Колун

Я жил на Огородной, а «он» на Кагульской улице. Хотя мы ходили почти одними дорожками, и тем не менее мы почти не встречались. Как-то раз я за застал Коляна за игрой в «расшибаловку». Вся команда играла очень азартно и особенно Колун. Они завели и меня. Я не долго держался в игре. 30 коп - немалые деньги! И я выскочил из команды.  В тот момент Колун обратил на меня внимание – ещё бы проиграть такие деньги!  Моя щедрость понравилась Колуну.
- Слишком легкая бита. Она катится, черт знает куда - сказал я.
- У меня есть свинец на хорошую биту – перевёл с молдавского мой друг Бумка. Я понял, что Колун по-русски плохо говорит, а я по-молдавски – и того хуже. Мне стало стыдно, и поклялся плохенько, но изучить молдавский язык.    
- Но ты молодэць нэ боял игру с такыми молодыми -   сказал Колун и, мне вторично стало стыдно. Я перебирал слова и понял, Колун происходит  Коля, Николай. И когда я произнёс его имя правильно – Николае – он ответил мне широкой  улыбкой.
Это был первый разговор с Николае  - Колуном. Я перестал называть его не Колуном, а уважительно называл его Николае. Это привело к тому, что у меня появился друг на десять лет старше, и сразу появилась грозная защита. Итак, я теперь имею два мощных союзника: Николай и Зяма Тополь. С такими союзниками можно никого не бояться.
Рышкановка начиналась сразу после железной дороги, а тут же высилась тополиная роща, площадка для игры в мяч, и мост через речку Бык.  Дальше,  дорога  вилась ввысь-ввысь, минуя забавный колодец-памятник. А дальше открывался простор, где тренировались планеристы. Я и сам попробовал планерный спорт, но недолго.
Если встать спиной к городу, то направо будет кирпичный завод, а по дороге к нему две действующих церкви.  Вообще, в Кишинёве громадное число церквей.
Дорога к каменоломнам весёлая: вся в цветах. Но набольшее количество – бессмертников, Это совершенно сухой цветок голубого или розового цвета со стрельчатыми лепестками. Их тысячи и от такого числа – в глазах рябит. Они совершенно не пахнут, ломкие и устойчивые – могут стоять несколько зим, не изменяясь в цвете и не опадая.  Вся площадь была покрыта, к тому же дикими фруктовыми деревьями: грушами, яблоками, абрикосами и персиками.
Начался спуск, Он был каменистым. Это говорило о приближении основы каменоломни, затопленной во время войны. Окна,  прозрачные, как слеза, и холодные, как лёд, казались голубыми. Вода  не манила искупаться, а, наоборот – отталкивала, но всё же нашлись «смельчаки», которые бросились в воду. Среди них, конечно, был и я.
Всё тело, и особенно сердце, сковал лёд. К тому же ногу защемило в каменных клещах. Я стал прощаться с жизнью.
Но откуда-то из далёкого-далека раздался еле слышный шепот Колуна: «Лерка тонет!»  И как Колун моё ребячье имя?
Николае тут же бросился выручать, и через некоторое время он вытащил на берег обмякшее моё тело, которое умело стал откачивать. Не долго длилась эта процедура – из моих лёгких хлынула вода, и наступило облегчение.
На обратном пути только и слышалось слово Колун, но мы с Колуном (по разным причинам) не проронили ни слова.
В.Т.