Лишь Пашка промолвил: "Добрая ночь, дядя Денис!" - как в шляпе
запищало. Вверх взметнулось пять разинутых клювиков. Через окно
влетела мухоловка с зелёной гусеницей и опустилась на край гнезда.
Денис почесал нос длинным ногтем и хмуро ответил:
- Кому добрая, кому нет. Не зря говорят: на всех не угодишь.
- Так и не надумали?
   - Как видишь. И с места не сойду, покуда не надумаю. Похудел вон,
как обтёсанный. Зато иные воображают, что думать очень просто. Вот
этак и сколачиваются всякие неурядицы. Не зря говорят: как аукнется -
так откликнется.
   Трубка выпустила последний жалкий дымок. Денис швырнул её в
угол и вытащил две новые, раскуренные, из левого рукава. Одну
гостеприимно предложил Пашке, но тот отказался.
- По делу мы, дядя Денис. Спешим.
   - Коли так, не отвлекайте меня. Ступайте в соседнюю мастерскую.
   Насколько пусто было в первой комнате, настолько густо оказалось
во второй. Сквозь белый пар смутно проглядывали верёвки с пёстрыми
ползунками, стол, стулья, газовая плита и пылающий камин.
   - Добрая ночь, миссис Дороти! - заорал Пашка, стараясь перекрыть
бульканье на плите и рёв в коляске. - Мы к вам!
   - Привет, Пашка! Я доделать сейчас, и мы будем быстро ходить в
лавка, - прозвенел в тумане мелодичный голос.
   Кто-то звонко хлопнул в ладоши. Пар рассеялся - и Надя увидела
миссис. Она стояла, прислонившись к рассохшемуся бочонку, и в
правой руке держала половник, а в левой - сиреневый томик. Лицо её
затеняли русые пряди, красиво подвитые с одной стороны и
растрёпанные - с другой. Из-под линялого длинного передника
выглядывали босые ноги и пышное старинное платье. Надя удивленно
уставилась на синий бархат, расшитый золотом и жемчугами. Потом
взгляд её скользнул по шершавым рукам, нахмуренному лбу и, наконец,
встретился со взглядом Дороти, захлопнувшей книгу. Глаза хозяйки
смотрели так же безотрадно, как окна дома.
   - Я радоваться вам, мисс Надя! Извинить мне: чтение делать конец
сразу трудно.
Дороти вздохнула и показала заглавие: "Любимые поэты".
   - Это есть чудесный книга! Я не читать его прежде. В школе было
задавать много урок - и я совсем не иметь время для стихи.
- А там-то разве не проходили? - удивилась Надя.
Дороти пожала плечами.
- Я не заметить. О, Дик, негодный! Я буду бить тебе задница!
   - Пу! - что-то чиркнуло по Надиной щеке. Она повернулась к
коляске. Дик стоял во весь рост в одной голубой рубашонке, посасывал
соску и улыбался. Надя тоже ему улыбнулась, но коварный младенец с
тем же звуком "пу!" опять плюнул в неё пустышкой. На сей раз удар
пришелся точно в лоб. Надя вскрикнула:
- Ой!
Дороти простонала:
- О-
   А юный агрессор радостно завизжал и поймал ртом очередную
пустышку из воздуха. Надя успела пригнуться - и третий "снаряд"
разбил графин.
- О, безобразный дитя!
Дороти шагнула к коляске, но Надя удержала гневную руку.
- Он больше не будет!
   Дик благодарно посмотрел на заступницу и выпустил четвёртую
пустышку в голову Павлу. Пашка потёр затылок, но даже не обернулся.
Он с упоением разглядывал старинные сабли на стене.
   - Удивительно. Свинцовые они у него, что ли? - проворчала Надя,
ощупывая на лбу " рогульку" с лесной орех.
   - Ах, бедная мисс! Мы будем всё устроить. Мой примочка - и в один
секунда всё проходить.
   Дороти засуетилась. Она намазала ребятам шишки прохладной
мазью. Потом сдёрнула передник, затолкала его под плиту, а оттуда
выгребла кочергой золотистые туфельки. Когда Дороти наспех
расчесала волосы, и они распушились по её плечам. Надя с восторгом
воскликнула:
- Ой, вы сейчас будто Золушка перед балом!
   Зеленоватые глаза Дороти засверкали, как листья после июльской
грозы. И тут Наде показалось, что милой хозяюшке лет двадцать, не
больше, хотя вначале она дала бы ей все сорок.
   - Я позвать сейчас старший дочь - смотреть за Дик, - сказала
Дороти, удручённо взирая, как младшее чадо потрошит подушку
сабельным обломком. - Джейн! Джейн! Джен-ни-и!
   Дороти звала так громко, что на полке звенела стеклянная посуда, но
Джейн не появлялась. Тогда она выхватила из жаровни большой
пистолет и несколько раз выпалила вверх. От неожиданности Надя
присела. На голову посыпалась штукатурка.
   - Потолок-то зачем портить? Лучше бы в окно, - заметил Пашка.
Дороти покачала головой.
   - Как можно? А вдруг она есть именно там? Она всегда есть в та
место, который меньше всех надо.
   И, словно в подтверждение её слов, на подоконнике возникло
дивное видение: златокудрый ангелочек в ярко-розовом платьице.
- Дженни! - с облегчением воскликнула Дороти.
   - Женька?! - изумлённо вскрикнула Надя и тут же смущённо
умолкла.
   Нет, на её Женю это создание было похоже не больше, чем лесная
синица на домашнюю канарейку. Но до чего захотелось вдруг домой!
Хоть на одну минуту.
   - Джейн! - строго начала Дороти. - Сколько долго можно. О, Боже!
Что есть с твой ухо?
   Джейн прикрыла левой рукой соответственное ушко. Оно было куда
ярче её платья и здорово распухло.
   - Ничего! Соседка, Юлия, накрутила, - буркнула она и, соскочив с
подоконника, торопливо добавила: - Примочку делать не дам!
Правую руку Дженни держала за спиной.
- Что ты прятать там?
   Как ошибочно первое впечатление! Не взяли бы Джейн в ангелочки,
если б даже пришить ей крылышки и оторванные оборки. Слишком
мало кротости в лице, слишком много синяков и царапин.
   - Я спрашивать тебя. - повысила голос Дороти, но тут из-за бочки
явилась точная копия Джейн, уменьшенная в два раза.
   - Мама! Не хочу больше похлёбки с вустрицами. Она противная.
   - Ты сам есть противная ребёнок, Анни! Твой прадед каждый день
кушать такой похлёбка - и никто не смочь его побеждать. Ешь! Джейн,
когда ты не делать примочка, то не сойти больше с дом до самый мой
смерть!
   Миссис Дороти мужественно сражалась на два фронта, но враг был
силён.
- Лучше сдохнуть, чем делать примочку! Только подойди.
- А как я съем? Я её уже пролила. На бабушкин ковёр.
   Дик вылез из коляски и приволок откуда-то пыльную бутылку с
ромом. За это он получил сокрушительный шлепок по голому заду и
дико заверещал.
   Пока Дороти улаживала домашние дела, Надя присоединилась к
Пашке. Он покончил с саблями и перешёл в дальний угол. Там,
вперемешку с кастрюлями и сковородками, висели кинжалы, пистолеты
и старинные гравюры, изображающие парусные корабли. Над мучным
ситом чернел морской бинокль.
- Что, они так и торгуют в кухне? - тихо спросила Надя.
   - Во, умница! Лавка в третьей комнате. А тут ничего не продаётся:
дедова память, - зашептал Пашка. - Джек, дед этой Дороти, настоящий
пират был. И старший брат его, Джон, тоже. Англичане. Интересная,
знаешь, семейка. Джон до сих пор жив. Только к ним не показывается: с
бабкой, дедовой вдовой, не в ладах.
- А бабка? Тоже здесь?
   - Где ж ещё! В лавке - товары считает. Увидишь её - смотри,
осторожнее с ней: она всюду с пистолетом мотается.
- Да, - вздохнула Надя. - Ничего себе! И бабка англичанка?
   - Ужели! Здесь только Денис русский. Эх, и скандал у них был,
когда Дороти замуж за него выходила! Больше всех Джон бушевал!
Убить Дениса всё грозился.
- Вот дикий! Эка беда - на другом языке говорит!
   - Ты зато ручная. Разве в разговорах суть? Семьи до жути разные. В
Денисовом роду все столяры, добро бы хоть корабельные мастера, а то -
лавки, табуретки. А матушка его с Доротиной бабкой до сих пор, того
гляди, друг друга протаранят.
- И сами они, похоже, не очень-то ладят?
- Ну, как сказать- Живут, в общем, не хуже многих.
- Так зачем тогда Ден на сундуке сидит?
   - А. Ну, это как раз безо всяких дурных намерений. Понимаешь,
думали они было перебраться в другое место. Так вот он и не может
никак решить: переезжать или не стоит.
- Выводок-то у него в шляпе первый? - фыркнула Надя. Пашка
призадумался.
- Первый, вроде. Пожалуй, для второго рановато.

   - О, теперь всё делается ясно! - раздался горестный возглас Дороти,
которая тем временем допрашивала Джейн. - Хорошо не оторвать ещё
голова! Как можно показывать язык и кулак? Как сметь писать на дверь
старый сосед "живодёр"? Мисс Юлия имеет много лет больше, чем ты.
О, непутёвый Дженни!
   - Подумаешь, заслуга - дожить до старости! - не сдавалась Джейн. -
Ладно, кто добрые дела делает, а если гадости?
   Она трагическим жестом вынула, наконец, из-за спины правую руку
- и решительно опустила на пол небольшой грязный узел.
   - Вот я-то до старости не доживу. Каждый день в помойку нырять
из-за этой кикиморы! Её бы туда бросить!
   Узел задёргался, и оттуда выполз малюсенький щенок. Масть его
можно было определить не раньше, чем после мытья в семи водах. Он
жалобно моргал едва прорезавшимися глазами.
   - О, Боже, Боже! - простонала Дороти и так же жалобно взглянула
на Надю. - Когда же быть конец этому? Кто понимать мои мучения?
   - Как не понять, миссис! - с чувством заверила девочка и, подойдя к
Дженни, шепнула:
- Точно, сущая ведьма ваша Юлия. А пёсик славный.
   Джейн просияла - и вцепилась в Надину руку. Щенок присосался к
плошке тёплого молока - не выдержало сердце Дороти. На несколько
секунд наступила райская тишина. Было слышно лишь голодное
чавканье и восхищённое сопение малышей.
   - Он будет жить у нас, мама! - прозвучал, как грозный глас пророка,
голос Джейн.
   - Ну, ладно. будем посмотреть. - неуверенно забормотала Дороти. -
Что сказать ещё бабушка?
   - Кроме бабушки, Дорочка, есть и папа, - просочился тягучий голос
из соседней комнаты. - Не умеешь ты воспитывать детей. Они из тебя
канаты вьют, а ты им во всём потакаешь. И не диво: сама бесшабашная.
Не зря говорят: куда иголка - туда и нитка.
   Суп на плите бурно закипел: крышка подпрыгнула - и выпустила
поток рыжей пены. Еще сильней вскипела Дороти:
   - О, негодный Ден! Любой терпение есть предел! Для хороший
воспитание должно бывать время и силы. Я не иметь ни то, ни это. А ты
не встать с проклятый сундук много недели. Ты любить поговорки? Так
вот: чья бычок мычать, а твоя - молчать!
   Загромыхало по полу, отворилась дверь, и сундук с Денисом
подъехал к порогу. Мухоловка кружилась над птенцами заботливо, но
без особой тревоги: видно, не впервой.
   - Фу, жарища! - выдохнул хозяин и так тряхнул головой, что
гнездышко чуть не слетело на пол. - Неудивительно, что дети бесятся.
   Отмахнувшись от возмущённо клевавшей его в нос птицы, он
прокашлялся и начал:
   - Дора! Я очень огорчён: даже при посетителях ты неуважительно
кричишь на своего родного мужа. А за что? Сто тридцать ночей не сплю
я на жёстком сундуке, размышляя, как лучше построить благополучие
семьи. Думать до треска в затылке - тяжёлое занятие, Дора. Не каждый
на это способен. А вот стирать тряпочки и стоять у плиты может
каждый. Неужели тебе было бы легче, если бы я находился рядом и
помешивал этим, как его- длинной ложкой в кастрюле? Эх, Дора,
Дора! В наш век мужчина в доме нужен лишь для аварийных случаев. А
что до воспитания, так я не упрекаю - жалею тебя. Не подкрутить им
гайки. Они скоро не только собаку - чёрта приведут.
   - Не пора хватит уже, Ден? Хоть чёрта приводить - не на твоя голова
- на мой!
   Тряпка снова зашевелилась. Из серых лохмотьев, как Афродита из
морской пены, показался -маленький чертёнок. Раза в два больше
ладони, он походил на забавную обезьянку. А в общем, всё, как
положено: рожки, хвостик с кисточкой, огненный язычок. Сквозь грязь
и паутину проглядывала блестящая чёрная шёрстка.
   - О, Боже, - сказала Дороти безжизненным голосом. - Боже мой-
Чертёнок жалобно хрюкнул - и уткнулся мордочкой в тряпку.
   - Он тоже будет жить у нас, - тихо, но твёрдо заявила Джейн. - И
брось ты поминать Бога, мамочка! Неужели не видишь, что бедняжка
пугается. Налей лучше и ему молочка.
   - Вот, вот, как всегда, я прав! - злорадно усмехнулся Денис. -Только
сказал - а черти уже в доме. Ну, доченька, сейчас не вредно будет дать
тебе по ушам. А этих тварей...
- Она иметь и так уже дёрганый ухо, - вступилась Дороти.
   - Попробуй только! - нахохлилась Джейн и сорвала со стены
кинжал.
   Младшие дружно заревели: в Аннины патлы вцепился чертёнок, а
Дику укусил палец щенок, и, надо думать, было за что.
- Опять! Опять всё то же самое! Нет, это просто невозможно!
   За спиной Дика возникла длинная вертлявая женщина в чёрном
платье с белой вставочкой. Одеждой и повадками она напоминала
сороку. И трещала тоже, ни дать ни взять, как сорока.
   - А я бежала мимо. Думаю, дай загляну, проведаю. Джейн, милочка,
как ты смеешь замахиваться стамеской на папочку? До-рочка,
голубушка, почему не приведёшь детей к порядку? Детки, отчего не
здороваетесь с бабушкой? Ах, как это ваша мать позволяет вам играть с
такими гнусными животными! А ты, голубушка, опять готовишь в
своём лучшем платье? Ай - весь подол в пятнах! Подумала бы о
дочерях. Твой дед не воскреснет, когда истреплются все тряпки. Или
надеешься, что братец его почешется - потопит для вас пару кораблей?
Вообще, интересно: вечно торчишь на кухне, а пожрать, извини, в доме
нечего. Посмотри на мужа: до чего он, бедняжечка, стал худой,
бледный. Ах, Денисик, что за пакость у тебя на шляпе?
   - Как ты сказала, старая швабра?! - прохрипел зловещий голос. - Это
твой-то сын худой?! Да под ним сундук скоро треснет! А если он
зелёный, ровно водоросли, так это от своего никудышного табака.
Худой! Постыдилась бы молоть дурь в чужом доме, да ещё при гостях!
- Ах, значит, дом моего сына мне чужой?
- Это дом моего покойного мужа!
   Из-за портьеры в углу вынырнула неряшливо одетая сгорбленная
старуха с клюкой. Питомцы Джейн шмыгнули под плиту. Дик с Анни
повисли на бабкиной юбке и выудили из отвислого кармана по прянику.
Пригладив их волосёнки, старуха подковыляла к Дороти.
   - Замучилась, бедняжка? А как быть? Хозяйство в порядке надо
держать. На кого нам с тобой надеяться? Мужчин в доме нет. Разве что
этот разбойник подрастёт.
   Она указала на Дика и презрительно покосилась в сторону Дена.
Матушка его покраснела, как переспелый помидор, и, готовая лопнуть
от злости, выкатилась на середину комнаты.
   - Да разбирайтесь вы сами в конце концов! - буркнул Денис. -
Только не жалуйся впредь, Дора, будто я ни во что не вникаю, - и
сундук потарахтел к прежнему месту.
   - Если бы мне кто-то сказал, когда мой несчастный Дени-сик ещё
лежал в колыбельке, что ему суждено жениться на дочке пирата, -
завизжала снова матушка, - на внучке пирата.
   - Эй, ты! Не заткнешь глотку - так я её тебе заткну, - гаркнула
пиратская вдова и, роняя пряники, выдернула из кармана пистолет. -
Веди, Дороти, гостей в лавку. Проветрись, внученька! А с ребятами мне
Джейн поможет.
   - Бабуль, - захныкала Дженни, прижимаясь к рваной кофте, -не могу
я с ними, ухо болит. Я тоже в лавку...
   - Отчаливай, горе моё! - махнула рукой бабка. - Да смотри, чтоб всё
прилично! Прадедова имени не позорь! Муж мой, молодая леди, - с
гордостью обратилась она к Наде, - был настоящий джентльмен. Даже
те, кого он дырявил шпагой или пускал ко дну, не слышали от него ни
единого грубого слова. А дома! Да я, бывало, за ним, как за каменной
стеной. Вот братец его не таков - куда там! А уж нынешняя молодёжь!
   - Что с молодёжи спрашивать, коли старухи. - тихо прокудахтала
Денова мамаша.
   Надя с облегчением вздохнула, оказавшись за перегородкой. Но пока
Дороти чиркала в темноте спичками, не удержалась от искушения ещё
разок заглянуть в кухню. Она увидела, что разъярённая пиратша водит
перед носом свахи дулом пистолета. Та побелела и квохает, как
перепуганная курица. Тем временем Анни отплясывает дикий танец со
шпагой, а Дик выковыривает пробку из ромовой бутылки.
   В каждом углу тесной комнаты вытянула огненный язык толстая
свеча. Затхлый воздух засветился оранжевым светом, и Надя даже
застонала от разочарования. Полупустые скучные полки! Да кухня была
куда интересней! Джейн мигом нырнула под прилавок, дабы почтить
своим вниманием Тимофея. Пашка вытащил из груды обёрточных
бумаг останки судового журнала и уткнулся в них с важным видом.
Дороти рассеянно подровняла ряды стоптанной обуви, смахнула тенёта
с пожелтевших картонных коробок и кивнула Наде:
   - Выбирай, что по нраву. Если хочешь - я помогу: вы ведь то-
ропитесь.
   Голос Дороти звучал устало, но очень любезно и без всякого акцента
и грамматических ошибок.
   - Скажите, - удивилась Надя, - почему вы так хорошо заговорили
по-русски?
Дороти засмеялась.
- По-русски? Как раз перешла на свой язык - вот и хорошо.
   - Английский?! Но я же всё понимаю, а у меня в школе - немецкий.
   - Во, уморила! - поднял голову Пашка. - Что зайцев понимает -
ничего, что человека - диво. Совсем заморочил тебя Доктор своим
лечением, - с неожиданной неприязнью закончил он.
   - Теперь ясно, - обрадовалась Надя. - Значит, ребята ваши и
бабушка тоже разговаривали по-английски?
   - Ну конечно. Заставь-ка детей да стариков на чужом языке го-
ворить!
   - А вы? Вы так боитесь Дена, что и словечка вымолвить по-своему
не смеете, где ему слышно? - возмутилась Надя. - Вот уж я бы
никогда-
Дороти покачала головой.
   - Нет, чего бояться? Я давно ничего не боюсь. Просто устала. Тебе
этого ещё не понять. Порой страшно: живёшь, а душа засыхает, как
дерево на корню. Ночью о стекло бьётся диковинная бабочка - но уже
нет желания выбежать, поймать её. На заре скрипят в кустах птицы,
распускаются синие вьюнки, сладкая роса капает с листьев, но уже не
хочется выползать из тёплой постели, чтобы порадоваться на всё это. В
юности знала я одного человека. Он засаживал почти весь свой сад
тыквами лишь для того, чтобы смотреть, как рано утром раскрываются
их золотые цветы.
- Как звали его? - встрепенулась Надя.
   - Разве это важно? Ну, давай займёмся товарами, - спохватилась
Дороти. - Только, боюсь, не найдётся здесь нужного для тебя. Обычные
волшебные вещи. Да вдобавок ещё почти все неисправные. Вот, к
примеру, скороходные туфли. У всех каблуки подломаны; хоть и
быстро бегут, но совсем не в ту сторону. Ну, что ещё? скатерти-
самобранки? Одна радость - посуду не мыть, а сытым не будешь:
подгорелое, пересолённое. шапки-невидимки вот, правда, ничего.
   - Ой, - воскликнула Надя. - А вон, за стеклом, не Клубочки? А то
наш затерялся.
   - Что ты, что ты! - нахмурилась Дороти. - Может, и найдётся ещё.
Лучше уж совсем без никакого, чем с чужим, подержанным.
   Перерыв полки, Надя выбрала шапку-невидимку - взамен по-
терянной - и маленькую бисерную сумочку. В причудливых зеле-
новатых узорах красиво поблёскивали слова "Счастливого пути!"
   - Шапка - пятнадцать монет. А сумочку я тебе дарю. Ну, без всяких
разговоров! - заявила Дороти. - Сама не помню, как она к нам попала и
какой в ней толк.
   И тут, вот неожиданность, Надя заметила свой платок. Да, да,
конечно, он! Других таких кривоухих зайчат на свете нет. За платок
Дороти тоже наотрез отказалась брать деньги.
   - Да мне его только что дамочка принесла: налакированная с ног до
головы, глаза пустые, бегают, как ртуть. Раз твой - прячь подальше да
береги.
   Наде от души хотелось отблагодарить хозяйку, но чем? Она
смущённо вертела в руках кошелёк. И вдруг Дороти нерешительно
сказала:
   - Ты тоже можешь мне подарить кое-что, если не жалко. Я случайно
заметила у тебя рисунок-
   Сердце у Нади ёкнуло, но она без колебания вынула помятый листок
со стариком.
- Пожалуйста! С радостью, если он вам нравится.
- А как он к тебе попал? - помедлив, спросила Дороти.
- Да так- Знаете, долго рассказывать.
   - Миссис Дороти! - подал голос Пашка. - Можно я возьму пару
страниц из журнала?
- Боже мой, да хоть весь! На что тебе это старьё?
   - Во! Интересно- - пробормотал Пашка, с треском разрывая
бумагу. - Этот я себе, а это - для тебя, Надька. Там стихи какие-то. Ты у
нас специалист.
   - Синий морской простор хмурого неба темней, - с трудом про-
читала Надя. - У, как неразборчиво!
Дороти взглянула через её плечо.
- Так это же старая пиратская песня, - и запела вполголоса:

Синий морской простор
Хмурого неба темней,
Маленький чёрный корабль
Ветер и волны качают.
Вправо? Налево? Вперёд?
Сотня из тысяч путей
К гибели нас приведёт,
Счастье - семьсот предвещают.
Где-то в волшебных лучах
Остров заветный нас ждёт,
Буре навстречу корабль наш плывёт,
Ночи навстречу корабль наш плывёт.
Солнце, туман и гроза
Вечно в пути нам мешают:
Утром любовь глаза нам слепит,
В полдень усталость туманит глаза,
В сумерках - молнией огненной страх
Сердце порой опаляет.

   - Любимая песня деда Джона. Так давно мы с ним не виделись! Не
знаю даже, куда его, беднягу, занесло. Надя, а ведь ты должна
встретиться с ним! Передай ему тогда...
   - Что это? - Надя подозрительно покосилась на маленький чёрный
шёлковый узелок.
   - Понятия не имею. Память ли о чём, талисман ли какой. Старик
хранил всегда пуще глаза, а в последний раз случайно забыл здесь.
Возьми - невелик груз.
- Конечно, такой пустяк! А если не встретимся?
   - Зачем предполагать худшее? - пожала плечами Дороти. - Ну,
счастливо! Обратным путём - не стоит. Выходите прямо здесь.
   Она подвела ребят к холщовому ковру на стене. Надя увидела шхуну
с чёрным флагом, вышитую суровыми нитками, и край двери,
прикрытой холстом. Только сейчас она почувствовала, до чего
невыносима духота в доме. Страшно захотелось поскорей выбраться
наружу, но, открыв дверь, Дороти задержала гостью.
   - Хочу кое-что сказать, - зашептала она ей в самое ухо. - Не заходи
туда, куда позовут. И ещё: выброси одну лишнюю вещь из кармана.
   - Я не совсем. - начала Надя, но её прервал глухой грохот, подобный
отдалённому грому.
Дороти побледнела и приложила палец к губам.
   - Всё, всё, ступайте! Выйдете во двор, доберётесь до лодки и -на
восток.
   Двор весь зарос высоченной крапивой. В самой гуще ехидной зелени
стояла старая лодка. Пашка первым забрался на корму и подал руку
Наде.
   - Ну, а дальше? - спросила она, расчёсывая волдыри на ладонях. -
Как это - на восток?
   Лодку так качнуло, что Надя вылетела бы за борт, не будь Пашки.
- Сядь смирно, а я грести буду. Смотри-ка, что творится!
   В лицо ударили солёные брызги. Где же крапива, двор, дом?!
Тёмный морской простор, ветер и волны. Пашка с напряжением
орудовал вёслами.
- Давай вместе, - предложила Надя.
- Сиди. Без того сейчас со страху помрёшь.
- Сам помирай! А мне ничуть не страшно.
Впереди слабо золотилась рассветная полоска.
   "Что выбросить-то? - соображала Надя. - Вот задача... Выложить,
что ли, всё - перебрать? Э, нет, теперь я умная: вдруг волной смоет!
Ладно, не горит! Добрая душа Дороти! Вот у кого бы спросить про
лилию! Жаль, не успела. Уж она-то, верно, знает, где луковицы искать".
   - Кабы знала, - недовольно забурчала лодка, - не жила бы так, как
живём. Чтоб вам всем перевернуться!
- Помилуй, мы-то причём? - изумилась Надя.
   - Все причём! Все друг друга на мель сажают: большие малых,
малые - больших. Скажи-ка дома, что тебе голубая лилия нужна! Так
отдуцкают - да за уроки: ах, детонька, уравнения сперва решать
научись. А вы? Что там ваши матери, тётки! Все их переживания - лбы
вам щупать да двойки считать. А больше ничего им не надо. Верно?
- Слушай, ты с чего это завелась? - вмешался Пашка.
   - С того и с сего! - фыркнула лодка. - Не с тобой говорят - так не
лезь! Раз пришлось мне катать одну гулёную компанию. Всю дорогу
умилялись над каким-то романчиком. Вишь, у героини там и дом -
полная чаша, и муж добрый, заботливый, а её угораздило влюбиться в
какого-то бедолагу; мужа бросила, из дома ушла к нему. Ох, какая
душа, какое сердце! Тьфу! И книжонки бы эти потопить, и размалё-
ванных там красоток, которые с жиру бесятся от сытой бездельной
жизни. Посмотрели бы они, каково любить в толчее, в угаре, когда на
руках дети висят, на сердце - заботы вечные, и, кажется, места-то в нём
нет для любви. А она живёт да живёт наперекор всему. Эх, не тем часто
везёт, кому надо! Раздобудет иная девчонка луковку, но прежде, чем
лилия цвет наберёт, любовь её концы отдаст. А то, случается, и сажают
её уж не для того, для кого искали, а совсем для другого.
   Последние слова почему-то неприятно укололи Надю, но она
промолчала и решила не забыть про Дороти, если посчастливится найти
луковицы. Пусть живут в ладу со своим Деном. Надя усмехнулась,
вспомнив гнездо на шляпе. Правду говорят: полюбится сатана пуще
ясного сокола.
   - А с чего тебе втемяшилось о Дене подумать? - буркнула лодка, с
размаху налетев на фонарный столб.
   И, словно не было ни лодки, ни моря. Тимка, пофыркивая, семенил
по сухому асфальту. Гасли один за другим разноцветные огни. Двадцать
минут шестого- Усталость вконец овладела Надей
- она едва держалась на ногах. Пашка, хоть и бодро посвистывал, тоже
казался утомлённым.
- Заскочим? - потянул он Надю за рукав. - На минутку, поглазеть.
Над широко распахнутой дверью подмигивали большие розовые буквы:
"Сувениры".
- Входите, входите, ещё открыто, - крикнули изнутри.
   Надя вздрогнула и, вспомнив совет Дороти, решительно потащила
Пашку прочь.
- Нет, нет! Ни на минуту, ни на секунду.
- Ты смотри, до чего важная стала! - недовольно заворчал он.
Совсем близко раздалось ржание Коня. В ту же секунду мимо
промелькнула тёмная тень. А в небе чиркнула мгновенным огоньком не
то звезда, не то ракета.
- Знаешь, мне пора, - изменившимся голосом сказал Пашка.
- Ну- пока!
- Как, уже уходишь? А я думала-
   - Что делать: не моя воля. Ты уж смотри, не обижай это чудуш-ко. -
Пашка погладил по колючкам Тимофея и, вынув Надин нож, сверкнул
отточенными лезвиями. - Во! Видала, какой теперь?
Надя виновато вздохнула:
   - Да- а твой-то пистолет, забыла я сказать, совсем у меня раз-
валился.
   - Туда ему и дорога! Хочешь другой подарок? - Пашка сунул Наде
маленький бумажный свёрток. - Листок тоже не выкидывай- там кое-
что. Эй! Догоняй!
Конь заржал второй раз - и Ёж быстро покатился к нему.
   Только бы не отстать! Вот и "Канцелярские товары". Ура! Ну и
сюрприз! Возле двери магазина светился Клубок. Конь по-прежнему
смирно стоял у деревянного дома. Надя обернулась, но Пашки уже и
след простыл. Радостью поделиться было не с кем.
   Что же за подарок? Из пиратского листка выскользнули - Ца-плины
бусы. Надя смущённо потрогала переливающиеся раковинки и
осторожно надела бусы на шею, спрятав под куртку рядом с Часами.
Было ровно полшестого.





ГЛАВА 9
Кинотеатр "Звезда"


Ветерок настойчиво заржал третий раз и ударил копытом в стену.
   "А стоит ли радоваться? - размышляла Надя, поглаживая его чёлку. -
Денег угробила пропасть. Толком ничего не купила. Может, как раз
самое нужное проворонила. Что Ганя скажет?"
   И тут её осенило: вдруг не случайно Конь остановился именно здесь,
и не случайно к этому месту прикатился Клубок.
   Одно из окон на первом этаже в Бюро было слабо освещено. Но как
ни прикладывалась Надя к стеклу, рассмотреть, что внутри, ей не
удавалось. Вдруг яркий свет мелькнул в полутьме, и она увидела ...
мамину шкатулку. Шкатулка стояла в середине пустой комнаты на
высокой подставке.
   Надя бросилась к двери, но оттуда вышла Ганина бабушка в
длинном чёрном платье и загородила вход.
- Опоздала, девочка. Закрываю. В другой раз.
- Здравствуйте, - удивлённо пробормотала Надя.
   Бабушка ничего не ответила и посмотрела так, словно видела её
впервые. Дверь с шумом захлопнулась - вывеска исчезла.
   Не попытать ли счастья через дорогу? "Канцелярские товары"
светились на всю улицу, их дверь была широко распахнута, но и на ней
уже болталась верёвка с табличкой "Закрыто". Надя вынула из кармана
шапку-невидимку. " Эх, была не была! Вроде, всё в порядке?"
Придирчиво повертев головой, она нырнула под верёвку. На пороге
вытянула ещё язык, покосилась на кончик носа - нет, ничего не видно!
   Больше половины магазина закрывала тёмная ширма. На ней было
написано: "Учёт". Открытым оставался лишь короткий прилавок да три
ряда полок. Карандаши, резинки, тетради-
   "Стоило лезть! - огорчилась Надя - Такого добра везде полно". Но,
подойдя поближе, она поняла, что ошиблась. Карандаши и резинки,
заполнявшие две нижние полки, были полупрозрачными. По ним
пробегали разноцветные искорки. Не хуже выглядели стопки общих
тетрадей наверху. Мало того, иногда казалось, что сквозь корки
просвечивают буквы, слова. Едва Надя коснулась прилавка, как на него
упала тетрадь, отточенный карандаш и резинка. На обложке золотилось
её имя, фамилия, дата рождения.
   - Вот это да! - прошептала Надя и провела пальцем по блестящим
цифрам.
   Тетрадь раскрылась. С десяток первых листов сжимала большущая
скрепка. Но Надя видела сквозь бумагу, что все они исписаны ровными
мелкими строчками. Она попыталась снять скрепку или хотя бы
отогнуть край листа - ничего не вышло. Зато карандаш сейчас же
подскочил и вывел на чистой странице: "Вошла без спроса и трогает,
что не положено". Надя посмотрела, посмотрела - и, схватив резинку,
начала стирать запись. До чего это оказалось трудно! Словно она
водила тяжёлым камнем по асфальту. Но мало-помалу буквы исчезли.
Когда пропала последняя, Надю вдруг приподняло какой-то силой и
вышвырнуло на улицу. Как только она удержалась на ногах и не
разбила затылок!
   Из-за угла выглянула- Паула. Ничего не замечая вокруг, торо-
пливой походкой приблизилась она к магазину, постояла с минуту на
пороге и - прошмыгнула внутрь.
" Эге! - подумала Надя. Какого лешего ей там надо?"
   Нахлобучив покрепче шапку, она пошла следом. Надина тетрадь
лежала на прилавке. Паула склонилась над ней. Злобно хихикнула и
потянула к себе карандаш. Тот, однако, не стронулся с места. Паула
возмущённо мотнула головой и вцепилась в карандаш всеми пальцами.
Он взвился вверх и с размаху щёлкнул по длинному носу.
Тогда, скрипнув зубами, Паула прокусила мизинец. Капля крови упала
на белую страницу. Надя подкралась сбоку, но вырвать тетрадь не
удалось: Паула крепко прижимала её локтем. Окровавленный палец
торопливо выкорябывал неразборчивые слова. В воздух взлетела ре-
зинка и одним махом стёрла половину дьявольской писанины.
   Паула тотчас захлопнула тетрадь и зашвырнула её назад на полку.
Потом она полезла под прилавок и вытащила оттуда огромную книгу в
белоснежном переплёте. Жалобно зашелестели страницы. Надино
сердце замерло в неизъяснимой тревоге, казалось, и Часы её замолкли
на миг. Кстати подвернулась метровая линейка. Девочка прицелилась -
и со всех сил треснула по костлявым рукам. Паула взвыла, линейка
сломалась, книга захлопнулась. Всё это вместе сотворило порядочный
шум.
   За ширмой раздались лёгкие шаги. Надя забилась в угол. Паула
пихнула книгу на место и выплыла на середину комнаты с самым
благонравным видом.
   Из-за ширмы вышла... Марта. Сейчас она была в просторном
сиреневом халате и показалась Наде ещё красивее, чем прежде. Волосы
её слегка растрепались, дымчатый шарф и серебряная брошь съехали
набок. Прикрыв ладонью рот, она сладко позёвывала. При виде Паулы
сонные глаза вспыхнули недобрым огнем.
   - Не ждала я тебя, - холодно ответила Марта на приторное
приветствие.
   - Надо же когда-то встречаться, хоть по большим праздникам, -
ухмыльнулась Паула, приподнимая вуаль. - Помянем старину, сыграем
партию?
   Надя чуть не вскрикнула: в жизни не видела она столь отвра-
тительного лица. Правильные черты искажала ужасная гримаса:
презрительное высокомерие, тупое равнодушие, холодная жестокость -
все, что ни таится порой тёмного на дне человеческой души, - всё было
в её обличье.
   - Будь моя воля, никогда бы с тобой не играла, - нахмурилась
Марта. - Закройся! Может, кому и приятно на тебя смотреть -только не
мне.
   - Не всем же быть красавицами, - пробормотала Паула, однако
вуаль спустила. - Интересно, как бы выглядела ты, если б и тебя наша
милая бабушка подкинула на воспитание Администратору с супругой?
   - Оставь бабку в покое! Как ни воспитывай, из волка зайчика не
вырастишь.
   Марта щёлкнула пальцами - и рядом с ней появился высокий
шахматный столик. На неровных клетках переливались ряды при-
чудливых фигур.
- Что ставишь? - обратилась она к Пауле.
- Как всегда.
   Из знакомой уже Наде сумки Паула вынула тяжёлые часы на
стальной цепочке. Откинулась крышка, и Надя увидела, что на сером
пятиугольном циферблате нарисован коричневый двенад-цатилапый
паук. Ещё она заметила, что стрелки часов движутся очень быстро, но
не вперёд, а назад.
   - И ты - как всегда? - ехидно спросила Паула, поправляя фигурки.
Марта кивнула, прикоснувшись к своей броши.
   - Играем, играем - и каждый раз ничья, - недовольно заметила
Паула. - Слишком уж ты осторожна: боишься наступать, не любишь
жертвовать фигуры. Будь хоть раз посмелей - вдруг выиграешь?
   - Пока для меня главное, чтобы не выиграла ты, - спокойно ответила
Марта и сделала первый ход. - Посторонним давно пора выйти, - еле
слышно добавила она, слегка повернув голову в сторону Нади.
- В чём дело? Кто там у тебя? - встрепенулась Паула.
   - Не бесись, - покачала головой Марта, - Я сама с собой. Ты же
видишь: никого нет.
   Надя на цыпочках направилась к выходу. Женщины склонились над
доской. В каждом движении Паулы сквозила наглая самоуверенность.
Играла она чёрными, и при каждом её ходе комнату озаряла огненная
вспышка. Марта явно нервничала, хотя всеми силами старалась это
скрыть.
   - Сто раз говорила: не задавай таких вопросов! - недовольно
воскликнула она, когда Паула просипела ей что-то в ухо.
Партнёрша злорадно хмыкнула:
   - Да хватит комедию ломать! Скажи просто: не знаю. Хоть и
любимая ты внучка, но и тебе не все известно. Зря ты так слепо
веришь-
Марта гордо выпрямилась.
   - Не слепо. И не зря. Верить надо - иначе нет смысла жить. Тебя
ведь тоже научили верить. В нечто хищное и бессмысленное.
Паула хрипло рассмеялась:
   - Давно доказано: хищники приносят пользу. Кроме того, хищник
может стать бешеным, но может быть и ручным. От кого это зависит,
любезная сестрёнка?
   С тяжёлыми мыслями Надя выскользнула на улицу. "Значит, они
сёстры?! Кто бы мог подумать! Ужели выиграет эта мерзавка? Эх,
двинуть бы её ещё чем-нибудь хорошенько!" Взглянув на Часы, она
ахнула: "Тридцать две минуты шестого! Выходит, только две минуты
прошло?!"
   Звёзды давно утонули в побледневшем небе. Погасли нарядные
огни. Ёж и Клубок прибились к ногам Коня, а он стоял, понурив голову.
Сияние гривы и мерцание чудесных искорок потускнели даже от серого
тумана. Конечно, Надя не зябла в своём костюме, но ей казалось, что
ядовитый предрассветный холод прополз в самое сердце. До чего
захотелось вдруг свернуться калачиком на родненьком старом диване
рядом с Женькой!
   "Что там у них? Выросла ли Кукла? А вдруг время там идёт куда бы-
стрее? Может, и лето кончается? - закружил Надю вихрь тревожных
мыслей. - Всё бы отдала, лишь бы домой заглянуть на минутку".
   - На минутку? Да хоть на целых пять! В два счёта устрою: и туда - и
обратно.
Надя вынула из кармана Бисерную Сумочку.
- Это ты?
   - Разумеется. Держи меня на вытянутой руке, повернись один раз
вокруг себя по часовой стрелке с закрытыми глазами, сосчитай до
четырёх - и готово.
- Спасибо!
- У, пустяки! То ли я могу!
- Правда, а ещё что?
   - Да как сказать!.. Судя по настроению. Но смотри, сама никогда ни
о чём не проси - хоть лопну, не сделаю. С таким уж супротивным
нравом меня сотворили. Ну, вертись!
   Сильный толчок, лёгкая боль в голове, яркие круги перед глазами.
Дома! Неужели она дома, вернее, на даче?!
   Наде хотелось кружиться, петь, прыгать по комнате, но она боялась
разбудить Женюшку.
   Бедная девчонка: одеяло на полу, холодная как лёд! Нет, при ней
такого не было. Первая радость прошла и уступила место глухому
раздражению. Надя встряхнула одеяло, укутала сестренку и
возмущённо взглянула на старый диван у окна. Пустая, смятая постель.
Странно. На часах тоже тридцать три минуты шестого. Вошла в
соседнюю комнату. Бабушка тихо вздохнула во сне, дед аппетитно
всхрапнул. Вот бы взять да остаться! Число на календаре? Ого! У них
уже две недели прошло.
   Надя открыла окно. Пахнуло чудесным запахом июньского сада.
Вокруг уже светло. О, Боже! Все грядки в сорняках! Вёдра, грабли
валяются где попало. Скамейка не на месте, а возле неё вся земля в
мусоре. А что на кухне, интересно?
   Нет, сюда лучше бы и не заходить! Немытая посуда, грязная клеёнка
на столе, а пол весь в скомканных конфетных бумажках. Это уж точно
не Женькиных рук дело: чтобы она когда фантик на пол!.. А конфетная
вазочка на буфете вся пустая, до донышка.
   На веранде шорох, шаги. Ах, вот она где! С бьющимся сердцем Надя
распахнула дверь. Кукла - точная её копия - с подрумяненными щеками
сооружала весьма дикую прическу перед зеркалом.
   - Приветик, - промурлыкала она, не оборачиваясь. - Чего при-
скакала? Всё в ажуре.
   - Ты почему не спишь? - Надя с трудом сдерживала негодование.
- Выспалась. Классный видок? Причёсочка как?
   Кукла пососала Женькин карандаш и, вытянув шею, принялась
домалёвывать левый глаз.
- Не смей! - топнула ногой Надя. - Фу, гадость! Кукла
с вызывающим видом повернулась.
   - Ишь ты, разоралась! Ты кто такая, чтобы мной командовать? В
настоящий момент я здесь хозяйка.
   - Хороша хозяйка! - с горечью сказала Надя. - Ребенок раскидался,
замёрз, а тебе - тьфу. Как же: приспичило среди ночи рожу
раскрашивать! Что в доме, что в саду - бардак. Конфеты все слопала. У
кого? У стариков, у девчонки...
   - Не твоё собачье дело. Захотела - и съела. Да куплю я им, куплю, не
переживай. Иди лучше, Наденька, подобру-поздорову. И запомни: до
осени тебе тут делать нечего.
- До осени ты меня опозоришь перед всеми - это уж точно.
В пустых глазах Куклы вспыхнул злой огонек.
- Иди, говорю, пока с крыльца не вышвырнула!
- Вон оно что?! Посмотрим, кто кого вышвырнет! Надя решительно
шагнула к Кукле.
Та язвительно расхохоталась:
   - Кому-кому, а тебе бузить нет смысла. Если на шум прибегут, не
слишком ли много придется объяснять, а? И всё равно ведь никто не
поверит. Если же ты меня тронешь хоть пальцем - я сразу превращусь в
старую никчёмную Анютку. Это ещё хуже.
- Хуже?! Кому? Да превращайся на здоровье!
- Ты готова? Время истекает, - напомнила Сумочка. С Нади мигом
слетела вся воинственность.

   - А если я захочу остаться? Насовсем? - нерешительно спросила она.
   - Как тебе не стыдно! - возмутилась Сумочка. - Не ждала от тебя!
- Поняла теперь, кому хуже? - ехидно улыбнулась Кукла.
   - Анюточка, ну прошу, будь с ними поласковей, - уже умоляюще
шепнула Надя и бросилась в комнаты. - Я мигом.
   Ясно, хвататься сейчас за Кисть было не очень разумно, но Надя не
могла уйти просто так. Едва она успела засунуть под все три подушки
по большой шоколадке и по красивой коробке с печеньем, как
очутилась на прежнем месте - на пустынной улице. Словно и не
побывала дома, словно всё приснилось. Стало совсем грустно.
   "Ладно, не в последний раз, - утешила себя Надя. - Глядь, ещё
удастся их проведать".
   - Только не с моей помощью, - предупредила Сумочка. - Каждое
чудо я совершаю один раз. Повторения исключаются. Так уж
хитроумно я устроена.
- А сколько всего чудес ты можешь сделать?
   - Удивительно бестактный вопрос! - рассердилась Сумочка. -
Положи меня на место, дай отдохнуть.
В кармане она подобрела:
   - Сколько, сколько! Да сама не знаю! Вот ты, например, много
хорошего сотворишь за свою жизнь? Молчишь? Ну, то-то!
   Без двадцати шесть! Надя вздохнула. Точно папа говорил: нет ни-
чего тошней, чем ждать да догонять. Она взяла на руки своих задре-
мавших проводников: ей показалось, что бедняжки совсем застыли на
асфальте. И правда, лапки у Тимофея ледяные, а колючки тусклые.
Клубок тоже чуть светится. Надя засунула обоих под куртку. Ветерок
переступил во сне с ноги на ногу и опустил голову ей на плечо. Совсем
как Доктору. Небо все ярче светилось на востоке.
   - О жизнь! Дай песню мне, пока поёт душа- - прошептала Надя. -
Если мы встретимся, хорошо бы узнать, чьи это стихи. Да! Лишняя
вещь в кармане.
Она разложила своё имущество по крыльцу и задумалась.
   " Вряд ли лишнее то, что из дома: Ганя зря не скажет. И не то, что
сама Дороти дала. Значит, точно: либо обезьяньи семечки, либо дедовы
таблетки. Ну, раз так - к чёрту их!"
   Зашвырнув подальше сомнительные кульки, Надя пересчитала
монеты. Сто пятьдесят пять! О-хо-хо! Чтобы скоротать время, раз-
вернула пиратский листок. Песня- Но на другой стороне, оказывается,
Пашка успел нацарапать уравнения - шесть штук. В рамочку обвёл.
"Высокочтимой Надежде на память. Ребус!" - и подпись поставил:
закорючку. Вот дуралашный!
   Громко хлопнула дверь напротив. Из неё вышли Марта с Паулой. На
груди Марты горела рубиновая брошь. Ура! Проиграла проклятая
ведьма?
   - Итак, снова ничья, - хрипло вздохнула Паула. - Что ж, до
следующего раза.
   Надя прильнула к Коню, и вместе прикрылись они Шапкой. Только
золотое пятно колыхалось на стене. Но ведь это могло быть и от лучей
восходящего солнца.
   Огромная белая птица пролетела над домами и, тяжело взмахивая
крыльями, стала набирать высоту. Паула выхватила из-за пояса
огромную рогатку, но Марта мгновенно стиснула её запястье.
Свободной рукой Паула откинула вуаль и с ненавистью уставилась на
сестру, Марта вздрогнула, однако не отвела глаз. Рогатка упала к её
ногам, жилистая рука и вуаль опустились.
- Стоит ссориться из-за таких пустяков! - прошипела Паула.
- Это не пустяки.
   - Ого! Уж не с сумасброда ли Доктора берешь ты пример? Опом-
нись: только в сказках добро побеждает зло. На самом деле они слиты
друг с другом. И безумец тот, кто пытается их разъединить. Это великая
нераздельная сила, которая и создаёт, и разрушает, и движет всем.
   - Довольно! - нахмурилась Марта. - Сказки! Сказки родились
давным-давно, когда людей ещё пугал кровавый закат, загадочные глаза
затаившейся ночи. Но чем разумнее и суровее век, тем страшнее жить
без сказок и таких вот сумасбродов.
   Наверху с шумом распахнулось окно. Сёстры исчезли. Без четверти!
Последние пятнадцать минут.
   До чего же тяжело бывает после встречи с Паулой! Сердце коло-
тится, как бешеное, дышать трудно и почему-то нестерпимо хочется
пить. У Живой воды, как на грех, заело пробку. Поколебавшись, Надя
открыла второй флакон - хоть немного смочить пересохшее горло.
Всего две-три сладковатые капли, а как освежили, успокоили они! И
вдруг словно сонный туман обволок голову. Опять! Надя замерла в
растерянности. Она уже не помнила, как сюда попала, для чего-
   "Ну и буду так стоять, пока не пройдет это наваждение", - решила
она, крепко обняв за шею Коня.
   К счастью, память прояснилась быстро. Но на месте Канцелярских
товаров теперь было совсем другое строение: длинный-предлинный
плоский дом без окон. Сам дом был серым, но из крыши то здесь, то там
высовывались узкие кирпичные башенки. Казалось, что странное здание
дразнится множеством красных язычков. Над приоткрытой дверью
блестели два слова: Кинотеатр "Звезда". Буквы сверкали при свете зари
прямо в воздухе; было непонятно, на чём они держатся. По-прежнему
без четверти?! С ума спятишь! Надя горестно мотнула головой и
подошла к двери.
- Заходи, девочка, заходи!
   Спокойный женский голос звучал так приветливо, что Надя
автоматически шагнула в полутьму. Лишь услышав тревожное ржание
Коня, вспомнила она слова Дороти - бросилась назад. Но поздно: дверь
оказалась закрытой.
Кто-то взял Надю за плечи и отвёл в сторону.
- Здесь уже нет выхода. Только через зал.
   В воздухе, как бабочки, летали зелёные огоньки. Поодаль неясно
вырисовывались фигуры людей. Словно тени теснились они возле
широкого возвышения, на котором стояла удивительного вида
женщина. Осанкой она напоминала Марту, только была явно повыше. С
головы до ног её окутывало серое покрывало. Стройное тело
просвечивало сквозь полупрозрачную ткань, а на ней то здесь, то там
вспыхивали и исчезали звёзды. Лёгкий взмах конца покрывала - и над
толпой, словно осенние листья, закружились разноцветные билеты.
Люди ловили их и скрывались в темноте широкого коридора.
Некоторые торопливо клали на возвышение монеты, но деньги сейчас
же со звоном слетали на пол.
- Плата только на выходе.
   Кто произносил эти слова? Женщина в покрывале была безмолвна,
как изваяние. Последний человек исчез в коридоре, а пёстрые листочки
все кружились и кружились. Но едва Надя протянула руку, все они
растаяли, словно снежинки.
   - Мне бы. тоже билет, - неуверенно сказала она, подходя к
таинственной незнакомке.
   Женщина и головы не повернула в её сторону. Надя обошла вокруг
возвышения, пристально всмотрелась. Ей показалось, что она различает
черты скрытого лица, но лицо это непрерывно меняется. Даже в глазах
зарябило!
Помедлив, девочка повторила:
   - А мне? - и с удивительной смелостью потянула край покрывала.
   Лёгкая ткань упала к её ногам кучкой серого пепла с мерцающими в
нём искрами. Возвышение было пусто.
- У тебя уже есть билет. Второй не выдается.
   Опять этот суровый голос! Невидимая рука извлекла из глубины
Надиного кармана синий билет и положила на возвышение. Надя
схватилась за голову.
   - Ах ты, чёрт! Да ведь эту, эту проклятую бумажку и нужно было,
наверное, выбросить! Как же он у меня там застрял?
- Бери и проходи.
   Делать нечего. Надя зажала билет в кулаке и, чуя недоброе,
поплелась в коридор. Он был очень длинный. Ни намека на зрительный
зал. В самом конце - светящиеся мелкие буквы. Прочитав "Выход",
Надя побежала. Но Часы затикали вдруг громко, неровно, и впервые она
услышала от них:
- Успокойся! Остановись. Посмотри кругом.
   Замедлив шаг, Надя увидела по сторонам множество открытых две-
рей, множество комнат. В каждой комнате светился большой во всю
стену экран, а возле него стояли люди. На одном экране шумело море,
уплывала вдаль лодка с одиноким гребцом. На другом - зеленел луг и
загорелые женщины ворошили сено. Вот дремучий лес: забившись под
ель, плачут трое ребятишек. Какая-то девушка быстро пересекла
комнату, раздвинула ветки и взяла на руки младшего.
   Надя заглядывала в одну дверь за другой. То и дело зрители,
срываясь с места, попадали в происходящее на экране. И не похоже
было, что они возвращаются назад. Вон тот рыжий парнишка, что
бросился в самую гущу битвы, упал, да так и лежит с окровавленной
головой возле пулемета. Девчонка ускакала на коне - и след простыл;
только пыльная пустая степь. Наде очень хотелось зайти в иную
комнату, но каждый раз её останавливала непонятная сила. Она шла, не
задерживаясь надолго, и столько картин промелькнуло перед ней!
Живых картин. Она не только слышала шум леса или звуки выстрелов,
но и ощущала смолистый ветер, запах дыма и пороха. Странный
кинотеатр!
   Наконец Надя, как вкопанная, замерла у одной двери. Она увидела
на экране скромно обставленную комнату. Старый дубовый шкаф,
потёртый диван: на столе - раскрытые книги, карандаши и кисти в
деревянном стакане. Надя голову могла дать на отсечение, что в такой
комнате никогда не бывала. Почему же она казалась знакомой, как
воспоминание детства, как забытый сон? Солнце распушило букет
пионов в стеклянной банке и золотило лучами воду.
   Но вот кадр сменился. За окном темнота и блеск молний. Одно-
временно с ударом грома хлопнула дверь. Какой-то человек вошёл в
дом. Лица его не было видно. Но едва он появился, Надю охватило
такое же смутное волнение, как и при виде комнаты. Он снял плащ,
стряхнул капли дождя, стоя спиной к окну. Окно между тем кто-то
начал открывать снаружи: тихий-тихий зловещий скрежет, блеск стали.
   Вскрикнув, девочка бросилась к экрану, но что-то резко отбросило
её назад. И снова голос:
- Ты попала не в свой зал. Синий - внизу.
   Ступеньки?! Откуда они? Надя покачнулась и едва устояла на ногах.
Она быстро ехала вниз по движущейся лестнице.
   Снова резкий толчок. Другой коридор, освещенный синими
лампами. Он шире верхнего, но куда короче: выход совсем рядом, и
дверей не больше десятка. Шумная музыка, смех... Не успела Надя
повернуться, как её подхватила под руки невесть откуда взявшаяся
компания: пёстрая, крикливая, с мячами и ластами.
   В ближайшей комнате экран был залит солнцем. Золотая рябь
покрывала поверхность реки. Сколько загорающих собралось на
песчаном пляже! Курочке клюнуть негде! Несколько шагов - и глаза
ослепили яркие лучи. Хохот, визг. Надя зажмурилась. Кто-то плеснул ей
в лицо полную пригоршню воды. Она отошла в сторону и в раздумье
опустилась на горячий песок. Где теперь искать Ганю с Конём? И экран,
и комната бесследно исчезли.
   Пляж прилегал к лесному склону, в который врезался узкий
овражек. Никто не подходил к Наде, даже те, кто её сюда затащил.
Мелькали яркие купальники, взлетали мячи, вздымались брызги над
водой. Среди оживлённых полуголых людей хмурая девочка в тёмном
спортивном костюме выглядела как-то нелепо. И Надя была только
рада, что на неё не обращают внимания. Первым делом она разорвала на
мелкие клочки злополучный билет и засунула их под большой камень.
Потом вынула из-за пазухи Тимку с Клубком. Сонный Ёж сердито
крутил носом и не хотел идти на раскалённый песок. Клубок
покачивался, словно Ванька-Встанька, и тоже не трогался с места.
   Внезапно потемнело. Надя подняла голову. На лоб упала крупная
капля. Со всех сторон стремительно неслись тяжёлые тучи. Вспышка
молнии, порыв ураганного ветра - и Клубок, как пушинка, полетел к
реке. Надя нагнала его у самой воды. Когда она повернула назад, песок
уже был усеян бурыми пятнами. Пляж опустел. Куда все подевались?
Неужели успели добраться до склона? Именно туда, к оврагу, засеменил
очнувшийся Ёж. Надя от него не отставала. Клубок она снова засунула
под куртку, и ей казалось, что он вздрагивает при каждом ударе грома.
А гром грохотал всё чаще, все сильнее. Едва успели скрыться в овраге,
как дождь полил стеной.
   Карабкаться вверх по крутой глинистой тропинке было нелегко.
Чахлые липы, склоняясь с обеих сторон, немного защищали от ливня.
Но вскоре шумный поток растолкал обвислые ветки и хлынул на дно
оврага. Стало совсем "весело". На каждом шагу Надя скользила, падала,
а то и вовсе съезжала вниз. Вслед за Тимкой она перебралась к обочине,
начала цепляться за кусты. Холодные капли сыпались на голову,
стекали струйками по спине, одежда неприятно прилипала к телу. С
веток вспархивали сердитые, взъерошенные пташки.
   Наконец овраг кончился. Впереди заблестела широкая асфаль-
тированная дорога. Часы показывали ровно девять. А ведь только что,
кажется, вошла в кинотеатр.
   - Всё вы наоборот, - с горечью сказала Надя. - То ползёте по-
черепашьи, то скачете, как бешеные, когда не надо.
   Часы сердито затикали, но промолчали. Зато Клубок за пазухой
чихнул и просипел простуженным голосом:
   - Туда же - с замечаниями! Не твоего ума дело нас учить. Сама в
трёх соснах заблудилась.
   - Вот и вылезай, покажи, куда идти, раз такой умный, - обиделась
Надя.
   - А Тимофей на что? Не видишь - нездоров я! - Клубок чихнул ещё
раз и умолк.
   Тимофей потоптался минутку у асфальта, пока Надя обтирала грязь
пучками травы, и уверенно покатил вдоль шоссе направо. Измученная
путешественница поплелась за ним. Иногда их с шумом обгоняли
машины. Все в том же направлении, обратно - ни одной.
- Тимка, - забеспокоилась Надя, - куда же мы идем?
   Ёж не удостоил её ответа. Передохнуть бы! Но где? Кругом одна
мокрота, и в обуви вода хлюпает. Надя повысила голос:
- Тимофей Павлович, куда мы идём?
   Тимофей только фыркнул на ходу. Ветер разгладил рваные края туч.
Дождь утих. Небо стало беспросветно-серым, однообразным, как и
дорога, уводящая в неведомую даль.
- Куда идём?! - заорала в бешенстве Надя.
   Тимка повернулся и самым что ни есть безмятежным голосом
пробормотал:
- А- его знает!
   Надя покраснела. От Ежа она не ждала таких выражений. Шальной
грузовик обрызгал её с головы до пят. Следом показался полупустой
автобус. Надя подумала, подняла руку. Даже не остановился. Долго
стояла она с вытянутой рукой. И Тимка присмирел, терпеливо ждал
рядом. Но машины, словно угорелые, проносились мимо и пропадали за
поворотом. Надя собралась уже идти дальше, как вдруг перед ними
затормозил новёхонький серый автомобиль.
   - Будьте так добры, не подвезёте ли хоть куда-нибудь, - взвол-
нованно заговорила девочка. - Что-то мы совсем заблудились.
- До города. Садись.
   Не веря своему счастью, Надя сгребла в охапку Тимофея и
плюхнулась на заднее сиденье. За плотно закрытыми окнами за-
мелькали стволы деревьев. Водитель не оборачивался. Надя видела
только плешь на затылке и краешек больших тёмных очков. Её поразил
голос этого человека: какой-то неестественный, безжизненный,
лишённый всяких интонаций.
- А скоро будет город? - спросила она.
- Скоро.
   Водитель щёлкнул зажигалкой и закурил огромную сигару.
Ядовитый дым мгновенно наполнил всю машину. Надя закашлялась, Ёж
засопел, Клубок нервно зашевелился под курткой.
- Извините, вы не приоткроете окно?
- Нет.
" Как он сам-то жив?" - задыхаясь подумала Надя. - Остановите,
пожалуйста! Я лучше выйду. Машина помчалась ещё быстрее.
- Выйти можно? - со слезами прокричала Надя.
- Нельзя. Предупреждал: до города.
   Ещё быстрее. Ещё- кажется, больше уже нельзя, а скорость всё
нарастает. По стенкам хлыщут мокрые ветки. Дико взвизгивают
тормоза на поворотах. А дышать уже совсем невозможно.
   У Нади похолодело всё внутри, в голове забегали мурашки. Такой
безысходный ужас нападает во сне, когда летишь стремглав вниз и
знаешь, что сейчас разобьёшься. Почти теряя сознание, прижалась она
щекою к стеклу. Лес кончился. Мимо пролетали сады, домики.
Страшный приступ тошноты, удушья- и вдруг - всё прошло. Холодная
струйка свежего воздуха. Тимофей, взобравшись на её плечо, проворно
лизал толстое стекло, а оно, словно ледяное, таяло под его язычком.
Сырой душистый ветер ворвался в машину.
   - Не зевай! За мной! - шепнул Тимка и, напружинив лапки,
выпрыгнул наружу.
   Из окна? На полном ходу? Но раздумывать было некогда. Надя сама
не поняла, как это сделала. Она кувыркнулась в воздухе и со всего
размаха упала на что-то мягкое.
- Хватит валяться! Пойдем! Слышишь?
   Ворчливый окрик Тимофея привёл Надю в чувство. Она со стоном
открыла глаза. Как жарко! Солнце в безоблачном небе, под ней - куча
полусгнивших веток и прошлогодних листьев.
- Да вставай же!
   Осторожно пошевелилась. Исцарапана вся, но руки-ноги, кажется,
целы. Из-под куртки выкатился сверкающий Клубок. Прихрамывая,
Надя вышла на дорогу. По сторонам заброшенные сады, покосившиеся
изгороди, заколоченные домишки. Впереди, в розовой дымке, высокие
здания. Что ж, снова в путь.
   Казалось, до города рукой подать, но вот и солнце почти село, а они
все шли да шли. Клубок с Ежом не останавливались ни на минуту,
однако катились как-то невесело. Ни души не было кругом. Правда,
порой в вишнёвых зарослях слышался детский смех, удары мяча, звон
посуды. Но стоило постучать по загородке, окликнуть хозяев - все звуки
смолкали. Раз Надя отодвинула сломанную штакетину и пролезла в сад.
На тропке, поросшей бурьяном, валялись прокопчённая сковорода,
обрывок скакалки и самодельный фанерный домик. Едва она коснулась
его покоробившейся крыши, как за спиной раздался тихий плач.
Опрометью бросилась девочка назад, на дорогу. Начинало темнеть.
   "Не доберемся засветло, - подумала Надя. - Накаркала Яга
проклятая! И где теперь ночевать? У "лихих" людей? Так ни добрых, ни
лихих не видно".
   Сзади на дороге появилась странная фигура: широкополая шляпа,
длинный плащ, размахивает чем-то: не то палкой, не то...
- Разбойник! - деловито заметил Тимка. - А ну, поднажмём!
Поднажали.
   - Стойте, стойте! Я только скажу. - доносился издали надтреснутый
голос, но скоро его не стало слышно.
   Вдруг Надя заметила клубы дыма. Дым валил из-за глухого вы-
сокого забора, обтянутого колючей проволокой. Над проволокой
покачивались ветви яблонь с зелеными, но уже крупными плодами. В
кустах отыскалась калитка. Она оказалась не так высока. Подтянувшись
на ней, можно было видеть весь сад, огромный, ухоженный. Тяжелые
кисти смородины, бесчисленные бусины вишен зеленели над чёрной
рыхлой землёй. Лишь изредка встречались невскопанные островки. Ни
сучка, ни листочка под деревьями -всё было собрано аккуратными
кучками у забора. Рядом с ними догорал костёр. Замок висел снаружи
возле почтового ящика. И тот, и другой проржавели, покрылись
паутиной. Смахнув тенёта, Надя постучала по ящику.
- Ей, хозяева! Есть тут кто?
- Громче кричи, - прохрипел замок.
- Хо-зя-е-ва!!!
   В глубине сада, у дома, что-то зашевелилось. На ровной дорожке
показался широкоплечий старик. Опираясь на грабли, он быстро
подошёл к калитке и с молчаливым удивлением уставился на девочку. В
седой бороде его запутались сухие травинки. Две мохнатые гусеницы
украшали небрежно залатанный пиджак.
- Здравствуйте, дедушка! Нельзя ли у вас переночевать?
   - Почему нельзя? Можно, - сильно "окая", заговорил дед. -Удобств
только особых нет - не взыщи.
   Вздохнув, он снял с шеи ключ на грязной тесёмке и перекинул Наде.
- Лови!
Ключ упал в траву.
- Эх, мать моя! Не там, не там- правее. Да вон же! От, недотёпа!
Потом Надя долго возилась с замком.
- Да кто этак открывает! Не туда! Подёргай. Нажми. От, ей-Богу!
   - А вы сами-то, дедушка, как выходите? - вытирая пот со лба,
спросила Надя.
- Да никак. Зачем мне выходить?
Ключ хрустнул и сломался.
   - Право, недотёпа! - рассердился дед. - Ну, давай через забор: чать
не старуха. Эй, эй! Чего кидаешь? Батюшки: ежи, шары!.. -И опять
пошёл командовать. - Сучок там - цепляйся! Ну? Оттолкнись!
Оттолкнись, говорю, маленько! Лытки-то подтяни. Ну!
Надя тяжело спрыгнула рядом с дедом.
   - Хороша! - неодобрительно покачал он головой. - В болоте, что ли,
купалась? И эти, колобки твои, грязнущие по маковку. Куда же вас
таких пускать?
- Дождик был, - насупилась Надя.
   - На тебя, что ль, одну дождик каплет? Эх, нет опрятности в ны-
нешних девицах. Да ладно уж, - смягчился дед. - Пошли к избе.
   Метрах в десяти от дома темнел небольшой пруд. Старик указал на
деревянные мостки.
- Вот, помойтесь. А я пока хоть на стол соберу.
   У самого крыльца под ветвистым орешником были врыты де-
ревянный стол и две скамьи. Дед вынес льняную скатерть, медный
самовар. Тем временем Надя, встав на колени, брезгливо черпала
горстями затхлую воду.
- Да кто ж так моется! - закричал дед. - Маланья!
   Из- за кустов выскочила коза. В синей юбке, узорчатых чулках! Не
успела Надя надивиться на козий наряд, как острые рожки столкнули её
в воду. Следом полетели Ёж и Клубок. Любезные хозяева, ничего не
скажешь! Хорошо, что мелко - по пояс.
   - На, только береги, помаленьку три, - крикнул дед и швырнул
гостье бурый кусок мыла.
   Через минуту он приволок огромный таз грязнущего белья и тоже
сплавил в пруд.
- Пожамкай хоть заодно, руки-то молодые.
   Стирать в таких условиях Наде ещё не приходилось. С сожалением
вспомнила она свою ванную, кран с горячей водой. Бросить бы всё к
шуту!
Но по берегу грозно прохаживалась рогатая Маланья. Ёж и Клубок
чистые, надутые, давно пускали искры возле завалинки. Уже совсем
стемнело, когда Надя выползла на сушу.
   - Ну, спасибочко! Почитай полгода постель не менял, - встретил её
дед. - А самовар от уже закипает. Поставь бельишко-то, поставь.
Маланья развесит.
Надя сердито брякнула таз на землю и чихнула.
   - А, батюшки! - искренне изумился старик. Одёжа-то вся хоть
выжми. Ну и наряды ныне бестолковые! На-тко, перелопать, где не
копано: мигом подсохнешь. - Он сунул Наде тяжёлый заступ. -Живей,
живей! Неровен час застудишься.
Сзади грозно фыркнула Маланья.
   Окопав последний кустик, Надя приплелась к дому. В самом деле,
высохла, но руки, спина ныли невыносимо. Уныло думала: что ещё
заставят делать?
   Все окна горели ярким светом. Возле кипящего самовара кра-
совались миски с подгорелыми лепешками, жестянка с колотым
сахаром. На скамье стояло с полдюжины чашек и тарелок до того
замурзанных, что даже смотреть на них было тошно.
   Часть стиранного Маланья умудрилась развесить на ветках прямо
над столом. С белья капало, и на скатерти расплывались тёмные пятна.
Дед вытащил на крыльцо большой матрас, бестолково поколотил по
нему палкой и присел рядом с Надей.
- Что вы всё хлопочете, дедушка? Отдохните.
   - Отдыхать в могиле будем. А гостей принять по-людски надо. Эх,
где хоть бабка-то моя? - Дед покосился на грязную посуду. -Опимья, а
Опимья! Иди-тко сюда.
- Не слышит, видно, бабушка, - сказала Надя. - Давайте я сама.
   - Какая ещё бабушка! - рявкнул дед. - Сказано ведь: нет бабки. О-
пии-мья!
   К столу подбежала лохматая собака. Опершись передними лапами о
скамью, она вмиг вылизала посуду до блеска, после чего с довольным
видом разлеглась на траве. Дед чинно расставил приборы, размочил в
кипятке свою лепёшку и зачавкал сахаром.
- Чай-то весь вышел. Купить завтра надо.
   - А кто покупает вам? - спросила Надя и незаметно выплеснула
питьё под стол, а лепёшку из тарелки сунула Опимье.
- Кто, кто! Маланья - кто ж ещё! Сходит вот с утра в город.
- До города далеко?
- Да как идти. И тебя, что ль, туда несёт?
- Угу. А ещё куда-нибудь отсюда можно выбраться?
   - Да, почитай, никуда. Эк вы, право, неумные: в город все, в город!
Здесь, что ли, плохо? Вот и бабка моя туда махнула: проведать, вишь. А
по мне так лучше в могилу. - Дед с кряхтением поднялся: - Пошли
постелю готовить.
   В домике было душно и пыльно. Жужжанье мух, комариный писк.
Жуки с ночными бабочками метались возле лампы и ударяли в лицо.
Надя схватила было веник, но дед засмеялся:
   - Где тебе! Постой ужо. Вась, а Вась! - он открыл дверцу клетки,
висевшей в углу и пощёлкал ногтем по прутьям.
Большой пёстрый Птицын сонно качнулся на жердочке, пискнул:
- Отвяжись! - и упрятал поглубже голову.
   - Не хочет, - вздохнул старик. - Не идёт. Обожрался. Бывало в
одночасье всё выловит. Придётся включить этот. проклятый.
   Дед подошел к ситцевый занавеске и выкатил оттуда пылесос. Он
тащил его за шнур с отвращением, словно дохлую мышь. Дрожащими
руками воткнул вилку в розетку.
   - Вот, в подарок прислали. А бабка-то, как упорола к ним, так и
запропала. Жива ли, нет? Дети ей мужа дороже. И я-то дурак! Не
пускать бы, а её послушал. Правду говорил мой отец: выслушай жену -
и сделай наоборот.
   Громкое гудение заглушило дедову воркотню. Через минуту все
насекомые исчезли.
   - Засосало дьяволов, - довольно крякнул старик, помахивая трубкой.
- Когда будить-то тебя?
   - Попозже, если можно, - попросила Надя, покрывая соломенный
матрас узкой грубой простыней .
   Она устроилась на полу возле самого окна. Дед прилег в закутку за
занавеской.
   - Почему не можно? - бормотал он. - Спи, коли, до победы.
Выспишься - и пойдёте. Маланья проводит.
- Хватит болтать! - цыкнул Вася и заелозил по жёрдочке.
   Только сейчас Надя почувствовала, до чего устала. Колкая постель
была ей мягче пуховой перины. В мутном стекле дрожали звёзды, под
окном светились Ёж с Клубком, в щели поддувал ветерок. Казалось, что
избушку покачивает, словно на волнах.
- Так, значит, не будить?
   Надя не ответила. Она закрыла глаза и с наслаждением провалилась
в уютную темноту.
   Яркий луч защекотал ресницы. Надя зевнула, открыла глаза,
удивлённо осмотрелась и вспомнила всё.
   В доме никого не было. Вышла на крыльцо. Солнце стояло высоко.
Вдали, за деревьями, копошился дед с четвероногими подручными. Ёж
и Клубок лежали на прежнем месте у завалинки. Но почему сегодня они
чуть видны в траве? А вишни? Зелёные бусины покраснели. Ряды
малины тоже были сплошь в алых ягодах. Что же это?!
- Маланья! - закричал дед. - Собирайся. Проснулась гостья-
то.
   И снова сидела Надя на деревянной скамье у кипящего самовара.
Сидела и мучительно размышляла, как умудрилась она проспать чуть не
пол-лета.
   - От-беда! - пожал плечами дед. - Ну, спишь и спишь, а я не бужу.
Так ведь оно и условились. Куда спешить-то! Закусывай - в городу
никто не покормит.
   Тимка с Клубком нетерпеливо крутились под ногами. Кроме
лепешек, теперь на столе были спелые ягоды. Но Наде ничего не лезло в
горло. Наконец дед вручил ей большой туесок с малиной и пожелал
счастливого пути.
   - Ягоды-то съешь по дороге, а посудину Маланья пусть заберет. С
родины это, с Вятки. Отец ещё делал. От-мастер был! Ишь береста вся в
узорах, и ни клея те, ни гвоздика.
   Дед шел к калитке очень медленно. Наверное, ему не хотелось
отпускать гостей. Тоскливо жить одному. Вдоль дорожки стояли
корзины и вёдра, набитые спелыми вишнями. Две самые большие
корзины дед укрепил по бокам на Маланьиной спине. Помогая ему,
Надя только сейчас заметила, что у бедной Козы нет правого глаза.
Была она теперь не при параде: ни юбки, ни чулок.
   - По делу идёт, - пояснил дед, - не до нарядов. Да и народ пошёл
дурной - засмеют. - Он грустно оглянулся на вёдра. - Вот половину
продаст, половину - в землю. Куда их? Одному столько не надо. Да и
что мне надо-то? Могила по мне давно плачет.
Надя с жалостью посмотрела на старика и вынула Кисть.
   - Дедушка, а что если бы с вами- жили внучата: весёлые, ловкие.
Они бы-
   - Упаси Бог! - в ужасе завопил дед. - От-не хватало. Орать бы стали,
ветки ломать, ягоды объедать. А вскопать что, полить - не дождёшься.
Нет, упаси Бог!
   Надя вздохнула и положила Кисть обратно. У калитки Маланья
вытянула шею.
- Бери своих, садись в серёдку.
- Что ты! Тебе и так тяжело!
   - Ну? Коль приглашают - не ломайся. Держись за рога! - Коза
разбежалась и перескочила через забор. - Сиди, сиди. До места довезу.
Не то мы таскали.
   - Стой ужо! Вдруг бабку мою встретишь, - крикнул вдогонку дед, -
привет хоть тогда передай. Фросей звать её.
- А вас как, дедушка? - спохватилась Надя.
   Но старик уже не слышал. Тяжёлой походкой шёл он к дому. На
замке с обломком ключа вновь серебрилась паутина.
   Быстро бежала Маланья. Словно не было ни увесистых корзин, ни
наездницы. Ну и прыть у этой Козочки!
- Не устала? - поминутно спрашивала Надя. - А то слезу?
Маланья лишь презрительно фыркала в ответ.
   - Давай, Тимофей, хоть мы своим ходом, - капризно протянул
Клубок. - Всё Козе полегче будет. Наша усталость, заметь, её никогда
не интересовала.
   Город был уже совсем близко. На солнце сверкали широкие окна и
бесчисленные струи фонтанов.
   Вдруг Маланья попятилась и свернула на обочину. Посреди дороги
сидел. Секретарь. Рядом с ним на четвереньках ползал парень, похоже,
один из его помощников. Орал Секретарь на несчастного детинушку
немилосердно.
   - Ну, кто так делает? Дубина стоеросовая! Дурак окольный! Башку
тебе, Никиткин, оторвать мало. Уволю! Отдай сюда!
   Никиткин подал хозяину гаечный ключ и, на всякий случай, втянул
голову поглубже в плечи. Вида он был, действительно, не ахти умного.
Какой-то из угла мешком пуганый. Дружная парочка возилась с чуднь'ш
велосипедом: размеры как для взрослого и три колеса.
   - Проку ни на грамм в тебе, Никиткин, - возмущался Секретарь,
разглядывая снятое седло. - Одна безответственность. Пока я тут занят
продолжением починки, сто раз добёг бы до старика. Не пришлось бы
потом возвращаться. Сразу в город покатили бы с деньгами. А ты!..
   - Да не даст он мне ничего, - заныл парень. - Сами знаете, как с ним
разговаривать. "За что штраф? Почему штраф? Денег нет!" Лучше уж
вы сами.
   Коза продралась сквозь кусты и в безопасном отдалении выскочила
на дорогу.
   - К деду нашему, - объяснила она Наде. - Штраф брать повадились
за то, что меня не лупит. Дурак он будет - лупить: весь дом на мне. Ну, а
тот лысый: "Не хочешь бить козу, имя тогда меняй - нарушений не
потерплю!"
- Имя?! - наморщила лоб Надя. - Твоё?
   - Да своё! Сидор он, вот в чём беда. А тоже, знаешь, к новой кличке
привыкать на старости лет!
- Сидор? А, тогда понятно.
   Надя задумалась. Не о судьбе Сидоровой козы, конечно, а о том, как
попадут они в город. До первых домов оставалось не более ста метров.
Но что за метры! Сколько видел глаз, кругом громоздились серые
шершавые глыбы. Они наползали друг на друга, ощетиниваясь острыми
краями. Вид был такой, словно здесь рухнула гигантская стена.
   - Что затуманилась? - подмигнула единственным глазом Коза. - Кто-
то, а я везде проеду. Передохнем только малость.
   Расположившись на тёплом камне, Надя с удовольствием принялась
за ягоды, не забыв и о Тимке. Маланья от угощения наотрез отказалась:
"Не мне дадено", - и скромно выщипывала редкие стебельки сурепки.
- Девочка, не могла бы ты немного сдвинуть эту махину?
   Надя обернулась и увидела Фиалковый Кустик, наполовину при-
давленный камнем. Уцелевшие его листки обвисли и пожелтели. Как ни
налегала она на глыбу, та не шелохнулась - точно вросла в землю.
- Нет, не выходит.
   - Спасибо тебе, - отозвался Цветок. - Не огорчайся: всё равно уже
поздно. Мне просто хотелось увидеть лучи солнца. Хоть раз в жизни-
   Надя вспомнила про Сумочку: не просила - только с надеждой
ощупала её в кармане. И тут же взбалмошная вещица заявила, что
сейчас ничего делать не намерена.
   Зашумели большие крылья. На камень опустилась Белая Птица с
алым хохолком.
- Я не успела поблагодарить тебя тогда в башне.
   - Ну- - улыбнулась Надя. - Это тебе спасибо: одна бы я разбилась.
   - Ты моя спасительница, - склонила голову Птица. - Хотела бы я
сказать: "Проси всё, что хочешь", но меня лишили волшебной силы. Да
и не только волшебной - даже летать не могу, как прежде. Помоги мне
снова, сестричка, дай глоток Живой воды. - Птица расправила крылья. -
Попробую последний раз.
   - Куда ж ты полетишь? - невнятно спросила Надя, пытаясь вынуть
пробку зубами.
   - К Солнцу. Давно мечтаю я подняться так высоко, как только
смогу. Как можно ближе к нему и сказать, что - я люблю его. Иногда
мне кажется, ему очень одиноко там в небе. Да как бы там ни было,
хуже от моих слов ему не станет. А, может, станет и теплее когда-
нибудь. Когда через миллиарды тысячелетий оно погрузится в холод и
мрак.
- Думаешь, оно будет помнить тебя тогда? - прошептала Фиалка.
   - Ничего я не думаю. Просто люблю его. Качаешь головой? - по-
вернулась Птица к Наде. - Смешная, сумасбродная затея, не так ли?
   - Да нет, ничуть! Я просто флакон не могу никак открыть. Но
знаешь, вблизи от Солнца ты ведь сгоришь.
   - Ну, так что же? Я ведь успею крикнуть ему! - тряхнула хохолком
Птица. - Я всё потеряла. Разрушено гнездо. Погубили птенцов. А мои
песни! Я часто вижу во сне, как в светлый день пою над крышами
домов, и у тех, кто меня слышит, светлеет душа и разум. Голос тоже
сумели отнять. Он был такой чистый, сильный. Но их грохот и вой
оказались сильнее. Моя любовь - последнее, что у меня осталось. Над
ней никто не властен.
   Кстати, сестричка, как бы ни была велика твоя любовь к кому-то, не
спеши выращивать голубую лилию из луковицы, коли посчастливится
её найти. Запомни, это не должно принести никому незаслуженного
горя.
Птица нагнулась к Фиалке.
   - Ты тоже хотела увидеть Солнце? Могу взять тебя с собою. По-
думай, что лучше: сгореть сейчас в жарких лучах, или увянуть на
несколько дней позже под холодным камнем?
- Да, возьми меня.
   Птица бережно ухватила Кустик крепким клювом, но выдернуть не
смогла. Укоризненно взглянув на глыбу, она сказала:
- Отпусти.
Огромный Камень молча пошатнулся и рухнул на бок. Отчаявшись
откупорить флакон, Надя ударила по нему тяжёлым обломком. В серой
пыли заблестели осколки стекла.
   - Что ты наделала! - воскликнула Птица. - Смотри - разлила
половину. И всё из-за нас. Она бы тебе пригодилась!
- Ничего, пей!
   Птица доверчиво пила с ладони, щекоча перышками пальцы. Надя
потихоньку подбавляла воду, и ей казалось, что с каждой новой каплей
в сердце её вливается жгучая светлая радость. Она допила остатки - не
стоит из-за одного глотка тратить на новый (флакон последнее волшеб-
ство Кисти - и нежно поцеловала пушистый хохолок и вялые листки.
- Прощайте, милые мои.
   - Ты ещё побудешь здесь? - спросила Птица. - Проводи нас.
Намного веселей подниматься, когда снизу смотрит друг.
Она взлетела Наде на плечо - такая большая- и такая легкая.
- Доброго пути, сестричка! Желаю найти счастье.
   Птица взвилась в вышину. Надя смотрела вслед и махала рукой до
тех пор, пока белая точка не растаяла в голубом небе. От осле-
пительного света заломило глаза, по щекам потекли слёзы.
На упавшую глыбу сели два пёстрых мотылька.
   - Полетела! - хихикнул один. - Ни самолюбия, ни разума. Хорошо,
что не ночь: все звёзды грохнулись бы наземь от смеха.
   - Да, - согласился второй. - Идиотский поступок. Не более разумно,
чем нам лезть к горящей лампе. Хотя, надо сказать, и среди нас
находятся придурки.
   - Не равняйте Солнце, которое светит для всех, с керосиновой
коптилкой, - прогремел Камень. - Прочь от меня, насекомые!
   Мотыльки испуганно вспорхнули и, пролетая мимо девочки,
бросили:
- Подальше надо отсюда. Они тут все ненормальные.
   Их вывод доставил Наде большое удовольствие: ведь нормальные -
самые скучные люди на свете. Но, вообще-то, ей было не до чужой
болтовни. Странное чувство переполняло её: в нём смешались радость и
боль, волнение и глухая тоска. Казалось, всё это разорвёт грудь, если не
найдёт выхода наружу. Губы сами собой шептали те слова, что знала, и
те, что только рождались. Но теперь Надя считала их только своими,
своими от начала до конца. А, может, так оно и было?
Тёплый Ветер закружил над головой белое пёрышко.
   - Возьми, - прошелестел он, - на память. Я тоже сейчас улечу.
Далеко-далеко. Если нужно, могу передать кому-то привет, послание.
Хочешь?
- У меня нет бумаги.
- Зачем? Скажи так.
- Можно стихи?
- Конечно. Проще запомнить.
   Рогатая спутница, успевшая уже каким-то неспостижимым образом
сбыть свой товар вместе с корзинами, удовлетворённо дремала под
серым камнем. Кругом было пустынно и тихо. Надя взобралась на
самую высокую глыбу и, не сводя глаз со сверкающего великолепием
города, начала декламировать - сначала тихо, напряжённо, а потом всё
смелее, громче:

О жизнь, дай песню мне,
Пока поёт душа. Взгляни в
глаза: Так сердце просит
счастья, Пока любовь жива.
Тупая суета Мечты мне
замутит. И яд обид,
Как мелкий дождь, прольётся,
Когда любовь умрёт.
Зарницей небо всколыхнёт,
Актёр на сцене грим сотрёт -
И грустно улыбнётся.
И над бескрылой птицей
Время рассмеётся.
Но нет, любовь свою
Я тьме не дам отнять.
Пускай опять,
Горячей искрой тлея,
Холодный мрак осветит и согреет.
И в вышину взлететь
Смогу я днём ненастным,
Чтоб тучи над землёю разогнать.
Без страха встречу смерть
С бессмертной песнею о счастье.
Любовь, дай крылья мне,
Пока душа сильна,
Зовёт в полёт -
И над судьбою властна.

Ветер ласково растрепал Надины волосы.
- Кому же ты посылаешь свои стихи?
   - Откуда известно, что они её? - на Камень выползла Улитка и
высунула любопытные рожки. - Лично мне не верится.
- Почему?- сердито зашумел Ветер.
   - Потому. Так написать может лишь тот, кто знает, что такое
любовь, - поддержал Улитку Камень.
- Ну и что? - не унимался Ветер.
   - А вот то, - ехидно протянула Улитка. - Она ещё девчонка. И пусть
занимается делами, соответствующими её возрасту.
   - Было время, в таком возрасте замуж выдавали, - лукаво блеснул на
солнце самый крупный Осколок.
   Надя не участвовала в споре. Покусывая губы, она нервно крутила в
пальцах пушистое пёрышко. Кому? Месяца два назад ни на секунду не
задержалась бы она с ответом. А сейчас... Да, что-то изменилось. Но она
не хотела признаваться в этом даже самой себе. Когда Ветер,
презрительно дунув на критиков, повторил свой вопрос, Надя
растерянно промолчала.
   - Ничего, бывает, - понимающе шепнул он. - Я сохраню их.
Надумаешь - скажешь. Мне пора.
   "И нам пора. Будить надо Маланью", - спохватилась Надя и тут же
закричала не своим голосом: - Ой! Разбойник!
   Коза вскочила, отряхнулась и, в три прыжка примчавшись к ней,
выставила рога.
   Из-за соседней глыбы вылез человек в плаще и шляпе - тот самый,
от которого Надя с Тимкой убегали на шоссе.





ГЛАВА 10
Загадочный город


Коза пробуравила незнакомца ехидным взглядом, фыркнула:
- Этот-то разбойник?! - и снова улеглась в тени.
   И правда, на кого угодно был он похож, только не на злодея. По-
трёпанная одежда, русая с лёгкой проседью бородка и странная ви-
новатая улыбка. В руках "разбойник" держал скрипку со смычком.
- Не надо бояться. Я же никому не делаю плохого. Сердце сжалось
от его прерывистого умоляющего голоса.
   - Я не боюсь, - мягко сказала Надя. - Сядьте, отдохните. Мне
кажется, вы очень устали.
   Скрипач тяжело опустился на камень, сбросил шляпу и вытер пот со
лба. Он казался довольно молодым, несмотря на раннюю седину.
   - Спасибо. Давно мне так не говорили. Вот бы дать тебе номер
своего телефона!
- Зачем?
   - Чтобы ты мне иногда звонила. До чего приятно, если хоть изредка
кто-то спросит: как дела? как настроение? У тебя добрый голос. Знаю,
ты Надежда. Давно хотел с тобой познакомиться! -Скрипач встал и
протянул девочке руку. - Модест.
   Надя коснулась дрожащих тонких пальцев без особой охоты.
Заметив это, Модест грустно усмехнулся.
   - Не бойся. Телефона у меня нет. И дома нет. Это знакомство ни к
чему тебя не обязывает. Даже поздравительных открыток писать не
придётся. Просто скажешь "до свидания", когда будешь уходить,
скажешь "здравствуй", если ещё встретимся - вот и всё. А ты чудесно
читала стихи! Продолжение даже лучше начала. Счастливец тот, кому
они посвящены. Но ты во много раз... Подумай, кто счастливее:
искусный мастер, выстроивший дом в деревянных кружевах, или тот,
кто там живёт? Художник, написавший бесценную картину, или тот,
кому она досталась? Я сам когда-то. Хочешь послушать?
   Модест торопливо настроил скрипку - и зазвучала удивительная
музыка. В хаотическом нагромождении диких звуков рождалась
хрупкая прекрасная мелодия. Она становилась всё ярче, отчетливей, но,
набрав силу, ускользала вдаль. Словно узкая тропинка терялась в гуще
леса. И тогда все начиналось сначала. Играл Модест сбивчиво, неровно,
со множеством фальшивых нот, однако на редкость вдохновенно.
Глубокое чувство почти искупало погрешности в его исполнении.
- Что это? - тихо спросила Надя, когда опустился смычок.
   - Понравилось? Спасибо. Да, единственно стоящая у меня вещь. И
всё же получилось совсем не то, чего мне хотелось. Конечно, я
музыкант-любитель. Но, представь себе, если бы во всем мире у всех,
сочиняющих музыку, стихи, взять по одному произведению -по одному
самому лучшему у каждого. Ты, разумеется, понимаешь, что я говорю
не о профессионалах. Так вот, взять и собрать их все вместе.
Безусловно, там окажутся и слабые вещи - те отбросить. Всё равно
осталось бы много, достаточно много. И поверь: тому, что осталось,
позавидовали бы иные благоденствующие литераторы и композиторы!
   Возбуждённо выкрикнув последние слова, Модест перешёл на
шёпот. Глаза его блестели, он наклонялся то и дело к Надиному уху, а
она растерянно кивала головой с выражением полного согласия.
   - Заметь, все предпочитают чернила - дешёвый, доступный
материал. Естественно, если человек должен покрыть закорючками
множество листов и знает, что эти листы возьмут у него, непременно
возьмут, зачем мучиться? Писать кровью сердца - удел избранных. Но,
случается, такое счастье выпадает и обычному человеку. Получив
сокрушительный удар в сердце, он не зовёт на помощь, не ползёт
умирать в кусты. Он зажмёт рану рукой и, забыв обо всём, будет
выводить кроваво-огненные строки. До тех пор, пока не иссякнет струя,
не затянется рана, не утихнет боль. Так и со мной. Я должен был
исцелиться, чтобы попытаться исправить зло, совершённое- нет, не
мной! Несправедливо говорить, что только мной! Неужели- Кстати,
если приложить исписанный кровью лист к ране другого человека, она
быстро заживает. Разумеется, если нанесена была тем же оружием.
Имей это в виду. Так я хотел спросить: неужели равнозначны -
преступление, хладнокровно обдуманное, и преступление, совершённое
просто по недомыслию? Правда, нет?
   - Конечно нет, - пробормотала Надя, поёживаясь под беспокойным
взглядом. - Вы знаете, нам, пожалуй, пора.
   Теперь она не сомневалась, что перед ней самый настоящий су-
масшедший.
   - Уже? Как жаль! Я думал, ты ещё почитаешь стихи. Подожди хоть
немного.
- Пора, пора! - сзади зацокали копытца Маланьи.
   Модест вздохнул, обтёр скрипку краем плаща и завернул в рваную
тряпку.
   - Вы в город? Тогда нам не по пути. Был я там однажды. Остался
вот без футляра. Счастье, что скрипка уцелела, да сам живой выбрался.
   - Правда? Что же с вами случилось? - сочувственно спросила Надя.
Модест сморщился и махнул рукой.
   - О, не спрашивай! Чужое зло лучше не вспоминать. Только то зло
не забывай, которое сама другим причинила. Не за тем, разумеется,
чтобы себя терзать, а для того, чтобы впредь такого не совершить.
Согласна?
   - Не во всём. Вот насчёт чужого зла. Была война. Враги убивали,
мучили, даже стариков и детей. У меня столько родни погибло от
голода в Ленинградскую блокаду! И такое зло не помнить, по-
вашему?
   Лицо Модеста стало серым, словно камень. Он вздрогнул, как от
внезапной боли, и пошатнулся. Но Надя этого не видела. Произошло
нечто странное.
   Уродливые глыбы пропали. Она очутилась в полутёмной комнате.
На двух узких кроватях лежали её тетки, которых она знала лишь по
фотографиям. У старшей руки сложены на груди, лицо неподвижное,
спокойное. Средняя смотрит в потолок безучастным взглядом; изредка с
усилием подносит иссохшие пальцы ко рту и пытается грызть их. В
углу, прислонившись к стене, тихо плачет закутанная в шубу Надина
мама. Щеки её такие же ввалившиеся, жёлтые, как у сестёр.
   - Мама! - Надя сделала шаг вперёд, но тут же раздался страшный
грохот, и комната исчезла.
   Теперь огромный пустырь. Возле глубокой ямы - старушка с
девочкой на руках. Чем-то похожи на бабушку и Женю! Надя побежала
к ним, но споткнулась, упала. Обернувшись на лязг железа, увидела
начищенные сапоги, направленный на старушку с ребёнком револьвер и
гнусное своей жестокостью лицо. Вмиг вскочила она на ноги и
вцепилась изо всех сил в холодное дуло, пытаясь повернуть его книзу.
От резкой боли в сердце перехватило дыхание.
   - Ты права, - донёсся издалека голос Модеста. - Тише, не оступись!
   От прикосновения его холодной руки Надя пришла в себя. Она
стояла на краю весьма небезобидной впадины; мелкие камешки, шурша,
осыпались под её ногами. Отпрянув назад, Надя твёрдо повторила:
- Нет, лучше ничего не забывать!
   - Да, да, конечно. Я имел в виду. в более узком смысле, если только
тебя обидят.
- Пускай хоть и одну меня! Смотря кто и смотря чем. Модест
удивлённо взглянул на девочку.
   - О, ты спорить умеешь! Будь осторожнее в городе, не то не сносить
тебе там головы.
   - Садись! Чего ждёшь? - фыркнула Маланья. - Всех слушать -всю
жизнь с места не стронешься, копыта к земле прирастут.
   - Верно она говорит, - решительно кивнул головой Модест. - Только
себя слушай - больше никого. А уж такого никчёмного человека, как я,
и подавно. Сколько раз в жизни задаём мы себе вопрос: куда идти? И
никогда нельзя проверить, лучший ли путь был выбран. Вот в чём беда!
В лабораториях, согнувшись над пробирками, можно менять условия и
повторять опыт многократно. А в жизни это не удаётся. Если бы я мог
предположить- Вот скитаюсь теперь по свету со своей скрипкой, а сам
думаю, как уничтожить то- Немыслимо! Смешно! Нет, скорее,
страшно! - голос Модеста становился все глуше, речь все несвязнее. -
Иди - и будь что будет! Ступай своей дорогой. И я пойду.
   Первый раз Надя пристально вгляделась в его лицо и поняла,
насколько он истощён, измучен. С сожалением взглянув на пустой
туесок, торчащий на рогах Козы, она полезла за кошельком.
- Прошу вас-
   - Сейчас же убери!- взорвался Модест. - Ничего у тебя не возьму!
То, что я играл тебе, я не играю за деньги. Неужели непонятно?
Впрочем, меня никогда никто не понимал, - с горечью закончил он и
скрылся так же внезапно, как появился.
   Надя тяжело вздохнула. Совсем недавно, до разговора с Модестом,
ей казалось, что у неё вот-вот вырастут крылья, и она взлетит высоко
над развалинами. Теперь же- словно самая большая из глыб
навалилась на грудь.
   Не радостней стало и тогда, когда Маланья, легко перепрыгивая с
камня на камень, доставила её в город. Уж одно то было неприятно, что
козочка исчезла, едва Надя соскочила на землю. Даже спасибо сказать
не удалось. А как необычно вели себя Клубок и Ёж! Они почти совсем
перестали светиться, катились по асфальту медленно-медленно, словно
неживые, и нельзя было ни окриком, ни шуткой выжать из них хоть
словечко. Да и сама Надя в первые минуты чувствовала себя до того
плохо, что едва держалась на ногах. Однако она быстро справилась со
странным приступом удушья и побрела за своими проводниками,
внимательно озираясь вокруг.
   Вблизи город выглядел ещё роскошнее, чем издали. Дома и скверы
были яркими, чистенькими, как новые игрушки из магазина. По
широким, словно вылизанным улицам бесшумно скользили блестящие
автомобили. В огромных витринах проплывали отражения
неторопливых прохожих. Всё восхищало, но вместе с тем нагоняло
тоску. Надя смотрела на аккуратные, симметрично расположенные
деревья, на одинаковые светло-серые здания и ей казалось, что это
просто декорация к какому-то скверному спектаклю. Какая роль
отводится ей в нём? Чем он кончится и с чего начнётся?
   - Бесподобная история, - задумчиво бормотала Надя. - Что делать,
куда идти? Шут его разберёт!
   Она решила порасспрашивать встречных, но никто не выслушивал и
двух её слов. На девочку косились с недоумением, неприязненно и
молча проходили мимо. Как ни быстро отворачивались от Нади
прохожие, ещё быстрее слетало с их лиц мгновенное недовольство, и
они принимали прежнее выражение. Верней сказать, в них вовсе не
было никакого выражения: ни радости, ни печали, ни озабоченности.
Безжизненные маски с холодными глазами. Где она видела что-то
подобное? В памяти вспыхнул синий свет, заливающий сцену,
неестественные движения статуй, сиреневый манекен с хлопающими
ресницами. Каменное бюро!
- Ганя, - тихо позвала Надя. - Где ты?
   Острый камень стукнулся об асфальт в пяти сантиметрах от Тимки.
Надя спрятала под куртку обоих своих спутников - и вовремя: второй
камень оцарапал ей руку. Она решительно подошла к группе ребят,
играющих у дома.
- Это кто тут кидается?!
   - Я, - спокойно отозвался молодой человек лет шести с презри-
тельно выпяченной нижней губой. - Извините, если я вас задел. Я хотел
попасть только в Ежа.
- Ещё лучше! А Ежу, по-твоему, не больно? Ёж не живой?
   - Вот именно, что живой! - вступила в разговор девочка постарше. -
Живые животные являются переносчиками множества опасных
болезней. Уничтожая их, мы приносим пользу городу.
   Надя растерянно смотрела на детей. Их лица ничем не отличались от
лиц взрослых: та же мёртвая неподвижность. И играли они как-то
чудно: ни шума, ни весёлой толкотни. Монотонные движенья рук, мяча
и скакалок напоминали о замысловатых механических игрушках
Гофмана.
   А вдруг они и вправду?.. До чего захотелось ущипнуть хорошенько
собеседницу, чтоб проверить, настоящая ли она! Но тут девочка, не
сводившая с Нади насторожённого взгляда, шепнула что-то товарищу, и
они быстро отошли в сторону. За ними последовали остальные.
   Давно скрылось за домами солнце. Окна, как глаза свирепого зверя,
загорались жёлтыми огнями. А Надя все бродила по неприветливым
улицам. Одиноко, как в пустыне. Да нет, похуже: там, глядишь, хоть
ящерка прошмыгнет мимо, хоть с горячим ветром перекинешься
словечком. А здесь, видно, и ветер уничтожили для пользы. Затхлая,
разъедающая душу тишина. Тим-ка распластался тряпочкой под
курткой и тяжело пыхтит, нос горячий.
- Тимошка! Тимофей Павлович! Что с тобой?
   Молчит. Заболел? Надя заглянула в "Молочный" на углу. Прилавки
ломились от продуктов. Над млечным товаром - в бутылках и без
бутылок - возвышалась накрахмаленная особа, напоминающая
слепленную наспех снежную бабу. Она швырнула Надины деньги
прямо ей в лицо и что-то прошипела. Надя молча отошла, надела
шапку-невидимку и схватила бутылку сливок да пару творожных
сырков. Вылив за шиворот "снежной бабе" полный черпак сметаны, она
выбежала на улицу
Тимка сливки пить не стал. Попробовала сама:
- Фу, гадость! Вода какая-то, белая, противная. Не
лучше оказался и творог.
   Не снимая шапки, проскользнула Надя в соседнюю дверь -"
Продовольственный" - и вернулась с ворохом провизии. Всё было
весьма аппетитным на вид, но совершенно несъедобным.
   " Интересно, от чего тут раньше помрёшь: от тоски или от голода? -
пригорюнилась Надя. - Может, хоть у Кисти еды приличной попросить?
Так это будет уже четвёртый раз. А вдруг ещё хуже придётся! Нет,
удирать, срочно удирать. Куда угодно, только отсюда подальше".
   Хорошо сгоряча сказать "срочно". А если ноги уже не идут и голова
едва держится на плечах? Надя зашла в безлюдный парк и решила
вздремнуть до утра на скамейке. Тимку она завернула в целебный
платок с зайками, и ему явно стало легче. Зато ей самой!..
   Поворочавшись с час на жёсткой скамье, Надя встала. Хотелось
плакать от усталости, голода и досады, но слёз не было так же, как и
сна. Поддав со зла ногой удивительно тяжёлую сухую ветку, она
бесцельно побрела по дорожкам. За кустами поблескивал пруд. У
самого берега плавали лебеди.
   " Как ещё эти бедные птицы уцелели! - покачала головой девочка. -
Ужели и в них кидают камни?"
   В тёмной воде отражались звезды, лебеди приветливо кланялись,
сгибая длинные шеи. Всё казалось сказочно красивым. Но вот Надя
дотянулась до белоснежного крыла. Пальцы коснулись не упругих
перьев, а твёрдой пластмассы. Лебеди были ненастоящие.
   К цветочной клумбе, сердито урча, подъехала зелёная тележка. Двое
рабочих за несколько минут повыдергали маки - и на их месте воткнули
большие, похожие на яичницу-глазунью, ромашки. Побренчав
инструментами возле деревьев, рабочие укатили дальше.
   Надя провела рукой по одному стволу, по другому. Вместо шер-
шавой живой коры она ощутила мёртвый холод металла. В развилинах
ветвей торчали еле заметные полые трубочки; из них со слабым
шипением шел газ. Судя по всему, кислород. С трудом сорвала Надя
негнущийся узорчатый листок и, повертев в руках, бросила на дорожку.
   У выхода она наткнулась на молодую женщину с ребёнком. Мать
раздражённо - до скрипа - раскачивала коляску, но никак не могла
успокоить малыша. Он отпихивал пустышку, затейливые погремушки и
тянулся ручонками к яркой звезде за вершиной дерева.
- Дай! Дай!
   Наконец мамаша со всего размаха шлёпнула его по руке и закричала:
- Нельзя! Понятно тебе? Нель-зя!
   Надя сморщилась, будто её ударили. Она сама точно так же врезала
Женьке, когда та просила достать ей белую голубку с крыши. Женька
горько заплакала и сказала: "Вот подрасту чуточку - без тебя поймаю
птичку. И уйду с ней жить в лес!" А рука у неё покраснела, как лапки у
той голубки. Давно было, а до сих пор стыдно.
   Малыш тоже заплакал, но продолжал тянуть своё "дай". Тогда со
скамейки, отложив вязанье, поднялась пожилая особа. Она неторопливо
поплыла к коляске, причём, поравнявшись с Надей, сделала брезгливую
гримасу.
- Баба, - всхлипнул ребёнок, - дай!
   Бабушка поступила оригинально. Она не уговаривала, не сердилась,
а просто подняла с газона ком земли и, что было силы, запустила в
звёздочку, приглянувшуюся внуку.
- Бяка. Тьфу, - спокойно сказала она.
   Небо стало беспросветно тёмным: сначала погасла звезда над
деревом, а потом и все остальные. Ребенок, горестно шмыгнув, сунул
палец в рот и притих. Через минуту он крепко спал. Его вос-
питательницы переглянулись.
   - Не нравится мне это, - вздохнула старшая. - Без промедления
покажи его врачу. И тебе не мешает подлечиться, дорогая. Нервничаешь
самым первобытным образом.
   Надю слегка лихорадило. Она прислонилась к ограде. Коляска,
поблескивая серебристыми спицами, прокатилась мимо. Резкий свет
фонаря на секунду залил холеные лица и белые руки с безобразной
татуировкой. На тыльной стороне бабушкиной ладони чернело крупное
"С". "К" такого же размера украшало руку матери. Эти, словно
выжженные адским углем, буквы производили тяжёлое впечатление.
Надя задумалась: кажется, и у других жителей города было что-то
подобное, только она в волнении и спешке не обратила особого
внимания.
   Жарко, душно- Чуть не на каждом шагу бассейны, фонтаны,
фонтанчики. Но попробуйте напиться: вода едучая, горькая. Порой
кажется, что тонкие струйки высыхают прямо на лету - испаряются в
знойном воздухе. Будь проклят этот город, где люди молчаливы, как
камни, и камни молчаливы, как люди! Хорошо Белой Птице: у неё
крылья. Можно взмахнуть ими и лететь, куда хочешь, хоть к самому
Солнцу.
   "Если не выберусь отсюда, мне будет не лучше, чем той Фиалке", -
подумала Надя. - "Птица и Фиалка. Фиалка и Камень-"
   Она машинально пошарила по карманам. И вдруг еле слышно
проговорила Сумочка.
- На краю бассейна- возьми - от меня.
   На сером граните лежали отточенный карандаш и мягкий белый
блокнот.
   Надя ухватилась за них, как измученный жаждой хватается за
кувшин с водой. Она записывала, шептала, зачёркивала, писала вновь-
и, как камешки вытесняют воду, так и слова, ложась в строки,
вытесняли тоску из сердца

В развалинах старого замка, Меж
серых обломков, в пыли, Случайно
лесная фиалка Пустила росток из
земли.
Вокруг поглядев изумлённо -
Свободы и света дитя -Увидела свод
закопчённый И камни в паучьих
сетях.
Ни ветра, ни влаги, ни света. Лишь
мрачные глыбы кругом Её от весны,
от лета Закрыли холодным шатром.

Бледнела, желтела фиалка И вдруг ...
начала увядать, И камню становится
жалко -Он рухнул, чтоб солнце ей
дать.

Но.
- Следуйте за нами! Вы арестованы!
   Надя подняла голову и увидела здоровенного дядьку с саблей на
боку. Множество пуговиц и значков серебрилось на его синей одежде,
на шляпе моталось перо, на ногах звякали шпоры.
   Удрать? Не выйдет: в стороне стоят ещё с полдюжины таких же
молодцов.
- Прошу живее!
   " За что? Что я сделала?" - хотела было заныть Надя, но передумала
и, презрительно пожав плечами, спросила:
   - Зачем вам шпоры? Лошадей-то в городе нет. Или на деревянных
разъезжаете?
- Прошу не рассуждать!
   Надя резко встала. Как ни странно, она почувствовала какое-то
облегчение.
   И вот всё завертелось, закружилось, будто в беспокойном сне.
Широкие улицы и узкие коридоры, грубый топот сапог и ядовитый
скрип перьев, окрики и вопросы.
   Наконец небольшой трехэтажный дом с тремя шпилями наверху,
мягкие ковры, шёлковые занавески и просторный кабинет.
- Господин начальник! Задержанную по вашему приказанию.
Бляшки и пуговицы на костюме начальника были не серебряными, а
золотыми.
Ничем другим он не отличался от подчинённых стражников.
   - Подайте протокол предварительного допроса и можете быть
свободны. Задержанная может присесть.
Надя осталась наедине с позолоченным начальством.
   " До чего похож на Ваньку-Встаньку! - думала она, еле удерживаясь
от смеха. - Кругленький, лысенький, раскачивается во все стороны".
   Прошло несколько минут. Ванька-Встанька всё не удосуживался
посмотреть на арестованную. Он торопливо писал что-то правой рукой
и отстукивал на машинке левой. Но вот он зевнул, потянулся и
отпихнул в сторону бумаги.
   - Этот протокол мало что даёт. Почему ты отказываешься сообщить
свой возраст, адрес и имя?
Ни злобы, ни жалости не было в голубоватых пуговичных глазах: одно
тупое равнодушие и скука. Надя молча уставилась на стену.
- Не можешь? Или не хочешь?
- Не могу. Я... забыла.
   - Забыла? Что ж, причина вполне уважительная. Можно за-
фиксировать.
И снова затрещала машинка.
- Как ты попала в город?
- Приехала.
- На чём?
- На Козе.
   Ванька-Встанька ещё постукал по машинке и, надув щеки, са-
модовольно сказал.
   - За что получают жалованье иные субъекты? Ни знания дела, ни
умения беседовать! Пожалуйста, у меня всё рассказывает. На что такие
помощники, коли любую мелочь я вынужден делать сам!
   При последних словах он томно откинулся на спинку кресла и, надув
щеки ещё сильнее, стал обмахиваться носовым платком. На столе
неведомо откуда появился поднос с фруктами, бутербродами,
различными напитками. Надя проглотила слюнки и отвернулась. Но
Ванька, громко чавкая, любезно пододвинул к ней булочку с ветчиной и
большую чашку чая.
   "Кто ест в доме врага? - заколебалась Надя. - Хотя мне он плохого
пока ничего не сделал. Может, и не сделает. Во всяком случае,
протянуть ножки от голода - не лучший выход".
   Она откусила кусочек и, убедившись, что Ванькин ужин хорош не
только по виду, поглотила всё без остатка.
   - Итак, мы остановились, - протянул Ванька, вытирая губы, -на-
на-
   - На Козе, - вежливо подсказала повеселевшая после еды Надя.
- Особые приметы?
- Кого?
   - Козы, разумеется. Поверь, ей ничего не грозит. Рогатый скот у нас
к ответственности не привлекается.
   Надя верила. Она давно уже изучала "Законы города", висящие за
спиной начальника, и успела извлечь кое-что интересное для себя из
этой многословной мешанины.
   - Ну? - нетерпеливо повторил Ванька-Встанька. - Итак, ты
приехала-
- На Кривой Козе, - с готовностью закончила Надя.
   - Умница. Так и зафиксируем. Знала ли ты, что въезд в наш город
строго воспрещен?
- Конечно нет. Откуда мне было знать?
Ванька поморщился:
   - Можно без лишних слов? "Нет" - и уже все ясно. Итак, ты не
знала. Превосходно. Это весьма смягчающее обстоятельство. Не зна-ла
и, не-смо-тря на э-то, въе-ха-ла, - прошептал он под щёлканье машинки.
   Привстав, Надя взглянула на Ванькин "папирус" и спросила:
   - Верно ли вы напечатали, господин начальник? Тут какая-то
несвязь.
Ванька покраснел и даже подпрыгнул, как резиновый мяч.
   - Раз напечатано, значит, верно! Сядь на свое место! И не лезь в
наши дела. Твое дело - слушать и молчать. Когда спросят - отвечать.
Причём то, что надо отвечать! Скажешь невпопад - тебе хуже будет, не
нам.
- С какой целью ты явилась в город?
   "Ни с какой", - хотела сказать Надя, но, пробежав ещё раз глазами
по "законам", прикусила язык и задумалась.
   - Можешь не торопиться, - одобрительно закивал головой на-
чальник. - Это важный вопрос. От твоего ответа зависит степень меры
наказания.
- Я. в гости.
   - Великолепно! - толстая ладошка с буквой "Т" даже прихлопнула
по столу. - Это самое лучшее, что можно зафиксировать. Обычно
нарушители заявляют: "Безо всякой цели". И не понимают, что
заталкивают себя в западню. Ложь, необоснованные утверждения у нас
караются очень строго А ведь ни один человек на свете не сможет
доказать, что он пришёл куда-то безо всякой цели. У нас.  - начальник
хмыкнул и замолчал.
   Наверное, он был смущён, что разболтался с арестованной. Но ни
оживление, ни смущение не отразились на лице достойного жителя
города.
   - Да, очень рад за тебя. Остается привести доказательство
правдивости своих слов. Итак, к кому ты приехала в гости? Имя и адрес.
- Имя - бабушка Фрося, адрес забыла. Совсем забыла.
- Вот уж здесь с "забыла" номер не пройдет.
   Ванька сполз с кресла и, выбрав на полу местечко, не покрытое
коврами, гулко топнул ногой. В кабинет, позёвывая, вошли два
стражника.
- Что прикажете, господин начальник?
   - Допрос завершён. - Начальник подал стражникам лист бумаги. -
Приказываю сопровождать задержанную в течение суток по городу.
Если упомянутая женщина обнаружится и подтвердит, что приглашала
девочку в гости, оставить её там под ответственность хозяйки. Через
месяц с задержанной поступят по закону в зависимости от решения
Верховного Правителя. Если женщина не будет найдена, по истечении
суток задержанную вернуть сюда и поместить.  - Ванька-Встанька
запнулся, но тут же махнул рукой и, закачавшись во все стороны,
уверенно закончил: - поместить, куда укажет мой заместитель. У меня с
девяти утра законный отпуск, и все дальнейшее - не моё дело.
   - Будет исполнено в точности, господин начальник! - отчеканили
стражники.
   - Протестую! - взвизгнула Хрустальная Чернильница и подскочила
так, что по светлой полировке стола разлетелись фиолетовые брызги. -
Халтура, а не допрос!
   - Почти половина пунктов пропущена, - поддержала её Пишущая
Машинка.
   - Даже обыск не сделан! - возмутился огромный Сейф в углу. -А
чего у неё только-
   - Протестуете? А кто вы такие, чтобы протестовать? Смотри-ка,
разговаривать научились! Того гляди, думать захотят. Для этого и нас
более чем достаточно. Кстати сказать, даже я размышляю лишь в тех
пределах, в каких мне положено. Занимайтесь своими делами, не то!.. -
в смиренной тишине грозно хлопнула дверь.
   На улице стражники стали зевать ещё азартнее, с пристоном, с
подвыванием. Старший из них протёр мутные глаза и буркнул:
- Таскайся теперь по задворкам!
   - Зайдём, посидим? - младший кивнул на угловой дом. Там
светилась надпись "Кафе", горели огни и играла музыка.
- Увидят ещё: нарвёшься.
   - А, кому надо! Пошли! Нашёл дураков, сутки с ней мотаться по
городу! Вот мы сутки здесь и переждём. Сдадим её потом заму - и дело
в шляпе.
   - Вам в шляпе, а мне? - возмутилась Надя. - Хотите, так сидите, а я
одна бабу Фросю искать пойду. Не видала я ещё вашего зама!
- Разлетелась! Кто тебя одну пустит?
- Ходите со мной тогда, как начальник велел.
- Тю-тю, начальник! Мы теперь сами себе начальники. Младший
страж перекорялся с пленницей. Товарищ его тупо
помалкивал. Решив, что старший, если не добрее, то ленивее, Надя
дёрнула его за рукав.
- Слушайте, да отпустите меня, вам же проще.
Стражники многозначительно переглянулись.
   - Сейчас проще, а потом по шее дадут, - протянул старший. -Было б
ради чего терпеть.
- Ладно, гони двадцать пять монет! - уточнил его напарник. Надя
торопливо раскрыла кошелёк. Но при виде её денег охранники
возмутились не меньше "снежной бабы".
- Нашла дураков! Кому нужны твои фальшивые стекляшки?
   - Других нет? Настоящих, - старший стражник побренчал в кармане
и снисходительно показал горсть серебра и медяков.
Надя помотала головой. Младший
протяжно свистнул.
- Ладно, пошли. Знаю я местечко, там обменяют.
   Минуты через три Надя стояла с разинутым ртом у магазина
"Сувениры".
   " Неужели тот же самый? Да нет, быть не может. Но до чего похож -
копия!"
Тёмные окна вспыхнули розовым светом, распахнулась дверь.
- Входите! Входите!
"И голос совсем как там-"
   - Иди! - Надины спутники подтолкнул её к порогу. - Вынесешь
деньги - катись тогда на все четыре стороны.
   Сделав два шага, Надя замерла на месте. Зал, в который она попала,
был похож на великолепную оранжерею. От блеска стекла и ярких
ламп, от пестроты живых цветов зарябило в глазах. Даже со стен, с
потолка свисали вьющиеся растения, усыпанные жёлтыми гроздьями. А
уж внизу!.. Длинные ящики с левкоями и медуницей располагались
замысловатыми ярусами, над ними возвышались кусты роз, а все
свободные места были заставлены- ульями. Тучи пчёл жужжали в
душистом воздухе. Они кружились над головой, садились на одежду, но
не кусали.
- Проходите! Проходите дальше!
   С недружелюбным гудением пчелы метнулись в сторону голоса.
Запахло едким дымом. И вдруг второй раз заговорили Часы:
   - Купить - полбеды. Только не бери даром. И не меняйся ни на что.
   Тревожно прислушиваясь к их неровному тиканью, Надя пробралась
меж цветов и вошла в следующий, совершенно пустой зал. Её встретил
невысокий человечек в брезентовом костюме, в резиновых сапогах и в
марлевой маске. Старательно размахивая дымарём, он протянул гостье
руку в кожаной перчатке.
- Привет уважаемой покупательнице!
- Здравствуйте. Вам не жарко?
- Пар костей не ломит, а пчёлки жалят больно.
- Чудеса: чужих не жалят, а хозяина жалят.
   Человек забавно зашевелил кожаными пальцами (Наде сразу
представился беспомощный паук, которого держат за спину) и сердито
проскрипел:
   - Это к делу не относится. Вы сюда не философствовать пришли.
Денежки желаем обменять?
- Да, мне нужно двадцать пять монет.
   - Всегда рад оказать помощь. Просто так я не меняю. Купите что-
нибудь и получите сдачу любыми деньгами: древнеримскими
сестерциями, индийскими рупиями, местным серебром.
   Жучок, как окрестила девочка хозяина, засеменил в дальний конец
зала. У стены стояло деревянное корыто, доверху наполненное
монетами: большими и маленькими, золотыми и медными, потёртыми и
новёхонькими. Рядом скособочилась сломанная детская коляска. Жучок
сдёрнул с кузова тонкую накидку и проворно стал выгружать на пол
всевозможные вещицы. Чего там только не было! Шкатулки,
письменные приборы, всевозможные побрякушки сгрудились у
Надиных ног.
   - Такого товара вам нигде не добыть. Вот! - Жучок поднял браслет
из синеватого металла, украшенный янтарём. - Как по заказу для вас.
Носите его, и вы будете отлично учиться, прекрасно петь, танцевать -
хоть на полу, хоть на льду, да всего и не перечислишь! Цена пустяковая
- пятьсот монет. Берёте?
Надя покачала головой.
   - Напрасно. Конечно, у вас нет сейчас такой суммы, но ведь можно
и в рассрочку. Или опасаетесь подвоха? Про Чёрную курицу
вспомнили? Так я вам скажу: у меня всё без жульства, с гарантией - не
теряется, не ломается. Уж на качество моих товаров никто не
жаловался.
- А на что жаловались?
   - Не цепляйтесь к словам! Займёмся лучше делом. Хотите поде-
шевле? - Жучок протянул Наде тёмные очки в серебристой оправе. -
Всего сто пятьдесят монет. Оригинальная штучка. Все двери
открываются перед её владельцем, без труда он может достать любую
вещь, если только она существует на свете.
   - Не нужны мне никакие вещи! Мне нужно двадцать пять монет
сдачи местными деньгами. - А своих у меня только и есть сто пятьдесят
пять.
Жучок снова зашевелил пальцами.
   - Что же с вами делать? Попробуем обмен. За вашу сушёную розу я
могу дать зеркальце и- как раз двадцать пять монет в придачу. Идёт?
   Надя покосилась на овальное зеркальце с золочёным ободком. "И не
меняйся ни на что!" Эти слова так и звенели у неё в ушах в лад с
тиканьем Часов.
- Нет, меняться не буду.
   - Ну это же глупо! - разозлился Жучок. - Поинтересовались хотя бы,
что это за зеркальце. Если смотреться в него по три часа в день, через
год станете такой красавицей! Сами себя не узнаете.
- Я сказала: нет.
   Человечек съёжился, как притаившийся в засаде паук. Выудив из
коляски потрёпанную тетрадь, он раздражённо забормотал:
   - Редко встретишь такую вздорную, бестолковую особу. Совсем не
знает цены вещам. Ваше счастье! - объявил вдруг он, указывая на
чернильные каракули. - Вы оказались пятьсот пятьдесят пятой
покупательницей. Поэтому я просто преподнесу вам подарок - за-
мечательную авторучку и пятьсот золотых. Свои деньги можете
оставить при себе.
- Даром я тоже ничего не возьму.
   Щёки продавца покраснели, как бархат, выстилающий коробочку с
авторучкой.
   - Вы что, в самом деле, спятили? Эта ручка будет писать вам стихи,
поэмы, романы - причём не какие-нибудь, а самого лучшего качества.
Признание её обладателю обеспечено. Разве вы не мечтали об этом? А
теперь, когда счастье само идёт в руки-
- Жульство, а не счастье. И писать я мечтала не ради-
   - Если вещь стоящая, так ли важно, ради чего она написана и как
она написана? И почему жульство? Неужели кто-то пострадает?
   - Я пострадаю. Это уж точно, - Надя вынула кошелёк и твёрдо
повторила: - Даром мне ничего не надо. Коли вам нечего больше
предложить, прощайте.
   - Стойте! - Жучок вытянул из кармана красивую коробочку, на
которой болтался ярлык с цифрой десять, и горсть серебряных монет. -
Пожалуйста, считайте!
   Он сунул всё в руки Наде и обиженно отвернулся. Монет оказалось
ровно двадцать пять.
   - Итак, с вас тридцать пять. Верно? - процедил продавец сквозь
зубы. - Хотелось подобрать вам что-то получше. Ну, дело ваше!
   Жадно цапнув прозрачные монеты, Жучок затолкнул их в правый
сапог. У коробочки сама собой откинулась крышка. Множество
крошечных хрустальных колокольчиков раскачивались там на
серебряных стерженьках. Они звенели все громче и громче. Из
середины коробки каждые две-три секунды вытягивалась вверх
золотистая палочка. Вспыхнув огнём, она разбрасывала искры, за-
гибаясь в виде чёрной буквы "г", и пропадала. Надя с любопытством
дотронулась до палочки. Колокольчики тотчас посыпались на пол;
крышка захлопнулась.
   - Сломали! - злорадно протянул Жучок и неожиданным змеиным
броском выхватил у девочки из кошелька большую часть оставшихся
монет. - Так я и знал! Такая деликатная вещица не для вас. Приходится
штраф брать. Теперь мы в полном расчёте! О! Семьдесят! Как раз.
   - Постойте! Какой штраф?! Что за чушь! Я же заплатила. Моя это
коробочка или нет?!
   - Условно говоря, ваша, - прогнусавил продавец, спуская деньги в
левый сапог. - А вообще это сложный вопрос. Принадлежите ли вы
сами себе, вот в чём проблема! Пока что вы являетесь собственностью
города. Таким образом, даже за свои вещи вы несете ответственность
перед всеми. Успокойтесь, всё правильно.
   Надя сжала тощий кошелек до боли в руке. "Не трать на пустяки..."
Эх, видела бы Ганя!
   - А почему штраф во много раз больше, чем цена этой тарахтелки?
Тоже правильно?
   - У нас всё правильно. Сломать проще, чем сделать. Если бы штраф
был меньше цены, все только и делали бы, что ломали.
   - Ну такой ереси я ещё. - Надя решительно направилась к Жучку. -
Отдай семьдесят монет, мошенник!
   Тот как-то чудно пискнул и помчался в другой конец зала. Зал же
начал быстро вытягиваться в длину. Надя бросилась следом.
С каждым шагом человечек делался всё меньше, меньше- До-
бравшись, наконец, до стены, он проворно взбежал по ней, как по
ровному полу, и повис в углу вниз головой - ни дать ни взять - летучая
мышь. Маска съехала, из-под неё виднелись круглые жёлтые глаза и
мохнатые усики, словно у ночной бабочки.
- Ух, дрянь такая! - Надя метко запустила в угол коробочкой.
   - Проданный товар обратно не принимается! - запищало сверху.
   Коробка хлопнулась ей под ноги, человек исчез. В тот же миг Надя с
омерзением стряхнула с шеи насекомое, похожее и на медведку, и на
тарантула. Она хотела раздавить его, но гнусное творение шмыгнуло в
большую дыру за плинтусом. Заметив там странный блеск, Надя
нагнулась и выдернула из тёмной щели узорчатую цепочку. Это был
такой же обрывок, какой бросила в ручей Марта. Теперь Надя держала
его двумя пальцами с отвращением, как дохлую змею. Вдруг свободный
конец обрывка изогнулся и стал обвиваться вокруг её руки. Надя
швырнула цепочку на пол и со зла плюнула на неё, а та разлетелась на
мелкие кусочки, словно стеклянная.
В стене со скрежетом распахнулась неприметная дверь.
   - Чуть не заснули, тебя дожидаючись, - неприветливо встретили
пленницу стражники. - Принесла? Ну, счастье твоё - проваливай.
- Ты бабку-то свою найди! А то не мы, так другие сцапают.
   Стражники исчезли за углом. Надя направилась в противоположную
сторону. При первом же шаге что-то хрустнуло под ногами. Она
подняла сплющенную злополучную коробочку и на донышке её
прочитала: "Сувенир. Ни богу свечка, ни чёрту кочерга". Плюнуть бы
ещё в сторону этих "Сувениров!" Но от магазина и следа не осталось.
Надя стояла посреди пустой площади, окружённой высокими домами.
   - Не горюй, доведу я тебя до бабушки, - забарахтался за пазухой
Тимка.
- Тебе лучше? - обрадовалась Надя.
- Терпимо. Дышать только трудно.

- Давай совсем уйдём отсюда. Сможешь вывести? Ёж
не успел ответить, его опередили Часы.
- Не сможет.
- Почему?
- Пройди немного вперёд.
- Зачем?
- Иди вперёд!
   Не добившись больше ни слова от Часов, Надя выполнила их
приказание. Минуты через две она наткнулась на высоченную стену из
серых камней. Провела рукой по еле заметным покатым выступам:
перелезть невозможно.
- Весь город окружён такой стеной, - пояснили Часы.
- Как же так?! А то место, где проехали мы с Маланьей?
- Стену сложить недолго, было бы кому, да было бы из чего. Надя
задумалась.
" Попросить разве у Кисти лестницу?"
- Это будет последнее, что я тебе сделаю, - напомнила Кисть.
- Поспешила войти - не спеши выйти, - добавили Часы.
- Разыщем бабусю, а там видно будет, - сказал Тимка. Бабусю,
вопреки Надиным опасениям, нашли довольно скоро.
Колючий Клубок уверенно катился по улицам. На перекрёстках он
развёртывался, подёргивал влажным носом и, принюхавшись, сво-
рачивал то вправо, то влево. Через час Ёж привел девочку к большому
серому дому. Летнее небо уже посветлело, и над крыльцом ясно
различалась надпись "Школа". Тимка на крыльцо не пошёл, он потопал
через двор к маленькой деревянной пристройке.
   И вот уже сидит Надя в тесной комнате. Сидит за шатким столом,
пьёт настоящий чай. Пьёт, пьёт и всё не может напиться. В углу ест
тюрю с молоком из надтреснутого блюдца Тимка. На подоконнике
живые кактусы. Приподняв носом марлевую занавеску, осторожно
поглядывает на улицу живая рыжая собачка. Глаза у бабки Фроси тоже
живые: тепло светятся на измождённом, добром лице.
   Чем-то хозяйка напоминала бабушку Веру: так же уютно и просто
было с ней. Говорила она охотно, но сбивчиво. Многое недоговаривала
- то ли боялась, то ли сама не понимала. Речь бабки звучала забавно: она
путала падежи, род и все звонкие согласные заменяла глухими.
   - Мать мой - чуфашка пыл, отец - из Сипирь. А тетушка, муш моя, с
Урал. Как шивёт она там, петный, софсем отна! Свал, свал я сюта - нет,
кофорит, сат шалко. Пять теточек пыло у нас. Три маленькие
скоронили, а тва - тут шивут. Мошет, тем три-то лучше. Тут нелатно. В
этот корот и клатпища нет. Никто не полеет, не помирает, все шивой -
сторовый. Ты, точка, толко тут не шиви. Прятайся у меня нетельку,
оттыхай, а там тумай, как ухотить.
   День за днём потянулась однообразная неделя. Надя "оттыхала и
тумала", но ничего толкового не придумывалось. Слишком мало
прояснили для неё эти дни. Несмотря на разгар лета, в школе вовсю шли
занятия. Бабка Фрося - уборщица и сторож - забегала в свою каморку на
считанные минутки. Рыжая Умка предпочитала шушукаться с
Тимофеем. Клубок молчаливо отлёживался в углу. Читать было нечего.
Скучно- Столько раз доставала Надя подаренные Сумочкой блокнот с
карандашом! Коротко записала всё, что слышала от Гани, Марты,
Доктора, Модеста, даже пиратскую песню Дороти. Но вот новое-
   Дальше небрежных заметок, разрозненных строк дело не шло. И
мысли, и рифмы замирали в оцепенении на полдороге. Надя перебирала
в уме свои старые стихи, и они нравились ей куда меньше, чем прежде.
Хотелось чего-то совсем другого. Но чего? Она сама не могла пока
понять. Теперь, когда у неё оказалось так много свободного времени,
Надя постоянно думала о доме, о близких.

Не те мы говорим слова, И
смотрим часто не туда. Мечтаем
вовсе не о том. Не ценим мы
родных и дом, Что так беречь
должны. Боимся вовсе не того.
Хотим так много - всего. Зимой
бесцельно лета ждём, Ждём
осенью весны-

   Тень тоски и раскаяния в её мыслях все ярче заливал свет надежды.
Почему-то сейчас, как никогда, она верила, что вернётся. И что не будет
ни единого дня, в который она не сделает хорошего для своих, не будет
ни единой минуты, в которую она их обидит. Полезно иногда уезжать
из дома!
   Здесь обязанностей у Нади было до смешного мало. Утром и
вечером она грела на железной печурке большой закопчённый чайник и
маленькую кастрюльку с клейкой, но очень сытной и довольно вкусной
кашей. На второе делала тюрю из молока и сухарей. Кормила Ежа с
Умкой. Заметала в угол крошки. Только и всего! И кашу, и молоко, и
сухарики, и воду с дровами приносила бабка Фрося. Гостье она носа за
порог показывать не велела.
   - Ешь, ешь, точенька! Напирайся сил, - бормотала она и совала
девочке то кулечёк с пряниками, то горсть леденцов.
   На пятое утро Наде повезло. Она, как всегда, полезла под кровать за
растопкой и вытащила из груды старых тетрадей кипу сочинений
"История нашего города". Любопытно. Раньше попадались лишь
работы по математике с однообразными уравнениями, и Наде в голову
не приходило поискать что-то другое. Наспех проглотив холодную
кашу, она начала перелистывать пыльные страницы. Но и тут её
поразило удручающее однообразие. Тетрадь шла за тетрадью, а менялся
только почерк да отдельные фразы.
   " В безлюдную глушь волей судьбы была заброшена кучка муже-
ственных людей во главе с прадедом нашего Великого Верховного
Правителя. Прошли годы - и устремились к солнцу стройные здания,
воздвигнутые неутомимыми тружениками. Толпами стекались в
маленький городок жители окрестных селений, привлеченные
изобилием материальных и духовных богатств, царящей безраздельно
справедливостью. Великой чудодейственной силой наш город был, есть
и будет защищён не только от нашествия, но и от недоброго взора
врага... Наш великий несравненный Верховный Правитель." Пышные
фразы пересыпались длинными цифрами. В конце каждого сочинения
аккуратно выписывались "Законы города". Надя уже имела счастье с
ними познакомиться. Поэтому, с разочарованным вздохом "о-хо-хо",
она рассеянно пролистала оставшиеся тетради и собиралась было
пошвырять их в печь, но вдруг. Единица!? Жирная, разгневанная
единица в конце последней работы. Что-то новенькое! Пока она видела
лишь пятёрки и четвёрки. Да, это сочинение совсем не походило на
другие.
   
   Я хочу рассказать то, что слышал от своего отца. Откуда он это
узнал? Да бабка его видела всё собственными глазами и перед смертью
рассказала ему. Когда она была маленькой, никакого города здесь не
было. Было лишь несколько посёлков в лесной глуши. Отец её, мой
прапрадед, жил в самом большом. Жизнь была тяжёлая.
Все работали с утра до ночи и часто болели. Лечить у них было некому,
а до ближнего города было страшно далеко. Но вот пришёл откуда-то
человек по имени Богдан. Поселился он в избушке напротив
прапрадеда. И очень они подружились. Этот Богдан умел лечить.
Целыми днями он собирал в лесу травы да корни. И вылечивал много
народа. За это он ничего не хотел. Только еду ему приносили.
Случалось, что не мог он кого-то вылечить. Но так бывало очень редко.
И тогда он сам горевал больше всех. Особенно любили Богдана дети.
Он показывал им всякие растения и рассказывал чудесные сказки. Но
нашлись люди, которые рассорились с Богданом. Дело было так. Я
забыл сказать, что жили все по-разному: кто богаче, кто беднее. И
каждому дело было только до своего дома. Вот и стал Богдан говорить,
что по-другому жить надо.
   - У реки, - говорит, - под корягами да камнями хорошее поле
пропадает. В одиночку там не сладить, а вместе за полгода бы рас-
чистили. И пахали, и сеяли бы вместе. Не лучше ли так, чем каждому по
своей высосанной земле ползать?
   Согласились с ним не все. Кто получше жил, раскричались. Осо-
бенно старосты жена - самого важного в селении человека.
   - Что же, - кричит, - работать вместе, а урожай делить как? У нас
двое сыновей, у соседа четверо. Так у него один другого дохлее, а наши
- богатыри. Они вдвоём куда больше наработают, чем те четверо. А
получат обе семьи поровну? Или даже сосед больше?! Не выйдет!
   Расшумелись все и разругались. Не раз ещё пробовал Богдан их
уговаривать. Как-то вынул он острый нож и говорит:
   - Нехитрая штука: у каждого есть. Но сколько людей должно
потрудиться, чтобы его сделать. Вот оставь самого умного, ловкого из
вас совсем одного на Земле, так он за сто лет такого ножа не сделает.
И сказал кто-то ему:
   - Лечил ты и лечи. В наши же дела не лезь. А то как бы тебя этим
ножом в спину не ткнули. Как жили, так и будем жить.
   Посмотрел Богдан на всех, но все молчали. Тогда он ушел к себе. И
выходить из дома стал только в лес. А вскоре случилось ещё вот что.
Два мальчика нашли в поле куст с ядовитыми-преядовитыми ягодами.
Один наелся их, а другой есть не хотел, просто баловался - давил их
пальцами. И сок набрызгал ему в глаза.
   Когда первого мальчишку принесли к Богдану, он был уже чуть
живой. Но Богдан быстро сварил лекарство и стал его поить, натирать.
Мальчику стало лучше. А тут привели второго. Он кричал -так жгло
глаза. У Богдана осталось немного отвара. Он быстро промыл правый
глаз. Начал было левый, но тут опять стал задыхаться первый мальчик.
И Богдан побежал к нему с последней ложкой лекарства. А второй был
родным внуком самого старосты: он его и привёл.
- Что ж ты? - кричит, - Промывай другой глаз!
   - Лекарство вышло, - отвечает Богдан, - если тому сейчас не дать, он
вмиг умрёт. Я за пять минут ещё сварю.
   - А если за эти пять минут мой внук ослепнет? - орёт староста. -
Пусть лучше тот щенок подохнет, чем мой внук будет кривой!
   Но как он не грозился, чего ни обещал лекарю, Богдан дал лекарство
умирающему. И быстро сварил ещё, стал долечивать второго.
   Но так и оказалось: первый мальчишка выжил, совсем поправился, а
старостин внук на левый глаз всё-таки окривел. Тут и вовсе семья
старосты возненавидела Богдана. А по их указке и все остальные. Даже
детей сумели на него натравить: то камнем из-за куста в него кинут, то в
избу заберутся - травы пораскидают. Разные, конечно, люди были. Кто
от души верил гадостям, что о Богдане им наговаривали. А кто не
верил, так те боялись. Даже лечиться к нему ходить стали крадучись.
Все больше в сумерки, чтобы не видел никто.
   Почти один остался Богдан. Только прапрадед с ним не раздру-
жился. Всё спрашивал его:
- Как же ты терпишь это? Почему не уйдёшь отсюда? А Богдан
отвечал:
   - Жалко мне их, вот и терплю. Нужен я здесь, потому и не ухожу.
   И вдруг появился в этих краях ещё один новый человек. Ни с кем он
не познакомился, даже не подходил близко ни к кому. А хижину
построил далеко-далеко ото всех, у леса на пригорке. Не прошло и
месяца, как вместо хижины встал красивый кирпичный дом. Таких
домов никогда ещё не видели здешние жители. Взрослые не решались
туда подойти. Но ребят разве удержишь?
Сбегали они через поле и рассказали, что в доме живёт очень добрый
пожилой господин. Он дал им леденцов и велел сказать всем, что он
хороший врач. Кто заболеет, пусть идет к нему, потому что он может
вылечить любую болезнь.
   И вот на другой же день в селении случилась беда. Маленькую
девочку ужалила змея. Богдан перепробовал все травы, но девочке
делалось всё хуже. Тогда он сказал, что яд слишком сильный, а девочку
принесли слишком поздно, и что он ничего не может сделать. Мать
схватила дочку на руки и побежала к новому врачу. Вечером они
вернулись. Девочка была жива. Даже шла своими ногами. Все
радовались, удивлялись, расспрашивали. Но женщина сказала, что она
ничего не помнит. Ей самой там стало плохо, и почти всё время она
пролежала без памяти. Помнила она лишь то, что врач не только
отказался от платы, но даже сам денег им дал. В самом деле, в кармане у
неё оказались серебряные монеты.
   Тогда люди стали лечиться только у этого врача. И он вылечивал
всех-всех. Даже умирающих. И всем давал денег. А кого он вылечивал,
те уже потом ничем не болели. И вот пришла в селение страшная
заразная болезнь. Совсем мало осталось тех, кто не побывал у врача. А
прапрадед не хотел идти к нему, хотя у него умерли жена и трое детей и
осталась только одна старшая дочь - моя прабабушка. Они с Богданом и
других отговаривали.
   - Посмотрите на тех, кто возвращается, - говорили они. - Эти люди
совсем на себя не похожи. Не смеются, не плачут, ходят как неживые.
Тут что-то не так.
   Но все над их словами лишь насмехались. И ругали прапрадеда.
Говорили, что он хочет услужить Богдану, что он сам, безумец, не
пожалел своей семьи.
   - Отнеси к врачу хоть последнюю дочь, если заболеет, - говорили
ему.
Но прапрадед сказал:
   - Нет, даже если судьба не сжалится, моя девочка умрёт такой,
какой была, и вовеки другой не станет.
   И вот понесли к врачу ещё двух больных. Прапрадед оставил дочку
с Богданом и незаметно пошёл следом. Он решил разведать, как же всё-
таки тот лечит. Наутро он вернулся взволнованный, собрал людей и
рассказал:
   - Подкрался я к дому, к самому окну. В большой комнате горело
много свечей. Соседи положили на кровати больных и ушли. Врач
задёрнул занавески, но я видел всё в щель. Он совсем не лечил их. Они
стонали, метались, а он ничего не делал. Даже воды им не дал. Он сидел
и спокойно читал чёрную книгу. Наконец бедняги затихли. Только
тогда он к ним подошёл. Поднес к губам тому и другому зеркальце.
Долго держал его, но оно ничуть не затуманилось. Тогда врач как-то
страшно усмехнулся и бросил зеркальце на пол. И сейчас же погасли
свечи. В темноте я слышал шорох, тихий звон. Ужас сжимал моё
сердце, но я стоял на месте. Много времени прошло, и вот свечи
вспыхнули снова. Мне стало ещё страшнее, потому что умершие на
моих глазах сидели как живые. Они кивали головами, отвечали на
вопросы врача. Потом они встали по его команде. И до чего же
странными были их движения!..
Прапрадеду не дали договорить.
   - Сумасшедший! - закричали на него. - По-твоему, все мы
мертвецы? Что же нас теперь хоронить? Вон отсюда, пока сам жив!
   Надя опустила тетрадь на колени. Дальше торчали лохмотки
вырванных листов. На последней чистой странице после "кола"
тянулись красные строки: "В сочинении требовалось изложить научно
обоснованную, достоверно известную историю создания и развития
города. В данной же работе нагромождаются один на другой нелепые
вымыслы. Это свидетельствует о полном отсутствии знаний по
фактическому материалу и о склонности к вредным фантазиям.
Дирекции и школьному врачу сделать соответствующий вывод!"
   На обрызганной промокашке расплылись отрывочные записи: "... но
Богдану пришлось навсегда уйти... Наутро прапрадеда нашли мёртвым,
и никто . Когда город был выстроен, он стал первым его Правителем.
Он обладал огромной загадочной силой: камни двигались по его слову.
Из всех ближних селений в город шли толпы народа." - нашлась-таки
хоть одна общая фраза!
   - Дочитала? Давай тоже в печь, от греха подальше. - В руку Наде
ткнулся мокрый Умкин нос: наконец-то спесивая собачка изволила с
ней заговорить.
- Постой, Умка! Но где же правда?
   - Чтобы до правды докопаться, тонкий нюх нужен. - Умка подёргала
носом. - Ты вот что: улепётывай живо. Всю ночь у окна человечины
бродили. Несимпатичные. У меня от таких сразу шерсть дыбом. Скоро
опять прискачут.
Шоколадные глаза глядели на девочку с искренней тревогой. Надя
схватила Клубок и полезла под стол за Ежом. Умка вздохнула:
   - Жалко Павловича. Вдвоём веселее. Может, оставишь его? Да нет!
Вам тут не место. Всё живое разогнали, всех людей загубили. Зато
мертвецы хозяйничают. Каких чудес на свете не бывает! Трусит такой
по улице, сердце бьётся, а ничего не чувствует, глаза глядят, да никого
не видят. Мало им показалось, так ещё манекены оживили. С теми и
вовсе встречаться страшно. Большая сила у нашего Правителя, да не
туда она идёт.
   - Постой! - Надя потерла рукой наморщенный лоб. - Нет, просто не
верится!
- Не верится - не верь! Только я, как человек, врать не стану.
- Но ведь вы-то с бабушкой живые?
   - Ну, мы живые, ты живая! - огрызнулась Умка. - Суть от этого не
меняется. Мы с бабкой старые, нам не долго дышать. Ты тоже уйдешь, у
тебя своя дорога. Малышей вот жалко! Бывает, рождаются здесь настоя-
щие, живые дети. Так редко кто из них до шести-семи лет проскрипит.
- Умирают?
   - Тише! - зарычала Умка, хотя Надя и без того говорила шёпотом. -
У нас это слово не в ходу. Считай, как хочешь. Становятся вроде других
- вот и всё.
- Обязательно?
   - Куда же деваться? Тут и вода, и воздух - всё отравлено. Да и
помогут ещё. Силён Правитель!
Надя нахмурилась.
   - А это всё тот же Правитель - правнук, я имею в виду - о котором
речь в сочинении? Или уже другой?
Собака промолчала. Она снова беспокойно принюхивалась.
- Умка, ты видела когда-нибудь его, вашего Правителя?
- Не видела. И тебе не желаю. Говорят- Беги!!! Тяжёлые шаги во
дворе. Ближе, ближе- Резкий стук в дверь.
- В окно прыгай!
   Очутившись на улице, Надя выглянула из-за угла. У порога око-
лачивались три стражника. Один из них сразу заметил девочку.
- Вот она! Задержанная, сюда! Как бы
не так, а шапочка зачем?
   Стражники кружили вокруг дома и ругались. Надя любовалась на
них с крыльца школы. Скоро стало скучно и жарко. Она прошмыгнула
внутрь, поднялась по лестнице и побрела по коридорам. Здесь было
прохладно, тихо. В этом городе и летом шли уроки.
   Надя осторожно заглядывала в приоткрытые двери. Убедившись, что
её никто не замечает, она спокойно стала разгуливать по классам.
   Рисование. Сорок голов склонились над альбомами. Развалившись
на стуле, дремал учитель. Рядом навытяжку стоял скелет. Иногда он
переминался с ноги на ногу и ковырял костлявым пальцем в
несуществующем носу. Ученики прилежно выводили череп, рёбра.
Надя взяла со стола карандаш и стала подрисовывать где трубку с
усами, где шляпу да полосатые трусики. Вместо веселья по рядам
пополз переполох. Никто даже не улыбнулся. Все зашаркали резинками,
зашипели друг на друга и потянули вверх клейменые руки, дабы
свалить вину на соседа.
   В зале дребезжал рояль. Один за другим подходили к нему мальчики
и девочки. Каждый отпевал по куплету, получал "пять" и, захлопнув
рот, садился на место. Песни все разные, но до того мерзкие! Слова без
смысла, а мелодии вообще нет. Надя подкралась сзади к очередной
девице, крепко зажала ей рот и запела колыбельную Доктора:
- Спят и горы, и поля, спит и небо, и земля.
Рояль умолк. Класс оцепенел.
   Девица крутила головой и жалобно мычала. Надя старалась петь как
можно лучше. Но "музыкантша" пришла в себя, грохнула кулаком по
клавишам и объявила:
- Единица! Садись. После урока к директору.
   Бледная и плоская, как тетрадный лист, учительница выводила на
доске: Разобрать по частям речи и по членам предложения: 1) Мы
должны каждодневно без устали повторять бесценные изречения
нашего Великого Мудрого Всемогущего Правителя. 2) Мы...
   Надя взяла тряпку с мелом. "Каждодневно" исправила на "каш-
даднефно", "бесценные" на "бесцельные" и, фыркнув, вставила "не"
перед "должны". Учительница ничего не заметила, а ученики выпучили
глаза. Двое, крадучись, выскользнули за дверь.
- Куда они? - зашептались соседи.
- Известно куда. Директора приведут. Ну и будет ей сейчас! Наде
даже показалось, что на застывших лицах вспыхнуло
мгновенное злорадство.
- Тьфу! - плюнула она - и быстро стёрла всё предложение.
   В соседней комнате решали задачу. Бойко стучал мел, бойко
поднимались руки с чёрными буковками, в основном от "г" до "ж".
   - И, так как очевидно, что площадь третьей фигуры равна сумме
площадей первых двух, - скороговоркой бормотал ученик, -получим-
- Совсем не очевидно! Почему? - подала голос из угла Надя.
- Что "почему"? - растерялся несчастный.
- Сумме почему равна, объясни!
   - Не должен я ничего объяснять. Объясняет учитель, - отбарабанил
парень и тут же воскликнул почти с испугом: - Господин учитель,
разберитесь! Кто-то задаёт неположенные вопросы и мешает уроку.
Учитель оторвался от окна и резко повернулся к классу.
   - Ещё раз внимательно посмотрите на картину и приступайте к
работе, - прозвучал резкий голос за стеной. Советую составить краткий
план и пользоваться им в процессе сочинения. При описании пейзажа
желательно применить перечисленные мною слова.
   " Кабинет для начинающих поэтов" - с удивлением прочитала Надя
на соседней двери.
   Когда она вошла в обитель муз, "поэты" сосредоточенно водили
ручками по бумаге. Все они были примерно Надиного возраста,
некоторые - постарше. На доске висела гравюра: занесённая снегом
поляна. Вдоль доски прохаживалась литературная наставница, чем-то
похожая на подмороженного курёнка. Казалось, её только что выкопали
из-под самого большого сугроба. А над доской в золочёной рамке под
стеклом красовались старомодная авторучка и потрёпанная корочка от
записной книжки. Если верить надписи внизу, эти вещи принадлежали в
юности самому Верховному Правителю. Непонятно, в чьей юности: его
или вещей?
   - Готово? Положите раскрытые тетради на края парт! - про-
кудахтала "курёнок" и забегала по рядам, клюя носом в каждое
произведение.
   Скоро было найдено лучшее из них. Пухленькую розовую авторшу
вместе с рукописью установили рядом с учительским столом. И она
скромненько, не поднимая глаз, прочитала:
На большой опустевшей поляне, Словно
саваном, снегом одетой, Тихо падают в
сером тумане Хлопья снега с холодных
ветвей. И в торжественном зимнем
молчаньи, В струях резкого зимнего ветра
Раздаётся глухое шуршанье -Шелест
жёлтых увядших стеблей.
   - Очень неплохо, - заметила наставница. - Жаль, выделяется одна
неудачная рифма: одетой - ветра. Но для начала.
   Авторша отхватила пять с минусом, и с почётом была посажена на
место.
   Класс погрузился по уши в разбор многочисленных достоинств и
мелких недостатков её творения.
- Неужели другие ещё хуже? - не вытерпела Надя.
   - Кому там не нравятся стихи? - встрепенулась наставница. -Пусть
выйдет сюда и скажет, что в них плохого.
   - Плохого нет. Всё точно подмечено: снег белый, туман серый,
стебли жёлтые.

- Да кто же это?! - ученики растерянно вертели головами. А Надя
уже из другого угла продолжала:
- И что холодно зимой не забыли - бесподобно!

   - Прошу встать того, кто говорит! - похоже, наставница рассер-
дилась настолько, насколько способны к этому здешние обитатели. -
Встать открыто перед всем классом! Полагаю, всё дело в том, что
нашему анонимному автору хочется прочитать собственные стихи.
Могу предоставить такую возможность. Хотя бы для того, чтобы
показать, какое дурное чувство - зависть. Вдвойне дурное для жителей
города всеобщего благоденствия и справедливости. Пожалуйста, встань
и читай.
- Я и так уже стою.
   Сам собой заплясал мел, и в правом углу доски появился смешной
чёртик.
- А стихи я не умею по заказу сочинять.
   Учительница, пожав плечами, уселась за стол и постучала ка-
рандашом.
   - Довольно. Продолжаем урок. Я не желаю разговаривать с пустым
местом.
   - Нет, это не пустое место, - зашептались мальчики у окна. -Это
какая-то новая частица, неизвестное нам излучение.
   - Вот ещё! - фыркнули их соседки сзади. - Частица! Самая обычная
невидимка, кстати - девочка. Неужели не ясно по голосу.
- Ясно одно, что трусиха.
   - Глупая балаболка, - протянула, выпятив губы, прима-поэтесса.
" Сами трусы и дураки" - вывела на доске Надя.
   - Пойду и доложу начальству о том, что по непонятной причине мне
срывают урок, - наставница поднялась со стула и выпорхнула за дверь. -
Прошу сидеть смирно.
   Класс зашумел. Но не по-живому, как гудит встревоженный улей, а
вяло, монотонно. Так тарахтит слегка разлаженный мотор.
- Причина, покажись, если ты такая храбрая.
- Стишки расскажи, раз ты такая умная.
   - Давай про тебя расскажу! - Надя выхватила дневник у первого
попавшегося мальчика. - Ах, какая прелесть! Три, два, три, три, два-
Ушёл после второго урока- Убежал домой с последнего- И это в
городе всеобщего благоденствия и справедливости?! Позор, молодой
человек!
   Она прекрасно понимала, что лезет на рожон, но не могла оста-
новиться. Какая-то сила несла её, как щепку в бурном ручье.
   Дневник стукнул хозяина по макушке и упал на парту. Постра-
давший размахнулся, но рука его рассекла лишь воздух.
Уже в другом междурядье зазвучал смех и стихи.

Он пошёл - поехал в гору
Изучать науки скоро,
Но дорога тяжела.
И грустит герой наш тихо,
Шепчет: "Лихо мне, ой лихо!
Кто спасёт меня от зла?
От "немецкого" сухого,
"Математики" коварной"- Он
не хочет быть бездарным, А
трудиться надо много. Надорвать
животик свой Наш герой не
хочет, видно, И частенько, хоть и
стыдно, Удирает он домой.

   Надино произведение не успело получить должной оценки. В
коридоре послышались шаги. Класс мгновенно утих.
   - И всё же, господин директор, прошу вас разобраться в этой
истории. Поймите, у меня сорван урок.
   - А вы поймите, что я работаю у вас по совместительству и ни в чём
не должон разбираться. В своё время был договор, что я только
подписываю документы.
   Вот так встреча! Надя прикусила язык и на цыпочках пошла к окну.
У двери под ручку с литераторшей стоял старый знакомый, Секретарь.
   - Ничего я не должон! - веско, с расстановкой повторил он и вдруг
замер, словно пёс, учуявший дичь. - Неужели?.. Какой приятный
сюрприз! Она! Она, она! Вот не ждал, не гадал!
   Секретарский нос вытянулся как маленький хобот. Совместитель
раскачивал им во все стороны, шумно тянул воздух и от возбуждения
приплясывал на месте.
   - Дорогая коллегочка! Вы получите три лишних дня отпуска и
прибавку к зарплате через двадцать лет. Вы помогли обнаружить
преопаснейшую нарушительницу. Не тяни канитель, барышня -снимай
шапочку! Уж теперь-то тебе деваться некуда. Не желаешь?
Приготовиться!
   Секретарь хлопнул в ладоши. Ученики вскочили и выстроились в
две шеренги вдоль стен. Парты исчезли.
- Тихо! - крикнула литераторша.
   Они с Секретарём вышли на середину комнаты и, словно щупальца,
вытянули перед собой руки. В мёртвой тишине отчётливо слышалось
тиканье Часов.
   Это было похоже на игру в кошки-мышки. Надя, увёртываясь,
перебегала из угла в угол, но Часы снова выдавали её.
- Сними их, брось, тогда не поймают. Сними!
   Откуда просочился этот гнусненький шепоток? А шеренги по-
степенно сближались.
- Взгляни на доску!
"О, Сумочка! Что на сей раз она придумала? Ура! Вот умница!"
   Гравюра превратилась в открытое окно. За ним качались тяжёлыми
ветвями деревья, белые хлопья, срываясь с веток, падали вниз.
   Надя разбежалась и с головой нырнула в пушистый снег. Было не
морозно: порывистый ветер дул с юга. Едва девочка выбралась из
сугроба, как с неё снесло шапку-невидимку. Только тут Секретарь
понял, что произошло, и злобно завизжал. Преследователи бросились к
чудесному окошку, но не смогли даже близко подойти к нему. Им
мешала какая-то невидимая преграда. Надя встряхнула шапку,
аккуратно уложила её в карман и показала Секретарю язык. Затем она
повернулась и спокойно пошла вглубь леса по заснеженной тропке.
   - Беги, беги! - закричал Секретарь. - Ишь, как пятки засверкали.
Правильно, кто как может, тот так и выкручивается. Сразу видно, чья
ученица.
Надя замедлила шаг, обернулась. А он продолжал издеваться.
   - Что ж друзья-то твои тебя забыли? Ладно, спасай свою шкуру!
Будешь подальше, мы с ними разберёмся. Доктор ваш уже здесь, пря-
чется по закоулкам. Трусливая личность. Приветик передать ему?
   Надя сама не поняла, как это получилось. Она бросилась назад,
увязая в снегу, спрыгнула на пол рядом с Секретарём и залепила ему
такую пощёчину, что звон прошёл по всему классу, даже ладонь заныла.
- Вот тебе приветик! А вот ещё!
   По второй щеке Надя ударить не успела. Её схватили за руки и
крепко спутали верёвкой. Перекошенная на один бок секретарская
физиономия сияла счастьем.
- Ради такого дела и пострадать не обидно!
- Вот тебе для равновесия!
   Секретарь не успел увернуться от плевка и со зла так ударил девочку
по голове, что она пошатнулась и едва не упала. На тупых безразличных
лицах ребят появилось удивление и даже что-то вроде уважения.
- А всё же она не трусиха, - послышался шёпот.
   - Если бы я не был должон в сохранности доставить тебя Великому
Правителю, я бы выколотил из тебя душу, дрянь ты этакая! - прошипел
Секретарь и дёрнул за верёвку. - Марш за мной!
У самой двери Надя задержалась.
- Вы стихи мои хотели послушать? Пожалуйста!

Пусть сыплет снегом, льдом хрустит зима, В душе всё
звонче птичье щебетанье. Растает лёд, и вновь придёт
весна. Мне в стужу чудится её дыханье. В снежинках
хрупких вижу я цветы, В сугробах - пену ручейков
смешливых, В холодном, мёртвом блеске звёзд зимы
Весенних звёзд живые переливы.

Секретарь грубо вытолкнул её в коридор.
- Иди! Правителю расскажешь.





ГЛАВА 11
Правитель


  "Ну, так что ж особенного в их Правителе? И то больше похож на
человека, чем все они. По крайней мере, на первый взгляд", - с
некоторым разочарованием подумала Надя, глядя на сидящего у
письменного стола мужчину. Тот с холодновато-вежливым поклоном
поднялся с кресла.
   - Благодарю за хлопоты, господин Секретарь. Теперь, будьте
любезны, оставьте нас вдвоём.
   Манеры и голос Правителя были довольно приятны. Худощавое
лицо не отличалось удручающей неподвижностью, как у остальных
горожан. Пожалуй, он казался бы даже привлекательным: тонкий нос с
горбинкой, мягкие седые волосы. Но вот очки- на редкость странные!
В огромных выпуклых линзах с коричневато-золотистым отливом
плавали только искажённые отражения окружающих предметов - глаза
совсем не различались. Плохо, если не видно глаз. Тебе улыбаются - и
повисает улыбка ненужным украшением. Верить в неё или нет? Как
хотелось Наде хоть на миг заглянуть за непроницаемые стекла, когда
Правитель подошел к ней с протянутой рукой!
- Понравился вам город? Садитесь, прошу.
   С полминуты они в полном молчании просидели у стола, прежде чем
Правитель, хмыкнув, бесстрастным голосом повторил свой вопрос.
Надя поёрзала на стуле, посмотрела в окно и вздохнула.
   - Мне вы можете отвечать откровенно. Вы об этом не пожалеете,
уверяю вас.
- В общем-то... конечно, нет.
- Что же именно не понравилось?
   - Знаете, проще сказать, что понравилось. Многое не понравилось.
И многое непонятно.
   - Позвольте на минутку? - скрипнула дверь - и в кабинет всунулся.
Администратор, надушенный, в чёрном костюме и белоснежной
сорочке.
   - Мы хотели... о, кошмар! - голос его осип, а гладко выбритую фи-
зиономию перекосило на правую сторону. - Мой дорогой! Я вижу.
   - Вы видите мою гостью! - резко перебил Правитель. - Позволю
напомнить, что я очень устал и имею право отдохнуть по своему вкусу.
   Из-за спины опешившего Администратора выглянула Паула. Она
была без вуали, в длинном огненно-красном платье.
   - Нельзя ли без лишних конфликтов? Мы только хотели посо-
ветоваться.
   - Вас там предостаточно: советуйтесь между собой! - брови
Правителя угрожающе сдвинулись - и дверь захлопнулась.
   Он встал, прошёлся несколько раз от стены к стене и снова сел на
место. Сколько ему - пятьдесят, шестьдесят? Сутулая фигура, слегка
прихрамывает, но движения энергичные, даже слегка суетливые. Надя
заметила, что обстановка кабинета и одежда его хозяина весьма
скромны: никакой роскоши, ничего лишнего. Она чувствовала, что
собеседник её явно неглуп. Возможно, он и добр? Однако чувство
напряжённости, настороженности не проходило -росло с каждой
минутой. И Клубок, и Ёж притихли за пазухой, как два маленьких
комочка.
   - Вы уже знакомы с этой компанией? - Правитель кивнул на дверь;
интонация была не столько вопросительная, сколько утвердительная.
- Да, знакома, к сожалению.
   - К сожалению, и я знаком. Даже более чем знаком: родственнички.
Приходится иметь с ними дела. А так - держаться бы от них подальше!
Да. сложно всё в жизни.
   Правитель задумчиво смахивал со стола какие-то невидимые
соринки.
   - Для чего у вас жители помечены буквами ? - спросила Надя, глядя
на его чистые, слегка загорелые руки.
   - Вначале мы пытались обходиться без этого: никаких знаков
различий, все во всём равны. И, представьте, эта система потерпела
полный крах. То, что создавалось многолетним упорным трудом, стало
приходить в упадок. Медленно, но неотвратимо. Нет, пока мы не можем
позволить нашим горожанам без труда добираться от начальных букв
до конечных - до тех привилегий, которые они дают. Это всё непросто
и, действительно, малопонятно для посторонних. Я думаю, вам лучше
не вникать-
   - Нет, теперь кое-что мне уже понятно. Только странно: скитаясь по
городу, я видела, например, как в автобусах старцы и пожилые
женщины с "В" покорно уступали места молодчикам с "Ф"; я видела,
как уверенно, толкаясь локтями, хватали без очереди покупки детки,
чуть выше стола, но уже с метками "П" и "Х". В чём дело?! У вас так
много никчёмного народа, который до седины не в состоянии сползти с
начала алфавита и так много одарённой молодежи?
Правитель, усмехнувшись, покачал головой:
   - Я думаю, вопросы, заданные таким язвительным тоном, не
предполагают ответа. Да, по многим соображениям, эти буквы не всегда
ставятся объективно, но-
- Да разве только буквы! Я читала "Законы города"-
   - Спокойнее! - Правитель негромко постучал по столу карандашом.
- Вы хотите сказать, что часто эти законы у нас нарушаются, что самая
элементарная справедливость, воспеваемая в них, здесь нередко в
загоне, что и всеобщее благоденствие порой показное. Так?
   - Вот именно! - разгорячившись, воскликнула Надя. - Скажите, вы
сами пробовали когда-нибудь съесть то, что продаётся в ваших
магазинах?
   Сказала так - и сразу испугалась. Но Правитель по непонятной
причине относился к ней благосклонно.
   - Никогда не копайтесь в мелочах, - спокойно заметил он. - Умейте
видеть главное, и прежде, чем разбирать, насколько безукоризненно
что-либо делается, уясните себе, с какой целью это делается. Вот,
скажем, решается задача. На доске неправильный чертёж, изначально
применяется неверная формула. Стоит ли тогда кропотливо отмечать
арифметические ошибки в решении? Да перечеркните его одним
взмахом - и ищите новое! Но и напротив, - Правитель встал и повысил
голос, - если задача поставлена верно и оригинально, если ход
рассуждений в целом разумен, только недалёкая личность станет
придираться к небрежным выкладкам, первоначальным прикидкам в
смелых набросках.
   Он опять зашагал по кабинету туда-сюда. Теперь уже не так су-
етливо, а монотонно, как маятник.
   - Да, милая девочка! Всё, что вы видели, именно предварительные
наброски. И самый черновой, грубый из них - наши жители. Вы уже
знакомы со старинным преданием, как говорят некоторые, или с глупой
сплетней, как выражаются другие, о "городе оживлённых мертвецов"?
Не будем углубляться в то, сколько в нём истины и сколько вымысла.
Скажу одно: лишь единицы из нынешних горожан заслуживают
человеческого отношения к себе. И лишь эти единицы нам пока и
нужны. Пройдут века, прежде чем раздвинутся стены неприметного
городка, превращённого в невиданную несокрушимую державу.
Пройдут века, прежде чем жалкие подобия людей уступят место
настоящим, уникальным людям. Я вижу, вы плохо понимаете меня. -
Правитель криво улыбнулся. - Неудивительно: многие талантливые
замыслы признавались лишь тогда, когда они уже давали какой-то
результат. Вдобавок вы по-другому воспитаны. Скажу откровенно: я не
сторонник приторных, лицемерных теорий. Жить должны только те, кто
достоин жить!
   - Да, я, конечно, не вполне понимаю вас, но не так уж плохо, как вы
думаете. А что до последних слов. весьма смахивает на фашизм.
   Правитель был явно задет. Уголки его рта нервно подёргались и
застыли в неестественной улыбке.
   - Благодарю за откровенность. Но, заметьте, я ведь вовсе не
проповедую неполноценность каких-либо рас. У каждого народа есть
что-то своё, неповторимое, есть свои яркие таланты и. есть достаточное
количество никчёмных личностей. Как вы считаете, юная любительница
истории, в древней Спарте тоже были фашисты? А не приносило ли
пользу грядущим поколениям то, что в пропасти, не успев осознать
своего бытия, исчезали хилые младенцы?
   - Как сказать! Швыряя их в пропасть, думали не о грядущем, а о
настоящем: государству нужны были сильные воины. Кстати, их
воспитывали грубыми, необразованными. А, может быть, из каких-то
хилых детей, погибших в пропасти, выросли бы прекрасные художники,
поэты?
   - А ещё лучше, если поэты и художники вырастают из числа
физически совершенных людей. Но я-то имел в виду нечто более
серьёзное: "хилость" и "совершенство" человека не только в фи-
зическом смысле, а в целом. Вам случалось прореживать грядки в саду?
Я полагаю, вы старались удалять самые слабые ростки, сохраняя
наиболее развитые. Или вы будете уверять, что это не так?
   - До чего странное сравнение! Люди - не морковь и не петрушка. И
почему обязательно надо кого-то удалять?
   - Почему? Не будем вникать в те сложные, возможно, суровые
законы природы, которые закрыты для человеческого разума. Но
сравнение действительно отдалённое. Давайте поближе. Вы знаете,
сколько человек по статистике погибает за год в результате дорожных
происшествий, скажем, в вашем городе, во всём мире? Не знаете? Ну, и
не важно. Важно другое: два года назад в эту абстрактную цифру
конкретной единицей вошла ваша мать. Скажите честно, вы никогда не
чувствовали горькой обиды от того, что вместо неё не попал под колеса
какой-то вечно пьяный дядя Ваня, который давно ни людям, ни себе не
в радость?
   - Ну почему обязательно если не мама - то дядя Ваня ? А если бы ни
тот, ни другой?
   - И ни третий, и ни четвёртый, и вообще бы упомянутую статисти-
ческую цифру срочно свести к нулю. - Правитель начинал раздра-
жаться. - Но вы же прекрасно понимаете, что это невозможно. Увы, мы
говорим совершенно о разных вещах. Возможно, мне не стоило.
   Правитель сжал левой рукой лоб, словно у него сильно болела
голова, правой он тихо барабанил по столу.
   - Но дело вот в чём. Скажу откровенно, я доволен, что вы попали ко
мне. Видите ли, я очень одинок. Наскучившее семейство, назойливая,
неприятная родня, посетители, просители. И всем что-нибудь нужно от
меня! Вот сейчас готовится сборище по случаю моего юбилея. Лично
мне оно ни к чему. Устал! Я давно разучился радоваться. Кажется,
последний раз рад от души я был. в далёком детстве, когда отвоевал у
приятеля наш любимый самодельный кораблик. Детство, юность -
только это и есть безусловно светлое за душой у любого человека.
   Правитель подошёл к окну. Ветер вспушил седые волосы и умчался
прочь. Подставив непроницаемое лицо под тёплые лучи заходящего
солнца, Правитель молчал. Молчала и Надя: не знала, что сказать.
Какие чувства вызывал этот человек? Страх? Неприязнь? Да нет,
скорее, слабую жалость. Но и особого расположения она к нему не
испытывала. Перед ней было что-то слишком чужое, хотелось
держаться от него подальше, как от раненого морского чудища, которое
возьмёт да и ухватит вдруг уцелевшими щупальцами.
   - Так вот, дорогая моя гостья или пленница - как вам больше
нравится, - коричневатые стёкла в упор стрельнули золотыми ис-
корками по Надиным глазам, - я хочу, чтобы вы остались у меня
навсегда. Прежде, чем нагонять тоску на лицо, выслушайте до конца, а
тогда уж решите, плакать или смеяться.
   - Плакать ни в коем случае не буду! - гневно воскликнула Надя. - И
решать нечего: ни за что не останусь!
   - Повторяю: успокойтесь и выслушайте. Притом заметьте: вы
будете решать плакать или смеяться, но не более того.
   - Послушайте! Мне кажется, с вами ещё можно о чем-то до-
говориться. Лучше отпустите меня! По доброй воле я не останусь.
Силой оставите - всё равно убегу.
   - Красиво сказано, Наденька! Но весь фокус в том, что прежде, чем
вам удастся убежать, вам расхочется это делать. Давайте-ка разберёмся,
куда вы так рвётесь. Домой? Там всё в порядке. Не настолько уж хуже,
чем было при вас. Вы скажете: "Когда я вернусь, будет много лучше".
Может быть. А на какой срок? На месяц? На неделю? Не уверяйте
только, что на всю жизнь. Я вижу вас насквозь так, как вы сами себя не
видите. Итак, ваши родные теперь вполне без вас обойдутся. Вы
скажете: "Я без них не обойдусь". Так ли? Учтите: на цепи вас здесь
держать никто не станет. В любой момент вы сможете проведать своих,
побыть с ними недолго и вернуться. Но околачиваться там постоянно!
Посмотрите правде в глаза: ворчливые, отживающие век старики,
блажной, бездарный ребенок, будничная суета- А ваша мечта писать
стихи? Ей нет там места! Там, словно вольная птица в тесной клетке,
она не сможет расправить крылья -и зачахнет. Да вы поняли это
давным-давно, но боитесь явственно сказать самой себе. Так чего ради
возвращаться? Может быть, жаль школу? Явилось желание тратить
драгоценные годы молодости на то, что в будущем вам почти не
пригодится? Ах, постойте! Не ради чего, а ради кого? Я забыл о
существовании всяких сердечных привязанностей. Там вы были их
рабой, здесь вы будете их хозяйкой. И не пора ли трезво заглянуть в
своё сердце и в сердца тех, кто вас окружает? Вам нужен надёжный,
бескорыстный друг. Вы его никогда не имели и пока ещё не нашли. Уж
чем-чем, а бескорыстием ваши новые приятели не отличаются. Можете
поверить. У вас такая же участь, как у меня: каждый от вас чего-то
хочет. Но-
   - Но и вы ведь от меня чего-то хотите! - нетерпеливо перебила Надя.
   - Практически ничего. В результате вашего пребывания здесь много
получите вы, а не я. Абсолютная свобода и счастье! Здесь менее, чем
где бы то ни было, вы будете зависеть от капризов судьбы. Ни в каком
другом месте не создадут вам таких условий для творчества. И нигде вы
не сможете, когда придет пора, так удачно построить семью, как у нас.
А эта пора не за горами.
   - Понятно. Ну, а вы-то почему так хотите, чтобы я осталась? Не
говорите только, что лишь ради моей пользы: всё равно не поверю.
Правитель сдержанно рассмеялся.
   - Я думал, это настолько очевидно. Почему человека, окружённого
каменными стенами, металлическими машинами, стеклянными
экранами, так влечет к шершавым стволам деревьев, к нежным
венчикам цветов, к живой голубизне озера? Почему ребенок, зада-
ренный заводными игрушками и говорящими куклами, с восторгом
смотрит на беспризорную кошку, тянется к каждому воробью-
   - Понятно! Можете не договаривать! Вы желаете держать меня для
развлечения: как чижика в клетке, как кузнечика в спичечной
коробочке, как полевые цветы в банке с водой. Верно? Вопрос лишь в
том, когда меня выбросят! Кстати, порядочные птицы в неволе не поют.
Так что используйте сами свои творческие условия.
   - Будьте рассудительней, - покачал головой Правитель.- Неволя-
клетка- развлечение- Столько глупостей сгоряча наговорили! А вам
неизвестны случаи, когда люди - ну, считайте, для развлечения, раз это
слово вам так нравится - прикармливают и приручают птиц на воле?
Тоже плохо?
   - Хорошо. При условии, что нет людей, которые могут запустить в
приручённую камнем.
   - Очень точно замечено. А поскольку такие люди всегда были и
будут, вывод один: держаться поближе к тем, кто прикармливает, и
подальше от прочих. Повторяю: вы будете совершенно свободны, но
вам самой не захочется.
   - Простите, снова перебью: так когда же я получу эту совершенную
свободу?
   - Не позже конца лета. Может быть, раньше. Всё зависит от вас.
Человек должен быть достоин свободы. Мальчишка в десять лет рубит
хворост, разжигает костёр - прекрасно! Но как назвать мать, которая
даст в руки топор и спички двухлетнему ребёнку?
- Опять странное сравнение. Я давно уже не ребёнок.
   - Именно, что ребёнок! По разуму многие из вас - форменные
младенцы. - Позвенев ключами, Правитель со скрипом открыл дверцу
узкого дубового шкафа и достал оттуда альбом в синем переплёте. -
Начистят, подзолотят себе таких ветхих идолов, как Доброта,
Справедливость, Благородство и - давай им поклоняться. Разбивают в
кровь лоб, приносят жертвы, да ещё какие, но не замечают, что древние
истуканы уже прогнили насквозь, что время исказило, изменило их
лики. И вот результат: нередко Добро, насытившись кровавым
приношением, оскаливается гримасой Зла, светлая улыбка Благородства
становится насмешливой. Есть только одна сила, которой стоит
поклоняться и служить: ясный, не подчинённый изменчивым чувствам
рассудок.
   Надя внимательно выслушала убеждённую речь Правителя и
призадумалась. Синий альбом раскрылся перед ней.
   - Я хочу показать вам мою коллекцию. Без наглядных примеров, -
Правитель как-то зловеще усмехнулся, - теория недоходчива.
Полистайте. А я прокомментирую.
   Все страницы альбома выглядели одинаково: красная цифра в углу,
мелкие журнальные или газетные вырезки и большая любительская
фотография. Надя пробежала глазами заметки.
   - Учтите, это очень незначительная часть коллекции, - наклонился к
ней Правитель, - Итак, сорок человек - сорок судеб. Что же в них
общего? Не уловили?
Надя пожала плечами:
- Кажется. все они талантливы, делают что-то интересное.
   - Делали, - веско поправил Правитель. - Я сейчас дополню
напечатанное. Скажем, номер тридцать три. Этот был одарённый
студент, он стал бы выдающимся учёным. Его открытия принесли бы
огромную пользу людям. Он не успел их сделать. Он погиб, вытаскивая
из-подо льда тонущую девочку. Ребёнка он спас. Вместо многих и на
многие века, он осчастливил двоих - её родителей. Не будем уточнять,
на сколько лет, поскольку из девочки выросло такое скверное создание,
что-
   - Подождите! - раздражённо перебила Надя, - Всё, на редкость,
понятно. Непонятно одно: какой из этого вывод? Если видишь
гибнущего ребенка, отворачиваться и идти мимо? Кто знает, может, из
него маньяк вырастет.
Правитель поморщился.
   - Я этого не утверждаю. И выводы старайтесь делать сами. Причём
не надо с ними торопиться. Жизнь полна труднейших задач. Если
видишь, что задача решена неверно, нелепо, это ещё не значит, что
быстро сможешь найти правильное решение. Я считаю одним из
надёжнейших принципов умение точно рассчитывать свои силы и верно
оценивать ценность как свою, так и окружающих. Возьмите номер
четырнадцатый: женщина на волосок была от того, чтобы навечно
избавить человечество от тяжелейшей болезни. Сколько времени
пройдет, прежде чем кого-то другого осенит столь оригинальная идея?
И осенит ли? Да, она не дотянула на волосок. Слишком много сил,
помимо работы, отнимала у неё возня с парализованной матерью.
Старушка всё равно умерла. На месяц позже дочери. Но если бы-
В дверь постучали.
- Я сказал, что занят.
- Это я, папочка.
- А- ну, заходи, дорогая.
   В дверь кабинета вплыла девочка примерно Надиных лет. Она была
модно и богато одета: лакированные туфли, изящные брючки,
кружевная блузка. А уж золотых побрякушек! Кольца, серьги, цепочки
на шее - как на ёлку навешено. Девочка, пожалуй, была красива. Но её
страшно портило надменное, скучающее выражение лица и избыток
краски на нем.
   - Познакомьтесь: моя дочь, Виктория. Моя гостья и, надеюсь, наша
будущая компаньонка, Надежда.
   - Папа, - капризно протянула Виктория. - Отдай её мне на
сегодняшний вечер. Пусть поможет. Представляешь, через час
притащутся гости, а у меня ещё ни бе ни ме. Ты думаешь, там кроме
меня хоть кто-нибудь палец о палец ударит?
Тон её был под стать виду: томный, капризный, неестественный.
   - Ладно, Викусенька, ступай. Через пять минут я её пришлю. Мы
ещё побеседуем в другой раз, - продолжил Правитель, быстро пере-
листывая альбом. - А сколько тут горемык, которые сверх меры тють-
кались со своими незадачливыми детьми! Мне часто вспоминается
эпизод из восточной сказки: некий человек, когда шёл по городу, за-
ставлял слуг подкладывать ему под ноги кирпичи. Он якобы боялся
раздавить своей стопой даже муравья, как будто кирпичи не давили их
во много раз больше. Потом оказалось, что это - лицемер, предводитель
разбойников. Думая о благе многих, не надо дрожать за жизнь и счастье
каждого в отдельности. Запомните, что именно личности,
придерживавшиеся таких взглядов, оставили яркий след в истории.
Надя, закусив губу, уставилась в окно.
   - Но... ведь из всех этих "каждых" и образуются "многие", -наконец
нерешительно сказала она. - Тут противоречие.
   - Ничего подобного! Вернёмся к тем же муравьям. Положим,
загорелся огромный муравейник. Желая спасти его, вы с ведром воды
помчитесь туда, не разбирая дороги, не считая, сколько отдельных
муравьишек потопчете - и правильно сделаете.
- Папа, пять минут давно прошло, - простонало за дверью.
   - Ступайте! Я думаю, вы прекрасно поладите. Ровесницы всегда
находят общий язык. А Вика поразительно способная и развитая
девочка. Единственно, скажу по секрету, не в ладу она со стихо-
сложением. Ну, может быть, с вашей помощью она ликвидирует и этот
пробел. Тем более, что и мама её писала стихи, и даже я в молодости
находил время, чтобы набросать несколько строк.
   Надя попросила Правителя прочитать что-нибудь своё. Он охотно
согласился.

Что деньги? - Дым! Что
слава, власть, Когда
судьба слепая Или толпа
глухая Движением одним
Порою всё сметает!
Подонки, чернь тупая!
Мечтаю я
Все связи разорвать, Что вас
соединяют, И дать векам Вас
медленно сгубить, Чтоб род
лишь избранных Везде
укоренить. Вам разрешить
Двухбуквенные чувства -От "а"
до "б", Двухцветное искусство.
Нам - бездну счастия От "а" до
"я" Навеки подарить.

   К счастью, обсуждать своеобразные вирши не пришлось. После
второго, более требовательного стона за дверью Надя срочно поступила
в распоряжение Викуси. Та перво-наперво потащила её в свою комнату
якобы для переодевания. По пути Викуся на все лады жаловалась, сколь
много она загружена и сколь мало она видит благодарности.
   " Переодевание" свелось к тому, что девочки нацепили на себя по
шёлковому переднику. Викуся оставила нараспашку дверцы
полированного шкафа, набитого пышными нарядами, выдвинула ящик,
заполненный украшениями, и начала швыряться в нём, искоса
поглядывая на гостью. Она явно ждала изумления, восторга и зависти.
Но Наде было не до того. Рассеянно скользнув взглядом по огромным
разноцветным вазам и великолепному роялю, она незаметно сунула
руку под куртку. Отлегло от души: живы её " Клубочки"! Правда, чуть
дышат, но тёплые, голубчики, шевелятся. И Часы идут - хоть медленно,
слабо, а всё же тикают.
- Ну как, нравится тебе у нас? - не выдержала хозяйка.
   - Да, так- - уклончиво ответила Надя. - Знаешь, говорят: в гостях
хорошо, а дома лучше.
   - Смотрите! ещё одна любительница поговорок объявилась. Успела
уже нахвататься от своих приятелей! Кстати, где дом-то твой теперь?
Непонятно-
   Не обратив внимания на последнее ехидное высказывание, Надя
невозмутимо согласилась.
- Точно! С кем поведёшься, от того и наберёшься.
   - Будь спокойна: поживёшь с нами - наберёшься ума, а вся дурь
живо соскочит. Как тебе папаша мой? Он, конечно, с причудами, но
мужик здравомыслящий, и мне, надо сказать, ничего не жалеет.
Смотри! - Викуся протянула Наде раскрытую коробочку. - Прошлый
месяц на день рождения преподнёс. Хочешь померить?
   Надя покачала головой. На жёлтом бархате блестел золотой
перстень с сапфирами. Камни вплетались в замысловатый узор.
   - Думаешь, простой? Как бы не так! В "Сувенирах" брали. -Ладно
уж, мы через годик-другой у папаши выпросим, чтоб и тебе приобрёл.
Непременно!
- Мне не надо.
   - Неужели?! - Викуся посмотрела на Надю свысока, как смотрит
иной верзила-десятиклассник на малыша-первоклашку. - Много б ты
чего понимала! Да если у тебя будет такой перстенёк, тебя полюбит без
ума-без памяти кто угодно, только пожелай. Хоть сорок, хоть сто
человек. Правда, лично я для начала хочу ограничиться несколькими.
Знаешь, когда их слишком уж много, это утомительно и быстро
приедается.
   - Несколько? - задумчиво пробормотала Надя. - А зачем несколько,
когда нужен один?
Викуся презрительно передёрнула плечами.
   - Один? Скажите! Что, у тебя есть на примете универсальный
поклонник? По какому, собственно, принципу ты будешь подбирать
своего "одного"?
- Принцип простой: это тот, кого сама любишь. Неужели неясно?
   - Мне-то ясно, а вот тебе нет. Я забыла сказать, что, владея таким
перстеньком, ты сама никого любить не сможешь. Если даже и любила -
разлюбишь сразу.
- Ничего себе! Так какой тогда во всём этом смысл?
   - Эх, горе! - вздохнула Викуся. - Лучше скажи, какой смысл в твоей
любви? Много от неё прока? Видела ты что-нибудь, кроме огорчений?
Вот я огорчаться не собираюсь. Пусть они из-за меня огорчаются.
Слушай, давай-ка я погадаю: полюбит он тебя без перстенька или нет.
Ты не сомневайся, я умею, без обмана.
- Да не надо!
   Но Викуся властно усадила Надю за низкий столик и начала
раскидывать по нему толстенную колоду. Яркие "рубашки" карт так и
замелькали перед глазами.
   - Ну вот- клади руку сюда, скажи шёпотом его имя три раза. Глаза
закрой! и постарайся чётко представить себе его физиономию. Давай,
давай быстро!
   - Миша- - неуверенно прошептала Надя после некоторого
раздумья, однако оживить в памяти Мишкино лицо не удалось. -Миша,
- выдохнула она второй раз ещё неувереннее.
Через две секунды Викуся спихнула со стола её руку.
- Миша? Что-то не то, дорогая моя, дурака валяешь. Ну, дело твоё!
Обиженно собирая карты, она проворчала:
- Могла бы не врать: никто не заставлял.
   Дверцы и ящик с треском закрылись. Наде вовсе не хотелось
наживать лишнего врага, и она миролюбиво спросила:
- Ещё что-нибудь покажешь мне?
- Нет! не стоит время терять. Пора за работу.
   Работа оказалась тошнёхонькой. Викуся привела Надю в большой
зал, приготовленный для приёма гостей. Во всю длину его тянулись
составленные в один ряд столы, покрытые застиранными розовыми
скатертями. На них пока ничего не было кроме ваз с фруктами. Над
мятыми грушами вились осы и мухи. Под ногами хрустели скорлупки
от орехов. У стены стояло не меньше десятка огромных корзин, на-
полненных бутылками. Орава слуг в белых передниках приволокла к
столу ещё несколько таких же корзин с посудой. Хрупкие фарфоровые
тарелки, всевозможных форм и размеров, хрустальные рюмки
выглядели совершенно чистыми. Однако Викуся вручила Наде кучу
тряпок и приказала протирать всё до блеска "чтоб сверкало". Сама она с
упоением занялась тем же делом.
   "Лучше б их кошмарные полы отмывать, - думала Надя. - По
крайней мере, какое-то удовлетворение: было грязно - стало чисто. А
тут- Тоска, да ещё, неровен час, "кокнешь"".
   Иногда она, изловчившись, ставила на стол непротёртую посудину.
В большинстве случаев Викуся замечала такую "возмутительную
безответственность" и долго, противно зудела. Если Надя путалась и не
в строго определённом порядке использовала свои полотняные и
фланелевые лоскутки, Викусино зоркое око тоже засекало "возмути-
тельное разгильдяйство" - и "зуд" шёл по сокращённой программе,
оставаясь не менее противным. Когда Надя почувствовала, что минут
через пять взбесится, посуда, по счастью, закончилась. Но радоваться
было рано. Викуся затолкнула свою невольницу в боковую комнатушку,
с письменным столом и положила перед ней две стопки тетрадей: в
одной новые, в другой исписанные. " Математика", "Русский",
"Физика"... Вот ужас! Грязь, каракули, ошибки.
   - Переписывай быстро! - скомандовала хозяйка. - Смотри, только
аккуратно. Чертежи с рисунками не забудь. Словом, всё красивенько
скопируй в чистые тетради.
- И ошибки?
- Ошибки же исправлены красным. Верно переписывай!
   - И оценки, исправленные зелёным на пятёрки, тоже? - не унималась
Надя.
- А язвить не стоит. Не то поссоримся.
   "Вот горе-то будет!" - подумала Надя, но всё же замолчала. Однако,
сдавая работу, снова не выдержала:
- Гостям показывать?
   Викуся прищурилась и щеки её, и без того подрумяненные, стали
похожи на две молодые свёколки.
   - Тебе-то что? Смотри-ка: задираться вздумала! Да ты тут никто -
пшик, тень, никому не нужная! Верно ты сама сказала: цветочек в
пузырёчке, который скоро выкинут на помойку. И я уж постараюсь,
чтоб это сделали как можно скорее.
- Весьма буду благодарна! Жду дальнейших приказаний. Викуся
швырнула Наде альбом.
   - Стихи запиши свои. Штуки три, четыре. Только без всяких
выкрутасов: так... про природу что-нибудь.
   Прочитав стихи, Викуся одобрительно хмыкнула и достала большой
лист картона.
   - Последнее: изобрази мне приличный пейзажик или натюрморт.
Надя покачала головой.
   - Вот чего не умею, того не умею, хоть убей! Да что у вас, картин в
доме не найдется? Возьми любую - и представь как свою.
   - Не лезь ты со своими советами! - огрызнулась Викуся. - Все наши
картины гости наперечёт знают. Нахвалился некстати папаша, что я и в
живописи преуспела! Хотя. Ура! Идея! - Викуся швырнула в угол
картон и масляные краски. - Верно папаня говорит: смекалка ценней
сноровки. Теперь - срочно одеваться.
- Зачем?
   - Зачем?! Для званого ужина и бала. Уж не в своем ли походном
костюме ты собираешься туда заявиться?
- Да я вообще туда не собираюсь. Это обязательно?
   - По-моему, нет. Но папаша, к сожалению, думает иначе. Словом,
ты тоже должна быть в подобающем виде, а там разбирайтесь с ним
сами.
   "Явиться на этот сабантуй? Значит, встретиться с Паулой,
Администратором. Сомнительное удовольствие!" Вдруг Надя по-
чувствовала жгучую боль в ноге. Она вытряхнула из-под одежды
несколько муравьёв и только теперь заметила, какие толпы этого
кусачего народца разгуливают вдоль стен.
   - Папашин пунктик, - усмехнулась Викуся, метко прищёлкивая
каблучком муравьишку за муравьишкой. - Идём, покажу тебе одну
штучку. - Похоже, она опять сменила гнев на милость.
   Надю удивило, насколько продемонстрированная "штучка" была
похожа на зал в "Сувенирах". Единственное различие: здесь в гуще
цветов, помимо ульев, возвышались здоровенные муравейники. Возле
них возились два унылых молодых человека с длинными волосами. У
дверей, прямо на полу, лежали кипы потрёпанных тетрадей и книг.
   - Тот продавец тоже один из папашиных учеников, - объяснила
Викуся. - Глупый, но старательный: для черновой работы годится,
только ни с пчёлами, ни, тем более, с муравьями всё никак не поладит -
неженка. А папенька мой их нравы изучает, - кивнула она в сторону
пчелиных и муравьиных замков. - Будто до него мало изучали! Очень
ему нравится, как у них все чётко определено, кто чем занимается.
Хочет доказать, что и мы должны по такому принципу жить. Вот
человек, право!
- А ты что, не согласна с ним?
   - Я?! Да мне это всё до фонарика! Меня это не касалось и не
коснётся. Пусть чудит старик, коль ему нравится. Мне лично он никогда
ни в чём не отказывал, так что-
   Викуся застряла на полуслове: внезапно в двух шагах от неё от-
кинулась крышка люка. Оттуда, на манер чёртика из табакерки,
выскочила Секретарская голова. Голова подмигнула Наде сначала
правым глазом, потом левым - и прогнусела:
- Ещё раз приветствую, барышня! До скорых встреч.
   Судя по преехидному тону, особых радостей от обещанных встреч
ждать было нечего.
   Секретарь поманил длинным пальцем Викторию и таинственно
зашептал что-то.
   - Вот ещё! - воскликнула та с досадой. - Сели, как на ишака -и едут
верхом. Тьма народу в доме! Ну почему самое неприятное вечно
должна я? Даже в праздник! Почему?!
   Секретарь, видимо, не любил отвечать на острые вопросы. Его
лысина проворно канула вниз. Крышка со стуком захлопнулась.
- Идём! - раздражённо бросила Викуся. - Поможешь.
   Как же много коридоров и залов в этом доме! У Нади голова заму-
тилась от бесконечных переходов, поворотов. Украдкой взглянула она
на свои Часы: время к полночи. Подремать бы! Но вот Викуся пнула
туфелькой облезлую дверь - и девочки вошли в странное помещение.
Сама по себе это была комната как комната, но весь пол в ней оказался
заставлен огромными блюдами с жареными курами, гусями, барашками.
На свободных от блюд местах лежали увесистые арбузы и дыни; в углу
топорщилась куча полуувядших кустиков, выдранных с корнем. Только
сейчас Надя вспомнила, что с самого утра ничего не ела. Она невольно
потянулась к подрумяненному куриному крылышку.
- Можно кусочек?
- Спятила?! - рявкнула Викуся. - И так не хватит!
   В стене чернели две железные двери с большими замками на
засовах, возле каждой на гвозде висел ключ. Викуся, бренча и ворча,
начала отпирать правую.
   - Подтаскивай всё поближе! Подавай мне! - приказала она и
распахнула дверь.
   Надя ахнула. В тёмном чулане на соломенной подстилке непо-
движно сидело отвратительное существо. Если верить одежде, это была
девочка неопределённого возраста. Крошечные мутные глазки,
маленькая голова, но при этом большие надутые щеки и громадный рот;
уродливо толстый живот, прикрытый пышным оранжевым платьицем, и
торчащие жалостными хворостинками руки и ноги. Глазки часто
заморгали и уставились на Викторию, с тупым хихиканьем обнажились
острые жёлтые зубы. Надю замутило. Стараясь не смотреть в сторону
чулана, она подала Викусе гуся, подтащила с трудом барана.
Мгновенное чавканье - и тишина.
- Да не спи ты! Быстрей, что ли!
   Блюдо за блюдом- Не выдержала Надя - взглянула. Поразительная
картина: чудище глотало всё целиком. Викуся, как силовой жонглёр,
метала жаркое и бахчи в приоткрытую пасть. Та на секунду
непостижимым образом растягивалась до невероятных размеров и,
поглотив угощение, съёживалась. Ha десерт пошли кусты с корнями.
Когда Викуся запирала дверь, за ней раздался гнусный вой.
- Ужели не налопалась? - изумилась Надя. Викуся
снисходительно усмехнулась:
- Налопалась?! Да она никогда не налопается. Раз недоглядели
- убежала в лес. Так пока её выловили, она там всё начисто сожрала: и
траву, и цветы, и грибы, и деревья. Противное творение! Нет, если
папаша по каким-то личным соображениям желает тютькать Паулиных
деточек - это его дело. Но вот почему возиться с ними должна
преимущественно я? А вот сейчас посмотришь на её братца-двойняшку.
- Щёлкнул второй замок. - Дай вон, бутылку в углу!
   Обычная поллитровая бутылка с соской - последнее, что осталось в
опустошённой комнате. В бутылке колыхалась серая жидкость. Вторая
деточка оказалась не пригляднее первой. Сногсшибательных размеров
голова тяжело покачивалась на тонкой шее. Сидел "младенчик" в
колыбели размером с двухспальный диван, причём спина его упиралась
в один конец ложа, а согнутые в коленях ноги - в другой. Длинные
цепкие руки жадно схватили брошенную Викусей бутылку. Жидкость в
ней сразу сменила цвет на красный.
   Яростное чавканье и злобная гримаса напомнили Наде- что?!
Мучительно, до боли в голове, напрягала она память, но всё пона-
прасну. Как едкий дым промелькнуло в мыслях что-то неуловимое
- и растаяло. Пустая бутылка полетела в угол. Под звон разбитого
стекла чудище сладко потянулось и звякнуло цепями: оно было
приковано к колыбели. Викуся торопливо захлопнула дверь.
   - Любимец её, - снисходительно просветила она Надю. - Души в нём
не чает: сыночек! Видела, какая мерзость? Пока прикован, ещё ладно, а
если сорвется? Тю-тю всем! - Викуся протяжно присвистнула.
- Сто раз говорила папаше: хлебнём мы ещё с ними горя, ну их всех к
дьяволу. Нет, не слушает. Ну и ладно! Мне, что ли, больше всех надо!
Эх уж этот папаша! Между нами говоря, у него не всё тут исправно, -
Викуся покрутила пальцем у виска. - Столько средств просаживает на
свои причуды! Лучше бы о дочери лишний раз подумал. Сейчас, кстати,
ещё одно чудушко тебе покажу: не своё - заморское.
   В стене коридора Викуся отодвинула небольшую деревянную
плашку. За ней было зарешеченное оконце. А за оконцем... Да,
действительно!
   В уютной комнатке на пушистом ковре, заваленном игрушками,
сидел смуглый мальчик лет трёх, одетый в парчу и кружева. Мячи и
кегли, украшенные самоцветами, отливали золотом. Ещё ярче блестели
золотые короны на головах ребенка. Именно на головах! Их было три у
бедняги. Чем-то похожие, чем-то непохожие друг на друга, но самые
обычные головы. И всё-таки целых три.
   Задвинув плашку на место, Викуся наслаждалась Надиным
изумлением: наконец-то она ошарашила гостью.
   - Обходится он папаше в копеечку! А чего ради? Отец у этого
красавчика самый нормальный король, даже очень неплохой, говорят. И
смотри ты, что уродилось! Там, на их острове, от него пока отказались;
папашенька и взялся зачем-то растить его до совершеннолетия. Ну, те
отказались - понятно: островок маленький, народ бедный. Три головы
кормить вместо одной! Потом страшно: что будет, когда вырастет?
Учить его как? Представляешь, спросят: дважды два? Одна голова
скажет "три", другая "четыре", третья - "не знаю". А как он, интересно,
править будет? Одна голова скажет "наказать", другая "наградить"?
Умом он, заметь, не блещет. Папаша, правда, считает: учителя его так
отдрессируют, что все головы будут одно и то же говорить.
   Так оживлённо чирикая, похоже с чьих-то чужих слов, Викуся
подвела Надю к двери, завешанной тёмно-зелёной портьерой.
   - Ну, вот: последнее. А потом - сразу одеваться - сказала она и с
кислой миной отогнула портьеру. - Подожди здесь.
   Тяжело бухнув, закрылась дверь. Из-за неё едва доносились два
голоса: первый, резкий и сухой, Виктории, второй же настолько слабый,
что о нём ничего нельзя было сказать. Но именно этот слабый голос так
тянул к себе, что Надя ослушалась и, с минуту потеребив потёртый
бархат, вошла в комнату.
- Тебя кто звал? - возмущённо закричала Викуля.
- Ты, вроде бы. - соврала Надя - Я думала, нужно помочь. Викуся
недоверчиво прищурила глазки и утихла.
   - Шестнадцать, семнадцать, восемнадцать. - шептала она, по-
тряхивая над ложкой пузырьком. - Вот дьявол, что за капельник
дурацкий: ничего не идёт!
   По комнате разносился грустный лекарственный запах. На кровати
из карельской берёзы лежала милая, но очень бледная средних лет
женщина. Глаза её были полузакрыты. Казалось, она ничего не видит и
не слышит вокруг себя. На одной маленькой тумбочке возле кровати
стояли два графина с водой и блюдо с фруктами; серая пыль покрывала
резьбу хрусталя и подпорченные бочки яблок. Другая тумбочка была
заставлена пузырьками, бутылками, коробочками-
   " На сорок больных хватило бы столько лекарств, - подумала Надя. -
Но одному! Слон разве что выпьет?"
   - - пятьдесят! - закончила счет Виктория и выплеснула содер-
жимое ложки в стакан.
   Подумав, она всыпала туда же пару порошков, долила водой и
размешала ножницами, поскольку чайной ложки не обнаружилось.
- Пей, Ну, скорей же! Некогда мне.
   Больная покорно приподняла голову и с трудом проглотила Ви-
кусину мешанину.
- Белье менять будешь? Ужинать хочешь? Телевизор включить? В
ответ на все свои вопросы Викуся получила тихое "нет" - и,
видимо, осталась этим вполне довольна. Выхватив из-под матраса
тряпку, она провела ею по спинкам кровати.
- Всё, пошли, - бросила она Наде. - Поправляйся, мама, пока!
   - Мама?! - Надя и так уже была на взводе, а тут её и вовсе как током
ударило.
Веки больной слегка дрогнули.
   - Уже уходишь? - не то спросила, не то просто прошептала себе
самой она. - Много гостей сегодня? Как там-
   - Вечно ты с ерундой! Сказала же - некогда! - раздражённо оборвала
Виктория и толкнула дверь.
- Оденься потеплей: прохладно на заре.
   - Можно я задержусь здесь? - спросила Надя так любезно, насколько
смогла.
- Это ещё зачем?!
- Уберусь получше, посижу- раз тебе некогда.
Викуся прямо зашипела, как раскалённая сковородка от воды.
   - Нет, мы с папулей отучим тебя совать нос в чужие дела. Делать,
что ли, больше нечего?! Да ты знаешь, - громко шепнула она на ухо
Наде, - что маменька моя абсолютно безнадёжна? Следовательно, все
эти уборочки, заботочки, нежности ей нужны не больше, чем мёртвому
припарки. Ну, долго мне тебя ждать?
   Тут уж Надя потеряла и терпение, и осторожность. Изо всех сил
шибанула она Викусю за порог и защёлкнула изнутри задвижку. Лишь
потом сообразила, что ручку, пожалуй, за такие дела не пожмут.
   Оскорблённая Виктория забуцкала в дверь кулаками и ногами,
выкрикивая невразумительные угрозы. Но через несколько секунд она
убежала: то ли надоело, то ли за помощью отправилась.
   Надя тихо-тихо подошла к кровати. Теперь глаза больной были
совсем закрыты. В длинных ресницах блестели маленькие слезинки, а в
тёмных спутанных волосах - бесчисленные серебристые нити. Надя
положила поудобнее неловко свесившуюся руку. Больная сморщилась
так, будто ей снова дали противное лекарство. Дышала она ровно, жара
не было, но сердце сжималось, стоило взглянуть на неё.
   Казалось, что на лоб, прочерченный горькими морщинками, уже
наложила свою ледяную ладонь смерть. Тоской веяло и от бездушного
убранства запущенной комнаты, хотя, формально говоря, здесь было
вроде бы всё, что нужно.
   Надя распахнула задраенное окно: вечерний воздух даже этого
страшного города и то лучше тяжёлой больничной духоты. Она
пошвыряла в оконную темноту всю гниль, мусор, пустые склянки.
Кажется, шарахнула кому-то по макушке.
   - Это что такое?! - завёл было возмущённый голос внизу, но тут же
испуганно поперхнулся.
   Затёртое полотенце сгодилось для вытирания пыли и протирания
пола. Затхлую жидкость из графинов Надя истратила при этом до по-
следней капли. Чтоб обтереть лицо больной, она смочила свой платок
Мёртвой водой из флакона: решила, что хуже уж не будет.
   - Спасибо, детка. Только зря ты это: не стоит. - Чёрные, полные
тоскливого равнодушия глаза скользнули по Надиному лицу.
- Почему зря? Вовсе не зря!
   - Зря, - упрямо повторила больная. - Не всё ли равно, как умирать?
   - Нет, не всё равно! И потом вы не умрёте. Что за глупости! Какой
дурак вам это сказал?
Сурово сжатые губы дрогнули в слабой улыбке.
   - Меня не надо утешать. Думаешь, я боюсь смерти? Ничуть. Боятся
те, кому есть что терять. Вот ты боишься. И правильно. Боялась и я
когда-то- лет тридцать тому назад.
   Больная, прищурившись, напряжённо вглядывалась в склонённое
над ней лицо.
   - Нагнись пониже, девочка. Кажется мне, где-то я тебя видела.
Давным давно- в юности. Что ты сказала? Погромче, слышу плохо.
   Надя ничего не сказала. Она только хотела сказать: "Тогда меня ещё
на свете не было", - но передумала. Странно, ей самой казалось, что всю
жизнь она знает эту женщину, хотя голову могла дать на отсечение, что
никогда они прежде не встречались.
   Печальные глаза снова начали скрываться под тяжёлыми без-
жизненными веками. Надя ласково прикоснулась к плечу больной.
- Скажите, чем я могу вам помочь? Не нужно ли чего?
- Нет. Хотя- Послушай, как ты относишься к самоубийцам? Надя
несколько опешила от такого вопроса.
- Осуждаешь их? - уточнила собеседница.

   - Ну- как сказать. Всё зависит от обстоятельств. Помню, папа
рассказывал, как в войну застрелился его раненый товарищ. Он боялся,
что попав в плен, может в бреду выдать важные сведения. От мамы я
ещё слышала, в Ленинградскую блокаду одна женщина спасла жизнь
дочери, покончив с собой. Те жалкие запасы еды, что не хватило бы на
обеих-
   - Оставим исключительные случаи, - раздражённо перебила
больная. - Вдобавок учти: если человек добровольно отправляется на
тот свет ради блага других - это не самоубийство, а подвиг. Я говорю о
более простом: о тех, для кого собственная жизнь стала невыносима.
- Тогда, пожалуй, осуждаю.
- Почему?
   - Ну, во-первых, уйти на тот свет никогда не поздно. Как бы ни
было плохо, всегда остается хоть маленькая надежда, что будет лучше,
что изменится что-то. Во-вторых, почти у каждого человека есть
близкие-
   - Для которых это явится большим ударом, - с усмешкой закончила
женщина. - Или большим облегчением? В дружных семьях говорят: "
Не умирать страшно - страшно за тех, кто остается". Мне бояться не за
кого. Наша семья - одна видимость, скорлупка сгнившего ореха.
Внешне всё гладко, - а внутри. одна чёрная пыль.
   Больная оживилась, даже щёки слегка порозовели. Казалось, ей
стало легче оттого, что обида, едким дымом заполнявшая сердце,
наконец, вырвалась наружу. Надя сидела на краю кровати, поглаживала
её волосы и молча слушала.
   - Не могу сказать, что они желают моей смерти. Мне аккуратно
спаивают прописанные лекарства, но. видишь тот старый телевизор?
Никого не волнует, сколько он ещё проскрипит. Сгорит -поставят
новый, и только. Так же и со мной. Из меня давно выжали, что можно.
У моего супруга оригинальный нрав. Сегодня он осыпает человека
ласками и милостями, а завтра, если окажется, что тот ему больше не
нужен, он с ним даже не поздоровается. Нашего Великого Правителя
интересуют лишь его сомнительные цели. Люди же - всего-навсего
средство для их достижения.
- Но у вас есть ещё дочка.
- А дочка интересуется только собой. Разве ты этого не заметила?
   Последние слова прозвучали очень сухо. Больная повернула голову
к стене. Надя огорчилась, вспомнив, как часто поругивала её мама за
отсутствие такта, душевного чутья.
   " Нет, не умею я разговаривать с людьми, - решила она. - Но раз не
умею - надо учиться".
   - Я заметила. Но ведь она ещё девочка. Подождите, может быть,
когда подрастёт.
   - Подрастет её любовь к себе. Если она уже не выросла до предела. -
Так ядовито была закончена утешительная гипотеза. - Не надо розовых
пустышек, обмакнутых в подслащённую воду: я не грудной младенец.
Не надо!
   На лбу больной выступили крошечные капельки пота. Надя
осторожно вытерла его давно просохшим платком.
   - Раз я обожглась на этом "может быть". Когда мы с Правителем
встретились впервые, он выглядел несколько иначе. То, что сейчас
цветет в нём пышным чёрным цветом, еще таилось в небольших,
неприметных бутонах. То, что тогда украшало его, как пёстрые перья
украшают мальчишку, играющего в индейца, давно растерялось. Не
только мне, но и моей матери не хватило мудрости. Глубокое и прочное
было принято за несерьёзное. Недолговечное и поверхностное
посчитали за истинное. Если бы можно было повернуть время назад!
Если бы могла я снова очутиться в нашем старом доме со своей
матерью, своими сыновьями. Когда, на беду свою, я познакомилась с
Правителем, старшему шёл восьмой год, младшему седьмой. Слушай,
кто ты такая?
   Больная внезапно резко повернулась и, приподняв голову с по-
душки, стала пристально всматриваться в лицо Нади. По щекам её
медленно потекли слезы.
   - Я так давно не плакала. Думала, уже разучилась. Сначала раз-
училась смеяться, потом - плакать. Смерть!.. Я давно уже мертва. Разве
я та, что была когда-то? Разве узнали бы меня друзья детства, юности?
Из меня по капле высосали жизнь, а теперь пичкают всякой мерзостью
под названием "лекарства". Смерть! Да человек умирает каждый год,
каждый день! Скажи, ты та сейчас, что была пять лет назад? Если да -
считай себя счастливой. Значит, ты из тех, кто умирая, в тот же миг
возрождается. Даже в смерти они бессмертны. Жизнь - это память,
жизнь - это верность самому себе. Умирающий восьмидесятилетний
старик живее двадцитилетнего парня, если все пролетевшие ненастья не
сумели загасить огоньки, которые горели в нем в юности. Но в нашем
городе нет таких стариков. Наши цепляются за свою бессмысленную
жизнь с такой жадностью, с какой гиены пожирают падаль. С такой же
жадностью пытаются урвать лучшие куски от бытия молодые. Каждый
существует только для себя. С тех пор, как я здесь, я не знаю ни одного
весёлого праздника, ни одного радостного часа, ни одной светлой
минуты. Будь они прокляты! Они как холодные глыбы, которые катятся
под уклон и подминают под себя всё, что подвернется им на пути. Они
как злобные звери, готовые сожрать каждого и друг друга в том числе.
Сам-то себя каждый по-настоящему любит не чаще двух-трёх раз в год.
Голос у больной прервался. Она попросила попить.
   Надя выплеснула в стакан остатки Мёртвой воды, но рука её замерла
на полдороге - услышав тихое: "Нет, этой не надо. Лучше потерплю", -
она вылила всё до капли в колючий кактус на окне. Женщина в постели
казалась сейчас почти здоровой. Словно просто прилегла отдохнуть
после утомительной работы.
- Что вам мешает уйти отсюда? - спросила Надя.
- То же, что и тебе. Ты не поняла ещё, как это трудно?
- Поняла. Но я непременно уйду, вот увидите!
   - Может быть, увижу, может быть, и не увижу. Но ты уходи. Ты
счастливая: у тебя есть молодость, здоровье, любовь. У меня ничего
этого уже нет. Уходи - не медли: каждый час в паучьей сети сплетается
новая паутинка. Чем дольше, тем труднее её разорвать.
   - Честно говоря, прежде, чем уйти, мне хотелось бы кое в чём
разобраться. Так многое удивляет у вас!
   - Удивляет? Возможно, с непривычки. А мне кажется, здесь можно
возмущаться, но давно пора перестать удивляться. Понимаешь, всему
своё время. Тебе хочется разбираться, что-то менять, переделывать, как
жильцу, только что въехавшему в новую квартиру. А я, напротив, давно
сижу на наспех связанных узлах. И меня как-то мало волнует.
- Откройте дверь!
   А, сам Правитель пожаловал! Надя впустила Великого в комнату. По
перекошенному лицу было видно, что он взбешён, однако тон разговора
выдерживался приличный.
   - Вам давно пора быть с гостями, Надя, а вы до сих пор не одеты.
Виктория ждет вас. Я советую извиниться перед ней и впредь так не
самовольничать. Вы совершенно напрасно растревожили больного
человека. Ну, об этом мы поговорим позже. А теперь -поспешите. Как
ты себя чувствуешь, дорогая? - приторно выговорив последние слова,
Правитель подошёл к жене.
   Он хотел пощупать пульс у больной, но та быстро отдёрнула руку.
Румянец оживления так же быстро исчез с её лица.
   - Не брани девочку: она ничего плохого не сделала. Я так бла-
годарна ей, что она побыла со мной!
   - Я, кажется, спросил тебя, Стася, о твоём самочувствии. А о том,
что для тебя плохо, а что хорошо, позволь судить мне. Я включу тебе
телевизор. Почему вы стоите здесь и не идёте переодеваться? - резко
повернулся Правитель к Наде.
- Я не хочу переодеваться. Кстати, принесите сюда свежей воды!
   - Сейчас распоряжусь, успокойтесь. Но что это ещё за капризы?
Нельзя в таком виде идти!
- А я могу и не ходить.
   - Да оставь ты её в покое! И меня тоже! - выкрикнула Стася. - Из-
бавьте меня хоть от вашего проклятого телевизора. Вы убрали мои
любимые книги, картины, музыкальные записи. а этим бормотанием и
мельканием хотите раздавить жалкие остатки моей души.
Вы словно глухой стеной отгородили от меня прошлое и будущее!
Конечно: о будущем страшно помыслить, прошлое ни к чему вспо-
минать. Так? Думал, разучилась? Даже вспоминать разучилась? Нет же!
Вот я закрыла глаза и снова живу в минувшем. - Стася заговорила
медленно и тихо, словно рядом никого не было. - Тикают часы-
трещит огонь в печке- мурлычет старый кот- Мокрые ветки стучат о
стёкла, а у нас тепло- весело и тепло. Поле в цветах- колючие кусты
и дуб, расщеплённый молнией- Мои мальчишки стреляют в него из
самодельного лука. Завтра у меня день рождения- Когда-то они
обещали, что всю жизнь, где бы ни были, в этот день будут дарить мне
букет полевых цветов. Я уже забыла, как пахнут те цветы, но всё-таки
буду ждать. Пока жива, буду ждать.
   - Ждать? Чего ждать? - заорал, забыв о приличиях, Правитель. - Не
хочется говорить резких слов больному человеку, Стася, но я на твоём
месте постыдился бы и вспоминать о них, помолчал бы. He будем
говорить дурного о мёртвых, но-
   - Перестань! За много лет я уже наизусть выучила твою "погребаль-
ную речь". Может быть, и правда, что они погибли, не знаю. Если так,
то во многом по твоей милости, дорогой, и всё-таки мне не верится-
   В голосе Стаси было такое тихое отчаяние, что Надя с ходу, не
подумав, закричала:
- Конечно, не верьте! Чушь это всё, враньё.
- Это уже становится интересно!?
- Почему?!
   Два возгласа - возмущённый и поражённый; выжидающие взгляды -
гневный и умоляющий- Но что ответить? И, о счастье, еле слышно
зашептала Сумочка.
   - Слушай, я сейчас сотворю чудо, если захочешь. Решай: это будет
последнее чудо в моей жизни, а тебе самой от него пользы-
- Хочу, хочу! Давай что-нибудь скорее!
   Кто знает, что видели другие. У Нади же на миг померк свет перед
глазами, и в полной темноте взвились вверх цветные искры от рассы-
павшейся на бисеринки Сумочки. Нежный аромат наполнил комнату.
   - Вот, возьмите, - Надя протянула Стасе большой букет: ромашки,
колокольчики, мальва, душистая кашка- чего только не было в нём! -
Меня просили передать. И ждите. И никому не верьте - только себе. Всё
будет хорошо.
- Кто?! Кто просил? Кто ты сама? Скажи же, наконец!
   Надя не успела ответить на этот радостно-изумлённый возглас.
Правитель до боли сжал ей кисть руки и, буквально силой, вытащил в
коридор. Там он подтолкнул её к стене, сам же с разъярённым видом
стал напротив. Надя приготовилась к "приятной беседе". И вдруг...
- Добрый вечер, дядюшка! Поздравляю с юбилеем! Марта?! Она! На
сей раз в голубом платье, нарядном, но скромном, со своей неизменной
брошью.
   - Прошу! - Марта протянула Правителю большую круглую коробку
из серебристого металла. - Последняя новинка. Универсал, инструкция
внутри. Работает как кофемолка, вентилятор, пылесос и так далее.
Когда сломается, футляр можно использовать как кастрюлю,
пепельницу, ночной горшок и тому подобное. Угодила?
   - Спасибо. Благодарю. Очень тронут. - Правитель отвернулся от
Нади и, вежливо рассматривая коробку, начал "сахар на лицо
наводить".
   - Думала, надпись золотом сделать, - добавила Марта, - да решила:
не стоит. Не понравится - другому преподнесёте. Э, моя старая
знакомая? Каким ветром тебя, птичка, сюда занесло? Что нос в землю
смотрит?
   - Она успела тут очень провиниться, твоя знакомая, - последовал
суровый ответ. - И пусть лучше её нос смотрит в землю, чем лезет в
чужие дела.
Марта с притворным участием покачала головой.
   - Ай-ай-ай, какая негодница! Она вам не родня случайно? Или,
может, из числа учеников? Ведь это ваше фирменное хобби - лезть в
чужие дела.
Правитель позеленел, как молодая крапива.
   - По глупости своей я вообразил, что хоть в этот раз тебе захотелось
навестить меня попросту, по-дружески.
   - О, я, например, никогда не могла понять, чего хочет Марта, -
взвизгнуло в глубине коридора. - По-моему, никто этого не понимает,
не исключая её самой. - К Правителю расхлябанным шажком подошла
Паула. - Хватит, сестрица: не порть всем праздничное настроение. Как
можно быть такой злопамятной!
Спокойно глядя в отвратительное лицо сестры, Марта ответила:
   - Память - это жизнь, А злая она или добрая, зависит от тех, кто эту
память оставляет. Ладно, пошли праздновать! Надя, с вашего
позволения, сядет рядом со мной.
   В парадном зале стояла такая шумиха, что обычный человек и за
четверть часа дошёл бы до потери сознания. Две пёстрые шеренги
гостей, усевшиеся вдоль длинного стола, успели начисто слизать всё
угощение и, глубокомысленно перекувыркивая бутылки вверх дном,
ждали добавки. Некоторые из них, сбившись в углу, отплясывали
нелепый танец под совершенно дикую музыку. Играло только два
инструмента: труба и барабан. Труба, повешанная к одной из люстр на
синей ленточке, дудела с подвыванием сама собой. У огромного
барабана- управлялись два Зайца. Ба! тоже старые знакомые? Как их-
то пропустили в этот строгий город?! Едва вновь прибывшие шагнули в
зал, Рваное Ухо бросил колотушку и прокричав: - Внимание! Внимание!
- отчеканил:

Отпраздновать мы рады
Юбилей!
Друзья, садитесь рядом
Веселей!
Вы пойте и пляшите. Вы ешьте,
пейте, спите. Да здравствует
Правитель! Да славится
Правитель! И город наш да
будет Все сильней!

   Кто-то вяло захлопал, кто-то запульнул в Заиньку огрызком груши.
Чтец по-дружески подмигнул Наде. Она отвернулась: сделала вид, что
не заметила.
- Тёти опять нет, - заметила Марта. - Как её здоровье? Правитель
скорбно затряс головой.
- Неважно. Очень неважно. Мы думаем, она недолго протянет.
- Чем думать, лучше бы лечили.

   - Ах, не лечат её, бедняжку, - взвилась Паула. - Да господин
Правитель половину своего состояния просадил на это лечение!
- А другую половину на твоих отпрысков, сестра?
- Прекрасно! Сейчас кто лезет не в своё дело?
   - " Не моё" будет, когда отправишь своих чад на необитаемую
планету. А пока что они рядом с нами, за ненадёжной стеной. Кстати,
мальчишка сейчас забавляется твоими оригинальными часами.
   - Ну будет, достаточно! - вмешался Правитель, усаживая избранных
гостей за особый круглый стол возле окна. - Я всегда уважал тебя,
Марта, поверь! И даже сейчас не хочу помыслить, что ты пришла для
новой ссоры. К чему колкости? Если говорить о Стасе, Паула права: я
все силы положил на её излечение. Но коль скоро ни один доктор не
может даже поставить точного диагноза-
Марта усмехнулась:
   - Безо всяких диагнозов увезите её на несколько лет в маленький
домик на берегу лесного озера. И пусть рядом с ней будут только те,
кого она любит, или хотя бы те, кто её любит. Вот тогда к ней вернутся
и здоровье, и молодость.
Правитель, словно не слыша её слов, нервно продолжал:
   - А что касается детей Паулы- Я просто считаю своим долгом
заботиться о них, поскольку и она, и родной отец, отрекшийся от
бедняжек, приходятся мне-
   - Тс-с-с! - зашипела Паула, кивая на Надю - и Правитель, так и
не уточнив степень родства, неожиданно закончил:
   - Вообще, нечего раньше времени ставить крест на этих малышах:
ещё неизвестно, какими они вырастут.
   Надя сидела по правую руку от Марты и хмуро посматривала на
прочих, удостоенных круглого столика. Лица были все известные:
Администратор с Супругой, Секретарь, Викуся в серебристом платье до
пола и в длинных жемчужных бусах. Любимая дочка егозила, то и дело
вскакивала с места. У стены, на журнальном столике, небрежно
валялись неоконченное вязанье, переписанные Надей тетради, альбом
со стихами. Гости подходили, смотрели, умилённо ахали. Викуся
опускала глаза и задирала нос.
   В дальнем углу была пристроена пустая позолоченная рама со
стеклом, а за ней - блюдо фруктов на стуле с узорной драпировкой.
Придурковатый, подслеповатый старик и пройдошливый зоркий
молодец взахлеб расхваливали Викусин "шедевр". Под конец старичок
прошамкал что-то о несравненном жанре портрета и разошедшаяся
Викуся посулилась показать последнюю свою работу, якобы ещё
подсыхающую. Правитель со снисходительно-довольной улыбкой
выслушивал тирады в честь талантов дочери.
   - Вся в вас, дорогой наш Правитель! - воскликнул Секретарь. -Что
ни говори, а вперёд всего - наследственность.
   - Ну, извините, - вмешалась Администраторша, - а воспитание? Оно
тоже играет немаловажную роль. И в данном случае оно как раз было на
высочайшем уровне. А среда, окружение ребенка!
   Администратор произнес целую речь о том, что не менее важно
развивать у детей мышление, и что, если бы мир состоял из одних
умных людей, он был бы куда лучше. При последних словах оратор
презрительно покосился на Секретаря. Администратора горячо
поддержала Паула и более сдержанно - сам Правитель. Марта
улыбалась и общипывала бессмертники в глиняной вазе.
Кроме колючего букета, на их столе ничего не было.
   - А что же ты ни слова? - повернулась к ней Паула. - И подопечная
твоя притихла. Скучно с нами?
   - Помилуйте! - пожала плечами Марта. - Даже чересчур весело.
Хотите для пущего веселья загадку? Что страшней: ум без сердца и
души, или глупость без того же самого? Ну? Кто верно ответит
- получит памятный подарок.
   Все молчали. Только Секретарь пробормотал, что "вперёд подумать
надо".
   Под шумок слуги приволокли вторую золочёную раму - на этот раз
без стекла. За неё, по знаку Викуси, шмыгнула завитая, накрашенная
девица в платье этак шестнадцатого-семнадцатого века. В одну руку ей
сунули гроздь винограда, в другую бокал с вином, и она застыла в
умильной позе.
   Тут же за стеной послышался странный скрежет и свист. Правитель
нахмурился. Виктория побледнела - и умчалась из зала. Вернулась она
минут через пять и сунула Пауле в руку часы, сообщив злым шёпотом,
что сынок её едва не свернул им сейчас голову.
- Вот так! - многозначительно хмыкнула Марта. Правитель, и без
того недовольный её загадкой, снова резко повторил свою мысль:
   - Заранее не определишь наверняка, из какого ребенка что вырастет.
Цыплят по осени считают.
- В сием разе больше подойдет поговорка: каков в колыбельку
- таков и в могилку.
   Надя вздрогнула: голос Доктора! Обернулась. Пёстрый балахон и
розовая маска поросёнка. Это он?!
Правитель скрипнул зубами. Паула ледяным тоном процедила:
   - Что за идиотские выходки? У нас торжественный юбилей, а не
карнавал.
   - Ужели? А я думал- наоборот. Мой костюм не по душе? Можно
сменить.
   Балахон полетел в сторону. Вместо довольного поросёнка гостям
предстало жуткое существо: широкие крылья, чёрные сверху и алые
снизу, а голова!.. не то зубастый клюв доисторической птицы, не то
пасть невиданного хищного зверя.
   - Хватит ломать комедию! - стукнула кулаком по столу Паула. - Уж
если ты являешься незваным гостем, покажись в своём настоящем виде.
   - Чем травмировать конечности, лучше бы посмеялись. При-
ветствую всех собравшихся! А ты, Паула, на сей раз попала пальцем в
небо: я не гость, а сопровождающее лицо.
   Крылья с зубастой маской отправились вслед за балахоном, и Надя,
действительно, увидела Доктора. Он был в чёрном фраке и вид имел
самый что ни на есть торжественный. Только в глубине его глаз
пряталась усмешка.
- Поздравляю - и преподношу!
   Правитель с недовольной гримасой взял большой плоский сверток и
небольшую плетёную корзиночку.
   - Ваш портрет. И набор лекарств ото всех болезней, какие пока
известны на свете.
   Правитель подозвал одного из слуг и отослал подарки в свой
кабинет, даже не развернув портрета.
   - Себя изобрази как-нибудь! - грубо посоветовал он Доктору. -И
лекарства бы приберёг: как бы самому не понадобились!
Доктор махнул рукой.
- Нет тошней дела с собой возиться.
   Он подошёл к Марте и почтительно поцеловал ей руку, Наде
сдержанно кивнул головой. Она сидела, как на углях: свободных мест за
столом нет; предложить свой стул? неудобно-
Терзаниям положила конец Марта.
- Виктория! ещё два стула сюда. Сама не догадалась?
   " Почему два? Ах да, он кого-то сопровождает. Странно: окна
открыты, а всё жарче. Душно! Даже в висках стучит и сердце того гляди
выпрыгнет", - мысли запутались в Надиной голове.
   И без того накалённая атмосфера с появлением Доктора раскалилась
до предела. Казалось, вот-вот от некоторых посыплются искры, как от
разгорающегося огня.
   - Я уже понял, кого ты сопровождаешь, точнее, кто сопровождает
тебя, - отрывисто произнес Правитель. - Но вот с какой целью вы
явились?
   - Обратите внимание на подданного у двери, - серьёзно сказал
Доктор. - Сейчас, усердно поковыряв пальцем в носу, он посмотрел в
потолок. Интересно, с какой целью сие содеяно?
   - Ну хватит придуряться! - сморщилась Паула. - Уж не хочешь ли
ты.
   - Я многого хочу, - прервал её Доктор, - но ведь в ваших стенах не
разгуляешься. Успокойтесь: недозволенных свиданий добиваться не
буду, ибо радости они никому.
   - Тогда какого дьявола?! - прорычал Администратор, с резким
стуком отодвинув свой стул.
Доктор спокойно улыбнулся:
   - Такого и сякого. Хочу проверить, сколь крепки ваши нервы.
Надеюсь, не менее, чем мебель и стены?
   Викуся, которой Правитель минуту назад шепнул что-то на ухо, по-
явилась с потрёпанной колодой карт, швырнула её на стол и исчезла.
   - В " дурачка" для начала? - спросил Доктор, потирая руки. -Шут с
вами - приступим.
   Секретарь перетасовал карты и быстро, как машина, начал сдавать.
За длинным столом оживились после добавочной партии бутылок.
Плясать уже никто не мог. Те, кто ещё ворочал языком, пели. Половина
певцов во главе с Зайцем тянула хвалебную оду в честь Правителя,
другая горланила что-то своё, разухабистое. А в целом получалась такая
мешанина, что ушам было тошно.
   - Да прикажите же, наконец, прекратить! - скривившись, обратился
к Правителю Администратор.
   - Ничего, - многозначительно потряс указательным пальцем тот. -
Пусть народ повеселится.
   - Так что же моя загадка? - спросила Марта, когда начали четвёртый
кон. - Забыли? Иль не по зубам?
   Надо сказать, что все три раза в дураках оставался Секретарь, а
Надя, как ни странно, первой выходила из игры. Странно потому, что
играла она словно во сне: путала масти, забывала поддавать и
понапрасну принимала, а порой ей начинало мерещиться, что картинки
живые: валеты подмигивают, дамы гримасничают, короли грозят
кулаком.
   - В старину говорили, деточка: кому в карты везёт, тому в любви не
везёт, - с гнуслявенькой ухмылкой протянула Администраторша. - Это я
шучу, конечно, разве может не везти в любви такой симпатичной
барышне!
   "Чтоб тебе провалиться, пакость!" - разозлилась Надя и тихо
тронула за локоть Марту. - Мне можно сказать?
- Разумеется! Чем ты хуже других?
   - Не хуже, а лучше... - монотонно пробормотал Доктор, за-
брасывающий всякой мелочью Администратора. - Так, ещё две семерки.
и восьмёрка, любезнейший. Счастлив увидеть ваш бесподобный
шедевр, Виктория. Кстати, дама с виноградом чихает. Подкиньте ей
платочек, а то вытрет нос средневековым кружевом.
   "Лучше?!" - Надя украдкой взглянула на Доктора, но тот, не
поднимая головы, внимательно следил за картами.
- Я думаю, - начала она, приложив ладонь к пылающей щеке,
- хуже ум без сердца. Ведь он сильнее глупости, значит, может
натворить больше зла. Кстати, и то хорошее, что он совершит, не будет
разделено по справедливости. А войны! Вот самое убедительное
доказательство! Что страшней: копья? пушки? бомбы?.
- Я принимаю.
   - Спокойнее, спокойнее! - вмешалась Паула. - Не будем трогать
войны. Дама козырная, господин Секретарь! Стоит ли, девочка, лезть
туда, где ты блуждаешь наощупь, как слепой щенок, и ничего не
смыслишь? Тебе никогда не приходило в голову, что, может быть,
войны не такое уж зло. Конечно, я не спорю: это зло, трагедия для тех,
кто это пережил; это жутко, безобразно при ближайшем рассмотрении.
А если отодвинуться вдаль? Окинуть взглядом всю вселенную, все
крошечные шарики, на которых имеется жизнь? Не является ли война
прискорбным, но неизбежным законом развития? У меня - крыто.
Много таких законов: порой мягких, порой жестоких, но непреложных.
Люди открыть такие законы пока не в состоянии: слишком недолог их
век и недолог век планет, на которых они обитают. Война!
Уничтожение одних живых существ другими. Но разве это само по себе
из ряда вон выходящее явление? Ничего подобного. Никого не
потрясает, что, скажем, птицы уничтожают насекомых, волки овец,
сами люди, наконец, и тех, и других, и третьих. Стой, стой! Я уже
предвижу твою гневную реплику: "Но овцы не губят овец, волки -
волков и тому подобное". Так? И на это скажу: ведь человек, как он сам
обьявил - вершина творения природы. Чем больше дано, тем тяжелей
расплата. Чем ярче ощущают люди краски жизни, тем страшней им
темнота смерти, насколько сильна может быть в них любовь, настолько
сильна может быть и ненависть, насколько прекрасны бывают их
подвиги, настолько гнусны бывают их злодейства. Господин Правитель,
не зевайте, есть что подбросить?
   Паула остановилась, чтоб перевести дух - и сморщила губы в
торжествующей улыбке.
   Какие блистательные речи произносятся под вашим кровом,
дядюшка! - заметила Марта. - Два разных мнения. На чьей же стороне
вы?
Правитель пожал плечами.
   - Трудно сказать. Сколько людей - столько и мнений. Тем более
здесь! Вопрос не простой. Возможно, здравый смысл есть и в словах
Нади, и в теории Паулы. Ах, там есть дамы? Сейчас дам ещё одну. Что
касается меня, я считаю так: безусловно, созданные силой разума пушки
и бомбы делают войну более разрушительной. Но разве не в состоянии
тот же разум, независимо от отсутствия - присутствия этого вашего
сердца, убедить, в конце концов, человечество в невыгодности войн для
всех сторон? Кажется, крыто?
   Мгновенно Паула ощерилась, как кошка, у которой отбирают мясо.
   - Невыгодность! Пагубность! Как надоели мне эти эпитеты, лю-
безный родственник! Как надоела ваша осторожность, двуличность!
Трудно сказать- Возможно- Опять Секретарь бьёт валетом короля!
Когда же мы с вами придем к единому мнению? Да, я прямо заявляла и
заявляю: войны не только неизбежны, но и нужны. Они, как грозы,
освежают землю, принося пользу будущим поколениям.
   - Ну, знаете! - Надя не находила слов от возмущения. - Такой
гнусной ереси я ещё не слышала!
   - Марта, приведи к порядку свою соседку! - холодно процедила
Паула. - Учитывая свой возраст, она могла бы вообще помолчать.
   - А бранными словами, голубушка, никому ничего не докажешь, -
добавила Администраторская жена. - Грубость не аргумент. Хочешь
возразить - приведи логические рассуждения.
   - Ничего не буду приводить! - Надя бросила свои карты на стол. - Я
не рассуждаю, а представляю. Особенно хорошо атомная война Землю
освежит, да? А, может, и ещё похуже придумают! Хочешь возразить! Да
ничего я не хочу! Вот горшок с этим чертополохом Пауле о башку
разбить хочу, а больше ничего!
   Выпалив единым залпом столь бессвязные речи, Надя умолкла. Она
могла бы сказать многое: о войне, закончившейся за год до её рождения,
но оживавшей перед ней в книгах и рассказах родных, о тяжёлых снах,
о жутких неуловимых видениях фонтанных струй, о том, с какой
спокойной улыбкой спит ночью её сестрёнка и о том, сколько таких же
вот девчонок погибло мучительной смертью от атомных взрывов в
Японии. В сердце, в душе у неё звучало сейчас куда больше, чем она
могла выразить словами. Поэтому она молчала.
   Надя вынула из кармана блокнот с карандашом и начала торопливо
писать. Только бы не забыть главные мысли! Когда-нибудь она.
   За их столом все как-то притихли. Только фальшиво зудела в
стороне разноголосая песня. Надя подняла голову. Среди одинаково
хмурых, озабоченных лиц выделялись лишь два: спокойное, светлое
лицо Марты и почти радостное Доктора. Последний тоже торопливо
набрасывал что-то на бумажной салфетке.
   - Разбить горшок о башку. Это проще всего. А больше ничего не
хочешь?
   - Нет, хочу, пожалуй, - твёрдо сказала Надя. - Если бы я смогла
когда-нибудь писать стихи или. ну, неважно что. писать так, чтобы у
тех, кто прочитает, душа перевернулась, вот тогда я хотела бы написать
обо всём, о чём не смогла толком сказать сейчас. Да и о многом другом.
   Только тут она запнулась, поражённая: "Да кто же задал ей вопрос?
Ганя?!"
- Ганя, ты тоже здесь?
   - Разумеется. Эта бедная девица устала, и я осмелилась её заменить.
   Средневековая барышня в раме пропала. Вместо неё стояла Ганя в
своём неизменном белом платье, со светящимся Венком на голове. Она
неторопливо общипывала виноградную кисть, отправляя в рот ягодку за
ягодкой. Подойдя к столу, Ганя положила сьедобный фрагмент картины
рядом с вазой.
- Угощайтесь! Я смотрю, у вас тут небогато: одни колючки.
   - Мы, в отличие от остальной публики, - презрительно кивнул на
длинный стол Администратор, - не для обжорства здесь собрались.
   - Точно, - подхватил Доктор. - Мы собрались, чтобы поздравить
почтенного юбиляра и с интересом провести время в приятной
компании. Играем в карты, отгадываем загадки. Присоединяйся!
   - С удовольствием! - Ганя уселась рядом с ним. - В карты играть я
не любитель. Зато могу показать вам фокусы.
   - Ганя- - тихо шепнула Надя, но та даже не взглянула в её сторону.
   - Поразительная невоспитанность! - злорадно ухмыльнулась
Администраторша. - Ни "здравствуйте", ни "поздравляю"- фокусы!
Её супруг согласно кивнул головой:
   - Я уже устал твердить этой особе о недопустимости такого по-
ведения. Хоть бы вы, Доктор, обратили внимание-
- Бесподобно! - фыркнул Доктор. - Почему я?
   - Вы постарше, - вздохнул Администратор. - И если хоть кто-нибудь
имеет на неё некоторое влияние, безусловно, это вы.
- И наша дорогая Марта, - льстиво добавила его половина. Марта
презрительно взглянула на Администраторшу и промолчала. Доктор же,
пожав плечами, равнодушно сказал:
- Нет уж, увольте. Отнюдь не рвусь на кого-то влиять.
- Итак, начнём? - улыбнулась Ганя.
   Она взяла в руки колкий букет, встряхнула его и- бессмертники
превратились в душистые белые розы. Ганя дала по цветку сидящим за
столом, последний остался в её руке. Все, кроме Доктора, Марты и
Нади, брали цветы крайне неохотно. Когда Ганя сказала - раз, два, три,
четыре - и Венок её на секунду вспыхнул ярким светом, лишь у неё да у
названной троицы розы остались свежими и чистыми. Роза Правителя
превратилась в бумажную, у Паулы она вспыхнула и осыпалась кучкой
пепла, Секретарь тупо нюхал маленький недозрелый кочан капусты,
Администраторша прикрыла ладонью стебель с цветками белены, а
муженек её небрежно сунул руку за пазуху и, вынув носовой платок,
стал обмахивать им лицо. Но Ганя бесцеремонно запустила руку во
внутренний карман его пиджака и извлекла небольших размеров
булыжник.
   - Это розочка превратилась? - невинным голосом спросила она. -
Или вы постоянно с собой носите? Тяжело, поберегите сердце.
   Администратор зыркнул на Ганю злющим глазом, а она, указав на
камень, воскликнула:
   - Кстати, по поводу загадки! Обратите внимание: древнейший
предмет. Существовал задолго до бомб и луков, когда ещё люди только
учились быть людьми.
- Учатся все, а выучиваются немногие, - вставил Доктор.
   - Им можно было разбить кость, - продолжала Ганя, - вбить кол в
землю, высечь огонь или. опустить его на голову соседа. Всё зависело
от того, в чьих руках он находился.
   - Чепуха! - отрывисто произнёс Правитель. - И фокусы твои, и
разглагольствования - всё чепуха.
   - А можно мне показать кое-что? - совсем осмелев, спросила Надя. -
Не фокус, а . ребус.
   - Милости просим, - с охотой откликнулась Паула. - Мы с дядей
всегда приветствуем то, над чем можно поразмышлять.
- А написать есть где, чтоб покрупней было?
   - О, без проблем! - воскликнул Правитель. - И мгновенно рядом с
Надей появилась небольшая чёрная доска на ножках с мелом и влажной
тряпкой. - Я сам первый с удовольствием разгадаю вашу головоломку.
Надеюсь, уж она-то будет без всяких подковырок?
   - Я тоже надеюсь, - пробормотала Надя и принялась старательно
перерисовывать на доску мелкие Пашкины закорючки с пиратского
листка.
   Она сама не знала, есть ли там "подковырки" и что вообще значит
этот ребус. Но ей до того хотелось утереть нос столь несимпатичной
компании, что она даже не подумала о том, в каком она окажется
положении, если никто не найдет разгадку и спросит об этом её.
   "Уж Пашка-то определённо что-то умное написал, - с вооду-
шевлением думала Надя. - Так что ещё? Икс больше, равен минус двух
и меньше, равен- Шесть неравенств, не считая шести равенств- С ума
сойти!.. " - тихо шептала она себе под нос, боясь ошибиться.
   Когда Надя, вытирая тряпкой пальцы, отошла в сторону, она
заметила как Ганя и Доктор с недоумением переглянулись, а Марта
пожала плечами. Паула вскочила было с места и с усмешкой -
позвольте? - направилась к доске, но её опередил Правитель.
- Разреши мне, Паула!
Он быстрым шагом подошёл к доске и взял в руку мел.
   - Ну, это, собственно говоря, нельзя назвать ребусом. Это
математическая запись: одна замкнутая кривая - кардиоида и шесть
отрезков разной длины. Но, будучи правильно изображёнными, вместе
они образуют такую, я бы сказал, оригинальную картину.
   В процессе того, как юбиляр говорил, он быстро шуршал мелом по
доске. Когда он отошёл в сторону, Надя, да и все другие, увидели что-то
на манер сердца, пронзённого стрелой, только оно было не с
заострённым, как обычно рисуют сердечки, а с тупым, округлым
концом. Надя покраснела, кажется, до пяток и дала себе клятву больше
никогда не умничать и не залезать в те дебри, в которых ничего не
смыслит.
   - Тем не менее, - одобрительно заключил Правитель, - я нахожу эту
математическую шутку весьма любопытной и забавной. Если, конечно,
- помолчав, добавил он, - это не предназначено кому-то всерьёз.
   При последних словах он почему-то выразительно посмотрел на
Доктора.
   А Надя- Надя покраснела бы ещё больше, только больше уже было
некуда. К её счастью, с места поднялся Администратор.
   - Не хватит ли, друзья, этих нудных разговоров и детских кон-
курсов? Сыграем двое на двое? Всерьёз. Прекратите всё же эту шу-
миху, господин Правитель!
   Правитель стукнул кулаком по столу, и в зале медленно начал
гаснуть свет.
- Будешь играть? - спросил он Марту.
- Спасибо, уже наигралась. Всерьёз я играю лишь в шахматы.
   С каждой секундой становилось всё темней и всё громче кричали
загулявшие гости. Правитель хлопнул в ладоши. На столе вспыхнули
толстые витые свечи. Стол был теперь не круглым, а овальным, вместо
белой скатерти его покрывало зелёное шершавое сукно, посередине
лежала новая колода карт сантиметров в пять толщиной.
Марта куда-то скрылась.
   - Ну хоть теперь установите порядок, господин Правитель! -завопил
Администратор. - Не могу я серьёзно играть в такой обстановке.
   - А черт те знает! - скривился Правитель. - Мне лично это не
мешает. А если вам мешает - то сами и разбирайтесь.
   Администратор неторопливо встал, несколько раз потянулся к
потолку крепко сжатыми кулаками, как бы пробуя силу мускулов, и
вдруг ухватил за ногу Секретаря. По-богатырски покрутив своим
помощником над головой, он метнул его в сторону пирующих. Тотчас
же с треском и грохотом исчезло всё: и шум, и они сами, и длинный
стол с остатками угощения.
   - Иди, карауль у дверей, чтоб не вернулись! - сурово приказал
Администратор жене. - Ну, я кому сказал? Живо! Для начала,- потирая
руки, заявил он, - мы с Паулой сыграем против этих девиц. - Не
возражаете, господин Правитель?
   - Ну что ж, - согласился тот. - А я буду судьей. Договоримся об
условиях.
   Надя воспросительно взглянула на Ганю, и та незаметно кивнула ей
головой. Опять - словно тревожный сон. Сыграть нужно было четыре
кона. В случае проигрыша Ганя с Надей отдают Венок и Серебряные
Часы, противники их ставят цепь с пауком и часы Паулы. На этот раз
пришлось еще хуже: изо всех сил таращила девочка глаза на карты, но
не видела ничего, кроме глянцевой чистой бумаги. Ганя больше
никаких знаков не подавала. Надя начала хлопать картами как попало,
наугад. Будто пробуждаясь от забытья, она услышала наконец: "Ничья".
Два раза они с Ганей выиграли и два раза проиграли.
   - Посему каждый остается пока при своём, - заключил Доктор. -
Теперь мы с вами, господин Правитель? Один на один?
   Правитель швырнул карты под стол и вытащил из кармана пачку
небольших фотографий. Как ни быстро он их перетасовывал, Наде
показалось, что среди прочих были и знакомые ей, альбомные. Доктор
вынул стопку плотных листков бумаги такого же размера с рисунками.
Ганя встала за спиной Доктора с видом заядлой болельщицы. Ход за
ходом... Трудно было уследить за игрой, понять её. Противники не
говорили ни слова. Молниеносно сменяя друг друга, ложились на стол
неровными стопками цветные фотографии и карандашные портреты. Но
вот Доктор с торжеством, хлопнул поверх всего Старика - того самого,
безрукого, как из блокнота. Правитель вскочил. Лицо его стало темнее
стёкол очков.
   "Проиграл, голубчик? Ура! Непонятно только, на что они играли?" -
Наде самой хотелось вскочить и запрыгать от радости. Ганя же не
сводила насторожённого взгляда с Правителя. Она была сейчас похожа
на кошку, готовящуюся к прыжку. Губы Великого дрожали, веки
подёргивались - он словно закипал изнутри. Наконец, его прорвало:
- Жульство! С самого начала нечестная игра! Я не согласен!
   - Как всегда, - пожал плечами Доктор и тоже вышел из-за стола. -
Вот кабы я проиграл, вы бы получили то, что вам причиталось.
   - Ты тоже получишь сегодня то, что тебе причитается, - прошипел
Правитель.
   Он быстро шагнул к Доктору - замахнулся. и грохнулся затылком об
пол. Половина свечей погасла. В полутьме безжизненное лицо
Правителя показалось Наде точно таким, как и мёртвые лица его
подданных. Доктор легко приподнял пострадавшего, раза два тряхнул и
усадил в кресло. При этом он укоризненно глянул на Ганю и покачал
головой. Правитель со стоном открыл глаза.
   - Ах, какая неприятность! - воскликнула Ганя. - Лимонная корочка!
Всю жизнь советую вашим домочадцам: прежде чем смахивать
пылинки с хрусталя, выгребайте мусор с пола. Надеюсь, вы не очень
ушиблись?
Правитель посмотрел на нее с открытой ненавистью.
   - Я знаю, на что вы все надеетесь! Ничего: время покажет, кому
жить, а кому сгинуть. А ты, подлая, сумасбродная девчонка.
   - Стоп! - резко прервал его Доктор - Негуманно добавлять
ушибленному пощёчину, но считайте, что я её вам влепил. Или учтём
ту, что вы собирались преподнести? Мне все равно, кто будет выбирать
оружие.
- Ты же видишь, я не в состоянии-
   - Прекрасно, подождём, когда будете в состоянии. Итак, Великий и
Почитаемый, в любой день и час я, как пишут в романах, к вашим
услугам. А на пока позвольте откланяться и увести своих дам.
   - Не смей! - зарычал Правитель. - Убирайтесь вдвоём, а девочку не
трогайте. Она хочет остаться здесь.
- Неправда! Не верьте ему! - закричала Надя.
   - Вы сами ещё не знаете, где правда и где неправда, кому верить и
кому не верить, - тихо, но веско проговорил Правитель. - Я прошу,
прошу и требую: не морочьте голову ребёнку.
   - В жизни никого не морочил, - фыркнул Доктор. - Мы пошли.
Пусть выбирает: её дело.
- Я с вами!
   - Не торопитесь! - с досадой воскликнул Правитель. - Я хочу сказать
вам несколько слов наедине. Ваши друзья не откажутся подождать
немного за дверью?
   - Четыре минуты, - лаконично ответила Ганя, выходя вслед за
Доктором.





ГЛАВА 12
Дуэль

   
   - Слушаю вас! - Надя встала вполоборота к Правителю, демон-
стративно держась за золочёную дверную ручку.
- Не торопитесь, успеете, - цепкие пальцы коснулись её плеча.
- Думаете, там заждались?
- Да ничего я не думаю!
   - Это и чувствуется, - вздохнул Правитель, - а подумать порой не
мешает. В шахматы играете?
- Немного.
   - Тогда вам известно: делая ход, нужно видеть не только свою цель,
но и возможные намерения партнёра. Ради чего вытащила вас из дома
Ганя? Неужели ни разу не приходил вам в голову такой естественный
вопрос?
- Гадостей собрались наговорить про неё? Не старайтесь!
   - Вот и ошиблись, - грустно усмехнулся Правитель. - Я высоко её
ценю: у неё много прекрасных, редких качеств. Конечно, мы часто
ссоримся, поскольку она вспыльчива и своевольна, но я желаю ей
только добра. Ганя - жертва судьбы в некотором роде. Так же, как и вы.
Если бы она благополучно вышла замуж за того, кто был ей
предназначен-
- Но не она же виновата, что он погиб! - перебила Надя.
   - В каком смысле погиб? Что вы имеете в виду? - нахмурился
Правитель.
- Ну как что? Что его застрелили.
   - А-а. - Правитель неопределённо хмыкнул и вдруг резко сменил
тему. - Надя, скажите откровенно: вы уже совсем разлюбили своего
Михаила?
   Ошарашенная девочка молчала, только щеки её неприятно горели и
вспыхнули до боли, когда собеседник вкрадчиво добавил:
   - Эх, голубушка! Хуже вы ничего могли придумать, чем, простите
за вульгарность, втюриться в этого Доктора.
- Неправда! Как вы только...
   - Да бросьте! Правда - неправда, у вас ещё будет время разобраться
наедине с собой. Но я должен раскрыть вам глаза.
   Надя даже зажмурилась: "Фу, мерзость! Раскрыть глаза! Как
слепому котёнку!" Ей хотелось заткнуть уши, убежать. Но она почему-
то стояла с бьющимся сердцем, вцепившись в дверную ручку, стояла и
слушала.
   - Доктор, безусловно, может произвести впечатление на свежего
человека. Но поверьте. - Правитель многозначительно помолчал и,
словно вбивая острым гвоздём каждое слово в душу, закончил: - любовь
к нему не приносит ничего, кроме страданий. Это подтверждено
многократным опытом. Кто его интересует, кроме собственной особы?
Что ему окружающие? Лишь ступеньки, с помощью которых он
карабкается непонятно куда. Любить кого бы то ни было он просто не
способен. Да что любить, пожалеть не желает ни других, ни себя
самого.
   - Да перестаньте же! - не выдержала Надя. - Хватит! Скажите,
наконец, чего вы от меня хотите!
   - Зачем так кричать? Объясните мне, да и себе заодно, чего вы
хотите, и я со спокойной душой распахну перед вами дверь.
- Не трудитесь, я и сама распахну
   - Только не хлопайте изо всех сил: трудно будет открывать, когда
вернётесь. - На лице Правителя появилась зловещая усмешка. - А
вернётесь, я думаю, скоро. Сородичи мои настроены не так ми-
ролюбиво, как я. На мою же защиту вне стен города не рассчитывайте.
И учтите: до Гани вам всё же далеко.
- А при чём здесь Ганя, не понимаю?
   - В том то и дело, что слишком много не понимаете. А вас дурачат.
Я имел в виду, что если уж Ганя не смогла тронуть сердце вашего
Доктора, то-
- А зачем Гане его сердце, раз она его ненавидит?
- Ненавидит?! Неужели?
   Разговор внезапно оборвался. Дверная ручка выскользнула из
Надиных пальцев, и дверь резко распахнулась наружу.
   На пороге, в ореоле вечернего тумана, возникла высокая крепкая
фигура в чёрном клеёнчатом плаще с капюшоном. В тот же миг Часы на
шее у девочки громко затикали и прошептали: "Четыре минуты
прошло". Надя прошмыгнула мимо незнакомца в душную темноту
улицы. Прежде чем плотно закрылась дверь, она успела услышать
хрипловатый голос вошедшего.
   - С праздничком! Нет, нет, я пришёл не для этого. Хочу повидаться
с дочерью.
   У Нади закружилась голова, и она на несколько секунд присло-
нилась к чугунным перилам крыльца. И неудивительно, что закру-
жилась: мысли лихорадочно перескакивали с одного на другое.
   "Ненавидит? Неужели? - значит, Пашка сказал неправду? Или сам
не знал? А, может, Правитель врёт? Впрочем, какое мне дело! А
почему Правитель спросил: "в каком смысле погиб? Что-то здесь не
так! Интересно, с кем хочет повидаться тот, в чёрном?"
   Замерцал золотистыми искорками в полутьме Венок, раздалось
перешёптывание и бодрый голос Доктора.
   - С возвращением, блудная дочь! Надя, не четыре, а пять с чет-
вертушкой. Ещё секунда - и мы бы ушли.
- Ну и уходили бы! Пожалуйста. А я уж как-нибудь сама.
   - Бесподобно: на глазах нрав у девчонки портится. Скоро на-
ставницу свою переплюнет.
- Это я удумала отпустить её одну? - огрызнулась Ганя.
- А что плохого? За битого двух небитых дают.
   Спорщики подошли к самому крыльцу. При свете окон было видно,
что они пронзают друг друга отнюдь не нежными взглядами.
   " Наврал Правитель! - осенило Надю. - Назло мне наврал! Как это я
сразу- Впрочем, какое мне дело!"
   - Дорого её битьё обходится, - ехидно заметила Ганя. - Время
потеряно, не говоря о деньгах, а толку - никакого.
- Зато ума прибавилось, - заступился Доктор. Но в
Ганю словно злой бес вселился.
   - Конечно! Проще всего жить по принципу: не судите, да не судимы
будете.
   Доктор, прищурившись, насмешливо взглянул на Ганю. Явно хотел
сказать ей что-то убийственное, но, подумав, промолчал. Он
решительно повернулся и зашагал прочь от дома Правителя. Ганя с
Надей едва поспевали за ним.
- Громом меня разрази, какая встреча!
   Все трое повернулись на шум приближающихся шагов и звуки
низкого, хрипловатого голоса. Надя увидела, что их нагоняет всё тот же
неизвестный мужчина. Ганин Венок засветился так ярко, что теперь
незнакомца можно было хорошо рассмотреть. Это был крепкого
сложения моряк лет шестидесяти с резкими чертами лица и длинными
седыми волосами, которые выбивались прядями из-под капюшона
чёрной распахнутой зюйдвестки. Во рту моряк держал большую чёрную
трубку, а в руке обломок бамбукового удилища, которым он
машинально похлопывал по голенищам потрёпанных сапог.
   - Ганя! Марк! Так!.. и не Надежда ли это с вами, чёрт меня побери?
- Приветствую, дед Джон!
   Доктор крепко обнял старика, а тот, освободившись от объятий,
церемонно, но с душой поцеловал руки обеим его спутницам.
- Представь же меня юной леди.
   В вышине на фоне тусклых звёзд мелькнуло золотисто-белое
облачко и опустилось рядом с Ганей. Конь!
   - Ну, - усмехнулся Доктор, - давайте знакомиться - кто не знаком.
Да, дед, ты не ошибся: это наша Надежда. Надя, это наш дед Джон,
бывший пират, брат покойного Джека. А со вдовой Джека - бабкой
Джейн, её внучкой Дороти и всем их семейством ты, как мне доложили,
уже встречалась. Всё ясно?
   - Да, вроде бы. - пробормотала Надя. - Выходит, бабушка Гани.
   - Бабка Анна, - подхватил Джон, - да, она моя жена. Терпеливая,
святая леди! Так ждать, верить! Ведь я, чёрт меня подери, семью
покинул ради этого Острова, а она- Нет, нынешние девицы не такие:
чуть ветер не по курсу, чуть пробоинка в днище - сразу с воплями на
берег. И вся любовь ко дну пошла!
- Дедушка Джон, а что за Остров? - поинтересовалась Надя.
   - Стоп! Про сей Остров и про многое другое у вас ещё будет время
побеседовать, - перебил Доктор. - А ныне этого времени у нас кот
наплакал.
   И, словно в подтверждение его слов, громко и тревожно затика-ли
Надины Часы.
   Чуть-чуть посветлело, и Надя увидела, что они находятся непо-
далёку от знакомой неприступной стены.
   - Я вас внимательно слушаю, - многозначительно взглянув на
Доктора с Ганей, проговорил дед Джон.
   - Смотри-ка, - тронул Надю за рукав Доктор, - вон, из-под камней у
стены живая травка торчит. Не пустить ли тебе туда на пару минут твои
заморённые Клубочки?
   - Пущу, пущу, - поджала губы Надя. - Крикнете, когда можно будет
подойти.
   Притулившись к шершавым камням, она равнодушно наблюдала,
как Тимка с Клубком шныряют в жалких кустиках поляны, а едучие,
горькие слезинки так и выступали на глазах. До каких пор она будет для
них не то как чужая, не то как маленькая!
Вдруг Надя почувствовала тёплое дыхание на шее, на волосах.
- Да ты хуже маленькой, - беззлобно уточнил Ветерок.
   "Вот это да! - восхитилась Надя, поглаживая сверкающую гриву. -
Мысли читает".
- Ну, такие примитивные мысли прочитать нетрудно.
   - А давай сяду сейчас на тебя и ускачем! - Надя решила пропустить
насмешку мимо ушей. - Как взовьёмся! То-то они!..
- Куда? И зачем?
   Поскольку ответить на эти вопросы Надя не могла, она молча начала
заплетать гриву в косички.
Наконец раздался бодрый голос Джона:
- Эй, команда, все наверх!
   Привычно запихнув Клубочки под куртку, Надя потянула Ветерка за
гриву и с независимым видом зашагала к ожидающей компании.
   - Ты смотри, разважничалась! - фыркнул Конь. - Вот сейчас как
вырвусь - и нет меня.
Надя торопливо выпустила гриву:
- Прости, Ветерок! Пожалуйста, прости.
   Нетрудно было заметить серьёзное, озабоченное выражение на
лицах у всех собравшихся.
   - Итак, друзья, дел у нас невпроворот, - с расстановкой проговорил
Доктор, - а времени в обрез. Встречаемся все на заре. На берегу моря, у
подножия скалы. Начнём с Нади: у неё самое простое задание. Ты
должна до рассвета выбраться из города. Но не одна. Здесь есть
обычные, живые дети. Не много, но есть. Их всех нужно забрать с
собой. Коня, к сожалению, тебе дать не можем: самим нужно. Так что,
действуй! Всё понятно?
   - Не совсем. Вернее, совсем не понятно! Где найти этих детей, во-
первых? Во-вторых, как нам без Коня через стену? И потом -берег моря,
скала? Я не знаю.
   - Ну, матушка! - развёл руками Доктор. - Пора бы и знать. До каких
пор чужим умом жить! Сама разберёшься!
- Нашёл время воспитывать, - зашипела Ганя.
   - Слушай, Марк, отдайте вы девчонке Ветерка, раз уж так, -
вступился дед Джон. - Мы постарше, обойдёмся.
   - Нет! - решительно заявил Доктор. - Баловство! А от баловства
один вред.
   Пожав плечами, Ганя вскочила на Коня. Сзади неё пристроился
Джон.
- Что ж, удачи вам! - крикнула Ганя.
Метнулось в сторону золотое сияние и пропало. Умчались.
   - Пора и нам прощаться, - Доктор протянул Наде руку. - Запомни,
если вы все соберётесь, а меня не будет, ждите не более часа. Жив буду
- догоню.
Они шли рядом вдоль стены. Помолчав, Надя пробормотала:
- Вы, правда, догоните?
   - А ты встречала человека, изрекающего лишь правду? - хмыкнул
Доктор. - Ну, скажем, надеюсь догнать.
- А почему вы сказали "жив буду - догоню"?
   - А ты встречала мёртвого, который догнал бы хоть черепаху?
Воистину гениальный был бы мертвец!
   - Значит, вас могут убить?! - воскликнула Надя с таким отчаянием,
что Доктор, усмехнувшись, ласково провёл пальцами по её волосам.
- Равно как и любого из нас. Но мы попытаемся сего избежать.
   От мимолётного прикосновения его руки сердце у девочки забилось
с такой силой, что казалось, оно сейчас разорвётся. И в такт его ударам
громко затикали Часы.
   Минуты две спутники шли в глубоком молчании. Надя ждала, что
Доктор хоть что-то скажет ещё, но он только насвистывал тихонько
какую-то весёлую мелодию. Потом он повернулся и, ускорив шаг,
направился к группе домов, возвышающихся за грядой искусственных
деревьев. Надя старалась не отставать от него. Вдруг Доктор бросил на
ходу:
   - О деле не забыла? Не трать попусту время - иди своей дорогой!
   " Знать бы, куда идти", - хотела ответить в его стиле Надя, но не
смогла: дыхание перехватило от обиды. "Иди своей дорогой!" Она так и
застыла на месте. А он- он даже не обернулся. Такая боль в груди! А
тут ещё Тимофей, будь неладен, колоться вздумал. Вытащив Ежа из-за
пазухи, Надя в сердцах пихнула его на газон.
- Проветрись! Разыгрался!
   Выхватив блокнот с карандашом, она начала торопливо, то и дело
зачёркивая, исправляя, выводить строки.
Как пробиться к сердцу неприступному? Достучаться
до него нет мочи. Я иду дорогой безлунною Сквозь
пургу, туман и бездну ночи. И, моля судьбу открыть
мне истину, Как его заставить мне поверить, Разгребу
сугробы я волнистые, И взломаю запертые двери.
- Идём! - запыхтел Тимка. - Скорей идём!
- Да отстань ты, ей-богу!
- Говорят тебе: надо идти! - зафырчал Тимофей уже сердито.
   - Надо, надо! Да катитесь себе! - Надя швырнула наземь и Клубок. -
Хоть на все четыре стороны.
   Какое-то время она стояла неподвижно. Потом, горько усмех-
нувшись, сделала несколько неуверенных шагов в сторону.
    "Нет, решено! Возвращаюсь к Правителю. Прав он был. От него и
то скорее дождёшься сочувствия. Он тоже одинок среди своего
мерзкого окружения. А сам по себе - человек умный и не такой уж злой.
Да, что бы там ни было. Раз им всем на меня наплевать." В глубине
души Надя понимала сомнительность своих мыслей, но ей, как в
старину грубо говорили, вожжа под хвост заехала.
   Она решительно повернула назад, но почти сразу споткнулась о
Клубок, тускло светящийся посреди дороги.
   - Совсем, девка, ошалела? - зашипел тот. - Швыряется, лягается. Я
что тебе, чугунный, что ли? Бессовестная!
   Только Надя наклонилась попросить прощения, новая загвоздка:
внезапно расстегнулась цепочка у Часов, и они со звоном упали на
каменные плиты.
- Фу, идут! - с облегчением вздохнула девочка. - А как стукнулись!
Часы тикали, кажется, даже громче и ровнее, чем перед падением. Из-за
ближайшего синтетического куста выкатился Тимофей.
   - К Правителю собралась? - спросил он преехиднейшим голосом. -
А я тут кого-то привёл.
   - Ну и поцелуйся со своим кем-то! - Надя уже так размухомори-
лась, что никак не могла остановиться. - Куда шла, туда и пойду!
- Лучше ты поцелуйся, я колючий.
- Ещё не хватало!
   Лёгкий Ветер, каким-то чудом залетевший в город, скользнул по
горячим щекам и шепнул:
- Ну что, не надумала, кому те стихи?
- Надумала: ни-ко-му! Никогда и никому.
   - Хватит дуться! - тихо засмеялся Ветер, улетая прочь. - Ладно, до
встречи!
.  И яд обид, как мелкий дождь, прольётся. Но нет! Любовь
свою я тьме не дам отнять.
Опять всплыли в памяти строки.
   - Идёшь? - сердито кольнул Надины ноги Тимофей. - Ждут ведь.
   Надя поправила растрёпанные волосы, смахнула соринки с костюма
и, покусывая губы, словно нехотя, пошла за Ежом. А вдруг там?.. О-о-о,
всего-навсего Ветерок! Вот разочарование!
   


   Конь стоял за углом, нетерпеливо перебирая ногами. Уткнувшись
лицом в золотую гриву, чтобы скрыть слёзы, девочка коснулась его губ
и ощутила в руках что-то твёрдое.
- Тебе. От Гани.
- Зеркальце? Ганин осколок?!
Ветерок кивнул головой.
- Береги. Пригодится.
   Растаяли колючие льдинки на душе и потеплело, как от весеннего
солнца. Конь взмахнул хвостом, тихо заржал, но, прежде чем исчезнуть
в сумерках, успел шепнуть Наде ещё три слова:
- Брось валять дурака!
- Ну так как: сама доковыляешь до Правителя? Или проводить?
- любезно осведомился Тимка.
   - Тимофей, помоги мне, пожалуйста, найти, где тут настоящие,
живые дети, - не глядя на него, смущённо попросила Надя.
- Очень прошу тебя.
- Ладно, это мы с Клубком вмиг разнюхаем. Жди!
   - А меня даже просьбы не удостаивает. Только пинает, как мяч
футбольный. А у меня тоже душа есть! - заворчал Клубок, катясь вслед
за Тимкой.
- Ну, прости! Прости, пожалуйста! - крикнула вдогонку Надя.
   Она уселась на кстати подвернувшуюся скамью, раскрыла блокнот,
но, полистав его несколько минут, раздражённо захлопнула. Что-то не
то. В последнее время ей всё меньше и меньше нравились свои
творения. В душе одно - на бумаге другое. Словно услышала,
запомнила красивую мелодию, а начала напевать её вслух, хоть уши
затыкай - одни фальшивые ноты.
   " Что ж так долго нет Тимки? Хотел вмиг - и вот пропал. А рассвет
уже совсем близко! Интересно, где сейчас Ганя? - промелькнуло в
мыслях у Нади. - Она, выходит, тоже может погибнуть?"
- Куда скорее, чем ты.
Подышав на Зеркальце, Надя протёрла его рукавом.
- Правда? Почему?
Не дождавшись больше ни слова, Надя начала вглядываться в чистую
поверхность. Сначала ничего не было видно, даже собственного
отражения. Потом появилась рябь, зеленоватый свет, и вот в осколке,
как на крошечном экране, непостижимым образом увеличившимся,
появились предметы, люди. От- 332 рывочные картины менялись одна за
другой: порой они бывали совсем неясные, порой - отчётливые. Иногда
можно было расслышать голоса.
   Вот Ганя с Джоном спрыгивают с Коня возле дома Ганиной ба-
бушки. Распахивается дверь, выбегают им навстречу Марта с бабкой
Анной и, обняв Джона, уводят его в дом. Ганя снова вскакивает на
Коня.
   Переполненный зал, огни, галдёж и звон бокалов. Кажется, про-
должение праздника? Ганя! Ходит спокойно между столиков в еле-еле
мерцающем Венке. Такое впечатление, будто её никто и не замечает.
Может, перепились уже до чёртиков? А она нет-нет да и шепнёт что-то
одному, другому. Иные отмахиваются, кое-кто прислушивается. И вот
чудо: в холодных глазах мелькает искорка жизни.
   На подоконнике в тени шторы Администраторша злорадно говорит
Секретарю:
   - Пускай себе гуляет! Вон в том углу манекены сидят. Доберётся до
них - и конец деточке.
   - Мы не допустим этого! - гневно кричит Администратор в кабинете
Правителя. - Если вы по прихоти своей желаете сохранить ей жизнь,
немедленно отправьте её домой. Это вам ничего не стоит. Она уже
вертелась возле вашей жены! Какого дьявола?! Вот сболтнёт лишнее!
   - Девочка сама толком ничего не знает, - спокойно возражает
Правитель. - Оставьте в покое и её, и Ганю. Предоставьте их мне.
Лично я сдержу своё обещание: расправитесь с Доктором - его Зеркало
- ваше...
   Разлетаются из-под лопаты комья земли. Доктор весь перепач-
канный, в расстёгнутой рубашке, лихорадочно ищет что-то под
глыбами возле стены.
- Ух, только сего мне не хватало!
   Лопата со звоном вытягивает из земли обрывок узорчатой ме-
таллической цепочки, и та мгновенно, словно змея, обвивается вокруг
черенка. Резким движением Доктор сдёргивает её, швыряет на землю.
Она ползёт к его ногам. Из порезанной цепочкой ладони капает кровь.
Едва она попадает на блестящие узорные звенья, как те, вспыхнув
словно красные угли догорающего костра, чернеют и рассыпаются
серым пушистым пеплом. И опять мелькает лопата у стены.
- Эй, не заснула? Пошли скорей! Всё! Клубок их там караулит.
   Засунув в карман Осколок, Надя поспешила за Тимкой. Наверное, от
того, что она долго и напряжённо смотрела в Зеркальце, у неё
разболелась голова, а на глазах выступили слёзы. На душе было
тревожно. Расправиться с Доктором! Ишь, чего захотели! А дед, кстати,
называет его Марком. Вот, значит, какое его настоящее имя!
   Ёж привел хозяйку в глухой переулок, загромождённый пустыми
бочками и старыми поломанными ящиками. Интерьер был необычен
для здешних вылизанных мест. Но совсем уж необычно выглядела куча
детей, играющих на фоне этой рухляди.
   Казалось странным не то, что они гуляли в столь неподобающий час,
а то, как они себя вели. Надя настолько уже привыкла к безжизненным
лицам, неестественным движениям, что глазам своим не верила. В
самом деле: совершенно обычные дети. Точно, как в их дворе.
   - Вот! - важно отрапортовал Тимка. - Получай: семь штук. Только
тут не все. Одного, к сожалению, не нашёл.
   - А ты не ошибаешься? Ты уверен, что всего должно быть восемь?
- Уж если я взялся что разнюхать, то делаю это без ошибок.
- Ребятки! - крикнула Надя и помахала рукой.
   В тот же миг дети исчезли: спрятались за ящиками, как испуганные
зверьки. Пришлось, запихнув за пазуху Ежа с Клубком, идти напролом,
спотыкаясь о гнилые доски, утыканные гвоздями.
   На ровном месте Надя неожиданно упала. Оказалось, что между
двумя бочонками натянули тонкую проволоку. За ящиками тихо
засмеялись: не злорадно, просто удовлетворённо. Покачав головой,
Надя потрогала ободранную щёку и двинулась дальше. О макушку её
расквасилось гнилое яблоко. За ним полетело второе, третье-
Несколько яблок Надя подняла и зашвырнула назад, в тыл противника.
Тотчас на неё обрушился град помидоров и огурцов того же качества.
- Стой! Не то хуже будет!
   - Стою, - со вздохом откликнулась Надя на грозное заявление и
замедлила шаг.
- Зачем сюда пришла?
- Так... гуляю.
- Иди, гуляй в другом месте!
- А тут нельзя?
- Нет!
   Под ноги Наде шлёпнулся подожжённый с двух концов бумажный
кулёк. Она торопливо примяла его ногами, отчего вверх потянулся
столб едучего дыма, и, закашлявшись, сделала ещё несколько шагов
вперёд. Вокруг засвистели бумажные жёваные шарики. Приходилось
прикрываться ладонью, чтоб не попали в глаза. И вдруг над одной из
бочек поднялась палка с грязной белой тряпкой на конце. Надя тоже
привязала свой платок к обломку дощечки и помахала им над головой.
   Вслед за белым флагом показался мальчонка лет шести со
смышлёным, но дерзким лицом.
- Что тебе от нас надо?
- Ничего.
- Врёшь! Давай по-честному.
   - А если по-честному - так вылезайте все! Попрятались, как
суслики!
   Появилось ещё шестеро детей: три мальчика и три девочки
примерно того же возраста. Грязные, худые, оборванные, босые, но без
клейма на руках.
   - Так вот, ребятки, - Надя откашлялась. - Доктор меня просил.
   - Не знаем мы никаких докторов! В жизни не видели! - возмущённо
загалдели дети. - Сейчас будет уговаривать домой вернуться. Начнёт
сочинять, как папы-мамы соскучились. Расскажет, как вредно на сырой
земле спать.
- Не буду я уговаривать! Я хочу...
   Тщетно пыталась Надя перекричать детский хор: никто её не
слушал. Но тут, по счастью, из-за пазухи высунул нос Тимка. Его
заметили и быстро примолкли.
   - Ой, смотрите, у неё ёжик, - прошептал самый маленький мальчик.
- Живой, настоящий.
К Тимке потянулось сразу несколько рук.
- Можно погладить? Можно потрогать?
   Когда все склонились над важно разгуливающим по земле Ти-
мофеем, одна из девочек задумчиво сказала:
   - А я, наверно, знаю Доктора. Такой высокий, весёлый. Обещал мне
котиков живых показать. Он хороший. Не из этого города.
- Я ведь тоже не из этого, - подхватила Надя.
   - Оно, вроде, похоже, - подозрительно сморщил нос старший
мальчик, - да мало ли что. Может, ты шпионка?
   - Какая я шпионка! Я уйти отсюда хочу. И вас собой взять. Чего вы
здесь не видели! Пойдём? А у Доктора вправду котики есть: целых три.
   - Сестричек двух вот тоже увели, - задумчиво промолвила одна
девочка, - и где они сейчас?
   - Сестрёнки? - обрадовалась Надя. - Ида с Адой? Я знаю. Встречала
их недавно. С ними всё хорошо.
   - Да ладно, пошли, - зашумели дети - И правда, чего мы тут не
видели? Только есть хочется. Очень! А через стену как?
- Сейчас, сейчас, всё решим.
Надя задумалась:
   "Кисть и пятьдесят монет. Если длиннющую лестницу? Но вдруг не
поможет, стена-то не простая. А как и чем накормить их? Вот бы сейчас
сюда Заячий сквер с праздничной ярмаркой!"
   - Слушай, тебя как зовут? Надя? Надя, а давай быстро в магазин
поиграем, - предложила младшая из девочек. - У тебя денежки есть?
Всё купим, наедимся и пойдем. - Мы продаём, вы с мальчишками
покупаете.
   Девчонки с весёлым смехом быстро устроили из фанерных и
картонных ящиков что-то наподобие прилавков и разложили на них
всякую всячину: камушки, обломки кирпичей, щепки, остатки тех
гнилых овощей, что не разбились вдрызг в ходе переговоров, словом,
всё, что можно было подобрать с земли.
   - Подходите: булочки, пирожки, сосиски, лимонад, - старательно
зазывали они, - одежда новая, обувь - всё, что желаете.
   Конечно, на игры сейчас времени точно не было, но мальчишки с
таким рвением схватили самую чистую большую коробку и протянули
к Наде грязные ладошки, что она, не размышляя, высыпала в них
оставшиеся пятьдесят монет.
   - Мыла купите, грязь отмыть, - шутливо, в тон детям, посоветовала
она. - Да и вправду, какую-нибудь обувь с одеждой, а то Доктор увидит
вас - в обморок упадёт.
- А денежки все можно потратить?
- Как получится. Только не теряйте. И сдачу принесите. Надя так
устала, что присела на ближайшую бочку и прикрыла
глаза.
   " Пусть поиграют пять минут, а пока можно подумать, что делать
дальше. Кстати, ещё проблема: одного дитяти не хватает! Эх, жаль, нет
хотя бы Пашки, с ним и то поувереннее. Может, в Зеркало посмотреть?
Ладно, сейчас подумаем, сообразим."
   Но думалось и соображалось совсем неважно. Сквозь дремоту
слышала она лёгкий шум и шёпот играющих детей.
- Тише, видите, устала она, спит.
- Смотрите, деньги самые настоящие дала. Сейчас накупим!..
- Почём эти шоколадки и пряники? А сок?
   - Мальчишки, какие футболки и шорты классные! Мыло Надя
велела купить - не забудьте.
Надю как током ударило.
   " Что там на Часах?! Фу! Две минуты прошло. А я думала, часа
четыре продрыхла, не меньше".
   Потирая затёкшие ноги, она вскочила с бочки и увидела лю-
бопытную картину. Дети с весёлым смехом подтаскивали к ней ту
самую коробку, наполовину заполненную апельсинами, сосисками,
пирожками, бутербродами, бутылками с соком и конфетами. Дети были
чистые, пахнущие душистым мылом (где они только воду нашли?), уже
переодевшиеся в новую яркую одежду и обутые.
- Надя! Угощайся! Давайте поужинаем поскорее и пойдём.
   - Позавтракаем, - поправил старший мальчик, указав пальцем на
светлеющее небо. Он протянул Наде монетку.
- Вот, только одна осталась, ничего?
   Надя кивнула головой и спрятала в карман сверкающий кружочек.
Она уже привыкла к чудесам, но сейчас от изумления словно язык
проглотила: "Дети же! Как только такое у них получилось? Похоже, я
этот народец недооценивала". Коробка быстро опустела: что не
уместилось в желудках, распихали по карманам на дорожку. Тимофей,
которому, естественно, были уделены лучшие кусочки, тревожно
зафыркал:
   - Живо за мной, а то не доберёмся до скалы к рассвету! - и быстро
засеменил прочь от ящиков и бочек.
   Клубок Надя тоже положила на землю, и он, сердито поблёскивая
разноцветными искорками, покатился рядом с Ежом. Вслед за ними
топала вся компания из восьми человек. Чтобы обратиться к кому-либо
из детей, Наде приходилось трогать их за руку или похлопывать по
плечу, поскольку имён своих они так и не сообщили.
   - Как звали - мы забыли, - решительно заявила старшая девочка. -
Заберут нас - пускай назовут по-новому, как тех двух сестричек.
   - Да, - спохватилась Надя, - ребятишки, ведь у нас одного не
хватает. Кто-то остался в городе. Вы не знаете где он- или она?
   - Не знаем! - зашумели дети. - И кто это, не знаем. Мы как со-
брались вместе, так и прятались там. И никого больше с нами не было.
   - Тимка, что делать? - замедлила шаг Надя. - Будем ещё искать?
   Тимофей резко развернулся и так гневно "затутукал", зафыркал, что
даже разноцветные искорки полетели во все стороны с его иголок.
   - На небо посмотри! И так бы успеть. Здесь сколько? Семеро. А там
где-то только один.
   - Да, рисковать не стоит, - поддержал его Клубок. - Вперёд! - и
покатился так стремительно, что даже Тимофей начал от него отставать.
   "Здесь семеро. А там где-то только один. Где-то один... - эти слова
больно резнули Надю по сердцу. - А ведь Доктор сказал -всех. Если бы
и я сейчас была где-то совершенно одна? И не знала бы, куда идти, что
делать-"
   - Если Тимка его не нашёл, значит, в то время, когда он искал, этот
ребёнок был не на улице, а в каком-то из домов, - глубокомысленно
заметили Часы.
   Надя не успела ничего ответить, как произошло нечто неожиданное:
Клубок быстро покатился направо, а Ёж не менее проворно двинулся
вдруг налево.
   Первым побуждением Нади было схватить Клубок на руки и бежать
вместе с детьми за Тимофеем. Но, подумав несколько секунд, она
поступила по-другому. Приказав ребятам догонять Клубок и ждать её
там, где он остановится, Надя помчалась за Ежом одна.
   Скоро ей стало не по себе, поскольку вблизи явно обрисовались
очертания резиденции Правителя. Однако Тимка прошмыгнул мимо
этого дома, мимо ещё нескольких таких же роскошных соседних домов
и, свернувшись клубком, покатился в сторону близлежащего сквера.
Едва Надя с Ежом добрались до первого искусственного дерева, как к
ним быстро подошёл человек, в котором Надя, не успев испугаться,
узнала Модеста.
   - Вот видишь, - улыбнулся он, - ещё повстречались. Хорошо, что ты
здесь: нужна помощь.
   Девочка тихо вскрикнула: на руках Модест нёс мальчишку при-
мерно её возраста или чуть постарше в потёртых джинсах, шикарной
кожаной куртке и с окровавленной головой.
- Он жив?
- Да. Только без сознания. У тебя есть Живая вода?
- Уже нет.
   Убить себя готова была сейчас Надя за то, что не сберегла хоть
несколько капель. Но чем это поможет? Она выхватила Кисть.
- Это последний, четвёртый раз, - недовольно промолвила та.
- Знаю. Пожалуйста!
   - Это очень трудно: рисовать нестандартные объекты. Я потеряю
значительную часть своих чудесных свойств даже для своего будущего
хозяина.
Так Кисть ещё ни разу не занудничала.
- Ничего. Хозяин твой это переживёт. Давай!
   - Пусть лучше этот никчёмный мальчишка умрёт, - не унималась
Кисть. - Всё равно из него ничего хорошего уже.
- Хватит! Я прошу. И приказываю, в конце концов!
   В руках у Нади появилась надтреснутая грязноватая чашка с Живой
водой, а Кисть, выпустив гневный сноп искр, взвилась вверх, как
маленькая ракета, и упала девочке к ногам. Она уже не светилась и
даже по виду была самой обыкновенной старой кистью.
   Модест положил парнишку на скамью, а Надя, смочив Водой
платок, начала обтирать ему разбитый висок, лицо, а затем, приподняв
мальчику голову, поднесла чашку к его губам.
- Пей! Пей.
   Не открывая глаз, тот сделал два больших глотка и выругался
матом. От него пахло спиртным и табаком. Только сейчас Надя за-
метила, что в руке парень зажимает обломок гитары. На тыльной
стороне ладони виднелся тщательно затёртый след от клейма не то "Б",
не то "В". Подумав, Надя вылила остатки Живой воды ему на грудь и
вопросительно посмотрела на Модеста. Из освещённых окон
ближайшего дома доносилась громкая, тупая музыка, слышался гвалт и
звон посуды.
   - Я вынес его оттуда, - Модест показал на этот дом. - Его чуть не
убили. Он там никому не нужен. Он и себе-то самому не нужен таким,
каким его сделали.
- Это тот, восьмой, - заявил Тимофей. - Тот, кого мы искали.
- Где моя гитара? - спросил мальчик. - Они её разбили!
   И он опять выругался, на этот раз не столько злобно, сколько
огорчённо.
   - Ничего, - улыбнулась Надя. - Мы купим тебе новую, и ты нам ещё
сыграешь.
   " Интересно, на что? - мелькнуло у неё в голове. - Денег одна
монета. И Кисть загнулась".
Она подобрала Кисть и положила её в карман.
- Пошли. Идти теперь можешь?
- Никуда я без гитары не пойду!
И опять поток грязных ругательств. Надя
переглянулась с Модестом.
   - Плохо дело, - сказал тот. - На спине его не унесёшь: не двухлетка.
А скоро тут стражники начнут ходить - всех сцапают.
   Мальчишка уже сидел на скамье, положив нога на ногу. Из-под
длинных спутанных волос недружелюбно и затравленно поблёскивали
его тёмные глаза.
   - Слушай, Надя, - предложил Модест, - я бы сумел купить ему
сейчас очень хорошую гитару. Не бойся - живо, за пять минут. Одна
беда: нужны деньги, а у меня-
   - Такие подойдут? - неуверенно спросила Надя, показав последнюю
монету.
- Конечно! Только одной мало. Очень мало.
   - А больше уже нет, - с глубокой горечью проговорила Надя, опять
отчаянно ругнув себя за непредусмотрительность и расточительство. -
Хотя погодите, а вот это- не подойдёт вместо денег?
   Девочка вынула из кармана коробочку с камедью, о которой она
почти забыла.
- Ещё бы! Я мигом.
   Когда Модест притащил красивую с золотисто-вишнёвым отливом
гитару, Надя уже успела узнать, что молодого человека зовут
Леонидом, что он ненавидит родителей, дом, школу. Что он вообще
терпеть не может учиться и любит только рисовать, играть на гитаре и
сочинять песни. Но песни его здесь никому не нравятся. Все над ним
смеются, и всем он чужой. Поэтому он курит, пьёт, ругается - всем
назло и себе в утешение.
   Увидев гитару, Леонид радостно схватил её и даже обнял Модеста с
Надей. Когда он предложил послушать его песни, Надя поёжилась и
посмотрела на Часы. Но, вот чудо, с того момента, как она встретилась
с детьми в переулке, стрелки почти не стронулись с места. И небо как
будто застыло между предутренними сумерками и началом рассвета.
Часы тикали медленно-медленно, и она услышала:
- Когда-то нужно торопиться, когда-то стоит не спешить. Леонид
спел четыре песни. Три были не совсем привычны для
Надиного слуха. Но вот четвёртая!.. Наде удивительно понравилась и
яркая, красивая мелодия, и слова о дорогах, которые нас ждут, о мечте,
которую мы ищем, и которая сама давно ищет нас.
   -Ты молодец! Здорово, клянусь тебе! - воскликнул Модест. -И всё же
пора идти. Стражники нашей музыки не оценят.
   Модест вынул из кустов спрятанную там скрипку, она уже успела
обзавестись стареньким ободранным футляром, и все трое двинулись
вслед за Тимофеем. Ежу предстояло нелёгкая задача: в наикратчайшее
время отыскать своего напарника с великолепной семёркой детей.
   Вскоре они стояли у стены, возле которой поблёскивал Клубок и
терпеливо дожидались ребята. Дети развлекались тем, что доедали
припрятанные сладости и пытались поиграть с Клубком, перекатывая
его друг другу, как мяч. Но тот упрямо возвращался на прежнее место.
   - Модест, - вздохнула Надя, - как вы через стену перебраться
посоветуете?
Модест молча развёл руками.
- Ну сами-то вы как это делаете?
   - Понимаешь ли, у каждого свой метод. Мой вам точно не под-
ходит. Думай сама.
Вдали замелькали фонари. Послышалась барабанная дробь.
   - О, стражники! - встрепенулся Модест. - Ну, прощайте, друзья! У
меня ещё тут дела. Важные дела. Успеха вам!
Он исчез так же стремительно, как и тогда, после первой встречи.
   Появление на горизонте стражников, естественно, не прибавило
Наде настроения, тем более, что она чувствовала себя старшей,
ответственной за всех.
   Дети ни о чём не беспокоились. Не обращая более внимания на
Клубок и даже на Ежа, они сгрудились вокруг вновь прибывшего
товарища с гитарой. Суровый, ершистый взгляд Леонида становился
всё мягче, но на все просьбы спеть-сыграть он отвечал лаконично:
"Потом". Заметив волнение Нади, он быстро подошёл к ней, оставив
гитару на попечение ребят.
- Ну, что делать будем?
- Не знаю. Думаю.
   - Давай, думай быстрее. Пока те обормоты до нас не дошли. Эй, вы,
малявки, струны порвёте - руки, ноги выверну! Встань-ка мне на плечи.
Не бойся! Я сильный! Ну? Давай, посмотри: может, там повыше какие-
нибудь выступы есть?
   Но Надя ничего интересного не смогла обнаружить. Единственно, к
какому выводу она пришла, спрыгнув на землю, что стена, кажется,
везде одинаковой высоты.
   - Тогда непонятно, - задумчиво сказал Леонид, - зачем твой Клубок
привёл всех сюда.
   Он взял в руки Клубок, отбежал с ним шагов на сто вдоль стены и
опустил его наземь. Через минуту Клубок был точно там, откуда его
взяли.
   - Лёнь, а если так, - предложил старший из детей, с интересом
наблюдавший за всеми процедурами, - Надя к тебе на плечи, я к ней, ко
мне ещё кто-то- пока до верха не дотянемся.
- Прекрасно. А дальше что? - скептически хмыкнул Лёня.
Сообразив, что дальше действительно ничего толкового не светит,
юный изобретатель примолк.
   - Слушай, ты прав, Леонид! - воскликнула Надя. - Смотри, он
прикатился туда, где лежал, с точностью до сантиметра.
   - Скажи, Клубочек? - ласково спросила она. - Почему ты привёл нас
именно сюда? Что мы должны сделать, чтобы перелезть через стену?
   - А, наконец-то догадалась и меня спросить, - ехиднейшим голосом
ответил Клубок. - Я для вас ничто. Так, футбольный мяч, шарик
теннисный, моток для вязания. Зачем со мной разговаривать?
   - Ну ладно, не сердись, прости! - взмолилась Надя. - Сейчас не до
капризов.
   - Устал я вас всех прощать. Но, независимо от этого, на вопрос твой
честно отвечу: не знаю. Не-зна-ю! Интуиция. Моё дело привести. А
думать - ваше дело.
   Тимка тоже посчитал, что думать не его дело, тем более, у него
болят лапы и спина. (Как будто бы он мыслил не головой, а именно
этими частями тела.) Надя с Леонидом остались один на один со стеной.
- Стоп! А как ты попала в город? - спросил Леонид.
   - Я приехала на ... Ну, неважно. Важно то, что в одном месте не
было стены, только огромные глыбы камня. Там мы и перебрались. А
позже Часы сказали мне, что теперь уже весь город окружён стеной.
   Надя в глубине души надеялась, что Часы и в этот раз скажут что-
нибудь интересное, но они молчали. А она чувствовала, что сейчас
лучше с расспросами к ним не лезть.
   - Значит, чем-то она не такая, как в других местах. Вспомни про
интуицию твоего Клубка. Давай-ка ещё посмотрим на эту загородку
повнимательнее.
   Едва Леонид проговорил последние слова, как начало быстро
темнеть. Словно не рассвет приближался, а, наоборот, дело шло к
наступлению осенней ночи. Где-то за стенами города сверкнула
молния. Прогремел гром. Пахнуло грозовой свежестью.
   - Да, только теперь стену в деталях и разглядывать, - огорчённо
сказала Надя. - Детей вон почти не видно. Эй, ребятки, держитесь все к
нам поближе!
   Леонид вынул из кармана зажигалку, чиркнул ей, но пламя быстро
погасло.
   - Стой-ка, у меня фонарик есть, - вспомнила Надя, - только вряд ли
он загорится.
   Вначале фонарик действительно не зажигался, но когда Леонид
подкрутил что-то внутри, тряхнул его как следует и даже стукнул им по
стене, он вдруг вспыхнул ярким светом. Гораздо ярче, чем светил в
Каменном бюро. Надя даже испугалась, как бы этот свет не заметили
стражники. Леонид быстро направил луч на стену, поводя им в разные
стороны.
- Давай, смотри скорей! У меня зрение не очень.
   - Слушай, здесь, в самом деле, камни не так плотно прилегают друг
к другу, как в других местах, - взволнованно сказала Надя. -Стой, стой!
Поверни влево фонарь! Тут какая-то надпись. Но я не могу прочитать:
буквы совершенно незнакомые.
   - Так, - прищурился Леонид. - Это на древнем языке нашего города.
Вернее, жителей этих мест, когда и города ещё в помине не было.
- Ну, что там?
   - Что-что! Я знаю? Говорил тебе, что ни черта ничему не учился!
   - Дайте, я прочитаю, - подбежал старший мальчик, - меня дед учил
немного.
   Когда он взобрался Леониду на плечи, первое, что ему бросилось в
глаза, была приближающаяся орава стражников с синими фонарями.
- Они уже совсем близко! - завопил мальчуган.
- И это всё, что там написано? - усомнилась Надя.
   - Стражники близко, дура! А написано вот что: верь сам- нет, не
так: поверь в себя- и ты- сломаешь- нет: свернёшь- камень?.. Всё!
Вот как: Поверь в себя, и ты свернёшь горы! Это точно.
   Мальчишка проворно соскользнул с плеч Леонида и закричал
друзьям:
- Эй, живо! Камни, палки с земли хватайте! Готовься к бою!
   - Минут через пять они дошлёпают сюда, - мрачно заметил Леонид.
- Ну, так что же?
   - Выходит, мы должны свернуть эту стену, - заявила Надя, -
поскольку горы рядом нет.
   Она разбежалась и со всей силы толкнула обеими руками шершавые
камни. Стена не шелохнулась.
   - А ты веришь в себя? - с сомнением спросил Леонид, навалившись
на стену рядом с Надей.
   - Не очень, - вздохнула она. - И ты, видно, так же. Что делать?
   Дети побросали своё первобытное оружие и с визгом бросились на
помощь старшим друзьям, поняв, что те пытаются сломать стену.
   - Может, у них получится? - понадеялся Леонид. - Веру в себя они
ещё потерять не успели.
   - Малы слишком, - махнула рукой Надя. - Чтоб потерять, надо
вначале обрести. Слушай, хватит философии: вот они уже, голубчики.
   - Эй, вы там, толпа! - заорали заспанные стражники. - Сдавайтесь!
Вы окружены: тут мы, а там стена. Стройся в цепочку! Руки за спины!
   Дети продолжали безрезультатно толкать стену. Надя спрятала под
куртку Ежа и Клубок. Леонид прижал к себе гитару. Ещё несколько
шагов и.
   - У проклятые! - Надя размахнулась и, зажмурившись, бросила под
ноги стражникам свой горящий фонарик.
   Раздался глухой взрыв, и земля, там, где упал фонарь, вспыхнула
ярким пламенем. Огонь с треском и шипением разбежался по сторонам.
Удушливый серый дым полез в нос и глаза.
   - Пой! - крикнула Надя Леониду. - Ту, последнюю. Играй и пой.
Пусть дети послушают. А вы толкайте, ребята! И я с вами. А ну, ещё!
Мы свернём её! Разрушим! Я верю!
   Несмотря на то, что его душил кашель от дыма, Леонид пел очень
хорошо. Некоторые дети даже начали подпевать ему. Надя на это не
решилась, поскольку ей с детства медведь на ухо наступил. Зато, изо
всех сил нажимая на стену, она бормотала:
И в вышину взлететь смогу я днём ненастным, Чтоб тучи
над землёю разогнать.
   - Слышите, ребята, как Ленька здорово поёт! Вот выберемся, станет
он знаменитым певцом. Придём мы на его концерт. Принесём ему
большой букет красных роз. Лёнька! А я подарю тебе книгу своих
стихов. С такой надписью!..
   Бух!!! Сначала Надя даже не поняла, что случилось. Она лежала
лицом вниз, утопая в груде противной пыли. Рядом барахтались и
чихали дети и отчаянно матерился Леонид, вытряхивая пыль из гитары.
   - Лень, постыдись, малыши тут! - крикнула Надя и закашлялась.
   Протерев глаза, она увидела, что стены уже нет. Стена, в самом
деле, развалилась, превратившись, правда, не в камни и глыбы, а
рассыпавшись на мельчайшие частицы. Словом, в прах. А ещё Надя
заметила, как из завесы дыма над угасающим огнём начинают
подниматься покачивающиеся закопчённые стражники.
   - Вот черти огнеупорные! - огорчилась она. - Леонид, Лёня, хватай
ребят! Давайте выбираться.
   - Надька! - откликнулся Леонид. - Эти пылевые барханы не лучше
каменной стены. Каюк нам! Засасывает, чёрт, как в болоте.
   Он тащил на плечах троих детей, прижимающих к себе его
драгоценную гитару, и с каждым шагом всё глубже погружался в
стенные останки. Вот он уже по пояс, а не пройдено и половины пути.
И Надя сама увязла по колени. А ведь у неё в каждую руку вцепилось
по двое ребят. Самая маленькая девочка заплакала.
   - Страшно? Не бойся, малышка! - Надя нагнулась и подставила ей
спину. - Полезай на закортки. Вот так, держись за шею. Выберемся!
   Обвив Надину шею одной рукой, другой девочка стала перебирать
бусы. Они тихонько зазвенели.
- Эй, смотри, не порви - подарок.
- Я осторожненько.
   Бусы зазвенели ещё громче и вдруг. разорвались - ракушки
разлетелись во все стороны. И тут же над головами уже пригото-
вившихся к худшему беглецов появились большие серые цапли.
Восемнадцать штук. Они летели так забавно, парами. Причём каждая
махала только одним крылом, а два крыла были сложены вместе
наподобие удобного сидения.
   Меньше чем за минуту все, утопающие в пыли, были благополучно
перенесены на твёрдую почву. Правда, Надя схлопотала изрядную
шишку на голове. Когда она, придерживаясь за цаплины шеи, ёрзала на
крылатой скамье, её угораздило сочувственно поинтересоваться, не
тяжело ли цаплям, не сломает ли она им перья. Вот тогда одна из них
развернулась и долбанула её клювом:
- Хватит дипломата из себя строить!
   Не успели стряхнуть с одежды пыль, как цапли умчались, растаяли
точками в снова светлеющем небе. Даже поблагодарить их не удалось.
   - Всё, - с облегчением вздохнула Надя. - Теперь спокойно в путь.
- Куда уж там спокойно, - возразил Леонид. - А эти? Он кивнул в
сторону развалившейся стены.
   - Так они увязнут, как мы, - засмеялась девочка. - А их-то цапли
выручать не станут.
- Увязнут? Ха-ха!
   Надя обернулась и ахнула. Довольно большая группа стражников,
чумазых и злых, благополучно перебиралась через пылевую трясину на
длиннющих ходулях. Ходули эти двигались быстро, чётко и слаженно.
   " Как марсианские треножники, - пронеслось в мыслях у Нади. - Что
теперь делать? Что у меня осталось?"
   И тут её осенило. Выхватив из кармана Ганину половинку зеркала,
она направила её на груды пыли.
   - Сделай всё, как было, пожалуйста, - на всякий случай прошептала
она.
   На доли секунды тонкий яркий лучик света прорезал сумерки, и
огромная сплошная стена отгородила стражников от Нади и её
спутников. Из-за стены доносились отчаянные вопли и ругательства:
может быть, кому-то придавило ногу или что-либо другое в процессе
реставрации.
   - Ну вот, теперь точно всё! - чуть ли не дуэтом воскликнули Надя с
Леонидом и, посмотрев друг на друга, рассмеялись.
   Впереди на горизонте появилась едва заметная золотистая полоска.
Теперь, когда светлело с каждой минутой, Надя могла более пристально
рассмотреть последнего, восьмого. В целом это был довольно
симпатичный паренёк с длинными каштановыми волосами и тёмными
глазами, со спортивной, хотя и отличающейся излишней худобой
фигурой. Портило Леонида только какое-то затравленно-озлобленное
выражение лица. Но, когда он, отбросив свисающие до длинного
тонкого носа пряди волос, улыбался, то лицо его озарялось
удивительным светом. И казалось, что это совсем другой человек.
   В этот раз Ёж и Клубок катились удивительно слаженно. Такой
дружной парочкой.
   "Ну уж до скалы-то они теперь доведут, наверное", - подумала
Надя.
   После всего, только что пережитого, она чувствовала себя радостно
и уверенно. Ей казалось, что всё самое страшное, неприятное уже
позади. Дети тоже веселились, как воробьишки в марте после суровой
зимы. Они разделились на две группы. Одни бежали вприпрыжку возле
Ежа с Клубком, радуясь каждой встречной живой былинке. Другие
взяли на себя почётную обязанность нести гитару Леонида и постоянно
ссорились из-за того, чья очередь.
Леонид с Надей шли рядом, немного в стороне от всех.
   - Рассвет начинается, - задумчиво промолвила Надя, - а к рассвету
мы уже должны быть у моря, возле какой-то скалы.
   - Успеем, - подбодрил её Леонид и, вынув из кармана пачку сигарет,
чиркнул зажигалкой.
   Надя сама удивилась, как это у неё вышло, но она решительно
выдернула из пальцев парня зажжённую сигарету и, швырнув её на
землю, растоптала. Не успел он опомниться, как она выхватила всю
пачку, скомкала её и забросила в кусты.
   - Курить для голоса вредно, Лёнька! А будешь много материться,
слова у песен станут хуже.
   - Ну ты даёшь, - наконец выдавил из себя Леонид. - Попробовал бы
кто!..
   - Пообещай мне, что и курить, и пить бросишь, - не останавливалась
Надя. - Я тебе тогда такое подарю!
- Так ты уже подарила - гитару. Знаешь, какая классная!
- А у меня ещё кое-что есть. Ну? Обещай!
- Можно пообещать, да не выполнить.
- А я тебе верю. Ну?
   - Ладно, - промолвил Леонид заунывным голосом. - Пить, курить,
ругаться брошу. Во всяком случае, очень постараюсь- ради тебя.
- Вот и чудесно! - воскликнула Надя. - Получай! Странная вещь:
девочка совсем не была уверена, правильно ли
делает, но она, не колеблясь, достала из кармана Кисть и протянула
Леониду.
   - Ты говорил, что рисовать тоже любишь. Так вот, береги. Эта
Кисть необыкновенная. Не заладится что-то с песнями - за неё
возьмёшься. Это я шучу, конечно.
   По Кисти, лежащей на Лёниной ладони, опять забегали мерцающие
золотистые искорки.
   - Слушай, она и вправду необыкновенная! - с удивлением про-
говорил Леонид, пряча Кисть в нагрудный карман куртки.
   - А я всегда говорю правду, - торжественно заявила Надя, но, слегка
покраснев, тут же поправилась. - Почти всегда.
Неожиданно Леонид наклонился и поцеловал Надю в губы.
- Спасибо! Спасибо за всё.
   Надя вспыхнула: впервые в жизни её поцеловали. И не высо-
комерный, недоступный Мишка, не дуралашный милый Пашка, а этот
малознакомый ей паренёк с весьма - как бы сказала её бабушка -
дурными наклонностями. Но почему-то ей было приятно, хотя она была
уверена, что поцелуй для него пустая формальность, так, приложение к
"спасибо".
   - Пожалуйста! Я рада, что ты доволен, - слегка изменившимся
голосом проговорила девочка. - А что... ты всех целуешь, когда хочешь
поблагодарить?
   - Пока ещё у меня такой надобности не было, - буркнул Леонид.
Послышался тихий шум и плеск волн.
   - Море! Море! - закричал старший мальчик, первым обогнувший
гряду высоких колючих кустов. - А вон и скала справа.
   " Море! Какое оно лазурное, спокойное, - восхищалась про себя
Надя, пока дети швыряли в воду разноцветную гальку и собирали
ракушки на берегу, после недавнего отлива. - А до чего высоченная
скала! Похожа на обрыв над рекой, с которого, по сути дела, и началось
моё удивительное путешествие. Заря разгорается. Как раз за скалой.
Кажется, успели?"
   У подножия скалы пока никого не было. Хотя намного уместнее
было бы назвать эту скалу горой. Да, это была гора: крутая, почти
лишённая растительности со стороны моря и покрытая лесом с другой,
более пологой стороны.
   - Ну что, похоже, мы первые, - заявила Надя. - Будем ждать.
   Ёж с Клубком завалились на отдых в уютную ложбинку на мокром
песке. Дети затеяли игру в прятки в зарослях низкорослого кустарника
возле горы. Леонид, устроившись на большом сером валуне, перебирал
струны гитары и что-то тихо напевал себе под нос. В утреннем воздухе
плыла сбивчивая, но захватывающая мелодия. Надя, присев рядом,
достала блокнот и начала торопливо писать:
За отливом прилив, и волна за волною.
Бьёт о камень, не хочет смириться она.
Мы уходим из дома туманной тропою,
Чтоб подняться к вершинам, спуститься до дна.
- Собирайтесь скорее! - свищет ветер над лесом,
- Хватит медлить, мы ждём, - шумно море зовёт. И,
сорвавшись, идём напролом в неизвестность, Не обдумав
путей ни назад, ни вперёд-
   Вдруг она вздрогнула, выронила карандаш и обернулась: прямо за её
спиной раздался резкий крик. Так кричит кошка, когда ей наступят на
хвост. Неподалёку, на самый высокий камень уселась золотисто-жёлтая
птица, размером чуть поменьше голубя, с длинным хвостом. Птица
взмахнула крыльями, раскрыла клюв, и опять послышался тот же
неприятный звук.
   " Иволга, - сообразила Надя. - Кажется, они кричат так к дождю,
но- - Сердце её пронзила острая боль: на голове у иволги был
пушистый чёрный хохолок. - Неужели это та, из Га-ниной легенды? Но
тогда, выходит, она предупреждает об опасности. И беды ещё можно
избежать, если догадаешься, откуда она грозит".
   Леонид поднял комок сухой травы и хотел запульнуть им в сторону
птицы: видимо, её вопли не способствовали вдохновению, но Надя
удержала его руку.
Подбежав к Иволге, она умоляющим голосом прошептала:
- Скажи, скажи, ради Бога, что должно случиться?
   Но Иволга неодобрительно посмотрела на девочку своими чёрными
глазами, тряхнула хохолком и, не вымолвив ни слова, улетела прочь.
Надя схватилась за Часы.
- Ну хоть вы скажите!
Часы сердито затикали:
- И не проси, а то остановимся!
- Тимка! Тимофей Павлович!
- Отстань, дай отдохнуть.
   " К кому же, к кому обратиться, с кем посоветоваться?" - Надя в
последней надежде, дёрнула за рукав куртки Леонида:
- Лёнь, ты не чувствуешь никакой опасности?
   Тот, прервав песню, посмотрел на девочку изумлёнными глазами и
покрутил пальцем у виска.
   "Зеркальце! Посмотреть в Зеркальце!" - сообразила Надя. Но не
успела она вынуть Зеркальце из кармана, как оно напомнило, что
совершенно не способно показывать то, что будет.
   Огорчённая Надя, с чувством нарастающей тревоги в душе, побрела
к детям. От них она тоже не услышала ничего толкового, кроме
настойчивых предложений присоединиться к их игре.
   И тут Надя заметила ещё одну любопытную вещь. На небольшой
полянке среди зарослей было много одуванчиков, клювики которых
начали раскрываться навстречу восходящему солнцу. Так вот, не все, но
многие из них горели ослепительными огоньками, как в Ганином
Венке. Прикоснуться к ним было невозможно: невыносимый жар
обжигал пальцы уже на расстоянии нескольких сантиметров от цветка.
А в стороне, на самом краю лужайки, рос крупный одуванчик, от
которого тоже шел свет, но очень слабый. Он наполовину раскрылся, и
отчётливо была видна. его чёрная серединка.
   " И одуванчик, как в той истории, - ахнула Надя про себя. - Развеяв
по ветру чёрный пух, ещё можно что-то изменить?.. "
   Обдирая руки о колючки, она быстро сорвала одуванчик и, завернув
его в платок, бережно спрятала в карман.
- Что там, не клад ли ищешь?
   - Ганя! Ты?! - радостно обернулась Надя на звуки знакомого голоса.
- Откуда ты взялась?
   Ганя только вздохнула и покачала головой. Лицо её выглядело
необычно уставшим, осунувшимся. Она вела под уздцы Коня, на
котором восседал дед Джон, бережно придерживая сидящую перед ним. 
Стасю. На бледных щеках жены Правителя появился лёгкий румянец,
глаза блестели более оживлённо, и не чувствовалось сейчас в её облике
такой роковой безысходности, какую наблюдала Надя при их
предыдущей встрече.
- Как я рада снова увидеть тебя, Надежда!
Даже голос Стаси звучал не так тоскливо, как тогда.
- И я очень рада! Я вижу, вам гораздо лучше.
   Дед Джон, соскочив с Коня, галантно поцеловал руку Наде и
заботливо помог спуститься на землю Стасе.
   - Вот мы и причалили, дочка. Давайте, все к берегу. Корабль что-то
запаздывает.
   " Дочка?! - Надя даже вздрогнула. - Выходит, Стася его дочь. Но
тогда бабка Анна - её мать. А внуки Анны - Стасины дети. Только кто
же из них? Марта с Паулой или- Нет, Марта же называет её тётей. Да,
конечно, это Доктор с братом: мальчишки, стрелявшие из лука. Но
Правитель внушал Стасе, что они оба погибли. А Доктор-то, по крайней
мере, только недавно был жив".
   Когда спутники дошли до самой кромки воды, Надя уже была вне
себя от негодования. Она припомнила многое из того, что увидела и
услышала в Мёртвом Городе, как она теперь его про себя называла, и
конкретно в доме Правителя.
" Мерзавец он всё- таки!" - окончательно решила она.
   Первым побуждением девочки было подбежать к Стасе и сказать,
что её младший сын точно жив. Но потом в памяти у неё всплыла фраза
Доктора: "Недозволенных свиданий добиваться не буду, ибо радости
они никому- не принесут, - закончила мысленно Надя. - Потом Ганя и
дед Джон, безусловно, тоже это знают. А раз и они молчат-"
   - Всё правильно! - тихо промолвил Ганин осколок Зеркала. -
Неплохо тебя уже воспитали. Четыре раза подумай и- лучше про-
молчи.
   - Да, Ганя, - спохватилась Надя, - спасибо тебе огромное! Воз-
вращаю, - и полезла за Зеркальцем в карман.
   - Не надо, - удержала её руку Ганя. - Пусть будет у тебя- пока.
   Занятая своими мыслями, Надя не заметила, как слева на берегу
появились и стремительно стали приближаться к ним две женские
фигуры.
- Думали, мы вас не догоним? - весело крикнула Марта.
   - Доченька моя! - кинулась к Стасе бабка Анна. - Сколько мы с
тобой не виделись!
   - А ты, беспутный, - напустилась она на Джона, - хотел увезти
бедняжку, не дав мне даже попрощаться с ней?
   - Да ладно тебе! - проворчал старый пират. - Бедняжкой она была
там, в этом проклятом городе, куда у тебя хватило ума её отпустить.
Жила бы она со своим Хомой и детьми - всем было бы лучше. Тот и то
не такой оболтус, как этот чёртов Ден у Дороти. Хоть чем-то занят.
   - Ух, ты! - Надя не вытерпела и тихонько шепнула Гане. - Так
неужели Хома отец Доктора и первый муж Стаси? А.
   - Ну и что с того? - прервала её Ганя. - Она явно не была рас-
положена уточнять родственные отношения. - Марта! Посмотри, как
наша юная ученица справилась с первым солидным заданием. Вон они
все: ровно семь и плюс восьмой с гитарой в сторонке.
   - Молодец, - ласково и серьёзно похвалила Марта и обратилась к
бабушке. - Не волнуйся, для тёти так будет лучше. Там бы она просто
погибла. Прощайтесь - и домой. Мы с тобой должны срочно забрать
детей: скоро будет буря.
   - Эй, вы, братцы-кролики! - подошла Марта к ребятам, которые до
того увлеклись игрой на свежем воздухе у моря, что ни на кого не
обращали внимания. - Собирайтесь, пойдёте со мной и с бабушкой.
   - А Леонид? - Надя с беспокойством оглянулась на мальчишку,
который так и сидел на камне, перебирая струны гитары и напевая что-
то вполголоса.
   Весь его вид выражал полное равнодушие к окружающим, но в то
же время чувствовалось, что он нервничает. Марта положила Наде руку
на плечо.
   - Для него найдётся наставник более подходящий, чем я. А ты
молодец, что догадалась подарить ему Кисть.
   - Значит, правильно? - обрадовалась Надя. - Именно он должен быть
её хозяином?
   - Как сказать, - пожала плечами Марта. - Каждая задача имеет
обычно несколько способов решения. Во всяком случае, это далеко не
худший вариант. Всё будет зависеть теперь от него. И от его судьбы. к
сожалению.
- А судьбу человека можно изменить?
   - Смотри! Кажется, корабль, наконец, - ничего ей не ответив,
показала рукой в сторону моря Марта.
   Когда Надя, рассмотрев действительно белеющие вдали паруса,
повернула к собеседнице голову, чтобы повторить вопрос, Марты уже
нигде не было. Не было на берегу и бабушки с детьми.
   " Жалко, даже попрощаться не успела, - с грустью подумала Надя. -
Такие славные, забавные. И с бабкой Анной не попрощалась. Хотя ей
точно было не до меня. А почему у неё всё-таки тогда в Бюро находок
оказалась мамина шкатулка с конём?"
   - Что он там, чёрт его подери, к берегу не правит! - орал во всё
горло старый пират. - Ума, что ли, решился?!
   Ганя достала свой свисток, и раздалась оглушительная трель. Ещё,
ещё... Стася, сидевшая рядом с ней на камне, закрыла уши ладонями.
Леонид ещё громче забренчал на гитаре. Надя подошла к нему.
   - Скоро и мы с тобой куда-то отчалим, - шутливо промолвила она. -
Лично я даже не представляю, куда.
   - А лично мне по фигу, - хмуро откликнулся Леонид. - Мне и здесь
хорошо. Только бы не мешали, - недовольно мотнул он головой в
сторону Гани.
   Парусник какими-то странными зигзагами быстро пошёл к берегу.
На борту его сновал матрос, который посылал им непонятные знаки и
пытался что-то прокричать в рупор, только ничего нельзя было
разобрать.
   Вдруг послышался свист, ещё более резкий, чем Ганин. Наде
вначале показалось, что с вершины горы запустили ракету в сторону
моря. Но нет, это была большая стрела, видимо, раскалённая докрасна.
От неё во все стороны сыпались огненные искры. Когда она
плюхнулась в воду вблизи от корабля, раздалось такое шипение, будто
там собралась сотня, а то и тысяча змей. За первой стрелой
моментально последовала вторая, третья.
   - А, чёрт побери! - завопил пират и выхватил из кармана пистолет. -
Подстрелю гадину! Плевать, что родня.
   Он прицелился и несколько раз пальнул в сторону вершины. Оттуда
раздался мерзкий хохот. Опять точно такой, как в начале пути, когда
Надя уронила будильник.
   - Тихо, дед! - схватила Джона за руку Ганя. - Знаешь, что бес-
полезно. Смотри лучше за дочерью!
   Последние слова она выкрикнула уже, сидя на Коне, который
взвился в воздух и понёсся к вершине скалы. В тот же миг очередная
стрела угодила в корабль. Резкий дым, огонь, столб дыма-
- О, дьявол! - простонал дед Джон и схватился за голову.
Долгожданный корабль пылал, как пучок сухой соломы в костре.
- На чём же мы уплывём, отец? - испуганно спросила Стася.
   - Смотрите! Он выжил! Тонет! - закричал Леонид и, сунув в руки
Наде гитару, на бегу сошвырнул куртку и кинулся в набегающие волны.
   Ленька поплыл туда, где в отблесках пламени можно было раз-
личить русую голову, ныряющую в морской пене. Дед Джон рванулся
было вслед за мальчишкой, но в него со слезами вцепилась Стася.
   - Нет, нет! Не оставляй меня одну, я боюсь, что он придёт. Он
заберёт меня.
   Надя была в каком-то жутком оцепенении. Внутри у неё словно
заледенело, только голова лихорадочно работала, соображая, что можно
сделать. Она схватилась было за Зеркальце, но не успела даже вынуть
его, потому что затикали Часы.
- Не сходи с ума: ты их утопишь!
   Теперь уже две головы, одна тёмная, другая посветлее, то исчезали в
воде, то появлялись вновь. Откуда ни возьмись, налетел ветер. Начался
шторм.
   - Надя, присмотри за ней! - крикнул пират и, вырвавшись наконец
из рук дочери, бросился в воду.
   - Эй, берегись! - закричали разноголосым хором Часы, Зеркальце и,
кажется, даже камни на берегу.
   Надя едва успела пригнуться. В полуметрах от неё вонзилась в песок
дымящаяся Паулина стрела, выпуская клубы чёрной, вонючей копоти.
В середине она была надломлена. Точно такая же стрела чуть не задела
Стасю. Бросившись к Стасе, Надя надела ей на голову шапку-
невидимку и потащила её к зарослям. Третья дефектная стрела полетела
им вдогонку и угодила в Клубок, мирно отдыхавший в траве.
   Клубок выбросил сноп ослепительных искр, осыпав ими под-
бежавшего Тимку, потемнел и начал съёживаться.
   - Прощай друг, - тихо промолвил он. - Теперь уж ты один: и за себя
и за меня.
   Схватив на руки тёплый шарик, который становился всё меньше и
чернее, Надя со слезами попросила:
   - Прости, прости за всё. Нам будет плохо без тебя. Мне так жаль,
что я-
   - Ладно, чего уж там, прощаю, - прошептал чёрный комочек
размером с лесной орех. - Смотри, чтоб хоть с Тимкой- - и исчез.
   Исчез, словно его никогда и не было. Много ли принес он пользы?
Может быть, не будь его, всё шло бы точно так же. Но ведь он всегда
был рядом с ними, во всех трудностях и невзгодах.
   - Да, - прошептали Часы, - вниманием его не слишком баловали. А
ведь душа есть и у многих предметов. Чего не скажешь об иных людях.
   " Ну, меня некоторые люди тоже вниманием не балуют, - утирая
слёзы, вскользь подумала Надя. - Нет, Тимке я не дам погибнуть, я
выпущу его на волю, как только- А Доктора всё нет и нет", -
последняя мысль пронзила её сердце острой болью.
   Усадив невидимую Стасю на удобную корягу в зарослях, Надя
напряжённо вглядывалась в бурлящие морские волны. Наконец она с
облегчением вздохнула, увидев три фигуры, выбирающиеся из воды.
Вдруг Тимофей, свернувшись клубком, проворно покатился к берегу.
   - Стой, стой, Тимка, вернись! - закричала Надя, но не решилась
броситься за ним вдогонку и оставить Стасю одну.
   Раздался удар грома. Тёмные тучи закрыли восходящее раз-
горающееся солнце. Засверкали молнии. Резким порывом ветра откуда-
то со стороны горы принесло к Надиным ногам сломанный чёрный лук
и- разорванный Венок из светящихся одуванчиков. Цветы на глазах
увядали, становясь похожими на тлеющие угольки. Ганя?! Что с ней?!
   Как ни старалась Надя, ни на вершине, ни на склоне горы ничего
нельзя было рассмотреть. Зато она ясно увидела, что у моря творится
какая-то суматоха: один из выплывших упал на песок и не встаёт. Да
что же это! Надя схватилась за голову.
В зарослях захрустело, затрещало.
- Это за мной, - воскликнула Стася. - Я знала, что он придёт.
Неожиданно она сорвала с головы шапку-невидимку и зашвырнула её
далеко в кусты.
- Пусть лучше мне одной будет плохо, чем всем.
   - Мысль хорошая, а действия неразумные. - Из зарослей появились
Ганя с Ветерком. - Ещё пригодилась бы шапочка, тётя Стася.
- Ганя! - кинулась к ней Надя и остолбенела.
   В таком виде она Ганю ещё не видела: бледное, исцарапанное лицо,
окровавленные руки, разорванная одежда и растрёпанные волосы. А
главное - без Венка.
   - У, чёртова Паула, - прошептала Надя и навела на Ганю Зеркальце.
   - Спасибо, - сказала Ганя так спокойно, между прочим, словно Надя
поправила ей завернувшийся воротничок.
   Свой обыкновенный вид Ганя приняла мгновенно, как только
блеснул лучик от Осколка, но Венка на ней по-прежнему не было. Она
помчалась к берегу, бросив Наде:
- Нарви цветов, Венок сплети скорее.
   Легко сказать: нарви и сплети. Одуванчики обжигали руки как
раскалённые угли. Странно, что ещё пальцы не покрылись волдырями,
но из-за боли аж слёзы выступили на глазах. Подошёл Конь, наклонил
голову - и сразу повеяло холодом. Надя по очереди охлаждала то одну,
то другую руку в золотой гриве, как в снежном сугробе. Только
благодаря этому, она смогла за пару минут набрать огромный сноп
одуванчиков. Жечься в её руках они стали гораздо слабее. Плести венки
Надя была не большая мастерица, но то ли от волнения, то ли оттого,
что рядом был Ветерок, дело быстро пошло на лад.
   Скоро великолепный Венок, не хуже прежнего, был готов. Но
держать его становилось всё труднее: цветы опять начали разгораться и
сыпать искрами.
- Быстрей к Гане! - выкрикнули Часы
   - Надень на голову, - посоветовал Конь. - В руках не донесёшь. Я
посмотрю за Стасей.
   И вот опять сбылось то, о чём говорила Ганя: Надя несётся к морю, а
на голове её светится чудесный Венок. И кажется ей, что она не бежит,
а летит; и кажется ей, что она справится сейчас с чем угодно, с любой
бедой.
   - Скорей, Венок! - крикнула Ганя, склонившись над распростёртым
на песке Леонидом. - Ну, куда его в воду понесло! Плавать толком не
умеет.
   Дед Джон и выживший матрос растирали Лёньке руки и ноги, а Ганя
делала ему искусственное дыхание. И хотя уже и Венок ярко засиял на
её голове, вид Гани был весьма мрачным. Лёнькино лицо казалось
белым и неподвижным. Дрожащими пальцами Надя нащупала
Зеркальце, но опять всполошились Часы:
   - Только хуже будет. Ты его убьёшь. Недавно он вообще не дышал.
   Надя ещё раз пристально взглянула на Ганю и почувствовала, что
дело может кончиться совсем плохо. Тогда она вынула одуванчик,
крепко зажала его стебель в руке, и тот сразу раскрылся.
   Чёрная пушистая середина, обрамлённая узкими слабо светящимися
краями. Через секунду одуванчик расцвёл, покрывшись чёрным пухом.
Однако, сколько Надя ни дула, ни одна пушинка не отлетела. Как
приклеенные!
Налетел тёплый, но сильный Ветер, шепнул:
- Что, старая знакомая, проблемы? Помочь?
   В тот же миг пушинки разлетелись во все стороны, маленькие
черные парашютики парили над хмурым морем, носились над берегом,
поднимались к вершине горы.
   И, вот радость, щёки у Леньки слегка порозовели, дрогнули веки и
шевельнулись губы.
- Спасите! - разнёсся отчаянный женский крик. - На помощь!
   К берегу скакал Конь, а на нём, отчаянно вцепившись побелевшими
пальцами в гриву, сидела Стася. Поравнявшись с дедом Джоном, она
буквально свалилась ему на руки.
- Отец! Он за мной! Так и знала!.. я не хочу-
   Час от часу не легче. В стороне горы показался Правитель в тёмном
спортивном костюме и чёрной фетровой шляпе. Откуда его только чёрт
принёс? Но Наде сейчас было не до Правителя. Народу много -
разберутся. Она опустилась на песок рядом с Леонидом.
- Лёня, Лёнь! Как ты? Ты жив?
   - Да жив, жив в некотором приближении, - откликнулся за Лёню
матрос. - Не страдай, сейчас прочухается. Но молодец он, надо сказать!
Без него я бы не выплыл. Так взрывом шарахнуло! -Помолчав, он
тронул Надю за плечо и добавил. - Не узнаёшь?
   Надя подняла голову, наморщив лоб, стала вглядываться в лицо
молодого человека, а тот, расхохотавшись, сказал:
- Ну, память твоя асимптотически приближается к нулю.
- Пашка! Ты?! Но.
   Точно он! Но теперь ему на вид было лет семнадцать-восемнадцать.
- А кто ж ещё? Ребус мой разгадала?
   - Да, - Надя густо покраснела. - Вернее, помогли мне. Сама бы я
даже отрезки не нарисовала. А тем более эту.
   - Кардиоиду, - подсказал Пашка и поправил. - Только не нарисовала
бы, а не построила бы. - Ну, и как?
   - Здорово! - от души сказала Надя, растирая виски Леониду. -Только
это что, шутка или всерьёз воспринимать?
   - А это уж как сама захочешь. Видишь теперь, что и без стихов
можно в любви объясняться?
   Надя так и не поняла - всерьёз или нет. Ей даже немного досадно
стало: она ждала другого ответа.
   Лёнька открыл глаза, слабо улыбнулся и начал приподниматься на
локтях.
- Лёня, дорогой! Слава Богу, ты жив! Я так боялась!
   - Прочь с дороги, придурок сумасшедший! - послышался громкий
голос Правителя. - Я пришёл за своей женой. И я её заберу.
- А я не дам тебе, негодяй, уморить мою мать!
   Доктор?! Наконец-то! Живой, невредимый. Это он преградил дорогу
Правителю.
   Забыв про всё и про всех, Надя сломя голову помчалась к зарослям,
туда, где на ветру развевался белый халат.
   Доктор сломал пару прямых крепких побегов, двумя движениями
руки счистил с них листья и кинул одну из зелёных палок Правителю.
- Мы, кажется, ещё не уладили наш прошлый конфликт.
- Не время и не место, - прорычал Правитель.
- Что так? - возразил Доктор. - А я вот думаю, самое время. Когда
Надя добежала до них, в воздухе уже звенела сталь и
сверкали острые старинные сабли, на манер тех, что висели в лавке у
Дороти. Закусив до крови нижнюю губу, девочка отошла в сторону: да,
сейчас она может только помешать. Вид у Доктора был ужасный:
осунувшееся лицо, перевязанная рука и какие-то усталые движения.
Безусловно, Правитель был куда в лучшей форме. Случись что - у Нади
нет теперь даже чёрного одуванчика. Только Зеркальце и платок.
   И всё же, спустя некоторое время, Доктор начал наступать. Вот
удача! Правитель выронил саблю, и она застряла в кустах. Доктор
благородно подождал, пока противник вытянет оружие. Он вос-
пользовался двумя секундами передышки лишь для того, чтобы
сбросить халат и вытереть им пот со лба. Кажется, силы Доктора уже на
исходе.
   Где же Ганя? Неужели и она ничего не может сделать? Надя бросила
взгляд на берег. Ганя с Пашкой и дед Джон, не отрываясь, с волнением
наблюдали за исходом поединка. Они лишь немного приблизились к
месту дуэли: видимо, тоже боялись отвлечь, повредить. Но Лёнька? Где
же Леонид?
   - Эй, Доктор, держись! Мы за тебя. Задай этому чёртову ублюдку!
Вот, слушай!
   Надя обернулась. Леонид мокрый, нетвёрдо держащийся на ногах,
стоял сзади неё. Со своей неизменной гитарой. И, несмотря на хриплый
кашель, он резко ударил по струнам и запел. Эту песню Надя ещё не
слышала. Она была в ритме задорного марша, и говорилось в ней о
борьбе и о победе над несчастьями и злом.
   То ли песня помогла, то ли у Доктора открылось второе дыхание, но
он снова начал резко наступать. Ещё немного - он загонит Правителя в
колючие кусты и-
   Леденящий душу свист! С вершины горы стрелой слетела большая
тёмная птица и выхватила когтями саблю из рук Доктора. Правитель
сделал шаг вперёд и приготовился нанести удар, но вдруг охнул и,
выронив саблю, схватился обеими руками за лицо: Леонид запустил ему
в глаза смачный комок глины. В следующую же секунду с криком: - Ах
ты, стерва! - парень ловко подпрыгнув, ударил гитарой по кроваво-
красным птичьим лапам. Сабля полетела к Надиным ногам, и Надя,
подбежав к Доктору, вернула ему оружие. Ещё один удар гитарой - и
пернатое страшилище с пронзительным криком грохнулось в гущу
кустов.
   - Жульство, нечестный поединок, - вопил Правитель, прочищая
глаза. - Негодяи!
   - Кабы сие было верно, - невозмутимо ответил Доктор, вертя
саблей, - ваша милость была бы проткнута уже дважды. Однако я снова
жду.
   - Ты ещё говоришь о жульстве, подонок?! - возмутился Леонид.
- Придержи язык, молокосос: не я у него саблю выдернул!
   - А ваша обожаемая Паула, - подхватила Надя. - Какая разница?
И опять зазвенели сабли. И снова зазвучала песня.
   - Уберите этого поганца! - выкрикивал Правитель между выпадами.
- Он мне мешает!
   - А шум моря не мешает? - парировал сквозь зубы Доктор. -А гром
на небе? Тоже убрать?
   Сабли раскалились в буквальном смысле слова: клинки были уже не
блестящими, а красно-белыми. При каждом ударе от них сыпались
искры. Вдруг - оглушительный звон, и обе сабли в один момент
сломались. Причём как-то странно: распались со скрежетом на мелкие
кусочки. Противники в растерянности застыли друг против друга,
сжимая в руках рукояти.
   - Опять ничья, - пожал плечами Правитель. - Ну что ж, до сле-
дующего раза?
   - Ещё чего! - неожиданно для самой себя выкрикнула Надя.
   Она кинулась к поросли побегов, в мгновение ока выломала два
одинаковых и, содрав с них листья, с поклоном подала дуэлянтам.
(Украдкой она успела прикоснуться губами к побегу для Доктора, а на
будущее оружие Правителя плюнуть.) Такого поворота событий не
ожидал, похоже, никто. Но, раз так. Снова звон металла, выпады,
отступления.
   Доктор орудовал саблей всё ловчее, увереннее. Правитель же,
наоборот, раскис. Может, после глины? Вскоре Великий был буквально
загнан в угол из колючих кустов, и Доктор приставил саблю к его
горлу.
   - Пощади, - выдавил из себя Правитель, с ненавистью глядя на
противника.
   - При условии, что вы поклянётесь оставить мою мать в покое.
Пусть сама распоряжается своей жизнью.
- Клянусь, - просипел побеждённый.
   - Клянитесь камнями своего проклятого города. Только такой вашей
клятве ещё можно верить.
   Правитель с перекошенной от злости физиономией выполнил
требование Доктора и исчез, словно его и не было.
   - Фу... - с облегчением вздохнула Надя. - Доктор! Мы вас по-
здравляем со столь...
   В кустах послышалось зловещее шипение, и тут же, оборвав
торжественные финальные аккорды, тихо вскрикнул Леонид.
   Резко обернувшись к нему, Надя увидела, как огромная чёрная змея,
взвившаяся штопором вверх, отпрянула от Лёнькиной шеи.
- Паула! Гадина!
   Надя бросилась к змее. Она забыла страх и готова была разорвать её
в клочья голыми руками. Но та со злорадным шипом молнией
скользнула в заросли. Леонид, как подкошенный, рухнул на траву.
   Надя разрыдалась. Так вот, наверное, о чём кричала иволга. Всё, что
было до этого, ещё пустяки. Примчались с берега Пашка с Джоном,
оставив Стасю на попечение Гани.
   - Стерва! - выругался Джон, наклонившись над умирающим. -
Поближе к голове ужалила, чтоб скорее. Чёрт всё побери!
   - Нож, живо! - протянул руку Доктор, опускаясь перед Лёнькой на
колени.
   Выдернул из чехла острый пиратский кинжал Джон, протянул на
ладони отточенный перочинный нож Пашка. Схватив бывший Надин
нож, Доктор проворно сделал два глубоких надреза на почерневшей
ране, из которой слабо сочилась кровь, нагнулся.
   - Чёрт побери! - резко схватил его за плечи пират. - Дай лучше мне,
ты всем нужней, а я старик.
- А корабль кто поведёт? Пусти!
- Э, дайте я! - вмешался Пашка. - Пока спорим, он.
   - Не лезь! - цыкнул Доктор, вырываясь из цепких рук Джона. - Тебе
ещё жить да жить!
   Спрыгнула с Коня взволнованная Ганя и, отправив его назад к
Стасе, тоже бросилась к Леониду, но Доктор резко обернулся к ней.
- Только попробуй!
   За эти считанные секунды целый вихрь мыслей пронёсся в голове
Нади. Она прекрасно поняла, что высасывание отравленной крови даст
шансы на спасение Лёньки, но определённо принесёт гибель тому, кто
это сделает. Ещё она почувствовала, что жизнью ради него сейчас
пожертвует либо Доктор, либо Ганя. Допустить, чтобы кто-то из них
погиб?! Тем более Доктор! Бурной волной нахлынуло на неё горькое
недоумение: почему смерть буквально ходит по пятам за этим
несчастным парнем? Для того его спасли в Мёртвом Городе, для того
вытащили чуть живого из морской пучины, чтобы он погиб от укуса
этой ядовитой гадины?!
   Ужас перед смертью только на мгновение ледяным потоком за-
хлестнул Надю. Выхватив из кармана платок, она молнией про-
скользнула между всеми к Лёньке и припала губами к ране. Кровь
полилась обильной струёй. Надя еле успевала сплёвывать её и про-
макивать ранку своим целебным платком.
   Все буквально остолбенели: уж этого никто не ждал. Доктор с
Пашкой бросились оттаскивать отчаянную девчонку, Ганя ахнула, дед
Джон разразился бранью, а дальше- дальше она уже ничего не
помнила. Что-то резко сдавило ей шею, плечи- острая боль во всём
теле, пронзительная горечь во рту- и темнота: темнота в глазах,
темнота вокруг.





ГЛАВА 13
Книга Судьбы


   Что-то светлое и горячее настойчиво проникает сквозь закрытые
веки. Лёгкий, свежий ветерок гладит щёки. После жуткой боли -
удивительное блаженство и лёгкость во всем теле.
   Надя с трудом припоминала случившееся, но открывать глаза ей не
хотелось. Во-первых, не было сил. Во-вторых, она была абсолютно
уверена, что находится уже на том свете. И, поскольку она ни
малейшего представления об этом месте не имела, надо было собраться
с духом. Надя подумала о своих родных, своём доме, в который уже не
вернётся, и по щекам её потекли едучие слёзы. "В худшем случае
вместо тебя так и останется Кукла", -всплыли в памяти Ганины слова.
Она тихо всхлипнула, но тут же, как острым ножом, пронзило ей
сердце. "Доктор? Ганя? Леонид? Что же с ними со всеми?!"
   - Надя, Надюшка! - прохладная рука ласково легла девочке на лоб. -
Посмотри на меня!
   Ганя! Это её Венок вместе с победившим грозу солнцем испускает
такие яркие лучи. Никогда ещё Ганя не обращалась к ней так ласково. А
вот и дед Джон рядом.
   - Молодец, девчонка, чёрт меня побери! Такую я бы в любую
кругосветку взял!
Но Доктор? Где Доктор?!
- Надежда, поздравляю с воскрешением из мёртвых. Он! Жив! Тоже
жив, и всё такой же насмешник.
   Надя с трудом приподнялась, обернулась, чтобы взглянуть на. да! на
любимое лицо и перепугалась. Несмотря на обычный шутливый тон,
выражение этого лица было необычайно печальным, даже трагическим.
- Доктор, а... Лёнька? Леонид?!
   - Жив твой Лёнька и практически здоров, - мрачно сказал Доктор. -
Ты молодец! Счастье для тебя и него, что ты про платок не забыла.
Скоро оба бегать будете.
   Пощупав Наде пульс и пожав ей руку, он быстрыми шагами на-
правился к большому дубу, раскинувшему ветви на дальнем краю
одуванчиковой поляны.
- Ганя, ведь это неправда? Я же вижу! Он умирает .. .или уже умер?
   - Нет, правда, - печально ответила Ганя. - С Лёнькой всё в порядке.
Умирает не он.
   Надя с волнением вскочила на ноги. Ух, как кружится голова! Но,
ничего, жить можно.
- Кто же?! Неужели... Стася?
   - Стасю Ветерок караулит на берегу. Мы с дедом дали ей перед
дорогой отвар из корня сонной травы. Спокойно дремлет, ждёт нас. И
ничего не знает.
- Так кто же тогда?! Кто?
   - Тот, без кого к вам с Лёнькой не вернулась бы жизнь. Тот, кто
пожертвовал собой ради всех.
   С этими словами неожиданно появившаяся Марта обняла Надю за
плечи и повела её к старому дубу.
   На траве, глядя в голубое небе, на котором, как напоминание о
прошедшей грозе, остались только лёгкие облака, неподвижно лежал .
Модест.
   Лицо его было белее этих облаков, но казалось удивительно
спокойным и прекрасным. Как никогда прежде. Доктор, стоя возле него
на коленях, смачивал ему губы каплями дождя с сорванных рядом
цветов, которые подавал ему дрожащими руками Леонид. Ганя держала
ладонь на лбу умирающего.
   - Он отшвырнул в сторону тебя и на секунду опередил Доктора с
Ганей, - грустно объяснила Марта. - Большая часть яда досталась
именно ему.
   - Марта, - со слезами взмолилась Надя, - неужели и у вас нет с
собой Живой воды?
   - С собой нет. Но не проклинай себя: здесь, против её яда, была бы
бессильна даже Живая вода.
- Ну, неужели ничего-ничего нельзя сделать?!
- Ни-че-го! - раздался сверху резкий злобный голос Паулы.
   В своём кроваво-чёрном наряде она уверенно балансировала на
одной из верхних ветвей дуба, подпрыгивая, как ребёнок на батуте.
Лицо её искажала довольная, злорадная усмешка.
   - Ничего! Не он должен был умереть. Уж этого ненормального я бы
отправила на тот свет в последнюю очередь. Умереть должен был тот
никчемный, пропащий парень. Третий раз - судьбе и мне наперекор -
отвели от него смерть. Ну что ж, его счастье. Он получает отсрочку, не
скажу на сколько лет. Но запомните: горе тем, кто мне мешает.
   - А, посмотрим, кому горе, - пробормотал Пашка и, молниеносно
выхватив кинжал из-за пояса пирата, со всей силы метнул его в Паулу.
   Послышался пронзительный вой. Над поляной закружилась
огромная чёрная растрёпанная птица, а на траву упало несколько
больших смятых перьев, отрубленная лапа и обрывок узорчатой
металлической цепочки.
- Четвёртый, - прошептала Надя.
   - Есть ещё и пятый, - мрачно уточнил Доктор, - и пара часов,
включая стенные, и пара деток, и сама она, хоть и однолапая.
   Он не отводил глаз от Модеста, что-то ему шептал и приглаживал
его волосы. Только сейчас Наде пришло в голову, что Доктор с Моде-
стом очень похожи друг на друга. Только не чертами лица, а чем-то
другим. Чем, она и сама не могла понять. Надя вслушивалась в ласко-
вые слова Доктора, и вдруг её осенила поразительная догадка.
   - Марта, - тихонько спросила она, - скажите, Доктор с Модестом
братья?
Марта удивлённо посмотрела на девочку и молча кивнула. Так, значит,
и второй сын Стаси жив? Значит, Доктор не убивал его или, по
крайней мере, не убил. Но вот сейчас-
   Надя залилась слезами. Марта, за несколько секунд спалив в огне
лапу с перьями и цепочку, обернулась к девочке:
   - Если б я могла спасти его, я бы сделала всё что угодно. Но сегодня
утром здесь кто-то должен был умереть. Так написано в Книге Судьбы.
- Именно он? Или Лёнька, как орала Паула?
   - Послушай, судьбу можно изменить, но в определённых пределах.
Если б это зависело от Паулы, погибли бы многие: и Леонид, и Доктор
с Ганей... и ты. Но смерть хотя бы одного человека была
предопределена.
- А не могла этим одним человеком быть Паула?
   - Паула? Человек?! Идём к Модесту. Думаю, на короткий срок он
придёт в себя.
   Надя опустилась на траву между Доктором и Ганей. Чем больше она
вспоминала, тем обильнее текли слёзы. "Это знакомство ни к чему тебя
не обязывает- скажешь "до свидания", когда будешь уходить,
скажешь "здравствуй", если ещё встретимся". И вот сейчас она
попрощается с ним навсегда. А ведь он спас ей жизнь, да и не только
ей. "Не надо бояться. Я же никому ничего плохого не делаю".
Наверное, он о многом хотел сказать, но не смог или не захотел? А вот
теперь он ничего уже не скажет. Никогда.
   Почему-то мимолётным видением пронёсся пред Надиными глазами
её ворчливый, но, в общем-то, хороший дед, которому вечно затыкали
рот и она, да и бабка. А ведь он тоже скоро умрёт. И уж тогда-
   Надя зарыдала ещё сильнее. Сколько чудесного, непостижимого
происходило во время её путешествия! Неужели не может произойти
ещё одно чудо? Модест встанет, улыбнётся, нашарит где-нибудь в
кустах свою старенькую скрипку- Надя изо всех сил вцепилась в
Ганину руку, но той было не до утешений: она тихо плакала сама.
Никто не удержался от слёз, даже неугомонный Пашка. Сухими были
глаза у одной Марты, но лицо её выражало глубокую скорбь. "Лучше
бы я лежала так, - промелькнуло в голове у Нади. - Ну хоть бы раз
сказала я ему что-то очень хорошее. Неужели это было так трудно?..
   Как-то сразу всплыли в памяти и завершились стихи, начатые ею в
домике бабушки Фроси:

Не те мы говорим слова, И
смотрим часто не туда. Мечтаем
вовсе не о том, Не ценим мы
родных и дом, Что так беречь
должны. Боимся вовсе не того.
Хотим так многого - всего.
Зимой бесцельно лета ждём,
Ждём осенью весны. А жизнь
шумит, не умолкая. По небу
пролетит звезда, Покроет светлая
роса Траву. И на могильный
холм С тоской безумной
припадём, Слёз бесполезных
град роняя. Но это будет всё
потом.

   - Ты хотел тогда, чтобы я ещё почитала свои стихи, Модест, -
добавила Надя, когда еле слышно прошептала последнюю строчку. -
Так вот, это я посвящаю тебе, дорогой.
   Сколько ещё прошло времени? Трудно сказать. Вдруг Модест
глубоко вздохнул, веки его задрожали, и неподвижный взгляд стал
осмысленным.
- Друзья мои, все целы?
   Голос его был очень слабым, но он с помощью Доктора даже
приподнял голову.
- Не плачьте. Всё хорошо. Вы прощаете меня. за всё?
   Все с жаром принялись убеждать Модеста, что давно его простили,
и ошибаться может каждый. Все, кроме Пашки, пребывающего в
полном недоумении (похоже, он был не в курсе многих событий и
действительно считал, что Модест убит Доктором), а также кроме
Марты. Та, помолчав, поцеловала Модеста в лоб и сказала:
- Сегодня ты искупил свои грехи, братец.
   - Надежда! - глаза умирающего остановились на заплаканном
Надином лице, и он даже через силу улыбнулся. - Я так рад, что вижу и
тебя в последние минуты. Прощай, милая. Счастья тебе. Возьми на
память мой. только.
   Модест невнятно прошептал что-то Гане, и та осторожно извлекла
из складок его валяющегося рядом плаща растерзанный Ягами зелёный
блокнот. Ганя протянула руку к Наде, и та, поняв без слов, подала ей
Зеркальце.
   "Так, видимо, блокнот, который так берёг Доктор, изначально
принадлежал Модесту? Каким же образом он в искалеченном виде
попал обратно к хозяину? - меланхолично соображала Надя, опуская в
карман Зеркальце и восстановленный Блокнот, в котором промелькнул
даже рисунок безрукого старика. - А не влетит ли мне сейчас от
Доктора?"
   Но Доктору сейчас, конечно, ни до чего не было дела. Он крепко
прижимал к себе Модеста, продолжая поглаживать растрепавшиеся
волосы брата, а когда глаза у того закрылись, тихо опустил его голову
на траву.
   Прощание с Модестом казалось Наде тяжёлым смутным сном. Они с
Ганей нарвали душистых сиреневых цветов и осыпали ими умершего с
ног до головы. Доктор с Джоном вырыли могилу под дубом, но очень
странную: она едва сгодилась бы для четырёхлетнего ребёнка. Ганя
опустила туда скрипку Модеста, тоже усыпав её цветами. Поверх
Доктор положил вынутые из кармана брата его немногие мелкие
вещицы, листки с записями и даже останки На-диного платка,
покрытого пятнами крови и порванного в клочья. Все подошли к
"могиле" и бросили по большому кому земли.
   Когда на месте захоронения был сооружен небольшой холм, по-
крытый дёрном и заваленный охапками цветов, дед Джон не выдержал
и, припав к холму, разрыдался.
   - Бедный мальчик! И это тогда, когда ты всё понял и готов был...
Чёрт возьми, не ты должен был умереть здесь, а я.
Ганя и Доктор с трудом подняли старика на ноги.
   - Успокойся, дед, - сдавленным голосом проговорил Доктор. -Я
виноват: не успел.
- Ты думаешь, мне легче было бы, если б ты лежал здесь?
   - А мне легче будет, когда вы все сдохнете, - раздался злобный
голос Паулы. - И это произойдёт! Причём очень скоро!
   Все взглянули наверх и увидели, что над поляной кружит омер-
зительное насекомое. Больше всего оно походило на гигантского паука,
только лап было не восемь, а больше . да, двенадцать! Одна лапа была
отрублена и из неё мелкими капельками сочилась чёрная кровь.
Прозрачные крылья, вроде как у стрекозы, только не четыре, а два, и
длиной в полметра каждое. Эта пакость то планировала туда-сюда как
дельтаплан, то зависала над кем-то из собравшихся в воздухе как
вертолёт. В последнем случае крылья её каким-то образом вращались
по кругу тоже как у вертолёта.
- Да, да! Очень скоро! Смотрите!
   Паула повисла над головой Доктора. Сердце у Нади бешено за-
билось в груди. Ещё громче застучали Часы. Мерзавка была высоко: не
допрыгнуть и даже не дотянуться Пашкиной гитарой. Все словно
замерли.
   В критической ситуации, когда ничего разумного не приходит в
голову, человек иногда совершает непредсказуемые, самому не-
понятные поступки.
   Шепнув: - Простите! - Надя сорвала с шеи свои Часы и, при-
целившись, швырнула их в вибрирующее в воздухе членистоногое. Она
и сама не разобрала, что произошло дальше. Безо всякого шума,
грохота её - да, кажется, и всех окружающих - приподняло вверх
мягкой, но сильной воздушной волной. А затем швырнуло наземь.
   Когда Надя пришла в себя, она увидела, как покалеченное, ис-
текающее кровью насекомое уползает в заросли, волоча за собой
обрывок металлической цепочки.
   - Пятый, - прошептала девочка и, дёрнув за матроску заботливо
склонившегося над ней Пашку, указала ему пальцем на кусты. Пашка,
сделав блиц-прыжок, сумел вырвать обрывок, который тут же
перехватила у него и сожгла Марта. Лёнька же, обдираясь об колючки,
тщетно пытался прибить Паулу сучковатой палкой. Нет, уползла
ведьма, как то существо в "Сувенирах".
- Как ты? - подошла к Наде Марта.
   - Спасибо, ничего. Только я- - растерянно пробормотала Надя,
заметив рядом с собой на траве обломки своих Часов. - Марта, видите,
что получилось?
   Казалось, Часы разорвало взрывом на мелкие части. Но - вот радость
- рядом с ними, чуть поодаль, в таком же состоянии валялись и часы
Паулы.
   - Получилось то, что ты спасла человека, - слегка улыбнувшись,
сказала Марта. - А это превышает цену любой вещи. Даже очень
дорогой для тебя.
   - Руку давай, юная героиня! - нагнулся к Наде Доктор. - Ну? Раз,
два - встали!
   Поднявшись с его помощью, Надя долго не могла понять, отчего у
неё так кружится голова: от сотрясения или оттого, что они стоят рядом
и Доктор ласково и пристально смотрит ей в глаза! Так смотрит, как
никогда прежде не смотрел.
   - Если по всем правилам, - серьёзно заявил Доктор, - я должен
сейчас опуститься на одно колено и поблагодарить тебя, прекрасная
дама, за спасение моей жизни. Но ведь ты чего доброго нос задерёшь. -
Последнюю фразу он произнёс уже в своём обычном ироническом тоне,
несмотря на то, что лицо его было непривычно печально, а глаза были
красны от недавних слёз. - Можно, конечно, просто обнять тебя и
поцеловать. Да ведь ты вообразишь ещё бог весть что. Так что, милая
моя ...просто спасибо.
Доктор крепко пожал Наде руку и повернулся к Марте.
   - Давай закончим со всеми грустными делами. Эта пакость даже
проститься спокойно не даст.
   Модест по-прежнему лежал на мягкой зелёной траве под деревом, и
лицо его было таким спокойным, что, казалось, он просто устал и
крепко спит.
Джон тихо сказал что-то на ухо Марте, но та возразила.
   - Нет, дед. Я уважаю ваши морские обычаи, но здесь позволь мне
сделать по-своему. Я не хочу, чтобы земная оболочка моего кузена
лежала на дне моря в обществе рыб. Также, да простит меня бабка
Анна, мне не хочется, чтобы она была под землёй в обществе кротов.
Конечно, всё это не столь принципиально, но.
   Марта дала всем знак отойти подальше и, помедлив несколько
секунд, хлопнула в ладоши. Далее произошло нечто удивительное:
солнечное голубое небо резко потемнело безо всяких туч. Казалось,
внезапно наступила ночь, только звёзд не было видно. Зато в бездонной
черноте опять засверкали молнии, хотя грома не было слышно. Марта
протянула руку вверх, и сейчас же ослепительная молния, извиваясь
зигзагами, ударила в землю совсем рядом с ними. Земля задрожала под
ногами.
   Едва Надя отняла руки от глаз, ослеплённых вспышкой, как ей снова
пришлось зажмуриться и закрыть ладонями лицо: налетел дикий
ураганный ветер. Он принёс с моря брызги солёной воды, а с берега
песок и клочки засохших водорослей. Когда ветер умчался прочь, стало
быстро светлеть. Открыв, наконец, глаза Надя увидела, как в сумрачном
воздухе разлетаются во все стороны разноцветные искорки. Потом она
ощутила такой сильный аромат цветов, словно цветы были повсюду: не
только на холмике и на поляне, но даже в воздухе, даже в небе. Вот и
небо снова стало чисто голубым. Яркий луч солнца заскользил по
примятой траве под дубом. Модеста там уже не было.
   - Пошли к берегу, - горько вздохнув, сказал старый пират. -Ещё со
Стасей что-нибудь случится. Хорошо хоть ни она, ни бабка Анна всего
этого не видели.
   - И на чём мы теперь поплывём? - меланхолично спросил Пашка.
   - Ты иди, дед, с парнем, разбирайтесь там на месте, - сказала Марта.
- Коня только отпусти. А Надя к вам попозже подойдёт. Нам есть ещё о
чём поговорить на прощание.
   Она крепко обняла старика и ласково взъерошила Пашке волосы.
Ганя с Доктором помахали рукой вслед уходящим, а Леонид, крикнув: -
удачи вам! - опустился на траву под деревом возле холмика и взялся за
свою гитару. Надя же застыла как вкопанная. На прощание?! Похоже,
что она тоже должна уплыть (правда, непонятно на чём, куда и для
чего) с Пашкой, дедом Джоном и Стасей. А Доктор с Ганей, Леонид и
Марта остаются?
   Доктор- Марк! Какое красивое имя. Оно так ему подходит. Сказать
он, конечно, может! "Ещё вообразишь бог весть что-" -как кнутом по
сердцу! Но она не хочет, не может с ним расстаться. Да, пусть они
разбираются во всех своих отношениях: кто кого ненавидит, кто кого
любит! Только бы быть с ним рядом! Хоть иногда. Нет, если она сейчас
узнает, что больше вообще никогда его не увидит, она- просто умрёт
на месте.
   Ганя с Доктором присели неподалёку от Лёньки и завели тихий,
спокойный разговор, что было для них весьма необычно.
   Марта обняла Надю за плечи, и они пошли по обросшей черто-
полохом тропинке. Тропинка вела к подножию горы.
   - Марта, - первой начала Надя, - значит, вы вправду не сердитесь за
то, что я разбила Часы?
   - Конечно нет: я же тебе сказала. Как ни странно, в последнее время
ты делаешь всё довольно толково. Значит, многому уже научилась. По
дому соскучилась?
   - Я не хочу домой! - вырвалось у Нади. - То есть пока не хочу, - со
смущением поправилась она.
- А бабка, дед, сестрёнка?
- Ну там же есть. вместо меня.
- Кукла?
   Надя подняла на Марту умоляющие глаза: она не знала, можно ли
говорить с ней откровенно, по душам или Марта для этого слишком.
- А Мишка?
   Вот тут уже Надя не выдержала и, воскликнув - да пошёл он, этот
Мишка! - разревелась, уткнувшись Марте в шарф.
   - Успокойся! Давай без истерик, - Марта погладила Надю по голове
и, приподняв её лицо, пристально взглянула в глаза. - Так с кем же тебе
так тяжело расставаться: с Марком или с Леонидом? Чур, не врать!
Надя открыла было рот и. задумалась.
   - С обоими, - помолчав, откровенно сказала она. -Конечно, с
Доктором, с Марком, куда тяжелее, но. Понимаете, Марта, Лёнька
несколько раз чуть не погиб на моих глазах и.
- И ты спасала ему жизнь, - подхватила Марта.
   - Ну, не я одна. И не только в этом дело. Не знаю, почему, но он
словно стал частью меня самой. Я люблю его, как младшего брата, хотя
он старше меня. Наверное, как мать любит своего ребёнка. Может, и
ещё как-то по-другому. Мне настолько не всё равно, что с ним будет!
Нет, я не могу представить, что мы расстанемся и больше никогда не
встретимся.
   - Никогда - понятие относительное, - задумчиво сказала Марта
(Надя сразу вспомнила Хому с Пашкой). - Многого ещё не дано понять
людям. Но есть такая штука - Судьба. - И сама перебив себя, вернулась
к прежней теме. - А Марка как ты любишь?
Надя набралась духу и, посмотрев Марте прямо в лицо, ответила:
   - Его... просто люблю. Ну... чуть-чуть похоже на то, как мне раньше
нравился Мишка, но никакого сравнения нет. Без Марка. мне кажется,
без него я уже не смогу жить.
   На глазах у Нади снова выступили слёзы, щёки её горели. Она
готова была к любой реакции со стороны Марты: насмешке, на-
ставлениям, философским рассуждениям, но Марта, слегка обняв её,
произнесла всего одно слово - завидую.  - и опять продолжила разговор
о Судьбе. - Кто-то считает, что человек - сам хозяин своей Судьбы, кто-
то полагает, что мы всецело от неё зависим, изменить ничего нельзя,
как ни барахтайся. А истина где-то посередине.
   Собеседницы стояли уже у самого подножия горы, возле начала
узенькой, едва приметной тропинки, которая, судя по всему, вела к
вершине. Склон, спускавшийся к морю, был крутым, каменистым,
поросшим мелкой желтоватой травой и редким колючим кустарником.
Лишь на самой вершине, там, где недавно разбойничала Паула, эти
кусты становились выше, зеленее и переходили в густой лес,
покрывавший пологую сторону горы. Эта лесистая часть шла вдаль от
моря, и казалось, что ей, так же, как и морю, не видно конца.
   - Здесь, на вершине, находится Книга Судьбы, - тихо сказала Марта.
- В ней ты сможешь отыскать всё то главное, что сбудется с тобой в
жизни. Не скрою, в какой-то момент записи в Книге могут измениться.
Меняем их не мы, а то, что выше нас. Причиной такого изменения
могут стать и наши поступки, и непредвиденные поступки других
людей. Тем не менее- Словом, время у нас есть, поскольку корабль
явно ещё не готов. Можешь подняться и посмотреть. Я подожду.
   Марта устроилась на удобной глыбе у подножия и, вынув из
кармана белые нитки с крючком, занялась плетением кружев.
   Озадаченная девочка смерила взглядом тропинку снизу вверх и
задумалась. Привычным жестом она ощупала содержимое карманов.
Да, не густо- Блокноты, её и Модеста, осколок Ганиного Зеркальца. О!
а это что? Узелок, который Дороти просила передать деду Джону. Как
она забыла в этой суете! Ну, у неё ещё будет возможность.
   - Да, - подняла голову Марта. - Ты вдоволь успеешь пообщаться с
нашим дедом-пиратом. Думаю, тебе это будет интересно. Почему
медлишь? Страшно?
   - Нет, уж только не страшно. Но- можно я спрошу кое-что, Марта?
- Спрашивай!
   - Я понимаю так, что, узнав свою судьбу, я не многое смогу из-
менить.
   - В общем, это близко к истине. Но не совсем так: я ведь тебе
объяснила.
   - Так вот, я и думаю: стоит ли лезть туда? Узнаешь что-то
плохое, будешь терзаться, ждать этого. И, может быть, совершишь
совсем не тот поступок, который сможет сие изменить (Надя с удо-
вольствием ввернула в речь старинное словечко Доктора). А узнаешь о
хорошем, радостном. Так пусть это будет лучше сюрпризом в жизни!
Счастьем, о котором заранее не знаешь, как подарок на день рождения.
В общем.
   - Что ж, - откликнулась Марта, - весьма рассудительно для столь
юного возраста.
   - Нет, вот, например, - продолжала Надя убеждать не то Марту, не
то себя, - узнаю я в той Книге, что... никогда больше не увижу Марка.
Весело мне будет жить после этого? Да лучше вообще ничего не знать!
И каждый день ждать и надеяться. И то легче!
   - Разумно, - согласилась Марта. - Ну, пойдём назад к нашим.
Прогулки на свежем воздухе полезны.
   Но едва Марта начала подниматься со своего валуна, как Надя
воскликнула:
- Нет, нет! Я полезу!
   Она сама не смогла взять в толк, почему её так круто развернуло. То
ли у неё мелькнула мысль о шансе изменить судьбу, а может
подействовало то, что Марта и не подумала её уговаривать. Но она
вдруг поняла, что если сейчас уйдёт, то будет жалеть об этом всю
жизнь.
   Надя сломя голову бросилась к тропинке и, словно торопясь на-
верстать упущенные минуты, начала карабкаться наверх, цепляясь то за
чахлые кустики, то за наиболее крепкие каменистые выступы. Страха
она действительно не чувствовала, вниз не оглядывалась. Она смотрела
только ввысь, только вперёд. А боялась лишь одного: что подъём
займет слишком много времени. Ведь внизу её ждут. А сколько ещё
уйдет на Книгу! Ведь она со своими дурацкими сомнениями даже не
расспросила Марту, где эту Книгу искать и как с ней обращаться. О
спуске Наде и думать пока не хотелось.
   Солнце палило всё жарче. Пожалуй, если бы не чудесный костюм,
девчонку точно хватил бы тепловой удар. Руки были все в крови и в
колючках, по лбу струился пот, от которого щипало глаза. Силы явно
подходили к концу. А она, кажется, не прошла ещё и половины пути.
Тут Надя опять вспомнила Ганину легенду и решила посмотреть вниз.
Может быть, в самом деле, будет легче?
   В первый момент у Нади так закружилась голова, что она изо всех
сил вцепилась в колючки и прижалась к горячим камням, осыпающимся
мелкими крошкам под ногами при каждом шаге. Но потом она
успокоилась, нашла выступ пошире и, устроившись поудобней, начала
озираться и вглядываться в то, что осталось внизу.
   Прежде всего, к великой своей радости, Надя поняла, что находится
уже гораздо ближе к вершине, чем к подножию. Затем она увидела
Марту с рукоделием, которая спокойно помахала ей рукой. Доктор с
Ганей уже не разговаривали, а слушали Лёнькины песни. Наде вначале
показалось странным, что она на таком расстоянии видит всё в мелких
деталях и даже слышит голоса. Но когда она вспомнила про фонтан у
Доктора, то перестала удивляться. А что, интересно, там, у моря? Стася
дремала на отцовской зюйдвестке, заботливо постеленной на мягком
песке. Пашка под руководством старого пирата ловко вырезал Надиным
ножом кораблик из большого куска толстой коры. То есть это был не
кораблик, а настоящий парусный корабль, только очень маленький. На
паруса дед Джон отрывал ему куски ткани от своей старой тельняшки.
"Интересно, удастся ли им сделать его нужного размера?" - подумала
Надя уже без всякого изумления, как о чём-то вполне естественном.
   И вдруг её осенила любопытная мысль: "А если попытаться увидеть
то, что совсем-совсем далеко, даже непонятно, в какой стороне?"
   Огромным усилием воли Надя ярко представила себе свой город,
дачу, родных- и вдруг - она действительно увидела всё. Не было перед
ней уже ни берега, ни моря- Перед ней была её дача. Только
опустевшая. Дверь и ставни оказались закрытыми, на мокрых дорожках
лежали жёлтые и красные листья. Боже, осень-то там уже в самом
разгаре! Похоже, конец сентября. Значит, они в городе. Дом- Бабушка
на кухне. Как Надя по ней соскучилась! А лицо у старушки какое-то
грустное, глаза даже заплаканы. Дед прошёл совсем понурый. И
Женька сидит за столом, рисует, необычно тихая, нахохлившаяся. Ни
дать ни взять - тот мокрый воробей на ветке за её окном. Да, несладко,
похоже, им с этой Куклой. Хотя, и сама-то Надя была не сахар. Нет,
теперь всё будет по-другому. Точно! А где же эта красавица,
интересно? Надя увидела и "красавицу". И вот тут-то она чуть со скалы
не свалилась.
   Кукла-Надя шла из школы в новой довольно дикого вида куртке, с
новой причёской: короткая чёлка, подвитые взлохмаченные волосы,
размалёванная - с ума сойти! Как только с уроков не выгоняют? Но это
ещё всё бы ничего! Главное, что рядом с ней. тащился Мишка! Он нёс
вместе со своим портфелем её школьную сумку, стряхивал ей дождинки
с воротника, заглядывал в глаза, шутил, смеялся, словом. Надя никогда
не наблюдала его в таком приподнятом настроении. Ничего себе! Когда
Мишка отбежал к киоску за мороженым, Кукла, которая тоже
непостижимым образом увидела Надю, подмигнула хозяйке.
   - Сюрприз, подружка! Вернёшься - не оплошай, не разочаруй его.
Видишь, у меня всё на высоте.
   - Да очень он мне нужен! - фыркнула Надя к искреннему удив-
лению Анютки. - Оставь-ка это чудо себе.
   Она не почувствовала ни горечи, ни разочарования. Возникло лишь
чувство лёгкой досады: из-за кого только она так переживала! А ведь
Анютка в её нынешнем виде вылитая копия не то Люсяфеи, не то
Викуси. Надю озадачило только одно: что она будет делать с этим
поклонником, когда вернётся. Хотя. надо ещё вернуться. Но чтобы
вернуться, надо, как минимум, подняться и спуститься.
   Надя решительно продолжила свой подъём. В самом деле, идти
стало гораздо легче. С каждым шагом она чувствовала себя всё
увереннее.
И кажется, что если и сорвёшься, То вниз
не упадёшь, не разобьёшься, А только
выше птицею взлетишь Или со звёздами
сольёшься.
   - Так! Вот уже снова слышу стихи, - с добродушной усмешкой
прошелестел знакомый Ветер, обдувая Надино разгорячённое лицо.
   - Стой, стой, не улетай! Ты не забыл ещё те стихи? Нет? Помнишь,
ты обещал их передать?
- Решила, наконец, кому? Как говорят, и году не прошло.
- Знаешь, там внизу...
- Можешь не продолжать: не такой глупый.
   Не успела Надя сказать ни слова, как Ветер умчался прочь, оставив
её в досадном сомнении, правильно ли он отыщет адресата.
Ухватившись сгоряча за большую глыбу, нависающую над берегом,
девочка на миг испугалась, не обрушатся ли они вместе вниз. Но Глыба
неожиданно заговорила.
   - Не бойся, я крепко держусь в этой горе. Передохни спокойно. И
благополучно тебе дойти до вершины!
- Стой! - спохватилась Надя. - А не тот ли ты юноша из легенды-
   - Я и так стою, - с горькой иронией перебила Глыба. - Вернее, лежу
как вкопанная. А ты, я вижу, ещё веришь в сказки?
- Да! Но не ещё, а уже.
Камень помолчал и вдруг, как Марта, сказал:
- Завидую.
   А вопрос насчёт своего происхождения он проигнорировал и больше
не вымолвил ни слова.
   И вот Надя на вершине- Просто не верится! Берег и сверкающее
под лучами солнца море далеко внизу, душистый луг с кустарником и
тёмный лес сзади, а совсем рядом, под ногами, такой крутой
каменистый склон, что даже непонятно, как она умудрилась залезть
сюда. Острой иглой кольнула мысль о спуске. Впрочем, это потом.
Вначале надо отыскать Книгу.
   У Нади возникло ощущение, что время опять ползёт медленнее. Как
плохо без Часов! Она уже так привыкла к серебряному сердечку,
тикающему у неё на груди то громче, то тише, то быстрее, то медленнее
   В кустах, на самом краю леса, послышался шорох и показалась
невысокая человеческая фигура. Это был очень старый дед, весь седой,
сгорбленный и- безрукий. Да, обе его руки были обрублены выше
локтя.
Запыхавшись, Надя подбежала к нему.
- Здравствуйте, дедушка! Вы мне не скажете-
- Скажу. И покажу.
   Голос дедушки был не старческим, надтреснутым, а звучным,
молодым. Серые глаза смотрели ясно и проницательно. Одет он был
буквально в лохмотья.
   - Вопрос только, стоит ли смотреть, - продолжил старик. - Но это ты
решишь сама.
- Меня зовут- - хотела представиться Надя, но дед перебил её.
   - Надежда? Так? Я знал, что ты сюда доберёшься. - А я Сергей. Дед
Сергей. Пойдем!
   Они направились прочь от обрыва к лесу. Надя была вся в репьях и
ссадинах, на руках и ногах запеклась кровь.
   "Не привести ли себя в божий вид зеркальцем? Нет, пока я ещё на
горе - не имеет смысла. Стоп! А если... направить его на бедного
старика? Вдруг?.. Э, а если хуже что-то получится? Не знаю ведь я во
всех тонкостях принцип действия сего предмета. Прав всё-таки Хома,
что с подозрением относится к волшебным вещам!"
   - Дедушка Сергей, - заговорила Надя, когда они вошли в лес, и
прошлогодняя листва зашуршала у них под ногами, - а я уже не один
раз видела ваш портрет.
   - Неудивительно, - усмехнулся старик. - Кстати, не забудь отдать,
наконец, Джону его узелок. Там три луковки голубой лилии.
- Голубой лилии?! Настоящей? - воскликнула Надя.
   - Конечно, не фальшивой. Я сам её вывел. Эй! - дед обрубком руки
преградил путь Наде, которая едва не бухнулась в глубочен-ную яму,
заваленную тонким хворостом. - Давай правее!
   - Стойте! Там кто-то есть, - воскликнула Надя: ей послышался
странный писк и шорохи на дне. - Я спущусь.
   - Жердь возьми крепкую, - посоветовал старик. - Осторожней, я
ведь не помощник.
   На дне ямы, на куче сырого мусора лежал еле оперившийся большой
белый птенец. Он жалобно разевал клюв и, не отрываясь, смотрел на
девочку огромными тёмными глазами. Одно крыло у него было явно
переломлено.
   - Вот это да! - прошептала Надя. - Уж не той ли это Белой Птицы...
Ты чей, малыш? - обратилась она к птенчику размером больше голубя.
   - Братьев и сестёр убили, - тихо сказал Птенец - Гнездо разрушили.
Маму связали железной верёвкой и увезли. Никто не заметил, что я ещё
жив. Ветер донес меня потом до ямы. Крылышко болит.
   Бедняжке было трудно говорить, и он замолчал. Ах, как пригодился
бы сейчас Наде платок с зайчиками. Но ничего у неё уже, считай, не
было.
- Держись, малыш! Всё будет хорошо.
   Осторожно положив Птенца под куртку, Надя с трудом вска-
рабкалась по жерди наверх. Под руководством деда Сергея она
соорудила для сломанного крыла некоторое подобие шины из коры,
крепких былинок и смолы, закутала Птенца в мягкий лист лопуха.
Можно было идти дальше.
- Дед Сергей, а вы можете-
   - Тебе хочется узнать поподробнее про лилию? Да ещё про то, как я
остался без рук - однако стесняешься меня спросить, да? Ладно, только
не мастер я по длинным рассказам. Перелезай через брёвна: там
дорожка хорошая.
   Дорожка действительно была чудесная: ровная, широкая, поросшая
по краям пушистой, мелкой травой. Дед Сергей с минуту шёл молча,
словно собираясь с мыслями и, наконец, заговорил:
   Я был художником. И неплохим, как считали. Больше всего любил я
писать портреты. Мечта была научиться изображать человека так, чтоб
он видел на портрете всё лучшее в себе, а худшее чтобы было в тени и
чахло там, как растение без солнца. Лучшее же, наоборот, чтоб
расцветало пышным цветом. Всю жизнь хотел я, чтоб и люди, и весь
мир стали прекраснее, добрее. Мечты молодого, наивного человека.
Семьи не было. С девушкой, которую любил больше жизни, встретимся
уже не здесь. Одному тоскливо. Приёмных детей взял: двоих малюток -
мальчика и девочку.
   - Дед Сергей, а не ваш это автопортрет? Вы у стола, дети - у ног; у
девочки на шее серебряные часы в форме сердечка?
   - У меня в доме никогда не было ни золота, ни серебра, - уклончиво
ответил старик.
   - А скажите, как имя той вашей девушки? Не Ганя? А девочку Веру
вы знали? - Надя уже не могла остановиться. - Дедушка, а может вас не
Сергеем, а Фёдором зовут?
Старик с недоумением покачал головой:
   - Точно ты, дочка, на горе перегрелась. Не ломай голову! Много на
свете похожих людей, много схожих судеб. Но не стоит думать, что всё
сходное - одно и то же.
   Старик задумался и примолк. Птенец под курткой тоже перестал
попискивать. Надя испугалась, не умер ли. Нет, к счастью, он просто
спокойно заснул.
   - Я мечтал о прекрасных, добрых и умных людях, - продолжил дед
Сергей, - а они кричали, что такие люди им как раз не нужны.
- Кто они?
- Те, в Городе. Ты же сама недавно оттуда.
- Так это в Мёртвом Городе вам отрубили руки, дедушка? Дед
кивнул головой.
   - Я написал портрет Правителя, предыдущего Правителя, отца
нынешнего. Поверишь ли, он и вправду после этого сильно изменился.
В лучшую сторону. И всё было пошло по-другому. Но для них это было
не лучше, а хуже. Его отравили, а мне отрубили правую руку. Левой
уже я так работать не мог.
- А левую?
   Левой я начал было учить рисовать приёмного сынишку Марка. Он
оказался очень способным.
- Марка?!
   Надя опять чуть не свалилась в очередную яму. Хорошо, что её
снова подстраховал дед Сергей.
- Дедушка, а не Ганей ли звали вашу приёмную дочку? Дед Сергей
кивнул головой.
   - Да, вот её звали Ганей. Звали и зовут. Ты же с ними обоими
недавно разговаривала.
   - Но я не думала. Я считала, что Марк - брат Модеста, сына Стаси.
- Всё очень просто. Послушай!
   От услышанного у Нади даже в голову вступило. Голос деда Сергея
звучал словно не рядом с ней, а по другую сторону прозрачной, но
толстой стены. Она узнала, что после того, как Стася рассталась с
Хомой, измучившись его витанием в облаках и беспрерывным
копанием в формулах, она, оба её сына и мать - бабка Анна - заболели
один вслед за другим какой-то тяжёлой заразной лихорадкой. Обе
женщины и старший мальчик поправились, а младший, более слабый,
умер. Марта, с которой художник был очень дружен, уговорила его
отдать им своего приёмного сына, удивительно похожего на умершего.
Вместе с ним пришлось забрать и Ганю, которая была безумно
привязана к мальчику.
   - С трудом, конечно, но я согласился расстаться с детьми, -вздохнул
дед Сергей. - Дело в том, что, кроме обучения Марка, я занялся тогда
ещё одним делом. И я понимал, что за это можно не только второй руки
лишиться, но и голову потерять.
   Да, пожалуй, старый художник был прав. Надя уже неплохо пред-
ставляла себе обычаи и нравы Мёртвого Города. И, слушая его даль-
нейший рассказ, согласилась, что головой тот рисковал не на шутку.
   Когда художник добрался до дома с отрубленной рукой, он долго не
подходил к крыльцу, чтобы не испугать детей. Отсиживался на пустыре
возле мастерской. А на землю обильно капала кровь. И вот через месяц
там, где он сидел, выросло несколько огромных красных лилий
необычного нежного аромата. Во сне художнику привиделась женщина,
похожая на Марту, в тёмно-синем одеянии, усыпанном звёздами. И
сказала она удивительную вещь. Он должен со всей любовью и
вдохновением, с которыми писал прежде портреты, ухаживать за этими
цветами. Как только они отцветут, выкапывать их луковицы и сажать
их снова и снова. Эти лилии не боятся холодов и, кроме самых суровых
месяцев зимы, цвести станут постоянно. Год от года лилий будет всё
больше и больше, цвет их из ярко-красного постепенно перейдет в
нежно-голубой. Когда лепестки цветов примут цвет ясного майского
неба, работу можно считать законченной. Такие голубые лилии
обладают чудесным свойством. Человек, с любовью вырастивший
цветок из луковицы, подарив его другому, передаёт ему всю свою
любовь, всё лучшее, что есть в нём самом. И, когда мир наполнится
волшебными цветами и преображёнными людьми, начнёт меняться и
сам мир.
   Прошло десять лет, и пустырь стал небесно-голубым. Казалось,
клочок весеннего неба, спустившись вниз, расстелился ковром у
мастерской и дома. Но не успел художник раздать несколько сотен
луковиц окрестным жителям и обитателям сурового Города, как его
снова схватили стражники.
   Собирались подвергнуть его пыткам и отрубить ему голову. Потом
вдруг предложили полное помилование при условии, что он уничтожит
все луковицы и доставит в Город своих приёмных детей. Художник
наотрез отказался. Всё же Правитель сжалился над ним: ему отрубили
не голову, а только вторую руку и приговорили к пожизненному
изгнанию далеко за пределы окрестностей Города.
   - Уж и не помню, сколько живу я на этой горе в лесу, - закончил
старый художник. - Что могу - делаю. Научился: ногами, зубами. Белки
да птицы помогают. Лилии ращу из остатка луковиц. Только растут они
здесь что-то неважно- Эх, была бы у меня хоть одна рука! Не
натворила бы тогда ведьма Паула всего, что сделала сегодня. Ну вот,
считай, и пришли.
   Густой лес поредел, и Надя с дедом Сергеем оказались на не-
большой тенистой поляне. Поляна была завалена полусгнившими
стволами вырубленных деревьев. Меж ними качалась высокая трава,
пестрели яркие цветы. По краям поляны росли старые берёзы и осины с
зеленовато-серыми стволами. Возле самой большой берёзы из-под
груды камней пробивался чистый родник. Весело звенели птицы.
   Измученная жарой Надя так и набросилась с жадностью на хо-
лодную, изумительно вкусную воду.
   - Не знаю, как вы всё это пережили, дедушка, - стряхнув капли с
ладоней, сказала она. - Я бы, кажется.
   - Знаешь, милая, - откликнулся дед, неторопливо припадая губами к
искрящейся струе. - В старину считали, что Бог не даёт нам испытаний
больше, чем мы можем вынести. Полагаю, это довольно верно.
   У Нади мелькнуло в мыслях, так ли это верно, и почему Бог кому-то
дает меньше испытаний, а кому-то больше. Но вдумываться во всё это
сейчас ей определённо не хотелось. Взамен она задала деду Сергею
вопрос, который хотела задать уже давно.
   - Дедушка, а Ганя с Марком... вы брали их из одной семьи? Словом,
они брат с сестрой?
   - Я точно знаю, что они абсолютно чужие. Но Ганя всегда любила
его больше, чем родного, хотя они вечно ссорились.
- А. а он её?
   - Трудно сказать, - вздохнул старик. - Я давно уже знаю о них
только понаслышке. Но Марк всегда был очень странным. Нет, на этот
вопрос я тебе ответить не могу. Не удивлюсь, если и он сам не сможет.
   Резко выпрямившись, дед Сергей вышел на середину поляны и
толкнул ногой большой замшелый камень, полузасыпанный ва-
лежником. Между островков мха с трудом различались полустёртые
строки, значки, числа.
   - Здесь! - кратко сказал дед Сергей. - Э, не пытайся что-то ра-
зобрать. Думаю, не родился ещё тот человек, который это сможет.
   - Так Книга Судьбы под камнем? - тихо спросила Надя. - А как же
её?..
   - Очень просто. Прикоснись к камню. Если тебе положено увидеть
Книгу, она тебе откроется.
Надя медлила.
- Дедушка Сергей, а вы сами заглядывали в эту Книгу?
   - Сказать по правде, нет. Смысл? Но ты совсем молодая. Вдруг,
хоть немного, да сможешь что-то изменить? А может быть, кое-что
будет просто полезно узнать заранее.
   Надя вздохнула. Вынула из кармана Зеркальце. Подышала на него.
Протерев рукавом, вгляделась в блестящую поверхность. Вот Марта
ждёт её у подножия горы. Вот о чём-то с жаром беседуют Ленька с
Марком; кажется, они подружились. Ганя с задумчивым видом
перебирает струны Лёнькиной гитары, извлекая нестройные, но
приятные звуки. Конь спокойно пасётся в зарослях, и возле ног его
прогуливается Тимка. А у моря? Стася, сидя на песке, бросает камушки
в воду. На воде уже подставляет паруса ветру великолепное большое
судно. Успели! И получилось! А она- Эх!
Надя протянула руку к камню и отдёрнула.
   - Дедушка, а вы не подарите мне одну луковичку? - вдруг вкрадчиво
спросила она.
   - Я говорю, тут с ними пока не очень ладится, - отозвался дед. -Уж
одну-то тебе и Джон выделит. Я ему самые лучшие дал.
   Надя снова потянулась к камню - и опять рука её застыла в воздухе.
   - Дедушка Сергей, а как мне потом отсюда побыстрей выбраться?
Меня ведь ждут.
   - Вот задача! - пожал плечами старик. - Да за семь секунд. К обрыву
я тебя вмиг выведу. А там прыгнешь.

   - Как?! Я же- Мокрого места не останется, - перепугалась Надя. -
Вот Коня бы нашего, Ветерка, сюда!
   - Обойдёшься, - усмехнулся дед. - Смотри, за воротником аж два
золотых одуванчика застряли, спрячь, пригодятся.
   Точно, застряли. Наверное, когда Надя несла Гане Венок. То-то она
всё время ощущала там особенную теплоту: думала, от солнца.
   - Если и вправду торопишься, - пристально взглянул на неё старый
художник, - что ж тогда время ведёшь?
   В самом деле! Раз уж она сюда залезла- Надя набралась духу и
дотронулась до камня. И руку, и всё её тело пронзил невообразимый
холод. Раздался скрежет, скрип. И вот каменная глыба качнулась в
земле, приподнялась, словно её невидимым тросом потянули вверх, и с
треском повалилась набок, подминая хворост, траву, цветы. Под ней
открылась небольшая яма глубиной чуть более полметра. На дне ямы
лежала толстая, солидного формата Книга. Такая тяжёлая, что Надя
обеими руками еле вытащила её на поверхность.
   Надо было ожидать, что Книга будет сырой и холодной. Однако на
ощупь она оказалась удивительно тёплой, словно прогретой насквозь
лучами солнца. И почему-то она стала намного легче в весе, когда
попала наверх на траву. Переплёт у Книги был тёмно-зелёный, слегка
шероховатый, непонятно, из какого материала. Безо всяких надписей,
но с перемежающимися искорками, которые ежесекундно вспыхивали
кучками то здесь, то там, складываясь в замысловатые узоры.
   Когда Надя провела по обложке ладонью, она почувствовала
сильное давление изнутри, словно Книга сама хотела открыться или
просила побыстрее открыть её.
   Дед Сергей сидел в сторонке на старом пне, и несколько белочек,
устроившись у него на плечах и коленях, кормили его ягодами. Две
белки, добежав до Нади, попытались и ей запихнуть в рот горстку
брусники, но той, понятно, было не до еды.
- Дедушка! - взмолилась Надя. - Открывать или не стоит?!
   Так хотелось услышать хоть чей-то совет. Жаль, Марка нет рядом.
Она чувствовала: от того, решится или не решится она сейчас заглянуть
в своё будущее, а значит, и в судьбу близких ей людей, будет зависеть
вся её дальнейшая жизнь - мысли, настроение, поступки.
   " Может быть, и лучше, что мы ничего не знаем наперёд? - про-
мелькнуло у неё в голове. - Говорят, даже знаменитых ясновидящих
мучило то, что они многое предвидели заранее. А если вспомнить
"Песнь о Вещем Олеге"... Что же всё-таки хотел сказать великий
Пушкин?"
- Дед Сергей!
   - Голубушка! - откликнулся дед. - Здесь решать только тебе. И,
упаси бог, кому советовать. Ошибиться может каждый. Но пусть лучше
ты сама ошибёшься, чем кто-то другой сделает это за тебя.
   За несколько секунд, пока говорил старый художник, вокруг Нади
стремительно выросло множество побегов, обвитых хмелем. Они
сомкнулись над её головой, образовав плотный зелёный шатёр, в
котором девочка осталась наедине с Книгой.
В последней надежде Надя схватилась за Зеркальце.
   " Ведь был же здесь кто-то в прошлом, до меня. Может, оно покажет
хоть что-то?"
   Блестящая поверхность, быстро увеличиваясь в размере, покрылась
рябью. Появилось мутное изображение как на экране старого,
расстроенного телевизора.
   У камня человек с Книгой. Мужчина или женщина? Даже непо-
нятно. А вот стоящего справа видно отчетливо. Да это же та самая
женская фигура, которая была на пьедестале в кинотеатре "Звезда"!
Там она всё время молчала, а здесь говорит. Голос мягкий, спокойный.
   - Великие, неизбежные законы правят миром. Пока вам дано
познать лишь малую часть из них. В Книге есть всё. Даже касающееся
прошлого и будущего Вселенной. Но что может увидеть там обычный
человек? Только наиболее вероятные варианты своей жизни. Притом
немногие из вас способны правильно истолковать увиденное, сделать
нужные выводы. Порой, чтобы самому избежать несчастья или
оградить от него других, требуются огромные усилия и долгое
терпение. Порой - как ни покажется странным - останешься ли ты жив
утром, будет зависеть от того, куда положишь вечером записную
книжку.
   Надя совершенно не разобрала взволнованных вопросов того, кто
держал Книгу, но прекрасно расслышала слова загадочной фигуры.
   - Вы все разные. Кто-то поймёт верно, кто-то совсем не так. Кому-
то полезно знать, кому-то лучше не знать. А что лучше для него,
может почувствовать только сам человек. Никто другой.
   Зеркальце опять покрылось рябью, изображение и звук пропали. И
вдруг Надя увидела, что обложка Книги начала сама приподниматься.
Медленно, но верно. Трудно даже сказать, какие сумбурные мысли
вихрем пронеслись в Надиной голове за две-три секунды:
   "Что бы я ни узнала, я не перестану любить Марка, не перестану
писать стихи! Смерть близких.  не хочу даже знать, когда это будет! В
конце концов жизнь небесконечна, она такая маленькая. А может быть,
счастье наше как раз в том, что мы ничего не знаем заранее?"
   Как бы то ни было, Надя вдруг со всего размаха бросила Книгу
назад в яму и с отчаянным криком: - Дедушка! Дед Сергей! Где вы? -
начала продираться сквозь заросли.
   Вот так: столько времени ушло на размышления и колебания, а на
принятие решения - один миг.
   Зацепившись ногой за корень, Надя упала, ударилась головой о
кочку и, кажется, потеряла сознание. Пришла в себя девочка на краю
обрыва. Там, где она и увидела деда Сергея. Голова её лежала у старика
на коленях. По-прежнему нещадно пекло солнце. Две сойки, размахивая
крыльями, навевали ветерок ей на лицо. Две белки поочерёдно
смачивали ей пересохшие губы водой из ореховых скорлупок.
   - А ведь тебя, правда, заждались, - улыбнулся художник. - Скорей,
пока одуванчики не завяли. Бери крепко по одному в руку и-
Надя вскочила на ноги.
- Который час, интересно?
   - Сейчас два часа пополудни. Опаздываете с отплытием. Дольше в
пути будете.
Дед тоже встал на ноги.
- Ну, Надежда, счастья тебе и удачи.
   - Ой, что я только Марте скажу! Подумает - вот надо было её сюда
тащить! Столько времени попусту провела.
   - Попусту? А про этого забыла? - дед Сергей дотронулся обрубком
руки до Надиной куртки.
   Там завозился и запищал Птенец, про которого она, действительно,
забыла со своими "книжными" приключениями. С помощью
услужливых и ловких белок Надя быстро напоила, накормила его на
дорогу и решительно подошла к краю обрыва.
- Прощайте, дедушка! Спасибо, спасибо вам за всё!
   Одуванчики помялись в кармане, но были ещё довольно свежими и
горели ярким золотым огнём. Чтобы не было страшно, Надя крепко
зажмурилась, вцепившись изо всей силы в стебли цветов, разбежалась и
- сердце, ухнув вниз, остановилось, прервалось дыхание, но она не
успела даже вскрикнуть. Через одну-две секунды свободного падения
Надя почувствовала, что уже плавно парит в воздухе. Девочка
приоткрыла глаза и покосилась наверх. Над её головой справа и слева
покачивались два парашюта из белого ажурного материала, словно
вытканного из множества белых звездочек. Парашюты постепенно
съёживались и медленно, очень медленно опускались вниз. Вот и земля
совсем близко!
- Ой!!!
Надя упала на тёплую траву и долго не открывала глаза.
- И сколько ты собираешься тут лежать? Нас ведь ждут.
- Марта! - Надя встала и подошла к ней с опущенной головой.
- Марта, я - я не смогла.
   - Почему не смогла? - улыбнулась Марта. - Книга была у тебя в
руках. Смогла, но не захотела. Это совершенно разные вещи. Когда-
нибудь, много позже, жизнь покажет тебе, права ты была или нет. А
может, и не покажет.
- Но я потратила много времени, и всё без толку.
   - Не скажи! Ты познакомилась с новым человеком, узнала много
интересного, думала, приняла самостоятельное решение. Это всё ничего
не значит? Наконец, самое главное, ты спасла живое существо. Кстати,
это белое создание не задохнётся под твоей курткой? Вытащи его на
свежий воздух.
   Высунув голову, Птенец, окончательно пришедший в себя, за-
брыкался и заявил, что не прочь идти, как все, своими ногами.
   - Вот как? - засмеялась Марта. - Нет, пусть сначала тобой займётся
Доктор. Будет у него два пациента. А то и Тимофей все лапы изранил.
- Марта, - попросила Надя, еле поспевая за своей спутницей.
- Скажите же, наконец, что будет дальше со мной. Не могу я так
больше- ничего не знать. Я здесь как пешка на шахматной доске,
которую, независимо от её воли, двигают то туда, то сюда.
   - Неудачное сравнение, - хмыкнула Марта. - Пешка двигается не
туда-сюда, а лишь вперёд. Её нельзя сдвинуть ни вбок, ни назад.
   - А я что у вас, чаще всего вбок и назад хожу? - недовольно про-
бормотала Надя.
   Паршивое настроение накатило на неё мутной волной, и она ничего
не могла с этим поделать. Но всё же Надя нашла пару секунд, чтобы с
помощью Зеркальца принять вполне благообразный вид и критически
посмотреться в него.
Марта недовольно взглянула на собеседницу и продолжила:
   - Но главное-то в том, что не всегда тебя двигают. Ты и сама
частенько двигаешься. Да ещё ой-ой-ой как! А с чего ты не в духе, я
знаю не хуже тебя.
- Простите, Марта! Но всё-таки?
- Прощаю. А вот мы и пришли.
   У Нади сразу потеплело на душе, когда все бросились к ней с
радостными возгласами - и Ганя, и Лёнька, и Доктор:
   - Молодец! Привет юной альпинистке! Всё хорошо, что хорошо
кончается!
   Даже Тимка подкатился и начал, как колючий котёнок, тереться об
её ноги.
   - Не знаю, хорошо ли, - с сомнением покачала головой Надя. - Я
даже не...
   - А, может быть, это "не" и к лучшему? - перебил Доктор и, взяв в
руки Птенца, занялся его крылом.
   Леонид спел Наде свою новую песню, которая ей весьма понра-
вилась, и она, уже в более умиротворённом состоянии, упрямо по-
вторила Марте свой вопрос:
- И всё-таки, что будет дальше?
   Марта, обняв девочку за плечи, отвела её в сторону и, пристально
глядя в глаза, проговорила голосом, не допускающим возражений:
   - Дальше ты попрощаешься с нами и пойдешь на корабль. По-
ступаешь в полное распоряжение деда Джона. Кстати, верни мне
Ганину половину Зеркальца.
   Когда сверкающий Осколок лёг Марте на ладонь, она обратилась к
Доктору:
- Марк! Гони и свою половинку: лучше будет.
   Доктор сделал недовольное лицо, но также беспрекословно вы-
полнил просьбу Марты. Надя тихонько дернула её за рукав и шепнула:
- Марта, а нельзя мне остаться с вами? Хоть ненадолго.
   - Корабль ждать не будет. Хорошо. Оставайся. Тогда... вместо тебя
поплывёт Марк.
- Ой! Раз так - и я поплыву!
   Марта так посмотрела на Надю, что у той душа ушла даже не в
пятки, а куда-то под землю, и сразу пропало желание вести переговоры.
   - Итак, друзья - торжественно сказала Марта, - присядем, прежде
чем наша дорогая путешественница отправится в своё первое в жизни
морское плавание.
   Сидели они очень недолго. Марта обняла Надю, пожелав ей доброго
пути и благополучного возвращения домой. Леонид крепко пожал
девочке руку, явно огорчённый расставанием. Ганя расцеловала её и со
слезами на глазах пожелала счастья. Доктор, стоя в стороне, молча, с
лёгкой улыбкой помахал рукой.
   - Марк, - обратилась к нему Марта. - Мы пойдём, пожелаем
попутного ветра и всем остальным на корабле. Тебе, думаю, не стоит
показываться матери. В любом случае, при её слабом сердце это может
её убить. Побудете с Надей пока здесь?
Доктор согласно кивнул головой.
   - Марта! Марта! Минутку! - Надя нагнала уходящих и придержала
Марту за руку.
   - Прошу вас, скажите, - прошептала она. - Я с ним встречусь ещё
когда-нибудь?
- Ты могла это узнать. Но решила, что лучше не знать. Умоляющий
взгляд девочки смягчил суровый тон Марты, и она
сказала:
   - Ладно. Вот тебе мой совет на прощание. Жить надо в надежде на
то, что никогда не расстанешься с любимыми людьми. А вести себя с
ними надо так, как будто уверена, что видишь их в последний раз.
   Марк, сидя на корточках, кормил Ежа какими-то маленькими
кусочками, которые доставал из кармана халата. Рядом, в наспех
сооруженном из сухой травы гнезде, спокойно подрёмывал Птенец. Вот
он проснулся, повертел головой, подбежал - и тоже начал с жадностью
выхватывать кусочки из рук Доктора.
   - Рыба сушёная без соли, - пояснил Марк Наде, уловив её взгляд. -
Тимка просто обожает. Ты с ним тоже попрощайся: столько дорог
вместе избродили!
   Надя расцеловала Тимофея в пахнущий рыбой мокрый черный нос.
Ёж раздражённо зафыркал, но колючки опустил.
   - Ладно, чего уж там! Эх, бедный наш товарищ!.. не дожил. За меня
не тревожься: у Доктора жить буду, вон - с Пернатым вместе. А ты
теперь сама думай, куда идти. Удачи тебе!
   - Ого, - усмехнулся Доктор, - какие мы все важные! - А ты что
молчишь? Сказала бы: я теперь не идти, а плыть буду. Судно довезёт.
   - Ну, - помолчав, снова заговорил он, - прогуляемся вдоль берега
пять минут?
   И вот они опять идут рядом. Последние минуты вдвоём, как тогда в
Мёртвом Городе. Надя на это даже не рассчитывала.
- Хоть несколько минут
Пройди со мною рядом-
   Как в одном из последних её стихотворений. Но теперь Марк не
говорит, как тогда: "Идите своей дорогой", а молчит, только время от
времени кидает на неё внимательные, добрые взгляды. Но у Нади, как
назло, словно язык во рту окаменел.
   - Доктор, а хотите, я вам халат постираю? - неожиданно для себя
выпалила она и покраснела. - За две минуты. А то он после дуэли.
Марк улыбнулся.
   - Постирать можно, не сомневаюсь. Но как я потом оное мокрое
одеянье на себе таскать буду? Лучше поговорим напоследок? По
душам.
   "Есть ли ещё у тебя душа?" - с раздражением подумала Надя
совершенно неожиданно для себя и в тот же миг, устыдившись своей
несправедливой и дурной мысли, спросила:
- А. эту рыбу вы сами ловили и сушили?
   Кошмар, ну что она говорит?! От нелепости своего поведения у
девчонки даже слёзы выступили на глазах. Но Марк словно не замечал
ничего:
   - Нет, не я, - спокойно откликнулся он. - Пашка. Вот кто был
большим любителем рыбной ловли, так это Модест. Кроме скрипки, у
него ещё была синяя надувная лодка. Рано утром, до восхода солнца,
нёс он её на плече вместе с удочками к дальнему причалу. Знаешь,
какие у него есть стихи? Ты найдёшь их в блокноте:
Рассвет не увижу я нового дня, Не выйду я с лодкой на
сонный причал, И кто-то стихи завершит за меня,
Которым я даже названья не дал.
Марк взял Надю за руку и тихо сказал:
   - Он словно предвидел свою судьбу. Так вот, Надя, я очень рад, что
этот блокнот, последнее что от него осталось, попал к тебе. Я берёг его,
тоже приложил к нему руку. И тогда, на башне, я ничего не сказал,
будучи уверен, что уж кто-кто, а ты сумеешь распорядиться сией
вещицей как надо. Тебе тоже есть, что там записать. Правда? У тебя для
этого будет достаточно времени на корабле. И дома.
- А что, после корабля я сразу попаду домой?
- Возможно. Как получится. Но это не суть важно.
- А-
- Что " а"?
   Насколько смелее была Белая Птица! Она не боялась по-
настоящему сгореть возле Солнца, а не образно сгореть от стыда,
только бы крикнуть ему то, что ей хочется!
К счастью, Марк пришёл Наде на помощь.
   - Через пару минут ты отплывёшь на оном корабле, - серьёзно
сказал он. - И тебе так о многом хочется спросить, сказать. Но у тебя на
сие не хватает духа. Так?
Надя опустила вниз голову, и слёзы потекли по горячим щекам.
   - Не надо плакать. Всё не так плохо, - погладил её по голове Марк. -
Спасая меня, ты лишилась подарка Марты. Посмотри-ка, что хочу
подарить тебе я.
   Он опустил руку в карман халата и- надел Наде на средний палец
левой руки кольцо. Девочка даже вскрикнула от неожиданности.
Кольцо представляло собой четыре толстые проволочки - скорее всего,
из платины - собранные пучком с обеих сторон в центре, наверху.
Венчала их крошечная змейка с сапфировыми глазами, обвивающая
столь же крошечную чашу - эмблема медиков. У Нади сейчас же
возникло странное чувство, что точно такое колечко она когда-то
видела. Да, она почти уверена, что видела его в раннем детстве у своей
мамы. Она ещё вертела его на мамином пальце в разные стороны -
играла. Потом оно куда-то задевалось.
   - Спасибо, Доктор! - прошептала Надя. - Такой чудесный подарок!
   - Когда я был совсем маленьким, - сказал Марк, - я тяжело заболел.
Жизнь мне спасла чудесная женщина, хирург. Она и дала мне на память
сие колечко, пожелав тоже стать доктором.
- Как её звали? Случайно, не-
   - Надя! - несколько резко оборвал её Марк. - Твоя мама была
замечательным врачом. Но неправильно полагать, что она одна такая на
свете.
   Надя замолчала, любуясь на колечко, так и не уяснив себе опре-
делённо, кто же была его хозяйка. Впрочем, Марк прав: так ли это
важно?
   - Нравится? - улыбнулся он. - Вот и носи. Но имей в виду, колечко
никакими чудесными свойствами не обладает. Кроме того, оно не
обручальное. А то подумаешь бог весть что!
   Вот если бы Марк не сказал последнего, да ещё с такой усмешкой...
но это было уже слишком - слёзы так и брызнули из Надиных глаз.
   - Я никогда бы этого и ни подумала, - всхлипывала Надя. - Но
можно было просто ничего не говорить? Мне и так.
   - Тяжело расставаться, - продолжил её мысль Марк и неожиданно...
обнял её и поцеловал. Не в лоб, не в щёку - прямо в губы.
   - Не плачь! Никто не знает, что будет через четыре дня. А уж,
скажем, через четыре года - тем более. Быть может, мы ещё не раз
встретимся.
   - И, может быть, вы подарите мне когда-то другое колечко? -
осмелев, подняла на Марка сияющие глаза Надя.
- Не будем загадывать! А теперь... смотри-ка!
   К ним быстрым шагом приближались Марта и Ганя с Леонидом.





ГЛАВА 14
Праздник в море

   
   - Синий морской простор хмурого неба темней, - громко распевал
капитан Джон, стоя у штурвала в рубке.
   Пашка возился в трюме. Стася сидела на палубе с вязанием в руках.
Надя же стояла у борта и смотрела на берег. Оставшиеся там до
последнего махали рукой. Но вот уже их не видно. Вот почти не видно
и горы. А теперь и самого берега.
   Надя вздохнула и, взглянув на задремавшую Стасю, присела на кучу
канатов. Поднялся ветер. Надулись паруса. Корабль порядком
покачивало. Но Надя, к счастью, абсолютно была не подвержена
морской болезни. Чувствовала она себя прекрасно. Это физически. Зато
душевно... Она извлекла было на божий свет карандаш и оба блокнота,
но даже открывать их не спешила.
   В мыслях Надя всё время невольно возвращалась к последним
минутам, проведённым с Марком. Ну, ещё можно понять, почему она
не решилась объясниться ему в любви. Хотя, скорее всего, для него и
так это очевидно. Только не ясно, как он к сему относится: может, в
глубине души просто посмеивается, а её успокаивает, как маленького
больного ребёнка. Но это ладно! Почему, почему она не смогла даже
побеседовать с ним по-человечески о чём-то умном, интересном. Ведь
она могла рассказать о Книге Судьбы, о художнике Сергее, тем более,
что он был приёмным отцом Марка, о встречах с Модестом и о Лёньке.
Хотя разве хватило бы на это пяти, десяти минут? Всё равно полный
идиотизм, как любил говорить папа. Халат постирать? Рыба откуда?
Тьфу! Нет, лучше Лермонтова не скажешь:
Всё это было бы смешно, Когда бы
не было так грустно-
Надя с нежностью взглянула на Кольцо.
   - А ты мне ничего не расскажешь? Как ты думаешь, мы ещё
встретимся с ним? Как тебе кажется, он- я ему хоть немножко
нравлюсь? Или всё-таки Ганя? а мне и надеяться не на что?
К её великому восторгу, Кольцо ответило. Но как ответило!
   - Трепаться и выдавать секреты бывшего хозяина - сие в мои
обязанности не входит.
- А что же тогда в них входит?
   - Радовать твои глаза своим блеском, напоминать о прошлом и
давать повод к размышлениям о будущем.
Вот это да! Отчеканило. Сзади тихо подошёл Пашка.
- Во, какое! Неужели- Доктор подарил?
Надя молча кивнула головой. Пашка присел рядом.
   - Слушай, Паш, а зачем ты мне тогда наплёл, будто Ганя Марка
ненавидит и всё прочее? Я вот недавно совсем другое услышала.
   - Ей богу, не плёл, - Пашка искренне уставился на Надю большими
карими глазами. - Я сам так думал. Что знал в некотором приближении,
то и тебе доложил.
Помолчав, он спросил слегка изменившимся голосом:
- А что- тебе очень нравится Марк?
   Опять задумчивый кивок, который, похоже, Пашку не обрадовал.
Надя хотела было расспросить у него, куда и зачем они плывут. Но
пришла к выводу, что лучше узнать всё в подходящее время у самого
Джона, по крайней мере, сведения будут более точными.
   - Как там дядюшка Хома? - спросила она, переводя разговор в
другое русло.
   - О! - оживился Пашка, - что ему сделается! Весь в делах, весь в
науке. Клубочки раздает, математические проблемы решает. Книгу
начал писать о смысле жизни, о счастье, о вечности и бесконечности.
   Он покосился на Стасю, сладко дремавшую в кресле, и тихо до-
бавил:
   - Во! Сын только что погиб, а она и не знает. Точно: чем меньше
знаешь, тем больше счастья.
   - Слушай, Пашка, - оживилась Надя, - а если бы тебе попалась в
руки книга, из которой ты бы мог узнать всё, что с тобой и твоими
близкими произойдёт, стал бы ты её открывать?
На мгновение Пашка задумался.
- А избежать того плохого, о чём узнаешь, можно будет?
- Не всегда. И не только от тебя это будет зависеть.
   - А на фиг тогда надо! - решительно заявил парень. - В таком разе
уж лучше ничего не знать.
   - Вот чёрт подери, - загремел хриплый голос, и перед ребятами
появился сначала дымок от трубки, а затем сама трубка, неразлучная со
своим хозяином. - Скоро ужин, а они тут канаты просиживают. Ты,
Надежда, за кока у нас будешь. А ты, помощник, живо покажи молодой
леди, где что и что к чему.
   Пашка с радостью взялся за роль экскурсовода и потащил Надю в
прохладный трюм. Чего там только не было! Бочки и бутылки с
пресной водой, консервы, сухари, мешки с мукой и крупой, куча
овощей и фруктов. А поодаль громоздились стопки книг и тетрадей,
рулоны ватмана, какие-то приборы.
   - Это для дяди Хомы, - пояснил Пашка, перехватив Надин взгляд. -
Если будет всё благополучно, он к нам на Остров переберётся.
- А как же клиенты?
   - А им кто помешает? Будет всё благополучно - многие тогда
переберутся.
- А если не будет благополучно?
   - Тогда не переберутся, - философски изрёк Пашка, накладывая в
корзинку продукты.
   - А я? Я тоже буду с вами на Острове? - осторожно поинтере-
совалась Надя, сообразив, что Марк вполне сможет войти в число
"многих".
   - К сожалению, нет. Остров - это дело долгое, очень долгое. А ты
должна вернуться домой: тебя ждут.
   Последнее Пашка доложил крайне огорчённым, даже убитым
голосом. Затем он проводил Надю на кухню, которую именовал
камбузом, и помог ей растопить дровами ужасно коптящую и очень
капризную плиту. Надя с таким сожалением вспомнила их уютную
кухоньку с газом, холодной и горячей водой в кране и множеством
привычных предметов для готовки. Тем не менее, пока Пашка возился в
каком-то машинном отделении, она приготовила довольно сносную
еду: картошку с тушёнкой, салат, компот и даже напекла блинчиков с
джемом. Всё это они вдвоём с Пашкой перетащили в столовую, то бишь
в кают-компанию, причём Пашка не уставал выражать своё
восхищение:
- Вот это да! Во, ужин! Не то что у нас с дядюшкой.
   Надя попросила Пашку показать ей это самое машинное отделение и
ахнула. Блестящие, неизвестные ей приборы и хитроумные устройства,
вместо паровой машины - электродвигатель, как снисходительно
пояснил ей Пашка. С ума сойти!
   - А что ты ожидала увидеть? - Пашка радовался изумлению Нади,
как ребёнок. - Сооружения из консервных банок со ржавыми пружи-
нами и старую железную печь? Время идёт. Растём и умнеем.
   - Мог бы тогда и кухню, тьфу, то есть камбуз потолковее обору-
довать, - уже сухо заметила Надя, - раз ты такой умный.
   - Прости, не подумал. Обязуюсь взамен регулярно топить тебе печь
и... чистить картошку. Ну, улыбнись!.. Ты смотри, какой народ пошёл
обидчивый!
   После ужина Надя устроилась возле Стаси, и та с большой охотой
начала учить её вязанию крючком. (У бабушки дома девочка вязала
только спицами.)
   Надя всё больше привязывалась к этой слабовольной и несчастной,
но душевной женщине. То, что Марк оказался её сыном, хотя и не
родным, какое-то время жил с ней, и они определённо любили друг
друга, только усиливало эту привязанность. Было, конечно, и
небольшое глухое раздражение: Надя от души не понимала, как можно
было бросить мальчишек на бабушку, променять своих детей на этого
мерзкого Правителя. Но, стоп! А она сама? Разве она не оставила всех
дома на эту Куклу, отправившись неизвестно куда. Нет, верно как-то
Ганя сказала: не судите, да не судимы будете.
   - Я так счастлива, - промолвила Стася, - что наконец вырвалась на
волю. Море, простор, отец, друзья рядом. Мне уже гораздо лучше, и всё
житие моё в том кошмарном Городе кажется тяжёлым сном. Если б
только- Каждый день я тоскую о своих сыновьях. Помнишь, как ты
передала мне тогда букет? Откуда? От кого? Ты что-то знаешь, но
молчишь. Ну что же, нельзя так нельзя.
   Почему, почему "нельзя"? А если взять и рассказать ей сейчас всё?
Но если Стася в самом деле от потрясения упадёт замертво? Надя
задумалась. Вдруг она заметила, что Стася, и не в первый уже раз,
пристально смотрит на её Колечко.
   - Редкий день не вспоминаю я о них, - промолвила дочь капитана, и
на глазах её выступили слёзы.
   - Тётя Стася, - не выдержала Надя, - если вы мне пообещаете, что на
эту тему мы никогда больше говорить не будем, и вы ничего лишнего
расспрашивать не станете, то я вам кое-что скажу.
- Обещаю. Клянусь!
   - Глупо плакать по сыновьям, которых вы даже не хоронили.
Неужели вы так доверяете болтовне Правителя? Он врал! Они были
живы-здоровы, когда он говорил вам, что оба они погибли. Более того,
один из ваших сыновей точно жив и сейчас. Я клянусь вам в этом! Я не
Правитель, мне можно верить.
- Один? А другой?!
- Вы же обещали!
- Да, да, прости.
   - Он жив, - повторила Надя, - и он- замечательный человек. Я
видела его совсем недавно перед посадкой на корабль.
   - Почему же тогда- О, прости! Но вот это, я думаю, можно
спросить. Надя, доченька, скажи только последнее, это Кольцо- он
тебе подарил?
   - Да, тётя Стася, он, - Надя, не удержавшись, расплакалась сама.
   Стася крепко прижала к себе Надю и тоже залилась радостными
слезами.
   - Мой младший сын носил его на цепочке на шее. Кольцо дала ему
чудесная женщина-врач, которая в детстве спасла ему жизнь. Она
сделала мальчику сложную операцию на сердце, и он выжил. Значит, и
сейчас он жив, мой сыночек, мой Марк!
   - Что тут ещё за душещипательная болтовня, чёрт меня подери? -
рявкнул незаметно подошедший дед Джон. - Надежда! Занимайся
больше делами, утри сопли. А ты, Стаська, на, почини лучше отцу пару
тельняшек, чем слёзы лить: солёной воды и в море хватает. Эй, Пашка,
где ты там? Принеси-ка тётке из трюма с полдюжины книжек для
чтения, поинтереснее да повеселее. И живо потом драить палубу, чёрт
тебя возьми!
   Устроив такой разгон, старый пират закурил трубку и бросил Наде:
- А этого, голубушка, кормить собираешься?
   Надя ахнула, она увидела у своих ног уже слегка подросшего,
окрепшего Птенца.
- Так разве он не остался там, с Доктором? - изумилась она.
- Как видишь! - буркнул Джон.
   - В последний момент решили, что на пока мне полезней быть с
вами, - более дружелюбно объяснил Птенец, хватая из Надиных рук
остатки блинов. - Я скоро смогу хорошо летать. Смогу принести,
передать, что будет нужно. И всегда потом смогу вернуться к ним.
Передать!.. Да как же это всё время вылетает из памяти!
   - Дед Джон! - Надя протянула пирату маленький узелок. -Простите,
всё забываю: Дороти просила вам отдать.
   - Вот здорово! - обрадовался Джон. - Молодец девчонка: сберегла,
что старик забыл. А я уж думал - с концами. - У него сразу исправилось
настроение. - И ты умница: сохранила, донесла. Знаешь, что там?
   - Знаю. Три луковицы голубой лилии. Мне про неё дед Сергей
рассказал на горе. Дедушка Джон, вы. не подарите мне одну?
Старый пират с изумлением поднял брови:
- Нам на острове они весьма сгодятся. А тебе-то зачем?! А, хотя...
- Джон выбрал самую крупную из трёх - Эх, девчонки-девчонки!..
- и протянул Наде: - На! Бери, бери. Заслужила.
- Спасибо.
   Надя бережно опустила золотистую с голубоватыми прожилками
луковицу в карман.
   И потекли дни за днями на корабле. Как песчинки в больших
песочных часах, стоящих в каюте у каждого из команды. Сначала Надя
отсчитывала сутки по восходу и закату солнца над безбрежной синью
моря. Потом ей это надоело. Какой смысл? Всё равно она не знала, так
же ли идёт время здесь, как в её родном покинутом городе. И так же ли
оно идёт здесь, как у тех, с кем она попрощалась на берегу моря - у тех,
тоже ставших ей родными. А самое главное, Надя, привыкнув за
несколько дней к морским красотам и жизни на судне, безумно
увлеклась работой с блокнотами.
   Пашка выудил ей из канцелярского угла трюма несколько больших
стопок бумаги и пропасть новых карандашей и ручек; у неё было всё,
что надо.
   Блокнот Модеста Надя изучила от корки до корки. Характерным для
него было то, что в нём не было ничего законченного. Записи, рисунки -
всё в небрежных карандашных набросках. Многие листы вообще
совершенно чистые. На одной из первых страниц, рядом с зарисовкой
горы у моря, в самом деле, виднелись строки: "-и кто-то стихи
завершит за меня-" Не она ли должна это сделать? Тем более, что ей
всё время кажется: где-то, когда-то она всё это уже слышала. И не
только незавершенные отрывки, но- даже их продолжения. Кстати, по
отрывочным фразам на полях можно было предположить, что кое-что
здесь принадлежит совершенно разным людям. Невольно вспомнилась
сумбурная идея Модеста собрать все стихи у всех, сочиняющих их. А
пустые страницы? Случайность или нет?
   Вспомнив "уроки" Доктора в башне, Надя пристально, напряжённо
начала вглядываться в чистые страницы и, к великому своему
удивлению, увидела на них- строки своих собственных сти-
хотворений, записанные непонятно чьим небрежным почерком.
Поразительно!
   - Поразительно, чёрт меня подери! - воскликнул дед Джон за
очередным завтраком. - Возможно, ты, Надежда, дала морским богам
великий обет питаться одной гречкой и тушёнкой. Но вот меня,
например, это не устраивает. Думаю, прочих тоже.
   Птенец - хотя какой уж это был птенец, так, побольше здорового
гуся птичка - согласно защёлкал клювом и разбросал кашу со своей
тарелки в радиусе двух метров. Стася хмыкнула и деликатно
промолчала. Зато Пашка с жаром начал доказывать, что гречка
необычайно вкусная и полезная еда.
   - Вот Пушкин, например, - с пафосом заявил он, - великий русский
поэт Пушкин, когда писал свой знаменитый роман "Евгений Онегин",
питался исключительно гречневой кашей. И даже без тушёнки.
   Вот это да! Надя даже не ожидала от Пашки таких познаний.
Интересно, это правда или нет?
   - А я не Пушкин, я пират! - грозно рыкнул Джон. - Тебе, Надежда,
последнее предупреждение. Не то, смотри, утоплю в море все твои
дурацкие писульки. А ты, заступник, марш в кочегарку (так
пренебрежительно дед Джон называл то, что Пашка с гордостью
именовал машинным отделением).
   - Есть, капитан! - отрапортовал Пашка, но, когда Джон повернулся
к нему спиной, показал ему язык и подмигнул Наде.
   С грустью подумав о пачках исписанных листов возле канатов, Надя
поплелась в камбуз. Она решила постараться: вдруг, правда,
распсихуется чёрт старый да и швырнёт всё в воду.
   Обед удался на славу: борщ, на который ушли остатки свёклы,
макароны с жареной рыбой (рыбу наудил сочувствующий элемент -
Пашка), компот из сухих фруктов и пирожки с рисом.
   - Вот может ведь, когда захочет! - довольно воскликнул Джон,
употребивший по две порции каждого блюда. - И мой тебе добрый
совет, юная леди. Есть древняя истина: путь к сердцу мужчины лежит
через его желудок. Так что учись, учись готовить, чёрт подери! Вкусно
и разнообразно. У тебя уже и так неплохо получается. А можно ещё
лучше! И это, громом тебя разрази, будет понадёж-нее, чем всякие там
лилии.
   Стася заявила, что поскольку ей гораздо лучше, она с большим
удовольствием разделит с Надей её камбузные обязанности, а заодно
подучит девочку кулинарным премудростям. Объевшийся рыбой
птенец задремал, положив голову к Стасе на колени. Надя же с Пашкой,
перемыв посуду, решили, что могут немного отдохнуть и заняться
своими делами.
   - Где-то в волшебных лучах остров заветный нас ждёт. - раз-
носилось из капитанской рубки по всей палубе.
   Ребята расположились в своём любимом "кабинете" возле кучи
канатов. Они предпочитали вольный воздух духоте кают. Большой
кусок брезента сохранял литературные и математические записи от
дождя и морских брызг в отсутствие хозяев. Особенно хорошо здесь
работалось поздним вечером, когда свет от разноцветных огней на
рубке скользил по исписанным листам, по палубе и отражался в тёмной
ряби волн.
   Рассеянно набросав ряд формул в своей толстой тетради, Пашка
вдруг повернулся к Наде.
   - Я давно хотел тебе сказать, - неуверенно начал он, - мне очень
понравились те стихи. Только я не понял: ты всерьёз это- или так?
   - Какие ещё стихи?! - встрепенулась Надя, откинув в сторону
записи.
   - Ну, те- которые Ветер от тебя передал: "Любовь, дай крылья
мне".
- А!.. Эти- - от возмущения Надя закусила губу и сжала кулаки.
   Негодование её было направлено, конечно, в сторону бестолкового
Ветра, а не бедного Пашки, который не впервые смотрел на неё
восхищенными глазами. Вспомнив, как она сама не раз бывала в таком
положении, Надя решила не обижать и не разочаровывать парня, а
вывернулась его же приёмом:
   - Вот как хочешь, так и понимай! - и, отвернувшись в сторону,
зашипела на Ветер, надувавший паруса. - У тебя башка есть или нет?
Ты что наделал?!
   - Башки, понятно, нет. А наделал не я, а, похоже, один из моих
братьев. Если извинишься, я его тебе приведу - и разбирайтесь.
   После Надиных извинений паруса на некоторое время обвисли, и
Пашке срочно пришлось отправиться в машинное отделение.
   Вскоре беглец вернулся, притащив с собой брата, Надиного давнего
знакомого. Да, это был точно тот самый лёгкий, тёплый Ветер.
   - Ну, и чем мы недовольны? - как ни в чём не бывало прошелестел
он.
   - И у тебя ещё хватает совести! Ты кому стихи передал?! Не до-
слушал даже: "Не продолжай, сам знаю, сам неглупый-" Ума у нас до
неба, да?
   - Не жалуюсь! - задиристо ответил Ветер. - Думаешь, до меня не
дошло, что ода твоя предназначалась Марку? Я это понял, овца, ещё
давно, раньше, чем ты сама поняла!
   - Так ты ещё и знал?! Я думала, ты просто тупица, а ты, оказы-
вается, гнусный обманщик. Это не я овца, а ты паршивый баран.
   - Да. Знал. А сделал по-своему. Может, так лучше. А за гнусного и
паршивого - вот тебе!
   И откуда только взялась сила у такого нежного Ветра. Он закру-
тился и, набрав с пригоршню морской воды, плеснул девочке прямо в
лицо. Надя вскрикнула от неожиданности, махнула в сторону обидчика
руками, в которых, по несчастью, были оба блокнота и. Так они оба
дружной парой и шлёпнулись за борт.
   Не успел отзвучать Надин горестный вопль, как в воздухе мель-
кнули две полосатые тельняшки. Трудно даже сказать, кто первым
прыгнул в воду: Пашка или дед Джон.
   - Сос! Полундра! Люди за бортом! - закричала перепуганная Стася.
   В море полетели, кажется, все спасательные круги, которые были на
судне. Стася с Надей не отрываясь смотрели на колыхающуюся воду.
Птенец взволнованно метался по палубе, хлопая крыльями. Надя ругала
себя самыми последними словами.
   - Трос, трос давайте! - заорал Пашка, размахивая спасённым
Модестовым блокнотом. - Капитан, помощь нужна? - крикнул он
Джону, который упорно нырял в воду за вторым.
   Капитан, отплёвываясь морской водой, разразился такой вдох-
новенной бранью, что по сравнению с ней даже Лёнькина ругань
показалась бы детским лепетом.
   Его втащили на палубу минут на пять позже Пашки: пират упрямо
пытался отыскать Надин блокнот, хотя она до хрипоты уверяла, что без
него-то можно обойтись.
   Наде было ужасно стыдно, неловко, что из-за неё вышла такая
передряга. Но дед Джон на все её извинения фыркнул только:
   - Да ладно тебе, чёрт подери! Со всяким может случиться. Точно,
без второго обойдешься?
   Нет, надо же! А ещё грозился сам "писульки" в море утопить.
Конечно, обойдётся: всё, что только ни было в Надином блокноте,
давно уже красовалось на пустых листах блокнота Модеста. А он,
почему-то почти не намокнув, словно и не побывал в воде, бла-
гополучно подсушивался на солнышке возле мачты. Рядом сохла
одежда вымокших до нитки Джона с Пашкой. Сами же они, выпив по
изрядной порции рома от простуды (так настоял дед Джон, ибо вода в
море была весьма холодной), в тёплой, сухой одежде долго о чём-то
совещались в рубке.
   Большая белая Птица плавно кружила над кораблём, взмывала вверх
- и стремительно опускалась на палубу: Птенец вот уже который день
учился летать. Долгое время почему-то ему не давали никакого имени:
всё Птенец да Птенец. Но сейчас, посмотрев на его пируэты в воздухе,
капитан заявил, что настоящей летающей птице без имени быть не
солидно. Воодушевлённый хорошей порцией рома, он торжественно
дал Птенцу имя Питер, поскольку по длине и форме хохолка определил,
что это самец. Имя пришлось по душе и его хозяину, и всем окружаю-
щим.
   Некоторое время Питер важно разгуливал по палубе, как бы
привыкая к тому, что теперь он настоящая уважаемая Птица с именем.
Потом вдруг, не говоря ни слова, взлетел в вышину и пропал. Его не
было почти три часа!
   Все уже с ума сходили и не знали, что подумать. Но вдруг Питер
гордо спустился рядом с рубкой, держа в клюве увесистую гроздь
спелых бананов. Стася с Надей страшно обрадовались возвращению
любимца и тому, что они, очевидно, уже близко от берега или хотя бы
какого-то острова.
   - Да так, не остров, островишко какой-то: ерунда, словом, -
пробормотал уставший Питер, - и крепко заснул.
   Мужчины приволокли в кубрик огромное количество очень старых
и совсем новых карт, потрёпанных справочников, а также пару
компасов. Вооружившись, под конец, доставленным Пашкой из
"кочегарки" сверхсовременными приборами, они долго выясняли и
спорили, по правильному ли курсу идет корабль.
   К вечеру Пашка стал отчаянно чихать, у него потекло из носа. У
деда Джона начался озноб и до того разболелась поясница, что ему
пришлось, оставив сопливого парня у штурвала, залечь в койку.
   Во искупление вины, Надя с помощью Стаси напекла на ужин
целую гору пышных румяных оладий с мёдом и приготовила крепкий
чай с малиновым вареньем.
   После такого ужина Пашка даже чихать почти перестал. Его
распирало от гордости, потому что именно ему удалось ухватить хотя
бы один из блокнотов. Перед тем, как отправиться назад в рубку, он
буквально замучил Надю расспросами, не слишком ли её работа
пострадает от отсутствия собственного блокнота.
   - Знаешь, Надь, раз такие формулы вывел! Ну, суть не важна, всё
равно не поймёшь. Важно то, что дядюшка этими листиками случайно
печку растопил. Два дня потом извинялся. А я четыре дня всё
восстанавливал.
   - Восстановил всё-таки? Молодец! А знаешь, Пашка, мне и вос-
станавливать нечего. Всё моё - уже в блокноте Модеста. На бывших
пустых листах. И там ещё, ещё листы появляются. Просто не по себе: ко
всему, кажется, привыкла, но тут! Понимаешь.
   - Да, понимаю, - серьёзно откликнулся Павел. - Помнишь, ты мне
рассказывала: "...и кто-то стихи завершит за меня...?" Так, может, этот
кто-то - ты? И для тебя, именно для тебя, были оставлены пустые
страницы?
   - Не знаю, - задумчиво сказала Надя. - Кстати, - призналась она, -
начало тех стихов, что понравились тебе, было взято именно из
Модестова блокнота. И я.
- Надя, - послышался голос Стаси. - Отец зовёт.
   Капитан Джон лежал в своей каюте, укутанный клетчатым серым
пледом, а Стася поила его из кружки горячим душистым отваром.
   - Ничего, - подмигнул он Наде. - Спина только ноет, чёрт её подери,
да суставы. Ничего. К утру буду как новенький. Ты оставь ей всё,
голубушка, - обратился он к Стасе, - да иди отдохни, поспи.
   Стася, заверив Надю, что в самом деле ничего страшного нет,
объяснила ей, чем и когда поить деда Джона, чем и как натирать ему
спину и ноги, и ушла.
   - Вот и славно, - улыбнулся капитан. - Нет худа без добра. Теперь
самое время поговорить. А ты терпеливая, чёрт меня подери: столько
времени плывём, и не расспрашиваешь ведь - куда, зачем.
Основательно тебя вышколили!
   - Я знаю только, что мы ищем какой-то Заветный Остров. И что это
очень долгое дело. И что я с вами на этом острове не буду, потому что
меня ждут дома, - очень чётко выдала свою скудную информацию
Надя.
   - Всё так, - согласился Джон. - Только прежде, чем найти Заветный
Остров, нужно найти Чёрный Остров. Собственно, его и островом-то не
назовёшь, так, камни, камни, да голая чёрная скала среди моря. Но в
скале этой есть пещера. А в пещере на стенах непонятные знаки.
Говорят, много сотен лет пытались их разгадать, и всё без толку, чёрт
меня подери. Самое любопытное, что остров этот то появляется, то
исчезает. Его нет ни на одной карте. Похоже, местоположение его всё
время меняется, хотя, громом меня разрази, не пойму, как это может
быть.
   - А он точно существует, этот Чёрный Остров? - спросила Надя.
   - Зря сомневаешься, юная леди. Чёрный Остров- - дед Джон
сделал выразительную паузу и торжествующе закончил: - я видел
лично. И не только видел, имел честь побывать на нём. Нет, Надя,
хватит с меня этого пойла! Дай-ка лучше трубку!
   Дело было лет двадцать назад. Нам попалась тогда шикарная
добыча: три богатейших торговых судна пустили мы за неделю ко дну.
Трюмы наши ломились от золота и драгоценностей.
- Дед Джон, - перебила Надя, - а люди с тех судов?
   - Тоже пошли ко дну, юная леди, - вздохнул пират. - Возможно, мы
сохранили бы им жизнь, но все они отчаянно сопротивлялись. Не
хмурься так, не хмурься. Пришло время, и я стал смотреть на всё это
совершенно по-другому. Но тогда я, чёрт побери, считал это
естественным законом борьбы. Однако Бог наказал нас за алчность и
жестокость. Это случилось сразу после ограбления четвёртого судна.
   То ли от несметных богатств, то ли от гнева Господнего, рассудок
помутился у моей команды. Все как с цепи сорвались и, не слушая моих
приказаний, начали с оружием в руках определять долю каждого.
Скверное это дело - бунт на корабле в открытом море! Через два часа
палуба была усеяна трупами. Кроме меня, отделавшегося
простреленной левой рукой, на судне осталось всего четверо живых.
Все они были ранены. Двое из небольшого числа моих верных
помощников, усмирявших вместе со мной взбесившуюся команду, Билл
и Вилли, были ранены тоже довольно легко. Джимми Головорез и
Чёрный Джо - главари бунтовщиков - едва дышали. Их хорошо
отделали, чёрт возьми. Сперва мы хотели сбросить их за борт. Но потом
передумали. Оказали им первую помощь, связали верёвками для
надёжности и положили возле мачт на груду старого тряпья. Вот тут-то
мы его и увидели-
- Остров?
   - Да. Наш корабль давно уже сбился с курса из-за этой чёртовой
потасовки. А тут ещё шторм начался. Мы так боялись, что нас вынесет
на скалы и разобьёт вдребезги! И вдруг, как сейчас вижу, по правому
борту.
   - Капитан! - завопил Пашка, врываясь в каюту. - По правому борту
чёрное судно с пиратским флагом! Сигналят, в воздух палят!
   - О, чёрт! - Джон, забыв про больные кости, кубарем скатился с
койки. - Поговорить спокойно не дадут! Прямо не судьба! Пашка, живо
оружие всем! Девчонок сюда, сами - наверх.
   Стася весьма уверенно обращалась со своей старинной двустволкой.
Она проверила ружье и у Нади и помогла сделать прицел на вход.
- В случае чего нажимай курок и пали, - шепнула она.
- А вдруг наши войдут?
- А ты что - слепая?
   С палубы доносились стрельба, грохот и громкие голоса. Сверху
вниз по лесенке, ведущей в каюту, запрыгал свет фонарика и по-
слышался грубый, незнакомый бас.
   - Полундра! - заорала не своим голосом Надя и выстрелила в
сторону лестницы.
   Но, очевидно, она промазала, так как хриплый бас, выругавшись,
потопал дальше. Тогда, ухватив ружье за ствол, Надя покрутила над
головой прикладом, намереваясь обрушить его на черепушку того, кто
подойдёт поближе. В результате она сбила мешок с табаком, висевший
у деда Джона под потолком на хлипком гвоздике. И вот этот-то
довольно увесистый мешок рухнул. на её собственную макушку.
Последнее, что услышала Надя, был выстрел Стаси и её резкий голос:
- Ни шагу! Вверх больше не стреляю.
   Ой, как болит голова! Надя открыла глаза, слегка приподнялась на
локтях, и всё закачалось перед ней. Она скорей плюхнулась назад в
подушки: наверное, сотрясение. Девочка быстро вспомнила всё, что
произошло, и сердце ледяной волной захлестнул ужас: что с
остальными?! Но тут же с облегчением Надя поняла: похоже, ничего
страшного не случилось. Она лежала в койке деда Джона с мокрым
полотенцем на лбу. А в кают-компании раздавалась задорная
шотландская застольная Бетховена:
- Постой, выпьем ей-богу ещё!..
Звенели стаканы, слышались оживлённые мужские голоса и весёлый
смех Стаси. Чудеса - да и только. В каюту осторожно заглянул Пашка.
- Ну как ты, прочухалась? Погоди, я мигом.
   Вернулся он с бутылкой лимонада и большой плошкой, напол-
ненной фруктами.
- Ну ты даёшь! Кричали же мы вам: ложная тревога, всё о'кей!
   - Не поняли с перепугу, - пробормотала Надя, с удовольствием
отправляя в рот сладкие виноградины. - Откуда это всё?
   - Гости натащили. Вначале они, и вправду, собирались на нас
напасть, но оказалось-
   - Покажи-ка её нам, Джон, покажи! - загремели на лестнице голоса.
- Где ты такую отчаянную раздобыл? Нам бы её в команду!
В каюту ввалились несколько моряков во главе с Джоном.
   - Счастье твоё, что мешок не порвался, и табак не рассыпался, -
обратился капитан к Наде шутливо-строгим тоном. - Не то такую
медаль за подвиги припечатал бы тебе на заднее место, чёрт тебя
подери! Ну, как черепушка - получше?
   Джон положил разрисованную татуировками руку Наде на лоб и
усмехнулся.
   - Вот, смотри, ведь только мы с тобой про них заговорили, а они тут
как тут.
   По его знаку к Наде подошли два ухмыляющихся пирата, у обоих на
тельняшках была эмблема: череп со скрещёнными костями. Первый из
них - высокий и крепкий блондин представился Джимми Головорезом,
а второй - маленький, худощавый и юркий брюнет - Чёрным Джо.
   - Вот мисс, как порой добро добром оборачивается, - глубоко-
мысленно изрёк Джимми. - Пусти нас тогда твой друг Джон ко дну, эти
ребята с Серого Ястреба, где я сейчас капитаном, точно вашу
бестолковую прогулочную яхту в решето бы превратили.
   - Ну, ты полегче там насчёт моей посудины! - обиделся Джон. -
Понятно, не пиратский корабль, для другого предназначена. Но,
конечно, повезло нам, что ты разглядел меня в такой тьме, чёрт нас
побери. Ладно, Надежда, не скучай! Мы ещё чуток посидим. А то скоро
ребятки отшвартуются, и вряд ли ещё когда свидимся.
- Я посижу с ней, капитан, - с готовностью предложил Пашка.
- Что это с ней сидеть, помирает, что ли? - удивился Джон.
- Подумаешь, чуток мешком по балде смазало! Хочешь, Стаську
пришлю? - обратился он к Наде. - Правда, она у меня там за хозяйку.
   Надя стала уверять, что ей уже гораздо лучше, и она прекрасно
полежит одна. Но неожиданно составить ей компанию вызвался.
Чёрный Джо.
   - Я так понял, - заговорил он, - что едва ты, брат Джон, начал
молодой леди рассказывать, как нас с Джимом верёвками связали, наш
Ястребок на вас и налетел.
- Истинно так, дружище.
- Так давай, я и доскажу ей, что дальше было.
   - Ну если это доставит тебе удовольствие, чёрт подери, и если твой
язык ещё во рту шевелится. А мы пошли.
- Налей полней стаканы, кто врёт, что мы, брат, пьяны. Когда
шумная ватага направилась назад в кают-компанию,
Джо, присев на край койки и мечтательно возведя глаза к потолку,
начал:
   - Так вот... валяемся мы с Джимом связанные у мачты; прочухались
чуток и размышляем о своей судьбе. И кой чёрт, - думаем,
- дёрнул нас? Джон всегда справедливым, хорошим капитаном был,
лопни мои глаза. Сами понимаем, как неправы. А башка трещит, раны
болят. Ну, раны не такие тяжелые, больше оглушило. Дело, понимаешь,
к ночи, а тут ещё шторм начался. Совсем, к дьяволу, потемнело всё.
Волны... И вдруг как-то сразу всё утихло. Тучи унесло. И звёзды - вот
что больше всего запомнилось - какие-то необыкновенные звёзды!
Огромные, яркие, каждая чуть не по червонцу. Луна!.. - полнолуние -
лопни мои глаза, как большущий круглый поднос. Так оно и было,
леди, не вру: у нас тогда ни грамма во рту не было. Лежу - смотрю: мать
моя, и на кой дьявол вся эта возня, злоба, когда такая красота на небе?
Вот тебе - всё даром. На всех хватит. И жизни лишать никого не надо. И
вдруг, глядь - по правому борту остров. Небольшой, скалистый. Какой-
то чёрный. Похоже, безо всякой растительности. И камни, камни
кругом. Хорошо, шторм улёгся. А то бы нас, к дьяволу, вдребезги!
   Встали мы на якорь. Слышу, капитан Джон с помощниками со-
вещается. Билл с Вилли раскачивают его на то, что, мол, высадить нас
на этот остров - и дело с концом. А тот: чёрт те знает, что за остров,
может, на нём и жить-то нельзя. Тогда милосерднее, мол, нас просто
утопить. Дело кончилось вот чем. Оставил Джон своих ребят на судне
курсировать вдоль берега, а сам спустил шлюпку и отправился с нами
на остров. Оружие взяли с боеприпасами, провиант. Решил он, чтобы
мы втроём прошли вглубь этого кусочка суши, благо небольшой он, и
посмотрели, что к чему. Так ты поверишь, леди, едва сошли на
каменистый берег, капитан нас развязал. Лопни мои глаза! Вот ведь
какой человек!
   - Верю, - говорит, что больше дурь в башку не полезет. А если что -
так вон у меня два орла на палубе с винтовками.
   Но не успели мы и на полсотни шагов отойти от берега, как сзади
раздался страшный взрыв. Я не понял даже, в чём дело. Показалось мне
только, что перед этим яркая звезда чиркнула по небу в ту сторону.
Оглушило нас всех, к дьяволу. На камни попадали. Пришли в себя -
глядь, на месте судна одни горящие обломки и чёрный дым.
   "А, чёрт, - думаю, - вот и рухнуло всё наше богатство на дно!
Стоило из-за него друг друга саблями крошить-"
   Только подумал - как бац меня горящей головешкой по черепу! Аж
искры из глаз. Половину волос спалило.
А Джон стоит, горюет:
   - Надо было Вилли с Биллом тоже с собой взять, остались бы парни
живы. А барахло это - чёрт с ним! Судна только жаль.
   И тут, вот в жизни ведь ты не поверишь, а правда - лопни мои глаза -
появляется из-за груды камней диковинная Леди. Серый
полупрозрачный плащ на ней, вроде как из шифона, и весь в све-
тящихся звёздах, так и переливается. Лица не видно - капюшоном
прикрыто. Но фигура стройная, и голос приятный, молодой.
   - Джон, - говорит, - что случилось, то должно было случиться.
Знаешь, какая славная мысль пришла в головы твоим товарищам перед
тем, как врезался в них метеор? Оставить вас на острове и уплыть.
Поделить всё богатство на двоих.
Джон давай орать, что не верит, что с Биллом и Вилли они вместе пуд
соли съели, и на этакую подлость те не были способны. Но леди стояла
на своём:
   - Не они первые, в ком стержень чести и доброты взял да обломился
в роковую минуту. Утешься тем, что перед гибелью они успели
раскаяться в своём дурном замысле. И за считанные секунды смогли
понять, что не зря вместе с судном и сокровищами низвергаются в
морскую пучину. А у вас троих есть шанс.
   Сказала и быстро пошла прочь от берега. Мы двинулись за ней, хотя
и плохо представляли, что будем делать дальше. Шлюпку со всеми
припасами - мы не спешили их выгружать - в щепки разнесло. Мы были
с пустыми руками, безоружные, раненые, обессиленные. И, дьявол
возьми, появление этой загадочной Леди на фоне гибели нашего судна
нам бодрости духа не прибавило. Идём: ни травы, ни деревьев. Только
низкий колючий кустарник, вроде саксаула в пустыне. Колючки и
тёмные камни в ярком свете огромной луны! Лопни мои глаза, если не
так было!
   Джо, нахмурив лоб, выразительно взглянул на Надю и, отхлебнув
пару глотков лимонада, продолжил:
   - И вот, довольно скоро натыкаемся мы на высокую тёмную скалу.
На вершине её белеет в лунном свете вроде бы большая статуя: женская
фигура с руками, поднятыми к небу. И кажется, что на голове у неё
венок из сияющих звёзд. А внизу, в скале, чернеет прогал - вход в
пещеру. Ну, наверх к этой непонятной фигуре взбираться нас не
потянуло. А в пещеру войти мы всё же решили. Боязно, к дьяволу, без
света. Да Джон наш не промах: мигом порвал тельняшки и соорудил
три факела из тряпок, веток смолистых и спирта. У него всегда в запасе
фляжка была. Он и на тот свет без фляги с ромом не отправится. Ух и
полыхали эти факелы! Казалось, весь остров осветился. Ну, так заходим
мы в пещеру-
Джо закашлялся, словно у него сдавило горло, и заорал:
   - Эй там, Пашка или Стаська, принесите горло промочить. -Знаешь,
милая, - пояснил он Наде, - как начинаю про эту пещеру вспоминать-
вот давно уж было, а до сих пор мурашки, к дьяволу, по спине бегают.
   Кружка рома, поднесённая Стасей, приободрила пирата, и он заявил,
что сейчас соберётся духом и доскажет всё до конца, даже если ему
чёрт язык гвоздями к челюсти прибьёт.
   Стася заботливо поправила подушку Наде, дала ей несколько
глотков горчайшего отвара и, сменив полотенце на лбу, выразила
надежду, что через час-другой девчонка будет бегать.
   - Вот до чего обидно вышло! - сетовала она. - Если бы хоть в самом
деле нас атаковали-
   - Пусть молния с громом заедут в задницу того, кто посмеет напасть
на славного капитана Джона! - воскликнул Джо. - Ещё рома, Стаська! -
и он хватил об пол глиняную кружку.
   - А не хватит ли тебе, братец Джо? - спокойно возразила Стася,
заметая в угол черепки. - Я думаю, когда ты закончишь свой рассказ, и
тебе, и нашей бедной леди неплохо будет поспать.
   - Вместе? - ухмыльнулся Джо, за что получил от Стаси веником по
спине и долго рассыпался в извинениях, доказывая, что он не такой и
всё это спьяну.
   Наконец Джо, окатив голову холодной водой из Джонова руко-
мойника, угомонился и продолжил свою историю.
   - Как-то странно вспоминается всё про эту пещеру. Иногда кажется,
что сто лет назад это было, иногда - словно только вчера. Зашли,
значит. Сыро, холодно, мрачно. Никакой живности, даже летучих
мышей нет. Осветили наши факелы небольшое подземелье. Каменные
ступени вели туда, вниз. Все стены были покрыты не то иероглифами,
не то непонятными рисунками. Где-то в центре лежала тёмно-серая
глыба довольно правильной формы, похожая на куб, высотой в
полчелове-ческих роста. На верхней её части тоже были какие-то знаки,
но почти стёртые. Ни дьявола не разобрать! А за глыбой виднелся в
треть ширины подземелья тёмный проход. Ну, мы туда и двинулись.
   Не успели пройти дюжины шагов, как факелы угасли. Но откуда-то
шёл слабый зеленоватый свет. Мы с трудом видели друг друга да ещё
множество сталактитов и сталагмитов, которых на пути попадалось всё
больше. Они срастались вершинами, превращаясь в колонны. А проход
вдруг пошёл шире, шире. И эти дьяволовы каменистые сосульки
образовали в нём какой-то лабиринт, в котором мы попросту
заблудились и потеряли друг друга. Лопни мои глаза, струхнул я тогда
порядком. Ору, стучу по столбам - всё без толку. Иду вперёд, а меня
зажимает с двух сторон шеренгами тех столбов, ровно клещами. И
оказался я, в итоге, словно в узком тёмном коридоре: вытянешь в сторо-
ны руки - концами пальцев холодных стен коснёшься. Вот тут и
началось!
   Джо остановился, проглотил комок, застрявший в горле, и спросил:
   - Ты небось малявкой ходила с семьей на аттракционы? Была в этих
замках и пещерах ужаса?
Надя кивнула головой.
   - Так вот я тебе скажу: все эти ужасы, даже для несмышлёного
мальца - тьфу, дребедень по сравнению с тем, что я там пережил.
Видишь, какой, к дьяволу, клок седых волос? А ведь я куда моложе
Джона. Это после той пещеры.
   Сначала было тихо, как в могиле. Потом раздались голоса, шёпот,
тихие стоны, плач, громкие вопли - и тут, откуда ни возьмись, быстро
двинулись мне навстречу, слева и справа, вереницы людей. Вот, не
поверишь, лопни мои глаза, не призраки, а настоящие люди. Они меня
руками трогали, я их касался. Вот как тебя вижу, так и их видел. Кто-то
был мне вроде незнаком. Но многих я узнавал. Это были те. - Джо
горько вздохнул, - те, кого я лично отправил на тот свет. Кто в крови и с
кинжалом в боку, кто с верёвкой на шее, кто мокрый и в морских
водорослях. И все что-то мне говорят, говорят, а я ни слова не могу
разобрать. Чувствую, не проклинают, не бранят, а словно о чём-то
просят.
   Завопил я тогда громче всех от ужаса - и ну бежать между двух этих
страшных процессий. А они хватают меня за одежду, за руки, за
волосы. Я уже весь в крови, в водорослях. Хоть и был я не в себе, но
заметил там много женщин в лохмотьях, с малышами на руках. Да что
ж это? - думаю, - уж баб-то с детишками на моей грешной душе точно
нет. - Потом мысль мелькнула: "А, может, это вдовы тех, кого я
укокал?" Но, в общем, не до мыслей было: лишь бы убежать куда
подальше.
   Стихли голоса. Глядь - как будто посветлее стало, словно где-то
лампады зажгли. И смотрю, стоят вдоль стен открытые сундуки. А в
них!.. Да чтоб дьявол рассудок забрал, такие сокровища, какие наяву и
не виделись. Камни драгоценные, украшения, оружие старинное в
дорогой оправе. Черпнул я в один-другой карман по пригоршне и бегом
дальше. Вдруг опять померкло кругом. А вдалеке будто светильники
мигают. Вижу, идут мне навстречу... отец с матерью и сестра. Боже,
смилуйся! Они же, точно, живы были. Так почему и они здесь?! А они
тоже что-то говорят мне неразборчивое и быстро мимо проходят с
грустными-грустными лицами.
   Впереди словно свет дневной забрезжил. И слышу вдруг голоса
товарищей - Джона и Джима. Кричат, ищут меня.
   Небо голубое, солнце и берег видно. Встретились! Выбрались! Но
вот чудеса: всем нам казалось, что шли мы вроде по прямой и должны
бы выйти где-то на другом конце острова. Ан не тут-то было: даже
отсюда видно на берегу нашу разбитую в щепья лодку, а сзади - точно!
- тот же самый прогал в той же самой скале. И ещё одно: белая статуя
исчезла с вершины горы. Только золотистое облачко дрожало там в
вышине.
   Я заметил, что у Джима физиономия тоже перешарахнутая и
шевелюра без седины не обошлась. Джон выглядел спокойнее нас,
только взгляд был растерянный. Да и было, к дьяволу, отчего! Я прямо-
таки ахнул. На руках Джон держал- пару детишек: девочку лет трёх и
мальчика постарше. Чистенькие, опрятно одетые, спокойные- даже
улыбались. Девочка играла с небольшим круглым зеркальцем, так в
ладошку величиной, а мальчик всё пытался его отобрать. Джим обалдел
не меньше меня.
   - Откуда, - говорит, - капитан, такой народец? Ужели в пещере
подобрал?
Джон детей посадил на песок, а сам только молча рукой махнул.
Джим вывернул карманы.
   - Смотрите, хоть не столько, сколько утопло, зато какое! Это нам на
всех.
   Крупные камни, ожерелья так и засияли в солнечных лучах. И я
свою добычу рядом выложил. Думали, Джон обрадуется, а он этак
хмуро сказал:
- Не брали бы вы здесь ничего лучше.
   - Как не брали бы?! - говорю. - Да за один такой махонький
камушек нас любое судно на борт возьмёт и доставит, как принцев,
куда надо. А остального на всю жизнь хватит, если решим со своим
ремеслом распрощаться.
   И не успел так сказать, как, глядь, вдали на море паруса забелели,
засверкали. Разложили мы костёр, давай дымить, кричать. Заметили. На
этом судне мы с Джимом и доплыли до большой земли.
   - С Джимом?! - ахнула Надя. - А деда Джона с детьми на острове
бросили?
   - Как можно, леди! Мы, конечно, головорезы, мерзавцы, но до такой
подлости!.. Джон с малышами отчалил с острова вперёд нас. Только не
по воде, а по воздуху.
- Как это?
   - А вот так! Судно уже подходило потихоньку. И вдруг- - ведь не
поверишь вот, дьявол меня возьми, на вершине скалы что-то как
сверкнёт! И опускается рядом с нами конь, словно на крыльях прилетел.
Да какой ещё конь! Белый, как снег, и грива золотая сияет поярче
наших камней. Детишки - вмиг к нему на спину. И как только
вскарабкались? За гриву держатся, смеются. А капитан, недолго думая -
прыг сзади детей тоже на коня, руками их крепко обхватил. А конь-то и
взвился ввысь, словно огненная искра от костра.
Джон только успел крикнуть:
- Удачи, братцы! Не забывайте-
После продолжительного молчания Джо вздохнул и сказал:
   - Вот сегодня первый раз после того встретились. Не думали, не
гадали! Да, было о чём поговорить! Кстати, прав был капитан:
камушки-то- фальшивые оказались. Только кучу неприятностей через
них огребли.
   - Стойте, Джо! - Надя от волнения забыла про больную голову и
уже сидела на койке. - А вы не помните, у девочки не было на голове
такого сверкающего венка из одуванчиков.
   - Нет, не припоминаю, - покачал головой Джо. - Вот украшение у
неё на шейке точно было. Не то медальон, не то часики-
   - В форме сердечка, - закончил внезапно появившейся Джон. - Да,
Надя, эти дети и были Ганя с Марком. Венок она себе потом сплела, у
нашей горы. Кроме неё, никто не мог прикоснуться к тем одуванчикам:
жгли руки, как огонь. Отдал я малышей другу, бездетному художнику
Сергею. А уж от него они потом попали к моим жене и дочери.
   Столько вопросов хотелось задать Наде деду Джону!.. но не всё же
сразу. И она выбрала главный для себя.
   - Почему же тогда ваш друг считает, что они точно не родные, не
брат с сестрой?
   - А тебе это так важно? - хитро прищурился капитан. - Ну, ладно: я
ему сказал.
- А вы откуда знаете?
- Вот ты любопытная! Мне об этом тоже сказали.
   - Да где вы там, акула вас прикуси? - в каюту спустился Джимми,
еле держащийся на ногах. - Ага! Все собрались вокруг юной отважной
леди, обрушивающей на свою голову мешки с табаком! Ого! Леди
получше: уже сидит.
   Джо погрозил своему капитану кулаком, но тот, шатаясь, добрёл до
койки, поцеловал Наде руку и воскликнул:
- Хо-хо! Она уже оправилась. Джон, позволь я отнесу её к нам.
   - Спасибо! - перепугалась Надя и вскочила на ноги. - Если что, я
сама дойду.
   Не хватало ещё, чтобы этот Джимми уронил её на пол, да ещё сам
грохнулся сверху - вон какая туша!
Голова и в самом деле прошла, только немного кружилась.
   - И правда, - согласился Джон, - посиди, милая, чуток со всеми.
Через какой-то час гости наши отшвартовываются.
- В таком виде?!
   - Э, милая, они привычные, притом у них боцман почти трезвый.
Идём! А вы там все, - грозно глянул он на Джимми и Джо, -смотрите,
повежливей при мисс Наде! Не то мой юнга!..
   Утром женская часть команды приводила в порядок кают-компанию.
Даже временный хаос в Надиной квартире во время уборки с Ганей
выглядел не так кошмарно, как этот погром. Странно, но бывшая жена
Правителя очень ловко со всем управлялась. Интересно: врождённый
дар или навыки с детства?
   - Эй, Надька, аккуратней: крупные осколки - в мешок, мелочь - в ту
коробку, тряпицей мокрой собери, - командовала она, сама не разгибая
спины. - Не выливай, не выливай из бутылок: мы этим столы отдраим.
   Капитан Джон с довольным видом похрапывал на своей койке.
Пашка стоял в рубке у штурвала, не вынимая носа из потрёпанных карт.
А последний из экипажа, Питер, обиженно хлопая крыльями, слонялся
по палубе. Он тоже не прочь был принять участие в уборке, поклевать с
тарелок, но Стася выгнала его веником. Она боялась, что птица
порежется о битое стекло или начнёт вытягивать клювом недопитый
ром из кружек.
   - Надя, я так рада за отца! Подумай: на старости лет вдруг свидеться
с давними друзьями!
   - Но ведь эти самые друзья, - заметила Надя, - устроили бунт на его
корабле. И отец ваш чудом остался жив.
   - Зато потом они раскаялись от души, - возразила Стася. - Это
чёртово золото не их одних с пути сбивало. Да что там говорить: взять
хоть меня. Останься я с Хомой, хоть и нудный он был чудак, всем было
бы лучше. Нет, потянуло на возвышенные чувства, роскошную жизнь.
Сыновей оставила. Куда только мать моя, бабка Анна, смотрела! И у
сестры Марианны судьба не сложилась. Проклятие какое-то!
   Надя собиралась улизнуть к деду Джону, который, судя по по-
кашливанию, уже проснулся. Ей не терпелось по горячим следам ещё
расспросить его про Остров. Но, почувствовав, что Стася в настроении
и готова разговориться, девочка уселась и начала усердно перетирать
вымытую посуду.
   - А что Марианна? Ведь, простите за вопрос, Марта с Паулой её
дочери?
   - Да. И, как ты знаешь, несхожие друг с другом более, чем небо и
земля. Я нянчила их в раннем детстве; уже тогда это различие было
заметно.
   Сестра была старше меня на восемь лет: умная, красивая, но до
ужаса своевольная и упрямая. Когда ей исполнилось двадцать, она ушла
ночью из дома, никому ничего не сказав. Только записку оставила, что
она нашла свою любовь и счастлива. Искать её не надо, придёт время -
увидимся. Много мы с матерью слёз пролили. Но, и вправду, увиделись
довольно скоро.
   Вернулась Марьяна домой через полгода ранним утром. Нарядная,
вся в золотых украшениях, но. на живую смерть похожая: бледная,
убитая. И опять никому ничего не рассказала, даже мне. Ещё через
полгода родила девочек-двойняшек и в ту же ночь умерла. Так никто
ничего и не узнал. Отец, Джон, в ярости был. Пока она ещё в памяти
была, всё допытывался, кто отец детей.
- Хоть теперь, - кричал, - скажи! Я его в преисподнюю отправлю! А
сестра так строго на него взглянула и прошептала:
   - Незачем. Он туда и без твоей помощи попадёт. А вот за меня на
него злиться не стоит. Клянусь Божьей Матерью, я сама от него ушла,
по своей воле. Он меня, верно, до сих пор ищет. Только.
С этими словами она скончалась.
   Погоревали мы с матерью и стали растить её внучек, моих пле-
мянниц.
- А кто дал им имена?
   - Сама Марианна. Как только глянула на них, старшую попросила
назвать Мартой, а младшую - Паулой. Сказала ещё, что боится, как бы
Паула не выросла похожей на своего отца, а то и хуже. Оказалось, что
она, бедняжка, как в воду глядела.
   - Кто же отец их, интересно? - задумчиво проговорила Надя. -Ну,
неужели ни словечка, ни единой зацепочки?
   - Нет. Хотя- Знаешь, как я познакомилась с Правителем? По-
ссорилась в очередной раз с первым мужем, с Хомой, который за
своими чертежами и формулами не видел ни меня, ни детей. Отвела
мальчишек к матери, а сама вышла просушить слёзы в поле. Там я
натолкнулась на мужчину в белой футболке, серых шортах и тёмных
очках. Он срывал цветок за цветком и внимательно рассматривал их
через лупу. "Вот ещё один премудрый чудак!" - подумала я. А
незнакомец, заметив меня, сунул лупу в карман и рассыпался в таких
любезностях, каких я давно уже не слышала. Но не в том суть. В
первую же встречу я увидела у Правителя над левым коленом чёрно-
синюю татуировку в виде обрывка замысловатой цепочки. Но когда-в
общем, когда сестру одевали, чтобы положить в гроб, я заметила у неё
на левой ноге остатки выведенной татуировки. Веришь ли, только
сейчас в разговоре с тобой всплыло в памяти. И по цвету явно схоже, и
место то самое-
   - Вот! - воскликнула Надя. - Не исключено, выходит, что татуировка
у Марианны была точно такая же, как у Правителя?
- Я уже поняла, о чём ты думаешь, - хмуро откликнулась Стася.
- Да, не исключено. Но отсюда ещё не следует-
- А чёрт вас всех там подери! - Загремел Джон из своей каюты.
- Зову-зову! Сдохнешь, пока услышите!
   Капитану всего-навсего нужно было срочно опохмелиться. Пока
Стася с Надей наливали ему стаканчик виски, отпаивали его огуречным
рассолом и закладывали ломтики солёных огурцов за уши, они не
перемолвились ни словом.
   Наконец Стася тихо пробормотала, что если бы ей раньше пришло в
голову такое подозрение-
   - Да я удушила бы его голыми руками, когда он спал! - не вы-
держав, выкрикнула она.
   - Это кого ты там душить собралась? - спокойно осведомился дед
Джон и опять задремал.
   - А стоило ли? - возразила Надя. - Даже если это точно он, дей-
ствительно, похоже, что она сама сбежала. А таким, какой он есть, он
сделался ни для неё, ни для вас. Таким уж его судьба сотворила. Но
неужели ни разу, пока вы жили вместе, не заходила у вас речь о сестре,
о Марианне?
   - Вот именно, теперь я уверена, что, когда я говорила о ней,
доставала её фотографии, он делался каким-то напряжённым. А ведь,
возможно, ты права. Боже! Неужели он отец...
   - Да о чём всё это вы, чёрт меня возьми? - приоткрыл глаза Джон. -
О, башка, башка моя!
   Стася вздохнула и, снабдив Надю кучей склянок со всяческими
настойками, оставила её посидеть с капитаном. Надя охотно
согласилась, и не зря. Голова у Джона, благодаря дочкиным снадобьям,
скоро прошла. Вставать ему ещё не хотелось, и он весьма был доволен
тем, что есть с кем поговорить. Перепил он, конечно, порядком.
   Мысли у капитана временами путались, язык заплетался. Но не зря
говорят: что у трезвого на уме. Не успев ещё переварить то, что выдала
Стася, Надя получила, наконец, от старого пирата множество фактов,
которым суждено было закрыть пробелы в мозаике, сложившейся в её
голове.
   Когда капитан выбрался наконец в свою рубку и отпустил на волю
многострадального Пашку, парень напрасно пытался сагитировать
Надю половить рыбу на корме. Сославшись на усталость и головную
боль, девочка забралась в свою каюту и начала раскладывать по
полочкам весь поток бессвязной, но определённо достоверной
информации, полученной от деда Джона.
   Итак, Модест пошёл в отца, в Хому. Он был очень склонен к наукам,
постоянно что-то изобретал. Единственным его увлечением, помимо
занятий, была игра на скрипке. Его умерший брат, скорее всего, был бы
точно таким же, если бы судьба дала ему подрасти. Но заменивший его
Марк оказался совершенно иной натурой. Он не имел ни малейших
способностей к музыке, зато великолепно рисовал. А что до наук, он
ничем не мог заниматься серьёзно. С возрастом Марк увлёкся
медициной. И хотя неясно было, сумел ли он получить специальное
образование, все звали его Доктором. С отцом мальчишки почти не
виделись: он только изредка появлялся, чтоб показать им любопытные
опыты, а Модесту подбросить несколько интересных задач. С матерью
встречались не чаще: с тех пор, как она вышла замуж за Правителя, они
появлялись парочкой навестить детей лишь по большим праздникам.
Паулу пристроили на воспитание к бездетным родственникам
Правителя, поскольку бабка
Анна совершенно перестала справляться с этой вздорной девчонкой.
При всём своём невыносимом нраве, Паула была весьма способна к
наукам. Из всей компании внуков, собравшихся у бабушки, она
выделяла одного Модеста. И очень злилась на то, что её спихнули
чужим людям.
   Прошли годы и, в самом деле, Гане сделал предложение Модест.
Совершенно неожиданно для всех. Ведь почти всё своё время он
проводил с Паулой за книгами и астрологическими картами: она до
того увлекла кузена астрологией, что тот кружки воды без
астрологического прогноза выпить не мог. Ганя сама была ошарашена и
сначала не соглашалась. Но потом всё же уступила с условием, что
свадьба будет через два года.
   Но не прошло и половины этого срока, как Модест докопался с
помощью своей астрологии до удивительной истины: если у него с
Паулой будут дети, то они будут необыкновенными, уникальными.
Благодаря им, просто мир перевернётся. Модест не устоял против столь
соблазнительной перспективы.
   Эксперимент был поставлен. Вначале о нём не знал никто, кроме
будущих родителей. Потом Модест поделился с Марком. Марк был в
ярости и требовал, чтобы брат открыл правду Гане. Правитель с его
кланом тоже были в ярости: они настаивали, чтобы Модест немедленно
женился на Пауле. Наверное, Модест чувствовал себя как зверь,
окружённый охотниками - не позавидуешь.
   Дети родились раньше срока и, действительно, оказались
уникальными. Но уникальными- монстрами. В этом Надя нисколько
не сомневалась, поскольку имела счастье видеть Пау-линых малюток
собственными глазами. Марта, едва взглянув на племянников, сказала,
что они будут проклятием для себя и для всех. Модест не только
отказался жениться на кузине, но и отрёкся от детей. В последней
бурной беседе с братом он рассказал, что больше всего его гнетёт.
Этот учёный муж создал целую теорию, как по точным
астрологическим данным безошибочно подбирать супружеские пары с
той целью, чтоб у них рождались талантливые, выдающиеся дети.
Таким образом, уже через одно-два столетия человеческий род
возвысился бы так, как только можно мечтать. Оказалось, что достаточ-
но уже его книжиц-руководств гуляет по свету. И тут - такое!..
А ещё покаялся Модест в том, что и на Гане собирался жениться тоже
по астрологическим расчётам. Но потом перепроверял-перепроверял, и
вышло по-другому.
   Дед Джон уверял, что, хотя от всех этих откровений Марк просто
взбесился, у него и в мыслях не было убивать брата. Модест, будучи в
полном отчаянии, решил застрелиться сам. Марк же начал отнимать у
него пистолет. Была борьба, было два выстрела. В результате Модест
исчез, а Марка дед Джон нашёл лежащим без памяти с окровавленным
левым виском.
   В результате все решили, что во время ссоры Марк застрелил брата
и спрятал тело. Но поскольку Марка, несмотря на его вспыльчивый
нрав, все любили, а Модест слишком многим в то время встал поперёк
горла, шум вокруг этой истории быстро затих. Никаких прямых
доказательств вины Марка не было. А он, кстати, вину эту не
признавая, и в невиновности своей особо никого не убеждал.
Пожалуй, ему просто хотелось, чтобы Модеста считали мёртвым. Марк
по-своему очень любил брата и, видимо, полагал, что истина не украсит
репутацию Модеста, и без того подпорченную.
   Прошло время, и в окрестностях города появился странный
сумасшедший со скрипкой. Игрой он зарабатывал себе на пропитание и
бормотал несвязные речи о том, что должен уничтожить то, чему
собирался посвятить всю жизнь. Он выискивал и сжигал какие-то книги
и не раз пытался пробраться в резиденцию самого Правителя, чтобы
убить каких-то злополучных детей. Некоторые подозревали, что это
Модест, хотя никто бы не узнал прежнего самоуверенного красавца в
жалком полуседом человеке. Злые языки поговаривали ещё, что многие
"великие деяния" Правителя основывались на изобретениях Модеста.
Но, тем не менее, для большинства людей и официально Модест был
погибшим.
   Столь приятную новость Правитель не замедлил сообщить бедной
Стасе, добавив для пущего эффекта, что в дикой драке погибли оба её
сына, и наговорил ей про них кучу мерзостей. Марку это отчим
лицемерно объяснил тем, что не хочет, чтобы жена общалась с убийцей.
А уж он-то определённо знал, негодный, что Модест остался жив. Да и
Ганя, по мнению Джона, никогда не думала, что Марк убил её жениха.
   Почему же у неё тогда такое недружелюбное отношение к Доктору?
Надя напрямую задала этот вопрос по ходу дела Джону. Капитан только
руками развёл, но высказал свою довольно разумную версию. Он
считал, что Ганя всегда любила Марка, что если бы он, а не Модест
сделал ей тогда предложение, она с радостью вышла бы за него замуж
не через два года, а хоть через две минуты. А злится она на Марка за то,
что он этого не понимает. Или делает вид, что не понимает. Мнение
касательно самого Доктора у капитана Джона было примерно такое же,
как у художника Сергея. То ли он просто смотрит на Ганю лишь как на
сестру, к которой привык с раннего детства, то ли в самом деле натура у
него такая, что он не способен любить кого бы то ни было всерьёз.
Оказывается, в Марка была в юности влюблена по уши и- Дороти.
Именно назло ему она вышла замуж за Дена.
   (Кстати, обмолвился он и о причине своей вражды с бабкой Джейн.
Родители Дороти - не только сын покойного Джека, Том, но даже и его
жена Сьюзи - были тоже пиратами. Дед Джон почти уговорил их
бросить своё чёрное ремесло и вместе с ним начать поиски Заветного
Острова. Но вдова была против. В результате любимые племянники
погибли в стычке с полицейским катером.)
   Всё это Надя продумывала, как выражался Хома, валяясь на своей
койке. Но додумалась она до одной головной боли: вот Бог-то за враньё
Пашке наказал! Итак, теперь она знает почти всё. И что, веселее от
этого? Хотя нет, она не знает ещё довольно существенного: что за
Остров ищет Джон.
   Бедняга пират настолько утомил свою голову семейными хрони-
ками, что на остальное сил уже почти не хватило. Он рассказал, как
плутал в лабиринтах пещеры, как мерещились ему в совершенно живом
обличье призраки загубленных им людей, как он видел своих родных,
которые о чём-то его умоляли. Ну всё совершенно так, как у Джо.
Единственная разница была в том, что Джон не взял ни монетки, ни
камушка из открытых сундуков. А дальше появилась стройная высокая
женщина в переливающемся плаще с капюшоном - похоже, та самая
диковинная Леди, которую описывал Джо - и повела капитана за собой.
На описании красоты и загадочности своей проводницы Джон
окончательно выдохся и снова захрапел.
   В каюту несколько раз заглядывал Пашка, но Надя каждый раз
прикидывалась спящей. Наконец парень не выдержал.
   - Эй, Надь! Ну, хватит притворяться! Пошли наверх. Там такой
ветер, во! Все паруса надуло. Мчимся как никогда. Идём! А я. я тебе
доскажу про Остров. С того момента, на котором капитан
удрых.
   - А ты откуда знаешь, на каком месте Джон удрых? - подозрительно
спросила Надя, приоткрыв глаза. - Только шныряешь везде!
- Ну если тебе так неприятно меня видеть.
   - Приятно, приятно! - спохватилась Надя, взглянув на Пашкино
недовольное лицо. - Ты смотри, какой народ обидчивый пошёл!
   - Можешь дядюшке Хоме не подражать: всё равно не похоже, -
мрачно заметил Пашка. - Так, если тебе неприятно меня видеть, я лучше
удалюсь в бесконечность.
   Какой-то нервный он стал в последнее время. Надя, соскочив с
койки, схватила Пашку за руку.
   - Ладно, хватит дурачиться! Извини! Правда, пойдём наверх, а то от
духоты в голове мутится.
   - Ну, в голове у тебя мутится, положим, не от духоты, - пробурчал
Пашка, - но голова твоя. Равно как и всё остальное. Разбирайся сама.
   Ещё намёки какие-то! Да что за муха его укусила? На палубе Наде с
трудом удалось вернуть парня в сносное расположение духа. Она уж и
улов его расхвалила, и стихи свои про море прочитала, и даже
поинтересовалась, что за интересные "загогулины" вычерчены у него
на листах с вычислениями.
Наконец, Пашка приобрёл свой более-менее обычный вид.
   - Как я проанализировал, даже с пиратами ты общаешься любезней
и охотней, чем со мной, - заявил парень. - Не знаю, чем я стал хуже с
того дня, когда ты передала мне стихи.
   - Не хуже, а лучше! - ляпнула сгоряча Надя и тут же спохватилась:
"Ой, что я только горожу?!" - Это я стала хуже, - хитроумно
извернулась она и быстро перевела разговор на другую тему. - Так что
же случилось после появления загадочной женщины в плаще? И ты-то
откуда это знаешь, ведь тебя там не было?
   - Логически осмысли! - самодовольно фыркнул Пашка. - Там не
было. Зато на пирушке сидел и слышал, как капитан своим приятелям
этот эпизод расписывал. Правда, в некотором приближении они уж все
наклюкавшиеся были.
   Надя, конечно, сама догадывалась, откуда Пашка мог почерпнуть
недостающие сведения. Но ей хотелось его разговорить.
   " Неужели он ко мне всерьёз неравнодушен? - удручённо думала
она. - И как тогда быть?"
   Пашка - удивительно славный, надёжный парень. Но только Марк
постоянно стоит у Нади перед глазами. Где бы она ни была, ей кажется,
что он совсем рядом: просто она не видит его в данный момент. Что бы
она ни делала, ей кажется, что он на это смотрит и как-то оценивает.
Все другие и в прошлом, и в настоящем для неё просто люди. И лишь
одного Марка, Доктора, она воспринимает как существо
противоположного пола. Она ежеминутно поглядывает на Колечко на
своём пальце, и словно светлая горячая волна захлёстывает её при
мысли, что они ещё могут встретиться.
   - Так вот, - торжественно начал Пашка (он примостился возле ног
Нади, которая, словно королева на троне, устроилась на своих
излюбленных канатах), - когда капитан Джон совсем потерял надежду
выбраться из тёмной пещеры, перед ним и появилась та женщина в
сером плаще со звёздами. Лицо её было прикрыто капюшоном. В руке
горел факел. Она молча поманила Джона за собой. И они долго шли по
лабиринтам, закоулкам. Свет от факела падал на стены, и было видно,
что во многих местах они покрыты непонятными знаками. Наконец,
представляешь ты, они вышли опять в то небольшое подземелье, с
которого и начались их странствия по пещере. Ну, про него тебе ещё
ведь Джо рассказывал.
   - Пашка! - не выдержала Надя. - Да ты лучше меня знаешь, кто и
что мне когда-то рассказывал. Просто вездесущий какой-то!
Павел самодовольно хмыкнул:
   - Слушай дальше. Но теперь на том самом сером каменном кубе -
сидели два малыша. Представляешь? Мальчик лет пяти и девочка
помладше. Они сидели и дрались из-за маленького круглого зеркальца.
А на шее у девочки на цепочке висели серебряные часы в форме
сердечка с украшением из рубинов. Точно такие, как тебе Марта
дарила. Капитан так и ахнул, увидев в этаком жутком подземелье как с
неба свалившихся ребятишек.
   Только повернул голову к своей спутнице: может, хоть что-то
скажет - а, глядь, её уже не видно, и почти темно. Тут как грохнет что-
то! Капитан говорил, словно двенадцать громов грянули сразу.
И начало всё рушиться, сверху камни посыпались. Он к детям, а уж
между ними стена из глыб навалена. Он давай камни раскидывать. А
тут, сзади, стена у входа совсем рухнула. И видит Джон огромный
пролом в десяти шагах от него. Небо голубое, море, большой корабль с
парусами недалеко от берега. Но обломки сверху опять ползут,
срываются - вот-вот выход закроют. Джон на секунду метнулся было к
этому пролому, но тут же опомнился. Опять вернулся завал разбирать.
А камни всё сыплются, просвет всё меньше. Когда капитан схватил на
руки плачущих детей - они, к счастью, не пострадали - стало опять
темно. А тут ещё какой-то камень сверху сорвался и, бац, его по
макушке. Джон наш и свалился без памяти.
   Пришёл в себя - смотрит, сидит он снаружи возле пещеры, в том же
месте, где они в неё вошли. Только вход уже весь завален. На руках у
него спасённые дети, а рядом Загадочная Леди. Она сказала Джону - и
так сказала, он рассказывал, что и в голову не пришло бы её ослушаться
- чтобы он позаботился о детях и бросил своё пиратское ремесло. Чтобы
остаток дней посвятил поискам Чудесного Острова. Острова, который
принесёт счастье людям, поселившимся на нём, а потом и всем другим.
Она не сказала подробно, что это за Остров, но объяснила, что найти
его очень трудно. Он то появляется, то исчезает, причём то в одном
месте - то в другом. Даже если посчастливится увидеть его один раз, то
в другой раз его там ни в каком приближении не найдёшь. Разыскать
Чудесный Остров можно лишь имея на корабле хоть небольшой
камушек с его берега.
   А увидеть неуловимый Остров они, оказывается, могли уже тогда.
Если бы хоть кто-то из пиратов сумел пройти всю пещеру Чёрного
Острова насквозь - от одного берега до противоположного - сразу на
выходе и явился бы им в море тот Чудесный Остров. Но беда в том, что
среди них не оказалось никого, кто смог бы это сделать. И сделать это
очень трудно. Не родился ещё, сказала она, тот человек, которому
удалось бы это сделать. А надёжней всего добраться до Чудесного
Острова именно так, поскольку с Чёрным Островом моряки
встречаются гораздо чаще. Вот!
   - Всё равно я не очень-то понимаю, что это за Остров, - с не-
доумением сказала Надя, - и каким образом он принесёт людям счастье.
Слушай, Паш, а может быть, это неправда?
   - Не только ты, никто не понимает, - вздохнул Пашка. - Но "не
понимать" не значит "отрицать". Мне кажется, вряд ли та Звёздная
Леди стала бы говорить неправду. Доживём - увидим. Увидим -
поймём. Может, и тогда не поймём. Другие поймут.
   - А может, и другие не поймут, - подхватила Надя. - А вот, что
доживём, в этом я не уверена: раз даже ещё не родился тот человек.
   - А может, уже как раз родился, - перебил Пашка. - Дед Джон
говорит, что всё это произошло лет двадцать тому назад.
   Двадцать?! Но Ганя выглядит совсем юной, а Марк порядком
старше, не говоря уже о покойном Модесте. Надя начала было при-
кидывать возможный возраст всех из Джонова клана, но, вспомнив
фокус с годами Пашки, моментально прекратила это бесполезное
занятие.
   - Паш, ну, а как ты всё-таки думаешь: Ганя с Марком - чьи они,
откуда?
   - Спроси что попроще. Леди сказала Джону лишь то, что они не
брат с сестрой, совершенно чужие, но очень привязаны друг к другу, и
посоветовала их не разлучать.
   - А Зеркальце? Зеркальце ведь вначале было целым. Интересно,
какие свойства у него были тогда? И каким образом-
   - Они вечно ссорились из-за этого Зеркальца, - сзади незаметно
подошёл дед Джон и, вынув трубку изо рта, прокашлявшись,
продолжил: - Мы думали зеркальце и зеркальце. Только Марта сказала,
что оно особенное, надо его беречь. А тут Паула, чёрт её побери, взяла,
да разломала его на две половинки и дала каждому. "Вот, - говорит, -
играйте и не деритесь больше". А потом начала выманивать то у
одного, то у другого его кусочки. Только Марта предупредила
сестрицу, что голову ей оторвёт, если она не оставит детей в покое. Да
не одна Паула, вся их скверная компания до сих пор не на шутку этими
осколками интересуется, особенно Докторовым.
   - Капитан! - радостно заметил Пашка. - Похоже, ваше самочувствие
стремительно приближается к хорошему.
   - Угу, - согласился Джон, роняя пепел из своей трубки на бело-
снежные перья прогуливающегося у его ног Питера. - Уж, точно, чёрт
побери, не к плохому. Пашка, где самая старая карта с оторванным
уголком?
   - Вот она, капитан! - Пашка вынул из кармана сложенную в не-
сколько раз истрёпанную карту. - Простите, сэр, забыл положить на
место: всё пытался вычислить хоть в каком-то приближении...
   - Иди-ка ты со своими приближениями! - рыкнул Джон. - У нас
вода пресная кончается, провиант тоже. Забыл? К вечеру по курсу будет
кучка мелких островов. Но если, не доходя до них две мили, свернуть
на пятьдесят градусов влево - как раз дня за четыре дойдём до длинного
полуострова "Цаплин нос". Надо причалить и загрузиться.
   Все четыре дня Надя со Стасей (не без помощи Пашки) отдраивали
и проветривали бочки, ящики, корзины; чинили и стирали грязные
мешки, наводили лоск и порядок в трюме. Словом, занимались
скучными, но необходимыми делами. Джон почти не вылезал из рубки
и постоянно возился с картами и компасом. Питер, когда ему надоедало
выдёргивать старые картофельные ростки, во множестве застрявшие в
корзинах, совершал длительные круизы к упомянутым Джоном мелким
островам. Оттуда он приносил то гроздь бананов, то спелое манго.
   Поскольку дел накопилось много, Наде было не до рукописей. Но
руки работали, а голова была свободна. Поэтому времени для
размышлений было предостаточно. Тем более, после всего услы-
шанного и было о чём поразмыслить.
   В какой-то момент Надя приготовила было огромную глиняную
кружку с отбитой ручкой, чтобы, набрав на полуострове хорошей
земли, посадить туда свою луковицу, но сейчас же отодвинула её со
словами:
- А дальше что?
   Да, действительно, что дальше? Ну, вырастет она, зацветёт... Как она
сможет подарить её Марку, если они так далеко друг от друга. Правда,
тут же пришла идея: "А Питер? Он, наверное, сможет..."
   - Не обещаю, - помотал головой Питер в ответ на Надины мысли. -
Во-первых, очень уж далеко. Очень. Во-вторых, ты уверена, что это не
принесет никому незаслуженного горя?
- Не уверена, - грустно прошептала Надя.
   Перед ней мелькнуло милое лицо Гани, озарённое светом Венка,
стройная фигура Дороти в роскошном платье, окружённая кухонным
паром... Хотя уж Дороти-то замужем - сама вышла, никто не заставлял!
- да ещё дети. Как она там, интересно? А Ден? Всё сидит с гнездом на
голове?
   И вдруг- Надя увидела знакомый кособокий домишко и Дороти в
его двери - в том самом дворе, откуда они с Пашкой отчалили на лодке.
Увидела безо всякого зеркальца! Будто смотрела на них из окон. Опять
сработал дар Доктора? Но почему же она тогда ни разу не смогла
увидеть ни его, ни Ганю, хотя столько думала, вспоминала о них.
Почему?
Да, прав Хома: непростая штука все эти чудесные явления!
   Дороти развешивает на верёвке ползунки и пелёнки. Прямо в
крапиве - и как только они терпят! - играют все трое детей, строят
шалаш. Так Дик подрос! А это кто в старой плетёной коляске? Боже!
Ещё один младенец, месяца два от роду, не больше. Смотрите-ка: Ден
появился. Слез, наконец, с сундука. В одной руке садок с живой рыбой,
в другой - удочка. Дети с криком: "Папа, что наловил?" - подбегают к
нему. А Дороти уже безо всякого акцента и ошибок, очевидно, на
родном языке, обращается к мужу с гневной речью- в стихах.


Ден, где тебя носило?
Волной тебя чтоб смыло И
малость освежило! Иль ты
забыл, спросонки, Кому
стирать пелёнки? Опять
стирала я! А очередь твоя!

   Ден виновато чешет затылок. Нет, здесь, пожалуй, лилии опре-
делённо запоздали, и угрызаться совестью не стоит.
   Но вот Ганя! Милая Ганя- Сколько раз выручала она Надю из
беды. Когда бывало совсем плохо, девочка звала именно её - как прежде
звала маму. С другой стороны, если бы Ганя не утянула Надю из дома,
то и никаких критических ситуаций не было бы. Так? Стоп! Но если бы
Надя не отправилась с ней, то как бы она познакомилась с Доктором?
Не появись на её пути Марк, так бы она и молилась на этого
придурочного Мишку. Как же всё запутано в жизни! Надя глубоко
вздохнула и засунула луковку поглубже в карман.
   На исходе третьих суток на горизонте показались едва заметные
очертания полуострова. Огненное солнце опускалось за море в про-
тивоположной стороне. Волны отливали золотом и багрянцем.
   - Что ж, - довольно сказал капитан. - До завтрашнего полудня
причалим.
   - Ну, до полудня-то нам времени хватит, - заметил Пашка и
многозначительно посмотрел на Джона.
   - Хватит? Для чего, интересно? - спросила подошедшая сзади Надя.
   Но Пашка только неопределённо хмыкнул и опять загадочно
посмотрел на капитана. Джон вынул трубку изо рта и, уводя Пашку за
рубку, подальше от девочки, приглушённым голосом продолжил
разговор:
   - А ты уверен, что так лучше? А может после загрузки? Или даже
прямо там?
   - Да нет! Ещё неизвестно что да как будет там. А этак - всё точно,
вовремя. Безо всяких приближений. И Дороти с Питером согласны.
   - Капитан, о чём всё же речь? - Надя опять вплотную подошла к ним
и с обидой посмотрела на старого пирата.
   Что за фокусы? Уж здесь, на корабле, от неё никогда секретов не
было.
   - Да так, - уклончиво пробормотал Джон. - Сугубо морские мужские
дела. А тебе, прекрасная леди, лучше пойти и заняться своими
женскими.
   Последнюю рекомендацию он произнёс уже суровым приказным
тоном. Надя гневно взглянула на Пашку, но он промолчал и отвёл глаза.
Вот как?! Ну ладно же! Надя круто развернулась и направилась в
камбуз к Стасе. Её чуть не сбил с ног взлетающий Питер. Странно -
обычно он не любил летать по вечерам.
- Ты куда?
- Так, погулять что-то захотелось, - крикнул Питер уже с высоты.
Поразительно, но Надя не добилась ничего даже от Стаси. Все
её односложные ответы были: "Не знаю. Дурь какая-то, не забивай
голову!" Она была очень занята, рылась в каких-то ящиках, сундучках.
И явно была не расположена к разговорам. В конце концов она
посоветовала Наде пойти и лечь пораньше спать. Девчонка, надувшись
на весь свет, даже не поужинав, ушла в свою каюту.
   " Вот завтра вообще ни с кем не буду разговаривать!" - твёрдо
решила Надя, достав стопку чистых листов и блокнот Модеста. Он стал
уже настолько объёмистым и тяжёлым, что не вмещался даже в её
уникальный карман. Приходилось держать его на полке.

Треск ветвей и ветра пенье, В
печке отблески огня. Вновь
плохое настроенье Загостилось
у меня.

Я его гоню, проклятое, А оно как
хитрый кот, Подкрадётся - хвать - и
лапами Мне на части сердце рвёт-

   "Листок тоже рвём на части: что-то не очень! Лучше закончить,
когда будет хорошее настроение. Так- а если сейчас вот это
продолжить":

День прошёл, уснули сосны, Лишь
в вершинах бродит ветер: Он не
спит - шумит. Ты уходишь
слишком поздно -Там, за крышей,
месяц светит И фонарь горит-
   
   "Нет! Не сейчас! Ну-ка, попробую это подшлифовать!" -
Увлёкшись работой с последними набросками, Надя как-то позабыла о
своих обидах.

Вечер. В светящихся окнах Дня
отразились раздумья. Яркий
ковёр подарила Пристань
бегущим волнам. Давнего
детства находка -Та самодельная
лодка. Что я с тобой смастерила
Мчит нас к грядущим годам, К
дальним чужим берегам-

   Странно, когда с тобой всё в порядке, в сердце уют и покой, чаще
всего не пишется, хоть и времени навалом. Скорее займёшься какой-то
бестолковой ерундой. А вот когда на душе кошки скребут, слова -
удачные и неудачные - так и летят сами на бумагу.
   Плюх! Наверху хлопанье крыльев. Это Питер вернулся. Долгонько
же его не было!
   А ей наплевать, где он был. О! Опять крыльями хлопает - опять
улетел? Ну и пусть хоть всю ночь летает. Ей-то что!
   Надя писала до тех пор, пока у неё не стали слипаться глаза и ручка
не вывалилась из пальцев. Тогда, запихнув свои труды на полку, она
рухнула в койку поверх одеяла и уснула мёртвым сном, подложив под
щёку руку с Колечком Марка.
   И приснился Наде удивительный сон, такой яркий, как будто наяву.
   Идёт она солнечным днём по широкому полю, сплошь заросшему
светящимися одуванчиками. Посреди поля, возле группы колючих
кустов, расцвело несколько огромных голубых лилий. У них настолько
сильный аромат, что голова кружится и в носу щекочет. Со стороны
далёкого леса появляется фигура. Надя видит, что это Марк, Доктор, в
своем неизменном развевающемся белом халате. Она бежит к кустам.
Хочет сорвать скорее лилию и подарить ему. Причём вроде бы она их и
вырастила. Но тут резко темнеет небо, сжимаются клювики
одуванчиков, и Надя видит, как из-за свинцовых туч выныривает
огромная чёрная хищная птица. Паула! Она стремительно летит к
Доктору. Забыв про лилии, Надя бросается к нему на помощь. Но
чувствует, что ей не успеть - далеко. Страшные ветвистые молнии с
треском и грохотом разрывают небо. Рядом с Надей появляется Конь,
Ветерок, и она вскакивает нему на спину. Только бы не опоздать! Они
уже совсем близко. Но Паула прилаживает стрелу к своему проклятому
луку. А Доктор идёт как ни в чём не бывало. И у Нади ничегошеньки
нет под рукой, чтобы швырнуть в эту мерзавку. Даже медальона с
Часами больше нет. Паула прицеливается. Тогда в отчаянии Надя
сдёргивает с пальца Колечко Марка и запускает его в злобную рожу.
Дикий вой: кажется, она угодила точно в глаз. Паула кувырком летит в
траву и крючится там. Лук со стрелами оказывается в руках у Нади.
Интересно, как на эту дрянь подействует её собственная ядовитая
стрела? Теперь-то уж у Нади рука не дрогнет! Но как кружится голова
от чудесного аромата лилий!.. А где Колечко? Где Доктор? Исчез. Его
нигде не видно. Ну, держись, сволочь, гадина! Надя крепко сжимает
лук, прицеливается-
   - Ты клюв мне сломаешь! Отпусти, - услышала она жалобный голос
и приоткрыла глаза.
- А что ругаешься-то как пьяный пират?
   Перед ней стоял Питер и держал в клюве изумительной красоты
ветку, усыпанную бело-розовыми махровыми цветами. От этих цветов
и шёл одурманивающий аромат, который пригрезился Наде во сне.
   - Получай! Это тебе, - заявил Питер. - И бегом за мной на палубу:
там все ждут.
   - Куда в такую рань, я не выспалась, - пробормотала Надя. -
Спасибо, Пит! Ой, какие цветы! А по какому случаю?
   Но Питера уже и след простыл. Склянки пробили семь. И тут же
раздался голос капитана:
- Свистать всех наверх!
   Надя вышла на палубу, протирая сонные глаза, и ахнула. Всё здесь
было украшено такими же цветами. Душистые ветви красовались и на
реях мачт, и на парусах, и на рубке. Несколько веточек воткнули даже в
любимое Надино "кресло" - смотанный канат. Корабль приближался к
полуострову как благоухающий цветник.
   Возле рубки стояла вся маленькая команда: Джон, Стася, Пашка и
Питер. При виде Нади они закричали: "Ура!" и проскандировали
хором: "С днём рождения! С днём рождения, дорогая наша леди!"
   Надо отдать справедливость Наде, первое, что она сделала, когда
пришла в себя от изумления - это попросила у всех вместе и у каждого
по отдельности прощения за своё вчерашнее дутьё. Второе - вспомнив
сон, с замирающим сердцем проверила, на месте ли Кольцо. Кольцо
благополучно поблёскивало на среднем пальце. И, наконец, поскольку
сюрприз уже был раскрыт и никаких недомолвок она больше не ждала,
Надя приступила к выяснению всех обстоятельств дела.
   - Ну, теперь выкладывайте, откуда вы узнали, что у меня сегодня
день рождения, если даже я сама про это не знала?
   В ответ она услышала дружное "ха-ха-ха!" и поняла всю нелепость
своего вопроса.
   - Ты могла не знать или забыть - голова не справочник, - важно
заявил Пашка, - но твои друзья должны это помнить в полной точности
до часа и минуты.
   - Кстати, - сообразила Надя, - я в своё время ляпнула наугад
Секретарю, что родилась в семь часов утра. А он сказал - неправильно.
   - Правильно, что неправильно, - заявил Джон. - Ты родилась в семь
часов шестнадцать минут. И через десять минут мы за праздничным
столом чокнемся за твоё здоровье и подарим тебе наши скромные
подарки.
   В кают-компании Надю ожидал очередной сюрприз. В центре стола,
уставленного яствами, изготовленными изобретательной Стасей из
остатков провизии, возвышался красивый торт. Он был затейливо
разукрашен цукатами и орехами. А сверху изюмом на нём было
выложено: "Надя" и "16".
   Девочка обняла и расцеловала Стасю, а затем и всех остальных, не
исключая, конечно, многострадального Питера, доставившего на
корабль не только множество цветов, но и кучу фруктов к столу.
   - А шестнадцать - это что, минут? - с удивлением спросила она.
   - Лет, лет, голубушка, - ответил дед Джон, протягивая ей бокал
шампанского.
- Хоть ребёнка не спаивай, - покачала головой Стася.
   - Какой ребёнок! Всего бокальчик в день шестнадцатилетия. Такой
взрослой и красивой молодой леди!
Надя чуть из рук не выронила этот бокальчик.
   - Как шестнадцатилетия? Мне пятнадцать должно исполниться.
Осенью, двадцать шестого сентября.
   - Ну сейчас и есть осень. И двадцать шестое сентября, - вздохнула
Стася. - Только не 60-го, а 61 -го...
- Как?! Сейчас 61 -й год?! Хоть девятьсот, надеюсь?
   - Именно так, - добродушно согласился капитан. - Понимаешь, Ганя
плохо рассчитала, и твоё путешествие затянулось не на три-четыре
месяца, а на год с лишним. Ну, со всяким бывает.
   - Скажи спасибо, что погрешность в Ганиных расчетах один год, а
не три, утешил Надю Пашка. - А то там Кукла твоя и школу бы
закончила, работать бы поступила или учиться туда, куда тебе на дух не
надо.
   - Да не трещи ты! - прикрикнула Надя. - Как же это?.. выходит, я
там- то есть не я, а Анютка уже в девятом классе?
   - Да! Да! - заплясал, помахивая крыльями Питер. - А Мишка твой
весной школу окончил. В авиационном институте учится. Не придётся
больше с ним в школьном буфете за одним столом чай пить.
Сочувствую!
   - А ну, не дразни её! - возмутился Пашка. - Сейчас половину перьев
из хвоста выдеру! Надь, да не расстраивайся ты! Что там -год! Ерунда!
Не десять же лет!
   - И потом, - погладила Надю по голове Стася, - ведь это время не
пропало у тебя даром. Неужели ты жалеешь о нём?
   - Ну, скорее! - воскликнул дед Джон. - Вот вы сейчас время попусту
и ведёте, так ещё год набежит. Давайте-ка за Надежду! Здоровья тебе,
милая, удачи во всём и- любви!
Зазвенели бокалы.
   Во время веселого застолья ещё одна мимолётная мыслишка
кольнула в общем уже утешившуюся Надю:
   "А как же я учиться-то буду, когда вернусь? По всем предметам
больше года пропущено!"
Но тут же она сама себя успокоила:
   "Да ерунда! Разберусь. Уж если мы каменную стену сломали!.. "
   - Надь! - расхохотался вдруг Пашка. - Знаешь, кого тут не хватает
на нашем празднике? Угадай!
   - Да с первого раза! - усмехнулась Надя. - Конечно, Зайцев. Они бы
и стишок произнесли, и песенку бы спели.
   - Ну, насчёт песен - это не их амплуа. Тут бы твой Лёнька при-
годился.
- Такой же мой, как и твой.
- Рад, если так.
   - Э-э! Команда! Не ссориться за праздничным столом! - погрозил
пальцем капитан. - Давайте-ка мы по случаю дня рождения и без
Зайцев, и без Лёнек сами песню споём.
   И, запив шампанское ромом из фляжки, пират затянул свою лю-
бимую: "Синий морской простор-" Все с душой подпевали, даже
Питер. В процессе пения Джон попытался поставить на стол вдобавок к
шампанскому бутылку с ромом, но Стася её отобрала и запрятала,
решительно заявив отцу, что на ближайшие дни ему довольно.
   С одной из верхних полок Стася достала небольшой свёрток и
торжественно вручила его Наде. Там оказалась бледно-голубая косынка
из тончайших кружев удивительной красоты.
   - По ночам делала, - с гордостью сказала Стася. - Она, конечно, не
волшебная, но плела я её со всей любовью. Когда захочешь кому-то
понравиться, накинь её - подойдёт к любому
наряду.
   Надя крепко обняла Стасю, а та сама повязала косынку ей на шею.
Дед Джон заявил, что даже привычный для всех Надин спортивный
костюм с этим дополнением стал выглядеть роскошно, по-
праздничному. Питер одобрительно захлопал крыльями. Пашка же,
воспользовавшись случаем, очень тихо, но отчётливо пробормотал, что
Надя понравится кому угодно: хоть с косынкой, хоть без косынки.
   Питер заявил, что он свой подарок, цветы, уже вручил, причём
самым первым. Так что. Надя и все остальные заверили пернатого, что
его вклад в праздник вообще неоценим, и он с удовольствием
продолжил расклёвывать торт.
Поднялся старый пират.
   - Я даже не знаю, солнышко, что тебе подарить. Не морской же
бинокль и не бутылку с ромом.
   - Дед Джон, - перебила Надя. - Вы забыли, что уже подарили мне
луковицу!
- Это было давно. Это не считается.
- Нет, считается. Это такой подарок!
   - Ну, считай, если хочешь. Но вот тебе ещё: так, пустячок, два
сувенира на счастье.
   Джон вынул из кармана и протянул Наде старинный потёртый
коробок спичек и небольшую лупу в широком медном ободке с за-
мысловатым узором.
   - Этим штуковинам, чёрт их подери, без малого сто тридцать лет.
Храню с детства: воспоминание о друге деда моего. Вот славный был
капитан! Подарил он мне их, когда уж тяжело болел. Я, - говорит, - от
отца своего получил. А у меня детей, внуков нет, возьми ты от меня на
память.
   - Дед Джон, - попыталась возразить растроганная Надя. - Но это же
дорогие вам вещи. Ведь...
   - Не ведь! - перебил Джон. - Дают - бери. Представь, леди, ты для
меня теперь тоже дорогая. Как внучка. А люди дороже вещей. Ну,
помощник капитана, а ты что медлишь? Твоя очередь!
Пашка встал со своего места и подошёл к Наде.
   - Конечно, ни антиквариат, ни уникальные кружева я тебе подарить
не могу. Даже за цветами не судьба пока слетать: крылья ещё не
выросли.
   Он многозначительно помолчал с весьма кислой натянутой
улыбкой. Отчего-то у него опять резко испортилось настроение. Стася
шепнула Наде:
   - Ну зачем ты при нём-то про луковицу? Смотри - на себя не похож.
   - Но кое-что я всё же тебе приготовил, - немного встряхнувшись
продолжил Пашка. - Это сделано подаренным тобой ножом из цельного
куска редкого дерева- ну, в некотором приближении, что-то вроде
сандала. А принёс мне этот обрубок с какого-то островка опять же наш
несравненный Питер. За что ему низкий поклон.
   Пашка разжал кулак, и Надя ахнула от восторга. На его ладони
лежала изящная отполированная цепочка из дерева с розовато-
золотистым оттенком. В середине её, как кулон, висел крошечный
парусный корабль, вырезанный с изумительным мастерством. Сквозь
его мачты просвечивало солнце с расходящимися во все стороны
лучами.
   "Как у Хомы на печати!" - вспомнила Надя и, в порыве благо-
дарности расцеловав Пашку в обе щеки, надела подарок на шею поверх
Стасиной косынки.
   - Пашка, дорогой, надеюсь, что уж это Ожерелье я сохраню на всю
жизнь.
   - Да ладно, как получится, - махнул рукой Пашка. - Не забывай, что
Цаплины Бусы спасли вас от участи быть заживо погребёнными. Ты
только живи! Я тебе когда-нибудь ещё и не такое сделаю.
   " Когда-нибудь- - с грустью подумала Надя. - Неужели он не
понимает, что и с ним я тоже расстанусь? И, вероятно, это будет скоро".
   - Берег, берег! - закричала Стася, вылезшая подышать на палубу. -
Эй, морячки, к полуострову подходим!
   Как быстро пролетело время! Кажется, совсем недавно берег был
виден вдали, и вот он почти рядом.
   Та часть острова, к которой они подплывали, казалась совсем не
похожей на мимолётные экзотические островки, которые посещал
Питер. Ни пальм, ни тропических растений. Тёмно-жёлтый песок с
некрупными камнями. Изредка кустики пушистой травы и стебли
неярких цветов. Чуть повыше - ряд корявых деревьев, похожих на ивы.
И, наконец, тёмный лес, покрывающий пологий склон. Удивительно
похоже на берег Волги возле Надиной дачи. Прямо-таки запахло
родными местами.
Корабль встал на якорь.
   - Шлюпки на воду! - скомандовал капитан. - Ребята, не зевай! Живо
- тару!
   Вскоре вся команда с мешками, корзинами и флягами выгрузилась
на берег.





ГЛАВА 15
Полуостров


  Наконец-то после долгих дней морской качки твёрдая почва под
ногами! Чудесный воздух, пропитанный запахом трав и цветов. Надя
просто не смогла надышаться.
   Капитан приказал разделиться на две группы: сам Джон с Пашкой и
Стася с Надей. К Наде вдобавок приставили персонального адъютанта -
Питера, чтобы не отходил от неё ни на полвзмаха крыла. Можно было,
конечно, и всем вместе спокойно пообследо-вать окрестности, но
старый пират постоянно вглядывался в клочки старых карт и явно
нервничал. Он заявил, что до захода солнца они должны снова выйти в
открытое море и плыть по намеченному им курсу. Иначе всё может
получиться не так, как он ожидает.
   Посмотрев в бинокли, путешественники обнаружили, что всё южное
побережье Цаплиного Носа изобилует тропической растительностью.
Мало того, между группами пальм низвергается небольшой водопад.
Туда и направились мужчины за пресной водой, кокосовыми орехами и
прочим, что попадётся.
   - Ходки три сделаем до вечера, - сказал, вытирая пот со лба, Джон. -
А вы, милые леди, пошныряйте тут по лесу. Всё пригодится: грибы,
ягоды, кедровые шишки- Дичь какую приметите, нам потом с Павлом
покажете, где водится. Но, - капитан многозначительно погрозил
кулаком, - не вздумайте, леший вас побери, забредать далеко в чащу.
Опыт мой и пиратский нюх подсказывают, что ничего опасного в этой
местности нет, но, как в русском народе говорится - бережёного бог
бережёт.
   Прихватив по паре мешков и корзин, Стася с Надей в сопрово-
ждении Питера углубились в лес. До чего же славно было там после
зноя на берегу! Пахло прелым листом, тянуло смолистым ароматом от
стволов сосен и кедров, свисали вниз тяжёлые ветви лещины, усы-
панные "гнёздышками" коричневеющих орехов. А там, где белели
стволы берёз и осин, торчали из травы ярко-оранжевые шапочки по-
досиновиков. Вообще, прекрасное было зрелище: такая буйная смесь
хвойных и лиственных деревьев. Кое-где виднелись даже полянки с
низкорослыми, стелющимися по земле деревцами. Такие Надя видела в
учебниках географии на иллюстрациях к разделу "Тундра". Грибы и
стебли с ягодами были действительно выше этих деревьев.
   Стасе хотелось набрать сначала ягод. Они были здесь, кажется, всех
видов и всех времён года: земляника, черника, брусника. А Надю по
памяти детства неудержимо потянуло к грибам.
   - Знаете, сколько насушим под солнышком на палубе! На полгода
хватит.
   - Неужели мы будем плавать ещё полгода? - вздохнула Стася. - С
ума сойти! А ягоды, кстати, тоже сушить можно.
   Решили было, что Надя пойдёт в сторону осинника, а Стася здесь,
под соснами, будет собирать свои любимые ягоды. Но неожиданно
взбунтовался Питер:
   - Капитан не разрешал разъединяться! А если с тобой, коза, что-
нибудь случится в этом осиннике? Я за тебя отвечаю!
   Вот это да! Обнаглела птица. Коза! Недавно только за пазухой
пищал. И, главное, Стася начала ему поддакивать.
   После небольших, но бурных дебатов все пришли к общему со-
глашению. Надя идёт собирать грибы, но очень далеко не отходит, и
они со Стасей всё время перекликаются. Питер, естественно, будет
Надиным проводником, как когда-то Тимофей. И слушаться его она
должна беспрекословно.
   - У нас интуиция не то что у вас, у людей, - важно заявил Питер,
распушив перья. - Бог дал вам большой разум и умения, но многое
отобрал взамен.
- А за "козу" не хочешь извиниться?
   - Подумай, какая важная! А чем, собственно, коза плохое животное?
Как я слышал, с некоей козой, кривой вдобавок, ты даже в дружбе была.
   Надя махнула рукой: спорить ещё с ним! Но до чего ж он стал
красивый! Вылитая мать. Только хохолок в два раза больше и по-
пушистее. Глаза большие, чёрные, как у оленёнка. Размером раза в два
крупнее лебедя. Но похож, пожалуй, куда больше на страуса, чем на
лебедя, только ноги и шея намного короче страусиных. А уж
выхаживает-то среди зелёной травы: что твой генерал!
   С осин опадали, вертясь в воздухе, оранжевые и красные листья.
Похоже, и здесь близилась осень. Грибов было видимо-невидимо. Эх,
папу бы с мамой сюда - вот бы порадовались!
   Корзины быстро наполнялись. Одну уже Питер оттащил к Ста-се на
ягодную поляну.
- Эй! Ау! - то и дело раздавались звонкие голоса.
   Вдруг Надя заметила на крошечной полянке, окружённой кустами,
изумительно красивое кольцо "красноголовиков" разных размеров. В
старину, она слышала, такие кольца из грибов в нетронутых лесах
называли "ведьмиными кругами". Когда она собрала все подосиновики,
то в самой середине увидела два огромных толстоногих боровика с
бархатными коричневыми шляпками. Она впервые в жизни нашла
настоящие белые грибы! В лесах её детства их вообще не водилось.
- Питер! Питер, смотри! - завопила Надя.
   Она не помнила себя от радости, и ей так хотелось поделиться этой
радостью хотя бы с Питером, который пока особого интереса к грибам
не проявлял, а больше промышлял по части жучков и гусениц.
Но здесь даже Питер одобрительно покачал головой:
- Ух! Ну, ты точно мастер по грибам высшего класса. Он подтащил
корзину поближе к Наде и вдруг закричал:
- Смотри, а вон ещё такой же у пенька! А вон подальше - ещё!
Белые грибы росли не кругами, а какой-то длинной цепочкой,
которая уводила в сторону от осинника. Питер уволок к Стасе и вторую
корзину, в которой больше половины было заполнено красавцами-
боровиками, а взамен принёс несколько лёгких сеток. Оба, девочка и
птица, с увлечением начали хватать белые грибы, двигаясь словно по
какой-то незримой тропе всё дальше и дальше.
Странно, но на какое-то время они совершенно забыли про Стасю и про
то, что не нужно далеко уходить друг от друга. Только когда сорвали
пару очередных боровичков на самом краю глубоченного оврага и не
услышали Стасиного отклика на свои отчаянные "ау!", они поняли, что
заблудились.
   Перед тем как все разошлись, дед Джон вручил каждому персо-
нальный маленький компас и объяснил, как им пользоваться. Как ни
странно, но и Питер, и Надя единодушно пришли к выводу, что путь их
к Стасе лежит именно через этот овраг.
   - Не только компасная технология, - так заумно выразился Питер (и
где он только нахватался этаких выражений!), - но и моя
высокоразвитая интуиция подтверждает это.
   - А вот моя низкоразвитая логика в этом сомневается, - неуверенно
сказала Надя. - Если мы на своём пути сюда не проходили через сей
овраг, даже краем глаза его не видели, то с какой радости сейчас в него
лезть?
   - С такой и с сякой! - защёлкал от злости клювом Питер. - Бес-
толковая! Мы шли по кривой и описали большую дугу. Смотри на
компасную стрелку, смотри, где солнце! Овраг этот очень глубокий, но,
очевидно, не длинный. Когда мы шли, мы просто его обогнули. Вот
сейчас спустимся, поднимемся - а там рядом и Стася со своими
корзинами.
   - Но не проще ли вернуться прежней дорогой? По приметам: по
следам от сорванных грибов, по примятым кустикам.
   - Нет, не проще! - перебил Питер. - Прежде всего, намного дольше.
А потом, следопыт ты наш несравненный, ты уверена, что выведешь
нас, куда надо, по твоим приметам?
- Не уверена, - чистосердечно призналась Надя.
- Тогда топай за мной и не рассуждай!
   Надя безропотно полезла за Питером вниз. Ну и овражек: не-
пролазный, глубокий, даже дна не видно! Кусты становились всё гуще.
Пыльные ветки хлестали по лицу. Видимо, здесь давно не было дождя.
К ободранным рукам липла паутина. Очень хотелось пить, но пустые
бутылки из-под воды были брошены ещё на краю оврага. Ну хоть до
середины-то спустились, интересно? Надя присела на сухой
поваленный ствол, приложила листик подорожника к глубокой
царапине на щеке, предварительно слизав с него пыль и вдруг.  Питер
захлопал крыльями и резко рванул куда-то вбок.
   - Стой! Стой, говорят! - встрепенулась Надя и бросилась вдогонку,
скользя по прелым листьям, спотыкаясь о коряги.
   Не успела она пробежать полминуты, как дорогу ей перегородила
чудесная широкая тропинка, идущая вниз. Эх, совсем рядом: знать бы
раньше! Но Питер, хлопая крыльями, понёсся по тропинке... наверх.
- Куда?! Ну куда тебя несёт? Тьфу!
   Надя нагнала своего проводника у самого верха оврага. Она за-
дыхалась от усталости и возмущения.
   - Питер, в чём дело? Спускались, спускались!.. Теперь что? Лыко да
мочало - начинай сначала? Молчишь... Не птица ты -осёл упрямый.
   Ограничившись презрительным взглядом, Питер молча протопал в
заросли орешника. Так вот в чём дело! В запылённых кустах
скрывалось странное растение. Больше всего оно походило на куст
садовой земляники, увеличенный раз в десять.
   Тяжёлые кисти с громадными алыми ягодами склонялись на
подобные лопухам листья и наполняли воздух сладким соблазни-
тельным ароматом.
   Нет, будь здесь даже тележка с мороженым, возвращаться в гору по
такой жаре!.. Но "осла" - это она чересчур.
   - Извини, Пит, я ведь не знала, - примирительно пробормотала Надя
и потянулась к ягодам.
- Ой! Ты что, взбесился?!
   Питер со всего размаха долбанул её клювом в руку, до крови
поранив пальцы.
Сбоку затрещали ветки.
- Не прикасайся! Ради Бога, отойди! Яд!
   Из-за деревьев показалась проворная худенькая старушка. В руке её
блестел кривой нож. Бросившись к диковинному растению, она в
несколько секунд выдрала его с корнями, чиркнула старинным кремнем
и ярко-красное пламя с синеватым отблеском охватило куст. Тяжело
вздохнув, незнакомка с ласковой и грустной улыбкой взглянула на
удивлённую девочку.
   - Что, милая? Думаешь, бабка не в своём уме? Было то, да прошло.
Давно уже своим умом живу.
   Вынув из холщовой сумки пригоршню желтоватых, мелких, но
сладких яблочков да фляжку с водой, старушка угостила Надю с
Питером. Оказалось, она тоже направлялась вниз. Когда они с Надей
пошли рядом по тропинке, Питер, вышагивающий сзади, ворчливо
пробормотал, ни к кому особенно не обращаясь:
   - Видали? Дорогу ей торную отыскал, компанию хорошую нашёл. А
она? Благодарности от людей обычно ждать не приходится. Но за "
осла" уж могла бы вразумительно извиниться.
- Я же извинилась, - обернулась Надя.
   - Вот чтобы перед тобой в старости дети твои так извинялись, -
зловеще пожелал Питер.
Минуты две все шли молча.
   " Интересно, сколько ей лет?" - думала Надя, поглядывая на
загорелое, почти неморщинистое лицо, снежно-белые волосы под
тёмным платком и сгорбленную спину своей спутницы. Было в её
облике что-то удивительно бодрое, молодое. А взгляд, суровый и
печальный, не вязался с милой, виноватой улыбкой.
   - Это какой же по счёту сейчас? - тихо заговорила, наконец,
старушка, глядя себе под ноги. - Сбилась- Да, не та память стала. А
ведь то, что случилось, так помню, словно вчера всё было. Словно
вчера впервые такой проклятый куст увидела.
   - Расскажите, бабушка! Пожалуйста, - попросила Надя, почув-
ствовав, что спутница сама не прочь поведать какую-то интересную
историю.
   Упрашивать её, тем не менее, пришлось довольно долго. То
старушка сомневалась, полезно ли молодым знать о глупостях и грехах
стариков, то опасалась, что Надя сочтёт её повествование выдумкой и
будет просто считать её сумасшедшей. Вдобавок выяснилось, что
"бабушка" ей не по душе. Сошлись на "тётушке". И вот, поминутно
раздвигая придорожные кусты длинной сучковатой палкой - видимо,
чтобы не пропустить ненароком очередной зловредный куст - тётушка
неторопливо начала свой рассказ.
   - Мой отец, милая, был королём. Где, когда он правил - всё это
неважно. Не в этом суть. Я была единственной королевской дочерью.
Назвали меня Кларой.
   "Карл у Клары украл кораллы-" - мысленно произнесла Надя
детскую скороговорку. Старушка примолкла и, въедливо взглянув Наде
в глаза, заявила:
- Ведь вот не веришь ты этому. Да и трудно поверить.
   Эх, знала бы она, с чем только не сталкивалась Надя за последние
месяцы! К чему только она не относилась как к самому заурядному!
Конечно, Надя ей верила. Верила вполне искренне. Девочка с трудом
убедила в этом тётушку Клару, и та продолжила:
   - Придётся рассказать тебе кое-что из истории нашей страны, иначе
не поймёшь. Считалось, что правит у нас полновластно король. На
самом деле он управлял государством вместе с так именуемым Советом
Избранных. Входили в тот Совет наиболее именитые и богатые жители.
Если вокруг чего-то разгорался спор, то слово Совета оказывалось
сильнее слова короля. Ещё за сотни лет до моего рождения Совет издал
Незыблемый Свод Законов. Законы эти якобы были продиктованы
высшими неведомыми силами.
   Простые люди быстро почувствовали, насколько нелепы и вредны
для них эти законы. Но кто мог их менять! Только Совет имел право
через определённые промежутки времени добавлять к старым законам
новые. Новые для народа были не лучше старых. Терпели всё же до
поры до времени. Но пришёл день. Да, забыла главное, то, что в Своде
касалось близко королевской семьи.
   По закону престол от отца переходил к его старшему сыну, который
в день совершеннолетия, в двадцать два года, должен был жениться на
любой девушке королевства по собственному выбору. В тот же день он
становился королём, а жена его королевой. Если сыновей в семье не
было, а были дочери, всё шло примерно так же. С той разницей, что
корону правителя получала не она, а её муж; и замуж принцесс
выдавали не в двадцать два года, а в восемнадцать лет. Мужей
принцессы выбирали тоже по доброй воле. По крайней мере, так
считалось. На самом деле женихов им ловко, незаметно подсовывали.
Выбирали они по сути дела только из тех, кто, по мнению Совета,
может стать подходящим королём. Чаще всего один из его членов и
садился на престол - самый молодой и красивый.
   - А если королевская семья вообще была бездетной? - поинте-
ресовалась Надя.
   - В этом случае королевская чета должна была взять приёмную
дочь. Ту, на которую укажет Великий Жрец. А так - всё то же самое.
   - Но неужели не было случая, чтобы какая-то принцесса пожелала
выйти замуж наперекор Совету?
   - Нет, не слышала. Может, когда и бывала заминка, но под конец
всё улаживалось. Девушки в старину были послушные, благоразумные.
Да и Совет с таких наследниц глаз не спускал чуть не с пелёнок.
   Так вот, лет за двести до моего рождения произошло нечто не-
обычное. А узнала я об этом только тогда, когда мне исполнилось
пятнадцать. Помню, сидели мы под вечер в саду-
- Так что же необычное произошло?
   - К тому и речь веду - не сбивай. Сидели мы под старой цветущей
черёмухой: я и мой приятель Ян, Янек- Боже! Вот сейчас закрою глаза
и вижу, как солнце закатное мягко светится на ветвях, вижу чёрную,
взрыхлённую землю, усыпанную белыми лепестками. Ян полез на
дерево, чтобы сломать мне самую пышную ветку с вершины.
   Будь у меня хоть сотня друзей, он точно был бы самым преданным.
Но он, вдобавок, был и единственным. Ты не забыла наш порядок?
Совет заботливо следил за моим воспитанием, и для них Ян был просто
находкой. Ведь не могли они полностью лишить меня общества детей!
А тут внук моего почтенного учителя и любимой няни. Скромный,
добрый мальчишка, ровня мне и по годам, и по уму. Хотя, нет - куда
умнее! И главное, самое главное, непривлекательный внешне до
нелепости. О, это для юности самая надёжная броня от стрел любви!
Помню, глядя на Яна, я бесцеремонно хохотала и говорила, что будь он
клоуном в цирке, он вполне мог бы обходиться без грима. Он слушал и
сам весело смеялся. В жизни не встречала такого добродушного
человека.
   Не успел Янек добраться до вершины, бегут за мной служанки: " К
матери! Сей миг велено!" Махнула я ему рукой - и бегом. На повороте
слышу треск, и ветка тяжёлая, белая вся, вдогонку мне летит. А мне уж
не до цветов - тревожно.
   Встретили меня в дальнем зале мать и няня, взволнованные, блед-
ные. Сели мы рядом в уголок, и вот что я от них услышала. Оказы-
вается, лет двести тому назад на собрание Совета явился самозванно
некий человек, в длинном сером плаще, с лицом, сокрытым капю-
шоном. Он назвался магом-мудрецом и дерзко обратился к Совету и
королю. Обвинил их в том, что они плохо управляют страной, при-
тесняют народ, заботятся лишь о своём благе. В тот вечер я впервые
услышала о давних недовольствах, восстаниях, которые у нас вспы-
хивали всё чаще. А до этого думала- да, хотя ничего не думала.
   Тропинку перегородило большое бревно, и все дружно решили
устроить тут небольшой привал, поскольку дна оврага ещё не было
видно. Сумку тётушки Клары опустошили до дна. Питер положил
голову Наде на колени и приготовился слушать дальше.
   - Высказав всё, мудрец начал требовать. Требования его были
такими, что мать в пустом зале шептала мне их еле слышно на ухо. Он
требовал распустить и изгнать из страны Совет, сжечь Свод Законов и
вместо старых законов принять новые. Какие - сам народ решит. И ещё
много что... Да, забыла! Мать сказала, что на плече у мудреца дремал
чудной, невиданный зверёк: пёстрый, с острой мордочкой и длинными
ушами. Под конец маг заявил, что король - глава, сердце государства, а
раз так - звание это не должно доставаться по наследству, непонятно
ещё какому младенцу в колыбельке. Короля должен выбирать народ. И
это должен быть самый мудрый, самый самоотверженный и
бескорыстный человек во всей стране. Тогда зверёк встрепенулся и
закричал, что хозяин его неправ: король вообще не нужен.
   И сразу все в Совете тоже встрепенулись. До этого сидели не-
подвижно, как заколдованные, а тут вскочили, стражу вызвали. И
тотчас приказ: "Немедленно голову рубить безумному смутьяну!" Маг
же словно не слышит. Знай, спорит со своим зверьком, нужен король
или нет. Окружили их, схватили. Так что бы ты думала? Только были -
и нет никого. Лишь плащ да потёртая шкурка в руках болтаются. Вот
такое колдовство!
   В тот же день началось крупное восстание. Еле-еле его подавили.
Как никогда было много убитых. Через день-другой сидели король с
королевой со своим маленьким сыном в беседке возле дворца. А дворец
и сад со всех сторон были оцеплены войсками: мышь не прошмыгнёт.
   Вдруг листья зашевелились, и, откуда ни возьмись, явился тот же
мудрец. На этот раз плащ на нём был чёрный и зверька не было. Он
проклял Совет, весь королевский род и сказал, что отныне во дворце не
родится ни один мальчик: даже видимость власти навечно уйдет
отсюда. Королевские дочери будут больными и слабыми, мужья их -
тупыми и самонадеянными. И пороки эти от поколения к поколению
будут возрастать. Всё, что подгнило сгниёт; всё, что пошатнулось -
расшатается вконец. И когда все поймут, что государство на краю
гибели, тогда, может быть, по-другому встретят человека, который в
один прекрасный день придёт и укажет путь к спасению.
   Тут королева заметила, что ребёнка рядом нет. Испугалась,
выскочила из беседки. Глядь, сын по дорожке бежит за чудньш пёстрым
зверьком. Вот-вот догонит. Только вдруг споткнулся и упал. А зверёк -
на дерево. И хозяин его, как в первый раз, исчез: где только что стоял,
один чёрный плащ лежит. Королевича тотчас подняли. Не ушибся: ни
царапины и смеётся. А к вечеру- ты представь! умер. И ни один
доктор не мог сказать отчего. Пятеро детей родилось потом у той
королевы. И хоть бы один мальчик! Сбылось проклятие колдуна: вот уж
скоро два века, как во дворце рождаются одни девочки. Да и другие его
пророчества явно сбываются.
   Вот что я узнала в тот вечер. И как ты думаешь, почему мать с няней
столь поспешно открыли мне государственную тайну? С минуты на
минуту ждали карету, которая приедет за мной. Меня должны были
отвезти на срочное заседание Совета. Представляешь? Меня,
пятнадцатилетнюю девчонку! На Совет допускался только король.
Даже мать моя там ни разу не бывала! А дело оказалось вот в чём.
   Видимо, настал тот "прекрасный день", о котором говорил мудрец.
Недавно появился в столице никому не известный старик и начал
мутить народ. Он сказал, что необходимо выбрать нового короля. И
пообещал, что за три года отыщет в стране человека, который больше
всех других для этого подходит. Народ старика поддерживал. "Начнём
с того, что посадим на трон своего мудрого и справедливого короля, -
говорили они, - разгоним Совет, а там все вместе живо разберёмся, что
к чему". Совет выслал войска. Люди тоже схватили оружие и палки.
Кровавые стычки давно измотали страну. И вот, надеясь кончить дело
миром, Совет, словно щит, выставил Святой Свод Законов. Как раз
через три года, в день восемнадцатилетия я должна была выйти замуж
за своего избранника. И королём должен был стать именно он.
   За сотни лет людям до того заморочили головы этим проклятым
Сводом, что из-за своей рабской тупости им захотелось примирить
древние законы со своей новой целью. Всё сложилось бы по-другому,
если б они были тверды и послали парламентёров из Совета с их
Сводом куда подальше. Но люди заявили так: "А пусть наша принцесса
поклянётся, что выберет именно того, на кого укажет мудрый старик.
Это не будет противоречить Своду". Парламентёры протестовали: "Но
это не будет свободным выбором!" Но народ стоял на своём: "Почему
же не будет, если она согласится на это добровольно?"
   Итак, решающее слово осталось за мной. Отец мой был уверен, что я
наотрез откажусь от неведомого жениха. На это же рассчитывал и
Совет. А мать с няней на все лады убеждали меня согласиться. Ради
этого и затеян был долгий разговор. Няня моя растила не только меня,
она вынянчила и мою мать. Обе были женщинами добрыми,
неглупыми. Они прекрасно понимали, что в случае моего отказа в
стране может произойти такое страшное побоище, какого ещё не
бывало, что в самом деле всё зашло в тупик и как-никак выход искать
надо. Няня сама росла в бедной семье. Она и мне с матерью сумела
влить в душу сострадание к простому народу. Мы трое были самыми
близкими людьми. Зато между мной и отцом всегда словно ледяная
стена стояла. Неудивительно, что долго убеждать меня не пришлось.
Правду сказать, согласиться мне было нетрудно. Ни в кого, кроме
рыцарей из романов, я тогда ещё не влюблялась. Жених, свадебный пир
- всё это представлялось мне как в тумане.
   И, словно в тумане, словно во сне, помню большой мраморный зал,
шум ворвавшегося туда народа и слова клятвы, которую я, не
колеблясь, громко повторила вслед за седобородым старцем. Что было
дальше? Злобный ропот в Совете, бледное лицо отца - сначала
огорчённое, потом возмущённое, споры, крики. Наконец всё утихло. Я
ставлю подпись. Стучит печать-
   И тут поднимается какой-то высокий, тощий, как смерть, член
Совета и просит в моих интересах внести небольшое уточнение в
документ: "А если человек, найденный вами, не пожелает жениться на
принцессе?" - "Это исключено". - "Но всё же?" - "Тогда она вправе
выбрать кого угодно. Но я сказал: этого не будет". - "А в случае смерти
этого человека сможет она выйти за другого?" -" Да! Но зачем
предполагать худшее? Имейте в виду, если он умрёт насильственной
смертью, плохо вам всем придётся!" И едва старик произнёс последние
слова, грянул оглушительный гром. Вот, знаешь, казалось, стены
задрожали. А в широких окнах виднелось чистое, темнеющее небо,
усеянное звёздами. Страшно всем стало. Люди снова зашумели, стали
грозить Совету: "Если с ним что-то случится, другого будем искать! А
вас всех в клочки изорвём!" Но уточнение в документ всё же внесли.
   Народ проводил меня с цветами. Мать и няня встретили улыбками.
Зато отец даже разговаривать перестал. Ну, правду сказать, это не очень
меня огорчало.
   Тётушка Клара тяжело вздохнула и предложила спускаться дальше.
Едва они прошли десятка два шагов, как снизу потянуло сыростью и
грибным духом. Начали попадаться мухоморы, торчащие среди листьев
папоротника, как злые карлики в красных шляпах. Старушка постоянно
вглядывалась в ближние и дальние кусты, беспокойно поворачиваясь во
все стороны. Питер ухитрился собрать последнюю охапку
великолепных белых грибов, и больше их уже некуда было складывать.
   - Вот так. - задумчиво протянула тётушка, немного передохнув от
рассказа, - то, что ты слышала сейчас, милая, была, как говорится,
присказка. А сказка впереди. И такая сказка, что ни говорить, ни
вспоминать не хочется.
   Года два прошло - заболела моя матушка. Да так серьёзно, что на
выздоровление её никто не надеялся. И няня начала прихварывать:
совсем старая уж была. Чувствовала я, что скоро останусь без них, одна.
Так и случилось. До последней своей минуты они думали обо мне:
желали счастья, упрашивали не нарушать клятву. Мать советовала мне
пореже выходить за дворцовую ограду, побольше бывать с Яном и не
искать новых друзей. Такого жениха, как обещал мудрец, - говорила
она, - трудно будет не полюбить. Но если ещё до знакомства с ним ты
влюбишься в кого-то другого. да сохрани тебя небо от такой напасти!
   В одну неделю умерли они: сначала мать, потом няня. Янек утешал
меня, я его. А как горевал по своей бабке его дед, мой учитель!
Девочка, милая, не обижай моего Яна, будь поласковей с ним, -так он
частенько мне говорил. - Ведь никого теперь у меня, кроме него, нет. Да
и у меня-то кто остался, кроме него с Яном? Ни от кого я больше слова
доброго не слышала.
   И вот раз за сущий пустяк отец с главным казначеем отчитали меня
как не знаю кого. Только что не ударили. Да ещё прилюдно, при гостях.
Выбежала я в сад себя не помня. Стою в кустах у ограды, плачу-
разливаюсь. Ян вечно чувствовал, когда мне плохо. Подошёл-Так я
его и отогнала. До того горько было, что и утешения ничьи не нужны!
Умереть бы всем назло! - думаю. И вдруг вижу, манит меня потихоньку
одна из наших служанок и показывает мне ключ от ворот. Плюнь,
голубушка, на них, злыдней, - говорит. -Идём прогуляемся, тоску
развеем. Никто не заметит.
   У меня от радости и слёзы высохли. За ограду меня уж давно пу-
скали лишь по большим праздникам. Да и то с семью няньками, с
семью стражниками: это нельзя, туда не ходить, сюда не смотреть.
Растрогалась я, обняла служанку. Не ждала я от неё такой милости:
вечно она бывала злющая, недовольная, на меня исподтишка шипела.
Вот, - думаю, - как мне живётся! Даже эта дикая кошка когти спрятала,
пожалела.
   Долго бродили мы по полю, по лесу. Так хорошо было! Но вот уж и
возвращаться пора, а нас занесло в какие-то дебри. Справа, слева -
крапива выше головы, а посреди маленькое озерцо. Через озерцо
хлипкий мосточек. Служанка перебралась. А как я стала переходить, на
самой середине затрещали доски, и я - плюх в воду!
   Очнулась на мягкой лужайке. Мокрая, дрожу. Надо мной служанка
охает. Приподняла голову, смотрю, в стороне юноша стоит. Тоже
мокрый, весь в грязи. На лбу да на руке царапины глубокие, кровь из
них течёт. Служанка сказала мне, что он меня спас. Выбежал из кустов
на её крики. Кабы не он, - шепчет, - утонула бы ты. Смотри, не говори,
что ты королевская дочь. Узнает кто - меня казнят, а тебя до свадьбы - в
башню под замок. Назвалась я дочерью королевского садовника.
   Как в таком виде во дворец идти? Спаситель мой сказал, что дом его
совсем рядом, и там можно обогреться, подсушить одежду. По виду он
был так добр и благороден, что мы со служанкой спокойно пошли за
ним.
   В небольшой бревенчатой избушке не было никого, кроме сонного
чёрного ворона. Юноша быстро растопил печь, согрел нам воды, дал
заплатанное, но белоснежное полотенце. Затем он расставил на столе
глиняные тарелки с ягодами и жареными грибами и вышел. Я никогда
не видела такой бедности. Но всё было удивительно чисто и уютно.
   Когда мы привели себя в порядок, хозяин проводил нас почти до
самой дворцовой ограды. Да, перед уходом я руку ему перевязала.
Он служанку просил, но та шепнула, чтобы я сама это сделала: ему
приятнее будет. И подари ему что-нибудь на память, - говорит, -он ведь
жизнь тебе спас. Я много драгоценностей не носила, но два колечка
всегда при мне были: одно с бриллиантом - матери, другое попроще, с
рубином, няня мне перед смертью на палец одела. Вот нянино кольцо я
ему и преподнесла. Долго он отказывался, потом взял. Так и быть! На
память, - промолвил. - Только тогда и я должен вас чем-то одарить.
Дайте срок... А о себе он ничего не сказал, даже имени не назвал.
   По счастью, во дворце обошлось без скандала: никто ничего не
заметил. А отец даже ласково со мной заговорил. Стыдно, верно, стало.
Но плохо я этой ночью спала. Всё мне спаситель мой представлялся. Ни
у кого во дворце не было такого смелого, красивого лица, такого
ласкового голоса.
   Прошло несколько дней. Вызывает меня та же служанка тайком к
ограде. За оградой мой юноша стоит, улыбается смущённо. Подарок
мне принёс: медвежью шкуру. Погладила я шкуру, но взять отказалась.
Не люблю, когда зверей убивают, - это я ему так объяснила. Но
главное-то было, что большой дар, приметный. Как быть, если спросит
кто - откуда? Так он через день другое несёт: красивый поясок из
змеиной кожи. Это уж я взяла.
   Столько раз мы потом встречались у ограды! То он ягод мне
принесёт, то цветов, то птичку красивую в клетке. Птиц я всех вы-
пускала. Полюбуюсь, возьму осторожно в руки - как сердечки у них
бились! - в головку поцелую и отпущу. Но вот стала я замечать, что и
моё сердце не меньше, чем у этих пташек колотится, едва завижу своего
нового друга. С кем поделиться, у кого совета попросить? Ни матери,
ни няни. Рассказала я всё служанке. Та давай причитать надо мной, как
над покойницей: "Ах ты, горемычная! И как тебя угораздило! Какой-то
бедняк без роду, без племени. Даже имя своё до сих пор скрывает.
Может, преступник какой? А хоть бы и принц заморский! Ты невеста,
правда, неизвестно чья. Меньше чем через год свадьба. И я, дура старая,
думала, развеется девчонка, ан вот что вышло! Мой совет: как
встретитесь, расскажи ему всю правду. Он ведь тоже с тебя глаз не
сводит, на что-то надеется. Ясно, дочь садовника, хоть и королевского,
не то что просватанная принцесса".
   Эх и плакала я тогда, места себе не находила. Учитель мой, добрый
старик, видит, что мне не до учения. Стал расспрашивать. Открыла я
всё ему с Яном. Как они опечалились, как меня жалели и служанку
бранили! Но совет мне дали такой же, как она. Только с той разницей,
что мне самой с ним встречаться не надо: пусть, мол, служанка всё и
объяснит. Попрощаться хочется, - говорю. А учитель возражает: "От
прощания этого вам легче не станет. Если он действительно умный и
добрый, сам больше не захочет тебе на глаза попадаться. Великий долг
на тебе лежит. Не подведи народ. Не играй Совету на руку. Будь
мужественной". Хорошие слова мне учитель говорил, мудрые. Ян
ничего почти не говорил, только по голове меня гладил. И всё-таки я их
не послушалась.
   Помню, вздрогнул он, услышав, что я принцесса. А как сказала я,
что видеться мы больше не должны - так пошатнулся, за ограду
ухватился. Я, - говорит, - тебя с первой минуты полюбил, ещё когда на
руках тебя держал, мокрую, без чувств. Но знай, хоть и верил я, что ты
просто дочь садовника, ни на что не надеялся, ни о чём не мечтал.
Только видеть тебя хотел изредка. Будь ты даже нищенкой бездомной,
и тогда не решился бы я просить руки твоей. Поразила меня эта речь.
Хоть я горечи до краёв полна была, любопытству всегда местечко
найдется. Но он объяснять ничего не стал. Поцеловал мне руку,
шепнул: "Прощай" и убежал. Что я ни кричала ему вслед, не
остановился.
   Упросила я служанку отнести ему письмо, если он живёт ещё в
своей избушке. В письме умоляла я рассказать, наконец, о себе. Спра-
шивала, что за тёмная тайна омрачает его жизнь, не могу ли я хоть чем-
то ему помочь. Как же счастлива я была, когда служанка принесла
ответ! Помню, целовала конверт, кружилась по комнате, как шальная. В
первом письме он написал мне лишь то, что зовут его Станиславом, что
сам он никакого преступления не совершил, но рассорился со своей
семьей. А дальше пошло письмо за письмом.
   В конце концов я узнала истину. Оказывается, отцом моего милого
был . один из членов Совета. Я уж говорила тебе, что не очень-то
девчонкой во всё вникала. Но имя этого "советника" даже мне было
знакомо. Гремело оно в народе. И гремело недоброй славой. Станислав
возненавидел своего отца и ушёл навсегда из их дома. Он мечтал всю
жизнь бороться против зла, но не знал, с чего начать. Был он очень
одинок. А знаешь, что он написал мне в последнем письме? Я его
выучила наизусть. "Пожалуй, напрасно, любимая Клара, я выполнил
твою просьбу. Теперь чёрная туча, окружающая имя моего отца, бросит
тень на наши светлые воспоминания. И само имя моё она затемнит в
твоей памяти. Впрочем, оно и к лучшему: я надеюсь умереть за счастье
народа и теперь, умирая, буду уверен, что тебя это не очень огорчит.
Прощай! Сегодня ночью я навсегда уезжаю из этих мест". Боже, что я
чувствовала, читая и перечитывая это письмо! И знаешь, откуда что
взялось! Махнула ночью через ограду. Долго плутала, но отыскала в
лесу его избушку. Он грустный такой сидел у окна, словно ждал чего-
то, увидел меня - ахнул! Я к нему. Будь, что будет, - рыдаю, - но мы не
расстанемся. Жить без тебя не могу! Коль на то пошло, найдётся ли
король лучше тебя? Пусть решают! А хотят - пусть сажают своего
короля. Но женой я ему не буду. Убегу и стану жить с тобой в лесу. Он
меня ласкал, успокаивал и отговаривал, но я и слушать не хотела. С тем
и расстались мы у ограды дворца, что, так или иначе, но счастья нашего
я не отдам.
   Поздно я тогда вернулась. Ждала грозы, но никто ничего не сказал.
Верно, не до меня было. Только старая служанка опять, как прежде, со
злобой прошипела: "Смотри, долазишься! Впрочем, дело твоё. Я
предупреждала. И я здесь ни при чём". Распалась наша недолгая
дружба с ней. Со Станиславом мы теперь и без её помощи встречались.
То он свистом меня вызывал, то стрелу с запиской в сад пускал.
   Между тем приближался страшный для меня день. Второго июля
исполнилось мне восемнадцать лет. А в конце мая явился во дворец
старик и объявил, что жених найден. Кто - он не сказал. Сказал, что
избранный сам об этом ещё не знает. Имя его будет объявлено лишь в
день свадьбы. Как я ни упрашивала старика, тайну он не открыл: нельзя
да нельзя! Ну почему было нельзя?! Часто человек мудрит, думает, как
лучше, а выходит хуже. Я тогда с другого бока начала подъезжать. А
точно ли, что человек этот самый достойный? Не мог ли он ошибиться?
Не мог ли он кого-то лучшего проглядеть? Старик только усмехнулся:
"Нет, за верность выбора ручаюсь силой открытой мне мудрости. А
проглядеть кого-то? Да ни один житель страны в возрасте от
восемнадцати до восьмидесяти лет незамеченным мной не остался!"
Как я про восемьдесят лет услышала, так в лице изменилась. Старик,
видно, сжалился и решил меня утешить. Сказал, что жених мой молод и
что многие девушки безо всякой клятвы с радостью вышли бы за него
замуж.
   Тут я не выдержала, бросилась на колени перед мудрым стариком,
рассказала ему всё как есть и стала умолять спасти меня. Всё равно, -
кричу, - из дворца убегу, утоплюсь, отравлюсь, но ни за кого, кроме
Станислава, замуж не выйду! Старик бранить меня не стал, наоборот,
пожалел, приласкал: "Хоть сейчас послушай доброго совета. Глупостей
не болтай и не делай. Если виновных искать, так вот тебе: Совет да твой
отец - его подпевала. Клятву нарушать нельзя: не о себе, о людях
подумай. Но ты не отчаивайся, жениха своего не бойся. Не такой это
человек! Не захочешь ему женой быть - сестрой будешь. А там,
глядишь, что-нибудь и устроится". Тихие, разумные его речи меня
немного успокоили. Да не надолго.
   Боже мой, что за месяц был! Тебе, верно, и представить такое
трудно. Как в аду я горела. Все косятся, отец опять не разговаривает.
Станислав мрачнее тучи стал. Одно твердит: "Тебе решать. Может, и
прав старик. А я уж тут, прости, не советчик". Неожиданно пригласил
меня на беседу отец. Говорил он сквозь зубы, так строго, сурово. Заявил
он, что о моих похождениях знает. И что дело это, вообще говоря, моё и
его не касается. Но поскольку я в своё время имела глупость дать
нелепую клятву, я обязана её сдержать. Он же первый будет против,
если я её нарушу. А народ просто-напросто в клочки меня разорвёт. Я
плакала даже перед ним, даже у него просила совета. Но отец был как
каменное изваяние. Ты, - рычит, - всегда слушала только мать да
няньку. Моё мнение было для тебя ничто. Вот и расплачивайся теперь.
Ну неужели, - взмолилась я, - никак нельзя устроить, чтоб этот
неведомый избранник сделался королём, а я осталась свободной? Отец
резко так отрезал: "Нет! Свободной ты сможешь стать только после его
смерти. Хоть такой милости добился для тебя, дуры, Совет. Жди,
надейся: бывает, люди сто двадцать лет живут, а, бывает, и двадцать".
Ну, - думаю, - надейся! Надеяться на что? На чью-то смерть? Как это
ужасно, когда счастье одного зависит от смерти другого! И будь
прокляты люди, которые создают такой кошмар! Помню, поделилась я
такими горькими мыслями с дедом Янека. А старый учитель с улыбкой
говорит: "Зря ты, ваше величество (это он в шутку звал так меня, ведь
мы как родные были), зря на людей гневаешься. В данном разе верно:
из-за козней это людских. А вот в природе, зачастую, это неизбежный
закон. Подумай: счастье кошки зависит от смерти мышки, счастье волка
- от смерти зайца-" Янек, помню, тут же перебил его со смехом: "Это
ещё вопрос, дед, будет ли волк счастлив. Может, он зайчиком объестся,
и у него живот заболит". Он всё время меня посмешить, развеселить
старался, хотя сам ходил, как в воду опущенный, бледный, на мертвеца
похожий. Так что не очень-то от его шуток было весело.
   Наконец-то показалось покрытое корягами дно оврага. С каждым
шагом становилось всё темнее: то ли от приближения ко дну, то ли от
надвигающейся грозы. Тяжесть, духота нависли в воздухе. Где-то
вдалеке прогремел гром.
   Посреди коряг тётушку Клару ждала богатая добыча: целых шесть
ядовитых кустов. Тщательно уничтожив их - от посторонней помощи в
этом деле тётушка категорически отказывалась -старушка вытерла пот
со лба и заявила:
   - Дальше нам не по пути. Я пойду налево, прямо по дну. А вам
нужно подниматься наверх.
   Но Наде так хотелось дослушать, чем же всё кончилось, что она
упросила спутницу сделать последний привал среди коряг и досказать
всё до конца.
   - Чем кончилось?.. Ладно, слушай. Первому человеку в жизни
расскажу всё, как было, хотя самой до сих пор трудно понять. Говорят,
чужая душа - потёмки. А своя- да своя порой ещё темнее.
   Два дня до свадьбы осталось. Вышла вечером в сад, иду по аллеям,
плачу. Слышу, шорох за кустами. Смотрю, мой учитель. Растерянный,
бледный. У ног его лежат два белых голубя, да две белые мышки
ручные - у него дома жили. Все мёртвые- На скамье рядом склянки,
колбы, а на краю газона куст с огромными красными ягодами.
   Так что же я узнала? Бедный старик готовил мне сюрприз к
восемнадцатилетию. Изобрёл он некую жидкость. Замочи в ней семена
любого растения, и оно вырастет за несколько часов до огромных
размеров. Цветы на нём будут необыкновенно пышные, плоды
невиданно крупные, душистые. Куст этот три часа назад был
зёрнышком обычной садовой земляники. Но, вот беда, душистые и
сладкие ягоды оказались смертельно ядовитыми. Рассказал мне это
старик и огорчённо добавил, что не терпит, видно, Природа, когда так в
её дела вмешиваются. Вырвал он куст с корнем и закопал глубоко в
землю.
   Всю ночь я не спала. На заре вышла в сад. Вот ужас! Смотрю, на том
месте уже целые заросли ядовитых кустов. Алые ягоды так и светятся!
Побежала скорей за учителем. Он живо все кусты подёргал и не
зарывал уже, а сжёг с корнями. Ну, - сокрушается, - не ждал! Значит,
страшная сила от семечка к семечку теперь передаётся. Так за
несколько месяцев можно всю Землю этой мерзостью заполнить.
Никому об этом, Клара, не рассказывай! Есть люди, которым всякое зло
находка. Несколько ягод на землю упало. Он их тоже подобрал - и в
костёр.
   День тянется, суета, хлопоты, к завтрашнему торжеству готовимся.
А у меня так и стоит в глазах красное пятнышко в траве возле скамьи.
Ягода это была или нет? И почему я не подошла, не посмотрела?
Примеряю наряды, а сама, как больной зуб, свою совесть заговариваю:
не одна я там была, учитель тоже смотрел. Да не похоже на ягоду - мало
ли что. В конце концов, завтра утром пойду взгляну.
   Утром- утром я туда не пошла. Даже с балкона моего увидела:
краснеются кусты возле скамьи. А меня уж торопят: одеваться, в зал!
Ладно, - думаю, - сейчас за учителем пошлю, пусть разбирается со
своим творением, у него времени побольше.
   Вдруг входит слуга и докладывает, что с учителем моим ночью
случился удар. Нашли его на полу средь кучи рваных бумаг и сож-
жённых тетрадей. Плох, - говорит, - старик, но доктор обещал, что
поправится. Жаль, на празднике его не будет.
   Так сердце у меня забилось! Кажется, не в груди - в горле, в голове
стучит. И мысли тёмные, что лёгким дымком клубились, как тучи, всё
гуще, черней- Ну, - думаю, - сама судьба!..
   И вот уж я приказываю слуге срочно ту площадку с кустами ре-
шёткой огородить и табличку приделать: "Под страхом смертной
казни-" И вот уж я самой верной, любимой служанке материной
шепчу на ухо, что хочу встретить жениха с почётом. Отец, - говорю, -
злится, а я смирилась: видно, такая моя участь. Возьми лучшее
серебряное блюдо и наполни его самыми лучшими ягодами, какие
найдёшь в саду. Придёт - попотчуй его как дорогого гостя".
   Служанка так и просияла; умницей, золотой душой меня назвала. А
сердце у меня всё больней и больней колотится. Сильней оно, разве, в
ту минуту забилось, когда мне на голову подвенечный убор надевали, а
служанка заглянула с блюдом и шёпотом спросила: "А нельзя ли за
запретной оградой ягод взять: чудесней их по всему саду нет". Тебе, -
отвечаю, - где угодно можно. Сказала ведь - самые лучшие. Не мешай,
не до того мне! Поверишь, говорю так, и кажется, язык ко рту
примерзает, а внутри огонь горит. А в ушах словно чей-то противный
голосок звенит: "Учитель вырастил, служанка собрала, ты тут ни при
чём: знать ничего не знаешь и всё!" А дальше пошло как пытка: всякие
церемонии, поздравления с совершеннолетием, поклоны, шарканья,
цветы, подарки.
   Наконец появился старик. С ним три фигуры. В белые плащи
закутаны, лица завешены белым. Так женихов, оказывается, пока ещё
трое! Старик объявил, что только в эту минуту сможет окончательно
решить, кто из них более достойный. Я задам им сейчас всего по
одному вопросу, - торжественно сказал он, - и ответы их всё решат. Ни
вопросов, ни ответов расслышать было нельзя: всё шёпотом. Но вот
двое, низко поклонившись мне и старику, пожали руку третьему и
удалились. Кто ушёл? Кто остался? Я искала глазами Станислава.
Накануне он сказал, что обязательно придёт поздравить меня. Но его
нигде не было.
- Знаю, знаю! - воскликнула Надя. - Станислав и был выбран,
да?
   - Не угадала! Я сразу поняла, что надеяться не на что: Станислав
был очень высокий, а все трое были среднего роста. Нет, милая девочка,
выбран был. Ян.
   В первый миг, когда старик открыл мне лицо моего жениха, я
страшно обрадовалась. А Ян шепчет: "Не грусти, я же обо всём знаю.
Всё устроится, поверь мне!" На меня после радости ужас нахлынул.
Тебя ничем не угощали? - спрашиваю. Он головой помотал. А тут в
дверь - служанка. Ваше величество, - шепчет, - не успела ещё, никакой
возможности не было. Когда прикажете подать? И в руках держит
серебряное блюдо, белым шёлком покрытое. Сквозь шёлк алые пятна
сока проступают. Я руками замахала: "Неси ко мне в комнату, и чтобы
никто не прикасался!" Сама думаю: "Слава тебе, Господи!" Только
рано я обрадовалась... Нас на венчанье в костёл приглашают, а он
побледнел, пошатнулся - и хлоп на пол. Еле в чувство привели. Так ты
понимаешь, что случилось? Он, как всегда, искал, чем меня развлечь.
Пока шли поздравления, а старик с женихами ждали в саду, набрёл он
на эти проклятые ягоды и, не боясь запрета, как думал королевского,
решил меня ими потом угостить. И, конечно, одну попробовал: хороши
ли они для меня. Кинулась я к его деду: нет ли противоядия. Учитель
сидит уже в подушках, но слаб, языком ещё не владеет - что там с него!
Срочно требую лучших лекарей, докторов, учёных. Плечами
пожимают, ничего не поймут. А Янеку всё хуже: лежит весь белый и
еле дышит.
   Вдруг подходит ко мне та служанка, что меня со Станиславом свела,
и ехидно так на ухо шепчет: "Ваше величество, ягоды с серебряного
блюда я сейчас собственноручно в печке сожгла. А то как бы о вас чего
не подумали. Нехорошие они. Старушка, что их собирала, умерла
сейчас. Не стерпела, видно, полакомилась одной-двумя. А много ли ей
надо! Вы, ваше величество, не бойтесь: я вас прежде не выдавала и
сейчас не подведу". Яд, - заявил, наконец, один доктор. - Только знать
бы какой. Оттолкнула я служанку - и бегом к проклятому месту. Глядь,
уж там слуга решётку растаскивает, и куча выдранных кустов огнём
полыхает. Не тревожьтесь, -ухмыляется, - ваше величество. - Дело
сделано, и ни одна собака ничего теперь не узнает. Изловчилась я,
выхватила из огня одну не обгоревшую ягоду. Примчалась с ней к
докторам: "Вот где яд! Найдёте противоядие - золотом осыплю!"
Самый старый из них отвечает: "Спасём нашего короля, если только
сможем. И не ради ваших наград. А золото отдайте лучше тому, кто
сыщет негодяев, всё это подстроивших". Я слезами обливаюсь и думаю:
да главная-то негодяйка вот, перед вами.
   Голос у тётушки Клары задрожал, и она замолчала. Надя попыталась
убедить старушку, что всё это - роковое стечение обстоятельств, и не
так уж та виновата. Но звучали её слова не очень искренне.
   - Погоди! Не дошла я ещё до самого главного. Не знаешь ты ещё
самой страшной моей вины. Когда встречусь я с ним на том свете.
- Так он умер всё-таки? Не нашли лекарства?
   - В том то и дело, что нашли. Они сами хотели ухаживать за ним, но
отец сказал, что это можно доверить лишь мне. В народе, мол, и так
переполох.
   Два дня и две ночи должна была я просидеть у постели больного и
каждые полчаса давать ему по пять капель лекарства - тёмной
ароматной жидкости. Ровно пять! Ни больше, ни меньше.
   Через сутки ему стало гораздо лучше. Он порозовел, начал улы-
баться мне, потом начал приподнимать голову и разговаривать. Вначале
я так обрадовалась! Но потом- Не понимаю, как это произошло.
Заглянул к нам мой отец, да ещё по голове меня погладил -неслыханное
дело! - и шепчет: "Ах ты, бедняжка, сочувствую: чуть было тебе не
посчастливилось. Хотел уж сам подойти, обрадовать твоего Станислава.
Он тоже, несчастный, как пришел к дворцовым воротам в день свадьбы,
так до сих пор там стоит, словно изваяние. Но, видно, не судьба. Жаль,
жаль вас. Ладно, дочка, держись. Твой долг ухаживать за больным как
положено. А там - что бог даст".
И вот, сразу после его ухода я дала Янеку не пять капель, а семь
- перекапала. И сама не могла понять, нарочно или нечаянно. Клянусь
тебе! Но это только в первый раз непонятно было. А дальше- пошло.
Знаешь, в народе говорят: только первую песенку зардевшись петь. По
семь, по четыре, по шесть- А что? - убеждаю сама себя. - Устала, руки
дрожат. Опять Яну сделалось хуже. Видно, не зря "точно пять"
велели. Зайдут доктора, разведут руками, выйдут. Один хотел остаться,
помогать мне с больным. Так отец не позволил. Пока он на ноги не
встал, пока их не обвенчали, - говорит,
- я ещё здесь король. Зато сам ко мне втихаря Станислава привёл. Не
мог отказать, - объясняет отец, - бедному юноше в просьбе.
Попрощаться с тобой хочет.
   Вышла к Станиславу в соседнюю комнату. Он на колени опустился:
прощай, - говорит, - уезжаю немедля. Великий грех стоять за оградой и
молить о смерти другому. Только разве сердцу прикажешь? Слова
можно сдержать, но не мысли. Смотрит на меня, а на лице такое
отчаяние, словно ему сейчас топор на голову опустят. А как ушёл он, я
словно в забытье впала от всех волнений, задремала. И лекарство Яну
дала лишь через полтора часа. Смотрю, совсем ему плохо. Даже
дышать, видно, стало больно. Такой терпеливый всегда был, а тут слёзы
на глазах. Вот, скажи, зачем он столько мучений перенёс? Лучше бы уж
сразу умер! Где, когда и кому мне за эти мучения отвечать придётся?
   Лицо тётушки Клары жалобно сморщилось. Она вытерла слёзы и
тяжело вздохнула.
- Умер, значит. - тихо сказала Надя.
   - Да... на третье сутки. Что тут началось! До поры до времени лю-
дям голову морочили: поправляется, мол, лучше уже. Но, как узнали,
что он скончался. Одно тебе скажу, если бы не тот старик, и дворец бы
наш вместе с нами спалили, и камня на камне бы не оставили. Но
мудрость иногда сильнее безрассудства. Меньше чем через год так и
так отец мой с Советом были изгнаны из страны, и многое пошло по-
другому, но меня к тому времени там и в помине не было.
- Вы вышли за Станислава и уехали?
   - Нет. Ни за кого не вышла! Как только поняла я, что конец - уми-
рает Янек - словно перевернулось что-то во мне. Всё моё предательство,
всю мою подлость, точно молнией во тьме осветило. А. знаешь, что
было самое страшное? Перед смертью к нему на часок сознание
вернулось, и успел он мне кое-что сказать. Подумай только, оказыва-
ется, он всю жизнь с детства меня любил. Я, - шепчет, - лишний раз
даже взглянуть на тебя боялся, чтобы ты ни о чём не догадалась. По-
нимал, что мне мечтать о тебе глупо. Вот и были всё смех да шутки, ни
одного слова серьёзного. Розу, длиннокосую-длинноносую, нарочно я,
для отвода глаз выдумал... Это он последние годы рассказывал мне
частенько о своей любви к какой-то знатной девице Розе. У неё, - го-
ворил, - к сожалению, длиннющий нос, но зато и косы такие длинные,
такие красивые, каких ни у кого нет. И пока я жив, или пока она свои
косы не отрежет, я её не разлюблю. Знаешь, я нисколько не со-
мневалась, что эта Роза существует. Сомневалась только в том, что
Янек действительно её так любит. Мне казалось, он такой дурашливый,
что и влюбиться всерьёз ни в кого не может. А он, оказывается!..
Попросил меня забрать, принести с его полки толстый дневник. Там
стихи были, что он для меня сочинял. Столько лет жили рядом, а не
знала, что он стихи пишет. Вот, послушай:
Горячий солнца луч и блеск холодных звёзд, Порывы ветра,
цвет земли весенней, Всё лучшее, что лишь на свете есть, в
тебе слилось -И мир сменился с этого мгновенья.
И не только стихи были там. Много он писал об истории страны, о
жизни людей, о том, как жизнь эту можно изменить к лучшему. Только
глянула я и поняла: не зря его, верно, старик вы- 460 брал. Сразу как-то
всё в памяти волной всплеснуло, и поняла я, что это за человек, как он
меня любит. И насколько сильно в глубине души я недавно желала его
смерти, настолько сильно захотелось мне, чтобы он жил - только поздно
уж было. Знаешь, кажется, всё бы тогда отдала на свете, лишь бы он
встал на ноги, засмеялся, пошутил, как прежде.
- Даже Станислава?
   - Станислава? Да в тот миг как перевернулось всё во мне, мне и
видеть его уже не хотелось, словно опротивел. А когда через день-
другой дошла случайно до меня правда, так и вовсе! Ты знаешь, ока-
зывается, всё это был спектакль, сочинённый Советом и моим отцом. И
с их же помощью он был искусно разыгран. Именно Станислава они
предназначали в короли. А я то, дура! Правда, потом Станислав клялся,
что в самом деле полюбил меня и любит искренне, от всего сердца. Но
для меня это уже не имело никакого значения. Я-
   - Простите, - перебила Надя. - А химические опыты вашего учителя
тоже- И он участвовал в этом спектакле?
Тётушка Клара задумалась.
   - Вряд ли. Не такой это был человек. Скорей всего его ядовитые
ягоды стали просто счастливой случайностью для замыслов Совета.
Они, конечно, были уверены, что я так или иначе попытаюсь
избавиться от ненавистного жениха. Хотя- как знать, может и "
подкинул" ему кто-то такую хитроумную, заранее продуманную идею.
Старик был умный, но такой наивный, доверчивый. Знаешь, он,
несчастный, так замертво с кресла и упал, когда узнал о гибели внука. Я
даже прощения попросить у него не успела. Хотя разве можно такое
простить! В общем, сделали проклятые ягоды своё дело: Янек, старая
служанка, учитель-
   Прошло несколько дней. Немного улеглись волнения за оградой
дворца. А в душе моей была то тоска отчаянная, то дикая буря. Никого
я видеть не хотела, а если кто пытался заговорить со мной о Станиславе
- в клочки готова была разорвать. Всё сидела и со слезами дневник Яна
перечитывала. Раз вечером бродила я по саду, дошла до ворот и стою
рядом. Вроде и ждать уже нечего, а словно чего-то жду. И вдруг слышу
отчаянный женский крик снаружи.
   Оттолкнула я стражников, выскочила за ограду. Смотрю, совсем
рядом рыдает на земле бедно одетая женщина. Целует, обнимает, трясёт
двух маленьких девочек. А девочки неподвижные.
Мёртвые!.. Так сердце больно сжалось! Я ведь знала их. Прибегут
бывало к решётке, мы с Янеком то по игрушке им просунем, то конфет.
Да что же случилось? - думаю. И тут как молнией меня ударило. Вижу
неподалёку проклятый куст: с одной стороны весь в ягодах, другая -
обобрана. Упала я без чувств.
   Пришла в себя, вижу, сидит рядом со мной тот самый мудрый
старик. Сидит и так пристально, сурово на меня смотрит. Словно всё в
душе моей видит до самого дна, даже то, что от меня самой затаилось.
Приподнялась я, расплакалась горько. Он ни утешать, ни укорять меня
не стал. Сказал лишь: "Разлетаются по ветру, рассеиваются по земле
семена страшных, ядовитых растений. Если терпеливо не вырывать их с
корнем и не сжигать, они сживут со свету всех людей и заглушат все
цветы. Земля станет алым шаром, сплошь усеянным гибельными
ягодами. Любое зло, выпущенное на волю по корысти или по
недомыслию, если не биться с ним упорно, будет множиться год от
года, заглушая всё доброе на свете; и люди в конце концов перестанут
понимать: где зло, где добро, где чёрное, где белое. Твоя вина
произошла от того, что ты слишком много думала о себе. Хочешь хоть
немного искупить её - забудь о себе и подумай о других".
   Дал мне этот нож и кремень и приказал: "Уходи сейчас же из
дворца, броди по всей Земле. Ищи и уничтожай зло, взращённое при
твоём участии. Торопись, если не хочешь, чтоб гибли доверчивые дети,
безвинные старики, счастливые влюблённые. Если горе и раскаяние в
твоём сердце искренни, ты не будешь знать усталости, силы твои не
исчезнут с годами. Только не бросай своего дела! Ты не умрёшь, ты
будешь жить до тех пор, пока последний куст не вспыхнет у твоих ног:
в этом тебе будет и награда, и наказание".
   Да, наказание это немалое: редкий час не стоят передо мной его
глаза - измученные, кроткие и любящие. А скоро ли будет он, этот
последний куст? Не знаю.
   Опять загремел гром. На пыльные листья полетели первые капли
дождя. С возгласом: - А вон ещё один! лёгок на помине, - тётушка
Клара вскочила с места и засеменила влево по дну оврага.
- Прощайте, милые! Не поминайте лихом!
   Скрылась в кустах она так же стремительно, как и появилась. Надя
даже слова сказать не успела.
- Пошли! - решительно скомандовал Питер. - Наверх!
   На ближайшем дереве начала выводить свою нежную трель иволга,
но, быстро оборвав её, пронзительно закричала драной кошкой. А, вот и
она сама на суку! Нет, слава Богу, в этот раз никаких чёрных хохолков:
обыкновенная золотистая иволга. По случаю дождя орёт.
   - Всё-то ты ищешь необыкновенное, - задиристо сказал Питер,
уловив Надин взгляд. - А оно рядом с тобой: на меня погляди!
   Несмотря на густые ветви, усиливающийся тёплый дождь изрядно
вымочил путников.
   - Фу! - фыркнул Питер, взъерошив перья. - В некотором роде
приятно - душ после жаркого дня. А ты не хочешь взять у меня одну
сетку с грибами? - будет поровну. Ну что ты всё время молчишь?!
- Да устала! - откликнулась Надя.
   В самом деле она ещё не пришла в себя после встречи с тётушкой и
её рассказа. "Удивительная история, - думала девочка, - и, прямо
скажем, не очень-то весёлая. Кстати, появись эта бабуся на полминуты
позже, я запросто могла проглотить ягодку, несмотря на Питера.
Неужели она всегда успевала вовремя?"
   Потом Надя погрузилась в мысли о том, какое страшное злодеяние
можно совершить ради спасения своей любви: "Интересно, смогла бы я
сама не только не спасти человека от смерти, а даже, наоборот,
способствовать ей, если б знала, что от этого зависит, буду ли я вместе с
Марком?"
   Сказать по совести, хотя Надя и дала отрицательный ответ на свой
вопрос, на сто процентов она не была в этом уверена.
   Удивительно, но подъём, хотя и без тропинки, был во много раз
легче и занял куда меньше времени, чем спуск. Не успела Надя пройти
и десяти шагов по мокрой траве и крикнуть на счастье: "Ау-у-у!", как
впереди за деревьями раздался радостный и встревоженный голос
Стаси: "Ау! Ау! Да где же вас чёрт носит?!" Выходит, Питер был прав.
   Рассказывать про встречу было некогда. Надя решила, что вечером
на корабле будет более подходящее время для разговоров. Они с
Питером похвалились своей добычей - белыми грибами, а Стася своей.
Её корзинки были полны разнообразными спелыми ягодами; глаза
блестели, на щеках горел свежий румянец. Надя невольно вспомнила
слова Марты на юбилее: "Отвезите её в маленький домик на берегу
лесного озера."
   Пока перетаскивали всё собранное в лесу к шлюпкам, солнце
порядком приблизилось к горизонту. Стася полагала, что сейчас часов
шесть вечера, не меньше. Одна шлюпка была уже загружена фруктами
и бутылями с водой. А вот и Джон с Пашкой! Едва подтащив к
шлюпкам мешок с кокосовыми орехами, Пашка набросился на ягоды.
   - Ты что, три дня не ел? - напустился на него капитан. - Только что
гроздь бананов слопал!
   - Ладно, отец, - вступилась Стася. - Да пусть его, в море меньше
съест.
   Мужчины собирались сходить в сторону водопада ещё раз. Женской
команде с примкнувшим к ней Питером поручили пока набрать ещё
орехов и целебных трав.
   - Только уж теперь, - тихонько заявила Стася, - все втроём: друг от
друга ни на шаг! Хватит мне нервы трепать!
   - Пройдем чуток вправо по берегу, - предложил Питер. - Где мы
были, орешника и кедров маловато.
   Не успели они свернуть в лес, как наткнулись на разложенный на
берегу костёр. В закопчённом котелке, судя по аромату густого пара,
варилась уха. Помешивала её деревянной ложкой симпатичная смуглая
девушка, немного постарше Нади. Длинная, с оборками юбка, пёстрая
косынка, яркие бусы - похоже, цыганка. Увидев приближающуюся
компанию, девушка улыбнулась и помахала им рукой. Надя со Стасей
сделали то же самое. Питер похлопал крыльями. Девушка положила
ложку и подошла к Наде:
- Давай погадаю? Знаю, тебя Надеждой зовут, а меня Зарой.
- Спасибо, Зара, только нам, правда, некогда.
- Да я быстро. И не думай - без денег, как подружке.
   - Ладно, Надя, - вмешалась Стася. - Пусть погадает. Смотри, какая
девушка хорошая. Может, и мне погадаешь, Зара?
Зара даже нахмурилась и покачала головой:
- Нет, нет! Только ей.
   Несколько секунд цыганка вглядывалась в линии на Надиных
ладонях. Потом, присев возле большого плоского камня, она извлекла
из кармана колоду карт. Перемешивая их, раскладывала то в ряд, то
полукругом, несколько раз просила Надю вытащить наугад левой рукой
карту из колоды - действительно, всё очень быстро. Наконец,
перевернула карты "рубашкой" вниз, окинула взглядом получившуюся
картину и решительно заявила:
- Ну, что можно, я увидела.
- Так расскажи!
   - Слушай, - Зара собрала и спрятала карты. - Здесь, в этом лесу,
суждены тебе три встречи. Чтобы было о чём поразмыслить. Третья - не
очень приятная. Но ты не бери в голову, думай сама. К ночи уплывёшь,
всё будет хорошо. Два острова у тебя впереди. По одному пройдешь,
другой только увидишь. На первом в два счёта погибнуть можешь.
Осторожна будь. Не только умом - сердцем, душой думай. Дорога к
дому родному тебе уже обозначена. Если, конечно, жива останешься. А
возвращаться туда или нет -сама будешь решать. Вот и всё.
   Цыганка предостерегающе подняла руку, заметив, что Надя по-
рывается о чём-то спросить, и быстро добавила:
   - Про прошлое не говорю: прошлое сама знаешь. Про любовь тоже
не говорю: пусть девчонки для забавы на святках балуются, а для меня
о любви гадать - грех.
Зара резко развернулась и бросилась к костру, крикнув:
- Ой, уха через край льёт! Прощайте! Удачи!
   Надя поняла, что больше Зара ничего не скажет, и быстро пошла в
лес за Стасей и Питером, хотя настроение у неё от гадания порядком
испортилось.
   " Одна встреча уже была, - размышляла она, запинаясь о камни, - с
Кларой. Думаю, сама Зара не в счёт. Значит, остаются ещё две. Причём,
третья - неприятная. На острове каком-то могу в живых не остаться. А
если и останусь, буду ещё размышлять, возвращаться домой или нет.
Словом, лучше не придумаешь".
   Питер, приметив Надин понурый вид, дружески ущипнул её за ногу
и сказал:
   - Ну, не вешай клюв! Нагадали ей там чего-то! Не все же гадания
сбываются. Смотри, какое место чудное: орехов, что звёзд на небе.
   Собирать орехи с Питером было очень весело. Если Надя со Стасей
не дотягивались до верхних веток, он взлетал и низко пригибал их
своим увесистым телом. Или, ловко орудуя острым клювом, сбрасывал
орехи на землю. А как мастерски сшибал он кедровые шишки!
   - Всё! - сказала Стася, завязывая последний мешок. - И так не
дотащим.
   Она не утерпела и вдобавок опять набрала небольшую корзину ягод,
а рядом с корзиной громоздились пучки душистых трав.
   - Не горюй, - возразил Питер, - дотащим. А если что - Пашку
позовём. Стоп! Слушайте, это что за базар?!
   В самом деле, слева, со стороны небольшой дубовой рощи,
доносился странный шум. Оставив собранные припасы, все трое
направились туда. Их глазам открылось удивительное зрелище.
   Посреди широкой поляны, окруженной кольцом старых и молодых
дубов, возвышался фонтан из замшелых камней. Когда-то, возможно,
он бил высокой, сверкающей струей. Но сейчас лишь жалкие струйки
воды вытекали время от времени из позеленевшей медной трубочки.
Рядом с заглохшим фонтаном, на грубо сооружённом из нетесаных
брёвен пьедестале красовалось чучело огромной совы. Надя даже
подумать не могла бы, что бывают совы таких размеров. Ей как-то
сразу вспомнился Заячий сквер.
   На поляне копошилась уйма лесных зверушек, птиц. Все они были
заняты одним и тем же делом. На земле, в траве они отыскивали серые
совиные пёрышки, видимо, выпавшие из чучела, и стаскивали их к
пенькам. Этих пеньков было не меньше двадцати по краям поляны. И
на каждом сидел красноголовый дятел. Дятлы, не торопясь, принимали
эти перья и аккуратно затыкали между корой и древесиной возле
краешков пней. Получался такой забавный лохматый ободок из перьев.
А ещё! На каждом пеньке в середине лежали настоящие небольшие
счёты, умело сделанные из коры, прутьев и желудей.
   Рядом с поляной, в зарослях высокой травы, собралось большое
количество лесных малышей: бельчат, зайчат, медвежат. Они не
дрались, не ссорились, но были явно недовольны и озабочены.
   - Что же тут творится?! - с недоумением повернулась Надя к Стасе.
Та только развела руками.
   - Есть хотим! - рявкнул один медвежонок, словно отвечая на Надин
вопрос.
   - Есть! Есть! - хором закричала вся лесная детвора, обступив
нежданных гостей.
   - А что ж папы с мамами вас не накормят? - присев на корточки,
обратилась Надя к лисёнку, постарше и посмышлёнее.
   - Не видишь? - злобно тявкнул он. - Они третий день собирают. И
считают. А мы три дня голодные.
- А ну, налетай!
   Это Питер притащил Стасину корзину с ягодами, да ещё грибов туда
подкинул по дороге.
   - Уж не маленькие: сами могли бы набрать, - укоризненно добавил
он.
   К Наде приковылял косматый медведь, уставший от собирания
перьев. Пока Питер со Стасей кормили "голодающих", а сама Надя,
поглаживая беднягу, выбирала ему из шерсти репьи, косолапый поведал
девочке нехитрую лесную историю.
   - Мудрая Сова, чьё чучело сейчас красуется на поляне, была когда-
то давным-давно правительницей и хранительницей здешнего леса. При
ней, по крайней мере, так считалось, все звери и птицы жили дружно
и счастливо. Потом сова умерла. Погоревали, поставили её чучело на
пьедестал, и пошло всё не так. Все передрались, перессорились. Грибов,
ягод, орехов стало меньше. И даже начали появляться охотники,
которых тут отродясь не бывало. Вот тогда-то прилетела к нам
прорицательница-кукушка и сказала так: "Вы дурно себя ведёте. От
этого ваша покровительница, Сова, огорчается, и у неё выпадают перья.
А на вас от этого сыплются всё большие и большие напасти. Чем лучше
вы станете себя вести, тем меньше будет выпадать перьев у Совы.
Поэтому два раза в год, ранней весной и в начале осени, устраивайте
лесной праздник. Считайте, сколько перьев выпало у совы, сравнивайте
с тем, что было в прошлый раз и делайте соответствующие выводы. Не
видать мне моих птенцов, если тогда ваша жизнь сразу не начнёт
меняться к лучшему".
   - Что за чушь несусветная?! - нахмурилась Надя. - Если даже, в
самом деле, напасти только от дурного поведения, то не лучше ли
просто вести себя как следует - вот и всё.
   - Точно, - поддержала её подошедшая Стася. - Три дня перья
считают, а детёныши голодные, беспризорные.
   Питер гневно хлопнул крыльями и вдруг выругался на манер
Лёньки.
   - Тише, тише, - добродушно проворчал медведь, махнув лапой в
сторону трёх здоровых оленей с ветвистыми рогами. - Услышат -
забодают: всё-таки наша многолетняя традиция.
   - Да шут с ней, Миша, с вашей традицией! - мотнул головой Питер.
- Нам-то что, нам с вами не жить. Хотите валять дурака -валяйте. А мы
пошли!
*   *   *
   Наконец-то все собрались на берегу! Джон с Пашкой проворно
переправляли всё добытое на корабль. Питер разминал крылья, летая
над водой. Надя же со Стасей, чуть живые, сидели рядом на последнем
набитом мешке и отдыхали, любуясь заходящим солнцем. Стася
ласково обняла девочку за плечи.
   - Если допустить, что этот дурильник на поляне - вторая встреча, -
задумчиво сказала ей Надя, - то остаётся ещё третья. Та самая,
неприятная.
   - Какая ещё встреча? Мы меньше чем через час с якоря снимемся, -
возразила Стася. - Не забивай голову, милая! Я думаю, что вторая
встреча была с самой Зарой. А уж на поляне - как раз третья.

- Она же сказала: "не очень приятная"?
- А тебе приятно было смотреть на этот идиотизм?
- Нет, но всё же мне кажется- - и тут язык замер у Нади во
рту.
   Она увидела- двух зайцев. Не было сомнения, что это те самые
Зайцы, давно знакомая Наде парочка. Только в этот раз на них не было
никаких одеяний, кроме длинных чёрных галстуков с блёстками,
которые волочились по траве. Зайцы промелькнули в прибрежных
кустиках и скрылись за деревьями.
Не выдержав, Надя вскочила и бросилась вдогонку.
   - Я мигом! - крикнула она на бегу Стасе. - Умру от любопытства,
если не узнаю, что они здесь-то делают.
У самого леса её догнал Пашка. Но зайцев и след простыл.
- Да на что они тебе сдались?
   - Так интересно. Какие-то они вездесущие: куда ни попадёшь, глядь
- и они там! Ладно- пошли назад!
   - Не надо назад! - послышался из-за гряды деревьев громкий
странный голос. - Весьма кстати, что вы здесь. Мы должны увидеться и
побеседовать.
   Голос был монотонный, лишённый всяких интонаций, как у робота
в фантастическом фильме - какой-то деревянный. Пашка схватил Надю
за руку.
   - Слушай, может не стоит? Логически рассуждая, это и будет та
самая, не очень приятная, встреча.
   - Подумаешь, испугалась я! Раз суждено этой встрече быть -пусть
будет. Пусти, Паш, подожди здесь.
   - Вон чего захотела?! Через мой бездыханный труп пойдёшь ты
туда одна.
   - Сюда, сюда! Живей, живей! - зазывали дуэтом уже два "дере-
вянных" голоса.
   Преодолев заросли липучей травы, Надя с Пашкой наткнулись на
настоящий бурелом из стволов спиленных и срубленных деревьев.
Перелезть через эту громаду не было никакой возможности -пришлось
обойти. Наконец они выбрались на сплошь пестрящую невысокими
пеньками площадку.
   Вся вырубка заросла спелыми ягодами, цветами. Аромат над землёй
струился просто волшебный. А по краям поляна окаймлялась
обрубками толстых деревьев вышиной уже в человеческий рост. С них
почти целиком была содрана кора, и чей-то искусный резец превратил
обрубки в диковинные деревянные изваяния. Чего там только не было!
Фигуры людей: то с улыбающимися, то со злобными лицами, полулюди
- полузвери, фигура, изображающая птицу с человеческими руками
вместо крыльев и рыбьим хвостом.
   - Слушай, - сказал шёпотом Пашка, схватив опять Надю за руку. -
Что-то похоже на языческих божков, как мне дядюшка читал. Но кто же
говорил-то?!
   Надя покрепче прижалась к нему. Ей стало немного не по себе. Она
вспомнила, что и ей дед рассказывал, как в начале двадцатого века, ещё
до революции, работал фельдшером на Урале. Там, в черемисских
селениях, перед каждым домом стояли деревянные божки, и хозяин
мазал им губы салом, чтобы снизослали на его семью милость. Здесь
тоже перед каждым изваянием стоял небольшой выкорчеванный пенёк,
и на нём виднелись остатки подношений: заветренные куски дичи,
сморщенные грибы и ягоды. Значит, Клара и Зара не исключение:
полуостров обитаем. Интересно, а не могут эти язычники оказаться
людоедами?
- Ближе, ближе! Не нам же к вам идти!
   Так вот кто говорит! Две деревянные фигуры в самом тенистом углу
поляны. Надя сначала их даже не заметила. Они были вырезаны из двух
стволов, идущих от одного корня. Обычные человеческие лица - не
злобные, но и не радостные. Грубые, застывшие, равнодушные маски.
   "Фу, - вздохнула про себя Надя. - Ну, эти-то нам ничего не сделают.
Что это они так разорались?"
   Перед "близнецами" тоже что-то лежало на большом, наискось
торчащем пне. Это "что-то" было покрыто слегка увядшим листом
лопуха.
   - Приятно познакомиться, - проговорил более толстый обрубок. -
Ваше имя, милая девушка?
- Надя... Надежда Жданова.
   - Тем более приятно. Разрешите представиться: академик Ко-лодин.
Рядом со мной мой коллега, профессор Дубинин. Вы, разумеется,
догадываетесь, зачем мы вас пригласили?
Надя с Пашкой переглянулись и дружно сказали:
- Нет!
   - Вы могли бы и помолчать, молодой человек, - проскрипел
Дубинин. - Ваше присутствие здесь вообще не обязательно. Более того,
даже нежелательно.
   Взглянув на грозно сдвинувшиеся Пашкины брови, Надя покрепче
сжала ему руку и, шепнув: "Не связывайся! Чёрт-те ещё знает, что всё
это такое!", громко заявила:
   - Ну уж нет, профессор, извините! Это мой. телохранитель. И
экскурсовод.
   Неожиданно обрубки расхохотались. Они смеялись так долго и так
громко, что с их нижних частей начали отваливаться кусочки коры.
Пашка шепнул Наде:
- Давай смотаемся, к лешему, отсюда. На
что та возразила:
   - Нет! Уж раз мы здесь, так давай лучше узнаем, что им от меня
нужно. Не век же они будут гоготать!
Наконец, просмеявшись, академик отчеканил:
   - К сожалению, уважаемая Жданова, нам нечем вас порадовать.
   Наступило гробовое молчание. Надя с Пашкой опять переглянулись.
Они вроде бы и не рассчитывали, что их чем-то будут радовать.
   Из кустов выскочил огромный чёрный ворон. Он небрежно кивнул
Наде с Пашкой, представившись: "Учёный секретарь Хво-стовский" и
распластался, растопырив крылья, в уморительном поклоне перед
деревянными научными деятелями. Надя смотрела на этот забавный
спектакль с интересом, но уже без всякого волнения. Во-первых, рядом
был Пашка, во-вторых - это же тебе не Паула, а всего лишь деревянные
болванки, вросшие в землю. Правда, она заметила, что истуканы не
только разговаривают, но и могут совершать ограниченные движения:
двигать губами, поднимать брови, даже слегка шевелить руками.
- Приступайте, Хвостовский, - мрачно скомандовал Дубинин.
   Наде прямо-таки до смерти стало любопытно, к чему же они
собираются приступать. На всякий случай она изо всех сил сжала
Пашкину руку, а тот ободряюще толкнул её плечом и улыбнулся.
   Ворон громко каркнул три раза, похлопал крыльями и. Ну, вот чего-
чего Надя ожидала, но только не этого!

   
   
   
   
ГЛАВА 16
Черный остров   
            
   
  Ворон сдёрнул клювом лопуховый лист с пенька и... Надя увидела
на нём свой блокнот. Да, тот самый блокнот, затонувший в морских
волнах: полинявший, перекорёженный, раскрытый где-то посередине.
Рядом с ним лежала небольшая стопка белоснежных листов бумаги,
сплошь покрытых машинописными строчками.
   - По счастливой случайности, к нам попало некоторое количество
характерных для вас произведений, дорогая Жданова, -сказал Колодин,
растянув деревянные губы в любезную улыбку. - Естественно, мы
сочли своей непреложной обязанностью дать на них обстоятельный
отзыв.
   - Просим получить, ознакомиться и принять к сведению, - заявил
Дубинин.
   - Здесь, пожалуйста, уважаемая! - Хвостовский подсунул Наде
клочок бумаги. - Распишитесь в личном получении. Число не обя-
зательно, - снисходительно добавил он.
   - А дальше что? - хмуро спросила Надя, помахивая испечатан-ными
листами.
   Она была уже уверена, что эта встреча точно испортит ей на-
строение. Вот и не верь после этого в гадания!
   - Ничего. Берите отзыв и идите, - распорядился академик. -Идите,
живите дальше. Пишите, если вам это нравится: для себя, для друзей,
для будущих детей и внуков. А надоест - не пишите. И без этого,
девушка, в жизни много интересного.
   - Значит, жить вы нам всё же разрешаете? Вот, спасибо! - взорвался
Пашка. - Я, простите, так понял, что отзыв ваш не очень лестный?
   - Абсолютно правильно поняли, молодой человек, - подтвердил
профессор.
   - А можно узнать, дубины вы стоеросовые, вы хоть кому-то по-
ложительные отзывы даёте?
Ворон пронзительно закаркал:
   - За оскорбление учёных лиц при исполнении служебных обя-
занностей - штраф в двойном размере. Сейчас квитанцию выпишу.
   - Разумеется, даём, - проигнорировав "дубин", с возмущением
заявил Колодин. - Тем, кто этого заслуживает. Вот только что перед
вами, по поводу цикла своих стихов о любви с оригинальным
названием "Времена года", у нас был талантливый начинающий поэт со
своим другом.
- Зайцы?! - зловещим голосом прошипел Пашка.
   - Хотя бы и Зайцы! Поэтом может быть любое существо: это дар
божий. Ну, а уж если его нет. извините, - высокопарно изрёк Дубинин.
- А на их стишки отзыв можно посмотреть?
   - Квитанция на штраф, будьте любезны, - подскочил Хвостов-ский.
   Пашка покосился на Надю, озабоченно изучавшую в стороне
многолистовой отзыв. Скомкал квитанцию и, выхватив из кармана
зажигалку, заявил:
   - Сейчас вот это подожгу - и в сухую траву. Через час от поляны и
вашей дубовой компании следа не останется. Думаете, нет?!
Все испуганно примолкли.
- Отзыв на Зайцев! Живо!
   - Хвостовский, дай этому психу всё, что он только хочет! И пусть
проваливают, - проскрипел академик.
   Пашка подсунул квитанцию под покалеченный Надин блокнот на
пеньке и чиркнул зажигалкой.
   - Здесь без труда загасите, - сурово сказал он ворону. - Но тогда,
когда все страницы прогорят. Понятно, чёрт хвостатый?!

*   *   *
   
   - А мы уж хотели без вас с якоря сниматься, - добродушно про-
ворчал дед Джон при виде запоздавших. - Питера собирались посылать
на розыски.
   Джон прервал свою речь, заметив расстроенное лицо Нади и хмурую
физиономию Павла.
   - По шлюпкам, ребята! На корабль! - скомандовал капитан и
незаметно шепнул Пашке: - Что случилось-то?
- Да ерунда, клянусь, - отмахнулся Пашка.
   После ужина, когда корабль уже шёл полным ходом, дед Джон,
попыхивая трубкой возле рубки, сказал Стасе:
   - Знаешь, дочка, не скажу, что я особый любитель чтения, всё как-то
не до того было, но вот есть у нас писатель Джером. Так он,
припоминаю, до того здорово, чёрт его возьми, описывал привычки
влюблённых парочек! Житья, мол, нет тем, кто рядом с ними находится.
Вот и у нас на корабле, похоже, такая пара завелась. Мотались,
мотались перед отплытием где-то. Вернулись - на себя не похожи. Ни к
тому, ни к другому ни с какого бока не подплывёшь, чёрт их подери!
   - Да ладно, отец, - усмехнулась Стася. - Как поссорились, так и
помирятся.
   Надя сидела с заплаканными глазами на своих любимых канатах. Ей
уже надоело изучать отзыв, и она меланхолически глядела то на луну со
звёздами, то на серебристо-синюю рябь воды. Пашка пристроился
рядом и напряжённо соображал, как бы половчее привести девчонку в
норму.
   - Да. верно, значит, иногда цыганки гадают, - глубокомысленно
начал он. - Третья встреча. Но я же от тебя слышал, что Зара сказала:
"Не бери в голову, думай сама." Ты что, считаешь, там всё правильно
написано?
   - Не всё конечно. Много, по-моему, чепухи и придирок всяких. Но
кое-что.
   - Вот это "кое-что" и учти. А так - да пошли они знаешь куда? Дай
же и мне прочитать, наконец!
- Да что ты! Столько листов! Обалдеешь!
- Ну, сама вслух прочти основное.
   - Ладно, слушай. Вот, отрывки: "Автор живёт в замкнутом мирке
личных тревог и мечтаний. Она погружена исключительно в свои
мелкие эмоции. Реалии современной жизни для неё не существуют.
Душевный мир её беден. Не чувствуется ни начитанности, ни наблю-
дательности. Отсутствуют индивидуальность и неповторимость".
- Ух ты, - не выдержал Пашка, - прямо за душу берёт!
   - Ещё слушай: "В одних стихотворениях излагаются банальные,
примитивные истины. В других, напротив, всё слишком общо, не-
договорено, а потому непонятно и вызывает недоумение".
   - Может, я, конечно, дурак, - заметил Павел, - но мне кажется, что в
"примитивных истинах" можно обвинить многих поэтов, а недоумение
от непонятного - свойство недоумков.
   - Не сбивай! Дальше: "Где образность поэтической речи? Где
метафоры, литота, оксюморон, реминисценции."
   - Стой, стой! Ты объясни хоть: литоты, оксю..., ремини... - это с чем
едят?
   - Сама не знаю, как-то без этого обходилась, - отмахнулась Надя. -
Ты слушай дальше, что пишут: "Вообще, автору не мешало бы
почитать кое-что на тему: "Как делать стихи"".
Пашка аж подскочил:
   - Нет, что, так и написано: делать?! Дай гляну... С ума сойти! Да
разве стихи делают? Это что, табуретки?
   - Сам просил прочитать, сам же мешаешь! Дальше: "У автора нет
чувства ритма, а про качество рифм и говорить нечего. Главное, в
стихах очень мало лирического чувства. А если нет лирического
чувства, то не может быть и поэта".
   - Во загнули! - воскликнул Пашка. - Очень мало! А какой они
меркой, интересно, это лирическое чувство измеряют: мензурками или
вёдрами? Замкнутый мирок! Личные тревоги и мечтания! Так они
абсолютно у всех есть, у каждой девчонки в особенности. Значит,
многим будут близки и понятны. Что тебе, про войну писать, если ты
там ни разу не была? Или про охоту на уссурийского тигра? Ты пишешь
о том, что переживала ты и другие твои сверстницы. И, может быть,
вот это ты сумеешь описать лучше, чем тот, кто, скажем, прошёл через
страдания войны и потрясающе пишет на военные темы. Общо,
непонятно! Сами, черти, пишут общо и бездоказательно. Этак их
штампы к любому можно приляпать! Они хоть на что-то конкретно
указывают?
   - Ну, вообще, они постоянно разбирают отдельные строки, -вяло
откликнулась Надя. - Вот, например:
Вечер. В погашенных окнах Дня
отразились раздумья. Яркий
ковёр подарила Пристань
бегущим волнам-
   "В первых двух строчках высокопарность и заумность, в последних
двух - непонятно, что имеется в виду под ярким ковром".
   - Вот, черти! Мне, например, понятно: разноцветные огоньки
пристани отражаются зигзагами в воде. Правда, может, у меня ум-
ственные способности порядком выше их уровня?
   - Ещё- "Не выйду я с лодкой на сонный причал- Как это себе
представить? Лодка - предмет неодушевлённый, что её можно взять под
руку, как девушку? Или тащить за весло?"
   - А что резиновые надувные лодки бывают, и с ними на плече как
раз и выходят на берег, про это наши лесные пеньки не знают? Вот у
кого наблюдательности-то нет, одна тупость! Зато всякие оксо-
реминими- тьфу! знают. Кстати, интересно, а Пушкин их знал?
   - "Кот мурчит", - жалобно сказала Надя. - "Почему не мурлыкает?"
   - Здрасьте! Ты автор. У тебя есть право словотворчества. А мне вот
"мурчит" больше нравится: мурлыкает и урчит - так бывает, кстати.
Дальше?
   - Да тут полно ещё всего: утопнешь. А, вот: "Чрезвычайно мрачное
впечатление производит тяжёлое миросозерцание героини: яд обид,
горький ветер осени-"
   - Ну всё, хватит! - Пашка вскочил и зашагал взад-вперёд по палубе.
- Надя, ты мне хоть чуточку доверяешь?
- Конечно, и не чуточку.
   - Хочешь тогда совет? Я понял, что кой-какие дельные замечания из
этой писанины ты выудила. Запомнила их? Ну и учти на дальнейшее в
каком-то приближении. А всё остальное - вон из головы! Пиши, как
писала, от души, свободно. Если что и не так - со временем всё
отполируется, словно камни морской волной. Как Пушкин наш
говорил?
Хвалу и клевету приемли равнодушно И
не оспоривай глупца.
   Давай-ка всё это свернём жгутиком, подожжём - вот так - и за борт.
Здорово?
   Нет, совсем паршиво было бы ей одной. Надя проводила взглядом
огненно-чёрный комочек, зашипевший в волнах, и благодарно
улыбнулась. Но улыбка её была ещё грустной. Пашка это, безусловно,
заметил:
   - А я тебя сейчас окончательно развеселю! - заявил он. - Спе-
циально для вашей милости прихватил как противоядие. На! Тоже
рецензия.
   Надя развернула вчетверо сложенные помятые листы и начала
читать.
   - "- в качестве примера проанализируем его стихотворение "
Весна". Казалось бы, что можно сказать нового на эту тему, древнюю,
как мир? Но нет! Автор находит совершенно свежее, нешаблонное,
нетрафаретное вступление:
Пришла весна. Уж писает собака У
гаража на землю, не на снег.
   Вы прочитали - и на вас повеяло весной совершенно в новом
ракурсе. А какой рой мыслей начинает тесниться в голове! Это и
проблемы содержания животных в городе, и проблемы застройки
гаражами участков земли, на которых могли бы быть разбиты клумбы и
сооружены детские площадки. Столько вопросов экологии и всего
прочего в двух строчках! Далее:
А ты одна, но чудится, однако, Что
он придёт и будет лучше всех.
   Как лаконично, доступно пониманию обрисованы весенние мечты
молодой одинокой девушки! Какое чудесное сочетание созвучий
"одна" и "однако" в третьей строке. Замечательные рифмы-"
   Надя с недоумением взглянула на Пашку и прочитала, минуя
восторженные комментарии, второй куплет целиком.
Позеленеют с зависти подружки, Как травка молодая
под окном. Он будет пить с тобой из старой кружки Не
пиво с водкой - только молоко.
   - Во! - воскликнул Пашка. - Тут же и антиалкогольная пропаганда.
А какие сравнения: как травка молодая!
   - Да! - фыркнула Надя. - А то, что не "от зависти" а "с зависти" -
это не грамматическая погрешность, а сознательное приближение к
бытовой речи. Кстати: "будет лучше всех", "позеленеют с зависти" -
это всё признаки не лучших душевных качеств. Наверное, автор хочет
учить хорошему на отрицательных примерах. Паш, неужели это они?!
Постой-ка... вот ещё.

Зима
На клумбах в сером полумраке Под
грязным снегом спят цветы. Не верю
ни одной собаке В том, что меня не
любишь ты.

- Да что ж его всё на собак-то тянет?!
   - Не знаю, - зевнул Пашка. - Любимый образ, наверное, Муза. А
может, наоборот, в детстве напугала. Ну что, Надь, тоже туда?
   Горящий жгут описал дугу в воздухе и упал за кормой. Надя
рассмеялась.
   - Нет, Пашка, ты просто гений! Если б ты не догадался из них этот
"Заячий" отзыв вышибить, меня бы ещё долго тоска грызла.
   - Знаешь, прежде я особо не интересовался стихами, - задумчиво
проговорил Пашка, - но теперь... Твои, по крайней мере, мне очень
нравятся.
   - Ты ведь читаешь их втихаря, свинское создание, - шутливо сказала
Надя. - При любой возможности. Думаешь, я не замечала?
   - Простите, мисс, великодушно! Можете в возмещение морального
ущерба беспрепятственно рыться во всех "листьях" с моими
формулами и чертежами. Можете их даже перепутать. Они у меня
пронумерованы.
   - Да я всё равно в них ничего не пойму. Видишь, насколько ты
умней меня! А я!.. - улыбка опять сползла с лица Нади. - Понимаешь,
даже этим чурбанам, выходит, Заячьи стихи нравятся, а мои
- нет. Так разнести всё в пух и прах! Увидеть только недостатки и
ничего хорошего!
   - Ну, опять, опять тебя повело, - вздохнул Пашка. - Выходит, всё-
таки, мнение этих пеньков для тебя намного важнее моего?
   - Я не знаю, как тебе объяснить! Мне казалось, что если стихи в
целом хорошие, если они стоят чего-то - они должны нравиться всем, а
не только-
   - Влюблённому в тебя парню, - прямолинейно закончил Пашка и в
упор посмотрел Наде в глаза.
   Надя совершенно растерялась. Даже обиды на критиков уплыли
куда-то в сторону. Она не ожидала объяснения в такой момент и в такой
форме. Какое-то мгновение она стояла молча, с открытым ртом, как
рыба, выброшенная на сушу.
   - Я- я совсем не то имела в виду. Я хотела сказать: всем, а не
только ограниченному кругу лиц.
   Так ловко Надя прошмыгнула мимо заброшенного Пашкой крючка и
как бы притаилась в водорослях.
- Может быть, я и ограниченный, - обиженно возразил Пашка,
- но почему-
- Да не ты ограниченный! Всё ты своей головой не так понял!
   - Голова моя: как хочу, так и понимаю. И больше понимаю, чем
тебе кажется. Я просто пытаюсь уяснить, почему моё мнение для тебя
менее значимо, чем мнение этих пеньков с глазами.
- А кто тебе сказал, что менее?
   - Сам продумал! Я чувствую, что в идеале для тебя все, прочи-
тавшие твои стихи, должны хвататься за сердце, рыдать и падать от
восхищения в обморок. Но пойми, так не бывает. Возьми даже великих
поэтов. Кому-то больше нравится один, кому-то - другой. А вообще, у
каждого есть свой читатель.
   Я уже сказал тебе об этом, но раз не дошло, повторю ещё. Если ты
ни разу не спускалась на дно океана, не добывала уголь в шахте -
сможешь ты мастерски, с душой писать об этом? И читать, кстати,
стихи на такие темы с большим удовольствием будут те, кто в жизни
был с этим близко знаком.
   Теперь возьми девчонок твоего возраста - а ведь их много, очень
много - девчонок, для которых любовь и "мелкие эмоции", как вы-
ражаются эти брёвна, заслонили пока что всё на свете. Они с восторгом
станут читать твои стихи, и много чего найдут там для себя.
   Ну, Пашка! Надя прямо-таки не ожидала от него такой прочув-
ствованной речи.
   - Спасибо, Паш! Честно говоря, ты меня очень подбодрил. Но ведь в
любом случае стихи должны быть хорошими, правильно? Плохих
лирических стихов и без меня навалом. Хороших - тоже.
   - Что хорошо, что плохо, - время покажет, - откликнулся Пашка. - У
тебя его ещё предостаточно. Но не брёвнам с ушами об этом судить.
Повторяю: мне, например, нравится.
   - Удивительно, - чёрт дёрнул Надю подшутить. - Ты, конечно, не
бревно с ушами, но, с другой стороны, и не девчонка.
   - Если бы твой Доктор и твой Леонид сказали тебе, что им нравятся
твои стихи, - уже не с обидой, а с глубоким огорчением про-
констатировал Павел, - я уверен, ты была бы просто на седьмом небе от
радости и ничего бы не анализировала.
   - Кто тебе сказал, что они мои? - смущённо пробормотала Надя и
посмотрела в грустные Пашкины глаза.
   У неё появилось такое чувство, что сейчас ей придётся больно
ударить двухлетнего ребёнка, который доверчиво подошёл к ней за
конфетой. Почему-то вихрем пронеслась в мыслях история, рас-
сказанная Кларой, и встал перед глазами образ умирающего Яна. Что-то
перевернулось у неё в душе. Она не знала, что сказать, что сделать. И
сделала вдруг то, чего сама от себя не ожидала: обняла Пашку за шею и
поцеловала.
   Нельзя сказать, что Наде это было неприятно, даже напротив. Но
когда Пашка наконец оторвался от её губ и спросил с надеждой: "Это
ты всерьёз?" - она не смогла сразу ответить. Когда они целовались,
несколько мгновений ей казалось, что это не Пашка, а Марк. Потом
возникло странное ощущение, что она уже давно дома, и то, что про-
исходит с ней, это не реальность, а длинный запутанный сон. А в самом
конце ей почудилось, что это и не Марк, и не Пашка, а кто-то
совершенно другой, с кем она пока вообще ещё не встречалась.
   Наде не хотелось врать. Поэтому она, глядя Пашке прямо в глаза,
совершенно честно ответила:
- Не знаю. Пока не знаю.
   - Уже хорошо, что не сказала "нет!" - оптимистично заключил Паш-
ка и показал вверх. - Смотри, смотри: звезда! Желание загадывай!
По небу, невдалеке от корабля, пронеслась яркая звезда.
- Загадала? Я загадал!
   - А я не успела, - огорчённо сказала Надя. - Она, в самом деле,
слишком долго перебирала в уме варианты желаний, и метеорит успел
врезаться в море, справа от носа корабля.
   - Пашка, живо в рубку! - подбежал к ребятам Джон. - Видел где,
чёрт подери, звезда упала? Туда правим! Надежда! Иди помоги Стасе в
камбузе. Совсем разленилась! Что вы тут себе, к чертям собачьим, не
вовремя праздник Святого Валентина устроили? Павел! Где карта
номер шесть? Через четыре минуты - рули сразу: двадцать Норд, сорок
Вест!
   Надя поплелась в камбуз, размышляя по дороге, почему она не
успела загадать желание. Ведь, естественно, первое, что пришло ей в
голову, был Доктор, но потом она подумала о Гане, о Пашке- Ну
совсем запуталась!
Отмывая столы и полки, Надя спросила:
   - Тётя Стася, а вы верите в то, что желание исполнится, если
загадать его в тот момент, когда падает звезда?
   - Не знаю, милая. В молодости много раз загадывала - ничего не
исполнилось.
   " Ну и ладно, - подумала Надя. - Но что мне теперь всё-таки делать?
Зачем меня угораздило поцеловать Пашку, если я люблю Марка? Что
дальше? Хотя, я же честно сказала ему: "Не знаю". А он парень умный
и скромный. Интересно, почему мне всё время кажется, что с Марком я
больше не увижусь? Но это как бы разумом. А вот сердце чувствует
совершенно другое".
   Надя погладила Колечко на левой руке, тихонько прижала его к
щеке, потом к губам. До чего же хотелось ей пораспрашивать Ста-сю о
детстве Марка! Но она помнила уговор, который не нарушала и сама
Стася. Кроме того, деду Джону девочка тоже дала обещание не
говорить с его дочерью о прошлом. В самом деле, чем меньше
вспоминала Стася о былом, тем лучше ей становилось. А если даже
невзначай она упоминала о сыновьях, в глазах её появлялись слёзы и
невыносимая боль.
   - А что за желание? - спросила девочку Стася, ласково положив
руку ей на голову. - Если не секрет, конечно.
   - Какой секрет! Вот именно, что не успела я ничего загадать: звезда
уже в воду плюхнулась, - обиженно сказала Надя. - А Пашка успел.
   - Ой, милая, - рассмеялась Стася, - знаешь, сколько ещё звёзд перед
тобой упадёт? Назагадываешься! Да вот хоть сейчас: иди наверх...
   - Свистать всех наверх! - раздался громкий и взволнованный голос
капитана. - Команда! Все сюда, чёрт вас побери!
   Надя со Стасей и Питером выбрались на палубу и увидели, что всё
окутано густым туманом. Куда делось тёмное небо с сияющей луной и
звёздами, куда исчезла серебристо-синяя гладь моря? Отовсюду лезла в
глаза серая, непроглядная пелена. Еле-еле можно было разглядеть
стоящего рядом.
   - Не робейте, туман скоро рассеется, - уверенно крикнул капитан из
рубки. - Павел, прожектор направь как надо! Не хватало ещё, к чертям,
напороться у самой цели! Итак, друзья: Остров впереди! Правильно мы
с Пашкой рассчитали!
   - Остров?! - воскликнула Надя. - Чудесный Остров, который вы
столько лет искали?
   - Вот бестолковая! Объяснял ей, объяснял! - забурчал дед Джон. -
Нет, не Чудесный, а Чёрный Остров! Пашка, замени меня!
   Он вылез из рубки и, встав прямо перед Надей, как-то торжественно
взял её за плечи.
   - Только теперь с нами человек, который сможет пройти пещеру
насквозь и увидеть Чудесный Остров.
   У Нади изрядно похолодело внутри, и она вопросительно взглянула
старому пирату в глаза. (Туман, действительно, почти исчез.)
   - Да, это именно ты, дорогая! - заявил дед Джон. - Марта в этом не
сомневалась. На тебя вся надежда. Боишься?
- Ничуть!
   Теперь понятно, почему Марта отправила её с дедом Джоном. А
Ганя? Неужели только из-за этого вытащила она Надю из дома, как
выразился Правитель? Нет, не верится, чтобы всё было настолько
расчётливо задумано. Впрочем, сейчас это уже неважно.
   - Но я не знаю, что делать, - добавила Надя, прервав свои раз-
мышления.
   - Сейчас мы высадим тебя вместе с Питером на Остров, - объяснил
капитан, - а сами станем курсировать вдоль его берегов. Про Остров
этот ты наслышана предостаточно. Вы должны найти пещеру в самой
высокой горе и, войдя в неё, пройти замысловатыми ходами к
противоположному концу. Главное, упаси бог, не описать дугу и не
вернуться к началу! Если всё будет как надо, выйдя из пещеры, вы
увидите в море тот самый Чудесный Остров. Даже если он окажется на
изрядном расстоянии, слетать туда и взять с него камешек нашему
Питеру не составит труда.
- А дальше?
- Дальше мы заберём вас с Чёрного Острова. Разведёте огонь

- дым будет сигналом. - Дед Джон закурил трубку и продолжил.
- Как с помощью камешка попасть на Чудесный Остров - это будет уже
моя следующая проблема. А твоя проблема, милая леди, состоит в
том, чтобы решить, что тебе делать, когда вернёшься на корабль.
Оставаться и дальше в нашей команде или прямым ходом двигаться
домой, в чём мы тебе, конечно, поможем. Суть в том, что никогда ты не
будешь так близко к дому, как здесь. Так что думай!
   Последнее заявление капитана озадачило Надю намного больше
перспективы блуждания по тёмным, жутким пещерам. Вспомнив слова
Зары, она укоризненно взглянула на старого пирата и заметила:
- Прежде, чем думать, ещё вернуться надо. На что
тот спокойно ответил:
- А не вернёшься, так и думать не придётся.
Надя бросила умоляющий взгляд на Стасю:
- Легко говорить: думай. Я даже-
   Стася ласково обняла девочку, крепко поцеловала и шепнула ей уже
знакомые по смыслу слова:
   - Ты не представляешь, насколько я тебя понимаю! Но никто не
решит это, кроме тебя. И никто не вправе здесь даже советовать.
   - Шлюпку на воду! - приказал дед Джон. - Эй, помощник, юнга!
Чёрт тебя подери, что, столбняк нашёл?
   - Товарищ капитан, сэр, разрешите обратиться! - вытянулся по
команде смирно Пашка. - Позвольте мне сопровождать их на Острове.
   - Да, отец, - поддержала Стася. - Вспомни: даже вам, взрослым
мужчинам, там было не по себе.
   - Категорически нет! Она должна пройти этот путь одна. Так
сказала Марта. Давайте вообще всей толпой туда двинемся и всё
испортим.
   - Но всё равно ведь с ней Питер, - возразила Стася. - Одним больше,
одним меньше.
   - А он не в счёт, он не человек, а так, птичка, - хмыкнул капитан, -
выпустив в сторону Питера клубы дыма из трубки.
   - Ах, меня ещё и оскорбляют! - возмущённо захлопал крыльями
Питер.
   - Шлюпка спущена, капитан, - отрапортовал ледяным голосом
Павел. - Вопросов больше не имею. Удачи вам!
   Надя удивилась, как холодно он попрощался. А ведь она может
погибнуть на Чёрном Острове! Странный парень! Но до чего верно
предсказала Зара: и про Остров, и про дорогу домой. Даже про то, что
она сама будет решать, возвращаться или нет. Уже решила! Если она
выберется с этого проклятого Острова - точно, попросит Джона
доставить её к дому. И забудет всё, словно длинный нелепый сон. Нет,
даже за руку не взял, не взглянул толком. "Удачи!" - и прошёл, как
мимо корабельной мачты. И это после!..
   Капитан сам сел за вёсла. Ловко лавируя меж обломков скал, он
причалил к берегу. Надя с Питером, стряхивая с себя морскую пену,
выбрались на сушу и внимательно выслушивали последние напутствия
Джона.
   - Вот здесь, друзья - точно здесь - и разбило вдребезги наш корабль
с горемычными моими помощниками, упокой Господь их грешные
души. А эта извилистая тропинка привела нас к скале с пещерой. О!
смотрите-ка: это же шляпа Билла! Она! с серебряной пряжкой, с
расшитыми полями. Только у этого франта была такая шляпа.
   Как только Джон сумел узнать старомодную шляпу, выброшенную
морем на прибрежные камни! За два десятка лет от этого предмета
осталось только название, а больше ничего вразумительного.
   - Бедный Билл, - меланхолически продолжал старый пират,
сощёлкивая с бывшего головного убора прилипших моллюсков. -Если
любимая шляпа твоя в таком виде, в каком же виде ты сам сейчас
покоишься на дне морском. Эх, Билл, Билл!
   Джон, махнув рукой, поплёлся было к шлюпке и вдруг опять
воскликнул:
- Да, точно здесь! Смотрите сюда, под ноги!
При ярком лунном свете, снова залившем окрестности, Надя с
Питером разглядели среди гальки и ракушек несколько золотых
украшений с разноцветными камнями. Питер хотел подцепить клювом
один браслет, но Надя остановила его:
   - Не надо, брось! Судя по всему, что я слышала, за драгоценности
на этом Острове лучше не хвататься.
- Думаю, ты права, милая леди!
   Дед Джон несколько раз обнял Надю, потрепал хохолок Питера и
прыгнул в шлюпку.
- Ну, ни пуха вам!
- К чёрту!
- Пойдём? - захлопал крыльями Питер.
- Погоди, дай с мыслями собраться.
   Надя долго смотрела вслед ныряющей на волнах шлюпке, смотрела
до тех пор, пока не увидела, как старый пират поднялся на корабль, и
судно медленно двинулось вдоль берега, бросая на воду отблески
цветных огоньков.
   - Питер, скажи, как ты думаешь, ну почему, почему именно я?! Что
во мне такого особенного?
   - Вот это точно, - охотно откликнулся Питер, - что ничего осо-
бенного: девчонка как девчонка. Да таких миллион! Ладно бы хоть
летать умела!
- Вот я и не понимаю, почему.
- А может быть, как раз потому!
   Почувствовав, что из разговора с Питером на эту тему она ничего
интересного для себя не извлечёт, Надя вздохнула и сказала:
   - Ну что ж, пойдем, Пит! Вот мы с тобой и одни. Интересно,
встретится ли нам та загадочная Леди в плаще? Как ты думаешь?
   Не успел Питер ответить, как возле прибрежных камней послы-
шался шум и сильный плеск воды. Из-за серых валунов в ореоле
морской пены - показалась фигура, покрытая водорослями.
   - Ай! - завопил перепуганный Питер. - Призрак утопленника Билла!
Пришёл за шляпой.
   Пит шарахнулся было в сторону, но, устыдившись, вернулся,
прижался к Наде и загородил её от привидения растопыренными
крыльями. Бедная птица дрожала мелкой дрожью, однако, разинув
клюв, приготовилась к сражению. Вдруг Питера осенило: в считанные
секунды метнулся он к Билловой шляпе и, раскрутив её клювом, ловко
швырнул в сторону камней.
- Возьми, Билли! И не трогай нас - мы друзья.
   - Тебя чтоб черти взяли, дурак с клювом. И так весь в тине, а ты
ещё дрянью какой-то кидаешься.
   Пашка!!! С его волос, тельняшки и штанов струйками стекала вода,
через плечо были перевешены на ремешке мокрющие сандалии. Но
лицо сияло такой счастливой улыбкой, что и Надя, забыв все свои
тревоги и сомнения, расхохоталась безмятежным смехом.
   - А с чего это ты меня Биллом называешь?! На луне перегрелся? -
шутливо напустился Пашка на бедного Питера.
   - Ты что натворил?! - Надя подбежала к другу и начала снимать с
него водоросли. - Что теперь с тобой капитан сделает?
   - Вот уж не знаю. На рее повесит, наверное. Но одно знаю: никогда
бы я не допустил, чтобы ты моталась по тёмным пещерным закоулкам
без своего верного телохранителя. Ты ведь рада?
   - Ужасно, - призналась Надя. - Но вдруг то, что я буду не одна, а с
тобой и вправду повредит?
   - Ничего не повредит! Переживут эти сверхъестественные силы!
Считай, что меня нет. Решай всё сама. Все пути выбирай сама. А я
просто буду рядом. Для страховки, чтобы не дать тебе погибнуть. Ведь
такую возможность твоя цыганка тоже предсказала.
   - Ладно, что уж теперь! - махнула рукой Надя. - Постараюсь жить
своим умом и не спрашивать у тебя советов, хотя, - вздохнув, призна-
лась она, - уверена, что трудно мне будет от этого удержаться.
   - А я обещаю со своими советами не лезть, - успокоил её Пашка. -
Но если уж ты сама не удержишься, постараюсь совет дать дельный:
одна голова - хорошо, две - лучше.
   - А ещё лучше - три головы, - рассмеялась Надя. - Помнишь, я тебе
про заморского королька рассказывала?
   Питер предложил развести костёр и подсушить Пашке одежду с
обувью. Вот и пригодились подаренные Джоном спички, поскольку
любимая Пашкина зажигалка, естественно, угробилась от морской
воды. До чего чудесно было сидеть втроём у костра, закусывать
коржиками и бананами, врученными заботливой Стасей Питеру, и не
думать хоть какое-то время о грядущих испытаниях.
   Последние струйки дыма от угасающего костра поднимались к небу,
сливаясь с наползавшими с севера облаками. Луна и звёзды снова стали
еле видны из-за серой тучи. С каждой минутой становилось всё темнее.
Подул холодный ветер.
   - А, может, до утра тут переждём? - с надеждой спросил Питер,
засовывая голову под крыло. - До солнышка? Хворост принесу-
   - Нет, - решительно ответила Надя. - И так много времени провели.
Тропинку видно: дойдём. А в пещере что ночь, что утро - всё равно.
   Пашка согласно кивнул головой. Питер заныл, что хочет спать,
однако покорно поплёлся вслед за друзьями по тропинке.
   - А мы верно идём! - воскликнула Надя после очередного крутого
поворота. - Смотрите, вон на камнях брошка золотая с изумрудами.
Пираты обронили, когда проходили от пещеры к морю.
   - Точно! - удивился Пашка. - Ну и глаза у тебя! Как у кошки - в
темноте видишь.
   Надя даже вздрогнула и сразу вспомнила башню Доктора: ведь, в
самом деле, тьма тьмущая, а она видит всё дальше, всё отчетливее. Вот
и островерхая гора совсем близко. Только сейчас никакой белой
фигуры наверху нет.
   - Вперёд! Мы почти у цели! - крикнула девочка со смешанным
чувством радости и волнения.
   "Значит, скоро придется лезть в эту пещеру ужасов, - с замирающим
сердцем думала она. - Правда, рядом будет Пашка. А если мы с ним
разойдёмся, как те пираты? Может, лучше держать его за руку? Нет, это
уж точно будет не по правилам! Но ведь я вижу в темноте! Вдруг я
просто смогу сквозь стены разглядеть среди всех запутанных путей
нужный выход к противоположному концу пещеры? Тогда и
переживать нечего!"
- Всё, пришли! - захлопал крыльями Питер.
   Погружённая в свои мысли, Надя, как автомат, шагала по тропинке
и только сейчас заметила, что они уже стоят почти у самого входа в
пещеру, мрачного, дышащего холодной затхлой сыростью. Серые,
почти что чёрные обломки камней и колкие ветки чахлого кустарника
окаймляли небольшое отверстие высотой в средний человеческий рост
и шириной примерно в полтора метра.
Надя глубоко вздохнула и сказала:
- Готовьтесь! Сейчас полезем.
   И, как всегда, в самые критические минуты своей жизни, незаметно
перекрестилась три раза, коснулась серебряного крестика на своей
груди и прошептала:
   - Господи, прости мне все грехи мои, помоги, осени своей ми-
лостью.
   В напряжённой тишине она разобрала еле слышное заговорщицкое
бормотание Пашки:
- Эй, Пит, спроси, может, факелы стоит сделать?
- А факел какой-нибудь будет? - прокричал Питер.
   - Обойдёмся! - решительно сказала Надя, хотя не очень пред-
ставляла, как они обойдутся.
   Она мысленно ругнула деда Джона за то, что тот или по забыв-
чивости, или сознательно, по каким-то особым соображениям, не
снабдил их фонарём и прочими полезными для прогулок по пещерам
вещами. Потом она обратила свой гнев на себя.
   "А я сама могла бы об этом подумать и всё попросить? Может, и
дал бы. Куда там: мы слишком были погружены в свои личные
переживания. Нет, всё-таки есть что-то толковое в замечаниях тех
древесных божков - надо учесть".
   Пашка попытался заскочить в пещеру вперёд всех, но Надя воз-
разила:
- Нет! Первой должна пойти я! Осторожней, тут ступени вниз.
- Ай, дурак! На хвост мне наступил!
   - А ты, умник, хвост не распускай! И топай сзади меня. Надь, ты
хоть что-то видишь?
   - Всё вижу. Сейчас ступеньки закончатся - зайдём в подземную
комнату. Держитесь за стены руками.
- Я и стен-то не вижу!
- А у меня рук нет. Последние крылья ломать? Ой, что это?!
   Мягкий ровный свет, сначала слабый, потом всё более и более яркий
озарил всё вокруг. Исходил он от Кольца Доктора. Надя поднесла руку
к лицу. Удивительно нежный свет, совершенно не режущий глаза, но
проникающий во все самые дальние уголки.
   - Как же так? - с удивлением спросила она. - Ведь Марк сказал, что
ты никакими чудесными свойствами не обладаешь.
Опять Колечко соизволило ответить:
   - Точнее говоря, проявлять эти свойства в мои обязанности не
входит. Делаю это исключительно по своей доброй воле. И только
тогда, когда у меня есть настроение.
- Спасибо! - с глубоким чувством произнесла Надя. Больше она
ничего ни сказать, ни спросить не решилась, дабы
ненароком не испортить настроение нежданному спасителю.
   Стены пещеры, в самом деле, были покрыты множеством странных
рисунков, непонятных знаков и цифр. Пашка мотался из угла в угол и
пристально вглядывался в стенную роспись. Иногда он вставал на
цыпочки, иногда опускался на колени, изучая строчки возле самой
земли. Посередине возвышалась кубическая каменная глыба, на
которой, очевидно, Джон и нашёл Ганю с Марком. Она была сплошь
исчерчена иероглифами.
- Надь, у тебя лупа дарёная с тобой?
- Конечно! Возьми! Ну? Разбираешь хоть что-то?
   - Честно? Пока не очень. Так, в первом приближении. Дядюшку
Хому бы сюда.
- Или хороший фотоаппарат, - добавил Питер.
   - И плюс электронную счётную машину на колёсиках, - съязвил
Пашка. - Самое досадное, братцы, я помню, что где-то, когда-то всё
это уже видел. И знал, что это значит. Надя, поднеси руку к тому углу,
чтоб поярче-
   - Подожди! - Надя подбежала к Пашке и, сняв со своего пальца
Кольцо, надела ему на средний палец правой руки. Я и так прекрасно
всё вижу.
   Девочка сделала это, не раздумывая, под действием мгновенного
импульса и сейчас же перепугалась: а вдруг Кольцо обидится и
погаснет. Но оно, мигнув несколько раз, продолжало светиться по-
прежнему.
   - Стоп! Я вспоминаю! - радостно завопил Пашка. - И, кажется-
начинаю всё понимать.
   - Стойте! - ещё громче него закричала Надя. - Откуда это взялось?!
Только что ничего не было!
   Девочка кинулась к каменному кубу. На нём стояла мамина
шкатулка, та самая с конём, которую она не смогла отыскать после
смерти мамы, а потом увидела в бюро находок у бабки Анны. Уж в этот
раз она её не упустит!
   Нет! Не тут-то было! Шкатулка оказалась словно намертво при-
клеенной к кубу. Надя тянула её к себе, однако непонятная сила
медленно, но верно затягивала шкатулку внутрь камня.
   - Так я её тебе не отдам, - глухим голосом проговорила холодная
Глыба. - Выкуп!
   - Давай скорее что-нибудь! - защёлкал клювом Питер, приплясывая
от волнения рядом. - Смотри, она в плиту уходит!
   - Что-нибудь... что? - Надя провела дрожащими пальцами по шее,
на секунду задержав их на Стасиной косынке, сунула руку в карман...
Луковка и роза! Единственное взятое из дома, что у неё ещё осталось.
Даже не раскрошилась! Должно быть это она!
   Мгновенная вспышка нежного алого света, удивительный аромат,
пронесшийся по затхлому подземелью - и шкатулка безо всяких усилий
оказалась в Надиных руках. Сухого цветка, положенного рядом с ней,
на плите уже не было.
   - Спасибо! - на всякий случай сказала Надя, вежливо кивнув
головой Камню.
   Ей даже не верилось, что, наконец, она держит в руках заветный
предмет.
Крышка, как и тогда, в детстве, не поддавалась.
   " Ничего, теперь со мной Пашка - откроет" - подумала Надя и,
покрепче прижав к себе шкатулку, крикнула:
- Паш! Ну? Говори скорей, что ты там начал понимать?
- Всё в порядке? Помощь нужна?
- Попозже. Ну, так что же?
   - Слушай! Я вспоминаю - словно сейчас вижу - как меня ведут за
руку по ночной улице. Совсем маленького. Дорога под уклон.
Вымощена крупным булыжником. Я часто спотыкаюсь. По бокам
качаются жестяные колпачки тусклых фонарей. Кто ведёт? Не помню.
Но точно не дядюшка. Мы заходим в большую полутёмную комнату.
Все стены там исписаны именно такими знаками. И... она - точно! это
была женщина - зажигает керосиновую лампу и начинает читать мне,
объяснять. А я, как ни странно, в каком-то приближении всё понимаю,
даже сам вслед за ней тоже начинаю читать. Хотя мне и не очень ясен
смысл написанного. И вот теперь, как из глубокого провала в памяти,
выползают эти символы, строки, и я чувствую, что смогу их прочесть, и
мне уже будет понятно, в чём там суть. Дай мне ещё минут десять-
двадцать времени!
   - Ладно, - охотно согласилась Надя. - Знаешь, только мне странно,
что я совсем ничего не понимаю в этих знаках, хотя.
   - Хотя порой можешь видеть сквозь стены и разговаривать с
камнями? - продолжил её мысль Пашка. - Ничего странного. Каждому
своё.
   - Да, Паш, открой, - протянула ему шкатулку Надя. - Пред-
ставляешь, это моей мамы!
   - А я никогда не знал своих родителей: ни маму, ни папу, -грустно
сказал Пашка. - Даже в первом приближении. Завидую тебе. Да- ты
права: не так-то просто открыть.
   Наконец он нащупал какой-то секретный рычажок, и крышка со
щелчком поднялась. Любопытный Питер сунул было туда нос, но Надя
так сердито шикнула на него, что он обиделся и побрёл к Пашке
изучать стены.
   Так тихо в пещере- Только капает где-то в стороне вода, сосре-
доточенно шепчет что-то возле стен Пашка да изредка встряхивает
перьями Питер.

*   *   *

   Сколько прошло времени? Нет, не десять и не двадцать минут -
гораздо больше. Впрочем, не всё ли равно? Надя забыла не только о
времени, она забыла о Пашке с его иероглифами, о пещере, обо всём на
свете. Она сидела потрясённая рядом со стопкой пожелтевших листков
бумаги, исписанных мелких почерком, возле кучки старых фотографий
и писем. Больше ничего в шкатулке не было.
   - Надя! Ты что, не слышишь? Рассказывать или нет? Да что
случилось?!
   Встревоженный Пашка присел рядом на камни и, заметив слёзы в
Надиных глазах, нежно обнял её за плечи.
- Сначала ты расскажи, что тебя расстроило. Если не секрет.
   - Ты мой лучший друг. Какие от тебя секреты! Только так трудно об
этом говорить! - Надя взяла Пашку за руку и, крепко сжав её,
продолжила: - Понимаешь, вот ты сказал, что никогда не знал своих
родителей. А я, получается, хоть и знала их, но- как ты выражаешься,
только в первом приближении. Вот, смотри!
   Подошёл Питер, ласково потёрся головой о Надину спину, а потом,
пристроившись рядом, опустил голову к ней на колени. Она не
прогнала его, а машинально начала перебирать и поглаживать упругие
перья. Пашка внимательно рассматривал листки и фотографии, которые
протягивала ему Надя во время своего рассказа. Ей же казалось, что все
слова произносит не она, кто-то другой, а сама она просто слышит это
со стороны.
Наконец Надя замолчала, вздохнула и опустила голову.
- Это всё? - спросил Пашка и поцеловал её в горячую щёку.
- А что, мало?
- Не мало. Но и не столько, чтобы устраивать траур.
   - Ты не понимаешь! Я всегда считала, - да и не только я, а все
окружающие, - что у нас идеальная семья, что у меня идеальные
родители. Просто безупречные во всем. А оказывается. Теперь понятно,
почему мама прятала от всех дневник, письма.
   - Послушай! Прежде всего, безупречных, идеальных людей, считай,
почти не бывает, - грустно и серьёзно заявил Пашка. -Так, может, кто-то
в первом приближении. Мать твоя - герой. Пережить такое! Весь ужас
блокады, бомбёжки, голод! Я не представляю! Сколько раненых она
выходила в госпитале! А ведь девчонкой была, года на полтора тебя
старше. Почитать этот её дневник - три ночи спать не будешь. Ну,
таскала она по чуточке хлеб и крупу у своей тётушки. А когда та
умерла, брала что-то и у старших сестёр... Да у неё, может, от голода и
страданий уже сознание тогда помутилось! Ты смотри, вот несколькими
месяцами раньше она пишет, как подбежала на улице к умирающему
старику и пыталась накормить его своим пайком. Он был ей чужим...
   Бывают люди, которые, совершив любую пакость, пытаются
оправдать себя, хотя бы в своих собственных глазах, представить
чёрное белым. Мама твоя не из их числа. Она сурово себя судит. Ты
послушай: "Я не могу понять, как решаюсь на такое и проклинаю себя.
Но сестрёнки совсем уже плохи. Они всё равно умрут. Может быть,
благодаря этим крохам, что я так бессовестно беру у них, хоть я одна,
последняя, вернусь к своей матери? И буду всю жизнь замаливать этот
страшный грех, помогать людям..."
   - Неужели ты её не простила? - помолчав, спросил Пашка. -Мне
кажется, и тётки твои простили бы её, да и бабка твоя простила б, если
бы знала.
Надя расплакалась.
   - Не мне её судить. Я такого никогда не испытывала. И отца судить
не мне. Но я в жизни бы не подумала. Они всегда, до последнего
казались такой счастливой парой!
   - Наверное, так и было, - Пашка опять поцеловал её в щёку, теперь
уже мокрую. - Но ведь та, другая женщина, появилась незадолго до его
смерти. Посмотри на дату его письма к твоей матери! Это всё так
непросто!.. Кстати, ты говорила, что он был очень весёлый,
жизнерадостный человек. Как знать, возможно, твоя мама всё время
угнетала его своей скрытой в глубине души мрачностью? А тут
подвернулось что-то этакое. Хотя, я бы лично никогда!..
   - А знаешь, может, и к лучшему был тот сердечный приступ? -
задумчиво проговорила Надя. - Конечно, нехорошо так думать, но.
ничего ещё не решилось, никто, кроме бедной мамы, так об этом и не
узнал. И всегда у тех, кто ещё жив, останется иллюзия: "Вот была
прекрасная-распрекрасная семья..." У всех, кроме меня.
   - Почему кроме тебя? Ты мне столько рассказывала! Разве вы с
сестрёнкой не были счастливы?
- Были! Но я не знала.
- Могла и не узнать.
   - Но зачем-то узнала-таки! Паш, я давно уже чувствую: всё, что
происходит здесь со мной, имеет какой-то смысл. Только какой? Что
делать, Паша? - уже совсем жалобным, растерянным голосом спросила
Надя.
   - Что делать?! Проходить насквозь пещеру. А это всё, кроме не-
скольких памятных фоток, положить назад в шкатулку и сжечь.
- Как сжечь?!
   - Да вот так: спичками капитана. Сжечь и забыть всё, кроме тех
страданий, которые перенесли твоя мама с её родными в Ленинграде.
Только такое стоит помнить.
   Пашка говорил настолько решительно и уверенно, что Надя вытерла
слёзы и, спрятав отобранную пачку фотографий, протянула ему спички.
   Когда пепел вперемешку с золотистыми искорками рассыпался по
каменному кубу, Надя спросила:
- Ну, а ты? Ты что расскажешь?
   - Думаю, это тоже не улучшит тебе настроение. Пророчества
всякие! Судя по всему, оставленные нам в глубокой древности отнюдь
не Земными жителями. Многое давно произошло, многое ещё должно
вроде бы случиться. Врезания метеоров и комет, извержения и
землетрясения, наводнения, эпидемии, войны. - словом, ужас один. В
некотором роде будущая хроника агонии Земной цивилизации. Да что
там! Не только цивилизации, но и Земли в целом, и всей Галактики, и
Вселенной.
- Ну, и когда что будет?
   - Да я особо не запоминал - смысла не вижу. Но, кажется, на
полвека относительно спокойной жизни мы имеем шанс. Может, и
больше. Но, возможно, и меньше. Вот, например, прочитал: через год, в
1962 году может разразиться третья мировая война. Но, заметь:
может. Значит, люди ещё в состоянии от неё увернуться. Всякая жуть
про- про 2012 год, декабрь. Это, кстати, нам с тобой за шестьдесят уж
будет, если доживём. Честно говоря, я, как математик, не отношусь с
полным доверием к тем предсказаниям катастроф, где точно называют
год, месяц, число. Слава богу, хоть не час с минутами! Логика и теория
вероятностей против этого. Конечно, если хочешь, давай карандаш,
листок, и я тебе выпишу точно наиболее кошмарные даты. Там ещё
июнь 2220 и февраль 2110-
   - Да нет, не надо, - махнула рукой Надя. - Ты прав: какой смысл? Я
держала в руках Книгу Судьбы и, даже не открыв её, запульнула куда
подальше. А тут! 2110!.. Смешно думать, что я могу повлиять на ход
развития Галактики и Вселенной! Даже в отношении всемирных
потопов и мировых войн я бессильна. Так зачем тогда-
   - Учти, что ты гораздо сильнее и можешь намного больше, чем тебе
кажется. К сожалению, люди ещё не знают, какую огромную силу
представляют собой желания и воля многих, собранные в единое целое,
и не умеют этой силой управлять.
   Кто это? Чей это голос? Удивительно похож на тот, который Надя
слышала в кинотеатре "Звезда": "У тебя есть билет. Второй не
выдаётся-" Вроде бы в дальнем углу подземелья промелькнуло серое
покрывало со вспыхивающим на нём звёздочками. Хотя, может быть,
туда просто отнесло кучку пепла с куба?
- Вперёд! - Надя вскочила на ноги и помчалась к тому углу. А вдруг
это и есть та Загадочная Леди?
На бегу Пашка пихнул девочке в карман моток толстых ниток.
   - Держи, чтоб не потеряться. Крепкий шёлковый шнур. Стася дала.
Один конец к своему ремню привязал.
Питер, прихлопывая крыльями, поспевал следом.
   В углу друзья не застали никого, но увидели глубокую нишу,
которая переходила в узкий каменный коридор. Вначале по нему еле-
еле можно было идти поодиночке. Но постепенно проход становился
всё шире, шире, и через несколько минут путешественники очутились в
просторном помещении. Там они, как и ожидали, натолкнулись на
множество сталактитов и сталагмитов, переливающихся загадочными
отблесками при свете Надиного Кольца. Пашка, кстати сказать,
неоднократно пытался снять его с пальца и вернуть девочке, но та
решительно отказывалась:
   - Потом. Тебе пока нужнее! Я, заметь, видеть в темноте ещё не
перестала.
   Надя уже приготовилась к тому, что вскорости "чёртовы каменные
сосульки", соединившись вершинами, образуют лабиринт, и
понадёжнее закрепила в кармане моток шнура, продёрнув его через
пряжку костюма и завязав тройным узлом. Однако, когда на что-то
настроишься, судьба порой преподносит совершенно другое. "Ка-
менные сосульки", действительно, скоро начали смыкаться вершинами.
Но образовали они в итоге не лабиринт, а сплошную непроходимую
стену.
- Вернёмся назад? - предложил Питер.
   - Ну уж нет! - не согласилась Надя, и как бы в подтверждение её
слов сзади послышался грохот.
   Обернувшись, все увидели, что там, где они только с минуту назад
проходили, произошёл обвал, и лежат уродливые глыбы камней.
- Паш, что делать? - растерянно спросила Надя.
- Подожди. Подумать надо. Ты тоже думай!
   У Нади явно не думалось, а тут ещё Питер крутился рядом и ныл,
что занозил лапу. Пашка стоял на коленях и сосредоточенно чертил
что-то острым осколком камня на земле, временами кидая пристальные
взгляды на стену.
   - Надя, в ней должны быть двери! - воскликнул он, наконец,
вскакивая на ноги. - Они точно есть, только их не видно. Попробуй: уж
если ты не сумеешь их разглядеть!..
   Надя начала всматриваться в стену с таким напряжением, что у неё
зарябило в глазах и дико заныла голова. На какой-то миг она
почувствовала себя не лучше, чем в башне после фонтана. Но, вот
радость! Она действительно увидела ряд еле приметных дверей.
Собственно говоря, это были не двери, а едва различимые контуры
прямоугольников в стене. Чем дольше она смотрела, тем отчётливей
видела их очертания. Надя подошла к одной из "дверей" и толкнула её.
"Дверь" легко открылась, но, поглядев в проём, Надя разочарованно
ахнула. Там была опять стена и ещё больше дверей.
   " Стоп! Ведь такое уже- - Надя обернулась к Пашке, и дверь мо-
ментально захлопнулась, - такое уже было у меня, - взволнованно
закончила она. - Двери я вижу хорошо. Но сейчас мне нужно точно
определить, какая из них самая светлая. Прикрой рукой Колечко!
   В наступившем полумраке Надя довольно быстро нашла ту
единственную дверь, которая была намного светлее остальных и даже
казалась полупрозрачной. Она подбежала к ней, но, как следовало
ожидать, дверь и не думала открываться.
- Вот она! Дома я в конце концов разбила её кулаком. А здесь?
Пашка долго пытался раздолбить дверь камнями, но без толку.
Надя уже с грустью начала думать, что, пожалуй, не обойтись без
жуткой канители: многочисленных проходов через тёмные двери, в
ожидании, пока очередная светлая не станет потоньше. Однако Пашке
пришла в голову другая идея. Он вынул из кармана свой заветный нож.
   - Я буду сильно нажимать, а ты направляй мою руку точно по
границе двери, - скомандовал Пашка. - Ну? Начали!
   После того, как они два раза прошлись по контурам прямоу-
гольника, Надя заметила, что граница становится более чёткой, а дверь
начинает выступать более рельефно. Об этом она с радостью сообщила
Пашке.
- Здорово! - обрадовался тот. - Ещё разочек - и я её вышибу. На
третьем разе нож сломался. Да ещё как сломался! Рассыпался на мелкие
кусочки, словно был из фарфора.
   - Для дела ничего не жалко, - вздохнул Пашка. - Жаль только, что
твой подарок.
   Обломками ножа он до крови изранил руку. Поскольку носовых
платков, ни волшебных, ни даже обыкновенных, не имелось, Надя
сняла свою кружевную косынку и, невзирая на отчаянное со-
противление Пашки, замотала ему больную кисть.
   - Не беда, потом отстираю. А нож. да если получится, я тебе ещё не
такой подарю!
   Надя сама не представляла, как бы это могло получиться, но
последние слова вырвались у неё совершенно искренне.
   - Ну что ж, вперёд! - Пашка изо всей силы пнул ногой дверь. -А,
чёрт, не поддаётся!
   - Она качнулась, я видела, - сообщила Надя. - Давай разбежимся - и
вдвоём. Поверь в себя, и ты свернёшь.
   С четвёртого раза, когда присоединился Питер, дверь рухнула и с
треском развалилась на обломки - не хуже Пашкиного ножа.
   - Во! Вот это работа! - возликовал Пашка. - Какие мы молодцы!
Сам себя не похвалишь, никто не похвалит.
   - А там небо и звёзды, - изумлённо сказал Питер, вытянув шею в
пролом.
   - Ну, что бы там ни было, а мы пошли, - решительно заявила Надя.
Столь же решительно Пашка протянул ей Кольцо.
   - Хватит! Его место у хозяйки. И ещё- Хоть ты сказала, что пока
не знаешь, но вдруг с нами что-то случится, так что- - и он крепко
обнял и поцеловал Надю.
   Странное дело, но всё то недолгое время, пока Надя перебиралась
через каменные завалы, она думала не о том, что ждёт их там, снаружи,
а о Пашкином поцелуе. И о Докторе. И о Лёньке даже. Всё как-то разом
всколыхнулось в её душе. И многого она, действительно, не могла
понять. Да, она жизни своей теперь не представляет без Марка! Но
когда Пашка поцеловал её сейчас, ей было очень приятно. Честно
говоря, она даже обрадовалась, что он это сделал. И уж никак не хотела
бы она сейчас остаться одной, без него. А Лёнька? этот шальной
парень- Ведь она тоже по-своему очень к нему привязана, часто
вспоминает о нём и жалеет, что они далеко друг от друга.
   " Пожалуй, - с грустной иронией подвела итог своим размышлениям
девочка, - точно ясно лишь одно: к кому я сейчас абсолютно
равнодушна. К Мишке!"
   То, что Надя увидела, едва не свернув щиколотку на последней
глыбе, её не просто удивило - ошеломило. Перед ними расстилалась
безграничная равнина. Она выглядела куда однообразнее пустыни: ни
возвышений, ни впадин, ни кустов, ни жалких былинок, ни камней.
Ровная, словно разглаженная огромным утюгом, земля. А над ней, в
тёмном небе, звёзды - большущие, яркие. Таких звёзд Надя никогда ещё
не наблюдала.
   Она обернулась назад. Ни горы, ни пещеры, только груда камней,
через которую они только что перебрались. Но и камни эти
стремительно исчезали на глазах: не то рассыпались в пыль, не то
таяли, словно снежные глыбы в марте. Не прошло и минуты, как сзади
возник такой же пейзаж, как спереди.
   - Итак, что мы имеем? - озадаченно заговорил Пашка, от удивления
забывший свой обет не высказываться первым. - Однородная равнина
по всем направлениям, и в некоторой её точке три растерянных
существа, которым нужно дойти до берега моря.
Причём конкретно в том месте, которое граничит с противоположным
концом исчезнувшей пещеры. Да... одно уравнение с несколькими
неизвестными.
   - А оно, как ты знаешь, имеет множество решений, - прозвучал
знакомый голос.
   - Она! Пашка, опять Она! - встрепенулась Надя. - Но где?! Я её не
вижу.
Питер захлопал крыльями в знак сочувствия.
   - Возможно, я всё-таки была неправа, - виновато сказала Надя, -
решив побыстрее пройти через первую же светлую дверь.
   - Какой смысл теперь об этом думать! Задача уже поставлена.
Думать теперь надо, как её решать.
   - А мне кажется, надо просто идти, идти вперёд по прямой, -заявил
Питер. - Куда-нибудь да придём.
   - Говорят, устами младенца глаголет истина, - усмехнулся Пашка.
- Сам ты младенец!
   - Если даже сие истина, - откликнулась Надя, - то кто мне скажет, в
каком направлении будет это "вперёд"?
   - Как, в каком? - Питер не только захлопал крыльями, но даже
подпрыгнул на месте. - Вот, как перелезли через камни, так и про-
должаем идти.
   - Ты, действительно, дурак. А Надя права. Мы уже столько вер-
телись на месте, что теперь никто не сможет точно установить, где
были камни и куда мы стояли лицами.
   - Сам дурак! - прошипел Питер и, отойдя в сторону, начал ходить
кругами и рыться клювом в земле.
   Очевидно, он пытался найти хоть какие-то остатки исчезнувших
камней.
   - Нет, это я дура, - расстроенно сказала Надя. - Даже компас не
взяла! Паш, у тебя его тоже нет?
   - Был в кармане, да утоп. Ой, Надя! Прости, я ведь и лупу твою
забыл там, возле надписей. Плохо - Джонов подарок.
   - Ну что ж теперь, - махнула рукой Надя. - Забыл так забыл! Мне
ещё в самом начале вредные Яги-старушонки накаркали, что я всё
растеряю, что с собой несу.
- Ничего. Одно потеряешь - другое найдешь.
- Вот и Ганя так же сказала.
   - Чёрт! А если по звёздам? - осенило Пашку. - Ты не приметила
расположение созвездий, когда перебиралась через камни?
- Нет. Совсем не приметила.
- Эх!.. Но ты же ахала: какие звёзды! Поглядите, какие звёзды!
- Так я в смысле их красоты. А ты-то сам что не приметил?
- А я на них вообще не смотрел.
- На что же ты смотрел?
- - На тебя.
   - Жаль, нет Тимки, - помолчав, изменившимся голосом сказала
Надя. - Ни Ежа, ни Клубка. А вот сейчас они, как никогда, были бы
кстати.
   - Конечно, пока кто-то рядом, мы его не ценим, - назидательно и
явно с намёком сказал Питер. - Как говорят: что имеем, не храним,
потерявши - плачем. А кое-что я всё-таки нашёл.
   Питер подошёл к Наде и положил ей в руку большую старинную
золотую монету.
   - Во! - обрадовался Пашка. - Знак свыше. Все встали рядом. Я
кидаю монету высоко вверх. Куда она упадёт - в ту сторону идём.
Шансов на то, что мы не более чем на сорок пять градусов удалимся от
нужного направления-
   - Стоп! - перебила его Надя. - Извини, но, по-моему, это полная-
Скажи лучше, сколько шансов за то, что мы вообще попрёмся в
противоположную сторону?
- Ты можешь предложить что-то лучше?
- Да шут с тобой! Кидай!
   Монета со звоном ударилась о жёсткую землю, шагах в двух от
Питерова хвоста, подпрыгнула, встав на ребро, прокатилась по дуге ещё
с метр и, наконец, легла плашмя.
   - Не шевелись, Надя! - заорал Пашка. - А ты, Пит, стань смирно там,
рядом с денежкой. Да не хватай ты её в клюв - на фиг она тебе! Вот вам,
друзья, и направление. Только теперь уже все внимательно смотрим на
звёзды. Надя, вон - точно справа - Малая Медведица, а в ней Полярная
звезда. Ты Малую Медведицу ни с чем не перепутаешь?
   - Думаешь, ты один умный? - обиделась Надя. - Я ещё в школу не
ходила, папа мне разные созвездия показывал.
   - Вот и прекрасно! Значит, мы двигаемся к западу. И Полярная
звезда должна быть постоянно справа.
   - Слушай, а может, нам всё-таки лучше двигаться на Север, как раз
на Полярную звезду? - засомневалась Надя. - Мне Ганя про неё такую
легенду рассказывала! Вдруг именно она и должна указать нам путь?
- Путь нам уже монета указала.
- Да при чём тут монета?
- А при чём тут легенды?
- Ну, тебя не переспоришь!
   Не успели друзья сделать десяти шагов - неприятная неожи-
данность: перестало светиться Кольцо. Всё погрузилось в непро-
глядную тьму. Правда, Надя продолжала видеть и в темноте, но гораздо
хуже, чем в пещере. А уж каково приходилось её спутникам!
- Паша, Питер, как вы?
- Как, как! Плохо...Чего это оно вдруг?
   - Устало, - раздражённым голосом отозвалось Кольцо. - Я говорило:
это в мои обязанности не входит.
   " Обиделось, скорей всего, - огорчённо подумала Надя. - Надо было,
наверное, почаще говорить приятное, хвалить".
   - Ай! Я куда-то скольжу вбок! - закричал Питер. - Ой! Как на льду:
лапы сами едут.
   Судя по отчаянному хлопанью крыльев, Питер пытался взлететь. Но
вскоре не стало слышно ни шума крыльев, ни его голоса.
- Где он, Надя? - встревожился Пашка. - Ты не видишь?
- Я и тебя-то уже не вижу. Иди рядом, дай руку!
   - Не могу дотянуться! - взволнованно крикнул Пашка. - У меня ноги
тоже едут куда-то в сторону! Правда, как на ледяном склоне.
   Последние слова прозвучали еле слышно. И голос Пашки, и он сам
словно растворились в таинственной темноте. Шёлковый шнур быстро
раскрутился, натянулся и. оторвался вместе с пряжкой. Надя осталась
одна.
   "Вот и вышло в итоге всё так, как у деда Джона с его командой, -
огорчённо подумала Надя. - Все разошлись, каждый поодиночке. Хотя,
собственно говоря, я и должна была пройти пещеру одна. Только вот и
пещеры-то нет."
   Надя посмотрела на небо, на Полярную звезду, попыталась
вглядеться в кромешную тьму по сторонам. Потом опустила глаза и
увидела, что она стоит на перекрёстке четырёх дорог. Дорога, ведущая
в нужном направлении, на запад, оказалась, как бы это сказать,
сгорбленной. Середина её была выше обочин сантиметров на
пятнадцать и равномерно спускалась к ним покатой крышей. Вправо и
влево от дороги ответвлялись более узкие, но совершенно ровные
тропинки, ведущие куда-то в стороны.
   "Ну что ж, - решила Надя. - Если не буду никуда сворачивать, то
есть надежда, что в какой-то момент мы все встретимся".
   Девочка ступила на дорогу с твёрдым намерением идти по ней до
победного конца. Но не тут-то было! Всего лишь два шага - и ноги
заскользили, как на льду. Вмиг она очутилась у левой обочины, и её
буквально выбросило на боковую тропу. Тропинка была усыпана
мягким песком, идти по ней было уютно и мягко.
   "А вдруг она как раз и выведет к берегу, туда, куда надо? - подумала
Надя. - Кстати, Питер с Пашкой тоже заскользили вбок. Может быть,
если я пойду по этой дорожке, мы скорее окажемся вместе?"
   До чего спокойно, даже радостно стало ей от этой мысли! Но только
на мгновение. Тут же она вздрогнула, словно её окатили холодной
водой. Нет! Она должна выбраться на широкую дорогу и идти по ней,
только по ней.
   Легко решить, но нелегко выполнить. Надя продвигалась вперёд
воистину с черепашьей скоростью. Её постоянно заносило к краям и
выталкивало на узкие тропинки, а удержаться на середине не было
никакой возможности. Вконец измучившись, попав в очередной раз на
боковую тропку, Надя решила хоть чуточку передохнуть, посидеть. Но
она моментально вскочила, заметив, что её, даже сидящую, уносит
вдаль по дорожке, как на конвейере.
   "Хорошо! На четвереньках поползу. Хоть тогда пореже съезжать
буду", - подумала Надя, выбравшись опять на главную дорогу.
И вдруг она услышала тихий, сонный голос - заговорило Кольцо.
   - Давай, давай, на четвереньках, как обезьяна, если головой по-
думать не хочешь!
   - Милое моё, что бы я без тебя делала! - проговорила Надя,
прижимая Кольцо к губам. - А- в каком направлении подумать?
- Хватит подлизываться!
- Это ты зря: я от души. Ну, не дуйся, подскажи всё-таки!
   - Если на середине трудно удержаться, какого она должна быть
цвета? Что у тебя есть, чтоб этот цвет ей дать? Не жалей для неё, и она
тебя пожалеет. Всё!
Кольцо умолкло. Надя задумалась:
   "Какого цвета?.. Середина. Стоп! Папа нередко говорил, что люди
обычно впадают в крайности, и трудно им удержаться на золотой
середине. Золотая?! Но у меня же нет ни волшебной кисти, ни... А что
у меня есть? Спички! Огонь золотистого цвета. Только поджигать
нечего! Ладно, попробую".
   Вынув коробок, Надя чиркнула спичкой и бросила её на бугор
дороги. Вспыхнуло невысокое пламя, пробежало змейкой несколько
метров вперёд - словно там тонкой струйкой был разлит бензин - и
угасло. Три спички сразу - пламя взметнулось выше, пробежало
намного дальше, но опять съёжилось и зашипело.
   " Не жалей для неё." - вспомнила Надя. Конечно, нужно бы
отложить хоть чуточку про запас. А впрочем, была не была!
   Зажав в кулаке все оставшиеся спички, она чиркнула ими со всей
силы и швырнула подальше вместе с коробком. Огонь молнией
прокатился по всей середине дороги, сколько её не было видно, и горел
уже не угасая. Действительно, теперь казалось, что путь, лежащий
перед Надей, разгорожен вдоль чёткой золотистой полосой. Она
помедлила только две секунды и, вспомнив о чудесных свойствах
своего спортивного снаряжения, помчалась прямо по трепещущим
языкам огня. Теперь Надю не заносило к краям. Она бежала спокойно и
уверенно по огненной линии. Но до каких пор можно бежать! В конце
концов Надя выдохлась и, тяжело дыша, пошла шагом, поглядывая то
на нескончаемую "золотую середину" под ногами, то на сияющую в
правой стороне неба Полярную
звезду.
   Сколько девочка так шла, трудно сказать, но в конце концов у неё
сильно закружилась голова, и она упала прямо посреди дороги.
Последнее, что ей запомнилось - это угасающие около её лица
золотистые языки пламени и то, что, даже лежащая, она продолжает
продвигаться вперёд.
- Вставай! - кто-то в темноте бережно потянул Надю за правую
руку.
- Поднимайся! - кто-то другой подхватил под левую.
   Кто это? Неужели?! Нет, не может быть! Опять засветилось Кольцо.
Не так ярко, как вначале, но достаточно для того, чтобы различать всё
окружающее на расстоянии нескольких шагов.
   Действительно, она не ошиблась: под руки её держали. папа и мама.
Надя крепко обняла их и долго не отпускала, повторяя:
- Милые мои, дорогие!
   Они никуда не исчезали и молча, с ласковыми улыбками, гладили
дочку по голове. Это были явно не призраки: живые, вполне осязаемые
люди.
   " Они же точно умерли! - пронеслось в голове у Нади. - Выходит,
и я уже умерла, и мы встретились в каком-то другом мире?"
Но тут заговорила мама.
   - Мы сможем побыть с тобой, Надюшка, не очень долго. У тебя
пока своя дорога. Ты не хочешь накрыть праздничный стол по случаю
нашей встречи?
- Скажи, ты простила меня? - заглянул ей в глаза отец.
- И меня? - добавила мама.
   Надя расплакалась счастливыми слезами и заверила, что всё поняла,
всё простила и надеется, что и они друг с другом в мире. Потом
лихорадочно начала соображать, где и каким образом она сумеет
накрыть стол. А мама с папой стояли в стороне и, держась за руки, тихо
беседовали, с улыбками поглядывая на дочь.
   Прежде всего, Надя вообще не могла понять, где она сейчас на-
ходится. Кругом темнота и, кажется, полная пустота. Звёзды еле
различимы в невообразимой дали. И почему-то странное ощущение, что
она передвигается не по ровной земле, а по какой-то искривлённой
поверхности.
   - Голубушка, а давай-ка я тебе помогу, - тёплая морщинистая рука
коснулась Надиного плеча.
   - Баба Вера?! - Надя обняла и расцеловала старушку. - Где мы,
скажите, ради бога?
   - Это не просто объяснить, Наденька. Не всё людям до поры до
времени дано знать и понимать. Идём со мной!
   Держась за руку бабы Веры, Надя двинулась за ней в темноту. Шаги
девочки становились всё увереннее, уже не так кружилась голова от
постоянных изгибов опоры под ногами. Однако тело всё больше и
больше пронизывал жуткий холод. Нос, уши, кончики пальцев были как
отмороженные. Надя подумала, что если бы не чудесный костюм, она
давно бы превратилась в ледышку. А баба Вера чувствовала себя
прекрасно в своём тоненьком застиранном халате, и рука её, сжимавшая
Надину застывшую кисть, была совершенно тёплой. Едва Надя открыла
рот, чтобы спросить, нельзя ли как-то погреться, как баба Вера
остановилась и сказала:
- Ну вот и пришли.
   Земля качнулась и замерла под ногами. Поразительное чувство!
Надя ничего не видела, кроме своей провожатой, тускло освещён-ной
светом Кольца; казалось, вокруг одна пустота - тёмная, холодная и
непонятная. Но в то же время!..
   "Я здесь когда-то была, - промелькнуло в мыслях у девочки. -
Здесь, справа, должна быть печка. и длинная деревянная лежанка из
плохо обструганных досок, а вместо ножек у неё обрубки дерева".
   Едва она подумала это, как свет от Кольца стал ярче и, сделав
несколько шагов вправо, Надя, в самом деле, увидела старую кир-
пичную печь, с которой поотваливались изрядные куски побелки, а
дверца еле висела, скособочившись на ржавых петлях. В устье печи
виднелись скомканные листы жёлтой бумаги и хворост. А рядом.
рядом, действительно, стояла деревянная лежанка! Кстати, на ней была
сложена небольшая охапка дров. Под ногами темнела сырая
утрамбованная земля.
   Надя положила дрова поверх хвороста, но спичек нигде не было.
- Ты подуй, - посоветовала баба Вера.
   Сев на корточки, Надя послушно начала изо всех сил дуть на
холодные чёрные угли и влажный хворост. И вдруг вспыхнул яркий
огонь. Пламя так и заплясало над углями, облизывая рыжими язычками
хворост и дрова. Чудесное, согревающее до самого нутра тепло
заструилось вокруг.
   - А дровишек-то маловато! Полагаю, сия охапочка будет не лишняя.
   С грохотом застучали дрова по лежанке. Надя вскочила с отчаянно
бьющимся сердцем, не веря ушам. Обернулась.
- Доктор!!! Марк! Это вы?!
   - Лёнь, подбрось сам дровишки в печь, а то тут у меня девушке
дурно, - с лёгкой усмешкой протянул Доктор.
   Надя сама не поняла, как это получилось. Может, в самом деле, она
от радости потеряла сознание? Только придя в себя, она поняла, что
обнимает, целует Марка и заливает слезами его белую рубашку
(привычного халата на нём не было).
   - Может, и со мной поздороваешься? - раздался обиженный голос
Леонида.
   Но Наде было слишком уютно обтирать своё мокрое лицо о мягкую
рубашку (тем более, что хозяин оной не возражал), чтобы она могла
стронуться с места. Она только улыбнулась и приветливо помахала
рукой.
- Доктор!.. хотя можно я буду называть вас Марком?
   - Почему бы и нет? Кстати, не хочешь вдобавок обращаться ко мне
на "ты"? О! Колечко моё не потеряла!
   - Конечно нет: вон оно как светит! Марк, вы- то есть, ты- ты
извини меня, что я так- я ведь и не надеялась!..
   - За что "извини"? Мне была весьма приятна столь бурная встреча.
   - Но, скажите- скажи, с тобой ничего не случилось? Ты живой
ещё?
- Не меньше, чем ты, - рассмеялся Марк.
   - А вот, заметьте, я живой или нет - на это ей наплевать, - буркнул
Леонид.
   - Лёнь, и язык у тебя поворачивается такое говорить? - с обидой
упрекнула Надя.
- Повернулся вот при виде твоих телячьих нежностей.
   - Мы просто ненадолго заскочили к тебе в гости, - пояснил Марк. -
Посидим все вместе за столом и разойдёмся опять по своим делам.
   - А стол этот накрывать должны, конечно, только мы с бабой Верой,
- послышался в темноте недовольный язвительный голос.
   Всё вокруг залил ровный спокойный свет, словно в далёком небе
засияло сразу несколько ярких лун. Всего в трёх-четырёх метрах от
печки Надя увидела большой грубо сколоченный прямоугольный стол,
возле которого вместо стульев были расставлены восемь толстых
обрубков дерева. Стол был накрыт потёртой старой клеёнкой с детским
рисунком. Спокойная, улыбающаяся баба Вера и надутая,
раскрасневшаяся, не то от печного жара, не то от возмущения, Ганя
расставляли тарелки с закусками и стаканы. У Гани даже Венок то и
дело вспыхивал сердитыми искорками.
   - Ганя, я так рада! - подбежала к ней Надя. - Давай, что делать?
   - Да без вас всё сделали, - чуть помягче фыркнула Ганя. - Скажи
своим кавалерам, чтобы бутылку с ликёром открыли.
   Сидя за столом, Надя невольно вспомнила юбилей Правителя. На-
сколько сейчас всё было по-другому! Никакого шума, лишней возни.
Тишина, уют, покой. Всего их семеро- Но почему тогда во главе стола
оставлено одно пустое место с прибором. Кто придёт? Марта, может
быть?
   - Марта прийти не сможет, - откликнулся на размышления Нади
Доктор. - Занята неотложными делами. Но она просила передать тебе
привет и пожелать удачи.
   За столом почти не было разговоров, но чувствовалось, что все как
бы читают мысли друг друга. Казалось, что между сидящими
достигнуто полное понимание и что всё между ними давно сказано и
выяснено. А рядом они находятся лишь потому, что им очень хорошо
вместе. Даже у сердитой Гани лицо просветлело и успокоилось. В
какой-то миг Наде, которая сидела рядом с Лёнькой и напротив
родителей, захотелось рассказать папе с мамой обо всём: как они жили
без них дома, о своих странствиях и новых друзьях. Но тут же она
поняла, что это совершенно лишнее - они и так всё знают. Потом ей
захотелось потолковать с Марком и Ганей по поводу своих пещерных
приключений, но и здесь она пришла к выводу, что этого делать не
стоит. Она шепнула только Лёньке, крепко пожав ему руку: - Лёнь, я
правда по тебе скучала. И всё время вспоминала тебя, - на что тот
ответил радостной улыбкой.
   - Ну, чокнемся за знакомство, - предложил Марк, плеснув всем в
стаканы вишневого ликёра, - также за здоровье нашей Надежды,
которой стукнуло недавно шестнадцать лет, а главное - за благо-
получное завершение её путешествия по Острову.
   У Нади немного закружилась голова от крепкого напитка и, по-
скольку все ласково и выжидающе смотрели на неё, ей захотелось
встать и тоже сказать что-то хорошее.

В незримом пространстве безлунною ночью
Любовно накрою я стол.
И сбудется сон: я увижу воочью
Всех близких, кто был и ушёл.
Ушёл в неизвестность, в дела, иль в обиды, Кто в жизни
растаял, как дым- Знакомьтесь: не все вы встречались,
как видно. Пусть чокнется мёртвый с живым.
Забудем плохое, и в памяти встанет Лишь лучших
минут светлый ряд. Как мутный осадок в гранёном
стакане, Из сердца мы выплеснем яд.

Горящие угли рукой размешаю В той
печке, которой уж нет, И лёд
отчуждения от жара растает, И в
душах затеплится свет.
И что не успела, и что не сумела,
Сейчас я сказать вам хочу.
В незримом пространстве снежинкою белой
К ушедшим я близким лечу.

   - Итак, "деревянные" критики ещё не отбили охоту писать стихи? -
прозвучал знакомый голос. - Похвально!
   К столу подошла и села на свободное место та самая Загадочная
Леди в плаще со звёздными блёстками. Лицо её по-прежнему было
прикрыто. Все быстро встали, молча поклонились ей и снова уселись.
   - За тебя, Надежда! Будь счастлива! - подняла Леди свой стакан.
   Надя вскочила, второй раз поклонилась и, усевшись, начала
раздумывать: не спросить ли что под хорошую руку? Хотя бы куда идти
потом. Но, очевидно, ликёр плохо подействовал на неё, и она, вместо
того, чтобы изречь что-то толковое, ляпнула:
- А почему моих бабушки с дедушкой здесь нет?
Леди не рассердилась, даже тихонько рассмеялась и объяснила:
   - Да потому, что они сейчас пьют чай вместе с "тобой" у себя дома.
Кстати, за тем же столом сидит хорошо известный тебе Мишка.
   " Нет, ну надо же! - Надя чуть не расхохоталась вслух. - То, о чём я
мечтала. Эх!.. "
   Воодушевлённая благодушием Леди, девочка, несмотря на то, что
папа больно лягнул её под столом, а Ганя сделала "страшные глаза",
задала следующий, уже более дельный вопрос:
- А Пашка?
   - Пашка с Питером ещё плутают по Острову. А Джон со Стасей
ждут вас на корабле. Надеюсь, всё?
   Уловив в последних словах Леди строгие интонации, Надя молча
кивнула головой.
   - Про меня, конечно, никто не спрашивает, а я вот пришла, - у стола
появилась... Паула! В чёрном платье с красными полосами, с ярко
накрашенными бордовыми губами и с искуснейшим образом
изготовленным стальным протезом вместо кисти левой руки.
- Тебя никто не звал, - сурово заметил Марк.
- После всего - ты смеешь!.. - взвилась Ганя.
   - Мне тоже досталось, - Паула демонстративно подняла вверх
протез. - Но я пришла мириться.
Она бесцеремонно тронула за плащ Леди и капризно протянула:
- Ну, скажите им.
   - Ей скажите! - сорвался с места Леонид. - Прогоните её, или я её
укокошу!!!
   - Не могу вмешиваться в ваши семейные дела, - покачала головой
Леди.
   - Устроите скандал - всем же хуже будет, вы знаете, - запальчиво
заявила Паула. - А так, посижу и уйду. Даю слово.
- Лёнь, давай ещё чурбак, - ледяным тоном сказала Ганя.
   - Не на чурбак, на кол осиновый её надо посадить, - прошипел,
вставая, Леонид.
   - Не надо ничего, - резко встал Марк. - Пусть займёт моё место. Я
не буду сидеть за одним столом с виновницей гибели моего брата,
которая пыталась отправить на тот свет парня, едва начавшего жить.
   Доктор был в бешенстве, но сдерживал себя. Он явно, как и Ганя,
был уверен, что скандал с Паулой дороже обойдётся.
   - Про себя забыл, Марк, - пробурчал себе под нос Леонид. -Если бы
не Надя!..
   Паула невозмутимо уселась на место Марка, и за столом на не-
сколько минут опять воцарилось молчание. Только не доброе, уютное,
как прежде, а недоброжелательное и напряжённое. Наконец Паула
заговорила:
   - Я вижу, мне не очень рады. Но раз уж я здесь, прежде, чем уйти, я
хочу. сыграть в какую-нибудь игру.
   - К твоим услугам, - подчёркнуто вежливо откликнулась Ганя. - В
карты?
   - Нет, милочка! Играть я сегодня буду только с одним человеком. С
виновницей торжества.
   Длинный палец с острым кроваво-красным ногтем указал на Надю.
   - Нет!!! - в три голоса одновременно воскликнули Марк, Ганя и
Лёнька.
Мама с папой и баба Вера встревоженно переглянулись.
- Почему "нет"? Я ставлю- стенные часы! Те самые. Думаете,
шучу?
   Паула щёлкнула пальцами, и, выехав из темноты, прямо к её ногам
подкатилась огромная чёрная сумка на колёсиках. Хозяйка
торжественно расстегнула молнию. На дне сумки лежали большие
запылённые стенные часы из тёмного дерева с пятиугольным ци-
ферблатом, украшенным изображением двенадцатилапового паука с
сапфировыми глазами.
   - На эти часы и я бы не отказался сыграть, - сквозь зубы проговорил
Доктор.
   - Ещё бы! - злорадно воскликнула Паула. - Где ты их только не
искал! Даже всю землю у стен города перерыл. Но играть я буду
только с ней.
- А мы против! - воскликнула Ганя.
   - Не думаю, что все против, - заявила Паула. - Нас здесь всего
девять. Давайте проголосуем!
   - Глупо! - поднялась из-за стола Леди. - Я, во всяком случае, в этом
не участвую.
   - Заинтересованные лица тогда пусть тоже не участвуют, - Ганя
указала на Паулу с Надей.
   Марк быстро раздал оставшимся шестерым по два камешка: белый -
"за", чёрный - "против". Каждый бросил по одному камешку в пустую
сахарницу. Когда их высыпали на стол, там оказалось поровну: три
чёрных, три белых. Ганя с Марком и Лёнька выглядели крайне
огорчёнными.
   " Неужели это родители с бабкой Верой положили белые?" -
подумала Надя, всматриваясь в их лица. Но лица были непроницаемы.
Один только папа украдкой подмигнул ей.
- Раз так - решать должна она сама, - заявила Леди. - Ну, Надя? Надя
опять по очереди обвела всех глазами. Ганя с Лёнькой, нахмурившись,
делали едва заметные отрицательные движения головой.
Марк стоял в глубокой задумчивости и, скорее всего, сам не знал, что
посоветовать. Папа опять почему-то подмигнул, а вот мама с бабкой
Верой моргнули и слегка кивнули.
- Я. согласна играть! - выпалила Надя. Лёнька сжал
кулаки, Ганя схватилась за голову.
   - Упустили немаловажную деталь! - очнулся от оцепенения Марк. -
А что Надя поставит против твоих часов, многонеуважае-мая Паула?
Вряд ли сейчас у неё найдётся то, что сможет тебя заинтересовать.
   - Я уже начала обдумывать этот вопрос, - протянула Паула. -Что ж,
покажи, деточка, без утайки, что ещё там у тебя осталось кроме твоего
суперзащитного костюма, естественно.
   - Это что, обыск? - возмутилась Ганя. - Давай-ка лучше со мной на
Венок.
   - Успокойся, - злобно прошипела Паула. - Всё уже решено и
пересмотру не подлежит. А твой Венок этих часов точно не стоит.
   - Ладно, смотрите! - Надя вывернула карманы. - Всё, что у меня
имеется: луковица голубой лилии, простой карандаш и листки бумаги
со стихами.
   - А ещё деревянная цепочка с корабликом да серебряный крестик на
шее и колечко на пальчике, - преехиднейшим тоном уточнила Паула.
   - Ну уж из этого я точно ничего ставить не буду, - твёрдо сказала
Надя.
   - Успокойся, мне это всё и не нужно, так же, как и твоя дребедень в
карманах.
   - Но у меня действительно больше ничего теперь нет. Правда, есть
ещё кружевная косынка, но она не со мной: я ей руку другу перевязала.
Есть ещё большой блокнот, но он тоже не здесь, на корабле.
- Ха-ха-ха! Косынка! Большой блокнот! И больше ничего?
- Я сказала - нет.
- А я думаю - есть.
- И что же?
- Ты сама!!!
   Все словно остолбенели. Один только Марк, нахмурившись,
пробормотал:
- Я так и думал.
   - И что будет в случае моего проигрыша? - спокойно спросила
Надя. - Вы меня убьёте?
   - Что ты! Убивать такую славную девушку?! Просто с этой минуты
ты будешь полностью в моём распоряжении. Не пугайся: это совсем не
значит, что я буду постоянно держать тебя при себе. Ты можешь быть
здесь, возможно, ты захочешь отправиться домой. В некотором роде ты
будешь вольна во всех своих поступках. Но если в какой-то момент я
прикажу тебе-
- Убить кого-нибудь, например? - перебила Надя.
   - Нет, с тобой совершенно невозможно разговаривать! - вскипела
Паула. - Что тебя всё время на тему убийств тянет?
   - Неудивительно, - вставил Марк. - Ведь убийства - твоё амплуа,
драгоценная.
   - Надя, не соглашайся! - выкрикнула Ганя и, выскочив из-за стола,
подбежала к девочке.
   Она схватила Надю за плечи и даже потрясла для пущей убеди-
тельности.
   - Не соглашайся! Эта сволочь наденет тебе на палец стальное
кольцо с пауком, и ты станешь её рабой. Где бы ты ни была, как бы ты
ни жила, тебе будет только казаться, что ты делаешь всё по собственной
воле, что ты довольна и счастлива. В самом деле, она будет управлять
тобой, как марионеткой на ниточке. А снять кольцо ты уже никогда не
сможешь. Отказывайся! У тебя веское основание: она ставит вещь, а ты
- живой человек. Откажись, говорю!
   - Прекрати свою паршивую агитацию! - рявкнула Паула. - Это
нечестно.
   - Пока игра не началась, всё честно, - вступил в спор Лёнька. -Эх,
хотел же вот гитару взять - пригодилась бы!
   - Зачем? Вдохновлять нас песнями или бить по черепушке не-
другов? - мрачновато пошутил Доктор.
   Удивительно, но со стороны Надиных родителей и бабы Веры не
было ни слова, ни жеста. Сейчас они просто сидели выжидающе, как
зрители на интересном спектакле, и даже спокойно грызли какие-то
сухарики.
   Надя заколебалась. Пристально, с отчаянной внутренней мольбой
взглянула она на Леди, опять подсевшую к столу. На какой-то миг Наде
показалось, что она различает черты прикрытого лица: правильные,
приятные и строгие. И тут же девочка услышала знакомый голос.
Только слова произносились не вслух. Они негромко, но чётко звучали
у Нади не то в ушах, не то в самой голове. Словно кто-то надел на неё
невидимые наушники.
"Решай сама. Но учти: она здесь одна, а с тобой - все".
   - Я сказала, что согласна играть, - заявила Надя, - и от своих слов не
отказываюсь.
- Ты понимаешь, чем рискуешь? - тихо спросил Марк.
   - Я понимаю, что хочу выиграть эти часы, - ответила Надя, глядя
ему в глаза. - И я выиграю их, хотя бы ради. тебя.
   Губы у Марка дрогнули, и он, повернувшись к Леди, с почти-
тельным поклоном спросил:
- Вы согласитесь быть судьёй?
   Та молча кивнула и опустилась в непонятно откуда взявшееся
высокое кресло, обитое зелёным бархатом.
   - Ваша честь! - моментально подкатилась к ней Паула. - Необ-
ходимо удалить посторонних лиц, - и она гневным жестом указала на
сидящих рядом папу с мамой и бабу Веру.
   - Они не посторонние, - сжал кулаки Леонид. - Это её родители и
бабушка.
- Чужая, кстати, - злорадно уточнила Паула.
- Не надо никого удалять! Нет таких правил! - зашумели все.
   - Сейчас тебя, поганка, удалим! - выкрикнул Лёнька. - И авто-
матически игра отменится. Пойдёт?
Леди подняла руку, и все мгновенно затихли.
   - Никого не удаляем. Все сидят на своих местах. Только Надин отец
пересядет на моё пустое место, а Паула - на его. Чтобы противники
были друг напротив друга.
- Они все будут ей подсказывать, ваша честь! - не унималась Паула.
Леди щёлкнула пальцами, и мгновенно, хлопая крыльями, по
обеим сторонам от неё приземлились две большие серые Цапли.
   - При явных нарушениях - слово "явных" Леди выделила весьма
внушительно, - виновник будет сейчас же удалён из зала моими
помощниками. Гарантирую. Ещё что?
   - Кто выбирает вид игры, ваша честь? - вкрадчиво спросила Паула.
   - Идея была ваша. Значит, два раза выбирает она, последний раз -
вы. Играете в три разные игры. Ничьей не будет! В случае равного
счёта. победа присуждается Наде.
   Все радостно закричали: "Ура!", а Паула затопала ногами от ярости:
- Неслыханно! Несправедливо, ваша честь!
   - Вам ли, Паула, говорить о справедливости, - откликнулась Леди. -
Но здесь как раз всё верно. Во-первых, вызвали на состязание её вы -
она только согласилась. Во-вторых, вы совершенно в разных, скажем в
шутку, весовых категориях. Я бы посчитала для себя унизительным
соревноваться на равных с молодой, неопытной девушкой.
   Видимо, даже Пауле нечего было возразить на такие слова. Она
примолкла и с кислым видом спросила Надю, во что именно та хочет
сыграть в первый раз.
   Надя призадумалась. Тем временем Ганя собрала в узел вместе с
клеёнкой всё, что оставалось на столе, и швырнула подальше в сторону.
Раздался звон, подобный хрусту ломающихся сосулек, и откуда-то
зазвучала тихая плавная мелодия. Одна из Цапель подлетела к столу,
несколько раз долбанула клювом неструганные доски и захлопала
крыльями. На секунду померк свет.
   Когда свет появился снова, крышка стола оказалось покрытой
тканью, похожей на мягкий белый бархат. На краю стола, там, где
сидела Ганя, стоял огромный серебристый поднос, заваленный
коробками со всевозможными играми: шашки, карты, шахматы, нарды,
лото- с краю даже громоздились ракетки для бадминтона, настольного
и большого тенниса.
   - Ваша честь, - залебезила Паула. - Она не полгода думать со-
бирается?
   Надя сосредоточенно ковыряла ногтем белую покрышку, и вдруг
она уловила пристальный взгляд отца.
- "Шахматы", - чётко прозвучал в её голове папин голос.
   Шахматы?! Нет, это явно не то. Сам папа, конечно, прекрасно играл,
у него было звание мастера спорта. И Надю он учил: они разыгрывали
партии, он объяснял ей все ходы. Но это было слишком давно. После
его смерти почему-то сложилось так, что она за шахматной доской
толком почти и не сидела. Нет, боязно!
   Покосившись в сторону Гани с Марком и Лёньки, Надя услышала:
- " Карты! Карты!"
   - " В карты, в подкидного!" - прозвучали слова мамы и бабы Веры.
   - Вначале мы играем. в карты, - наконец-то решилась Надя. -В
подкидного дурака.
   Папа неодобрительно покачал головой. Ганя бросила на стол
новенькую нераспечатанную колоду карт.
   Паула держала свои карты веером перед носом, прикрывая ими
злорадную усмешку. Надя изо всех сил пыталась разглядеть их на-
сквозь, но здесь её замечательное зрение, как ни странно, не сра-
батывало. Зато мама с бабой Верой, очевидно, отлично видели всё. Они
наперебой подсказывали Наде:
   - "Не крой девяткой: она тебе ещё две накидает" - "Валета, валета
бубнового давай - у неё этой масти нет" - "Эй! Куда тузом?! - Десятки
сплавь."
   Надя уже начинала привыкать к такому мысленному общению. Оно
становилось для неё столь же естественным, как разговор с котами и с
веником. Всё шло чётко и налаженно. Однако лица подсказывающих
делались всё мрачнее. Дело в том, что, несмотря на безупречность
Надиной игры, карты к ней приходили хуже некуда. Под конец пошли
совсем дрянные. А ведь тасовала и раздавала их Ганя, так что Паулу и
заподозрить было не в чем. Просто классическое невезение. Когда вся
колода закончилась, у Паулы на руках оказались одни козыри, а у Нади.
   - Принимаю. - со слезами на глазах сказала девочка и бросила
карты на стол.
- Ура! - завопила Паула. - Победа! Один-ноль в мою пользу. Одна
Цапля щёлкнула клювом, другая что-то покрутила за
креслом, и над головой величественной Судьи появилась чёрно-белая
таблица:

Н : 0 П : 1
   
   Все за столом, кроме Паулы, сидели с убитым видом, она же, сияя
злорадной усмешкой, проговорила:
   - Ну, деточка, выбирай второй раз. Первый раз, надо сказать, ты
выбрала удачно. Не печалься, в старину говорили: кому в карты не
везёт, тому в любви везёт. Итак, что теперь?
- Шахматы!
- Просто замечательно! Моя любимая игра.
   Ганя, протягивая шахматную доску, растерянно переглянулась с
Доктором. Папа довольно потёр руки. Надя лихорадочно пыталась хоть
что-то сообразить.
   " Теперь всё ясно: конечно, папа тоже будет мне подсказывать. Зря я
его тогда не послушала. В картах успех зависит не только от умелой
игры, но и от везения. Шахматы - совсем другое дело. Но!.. вдруг Паула
играет лучше, чем он? - от этой мысли у Нади всё похолодело, - а ведь
если я и сейчас проиграю -это конец. Кстати, даже если выиграю,
третий раз выбираю уже не я. А вдруг эта ведьма предложит такое, во
что я и играть-то не умею?!"
   - Достопочтенная шахматистка, очнитесь, - раздался над На-диным
ухом голос Марка. - Ваш выбор.
   Он с улыбкой протягивал к ней руки со сжатыми кулаками и
пристально смотрел ей в глаза. Конечно, была безошибочно выбрана
белая пешка.
   - Ваша честь! - вскочила с места Паула. - Я и без этой дурацкой
жеребьёвки всю жизнь играю чёрными. Но меня начинает бесить, что
этой девчонке явно все подсказывают, а вы делаете вид, что ничего не
замечаете.
   - А вы не беситесь, - спокойно сказала Леди. - В следующий раз, как
только заметите чью-то подсказку, немедленно доложите мне, кто
подсказал и что подсказал - слово в слово. Виновный мгновенно будет
удалён из зала.
- Я не могу это уловить, тем более слово в слово.
   - А она, выходит, может?! Как бы вас не пришлось удалить за столь
нелепые домыслы!
   Паула заткнулась к великому облегчению противницы. Надя ужасно
перепугалась, что это злобное создание распсихуется до того, что
потребует удалить её отца. И что тогда она станет делать?
   Игра должна была идти попросту: без часов, без записей ходов. Не
успела Надя протянуть руку к доске, как все, кроме папы, которому и
так всё прекрасно было видно, взволнованно привстали с мест и
вытянули шеи, чтобы наблюдать за сражением маленьких деревянных
фигурок.
   " Будь внимательна! - услышала Надя спокойный голос. -Вспоминай
всё, чему я тебя учил. Я не собираюсь просто играть за тебя. Я буду
подсказывать только в случае неверного хода. Прежде, чем
прикоснуться к фигуре, сообщай мне, что собираешься делать. Помни:
проигрывать нам нельзя!"
   От волнения у Нади заныло в висках. Как это нередко бывало в
последнее время, ей стало казаться, что всё, что творится сейчас,
происходит не с ней, а с кем-то другим или в туманном тревожном сне.
- "Конь на С 3", - сообщила Надя.
- "Угу".
- "Конь на F 3".
- "Ага, пойдёт".
   Уже сделан десяток ходов, совершён обмен фигурами... Надя в
глубине души пребывала в восторге от своей самостоятельности и
своего мастерства в игре. Но вдруг вместо привычных "угу" да "ага"
она услышала тревожное: "Куда?! С ума сошла! Не трогай ферзя! Давай
слона с Е 4 на С 6, он под защитой там". И началось: папа поправлял
Надю через два хода на третий. Она чувствовала, что отец сам начинает
нервничать. Что ни говори, играла Паула недурно. Наконец, забраковав
планируемый дочкой очередной ход, отец вдруг предложил:
- "Давай ладью на В 7!"
- "Под удар?"
- "Делай, что говорят: сама увидишь".
   - Ого! - не удержалась Паула от злорадного комментария. -Такую
фигуру не жалко, деточка? "Зевнула"? Или сознательно жертвуешь?
Только не понятно, зачем.
- "Шах объявляй слоном!"
   Пауле, кажется, уже стало понятно, "зачем" и, стиснув в руке
сгоряча хапнутую ладью, она занервничала.
- " Пап! Теперь ферзём шах?"
   - " Молодец! Коня подводи на F 6: слон-то связан. Спокойно!
Соберись, не переживай".
   И, наконец, словно со стороны, услышала Надя свой торжественный
голос:
- Снова шах!..
- Чёрт!!! - Паула вскочила и с гневом смахнула фигуры с доски.
   - Сдаюсь. Но будь я проклята, если эта девчонка играла совершенно
самостоятельно.
- Ты и так проклята, - с тихой ненавистью прошипела Ганя. Леди
невозмутимо заметила:
   - Если вы сможете это доказать, мы аннулируем результат игры.
Итак, счёт теперь 1 - 1.
Моментально упомянутые цифры появились у неё за спиной.
   Всё, что говорилось после того, как Паула признала своё поражение,
было еле слышно из-за радостного шума в ряду Надиных болельщиков.
Теперь и вовсе их восторженные крики заставили даже строгого Судью
зажать уши руками. Надю обнимали, целовали, только что не
подбрасывали до потолка.
   - " Папа, спасибо! Что бы я делала без тебя!" - Надя благодарно
посмотрела отцу в глаза, крепко обняла его, но вслух, конечно, не
произнесла ни словечка:
   - Рано радуетесь! - прозвучал злобный, раздражённый голос Паулы.
- Остаётся третья игра. И в этот раз выбираю я.





ГЛАВА 17
Возвращение


Паула хищным взглядом впилась в серебристый поднос. "Господи, -
взмолилась Надя, - только бы не теннис и не бадминтон".
   Конечно, с этими играми ей доводилось иметь дело (правда, с
большим теннисом чуть-чуть), но особенным мастерством она не
обладала. Прямо скажем, играла паршивенько.
   - Ах, баба Вера, - донёсся до её ушей тихий мамин шёпот, - хорошо
бы Паула выбрала теннис: Наденька - кандидат в мастера и по
большому, и по настольному.
   - Знаю, знаю, - так же тихо, но вполне разборчиво откликнулась
старушка. - А в этот... бадминтон её тоже никто никогда не мог
обыграть.
Леди похлопала ладонью по ручке кресла:
- Прошу без перешёптываний!
   Паула, напротив, в этот раз возмущения не выразила, но вдруг резко
потеряла интерес к изучению подноса.
   - Ваша честь! - обратилась она к Судье. - Девочка выбирала два
раза. Могу ли я в свой единственный раз сделать выбор, не
ограничиваясь содержанием этого жалкого набора на столе?
Леди пожала плечами:
   - Что ж, я не против. Но только смотря что вы выберете. Если
дуэль на пистолетах или шпагах - это не пройдёт.
   - О, что вы, ваша честь! Всё в рамках игр и состязаний, безо всякого
вреда здоровью. Я выбираю- - Паула, помедлив, обвела тор-
жествующим взглядом всех присутствующих, - выбираю стрельбу из
лука по мишеням.
   Вот тут-то земля поплыла у Нади под ногами, и мурашки пробежали
по всему телу. Последний раз лук, естественно, самодельный, она
держала в руках лет восемь тому назад. Они с Витькой и его друзьями
стреляли на полянке возле их дач в бутылки, расставленные на
широком пне. И никто тогда не попадал в цель хуже неё.
- Хорошо, возражений нет, - заявила Леди.
   Вот кошмар! Надя даже зажмурилась. Открыв глаза, она увидела в
порядочном отдалении от себя два белых щитка. На каждом из них в
центре алел круг размером с большое яблоко, заключённый в два
широких кольца: жёлтое - внутри и чёрное - снаружи. К Наде и Пауле
торжественным шагом подошли Цапли. Надя заледеневшими от
волнения пальцами сняла с шеи у птицы изящный светло-коричневый
лук и вынула из клюва четыре тонкие стрелы с острыми стальными
наконечниками.
   - Вы стреляете четыре раза, - объявила Леди. - Вон, белыми чертами
отмечены ваши места. У кого будет лучший результат -тот,
естественно, победитель.
Довольная Паула самоуверенно усмехнулась.
   " Что делать? Ну что делать? - в отчаянии думала Надя. - Я на таком
расстоянии в сам щиток-то не попаду. Всё, конец!"
   Она видела, что так же встревожены и все её болельщики, кроме
Доктора, который вдруг чуть заметно ей улыбнулся.
"Надя, успокойся! Пойдёшь к черте - урони стрелы".
   Надя решила полностью довериться Марку - другого ей ничего не
оставалось. Сделав несколько шагов, она слегка разжала пальцы.
Стрелы выскользнули и упали наземь. Девочка вопросительно
взглянула на Доктора, и в тот же миг ей показалось, что её кто-то
сильно щёлкнул по носу. На стрелы закапала кровь.
   - Ваша честь, - воскликнул Марк, - разрешите быстро оказать
первую помощь! Видимо, от волнения поднялось давление. Девочка не
сможет целиться с носовым кровотечением.
   Получив согласие, Марк подскочил к Наде, мгновенно поднял
стрелы и, тщательно обтерев их о свою многострадальную рубашку,
всунул ей назад в руку. Так же молниеносно приложил он девочке к
переносице влажный кусок марли, им же быстро вытер её лицо и,
сказав: "Вот и всё! Всё в порядке", вернулся на своё место.
   - Ваша честь, подавайте сигнал, - гнусела Паула. - Эта девчонка
просто тянет время.
   - Девочка уже у черты, - спокойно возразила Леди. - Ей только что
было плохо. Мы не можем дать её четверть минуты, чтобы прийти в
себя?!
   Этой четверти вполне хватило на то, чтобы Надя успела выслушать
очередную инструкцию Марка.
   "Всё будет хорошо, милая! Я с детства прекрасно стреляю. Ни о чём
не думай. Просто представь себе, что ты - это не ты, а я. Уверен, у
тебя получится".
   Надя сама не поняла, получилось ли это у неё, и если да, то как. Она
только ощутила лёгкое, даже приятное головокружение и спокойную
уверенность. Ей показалось, что не её руки, а руки Марка держат лук,
натягивают тетиву, не она, а Марк прицеливается; а на груди у неё не
спортивная куртка с полурасстёгнутой молнией, а белая рубашка с
расстёгнутыми верхними пуговицами, испачканная кровью. А потом
она услышала свисток Леди, свист стрел. всего восемь раз.
   Глубоко вздохнув, Надя выронила лук. Руки и колени у неё дро-
жали, в глазах плыли жёлтые и чёрные круги. И тут же она услышала
дикие радостные вопли:
- Ура!!! Ура!!! Победа!!!
   Не успела Надя опомниться, как все болельщики подхватили её на
руки и начали подбрасывать вверх с криками:
- На-дя! На-дя! Мо-ло-дец!
   - Хватит, мы из неё остатки души вытрясем, - серьёзно сказал Марк.
   Встав на ноги, Надя увидела искажённое злобой и негодованием
лицо Паулы. Леди и Цапли стояли возле щитков! Все четыре Надины
стрелы попали в красное яблоко, причём в самую середину. Однако и
стрелы Паулы вонзились в красный круг. Ничья?

Н : 2 П : 2

- красовалось на таблице.
   - Ваша честь, - решительно заговорила Паула. - Вы, конечно, вправе
присудить победу этой девчонке, как вами и было оговорено. Но я
взываю к вашей справедливости. Кстати, - ни к селу ни к городу,
добавила Паула, демонстративно подняв протез, - в последнем
соревновании мы были в неравных условиях. (Будто не она сама эту
стрельбу выбрала!) Я не могу доказать, что и в этот раз был чистейшей
воды мухлёж, но я в этом уверена. Здесь все за неё и против меня!
   - С последним высказыванием совершенно согласна, - кивнула
головой Леди. - Так что же?
   - Прошу вас, добавьте последнее, четвёртое испытание. Какое
хотите. Только чтоб её обожаемая команда была подальше. И чтобы оно
исключало ничью. Пусть это всё и решит!
   Ну и крик же поднялся! Лёнька подскочил к Пауле и чуть не расшиб
ей голову не попавшим в печку поленом - его еле удержали Доктор и
Цапли. Какими словами обзывала Паулу Ганя!.. (Неужели от Лёньки
научилась?) Даже кроткая баба Вера и Надины родители, которые до
последнего времени лишнего слова не произнесли, кричали, что это
будет совершенно неправильно.
   Леди хлопнула два раза в ладоши, и мгновенно установилась
тишина.
   - Слушайте! Я полностью согласна с тем, что удовлетворять
просьбы Паулы неправильно. Тем не менее, решение моё таково -
окончательное слово за Надей.
   Все вздохнули с облегчением. Но вдруг Надя, опять неожиданно для
самой себя, выпалила:
   - Я согласна! Я согласна потому, что мне надоело выслушивать
всякие гадости по адресу моих родных и друзей. Надеюсь, после
последнего состязания Паула заткнётся.
   Ой, что тут началось! Пожалуй, "дура" и "ненормальная" были
самые безобидные слова, долетевшие до Надиных ушей. Но на этот раз
возмущение носило тихий характер. Ведь решение было принято
уважаемой всеми Леди.
   Стараясь ни на кого не глядеть, с опущенной головой, Надя подошла
к креслу Судьи. На душе у неё было муторно.
   " Я ведь, точно, неправа. Все так переживали, помогали мне. И какая
была главная цель? Часы! Что на меня накатило?! Сама не пойму.
Теперь всё опять повисло на ниточке".
   - В этот раз, - объявила Судья стоящим перед ней соперницам, -
выбор делаю я.
   Леди открыла поданную Цаплей большую картонную коробку. Там
лежала дюжина огромных игральных кубиков. Они были
необыкновенно красивы: из полупрозрачного переливающегося стекла
со множеством золотистых, светящихся, словно звёздочки, крапинок.
На всех сторонах вместо "пятнышек" были обозначены золотые цифры
от одного до шести.
   - Выбирайте по три кубика и кидайте их до тех пор, пока сумма
выпавших цифр у кого-то не окажется большей, чем у другого, -сказала
Леди. - Подбрасывать не ниже, чем на метр над головой. Вот и всё.
Надеюсь, понятно?
   "Более чем понятно: теперь всё зависит только от случая, -грустно
подумала Надя. - Простите меня, идиотку эдакую", - покаянно добавила
она, обращаясь ко всем близким.
   К своему облегчению, девочка почувствовала, что её уже простили.
Однако никаких мысленных сообщений и знаков она не дождалась.
   Паула выбрала чёрный, коричневый и жёлтый кубики, Надя -
красный, зелёный и голубой. Цапли проводили их на "ринг" - ровный
круг площадью с небольшую комнату, окружённый невысокими
бортами и усыпанный белым песком. Зрители обступили круг со всех
сторон и с волнением ждали. На возмущённые просьбы Паулы убрать
их как можно дальше Леди ответила раздражённым отказом.
   Прошептав про себя все начальные слова молитв, которые знала,
Надя взяла свои кубики в пригоршню, собралась с духом, и. первый
бросок!
У Нади: 5, 2, 2, у Паулы: 2, 3, 4.
Второй! - 6, 3, 1 и 3, 2, 5.
   Третий!.. - поразительно, опять одинаковые суммы! Это что,
нарочно?
   Наде показалось, что баба Вера каждый раз очень напряжённо
смотрит на падающие кубики. В четвёртый раз она пододвинулась
поближе к тому месту, где стояла бабушка.
   Бросок! Паула: 6, 5, 4! Надя на секунду зажмурилась, подбрасывая
свои кубики, а когда открыла их на глухой стук - 5 на красном, 5 на
зелёном и- о, ужас! всего 2 на голубом. Но горестное "ах!", не успев
толком вырваться у каждого, сменилось общим воплем восторга.
Голубой кубик, упав в положении с "двойкой" наверху, продержался
так лишь долю секунды и сейчас перекатился набок. Шесть!
Шестнадцать против пятнадцати у Паулы! Всё! Конец!
   - Нечестно! - взвыла Паула диким голосом. - Было два! Кубик
толкнули.
- Кто? - спокойно спросила Леди. - И каким образом? При всей
своей наглости Паула не смогла ответить.
Наде же показалось, что баба Вера украдкой улыбнулась ей.
   В этот раз народ не рванулся поздравлять и качать Надю. Все
кинулись к Паулиным часам и оцепили их плотным кольцом. Не-
удивительно: ждать от этой негодяйки можно было чего угодно. Тем
более, что Леди, задав два последних лаконичных вопроса, мгновенно
исчезла с креслом и Цаплями.
   - Боитесь, что украду их? - кривя губы в злобной усмешке,
спросила Паула. - Где уж мне, вас тут так много, а я одна. Проще
соорудить новые, да ещё похлеще старых. Пока!
Было такое впечатление, что Паула провалилась сквозь землю.
   Доктор открыл дверцу часов. Ганя отщипнула от своего Венка пару
одуванчиков и бросила их на циферблат. Вспыхнуло жаркое пламя.
Откуда-то, словно из-под земли, послышался бой. Завертелись в
беспорядке стрелки: то вперёд, то назад. И вдруг- из огненных языков
показался огромный отвратительный коричневый паук с двенадцатью
лапами. Прихрамывая и извиваясь, он, тем не менее, уверенно
продвигался в сторону Нади. А она стояла в оцепенении, глядя на его
синие сверкающие глаза, и не могла ни сдвинуться с места, ни
шевельнуться, ни закричать. Самым скверным было то, что и все вокруг
находились в таком же состоянии. Наступила мёртвая тишина. Слышно
было только зловещее шуршание паучьих лап.
   Неожиданно раздался громкий звук: в воздухе чисто и тревожно
запела под невидимым смычком скрипичная струна. Первой очнулась
Ганя. Сорвав с себя Венок, она в несколько прыжков настигла паука,
уже подползавшего к Надиным ногам, и со всей силы несколько раз
ударила по нему сверкающими цветами.
   Паук, объятый огнём, корчился на месте, испуская клубы ядовитого
коричневого дыма. Лёнька с бабой Верой бросились к Наде, от ужаса
едва не потерявшей сознание, остальные - к Гане. Ганя растерянно
сжимала левой рукой распухшую кисть правой. Уже превратившийся,
так же, как и часы, в кучу пепла паук успел-таки вцепиться своими
ядовитыми челюстями в Ганино запястье.
   Без чувств, белая, как мел, лежала Ганя на руках у Марка. Рядом
стояли потрясённые Лёнька с Надей, не зная, чем помочь. Неподалёку,
там, где вместо кресла Леди появился операционный стол со
сверкающей лампой вверху, взволнованно беседовали мама, папа и баба
Вера. Мама торопливо застёгивала на себе белоснежный халат,
натягивала перчатки.
   - Ты хорошо подумала? - спросил папа. - У нас две дочери. У
каждой могут быть дети. Тебе дано только единственный раз...
- Значит, этот раз настал.
   - И ты не будешь проклинать себя, если что-то случится с ними, а
ты уже не сможешь помочь? - вставила баба Вера. - Ты знаешь, как
тяжело только смотреть.
   - Знаю! Но я буду проклинать себя, если не помогу сейчас. Я всё
решила. Марк - скорей её ко мне! Дорога каждая минута: мёртвую и я
воскресить не смогу.

*   *   *

   Становится холоднее. Огонь в печке догорает, и маленькие
синевато-жёлтые язычки пламени пляшут над красными тающими
углями. За неимением кочерги Надя помешивает угли рукой. Огонь
вполсилы загорается снова. Надя опять садится на бревно между
Марком и Леонидом. Вот уже около часа сидят они на этом сыром
бревне и напряжённо ждут. Белая занавеска, скрывающая маму с Га-
ней, слегка колышется. Иногда на ней появляется мамина тень. Марк
предлагал свою помощь в качестве ассистента, но мама сказала, что
вполне справится одна, и пусть он переживает в другом месте.
   - Всё будет хорошо, она спасёт её, - шепчет Лёнька и берёт Надю за
руку.
   Баба Вера с папой тоже чуть слышно переговариваются между
собой. Лицо Марка похоже на неподвижную суровую маску. Надя не
решается сказать ему ни слова.
   - Лёнь, а кто всё-таки эта Загадочная Леди, которая была Судьёй? -
шепчет Надя Лёньке и получает исчерпывающий ответ:
- Э, спроси что попроще.
Наконец Марк поднимает голову и говорит вполголоса:
- Брата моего она уже погубила. Если ещё и-
   Занавеска падает. Все вскакивают навстречу Надиной маме,
держащей за руку бледную, но спокойно улыбающуюся Ганю с
перевязанной рукой.
   Нет, может быть, всё, что произошло, было просто кошмарным
сном? Они сидели опять все вместе, всё на том же бревне и смеялись.
Только теперь на коленях у Марка устроилась Ганя - древесина сырая, а
она ещё не окрепла. Мама, поглаживая Надю по голове, давала
последние рекомендации:
   - Хотя бы пару дней не переохлаждаться, и на ночь - кружку
крепкого горячего чая. С перевязками сам разберёшься, Марк. А утром
и вечером, целую неделю, давай ей по две штуки, - мама протянула
Доктору прозрачный флакончик, набитый овальными розовыми
таблетками.
Тот крепко сжал мамину руку и тихо сказал ей:
- Ещё раз спасибо! Спасибо за всё!
- И тебе спасибо, Марк, - так же тихо ответила мама.
   Надя вдруг почувствовала: скоро ей скажут, что надо прощаться.
(Почему-то все прощания проходили у неё как в дурманящем тумане.)
А ещё она почувствовала, что никогда не решится вырастить лилию для
Марка. В конце концов есть судьба - как будет, так и будет.
   И вот папа, который всё время учил дочку никуда и никогда не
опаздывать, посмотрел на свои наручные часы и, действительно,
произнёс два слова:
- Пора прощаться.
   Все обступили Надю: обнимали, целовали, пожимали ей руки. Марк,
по-дружески похлопав её по плечу, пошутил:
   - Видишь, сие было сочетание приятного с полезным: бесподобная
дружеская встреча и очередная экспроприация мерзопакостной Паулы.
   - Кто с мечом к нам войдёт!.. - многозначительно воскликнул
Лёнька.
   - Гань, ты- ты на меня, правда, не сердишься? - шепнула Надя в
который раз обнимающей её подруге.
   Та с понимающей усмешкой взглянула ей в глаза и покачала
головой.
Лёнька, взяв Надю за руку, тихо произнёс:
   - Я даже и не надеялся, что мы ещё увидимся. Почему надо опять
расставаться? Знаешь, как было бы здорово, если бы ты сочиняла
стихи для моих песен! Мне кажется, у тебя бы это лучше получалось. А
ещё я мечтаю написать твой портрет. Я сделал набросок по памяти, но
это не то. Знаешь, ведь Марк учит меня рисовать.
   - Значит, мой второй подарок тоже пригодился? - обрадовалась
Надя. - Лёнька, я думаю, мы ещё сотворим когда-нибудь вместе пару
хороших песен, ведь сегодня не последний день в нашей жизни.
Правда?
   - Будем надеяться, - улыбнулся Леонид, но нельзя сказать, чтобы
улыбка у него получилась очень весёлая.
Надя с глазами полными слёз подошла к родителям:
   - Мама!.. Папа!.. - у неё перехватило дыхание, и больше она ничего
не смогла сказать, да и нужно ли было.
   С бабой Верой прощаться не пришлось. Она сама подошла к Наде и,
крепко взяв её за руку, сказала:
- Я тебя провожу.
   И тут!.. началось нечто подобное тому, что было в башне, когда
Доктор предложил подняться на вершину. Скрежет, грохот, темнота.
такое чувство, словно всё переворачивается с ног на голову. Надя изо
всех сил ухватилась за руку бабы Веры. Через несколько секунд
вспыхнул ровный, спокойный свет от Кольца и девочка увидела, что,
как и тогда, стоит на винтовой лестнице, вцепившись в перила. Только
в этот раз Надя оказалась не на нижней, а на верхней ступеньке, и
лестница вела вниз, в какой-то глубокий тёмный провал. Провожатая
исчезла.
   Надя посмотрела наверх. В тёмном небе сияли незнакомые ей
созвездия и . четыре луны разного размера. Откуда-то с вышины - точно
не снизу - донёсся приглушённый голос бабы Веры.
- Спускайся, я жду.
   " Ну что ж, спускаться так спускаться, - подумала Надя. - Хорошо
бы в сей раз не было таких жутких фокусов, как тогда, при подъёме".
   Деревянные перила были крепкими и надёжными, свет Кольца
освещал ступени, широкие и ничуть не скользкие. С каждым шагом
Надя чувствовала себя всё увереннее и спокойнее, но лестнице,
казалось, не будет конца.
- Баба Вера! Вы где?
- Шагай, шагай! - послышалось опять сверху, уже громче.
Звуки голоса гулким эхом отдались в глухом провале. И, словно
разбуженные этим шумом, стали просыпаться, оживать и другие
странные звуки: скрежет засовов, звяканье цепей, звон стали, выстрелы,
стоны, плач...
   От испуга Надя чуть не выпустила перила: совсем рядом с ней
пронеслось несколько самолётов и засвистели бомбы. Раздались глухие
удары - и сбоку вспыхнуло пламя. Когда огромный истребитель крылом
едва не прошёлся девочке по руке, она поняла, что это только тени,
призраки. Только вот чего? - подумала она с болью в душе. - Того, что
было, или того, что будет.
   Огромный белый гриб от атомного взрыва разрастался внизу и
подползал к самым Надиным ногам. И тут она увидела, что перила -
закончились. Держаться не за что.
- Баба Вера!..
   Сделав несколько шагов на ощупь в тумане, Надя споткнулась и
полетела вниз. Но, не успев даже испугаться, на лету врезалась во что-
то тёплое и мягкое.
- Держись крепче! Усаживайся.
- Питер?! Откуда ты? Не тяжело?
   - Ой, сколько вопросов сразу! - проворчал Питер, усиленно махая
крыльями. - Понятно, ты - не пёрышко. Но, если будешь сидеть смирно,
я вполне справлюсь. Со мной не пропадёшь.
   Было впечатление, что пропасть, ко дну которой они приближались,
имела форму огромной воронки, постепенно сужающейся книзу. Надю
несколько раз задевали по лицу призрачным мечом, мимо неё скользили
вереницы людей в белых балахонах, несущих чёрные гробы, она видела
множество виселиц и плах, залитых кровью- Невозможно было даже
запомнить все жуткие картины, промелькнувшие перед ней. Кое-что
она и не увидела, потому что то и дело зажмуривалась от ужаса или
утыкалась носом в мягкий пух Питера.
   Вот мимо них, рассыпая огненные брызги, промчался огромный
раскалённый шар; казалось, он разнесёт на части всю воронку. Тут же
Надю с Питером захлестнуло бурной морской волной. И хотя вода
вроде бы была призрачная, девочка долго задыхалась и отплёвывалась.
   Наконец, откуда-то сбоку, из гущи буйной зелени протянул к ним
когтистые лапы и зловонную пасть настоящий хищный динозавр. Но
Питер так ловко на лету долбанул агрессора в нос, что тот с рёвом
исчез. С этого момента Надя капитально зарылась лицом в птичьи
перья, и особого желания оттуда высовываться у неё уже не появлялось.
   - Приготовиться к посадке! - скомандовал Питер. - Держаться
крепче за шею! Ноги поджать! Мордочку - в пух поглубже.
   Он начал стремительно падать вниз - просто сердце оторвалось! - и
длилось это довольно долго. Наконец Надя с облегчением по-
чувствовала, что Питер опять усиленно машет крыльями. Приподняв
голову, она увидела, что птица совершает плавные круги над зелёным
полем, в центре которого на небольшом холме виднеются две фигуры.
   Изящно спланировав на траву возле холма, Питер буквально
сбросил Надю со спины.
   - Приехали! Экипаж поздравляет вас с благополучным при-
землением.
   Надя вскочила на ноги и, стряхнув с лица прилипшие сухие тра-
винки, посмотрела наверх. На зелёном возвышении стояли рядом баба
Вера и Леди. Старушка, нагнувшись, протянула Наде руку, и та
проворно вскарабкалась к ним, не забыв выразить тёплую и искреннюю
признательность пернатому пилоту.
   Питер снисходительно выслушал благодарственные слова (а ведь не
скажи ничего - дутья было бы!) и сосредоточенно начал чистить перья.
- С прибытием, солнышко! - улыбнулась баба Вера.
   - С благополучным завершением путешествия по Острову, На-
дежда! - приветливо кивнула головой Леди (капюшон её был откинут,
но лицо всё равно скрывала серая вуаль).
   - Как, с завершением?! - удивилась Надя. - Я ведь так и не прошла
пещеру насквозь.
   - Ты так думаешь? - усмехнулась Леди. - Главная твоя задача была:
не вернуться к начальному входу, а выйти к морю с противоположной
стороны пещеры. Верно? А теперь оглядись хорошенько!
   Надя посмотрела по сторонам. Далеко впереди, за кустами, она
увидела песчаный берег моря, на который набегали волны, сзади и по
бокам темнел лес, а совсем рядом с лесом лучи заходящего солнца
освещали что-то вроде небольшой каменоломни с тёмным отверстием.
   - Вот, вот, - сказала Леди, заметив, куда смотрит Надя. - Это и есть
тот самый выход. Неважно, каким путём, но ты в конце концов
оказалась там, где нужно.
- А Пашка? - спросила Надя, и у неё сжалось сердце.
   - Не переживай ты! - успокоил её Питер. - Вон он как раз и лезет,
по-моему.
   Возле "каменоломни" что-то зашевелилось, и Надя с радостным
криком бросилась навстречу.
   Баба Вера и её таинственная спутница проводили компанию до
самого берега. Там старушка душевно, но торопливо распрощавшись со
всеми, отправилась той же дорогой назад. А Леди спокойно стояла,
освещённая вечерним солнечным светом, наблюдая, как Пашка
отмывает перепачканные глиной руки и лицо.
   - Но где же Чудесный Остров? - спросил он, утираясь тельняшкой. -
Что-то его ни в каком приближении не видно.
   - Да, его сейчас не видно, - согласилась Леди. - Вы сможете его
увидеть лишь тогда, когда сядет солнце и зажгутся звёзды. Причём
только в этот бинокль.
   Она достала из складок плаща небольшой белый бинокль, похожий
на театральный, только более длинный. Пашка протянул было руку, но
Леди засмеялась:
   - Нет! Так я его не отдам. Ответите на мои вопросы - получите.
Начнём с девушки. Надя, посмотри вправо!
   Надя резко повернулась и увидела перед собой большое бумажное
кольцо, висящее прямо в воздухе. Внешняя сторона его была белой,
внутренняя чёрной. Края кольца светились: казалось, что они были
сделаны из раскалённых докрасна проволочек. По белой стороне бегали
золотистые муравьи, а по чёрной - серебряные.
   - Они хотят пойти друг к другу в гости, - сказала Леди, - но не
могут: они сгорят на границе. Ты не поможешь им?
   Надя нахмурила брови и задумалась. И вдруг она вспомнила: да это
же "фокус", который показывал ей на корабле Пашка. "Спорим, я
сейчас такое сделаю с этой полоской бумаги, что ты никак не сможешь
раскрасить одну её сторону синим, а другую красным цветом?"
Односторонняя поверхность - так он это называл.
- Помогу! Но мне нужны ножницы и клей.
   Осторожно, чтобы не поранить муравьёв, Надя перерезала кольцо
поперёк и, повернув один конец полоски, склеила белую сторону с
чёрной. Муравьи весело заструились двухцветным потоком по чёрно-
белому фону.
- Что ж, молодец! - одобрительно сказала Леди.
   - А теперь скажи, как цифра "один" может дать несколько, много,
очень много и бесконечно много?
   - Один? Ну... один десяток - несколько, одна сотня - много, одна...
нет, лучше, скажем, один миллион - очень много и, наверное, одна
бесконечность - бесконечно много.
- А она "одна" - бесконечность?
Надя покосилась на Пашку, что-то он ей тоже говорил.
- Вообще-то их две: "плюс" и "минус".
   - Достаточно, - махнула рукой Леди, - с тебя хватит. Теперь ты,
молодой человек! Объясни мне, что такое жизнь и смерть, в самом ли
деле бытие конечно и бесконечно небытие. Почему люди боятся
умирать?
   - Да всё, всё вечно и бесконечно, - не задумываясь ответил Пашка.
Одно переходит в другое, потом - наоборот. - Он указал на изогнутое
кольцо, до сих пор висящее в воздухе. - Вон, как здесь, на ленте
Мёбиуса: белая полоса переходит в чёрную, чёрная - в белую, и так
нескончаемо. Знак бесконечности! А смерть - что смерть? Бояться её
неразумно. Нас отталкивают от неё в основном две вещи: первое - страх
перед болью и разрушением, второе - сожаление о недостигнутом,
незавершённом. Второе - в некотором приближении схоже с
нежеланием ребёнка ложиться спать, если он ещё не закончил
интересную
игру.
   Если бы жизнь не была полна катастроф, не зависящих от людей, а
что хуже того, люди сами не создавали бы себе отчаянные проблемы,
то смерть в конце долгой жизни была бы естественным и желаемым
явлением как сон для уставшего человека после утомительного дня.
Причём сон не навечно, а только до утра.
   Пашка выдохся и замолчал. Вот это да! Надя не ожидала от него
такой прыти. Леди только открыла рот, чтобы что-то сказать, как Пашка
начал снова.
Кстати, вот, послушайте.

Страшна ли смерть? Но что такое смерть?
Снежинка тает, рушится скала,
Цветам и листьям доля в землю лечь,
Чтоб с нею слиться, снова возродиться
И в мире сохраниться навсегда,
В столетьях повторяясь бесконечно.
Всё вечно - и ничто не вечно.

Что будет через много тысяч лет? Какие звёзды будут нам
светить? Какие будем мы и будем ли? Кто может знать:
людской недолог век, Недолог век Земли. Мгновенье
вечности -В нём миллиарды наших жизней, люди-

   - Это не моё, конечно, - добавил он, переводя дух. - Это Надино.
   - Неплохое выступление, юный философ, - одобрила Леди. -Даже со
стихотворными цитатами! Но ты почти ничего не сказал о жизни.
Смерть, вечность- а как ты понимаешь жизнь?
Вот тут Пашка ненадолго задумался, а потом выпалил:
   - Жизнь - это любовь. Не только в смысле- чувств между муж-
чиной и женщиной. Это любовь ко всему и ко всем: к блеску звёзд,
шуму ветра и аромату цветов, к стройным законам математики, к
музыке, живописи, книгам, стихам - ко всему лучшему, что создано
нами, людьми. Это любовь к забавным зверькам и птицам, к нашим
друзьям, родным и детям- Если человек никого и ничего не любит,
если ему всё безразлично - разве можно сказать, что он живёт? Это
нудное существование, а не жизнь!
   - И что же ты, например, любишь больше всего? - поинтересовалась
Леди.
   - Во-первых- - Пашка запнулся и неожиданно закончил, -стихи,
во-вторых - математику и, конечно, всё то чудесное, что вокруг нас.
   - Стихи? - лукаво спросила Леди. - Или кого-то, кто их пишет?
Пашка покраснел, закашлялся и промолчал.
   - Ладно, с тобой тоже всё ясно, - сказала Леди и протянула Пашке
бинокль. - Прощайте, друзья! Удачи! Будьте осторожней, не
расслабляйтесь: опасность порой подстерегает в самом конце.
   Она неторопливо пошла направо вдоль берега, и скоро её дымчато-
звёздный плащ слился с пеленой надвигающихся сумерек.
   Питер, очень довольный, прогуливался по берегу и с азартом
выклёвывал что-то из кучек водорослей. Надя с Пашкой, с нетерпением
выхватывая друг у друга бинокль, вглядывались вдаль во всех
направлениях. Звёзды уже высвечивались на вечернем небе бледными
огоньками, но на Остров пока не было ни малейшего намёка.
   Надя успела вкратце поведать другу о своих приключениях, а он
рассказал ей, как блуждал по пещере. Когда Пашку "занесло в
сторону", он каким-то образом попал в каменный лабиринт. В отличие
от пиратов, он не увидел там никаких ужасов. А вместо сундуков с
драгоценностями ему попался отсек, заваленный книгами и увешанный
таблицами с интереснейшими формулами. Вот там он чуть было не
застрял, но вовремя вспомнил, что его ждут.
   - Всё же кое-что я успел запомнить, - похвалился Пашка. -Кстати,
Надь, ты ещё не знаешь, у вас такое было! Космический корабль теперь
уже с человеком на борту запускали! Два раза: весной и в конце лета.
Здорово?
   - Ух ты! - восхищённо воскликнула Надя. - Представляешь, когда я
была маленькой, мы столько мечтали о космических полётах! Может,
скоро и на Луну полетим?
   - Лиха беда начало. Эй, Пит, пузо не заболит у тебя? Лопаешь там
всё без разбора!
   - Паш, а ты как думаешь: инопланетяне есть всё-таки или нет? -
Надю потянуло поговорить на космические темы.
- Честно сказать, особо не думал.
   - А я часто думаю вот о чём: когда-то не было Земли, когда-то её не
будет.
   - Прости, что перебиваю, - вставил Пашка, - не только Земли, но и
Галактики и всей Вселенной - в том виде, в каком мы их знаем - тоже
когда-то не будет. Шут его разберёт, что будет!
   - Я вот к тому и говорю! Представляешь, до чего обидно, горько
думать, что всё лучшее, созданное нами: музыка и стихи, шедевры
искусства и великие творения науки - всё сгинет в никуда, без следа
исчезнет в тёмном необъятном пространстве.
   - А ты не думай! Я вот уверен, что не сгинет. И ничто без следа не
исчезнет. А что исчезнет - то возродится вновь.
   - Смотри! - Пашка провёл острым камнем на сыром песке длинную
прямую со стрелкой на конце, а затем волнообразную линию,
располагающуюся по обе стороны - вверх и вниз - от прямой.
   - График синусоиды, - пояснил Пашка.- Бесконечный и пе-
риодический. Видишь, всё время повторяется? Мне кажется, что в
некотором приближении то же самое будет и с нашей Вселенной, и с
нами, и со всем, чего мы достигнем. Дело в том, что слишком
гигантские промежутки времени- Ой! - Пашка вдруг взмахнул руками,
и голова его оказалась на уровне Надиных коленей. -О, чёрт возьми!
   За разговорами ребята и не заметили, как подошли к покрытому
зелёной ряской болотцу, которое показалось им просто огромной
лужей.
   - Держись! - попятившись назад, Надя легла на песок и крепко
ухватила Пашку обеими руками за запястья. - Цепляйся тоже за меня!
Крепче! Ну!
   Пашка уже погрузился в болото по самую шею, однако не только не
сжимал пальцы, но и пытался выдернуть свои руки из На-диных.
- Пусти! Сама утопнешь!
   - Утопнем - так вдвоём! - крикнула Надя, которая, в самом деле,
тоже начала увязать в трясине. - Питер, Пи-тер!!!
Над головами утопающих захлопали белые крылья.
   - Отпусти его и отползай! - крикнул Питер, схватив Пашку за
шиворот. - Делай что говорят, дура упрямая, двоих я не вытащу.
   Минут через пять, смывая болотную грязь со своей и Пашкиной
одежды, Надя заявила:
   - Это точно происки и козни проклятой Паулы! Мне даже кажется,
что я видела её с края болота в тумане.
   - Кажется - перекрестись! - огрызнулся Питер, который тоже
приводил в порядок в морских волнах своё оперение, бывшее совсем
недавно белоснежным. - Смотреть надо, куда идёшь, болтать про
всякую несусветицу надо поменьше. Тогда и в трясину не засосёт, и
призраки мерещиться не будут.
   - Уж кто бы говорил! - язвительно оборвала Надя назидательную
речь их спасителя. - А призрак утопленника Билла помнишь?
   - Надь, неужели ты и вправду была готова утопнуть вместе со
мной? - мечтательно спросил Пашка, смотревший в бинокль, и тут же
закричал: - Вот он, вот! Ура, ребята! Остров!
   - Смотри! - протянул он бинокль Наде. - Нет, вон туда. Только что
ничего не было!
   В самом деле, в той стороне, в которой недавно растворилось в море
солнце, появились неясные очертания Острова. Множество
разноцветных огоньков на тёмном фоне и странное слабое сияние
вокруг, как ореол.
   - Паш, а может, это просто огромный корабль? - засомневалась
Надя.
   - Или летающая тарелка, приземлившаяся в море? - усмехнулся
Пашка. - Нет, милая, это точно тот самый Остров. Только далековато он
отсюда.
   - Ничего, - мужественно заявил Питер. - Долетим! Готовьте хворост
для костра. Надеюсь, небольшого камушка хватит? Булыжник размером
со свою голову я тащить не намерен.
   Он потянулся, разминая шею и крылья, и приготовился взлететь.
- Стойте, стойте! Я вам что-то скажу.
- Кого это ещё там нелегкая несёт? - пробурчал Пашка.
   - Паш, да это же. Модест! Модест! - Надя бросилась навстречу
высокому человеку в старом плаще и широкополой шляпе. - Как я рада!
Вот и с вами увиделась я здесь! А. где же скрипка?
   - Она сейчас не нужна, - отмахнулся Модест, обнимая Надю и
пожимая руку Пашке. - Дружок, тебе нельзя лететь! - сказал он
торопливо и погладил пушистый хохолок Питера. - Вот, смотрите.
   Модест взмахнул краем плаща, и перед глазами удивлённых
путешественников в воздухе возник небольшой экран. На нём
виднелось тёмное спокойное море, звёздное небо, а в небе - большая
белая птица. Птица, уверенно взмахивая крыльями, приближалась к
Острову, над которым плавали в воздухе разноцветные огни. Огни
озаряли низкорослые пальмы, яркие цветы и буйную растительность на
берегу, напоминающую гигантские папоротники и огромные стебли
полевого хвоща. Питеру - а это явно был Питер - оставалось совсем
немного, как вдруг из набежавшей на звёзды рваной тучи с треском
вырвалась ветвистая молния, и почти одновременно с молнией камнем
устремилась вниз чёрная хищная птица. По воде поплыли перья и
белый пух. В пене разыгравшихся волн появились алые оттенки.
   - Нельзя! - веско повторил Модест, перебрасывая конец плаща через
плечо.
- И что же делать? - воскликнули все трое.
- Я смогу помочь. Но мы не должны терять ни минуты.
   Модест выдернул перо из хвоста у Питера, не обращая внимания на
возмущённый крик: "Ай! Ай! Больно же, ненормальный!", и, подышав
на свой трофей, передал его Наде.
   - Начинай медленно считать до двухсот сорока. Как только за-
кончишь, подбрось перо вверх.
   Модест сбросил с себя плащ и шляпу и, крикнув: "Павел, береги
Надю!", с разбега кинулся в морские волны. В воде взметнулась вверх
большая рыба с серебристой чешуёй и стремительно поплыла прочь от
берега.
   Добросовестно отсчитав, сколько было велено, Надя кинула перо
вверх да ещё подула на него. Питер с Пашкой с интересом наблюдали
за происходящим. Перо закружилось, заметалось над ними, словно в
водовороте, и стало так быстро подниматься вверх, что у всех зарябило
в глазах.
   - Это что, вроде я? - с изумлением пробормотал Питер, глядя на
белую птицу, полетевшую в сторону Острова.
   - В некотором приближении ты, - подтвердил Пашка. - По крайней
мере, для некоторых. Подожди, что с тобой будет!
   Ждать пришлось недолго. Двойник Питера летел очень быстро и
преодолел уже большую часть пути. Вскоре в небе полыхнула молния.
В бинокль удалось рассмотреть чёрную птицу, сцепившуюся с белой.
Далее последовал грохот, подобный выстрелу из пушки, и со стороны
моря заклубился густой туман, с молниеносной быстротой наползавший
на берег.
   Пашка схватил правой рукой увесистый камень, а левой прижал
Надю к себе.
- Чует моя душа, сейчас что-то- Стойте рядом! Питер
испуганно прибился к их ногам.
   Мощный удар волны накрыл их всех с головой. Едва не захлебнув-
шись, Надя почувствовала, что кто-то резко ухватил её за локоть. Она
что было сил обеими руками обняла Пашку за шею и, едва появилась
возможность глотнуть свежего воздуха, заорала диким голосом:
- Пашка! Она здесь! Сейчас меня утащит!
   - Эй, эй, полегче со своим булыжником! Без паники! - раздался
голос Модеста. - Это же я!
   Модест некоторое время откашливался, а затем протянул Наде два
небольших, размером с лесной орех, зеленоватых камушка, в которые
были вкраплены переливающиеся кристаллы.
   - Итак, моя миссия выполнена. Получай! И спрячь понадёж-ней.
Взял два для подстраховки. Назад пришлось плыть чуть ли не по дну:
когда эта холера поняла, что её надули, она бросилась за мной
вдогонку. Чуть все жабры мне когтями не выдрала, и это одной-то
лапой!
   - Ну неужели, неужели никак от неё не избавиться? - воскликнула в
отчаянии Надя. - До каких пор она.
   - Надя, дорогая, - взял её за руку Модест. - Всё не так просто. Если
б можно было одним взмахом уничтожить всё зло и глупость на свете,
деду Джону не пришлось бы искать Чудесный Остров. Ничего, думаю,
на какое-то время она опять притихнет. Я ведь ей тоже неплохо
"расцеловал" последнюю лапку своими острыми рыбьими зубами.
   Туман наконец-то рассеялся. Успокоившееся море серебрилось в
лунном свете. Повеселевшие Питер и Пашка стаскивали на берег сухие
ветки для костра.
- Вот мы и опять прощаемся, - задумчиво сказал Модест Наде.
- Надеюсь, не навсегда.
- Не бывает навсегда. Может быть только очень надолго.
   И тон голоса, и манеры Модеста здесь весьма изменились по
сравнению с прежними: исчезла виноватая суетливость и нервозность,
появились спокойствие и уверенность.
   - Скажите, Модест, - взволнованно и торопливо заговорила Надя,
опасаясь, что в любую минуту он может исчезнуть, - вот я не могу
понять. На этом Острове я встретила своих родителей и вас - а вы ведь
тоже погибли - но я-то ещё, говорят, живая. А мои новые друзья из
вашего мира: Ганя, Марта, Марк?.. Я теперь уже совсем запуталась: кто
- что и кто - откуда. Думаю.
   - Советую больше в этом направлении не думать, - перебил её Мо-
дест. - Неужели тебе ни о чём не говорит опыт, который ты проделала с
бумажным кольцом? Мы, конечно, не муравьи, но!.. До чего весело за-
бегали они с белой полосы на чёрную и обратно, не очень-то задумыва-
ясь, как и почему? Понимаешь ли, вообще не думать ни о чём - плохо,
думать слишком много - до завихрения в голове - тоже плохо. Лучше
всего придерживаться золотой середины. Ну как, убедил я тебя?
- В какой-то степени да, - согласилась Надя.
   - Вот и чудесно! Итак, сегодняшний день не прошёл даром. Марку я
тоже сегодня доказал, что он не должен винить себя в моей неудачной
судьбе. Нет, он не стрелял в меня, - торопливо уточнил Модест, уловив
Надины мысли, - это я сам пытался застрелиться, а он начал отбирать у
меня пистолет, и случайный выстрел рассёк ему висок. Виноватым он
считает себя, потому что, как ни старался, но так и не смог в своё время
убедить меня в нелепости и вредности многих моих идей. А ведь за
свои ошибки в первую очередь должен отвечать их "автор", а не кто-то
другой, правда?
   - Да, совершенно согласна, - кивнула головой Надя. - Эта мысль всё
чаще и чаще приходит мне в голову. Кстати, Модест, а кому
принадлежат стихи в блокноте "О жизнь, дай песню мне"?
   - Как кому?! Тебе, так же, как и всё остальное, что там было, есть и
будет.
- Спасибо! Но всё-таки кто написал первые строки?
- Вот, ей-богу, ну, неужели это теперь так важно?
   Ярко вспыхнул костёр. Почти сразу же над морем взвилась сиг-
нальная ракета.
   - Ну, сейчас за вами приплывут, - воскликнул Модест, - а мне пора.
Счастья вам, друзья!
И он умчался так же стремительно, как и появился.
   - Жаль, что он был без скрипки, - грустно промолвила Надя. -
Попросили бы его сыграть. Знаешь, Пашка, я слышала у него такую
удивительную вещь!..
   И не успела она это сказать, как знакомая, опьяняющая душу ме-
лодия поплыла над пустынным берегом. Она доносилась справа, с той
стороны, куда направился Модест. Та самая пьеса, которую он сыграл
Наде при первой встрече. Только в этот раз звучала не одна скрипка, но
и другие инструменты. Даже Питер с Пашкой перестали подбрасывать
прутья в костёр и слушали как заворожённые.
   - Вот видишь, - тихо сказал Пашка, - то, о чём мы говорили: ничто
не сгинет и не исчезнет. - И, как бы предвидя возможные возражения,
добавил: - А если когда-то сгинет даже вся Вселенная, то потом всё
начнётся сначала. По-другому быть просто не может.
   - Смотрите, смотрите! - закричал Питер. - Корабль наш уже
подходит. Сейчас нас заберут! А вон и капитан! А вон и Стася платком
нам машет!
   - Фу, наконец- то! - вздохнул Пашка. - Да, Надя, чуть не забыл. - Он
достал из кармана и протянул ей аккуратно свёрнутую косынку. -
Спасибо! Я тебе её потом сам отстираю при наиболее благоприятных
условиях и-
   Пашка вдруг ахнул, схватил Надю за руку и резко потянул прочь от
берега:
- Кошмар! Бежим!
Надя всмотрелась и тоже ахнула:
- Паш! Они что, корабль захватили?!
- Потом поговорим! Пит, за нами!
   Пашка с Надей мчались подальше от моря к зелёному лугу, к
темнеющему вдали лесу; за ними, прихлопывая крыльями и порываясь
что-то прокричать на бегу, еле поспевал Питер.
   - Значит, так, - задыхаясь выговорил Пашка, когда они
притормозили у первой группы кустов, - Надя с Питером -быстро в
канаву залегли и чтобы носа не высовывали! А я возвращаюсь.
   - Да скажите, наконец, - с изумлением разинул клюв Питер, -вы,
случаем, не одурели? Или поганой воды в болоте нахлебались? В чём
дело?!
   - Это ты сдурел или ослеп! - обиделась Надя. - Ты что, не видел: у
рубки - Правитель, а у борта Паула протезом машет.
Питер даже подпрыгнул и зашипел:
   - Сама дура! Паш, ну скажи ей! Какие там Паула с Правителем?!
Стася у борта, и капитан наш вон уж из шлюпки на берег высаживается.
А мы непонятно куда сдёрнули!
   Пашка с недоумением пожал плечами, посмотрел ещё в бинокль и
протянул его Наде.
   - Слушай, ну почему мы видим одно, а Питер совершенно другое?
Не врёт же он, - развела руками Надя.
   Питер тем временем проворно разгребал лапами, клювом влажный
бугорок земли возле куста, и в тот момент, когда Пашка ответил: -
Лопни мои глаза, не знаю! - прямо в лицо ему ударил фонтан чистой
родниковой воды.
   Стряхнув ладонью холодные капли с лица, Пашка вдруг закричал:
- Надька, это, в самом деле, капитан!
- Говорю тебе, Правитель! Я что, не вижу?
Питер набрал полный клюв воды и брызнул Наде прямо в глаза.
   - Очумел, Пит?! Стоп!.. - Надя проморгалась и, глянув для уве-
ренности в бинокль, растерянно сказала:
- Там и вправду- дед Джон. Ищет нас, зовёт.
   К тому времени, когда корабль, снявшись с якоря, отплывал от
Острова, Джон со Стасей уже выслушали от неразлучной троицы
беглый рассказ о своих приключениях. (Модест там фигурировал как
новый незнакомый друг; имя его украдкой шепнули лишь капитану.)
Венцом повествования была забавная история со странным зрительным
обманом.
   - Да нет, ничего забавного я тут не вижу, - покачала головой Стася.
- Вот это уж точно штучки Паулы.
   - Верно, - согласился её отец, любовно разглядывая камешки с
Острова и чудесный бинокль Леди. (Нежданный сувенир, препод-
несённый Пашкой, смягчил гнев грозного капитана, и он простил
помощнику его самовольство.) - Верно, чёрт побери: она, гадина!
Напустила вам в глаза тумана, чтоб обмануть и отогнать к лесу, от нас
подальше. А уж что потом она замышляла!..
   - Но почему ж тогда Питер всё видел правильно? - спросила Надя.
   - А потому, - объяснил сам Питер, - что я сразу закрыл глаза и
засунул голову под крыло, как только полез туман. У меня на туман
аллергия.
   - Да, если бы не наш Питер, - воскликнул Пашка, - шут его знает,
чем всё это ещё закончилось бы!
   - А всё ещё далеко не закончилось, дружок, - заметил капитан, -
только началось. Теперь у нас есть камни с Острова, и мы можем
уверенно начать его поиски.
   - А скоро ли вы сможете найти его, дед Джон? - поинтересовалась
Надя. - И как вы будете его искать?
   - Скоро иль нескоро - найдём! А как?.. Есть ещё время пораскинуть
мозгами; что сами недомыслим, добрые люди подскажут. А вы идите-ка
лучше со Стасей праздничный завтрак готовить: скоро солнце взойдёт.
Надо же как-то, чёрт возьми, отметить ваше сверхудачное возвращение!
   Во время приготовления торжественной трапезы Надя была за-
думчива и даже несколько раз порезала палец. Присоединившийся к
дамам Пашка отобрал у неё нож и усадил сбивать крем.
   - Устала? Может, поспишь? Полежишь? - наперебой спрашивали её
то Стася, то Питер, но Надя отрицательно качала головой.
   Дело было не в усталости. Теперь, когда она вернулась на корабль, у
неё из головы не выходили последние слова деда Джона перед их
высадкой на Чёрный Остров.
   Как там выразился Модест: "Моя миссия выполнена"? Её миссия
тоже вроде бы выполнена. Она должна сейчас решить: остаться здесь, с
ними, или вернуться, наконец, домой. Причём, как сказала тогда Стася,
никто не вправе даже советовать ей. А если всё же Пашка?
Пашка в конце концов не выдержал:
   - Надь, иди, поспи часок! Душа надрывается на тебя смотреть!
Отдохни, хоть пока пирог с коврижкой допекаются. А ты, Пит, ступай,
помаши на неё крылом: душновато в каютах.
   - Ладно, - согласилась Надя. - Только на часок. А Питера не нужно.
Лучше ты, Пашка...
- Так, у него крыльев нет, - расхохоталась Стася.
   - Да с вами скоро у всей мужской части команды крылышки
вырастут! - рыкнул внезапно появившийся дед Джон. - Голодом нас,
леди, чёрт побери, решили уморить?
   Во рту у него была неизменная трубка, в руках - снова ворох карт:
старых и новых.
   - Отец, - успокоила капитана Стася, - придёшь через час в кают-
компанию и ахнешь, глядя на праздничный стол, посреди которого для
тебя будет стоять бутылка славного рома.
   - Я догадываюсь, о чём ты хочешь со мной поговорить, - Пашка
присел на край койки рядом с Надей и взял её за руку.
Надя с тревогой взглянула ему в глаза.
- Ну, и что ты посоветуешь?
   - Тут непросто советовать. А мне особенно. Ты сама-то как ду-
маешь, скажи честно.
- Честно?.. Кажется то так, то этак. Трудно объяснить.
   - Трудно? Но всё-таки попробуй хоть в первом приближении. Если
ты ничего не объяснишь, как же я смогу дать толковый совет?
   - Понимаешь, Паш, я очень скучаю по дому, по своим. С каким
удовольствием делала бы я сейчас всё то, от чего раньше с раздра-
жением отбрыкивалась; даже ворчание деда слушала бы спокойно и
нашла бы о чём с ним побеседовать. Прошлась бы по школе, посидела
бы на уроках, пусть бы мне даже весь дневник двойками заляпали-
но-
- Понятно, - кивнул головой Пашка, - "дым отечества"?
   - Какой ещё дым? - не поняла погружённая в свои мысли Надя. -
При чём тут дым?
- Притом:
Когда ж постранствуешь, воротишься домой, И дым
Отечества нам сладок и приятен!
- Пашка, обалдеть! Ты Грибоедова цитируешь?!
   - А ты считала, у нас с дядюшкой одни формулы на полках? Ну,
прости - перебил. Давай всё-таки ближе к делу!
   - К делу? Так вот, с другой стороны, я очень привязалась и ко всем
вам. Здесь для меня теперь как второй дом. И я не представляю-
   - Ты думаешь, что если решишь сейчас вернуться домой, то сюда
уже больше никогда не попадёшь и с нами больше не встретишься?
   - Да, ты прав, Паша, именно этого я боюсь, очень боюсь. И ещё
одно, только не думай, что я после всего, что было, нос задрала, я не
знаю, где от меня будет больше прока: здесь или там. У меня душа не
на месте из-за того, что вместо меня с моими родными эта бездушная
Кукла. Ах, если бы не это!.. Понимаешь, я просто не знаю!
   - Надя, милая Надя, - Пашка крепко сжал девочке руку, - я давно всё
прекрасно понял! Но я всё же задам тебе один вопрос.
   - Паш, подожди, - взволнованно заговорила Надя. - Я забыла ещё
кое-что. Когда я спускалась в ту пропасть на спине Питера, -помнишь, я
тебе вкратце рассказывала - передо мной мелькали не только страшные
видения: эпидемии, голод, войны, катастрофы. Да, кстати, потом я
вспомнила, что многие эти ужасы представлялись мне в алых струях
фонтана на башне. Так вот, было много и удивительно светлых картин:
весело играющие дети, мирно гуляющие по полянам звери, счастливые
старики, качающие коляски с младенцами, и голубое светлое небо. А в
небе разноцветные, словно детские, самолёты - планёры, кружащиеся
над синими озёрами, над зелёными полями. И знаешь, Пашка, когда я
видела всё это, такая ни с чем не сравнимая радость переполняла душу!
И вот тогда - об этом я и хотела тебе сказать, только не смейся! -
появилось странное чувство, что от меня здесь что-то зависит.
Понимаешь? Я что-то могу сделать. Только надо догадаться, что
именно. И всё будет хорошо.
   - Я понимаю, прекрасно понимаю, - задумчиво отозвался Пашка. -
И смеяться тут совершенно не над чем. Только думаю, делать это что-
то должна не ты одна. Помнишь, ты разрезала кольцо и превратила его
в чудесную ленту Мёбиуса? Оно было небольшое и бумажное. Не один
человек и даже не один миллион людей потребуется, чтобы справиться
с подобным заданием в огромном масштабе. В общем, я всё прекрасно
понял. И, тем не менее, решение за тобой.
   - Но ты хотел что-то спросить, Пашка? Прости, я перебила тебя, но
так хотелось высказать всё до конца!
   - Вопрос такой. Только, чур, не врать: не захочешь - лучше просто
не отвечай, ладно?
- Врать не буду, честно!
   Пашка помолчал немного и решительно сказал, глядя куда-то в угол.
   - Мне давно кажется, что я. люблю тебя, и всерьёз, безо всяких
приближений. Даже когда мальчишкой дразнился, ты мне уже очень
нравилась. Так скажи, наконец, но без шуток-прибауток и недомолвок,
а тоже серьёзно, как ты сама ко мне относишься?
   Проговорив последние слова, Пашка слегка покраснел и, оторвав-
шись от созерцания угла, взглянул в глаза Наде. Пришла её очередь
краснеть, но она не отвела взгляда, решив ответить напрямую.
   - Пашка, милый, я, правда, не знаю. Что ты - мой самый лучший,
самый верный друг - это точно. Но.
- Но люблю я Марка, - закончил за неё Пашка.
- Да.
- Ну, так всё ясно. Тогда не о чем говорить.
   - Нет, есть о чём говорить! - с жаром воскликнула Надя. - Ты не
представляешь, как я была влюблена там, дома, в этого Мишку! Я ведь
рассказывала тебе. Просто с ума сходила! А вот теперь мне всё равно,
есть он вообще или нет.
   - Ты хочешь сказать, - с кислым видом произнес Пашка, - что,
возможно, через год-другой ты и к Доктору потеряешь интерес, а я для
тебя удобный запасной вариант?
   - Зачем ты так? - на глазах у Нади выступили слёзы. - Если я сейчас
говорю с тобой откровеннее, чем иногда даже сама с собой, это ещё не
значит, что надо меня обижать.
   Огорчённый Пашка чмокнул Надю в щёку и, вскочив на ноги,
зашагал взад-вперёд по каюте.
- Ну, прости меня, пожалуйста! Я не хотел! Просто-
   - Вот именно, что всё не так просто, - перебила Надя, вытирая
кулаком глаза.- Ты даже не представляешь, до чего мне с тобой хорошо
и спокойно, как ты мне дорог. Вот я вижу, что ты сейчас огорчён, тебе
больно, и эту боль я ощущаю как свою. К Марку у меня несколько иное
чувство. Но я не уверена, что через какое-то время такое же чувство не
появится у меня к тебе.
   - Да ладно, - махнул рукой немного успокоившийся Пашка. -
Дядюшка в таких случаях говорит: "Не надо искать большой глубины
там, где её нет, не то башку сломаешь". Вот ты представь, что сейчас
мы оба - я и Марк - делаем тебе предложение, как это в старину
говорили, руки и сердца. Кому бы ты ответила " да"?
   От столь конкретного вопроса Надя опешила, но, подумав две-три
секунды, настолько искренне заявила: "Не знаю!", что даже Пашка
этому поверил.
   - Скорее всего- никому. Я, наверное, попросила бы подождать
какое-то время. И потом, что касается Марка, мне давно хотелось бы
откровенно поговорить с Ганей. Мне кажется, она более подходит ему,
чем я. И уж, безусловно, прав у неё на него гораздо больше.
   - Чушь какая-то! - заявил Пашка. - Если любишь, как можно
говорить о каких-то правах, рассуждать, кто кому больше подходит,
словно на весах взвешивать. Уж коль на то пошло, не исключено, что
тот же Леонид подходит тебе куда больше, чем я. И что, уступил бы я
тебя ему из этих соображений? Только в том разе, если бы ты сама
сказала, что он для тебя - свет в окошке, а на меня тебе - тьфу с высокой
башни. Вот тогда бы я ушёл. И то энное время выждал бы на некотором
расстоянии: а вдруг что-то изменится?
   - Вот ты и попался! - торжествующе хлопнула в ладоши Надя. -
"Некоторое время подождал бы!" Что ж ты тогда столь враждебно
относишься к- - как это ты говоришь - к аналогичным идеям, если
они исходят от меня?
Пашка немного растерялся, но пробормотал:
   - Нашла аналогию! Одно дело - я и Лёнька; другое дело - я и
Доктор: несоизмеримые величины.
В дверь каюты заглянула Стася.
   - Очень извиняюсь, молодые люди, однако капитан давно уже за
столом и ругается на чём свет стоит, что все никак не соберутся.
   - Мы бегом, тётя Стася! - воскликнула Надя. - Буквально две
минуты: разговор закончим.
Пашка протянул ей руку.
   - Вставай, моя дорогая леди, не то нас Джон прибьёт. А разговор,
считай, мы закончили. Прости, если что было не так. И помни: я тебя
люблю. Буду ждать и надеяться. Что до совета- Так вот: т е б е н у ж
н о в е р н у т ь с я д о м о й. Это я говорю обдуманно и от всего
сердца. Хотя сердце это на части рвётся, лишь представлю, что тебя не
будет рядом.
- Паша, ты уверен?! Или в первом приближении?
- А, чёрт подери всех на свете, вы там уснули, что ли?!
   - Идём, идём! Абсолютно уверен. И даже смогу доказать. Давай в
темпе, не то нас дед!..
   - Мы с Питером тут уж всё съели, - радостно приветствовал Джон
появившуюся в кают-компании парочку. - Стася, дай им водички да по
краюшке хлеба!
   - Ты что, отец! Это наши герои, - улыбнулась Стася, накладывая
ребятам полные тарелки угощения.
   - Они?! Это я - главный герой, - нахохлился Питер. - Если бы не моя
проницательность, вы бы отчалили в море одни: и без нас, и без камней.
А этих двоих придурочных пришибла бы в лесу Паула. Извиняюсь,
троих: хоть я и умею летать, но из солидарности я разделил бы с
друзьями их судьбу.
   - Братцы, - расхохотался Пашка. - Вы слышали? Он сам признал
себя придурком!
   - Цыц! - хлопнул ладонью по столу капитан. - Пит у нас, точно,
супергерой. И первую кружку надо поднять за него.
   - Нет, - возразила Надя, - за него вторую. Первую, по справед-
ливости, за. - она чуть было не ляпнула "Модеста", но вовремя
спохватилась, уловив предостерегающий взгляд Джона, - за. нашего
нежданного друга, который помог нам в решающий момент. Если б не
он, у нас бы не только камней, но и нашего любимого супергероя не
было бы.
   После второго тоста последовал третий, четвёртый. Дед Джон
каждый раз почти втрое разбавлял свой ром ананасовым соком,
приготовленным Стасей для ребят: сегодня у него явно не было
желания напиваться. Зато дуралашный Питер исхитрился засунуть свой
клюв в Джонову кружку и вытянуть оттуда более чем достаточную для
себя порцию коктейля. В результате он чуть не перевернул вверх дном
всю кают-компанию: приплясывал, хлопал крыльями, пробовал даже
полетать и, наконец, под своё несвязное бормотание о том, как на
Чудесном Острове в будущем соорудят бронзовый памятник Отважной
и Мудрой Птице, крепко заснул в углу.
   Пока Джон со Стасей утихомиривали расходившегося Питера, Надя
тихо спросила Пашку:
- Ну, и как ты можешь доказать?
   - Очень просто. Когда ты решилась отправиться в путешествие с
Ганей, для тебя чуть ли не самое главное в жизни был Мишка
- сама говорила. А ещё тебе очень докучала обыденная жизнь,
надоедливые дед с сестрёнкой и вечно "дирижирующая" бабка. Теперь
всё повернулось по-другому? Ты скучаешь по близким, по дому, а
Мишка - тот стал для тебя вроде нуля без палочки. У тебя появились
новые интересы и привязанности, в которых пока тебе самой даже в
первом приближении трудно разобраться. Поэтому.
- И ты полагаешь, если я вернусь домой, - перебила его Надя,
- там мне во всём разобраться будет проще?
   - Да не полагаю, а абсолютно уверен. Конечно, понадобится какое-
то время: может быть, достаточно большое, а, может быть, и
бесконечно малое.
   - Ладно, допустим, я разобралась. Хорошо, если я поняла, что моё
место там и так далее. Но если наоборот?! Я буду рваться сюда,
тосковать по всем вам и, возможно, по кому-то одному особенно, а
вернуться уже не смогу. Я не представляю.
   - Плохо, что не представляешь! - с воодушевлением воскликнул
Пашка. - Смогу - не смогу. И это говорит девушка, прошедшая насквозь
пещеру в Чёрной Скале, победившая - так сказать - в многоборье саму
Паулу, девушка, к которой проявляют интерес не только молодые
парни, вроде меня с Леонидом, но даже наш Доктор!
   - Так, - раздался хрипловатый голос капитана. - Молодые люди
снова заняты обсуждением мировых проблем? А ведь нам пора поднять
кружки за последнее и очень важное. Надежда! За что мы пьём: за твоё
удачное плавание с нами или за твоё благополучное возвращение
домой?
   Наступила мёртвая тишина. Казалось, даже часы на стене стали
тикать чуть слышно, даже ветер перестал свистеть в парусах; даже
Питер поднял голову в своем углу. Четыре пары глаз выжидательно
смотрели на Надю.
   - Капитан, - дрогнувшим голосом произнесла наконец Надя. -
Спасибо вам! Я... за моё возвращение!
   - Что ж, милая юная леди, - тоже дрогнувшим голосом произнёс
Джон и чокнулся с Надей кружкой рома, на этот раз неразбавленного, -
что ж, это разумно. Хотя, чёрт меня подери, нам очень, очень будет не
хватать тебя.
   Стася улыбнулась грустной улыбкой и вытерла глаза краем фартука.
Питер шаткой походкой приковылял из угла и положил Наде голову на
колени. Пашка сидел, опустив голову, как узник, только что
заслушавший смертный приговор (будто не сам посоветовал).
   - Тогда надо спешить, - сказал дед Джон, поглядев на компас и
обрывок какой-то карты. - Через двадцать четыре минуты мы будем
ближе всего к твоему дому, а потом опять резко начнём от него
удаляться.
   Он схватил ведро холодной воды и со всего размаха окатил Питера,
не пощадив и Надины ноги.
- Стася, отпаивай его травками! Эх, как некстати он наклюкался!
   - Питер отнесёт тебя, - пояснила Стася, запихивая в клюв возму-
щённо брыкавшейся птице ложку за ложкой золотистого отвара.
   Питер? Да ещё в таком виде?! Пожалуй, вероятность того, что они
дружно грохнутся в море через бесконечно малый промежуток времени
после вылета - как выразился бы Павел - будет достаточно высока.
   - Не бойся, - подошёл к растерянной Наде Пашка. - Питер
справится, он сильный. Сейчас его тётя Стася приведёт в полную
боевую готовность. Вы ведь уже летали вместе? А ты такая лёгкая, как
пёрышко.
   Внезапно он поднял Надю на руки и бережно закружил её то вправо,
то влево.
   - Пойдём наверх, поглядим на море, - попрощаемся, - предложил
Пашка, поставив, наконец, Надю на ноги.
   - Синий морской простор, хмурого неба темней, - распевал в рубке
Джон.
   Но ничего хмурого и тёмного кругом не было. На небе сияло солнце,
и рябь морских волн сверкала всеми цветами радуги.
   - Прощай, Пашка, - с трудом проговорила Надя, и глаза её на-
полнились слезами. - Я никогда... что бы ни было со мной, я буду
помнить тебя...
   - До свидания, Надя! - Пашка крепко обнял её. - Я уже сказал: я
буду надеяться и ждать. Счастья тебе и удачи во всём! А помнишь, ты
поддразнивала меня и предложила попробовать написать стихи? Так
вот, я и стихи написал. Для тебя.

Во всём есть смысл: в борьбе, страданьях,
В надеждах тайных, расставаньях
И встречах с новою мечтой.
Пусть только свет любви сияет,
Нам путь нелёгкий озаряет
И вечно спорит с темнотой.

- Пашка? Ты?! Я даже представить не могла!
   На палубу поднялись Стася с протрезвевшим Питером, из рубки
вышел Джон.
   - Ну, что я тебе говорил? - толкнул он локтем дочь. - Вон, как
целуются! Жалко отпускать девчонку! Э-кхм-кхм! Ну, все попро-
щались?
   Капитан крепко пожал Наде руку. Стася со слезами обняла девочку
и повязала ей на шею свой подарок - косынку, сияющую безупречной
чистотой.
   - Она выпала у тебя из кармана в камбузе, - пояснила Стася, -и я
отстирала её, пока вы с Павлом совещались в каюте.
- Смотри, ожерелье моё в море не урони, - усмехнулся Пашка.
- И Колечко Марка тоже.
- Время, время! - заторопил Джон.
   - Стойте, стойте! - закричал Пашка. - Главное-то забыли! -Он
бросился вниз и вернулся на палубу с миниатюрным, хотя и
объёмистым блокнотом в руках. - Держи! А то так бы и уплыл он с
нами на полке в твоей каюте.
   - Пашка! Что это?! Это же мой, то есть Модестов блокнот. Но
почему он стал такой маленький? - изумилась Надя.
   - Он уж давно тебе в карман не лез. Как бы ты его забрала? Я всего-
навсего применил операцию конформного отображения,
- солидно пояснил Пашка. - Ты, конечно, не знаешь что это такое, да и
не обязательно тебе знать. Но, как видишь, я в некотором приближении
тоже могу сотворить небольшое чудо. Когда надо будет, проведёшь по
нему ладонью, не отрываясь, два раза: сверху вниз и снизу вверх.
Станет такой же большой, как был.
   - Забирайся живо! - скомандовал Питер. - И не бойся - долетим.
Думаешь, я не помню, что косточки мои давно бы гнили в яме, если б
не ты?
   Питер разбежался, резким рывком оттолкнулся от палубы и- Надя,
крепко обхватив руками его шею, зарылась лицом в упругие перья и
нежный пух. Лишь ненадолго она приподняла голову и открыла глаза,
когда Питер совершал прощальный круг над кораблём. Вся небольшая
команда стояла на палубе. Каждый смотрел им вслед и махал рукой.
Рискнула махнуть рукой и Надя, но чуть не сорвалась и ещё крепче
вцепилась в Питерову шею. Сначала от скорости и высоты полёта у неё
замирало сердце, но потом она привыкла, успокоилась и сама не
заметила, как заснула.
   Проснулась она оттого, что Питер, резко взмахнув шеей, объявил:
- Внимание! Приготовиться к посадке.
   Только сейчас Надя почувствовала, как затекли у неё руки и ноги. Её
окутывала густая холодная темнота. В небе сияли звёзды, а внизу
переливались разноцветные огни города.
   Опять оторвалось сердце: Питер стремительно начал опускаться.
- Пит, нельзя ли потише? - взмолилась Надя.
- Ты ещё учить меня будешь? - огрызнулся Питер.
   Вот они, снижаясь, летят вдоль Волги, вон, впереди, знакомые
фонари набережной. Да они уже совсем недалеко от Надиного дома!
Надо же, всё засыпано белым рыхлым снегом! И в воздухе кружат, тают
на щеках огромные пушистые снежинки.
   Наконец Питер приземлился на пустынном берегу возле двух ив,
неподалёку от каменных ступеней спуска.
- С приездом, дорогая! Надеюсь, претензий к экипажу нет? Надя
обняла его и нежно поцеловала в пушистый хохолок.
   - Сейчас у вас восемь вечера, - заявил Пит. - На всякий случай я
подожду на этом месте четыре часа: мало ли что! Передохну заодно. Но
ровно в полночь я улетаю. Удачи и, на всякий случай, прощай!
- Прощай, Питер, спасибо за всё!
   Поднимаясь по лестнице, Надя несколько раз помахала рукой Питу,
удобно устроившемуся между стволов деревьев. Благодаря своему
белому оперению, Птица почти сливалась со свежим снежным
покровом, и с верхних ступеней лестницы её уже нельзя было
разглядеть. Это немного успокоило Надю: ей было тревожно, не
случилось бы чего с Питером за эти четыре часа.
   На набережной тоже было пустовато: несколько прогуливающихся
парочек, два бегающих спортсмена и старик с большой лохматой
собакой.
   - Добрый вечер, дедушка! - обратилась к нему Надя. -Вы не
скажете, какой сегодня день?
- Суббота, - с удивлением поднял на неё глаза старик.
- Нет, число. и месяц.
   Тот посмотрел на девочку с недоумением, совсем как на поме-
шанную; собака оскалила зубы и зарычала.
- Двадцать шестое. двадцать шестое ноября.
- А почему же снега столько?
   - Слушай, красавица, я тебе что, бюро погоды? Сами удивляемся,
сколь за день навалило. Да сто раз ещё растает! - пробурчал старик,
подозрительно косясь на Надю. - Ты иди-ка, милая, подальше! Собачка
у меня злая. Укусит - сама будешь виновата.
   В дополнение, разведав у ближайшей парочки, что год сейчас 1961-
й, Надя вздохнула с облегчением, хотя заметила, что парень,
выразительно переглянувшись со своей спутницей, покрутил пальцем у
виска.
Удивительно, ноги утопают в снегу, а в воздухе пахнет весной.
   Надя и не заметила, как добежала до дома. Странно, она не была
здесь всего полтора года, а кажется - прошла целая вечность. На углу
появился газетный киоск, во дворе - новая песочница и пара лесенок
для детской площадки.
   Не успела Надя пройти несколько шагов, как её окликнули с
ближайшей скамейки:
- Надюш, подойди-ка!
Какая-то новая соседка с костылём и перебинтованной ногой.
   - Ты мне сдачу с хлеба неверно отдала: возьми, здесь лишнее. Ах,
батюшки! Ты что в одном костюме бегаешь? Только что нормально
была одета! Не болела давно?
   Дойдя до глубины двора, Надя свернула к своему подъезду и
увидела на новой лавочке возле заснеженных кустов -Анюту с
Мишкой. В этот раз Анюта выглядела куда приличнее: и причёска уже
не такая дикая, и краска на лице не бросалась в глаза. Однако вид у неё
не очень-то счастливый, скорее озадаченный. Она была в тёплой куртке
с капюшоном, но в лёгких туфельках. Надя подумала, что ноги у
Анютки, наверное, закоченели: она то поджимала их под лавку, то
слегка притоптывала. А Мишка словно этого и не замечал.
   Незаметно прошмыгнув за их спиной к двери, Надя с замиранием
сердца поднялась на четвёртый этаж и- Позвонить? Но ведь у Анютки
должен быть ключ.
   "Я сейчас и так открою", - с уверенностью сказала Надя сама себе и
легонько толкнула дверь.
   Действительно, тихо щёлкнул замок, и она вошла в свою квар-
тиру. Закрыв дверь, девочка замерла на пороге. Ах, как пригодилась
бы сейчас шапка-невидимка! Выйти вот так сразу к своим она не
решалась. А через полчаса явится со двора Анютка. Интересно, сразу
эта красавица примет свой прежний облик, когда Надя скажет, что
вернулась насовсем, или?.. Нет, пожалуй, лучше всего спрятаться в
своей комнате и подождать возвращения Куклы. (Женька, кажется, уже
спит.)
   - Бряк! - пробираясь по тёмному коридору к своим апартаментам,
Надя споткнулась о пустое ведро, и оно с грохотом покатилось по полу.
Вспыхнул свет. У выключателя стояла улыбающаяся бабушка.
   - Надюшка! Вернулась уже? И переодеться успела, и причесаться на
прежний манер. А давно я у тебя этого костюма не видела! Что это он
блестит?!
- Да это так. эксперимент к Новому году.
   Не выдержав, забыв обо всём, Надя бросилась со слезами обнимать
свою бабушку.
   - Баб, я так соскучилась! Как вы тут без меня? Как дед, Женька?
   Бабушка, широко открыв глаза, с недоумением смотрела на внучку:
   - Когда ж ты, лапушка, соскучиться успела? Всего-то за часок?
Женька наелась - спать легла. Дед в кухне чай пьёт. Идём, садись с
нами! Что ушёл твой. этот?
   В голосе бабушки послышались более чем недружелюбные нотки.
- Ушёл, ушёл. Бабушка, а что, он тебе не нравится?
   - Не пойму, девка, ты с луны сегодня свалилась? Да когда ж он мне
нравился?! Эгоист, Слон Заборович!
   - Бабушка! - Надя чуть не задохнулась от изумления. - Где ты это
слышала?
- Что это?
- Да, вот: Слон Заборович.
   - Господи, ну где-то слышала, всё не упомнишь. Разве в этом суть?
Суть в том, что не такого обормота хотела бы я видеть рядом с тобой.
Да, пока ты в школе утром была, Витька звонил, совсем забыла сказать.
Так рада я, что отца их снова к нам перевели. Вот
- Витька - славный парень! Завтра зайти хотел.
Ух ты! Витька появился?! Вот это новость.
   Бабушка привела Надю на кухню, где было чистенько, уютно, пахло
корицей и яблоками. За столом со своей любимой огромной кружкой
сидел дед. Он внимательно читал газету. Перед ним стояла тарелка с
шарлоткой и куском ватрушки.
   - Садись, Надюшка! Столько наготовила, а сама и попробовать не
успела, - суетилась бабушка.
- Нагулялась? - добродушно спросил дед, глядя поверх очков.
- Вот опять ведь без шапки ходила: все уши красные. Не болела давно?
- Дедушка, милый! А что в газете?
   - Да всё про этих космонавтов. Ох, долетаются!.. Да и в мире не
спокойно.
   Надя пробежала глазами газетные заголовки, и вдруг- словно
седой дым заклубился перед ней, и в этом дыме она увидела лицо
Паулы- а ещё её жутких детей. Длилось это буквально секунду, но
Надя тихонько вскрикнула в ужасе.
   - Что с тобой, милая, обожглась? - заботливо наклонилась над ней
бабушка.
   - Да, чай горячий, - Надя отодвинула чашку, услышав шаги на
лестнице. - Пусть остынет немного. Я пока сбегаю- костюм сниму.
   Надя помчалась к порогу, отловила Анюту, открывавшую ключом
дверь и, прижав палец к губам, затащила её в их комнату. Горела
любимая настольная лампа под бледно-зелёным абажуром. За старой
ширмой на диване спала, тихо посапывая, сестрёнка. Надя бросилась к
ней и осторожно, стараясь не разбудить, начала целовать её в тёплую
щёку, в мягкую ладошку. На стуле рядом с диваном лежала новая книга
Киплинга, раскрытая на сказке про любопытного слонёнка, на ней
красовались бумажный двухпалубный пароход, чёртик и ещё пара
забавных оригами.
   Взяв в руки чёртика, Надя вспомнила детство, маму и до того
захотелось ей вдруг поменяться местами с Женькой, улечься клубочком
под одеялом, сладко уснуть и не думать ни о чём.
   - Это мы с ней в свободное от уроков время делаем, - тихо сказала
Анютка. - А ещё, вон, смотри, какие рисунки на столе- и фигурки из
глины.
Надя взглянула на бывшую Куклу и увидела в её глазах слёзы.
   - Подожди, тетради, дневник?! Мы же не хотели в этом году от-
давать её- Ах, да! Год-то уже не тот - как я забыла? - Надя спохва-
тилась. - Анютка, бегом в кухню! Стой, причёску под мою сделай;
скажешь: всё, переоделась. Как улягутся - живо сюда. Жду!
   Анютка явно хотела что-то сказать, но Надя замахала на неё рукой, и
та послушно вышла.
   Первым вопросом возвратившейся через полчаса Анюты было:
- Надя, ты- насовсем? Вернулась?
   Казалось, что Анютка съёжилась, словно ожидая удара. Вот сейчас
прозвучит ответ: - Да. Насовсем. - Раздастся глухой стук и там, где
стоял Надин двойник, на полу будет лежать старая, растрёпанная
Кукла. Или это будет как-то по-другому?
   Надя пристально взглянула Анюте в глаза. Они были уже совер-
шенно не кукольные, тупые, а живые, страдающие, и из них текли
слёзы. Девочка почувствовала, что слёзы выступают и на её глазах. Ей
показалось, что перед ней не Кукла в её облике, а она сама или её
собственное отражение в зеркале. Кстати, вот оно, её любимое, старое
зеркало: уже не на шкафу, а на уголке письменного стола. Давно она не
смотрелась в него, надо попробовать. И вдруг, хотя голова Нади была
занята совершенно другим, у неё промелькнула забавная мысль. А ведь
за всё путешествие она один-единственный раз посмотрелась в Ганино
зеркальце для того, чтобы не предстать перед Марком в совсем
неприглядном виде после лазанья по горе. А так чудесный осколок
нужен был ей лишь для того, чтобы узнать как дела у других или что-то
изменить. Да, забавно!..
- Так что, Надя?
Кошмар! Голова кругом идёт. Как же всё запуталось!
   - Подожди, Анюта, давай поговорим, - Надя опустилась на свой
диван и потянула Анюту за руку.
Та, присев рядом, положила голову Наде на плечо и горько рас-
плакалась (совсем как Надя у Марты по дороге к горе). Часы в кухне
пробили девять.
   И опять на Надю нахлынуло такое же странное чувство, как тогда,
на Чёрном Острове, рядом с родителями. Вначале она о многом хотела
расспросить бывшую Куклу и поделиться с ней многим, но вмиг к ней
пришла уверенность, что это совершенно лишнее: они и так знают друг
о друге всё. Надя просто обняла Анюту одной рукой, а другой стала
вытирать ей слёзы. Вся её прежняя враждебность по отношению к
заместительнице испарилась до последней капли, уступив место
доверию и любви.
   - Этой зимой был сильный грипп, - всхлипывала Анюта. - Они все
так тяжело переболели, особенно дед и Женька. Я даже боялась- И вот
как-то ночью она взяла меня за руку своей горячей-прегорячей
ручонкой, заплакала и спросила: "Надя, это ты?" И я сказала: "Я,
конечно я!" И вот тут что-то случилось: я почувствовала, что я уже не
такая, какой была в самом начале. Они болели, и мне было больно
смотреть на это, а раньше было совершенно всё равно. Ночью, если я не
спала, я думала не о том, какую сделать причёску и как подкраситься, а
о том, чем бы порадовать стариков, что бы интересное показать
ребёнку. Ты знаешь, я очень привязалась к ним, и они стали относиться
ко мне совсем по-другому. Мне кажется, они любят меня.
   Завтра воскресенье. Мы с Женькой собирались погулять по снежку,
если не растает, а потом дома клеить избушку из сухих стеблей.
- Не плачь, - Надя сжала Анютке руку. - Я думаю.
   - В школе всё в порядке, - всхлипнула Кукла. - По крайней мере,
прошлый год - без троек.
   - Ну, а как с Мишкой- то? - спросила Надя, просто чтобы отвлечь
Анютку от грустных мыслей и оттянуть время.
Посидев, Анюта опустила глаза и откровенно сказала:
- Мне кажется, ему со мной надоело.
- А тебе с ним?
   - Не знаю. честно говоря, я и затеяла-то это всё, чтобы. тебе нос
утереть: вот ты, мол, не смогла, а я могу. Глупо! Конечно, обидно
немножко, что вначале он передо мной чуть не на задних лапках стоял,
а теперь... Но ведь и мне гораздо больше Витька нравится.
   - Знаешь, сколько лет я этого Витьку не видела? - воскликнула
Надя. - Да, кстати, бабушка сказала, что он завтра к тебе собирается -
звонил.
   - А смотри, что он подарил мне! - Анютка протянула Наде фо-
тографию в очень красивой деревянной рамке. - Это он сам вырезал. А
снимок делала его старшая сестра.
- Кто это?!
- Да я же с Витькой на набережной.
   На фоне двух молодых ёлочек стояли улыбающиеся Надя, то есть
Анюта, под руку с... Пашкой?! Нет, просто поразительное сходство!
Приглядевшись, Надя с трудом заметила различие: Витька был пониже
ростом, и глаза у него были посветлее.
- И рамку, говоришь, он делал?!
   Узор на рамке был удивительно похож на цепочку Надиного
ожерелья, причём в левом нижнем углу был вырезан парусный корабль,
плывущий в лучах восходящего солнца.
   Похоже, что чудеса не закончились с возвращением Нади домой:
они, словно юркий котёнок, прошмыгнули вслед за ней в приоткрытую
дверь.
   - А смотри-ка, что я нашла совсем недавно в шкафу! - Анюта
протянула Наде. мамину шкатулку со златогривым конём на крышке. -
столько раз разбирала, прибирала - никогда не видела. А тут, на днях,
как из-под земли выросла.
   Дрогнувшими руками Надя безо всяких усилий открыла крышку.
Старые фотографии и записи на листочках пожелтевшей бумаги. Но
листков намного меньше, чем было там, в пещере.
- Ты смотрела, читала? - спросила Надя Анютку.
   - Извини... да! Я потом три ночи не могла уснуть. Скажи, Надя,
неужели мало на свете несчастий, катастроф, что люди выдумали ещё
эти проклятые войны на свою голову?
   - Да никто их не выдумывал! - махнула рукой Надя. - Не ис-
ключено, что это, к сожалению, просто закон природы. Есть что-то
выше нас, не всегда доступное нашему пониманию: как светлое, так и
тёмное.
   - Мало ли какие существуют законы! Но неужели мы не можем...
Вот мы начали летать в космос. Выходит, мы в состоянии преодолеть
мощное притяжение Земли? Зато мы не в состоянии!.. Как пятьсот лет
назад изничтожали порой друг друга люди, так и теперь не прочь.
Только сейчас не стрелы с мечами, а бомбы, вплоть до водородных, и
ещё чёрт-те знает что навыдумывают!
   Надя с удивлением слушала взволнованную речь раскрасневшейся
Анютки. В дверь постучали. Надя проворно спряталась за шкаф,
задрапировавшись оконной шторой. В комнату вошёл дед. В руке он
держал большой осколок от гранёного стакана.
   - Проснулся, Наденька, пить захотелось. И вот, разбил спросонья,
старая я растяпа.
   - Ой, ерунда, дед! Пойдём, сейчас всё уберу, - Анютка осторожно
вынула осколок из его пальцев. - Не переживай: стаканов у нас хватает.
   - Нет, внучка, я, знаешь, о чём думаю? - завёл дед, двигаясь вслед за
Анюткой. - Вот тот же стакан: "кок" и разбил. А сколько народа
трудилось, чтобы его сделать. Начиная с добычи кварца и кончая
построением стеклодувных заводов. Да, одному человеку, останься он
один-одинёшенек на Земле, за всю жизнь единого такого стакана не
изготовить. А выпускают-то их миллионами!
   Надя задумчиво направилась к своим, то есть Анютиным, полкам.
По пути глянула в зеркало. Кажется, она особенно не изменилась, всё
такая же? Но нет, что-то новое появилось в лице даже помимо
необычно сильного загара. Выражение его стало более уверенным,
решительным, и потому оно понравилось Наде куда больше, чем
полтора года назад.
   Как давно она не подходила к этим полкам! Тетради, учебники за
девятый класс. Смотри-ка, а почерк-то у Анюты куда лучше, чем у
хозяйки! Альбомы с фотографиями, старые игрушки, притиснутая
далеко к стене коробка с косметикой. В вазочке три засохшие белые
розы. Интересно, кто их подарил: Мишка или Витька? На письменном
столе недоделанное задание по алгебре, стопка забавных разноцветных
Женькиных рисунков, старая мамина кулинарная книга- Шкатулка!
Надя торопливо перебрала жёлтые странички, вглядываясь в
выцветшие строки. Нет ни единой фразы, ни словечка, из-за которых
тогда вспыхнула огнём шкатулка в пещере.
   - Я бабушке с дедом не давала это читать, не показывала, - сказала
вошедшая в комнату Анюта. - Зачем старикам переживать? Фу, уморил
меня дед! Нет, любую его безобидную философию я выдерживаю. Но
вот как занесёт его на всякую мрачнятину! Представляешь, каким-то
образом со стакана перескочил на то, что международная политика у
нас неправильно ведётся. И если так продолжать, то скоро можно
дождаться и третьей мировой войны.
   Надю как током дёрнуло: вспомнила скупые фразы Пашки,
прочитавшего иероглифы на стенах. Но она подавила тревогу и, с
улыбкой взглянув на Анюту, спросила:
- А мировые катастрофы наш дед не предсказывает?
   - Ещё как! Про Тунгусский метеорит любит вспоминать. Считает,
что если не войны, не голод, не эпидемии - то скоро что-то в Землю
врежется, или внутри неё взорвётся, или вертеться не так она начнёт.
Словом, конец свету так или иначе приходит. И мы сами это заслужили
своим дурным нравом и неправильным поведением.
   - Так ты не позволяй ему на всех тоску нагонять, - усмехнулась
Надя. - Скажи, а давайте-ка, дед, будем правильно себя вести и другим
то же самое советовать; глядишь, и сжалятся над человеческим родом
грозные неведомые силы. А если серьёзно, - добавила она, -я теперь
уверена, Анюта, что на всё, что ни есть, на всё, что ни может случиться,
надо смотреть со светлой надеждой, и если даже-
Часы в кухне пробили один раз. Неужели час?! Надя вздрогнула.
   - Полдвенадцатого, - уточнила Анютка, взглянув на новенький
будильник на верхней полке.
Она тяжело вздохнула и подошла к своей хозяйке.
   - Да, Надя, мы с Женькой тут всё время читали сказки перед сном,
так что.
   - И продолжайте их читать! - прервала бывшую Куклу Надя. -
Анюта! Я улетаю назад с Питером. Он ждёт меня на берегу, но только
до полночи, надо спешить.
У Анюты задрожали руки и слёзы брызнули из глаз.
   - Надя! Это правда?! Я остаюсь с ними?! - Анютка, как маленький
ребёнок, запрыгала на месте от радости. - Я так привыкла уже! Знаешь,
как ужасно сидеть на полке и просто наблюдать? Знаешь, как хочется
тоже пожить вместе со всеми?
   - Вот и живи! Я верю, что всё у тебя будет на высоте. Запомни, с
этой минуты ты - это я.
Анютка бросилась изо всех сил обнимать прежнюю хозяйку.
- Ой, что это? - какой-то жёсткий предмет больно врезался
Наде в грудь.
   - Это? - Анюта расстегнула пуговицу блузки и достала небольшую
металлическую подвеску на тонкой серебряной цепочке. Это мне тоже
Витька подарил. На день рождения. Сказал, чтоб берегла: талисман.
   Надя не верила своим глазам: на Анюткиной ладони лежала чёрно-
белая полоска, соединённая в изогнутое кольцо именно таким образом,
как она это сделала там, на Чёрном Острове.
   - Сам изготовил, - добавила Анюта. - Знаешь, как называется? Лента
Мёбиуса!
   - Знаю, мне ли не знать, - задумчиво проговорила Надя. - Ну,
Анюта, если до последней секунды я ещё сомневалась, правильно ли
поступаю, теперь я в этом уверена.
   Надя опустила руку в карман и решительно достала оттуда
коричневато-золотистую луковку.
   - А это тебе от меня подарок к шестнадцатилетию, хоть, извини, с
опозданием. Настоящая голубая лилия! Знаешь, что это такое?
   - Не помню, где и когда, но слышала. Если ты вырастишь из этой
луковицы цветок и подаришь его тому, кого любишь, он тоже будет
любить тебя глубоко и преданно всю жизнь, - уверенно проговорила
Анюта.
   - Так вот, я дарю тебе её от всей души. Только не торопись, по-
думай хорошенько, для кого ты будешь её выращивать. Да, вот ещё
фотографии - положи тоже в нашу шкатулку.
   - Спасибо тебе за такой необыкновенный подарок! - воскликнула
Анюта, но тут же взглянула на Надю полными тревоги глазами. - А как
же ты? Если тебе самой- Я уверена, что луковка эта у тебя
единственная.
   - А я уверена, что если она и понадобится кому-то из нас, то скорее
тебе. А насчёт себя, Анютка, я уже всё решила: как будет - так и будет.
В некоторых случаях лучше положиться на судьбу. И не прошибать
лбом стену.
- А то шишку набьёшь? - рассмеялась Анюта.
   - Шишка-то - пустяк. Прошибёшь, а потом окажется, что не там, где
нужно было.
   - Ой, Надя, - воскликнула Анютка, - уже без четверти двенадцать! Я
провожу тебя, можно?
- Замечательно! Да, не беспокойся, за пять минут добежим. Возле
троллейбусной остановки на проезжей части дороги- валялся человек.
   - Не успели от дома отойти, и вот тебе проблемы! - сокрушённо
вздохнула Анютка. - Опять дядя Ваня напился. И ведь нашёл где
свалиться! Первая же машина!..
   Упоминание о машине полоснуло Надю как ножом по сердцу.
Вдвоём принялись они вытаскивать одноногого дядю Ваню с дороги на
тротуар. Пока его сажали на лавку, вытирали перепачканное лицо и
руки, прошло ещё минут семь. Потом Анютка вызывала "скорую".
   - Помчались! Живо! С лавки уж не поднимется; приедут - раз-
берутся, - махнула рукой Надя. - Бабка говорила, - задыхаясь на бегу,
добавила она, - до войны был человек как человек, а вернулся
покалеченный и пьяницей.
   - Да хоть и без войны, - тоже тяжело дыша, откликнулась Анюта. -
Мало ли от чего люди спиваются! Жалко-
   Снег на ступенях подтаял, и Надя с Анютой несколько раз шлёп-
нулись на спуске.
   - Эй, девочки, куда спешим? - послышался вдруг тупой, непри-
ятный смех сверху. - Топиться?
   Наде было не до того, чтобы переговариваться с тремя парнями,
подошедшими к чугунной ограде. Она крикнула только:
- Эй, который час?
   - Две первого! А что, чуваки ваши не пришли? Мы взамен не
сойдём? Поднимайтесь, побалдеем по-нормальному!
   - Может, он ещё не улетел? - воскликнула Анютка. - Смотри -вон,
по-моему, он лежит.
   Девушки подбежали к деревьям. Нет! Это просто небольшой белый
сугроб, нанесённый ветром.
   - Всё, - сказала Надя упавшим голосом, - опоздали. На две минуты.
   Там, где лежал Питер, был примят снег и валялось большое белое
перо. Надя подобрала его, чтобы спрятать на память, и резко
обернулась на возглас Анюты:
- Ой, Надя! Смотри!
   Неподалеку от пера на снегу виднелись брызги и пятна крови.
   Питер?! Что с ним?! Надя в ужасе поворачивалась кругом, но ничего
не видела. Вдруг она услышала тихое мяуканье. Чуть поодаль на снегу
лежал белый котёнок с окровавленной головой. Его голубые глаза уже
подёргивались мутной плёнкой.
   - Кто тебя так?! - Надя встала на колени, пригнулась пониже. - Где
Питер?
   - Питер. улетел. с ним. всё в порядке, - с трудом ответил Котёнок. -
Они хотели... его ударить железным прутом... а я прыгнул. прокусил
палец. они меня.

- Они - это трое подонков, что там ржали?
- Да.
   Надя и опустившаяся рядом с ней Анюта не выдержали и раз-
рыдались. Но, даже несмотря на горькие слёзы, в голове у Нади
промелькнула мысль:
   "А я ведь поняла его речь! Не там, а здесь - и всё равно поняла.
Виделась с мамой там, но чёрную полосу можно склеить с белой.
Мама! Мама!"
   Надя вытерла глаза и выпрямилась. Она напрягла все свои силы, всё
своё зрение и увидела в невообразимой дали на фоне тёмного неба и
золотых звёзд белый силуэт птицы, уверенно и ровно машущей
крыльями. Какое счастье: Питер не пострадал! Но у её ног лежал
умирающий Котёнок, который спас её друга.
" Мама! Мамочка! Умоляю тебя, ты так нужна!"
   Надя не увидела маму, но почувствовала, что она появилась рядом,
буквально за её спиной.
   - "Ты же слышала, Надя: мне давалась лишь одна возможность. И
я её уже использовала".
   - " Мама, упроси! Второй и последний раз. Ну, в конце концов- он
же не человек!"
   - "А вот это, дочка, никакой роли не играет. Уж кто бы так
ляпнул, но не ты".
   Ветер хлестнул снегом Наде в лицо, и на миг всё покрылось
снежной пеленой, в которой девочка различала тихий мамин голос:
"Не обижайся, не могу. Обратись к кому-то другому!"
   "Неужели мама имела в виду?.. - Надя взглянула на Кольцо и
прижала его к губам. - Доктор! Марк! Ты поможешь? Если не ты, то
кто?"
   "Как можно остаться равнодушным к столь бесподобной просьбе! -
прозвучал у Нади в ушах любимый жизнерадостный голос. - Брысь от
оной животинки подальше. Я позову".
   И снова густая пелена снега- Стоп! А Анютка-то где? Где она?!
Тут же до Нади сверху донеслись мерзкие ругательства и отчаянные
крики, перешедшие в хриплый вой. Потом всё стихло.
   Сломя голову, Надя бросилась вверх по ступеням и, о счастье, в
самом начале спуска столкнулась с Анютой.
- Откуда ты? С тобой всё в порядке?!
   Анютка была вся взъерошенная, раскрасневшаяся, в распахнутой
куртке. Глаза её словно метали молнии, а в руке был зажат толстый и
длинный железный прут.
   - Да всё в норме! Пыталась по горячим следам этим тварям мозги на
место поставить, если они у них по минимуму есть.
   "Девицы-красавицы, бегом сюда!"- донёсся до Нади голос Доктора.
   Надя с Анюткой чуть не кубарем скатились по лестнице и, к не-
описуемой своей радости, увидели Котёнка с небольшим шрамом на
лбу, который неуверенно прогуливался по влажному снегу. При каждом
шаге он брезгливо отряхивал лапки.
   - " Забирайте скорее: ему холодно! День не кормить, только тёплое
молоко".
- "Марк! Послушай, Марк!.."
- " Девушки, до свидания!"
   Только когда Котёнок, вцепившись всеми коготками в На-дину
футболку, перестал дрожать под курткой и замурлыкал, Надя подумала
о всей сложности и нелепости своего положения.
" И что мне, собственно, теперь делать? Как быть? Куда идти?" Она
видела, что Анютка взволнована ничуть не меньше.
- Надь, идём домой!
   - А дома скажем бабке с дедом: я раздвоилась, теперь нас парочка -
и доведём их до инфаркта, - невесело усмехнулась Надя, в третий раз за
сегодняшний вечер поднимаясь вверх по заснеженной скользкой
лестнице. - Нет, это не дело.
   - Давай, раз уж так получилось, ты одна иди домой и оставайся, -
решительно заявила Анюта, сбивая снег с кроссовок железным прутом.
- А я не пойду.
- Интересно! А ты куда пойдешь?!
   - Придумаю. Посижу во дворе и подумаю. В крайнем случае, опять
превращусь в Куклу. Ты меня утром подберёшь и поставишь на полку.
   - Давай, Анют, без глупостей! Во-первых, я уверена, что теперь ты
уже не сможешь снова стать Куклой, даже если бы и очень захотела.
Во-вторых, я этого совершенно не хочу.
   В стороне послышались стоны и какие-то похрюкивания. На снегу
возле скамейки крючились словно гусеницы, упавшие на горячую печку
в саду, трое верзил.
- Анютка, это ты? Это ты их так отделала?!
Анютка кивнула головой.
   - Даже не знаю, как это у меня получилось. Представляешь,
выхватила у них прут, а дальше как во сне: мне казалось, что это не я, а
какая-то другая девушка из сказочного фильма сражается с нечистой
силой. Пока эти гады были в сознании, я успела им крикнуть: " Это вам
за Птицу! Это вам за Котёнка!"
   - Смотри! - кивнула Надя головой в сторону дома. - "Скорая" дядя
Ваню увозит. А он ещё, кажется, песни поёт. Может, этим тоже
"скорую"? - брезгливо сморщившись, спросила она.
Анютка махнула рукой.
   - Знаешь, по-моему, здесь как раз тот случай, когда лучше по-
ложиться на судьбу. Выживут так выживут: может, поумнеют.
   Надя с Анютой тихо вошли во двор и сели на ту скамейку, где
четыре часа назад Анютка сидела с Мишкой.
- Тебе не холодно, Анюта?
- Нет! Я в этот раз потеплей оделась. А тебе?
   - О, мне в моём костюме ни жарко, ни холодно не бывает. Спасибо
Гане! А бабушка, представляешь, спрашивает: "Что это у тебя костюм в
блёстках?". К Новому году готовлюсь, говорю.
   Девушки тихо рассмеялись. Они сидели обнявшись и молчали.
Похоже, что ни одна умная мысль не приходила в голову ни той, ни
другой.
   - Давай поднимемся, в комнате посидим, чайку с пирогом попьём, -
предложила Анютка. - Может, в тепле-то лучше думаться будет?
   - Ладно, - согласилась Надя. - Только тихо, осторожно, а то как на
грех потащится в туалет кто-нибудь! Кстати, котёнку нашему, Снежку,
давно к месту пора.
   Снежок с причмокиванием вылакал блюдце молока и с огромным
удовольствием устроился под одеялом рядом с Женькой. К тому
времени, когда Анютка доставила в комнату чай с шарлоткой, новосёл
уже мурлыкал чуть ли не на всю квартиру.
   - Представляю, как завизжит утром Женька, когда проснётся, -
улыбнулась Анюта. - Она ведь так давно просила котёнка!
   - Ну и чудесно! Вот ей подарок от меня, то есть от нас. Только
береги его, Анюта! Тут, видишь, тоже выродки попадаются почище
нашей Паулы. У той в башке хоть какие-то идеи бродят: пусть
злобные, сумасбродные. А у этих-то - вообще ничего.
   - В лучшем случае, вши, - вздохнула Анютка и, привстав, вытянула
из-под книг на своей полке тонкую папку.
   - Только не смейся и не издевайся, - сказала она Наде, протянув ей
несколько отпечатанных листков. - Это уже начисто, на папиной
машинке. Понимаешь- я ведь тоже пробовала стихи писать, но не
ладится. А вот с прозой вроде нормально себя чувствую. Прочитай - тут
немного. Ты второй человек, которому я это показываю.
   - Первый, конечно, Витька? - предположила Надя, с интересом
пробегая глазами по строчкам.
   - А почему, например, не Мишка? Вот и не угадала! Бабушка. Ты
знаешь- она плакала.
   - Ну, Витька точно не заплакал бы: он парень с юмором. Ещё сказал
бы что-нибудь этакое. На, возьми, пока я тут с твоим повествованием,
чтоб и тебе не скучно было.
   Не хуже заправского фокусника в цирке, Надя опустила руку в
карман и протянула Анюте толстый, увесистый блокнот.
   - Здесь стихи: и мои... да и не только мои. Словом, читай! "Сбыва-
ются ли сны (фантастический рассказ)", - прошептала Надя и погру-
зилась в чтение, забыв на какое-то время о всех своих проблемах.

*   *   *

   - Подвожу итог! - взмахнул пухлой ладонью человек с рыжими
усами и номером "81" на лацкане пиджака. - С одной стороны, ясно,
что мир зашёл в тупик. Перед нами стоит выбор: либо медленно
погибать в глухом лабиринте, либо выбраться из него с помощью
грандиозного взрыва.
   - И многие, по вашему мнению, выберутся? - выкрикнули из
первого ряда.
   - Полагаю, достаточное число, чтобы удержать тяжёлое перо жизни
и начать новую летопись на чистой странице, с которой будут стёрты
все помарки и ошибки прошлого, - высокопарно ответил рыжеусый.
   - Не протереть бы до дыр! А вы, к примеру, господин Шиммель,
помарка или нет? - понеслись насмешливые возгласы сзади.
Зазвонил колокольчик председателя.
   - Я заканчиваю, прошу не сбивать. С другой стороны, поскольку в
ряде работ виднейших философов показано, что самоуничтожение
цивилизации один из великих и неизбежных законов развития
вселенной.
   - Хватит! Регламент! - загудели возмущённые голоса. Звону
колокольчика откликнулся дальний раскат грома. Колыхнулись шторы
на открытых окнах, и вот уже в зал сквозь духоту летнего вечера
пробились свежие струйки грозового воздуха.
   Шла международная конференция детских врачей, посвящён-ная
борьбе за мир. 2446-й год. Величайшие достижения науки, техники. Но
Мир... Мир опять находился на краю пропасти. Один неосторожный
шаг - всё канет в бездну; несколько, хотя бы несколько удачных шагов в
сторону - и мы отойдём от роковой грани. Как сделать их? Как
сохранить себя и всё, что создано нами за тысячелетия? Как уберечь от
ужаса и страданий самое дорогое, что есть и будет у нас - детей? Детей,
которые созданы для волшебных сказок и беззаботной радости.
Сколько раз за сегодняшний день эти вопросы тревожно пролетали по
залу - и не находили однозначного ответа. Звучали речи и подобные
только что произнесённой. Их было немного, но они были.
   Надрывно звучали кинокамеры и щёлкали фотоаппараты, нервно
шуршали листки в блокнотах репортёров; вечернее заседание
подходило к концу.
- Позвольте мне!
- Разрешите - по поводу последнего выступления!
- Вопрос к господину Шиммелю!
   Зал бурлил волной возмущения, но номер 81 был самоуверен и
невозмутим.
   - Есть ли у меня дети? Да, разумеется. Конечно, меня тревожит их
судьба, как и судьба всех других детей. Но борьба с неизбежным
бессмысленна. Мы намного удлинили человеческую жизнь, однако
смерть не минует ни одного из нас. Так же не вечно и всё человечество.
Убеждён, что гибель в итоге мировой войны - далеко не самая худшая
форма его гибели.
   Прения затянулись. Наконец поступило предложение продолжить их
на утреннем заседании. Все с этим согласились и начали устало
подниматься с мест.
   - Бороться с неизбежным! Это всё равно, что маленькой пташке
пытаться раздолбить клювом гранитную скалу! - самодовольно
выпалил Шиммель, устремляясь к выходу.
   Вдруг произошло нечто неожиданное. К трибуне быстрым шагом
направился человек в чёрном.
- Друзья! Прошу слова!
   Его резкий голос перекрыл недоуменный гул и возражения
председателя.
   - Позвольте! А заявка на выступление? Ваш регистрационный
номер?В любом случае, заседание на сегодня уже закончено. И вообще,
кто вы?!
   - Не трудитесь искать в списках: меня там нет. Кто я, откуда -
неважно. Нарушение правил? Может быть. Тем не менее, вы вы-
слушаете то, что я хочу рассказать.
   Все затихли и сели на свои места, словно загипнотизированные
властным тоном неизвестного. Никто не видел его ни на одном из
предыдущих заседаний: невозможно было забыть своеобразные черты
этого лица - сурового, решительного и довольно молодого, несмотря на
морщины и седые пряди в волосах. Никто не заметил, как и откуда он
сейчас появился. Многие готовы были бы дать голову на отсечение, что
минуту назад этого человека в зале не было. Очевидно, француз:
говорит с безупречным произношением.
   - Бороться с неизбежным? - неизвестный перешёл на немецкий
язык, презрительно взглянув в сторону Шиммеля. - Нужно ещё
доказать, насколько верно то, что это неизбежно. А ваш пример с
пташкой более чем неудачен. Не помните "Воробья" Тургенева? Нет
конечно. Прочтите!
   - А теперь приступлю к моему рассказу, - обратился докладчик к
залу по-английски. - Кстати, уважаемый председатель, каким языком
мне предпочтительнее пользоваться?
- Турецким! - злобно выкрикнул Шиммель.
   - Пожалуйста, ради вас! Я могу говорить на любом из языков,
существующих на земном шаре, - усмехнулся неизвестный и произнёс
что-то по-турецки.
   Когда электронный переводчик перевёл эту фразу, щеки номера 81
покраснели, как лепестки турецкого мака.
   - Сообщу о себе только то, - начал рассказчик, - что по специ-
альности я детский психоневролог. История, которую вы услышите,
связана с одним из моих пациентов. В небольшом городке, где я провел
много лет своей жизни, дом его родителей стоял почти рядом с моим.
Места там были чудесные. Дома и окружавшие их сады тянулись
цепочкой по краю склона над рекой. В меру жаркое солнце, тёплая
вода, золотистый песок. Все мы - и дети, и взрослые - с удовольствием
проводили время на берегу. На моих глазах весёлый малыш,
собиравший у воды ракушки, превратился в озорного загорелого
мальчишку, прекрасного пловца, спортсмена. Я знал, что он неплохо
рисует, пишет стихи и мечтает о карьере кинорежиссера. Но вот, к
моему удивлению, в один прекрасный день его мать обратилась ко мне
за помощью. Она рассказала, что с сыном её в последнее время
творится что-то неладное: хмурый, раздражительный, страдает
бессонницей. А снотворные, которые ему прописывают, совершенно не
помогают. Я согласился заняться лечением 14-летнего соседа. Случай
оказался любопытным. Нервная система у моего подопечного
действительно была расшатана до предела, но я не мог найти причину
этому. Семья была хорошая. Друзья его любили, учителя были им
довольны. Мальчик не утратил ещё своей детской жизнерадостности.
Однако день ото дня что-то всё больше надламывалось в его душе. Что?
Я не мог понять. Налицо было только странное своеобразное
расстройство сна. Мне удалось понаблюдать за своим пациентом. Я
выяснил, что он почти не спит ночью, однако не из-за бессонницы.
Казалось, он просто боится заснуть по какой-то непонятной причине.
Младшая сестра мальчика рассказала мне по секрету, что порошки,
которые прописывали ему я и мой предшественник, он выбрасывал в
мусорное ведро. Днём мальчик натыкался на все углы и дремал в самых
неподходящих позах. Однажды я попытался уложить его где-то в
полдень, но через час мой больной вскочил со сдавленным криком и в
дальнейшем от дневного сна наотрез отказался. Не соглашался он и ни
на какие процедуры, уколы, гипнотические сеансы. Итак, сомнений не
было, человек сознательно не желал спать. Чего только не было у
меня на подозрении: редкие заболевания, шантаж, вздорные детские
пари. Но подозрения оставались подозрениями. Наверняка ничего
выяснить не удавалось. Несмотря на наши хорошие отношения,
мальчик становился настороженным и замкнутым, как только речь
заходила о его болезни. Я был в затруднении, родители в отчаянии. Но
судьба неожиданно послала нам помощь. Старшие его братья,
работающие на искусственной Земле-3, сообщили, что предоставляется
возможность забрать ребёнка туда. Это было превосходно: смена
обстановки, прекрасный климат, увлекательная работа и завершение
образования под руководством лучших педагогов. Первое время маль-
чик был в восторге, но вскоре опять загрустил. Мы часто сидели вместе
на берегу реки. Я писал научную работу. Мой юный приятель то
перелистывал учебники, то задумчиво смотрел на рябь воды: прощался
с Землёй. Сколько лет он пробудет на спутнике: пять, десять?..
Небольшая часть человеческой жизни, но большой срок, чтобы успеть
стосковаться по родной Земле.
   День от дня наши отношения становились всё ближе, задушевнее. Я
чувствовал, что мне доверяют больше, чем родителям. Это меня очень
трогало. Казалось, ещё немного, и мальчик решится открыть мне ту
тайну, над разгадкой которой я безуспешно бился несколько недель.
Мог ли я тогда предположить, через какое время и при каких
обстоятельствах раскроется эта тайна! Сейчас меня часто мучит вопрос:
почему не хватило мне проницательности, чтобы найти верное решение
не такой уж сложной загадки? Тогда я не допустил бы ошибки, которая,
возможно, стала роковой. Надеясь немного укрепить здоровье мальчика
перед перелётом, я изменил своим врачебным принципам: дал его
матери несколько ампул с безвкусным сильным снотворным и
посоветовал тайком вливать больному в чай за ужином. На следующий
день она прибежала ко мне взволнованная чуть свет и сообщила, что её
сын исчез. В 11 часов вечера все разошлись по своим комнатам. В
полночь мать сама заперла двери. Когда она поднялась в шесть
готовить завтрак, мальчика в доме уже не оказалось. В саду возле
старой скамьи мы нашли ворох сожжённых бумаг. По обрывкам
догадались, что это стихи пропавшего. Некоторые из них он читал мне
в последнее время; они мне нравились. В комнате его все было
аккуратно прибрано. Ни письма, ни записки. Весь день в доме звонил
телефон, сновали посторонние люди, а мы мучились разнообразными
догадками. На следующий день тело мальчика нашли в реке. Мне
тяжело вспоминать об этом. Скажу кратко: экспертиза установила, что
физически он был здоров, если не считать истощения, ведь он почти не
спал. Никаких признаков насилия. Самоубийство по неустановленной
причине - таково было заключение. Ребёнок, находившийся под моим
наблюдением! Это был единственный случай в моей практике.
   Когда все судебные разбирательства были закончены, убитая горем
семья уехала из родных мест. Если бы не это, уехал бы я: невыносимо
было встречаться с ними. В осиротевшем доме поселились новые
жильцы с весёлой голубоглазой дочкой. Прошло четыре года. Однажды
вечером девочка постучалась ко мне и протянула пачку растрёпанных
листов.
   - Отец случайно обнаружил бумаги в стенном тайничке, - сказала
она. - На первой странице стоят ваше имя и телефон. Мы решили
передать их вам.
   Я сразу узнал почерк погибшего и с волнением стал перелистывать
пожелтевшие страницы. Отрывочные записи, многое зачёркнуто. В
целом, что-то вроде дневника. Да, это была разгадка.
Я просидел над записями всю ночь. Кое-что остаётся непонятным до
сих пор. Но то, что творилось в душе у мальчика, то, что толкнуло его
на такой отчаянный шаг, стало для меня ясным. Я прочту вам кое-что,
небольшую часть.
   Докладчик вынул из кармана несколько сложенных вчетверо
листков. Бумага зашелестела в мёртвой тишине зала.
   - 24 апреля. Ни в одном учебнике по психологии, телепатии,
вопросам ясновидения я не нашёл ничего подобного. Может быть, это
моя фантазия? Нет. Когда сегодня сестрёнка стояла над разбитой синей
вазой, и кровь текла у неё по пальцу, словно вспышка молнии, озарила
вдруг темноту в моей памяти. Точно такую картину я видел во сне года
два тому назад. И не один раз! Надо понаблюдать внимательнее.
   3 мая. Определённо, я прав. Но случаи довольно пустяковые. Тем не
менее, их явно более десятка. К другу приезжает дядя, известный
профессор-психолог. Расспрошу его, может ли кому-то в снах
открываться будущее.
12 мая. Этот "дядя" умом не блещет. Увы!
   15 мая. Кажется, заметил закономерность: чем значительнее эпизод,
тем меньше времени проходит между ночью, когда я вижу это во сне, и
днём, когда это совершается. Большой лесной пожар, например, мне
снился всего за две недели до того, как он произошёл.
   18 мая. Это ужасно! Как хорошо, что я вскочил, проснулся вовремя.
Узкая улица, машина, мчащаяся прямо на маму, её крик- Но я не успел
увидеть ничего дальше. Случится это или нет? Не нахожу себе места.
   19 мая. Опять начинался тот же сон - и опять сумел вовремя
проснуться. Мама собирается в город к тёте.
20 мая. Лучше совсем не спать
   22 мая. Мама вернулась и рассказала, какое несчастье едва не
произошло с ней. Хорошо, что шофер сумел свернуть в сторону. Теперь
я не сомневаюсь.
   26 мая. Что бы ни говорили, ни писали, у меня глубокая уверен-
ность: мои сновидения почему-то рано или поздно сбываются. Но если
я усилием воли прерву этот сон-
   27 мая. Итак, дорогой, будь бдителен, ты имеешь право видеть
только хорошие сны!
   30 мая. Обработал все стихи и наброски: надо показать... Как
беспокоит меня настойчиво повторяющееся начало жуткого сна -
хорошо, что просыпаюсь сразу.
   1 июня. Опять этот сон: зловещее тёмно-багровое небо, огненный
разрастающийся шар. Чувствую - несколько секунд - и прокатится
нестерпимо горячая мощная волна, сметающая всё живое. Просыпаюсь.
А если увижу до конца? Что тогда?!
   15 июня. Не сплю уже толком две недели - боюсь. Проклятый сон не
оставляет меня в покое. Болит голова, засыпаю на ходу. Мама заметила.
Начала пичкать сонными порошками. Хочет показать доктору.
Оставили бы меня в покое! Не объяснять же им: примут за
сумасшедшего. В самом деле, нелепо звучит: будет ли мировая война
или космическая катастрофа - зависит от моих снов! Самому смешно. И
всё-таки я убежден, что не должен видеть этот ужасный сон до конца.
   10 июля. А доктор мне нравится. Иногда даже думаю, не рассказать
ли ему всё. Он, во всяком случае, поймёт меня лучше, чем родители.
   14 июля. Нет больше сил. Смертельно хочу спать. Доктор уложил
меня днём, но снова тот же сон. Больше не соглашусь на это.
   20 июля. Рад я или не рад, что расстаюсь с Землёй? Трудно сказать.
Там интересно, буду вместе с братьями. Может быть, хоть там меня
перестанет преследовать этот кошмар? Я. Меня. А что будет здесь? Мы
уцелеем на Земле-3, а наша Земля?
   25 июля. Нет, я не должен видеть до конца! Если настанет миг, когда
я почувствую, что не в силах удержаться от крепкого сна, я найду в себе
силы... Пусть меня не будет ни на нашей Земле, ни на Земле-3, но
уцелеет наш дом, старая яблоня. Пусть ручные синицы садятся на руки
моей сестрёнке, а потом её детям. Пусть вода в нашей реке останется
навсегда такой тёплой и чистой, как сейчас. Не знаю, быть может,
страшный сон свершится всё равно. Но точно знаю, что если он
свершится, а я буду смотреть на нашу несчастную Землю из
безопасного убежища Земля-3, я никогда не прощу себе, что не сделал
всего, что мог.
   - На последнем листе, - помолчав, произнёс доктор, - написаны
стихи. Помечен он числом 28 июля - это как раз день гибели мальчика.
Почерк особенно торопливый, нервный. Очевидно, сила моего
снотворного побеждала силу его воли - и он спешил, боясь заснуть.

Солнце за реку садится, Алые блики
в окошке, Ветка ольхи у дорожки, В
мягких лучах золотится. Бабочка
станет ночная Биться в стекло до
рассвета. Спать я боюсь - я не знаю,
Будет ли завтра все это. Кто тут
поймёт и рассудит: Бред то больной,
заблужденье, Или, неведомых
людям, Сил неземных откровенье?
Может, погибну напрасно, Может,
ценой дорогою Мир я спасу от огня,
Но не увижу тогда Солнца восход
над ольхою-

Сделав паузу, докладчик поклонился и сошёл с трибуны.
   - Постойте, мсье- мистер- - забормотал председатель, - а во-
просы?
- Я сказал всё что мог, ни больше ни меньше.
   - Нет, не всё! - взвился с места господин Шиммель. - Вы не вы-
сказали свои научные соображения относительно объективности
необычных способностей вашего пациента. Это самое интересное. И
потом, лично мне непонятна цель вашего выступления.
- То, что непонятно вам сейчас, вы не поймёте уже никогда. У
самого выхода доктор обернулся.
   - Кстати, друзья, сегодня исполняется ровно пять лет со дня смерти
мальчика, о котором я рассказал.
   Словно лёгкий ветер пронёсся по залу. Все дружно встали. Только
господин Шиммель и еще несколько человек оставались на своих
местах. Но вот и они, покосившись на окружающих, поднялись и
застыли в молчании.

*   *   *

   Когда Надя дочитала последние строки, Анюта ещё не добралась до
середины блокнота.
   - Ой, ты уже всё? А я!.. но я многое перечитывала по два-три раза:
мне так нравится! А тебе моё как?
   - Мне тоже нравится, Анютка, честно! Возможно, всякие критики
выищут, что тут и то не так, и это не этак. Но рассказано искренне, с
душой, интересно. Ни в коем случае не бросай писать! Я думаю, раз от
раза у тебя будет всё лучше и удачнее. Дашь мне один экземпляр на
память?
- Конечно! С радостью.
   - А я дарю тебе этот блокнот со стихами, раз нравится. Не бес-
покойся, я помню всё наизусть.
- Спасибо! Я их никогда никому не буду .
   - Да почему же никому? Не читай их только тем, кто их не по-
нимает. А так, они твои, так же, как и мои. Я ведь сказала тебе: мы
теперь одно и то же. - Надя встала и ласково обняла подошедшую к ней
Анютку. - Если мне удастся вернуться туда, откуда я пришла, это будет
всё равно как если б я оставила в родном доме саму себя.
Анюта со слезами кивнула головой.
   - Но как же ты теперь без Питера будешь возвращаться? Я не могу
отпустить тебя в никуда!
   - На стене одного скверного города, - ответила Надя, - была
надпись: "Поверь в себя - и ты свернёшь горы". Сейчас я верю в себя.
Когда полтора года назад я отправлялась отсюда в неведомые дали с
Ганей, я была робкой и нерешительной девчонкой, готовой взять в
путешествие огромный чемодан с вещами на все случаи жизни. Сейчас
даже то немногое, что я принесла с собой, я оставляю тебе. Всё что
нужно - у меня в душе и в сердце. Не знаю пока, каким образом я
вернусь, но я уверена, что смогу это сделать. Береги всех и себя,
дорогая моя... сестрёнка! А за меня переживать не надо! Всё будет
хорошо.
Вот послушай на прощание последние мои стихи.

В тумане тёплом спит родной порог. За
ним - дороги, зной и холода. Рассвет
тревожный виден впереди. От боли
сердце дрогнуло в груди. Как капли слёз,
прозрачен тот поток, Что пыль и грязь
отмоет навсегда.
Часы для всех по-разному идут: Тем ноша тяжела, а
тем легка. Взрывает землю, рвётся в небо сталь, И ни
земли, ни неба ей не жаль. Как тучи над Землёй
скользят, плывут Добра и Зла секунды и века.
Возьми огромный глобус голубой -Огнём и кровью
вспыхнет всё кругом. С волненьем звёзды смотрят
сверху вниз, Как будто Мир на волоске повис. Так
сможешь ли ты в мире жить с собой, Коль вся судьба
твоя - уютный дом?

   - Спустись со мной, Анюта, проводи меня до ворот. Врать не буду,
прощаться и уходить каждый раз нелегко.
   Но до ворот Надю провожать не пришлось. Едва девушки отошли на
несколько шагов от крыльца, как в кустах сирени послышался шорох, и
одновременно с ним раздался изумлённо-радостный возглас Анютки:
- Надя, Надя! Смотри!
   Стряхивая хлопья подтаявшего снега с веток, переступал с ноги на
ногу Конь. Их белый Златогривый Конь.
   - Я за тобой, - приветливо сказал он. - Ты опоздала к Питеру, но, так
и быть, на этот раз мы тебя прощаем.
Надя бросилась к Ветерку и обняла его за шею.
   - Тише, тише, - добродушно проворчал он. - Я понимаю, конечно,
что избавил тебя от унылой перспективы мотаться непонятно где
пешком, отыскивая пути к нам. Но душить меня всё же не стоит.
   - Это тот самый ваш Конь? - с восторгом спросила Анютка. -Ой! А
посмотри!
   Она указала Наде на островок обнажившейся земли под сиренью.
Там, среди тающих комочков снега и мокрых опавших листьев
появились цветы: подснежники. Подснежники в конце ноября! И
одуванчики. Клювики у одуванчиков были закрыты, как и положено
ночью, но от концов исходили лучи почти такого же яркого света, как
от гривы Коня.
- Можно? - спросила Надя, кивнув на цветы.
   - Можно, - согласился Конь. - Даю тебе даже четыре минуты, чтобы
сплести Венок. И одеть - это тоже можно.
   Он тряхнул головой, фыркнул и, как в первую их встречу, с ап-
петитом захрупал цветами на краю чудесной полянки. Надя торопливо
срывала и сплетала в Венок одуванчики, а они начинали распускаться в
её руках.
   В последний раз поцеловав Анюту, Надя сунула ей в руки охапку
подснежников и вскочила на Коня.
Анюта робко прикоснулась ладонью к сверкающей гриве.
- Ой, Надя, какие вы красивые! Счастливого пути!
Конь заржал и, как птица, взвился вверх.
   - Счастливого пути!.. Счастливого пути!.. - повторяла девушка,
стоящая во дворе на ноябрьском снегу с букетом весенних
подснежников в руках. Она глядела в тёмное звёздное небо до тех пор,
пока Конь не растаял в вышине, словно далёкое белое облако.









Оглавление
 
Глава 1. Обыкновенный вечер
Глава 2. Девушка и Конь
Глава 3. Начало пути
Глава 4. Необычная улица
Глава 5. Каменное бюро
Глава 6. Башня
Глава 7. Заячий сквер
Глава 8. Дороти
Глава 9. Кинотеатр "Звезда"
Глава 10. Загадочный город
Глава 11. Правитель
Глава 12. Дуэль
Глава 13. Книга Судьбы
Глава 14. Праздник в море
Глава 15. Полуостров
Глава 16. Чёрный Остров
Глава 17. Возвращение
 






Литературно-художественное издание
ДЛЯ ШИРОКОГО КРУГА ЧИТАТЕЛЕЙ


Ада Лодербод ЛЮБОВЬ, ДАЙ КРЫЛЬЯ МНЕ

Фантастическая повесть




ISBN 978-5-9905208-1-3