Сброд том первый главы 15-21

Глава 15

Духовлад вновь оглядел заваленный телами двор крепости. На этот раз его взгляд задержался на телеге с клеткой, въехавшей в ворота вперед Батурия и его телохранителей. Точнее, его вниманием завладела женская фигура, облик которой был скрыт под капюшоном грязного, потасканного плаща. Духовлад направился в сторону этой телеги, за ним последовали Ворон и Мстивой, а уже за атаманами потянулись остальные разбои.
Уже у самой телеги, атаманов обогнал один из разбоев, пожелавший выслужиться перед начальством, который, ловко запрыгнув на борт, с трудом и страшным скрипом отодвинул приржавевший засов, запирающий дверцу клетки. Отворив её, он спрыгнул обратно на землю, с хищной, сладострастной улыбочкой протянув руку узнице, довольно паскудно эмитируя действия галантного кавалера. Женская фигура, ничуть не смутилась «ухаживанием» чумазого оборванца, и, взяв его за руку спрыгнула на землю, после чего отбросила назад свой капюшон, показывая лицо. Вряд ли сейчас у кого-нибудь, получилось бы оценить благородную красоту черт лица Улады, так как всё внимание на себя, перетягивала ужасная рана на её щеке. Эта рана, не обработанная лекарем, вдобавок к своему немаленькому размеру, ещё и серьёзно воспалилась, о чём свидетельствовала зеленовато-синяя подпухлость вокруг неё, и сукровица, просачивающаяся сквозь трещины в корке. «Галантного» голодранца даже передёрнуло, и он, пренебрежительно скривившись, смешался с толпой своих товарищей. Улада проводила его взглядом, на дне которого читалась насмешка над впечатлительным головорезом, и уверенно направилась к Духовладу. Она внимательно следила за ходом схватки разбоев и телохранителей князя с высоты телеги, и ей было прекрасно видно, от чьего именно клинка, слетела с плеч голова Батурия. Встав на колени перед молодым главарём, она взяла его правую руку, и горячо её поцеловала. Смущённый Духовлад, аккуратно отдёрнул руку со словами:

- Я не высокородный вельможа, нечего мне руки целовать…

- Я поцеловала руку, срубившую голову убийце моего отца и братьев – спокойно пояснила свой поступок Улада.

Молодой главарь, которого сильно стесняла сложившаяся ситуация, взял девушку под руку, помогая ей подняться, и проговорил, указывая на участок под крепостной стеной, куда уже сносили тяжело раненых разбоев:

- Твоя рана плохо выглядит. Ступай к остальным раненым, тебе скоро окажут помощь.
Девушка послушно пошла в указанном направлении. Из толпы разбоев, провожавших её взглядами, послышался неуместный шутливый комментарий:

- Вот и пара для Опары…

Автор бестактной шутки, пытался провести аналгию, между изуродованными обликами несчастной девушки, и упомянутого непризнанного атамана, но даже в чёрствых душах невежественных разбоев, эта реплика не нашла позитивного отклика. А вот для Духовлада, она стала удобным плацдармом для завершения «важного дела», о котором он ранее говорил Мстивою. Оглядев собравшуюся толпу разбоев, он громко спросил у них:

- А где, собственно, этот Опара?!

Стоявший рядом Ворон, так же вглядевшись в лики разбоев, увидел, что ярость только что окончившейся жестокой схватки, ещё не покинула их. Более того, постепенно приходящее осознания той дорогой цены, с которой далась победа, только усиливало эту ярость. Она клокотала в них, требуя выхода, и черноволосый атаман понял изначальный замысел Духовлада.

- Перед самым боем, я поймал одного из прихвостней Опары – тоже нарочито громко и чётко промолвил Ворон – Он крутился у винного погреба. Вход в погреб был взломан, так что, думаю, остальные ублюдки сейчас там.

По разбойному собранию прокатился рокот негодования, и главарь тут же «подлил масла в огонь»:

- Идёмте же, братья, посмотрим, чем занимаются эти слизняки, пока мы проливаем кровь за наше Общее Дело!

Круто развернувшись, он уверенно зашагал в сторону погреба. За ним шли Мстивой и Ворон, а уже за ними следовала, выкрикивая возмущённые реплики, бо;льшая часть тех разбоев, что после боя сохранили способность самостоятельно стоять на ногах.

Из бокового входа в башню ворот, во двор крепости вышел Афанасий. Он не спеша шёл по месту недавней короткой, но жестокой схватки, разглядывая тела поверженных. Наконец он нашёл того, кого искал. Управляющий ногой перевернул к себе лицом голову Батурия, лежавшую на левом ухе, и, удостоверившись, что это точно голова князя Чёрного Края, оставил её в покое, направившись в сторону главного здания. Голова, снова перевернувшаяся на бок, как будто смотрела в след управляющему широко открытыми, застывшими, стеклянными глазами. Плечи Афанасия безвольно опустились, голова поникла, да и при ходьбе его немного пошатывало. Создавалось впечатление, что он либо пьян, либо смертельно устал.
                ***
Когда по крепости пронеслась весть, будто дружина князя уже на подходе, и скоро начнётся бой, вся прислуга в ужасе разбежалась «по норам». Большинство бежало в ближайшие укромные места, дрожа от страха, что не успеют скрыться. Сбыслава не была исключением: страх взял в осаду и её сознание, но она хорошо держала себя в руках. В поднявшейся суете, когда прислуга разбегалась по углам, а разбои занимали боевые позиции, она пробралась на чердак главного здания, и села у крохотного вентиляционного окошка, выходившего прямо на башню ворот. Она видела, как во двор крепости въехала телега с пленницей, за ней потянулась вереница телохранителей князя. Она слышала, как лязгнула упавшая герса. Потом сотни разношёрстных разбоев ринулись на людей князя. Сбыслава видела, как легко телохранители князя, закованные в сталь, отбили первый натиск атакующих… Как мощно врезались они в ряды разбоев, занявших оборону у бокового входа в башню ворот... В эти минуты казалось, что князь со своими людьми, без труда разгонят разбоев, завладеют башней, и вновь откроют вход в крепость для телохранителей, оставшихся за стенами. Это означало бы гибель для разбойного войска, захватившего крепость, и Сбыслава ощутила сожаление, осознав, что искренне желает победы дерзким захватчикам княжьей резиденции. Разумеется, дело было вовсе не в симпатии к чумазым лесным потрошителям. Она желала, чтобы крепость осталась в руках молодого разбойного главаря. Сбыслава была вполне уверена, что в случае победы Батурия, её положение ничуть не поменяется: князь точно так же будет призывать её к себе всякий раз, при возникновении у него физиологических потребностей известного характера, безэмоционально их удовлетворяя. Теперь же, ей этого было мало, так как она ощутила настоящее влияние на Духовлада, и желала превратить это влияние в зависимость. Оттого, увидев, что разбои выдержали натиск телохранителей, и принялись терзать их со всех сторон, она взволнованно сжала кулачки, боясь даже моргнуть до тех пор, пока не станет ясен исход схватки. Когда же меч молодого главаря, снёс с плеч голову Батурия, её сердце радостно забилось. Вот новый мощный натиск разбоев, и с людьми Батурия покончено. В душе Сбыслава ликовала, но вот её новый избранник подходит к телеге, с установленной на ней клеткой, из которой выпускают неизвестную узницу… Она падает на колени, и целует руку Духовладу… Они обмениваются репликами, и главарь бережно, почти нежно, берёт освобождённую пленницу под руку, помогая подняться. Лёгкое ощущение некой ревности накатилось на Сбыславу, немного перебивая радостную эйфорию. Да кто это такая?! Не столь важно… Важно – поскорее как следует закрепиться в сердце и мыслях молодого главаря!..
                ***
Над участком под стеной крепости, куда сносили тяжело раненых разбоев, стоял нестройный гул стонов и причитаний. Здесь хватало людей, при первом же взгляде на которых было понятно, что они уже не жильцы. Так же хватало и тех, чьи ранения хоть и были тяжелы, но прямой угрозы для жизни не имели. Один из таких людей, на левом бедре которого красовалась глубокая рубленная рана, причитал больше всех остальных, хоть эта рана и не была самой страшной и опасной. Причиной его малодушных истерик, была не боль и не паника, а глубокая и искренняя обида на несправедливость жизни. Разве должен был он сейчас сидеть на этих жёстких, холодных камнях во дворе проклятой крепости, раздражаемый изредка противно моросящим дождём и потихоньку истекая кровью?! Нет! Сейчас, он должен был находиться в тесном кругу своих товарищей в крепостном винном погребе, и слушать мудрые, познавательные наставления своего предводителя! Это был тот самый прихвостень Опары, которого Ворон перехватил у самого погреба, и за шиворот притащил в башню ворот, заставив участвовать в её обороне. Теперь он, на чём свет стоял, проклинал Ворона, так не вовремя появившегося у заветного погреба, и не давшего бедолаге воссоединиться со своими единомышленниками в хранилище хмельных напитков.
                ***
Духовлад, Мстивой и Ворон, за которыми следовала толпа разбоев, недовольных отсутствием Опары во время боя с людьми Батурия, добрались до винного погреба. За выломанными дверями, виднелся узкий проход и каменные ступеньки, круто ведущие вниз. Следуя по проходу в колонну по два, разбои стали быстро заполнять хранилище благородных напитков. Зрелище, представившееся их взорам, полностью соответствовало расчётам Духовлада: Опара, с горсткой своих сторонников, вальяжно рассевшись на бочонках, размеренно посёрбывали хмельное пойло, изначально предназначавшееся лишь для князя и его ближайшего окружения. Создавалось впечатление, что это сильно поднимало их значимость в собственных глазах. Но увидев, как погреб заполняют явно раздражённые соратники, сторонники Опары стали несколько растерянно поглядывать на своего непризнанного атамана. Опара и сам был обескуражен, так как в своих расчётах не учёл такого развития событий. Он предполагал, что схватка с телохранителями князя станет настоящим испытанием для Медвежьего воинства, подавляющее большинство «бойцов» которого, не имели никаких более или менее вразумительных боевых навыков. Именно это боевое потрясение, и последовавшие за ним огромные жертвы в разбойном войске, хитрый (точнее сказать, казавшийся себе таковым) Опара, собирался сделать стержнем своей риторики, направленной на постепенное уничтожение авторитета действующего главаря. И только теперь он понял, что его политический противник, может разыграть этот же козырь против него.

В то время, как Опара собирал в кучу расслабленные вином мозги, теряя драгоценные мгновения, Духовлад громогласно промолвил обличающую речь, указывая в сторону разморенных хмелем дезертиров:

- Взгляните на них! В то время как вы, не щадя живота своего, дрались с лучшими бойцами Чёрного Края, и многие наши товарищи полегли под ударами грозного врага, эти люди, называвшиеся вам братьями, не спеша потягивали дорогое винцо, мечтая о том, как будут делить с вами добычу! Добычу, за которую они не пролили ни капли крови, ни своей, ни вражеской! Разве братья вам теперь эти люди?! Разите их без жалости!

Опара собирался было что-то ответить, оправдывая свои действия, но Духовлад уже ринулся на отщепенцев, обнажив оружие. За главарём ринулись и остальные пришедшие с ним разбои, и невнятные оправдания Опары, потонули в их яростном боевом кличе. Даже сейчас, перед ликом неминуемой смерти, проявилась малодушная сущность непризнанного атамана: схватившись за рукоять своего меча, он так и застыл в нерешительности, судорожно пытаясь отыскать возможность избежать неизбежного боя, и Духовлад, испытывая неописуемое удовольствие, на ходу разрубил ему лицо. Смятение и страх, увиденные молодым главарём в глазах своей жертвы за мгновение до её гибели, с лихвой загладили последствия неудавшейся расправы над Предрагом, терпким осадком осевшие на его памяти.

Большинство сторонников Опары, последовав примеру своего лидера, тоже не предприняли попыток к сопротивлению, уповая на сопливые просьбы о пощаде, но были беспощадно исколоты копьями разъярённых бывших соратников. Лишь Далибор обнажил оружие, пытаясь отстоять свою жизнь в бою, но был без труда смят волной атакующих. Расправа была стремительна, и продлилась меньше минуты.

Отерев окровавленный меч об одежду мёртвого Опары, молодой главарь дал разбоям распоряжение выгонять из укрытий прислугу, чтоб те убрали трупы со двора крепости и из винного погреба. Те с готовностью разбежались на поиски перепуганной челяди. Мстивой сам выразил желание отыскать среди последних лекарей, дабы они оказали помощь раненым, и оставил погреб. Ещё раз оглядев место расправы над Опарой и его людьми, Духовлад последовал обратно во двор крепости. Рядом с ним шёл Ворон, то и дело поглядывавший на него с загадочной улыбкой. Когда они оказались во дворе, где царили шум и суета, Духовлад, остановившись, тоже уставился на черноволосого атамана, изображая недоумение:

- Чего ты так на меня смотришь?

- Да ты, Малыш, ещё тот затейник! – всё так же хитро улыбаясь, ответил Ворон – Этот Опара столько раз прилюдно тебя оскорблял, а я всё думал: почему ты спускаешь ему это с рук? Боец, из этого урода, был никакой, а ты на оборот, в каждом бою умел и отважен… Ну, не мог ты его бояться! А ты вон как всё просчитал! Не только самого Опару прикончил, а ещё и всю кошару его поганую под чистую вырезал! И так всё обставил, как будто это не твоя – главаря – расправа, а всего возмущённого воинства! Теперь никто тебе этого в упрёк поставить не сможет… Я-то тебя не понял, когда ты меня перед самым боем уговорил этих уродов из погреба не выгонять. Подумал, что и вправду рисковать не хочешь перед самым приближением княжьей охраны… Но, когда ты сразу после боя всем об Опаре напомнил, я лица наших разбойничков оглядел… Злые, жажды крови не утолившие… Таких на любую расправу подтолкнуть – плёвое дело. Только тут я замысел твой и понял…

Ворон на мгновение замолчал, а после положил ладонь на плечо Духвлада, и с откровенной теплотой глядя ему в глаза продолжил:

- Ты, Малыш, сразу мне глянулся. Чувствовал я в тебе что-то, да только понять не мог, что именно. А теперь знаю: терпение. Не рабская готовность гнуть спину под кнутами, до тех пор, пока не испустишь дух, но мудрое, расчётливое терпение. Ты не размениваешься на громкие угрозы и пустую браваду, но, когда чувствуешь, что пришло время действовать, делаешь это решительно и жёстко. У меня этого нет. Я, конечно, тоже до угроз и бахвальства вроде не охотник, да только ждать не умею. Если что-то мне не нравится, я смолчать не смогу. Это хорошо, что ты теперь главарём стал. Ты и слушать других умеешь, и видеть, да и, вроде как, не об одном себе печёшься. Скажу прямо: теперь я тебе во всём доверяю, и полностью признаю твоё первенство! Только злоупотреблять этим, я тебе не советую: разочаруешь меня, так я и своей жизни не пожалею, но тебя ответить заставлю!

Духовлад улыбнулся откровенности Ворона и, тоже положив ему ладонь на плечо, ответил:

- На том и порешим, брат!

Черноволосый атаман, благосклонно воспринял такое обращение, и уже удаляясь, бросил через плечо:

- Пойду своих людей собирать… Нужно узнать, кто «на ногах», кто ранен, а за кого уже и выпить пора…

Молодой главарь смотрел вслед деловито удаляющемуся Ворону. Ему очень польстили слова свирепого атамана. Произошедший только что разговор, оказался настолько значимым для Духовлада, что все тревожившие его до этого проблемы, сейчас затерялись на втором плане. Всё-таки не каждый день, столь авторитетный, жестокий и не поддающийся влиянию человек, признаёт твоё первенство. Только сейчас, после этого разговора, Духовлад в полной мере осознал своё теперешнее социальное положение. Он пробыл главарём меньше недели, и каждый день этого срока, был насыщен сумбурными событиями, несущими смертельную угрозу. Но вот важный этап пройден, и есть немного времени для моральной и физической передышки. Новый статус, свалившийся нежданно-негаданно ему на плечи целым ворохом проблем, оставшихся после предшественников, теперь показывал и обратную свою сторону. Духовлад ясно видел, что теперь он может не только влиять на ДЕЙСТВИЯ Медвежьего Воинства, но и выбирать их НАПРАВЛЕНИЕ. Конечно, он понимал, что уровень его влияния на своих людей, был далёк от такового, например, у Рунейского Императора, по мановению мизинца которого, сотни тысяч людей готовы пасть ниц и грызть землю. Но настолько тотальная гегемония, не особо его и прельщала. Его последние успехи, показывали молодому главарю, что он вполне способен почувствовать настроение толпы, и направить его в нужное для себя русло. Духовлад вспомнил Предрага, и подумал о том, что нужно научиться ещё и создавать в толпе нужное настроение. Все эти мысли небывало его воодушевили, он почувствовал, как тело его наливается силами, а сознание – желанием изменить мир вокруг себя. По крайней мере, для начала «вокруг себя». Теперь он подумал о последних словах Ворона. Ему сейчас тоже необходимо было появиться среди раненых, проявить озабоченность их положением. Молодой главарь, с некоторым смущением, отметил про себя, что в реалии его не сильно то и заботит судьба этих несчастных, и делает он это, только в виде необходимого шахматного хода. Без особого труда переступив через незначительный моральный дискомфорт, Духовлад направился к раненым.

По двору крепости уже сновала прислуга, выгнанная из укрытий уцелевшими в бою разбоями, сносившая в одно место труппы разбойников, и, согласно распоряжению, аккуратно их раскладывая, чтобы их можно было легко сосчитать. Отдельно выкладывали тела людей Опары, которые выносили из винного погреба. Мельком окинув взглядом мёртвых, молодой главарь подошёл к тому участку под крепостной стеной, куда снесли раненых. Некоторые из них крепились, стараясь не выказывать своих страданий, но по напряжённому выражению сосредоточенных лиц было видно, что им совсем не сладко. Но таких было меньшинство, а большинство давали волю плачу, стенаниям и брани. Духовлад по очереди подходил то к одному, то к другому, говоря слова поддержки, почти каждому врал, будто видел, как тот сражается, и восхищается его храбростью, боевыми навыками. Но в душе он и сейчас не чувствовал жалости, даже в близи видя раны, которые у некоторых были действительно страшными. Главарь корил себя за это, пытался вызвать в себе сострадание насильно, только все его потуги были тщетны.

Со стороны главного здания, уже приближался Мстивой. Впереди него суетно семенили трое: седовласый старец, и двое юношей. Старец, не смотря на седины, двигался довольно живо, то и дело взволнованно оглядываясь на хмурого атамана, а после поглядывая на своих спутников-юношей. Создавалось впечатление, что он больше переживает за них, чем за себя. На подходе к лежбищу раненых разбоев, Мстивой дал старцу некое распоряжение, и тот, вместе со своими спутниками, стал осматривать раненых. Духовлад приблизился к Мстивою, но тот, не дожидаясь вопроса, пояснил сам:

- Это местный лекарь, обслуживающий челядь. Лекарь князя последовал за ним в поход, так что сейчас, скорее всего, находится в стане дружинников. Ещё двоих лекарей, следивших за здравием высокородных господ, наши люди перебили вместе с этими самыми господами, сразу после взятия крепости. Придётся довольствоваться тем, что осталось. С ним ещё двое его учеников. Может их познания ещё далеки от учительских, но останавливать кровь и перевязывать раны, они уже в состоянии.
Духовлад снова осмотрел собранных здесь раненых, и отметил ещё одну особенность, не имевшую места ранее: здесь крутилось множество легко раненых, или полностью уцелевших разбоев. Они утешали своих менее удачливых соратников, в случае нужды заботливо помогали им устроиться поудобнее. Молодой главарь осознал, что прошедшая короткая, но жестокая схватка, ставшая настоящим испытанием для лесных грабителей, по-настоящему сплотила их. Ранее, нападая из засады на плохо организованные конвои торговых обозов, которыми тут же овладевала паника, так как наёмники не могли положиться друг на друга, разбои дрались каждый сам за себя, ведомые целью отхватить себе чего-нибудь ценного, и ни с кем этим не делиться. Но схватка с хорошо подготовленными, экипированными и организованными телохранителями князя, в которой они находились на волосок от поражения, не смотря на подавляющий численный перевес, наглядно показала им важность всеобщей слаженности действий. Этот вывод, вселил в молодого главаря уверенность, что его «воинство», вскоре сможет носить это название не только номинально, как это было до сих пор, а в действительности станет слаженным боевым коллективом.

Вдруг, среди прочих раненых, Духовлад, наконец-то, увидел Вука, рядом с которым сидел и Ратибор. Молодой главарь стал пробираться в их сторону. Добравшись, он замер в нерешительности, не зная, что сказать лишившемуся руки товарищу. Самое окончание левого предплечья Вука, где уже должна была начинаться кисть, было туго перетянуто куском верёвки, дабы остановить кровотечение. Он поднял на главаря напряжённый взгляд, в котором читалась невыносимая боль. Тем ни менее, он молчал, явно прилагая для этого нечеловеческие волевые усилия. Немного посмотрев на товарища, Вук снова потупил взгляд в землю, не проронив ни слова. Духовлад почувствовал, что сейчас любые слова будут лишними. Ратибор тоже посмотрел на Духовлада, и еле заметным движением головы показал ему, что тот может идти, мол, он здесь справится сам. Молодой главарь и сам чувствовал себя здесь лишним, но медлил, думая, что просто развернуться и уйти будет слишком неловко. В сложившейся ситуации, его выручил один из дозорных, которых отправили на стену сразу после боя, дабы те наблюдали за происходящим в стане врага. С трудом отыскав главаря, он взволновано доложил ему:

- Там, у ворот, всадник с белым флагом. Хочет говорить с кем-то из наших предводителей.

- Хорошо, я иду – ответил Духовлад – Найди мне пока длинную верёвку и корзину.

Дозорный побежал исполнять поручение, а молодой главарь направился к телам князя и его личной охраны, всё ещё валявшимся нетронутыми у крепостной стены. Отыскав обезглавленное тело Батурия, он поднял его голову, и, взглянув на закатившиеся глаза и приоткрытый рот, из которого немного вывалился язык, слегка ухмыльнулся, находя посмертную маску князя забавной. Духовлад уже собирался уходить, но его внимание привлекла золотая цепочка, видневшаяся на обрубке шеи Батурия. Потянув за цепочку, Духовлад извлёк из-под княжьего нагрудника железный ключ, длинною с ладонь. Догадываясь, что, скорее всего, это ключ от сокровищницы, о котором некогда говорил Афанасий, главарь прихватил его с собой, и отправился на переговоры с парламентёром из дружины.
                ***
Как уже упоминалось, тела Опары и его последователей, были сложены отдельно, неподалёку от винного погреба, где столь скоропостижно и окончился их земной путь. И разбои, и прислуга крепости, сновали мимо по своим делам туда-сюда, не обращая на них никакого внимания. Только один человек стоял над ними, опираясь на копьё, словно на посох, и широко раскрытыми глазами смотрел на страшные раны, зиявшие на трупах дезертиров. На левом бедре этого человека, виднелась свеже перевязанная рана. Это был тот самый последователь Опары, которого Ворон перехватил у погреба, перед самым началом схватки с личной охраной Батурия, заставив принять в ней участие в рядах своих людей. Губы разбойника, впечатлённого ужасным зрелищем, и чудом избежавшего участи своих товарищей, беззвучно шевелились, вознося благодарные молитвы всем без разбора богам за то, что его не было среди отщепенцев в роковую минуту.
                ***
Духовлад поднялся на стену. Следом за ним уже бежал запыхавшийся дозорный, держа в руках корзину, в которой лежал довольно объёмный моток верёвки. Достав верёвку из корзины, главарь положил на её место голову князя, а конец верёвки привязал к ручке плетёного изделия. Проделав это, он выглянул за стену, где терпеливо ожидал парламентёр, сжимавший в правой руке белый флаг.

- Я готов тебя слушать – громко обратился к парламентёру Духовлад.

- Кто вы такие, и чего хотите за освобождение князя Батурия? – так же громко ответил тот, стараясь выдерживать уверенную, даже хозяйскую интонацию.

- Мы – Медвежье Воинство. Батурий послал за нами карательный отряд, и в отместку за это, мы захватили его крепость, которую объявляем теперь своей собственностью! – с откровенной насмешкой, ответил молодой главарь и, как бы между прочим, добавил – А на счёт самого князя… Так ничего нам не надо, забирайте…

Сказав это, но стал аккуратно опускать корзину вниз на верёвке. Когда она достигла земли, парламентёр слез с коня, и направился к корзине, с опаской поглядывая вверх, как бы со стены на него чего-нибудь не скинули. Забрав голову, он снова залез на коня, и ничего больше не сказав, поскакал в сторону разворачивавшегося лагеря дружинников.

Проследив за пыльным облаком, остающимся после удаляющегося всадника, Духовлад стал спускаться со стены. В его сознании весь план нападения на Батурия, автором которого был жаждавший мести Афанасий, был намертво связан с самим мятежным управляющим. К нему-то Духовлад и собирался сейчас направиться, дабы уточнить возможные ответные действия дружины, и скоординировать действия собственного войска.
                ***
Дружина продолжала разбивать лагерь. Все были встревожены, так как все знали, что случилось нечто очень серьёзное, но что именно, не знал никто. Среди дружинников ходил нелепый слух, что князь кем-то захвачен в собственной крепости. Никому в это не верилось, тем ни менее, слух продолжал расползаться, будоража умы. Многие простые дружинники, были крайне раздосадованы, предчувствуя: чтобы там не случились, домой они теперь вернутся не скоро.

На ближайшем к крепости выходе из разрастающегося лагеря, стоял Георгий – начальник личной охраны Батурия. Он замыкал колонну телохранителей, когда те, сопровождая князя, въезжали в Кременец. Потому, когда с грохотом опустилась кованая решётка, он остался вне крепостных стен. Осознав, что прорваться в крепость не получится, он дал указание отступить к остальной дружине. В хвосте колонны, прямо перед ним, ехала повозка, в которой находился Гавриил – сын Батурия. Опытный телохранитель принял решение: до тех пор, пока достоверно не станет известна судьба самого Батурия, вся личная охрана, должна сосредоточить внимание на безопасности его сына. Проследив, чтоб для Гавриила быстро разложили княжий шатёр, Георгий расставил вокруг него усиленные посты, а сам отправился на окраину лагеря, ожидать возвращения парламентёра, посланного к крепости сбитыми с толку тысячными.

Наконец, поднимая на дороге облако пыли, парламентёр поскакал от стен крепости обратно в лагерь. Георгий преградил ему дорогу, издалека знаком руки показывая, чтоб тот остановился. Хоть начальник личной охраны князя и не являлся прямым начальником для дружинников, но авторитет этих людей, закованных в стальные нагрудники с выгравированным на них вепрем, был непререкаем, из-за близости к владыке Чёрного Края. От того парламентёр, не задумываясь остановился. Георгий, молча взяв из его рук отрубленную голову, внимательно её осмотрел. Развеяв все сомнения, относительно личности её бывшего обладателя, начальник охраны вернул голову парламентёру, и освободил ему дорогу. Тот продолжил свой путь на доклад тысячным, а Георгий быстрым шагом направился к шатру, в котором не находил себе места сынок убитого князя.

У шатра всё ещё стояла повозка Гавриила, которую только собирались распрягать двое телохранителей, но Георгий, не останавливаясь, знаком приказал этого не делать, и быстро скрылся в шатре.

- Что удалось узнать? – взволнованно спросил Гавриил, едва увидев начальника охраны.

- Нет времени на разговоры – ответил тот, взяв венценосного юношу под руку, и мягко, но настойчиво ведя его к выходу из шатра – Нам нужно срочно покидать это место.

- Но мой отец! Как же мой отец?! – капризно заартачился Гавриил.

- Ваш отец убит – коротко и сухо бросил Георгий.

- Этого не может быть! – ещё сильнее заупирался мальчишка, корча рожицу, вот-вот готовую расплакаться – Это какая-то ошибка!..

- Ошибки быть не может. Я лично держал в руках его отрубленную голову.

Услышав это, Гавриил тут же дал волю эмоциям, и слёзы хлынули из его глаз, а сопли из носа. Сквозь потоки различных выделений, он стал истошно кричать, упираясь изо всех сил, что должен лично возглавить штурм крепости, и отомстить за подлое убийство отца. Не видя смысла в дальнейшем общении с юным князем, начальник его личной охраны призвал ещё двоих телохранителей, с помощью которых буквально впихнул взбеленившегося юнца в его повозку. Отдав распоряжение тем же телохранителям лезть в повозку, и сопровождать молодого князя, дабы тот в приступе безумия не выпрыгнул из неё, он приказал остальным своим подчинённым немедленно собираться в дорогу. Не прошло и пяти минут, как три с лишним сотни княжьих телохранителей, рысью в колонну по два, покинули ещё до конца не развернувшийся лагерь. Примерно в середине их строя, ехала повозка молодого князя, хорошо известная любому дружиннику своим до вычурности роскошным видом. Многие простые воины видели, как Гавриила увозят из лагеря в северном направлении. Это порождало среди них ещё больше тревожных слухов, разлагая общую дисциплину.

Когда строй телохранителей покинул пределы лагеря, с возглавлявшим колонну Георгием, поравнялся один из его помощников, и растерянно поинтересовался:

- Куда мы направляемся, командир?

- В Феофанополь – беспристрастно отвечал начальник охраны.

- Но почему?!

- Батурий мёртв, и теперь наш главный долг сохранить жизнь его сыну.

- Вы хотите искать ему пристанище у этих хитрожопых рунейцев?! – изумился помощник, продолжая рассуждения вслух – Но здесь остаётся дружина, верная Гавриилу по праву наследия! Если же юный князь попадёт к рунейцам, те захотят использовать его в своих целях!

Гергий повернул к помощнику спокойное, но сосредоточенное лицо, и ответил, глядя в глаза:

- Единственные люди, действительно верные юному князю, это только мы. Нас осталось три с лишним сотни. В дружине более десятка тысячных, и у каждого из них по тысяче, а то и более, воинов. Если бы князь, хотя бы и был в плену, но жив, они никогда бы не осмелились поставить под сомнение власть его наследника. Но Батурия, крепко державшего их в кулаке, больше нет, и теперь они схватятся за власть, как вороньё за падаль. Гавриил ещё не окреп, ещё не завоевал и десятой части авторитета своего отца. Потому, я уверен, эти напыщенные, себялюбивые негодяи, просто захотят разделаться с юным князем, а нас слишком мало, чтобы помешать им. Что же касается рунейцев… Я прекрасно понимаю, что они захотят использовать Гавриила в своих целях, но ведь это как раз нам на руку: полезность юного князя – это залог его безопасности… А значит, и залог выполнения нашего долга!..
                ***
Найти Афанасия, Духовладу оказалось не так-то просто. Он достаточно долго ходил по двору крепости, то и дело останавливая испуганных слуг, занятых уборкой тел, и справлялся у них, не видели ли они управляющего. Почти все пожимали плечами, и продолжали своё дело, радуясь в душе, что не получили ни пинка, ни затрещины за то, что не смогли оказаться полезными. Слишком уж сильно они привыкли к такому обращению, за долгие годы службы в княжьей крепости. Но, наконец, один из чернорабочих с готовностью отрапортовал главарю, что некоторое время назад, видел управляющего входящим в главное здание.

В главном здании, он тоже потратил некоторое время на поиск нужных покоев, так же подвергая расспросам встречную прислугу. Несколько раздражённый долгими поисками Духовлад, наконец, прошёл в нужные покои, где и увидел Афанасия. Управляющий Кременца сидел на стуле, безвольно опустив плечи, и положив руки на бёдра. Лицо его было бледным и осунувшимся, глаза, как будто ввалились внутрь, и смотрели «вникуда». Вокруг них образовались тёмные круги, а по щекам, нескончаемым потоком, струились слёзы. Губы, еле заметно шевелясь, рождали тихие слова, не имеющие конкретного адресата:

- Мой мальчик, мой маленький сын… Почему так жестоко?.. Мой бедный мальчик…

Сердце Духовлада сжалось, при виде этой картины. Афанасий же, не обратил на вошедшего никакого внимания, полностью отдаваясь своему горю. Молодой главарь был немало удивлён сам себе: сотни израненных разбоев во дворе крепости, не вызывали у него никакого сострадания. Зато из-за душевных терзаний практически незнакомого человека, он сейчас едва сдерживал слёзы. Усилием воли взяв себя в руки, главарь обратился к управляющему:

- Афанасий, Афанасий… Афанасий!

Последний раз он уже почти крикнул, при чём достаточно грубо, но управляющий даже не дёрнулся, даже не посмотрел в его строну. Духовлад нахмурился: он понял, что теперь искать здесь помощи бессмысленно. Вряд ли на убитого горем управляющего, подействуют угрозы, или даже применение силы.

- Оставь его! – послышался приятный женский голос за спиной.

Молодой главарь резко обернулся. В дверном проёме стояла Сбыслава. Кротко подойдя к Духовладу, она взяла его за руку, с теплотой глядя в глаза, и мягко повторила:

- Оставь его. Он охвачен горем, которое долгие годы сдерживал внутри себя. Теперь, когда его месть свершилась, Мира для него больше нет. Есть только ОН, и его ГОРЕ. Пойдём отсюда…

Она мягко потянула его за руку следом за собой, не отрывая взгляда от его глаз, и молодой главарь послушно последовал за ней. Она вытянула его в коридор, и затянула в соседний пустующий покой. Закрыв дверь на щеколду изнутри, Сбыслава увлекла Духовлада на мягкое, широкое ложе, некогда предназначавшееся лишь для высокородных вельмож.

Расстегнув несколько кожаных ремешков, закреплявших кольчугу на теле Духовлада, девушка помогла ему снять это защитное снаряжение, а после, сняла оставшуюся одежду с себя и с него. Молодой главарь, который ни разу до этого не был с женщиной, отдавшись нежной страсти, скользил руками по её прекрасному телу. Его ладони, то ложились на упругую грудь, то брались за подтянутые ягодницы, и мелкая нервная дрожь, от прикосновений к этим вожделенным местам, раз за разом пронизывала всё его тело. Сбыслава направляла неопытного любовника, но делала это умело, как будто невзначай, и их тела слились в сладострастном танце. Её пальцы скользили по ритмично напрягающимся узлам мышц на крепком мужском теле, а из груди вырывались лёгкие стоны упоения. Она закрыла глаза, полностью отдаваясь пронимающему всё её естество наслаждению. Но физическое наслаждение не было единственной её наградой: теперь она ясно чувствовала власть, власть над сознанием этого мужчины. Но вот его тело вздрогнуло, на мгновение напряглось, и бессильно обмякло. Сбыслава ненадолго замерла, отдаваясь затухающим импульсам, и немного повернув голову, нежно объяла губами мочку уха Духовлада. Он, в ответ на это, тоже повернул голову, и их губы слились в долгом, нежном поцелуе. Оторвавшись, наконец, от этого поцелуя, она снова нежно взглянула в его глаза, и тихо заговорила:

- Я так хочу, чтобы ты остался со мной навсегда, но тебе нужно идти. Тебя ждут твои люди. Ты сильный и умный, без тебя они беспомощны. Сейчас ты нужен им, но я буду ждать тебя здесь. Возвращайся, как только сможешь, мне будет плохо без тебя…

Только сейчас к Духовладу вернулось понимание того, кто он, где находится, и что здесь происходит. Встав, он быстро оделся, кое-как натянул кольчугу и, взяв в руки пояс с мечом, быстро направился к двери. Сбыслава последовала за ним обнажённой, но стыдливо прикрывая грудь. Уже возле двери, он снова оглянулся на неё, и она ответила ему глубоким, нежным взглядом. Снова ненадолго слившись с ней в поцелуе, главарь, наконец, покинул покои, а она закрыла дверь за ним на щеколду.

Духовлад был просто окрылён пережитым. Беспорядочные мысли роились в его голове, и ни на какой из них, он не мог толком сосредоточиться. Что сейчас делать? Куда идти? Кого искать? Что говорить? Пока он пытался взять под контроль рассеянные, но небывало активные мысли, ноги сами несли его к выходу из главного здания. Ему навстречу, по широкому коридору, прислуга крепости проносила перевязанных раненых, разнося их по комфортным покоям, принадлежавшим вельможам Чёрного Края.

Оказавшись на улице, молодой главарь увидел, что раненых под стеной хоть и стало меньше, но работы у лекарей было ещё предостаточно. Далеко не все пострадавшие в схватке разбои, «сотрудничали» с «эскулапами», пытавшимися оказать им помощь. Многие, испытывая сильную боль, когда их раны начинали обрабатывать, бранили лекарей на чём свет стоял, угрожали в последствии расправой, а некоторые даже пытались отмутузить их прямо на месте. К счастью, плохое физическое состояние и сильные болевые ощущения, не давали таким «героям» делать резких движений, от чего их жалкие потуги, легко предугадывались щуплыми, но живенькими врачевателями. Последние быстро отскакивали от раненых налётчиков, которые, получив прилив боли от активных попыток поразить своего спасителя, со стоном замирали, и лекари с успокаивающими речами возвращались к своему делу. Возле раненых всё ещё находился Мстивой, и Духовлад направился прямиком к нему. Оценив растрёпанный внешний вид приближающегося главаря, хмурый атаман сразу же осведомился:

- Ты где был?! (Но увидев, как Духовлад смущённо замялся, решил закрыть эту тему, и перейти к более существенному) Рановато ещё развлекаться. Я слышал, будто ты уже вручил парламентёру из дружины голову князя… Не поступай так больше.

- Но ведь это был наш изначальный план! Убить князя, и дать знать об этом дружинникам… – стушевавшись, ответил главарь.

- Всё верно, проблема не в этом. Атаманы – это близкие тебе люди. Подобные знаковые вещи, ты обязан делать в их присутствии. Хотя бы в присутствии большинства из них. Ты просто поступил невежливо, по отношению к ним. Продолжишь в том же духе, и можешь лишиться их поддержки.

- Я понял – смутился Духовлад – Нужно собрать атаманов. Я был у Афанасия, он нам больше не помощник. Похоже, умом от горя тронулся.

- Свою главную задачу, он уже выполнил – прагматично заметил Мстивой – Дальше мы уже и без него разберёмся.

Подозвав нескольких, крутившихся поблизости разбоев, Духовлад отослал их на поиски Ворона и Ратибора, наказав передать, что он с Мстивоем, будет ждать обоих в княжьем Зале Совета.

Через четверть часа, главарь и четыре уцелевших атамана, уже собрались в условленном месте. Ворон находился в приподнятом настроении, будучи доволен начальным успехом, несмотря на большие потери среди разбоев. Тем ни менее, легкомысленным он не выглядел, явно понимая, что сделано только полдела, и главная опасность ещё впереди. Мстивой был сосредоточен. Впрочем, он был таким всегда, сколько его знали собравшиеся. Духовлад, необычно для себя, выглядел слегка рассеянным, чем обеспечил своей персоне повышенное внимание собравшихся. Ратибор был опечален и хмур, больше других переживая за судьбу раненого Вука, к тому же считая, что был прав, изначально выступая против захвата Кременца. Он и начал говорить первым:

- Сегодня был трудный день. Люди потрясены. Думаю, нужно дать им слегка расслабиться: достать из погреба с десяток бочонков доброго вина…

- Ага, на медоварне уже расслабились – перебил его Ворон – Еле-еле всех обратно в кучу собрали. Снова перепьются, и позасыпают беспробудным сном. А если дружина на приступ пойдёт, ты один, своим топориком, на стенах отмахиваться будешь?

Злость исказила черты лица рыжебородого громилы. Он уже хотел возразить Ворону, но в разговор вмешался Мстивой:

- Остынь, Ратибор. Ворон прав, ещё не время. Всё закончится, тогда и расслабимся.

Духовлад только подтверждающе кивал головой в такт его словам, ловя себя на мысли, что со стороны выглядит достаточно глуповато. Увидев, что в предложенном им деле от остальных атаманов поддержки не будет, но, не желая, при этом, оставлять вызывающие слова Ворона без ответа, Ратибор, впившись пронизывающим взглядом в глаза черноволосого грубияна, процедил сквозь зубы:

- А ты, я смотрю, доволен, что мы отбили столь полюбившуюся тебе крепость. И та цена, которую пришлось уплатить за это, ничуть не омрачает твоей радости. Только ведь, среди тех, кто полёг сегодня во дворе этой проклятой крепости, немало было и твоих людей. Их жизни справедливая плата, за твоё сумасбродство?

Ворон, не смутившись, и не отводя взгляда, ответил спокойным (что для него уже было не типично), уверенным голосом:

- В моём сердце нет места стыду за сегодняшний бой, ибо я стоял с павшими плечом к плечу, и мог оказаться на месте любого из них. Скорбеть по погибшим в бою - это удел престарелых мамаш, а удел соратников – гордость! И я горжусь тем, как они сражались, и как погибли. Пойди и посмотри: среди них нет ни одного убитого в спину, они все встретили смерть лицом к лицу. А можешь ли ты сказать то же о своих людях? И ещё: все они сражались за то, чтоб все мы стали чем-то большим, нежили кучкой занюханных лесных налётчиков, и наша сегодняшняя победа, делает их гибель не напрасной!

После этих слов, в зале воцарилась тишина, но напряжение в воздухе буквально ощущалось физически. Серьёзность ситуации, наконец, привела в чувство Духовлада, вытеснив на время из его сознания мысли о Сбыславе. Стараясь разрядить обстановку, молодой главарь спросил у Ратибора:

- А как там Вук?

- Лекарь прижёг ему руку. Сейчас он в книгохранилище, за ним присмотрит Всесмысл – повернувшись к Духовладу, ответил рыжебородый, может быть потому, что считал эту тему более важной, а может потому, что не знал, чем возразить Ворону – Я пытался с ним поговорить, но он либо отмалчивается, либо ограничивается ответами «да» или «нет». Может хоть этот доходяга сможет его разговорить.

Ворон тоже не пытался вернуться к спору, уверенным видом показывая, что считает себя в нём победителем. Духовлад, считая этот опасный этап дискуссии пройденным, решил обсудить более насущные вопросы:

- Нужно выставить дозоры на всех четырёх стенах крепости. Ночью пусть сменяются каждый час, чтобы люди были бодрыми…

Договорить ему не дал дозорный с башни ворот, бесцеремонно ворвавшийся в Зал Совета. Клипая изумлёнными глазами, он неуверенно выдавил из себя:

- Там бой…

- Дружина пошла на приступ?! – взволнованно воскликнул главарь, рефлекторно ухватившись за рукоять меча, и почувствовав, как по спине пробежали мурашки.

- Нет… – возразил дозорный – Бой идёт в самом стане дружины. По-моему, они дерутся между собой…

И главарь, и атаманы, стремглав кинулись прочь из зала, дабы своими глазами увидеть происходящее в стане врага.
                ***
После встречи с начальником личной охраны князя, парламентёр, везущий короткое послание от захватчиков Кременца и отрубленную голову Батурия, направился прямиком к большому шатру, в котором уже собрались все тысячные дружины… почти все тысячные.

Парламентёр вошёл в шатёр, поклонился присутствующей старшине войска, положил отрубленную голову князя на круглый стол, установленный в центре шатра, и передал полученное сообщение:

- Люди, захватившие крепость, и лишившие жизни нашего владыку, называют себя «Медвежьим Воинством». Они утверждают, что князь Батурий, направил на них карательный отряд, в отместку за что, эти люди захватили Кременец, и теперь объявляют его своей собственностью.

Тысячные, сидевшие за столом полукругом, лицом к выходу, даже приподнимались со своих резных деревянных кресел, чтобы поближе разглядеть голову, лицо которой было сильно искажено посмертной гримасой, правда, трогать её никто не решился. Удостоверившись, что голова действительно некогда принадлежала владыке Чёрного Края, тысячные переглядывались, как будто по выражению лиц своих соседей по столу, пытались определить их дальнейшие намерения. Наконец, образовавшуюся неловкую паузу, осмелился прервать один из тысячных, очевидно решившийся играть теперь ключевую роль в воинстве. Он спросил у терпеливо ожидающего парламентёра:

- Больше захватчики ничего не передавали?

- Нет, мой господин.

- Тогда можешь идти. И … (при этих словах, он сделал брезгливый знак рукой в сторону отрубленной головы) забери это с собой. Пусть кто-нибудь об этом позаботится.

Парламентёр снова поклонился, и, прихватив порученный ему фрагмент богом избранного тела, покинул шатёр.

- У кого какие соображения? – важно изрёк всё тот же тысячный, оглядывая соратников, и, явно потихоньку вживался в роль ведущего человека.

Остальные тысячные, устремили на него негодующие взгляды, давая понять, что не согласны безоговорочно вручить ему бразды правления.

- А тебе то что, до наших соображений?..

- Ты уж прям, как Батурий речь держишь!..

- Не рановато ли?..

Подобные обличающие комментарии, посыпались на самовыдвиженца со всех сторон, и он, тут же «сдав назад», поднял открытые ладони в успокаивающем жесте:

- Перестаньте, перестаньте! Вы неверно меня поняли! Я лишь предлагаю нам всем обменяться мнениями по поводу сложившейся ситуации. Мы все достойные и гордые люди, нам незачем размениваться на вражду друг с другом. Перед нами стоит чёткая задача: выбить захватчиков из Кременца, а уже после мы сможем спокойно и взвешенно решить, кто из нас, более всех достоин занять место Батурия на троне Чёрного Края.

- Может ты и забыл, но место Батурия должно принадлежать его сыну Гавриилу, по праву наследия – поправил его другой тысячный. Но сказал он это с хитрой ухмылкой, как-бы не ратуя за права молодого князя, а просто напоминая о нём присутствующим.

Тот, который изначально пытался выделиться, обвёл взглядом всех остальных. Они знали, что молодой князь не ровня отцу: слаб и телом, и духом, да и острым умом, способным заместить упомянутые качества, не обладает. Потому, при упоминании о его «праве наследия», в глазах тысячных, лишь загоралась насмешка. Видя это, неудавшийся предводитель, с деланным сожалением изрёк, состряпав скорбное лицо:

- Сегодня, молодой князь потерял отца. Все мы знаем, что мать его погибла на его глазах, когда он был ещё ребёнком, и я уверен, что он ещё не возмужал до такой степени, чтоб достойно выдержать весть о гибели второго родителя. Теперь он круглый сирота, и сердце его наполнится скорбью. Думаю, такой человек не сможет надлежащим образом управлять Чёрным Краем, поэтому, эту тяжкую ношу, нам придётся взвалить на себя. Гавриил же, сможет приобщиться к духовной жизни в одном из мужских монастырей, и унять свою глубокую скорбь, в ежедневных молитвах и очищающих постах.

Среди тысячных был человек, более рослый и крепкий, чем все остальные. Так же от всех остальных, его отличало некое наличие собственного боевого опыта: несколько раз, он лично принимал участие в боевых столкновениях с войсками Белого Края, возглавляя своих людей. Правда, в этих столкновениях, на его стороне всегда был серьёзный численный перевес, заранее обеспечивавший ему победу. Тем ни менее, он считал себя выдающимся полководцем, и суровым, бывалым воином. С презрением оглядев присутствующих, этот «опытный стратег», возмущённо выдал экспрессивную тираду:

- Да что вы тут сопли жуёте?! Хотите и дело сделать, и ручки не попачкать?! А я прямо скажу: Гавриил – бездарный, заносчивый молокосос, недостойный своего высокого положения! Монастыря будет недостаточно, зарубить гадёныша, и дело с концом!

В шатре поднялся шум бурного обсуждения: сторонники первого варианта, и сторонники второго, наперебой убеждали друг друга в своей правоте. Этот шум утих, только когда в шатёр вбежал один из сотников того тысячного, что напрасно пытался прибрать к рукам бразды правления, и взволнованно доложил своему начальнику:

- Господин! Княжья охрана увозит Гавриила из лагеря!..

- Куда?! – вырвалось сразу из нескольких глоток.

- На север… – неопределённо пожал плечами сотник.

Тысячные на некоторое время затихли, обдумывая сложившуюся ситуацию. Наконец тот, который предлагал постричь молодого князя в монахи, нарушил молчание:

- Увозят?! Ну, так замечательно! Теперь у нас есть железная причина: как можно признать князем того, кто сбежал с места убийства своего отца?! Если едет на север, значить в Углич, а угличи ушли из дружины, едва князь оказался в ловушке! Небось, и сынок Батурия, и смотрящий Углича, как-то замешаны в этом покушении, если не организовали его напрямую. Теперь мы можем официально обвинить Гавриила в предательстве и отцеубийстве. Погоню за ним собирать не нужно. Как мы уже отмечали, сейчас наше главное дело – это освободить Кременец, а там уже и до этого малолетнего предателя доберёмся!

Тысячные стали одобрительно поддакивать. Единственным человеком, не участвовавшим в обсуждениях, был Виктор – тот самый сынок, ныне убиенного Феофана, стараниями папаши, занявший в дружине место Волибора. Его очень пугало происходящее, он не понимал, что делать, к кому обратиться за помощью в случае чего… Поэтому, он молча вжался в своё кресло, боясь малейшим движением обратить на себя внимание, и лишь водил из стороны в сторону ошарашенными глазами.

Самый активный по части предложений тысячный, едва закончив свою мысль относительно побега Гавриила, случайно остановил свой взгляд на притаившемся Викторе. В тот же миг, взгляд его наполнился пренебрежением, и он, сквозь кривую ухмылку, вновь заговорил:

- А ведь Гавриил, не единственный бездарный, заносчивый молокосос, недостойный своего высокого положения…

Уловив на себе этот уничижающий взгляд, Виктор хотел было возмутиться, но осознал, что взгляды всех тысячных устремлены сейчас на него. И каждый из этих взглядов, был наполнен насмешливым презрением. Виктору вдруг стало очень страшно. Он мгновенно перестал владеть собой. Неуклюже выбравшись из своего кресла, он молча бросился к выходу из шатра. Остальные тысячные, так же молча смотрели ему вслед, сквозь кривые улыбочки. Им нравилось то, что они видели: щенок, лишившийся отцовской опеки, даже не пытается скалить зубы, а сразу удирает, поджав хвост. Разумеется, никого из присутствующих не интересовала справедливость в чистом её виде, просто каждый из «полководцев» рассчитывал пополнить «обезглавленной» тысячей именно своё боевое подразделение.

Не помня себя, Виктор спешил в ту часть лагеря, где располагалась его тысяча. Его, нервно оглядывающаяся по сторонам голова, уже перестала следить за ногами, и те, беспрестанно спотыкаясь, переходили то с быстрой ходьбы на бег, то обратно. Его сознание, согласно своему устройству, стремилось поскорее оказаться среди подчинённых ему людей, видя в них надёжную гарантию безопасности. Горе-тысячному даже в голову не приходило, что те, по каким бы то ни было причинам, могут просто отказать ему в защите. И эта непоколебимая уверенность, покоилась лишь на убеждённости, что они – подчинённые – просто ОБЯЗАНЫ охранять жизнь своего командира.

Следуя через лагерь, Виктор чувствовал, что обстановка вокруг напряжена до предела. Рядовые дружинники собирались небольшими толпами, оживлённо что-то обсуждая. Воины в таких толпах, считали своим долгом проводить ненавистным взглядом Виктора, облачённого в одеяния с отличительными знаками тысячного Батуриевой дружины. Говорить ему что-то, а тем более применять к нему силу, пока никто не пытался, но молодому человеку, тем ни менее, становилось всё страшнее и страшнее. Он всё время молил Ису о том, чтоб бог милосердия помог ему, как можно быстрее добраться до «своих» людей, и оказаться под их надёжной защитой.

Наконец, он добрался до участка лагеря, занимаемого его тысячей. От облегчения, испытанного молодым тысячным, у него даже появилась отдышка. Голова закружилась, из-за чего он на ходу слегка покачивался, направляясь к своему шатру. Вокруг него начали собираться подчинённые ему воины. Виктор даже не смотрел на выражения их лиц, будучи полностью поглощён мыслями о миновавшей его опасности. У его шатра стояла клетка, установленная на телегу, подобная той, в которой Улада – дочь Радовежского смотрящего – въехала в Кременец. Бросив же, наконец, взгляд на клетку, Виктор замер, открывши рот: она была пуста! Страх вновь прокатился волною коликов по его спине, и повод для этого был довольно серьёзным.

Ещё до того, как перед войском Батурия распахнулись Радовежские ворота, когда дружина ещё только начинала разбивать лагерь, у Виктора произошёл серьёзный спор с Добрыней – одним из преданных Волибору сотников. Новый тысячный, стремясь обозначить свою компетентность в любом вопросе, беспрестанно совал свой нос в вопросы, касающиеся обустройства лагеря. Он, ни капли не смущаясь, «учил» людей, участвовавших в подобных мероприятиях десятки раз, как правильно устанавливать шатры, копать рвы, и тому подобное. Когда же у подчинённых, скрепя сердце следовавших его инструкциям, всё получалось наперекосяк, заносчивый сопляк покрывал их бранью, обвиняя в том, что те нарочно извратили его идею, дабы саботировать процесс. Добрыня, которому изрядно надоело наблюдать за всплесками активности сопливого самодура, резко и недвусмысленно дал понять тысячному, что вместо того, чтобы мешать людям работать, тому было бы полезнее молча посмотреть и поучиться. Виктор был взбешён этим замечанием, и хотел влепить «наглецу» размашистую пощёчину, но бывалый рубака без проблем поймал его руку у самого своего лица, и сжал жиденькую ладошку заносчивого юнца, своей жёсткой и жилистой лапой. Боль, пронизавшая кисть тысячного, заставила его безвольно опуститься на колени перед своим же подчинённым, после чего тот с отвращением оставил господскую руку. Виктор брызгал слюной от стыда и негодования. Он тут же приказал другим сотникам разоружить Добрыню, и взять его под стражу. В войске все знали, что сам Батурий благоволит молодому тысячному и, дабы уберечь товарища от серьёзных неприятностей, повиновались воле нового командира. Добрыня тоже не желал осложнять жизнь своим соратникам, и потому не сопротивлялся.

Сотники рассчитывали, что Виктор вскоре остынет, и не станет наказывать Добрыню слишком сурово, но оскорблённый молокосос, оказался щедрым на месть. Провинившийся сотник оказался в клетке, и в ней же провёл весь путь до Кременца. Виктор требовал, чтоб на каждой стоянке клетку располагали непосредственно возле входа в его шатёр. Просыпаясь каждое утро, он первым делом выходил из шатра, насмехался и глумился над узником, обещая ему трибунал, и суровую, публичную кару, по возвращении в ставку князя.

Теперь Виктор трепетал, обречённо глядя на пустующую клетку, постепенно проникаясь сознанием того, что людей, на власти и авторитете которых зиждилось его высокое положение, больше нет в живых. Из шатра, который был разбит для тысячного, вышел Добрыня, в сопровождении остальных сотников. Он снова был при оружии, а взгляд его, не сулил Виктору ничего хорошего. Опальный сотник медленно подошёл к трясущемуся тысячному, резким движением ухватил его за пучок волос за левым ухом, от чего тот по-девичьи взвизгнул и глухо застонал, тем ни менее не решаясь пошевелиться.

- Ну что, господин, теперь Вы пожалуйте в клетку! Посидите там, пока мы не придумаем Вам достойного наказания! – с глумливой улыбкой, процедил сквозь зубы Добрыня.
                ***
В течение дня, общая обстановка в стане дружины, менялась следующим образом. Простых ратников держали в неведении, относительно произошедшего в Кременце. Но отсутствие каких бы то ни было объяснений, только породило волну разнообразных слухов, как близких к действительности, так и бесконечно от неё далёких. Постоянное обсуждение этих слухов, привело большую часть дружинников в состояние повышенного возбуждения, заставляя собираться в толпы, для бурного обмена мнениями и предложениями. Эти оживлённые дебаты, в которых участники предлагали различные варианты дальнейших «правильных» действий, взвинтили, в итоге, напряжение в воинстве до предела. Именно в этот момент, по лагерю прокатились два значимых сообщения: сначала о том, что в лагере видели всадника с отрубленной головой князя Батурия, а вскоре после этого о том, что личная охрана вывезла из лагеря наследника Чёрного Края. Реакция на это в среде простых дружинников, была просто взрывоподобной: многие стали гневно (зачастую не только пренебрегая элементарной вежливостью, но и скатываясь к откровенным оскорблениям) требовать от своих сотников немедленного прояснения сложившейся ситуации. Сотники, в большинстве своём люди, близкие к тысячным, и привыкшие «сверху вниз» смотреть на простых дружинников, пытались усмирить разошедшихся подчинённых привычным для себя способом: угрожая побоями и заключением под стражу. Такой подход только ещё сильнее раздражал готовых к бунту дружинников, и случившаяся в одном месте быстрая и жёсткая расправа над сотником, решившимся было перейти от угроз к их исполнению, приняла волнообразный характер. Почуяв, что запахло жареным, сотники и их прихлебатели, тысячные и конные ратники, собрались в одной части лагеря. Последние так же входили в элиту войска, и объяснение этому было довольно банальным: во-первых, всадник, благодаря более высокому (в прямом смысле) положению, подвергался меньшей опасности; во-вторых, коннице перепадали только «чистые» задания, так как зря ею не рисковали, и вводили в бой лишь на заключительных этапах. Всё это, со временем, привело к тому, что в конные отряды набирали только выходцев из благородных семей, а простым людям путь туда был заказан, не смотря ни на какие заслуги. Из-за этого, пешие дружинники недолюбливали заносчивую элиту, так как самая сложная и опасная работа всегда ложилась на их плечи, а слава героев, наносящих в любой битве решающий удар, доставалась представителям конницы.

Хоть вся элита и собралась в одной части лагеря, в попытке слаженно унять разошедшихся простолюдинов, но последних было больше, как минимум раза в три, и разошлись они уже не на шутку. Непродолжительные, спорадические потасовки, вспыхивали то на одном, то на другом крае той части лагеря, в которой собралась встревоженная элита. И, хоть эти столкновения не носили кровопролитного и решительного характера, гарантий того, что так будет продолжаться и дальше, не было никаких. Вскоре, всерьёз опасаясь за свои жизни, тысячные отдали приказ людям, сохранившим им верность, покинуть лагерь, и взять курс на Драгостол – столицу Чёрного Края.

Простые дружинники не стали преследовать беглецов, ликованием встретив свой успех. В эйфории им казалось, что все их проблемы решены, и жизнь теперь станет лёгкой и свободной. Прямо с завтрашнего дня.

Глава 16

Атаманы и главарь (под натиском важности происходящих событий, на время забывший о своих любовных приключениях) поднялись на стену крепости рядом с башней ворот, и устремили тревожные взгляды в сторону лагеря противника. Признаков серьёзной схватки, которую они ожидали увидеть на основании доклада сбитого с толку дозорного, не было и в помине. Тем ни менее, и до спокойствия в стане врага было далеко. Конечно, расстояние до объекта наблюдения было достаточно приличным, и в деталях разглядеть происходящее не представлялось возможным, но то, что лагерь «стоял на ушах», было ясно, как день. Долетавший до ушей наблюдателей прерывистый, нестройный гул, говорил о том, что в самом лагере шум стоял невероятный. Можно было разглядеть снующие из стороны в сторону внушительные ватаги. Всё это не было похоже на нормальное течение быта в военном лагере.

Понемногу, на стену стало прибывать всё больше разбоев, движимых любопытством. Многие из них комментировали каждую увиденную мелочь, что в совокупности и на самой крепостной стене создавало немалый шум, из-за которого атаманам сложно было сосредоточиться. Наконец, Ворон грозно прикрикнул на бухтящих голодранцев, и даже поискал в толпе взглядом кандидата для показательного избиения, но вокруг сразу стало так тихо, что суровый атаман махнул рукой, и вновь уставился в сторону лагеря. Полностью проблемы это не решило, так как разбои нет-нет, да и снова начинали галдеть, но спохватившись опять умолкали, стоило кому-нибудь из атаманов, бросить недовольный взгляд по сторонам. Атаманы тоже понимали, что полностью избавиться от шума вокруг, можно только сбросив со стены своих несдержанных последователей. Посему, дабы больше не отвлекаться на бесполезные замечания, они ограничивались только уже упомянутыми обжигающими взглядами, когда галдёж взволнованных разбоев, начинал мешать уже по-настоящему.

Довольно долгое время, всё происходило без существенных изменений, и атаманы уже собрались было покинуть стену, дабы заняться делами более существенными, нежили бестолковое наблюдение за беспорядками в стане противника. Внезапно лагерь стали покидать люди. Делали они это абсолютно неорганизовано, но достаточно обширными толпами. Большинство простых разбоев, разразились воплями ликования, решив, что дружина снимает осаду, и убирается восвояси. Лишь небольшая часть лесных налётчиков, отличавшаяся от остального стада большей выдержкой и несклонностью к поспешным выводам, продолжала упорно наблюдать за лагерем врага. Окружённые свистящими, улюлюкающими, всячески беснующимися на радостях дураками, они пытались сосредоточиться, и постичь истинную суть происходящего.

Отделившаяся часть дружины уже скрылась из виду, но было ясно видно, что в лагере ещё полным-полно народу… да и порядка там не прибавилось. Мстивой первым из атаманов нарушил молчание, и высказал свои размышления вслух:

- Ушло всего не более трети дружины. Причём, я видел только телеги и всадников, пеших ратников среди них не было. Думаю, это были тысячные и сотники. Так же с ними ушла и конница. Эти высокомерные ублюдки, тоже на всех смотрят свысока, и простые дружинники презирают их не меньше, чем большинство своих командиров.

- Значит, расчёт Афанасия был верным – задумчиво резюмировал Духовлад, к которому, наконец, вернулись самообладание и спокойствие – Быстро же они… Даже ждать не пришлось…

- Ещё придётся подождать – усмехнувшись, «обнадёжил» Мстивой – Вот увидите: скоро они явятся под стену, и будут требовать Казну Батурия.

- Да что они сделают?! – удивлённо возразил Ратибор – Без грамотной организации, они ни на приступ успешно пойти не смогут, ни провизией для осады себя обеспечить. За неделю все близлежащие деревни разграбят, и крестьяне в леса уйдут. Месяца не пройдёт, как с голодухи сами поразбредаются…

Мстивой поморщился, и ответил рыжебородому здоровяку:

- Так-то оно так, только им к этому ещё прийти нужно. Сейчас они прогнали людей, помыкавших ими десятки лет, и думают, что море им по колено стало. Говорю же вам: завтра явятся сюда, и будут требовать не бог весть что, да ещё и с такими мордами, будто выбора у нас другого не будет, кроме как их задобрить и умолять о пощаде! Так что с месяцок, до начала дождей, нам в крепости придётся посидеть. А там, думаю, и вправду с голодухи разбегутся…

- А мы из крепости выйдем, мелкими кучками их переловим, да и перебьём всех без жалости!.. – когда Ворон произнёс это, глаза его пылали жаждой крови, а голос прерывался от страсти.

Подобные слова из уст черноволосого атамана уже никого не удивляли, поэтому никто из атаманов не обратил на них особого внимания, даже Ратибор. Отдав распоряжение дозорным немедленно будить их при любых подозрительных действиях противника, атаманы стали протискиваться к спуску со стены, сквозь толпу забывших обо всём разбоев, уже считавших себя избавившимися от угрозы штурма крепости.

Уже по дороге к главному зданию, Мстивой резко остановился, явно осенённый некой внезапной мыслью. Остальные атаманы и главарь тоже остановились, и терпеливо на него уставились, ожидая объяснений. Бывший сотник ещё с пару секунд помолчал, в уме дорабатывая свою мысль, а после изрёк:

- Я подумал о нашем пленнике – Волиборе. Его тысяча чаще всех остальных подразделений в дружине бывала в опасных переделках, благодаря чему по праву может считаться самой боеспособной частью дружины. И каждый её воин, будь то сотник или простой ратник, почитает Волибора за отца родного. Если удастся привлечь его на нашу сторону, то мы сможем ещё больше ослабить и так уже обезглавленную дружину.

Выслушав Мстивоя, остальные атаманы одобрительно отозвались о подобном развитии событий, хоть и не сильно верили в то, что бывшего тысячного удастся полностью привлечь на свою сторону. Выслушав их соображения, бывший сотник заключил:

- Ладно, я наведаюсь в темницу к Волибору. Удастся его уговорить – хорошо. Не удастся – и без него управимся…
                ***
Мстивой был уверен, что в этот день, переполненный судьбоносными событиями, никто не побеспокоился о пропитании для единственного узника в темнице. По сему, перед тем, как следовать к месту его заключения, бывший сотник сначала посетил кухню. Работники кухни большую часть дня провели в укрытиях, напуганные внезапным сообщением о возвращении княжьей дружины и опасаясь масштабного штурма. На рабочее место они вернулись совсем недавно, и ещё не успели что-нибудь приготовить. Потому ничего, кроме хлеба и сыра, Мстивою предложить не смогли.

Часовые у темницы, уже находились на своих местах, и покорно распахнули перед атаманом тяжёлую дверь, за которой томился пленный тысячный. Мстивой размеренно переступил порог. Волибор, лежавший на кровати, безучастным взглядом проследил за вошедшим атаманом. Тот подошёл к столу, и положил на него продукты, завёрнутые в кусок белоснежной материи. Развернув ткань, он отошёл от стола на несколько шагов, и сухо сказал узнику:

- Поешь.

Волибор, не меняя безразличного выражения лица, нарочито не спеша поднялся, и таким же образом подошёл к столу. Время, проведённое здесь в одиночестве, вогнало его в состояние глубокой апатии: всё происходящее он воспринимал с лёгким презрением, а дальнейшая судьба (своя, или чья бы то ни было) его абсолютно перестала интересовать. Бывший тысячный принялся за еду, и размеренно работая нижней челюстью, откровенно оценивающе разглядывал своего «гостя». Выражение лица Мстивоя, было абсолютно безэмоциональным: его ни капельки не раздражал брезгливый, изучающий взгляд, которым елозил по нему Волибор.

Хоть бывшему тысячному и оставили оружие при взятии под стражу, прежние мысли о нападении на своих поработителей, оставили его вместе с интересом к происходящему вокруг. Сейчас, разглядывая пришельца, Волибор сосредоточил внимание на кожаном нагруднике, с изображённым на нём вепрем. Узник и ранее отмечал, что лицо Мстивоя знакомо ему, значить, он встречал его в дружине. Тем ни менее, разговор он начал в другом направлении, снедаемый желанием подёргать кого-нибудь за нервы:

- Хороший нагрудник. Стянул, наверное, с убитого сотника… Сам убил, или нашёл уже «готового»?

Мстивой скривил губы в усмешке, понимая, что бывший тысячный просто пытается достать его, и спокойно ответил:

- Этот нагрудник я получил, будучи на службе в дружине князя Батурия. Можешь не тратить слов понапрасну, пытаясь заставить меня нервничать. Вепрь, изображённый на этом нагруднике, уже ничего для меня не значит. Вернее, этот вепрь уже вообще ничего не значит: Батурий мёртв.

- Знаю, знаю, – с равнодушным видом, отозвался бывший тысячный – Ваши часовые мне уже хвастались, да ещё и так злорадно, будто я мама этому Батурию! Ещё утверждали, что меня вскоре ожидает та же участь. Так ты здесь за этим?

Не убирая с лица хитрой ухмылки, Мстивой ответил на это:

- В смысле, чтобы убить тебя? Я ведь сам бывший сотник, поэтому о тебе знаю больше, чем кто бы то ни было здесь. Знаю, что ты не мягкотелый блюдолиз, подобно другим – благородно рождённым – тысячным, а умелый рубака, закалённый во многих жестоких схватках. А учитывая, что при тебе остался меч, в одиночку тебя убивать, я бы не пробовал. И уж точно не приносил бы тебе продукты, подкрепиться перед схваткой.

Бывший тысячный, устремил на Мстивоя взгляд, излучавший пренебрежительное недоверие, которым демонстрировал, что припрятанная в монологе лесть, ничуть не тронула его сердца. Немного побуравив этим взглядом пришельца, Волибор наконец промолвил:

- Ну, так расскажи мне, бывший сотник, как оно: промышлять в ватаге лесных оборванцев, грабить, убивать безоружных?..

Новая попытка Волибора взять атамана за живое, лишь увеличила на лице последнего амплитуду улыбки, и Мстивой, прищурившись, ответил вопросом на вопрос:

- Ты имеешь в виду ту ватагу голодранцев, которую ты привёл в крепость своего господина, который, в итоге, из-за этого лишился головы? Ты знаешь, как ни странно, грабить и убивать в их рядах так же легко и приятно, как громить беззащитные приграничные деревни Белого Края, находясь в рядах дружины князя Батурия. Так же вырезаешь всех, кто не успел скрыться в лесу, и так же уносишь с собой всё, что не прибито к полу, или не вросло в землю… Да чего я, ты же и сам прекрасно знаешь…

Волибор поспешно откусил внушительный кусок хлеба, принявшись размеренно его пережёвывать, дабы создать впечатление, что он не отвечает потому, что жуёт, а не потому, что нечего сказать. Но умудрённый собеседник всё понял, и довольный своим начальным успехом, стал развивать общение в направлении, нужном для себя:

- Давай перестанем кривляться друг перед другом, Волибор. Мы с тобой оба служили в дружине, и прекрасно знаем, что чувствуешь, когда весь вкладываешься в дело, рвёшь жилы, а потом смотришь, как за ТВОЮ победу награждают и хвалят кого-то другого. Того, кто был очень далеко от места событий в роковой час. Зато тебе грозят пальцем за недостаточную добычу, или излишние потери, или слишком долгое выполнение поставленной задачи… В общем, всегда найдут повод ткнуть тебя лицом в говно. Есть люди, предназначенные для того, чтобы их хвалить, праздновать с ними победы. А есть те, чей удел добывать эти победы, а после выслушивать укоры за свою бездарность. Кем были мы с тобой, думаю, уточнять не нужно. Но я рад, что всё случилось именно так, и теперь я сам смогу взять то заслуженное, что мне не додали в дружине.

Взгляд Волибора немного смягчился. Только не надо думать, что сердце закалённого воина дрогнуло, «потекло», подобно моральным устоям подпитой девицы. Нет, всего лишь немного смягчился его взгляд, и он спросил бывшего сотника:

- Как твоё имя?

- Мстивой.

- Так вот, Мстивой. То, о чём ты говоришь, мне близко и понятно. Но я вижу, что ты человек умный и деятельный, так что было бы глупо с моей стороны думать о том, будто ты явился сюда тратить своё время на поиски родственной души, с которой можно просто поговорить о былом. Я уверен: тебе что-то от меня нужно. В таком случае, надеюсь, что у тебя для меня есть более существенное предложение, нежили пустая ностальгия. И если оно есть, тогда выкладывай, а если нет, ступай натирать уши кому-нибудь другому.

Лицо атамана стало серьёзным. Он подошёл, и, отодвинув один из стульев, сел за стол напротив Волибора.

- Я не стану кривить душой – пообещал Мстивой – Всё, чего мы хотим, это унести ноги из Кременца, прихватив с собой казну Батурия, но за воротами лагерем стоит дружина. Сегодня мы видели, как лагерь покинула внушительная часть войска, думаю, несколько тысяч человек. Пеших среди них видно не было: либо верхом, либо в повозках. Как я понимаю, это ушли тысячные, верные им сотники, и конные воины. Значит, никакого внятного командования в дружине не осталось. Теперь к рулю полезут самые наглые и языкатые, а в здравом уме и трезвой памяти подобных господ, лично у меня есть большие сомнения. Боюсь, что они не захотят отвалить от крепости подобру-поздорову и убедят себя и своих последователей в том, что легко возьмут Кременец, дабы наложить руки на добычу, которая уже наша по праву. Твоя тысяча, в твоём лице имела самого справедливого начальника в дружине, который, как я слышал, всегда с пониманием относился и к рядовым, и к сотникам. С другой стороны, особенное отношение к тебе со стороны князя и его высокородных прихлебателей, обеспечило твою тысячу самым обширным боевым опытом в нашей дружине. И то, и другое сплотило твоих людей, сделав их семьёй. Я уверен, что сейчас даже сотники твои остались со своими людьми, так как сами вышли из их рядов за счёт более полезных качеств, нежели умение ловко шевелить языком в чужой заднице. Мне кажется, что ты мог бы помочь нам выбраться из этой крепости, если бы снова возглавил свою тысячу.

Волибор слушал собеседника внимательно, и когда тот окончил, удивлённо посмотрел на него и ответил:

- И как ты себе всё это представляешь?! Мне что, вернуться к своим людям, и во главе одной своей тысячи устроить бойню со всей остальной дружиной!?

С видом уставшего от общения человека, Мстивой встал из-за стола, и, направляясь к выходу ответил:

- Не знаю, Волибор, не знаю… Подумай сам, что ты можешь нам предложить. Так же обдумай условия, на которых согласишься нам помогать. В любом случае, если тебе это не интересно, можешь продолжать тупо сидеть в этой камере, и ждать, чем всё это закончится.

Подойдя к двери, атаман постучал по ней. В маленьком окошке, показалось лицо одного из часовых, который, увидев Мстивоя, поспешно открыл перед ним дверь, и тут же захлопнул её, едва тот покинул камеру. Волибор молча проводил посетителя взглядом, и ещё некоторое время смотрел на дверь после того, как атаман за ней скрылся: произошедший разговор, заставил его крепко задуматься.

Покидая темницу Кременца, Мстивой был очень собой доволен: он чувствовал, что ему удалось поселить в сознании Волибора надежду на спасение. И теперь тот, пусть даже по неволе, будет думать о том, как разбоям покинуть проклятую крепость невредимыми, и с добычей. Всё-таки опытный вояка должен придумать что-нибудь дельное…
                ***
После того, как атаманы покинули стену, Мстивой отправился в темницу, Ворон решил вернуться к своим людям, а Духовлад и Ратибор направились в книгохранилище, проведать Вука. По дороге рыжебородый здоровяк всё время недовольно бубнил, вроде как обращаясь к Духовладу, но на самом деле, больше для того, чтобы выговориться:

- Да у этого Ворона вообще мозгов нет. Ему лишь бы в какую-нибудь свару встрять. Себя не жалеет, так то не страшно: сгинет – только спокойнее всем станет. Так он же своих людей, почём зря, на убой гонит. И находятся же тупоголовые, которые ему ещё и верность хранят, слушаются его беспрекословно. Вот даже, когда на стене стояли: у всех мысли только о том, чтоб свалить из крепости с добычей, когда дружина осаду снимет, а этот уже собирается искать кого-то, добивать… Нет, пока он среди нас, покоя нам не видать…

Духовлад молча слушал монотонный зуд атамана. Он понимал причины недовольства Ратибора Вороном, и в некоторых моментах был с ним даже согласен, но в общем считал, что черноволосый атаман, фигура в «воинстве» нужная, а иногда даже необходимая. Рыжебородый здоровяк видел в Вороне сумасброда, не отдающего отчёта собственным действиям, но Духовлад видел нечто другое. Молодой главарь видел презрение к слабости, и безграничную решимость человека, безоговорочно готового погибнуть, если не получится осуществить задуманное. Ещё Военег рассказывал о таких людях. По словам наставника, такие люди в сражении могут совершать просто невероятные вещи, и способны привести свою сторону к победе даже в безнадёжной, на первый взгляд, ситуации. Нет нерушимых преград для тех, кто по-настоящему готов идти до конца!

Когда они подошли к книгохранилищу, Ратибор, наконец, перестал бубнить, очевидно, не желая при раненом товарище, вести ненужные тому сейчас разговоры. Рыжебородый вошёл первым, а за ним уже вошёл Духовлад. Здесь стояли уже две кровати, принесённые ранее по распоряжению Ратибора. Одна предназначалась для Вука, который на ней сейчас и лежал, а вторая для Всесмысла, заботам которого вверили раненого атамана. Возле Вука, лежащего на кровати, сидел беглый богослов, держа в руках внушительный фолиант, видимо, пытаясь хоть как-то отвлечь раненого, от полного погружения в уныние. Судя по унылому виду самого Вука, отрешённо воткнувшего взгляд совсем в другую сторону, получалось это неважно, что, в принципе, было довольно предсказуемо. Духовлад и Ратибор, подошли к кровати раненого, но тот даже не повернул головы в их сторону. Не решаясь потревожить Вука, Ратибор обратился к Всесмыслу:

- Ну, как он? Разговаривать начал? Ел? Может, ещё что-нибудь нужно принести?
Всесмысл закрыл книгу и, явно невдохновлённый вопросами, ответил:

- Говорить, вроде, начал, но немного и безынтересно. Ел тоже немного. О самочувствии своём говорит мало. В основном молчит и, вот так, как сейчас, в одну точку смотрит. Попробуйте вы с ним поговорить, может вам чего расскажет.

Духовлад снова почувствовал себя неловко. Ему опять стало ужасно неприятно видеть своего товарища в таком состоянии, и говорить с ним тем более не хотелось. Любой вопрос, приходящий ему в голову в этой ситуации, казался ему лишним, и даже нелепым. С его точки зрения, всё было СЛИШКОМ понятно и без слов. Он снова ощутил сильное желание уйти, и оставить Вука в покое, но это было бы уже чересчур. Ратибор же наоборот, внял совету Всесмысла, и заботливо обратился к раненому:

- Друг, как ты?

- Рука болит – бесцветно отозвался тот.

- Ну, это понятно… – не задумываясь, констатировал рыжебородый.

- Да нет, не понятно – всё так же, без малейшего интереса, возразил Вук – Она болит так, как будто всё ещё на месте. Спать ночью не мог. Даже когда боль немного утихала, и удавалось задремать, снова снился тот роковой миг. Я видел во сне того бойца, видел его удар, и мне казалось, что я успеваю… Вот, ещё немного, и я уберу руку, но нет… И вновь резкая боль заставляет проснуться…

Вук замолчал. Молчали и остальные присутствующие, неловко переглядываясь и переминаясь с ноги на ногу. Духовлад не выдержал и, оставив раненого на совести Ратибора, подал Всесмыслу знак головой, приглашающий немного отойти в сторону. Беглый богослов согласно кивнул, и они отошли почти к самой входной двери.

- Как прошла ночь? – поинтересовался главарь.

- Беспокойно очень – пожав плечами, ответил Всесмысл – Он, то стонал, то кричал… То бубнил что-то неразборчивое. И с самого утра имеет такой вид, как будто ему безразлична дальнейшая судьба. В принципе, такое его состояние вполне понятно, только неизвестно, как долго он в нём пробудет… да и сможет ли вообще из него выйти. Я вот, пытался привлечь его внимание, хоть чем-нибудь, даже книгу очень интересную нашёл, читал ему… Только, по моему, без толку. Он только молчит, да в стену смотрит…

- А о чём книга? – спросил Духовлад, задумавшись, и не интересуясь ответом.

Доходяга тоже забылся и, резко оживившись, начал вдохновенно излагать:

- Это удивительный труд выдающегося рунейского историка, написанный почти сто лет назад. Повествует он, об укладе тайного преступного сообщества, существовавшего – а может и до сих пор существующего – как раз здесь, в Земле Ругов. Члены этого сообщества, называли себя «пауками», и считают себя жрецами самого Кривлада – Бога лжи и зависти. Отличительным знаком членов этого сообщества, была небольшая татуировка, в виде паука, на внешней части правой кисти. Деятельность их сводилась к воровству, заказным убийствам, шулерству и ещё кое-каким занятиям в том же духе. Члены этой тайной организации, проживая в различных городах Земли Ругов, поддерживали между собой надёжную, хорошо отлаженную связь, называя её «паутиной». Любого, кто насолил сообществу в одном городе, а потом попытался бы скрыться в другом, обнаружили бы очень быстро, и жестоко наказали. В предисловии автор утверждает, что писал книгу со слов одного из бывших «пауков», по неким причинам ушедшего из сообщества, с большим трудом спасшегося от расправы, и осевшего в одном из городов Рунейской Империи. Изложенные в книге вещи, возможно, слегка приукрашены, тем ни менее, читать её невероятно интересно…

Всесмысл открыл было книгу, дабы предъявить запомнившийся ему раздел, но Духовлад, осознавший неуместность происходящего в присутствии раненого товарища, спохватился, и поспешил остановить богослова:

- Ладно, ладно. Я понял. Покажешь в другой раз.

Всесмысл тоже опомнился и, залившись краской смущения, промямлил, закрывая книгу:

- Да, да, конечно. В другой раз…

Духовлад снова бросил взгляд на Вука. Ратибор рассказывал ему что-то, пытался обнадёжить, но тот лишь односложно отвечал, или вообще отмалчивался. Молодой главарь не мог здесь больше находиться. Он решительно подошёл к кровати Вука и, положив ему руку на плечо, сказал лишь одно слово: «Держись». Вук даже не повернулся к нему, только еле заметно кивнул головой, и Духовлад решительным шагом покинул книгохранилище.

Он шёл коридорами главного здания. Молодой главарь чувствовал себя паршиво, ведь практически сбежал от раненого товарища. А что он может сделать? Чем может облегчить страдания Вука? Ни с Всесмыслом, ни с Ратибором, тот даже разговаривать не хочет… Убеждая себя, с помощью этих размышлений, что поступил правильно, Духовлад уверенно шагал по коридору. Ноги сами несли его туда, где ожидали покой и нега.

Без труда отыскав нужную дверь, среди бывших покоев первых вельмож Чёрного Края, Духовлад аккуратно в неё постучал. Из-за двери послышался встревоженный голос Сбыславы:

- Кто там?

- Это я, Духовлад.

Щёлкнула щеколда, дверь распахнулась, и Сбыслава просто втянула главаря внутрь. Опешивший Духовлад, лишь едва успел закрыть за собой дверь. Девушка крепко его обняла, и страстно впилась в губы долгим поцелуем. Оторвавшись наконец, она мельком обдала его томным взглядом, и опустив голову, как будто расстроена, жалобно прошептала:

- Я так истосковалась по тебе. Мне показалось, что прошла целая вечность, пока тебя не было. Теперь я поняла, как много ты для меня значишь, как сильно ты мне нужен…

Для сироты, воспитанника неблагополучного, грязного бедняцкого района Славнограда, ещё в детстве лишённого семейного очага, осознание того, что его кто-то ждал, тосковал по нему, стало настоящим откровением. Нежная благодарность, разлившаяся по всему его телу, отозвалась в сердце желанием (и искренней готовностью) сделать для этого человека нечто особенное, способное полностью изменить его жизнь в лучшую сторону.

Сбыслава взяла его за руку, подвела к роскошной кровати, усадила на неё, после чего сама села рядом. Заботливо заглядывая в глаза молодого главаря, девушка заговорила:

- Расскажи мне о себе. Откуда ты? Как стал разбойником? Я хочу, чтобы мы стали по-настоящему близкими людьми. Поэтому, мы должны знать друг о друге всё.

От этих слов, сердце в груди Духовлада заколотилось с удвоенной силой. Он ощутил непреодолимое желание открыть Сбыславе все самые потаённые уголки своей души, и послушно пошёл на поводу у этого желания. Рассказал ей о своей юности в Славнограде, о тяжёлой работе в речном порту, о долгом и тернистом изучении воинского искусства на арене. О том, как попал в торговый обоз, который угодил в разбойную засаду. Рассказал о налёте на медоварню, о том, как стал главарём, и окончил свой рассказ нападением на Кременец.

Сбыслава слушала его очень внимательно. Именно слушала, а не просто делала вид. Когда молодой главарь повествовал о своих трудностях, о том, как его беззастенчиво использовали в своих целях нечистые на руку люди, она сочувственно вздыхала. Когда вёл рассказ о перипетиях боевых столкновений – заворожено замирала, широко открыв глаза и прикрывая ладонью рот, как будто сдерживая возглас не то возмущения, не то сочувствия. Искусно изображаемая ею заинтересованность, только подталкивала Духовлада к более детальному и искреннему изложению. Но внутренняя сила, заставлявшая Сбыславу внимательно слушать, была вовсе не состраданием. Желание досконально изучить молодого главаря, понять его сильные и слабые (особенно слабые) стороны – вот что заставляло её внимать и кривляться, изображая из себя до крайности впечатлённую особу. По ходу рассказа, она, с глуповатым видом, иногда задавала вопросы, уточняя вещи, на первый взгляд и так уже изложенные доходчиво. В глазах Духовлада, это выглядело милой невосприимчивостью человека, далёкого от военной и организаторской деятельности. На самом же деле, более детальное изложение нужно было Сбыславе для того, чтобы лучше понять расстановку сил в Медвежьем Воинстве. Молодому главарю, просто приходилось более детально объяснять, что именно подвигло его поступить именно так, как он поступил, в той или иной ситуации. Разумеется, при этом он упоминал, чьи слова или действия повлияли на его решения. Таким образом, Сбыслава и получила некоторое представление о том, кто в воинстве обладает определённым влиянием на Духовлада. Исходя из рассказа молодого главаря, самой влиятельной фигурой являлся Мстивой. Фактически, только он один оказывал прямое влияние на Духовлада, и Сбыслава понимала, что ЕЁ планам, это будет серьёзно мешать. Так же она отдавала себе отчёт в том, что сейчас молодой главарь рассматривает богатый опыт бывшего сотника, исключительно как необходимую опору в своём теперешнем – главенствующем – положении. Свою же основную задачу, Сбыслава теперь видела в том, чтоб развить в Духовладе уверенность в себе, заставить его утвердить собственный авторитет в воинстве. Тогда НЕОБХОДИМОСТЬ в выше упомянутой опоре отпадёт, и влияние на волю главаря, со временем станет лишь её прерогативой.

- Ты такой сильный и, в то же время, такой рассудительный! – с восхищением всплеснула руками Сбыслава, едва Духовлад окончил рассказ – Подумать только: если бы не ты, то все твои люди были бы уже мертвы! А ты, мало того, что спас их от гибели, так ещё и захватил для них казну самого Батурия! Твои люди просто обязаны боготворить тебя!

- Ну, это ведь не только моя заслуга… – несколько смущённо ответил главарь, чувствуя, как заливается краской.

- Нет, нет! Ведь твоё слово решающее! – перебив, стала горячо убеждать его в обратном Сбыслава – Тебе нужно избавиться от излишней скромности! Если достойный человек будет отказываться от своих заслуг, их обязательно будут присваивать недостойные!

Эти увещевания сильно смутили молодого главаря. Ему очень хотелось перевести разговор на другую тему, и, припомнив кое-что, он, наконец, увидел возможность это сделать.

- Ты знаешь, я хочу спросить кое-что личное у тебя – размеренно начал Духовлад, старательно подбирая слова, чтобы не обидеть девушку.

- Конечно, конечно! Спрашивай всё, что угодно! Между нами не должно быть секретов! – страстно глядя ему в глаза, заверила Сбыслава, по осторожной интонации собеседника, сразу догадавшись, о чём тот хочет спросить.

- Я слышал, что ты и Батурий… что ты была близка с ним…

Сбыслава отвела взгляд немного в сторону. Выражение её лица стало печальным, а глаза заблестели от внезапно накатившихся слёз. Складывалось устойчивое впечатление, будто ей пришлось вспомнить нечто крайне неприятное, и Духовладу стало страшно неудобно за то, что именно он вызвал эти воспоминания.

- Прости. Я вижу, тебе неприятен этот разговор. Давай забудем о нём…

- Нет, я расскажу – прерывающимся голосом возразила Сбыслава, гордо подняв подбородок, демонстрируя, что данные воспоминания, требуют от неё некоторых волевых усилий – Ты должен знать, я справлюсь. Когда я попала в эту крепость, то была ещё ребёнком, ничего не понимающим в жизни. Как женщина, к тому времени я уже вполне созрела, просто ещё не представляла, насколько жестока реальность. Как только Батурий увидел меня среди прислуги, сразу обратил на меня внимание. Я никогда не забуду его хищного взгляда, от которого мне стало не по себе! В тот же вечер, мне приказали проследовать в покои князя. Я думала, что мне придётся выполнять некую хозяйственную работу, но жестоко ошибалась. Едва я вошла в покой, Батурий грубо схватил меня, бросил на кровать, и стал срывать с меня одежду. Я сильно испугалась, кричала изо всех сил, но рассчитывать на помощь было бесполезно, а проклятого насильника, мои стенания только ещё сильнее заводили. Мне никогда не забыть ту боль… боль, и отвращение. Когда он закончил, то грубо приказал мне убираться. Вся в слезах, я выбежала из его покоев, прикрывая наготу обрывками своего платья. Проплакав всю ночь, я хотела даже покончить с собой, но мне не хватило смелости. С тех пор, князь стал вызывать меня для утоления своей похоти. Я пыталась сопротивляться, но его личные слуги затаскивали меня к нему силой. Со временем я смирилась, и просто пыталась мысленно унестись подальше, когда находилась в постели князя. Вдобавок к моему горю, среди остальной прислуги крепости, поползли грязные слухи, будто я добровольно стала любовницей Батурия, дабы сделать свою жизнь роскошной, стать госпожой. Сплетников вовсе не смущало, что я продолжала жить среди остальной прислуги, питаться вместе с ними, выполнять тяжёлую работу… Ну, да Боги им судьи. Я думала, что обречена всю жизнь терпеть надругания над своей плотью, но, видно, Судьба сжалилась надо мной… Как же мне стыдно рассказывать тебе всё это…

Сбыслава прикрыла лицо руками, издавая всхлипывающие звуки. Слушая душещипательный рассказ, Духовлад, играя желваками, с новой силой разгорелся праведной ненавистью к уже погибшему князю. Когда девушка окончила говорить, молодой главарь, устремив на неё пылающий взгляд, яростно процедил сквозь зубы:

- Я благодарен судьбе за то, что именно моя рука снесла голову Батурию!

- Я тоже очень этому рада! – отозвалась Сбыслава, убрав руки от залитых слезами щёк – Рада, и благодарна тебе за это!

Духовлад, не справляясь с нахлынувшей волной возбуждения, одной рукой обнял девушку, страстно целуя её, а второй начал судорожно снимать с себя одежду…
                ***
Ночь для Духовлада была жаркой. Он был страстен и ненасытен. Только под утро лишённые сил любовники, наконец, уснули. Проспав всего несколько часов, молодой главарь с трудом очнулся ото сна. Сквозь окно в покой проникало достаточно света, а это значило, что солнце уже поднялось высоко. Глаза снова слипались, неотдохнувшее тело не желало отрываться от ложа, но сознание настойчиво твердило, что он должен лично обойти крепость, и проверить обстановку. Духовлад с большим трудом, стараясь не разбудить Сбыславу, извлёк из-под её головы свою руку, на которой та и проспала всё время. Сквозь сон скорчив недовольную рожицу, потревоженная девушка отвернулась на другой бок, устраиваясь поудобнее, и как следует укутываясь в покрывало. Духовлад ещё несколько мгновений с нежностью посмотрел на неё, и встал с кровати, поддерживая онемевшую за ночь руку второй рукой. Несколько долгих минут, все попытки двигать задеревеневшей рукой, лишь отдавались по ней сыпью болезненных коликов. Наконец, рука начала кое-как слушаться, и молодой главарь стал одеваться, то и дело, сквозь раздражающую, щекочущую боль, разгоняя кровь по онемевшей руке, сжимая-разжимая пальцы. Выходя из покоев, он ещё раз кинул умилённый взгляд на спящую Сбыславу, и тихонько прикрыл за собой дверь.

Спустившись во двор крепости, он оглядел площадку перед главным зданием. Основная часть Медвежьего Воинства ещё досматривала сны. Всего несколько «ранних пташек», уже суетливо семенили в сторону кухни, желая раздобыть чего-нибудь себе на завтрак, да разбои, отряженные в караулы, хмуро взирали со стен в сторону стана дружины. От башни ворот в сторону главного здания, шёл Мстивой.

«Старый вояка встал пораньше, и уже обошёл караулы. Да-а… не чета главарю…» чувствуя себя провинившимся, подумал Духовлад.

- Ну, здравствуй – прохладно обратился к нему Мстивой – Куда это ты вчера вечером пропал?

- Да вот, понимаешь… Одно дело у меня было… – начал мямлить Духовлад, отводя в сторону взгляд, и пытаясь найти наиболее удобный угол для прояснения ситуации.

- С бабой был? – вцепившись в него проницательным взглядом, опередил Мстивой, избавляя от моральных терзаний, на что главарь лишь кивнул головой, виновато опуская взгляд под ноги.

- Это правильно, отдыхать тоже нужно – неожиданно заключил Мстивой, и добавил с ухмылочкой, хитро прищуриваясь – Заломал, или сама согласилась?

- Сама… – ответил Духовлад, не в силах сдержать улыбку.

Атаман хлопнул парня по плечу, и наставнически добавил:

- Ну, и ладно. Ты походи тут, помелькай у людей на глазах, а то, глядишь, и вовсе забудут, как ты выглядишь. Я пока в темницу, к Волибору наведаюсь. Узнаю, чего он там за ночь себе надумал.

Мстивой зашагал в сторону темницы, а Духовлад остался на площади перед главным зданием, несколько повеселев. Связано это было с резким душевным облегчением, вызванным неожиданным одобрением со стороны Мстивоя причин вчерашней пропажи главаря. Правда, всё-таки, что-то в глубине сознания тревожило Духовлада, относительно этой ситуации. Махнув рукой на этот неприятный осадок, молодой главарь решил вернуться в главное здание. Раз уж Мстивой уже обошёл караулы, то повторять это не имело смысла. Но возвращался он вовсе не для того, чтобы забраться обратно в постель к Сбыславе. Он вспомнил об Афанасии, управляющем Кременца. Духовладу казалось, что тот ещё может оказать немалую помощь, хоть главную свою роль же и отыграл. Подойдя к дверям, ведущим в покой управляющего (которые так и остались открытыми после его вчерашнего визита), главарь замер на пороге. Бездыханный Афанасий лежал на полу, прямо возле того стула, на котором Духовлад вчера застал его плачущим. Мёртвые, стеклянные глаза управляющего, будто смотрели в потолок, и после смерти сохранив скорбное выражение.

Постояв немного в дверях, глядя на тело управляющего, Духовлад снова побрёл к выходу из главного здания. Перехватив по дороге одного из слуг, присматривавших за разбоями, ранеными в схватке с телохранителями князя, главарь наказал ему заняться телом умершего Афанасия.
                ***
Часовой у темницы, открыл перед Мстивоем тяжёлую дверь в камеру Волибора. Атаман вошёл, молча глядя на бывшего тысячного. Тот сидел на кровати, и вид у него был неважный: тёмные круги под красными глазами, говорили о бессонной ночи.

- Судя по виду, спал ты недолго – констатировал Мстивой и, сделав небольшую паузу, добавил – Если вообще спал.

Эти слова Волибор оставил без ответа, глядя в упор на атамана уставшим взглядом. Последний, немного помолчав, продолжил:

- Я пришёл узнать, что ты решил, по поводу моего вчерашнего предложения.

- Мой ответ будет таким же, как и твоё предложение – невесело усмехнулся Волибор

– Сейчас я не знаю, чем могу быть вам полезен – да вы, как я понял, и сами не знаете – но если ситуация прояснится, то я готов помочь. Только у меня есть условия. Во-первых, вы сейчас же выпускаете меня из камеры. А во-вторых, я не буду участвовать ни в чём, что может навредить людям из моей бывшей тысячи.

Мстивой изучающее смотрел в лицо собеседника, пытаясь определить, насколько тот искренен. Не смотря на печать усталости, глаза Волибора не стремились «уйти в пол», и не бегали из стороны в сторону, пытаясь избежать противостояния с взглядом атамана. Взгляд бывшего тысячного был решителен, что так же поднимало доверие к его словам. Сейчас Мстивой более склонялся поверить словам пленника, но решил, всё же, для начала прояснить некоторые вещи, как для себя, так и для него:

- У нас вообще нет желания вредить дружинникам. Наша цель – всего лишь уйти с деньгами из Кременца, но мне почему-то кажется, что так просто нам этого сделать не дадут. А отваливать бо;льшую часть нашей добычи тем, кто палец об палец ради неё не ударил… Не стоило бы тогда и начинать это рисковое дело. У тебя всегда была репутация честного человека, потому оба твои требования будут выполнены. Ты немедленно получишь свободу – разумеется, в пределах этой крепости – и Я даю тебе слово, что действий, способных навредить твоим людям, от тебя никто требовать не будет!..
                ***
Духовлад некоторое время провёл на стене, разглядывая с её высоты лагерь противника. Ни малейшего движения в лагере не наблюдалось. Очевидно, прогнавшие своих командиров дружинники, ощущали себя могучими богатырями и, похоже, даже не выставили караулов. Молодой главарь подумал о том, что если Кременец действительно возьмут в осаду, следующим утром поведение дружинников вряд ли изменится, и можно будет совершить вылазку в предрассветный час, дабы нанести противнику внезапный удар, ведущий к большим потерям в его рядах.

Пока Духовлад продумывал первые ходы ещё не начавшегося конфликта, крепостной двор потихоньку ожил: вновь деловито засновали слуги, обязанные различными поручениями. Среди них, так же, стали появляться и праздно шатающиеся разбои. Постепенно рядом с башней ворот, собралась достаточно большая группа новых хозяев крепости. Причиной этого сбора, было внушительное количество стальных нагрудников, некогда принадлежавших телохранителям князя. Вчера разбои, уцелевшие в схватке, были слишком потрясены и не думали о добыче. В то же время слуги крепости, которым было поручено избавиться от трупов телохранителей, прекрасно понимали, что вооружение и защитное снаряжение, делали тела намного тяжелее. Потому трудяги снимали с трупов нагрудники, поножи, поручи, пояса с ножнами… в общем всё, что могло облегчить ношу. Снятые вещи оставляли прямо под стеной, где, в итоге, выросла целая куча превосходного боевого снаряжения.

Самые расторопные из разбоев, ухватив что-нибудь не особо громоздкое (в лучшем случае меч, в худшем – поручи или поножи), быстренько скрывались с места дележа трофеев. Напряжение росло, так как количество трофеев быстро уменьшалось, а толпа желающих ими разжиться, так же быстро увеличивалась. Кое-где уже доходило до толкотни и обмена тумаками. Разбои подолгу спорили, с пеной у рта доказывая друг другу священность своего права на один из трофеев (из которых, к тому времени, в куче остались лишь нагрудники) и когда, наконец, завладевали таковым, принимались с весьма довольным видом за свою добычу. Настроение Духовлада, снизившееся от раздумий о судьбе управляющего Кременца, теперь снова повысилось. Он, не скрывая весёлой улыбки, наблюдал со стороны, как то один, то другой «счастливчик», отвоевав вожделенный нагрудник, с сияющим от счастья лицом, тут же напяливали его на себя. Молодой главарь был прекрасно осведомлён, что ношение стального нагрудника, требует недюжей силы и выносливости. И это только ношение! Для того, чтобы успешно сражаться в такой экипировке, нужны были ещё и специальные навыки. Да и вообще, такая защита больше подходила конным воинам. Потому-то Духовладу и было так смешно наблюдать, как невежественные разбои, отхватив один из нагрудников, натягивали его на себя с довольным лицом, после чего пытались пройтись в своей обновке, поводить плечами из стороны в сторону, и тут же, сменяя эйфорию, на их лицах проступала неудовлетворённость. Поразмыслив, «счастливчик» сбрасывал нагрудник с себя, и удалялся крайне разочарованным. Смешнее всего Духовладу было наблюдать, как следующий соискатель трофеев, завидев бесхозный нагрудник, только что небрежно отброшенный прежним (столь недолговременным) обладателем, бросался к нему с печатью счастья на лице, а через несколько минут, опробовав на себе добычу, тоже разочарованно её отбрасывал… И тут же новое лицо загоралось эйфорией, сжимая блестящую находку. Так повторялось раз за разом, и Духовлвд, не имеющий уже сил сдерживать смех, откровенно хохотал, со стены наблюдая за происходящим во дворе. Находящиеся рядом с ним часовые, следившие за лагерем противника, тоже то и дело заглядывали во двор, желая увидеть, что именно так рассмешило главаря, но, не замечая ничего особенного, с лёгким испугом косились на веселящегося Духовлада, полагая, что тот просто помешался. Последнего это не особо беспокоило, а тратить время на объяснения, он не считал нужным.

В итоге, толпа побурлила, пошумела, и рассосалась… а груда блестящих панцирей, так и осталась лежать на своём месте. Благодаря повысившемуся настроению, общая сложившаяся ситуация, стала восприниматься Духовладом несколько легче. Он неспешно спустился со стены и, поймав нескольких слуг, велел им перенести нагрудники в один из пустующих покоев главного здания. Едва слуги принялись исполнять поручение, как молодой главарь увидел Волибора сопровождаемого Мстивоем, показавшегося из-за главного здания, со стороны темницы. Бывший тысячный был бледен, и лицо его несколько осунулось за время пребывания в камере, тем ни менее, спина его была прямой, а шаг твёрдым. Он всё ещё был при оружии, то и дело на ходу бросая по сторонам хмурые взгляды. Усилием воли прогнав от себя остатки весёлости, придавая выражению лица максимальную серьёзность, Духовлад зашагал им на встречу.

- Волибор готов нам помочь, по мере возможности – объявил главарю Мстивой – Осталось теперь дождаться условий от дружинников.

- А если они не станут выдвигать никаких условий, и просто будут стоять под стенами? – предположил Духовлад – Тогда что? Не идти же нам к ним за условиями самим?!

- Если они не пришлют переговорщиков, тогда всё вообще будет гладко – вмешался Волибор, излагая свои соображения – Они некоторое время постоят лагерем, пошумят, поупиваются своей, ничего значащей, свободой. Затем закончится провизия, и они просто расползутся по окрестностям, а то и вовсе, между собой передерутся. Правда, мне такое развитие, кажется маловероятным. Как говорится: «Свято место пусто не бывает». Уверен, что в дружине сейчас найдётся достаточно свинопасов по призванию, узревших в себе выдающихся полководцев, а желающее порулить быдло, из всех возможных вариантов, всегда выберет самый быстрый, при этом самый сложный и неоправданно опасный. Быдлу неведомо, что такое ответственность, и получив возможность влиять на ход событий, оно немедленно приравнивает себя к Непобедимым Богам. Если попытаются взять в осаду, тогда всё благополучно пройдёт по изначальному сценарию, но если попытаются пойти на штурм, то потерь вам не избежать. Вас было не так уж и много, когда я привёл вас в крепость, а по разговорам охранявших меня часовых, я понял, что вдобавок, вы понесли серьёзные потери при нападении на личную охрану Батурия. Вряд ли в дружине остались те, кто способен грамотно повести на приступ, но их много, и я боюсь, что у вас недостаточно людей для того, чтобы полноценно обеспечить оборону по всей длине крепостной стены. Крепость взять они вряд ли смогут, но вот крови вашей прольют много.

Духовлад и Мстивой переглянулись, выслушав бывшего тысячного, и главарь пожал плечами:

- Что ж, пока будем ждать, и готовится к штурму. Нужно собрать людей, объявить им, что Волибор теперь имеет полную свободу действий. Да и вообще, стоило бы объяснить им, чего мы ждём, и на что рассчитываем.

В ответ на это предложение, Мстивой одобрительно закивал. Подозвав нескольких крутившихся поблизости разбоев, Духовлад разослал их в разные части крепости, с указанием для всех людей Медвежьего Воинства собраться на Совет, на площади у главного здания. Посыльные разбежались. Духовлад, Мстивой и Волибор, неспеша направились к ступеням, ведущим на крыльцо главного здания. Эти ступени, должны были стать трибуной для главаря и атаманов.

Через некоторое время, на площадь перед главным зданием, стали прибывать разбои. Лица их были, в основном встревоженными. Собираясь в толпу, они пытались угадать причины всеобщего сбора, из-за чего над собранием висел нестройный, довольно громкий гул. Главарь молча наблюдал, как увеличивается толпа. Вот явился Ворон со своими людьми. Последние встали в ближайших к ступеням рядах (чему никто, из стоявших там ранее, перечить не осмелился, послушно теснясь назад, и не выказывая признаков раздражения), а сам черноволосый атаман, встал на ступенях рядом с Духовладом, выразительно посмотрев на Волибора, но вслух ничего не сказав. Тут же подоспел и Ратибор. Поднявшись на ступени, он безмолвно одарил бывшего тысячного взглядом, аналогичным взгляду Ворона, после чего уставился на последнего. В ответ на его взгляд, черноволосый атаман широко растянул беззубую, издевательскую улыбку. От раздражения, переполнившего рыжебородого здоровяка, его даже передёрнуло. Ратибор, заскрежетав зубами, нервно отвернулся, укоряя себя за то, что вообще обратил внимание на беззубого отморозка.  Ворону же, эта мелкая победа ощутимо подняла настроение.

Оценив взглядом величину толпы, Духовлад сделал вывод, что основная часть разбоев уже здесь, так что Совет можно было начинать. Несколькими громкими выкриками, он потребовал тишины. Даже сам молодой главарь не ожидал, что этого будет достаточно, и был приятно удивлён, когда собравшиеся быстро утихли, устремив на него внимательные и встревоженные взгляды. Воодушевившись, Духовлад начал своё обращение:

- Я собрал вас, братья мои, чтобы донести до вас кое-что важное. Прежде всего: все вы помните Волибора (он указал ладонью в сторону бывшего тысячного), человека, благодаря которому нам удалось захватить эту крепость. Он честно выполнил все обязательства, которые брал на себя перед нашим воинством, чем доказал, что достоин нашего доверия. Так как он добровольно выразил желание помогать нам и далее, то теперь получает право беспрепятственно передвигаться в пределах крепости. Если у кого-нибудь из вас, возникнет спор с ним по любому поводу, то решить его вы можете только через своего атамана. Напоминаю: Волибор – умелый и опытный боец, и считанные единицы в нашем воинстве могут быть ему достойными противниками. Поэтому повторяю: не ввязывайтесь в ссору с этим человеком, решайте всё через атаманов…

- А если он первым полезет в драку?! – прозвучал вопрос из толпы, актуальность которого немедленно подтвердили многочисленные поддакивания.

Не желая тратить время на разсусоливание пустых предположений, Духовлад довольно грубо ответил:

- Для тех, кому не доходит или уши заложило, повторяю ещё раз: все вопросы
решайте через своего атамана!

По толпе пробежал гомон недовольства, но был он приглушённым, и более выражал обиду, нежили возмущение. По всему было видно, что разбои проглотили грубость, и желающие потребовать объяснений у главаря, вряд ли найдутся.

- Эх, Опары не хватает… – в полголоса, с деланной ностальгией, протянул Ворон – Ох и завонял бы он сейчас!..

Духовлад на это криво усмехнулся, с приятной дрожью вспоминая, как от его удара лицо Опары распалось надвое. Хоть собрание и пошло на попятную, молодой главарь счёл хорошим ходом проявить больше внимания к поднятому было вопросу именно сейчас, когда это уже необязательно.

- В любом случае, я уверен, ваши опасения напрасны. Волибор – человек сознательный и выдержанный. Затевать пустые перебранки ему просто незачем. Особенно сейчас, когда над всеми нами нависла действительно серьёзная угроза. Так что предлагаю потратить время с большей пользой, и обсудить что-то действительно важное.

- Когда мы уже свалим из этой чёртовой крепости?! – раздался раздражённый голос из толпы, и многие снова стали поддакивать.

- Переживаете так, будто где-то, вас ждёт ещё кто-нибудь, кроме висельников – злорадно оскалился Духовлад, и его шутка, все-таки отозвалась в толпе небольшим количеством нестройных смешков – Кому сильно свербит, может хоть сейчас идти, только без денег. Казну разделим только после снятия осады, как и договорились.

Вновь по рядам прокатился лёгкий гул разочарования. Далее Совет принял совсем бестолковый характер. Из толпы то и дело выкрикивали то тупые вопросы, то нелепые предложения. Молодой главарь неторопливо отвечал на все выкрики, не забывая построить свой ответ так, чтоб автор вопроса выглядел глупо. С каждым ответом, Духовлад всё отчётливее ощущал, что ему это нравится. Нравилось это и толпе, бодро поднимавшей на смех «отличившихся» глупыми выкриками. Именно сейчас Духовлад впервые почувствовал, что такое власть. Почувствовал, и осознал её настоящую суть: люди в толпе, ставшие свидетелями и участниками значительных событий, успешно окончившихся под руководством молодого главаря, теперь готовы были добровольно вверить ему свои судьбы, ибо подсознательно признали его превосходство над собой. Осознание этого факта, преисполнило всё естество Духовлада, неведомой ему ранее решимостью, железной уверенностью в себе. Внезапно кое-что заставило его отвлечься: сквозь толпу, грубо расталкивая товарищей, пробирался один из разбоев. Когда он подобрался поближе, главарь узнал в нём одного из часовых со стены.

- К крепости приближаются люди из лагеря дружины! – взволнованно прокричал он главарю, едва оказавшись на расстоянии достаточном, чтоб его услышали – Их немного, все пешие! Идут под белым флагом!

От волнения у главаря перехватило дух: вот он, роковой миг! Стоило ему торопливо спуститься на пару ступеней, как в толпе, без предварительных требований, стал образовываться проход к башне ворот. Разбои вполне сознательно расступались, проявляя искреннее почтение своему главарю. Духовлад решительно зашагал по этому проходу, а за ним в след поспешили атаманы… и Волибор.

Глава 17

Духовлад поднялся на стену в сопровождении атаманов, и громадного числа разбоев, желающих удовлетворить своё любопытство. Разумеется, на стене желающие, в полном составе разместиться не смогли, и те, кто остался за пределами помоста, с которого можно было хоть что-нибудь увидеть, беспрестанно беспокоили впередистоящих вопросами, вроде: «Что там происходит?». Из-за этого в толпе, то и дело вспыхивали перебранки, но до потасовок дело не доходило… пока.

Со стены были видны восемь человек, которые не спеша (даже вальяжно, вразвалочку) приближались к воротам крепости. Один из них нёс белый флаг, небрежно облокотив его древко на своё правое плечо. Дружинники изо всех сил пытались придать себе непринуждённый вид, будто вышли на послеобеденную прогулку, а не следуют на переговоры с предполагаемым противником. Но более или менее опытному взгляду, немедленно открывалась вся наигранность такого поведения и скрывающаяся под ней нервозность. Только один из дружинников казался серьёзным и собранным. Это был крепкий мужчина, давно разменявший пятый десяток и, видимо, не считавший нужным уподобляться деревенским кривляниям своих спутников.

- Эй! Нам с вами нужно кое-что обсудить! – нарочито развязно крикнул разбоям тот из посланников, что нёс белый флаг, когда «посольство» подошло к воротам.

- Ну, так говорите! – с издевательской улыбкой отозвался со стены Ворон – Мы вас внимательно слушаем.

На лицах дружинников немедленно отразилась надменная оскорблёность. Некоторые из них уже готовы были в ответ разразиться угрозами, но старший из них, изначально отличавшийся печатью спокойствия и сосредоточенности на лице, ровным голосом, громко произнёс:

- Перекрикиваться между собой – это удел мелких лавочников. Достойные мужи, решают свои вопросы стоя друг перед другом. Вы видите: нас совсем немного. Приподнимите решётку, тогда мы войдём, и сможем всё обсудить лицом к лицу.

Духовлад оглянулся на атаманов, как бы безмолвно спрашивая согласия удовлетворить просьбу парламентёра. Мстивой одобряюще кивнул головой, а Ратибор с Вороном одновременно пожали плечами. При этом, заметив, что синхронно выполнили одинаковое действие, атаманы с отвращением друг от друга отвернулись. Духовлад тут же дал первому попавшемуся на глаза разбою распоряжение бежать к помещению, в котором располагался механизм управления герсой, и передать дежурившим там людям, указание приподнять решётку примерно на высоту груди. Посланник с готовностью бросился выполнять задачу, нарочито грубо и бесцеремонно проталкиваясь сквозь плотную толпу товарищей по оружию, в оправдание себе громко сообщая окружающим, что имеет срочное и важное поручение от главаря. Духовлад с атаманами, так же поспешили покинуть подмостки крепостной стены вслед за посланником. Очень плотная толпа разбоев, занявшая и лестницу, ведущую к подмосткам, и обширное пространство у её основания, для небольшой группы своих предводителей, по мере их продвижения (неведомо каким образом) ужималась настолько, что образовывался вполне просторный проход, по которому главарь и атаманы могли комфортно пройти в колонну по одному.

Спустившись со стены, главарь и его ближайшее окружение встали прямо напротив арки ворот. Духовлад громко распорядился, чтобы разбои расположились с двух сторон вдоль дорожки, ведущей от ворот к главному зданию, дабы посланники из дружины, могли беспрепятственно приблизиться к руководящему звену Медвежьего Воинства.

И вот, механизм герсы пронзительно скрипнул, и решётка медленно, со скрежетом поползла вверх. Один из трупов телохранителей князя, вместе с лошадьми придавленных решёткой ещё во время нападения на Батурия, начал подниматься вместе с герсой. Пробитый одним из длинных, кованых зубьев нагрудник, так и застрял на нём, заставив заключённое в себе тело беспомощно обвиснуть, источая неприятный запах плоти, начинающей разлагаться.

Толпа разбоев, теперь преимущественно обритых наголо, послушно оставила в своих рядах довольно широкий проход. Напряжение, в эти мгновения достигающее своего пика, заставило разбойное войско замолчать. Лесные налётчики хмуро, исподлобья, взирали на еле-еле ползущую вверх решётку, гадая про себя, что принесут с собой люди, точно так же с нетерпением ожидающие подъёма герсы, только по другую её сторону.

- Нам нужно узнать их замыслы, понять их настроение – зашептал Мстивой, слегка наклонившись к уху главаря – Большое количество наших людей, будет морально давить на них. Посланники могут «зажаться», и быть не до конца искренними, проявляя эмоции. Поэтому, когда они войдут, пригласишь их пройти в Зал Совета. Там с посланниками должны будут остаться только атаманы и ты. В пределах помещения мы останемся в меньшинстве, что даст дружинникам иллюзию превосходства. Тогда они осмелеют, и будут вести себя соответственно своим настоящим настроениям.

Духовлад не оборачиваясь кивнул, давая понять, что замысел Мстивоя ему ясен. Он не отрывал сосредоточенного взгляда от решётки, которая, наконец, остановилась (как и было задумано, примерно на уровне груди). Небольшое посольство просочилось в крепость, с трудом обходя «ароматные» трупы, и задерживая на них брезгливые взгляды. Дружинникам приходилось пригибаться, дабы миновать решётку. Это вызывало в них раздражение, так как принималось за нарочную попытку их унизить. Молодой главарь отметил про себя, что лишь лицо самого старшего из посланцев, осталось невозмутимым. Духовлад ощутил некое расположение к этому человеку, и стал уделять его поведению повышенное внимание.

Когда группа дружинников всего на несколько шагов отошла от решётки, посланники горделиво расправили плечи и задрали вверх подбородки, дабы придать себе значимости в глазах теперешних хозяев крепости, но труп, оставшийся висеть на решётке за их спинами, свёл на нет все их старания. Нагрудник, застрявший на одном из зубьев, под немалым весом всё-таки освободился, и закованное в полный тяжёлый доспех тело, с громким лязгом грохнулось на камни, которыми был вымощен проход в основании башни. От резкого звука дружинников аж подбросило, и они испуганно обернулись, нервозно хватаясь за оружие. В рядах разбоев это вызвало злорадные смешки, и громкие язвительные комментарии. Дружинники же, поняв наконец, что произошло, оставив в покое оружие, снова расправили плечи, и продолжили важное шествие с видом, будто ничего не случилось.

Посольство приближалось к атаманам по живому коридору, обе стены которого сопровождали его сотнями хмурых, а то и вовсе недобрых взглядов. Дружинники пытались сохранить на лицах выражение надменной беспечности, но их слегка бегающие глаза, направленные куда-то вперёд и вверх, выдавали опасения бросить прямой взгляд в окружающую толпу и, сцепившись с чьим-либо аналогичным взглядом, нарваться на жестокую расправу в неравном бою. Первым шёл человек с белым флагом на плече. Добравшись до атаманов, он развязно спросил, шаря взглядом по их небольшой группе, но ни на ком конкретно не задерживаясь:

- Кто будет говорить от имени всего вашего… сообщества?

- Я – спокойно отозвался Духовлад – Но, раз уж вы захотели решать всё как «достойные мужи», то негоже нам разговаривать во дворе. Пройдём в более подобающее для этого место.

Главарь не спеша направился к главному зданию. За ним потянулись атаманы, следом посланники из дружины, а уже за ними, завороженной толпой, молча побрели рядовые разбои. У крыльца, ведущего к входу в главное здание, Духовлад остановился и, пропустив вперёд атаманов с посольством, знаком руки приказал ватаге бритоголовых голодранцев оставаться у входа. Те повиновались, подобно стаду скота наталкиваясь друг на друга, и телячьими взглядами проводили главаря, скрывшегося в тени крыльца главного здания.

Догнав в коридорах посольство дружинников, ведомое разбойными атаманами, молодой главарь закрыл входные двери в Зал Совета, едва туда вошли все, кто должен был участвовать в переговорах. Заняв место среди своих атаманов, Духовлад уверенно посмотрел на парламентёров, и дал лаконичный пролог:

- Что ж, здесь нам никто не помешает. Теперь мы сможем спокойно ответить на ваши вопросы, и выслушать ваши предложения.

Сейчас, оказавшись в большинстве (в рамках помещения), пришельцы явно стали чувствовать себя гораздо более уверенно, что полностью соответствовало расчёту Мстивоя. Тот из дружинников, что держал на плече белый флаг, стал так надменно вещать, будто выражал волю богов:

- Мы не имеем причин преследовать вас, и потому готовы выпустить из крепости невредимыми. Можете выходить без опасений, и идти на все четыре стороны. Единственное наше условие состоит в том, что вы должны оставить нетронутой княжью казну. Мы считаем это предложение более чем великодушным.

- Я так понимаю, что вы кое-что упустили из виду – спокойно возразил Мстивой – Мы пришли в эту крепость именно за казной Батурия. Ради неё мы выдержали бой с гарнизоном крепости, а после ещё и с личной охраной князя. Наши люди понесли большие потери. А теперь нам предлагают отдать нашу законную добычу тем, кто не только не принимал участия в этих боях, но и обязан НАМ своей теперешней свободой. Это неприемлемо.

Лицо дружинника, изложившего «более чем великодушное предложение», перекосила гневная гримаса, и он яростно зашипел Мстивою, разбрызгивая слюну:

- Да ты в своём уме?! Мы даём вам возможность спасти ваши жизни, а вы думаете о том, как оставить себе деньги, принадлежащие нам! Мы годами сносили оскорбления и произвол, как со стороны тысячных, так и со стороны их прихлебателей – сотников. И теперь казна Батурия, должна стать нашей наградой за терпение! Опомнитесь, у милосердия есть придел! Это мы прогнали высокородных господ, которые никогда не согласились бы выпустить вас живыми из Кременца, и теперь должны сносить ваше высокомерие вместо благодарности?!

Ворон шагнул к разошедшемуся дружиннику, и, прищурив глаза, злобно проговорил:

- Думаю, мне очень пойдет ожерелье из твоих зубов…

Вслед за черноволосым атаманом, в сторону дружинников сделал шаг и Ратибор, решительно возмущённый поведением переговорщиков. Мстивой и Волибор остались на своих местах, исподлобья наблюдая за развитием событий. Духовлад же, не очень громко, но жёстко окликнул не сдержавшегося атамана:

- Ворон! (Тот остановился, и повернул голову в его сторону) Эти люди переговорщики, и пришли сюда под белым флагом. Чтобы не случилось, ни один волос не должен упасть с их голов. Сейчас время слов, время действовать настанет, когда они уйдут.

Ворон смачно сплюнул на пол, и с трудом удерживая в себе ярость, проговорил, глядя в глаза разозлившего его дружинника:

- Никогда не считал трепание языком полезным занятием. Значит, моё время настанет, когда они уйдут из крепости. Но пусть этот ублюдок знает, Малыш, что только благодаря тебе его поганый язык пока останется во рту, а не будет вырван с корнем, и вставлен ему же в задницу!

Остальные присутствующие дружинники, скорчив недовольные хари и злобно оскалившись, хотели было развить спор о правах на казну Батурия, но самый старший из них, всех опередил. Он жёстко, но, как и прежде спокойно, оборвал, затеянную было пустую перепалку:

- Думаю, не стоит терять время в напрасных попытках убедить друг друга в том, что неприемлемо. Наша совесть чиста, мы пытались решить дело миром. Так пусть же добыча теперь достанется сильнейшему!

Сказав это, он круто развернулся, и решительно направился к выходу из Зала Совета. Глядя ему вслед, его спутники, пренебрежительными мимическими пассажами пытались показать, будто не собираются принимать прозвучавшие слова, как руководство к действию. Тем ни менее, теперь возвращаться к бесцельной перебранке, было бы уж совсем нелепо, и потому, немного помявшись, остальные дружинники с недовольным видом тоже потянулись к выходу. За ними потянулось и руководящее звено разбойного войска.

Духовлада, внимательно следившего за старшим из парламентёров, заинтересовали две детали. Первая это то, что говоря свои завершающие слова, тот, почему-то, смотрел на Волибора, причём как-то с интересом, изучающее. Чем мог его так заинтересовать бывший тысячный? Хотя, Волибор в дружине явно был личностью известной… Может, просто узнал, только и всего? А вот вторая деталь, уж точно была очень значимой: один из дружинников, пришедших в составе «посольства», разительно отличался поведением от остальных. Он не кривлялся, пытаясь показаться значимым, не отпускал никаких комментариев, да и вообще, казалось не особо интересовался ходом переговоров. Он просто всё время находился рядом со старшим из парламентёров, и молча поглядывал то на остальных дружинников, то на разбойных атаманов. Создавалось устойчивое впечатление, что его задачей была только охрана старшего. Но от кого? Если бы разбои напали на переговорщиков, то один телохранитель явно не спас бы охраняемого от нескольких сотен разъярённых головорезов… Получается, охрана от остальных парламентёров! Тогда в стане осаждающих, всё обстоит совсем не гладко, а это очень хорошая новость!

Духовлад думал об этом всё время, пока вместе с атаманами следовал за переговорщиками из дружины, к выходу из главного здания. Наличие возможного внутреннего конфликта в дружине вдохновило его. Главарь открыто улыбался собственным мыслям, чем вызвал непонимающие косые взгляды своих атаманов. Достигнув крыльца Духовлад остановился, и подал знак столпившимся на пути разбоям, беспрепятственно пропустить дружинников к воротам. Находящиеся в середине толпы лесные головорезы, послушно потеснились, вновь образовывая в своих рядах просторный проход для посольства. Дружинники снова зашагали по этому проходу, надменно задрав носы, и не решаясь бросать взгляды по сторонам.
Но когда переговорщики достигли кованой решётки, за которой им уже ничего не угрожало, некоторые из них (особо уязвлённые неудачей в переговорах), стали оборачиваться, бросая разбоям оскорбительные реплики и гневные угрозы, тут же быстренько проскользая под герсой «на волю». В рядах Медвежьего Воинства, немедленно отыскалось множество их «собратьев по уму», принявшихся отвечать дружинникам аналогичными выходками. Инициаторы незрелых кривляний, задержались по ту сторону решётки, и с готовностью дали волю своей скудной фантазии, отравленной бессильной злобой. Когда же с обеих сторон исчерпались все известные оскорбления и угрозы, перебранка скатилась к обмену неприличными жестами, и обоюдной демонстрации срамных мест.

Со снисходительной улыбкой понаблюдав за этой «ярмаркой тупости», Духовлад подозвал к себе одного из ближайших разбоев, и наказал ему срочно найти нескольких мужчин из крепостной прислуги, дабы те вытащили из-под решётки тела охранников князя и их лошадей, пока не возникло срочной необходимости опустить герсу. Несложно было представить, какой смрад будут они источать, если ещё пару дней полежат на жаре. Озадаченный разбойник с готовностью испарился. Те из дружинников, что задержались у решётки, «наблеставшись» всеми гранями своих скудных умов, наконец, тоже побрели в сторону своего лагеря, с чувством выполненного долга, и вся разбойная ватага, обратила внимающие взгляды на своих лидеров, так и оставшихся стоять на крыльце. Духовлад тут же озвучил им результаты переговоров, и планы на ближайшее время:

- Условия нашего выхода из крепости, предложенные дружиной, оказались для нас неприемлемыми. Они потребовали, чтобы мы отдали им казну Батурия, за которую мы проливали свою кровь, за которую отдали жизни многие наши товарищи! (По толпе прокатился громкий негодующий ропот) Они пригрозили нам осадой, но нам нечего её опасаться. Без своих командиров, дружина не сможет организовать подвоз продовольствия, а запасы в НАШЕЙ крепости обширны, и мы без труда сможем продержаться, как минимум несколько месяцев. К тому же, мы проведём это время в крепких, обогреваемых печами, каменных постройках, под надёжными крышами. Через несколько недель начнутся дожди, а за ними придут морозы и снегопады. Скоро эти люди будут прозябать в своих ветхих шатрах, терзаемые сыростью, холодом и болезнями! Они будут чахнуть над крошечными, почти не дающими тепла кострами, проклиная день, когда решились взять нас в осаду, идя на поводу у своей алчности! Они будут испускать дух от голода, в то время, как мы будем подымать рога и кубки, полные благородных вин и сладких медов! Если хотя бы третья часть из них увидит следующую весну, то смогут считать это невероятно счастливым исходом! Возрадуйтесь братья, ибо нам даже не придётся обнажать оружие ради этой победы!

По ходу своей речи, Духовлад неожиданно для себя разошёлся. Его глаза загорелись, голос стал глубоким и зычным, и слова, слетавшие с уст, как будто рождались даже не в его голове. Стоило ему окончить речь, как толпа бритоголовых голодранцев разразилась восторженными воплями. Разбои колотили по брусчатке древками копий, верещали, теряя головы в неистовой радости, обнимали и целовали друг друга, как будто злоключения, якобы ожидающие недальновидных дружинников, уже терзали тех полным ходом. Главарь, сам от себя не ожидавший настолько убедительного красноречия, обернулся, и обнаружил на себе вопросительные взгляды своих атаманов. В ответ на эти взгляды, не найдя слов для объяснений, он просто пожал плечами.

- А знаешь ли ты, насколько именно «обширны запасы в НАШЕЙ крепости»? – с ноткой недоверия, в полголоса поинтересовался Мстивой.

- Не знаю – смущённо ответил Духовлад, но тут же оправдал себя первым, что пришло в голову – Сейчас главное вселить в наших людей уверенность, с ней им легче будет пройти через любые испытания. Пусть верят, что счастливый исход для нас неизбежен. Зато теперь вы видите, как сильно они заняты своей радостью, и мы без помех можем обсудить, как будем действовать дальше.

- А с тобой можно вести дела, парень – с одобрительной улыбкой заключил Волибор – Глядишь, ещё немного наберёшься опыта, и подомнёшь под себя всю Землю Ругов!

Ворон и Ратибор тоже заулыбались шутке бывшего тысячного, а Мстивой одарил главаря странным взглядом, как будто увидел в нём что-то новое, после чего поддержал предложение Духовлада:

- И вправду: есть возможность всё обсудить.

- Да чего обсуждать?! – раздражённо отозвался Ратибор – Нужно было посбрасывать головы этих ублюдков с крепостной стены. Зря Малыш вмешался…

- А вот и не зря – назидательно возразил Мстивой – Ушли, и хорошо, чёрт с ними. Чем раньше им надоест сидеть под крепостью, тем лучше. Если бы мы убили парламентёров, то это обозлило бы остальных дружинников, а это нам ни к чему. Пусть лучше ищут врагов между собой, чем объединяются против нас…

- Да, да! – оживлённо поддержал Духовлад, которому не терпелось блеснуть своей наблюдательностью – Один из парламентёров, похоже, был приставлен к старшему из них, как охранник. От нас он его спасти не смог бы. Так что, я думаю, тот, который старше, не очень-то остальным доверяет. Глядишь, через недельку и друг друга резать начнут.

- Я это тоже заметил – задумчиво протянул Мстивой, и повторился – Это очень хорошо, что они отсюда невредимыми вышли…

- Вот видишь! – с наигранным укором, обратился Ворон к Ратибору – А тебе лишь бы ручки свои жирные распускать! Нет, чтоб умных людей сначала послушать…

Ратибор со жгучей ненавистью посмотрел на черноволосого атамана, отлично помня, что собирался ввязаться в расправу лишь вслед за Вороном. Последний же, как ни в чём не бывало, расплылся в издевательской улыбке. С трудом взяв себя в руки, понимая, что устроить драку всё равно не дадут, Ратибор решил убраться отсюда под благородным предлогом, дабы понапрасну не портить нервы.

- Пойду Вука проведаю – буркнул рыжебородый, возвращаясь обратно в главное здание – Дайте знать, что решите.

- И от меня ему привет передай! – заботливо воскликнул ему вслед Ворон.

И главарь, и оставшиеся атаманы, отчётливо заметили, как от этих слов передёрнуло уходящего Ратибора. Благо он снова сдержался, и не вернулся для выяснения отношений. Когда здоровяк скрылся из виду, Духовлад перевёл взгляд на Ворона, и с укором спросил:

- Может, всё-таки, перестанешь уже его доставать?!

Черноволосый атаман только пожал плечами, и сделал очень удивлённое лицо, как будто не мог понять, в чём заключается его вина. Главарь устало махнул рукой, не желая в столь ответственный час, тратить время на бесполезные увещевания.

- Нам… – начал было говорить Волибор, но замялся, и, исправившись, продолжил – Вам… сейчас нужно обойти крепостную стену, и расставить дозоры таким образом, чтобы не осталось участков, на которых враг мог бы подобраться к крепости незамеченным. Кроме того, эти дозоры должны сменяться довольно часто, чтобы люди не переутомлялись, и не засыпали прямо на посту.

Мстивой согласно закивал. Духовлад, осматривая толпу беснующихся от радости разбоев, задумчиво обронил:

- Да-а, похоже я перестарался, вселяя в них уверенность… Ворон, будь добр, поставь-ка снова нескольких надёжных людей у винного погреба. Вдруг кому-нибудь придёт в голову, как следует отпраздновать нашу неизбежную победу…

- Это здравая мысль – отозвался черноволосый атаман – Сейчас такого допускать не стоит.

Не теряя времени, Ворон поспешил выполнять свою задачу, а Духовлад, Мстивой и Волибор отправились на крепостную стену. Когда они (не без труда) протиснулись сквозь толпу сходящих с ума «младших» собратьев, и уже подходили к лестнице, ведущей на подмостки крепостной стены, Мстивой, как будто между прочим, обратился к бывшему тысячному:

- Волибор, а среди этих… парламентёров, не было людей из твоей тысячи?

- Не было – уверенно ответил тот – Я уверен, что в моей тысяче сохранилось внятное руководство, так как все мои сотники, вышли из рядов простых ратников, и всегда делили с ними как невзгоды, так и награды. Из тех, кто явился сюда на переговоры, только самый старший вёл себя разумно, а остальные – просто дурачьё деревенское. Мои люди с такими дел крутить не станут. Думаю, особняком держатся, выжидают. Эх, дать бы им знать, что я здесь…

- Ты, я надеюсь, не забыл, что мы теперь, вроде как, союзники – напомнил ему Мстивой.

- Не забыл – твёрдо ответил Волибор – Только, пока я со своими людьми не поговорю, мне вам обещать нечего.

На том обсуждение этой темы и прекратилось. Молодой главарь, его атаман и бывший тысячный, наконец, поднялись на стену и начали обход, обмениваясь результатами своих наблюдений. Точнее, обменивались только двое бывалых вояк, а Духовлад внимательно слушал их «мотая на ус»: на что нужно обращать внимание при выборе участка для дозора, на каком расстоянии друг от друга размещать эти дозоры и так далее.

На всё это дело ушло несколько часов. Было ещё светло, но солнце уже клонилось к закату. Мстивой сказал Духовладу, что сможет подобрать людей и выставить их на посты сам, а главарю мягко посоветовал идти отдыхать. Духовлад последовал совету, но ушёл с неким непонятным осадком: слишком уж часто в последнее время, Мстивой потакал его мелким слабостям. Внезапно, он ощутил острую нужду в общении, безэмоциональном, отвлечённом, и тут же подумал о Всесмысле. Направившись в библиотеку, Духовлад помнил, что там находится и Вук, встречи с которым, он пытался избежать как огня, но Всесмысл был ему сейчас просто необходим.

Подойдя к библиотеке, Духовлад, стараясь пока оставаться незамеченным, осторожно заглянул в дверной проём, выломанные дверные створки которого, до сих пор беспомощно валялись на полу. Вук лежал на кровати, рядом с которой молча, без движения, сидели Ратибор и Всесмысл. Похоже, Вук спал, от чего Духовлад почувствовал некоторое облегчение, за которое сразу, перед собой же устыдился, и мягкой, бесшумной поступью шагнул в библиотеку. Крался он настолько тихо, что Всесмысл и Ратибор заметили его только тогда, когда молодой главарь подобрался к ним уже почти вплотную.

- Как он? – шёпотом спросил Духовлад, обращаясь к Всесмыслу, имея в виду Вука.

- За всё время, что он здесь – так же шёпотом ответил тот – В первый раз крепко уснул. Уже несколько часов спит.

Не смотря на то, что говорили они настолько тихо, насколько это вообще было возможно, Ратибор оглядел их с глубоким укором, опасаясь, чтобы не потревожили сон раненого товарища. Духовлад кивком головы указал Всесмыслу на дверной проём, и они вдвоём, на цыпочках, направились к выходу из библиотеки.

- До того, как уснул, разговаривать нормально не начал? – продолжил расспрос Духовлад, когда они оказались в коридоре.

- Не так, как раньше, но уже лучше… Даже поел нормально…
Было заметно, что Всесмыслу особо нечего было рассказать по этой теме. Кроме того, во время прошлого визита главаря, от проницательного сознания учёного доходяги, не ускользнул тот факт, что в моральном плане, тому трудно было находиться рядом с раненым товарищем. Сделав из этого соответствующий вывод, он, аккуратно подбирая слова, подтолкнул главаря к более искреннему разговору:

- Я так понимаю, что ты пришёл сюда… не только за этим?
Духовлад согласно кивнул, и повёл разговор о том, что в действительности привело его к Всесмыслу:

- Мне очень тяжело. Каждый день на меня сваливаются всё новые и новые задачи, обязанности. Вместо одного решённого дела, появляются два неразрешённых. Я жду, что «завтра» станет легче, но наступает «завтра», и всё только усложняется. Меня пугают встающие передо мной проблемы. Такие задачи по плечу, разве что опытным воеводам. А я кто такой?! Что видел в жизни?! Кое-как научился драться, только и всего… И теперь я ясно вижу, как мало этого для моего сегодняшнего положения.

- У тебя есть не только это – уверенно возразил Всесмысл – Твои опасения, это верный признак того, что ты понимаешь всю серьёзность ситуации. Будь на твоём месте в этой крепости Тур или Опара, это Медвежье Воинство и от полсотни телохранителей Батурия отбиться бы не смогло! Встретили бы врага пьяными в хлам… Твоя сильная сторона в том, что ты СЛУШАЕШЬ своих людей, а не раздуваешься в гордыне, принимая испытания за награду!

- Так в этом-то всё и дело! Мстивой, за счёт богатого опыта, может правильно распределить силы в засаде, грамотно расставить дозоры. Ворон со своими людьми, за счёт сплочённости, может стать надёжной основой любой атаки или обороны. А я для чего?! По какому праву получил главенствующую роль?! Часто мне кажется, что всё воинство вот-вот соберётся, и скажет мне: «Кто ты такой, чтобы вести нас?! Убирайся!»… В лучшем случае «убирайся»…

Всесмысл помолчал, сосредоточенно формируя наиболее доходчивый ответ, и снова размеренно заговорил:

- Я прямо скажу тебе своё мнение: ты стал главарём, потому что это место освободилось в тяжёлый час, когда будущее Медвежьего Воинства представлялось пугающим и неопределённым. В общем-то, оно и теперь таким кажется, только теперь у нас есть более или менее понятный путь, который должен привести нас к успеху. Так вот тогда, ни Мстивой, ни Ворон, со своим опытом или слаженной группой жёстких людей, не пожелали занять это место, потому что, как бы там ни было, поражение в итоге всегда ложится на совесть вождя. Но что мы имеем теперь? Как новый главарь, ты пообещал воинству казну Батурия, и вот она в наших руках, вместе с его роскошной резиденцией! (Духовлад собрался было что-то возразить, но Всесмысл успокаивающим жестом руки, потребовал дать ему договорить) Я знаю, знаю, что есть серьёзные сложности. Да, сейчас мы не можем выйти из крепости. Да, возможно нас ждёт длительная, изнуряющая осада, а может быть и жестокие, кровопролитные штурмы. Да, эти проблемы серьёзны, даже пугающие, но в сложившейся ситуации, они РАЗРЕШИМЫ! Любому, кто захочет обвинить тебя, как главаря, в несостоятельности, ты должен заткнуть пасть, уверенно указав на то, что ты обещал воинству княжью казну, и своё обещание выполнил – казна в наших руках! Всё остальное – это временные трудности, без которых сорвать такой солидный куш просто невозможно! И твоя задача убедить в этом не того, кто с тебя спросил, а остальное воинство, ибо в своей претензии твой противник, так же уповает на основную массу простых людей. Один древний рунейский политик сказал: «Ты обладаешь властью, если люди думают, что ты обладаешь властью», понимаешь? Ты просто создаёшь иллюзию, и через неё завладеваешь сознаниями людей! И поверь мне: ты обладаешь властью! Я слышал, что говорят простые разбои. Они обсуждают, правильно ли ты поступил, приведя их в эту крепость. Осуждают они это, или поддерживают – не столь важно! Важно – что для них это ТВОЁ решение! Это не Мстивой привёл их сюда, не Ворон, не Ратибор и не Вук… Это сделал ты! Они не будут вникать во все тонкости, типа, кто тебя надоумил, кто тебе в этом помогал… На то они и ПРОСТЫЕ люди! Если нас здесь ожидает поражение, то это будет ТВОЁ поражение, только это будет уже не важно, так как в этом случае никого из Медвежьего Воинства в живых не оставят. А вот если мы добьёмся победы, это, снова же, будет ТВОЯ победа, которая сделает твой авторитет в воинстве непререкаемым!  Так что, в некотором смысле, ты находишься в беспроигрышном положении. Ты ссылаешься на полезные качества своих атаманов, утверждая, что сам не имеешь подобных качеств. Ты просто неправильно смотришь на это! Ты имеешь эти качества, ведь это ТВОИ атаманы! Запомни: задача любого вождя состоит не в том, чтобы делать что-то самому, а в том, чтобы направлять всеобщие усилия в правильное русло! Да, да, в этом состоит ПУТЬ ВОЖДЯ и – уверен ты в себе или нет – волей Судьбы ты уже стоишь на этом пути! И если откажешься идти по нему, то, скорее всего, закончишь свою жизнь на копьях своих людей, разуверившихся в тебе. Поверь, история полна подобных примеров.

Духовлад молчал, погрузившись в свои мысли. Он не мог понять: облегчило ему жизнь открывшееся откровение, или наоборот усложнило, но именно сейчас он в полной мере осознал, что пути обратно – вниз – у него нет. Только вверх, только к Вершине! Но к Вершине чего? Наверное, он доберётся до своей Вершины, где его ждёт покой (или хотя бы передышка), только когда со всем своим воинством доберётся до Белого Края, где сможет спокойно разделить со своими людьми казну Батурия.

От размышлений его отвлекло эхо торопливых шагов, раздающееся по всему пустынному коридору. Это был Мстивой, спешивший к библиотеке. Увидев Духовлада, он на ходу бросил ему:

- И ты здесь. Это хорошо – после чего обратился к Всесмыслу – Позови сюда Ратибора. Он нам нужен.

Всесмысл на носочках, как мог, поспешил выполнять просьбу Мстивоя.

- Что случилось? – озабоченно поинтересовался Духовлад.

- Вернулся один из переговорщиков – пояснил Мстивой – Тот, что старше остальных. Пришёл под стену один. Сказал, что имеет серьёзное предложение. Я дал людям на стене указание, спустить ему верёвку с петлёй. Сейчас его поднимут, и проводят в Зал Совета. Волибор отправился за Вороном, а я – за тобой и Ратибором. Хорошо, что ты здесь, не пришлось по покоям рыскать.

Из библиотеки вынырнул встревоженный Ратибор. Мстивой и ему изложил цель своего визита, после чего они все вместе отправились в Зал Совета.
                ***
Духовлад, Мстивой и Ратибор, добрались до Зала Совета первыми. Всего через несколько минут, вошли Волибор и Ворон, который прямо с порога с улыбкой сообщил главарю:

- А ты, Малыш, вовремя вспомнил о винном погребе. Когда я, с несколькими людьми, до него добрался, там уже хозяйничали с десяток ушлых любителей расслабиться. Я им говорю: чего тут лазите, проваливайте отсюда, а они ещё и бурчать в ответ начали, мол, угроза миновала, победа близка… Короче, в том смысле, что уходить они никуда не собираются.

- Так что, возникли проблемы? – насторожился Духовлад, понимая, что даже самое малое внутреннее противостояние, Медвежьему Воинству сейчас вовсе не к чему.

- Да какие там проблемы?! – удивлённо переспросил Ворон – Стоило раздать пару оплеух, и их как ветром из погреба сдуло! В общем, за погреб можешь не переживать: там стоят надёжные люди. Волибор сказал, что один из парламентёров вернулся. Если это тот, который здесь кричал и кривлялся, то я его сразу обратно со стены спущу, только без всяких верёвок. Хочешь, сердись потом, Малыш, хочешь, режь меня, я второй раз этой рожи здесь терпеть не стану…

- Не переживай, это «не тот» – успокоил Мстивой – Вернулся как раз тот, с кем можно разговаривать. Во всяком случае, создавалось такое впечатление…

В этот момент в зал вошёл парламентёр, сопровождаемый несколькими разбоями, которые явно ещё здесь не бывали. Разинув рты, задрав головы вверх, они поражённо изучали причудливый, искусно выполненный рунейский орнамент на сводах, позабыв о том, кого сопровождали. Духовладу пришлось привлечь их внимание громким окликом, от которого тех даже передёрнуло. Поблагодарив за старания разбоев, сопровождавших парламентёра, главарь попросил их подождать окончания переговоров за дверями, и те послушно попятились к выходу.

Парламентёр спокойно оглядел пятерых своих оппонентов, сверливших его хмурыми взглядами, и начал не спеша, отчётливо выговаривая слова:

- Моё имя Богдан. Предыдущая наша встреча закончилась ничем, и я здесь для того, чтобы это исправить.

- Удивляюсь, как у тебя вообще хватило смелости снова явиться сюда, ещё и в одиночку – хищно улыбаясь, сказал ему Ворон.
Богдан бросил на него хитрый взгляд, и ответил, тоже еле заметно улыбнувшись:

- Уж поверь: в одиночку мне здесь спокойнее, чем с такими спутниками, как те, что сопровождали меня несколько часов назад.

- Что ж ты с ними пошёл, раз тебе одному спокойнее? – с деланным удивлением спросил Мстивой.

- До этого ещё дойдём – размыто пообещал парламентёр – Начнём с другого.

- Начинай – бесцветно предложил Ворон.

- Забудьте о словах, которыми я завершил наш предыдущий разговор. Они не имеют значения… – попытался было начать Богдан, но был бесцеремонно перебит.

- Какой вообще смысл с тобой что-то обсуждать, если сказанные тобой утром слова, вечером уже не имеют значения?! – с презрительной усмешкой, воскликнул Ратибор.

Перебитый парламентёр мгновенно бросил на бритоголового здоровяка такой жёсткий (не угрожающий, а именно жёсткий, волевой) взгляд, что тот сразу перестал улыбаться, и даже слегка поёжился. Слова, сопровождавшие этот взгляд, звучали так же уверенно и чётко:

- Не всё так просто. Своим видом, ты создаёшь впечатление грозного рубаки, которому жизнь представляется довольно незатейливой штукой, но поверь, что некоторые вопросы, лучше решать обманом. Для всех лучше. Сказанные мною слова, не должны ничего значить для ВАС, так как предназначались для моих недалёких спутников. У меня не было ни малейшего желания оставаться и ожидать, пока они своей нелепой спесью, наконец, убедят вас поотрезать им головы… и мне заодно. Их судьба мне безразлична, но своя голова дорога. И не только мне – в ней достаточно удачных идей и полезных планов.

Этот человек явно привык к тому, чтобы его слушали внимательно. Стоявшие перед ним предводители Медвежьего Воинства, переглядываясь между собой, приходили к выводу, что стоит относиться к парламентёру с большим вниманием.

- Но те люди, которые приходили с тобой, тоже ведь представители дружины. Мы можем договориться о чём-либо с тобой, но что если большая часть войска поддержит их? – рассудительно поинтересовался Мстивой.

Глубоко вдохнув, как бы готовясь к длительному объяснению, Богдан начал:

- Во время вчерашних волнений, из дружины были изгнаны все тысячные, почти все сотники и  конные воины – то есть, представители высокородных сословий, и их прихлебатели. Остались лишь выходцы из простолюдинов, всегда находившиеся под чётким контролем своих командиров, и не имеющие ни малейшего опыта самоуправления. Понятно, что после первой волны радости, вызванной избавлением от презрительного руководства высокородных господ, перед людьми возник вопрос: «За кем же следовать теперь?». Любой честный человек, трижды подумает, прежде чем взяться вести так много людей, ибо не станет легкомысленно относиться к ответственности за их судьбы, и исход Общего Дела. А вот люди наглые, бессовестные, возрадовались, и сразу же проявили себя. Кучка подлых мародеров, в бою теснящихся в задние ряды, но ненасытные в грабеже и обирании павших, провозгласили себя новыми вождями дружины. Подавляющее большинство ратников, не поддерживают и презирают их, но те ведут себя нагло и уверенно, а большинство дружинников – люди простые и тёмные. Каждый из них может и рад сбросить обнаглевших негодяев с придуманного ими трона, но не уверен, что его поддержит основная масса. Вот все и молчат… пока. Меня же в дружине знает каждый ратник. Ко мне прислушиваются, мне верят. Негодяи знают о моём влиянии на людей, и уже предлагали мне присоединиться к ним. Мой ответ был неопределённым: ни «да», ни «нет». Но в этих новых предводителях, я вижу лишь надменных самодуров, которые, в итоге, приведут к гибели себя и всех остальных. Пока я держусь возле них, не перечу их сумасбродству, но мне вполне по силам убрать их с дороги в любое время…

- Во как?! – притворно восхитился Ворон – Так убери их с дороги, и будет у тебя своя дружина! Будешь, прям как князь Батурий!

- В смысле, без головы? – иронично уточнил Богдан – Нет уж, такое в моих планах не значиться. Изгнанные высокородные командиры, к весне соберут новое войско. Когда растает снег, и хоть немного просохнут дороги, они выступят на нас, и жестоко покарают всех, если те, кто остался в дружине, к тому времени не превратятся в единую, сплочённую силу. Если убрать сейчас новых предводителей, значит нужно будет занять их место, а я не вижу сейчас в дружине достаточного количества опытных, разумных людей, на которых можно было бы опереться в вопросах управления такой разрозненной массой. Да ведь и я не всесилен! Я могу вдохновить людей, внушить им нужную мне мысль, но вести их за собой… Не уверен, что у меня получиться. И пробовать не желаю.

- Не хочешь ли ты сказать – с недоверием прищурившись, поинтересовался Мстивой – Что ты и есть тот самый Вещий Дядька, о котором «по углам» талдычат простые дружинники?

- И я что-то подобное слышал – негромко отозвался Волибор.

- Да, это говорят обо мне – сухо подтвердил Богдан.

- Ну, так я в эти штучки не верю – пожал плечами Мстивой.

- На то ты и был сотником – усмехнулся парламентёр, указывая на кожаный нагрудник атамана – Мне не надо, чтобы ты верил в мои «штучки», мне надо, чтобы ты понимал их полезность. Повторюсь: простые дружинники – люди тёмные, и мои предсказания самая удобная опора для их умов.

Мстивой взялся правой рукой за подбородок, и принял вид человека, глубоко погрузившегося в собственные мысли.

- Так чего ты хочешь? – вступил в разговор Духовлад, желая подвести его к сути.

- Хочу вернуться домой, в Сталевлад – простецки отвечал Богдан.

- Чего ты хочешь от нас? – уточнил молодой главарь.

- Хочу, чтобы вы возглавили оставшуюся дружину.

Когда Богдан произносил последнее предложение, облик его был так же безмятежен, как если бы он просто предлагал кому-нибудь прогуляться в лес за грибами. В зале повисла тишина. Потрясённые ответом атаманы переглядывались между собой, не понимая, как реагировать на такое предложение. Только облик Мстивоя остался неизменно задумчивым, как будто он уже давно понял, к чему движется разговор. Первым отозвался Ворон, с улыбкой сообщивший окружающим товарищам:

- А старый начинает мне нравиться!

- Да тебе нравится любое сумасбродство, дуралей! – взорвался Ратибор – Лишь бы влезть куда-то, не зная броду! Ты хоть когда-нибудь начнёшь думать об остальных?!

Главарь и атаманы сразу напряглись, ожидая от Ворона ответного всплеска агрессии, но тот наоборот, ещё шире растянул улыбку, явно будучи очень доволен проявлению моральной нестабильности со стороны давнего неприятеля, и парировал, с издевательскими нотками в голосе:

- А может лучше ТЕБЕ начать меньше думать о других, и больше прислушиваться к зову своего сердца, раз уж ты решил идти по жизни с оружием в руках?

Ратибор, поскрежетав зубами, махнул в сторону Ворона рукой, и отвернулся от него. Тот пожал плечами, и смерил рыжебородого взглядом, наполненным чувством превосходства.

- Я вижу, у вас тут не всё гладко – заключил Богдан, следя за происходящим.

- Пусть тебя это не тревожит, в деле эти люди надёжны – жёстко обрезал Духовлад, раздражённый тем, что его атаманы при чужаке устроили столь нелицеприятное представление – Объясни-ка лучше, с чего ты взял, что такое предложение вообще может нас заинтересовать? Что заставило тебя быть уверенным, что мы вообще станем тебя слушать, а не сбросим со стены?

- Ну, если уж вы выслушали даже моих пустоголовых спутничков на прошлых переговорах, после чего беспрепятственно выпустили их из крепости, то мне точно бояться нечего. И к слову: я не считаю это признаком вашего малодушия. Напротив, для меня это признак сознательного руководства: решили не обозлять осаждающих, чтоб им скорее надоело бессмысленно сидеть под стенами крепости? Пусть лучше разбредутся по всему Чёрному Краю, в поисках наживы полегче, так ведь? Умно;, умно;…

- Если ты всё понимаешь, то зачем пришёл сюда со своим предложением? Ты сам видишь: у нас всё прекрасно и без твоей помощи – с улыбкой ответил Духовлад.

- Думаю, вы слишком сосредоточились на том, чтобы избавиться от преследования Батурием. Вы ведь специально не стали уходить, а дождались его возвращения, затаившись в крепости. И князя вы убили с расчётом на то, что в дружине без него начнётся смута, а это помешает полноценно сосредоточиться на осаде. Дружина просто погрузится во внутренние распри, внезапно оставшись без жёсткой правящей руки. Умно;, умно; и смело. Теперь вы на самом пороге успешного завершения вашей задумки, и самое время обратить более пристальное внимание на следующий шаг, по сравнению с предыдущей задачей, казавшийся сущей мелочью. Итак, куда уйти теперь, когда добыча огромна, а преследовать вас некому? На севере Львиный хребет, а карабкаться в горы с гружёнными добычей телегами полное сумасшествие. Двинувшись в Южные Степи, вы сможете «выгодно» обменять свою роскошную добычу, на козьи шкуры и конское молоко, так как ничего другого местное население вам предложить не сможет. Добавим сюда ватаги свирепых кударов, вдоль и поперёк рыскающих по степям в поисках наживы… Ради всего этого точно не стоило начинать ваше теперешнее – столь опасное – предприятие. На востоке простирается Рунейская Империя. Думаю, у вас примерно пару сотен вооружённых людей, и пересечение вами границы, будет расценено как вторжение. Весть разлетится быстро, и всего за несколько дней с рунейских пограничных застав, соберётся отряд, минимум раза в три-четыре больше вашего. Не думаю, что ваше предприятие затеяно для того, чтобы подкинуть обоз денег и драгоценностей какому-нибудь начальнику рунейской пограничной заставы. Скорее всего, вы питаетесь надеждами, что вас благосклонно примут в Белом Крае. Всем известно, что княгиня Мария и князь Батурий, как и любые соседствующие властелины, относились друг к другу с нескрываемой ненавистью, и вам кажется, что во владениях княгини вас встретят как героев-избавителей, освободивших Землю Ругов от кровожадного властителя Чёрного Края. В общем-то, появись вы без гроша в кармане, может вам и разрешили бы осесть во владениях княгини, всем ставя в пример ваши заслуги. Но ваша ценная, обильная добыча, не оставит равнодушным если не саму Марию, то кого-нибудь из многочисленной своры её алчных приближённых. Будь вас хотя бы несколько тысяч, и с вами пришлось бы считаться: легче было бы усилить вами дружину Белого Края, и вторгнуться в пределы Чёрного. Но вас мало, и отобрать у вас казну, не намного сложнее, чем у горстки детишек. Если же вы решите остаться здесь, в Чёрном Крае, то весной вами займутся высокородные господа, ныне изгнанные из нашей дружины. Расползётесь по всему краю, поделив добычу, вас всё равно выследят: в любой местности, где появится неизвестный человек с внушительным состоянием, он обязательно привлечёт к себе внимание местных властей. И даже если удастся утолить их жадность подкупом, они сдадут с потрохами любого, как только до их местности доберутся поисковые отряды новой дружины. Если же решите остаться в Кременце, то это будет первое место, куда по весне явятся высокородные господа, со своим новым войском. Наши люди посидят под стенами месяц, ну может два, и когда закончатся припасы, расползутся в разные стороны небольшими ватагами. Они будут грабить всех без разбора, и местные крестьяне просто попрячутся в лесах. Хоть вы и защищены надёжными стенами, кушать вам тоже надо. Уверен, некий запас в крепости есть, но надолго ли его хватит? Батурий то, к осаде не готовился, поэтому вряд ли до отказа забивал закрома. Заполнить их за счёт близлежащих  селений вы не сможете, так как к тому времени, когда будете иметь возможность свободно выйти из крепости, все эти селения уже будут разорены. Конечно, при Батурии припасы свезли бы со всего Чёрного Края, но весть о его гибели быстро облетит все крупные города, от них окружающие городки, а уже от них, дойдёт до самых захолустных селений. Теперь сами подумайте, насколько «у вас всё прекрасно и без моей помощи».

Атаманы молчали, многозначительно переглядываясь. Каждый из них понимал, что в действительности был полностью поглощён перипетиями противостояния с Батурием и его войском, как следует не задумываясь, о перспективах последующего отхода из крепости. Конечно, Богдан был прав, но формально, он всё ещё являлся врагом. Как можно довериться врагу в столь трудный час? Даже Мстивой оторвался от раздумий, и хмуро взирал на товарищей. Наконец, он размеренно сказал проницательному парламентёру:

- Мудрые слова. Ты наблюдателен и рассудителен. Поэтому, думаю, ты поймёшь, что мы не можем вот так сразу объявить тебя спасителем, и отдаться на твою милость. Как бы ни были верны твои слова, касающиеся нашего теперешнего положения и дальнейших возможностей, у нас нет гарантий, что вы не разделаетесь с нами, едва мы выйдем из Кременца.

- Он – безмятежно ответил Богдан, указывая на оторопевшего Волибора – Он ваша гарантия. Когда я пришёл сюда впервые, и увидел среди вас Волибора, то был немало удивлён. В мою голову сразу же пришла мысль, что это поможет нам всем выйти из теперешнего затруднительного положения. У Волибора в дружине репутация опытного и справедливого командира, и раз он присоединился к вам, значит, с вами можно иметь дело (далее он обратился к бывшему тысячному). Едва покинув крепость после переговоров, я направился в стан твоей тысячи. Они держатся особняком от остальной дружины, сохраняют внутренний порядок. Все их сотники остались со своими людьми, а за старшего сейчас – человек, по имени Добрыня. Встретившись с ним, я рассказал, что видел тебя среди новых хозяев Кременца. Он был несказанно рад, и заверил, что тысяча выполнит любую твою волю. И ещё просил передать, если вдруг снова тебя увижу, что у него для тебя есть некий подарок. Так что вам уже обеспечена поддержка самой опытной и слаженной тысячи.

Разбои сверлили Волибора выжидающими взглядами. Бывший тысячный немного помолчал, и ответил парламентёру:

- Что ж, это хорошая новость. Я безоговорочно уверен в своих людях, но мои новые… союзники, присутствующие в этом зале, ещё не могут разделять моих чаяний. Нам с ними нужно всё как следует обсудить, и сообща вынести взвешенное окончательное решение.

- Да – сразу же подключился к разговору Мстивой – Нам нужно как следует всё обсудить, и на свежую голову.

- Хорошо, я понимаю вас – согласился Богдан – Приду за ответом завтра в этот же час. Но надеюсь получить ответ чёткий и окончательный, так как я подвергаюсь немалому риску. Если слухи об этих ночных посещениях поползут по дружине, я могу в один миг лишиться своего влияния… и жизни.

- Завтра после заката, ты получишь чёткий и окончательный ответ – железно пообещал Мстивой.

Все участники переговоров, двинулись к выходу из Зала Совета. Ожидавшие в коридоре разбои уже дремали, опираясь на стены, но встрепенувшись от скрипа огромных дверей, открывавших выход из зала, стали энергично растирать ладонями заспанные лица. Мстивой сообщил, что проводит Богдана до стены и проследит, чтобы его благополучно спустили с неё на землю.

- Завтра нам нужно принять важное решение – уходя, обратился он к остальным атаманам – Поэтому, нужно как следует отдохнуть. Встретимся завтра в полдень в Зале Совета.

Остальные атаманы и главарь, согласившись с ним, распрощались, и отправились каждый к своему покою. Ноги сами понесли Духовлада туда, где ждала его Сбыслава. В его сознании, переваривающем немалый объём новой информации, раздражающе маячило некое неприятное ощущение, что-то схожее с ревностью. Молодой главарь то и дело возвращался к последним словам Мстивоя. Разве не он – главарь – должен говорить такие слова? Решать, где и когда завтра встречаться с атаманами? Он пытался отогнать это раздражающее ощущение, внушая себе, что Мстивой просто более опытен… Да и ранее уже имели место разговоры с ним по этому поводу, но помогало это немного. Наконец, он добрался до покоев, которые делил со своей женщиной, и негромко постучал в дверь.

- Кто там? – послышался из-за двери встревоженный голос Сбыславы.

- Это я, Духовлад.

Щёлкнула щеколда, и дверь отворилась. Духовлад вошёл, Сбыслава закрыла за ним дверь, и бросилась ему на шею, прильнув к губам страстным поцелуем, после чего несколько отстранилась, и, скорчив наигранно обиженное личико, заговорила, изображая в голосе грусть:

- За весь день даже ни разу не зашёл ко мне. Я так по тебе соскучилась… Наверное, у тебя было очень много важных дел… Расскажи, как прошёл твой день.

Духовлад устало присел на роскошное ложе, и стал описывать Сбыславе, как провёл свой день. Особенно детально, он описал посещение Богдана. Сбыслава внимательно слушала, и глаза её загорались всё ярче и ярче. Едва Духовлад окончил, как она страстно заговорила, глядя ему в глаза:

- Хвала всем Богам! Скоро ты получишь под начало настоящее войско, и освободишь всю Землю Ругов от теперешних нечестивых правителей! (Духовлад попытался вклиниться в её монолог, дабы поумерить энтузиазм в потоке женской фантазии, но сделать этого не удалось, и он решил просто дождаться окончания вдохновенной речи) Все наши соотечественники будут благодарить тебя, слагать в твою честь гимны! Я всегда буду рядом с тобой, и во всём буду поддерживать тебя! Я так тобой горжусь! Я с первого же взгляда увидела, что тебе суждено стать Великим Человеком! Я рожу тебе сына, прекрасного и сильного! Он станет твоей надёжной опорой и преемником!

Сбыслава бросилась на своего мужчину, и слилась с ним в страстном поцелуе. В разные стороны беспорядочно полетела одежда, срываемая ими друг с друга.
Когда их страсть была утолена, и обнажённая Сбыслава уснула на груди молодого главаря, он ещё некоторое время бодрствовал. Сейчас он ощущал в себе твёрдую решимость сделать шаг навстречу Судьбе, приняв предложение Богдана. Эта решимость вовсе не была плодом скрупулёзных расчётов, обещающих, что этот шаг наиболее верный и безопасный. Это было некое внутреннее стремление, бессознательное убеждение, что поступить нужно именно так. Что могло спровоцировать столь сильную убеждённость: вдохновенная поддержка его женщины, или не менее вдохновенная и глубокая речь Всесмысла? Не желая сегодня больше ломать себе голову, усталый Духовлад сомкнул веки и провалился в сон.

Глава 18

Проспал Духовлад всего несколько часов. Его глаза предательски разомкнулись, когда сквозь ночную мглу едва-едва стали проступать первые робкие признаки солнечного света, а само главное небесное светило только готовилось величаво показаться из-за горизонта. В памяти тут же возникли судьбоносные события, которые готовил день грядущий, и лихо прогнали остатки сна из сознания, не успевшего толком отдохнуть. Несколько минут бессильно поглазев в потолок сквозь полумрак, молодой главарь наконец смирился с тем, что снова уснуть ему не удастся, и аккуратно поднялся с ложа, боясь потревожить умиротворённо посапывающую Сбыславу. Не спеша одевшись, он покинул покои, которые уже стал считать своими.

Выйдя во двор крепости, погружённый в предрассветные сумерки, он поднялся на стену, и принялся обходить посты. Духовлад спрашивал у постовых, не происходило ли у стен крепости чего подозрительного, не пытался ли кто-нибудь подобраться к твердыне. Все опрошенные разбои уверенно давали отрицательный ответ, утверждая, что этой ночью, даже намёков на какую бы то ни было активность со стороны противника, замечено не было. Духовлад выслушивал эти косноязычные доклады с крайне сосредоточенным видом, но истинная причина этой сосредоточенности заключалась не в сомнительной ценности предположений и домыслов невежественных дозорных, а в собственных, внутренних размышлениях главаря. Важность предстоящих событий, и понимание масштабов личной ответственности за исход Общего Дела перед последователями, порождали в сознании Духовлада уйму различных сомнений. Его душевное состояние уже практически граничило с паранойей, но пока ему удавалось сдерживать себя от срыва, внешне сохраняя видимость спокойствия.

Не смотря на то, что для себя он уже твёрдо решил принять предложение Богдана, в его сознании то и дело всплывали предательские мысли: «Что если это ловушка, и едва представители разбоев выйдут за стены крепости, как дружинники тут же их перебьют, или возьмут в заложники, требуя открыть ворота?»; «Что если остальные атаманы не поддержат главаря, и решат оборонять крепость?»; «Что если в течении длительной осады у рядовых разбоев начнут сдавать нервы, и Медвежье Воинство выйдет из-под контроля?». Духовлад сразу настроился игнорировать подобные сомнения, убеждая себя, что они бессмысленны, хотя бы до тех пор, пока не состоялась новая встреча с Богданом. Но мучительное ожидание, растягивающее минуты в часы, провоцировало возникновение всё новых и новых сомнений.

Наконец, на стене показался Мстивой, решивший, видимо, что он снова проснулся раньше всех. Увидев его, Духовад, не забывая внешне сохранять солидное спокойствие, в душе очень сильно обрадовался появлению атамана, приветствуя возможность в общении отвлечься от накатывающихся сомнений. Заметив главаря, Мстивой явно был удивлён его ранним подъёмом, с чем к нему и обратился:

- Здравствуй, Духовлад. Чего это ты так рано поднялся?

- И ты будь здоров. Сегодня важный день… Не спится совсем – пожав плечами, ответил тот.

- Это да-а-а – протянул Мстивой, хмуро уставившись в сторону стана противника – Сегодня прояснится, в каком направлении нам придётся прилагать дальнейшие старания. Сейчас соберутся остальные атаманы, каждый скажет, что думает о сложившейся ситуации, а потом сообща решим, как быть дальше.

- А ты сам, что думаешь? – с нетерпением поинтересовался главарь.

Атаман бросил на него тяжёлый, проницательный взгляд, после чего опустил глаза себе под ноги, и уклончиво ответил:

- Этот человек из дружины – Богдан – говорил правильные речи. Он точно подметил, что с такой богатой добычей, нас в любом месте рано или поздно ждёт расправа. Мне стыдно, что я сам не дошёл до этого в своих расчётах… И вправду: главной проблемой видел избавление от дружины Батурия. Предложение его вполне разумно, и таким путём мы действительно можем добиться успеха, но где гарантия его искренности? Что если это всего лишь хитрость, с помощью которой дружинники хотят попасть в крепость, и завладеть княжьей казной? Богдан указал на Волибора, мол, он и его тысяча обеспечат нам безопасность. Но кто такой для нас Волибор? Это наш пленник, который согласился к нам присоединиться за несколько часов до начала переговоров с дружинниками! Мы-то зла ему не делали, но кто знает, как он воспринял всё, что между нами произошло?! Он может ещё и первым отдаст своим людям приказ рвать нас на части… В общем, я далёк от того, чтобы считать предложение Богдана избавлением. Дружинников в крепость пускать нельзя. Ни под каким предлогом. А первым выйти в их стан, кто согласится?

- Я выйду! – неожиданно даже для самого себя, выпалил Духовлад.

Мстивой вопросительно уставился на него, явно ожидая объяснений такого опрометчивого рвения главаря. Духовлад немного помялся, на ходу выдумывая оправдания своей внезапной выходке, и стал сбивчиво излагать:

- Я верю Волибору… До сих пор, он выполнял всё то, что обещал нам, ни разу не попытался нас обмануть, или хотя бы сбежать от нас…

- Послушай меня, Малыш. Ты ещё молод, и плохо знаешь человеческую природу: когда человек находится в твоей власти, бессилен перед тобой, он может обещать тебе всё, что угодно. И самое главное: опасаясь за свою жизнь, или хотя бы благополучие, он САМ будет искренне верить в то, что сдержит Слово! Но когда у него, наконец, появится выбор, от которого уже будешь зависеть ТЫ, он возненавидит ТЕБЯ за собственное малодушие, и может отомстит тем, что нарушит договорённость…

- Но ты ведь сам только что сказал, будто Богдан говорил правильные слова – с нетерпением перебил атамана Духовлад, пытаясь найти опору для своего изначального утверждения – Тогда получается, что избавившись от нас, дружинники всё равно обречены по весне сразиться с карательными отрядами ныне сбежавших господ! Богдан поэтому и пытается предложить нам выбраться из этой ситуации сообща!..

Мстивой поднял открытую ладонь, прося Духовлада помолчать и, когда тот затих, спокойно,  вкрадчиво произнёс:

- Я не стану тратить время на то, чтобы переубедить тебя. Считаешь, что видишь и понимаешь больше меня? Хорошо. Тогда сегодня на Совете скажешь, что ТЫ выйдешь на переговоры с дружинниками вместе с Волибором. Но запомни: если тебя приведут к стенам крепости на аркане, и будут предлагать твою жизнь в обмен на то, чтобы мы открыли ворота, это предложение будет отвергнуто. В таком случае ты умрёшь, и вряд ли быстро. Так что до начала Совета подумай хорошенько, готов ли ты пойти на подобный риск. Скоро в Зале Совета соберутся остальные атаманы, не будем заставлять их ждать.

Договорив, Мстивой круто развернулся, и направился к спуску с крепостной стены. Крепко задумавшись над словами атамана, мрачный Духовлад молча последовал за ним.
                ***
До Зала Совета Мстивой с Духовладом добрались первыми. Молодой главарь снова глубоко погрузился в собственные размышления, а бывалый атаман не собирался мешать ему. Заложив руки за спину, он степенным шагом шёл по периметру огромного пустого зала, то поднимая голову, осматривая барельеф на потолке, то опуская взгляд под ноги, изучая причудливую мозаику на мраморном полу. Внезапно Мстивой остановился, и направил задумчивый взгляд на огромные входные двери. Ему представились высокородные господа, входящие на Совет к князю. Надменные, величавые, размеренно шагающие к отведённому для каждого месту. Правители Чёрного Края, Вершители Судеб!.. Где они теперь?! Гниют в одной общей могиле, закостеневшие в нелепых позах и набросанные как попало… А всего лишь несколько недель назад, их величие казалось бесспорным и незыблемым. Как же, всё-таки, непостоянна Судьба! Вчерашние хозяева жизни, уверовавшие в собственную богоподобность, сгинули в один миг, а сегодня по этим роскошным залам шныряют голодранцы без рода и племени, головорезы, не имеющие ясной цели существования. Внезапно, Мстивой задался вопросом: а сколько на таком уровне может просуществовать Медвежье Воинство, если даже светлые умы, располагающие людьми и ресурсами, не сумели удержаться на вершине? В голове крутился неоднозначный ответ: всё зависит от правильной организации. Атаман перевёл взгляд на Духовлада, замершего у окна, с видом ушедшего в себя человека. Разве может этот неопытный юнец удержать в повиновении сборище головорезов? А если к Медвежьему Воинству присоединится ещё и оставшаяся дружина? Мстивой, как никто знающий, что именно ему Духовлад обязан своим теперешним положением в воинстве, никак не видел в нём НАСТОЯЩЕГО вождя. Был момент, когда этот молодой человек являлся удобной кандидатурой для установления порядка в обезглавленном Медвежьем Воинстве. Порядка, нужного ему – Мстивою. Его-то самого в то время никто бы и слушать не стал, ведь разбои видели в нём лишь беглого дружинника, от безнадёги прибившегося к их разношёрстному сообществу. Для них он был человеком, ещё вчера стоящим во вражеских рядах, и никак не заслуживающим доверия. Другое дело Духовлад, успевший проявить себя в налёте, как умелый боец, а на одном из советов (где открыто возразил Туру), как грамотный (по местным меркам) оратор. На молодого человека, внезапно открывшегося с таких важных и полезных сторон, сразу же стали благосклонно смотреть и авторитетные люди, и большинство простых разбоев… Да, Мстивою тогда полностью удался его план: протолкнуть Духовлада во главу разбойного войска, надёжно вцепившись в него в роли мудрого и опытного советника. Как и предполагалось, парень, оказавшись в неведомой до селе роли вождя, был потрясён внезапно навалившейся ответственностью, шага не решаясь ступить без совета и одобрения бывшего сотника. Но сейчас ситуация вышла на совсем другой уровень, и нет никаких гарантий, что Малыш не сорвётся, не начнёт творить сумбурной отсебятины, способной принести гибель всему войску. За последнее время и он – Мстивой – сумел отлично проявить себя, и теперь разбойное сообщество смотрит на него совсем по-другому. Настало время взять бразды правления в свои опытные, жёсткие руки, и не допустить губительных ошибок со стороны незрелого главаря. То, что в последнее время доверие к последнему только возрастает – это не беда. Зелёный юнец сам разрушит собственный авторитет и растеряет доверие, главное ему в этом не мешать. Решил лично выйти на переговоры с дружинниками? Прекрасно! Если это ловушка, то дружинники сами избавят Медвежье Воинство от ненадёжного руководителя. Ворота им всё равно никто не откроет, хоть они станут прямо под крепостной стеной пытать этого Духовлада. А кого попросят взять на себя руководство войском, как самого опытного военачальника? Правильно, Мстивоя… Ворон с Ратибором в столь сложной ситуации не захотят брать на себя такую ответственность. Вук, похоже, совсем вышел из игры. Волибор смог бы составить конкуренцию, но по воле благосклонной Судьбы уходит в дружину вместе с главарём. А если в дружине всё пройдёт гладко, тогда всё сложится вообще идеально! Духовлад приведёт под знамёна Медвежьего Воинства тысячи воинов, а сможет ли он удержать их в повиновении? Но главная прелесть ситуации, заключалась в другом. Мстивой уже навёл справки среди прислуги крепости о местной прошмандовке, надёжно «подцепившей» сопливого главаря. Из услышанного, бывший сотник сделал умиляющий вывод: спесивая простолюдинка, явно убеждённая, что создана для существования исключительно в высшем свете. Ему рассказали, что она ходила в любовницах Батурия, который, в принципе, дальше постели в свою жизнь её не пускал. Тем ни менее, к остальной прислуге крепости, она относилась с нескрываемым пренебрежением, как будто уже не являлась представительницей этого класса… Просто находка! Духовлад вряд ли имел обширный опыт отношений с противоположным полом, и не сможет вовремя разобраться, с кем имеет дело (судя хотя бы по тому состоянию эйфории, в котором он пребывает практически постоянно). Мстивой же повидал на своём веку немало женщин, благодаря чему имел достаточно широкое представление и о подобных проходимках, и о характере их действий. Расчётливый атаман не сомневался, что высокомерная любовница, как следует укрепившись в сердце Духовлада, начнёт энергично ссорить его с атаманами, дабы никто кроме неё не имел значительного влияния на волю молодого главаря. Перессорится с атаманами, и возмущённые слухи поползут по всему войску: простые разбои будут крайне не довольны, если ПРАВИЛЬНО дать им понять, что в действительности ими управляет женщина… Тогда сопливый главарь закончит жизнь на копьях своих же людей, вместе со своей потаскухой. Нужно будет, как-нибудь при встрече, поблагодарить её за то, что так вовремя появилась в жизни сопливого предводителя… Последняя мысль вызвала на лице Мстивоя еле заметную улыбку.

Наконец стали прибывать и остальные атаманы. Первым пришёл Волибор, за ним явился Ворон, а уже за ними подоспел и Ратибор. Последний, стараясь сохранить душевное равновесие, умышленно не смотрел в сторону беззубого атамана. Ворон уловил эту особенность поведения рыжебородого здоровяка и, закусив нижнюю губу, направил в пол пустой взгляд прищуренных глаз, явно выдумывая некий экстравагантный способ вызвать раздражение у Ратибора. Остальные предводители Медвежьего Воинства, глазели друг на друга, пытаясь выяснить, кто хочет говорить первым. Первым напряжённое молчание нарушил Волибор:

- Все мы слышали вчерашнее предложение Богдана, парламентёра из дружины. Я понимаю, что особых причин доверять мне у вас нет, но и у меня нет причин, относится к вам с ненавистью. Учитывая сложившиеся обстоятельства, обращались со мной вполне сносно, даже хорошо. Не буду скрывать, что возможность воссоединиться со своими людьми, оставшимися в дружине, сильно меня воодушевляет. За долгие годы службы, они стали моей семьёй. Они безгранично доверяют мне, а я – без раздумий готов поручиться жизнью за любого из них. Я понимаю, что ворота вы никому открывать не собираетесь, поэтому, когда Богдан выполнит свою часть уговора, пусть только один из вас сопровождает меня в стан дружины. Я ручаюсь за безопасность своего спутника…

- Да чего вы так уши развесили, перед этим Богданом?! – вспылил Ратибор, поражаясь доверчивости своих товарищей – Может он в этой дружине вообще ничего не решает!..

- Если это тот, о ком я думаю, тогда решает… – попытался возразить Волибор, но вновь был оборван рыжебородым здоровякам:

- А если «не тот»?! Тогда и твоя голова с плеч слетит, и чья-нибудь из наших!

- Мне кажется, или я чувствую запах уделанных пелёнок? – как бы ни к кому конкретно не обращаясь промолвил Ворон, громко втягивая носом окружающий воздух.

Заскрипев зубами, Ратибор с трудом проигнорировал этот укол, сосредоточившись на Волиборе, который продолжал убеждать собравшихся согласиться на предложение Вещего Дядьки:

- Поймите, что Богдан прав в главном: вам некуда идти со своей огромной добычей! Для того, чтобы двинуться куда-нибудь из крепости ватагой, вас слишком мало. Любая не особо обученная тысяча без труда сотрёт вас с лица земли. Разделите деньги и разбредётесь поодиночке – с вами расправятся местные власти первого же захолустья, где вы покажете, что на вас можно неплохо нажиться. Останетесь в крепости, и вас ждёт голодная смерть в осаде…

- Так что ты нам предлагаешь, весь Чёрный Край захватить?! – саркастично воскликнул Ратибор, разведя в стороны руки, и с глуповатой улыбкой обводя взглядом присутствующих.

Духовлад понимал, что этот «Совет», вполне может перерасти в серьёзную свару, и громко, уверенно явил атаманам то, на что в душе уже давно решился:

- Я пойду в стан дружинников вместе с Волибором!

На мгновение воцарилась гробовая тишина, и присутствующие изучающе уставились на молодого главаря, от чего тому стало слегка  не по себе. Первым нарушил молчание Мстивой, который размеренно и вкрадчиво объявил Духовладу:

- Я при всех повторю тебе то, что уже сказал наедине: если ты видишь в этом правильный шаг, и это твоё окончательное решение, тогда иди. Но помни: если тебя приведут под Кременец на аркане, и будут требовать открыть ворота, мы не сделаем этого даже под угрозой твоей мучительной смерти!

Сейчас, когда эти слова прозвучали уже в официальной обстановке, к горлу Духовлада подкатил ком. Тем ни менее он понимал, что при его положении в Медвежьем Воинстве, он просто не может себе позволить отказаться от собственных слов. Поэтому, молодой главарь просто кивнул, в знак того, что отдаёт себе отчёт о возможных вариантах развития событий.

- Я пойду вместе с Малышом – чётко и уверенно заявил Ворон.

- Прекрасно! Валяйте! – воскликнул Ратибор – Этот дуралей обязательно затеет там с кем-нибудь ссору, и тогда дружинники точно всех троих на ремни порежут!

Ворон только пренебрежительно махнул рукой в сторону Ратибора. Мстивой тоже был не в восторге от идеи, и попытался отговорить черноволосого атамана:

- Это рискованное дело, Ворон. Лишать гарнизон ещё одного командира, прямо перед возможной осадой, это не разумно. Если возможен благоприятный исход переговоров, то там вполне хватит и одного Малыша, но если это ловушка, тогда в руках противника останутся сразу два наши военачальника. Это абсолютно бесцельный риск…

- Я пойду вместе с Малышом – спокойно повторил Ворон таким тоном, как будто говорил это впервые.

Мстивой оставил попытки уговорить черноволосого атамана остаться за стенами, но в его мимике легко угадывалось раздражение: всего два атамана остаются в крепости. Да ещё и люди Ворона – весьма обособленная группа внутри Медвежьего Воинства – кто знает, чего они потребуют, если их атамана захватят в плен? Не хватало ещё внутренней бойни, если вдруг действительно встанет вопрос: открывать ворота, чтобы спасти парламентёров, или нет. Тем ни менее, бывший сотник рассудил, что начинать жёстко всем указывать «как, где и что», ему ещё слишком рано, да и вообще, такого энергичного и непредсказуемого атамана, как Ворон, просто невозможно должным образом контролировать. В любом случае, в будущем нужно будет от него избавляться. Пусть лучше его место займёт не такой результативный, но зато более стабильный и контролируемый человек. Опомнившись, Мстивой поставил себе в упрёк, что слишком далеко ушёл в своих размышлениях от дел насущных, и, взяв себя в руки, сдержанно констатировал:

- Что ж, Ворон, это твоё решение. Но ты должен поговорить со своими людьми, чтобы они не делали глупостей, если вдруг что-то пойдёт не так…

Ворон бросил на Мстивоя взгляд, полный некого лёгкого презрения, и с хищной ухмылкой ответил:

- Ты имеешь ввиду, если дружинники нас захватят, и в обмен на наши жизни будут требовать открыть крепостные ворота? Значит, по твоему, я похож на человека, который сдастся врагу живым?

Мстивой оставил вопрос без ответа, решив больше вообще не касаться этой темы, по крайней мере до вечера. Деловито разобрав с собравшимися несколько мелких организационных вопросов (которые вполне мог бы уладить и сам), бывший сотник, сославшись на время смены постов, удалился из Зала Совета. Следом ушёл Ворон. Просто ушёл, не объявляя причин, и не оглядываясь на реакцию остающихся. Сопроводив его «дежурным» ненавистным взглядом, Ратибор так же удалился, объявив, что будет у Вука, «если что».

Оставшись наедине с Волибором, Духовлад повернулся к нему, собираясь кое-что прояснить для себя. Внутренняя уверенность главаря, теперь (когда путь уже был выбран) потихоньку начинала поддаваться (пока ещё) робким атакам разнообразных сомнений. Немного помолчав, он спросил у бывшего тысячного:

- Этот Богдан… Я так понял, что ты его даже не знаешь. Почему ты так уверен, что он будет стараться помочь тебе? Да и может ли он?

- Я около десяти лет был тысячным в дружине, и всё это время до меня доходили слухи о некоем Вещем Дядьке. В моей тысяче, отношения между воинами больше походили на семейные: если я назначал человека сотником, то каждый простой ратник знал «за что». Поэтому, со слаженностью действий в моей тысяче никогда не было проблем. Но я иногда слышал от сотников из других тысяч истории о волнениях, и даже отказах простых ратников подчиняться, и всегда это было связано с предсказаниями этого самого Вещего Дядьки. Большинство простых дружинников, почитают его за святого, и утверждают, что не было ни одного случая, когда бы хоть одно его предсказание не сбылось. Если какая-нибудь тысяча или сотня выступает на боевое задание, а Вещий Дядька предскажет неблагоприятный исход, то боевой дух подразделения упадёт в один миг, едва слух об этом поползёт среди простых ратников. В дружине даже проводили расследование, с целью выявить этого человека, и жестоко наказать за разложение дисциплины в войске, но дружинники не выдали его. Простые ратники – это выходцы из крестьянских семей. Суровые условия существования во время военных походов и близость смерти во время боя, всё-таки делают их сознания более гибкими, находчивыми и решительными, нежили у крестьян, промышляющих земледелием и скотоводством, но, тем ни менее, большая их часть остаётся набожной и суеверной. Не знаю, что заставило их так твёрдо оберегать своего духовного лидера, но тогда едва не поднялся серьёзный бунт, и командование быстро свернуло своё расследование.Так-то…

- Но откуда мы можем знать, что ему можно доверять? – пожал плечами Духовлад – Ведь всё это в действительности может оказаться ловушкой, и этот Богдан просто водит нас за нос, преследуя некие корыстные цели…

Волибор взглянул на Духовлада, а после перевёл пространный взгляд на роскошные двери Зала Совета, и ответил, как будто размышляя вслух:

- Кто знает, может быть… В любом случае, выстраивать свои планы, опираясь только на чью-либо честность так-же разумно, как смиренно стоя на корточках внутри пылающего сруба, молить Бога о спасении. Нужно уметь видеть, насколько выгодно твоему оппоненту выполнить свою часть договорённости. Богдан верно описал опасность, нависшую над… вашим войском: весной знатные господа соберут новую дружину, которая вновь отобьёт у вас Кременец. Но всё это также касается и дружинников, ныне считающих себя освободившимися из-под пяты этих самых господ. Конечно, эти люди намного более опытны, чем те, кого наберут весной, но новобранцам уж точно ужесточат дисциплину, и своих командиров, они будут бояться больше смерти. Нынешние дружинники могли бы отбиться за счёт одного только опыта, но если верить Богдану, и к рулю среди них пролезли обнаглевшие отбросы, то эти «командиры» первыми разбегутся при виде реальной опасности, а те, кто останутся, вряд ли осмелятся довериться друг другу. Каждый станет сам за себя, или, в лучшем случае, небольшой группой… Большинство переловят, развезут по городам, городкам и городишкам, устроят показательные пытки и казни, чтоб впредь никому неповадно было. А те, кому удастся спастись, до конца жизни будут скрываться в лесах, облюбовав ваш недавний промысел… Вещий этот Богдан, или не Вещий, но не дурак, это уж точно. Сам он вряд ли захочет руководить людьми, напрямую, как боевой командир. Уверен, ему более по нраву путь вождя духовного. Вот и ищет он теперь того, кто станет вождём военным, и если найдёт, то дружинников вскоре ожидает некое «Невероятное Чудо», благодаря которому, им внезапно откроется путь к счастью. Тем более, что этот Богдан заявил, будто хочет домой, на покой, а в его положении самый удобный способ достичь этого – «сдать дела» в руки какого-нибудь следующего «Избранника Богов»… Я не знаю, ловушка это или нет, но я уверен в том, что мои люди не дадут меня в обиду. Ну а тебе и Ворону, остаётся только рассчитывать на честность намерений Богдана. Риск, конечно, велик, но окупиться он может с лихвой. Ворон… забавный тип (при этих словах Волибор ухмыльнулся), резкий такой, себе на уме… но искренний. Такими людьми нужно дорожить не меньше, чем мудрыми и опытными стратегами. Только такие, как он, могут породить в войске то, что называют героизмом. Многие большие военачальники считают, что такие люди – это угроза для дисциплины войска. Я же считаю, что это не так. Достаточно быть честным с такими людьми, и они станут основой этой дисциплины. Но проблема в том, что быть честным со своими людьми – это непозволительная роскошь для подавляющего большинства военачальников.

Волибор замолчал, как будто задумавшись над собственными словами. Мрачный Духовлад молча потупил взгляд под ноги. Он затеял этот разговор в надежде на то, что бывший тысячный укрепит его уверенность в правильном выборе, ободрит, пускай даже и ложью… Откровение же Волибора, не только не добавило главарю уверенности, но ещё более усилило его сомнения. Бывший тысячный оторвался наконец от своих размышлений и, взглянув на Духовлада, как будто в тот же миг прочитал его невесёлые мысли. Ещё немного подержав паузу, Волибор назидательно промолвил:

- Я понимаю, ты ожидал от меня слов поддержки, способных помочь тебе укрепиться в своём решении. Но я не могу быть уверен в благоприятном для ВАС исходе, если вы отправитесь на переговоры в дружину, а лгать не имею желания. Знаешь, в своём сообществе ты занял очень высокое положение. Справедливо это или нет – покажет время. Но я хочу посоветовать тебе проявлять бо;льшую решительность в принятии столь важных решений, ибо нерешительность вождя, расползается по сердцам его последователей, как страшный мор. Посмотри на Ворона: он без колебаний решился разделить твою судьбу, и это решение своенравного и непокорного человека. Далеко не каждый прославленный владыка, имел в своём окружении таких людей, так что цени это. И ещё, я скажу, что ждёт тебя в случае неудачи: гибель плечом к плечу с надёжным человеком. Как по мне, далеко не самый плохой исход.

Договорив, Волибор направился к выходу, и спустя несколько секунд покинул Зал Совета. Духовлад остался один в этом просторном помещении, пустота которого, тут же навалилась на него нестерпимым, монотонно-звенящим давлением. Под грузом этого воздействия, главарь внезапно вновь захотел стать ребёнком: просто убежать в беззаботное прошлое, от всей этой ответственности. Как было бы здорово отогнать от себя страх перед неизвестностью, просто разродившись нелепыми мечтами! Но вслед за этим мгновением малодушия пришло осознание: ведь это именно он, своей рукой, снёс в бою голову грозному князю Чорного Края! Да ни в одних, даже самых смелых своих мечтах, Духовлад не мог допустить подобного! Следующая мысль, как будто рождённая не его сознанием, а внушаемая кем-то могучим извне, обожгла его словно удар молнии: согласно древним законам, всё, что принадлежало поверженному, теперь должно принадлежать победителю! Духовлад даже поёжился от этой, столь смелой мысли. Тем ни менее, он несколько ободрился, и твёрдым шагом покинул Зал Совета. Нужно скорее себя чем-нибудь занять, пока сомнения не перестроились в новый боевой порядок, и снова не двинулись в атаку.

Первым человеком, которого главарю сейчас хотелось бы навестить, был Всесмысл, и Духовлад побрёл по коридорам главного здания, в сторону библиотеки. Мысль об овладении всем Чёрным Краем никак не покидала его. Причём питалась эта мысль не просыпающейся блажью о великих завоеваниях или банальной жаждой наживы. В первую очередь, Духовлад видел в этом упреждающий удар, возможность не дать опомниться потрясённым ныне тысячным, не дать им собраться с силами, и вернуться с отмщением. Озабоченный этими мыслями, он добрался, наконец, до библиотеки, и немного помявшись перед входом, переступил порог.

Всесмысл сидел за одним из столов, коптясь над очередным фолиантом. Вук лежал на своей кровати, с безучастным видом слушая Ратиибора, который сидел рядом с ним на стуле, и делился последними новостями. Духовлад стал было приближаться к раненому, собираясь в очередной раз проявить вежливость, и осведомиться о его самочувствии, но Вук сам повернул голову в его сторону, и заговорил первым, ничуть не стесняясь перебивать Ратибора:

- А-а-а, и ты пришёл! Тоже будешь спрашивать, хорошо ли я себя чувствую, как там моя рана?! Видишь: как ни странно, рука за ночь не отросла (при этих словах, Вук показательно покрутил своим обрубком)!..

Сейчас Духовлад понял, что именно подобного поведения товарища, он боялся ранее, когда всеми силами избегал того, чтобы долго находиться в этом помещении. Но теперь деваться было некуда, и оставалось лишь молча выслушивать горькие насмешки и претензии Вука. И именно молча: молодой главарь отлично понимал, что любые попытки оправдаться, вызовут в опустошённом скорбью сознании товарища, лишь новый ряд ещё более натянутых претензий. В свою очередь Вук, резко вскочив на кровати, словно на трибуне, бросив взгляд на опешившего Ратибора,  продолжил обличающую речь, постепенно повышая голос:

- Или может ты тоже принёс мне какие-нибудь важные новости? Может, хватит уже сюда ходить? Не хочу я больше видеть ваши морды! Дайте мне побыть одному! Я сказал: ПОШЛИ ВОН!!!

Последние слова, Вук уже прокричал, разбрызгивая слюну. От напряжения лицо его покраснело, на шее и на лбу вздулись вены, а в глазах сверкала бесноватая ярость. Ратибор немедленно поднялся, и быстро пошёл к выходу из библиотеки. Облик его был спокоен, но в глазах застыла обида. Глубокая, сильная обида. Духовлад поспешил прочь, вслед за рыжебородым. Вук же смотрел им в след, с неким непонятным торжеством в глазах, как будто в только что случившейся сцене, видел некую свою победу. Всесмысл же, затаился у своего фолианта, делая вид, будто не замечает происходящего.

Следуя за неведомо куда идущим Ратибором, главарь был расстроен вдвойне. Во-первых, он не смог пообщаться с Всесмыслом, которому теперь предстояло долго успокаивать разошедшегося Вука, а во-вторых, наслушался оскорбительных упрёков за то, чего всё время, как раз, пытался избежать. Отлично! Теперь вместо того, чтобы успокоиться в разговоре с мудрым товарищем, укрепившись в своих решениях под влиянием взвешенных рассуждений последнего, он – Духовлад – должен будет «переваривать» несправедливую грубость обезумевшего от горя друга! Он со злобой и досадой пенял себе на то, что вообще попёрся сюда сегодня, ведь он чувствовал, нет – он практически знал! – что Вук рано или поздно сорвётся, и устроит что-нибудь подобное… И надо же было нарваться на это именно сейчас, когда так важно сохранять чистоту мысли и уверенность в себе!

Внезапно мысли главаря, доселе крутившиеся вокруг собственных проблем, переключились на нервозно шагающего впереди Ратибора: а ему-то сейчас каково?! Конечно и для него – Духовлада – Вук стал одним из самых близких людей, но ему всё ещё есть с кем поделиться своими сомнениями… Да хотя бы просто поговорить. Тот же Всесмысл никогда не откажет в этом деле, всегда выслушает бывалый Мстивой, да и Ворон, другой раз, не прочь пооткровенничать… Но для Ратибора, Вук был единственным близким человеком! Единственным, с кем рыжебородый здоровяк мог откровенно заговорить о личном. Для него услышать то, что наговорил Вук, действительно стало серьёзным ударом. Духовладу захотелось помочь рыжебородому, морально разгрузить его в общении. Главарь был уверен, что он единственный человек во всей крепости, способный вытянуть Ратибора на разговор, и пока просто следовал за ним, ожидая удобного момента для завязки этого самого разговора.

Здоровяк продолжал идти достаточно быстрым шагом, периодически нервно разводя руками, и с досадой бубня что-то себе под нос. Выйдя, наконец, из главного здания, он остановился посреди двора крепости. По всему было видно, что он ума не мог приложить, куда ему пойти, и чем себя занять. Уловив это мгновение растерянности Ратибора, Духовлад поравнялся с ним, и, нахмурившись, сказал:

- Неприятно такое услышать… Видно от горя помутился…

- Да чего ж так вызверяться-то?! – с готовностью подхватил обиженный здоровяк – Я же стараюсь, чтоб он знал, что в крепости происходит, да вокруг неё!.. Сам-то он никуда не пойдёт, да и к нему больше никто не ходит. Ничего ведь не видит, кроме стен этих, каменных!..

- Не знаю – мягко возразил Духовлад – Как по мне, так ему сейчас не до новостей. Всё таки, руку потерял… Сложная ситуация: вроде как и бросить его негоже, а с другой стороны – надоедать ни к чему. Вуку сейчас так досадно, что только дай повод в ком-нибудь врага увидеть. Может действительно, не трогать его пока, хотя бы пару дней? Всесмысл сумеет о нём позаботиться…

- Может быть – буркнул в ответ Ратибор, нахмурившись, неопределённо глядя куда-то себе под ноги.

Духовлад понимал истинную причину столь глубокого расстройства Ратибора: безусловно, рыжебородый здоровяк соболезновал Вуку, желал ему скорейшей поправки, но слова последнего так уязвили Ратибора потому, что общение с Вуком было более важным как раз для самого Ратибора! Именно потеря человека, с которым можно быть откровенным, спровоцировала в сознании рыжебородого такой моральный упадок. Духовлад продолжил попытки завести более плотную и содержательную беседу:

- Не будем пока что его беспокоить. Через некоторое время, он смирится со случившимся, начнёт смотреть на жизнь по-новому… Тогда Всесмысл даст нам знать, и мы навестим его.

Ратибор кивнул головой, более смиряясь с таким положением дел, чем принимая его, а Духовлад продолжил, понемногу переходя на другие темы:

- Как настроение среди твоих людей? Готовы, если что, держать осаду?
По тому, как Ратибор начал неуверенно мяться на месте, главарь понял, что со времени стычки с Батурием и его телохранителями, своих людей тот в глаза не видел, в чём тут же сам и сознался:

- Да не знаю я. После того боя, я всё свободное время с Вуком проводил, думал, что я нужен ему… А оно вон как, оказывается… И вправду, надо бы проведать свою ватагу, а то, глядишь, совсем меня забудут.

Духовлад был доволен тем, как удалось натолкнуть здоровяка на мысли о своих людях: безобидный вопрос, после которого рыжебородый сам вынес решение проявить бо;льшую сознательность. Теперь нужно перейти на новую тему, дабы показать, что этот вопрос уже закрыт, чтобы Ратибор не заподозрил главаря в недоверии:

- Знаешь, Вук как-то рассказывал мне, как вы познакомились. Забавно было представлять, как он бегал за тобой поначалу, а ты его то и дело отгонял от себя, как вол собачонку (на лице Ратибора, заиграла ностальгически грустная улыбка, и, ободрившись этим, Духовлад сделал новый шаг к сближению). Ты такой сильный и умелый боец, мне всегда была интересна твоя история. Давай я расскажу о себе, а затем ты сделаешь то же самое…

Ратибор хитро прищурился (подобный мимический пассаж на лице рыжебородого, Духовлад наблюдал впервые) и ехидно ответил:

- А мне интереса с этого нету: твою историю мне Вук уже во всех подробностях описал.

Духовлад громко засмеялся, представляя, как глупо только что выглядел. Посмеявшись вместе с ним, здоровяк продолжил:

- Да ладно, ладно, расскажу: значит, рос я в семье потомственных военных. И по матери, и по отцу, все мужчины служили в дружине Углича. К тому же готовили и меня. Помню в детстве, я всё время мечтал поскорее вырасти, получить щит и копьё, да занять своё место в дружине Чёрного Края. Когда же я, наконец вырос, и желание моё сбылось, то разочарованию моему не было предела. Тогда – в детстве – дружина мне грезилась обществом суровых соратников, без колебаний готовых отдать жизни за Общее Дело. Братство равных, воины которого в каждой битве стараются перещеголять друг друга в храбрости и боевом мастерстве. Я мечтал влиться в подобное сообщество, стать его достойной частью… На деле же, дружина оказалась подобием своры бродячих собак: междоусобная грызня за любую найденную кость, а при появлении действительно грозного врага, только громкий лай, да угрожающий показ клыков и вздыбленных загривков. Высокородные командиры, не считают простых ратников за людей, но в бою не считают зазорным скрываться за их спинами. Простые ратники тоже сражаться особо не желают: если противник упрётся, как следует, проявит доблесть, то те потопчутся немного, пару раз налетят, но так, чтоб можно было быстро отскочить, и бою конец. Если противник числом равен, то могут и вовсе убежать, а коли врагов меньше, то станут договариваться, мол, отпустим вас, на таких-то условиях… тьфу! В общем, долго я в дружине не продержался. Набил морду одному из сотников… Ух, и тварь! Как вспомню, так и передёрнет от негодования! Роста небольшого, щуплый такой, а крику, брани да угроз от него столько, будто он человек-гора! Всё время возле тысячного нашего вился, по любому удобному поводу зад ему подлизывал. А тысячный, как любой высокородный человек, выращенный в неге, «старания» подобных тружеников, находил самыми важными и полезными в ратном деле. Заработав, таким образом, покровительство тысячного, этот гнус решил, что любое произошедшее в тысяче событие, теперь непременно его  касается. Ходил, паскуда, всех ратников доставал: то стоишь не так, то сел не там, где нужно… И самое главное, всегда сразу с брани отборной начинал, а то и оплеухи лез отвешивать. Все его побаивались, зная о том, что сам тысячный ему благоволит, избегали его. В общем, со временем, этот урод стал считать свой вклад в благосостояние дружины столь значимым, что начал от всех ратников требовать, чтоб встречали его поклоном. Однажды идёт он мне на встречу, а я мимо прошёл, как ни в чём не бывало. Он, видимо, этого только и ждал, да как разразился, мол, не видишь, кто навстречу тебе идёт, почему не кланяешься? Стоит, такое тщедушное, от злости аж трусится… Мне даже смешно стало. Ну, я с улыбкой ему и отвечаю, что ещё только говну всякому при встрече не кланялся… Он аж опешил на мгновение, глаза на лоб полезли, губка нижняя трусится… не верит, мразь, в услышанное. А потом как кинется на меня с кулаками… Никогда этого не забуду! Время тогда, как будто замедлилось для меня. Он росточком едва по грудь мне был, прыгает такой, чтоб до головы мне достать, а я со всей дури кулачиной ему навстречу БАХ, прямо в морду… Как сейчас помню: отлетает он от меня, а носа у него уже нету… Ох, и шумиха тогда поднялась! Жертва моего негодования, только через час как следует в себя пришла. Разумеется, до тысячного известие об этом сразу дошло. Хорошо, что отец мой тоже сотником был, да ещё и на хорошем счету, за боевые заслуги. Не было б у меня такого заступника, небось, до смерти засекли бы, но, благодаря отцу, только из дружины выгнали. Дома отец вообще разошёлся, слушать ничего не хотел. Я ему рассказываю, как всё было, а он на меня орёт, мол, я имя его честное опозорил! Так ведь я сам много раз от него слышал, что и он, и большинство остальных сотников, побитого мною урода и сами на дух не переносили! В общем, разругался я тогда с ним, и из дома ушёл. В наёмники подался, думал, может хоть там народ похрабрее да понадёжнее… Какой там! В наёме я тоже не долго проходил, кстати там Вука и встретил… Затем попал в эту шайку… Здесь мне тоже не очень то нравится, ну да всё одно лучше, чем в дружине или в наёмниках. Здесь хоть прибить можно того, кто тебе не нравится…

- О том, что из отчего дома ушёл не жалеешь? – спросил Духовлад, пытаясь заглянуть в самую глубину Ратиборовых глаз.

- Нет – отрезал тот – Не охота мне было судьбу отца повторять. Есть в жизни и поинтереснее занятия, чем перед задолизами пресмыкаться! От семьи у меня осталась только эта секира (проговорив это, он нежно похлопал рукоять оружия, торчащую из-за спины).

- Эта секира… на вид очень древняя штука – заметил Духовлад.

- Ещё бы! – подхватил рыжебородый – Она передаётся в моём роду из поколения в поколение так давно, что уже никто не помнит, откуда она взялась. К мужчинам моего рода, она переходила по праву старшинства.

- Тогда, получается, она должна была остаться с твоим отцом – рассудил главарь.

- Не всё так просто – прищурившись, покачал головой Ратибор – Секира передавалась по материнской линии, а у моего деда – её отца – родилось только пять дочерей, а двое его братьев погибли, не оставив потомства. Как старшей из сестёр, моей матери и досталась эта реликвия. Моему отцу поначалу секира очень глянулась. Хотел он её себе взять, но пару раз потренировавшись с ней, от мысли этой отказался. Я тогда ещё мал был, но помню, как он сетовал, мол, с каждым взмахом, секира как будто на пуд тяжелее становится… будто силы высасывает. Так она и пролежала без дела, пока я силы в руках не почувствовал. Как взял я эту секиру в руки, когда у меня щетина только едва пробиваться начала, так до сих пор с ней и не разлучаюсь. Не знаю, что там отец бормотал, но мне она, как будто наоборот, всегда силы только прибавляет. Думаю, если бы пришлось попасть в такую сечу, чтоб с рассветом началась, и лишь к закату разрешилась, и то б от начала до конца смог бы выстоять. Только, видать, не будет больше таких битв. Люди то, чем дальше, тем трусливее. Скоро, небось, вместо того, чтоб мечами да булавами друг друга колотить, будут в бою говном кидаться, тьфу!

Оба замолчали, крепко задумавшись: Ратибор об общем падении боевой морали, а Духовлад – о причинах малодушного поведения здоровяка в некоторых ситуациях. Теперь молодой главарь больше склонялся к тому, что высказывания Ратибора, казавшиеся малодушными, постоянное нежелание действовать решительно и агрессивно, являлись следствием не переживаний за сохранность собственной шкуры, но результатом хронической неуверенности в надёжности своих соратников. Рыжебородый здоровяк вовсе не прочь был бы ввязываться в серьёзные и опасные передряги, сулящие солидный куш в случае успеха, если бы был уверен, что основная масса разношёрстных разбоев, не разбежится при первом же жёстком натиске более или менее организованного противника.

- Ладно, пойду к своим людям – наконец решился Ратибор.

- Удачи тебе – поддержал Духовлад – А насчёт Вука не переживай: думаю, скоро он успокоится, нужно просто дать ему время побыть одному…

Рыжебородый кивнул, и гордой поступью зашагал в сторону бараков, ранее предназначавшихся для крепостного гарнизона. Духовлад был удовлетворён: может Ратибора и не удалось полностью отвлечь от душевного потрясения, вызванного резкими словами раненого друга, зато удалось привлечь его к более полезному делу, ем отсиживать зад у кровати Вука. Теперь рыжебородый здоровяк, сможет и отвлечься от переживаний за судьбу товарища, и таки займётся, наконец, своими людьми.
Не желая возвращаться в библиотеку, главарь решил отложить пока беседу с Всесмыслом. Обдумывая складывающуюся ситуацию, он полностью погрузился в себя, и ноги сами не спеша понесли его по всей крепости. Появляясь в разных её частях, молчаливый, с неизменно серьёзным, задумчивым видом, молодой главарь приводил в тонус своих разношёрстных последователей. Простые разбои шептались между собой, что Духовлад обходит крепость, и мотает себе на ус, кто, чем занимается, от чего, при появлении главаря в поле зрения, разбои старались хотя бы сделать вид, что заняты чем-то серьёзным, и с облегчением вздыхали, когда хмурый главарь удалялся, никому не сделав никаких замечаний.

Когда же ноги Духовлада, получившие полную свободу действий, занесли его на кухню, в одном из узких коридоров, он едва не столкнулся с Уладой. Девушка несла внушительный таз с сырым, мелко нарезанным мясом. Она была одета в простую одежду, чистую, но уже явно немало поношенную. Тем ни менее, это было гораздо лучше тех грязных лохмотьев, в которые она была одета при первой встрече с главарём. Рана на щеке (по которой, собственно, и узнал её Духовлад) уже не была воспалённой, взялась коркой, и скоро должна была совсем затянуться. Духовладу почему-то захотелось проявить внимание к этой девушке, и он сказал ей о том, что первым бросалось в глаза:

- Здравствуй… Твоя рана теперь выглядит гораздо лучше…

- Что ж, я рада за неё – с грустной улыбкой ответила Улада.

Духовлада смутил такой ответ, и он замялся, думая, что его слова расценили, как неуместную шутку. Увидев это, девушка попыталась исправиться:

- Я не хотела тебя обидеть! Благодарю за внимание ко мне, но пытаюсь не относиться к случившемуся слишком серьёзно.

- Понимаю… – ответил Духовлад, немного ободрившись.

Образовалась неловкая пауза, во время которой молодой главарь пытался найти тему, на которую можно было бы безболезненно перейти в разговоре с обезображенной девушкой, а та, в свою очередь, несколько раз перехватывала таз с мясом, пытаясь обратить внимание Духовлада на свою ношу. Как уже упоминалось, коридор был достаточно узким, а ноша девушки – не особо лёгкой. Осознав, что молодой человек слишком сильно ушёл в себя, чтобы самостоятельно обратить внимание на увесистый таз, Улада, спина которой с каждым мгновением всё сильнее ощущала вес сжимаемого в руках груза, решилась мягко подсказать ему:

- Этот таз не очень то и лёгкий. Пожалуйста, подвинься немного, чтобы я могла пройти.

Духовлад, тут же осознавший сложившуюся ситуацию, буквально влип в стену, бубня сбивчивые извинения. С достоинством кивнув головой в знак признательности, девушка засеменила мимо него по своим делам. Проводив её раздосадованным взглядом, Духовлад помотал головой, понимая, как глупо сейчас выглядел со стороны. В его голове засела мысль, что нужно будет обязательно ещё раз встретиться с ней, и нормально поговорить, чтобы та не думала, будто он полный идиот. Если бы в этот момент его спросили, почему ему не безразлично, что о нём думает эта девушка, он, скорее всего, и сам не смог бы этого объяснить…

С дальнего конца этого узкого коридора, за случившимся наблюдала Дарина, та самая, что считала себя подругой Сбыславы. По её недовольному лицу, можно было легко определить, что увиденное, она находила крайне предосудительным…
                ***
Село солнце. Главарь и атаманы снова собрались в Зале Совета. Через некоторое время, дозорные со стены привели Богдана, оставшись ожидать окончания переговоров за дверями. Вещий Дядька сразу же перешёл к сути вопроса, обводя разбоев проницательным взглядом:

- Так что вы решили?

Рефлекторно оглядев своих соратников, Духовлад уверенно ответил:

- Мы готовы принять твоё предложение, и возглавить оставшуюся дружину. Теперь будь добр, просвети нас, каким образом ты собираешься всё это устроить.

Слегка пожав плечами, Богдан стал спокойно излагать:

- В подходящее время, мне приснится «вещий сон», слух о котором быстро расползётся по всей дружине. Суть этого сна будет заключаться в том, что в Кременце находится молодой вождь, избранный Богами. Если он возглавит дружину, то её ожидает множество побед, несущих богатую добычу, а весь Чёрный Край ждёт долгое процветание. Нужно будет упомянуть о некоем доказательстве твоей избранности (сказав это Духовладу, Богдан взял небольшую паузу, устремив взгляд на потолок, но быстро нашёлся с решением) О, придумал! Скажу, что в вещем сне мне явилось, будто именно твоя рука снесла голову князю Батурию…

- Но в действительности, именно моя рука снесла голову князю Батурию! – заявил Духовлад с, несвойственным ему ранее пафосом, чему и сам несколько удивился.

- Это просто замечательно! Теперь мне придётся врать немного меньше! – притворно воскликнул Богдан, давая главарю понять, что его замечание не имеет никакого значения, от чего парень несколько смутился – Значит, я объявляю, что ты избранник Богов… Те люди, которые думают, что заправляют сейчас в дружине, вряд ли согласятся с таким развитием событий, и попытаются помешать мне, чем и подпишут себе смертный приговор. У многих уже руки чешутся до них добраться, но всему своё время. Когда всё будет готово, я лично появлюсь возле ворот крепости, и дам вам знать. Вы уже решили, кто пойдёт в дружину вместе с Волибором?

- Я, и ещё он – отозвался Духовлад, указав на Ворона.

- Отлично. Уверяю, вам бояться нечего… – заявил Богдан.

- Ты сказал: «В подходящее время мне приснится вещий сон…». «В подходящее время», это когда? – перебил его вопросом Мстивой.

- Точно я сказать этого не могу – пожал плечами Вещий Дядька – Нужно создать подходящее настроение в дружине… Может несколько дней, может неделя понадобится… А вам то что? Сидите за своими стенами, и в ус не дуйте.

Мстивой, ничего не ответив, погрузился в размышления. Больше говорить было не о чем, и Богдан, в сопровождении дозорных, отправился на стену, дабы вернуться обратно в лагерь дружины. Атаманы тоже ничего больше обсуждать не стали, и каждый последовал к своему обычному месту ночлега.

Теперь, когда всё было договорено, моральная нагрузка на Духовлада ещё более усилилась. Он шёл к своим апартаментам, ощущая, что даже ноги его заплетаются. Постучав в знакомую дверь, которую распахнула Сбыслава, едва удостоверившись, что это вернулся её мужчина, Духовлад вошёл, и устало сел на кровать, поставив локти на бёдра, а лицо опустив на открытые ладони.

- Как всё прошло? О чём вы договорились? – заботливо поинтересовалась Сбыслава.

- Мы приняли предложение этого человека из дружины – размеренно ответил главарь, не меняя положения – Он убедит дружинников, будто я послан Богами, чтобы принести процветание Чёрному Краю… или что-то в этом духе. Когда всё будет готово, он появится перед воротами крепости, и даст нам знать. Я, бывший тысячный Волибор, и один из наших атаманов, отправимся в дужину вместе с этим Богданом…

- Подожди, подожди – перебила Сбыслава – Ты хочешь сказать, что поедешь в дружину только с одним из твоих людей? А если это ловушка? Тебя ведь могут убить! Твои люди что, совсем дураки?! Так глупо рисковать жизнью своего предводителя! Завтра же ты должен собрать своих атаманов, и назначить кого-нибудь другого идти в дружину вместо себя!

Духовлад убрал руки от лица, и вопросительно уставился на Сбыславу:

- О чём ты говоришь вообще?! Большинство атаманов было против этой сделки. Это я настоял на том, чтоб воссоединиться с дружиной. И теперь я не могу приказать кому-нибудь другому подвергнуться опасности вместо меня. Если я начну вести себя подобным образом, то в главарях мне уж точно сидеть недолго…

- Это потому – истерично взвизгнула Сбыслава – Что твои атаманы, просто кучка неблагодарных трусов! Так ты ещё и переживаешь за них! А обо мне ты подумал?! Что будет со мной, если ты погибнешь?!

Внутри Духовлада вдруг волной вскипела злоба. Он пришёл сюда в поисках покоя в объятиях любимого человека, а вместо этого должен оправдываться в своих решениях перед тем, кого они, в принципе, не касаются! Не желая ругаться (так как находил это занятие абсолютно бесполезным), молодой главарь усилием воли подавил в себе желание разразиться ответной истерикой, и холодно бросил, встав с кровати и направившись к выходу:

- Я пришёл сюда не затем, чтобы трепать себе нервы. Сейчас мне нужен покой, и если здесь мне его не найти, то в этой крепости есть ещё много пустующих комнат.

Сбыслава тут же бросилась ему на шею, страстно зашептав на ухо:

- Не уходи! Прости меня, прости! Ты просто не представляешь, как ты мне дорог! Я так боюсь потерять тебя! Я больше не скажу ни слова, только останься!..

Духовлад почувствовал, как остатки злобы, ещё мгновение назад клокотавшей в его сердце, растаяли без следа, и под натиском страстных слов Сбыславы, образовавшуюся пустоту мгновенно заполнила нежность. Он крепко обнял повисшую на нём девушку, уже простив ей всё на свете, и нежным, успокаивающим тоном заговорил с ней:

- Ну, перестань, перестань… Я понимаю, ты переживаешь. Но это суровые реалии моей жизни: я должен идти на риск, чтобы остаться в живых. Это как карабкаться по отвесной скале: нет возможности остаться где-то посередине, не имеет смысла ползти вниз. Остаётся только ползти вверх, так как только лишь на вершине есть возможность перевести дух.

- Да, да, я понимаю! – вновь горячо зашептала Сбыслава – Прости меня! Просто пообещай мне, что будешь осторожен и рассудителен. Я верю в тебя, ты сможешь всё преодолеть… Ты мой мужчина, мой герой!

Отдавшись внезапно нахлынувшей страсти, они стали срывать друг с друга одежду, слившись в жарком, долгом поцелуе…

Страсть была утолена, Сбыслава уснула, но Духовлад всё никак не мог сомкнуть глаз. Он задавался вопросом: как долго придётся ждать, пока Богдан выполнит свою часть договора? Это сильно беспокоило главаря, так как он прекрасно понимал, что с каждым днём сомнения будут только усиливаться. Духовлад боялся, что сорвётся как раз в тот момент, когда нужно будет отправляться в дружину. Только одно его очень сильно ободряло – поддержка Ворона. Не важно, по каким там соображениям черноволосый атаман вызвался сопровождать главаря в дружину, но самому Духовладу это серьёзно добавляло уверенности. Создавалось впечатление, что и Волибору можно доверять… Но с другой стороны, опытный и рассудительный Мстивой, был противником воссоединения с дружиной. Духовлад был уверен, что если у Мстивоя существует мнение по какому либо поводу, то это следствие анализа, на основании богатого жизненного опыта, и серьёзных размышлений, с просчётом возможных вариантов развития событий.

Размышляя над всем этим пару часов, но, впрочем, не придя к каким либо знаковым выводам, молодой главарь всё же провалился в беспокойный сон.

Глава 19

Главарь снова проснулся с первыми лучами солнца. Накопившаяся за последние дни физическая усталость, уже серьёзно давала о себе знать, но сознание,  возбуждённое серьёзностью обстановки, упорно не желало пребывать в состоянии сна дольше необходимого минимума. Уже по обыкновению покинув спящую Сбыславу, Духовлад отправился шататься по всей крепости, в поисках возможности убить время хоть с какой-нибудь пользой. Все ходы были уже сделаны, и теперь оставалось только ожидать результатов деятельности Богдана в дружине. Отвлечься от этого беспомощного ожидания было не так-то просто: более или менее важных, трудоёмких дел пока не было, а память всё время упорно возвращала к мыслям о предстоящем визите в лагерь – пока ещё! – противника.

Первым делом, молодой главарь не спеша направился в сторону башни ворот. Поднявшись рядом с ней на стену, Духовлад, к некоторому своему удивлению, обнаружил здесь Ворона. Черноволосый атаман стоял чуть поодаль от дозорных и, сложив руки на груди, хмуро взирал со стены на стан дружины. Приблизившись, Духовлад обратился к атаману:

- Будь здоров, Ворон. Чего ты здесь так рано?

- Здравствуй Малыш. Да не спится мне. Вот, пришёл сюда, и стою-гадаю: что нас там ожидает? Плохо, что ждать нужно… Чувствую себя каким-то беспомощным…

Духовлад усмехнулся: уж он то, как никто понимал сейчас ощущения Ворона. Хотя, по виду атамана и нельзя было сказать, что его это очень уж сильно тревожило. Скорее заинтересовало, как некое новое ощущение.

- Пойду-ка, займу себя чем-нибудь – немного помолчав, бодро высказал Ворон мысли вслух – Вдруг Ратибора встречу, да поговорю с ним. Он это дело любит, аж красный становится… От удовольствия…

- Да чего ты вообще его трогаешь? – спросил Духовлад – И так нигде покоя нет, ещё и вы… Постоянно присутствует ощущение, что вы вот-вот друг другу в глотку вцепитесь!

- Почему трогаю? – переспросил Ворон так, как будто сам впервые об этом задумался, и тут же ответил с ехидной улыбкой – Потому, что трогается! Не во всём следует искать видимые причины, кое-что делаешь просто потому, что нравится!

Ворон растянул беззубую улыбку, явно будучи очень доволен своим ответом. Главарю вдруг захотелось хоть немного уязвить непомерное самолюбие атамана, и он бросил, как будто невзначай:

- Просто мне иногда кажется, что ты думаешь, будто сможешь побить любого в нашем войске, и не уверен лишь в победе над Ратибором.

Улыбку с лица атамана как рукой сняло. Он молчал, но явно отнёсся к замечанию очень серьёзно. Духовлад тут же поставил себе в упрёк собственную несдержанность: не самый разумный поступок, подначивать единственного человека, добровольно решившегося сопровождать тебя в опасном предприятии. Дабы быстро сменить тему, главарь, уставившись в сторону лагеря дружинников, перешёл в режим «говорю о том, что вижу»:

- В какое бы время я не выходил на стену, никогда не замечал в лагере никакого движения. Ни караулов, ни патрулей… Я даже подумывал о том, чтобы устроить вылазку в предрассветный час, когда сон самый крепкий… Одна сотня бойцов могла бы там такой шорох навести, что они б не скоро и опомнились. А то и вовсе бы осаду сняли, да разбрелись по округе… А ты, как думаешь?

- Да чего тут думать?! – воскликнул Ворон – Забью я этого Ратибора, как молочного поросёнка!

- Чего так уцепился за это? – стал успокаивать атамана Духовлад, раздосадованный тем, что не удалось переключиться на другую тему – Я глупость сболтнул, а ты теперь будешь ходить, и думать об этом. На такие вопросы, никакие рассуждения самых признанных мудрецов ответить не помогут, так что нечего себя изводить понапрасну!

Слова Духовлада, помогли Ворону расслабиться. Подумав над ними несколько секунд, атаман передёрнул плечами, и умиротворённо ответил, с философским выражением лица:

- Да уж, Малыш, ты прав. Нечего изводить себя понапрасну… Нам в дружину скоро идти, хватит и этого, чтоб нервы портить.

Духовлад почувствовал облегчение. Ещё немного побеседовав с Вороном о видимой обстановке в лагере дружины, главарь оставил его, и отправился далее в обход крепости. Вдруг в памяти всплыла вчерашняя встреча с той девушкой, лицо которой было обезображено большой раной на щеке. Духовлад ощутил, что сильно хочет вновь её увидеть, поговорить с ней. Не особо задаваясь вопросом о природе этого желания, молодой главарь сходу списал всё на любопытство, и зашагал в сторону кухни, сам не заметив, как ускорил шаг.

На кухне уже вовсю кипела работа: прислуга крепости готовилась накормить с утра новых хозяев Кременца, да и сами чернорабочие голодными сидеть не собирались. Рабочих помещений на кухне было много, да и народу здесь крутилось немало, от чего Духовлад пришёл к выводу, что без посторонней помощи отыщет девушку нескоро. Спросив о девушке нескольких кухарок (весьма удивлённых отсутствием грубости в обращении), молодой главарь нашёл, наконец, девушку, в одном из рабочих помещений. Поздоровавшись, он сообщил ей, что хочет с ней поговорить. Та сослалась на то, что работы слишком много, но остальные работницы, находившиеся рядом, немедленно заверили, что справятся сами. Обтерев мокрые руки, Улада последовала за главарём разбоев. В помещениях кухни было очень шумно: звенела посуда, кухарки громко перекрикивались друг с другом, кухонные молотки и топоры бились о разделочные доски… В общем, поговорить здесь не получилось бы, разве что покричать друг на друга. Выйдя во двор, Духовлад присел на находившуюся неподалёку скамью. Рядом присела и Улада.

- О чём ты хочешь со мной говорить? – сходу осведомилась девушка.

- Я просто хочу узнать, кто ты – ответил главарь, заглядывая ей в глаза.

- Ты будешь спрашивать об этом у каждой служанки в этой крепости? – усмехнувшись, спросила Улада.

- Нет, не у каждой – ответил Духовлад – Тогда, в день гибели Батурия, когда я увидел тебя впервые, мне было не до того, чтобы допрашивать тебя. Просто, не смотря на крестьянские одежды, ты очень благородно себя подаёшь: поступь, жесты рук, положение головы… Возможно ты пленница из какой-нибудь знатной семьи, и хочешь вернуться домой…

- Ты думаешь, что сможешь получить за меня выкуп? – грустно усмехнулась Улада – Всю мою знатную семью, перерезали прямо у обуглившихся стен моего дома. Мой край разорён, так что возвращаться мне попросту некуда.

- Я не думал о выкупе – смутился главарь, несколько раздражаясь таким поворотом в разговоре – Деньги – это последнее, что меня сейчас волнует. В этой крепости нам досталась такая добыча, что каждому хватит до конца жизни. Наша главная трудность – покинуть Кременец с этими деньгами. Мне очень жаль, что с твоей семьёй случилось такое несчастье, но я не думаю, что это повод грубо разговаривать со мной.

- Прости. Я пытаюсь сдерживать себя, но не всегда получается. Ты и так заставил моё сердце отозваться благодарностью к тебе, когда на моих глазах срубил голову Батурию. Я понимаю, что у тебя были на то свои причины, но именно так Судьба и творит Справедливость. Я надеюсь, теперь эта крепость станет мне домом, но я должна буду работать, чтоб прокормить себя. В этом я тоже вижу некую справедливость.

- За что с твоей семьёй так поступили? – немного помолчав, спросил Духовлад.
Тяжело вздохнув, Улада начала свой рассказ:

- Я – дочь Радовежского Смотрящего. Отец всегда был уверен, что Батурий относится к нему благосклонно. И эта уверенность только усилилась, когда князь выбрал меня будущей женой своему сыну. Но потом случилась какая-то свара со знатными людьми из Углича. Нас – женщин – не посвящают в подробности подобных происшествий, так что доподлинно я не знаю, что там стряслось. Знаю только, что Батурий рассудил тот спор в пользу угличей. Отец был оскорблён, в негодовании метался по терему… Потом, к нам в Радовеж приехал человек из Белого Края, вёл переговоры с отцом. После этого отец отказался от покровительства Батурия, и объявил, что Радовеж присоединяется к владениям княгини Марии. Реакция князя не заставила себя ждать: со всего Чёрного края было собрано войско, разорившее Радовеж. Отец рассчитывал на помощь из Белого Края, но помощь так и не пришла. Дворовые люди отца, ещё несколько недель назад восхвалявшие мудрость его решения, завидев со стен осаждённого города мощь войска Чёрного Края, пленили отца, и открыли ворота Батурию, рассчитывая на прощение. Но расчёт оказался неверным, и их головы тоже легли под топор палача. Отца посадили на кол, и пока он медленно умирал, у него на глазах перерезали горла его наследникам – обоим моим малолетним братьям. Мне на щеке выжгли клеймо княжьей конюшни. Глумясь надомной на глазах умирающего отца, Батурий говорил, что оставляет мне жизнь только потому, что я была обручена с его сыном, и теперь, вместо того, чтобы стать женой наследника Чёрного Края, я до конца жизни буду чистить выгребные ямы в Кременце…

Улада прервалась. По её лицу бежали слёзы, но в мимике не было и следа страданий. Напротив, выражение лица казалось холодным и жёстким. Немного помолчав, она завершила свой рассказ, железно отчеканивая каждое слово:

- Тем ни менее, исходя из того, что случилось далее, Судьба улыбнулась мне: я стала свидетельницей того, до чего не ожидала даже дожить. Я своими глазами видела, как сдохла эта высокомерная свинья! Видела, как твоя рука срубила его поганую голову, которая покатилась по грязным камням мостовой во дворе этой крепости! Я видела, как его убили в собственном доме, в самом сердце Чёрного Края, который он считал безропотно себе преданным!

Духовлад снова посмотрел в лицо девушке: как она была горда, как сияли яростным торжеством её увлажнённые слезами глаза… И как она была прекрасна сейчас! Несмотря на затёртые бедняцкие одежды, на ужасную, только начинающую заживать рану, занимающую чуть ли не пол лица… Под воздействием этого впечатления, молодой главарь ощутил сильное влечение к этой девушке, которую не сломило столь жестокое испытание. Тут же вспомнив о Сбыславе, и устыдившись своего внезапного побуждения, Духовлад поспешил продолжить разговор:

- Ты родилась и выросла в богатой, влиятельной семье. Уверен, что тебе никогда не приходилось заниматься работами по хозяйству. Но здесь ты делаешь это добровольно. Я всегда считал, что люди, воспитанные в подобных условиях, считают такую работу унизительной для себя…

- Ты не ошибся – мягко перебила Улада, уловив мысль собеседника, и заметив, как он напрягается, излагая эту мысль, стараясь ничем её не обидеть – Такая работа действительно считается унизительной. Но знаешь, пока я ехала в клетке, устланной грязной соломой, от Радовежа, вернее от того, что осталось от Радовежа, у меня было достаточно времени, чтобы пересмотреть правомерность подобных претензий с моей стороны. Всем, что у меня было, я была обязана своему отцу. Как только мой отец утратил своё положение, тут же и я лишилась всего. То есть, лично у меня никогда ничего и не было! Даже когда отец ещё был в милости у Батурия, я помню, как он сообщил мне о скором моём обручении с сыном князя. Отец вернулся тогда из Кременца, и прямо с дороги заявился ко мне. Весь сияя от счастья, он сообщил тогда, что хорошенько постарался, и теперь у меня будет самый желанный жених во всём Чёрном Крае. По одному его виду было понятно, что он на седьмом небе от счастья, предвкушая, что скоро породнится с Батурием, но мне всё представил так, будто старался ради МЕНЯ! Сердце моё не было занято, поэтому я не протестовала, но неприятное ощущение от лицемерия родителя, отложилось в моём сердце навсегда. И ещё пришло понимание того, что, несмотря на знатное происхождение, судьба моя предопределяется другими людьми, и ни капельки мне не принадлежит. Разница между мной, и, например, прислугой этой крепости, состояла лишь в исполняемых обязанностях. Благодаря этому осознанию, мне было легче принять новые реалии, когда этих различий не стало. Местная прислуга относится ко мне хорошо. Думаю, они жалеют меня, так как моя рана на лице выглядит просто ужасно. Кто-нибудь другой, мог бы попытаться неплохо устроиться за счёт этой жалости, но я не верю в постоянство человеческих эмоций. Сегодня они жалеют меня, и готовы поделиться последним, что имеют. Но стоит принять постороннюю помощь несколько раз, не утруждая себя самостоятельными стараниями для улучшения своего положения, как они отвернутся от меня, не желая тащить на себе  такую обузу. И я считаю, что это справедливо, ибо достоин помощи только тот, кто сам старается исправить своё положение.

Духовлад был потрясён рассудительностью и внутренней силой этой девушки. Пройдя через такой ужас, она, тем ни менее, снова «стояла на ногах», в готовности начать жизнь заново. Начать жизнь заново даже там, куда её низвергла жестокая Судьба. Улада, немного помолчав, поднялась, и направилась обратно к входу на кухню, сказав главарю:

- Прости. Мне больно обсуждать моё прошлое. Позволь мне вернуться к работе, это помогает мне забыться.

Духовлад только согласно кивнул, не в силах вымолвить ни слова. Девушка ушла, а молодой главарь, посидев ещё немного, продолжил обход крепости с крайне задумчивым видом.
                ***
Вернувшись в тоже помещение, в котором работала, Улада обнаружила здесь пышущую негодованием Дарину. Последняя стояла посреди комнаты, уперев руки в бока, и даже притопывая ногой. Остальные присутствующие работницы притихли, делая вид, будто полностью поглощены своим занятием, лишь изредка кидая косые, любопытствующие взгляды в сторону эпицентра назревающего конфликта. Смерив Дарину безразличным взглядом, Улада направилась к своему рабочему месту. Оскорбившись таким прохладным отношением к своему праведному возмущению, Дарина гневно бросила Уладе:

- Ты где прохлаждалась?! Думаешь, что за тебя должны другие работать?!

- Уж не ты ли тут за меня работала?! – усмехнулась та.

Присутствующими в помещении работницами, это замечание было оценено, и из разных углов послышались ехидные смешки. Выпучив глаза и сжав кулаки, Дарина сделала несколько шагов в сторону обидчицы, ещё толком не зная, что собирается делать, но с очень серьёзными намерениями, зашипев сквозь зубы:

- Ах, ты ж сволочь! Думаешь, я прощу тебе твои поганые слова?!

Улада подхватила разделочный топорик, лежавший на столе поблизости, и, показав его поборнице справедливости, с пренебрежительной усмешкой ответила:

- Думаю ударить тебя этим по голове, если ты сейчас же не уберёшься отсюда.

Решительность, блеснувшая в этот момент в глазах изуродованной девушки, серьёзно остудила пыл Дарины. Она поняла, что «на испуг» противницу взять неудастся, а переводить противостояние в физическую плоскость ей стало страшно. Дарина попятилась к выходу, и свирепо выпучив глаза, вновь зашипела, разбрызгивая слюну:

- Это не сойдёт тебе с рук просто так! Ты ещё очень сильно пожалеешь об этом!..

Внешне невозмутимая Улада, проводила её презрительным взглядом. Едва Дарина покинула помещение, как из разных его углов послышались одобрительные комментарии: «Правильно, правильно!..», «Так её!..», «Строит тут из себя!..». Но одна из работниц кухни, что была постарше остальных, выглядела взволнованной, и предостерегающе сказала Уладе:

- Будь осторожна с этой девкой. Сама из себя она ничего не представляет, но она близкая подруга Сбыславы, которая стала женщиной главаря новых хозяев крепости. Того самого, с которым ты уходила некоторое время назад. Не знаю, чего он там хотел от тебя, но лучше тебе быть поосмотрительней.

- После того, что случилось в моей жизни совсем недавно, такие «враги», как эти напыщенные девицы, уже не пугают меня – с грустной улыбкой ответила ей Улада, снова принимаясь за работу – Сами по себе они безобидны. А у новых хозяев крепости, сейчас слишком много важных дел, и тратить драгоценное время на исполнение сумасбродных желаний постельной девки, в столь серьёзных условиях вряд ли кто-нибудь станет.
                ***
Один из трёх бараков,  ранее занимаемых гарнизоном крепости, занимала та часть Медвежьего Воинства, атаманами которой стали Ратибор и Вук. Разумеется, после ранения последнего, рыжебородый здоровяк остался единственным атаманом. Вчера люди Ратибора, увидели его впервые, после боя с князем и его личной охраной. Появившись в бараке, атаман стал спрашивать своих людей о том, хорошо ли те устроили свой быт. Такое заботливое любопытство, было нетипичным для рыжебородого здоровяка, и разбои разговаривали с ним осторожно, боясь сболтнуть что-нибудь такое, что может не понравится атаману. Суть их ответов сводилась к одному: устроились здесь налётчики нормально, и острого недостатка ни в чём не испытывают. Многие сетовали на то, что можно было бы разбрестись по покоям, ранее предназначенным для высокородных господ, и расположиться с большим комфортом, но в преддверии возможного штурма крепости, лучше всем находиться в одном месте.

Больше Ратибор от своих людей не уходил, а те уже немного привыкли к его присутствию, и стали вести себя более естественно. В бараке стоял нестройный гул разговоров. Вроде бы все старались говорить в полголоса, но сливаясь в единое целое, этот шум становился достаточно громким. Ратибор сидел в одиночестве в одном из дальних углов помещения. Ушедший глубоко в свои размышления, он сейчас выглядел так величественно со стороны: выбритая голова, хмурое, сосредоточенное лицо, завершающееся роскошной рыжей бородой, которую размеренно перебирали пальцы могучей руки. Внезапно что-то поменялось в окружающей обстановке, что вывело здоровяка из состояния глубокой задумчивости. Лишь спустя несколько мгновений, Ратибор осознал, что именно: в помещении наступила гробовая тишина. Он повернулся, чтобы узнать причину этого внезапного изменения, и, узрев её, едва сдержал себя от порции отборнейшей брани: степенно шествуя сквозь полный барак людей, к нему приближался Ворон. Для ратиборовых людей, вовсе не было секретом то, что отношения между этими атаманами носили, мягко говоря, натянутый характер. Потому-то они и притихли, едва Ворон появился здесь в гордом одиночестве, и внимательно провожали его взглядами, предполагая, что спокойно встреча двух предводителей не закончится.

- Чего явился? – исподлобья глядя на пришельца, напряжённо спросил Ратибор, ожидая очередного подвоха.

- Поговорить хочу – ответил Ворон, и после небольшой паузы добавил – Наедине.

- Что ж, пойдём – ответил здоровяк, указывая в сторону выхода.

Ворон развернулся, и пошёл обратно. За ним последовал Ратибор, который тоже предпочитал общаться с недругом без свидетелей, так как не всегда находил, чем ответить на едкие насмешки черноволосого. Их провожали сотни взглядов людей Ратибора, так и не решившихся произнести ни звука.

Атаманы вышли во двор крепости, и, найдя место, поблизости от которого крутилось бы как можно меньше нежелательных свидетелей, исподлобья уставились друг другу в глаза.

- Так о чём ты хотел поговорить? – первым заговорил Ратибор.

- Да я сегодня разговаривал с Малышом, и он сказал, будто думает, что я неуверен в победе над тобой, от того постоянно с тобой и загрызаюсь – ответил Ворон, отводя взгляд.

Начало разговора уже очень не понравилось рыжебородому здоровяку. Предчувствуя в нём какой-нибудь нелепый поворот, он глубоко вдохнул, и спросил, с ещё большим напряжением в тоне:

- И что ты теперь предлагаешь делать?

Пошарив взглядом из стороны в сторону, и некоторое время неопределённо помявшись, Ворон, наконец, выдал следующее:

- Я предлагаю нам с тобой подраться, чтобы раз и навсегда закрыть этот вопрос…

- Ай, молодец! Ай, смешно! Долго думал, недоношенный? – взорвался было Ратибор, но увидев, как Ворон замялся, и разочарованно нахмурился, стал говорить тише, недоверчиво прищуриваясь – Погоди, ты что, серьёзно?! Он серьёзно! Да у тебя совсем мозгов нет! Крепость в осаде, напряжение среди наших людей вот-вот взлетит до предела, а этот ещё и драку предлагает затеять! Знаешь, если так руки чешутся, то спустись-ка со своим предложением в лагерь к нашим новым соседям. Уверен, там быстро найдётся множество желающих удовлетворить твоё сумасбродное стремление!

Ворон молчал, но явно сожалел о своей излишней откровенности, думая о том, как теперь отсюда убраться.   Внезапно Ратибор замолчал, и немного подумав, спросил:

- А если я тебя побью, ты перестанешь меня доставать?

- Клянусь! – с готовностью отозвался черноволосый атаман.

- Только договоримся сразу: никакого оружия, только голые кулаки – предупредил рыжебородый.

Ворон с детской готовностью закивал головой. Следующим важным вопросом, на пути к долгожданному выяснению отношений, стал поиск места проведения этого благородного мероприятия. Обе стороны были заинтересованы в отсутствии свидетелей, но, при этом, в достаточном просторе для манёвров. Ворон нашёлся первым, и предложил отправиться в Зал Совета. Предложение было очень удачным: громадное, пустующее помещение, в котором могут собраться разве что атаманы, дабы обсудить некие важные вопросы, касающиеся участи всего Медвежьего Воинства. Рядовым разбоям делать там попросту нечего, а если бы в ближайшее время ожидалось собрание руководства всей разбойной ватаги, то оба участника предстоящей разборки, узнали бы об этом в первую очередь.

Придя в Зал Совета, противники оставили у дверей своё оружие и защитную амуницию. Сняли даже рубахи, чтоб оставить друг другу как можно меньше возможностей ухватиться за себя. Выйдя на середину зала, они встали лицом к лицу, молча схлестнувшись грозными взглядами. Сейчас, когда их оголённые торсы находились так близко друг к другу, остро бросалось в глаза, насколько Ратибор мощнее. Его толстенные ручища – достойное продолжение широченных, могучих плеч – казалось, смогли бы даже воду из камня выжать. Ворон, который сам выглядел заметно мощнее любого налётчика из Медвежьего Воинства, рядом с теперешним соперником, казался подростком средней комплекции, хоть и был выше ростом.

Противостояние взглядов длилось недолго: спустя всего несколько секунд, Ворон атаковал неприятеля. Он нанёс удар левой рукой, не особо сильный, почти не размахиваясь, но внезапный и быстрый. Тем ни менее, Ратибору удалось увернуться, сделав полшага назад, и слегка отклонив туловище в ту же сторону. Едва левый кулак черноволосого атамана начал обратный путь, так и не достигнув цели, рыжебородый тоже всем весом ринулся вперёд, собираясь в свою очередь атаковать. Но, как раз на это и рассчитывавший Ворон, уже запустил свой правый удар, в который уже вложился основательно, и его кулак на противоходе врезался прямо в нос рыжебородого здоровяка. В глазах Ратибора потемнело, и тут же фонтаном брызнули искры, а во рту появился резкий солёный привкус. Рыжебородый даже слегка подсел, но сумел удержаться на ногах и сгруппироваться, сократив брюшные мышцы и прикрыв голову массивными предплечьями. Сделано это было очень вовремя, так как удары Ворона посыпались на потрясённого противника, как из рога изобилия. Черноволосый атаман бил прицельно и жёстко, не стесняясь хорошенько вкладываться в удары. Некоторые его удары всё-таки проскальзывали сквозь блок противника, оседая на голове последнего, но тот даже в столь затруднительном положении, не потерял присутствия духа, беспрестанно раскачивая туловище из стороны в сторону. Благодаря этому несложному действию, удары Ворона, даже достигающие цели, не ложились плотно, под прямым углом, и не наносили максимального вреда.

Почувствовав, что более лёгкий и манёвренный Ворон имеет заметное преимущество в драке «на ногах», Ратибор, улучив момент, практически в слепую кинулся на противника, рассчитывая прижать его к земле всем своим весом. Черноволосый атаман, в кураже осыпающий здоровяка ударами, слишком поздно среагировал, но, всё же, нырнув тому под руку, сумел избежать захвата… почти: падающий на пол Ратибор, едва успел схватить его за бедро, увлекая за собой. Едва упав на землю, Ворон приподнялся, и наотмашь нанёс несколько ударов локтем по голове навалившегося на ногу противника. Первый удар рыжебородый получил в скулу, и тут же прижав подбородок к груди, второй получил уже в лоб. Не желая ни отпускать Ворона, ни в дальнейшем принимать удары в голову, Ратибор приподнялся, и крепко впившись в захваченное бедро противника, рывком затащил его дальше под себя. В свою очередь Ворон, прекрасно понимая, чем грозит складывающаяся ситуация, ещё активнее заработал локтями, метя в лицо рыжебородому, и тот, дабы поумерить пыл пытающегося освободиться противника, обрушил на него удар могучего предплечья, целя в затылок. Черноволосый атаман слишком сильно извивался, от чего удар пришёлся не в затылок, а по спине, в районе основания шеи. Хоть оглушающий эффект этот удар и утратил, но был он так силён, что прибил Ворона лицом к отшлифованному каменному полу. Перед самой встречей собственного лица с камнем, черноволосый атаман едва успел слегка отвернуть лицо, дабы не раздробить себе нос, и почти всю мощь удара принял на свою левую бровь. Из глубокого и длинного рассечения, фонтаном хлынула кровь, а голову, по инерции, откинуло назад. В этот момент, когда горло на мгновение оказалось беззащитным, левое предплечье Ратибора скользнуло под его подбородок, и сжало шею противника мёртвой хваткой. С этого момента, исход схватки был предрешён. Последующие попытки Ворона достать рыжебородого ударами локтей не давали никакого результата: Ратибор плотно прижался к нему со спины, как будто каждое мгновение, находя внутри себя ресурс, чтобы усилить давление на горло противника. В свою очередь сам рыжебородый здоровяк, в пылу схватки уже не ощущавший обильного потока крови, струящейся из его разбитого носа, вот-вот ожидал от беспомощного недруга каких-нибудь сигналов, подтверждающих его желание прекратить фактически проигранный бой, признав превосходство оппонента. Но Ворон всё продолжал безрезультатные попытки достать локтями голову Ратибора. С каждым разом, его движения становились всё более вялыми, но признавать поражение, он явно не собирался. Не смотря на клокочущую в сердце ярость, рыжебородый почувствовал себя затруднительно: сейчас в его руках задыхался хоть и недруг, но являющийся частью Медвежьего Воинства, а значить, как не крути, соратник. Учитывая осадное положение, где каждый боец на счету – не говоря уже об атамане! – эмоции Ратибора уступили здравому смыслу, и он отпустил уже практически обмякшего Ворона. Скрутившись на полу, наконец, получив возможность вдохнуть, черноволосый атаман с ужасным сипом втягивал в себя воздух, то и дело срываясь на рваный кашель.

Ратибор поднялся, и стоя над своим поверженным противником, молча взирал на него. Вся неприязнь, испытываемая ранее к этому человеку, сейчас улетучилась: короткая, но жёсткая схватка, заставила рыжебородого смотреть на своего противника с уважением. Да, он победил, но неуступчивость, готовность сражаться (буквально!) до последнего вздоха, предпочитая гибель просьбам о пощаде даже в столь необязательной ситуации, проявленные Вороном, заставляли взглянуть на него по-новому. Понемногу приходя в себя, но всё ещё глубоко дыша, черноволосый атаман сначала встал на одно колено. Простояв так около минуты, и окончательно собравшись с силами, он поднялся, встав лицом к лицу со своим победителем.

- Ты храбрый и сильный человек, Ворон. Жёсткий и умелый боец – взглянув в глаза черноволосого атамана, откровенно сказал Ратибор, тепло пожив руку на плечо бывшего противника.

Ворон так же тепло положил руку на плечо Ратибора, и так же откровенно ответил:

- А ты – толстожопый, неповоротливый свин, и тебе сегодня просто повезло!

Рыжебородый онемел. Он некоторое время просто ошарашено клипал глазами, глядя на спокойного Ворона, но внезапно его разобрал дикий хохот. Пока Ратибора сгибало пополам в приступе истеричного смеха, Ворон всё так же спокойно смотрел на него, ожидая окончания приступа.

- Да ты сумасшедший! – заговорил, наконец, рыжебородый, когда приступ хохота стал понемногу отступать – Я раньше это просто так говорил, к слову, а сейчас ясно вижу, что ты на всю голову ненормальный! Но от своих слов я отказываться не стану: заставил ты сегодня себя уважать!

- Ну, раз так – ответил черноволосый атаман – Тогда пойдём со мной.

- Куда?!

- Нужно отпраздновать твою победу, хоть она и случайна – с улыбкой ответил Ворон.

Бывшие противники, не спеша снова надели на себя все те вещи, которые оставляли у входа перед дракой, и покинули Зал Совета. Из главного здания они отправились на кухню, где затребовали ведро холодной воды. Когда напуганные взбалмошным обликом атаманов кухарки выполнили их требование, поставив перед ними заказанный сосуд, мужчины смыли с лиц пот и кровь. Кровотечение из носа Ратибора к тому времени уже прекратилось, а вот из рассечённой брови Ворона, кровь струилась ещё довольно бодрым потоком. Одна из кухарок с опаской протянула ему рушник, и едва тот взялся за него рукой, отдёрнула свою. В благодарность за доброту, Ворон одарил её широкой, беззубой улыбкой, при виде которой благодетельница зажмурилась, и едва не свалилась в обморок. Приложив рушник к рассечению, Ворон уверенно повёл здоровяка в сторону винного погреба. Как всегда у входа в погреб, несли караул его люди. Когда к ним приблизились раскрасневшиеся атаманы, со свежими побоями на лицах, часовые выглядели растерянно. Ворон на ходу сообщил им, что имеет в винном погребе некие неотложные дела, в решении которых ему должен помочь «этот избитый толстяк», а так же потребовал его не беспокоить, и больше никого в погреб не пускать. Часовые лишь молча проследили, как атаманы скрылись в тёмном проходе.

Освещение в погребе было скудным: несколько узеньких окошек под самым потолком, освещали далеко не каждый угол. Взяв по большой деревянной кружке, которые стояли практически у каждой из многочисленных винных бочек, атаманы уселись около одной из них, и, наполнив сосуды, поднесли их к губам, не сводя друг с друга тяжёлых, проницательных взглядов. Опустошив посуду, они снова наполнили её благородным напитком, и вновь приложились к кружкам, всё так же сверля друг друга взглядами. Допив, Ратибор, как будто с претензией, поинтересовался у Ворона:

- Мы что, так и упьёмся молча?

- От чего же? Думаю, нам есть что обсудить – ответил тот.

- Например? – вопросительно уставился рыжебородый на собеседника.

Черноволосый атаман, до сих пор прижимающий к левому виску изрядно пропитавшийся кровью рушник, ещё при дневном свете заметил краснеющие подпухлости на переносице и скулах бывшего противника. Он расплылся в ехидной улыбке, памятуя о том, что на лице у него самого, кроме рассечения на брови, никаких видимых последствий драки не будет, и бодро заявил:

- Ну, например: вот ты в нашей драке, вроде как победил, а завтра будешь выглядеть так, как будто всё случилось совсем наоборот.

Ратибор, несколько смутившись, аккуратно потрогал пальцами пульсирующую подпухлость на своей переносице, которая немедленно отозвалась острой болью даже на такое лёгкое воздействие, но тут же махнул рукой, и безразлично ответил:

- Мне хватит того, что ТЫ будешь знать, как всё случилось на самом деле.

Ворон громко хохотнул, и, хлопнув собеседника по плечу, от чего тот немного расплескал на себя содержимое своей кружки, задорно похвалил его:

- Вот это, я понимаю, слова мужчины! Чтоб ты всегда таким был, так с тобой, глядишь, ещё и дело можно было бы иметь! Так нет же! Вечно сопли распустишь, будто мамка пятерых детей…

- При чём тут сопли?! – насупился Ратибор – Просто в этой кошаре, только на одного-двоих положиться и можно. А у вас же планы царские: крепостя захватывать, на князей с охраной нападать!..

- Ну вот, опять заныл! – перебив, посетовал Ворон – Ну, и посмотри теперь: и крепость наша, и князь с охраной перебиты. Так что ты снова зря сопли распустил.

- Зря сопли распустил?! – заводясь, переспросил рыжебородый – А про дружину, из-за которой мы крепость покинуть не можем, ты забыл?! И ещё про ту, которую по весне высокородные господа соберут по всему Чёрному Краю?! То, что нам теперь грозит голодная смерть в осаде, по-твоему, не уважительная причина «распускать сопли»?!

- Взгляни на себя, и устыдись! – назидательно призвал Ворон – Боги дали тебе здоровья и силы за пятерых, как у тебя совести хватает искать поддержки среди тех, кто слабее тебя?!

К этому моменту деревянные кружки вновь опустели, и были незамедлительно наполнены. Сделав несколько мощных глотков, Ратибор, напряжённо уставившись на собеседника, зло процедил сквозь зубы:

- Значить, ты хочешь сказать, что я трус?

- Я хочу сказать, что ты требуешь от себя слишком малого – ответил Ворон, на вид вовсе не переживая из-за угрожающей интонации рыжебородого – Вот, чего тебе надо, чтоб ты мог на своих людей положиться?

- Ну… – начал было Ратибор, но осознал, что выразить свои ощущения словами не так-то просто – В общем… Сплочённость должна быть!

- Так ведь ты же их ведёшь! Значит, вокруг тебя они и должны сплотиться! Только ты можешь поселить в своих людях уверенность, а если ты будешь постоянно оглядываться, идут они за тобой или нет, то в их сердцах сомнение только усилится. Ты должен делать всё, чтобы они уверовали в твою несокрушимость. Тогда, следуя за тобой, они уверуют, что и сами несокрушимы!

Слова Ворона, заставили Ратибора по-новому взглянуть на роль атамана в бою. Рассуждения собеседника выглядели очень складно, но невозможно в один миг отринуть свои устоявшиеся убеждения, и здоровяк стал возражать, более для того, чтоб точнее прояснить для себя предлагаемую картину:

- Но, как бы ни был хорош тот, кто ведёт остальных, один в бою он ничего не сделает, от того и должен быть уверен в своих людях. Вот ты можешь быть уверен в своих людях, так как прошёл с ними через множество передряг, и удостоверился в их надёжности.

- Ты говоришь так, будто сам Иса спустился с небес, и одарил меня ватагой этих головорезов, пообещав, что они будут верны мне, как рунейская гвардия своему императору! – усмехнувшись, ответил черноволосый атаман – Когда-то ведь тоже был первый налёт, в который их повёл Я. Я тогда тоже не мог быть уверен в них, но я был уверен в себе! Смерть в бою мне всегда была милее прозябания в нищете. Я дрался беззаветно, и они, следуя за мной, дрались так же. Да чего только обо мне говорить?! У тебя и у самого такой опыт был! Когда князь Батурий с горсткой своих телохранителей угодил в нашу ловушку, поначалу ведь всё складывалось для нас совсем не гладко. Вспомни, с какой лёгкостью несколько десятков человек, сплоченно ставшие плечом к плечу, отбросили вас назад при первом натиске. Ты бы видел лица тех, кто был у тебя за спиной! Да их просто перекосило от ужаса! Они боялись даже приблизиться к строю телохранителей князя. У меня, конечно, особо не было времени разглядывать, что там происходило на вашем участке, но кое-что я всё-таки видел. И главное, что я увидел, это то, что случилось после того, как ранили Вука. Когда твой друг потерял руку, ты просто рассвирепел! Ты бросился на врага, и глаза твои горели безумной яростью, но на самое важное ты уже не обращал внимания: за тобой последовали остальные разбои. Все, как один! Они были настолько впечатлены тем, как под твоими ударами замертво валились грозные враги, что уверовали в твою неуязвимость. А последовав за тобой, уверовали и в собственную.

- А если бы меня сразили, они бы, получается, врассыпную сразу бросились? – предположил рыжебородый, обороняя последние ветхие рубежи своих старых убеждений.

- Ну, бросились бы, так что?! Ты бы этого уже не увидел – вновь усмехнулся Ворон – Но видишь: тебя не сразили, и победа наша! Ты слишком много думаешь о том, что может или не может случиться. Иногда мне кажется, что твоё место на рынке, а не в бою.

Ратибор сурово взглянул на собеседника из-под хмурых бровей уже слегка захмелевшим взглядом: последняя острота явно задела его. По выражению лица Ворона было видно, что он это заметил, но абсолютно на счёт этого не переживает. Рыжебородый здоровяк хотел было возмутиться, но тутже поймал себя на мысли, что слова Ворона не были просто «высосанным из пальца» оскорблением. Сколько раз на советах Воинства, он – Ратибор – призывал отказаться от дерзких выходок: от того, чтоб устроить засаду на медоварне; от того, чтоб идти на Кременец, пока князь с дружиной были в Радовежских землях; от того, чтобы устроить засаду Батурию в его же крепости. Но, не смотря на его скептические настроения, можно сказать, что во всех этих предприятиях Медвежьему Воинству сопутствовал успех. Так может поверить в эту ватагу голодранцев хотя бы сейчас? Тем более, всё зашло так далеко, что остаётся либо погибнуть, либо продолжить «дерзкие выходки», и добиться окончательного успеха.

- А знаешь, – сказал, наконец, Ратибор Ворону, подставляя опустевшую кружку – Наверное, ты прав. Кто-то должен вдохновлять людей. Я теперь тоже буду выступать за объединение с дружиной. И вот ещё что: я даже вместе с вами отправлюсь в лагерь!

Черноволосый атаман, наполнявший кружки, поднял взгляд на Ратибора, и с ухмылкой отметил:

- Ты хочешь, чтоб Мстивоя удар хватил?! Ты же видел, как он разволновался, когда я сказал, что иду с Малышом. А если он узнает, что сам в крепости останется, небось, от отчаяния со стены сбросится!

- Чего ты так на Мстивоя – пожал плечами Ратибор, берясь за вновь наполненный сосуд – Плохого он, вроде, ничего не делает. И Малышу его поддержка, как опытного воеводы, по-моему, очень кстати.

Прищурив глаза, глядя в одну точку, Ворон ответил:

- Не знаю… Вроде как и обвинить его не в чем, только что-то мне в нём не нравится. Молчит всё время, что-то себе думает, и ни с кем этим не делится. Не искрений он с нами. А то, что он Малышу помог, так его самого здесь никто бы и слушать не стал… Сейчас он, вроде как, проявил уже себя, и отношение в Воинстве к нему поменялось, так он видишь, сразу всем указывать начал, кому что делать. Помяни моё слово: этот Мстивой ещё начнёт Малыша подвигать, и сам к главенству полезет!

 - Я, конечно, против Малыша ничего не имею, только он, как ни крути, молод ещё очень – поморщившись, ответил Ратибор – Как бы он нас не завёл, куда не следует…

- Опять ты за своё! – воскликнул черноволосый атаман, звонко хлопнув себя по бедру ладонью – Прям вот ведёт он нас, как бычков на водопой. Малыш-то, может ещё не так опытен, но он умеет слушать. Слушать, и делать выводы. Такому в нашей ватаге и следует главарём быть. Вот я, например, не могу, у меня терпения не хватит. К мнению чужому я слишком плохо прислушиваться умею. Да и переживать за всех у меня, если честно, очень скверно получается. А Малыш, он за всех думает, и переживает понастоящему! Искренний он, и не глупый. Может, не очень опытный ещё, ну так это дело наживное. От нас – атаманов – тоже немало зависит: наша помощь ему нужна, как воздух. Вот мы с тобой грызлись, как кошка с собакой, а он, из-за этого, как на иголках…

- Ну, так ты ж меня задирал! – отметил уже захмелевший Ратибор.

- Да не об этом сейчас! – «спрыгнул» Ворон с неудобной темы – Я к тому, что это он, Малыш, меня надоумил с тобой разобраться. В смысле, вражду окончить. Не прямо, конечно, иносказательно так, но тем ни менее. Помяни моё слово: при Малыше расцветёт Наше Дело!

Ратибор был слегка удивлён, услышав, что это молодой главарь поспособствовал его с Вороном выяснению отношений, но, в итоге, также отозвался об этом, как о мудром поступке. Размеренное распитие благородных напитков из княжьей коллекции, продолжилось под разнообразные воспоминания о Духовладе. Хмельные атаманы, усмехаясь, делились друг с другом впечатлениями о том, как теперешний главарь некогда выскочил из деревянной будки, перевозившей невольников, и наставил на Тура обломок копья. Ратибор с гордостью рассказал, как заступился за Малыша после того, как тот заколол Щура, а Ворон похвастал, что именно к нему пришёл Духовлад утром, после попойки на медоварне, когда пропал Предраг. Потекла череда воспоминаний, связанных с молодым главарём, которая изредка перемежалась обоюдным признанием заслуг и талантов Духовлада. Причём, глубина признания, росла прямо пропорционально степени опьянения грозных разбойничьих вожаков. В итоге, когда у обоих уже начали ощутимо заплетаться языки, атаманы приняли решение, сейчас же отправиться на поиски молодого главаря, дабы выразить ему коллективную благодарность, за взвешенное и справедливое управление делами Медвежьего Воинства.

Когда примирившиеся атаманы покидали винный погреб, на ногах они держались вполне уверенно, тем ни менее развязность движений и стеклянные взгляды, выдавали суть их действительного состояния. На выходе, Ворон сурово напомнил своим людям, стоящим на страже погреба:

- Никого сюда не впускать!

«Сторожа» согласно закивали, удивлёнными взглядами провожая удаляющихся атаманов.
Поиски Духовлада не заняли много времени: бывшие недруги нашли его на стене у башни ворот, в компании Мстивоя и Волибора. Те, как раз, обсуждали происходящее в лагере противника, но удивлённо примолкли, завидев приближающихся атаманов, «сиявших» свежими побоями на лицах. Так же от внимания главаря и его собеседников, не ускользнуло то обстоятельство, что разукрашенные пришельцы, прибывали, так сказать, навеселе. Подойдя к ничего не понимающему главарю, они по очереди обняли его, поблагодарили за то, что поспособствовал их примирению, и вновь отправились восвояси. Оставшиеся на стене предводители Медвежьего Воинства, лишь молча проводили их изумлёнными взглядами, подобно сторожам винного погреба. Находившиеся поблизости простые разбои, тоже удивлённо смотрели на примирившихся недругов, оживлённо между собой перешёптываясь.

- Как бы их дружба, не принесла вам больше вреда, чем их вражда – задорно улыбаясь, промолвил Волибор, намекая на ущерб общей дисциплине.

- Да уж, лазить пьяными по осаждённой крепости, это не самый лучший способ укрепить дух нашего разношёрстного гарнизона – раздражённо процедил Мстивой.

Духовлад промолчал. Его одолевали двоякие ощущения: с одной стороны, он был согласен с Мстивоем, но с другой, молодого главаря очень радовал факт примирения давних неприятелей, так сильно его беспокоивший. Правда, Духовлад никак не мог понять, за что именно Ратибор с Вороном благодарили его. Чем он поспособствовал их примирению? Но это уже было делом второго плана. Важнее, что общая моральная обстановка внутри самого Медвежьего Воинства, теперь должна стать гораздо более стабильной.
                ***
Несколько дней прошли, не принеся с собой никаких острых событий. Правда, в эти дни дозорные со стен, докладывали о периодических появлениях небольших отрядов, предположительно из лагеря условного противника, неподалёку от крепости, с разных её сторон. Эти отряды никаких угрожающих действий не совершали, но их задачи носили явно разведывательный характер. Эти известия несколько усилили параноидальные мысли Духовлада: в голову лезли то предположения о неискренности Вещего Дядьки, то вообще о том, будто у самого Богдана случились серьёзные проблемы в дружине. Тем ни менее, всё, что оставалось молодому главарю, это ждать более конкретных известий.

Но, когда дело дошло до действительных событий, развивались они стремительно. Одним ясным, солнечным утром, в лагере дружины поднялся некий переполох: даже со стен крепости были видны ватаги людей, мечущихся туда-сюда. Дозорные подняли тревогу, и Медвежье Воинство впопыхах изготовилось к возможному штурму. И главарь, и атаманы, и простые разбои, высыпали на стены, и, затаив дыхание, наблюдали за происходящим в стане противника. Около часа спустя, волнения в лагере прекратились, что среди разбоев вызвало ещё большую тревогу, из-за отсутствия внятных объяснений происходящему. Завороженные налётчики даже не думали уходить со стен, ожидая, что замеченная в стане дружинников активность, просто обязана была получить какое-нибудь продолжение. Но в итоге, взорам изумлённых разбоев, предстал только один человек, покинувший стан, и пешком, не спеша, направившийся в сторону крепости. Сердце затрепетало в груди Духовлада, предчувствуя важность наступающего момента: он не сомневался, что к Кременцу приближается именно Богдан. Кишевшие же на стене разбои, шумно выдвигали различные версии происходящего, от просто дурацких, до абсолютно нелепых. Духовлад, знавший, что происходит в действительности, даже не пытался вникать в суть этих домыслов, отмечая про себя, что чем меньше известно дураку, тем увереннее и категоричнее его суждения.

Наконец Богдан остановился, несколько десятков метров не дойдя до ворот крепости. Размеренно оглядев усеянные людьми стены Кременца, Вещий Дядька нарочито величественно произнёс:

- Могу ли я говорить с тем, кто возглавляет воинство, занявшее эту твердыню?

Духовлад, понимая, что Богдану необходимо некое театральное действо, не менее громко и важно отозвался со стены:

- Моё имя Духовлад. Говори, я готов тебя выслушать.

- Люди, решающие серьёзные вопросы, не должны перекрикиваться, подобно сварливым лавочницам. Ты же видишь: я здесь один. Выходи, и мы переговорим лицом к лицу – был ответ.

- Хорошо, я выхожу – заключил молодой главарь. Перебросившись безмолвными взглядами с остальными атаманами, Духовлад отдал указание приподнять герсу, и уже начал спускаться со стены, но в это время Ворон с задорной улыбкой бросил, указывая на Ратибора:

- Пока меня не будет, присмотрите кто-нибудь за моей новой толстенькой подружкой!

Главарь и остальные атаманы замерли, силясь разобраться, правильно ли они расслышали слова черноволосого. Сомнений быть не могло, и на Духовлада волной накатилась досада: он наивно предполагал, что вражда между двумя его атаманами, наконец прекратиться, но ошибался. Молодой главарь уже готов был разразиться бранью в адрес Ворона, за столь несвоевременную выходку, но его опередил сам Ратибор, ответивший задире, беззлобно улыбаясь:

- Давай двигай отсюда, пока во рту осталось хоть немного зубов.

Ворон ответил широкой улыбкой, и двинулся к спуску со стены. Раздражение Духовлада, как рукой сняло, а ему на смену, по телу прокатилась волна облегчения: теперь не оставалось сомнений, что старая вражда похоронена, так как только близкие мужи, могут спускать друг другу такие слова, не принимая  их, как вызов.
Как и было условлено среди атаманов ранее, крепость покидали Духовлад, Ворон и Волибор. Молодой главарь ощутил особенный прилив тревоги, проходя под поднятой кованой решёткой, берегущей вход за стены твердыни. Понимание серьёзности этого момента, после которого обратной дороги уже не будет, породило в его сознании новый всплеск разнообразных сомнений, но взяв себя в руки, молодой главарь решил полностью довериться Судьбе.

Когда маленькое разбойничье посольство, отошло от крепости всего на несколько шагов, Ворон вдруг остановился. Обернувшись, Духовлад уставился на него с вопросительной гримасой, на что черноволосый атаман передёрнул плечами, с вдохновенным блеском в глазах, и произнёс, как будто даже радуясь: 

- Ух ты, страх! Я уже и забыл, какой он…

Духовлад был слишком напряжён, чтобы обдумывать вещи, не относящиеся к делу непосредственно, и двинулся далее, никак не отреагировав на признание Ворона. А вот Волибор улыбнулся. Он был раскован, создавалось впечатление, что он вообще не волнуется относительно предстоящего дела. Молодой главарь, видя это, и из-за этого раздражаясь, сказал бывшему тысячному:

- Ты, я вижу, уверен, что для тебя всё сложится благоприятно. А ты не думал о том, что твои люди могли решить, будто тебя уже нет в живых, и просто уйти от всей остальной дружины? Может Богдан и тебе врёт о том, будто говорил с твоими бывшими сотниками?

В этот момент, за спинами разбоев с грохотом опустилась герса, закрыв обратный путь, из-за чего все непроизвольно вздрогнули. Волибор снова улыбнулся, и задорно ответил Духовладу:

- Ты на ложном пути, Малыш. Вместо того, чтобы расточать вокруг себя сомнения, терзающие тебя, старался бы лучше проникнуться решимостью своего атамана.

При этих словах он кивнул в сторону Ворона. Духовлад смутился, понимая справедливость упрёка бывшего тысячного, а тот продолжил:

- Я, всё же, отвечу на твой вопрос. Конечно, может быть это ловушка, и меня, так же как и вас, ожидает гибель. Но, скорее всего, мои люди всё ещё здесь. И дело не во мне. Мои сотники не стали бы совершать таких опрометчивых поступков – уводить людей от остальной дружины. Уходить из дружины вместе с тысячными и их прихлебателями, они бы точно не стали, а покидать основные силы оставшихся глупо, так как можно встретиться с ушедшим ранее войском. Мне, как никому известно соотношение войск в дружине: конных воинов в несколько раз больше, чем моих людей, так что даже дураку понятно, чем закончится их встреча вдалеке от основной дружины. А раз мои люди в дружине, то мне точно бояться нечего. Они – моя семья, и в их поддержке я уверен железно. Скоро я встречусь с родными для меня людьми, и именно поэтому я уверен, что для меня всё сложится благоприятно.

Духовладу оставалось только позавидовать бывалому вояке. Заканчивал Волибор свою речь, когда они уже подошли к Богдану. Тот слышал только завершающие предложения, но судя по хитрой улыбке, уловил суть всего разговора.

- Здравствуй – обратился к нему Духовлад – Я так понимаю, что люди, желавшие возглавить дружину, больше не помеха.

- Ты прав, не помеха – отозвался Вещий Дядька – Но нужно действовать быстро, так как в дружине образовываются новые силы, желающие занять освободившееся место. Ты должен понимать, что долго такое место пустовать не может.

Духовлад молча, пристально посмотрел в глаза собеседника: его настораживал призыв «действовать быстро». Он помнил одну из поговорок Военега: «Спешка – удар по бдительности», и подозрения в неискренности Богдана, снова начали оживать в сознании молодого главаря.

- Я прекрасно понимаю, как ты сейчас себя чувствуешь – ответил Богдан, словно прочитав мысли Духовлада в его прищуренных глазах – Понимаю, что нелегко довериться практически незнакомому человеку в столь роковом деле. Я примерно догадываюсь, о чём вы говорили, когда приближались ко мне, но я не прошу тебя довериться только моим словам. Посмотри: я мог бы привести с собой людей для охраны, или вообще прислать кого-нибудь вместо себя, но я здесь, и я здесь один. Я пытаюсь успокоить тебя вовсе не из вежливости. Как я уже говорил ранее, наше предприятие – это и для меня очень большой риск, и мне не хочется, чтобы человек, которому я пророчу путь «Воеводы, благословлённого Богами», выглядел, как перепуганный ребёнок, и «жевал сопли» во время своего первого обращения к войску! Так что сделай, пожалуйста, нам обоим одолжение, и изобрази уверенность в себе, дабы всё это дело не закончилось нашим обезглавливанием. Я даю тебе слово, что не отступлю от тебя ни на шаг, пока мы не решим всех вопросов с твоими новыми последователями.

Эти слова подстегнули Духовлада. Представив самого себя со стороны, он пришёл к выводу, что действительно должен сейчас выглядеть более уверенно. Сомневаться поздно: вход обратно в крепость уже закрыт. Теперь остаётся либо погибнуть, либо привести под свои знамёна тысячи воинов, но сделать второе, подозрительно оглядываясь по сторонам и изучая опасения, просто невозможно. Как говорил ему когда-то тот же Военег: «Ратным людям не столь важно, насколько мудры слова обращающегося к ним с речью предводителя, им важно, сколько в них внутреннего огня, сколько личной решимости призывающего к борьбе!». Он кивком головы дал понять Богдану, что понимает суть его претензии, и готов исправиться.

- Вот и хорошо – заключил тот – Идём же, не будем тратить время понапрасну.
Вещий Дядька развернулся, и зашагал обратно к лагерю дружины. За ним решительной поступью последовал Духовлад, волевым усилием отринувший наседавшие сомнения, а уже за ним двинулись Ворон с Волибором. Желая прояснить для себя настоящую обстановку в лагере, Духовлад деловито осведомился у Богдана:

- Как всё прошло с мешавшими тебе людьми?

- Ничего сложного – пожал на ходу плечами тот – Как я и предполагал, стоило только дождаться удобного часа, кинуть народу провокационный призыв, и мои недалёкие противники, сами довели дело до расправы над собой.

- Звучит впечатляюще – усмехнулся молодой главарь – Но интересно было бы услышать об этом более подробно, если это не секрет.

- Да нет, не секрет – отозвался Богдан – После бегства тысячных и их прихлебателей, в войске установилось безвластие. Как я тебе уже рассказывал, самые хитрые и наглые, решили по-быстрому занять освободившиеся места на вершине. Уверен, что в определённое время, им даже показалось, что это удалось. Несколько дней в лагере никто ничего не делал. Вообще. У дружины был не маленький поход на Радовеж, там всё закончилось гораздо быстрее, чем предполагалось, и снова такой же длинный переход обратно к Кременцу. Сотники с тысячными не сильно устали, подгоняя «ленивых» ратников сидя в седле. А вот простые воины утомились основательно. Эти несколько дней, все, кто остались в лагере, только то и делали, что спали, да уничтожали съестные припасы. Поэтому, когда глупцы, рвущиеся к власти, объявили себя новым командованием дружины, всем было попросту не до них. Когда же все отоспались и отъелись, надменное поведение и несуразные попытки командовать, начали серьёзно напрягать. До некоторого времени, люди держали это недовольство в себе, а моим делом было просто ждать, пока это недовольство наберёт достаточную силу. Были, конечно, и те, кто прогибался перед новыми «лидерами». Уверенность последних в том, что всё идёт согласно их замыслам, на этих людях как раз и держалась. Но недовольных было намного больше, и сегодня утром, я просто дал выход их накопившемуся раздражению. Едва проснувшись, я пустил слух по всему лагерю, будто ночью имел видение, что в Кременце есть человек, которому суждено привести нашу дружину к Великим Победам. Этот слух, положенный на всеобщее раздражение, вызвал в лагере серьёзные волнения. Как я и предполагал, люди, возомнившие себя командирами, попытались преследовать распостранителей не устраивающих их новостей, чем только обострили ненависть к себе. Весь лагерь вскипел, и с ними разделались быстро, жестоко и беспощадно. Оставшиеся дружинники, сейчас разделяются на две группы: одни склонны поверить моему предсказанию и пойти за тобой, другие же не желают следовать за чужаком, и предлагают действовать самостоятельно. За последние годы пребывания в дружине, я хорошенько потрудился, и теперь тех, кто верит моему слову несомненное большинство. Но тебе не стоит слишком уж сильно на это полагаться: настроение толпы – дело изменчивое, и теперь очень многое зависит от тебя. Сегодня тебе просто нужно произнести достойную речь. Не надо напрягаться, думать, будто от тебя ждут ораторских изысков, достойных древнерунейских трибунов. Говори о простых вещах, понятных каждому. Главное, подведи свою речь к тому, что у нас нет другого пути к безопасности, кроме как по весне разгромить бежавших тысячных. И обязательно скажи, что знаешь, как это сделать. Не надо вдаваться в подробности, объяснять, как именно. Просто скажи, что знаешь «как», этого будет достаточно.

- Я вижу, ты неплохо научился дурить людям головы, провоцировать их на нужные тебе поступки – с ухмылкой констатировал Духовлад – Они ведь так тебе верят. Совесть не мучает?

- Совесть, совесть – вздохнул находу Богдан, вовсе не смутившись – Я думаю о благосостоянии этих людей, даже если лгу им. Я беру на себя труд, вибирать для них самый лучший путь, из всех им доступных. Люди не хотят выбирать судьбу самостоятельно. Они всё время ищут, на кого бы сбросить ответственность за свой выбор, за кем пойти. Не стоит презирать их за это. Просто нужно это помнить, и использовать. Ещё нужно помнить, что если ты окажешься манипулировать ими, они обязательно найдут кого-нибудь другого. И этот «Другой», может принести очень много вреда и им, и тебе.

- Ты так откровенен с нами – заметил Волибор – Не боишься, что мы откроем глаза твоим последователям, на твои настоящие мысли и стремления?

- Если бы я заподозрил вас в глупости, то будь уверен, Волибор, я бы повторно в вашу крепость даже соваться б не стал. Но я уверен, что головы у вас на месте, а значить вы сами должны понимать, насколько мы нужны друг другу. Вместе мы сможем добиться гораздо большего.

Слова Богдана, заставили молодого главаря крепко задуматься. Он задумался о сути понятия «свобода». О том, насколько люди в действительности к ней стремятся. Он думал об этом, изредка с тревогой поглядывая в сторону медленно приближающегося лагеря дружинников.

Глава 20

Ведомые Богданом разбои, вошли в лагерь дружины. Вещий Дядька нарочно держался поближе к Духовладу, дабы тот не нервничал, и не подозревал проводника в попытке завести разбойничье посольство в ловушку. Из многочисленных шатров, расположенных с обеих сторон прохода, то и дело выходили хмурые дружинники, тяжёлыми взглядами сопровождая пришельцев из крепости. Никто из них не проявлял откровенной агрессии, но излучаемое ими напряжение, создавало устойчивое впечатление, что это только вопрос времени. Обостряло тревогу главаря ещё и то обстоятельство, что по мере продвижения посольства вглубь лагеря, дружинники покидали свои шатры, и следовали за разбоями, перекрыв собой обратный путь, и их быстро растущая, подобно снежному кому толпа, внушала серьёзные опасения сама по себе.

Наконец, они добрались до центра лагеря, где было оставлено довольно обширное пространство, не занятое шатрами. Здесь уже собралась бо;льшая часть мятежной дружины. Ратники стояли одной большой толпой, края которой уходили далеко вглубь лагеря. В передних рядах выделялись с десяток групп дружинников, очевидно являвшихся новыми лидерами каждой тысячи. Люди, составляющие каждую из этих групп, о чём-то переговаривались в полголоса, враждебно поглядывая в сторону пришельцев. Впечатление от этих взглядов, усиливала куча из нескольких десятков мёртвых тел, наваленных перед толпой дружинников. Это были останки жертв очередной смены власти в дружине. Вид этой горы тел, мог впечатлить даже самых бывалых вояк: на каждом теле виднелось по несколько страшных ран, а на лицах застыл ужас, сковавший их умы в момент скоропостижной расправы. Волибор расцвёл в радостной улыбке, и, миновав безобразную кучу трупов, не уделив ей ни малейшего внимания, быстрым шагом направился к одной из обособленных групп в первых рядах войска. Это были его бывшие сотники. Старые товарищи встретили своего тысячного радушными объятиями. Поприветствовав каждого, Волибор пообещал, что ещё обязательно поговорит с ними по душам, и вернулся обратно к разбойничьему посольству. По выражениям лиц было заметно, что этот поступок удивил как сотников, так и Духовлада с Вороном. Богдан, как бы возглавлявший разбойничье посольство, медленно оглядел ряды дружинников, и зычно, торжественно возвестил:

- Храбрые воины Чёрного Края, освободившиеся от гнёта презренных господ, надменно позабывших, на чьих плечах зиждилась их незаслуженная власть! Я привёл вам человека, видение о котором сами Боги послали мне сегодня ночью! Подвиг этого человека, положил начало вашей борьбе за свою свободу: рука именно этого молодого воина, отсекла голову нечестивому князю Батурию! Несомненно, сами Боги направили его на этот путь, сделав этого молодого человека орудием, исполняющим волю Проведения! Вы все храбрые, опытные в ратном деле люди, так кому, как не вам знать, насколько важна роль человека, ведущего войско. Среди вас есть люди, за которыми готова пойти сотня, есть даже те, за которыми пойдёт тысяча. Но разве есть в этом войске тот, за кем пойдут все, без исключения?! Оглянитесь, и вы увидите, что такого человека среди вас нет (после этих слов, некоторые дружинники, видимо особо одарённые умом, стали действительно крутить головой по сторонам)! Видя это, сами Боги послали вам такого человека, дабы избавить нас от внутренней вражды!

Богдан сделал небольшую паузу, оглядывая нестройные ряды ратников. Всё-таки, доверие к нему в войске было огромно, что засвидетельствовали многочисленные одобрительные выкрики, и вдохновенно сияющие надеждой глаза большинства воинов. Большинства, но не всех. Сотники Волибора, например, наблюдали за Вещим Дядькой абсолютно безучастно, а те, что являлись новыми лидерами в других тысячах, вообще излучали недовольство достаточно откровенными мимическими пассажами. Разумеется, это не ускользнуло от внимания Богдана. Указав на гору трупов перед толпой, он продолжил речь, посылая конкретно этим людям недвусмысленное предупреждение, вряд ли понятное остальным:

- Взгляните, храбрые воины! Взгляните на изувеченные тела нечестивых, лежащие у ваших ног! Ещё утром они мнили себя теми, кто заменит в нашем войске высокородных господ! Они думали, что будут повелевать вами, купаясь во благах за ваш счёт! И что они сделали, когда я явил им волю Богов?! Они восстали ей вопреки, и ныне втоптаны в землю! И это дело ваших праведных рук, ибо я знаю, что сердца ваши благородны, и открыты лишь для истинного, Праведного Пути!

Восприняв эти слова, как похвалу своей решительности, толпа взревела, как бы соглашаясь с оратором, но те, кому эти слова адресовались в действительности, нахмурившись, хранили молчание. Люди, желавшие взять бразды правления в войске, пытались скрыть свои истинные эмоции под масками безразличия, но намётанный глаз Богдана уловил, как поубавилось в их взглядах воинственного огня. Вещий Дядька был доволен результатом: эти люди достаточно рассудительны, и недостаточно честолюбивы, чтобы рисковать жизнью, ради довольно призрачной власти. Они отступят. Будут что-то бубнить, недовольно морщась, но отступят. Большинство из них, люди деятельные и неглупые, так что со временем, скорее всего, получат свои места сотников, а некоторые даже тысячных. Как говаривают мамашки, выдающие дочерей за немилых им женихов ради собственной выгоды: «стерпится-слюбится». Сравнение развеселило Богдана, и он приложил огромные усилия, чтобы сохранить серьёзное выражение лица. В этот момент, взгляд Вещего Дядьки, выловил в первых рядах человека, воспоминание о котором разом выгнало из его сознания всю весёлость. Человек этот смотрел прямо на оратора, и в его обжигающем взгляде, с прежней силой пылал решительный вызов. Звали этого человека Горыня. Среди простых ратников, он стал выделяться довольно давно. Был он высоким, плечистым и поджарым. Скуластое, вечно хмурое лицо Горыни, подчёркнутое недобрым взглядом и развитыми мимическими мышцами, с первого взгляда создавало впечатление, что обладатель сего лица напрочь чужд компромиссам. И впечатление это не было обманчивым: драки в дружине, он затевал по каждому серьёзному (да и не очень) поводу. Причём, зачастую сразу с несколькими противниками, не пытаясь, при этом, выбирать более слабых. За применение оружия в подобных случаях, сотники могли и обезглавить, а вот за кулачную потасовку, пожурят, разве что, или вообще сделают вид, будто ничего не случилось. Максимум, если часто такой грешок за человеком водится, в яму посадят на день. А уж Горыне в яме, довелось посидеть исправно. Противников своих, он так голыми руками отхаживал, что те, бывало, по неделе после отлёживались. Богдану же, лично от подобных «счастливчиков», неоднократно приходилось слышать, будто Горыню бить, всё равно, что в медный колокол. По всей дружине слава пошла, что он любой удар не моргнув глазом выдержит, зато своим, кого угодно с ног свалит. Спустя некоторое время, перестали люди с Горыней спорить. В чём бы ни заключался вопрос, молча разворачивались, и удалялись подобру-поздорову. Такое поведение оппонентов, убедило дебошира, отнюдь не склонного к глубокому анализу, в хронической истинности его точки зрения. Теперь же, когда бывшие командиры впопыхах бежали от своих взбунтовавшихся подчинённых, Горыня, в котором вдруг проснулось чувство справедливости, громче всех призывал дружинников вершить свою судьбу самостоятельно. Больше всего Богдана беспокоило то, что этот человек не пытался (пока!) возвыситься над остальными, и потихоньку к нему стали подтягиваться люди. Обширной ватаги последователей он ещё не имел, но Богдан видел, что это всего лишь вопрос времени. О нём – Вещем Дядьке – Горыня неизменно отзывался в духе: «Да бредни это всё!..», «Старый козёл вас за нос водит, а вы и уши развесили!..». Исходя из такой позиции оппонента, Богдан понимал, что пытаться договориться с ним бесполезно. И это ставило самозваного пророка в затруднительное положение, ведь он мог противодействовать этому человеку, разве что только недовольством толпы. Ратники, в большинстве своём, конечно люди тёмные, и падки на «волю Божественного Проведения», но между этим проведением и грубой силой, они, рано или поздно, выберут второе, как более близкое и понятное их ограниченному сознанию. Именно поэтому Богдану и нужен был «герой», на роль которого, он выбрал Духовлада. Главное, чтобы теперь этот «герой», вызвал доверие у своих будущих последователей. Хотя бы у большей их части.

- Итак, услышьте же, наконец, человека, очистившего нашу землю от поганой скверны! – зычно возвестил Богдан, и отступил в сторону, уступая своё место Духовладу.

Молодой главарь сделал несколько шагов вперёд, и суровым взглядом оглядел бескрайнюю толпу. Толпа ответила ему тысячами таких же безмолвных взглядов. Над дружиной просто в воздухе зависло требовательное ожидание слов человека, который должен был повести за собой войско, лишившееся командования. Духовлад боялся этой толпы, которую даже не мог полностью охватить его взгляд. Ему вспомнилось, как довелось в первый раз, держать речь перед Медвежьим Воинством. Тогда он переборол свой страх, и хорошо справился со своей задачей. Но людей перед ним, тогда было в разы меньше, и он уже успел стать ОДНИМ ИЗ НИХ, то есть, его уже знали. Люди же, стоящие перед ним теперь, видели его впервые… Внезапно, Духовлад посмотрел на последнюю мысль с другой стороны: так ведь в этом же всё дело! Он останется в сознании этих людей таким, каким они его сейчас увидят! Именно сейчас нужно явить всю свою внутреннюю жёсткость, убедив присутствующих в своей способности повести их за собой. Это откровение вдохнуло в молодого главаря уверенность, и нужные слова, которые никак не могли отыскаться в памяти, вдруг сами собой стали слетать с его языка.

- Доблестные воины Чёрного Края! – громко и уверенно понёсся голос Духовлада над замершей в ожидании толпой – Имя моё Духовлад. Признаюсь, сердце моё замирает, от осознания степени выпавшей мне чести: не многим людям выпадает возможность держать слово перед тысячами свободных людей! Ещё несколько месяцев назад, я не мог себе даже представить, что такая честь выпадет и мне. Не мог представить, что собственной рукой повергну грозного владыку Чорного Края, как не мог представить и того, что с горсткой соратников, сумею захватить самую неприступную твердыню в Земле Ругов. Но всё это свершилось: я взял Кременец, убил князя Батурия, и теперь стою перед вами, внимающими моим словам! Но я не искал этого пути. Пусть сейчас этот путь кажется счастливым, но лишь Боги знают, сколько раз я смотрел смерти в глаза, следуя ему. Я чувствовал боль, видел кровь и смерть товарищей… Я делал всё, что мог, чтобы не сойти с этого пути, но не потому, что я честолюбивый герой, а потому, что уйти с этого пути – значить погибнуть. Волей-неволей и вы встали на этот путь, когда поганой метлой прогнали от себя ненасытных господ-тысячных, со всеми их многочисленными прихлебателями! Мне уже не простят моих деяний, а вам – не простят ваших… Но станем ли мы испрашивать прощения у этих обленившихся блюдолизов?! За себя я твёрдо отвечу: нет! Теперь ответ за вами, и если он соответствует моему, то предлагаю вам вместе со мной идти по пути НАШЕЙ ОБЩЕЙ ПОБЕДЫ!

У Богдана камень с души упал. Не так важно, что именно говорил молодой главарь разбоев, но важно, насколько искренне и решительно он выглядел. В толпе, понемногу нарастая, стал подыматься гул одобрения, но тут же стих, едва в ответ Духовладу, раздался глубокий, громкий голос Горыни:

- Ты говоришь, что убил Батурия, и на основании этого мы все должны теперь следовать за тобой. Не слишком ли мало ты совершил, для такого серьёзного требования?!

Духовлад, сердцем которого уже прочно овладела уверенность, яростно блеснул глазами, принимая вызов:

- Слишком мало?! Так я хочу напомнить вам древний Закон Войны: всё, что принадлежало убитому в бою, становится собственностью победителя! Я убил князя Чёрного Края, а что сделал ты – выкрикивающий из-за чужих спин – чтобы ставить под сомнение мои права?!

Это прозвучало сильно, и немедленно отозвалось одобрительным ропотом, волной прокатившимся по толпе дружинников. Горыня, чувствуя, что выглядит посрамлённым, с пеной у рта сделал новую попытку дискредитировать Духовлада:

- Это просто пустые слова! То, что ты убил Батурия, могут подтвердить только твои люди, да ещё духи, по ночам нашёптывающие свою волю выжившему из ума Богдану! Но твоим людям верить здесь никто не собирается, а духов слышит только этот престарелый сумасброд! А раз никто, заслуживающий НАШЕГО доверия, не может подтвердить твои слова, то для нас это просто лживое хвастовство!

Дружина затихла, ожидая ответа пришельца из крепости. Молодой главарь готов был разорваться на части от негодования: с одной стороны он точно знал, что слова его правдивы, но с другой понимал, что аргумент оппонента также силён. Он замер, не зная, что ответить, и одна за другой улетали в небытие секунды его молчания, каждая из которых приближала его поражение в споре. В тот момент, когда в голове молодого главаря уже появилась мысль просто броситься на наглеца, и схватиться с ним насмерть, он почувствовал, как на его правое плечо, мягко легла чья-то рука. Духовлад рефлекторно оглянулся. Это был Волибор. Он встал рядом с разбойничьим главарём, и громко, ровным голосом, обратился к дружине:

- Здравствуйте, братья мои! Имя моё Волибор. Я был тысячным в вашей дружине, и те, кто не знает меня в лицо, в любом случае слышали обо мне. Несмотря на свой высокий чин, я выходец из простого сословия, и на своей шкуре испытывал то, через что доводилось проходить и вам. Пусть мои люди скажут остальным ратникам: был ли я справедливым и честным начальником? (Бывшая Волиборова тысяча, разразилась громким ропотом, подтверждая, что слову говорящего можно верить). Так вот: я подтверждаю, как очевидец, что этот молодой воин своей рукой снёс голову Батурию! И сделал это в бою лицом к лицу, а не подкравшись со спины! Я некоторое время провёл среди людей этого молодого предводителя, и о нём могу сказать следующее: он храбр и решителен в бою, но отнюдь не безрассуден! Всегда откровенен и честен со своими людьми! А главное – печётся о благе для своего сообщества больше, чем о своём собственном! Лично я готов пойти за этим человеком, невзирая на его молодой возраст, и непременно это сделаю! А вы, воины моей тысячи, встанете ли под его знамёна вместе со мной?!

Люди Волибора снова отозвались громким, слаженным возгласом согласия. Остальная дружина, обсуждая сказанное бывшим тысячным, тоже загудела, преимущественно с одобрением. В толпе послышались упрёки и насмешки в адрес Горыни. Теперь настала его очередь, бессильно скрипеть зубами и сверкать негодующим взглядом. Он даже злобно покрутился по сторонам, надеясь увидеть одного из авторов неуважительных выкриков где-нибудь поблизости, но вокруг него, как раз, собрались самые верные сторонники, которые и сами осуждающе оглядывались по сторонам. Наблюдая за всем этим и понимая, что осталось лишь формально поставить точку, Волибор громко задал последний вопрос:

- А что скажет остальная дружина?! Готовы ли остальные ратные люди пойти с нами?! По-братски делить добычу и смерть, как заведено было в древних дружинах?!

Тысяча Волибора вновь слаженно ответила согласием, заводя остальных, и их возглас стали подхватывать дружинники из других тысяч. Большинство воинов в дружине, по которой только ленивый не разносил слухи о справедливых, братских отношениях, царящих в тысяче Волибора, завидовали такому положению дел, и всегда мечтали присоединиться к этому дружному и слаженному сообществу. Теперь же, выбирая тот же путь, что выбрал Волибор со своими людьми, им казалось, будто мечта их сбывается. Гул одобрения возрастал очень быстро, постепенно расползаясь по всей дружине. Но далеко не все подхватывали его. В войске была определённая часть людей, либо видящих достойных вождей в других кандидатах, либо просто не желающих доверяться чужаку. Эти люди хранили молчание, или недовольно бубнили себе под нос, что всё это ни к чему хорошему не приведёт. Но таковых было меньшинство. Большинство же, повинуясь стадному инстинкту, подхватывали одобряющий клич, в душе радуясь тому, что теперь у них появится лидер, который сделает их жизнь намного лучше… абсолютно бескорыстно.

Ворон, впечатлённый тем, насколько быстро дело разрешилось в пользу Малыша, с довольным лицом скользил взглядом по ликующей толпе, сложив руки на груди. Внезапно его взгляд схлестнулся с пышущим ненавистью взглядом Горыни. Противостояние взглядов, продлилось всего несколько секунд, и Ворон первым отвёл глаза, продолжив осматривать передние ряды толпы. На лице Горыни заиграла пренебрежительная ухмылка: эта мелкая победа, хоть немного сгладила досаду от крупной неудачи. Он повторял сам себе, что это ещё не конец, и борьба за главенство в дружине ещё не окончена.

В окружающем шуме, Волибор повернулся к Духовладу, и сказал, положив руку ему на плечо:

- Вот так, Малыш. Теперь у тебя есть настоящее воинство. Будь внимателен и рассудителен, а я, со своей стороны, буду помогать тебе по мере своих возможностей.

- Ты сделал это в благодарность за то, что на медоварне мы сохранили тебе жизнь? – спросил молодой главарь, глядя в глаза бывалого тысячного.

- Благодарность – это удел чувственных людей – не отводя взгляда, ответил тот – Они вершат её во имя прошлого. Перипетии моей жизни, сделали меня чёрствым в этом плане, и то, что я сделал, я сделал во имя будущего.

Духовлад понял суть сказанного бывалым воякой, и сердце его преисполнилось гордости за проявленное им доверие.

- Думаю, вам с Вороном пора возвращаться в крепость – снова заговорил Волибор – Я же останусь здесь, со своими людьми. Можете передать Мстивою с Ратибором, что вопросы решены, и дружина готова к объединению.

- Для лучшего контроля над войском – добавил Богдан, обращаясь к Духовладу – Хотя бы несколько твоих самых близких соратников, должны занять места тысячных. Я видел, среди вас есть подходящие люди. А сейчас, обратись к своим новым последователям и скажи, что завтра снова будет Совет.

Духовлад вновь громко обратился к дружине. Он возвестил о завтрашнем Совете, на котором будет совместно решено, куда именно двинется обновлённое войско. В дружине уже потихоньку занимались очаги жарких дебатов, насчёт последствий сегодняшнего Совета, потому последние слова нового воеводы, не были особо удостоены вниманием.

- Мне кажется, они меня не услышали – пожав плечами, сказал Духовлад Богдану.

- Кто-то услышал, кто-то нет – успокаивающе отозвался тот – Это не так важно. Важно, что ты поставил их в известность, относительно своих дальнейших действий. Видишь ли, решать свою судьбу самостоятельно для них в новинку. Сейчас это кажется им невероятно важным, многие даже всерьёз поверят, будто смогут изменить Мир. Самое важное то, что только единицы по настоящему готовы взять на себя ответственность в выборе пути, и далеко не всем из этих «единиц», хватит ума просчитать возможные последствия, дабы не навредить всему войску. В ближайшее время, нам нужно убедить их в твоих полководческих талантах, и перетянуть на свою сторону. Тех же, кто откажется следовать за тобой, нужно раздавить безжалостно. Нужно понимать: недовольство простых ратников, не является проблемой. Достаточно вовремя его заметить, и чем-то их отвлечь. Но отвлечь того, кто в действительности знает, чего хочет, невозможно. Такие люди, могут нанести серьёзный вред Нашему Делу.

Молодой главарь нахмурился. Умом он понимал правоту рассуждений Богдана, но сердце его противилось такому поведению. Ему представлялось, что он будто бы протягивает кому-то руку для приветствия, а в другой сжимает нож, пряча его у себя за спиной. Стоявший рядом Волибор, заметив реакцию Духовлада, сказал ему:

- Я вижу, ты не одобряешь слова Богдана. Предполагаю, что это из-за того, будто такие действия кажутся тебе подлыми. Просто из твоей головы ещё не до конца выветрилась дурь, навеянная детскими сказками о непререкаемой чести добрых героев. Под словом «подлость», неудачники обожают скрывать собственную глупость и недальновидность. Они беспрестанно выдумывают какие-то правила для жизни, высокомерно утверждая, что этим правилам должны следовать все. Правила эти смешны, и при более внимательном взгляде становится понятно, что всё это придумано лишь для того, чтобы обезопасить свои уязвимые места. А глупость и недальновидность этих людей, заключается в том, что вместо того, чтобы приложить усилия, и повысить уровень защиты уязвимых мест, они придумывают эти смешные правила, и сложив руки на груди, гордятся своей выдуманной честью. Но жизнь не знает правил, и рано или поздно появится тот, кому плевать на все эти выдуманные моральные препятствия, и втаптывает дураков в грязь, вместе с их надуманным величием. Так и должно быть, ибо выживать должны лучшие, а не защищённые нелепыми правилами. Чтобы следовать по пути, на который ты сегодня встал, ты должен делать то, что ПОЛЕЗНО, а не то, что кто-то считает ПРАВИЛЬНЫМ. Ладно, сам ко всему этому дойдёшь. Идём, мы проводим тебя до ворот.

Волибор сделал приглашающий жест рукой своим сотникам, и те полным составом подошли к своему командиру. Четверых тысячный взял с собой, как сопровождающих, а оставшимся наказал приглядывать за порядком на месте Совета. Согласно его ожиданиям, дружинники должны были пошуметь ещё час-другой, и разойтись по своим шатрам, но в случае возникновения серьёзных потасовок, Волиборовы люди должны были по возможности угомонить дерущихся.

Разбойничье посольство, обратно к крепости возвращалось не торопясь, обсуждая планы на завтрашний день с провожавшими их дружинниками. Вопрос о воссоединении войска с разбоями был уже практически решён. Теперь сознанием Духовлада всё настойчивее овладевали мысли о дальнейших действиях, и он спросил Богдана, желая понять его мотивы:

- Ты говорил, что войску непременно следует выступать на Сталевлад. Почему именно туда? Тысячные и их приближённые двинулись на север, в сторону Драгостола… Может, разумнее было бы преследовать их? Лучше осадить город, пока они не собрали новую дружину. Если мы избавимся от тысячных, остальные Смотрящие по всему Чёрному Краю закроются в своих уделах, и вряд ли будут пытаться объединиться. Но если мы оставим в покое военную старши;ну, то вокруг них сплотятся и остальные господа. Тогда по весне нам придётся встретиться с новой большой дружиной.

Богдан, прищурившись, размеренно и вкрадчиво ответил на это:

- В твоих словах есть здравый смысл, но ты упускаешь некоторые важные вещи. С тысячными тоже ушла часть дружины. Ушли они уже достаточно далеко, так что догнать их никак не удастся. Думаю, ты сам понимаешь, что «в поле», они сражаться с нами не станут, а закроются в городе, серьёзно усилив собой гарнизон. Чтобы идти на штурм, войско твоё ещё слишком слабо управляемо. Остаётся осада. Конечно, подвезти в город достаточное количество съестных припасов враг не успеет, но сможем ли мы дождаться, когда в Драгостоле начнётся голод? Я сразу отвечу тебе: нет. Нам снова доведётся стать лагерем, и ютиться в шатрах. Осень вскоре окончательно возьмёт погоду в свои руки, и через пару недель пойдут дожди. Вскоре за ними придут снега и морозы. Поверь мне, радостные надежды твоих новых воинов, очень быстро растают. В их глазах ты ещё не проявил себя, как «Избранный Богами Воевода», а умение ждать, никогда не станет отличительной чертой низших людей. Они могут терпеть, если чего-то боятся, но ЖДАТЬ, подобно хищнику, затаившемуся в засаде, они не умеют. Из-за этого, под натиском природных лишений, люди быстро выйдут из-под контроля. В лучшем для тебя случае, они начнут просто разбегаться из лагеря. В худшем же, взбунтовавшись, бурной волной снесут и тебя, и тех, кто не откажется от тебя в этот роковой момент, ибо, поверь, таковых окажутся единицы. Поход на Сталевад, в этом свете, выглядит более приемлемым. Я сам родом оттуда, и мне доподлинно известно, что в городе остался довольно маленький гарнизон. Более того, мне известны особенности общественного мнения, относительно действующего Смотрящего. Этот пост занимает Никодим, двоюродный брат Батурия – человек с мелкой, гнилой душонкой. Народ презирает его, но «в открытую» никто не смеет перечить: пугает лихая слава властного родственника. Ревность грызёт Никодима – он знает, что боятся не его, а Батурия, и потому всячески пытается подчеркнуть собственную значимость. Как и можно было бы ожидать от человека, не отличающегося ни умом, ни духом, добивается он этого довольно нехитрыми методами: то непомерно повысит налоги, то отберёт у законного владельца какую-нибудь шахту, или мастерскую, и отдаст её одному из своих прихлебателей… В общем, в Сталевладе его ненавидят решительно все. Если бы не Батурий, уже б давно на части разорвали. Но мы-то знаем, что бывший князь Чёрного Края, больше не сможет помочь своему родственнику. Уверен, что слух о его гибели ещё не дошёл до моей Малой Родины, и этот слух принесём мы, попутно освободив сталевладцев от гнёта нечестивого Смотрящего. Для них мы должны стать освободителями, а не захватчиками, при том, что сделать всё, они должны практически сами. Славноград станет для нас надёжным убежищем, где мы без проблем переждём зиму, а по весне соберёмся в поход на Драгостол и Углич. Возможно, бывшие тысячные успеют собрать новую дружину, но бойцы в ней будут ещё «сырые», неопытные… В свою очередь то, с какой лёгкостью достанется нам Сталевлад, повысит доверие к тебе среди твоих воинов, и сплотит их вокруг тебя. В этом случае, мы в пух и прах разнесём новое войско высокородных господ. Но даже если что-то пойдёт не так, и нам придётся отступить, Сталевлад станет нам надёжной твердыней, куда мы сможем отойти, и перестроиться. Поэтому я считаю, что сейчас нам нужно выступить именно на Сталевлад.

Глубина расчётов Богдана поразила Духовлада. Тоже самое с одобрением отметили Ворон и Волибор. Когда до ворот Кременца оставалось всего около сотни метров, спутники в последний раз уточнили общие планы на завтра, и разошлись. Богдан и Волибор со своими сотниками, направились обратно в лагерь, а Духовлад с Вороном продолжили путь к воротам. Из крепости, пространство перед воротами просматривалось достаточно хорошо, и наблюдатели в башне ворот отлично видели, что главарь и его черноволосый спутник возвращаются без нежелательного сопровождения. Кованая решётка, закрывающая путь в крепость, медленно, с противным скрежетом, поползла вверх. Духовлад скользнул под решётку, едва её нижний край поднялся до уровня его груди. Ворон тут же последовал его примеру, и едва оказавшись по ту сторону герсы, громко скомандовал: «Опускай!». Решётка с грохотом упала на прежнее место.

Слегка поредевшее посольство, первым делом отправилось на поиск оставшихся в крепости атаманов. Это не заняло много времени, так как Мстивой с Ратибором не покидали стены, вплоть до возвращения Духовлада и Ворона, и теперь сами спешили им на встречу. Духовлад размеренно, в деталях, описал им впечатления о моральной обстановке в дружине, о том, как прошла и чем закончилась первая встреча нового воеводы со своим новым воинством. Упомянул о возможных проблемах с некоторым количеством людей, так же желающих занять места в командовании. В заключение, молодой главарь радостно описал мгновение, когда вперёд вышел Волибор, и окончательно убедил дружину воссоединиться с Медвежьим Воинством.

По Ратибору сразу было видно, что ход повествования его радовал: он расцвёл, улыбался, то и дело отпуская комплименты в адрес Малыша, сопровождая их молодецким хлопком по его плечу. Но Мстивой оставался хмур и задумчив, сосредоточенно слушая рассказ, и не меняясь при этом лицом. Когда Малыш закончил, он первым взял слово:

- Слишком гладко всё вышло. Возможно, они хотят выманить из крепости всех наших командиров. Меня это сильно беспокоит…

- Да тебя беспокоит всё, что ещё шевелится! – перебил Ворон, не особо стараясь скрыть пренебрежительные нотки в голосе.

- Для человека, ответственного за чужие жизни, это не самая плохая черта – ответил Мстивой, устремив пристальный взгляд на черноволосого атамана.

- Как скажешь – равнодушно отозвался тот – Только сделай одолжение: со своими сомнениями, разбирайся, пожалуйста, сам. А нам просто скажи: пойдёшь завтра с нами в дружину, или опять посидишь за стенами, пока мы утрясём все вопросы?

Образовалась небольшая пауза. Мстивой внутренне напрягся: слишком уж неудобно поставил вопрос Ворон. Сейчас происходят слишком важные события, чтобы оставаться от них в стороне. Нужно быть на переднем фланге, не смотря на риск. Да и риск не такой уж большой: бывший сотник не понаслышке был знаком с ментальностью простых дружинников, и понимал, что глубоких стратегических замыслов от них ожидать глупо. Простые люди, откровенно реагирующие на любые изменения окружающего мира, никогда всерьёз не задумывающиеся о последствиях. Если сегодня не напали на Малыша с Вороном, значить, вряд ли уже это сделают.

- Тут и сомнений быть не может: я иду с вами! – уверенно ответил бывший сотник – Только обдумать всё, как следует, лишним не будет…

- Ну, обдумывай – буркнул Ворон – А я пойду, отдохну. Вымотала меня наша прогулка.

Ратибор, под обоими глазами которого уже отчётливо проявились сочные, фиолетовые кровоподтёки, положил руку на плечо Мстивоя, и в полголоса доверительно заговорил, явно подначивая:

- Что-то, Мстивой, неуверенный ты какой-то… Возьми, вон, Ворона, сходи с ним в Зал Совета, помутузитесь там… Советую, помогает!

Мстивой раздражённо скинул с себя увесистое ручище, оставив совет без комментариев, а рыжебородый здоровяк зашёлся громогласным хохотом, очень довольный собственной шуткой.

Духовлад так же сослался на необходимость в отдыхе, и направился к главному зданию крепости. Он едва сдерживал желание перейти на бег, ибо в реалии главным его желанием было поскорее поделиться своими успехами со Сбыславой. Думая о ней, он с радостью отмечал, что этот человек уже стал для него по-настоящему родным.

Добравшись до заветной двери, он постучал в неё. Учащённо бьющееся сердце, успело отсчитать всего несколько ударов прежде, чем дверь отворилась, но молодому главарю показалось, будто прошла целая вечность. Шагнув через порог, уже разыгрывая у себя в воображении предстоящий диалог, а так же сопутствующие ему восхищение и похвалы любимой женщины, Духовлад увидел за её спиной другую девушку, сидящую за столом. Сбитый с куража главарь замялся, не желая говорить при свидетелях, а Сбыслава, скорчив картинно-виноватую рожицу, поддувая губки, сказала ему:

- Это моя подруга, Дарина. Нам с ней нужно посекретничать немного, по-девичьи… Ты ведь не обидишься?

Духовлад, онемевший от осознания глупости собственного положения, лишь растерянно кивнул головой, и сделал шаг назад. Одарив своего мужчину виноватой улыбочкой, Сбыслава закрыла дверь перед его носом. Молодой главарь ещё некоторое время простоял, исступлённо пялясь на закрытую дверь, и пытаясь разобраться в случившемся. Сомнений не оставалось: им просто пренебрегли. Сбыслава прекрасно знала причину его отсутствия. Знала, насколько важным и опасным был этот выход в стан дружины. И теперь, вместо того, чтобы отложить все свои дела, или хотя бы крепко обнять и поцеловать его, она сообщает, что ей нужно «немного посекретничать по-девичьи», и вежливо выставляет его за дверь. Обида бурной волной ударила в сознание Духовлада, и он нервным, торопливым шагом ушёл прочь, не отдавая себе отчёт, куда именно.
                ***
Закрыв дверь, Сбыслава с невозмутимым лицом, снова присела за стол напротив Дарины. Подруга же, восхищённо глядя на неё, с опаской заговорила:

- Твой мужчина вернулся из такого опасного предприятия, а ты даже не удостоила его разговором! Ты не боишься, что его чувства к тебе могут остыть, если он не будет получать должного внимания?

Сбыслава снисходительно посмотрела на Дарину, и ответила:

- Нет, дорогая моя, не боюсь. Большинство женщин, совершают ошибку, полагая, что смогут привязать к себе мужчину, выполняя всё, чего тому захочется. Хозяин никогда не будет зависеть от своего раба. Напротив, не получив от меня желаемого, он станет жаждать этого ещё сильнее. И получить это, он будет желать непременно от меня, ибо мужчине нужно то, что сложно добыть, а не то, что покорно ждёт его каждое мгновение своего существования. Такова их незатейливая природа. Сейчас он возмущён моим поступком, но позже, когда я позволю ему вновь овладеть мной, эта страсть покажется ему самой жгучей и сладкой из всех, испытанных доселе!

- Я восхищаюсь твоей уверенностью в себе! Но послушай, подруга… – пролепетала Дарина, и театрально уставившись в глаза собеседницы, уточнила – Ведь я могу тебя так называть?

- Конечно! – доверительно ответила Сбыслава, с большим усилием подавив в себе желание презрительно фыркнуть – Напротив, я сильно обижусь, если ты станешь называть меня иначе.

Опустив глаза в пол, как будто чувствуя себя неловко, Дарина продолжила:

- Ты помнишь ту девку, с раной на лице, которую Батурий привёз в клетке из Радовежа? (Сбыслава кивнула) Некоторое время назад, я видела, как она увивалась за твоим мужчиной, долго что-то ему рассказывала. Когда же он оставил её, я подошла и сделала ей замечание. Мол, вместо того, чтоб отрабатывать свой хлеб, она соблазняет чужих мужчин. Я говорила сдержанно. Пытаясь убедить её добрым словом, но в ответ она стала кидаться на меня, словно дикая кошка! Я вполне могла бы проучить её, но решила, что ты мудрее рассудишь, как с ней поступить.
Сбысава снисходительно улыбнулась:

- Ну, что ты, подруга?! Ровня ли мне эта вертихвостка, наказанная самой Судьбой?! Её нелепые потуги тщетны, и досада от неудачи станет ей самым страшным наказанием.

- Ты так мудра, подруга, так мудра! – льстиво всплеснула руками Дарина – Мне ещё так многому предстоит у тебя научиться!..

Полилась череда надуманных похвал и подхалимских признаний. Сбыслава умиротворённо молчала, лишь слегка кивая головой в такт льстивых дифирамб своей последовательницы. Но за маской умиротворения, уже начинало закипать её самолюбие. Может быть, Сбыслава не обратила бы внимания на рассказ о том, что это ничтожество крутится вокруг мужчины, который уже с потрохами принадлежит ей, но в памяти всплыл эпизод, который она видела своими глазами. В тот день, когда Духовлад покончил с Батурием, эта шлюха, едва её выпустили из клетки, бросилась целовать руки молодому главарю… Нет, это не с проста! Что возомнила о себе эта изуродованная тварь?! С кем собралась тягаться?! Вскоре она проклянёт тот день, когда Судьба забросила её в эту крепость!..
                ***
Когда Богдан с Волибором и его сотниками, наконец, вернулись в лагерь дружины, собрание уже стало потихоньку расходиться. Некоторые устали доказывать товарищам правильность своей точки зрения на случившееся сегодня, другие же не имели желания делать этого с самого начала. Тем ни менее, людей толпилось ещё достаточно много. Это были сторонники крайних точек зрения: одни считали, что сегодня положено начало великим историческим свершениям, другие же напротив, были искренне уверены, что «чужак» во главе дружины, приведёт её к скорому разгрому. Но первых было гораздо больше, и потому, представители большинства, просто насмехались над своими оппонентами, чувствуя численное превосходство. Кое-где, всё же, подходили к концу, как аргументы, так и терпение, из-за чего возникали локальные потасовки. Но люди из тысячи Волибора, реагировали молниеносно, и немедленно разнимали дерущихся, не давая единоборствам, перерасти в массовое побоище. «Миротворцы» передвигались в толпе группами около десятка человек, успокаивающе объявляя, что решение уже принято, и возникающие склоки абсолютно бесполезны.

Богдан, сославшись на необходимость в отдыхе, оставил Волибора. последний предложил Вещему Дядьке людей для охраны, но тот отказался, заверив, что его и так есть кому защитить. Оставшись со своими сотниками, Волибор молча наблюдал, как продолжала рассасываться толпа дружинников. Стоявший рядом Добрыня, решив, что наступило подходящее время, обратился к своему командиру, желая прояснить его планы на будущее:

- Слушай, Волибор, а ты действительно собираешься помогать этому юнцу, управлять дружиной?

- Собираюсь – ответил тысячный.

- Я ни в коем случае не хочу поставить под сомнение рассудительность твоего решения, просто не могу понять: зачем он тебе нужен?! Тебя ведь вся дружина знает! Стоило б тебе заявить свои претензии на главенство, и тебя непременно поддержало бы подавляющее большинство! Да и по опыту управления войском, этот парнишка, небось, несколько жизней до тебя не дотягивает! Если же тебе нужен Кременец, можно просто взять этого парня в заложники, когда он в следующий раз выйдет из крепости…

Волибор повернулся к своему бойкому сотнику, и грустно улыбнувшись, спокойно ответил:

- Добрыня, я устал. Устал от скрытой борьбы за влияние. Десять лет назад, я стал тысячным, и все эти десять лет, я как будто провёл в яме со змеями. У меня есть вы – люди, ставшие мне родными за эти годы, а большего мне не надо. Этот малый – Духовлад – может быть ещё неопытен, но быстро учится. И главное, что внезапно взлетев на вершину, он преисполнился не спеси и самодурства, а чувством глубочайшей ответственности за свои решения, понимания серьёзности их последствий. По нему ещё слишком сильно заметно, как он переживает на пороге важных событий, но скоро он научится с этим справляться. Важно, что в тот момент, когда наступает время действовать, он берёт себя в руки, и хорошо справляется со своей задачей. Сегодня я поддержал его в роковой момент, и он оценил это. Я увидел это в его глазах. Думаю, благодаря этому, он будет теперь больше доверять мне, и я смогу поделиться с ним своим опытом. Я собираюсь, стать ему надёжной опорой, и надеюсь, что вы мне в этом поможете.

- Ты же знаешь, Волибор, как мы ценим и уважаем твоё слово – сказал Добрыня, оглянувшись на остальных сотников – Раз ты сказал, мы последуем твоему примеру. В конце концов, право возразить, и высказать своё мнение, остаётся за нами. К этому ты нас приучил, и так будет всегда!

Волибор по-братски положил руку на плечо Добрыни, и, прищурившись, с хитрой улыбкой заговорил:

- Ух ты! «Ты нас приучил!..», «Так будет всегда!..», резвый какой стал! Пора тебе, похоже, отдельную тысячу возглавить!

- Как отдельную?! – опешил Добрыня – Мы же, как семья?!

- Ну, тогда считай, что ты вырос, и тебе женится пора! – засмеялся тысячный.

- Да не хочу я жениться!.. Тьфу! В смысле, тысячу отдельную не хочу! – запротестовал Добрыня.

Волибор резко стал серьёзным, и жёстко ответил:

- Не хочешь – вот и будешь! От тех, кто «хочет», обычно проку мало. Посмотри, что происходит: дружина осталась без командования, каждый осёл, теперь будет строить из себя полководца, и тогда войско начнёт разваливаться на мелкие части, причём достаточно быстро. Вся дружина, должна в сжатые сроки вернуться под слаженное и жёсткое командование. Так что сейчас не время, для «хочу-не хочу»! Это моя личная, настоятельная просьба к тебе.

Добрыня не мог отказать своему тысячному «в лоб», но такой внезапный поворот событий обескуражил его, и он попытался отговориться от «настоятельной просьбы»:

- Но Волибор, я ведь никогда особо не общался с людьми из других тысяч. Я не знаю их, они не знают меня. Так что взять под своё «жёсткое» командование другую тысячу, да ещё и «в сжатые сроки», у меня вряд ли получится. Зато тебя знают все, и везде будут рады видеть в роли предводителя…

- Не юли мне тут! – сурово, как-то по отечески, оборвал его Волибор – Ты, я смотрю, уже забыл, как вы встретили меня на этом посту десять лет назад?! Думаешь, я не слышал вашего «из грязи в князи», у себя за спиной?! Но я был с вами откровенен, делил и невзгоды, и радости. В конце концов вы открылись мне, и мы стали семьёй. Теперь тебе выпадает возможность, совершить такое же чудо в другой тысяче, и ты воспользуешься этой возможностью! А семью, которую Я создал, уж будь добр, оставь МНЕ!

Добрыня смутился, уловив суть упрёка своего командира, а тот, желая немного сгладить произведённый эффект, продолжил уже спокойным, растолковывающим тоном:

- Ты пойми, что далеко не в каждой тысяче, сейчас есть человек, за которым готовы пойти остальные. И напрасно ты утверждаешь, будто другие люди в войске тебя не знают. Ты не раз отличался храбростью и находчивостью в бою, и поверь мне: слухи об этом по дружине пробегали. Тебя неплохо знают, и взять под контроль одну из тысяч, не имеющую явного лидера из собственных рядов, тебе будет не так уж и сложно. Уж точно полегче, чем мне в своё время.

Добрыня, потупив взгляд себе под ноги, и понимая неотвратимость своей новой роли, согласно закивал головой. Волибор, желая отвлечь своего сотника и друга от переживаний, перевёл разговор на другую тему:

- Богдан сообщил мне, когда я был ещё в крепости, что ты просил передать, будто для меня есть некий подарок… Мне не терпится узнать, что именно он имел в виду?

Добрыня поднял голову, и на его лице заиграла недобрая улыбка:

- Идём со мной, покажу.

Практически все дружинники, участвовавшие в Совете, уже разошлись по своим шатрам, так что опасность серьёзных внутренних столкновений миновала. Добрыня повёл Волибора в ту часть лагеря, где расположилась его тысяча. За ними потянулись и простые воины. Толпясь вокруг вернувшегося к ним командира, они радостно галдели. Каждый из них, старался протиснуться поближе к Волибору, и засвидетельствовать ему своё почтение. Тот же, беспрестанно вертя головой по сторонам, с радостью старался ответить на каждое приветствие. Когда же они, наконец, добрались до шатра тысячного, ранее принадлежавшего Волибору, тот понял, что именно имел в виду Богдан: рядом с шатром стояла клетка, в которой сидел Виктор – сын советника Феофана. Его, некогда роскошные одежды были изорваны, обуви не было вовсе. На лице, и других открытых частях тела, виднелись многочисленные раны и ссадины. От былой спеси во взгляде не осталось и следа: заглянув в его широко открытые глаза, Волибор понял, что в сознании униженного юнца, теперь безраздельно царствует страх. Когда тысячный вплотную приблизился к клетке, ему в нос ударил едкий запах испражнений, исходивший от отпрыска благородной семьи. Добрыня, шествующий всего на несколько шагов впереди Волибора, взял в руки длинную палку, стоявшую у клетки, и с размаха нанёс ею пару ударов по железным прутьям решётки. Придя в ужас от поднявшегося грохота, Виктор жалобно закричал, и забился в противоположный угол клетки, спазмотично прикрывая руками голову. В толпе дружинников это вызвало всплеск хохота. Волибор поднял руку вверх, призывая всех успокоиться, и когда смех затих, промолвил:

- Отложи палку, Добрыня. (Тот, с некоторым удивлением на лице, повиновался) Виктор… Виктор, посмотри на меня.

Сын советника несмело убрал руки от лица, и охваченным ужасом взглядом, уставился на Волибора. Тот продолжил:

- Как ты думаешь, Виктор: почему эти люди так радуются твоим лишениям?

- Я не знаю… – жалобно заскулил тот – Я никому ничего плохого не сделал… Это всё мой отец… Это он всё придумал… Прошу тебя, Волибор, прости меня, я здесь не причём… Я не хотел… отпусти меня…

- Хорошо – спокойно ответил Волибор, сделав небольшую паузу – Я прощаю тебя. Прощаю, и готов отпустить из этого лагеря.

Глаза Виктора, не способного поверить своему счастью, загорелись надеждой. Добрыня же, как и остальные дружинники, молча нахмурился: воинам были не по душе слова командира. Оглядев их недовольные лица, Волибор всё так же спокойно продолжил:

- Есть только одно «но»: ты говоришь, будто никому, ничего плохого не сделал… Может быть чисто случайно, сам того не заметив, ты, всё таки, кого-нибудь здесь обидел? Если так, то чужую обиду я прощать тебе не в праве. Поступим следующим образом: если кто-нибудь, считает себя обиженным тобой, он имеет право один раз ударить тебя плетью. Достаньте его из клетки,  привяжите к скамье!

Дружинники, с возмущённым гомоном, бросились к клетке, а Волибор остался на месте, и сложи руки на груди, со стороны наблюдал за происходящим. Виктор кричал, плакал, слёзно умалял о прощении, но дружинников, похоже, это только ещё больше злило. С жертвы сорвали остатки одежд, и привязали к лавке лицом вниз. На поиски орудия возмездия много времени не ушло, и первым плеть в руки взял Добрыня. Хорошенько размахнувшись, он со злостью хлестнул Виктора по оголённым лопаткам. Кожа на месте удара немедленно вспухла багряной полосой, и сын советника взвыл от жгучей боли. Плеть тут же перекочевала в другие руки, и на спину Виктора обрушился новый удар. Воины били «от души», высмеивая бесконечные причитания и просьбы о снисхождении своей жертвы.

Ещё первая сотня не успела «отдать должное» благородному молодому человеку, как тот испустил дух. Но это отнюдь не остановило жаждущих возмездия дружинников, и удары плети продолжали безжалостно осыпать ненавистный труп. Кожа на спине разлезлась, оголились окровавленные рёбра, и многие наносили удары уже по голове.
Во всей тысяче не было ни одного человека, кто бы ни считал себя обиженным надменным юнцом. К тому времени, как последний воин из тысячи Волибора нанёс свой удар, об останки Виктора уже было изорвано несколько плетей. Его труп превратился в изодранные, кровавые лохмотья, державшиеся вместе, только благодаря оголившемуся во многих местах скелету. Тело отвязали от скамьи, затянули на шее верёвку, будто собачий поводок, и выволокли за пределы лагеря, оставив в поле без погребения.
                ***
До вечера Духовлад бродил по крепости. Общаться ему ни с кем не хотелось, и он, насупившись, переходил из одного здания в другое, мысленно ещё больше себя накручивая. Встречавшиеся ему разбои, молча провожали его взглядами, а после начинали о чём-то оживлённо перешёптываться. Это ещё больше напрягало главаря, начинавшего подозревать, что по крепости уже вовсю ходят некие слухи о его личных делах.

В итоге, когда солнце стало клониться к закату, сам собою обозлённый Духовлад, направился в те же покои, где его ждала Сбыслава. Он мог бы найти себе с десяток пустующих покоев, как минимум не хуже тех, которые он делил с особой, столь бестактно сним обошедшейся, но пошёл, всё-таки, к ней, всем своим видом излучая возмущение. Он дал себе зарок, не разговаривать со Сбыславой не смотря ни на что. Ну, разве что она, как следует, извинится за своё легкомысленное поведение!
Преисполненный уверенности, что всё это очень хорошая затея, молодой главарь снова постучал в знакомую дверь. Сбыслава отворила, и он прошёл мимо неё в покои, даже не удостоив взглядом. Проводив его поворотом головы, девушка на мгновение закатила глаза, одновременно приоткрыв рот, и шумно выдохнув, после чего закрыла дверь. Молодой главарь, не особо представляя, что делать дальше, сел за стол, и уставился в стену, отвернувшись от Сбыславы. Та, в свою очередь, прекрасно понимая, что происходит, сделала вид, будто не замечает необычного поведения партнёра, и «медовым» голосом спросила:

- Как прошёл твой день, любимый?

Вопрос остался без ответа. Девушка неспешно обошла главаря, как бы пытаясь заглянуть ему в глаза, но тот отвернулся в другую сторону.

- Я не понимаю тебя – промолвила Сбыслава, начиная изображать лёгкую обиду в голосе – Что-то не так? Тогда не молчи. Расскажи, что случилось, и мы сможем поговорить об этом.

Духовлад решил, всё-таки, выразить свою претензию. Только выразить претензию, и в дальнейшем полностью бойкотировать попытки Сбыславы завязать разговор:

- У тебя была возможность поговорить со мной ещё днём, но вместо этого, ты решила посплетничать со своей подружкой.

- Ах, вот оно что! – теперь Сбыслава перешла в наступление, разразившись негодующей речью – Я ведь понормальному спросила тебя: «Ты не против?», и ты ответил, что не против! А теперь ты ставишь мне в упрёк то, на что ранее дал своё согласие?! Понятно: я просто надоела тебе, и ты ищешь возможность от меня избавиться! Тогда мог бы прийти, и сказать об этом прямо! По крайней мере, это было бы честно!

- Что за вздор ты несёшь?! – возмутился Духовлад, в один миг позабыв о всех своих зароках – Если бы я не хотел тебя больше видеть, то просто не возвращался бы в эти покои!

- Да неужели?! – возмущённо отозвалась Сбыслава, очень натурально разыгрывая из себя оскорблённую особу – Уже вся прислуга крепости шепчется о том, что ты ходишь к этой девке, с раной на всю рожу! Что это?! Просто совпадение?! Это ради неё ты хочешь меня бросить?! У тебя, наверное, особый вкус: любишь уродцев?!

Духовлад смутился. Он прекрасно знал, как люди обожают распускать слухи, особенно о том, чего не знают доподлинно. Ведь множество людей на кухне видело, как он говорил с Уладой, уходил вместе с ней из помещения… Кто знает, насколько предосудительно описали это блудливые языки разговорчивых кухарок! Одна добавила немного домыслов, и передала дальше… Следующая поступила так же… И так каждая! Страшно даже представить, в каком виде мог дойти до Сбыславы рассказ о безобидном разговоре!

Сбыслава, в мгновение ока уловив смущение своего мужчины, тут же бросилась лицом на постель, и залилась достаточно натуральным рыданием. Духовлад почувствовал себя виноватым, и вместо того, чтобы путём беспристрастных рассуждений определить справедливость такого ощущения, ему захотелось утешить рыдающую любимую. Сделать первый, добровольный шаг к примирению. Он подошёл, и сел на край кровати, нежно взяв Сбыславу за плечи. Но та резко одёрнула их, показывая, что не желает ничего слышать. Он снова сделал попытку, и снова был отвергнут. Третий раз, Духовлад поднял и перевернул девушку, аккуратно, но крепко, прижав к себе.

- Я клянусь: у меня ничего не было с той девушкой! – горячо зашептал он ей на ухо – Я просто пожалел её, из-за раны на лице… Просто спрашивал у неё, как ей живётся здесь, в крепости… прости, что я дал повод несдержанной челяди распускать грязные слухи! Всё это ложь, мне нужна только ты!.. Одна только ты!..

Сбыслава оторвала от плеча своего мужчины заплаканное лицо, и сквозь мокрые ресницы, умилённо заглянула ему в глаза:

- Это правда, любимый? Ты меня не бросишь?

- Ну, что ты такое говоришь?! Конечно же, нет! – голос Духовлада уже начинал дрожать от переполнявшей его страсти.

Чувствуя это, Сбыслава шепнула ему:

- Возьми меня…

Словно по команде спущенный с поводка, Духовлад стал срывать со Сбыславы одежду… Страсть, охватившая его, казалась ему самой жгучей и сладкой из всех, испытанных ранее… Сбыслава же, купалась в неге ощущения безграничной власти над этим мужчиной…

После того, как страсть достигла апогея, и, в буквальном смысле слова, выплеснулась наружу, для влюблённых наступило время передышки. Немного передохнув, Сбыслава снова поинтересовалась у молодого главаря, как прошёл его день. Теперь тот с готовностью, в деталях описал всё, произошедшее в стане дружины. Слушая рассказ, Сбыслава то и дело восторженно ахала, и отпускала комплименты решительности своего избранника. Когда же Духовлад закончил говорить, она снова «завела песню» о великих свершениях, несомненно ожидающих его на пути, о славе и почёте, грядущих за ними, и о сыне, красавце-богатыре, которого она родит ему в ближайшее время. Духовлад с ласковой улыбкой гладил её волосы, и был сейчас железно уверен, что Судьба одарила его самой лучшей девушкой в мире…

Глава 21

Утром, разбойничьи атаманы стали готовится к выходу в стан дружинников полным составом. Первым на стене появился Мстивой, за ним Духовлад, после Ворон, и в заключении Ратибор. Последний имел особенно колоритный и внушительный вид: из-за широких плеч, виднелась покрытая витиеватым узором ручка секиры, висящей за спиной, свежевыбритая голова, роскошная, приведённая в порядок борода, и… два сочных фиолетовых синяка вокруг глаз. Поприветствовав рыжебородого, Ворон не преминул отметить, что кровоподтёки очень органично вписываются в портрет Ратибора, и подчёркивают решительность его взгляда. Широко улыбнувшись, рыжебородый здоровяк предложил собеседнику украсить и его лицо аналогичным орнаментом, но тот вежливо отклонил предложение. Мстивой, сдерживая в себе раздражение, вызванное незрелым поведением обоих атаманов, напомнил всем, что сегодня решается судьбоносный вопрос, и желательно было бы настроиться на более серьёзный лад. Ворон тут же молча склонился перед ним в издевательском поклоне, а Ратибор сделал вид, будто вообще ничего не слышал. Мстивой не стал больше ничего говорить им, но про себя отметил эту пренебрежительную реакцию. Всё это ещё больше укрепило его в уверенности, что с такими людьми, о каких-нибудь серьёзных свершениях, можно даже и не мечтать. Атаманы уставились в сторону лагеря дружинников, каждый думая о своём.

По началу, в лагере не происходило ничего, что можно было бы заметить из крепости, но спустя примерно час, стан зашевелился. Дружинники стали выходить на огромное, пустующее пространство между их лагерем, и стенами крепости. С расстояния создавалось впечатление, будто кто-то разворошил гигантский муравейник, обитатели которого всем составом выбираются наружу, желая проучить бессовестного агрессора. Происходило это достаточно долго: ратники особо не торопились, и, устраивая толкотню, пытались разобраться по отдельным тысячам. Наконец, им это более или менее удалось, и от войска отделилась группа в несколько человек, неспешно направившись в сторону башни ворот. По мере приближения этой группы, главарь и атаманы различили в ней Богдана и Волибора. Духовлад отдал команду поднимать решётку, и вместе с атаманами, стал спускаться со стены к воротам.

Выйдя навстречу Богдану и его спутникам, разбойничья старши;на обменялась с ними приветствиями.

- Как прошла ночь? Потасовок не было? – деловито осведомился Духовлад у Вещего Дядьки.

- Нет, всё было спокойно – отозвался тот – Но, я уверен, недовольных осталось достаточно много. Недостаточно, чтобы пытаться всё изменить с помощью грубой силы, но достаточно, чтобы заявить о себе на предстоящем Совете. Думаю, вчера вечером, они как следует, собрались с мыслями, и сегодня выступят более мощно и слаженно. Сегодня твоим атаманам, предстоит выбрать себе тысячи, которыми они будут руководить. В подавляющем большинстве этих тысяч, нет общепризнанных лидеров. Есть люди, к слову которых присушиваются, но тех, за кем сообща пойдёт хотя бы половина, нет. Поэтому, немедленного открытого сопротивления своему командованию, твои люди могут не опасаться: дружинники будут держать недовольство в себе, во всяком случае, некоторое время. Уверен, что если твои атаманы сумели занять руководящие позиции в непостоянном разбойничьем сообществе, то смогут укрепиться в этой же роли и среди ратников. Есть только одна тысяча, которую пока нужно оставить в покое. Ты, и твой черноволосый спутник, имели вчера возможность видеть Горыню. Это тот самый дружинник, который выкрикивал вызывающие вещи на вчерашнем Совете, пытаясь поставить под сомнение твою победу над Батурием. Он жёсткий и неуступчивый человек, и в его тысяче, большинство людей всё-таки поддерживают его, видя в нём достойного лидера. Сомневаюсь, что он обладает хоть каким-нибудь полководческим талантом, или вообще умением продумывать свои поступки на несколько ходов вперёд, но ратники впечатлены его грубой силой и решительностью. Таких людей, как он, не сложно вынудить делать то, что нужно тебе таким образом, чтобы он думал, будто своими поступками наносит вред своему противнику, то есть тебе. Главное, пока не покушаться на то, что он уже «железно» считает своим, тогда вряд ли он станет сильно брыкаться. А когда ты и твои люди, немного укрепите своё положение в дружине, мы придумаем, как от него избавиться.

- Что ж, это разумно – поддержал Духовлад, не спеша начиная двигаться в сторону вышедшей в поле дружины – Тебе лучше известна расстановка сил в дружине. Главное, чтобы этот Горыня, не устроил сейчас чего-нибудь, что выведет ратников из-под твоего контроля.

- За это можешь не переживать, Малыш – вмешался Волибор – Мои люди смогут удержать остальное войско от серьёзных волнений. Влияние Богдана очень велико, а те, кто не верит ему, между собой не особо согласны. Мои же люди, выступят единой, слаженной силой, и вряд ли остальные захотят с ними связываться. Но Богдан прав: провоцировать решительно настроенных не следует. Глупо было бы начинать твоё воеводство, с необязательных внутренних потасовок.

Духовлад внимательно слушал слова своих умудрённых советчиков. Важно, что он не просто принимал их советы, как непреложную истину, а раздумывал над ними, и в результате ПОНИМАЛ их правильность и полезность. Сейчас молодой главарь чувствовал лёгкое волнение, перед новым публичным выступлением, но это уже было далеко не вчерашнее состояние, граничащее с паникой: вчерашний успешный опыт, вселил в его сердце уверенность. Внезапно ему стало интересно: а что же чувствуют сейчас его атаманы? Повернув голову, он не долго, но пристально, посмотрел на каждого из них. Ворон, как всегда, казался слегка развязным, но в его прищуренных глазах, была заметна некая решимость. Ратибор наоборот, был собран. Его уверенная поступь, умеренная отмашка могучих рук при ходьбе, и леденящий, суровый взгляд, казалось, могли бы обратить в бегство, целую армию. Разумеется, несуразно и комично в этот эпичный портрет, вписывались сочные синяки под глазами, тем ни менее, общее впечатление своим видом, рыжебородый производил устрашающее. Мстивой же был таким, как всегда: смотрел под ноги, пожёвывая нижнюю губу, глубоко погрузившись в свои размышления. Видимое спокойствие атаманов, укрепило уверенность и самого главаря.

- О том, что твои люди должны занять места тысячных, воинам дружины должен будешь сообщить именно ты – продолжал, тем временем, наставлять Духовлада Богдан – Помни, что это твоё первое распоряжение в войске. Говори громко, уверенно, так, как ты умеешь. Подбирать слова, тебя тоже учить не надо, я уже убедился. Начни с того, что всех нас ждёт суровое испытание, и так далее… Уверен, ты справишься без особого труда.

Всю дорогу, Богдан всячески настраивал Духовлада. Изредка, его в мелочах дополнял Волибор. Наконец, молодой главарь и его спутники, достигли неровного строя дружинников. Не дожидаясь подсказок и напоминаний от Богдана, Духовлад сделал шаг вперёд, показывая ратникам, что готовится держать слово, и обвёл взглядом войско. Воины ответили ему безмолвными взглядами, полными ожидания.

- Храбрые воины! Я вновь стою перед вами, и вновь собираюсь держать слово! – начал свою речь молодой воевода – Сегодня мы сообща начинаем трудный путь к нашей общей Свободе! Возможно, вы удивитесь, и возразите мне, мол: «мы уже свободны». Я же отвечу вам, что это самообман. Да, вам удалось прогнать тысячных и их прихлебателей, но просто так они не отступят от того, что привыкли считать своим по праву рождения. Они захотят вернуть контроль над всем краем, собравшись с силами, и тогда любые переговоры с ними будут уже бесполезны. Они не будут слушать вас, они будут мстить. Будут мстить вам за собственное малодушие, поддавшись которому, они в страхе бежали из этого лагеря. Лично я положу все силы, дабы не допустить этого! А что скажете вы?! Станете ли рядом со мной плечом к плечу?!

Последние слова Духовлада, прогремели особенно внушительно, с вызовом. Первыми на этот клич, слаженно отозвались люди из тысячи Волибора, и их слова снова подхватили остальные ратники. Поддаваясь общему настрою, они воодушевлённо кричали, что сотрут с лица земли и тысячных, и тех, кто осмелится встать на их сторону. Та небольшая часть войска, которая по различным причинам противилась главенству чужака (то есть Духовлада) молчала, но остальные подняли такой одобрительный шум, что создавалось впечатление, будто все до единого ратники, благоволят лидерству нового молодого воеводы. Последний поднял руку, давая знак, что хочет продолжить речь, и гомон стал понемногу утихать. Духовлад вновь заговорил, едва это стало возможно:

- Я горд вашим доверием, и клянусь, что готов сложить голову, но оправдать его! Мы все готовы противостоять врагу, но этого не достаточно. Глупо будет просто сидеть здесь, и ждать весны, когда противник вновь соберёт войско со всего Чёрного Края, и придёт к нам. Мы опередим высокородных господ, и отнимем у них часть земель, а именно Сталевлад. Все знают, что этот город является оружейной кузницей всего края, и именно поэтому, он нам так необходим. Взяв этот город, мы лишим противника подвоза военной амуниции, и в тоже время, сможем улучшить собственное вооружение.

Молодой воевода сделал паузу, вновь оглядев передние ряды воинов. На лицах ратников, появилась некоторая неуверенность, и они, то и дело, стали переглядываться со стоящими рядом товарищами. Все понимали, что брать город, это совсем не то же самое, что встретить врага в «чистом поле». Желая вселить в них уверенность,  Духовлад продолжил свою речь:

- Вижу, вам не очень по душе такой замысел... Но я уверен, что нам будет сопутствовать успех: в городе остались незначительные силы, а тысячные и войска отступившие вместе с ними, направились в противоположную сторону, к Драгостолу. Узрев со стен нашу мощь, сталевладцы не станут с нами сражаться. Им проще будет договориться с нами, чем вступать в неравный бой. В нашем войске тоже ведь немало выходцев из тех мест, а уж они-то не понаслышке знают, как славноградцы «любят» своего Смотрящего – Никодима (в некоторых местах войска послышался ропот, подтверждавший справедливость слов говорящего). Горожане не станут драться за этого труса и вора! Но даже если эта крыса сумеет закрыться в городе, я обещаю вам, что мы достанем его малой кровью! Кременец – самая неприступная крепость во всей Земле Ругов, а я взял её с несколькими сотнями бойцов! Что будет стоить взять Сталевлад, когда плечом к плечу со мной, будут стоять тысячи таких опытных и отважных воинов, как вы?!

Искусно поданая лесть, без труда возбудила гордыню недалёких людей, и войско взорвалось возгласами одобрения. Ратники, волной подхватывая этот клич, храбрились, и воинственно потрясали оружием, считая похвалу нового воеводы, абсолютно справедливой и обоснованной. Многие из них, одобрительно усмехаясь, молодецки хлопали по плечу стоящих рядом товарищей, приговаривая, что Богдан и вправду «вещий», раз привёл в дружину такого решительного и мудрого воеводу. Буквально за несколько минут, войском овладело состояние бесшабашной готовности к любому повороту Судьбы. В этот момент, почти каждому воину в дружине казалось, будто они готовы без раздумий броситься на любую рать, лезть на самую высокую крепостную стену… При этом не сомневаясь, что легко добьются славной победы. Это моральное состояние, было по большей части вызвано тем, что возможные перечисленные испытания, пока ещё ожидали их где-то далеко, в необозримом будущем. Духовлад, удовлетворённый результатами своей речи, перешёл к заключительной – и самой важной – части своего обращения:

- Для того, чтобы наше предприятие увенчалось успехом, в войске должны быть люди, ответственные за всех остальных. Должны быть ответственные, как за каждую сотню, так и за каждую тысячу. И если почти в каждой сотне есть человек, которому готовы оказать доверие остальные, то мне известно, что людей, которым безоговорочно доверилась бы целая тысяча, среди вас нет. Я уверен, что вскоре такие люди проявят себя, но, как воевода этой дружины, я заявляю, что без тысячных, слаженно управлять войском невозможно! Я привёл с собой нескольких человек, которые, я уверен, полностью справятся с таким сложным и ответственным бременем, как роль тысячных. Я отлично знаю этих людей, и неоднократно видел, на что они способны. За каждого из них, я готов поручиться собственной головой!

Не смотря на столь весомый залог, предложенный новым воеводой в завершении речи, энтузиазма на лицах дружинников, только что начавшего расцветать, снова резко поубавилось. Они, уже готовые принять чужака-воеводу, вновь инстинктивно воспротивились, едва услышали о чужаках-тысячных. По войску пошёл, было, недовольный ропот, но тут рядом с Духовладом встал Волибор, и громогласно обратился к дружине:

- Други мои! Я вижу, что сердца ваши противятся тому, чтобы довериться чужакам. Но я вам скажу, что слова вашего нового воеводы справедливы: люди, за которых он готов поручиться головой, действительно достойны этого! Я говорю это, как человек, который так же своими глазами видел, на что способны те, кого пророчат вам в командиры. Вы знаете меня – Волибора – кривить душой я не привык. И если я говорю, что человек достойный, значить в действительности считаю, что это так. Когда вы сами узнаете этих людей поближе, то проникнитесь искренним почтением к их внутренней силе, и светлому уму. Вы сами признаете, что эти люди прирождённые лидеры. Я даю вам своё Слово, что так и будет! Может быть, кто-нибудь здесь считает, что моё Слово – это пустой звук, на который не стоит обращать внимания?! Что ж, тогда пусть выйдет вперёд, и заявит об этом мне в лицо!

В передних рядах ратников, недовольный гомон сразу утих. Недовольство дружинников никуда не делось, но никто не желал открыто спорить с Волибором ЛИЧНО. Причиной тому, были не опасения перед бывалым тысячным, как перед грозным бойцом, но как перед опытным начальником, за которым без сомнений пойдёт вся его тысяча.

В первых рядах своей тысячи, стоял Горыня. Осознавая ситуацию, он гневно сжимал кулаки и скрипел зубами, но так же, как и все остальные дружинники, молчал. Его просто переполняла ненависть. Сначала это была ненависть к Богдану. Позднее, к ней добавилась ненависть к новоявленному сопляку-воеводе, которого привёл из крепости Вещий Дядька. Теперь, всё это усилилось ненавистью к Волибору, который бесстыдно принял сторону лжеца и самозванца. Но Горыня молчал. Молчал, потому что понимал: его позиции, даже в этой тысяче ещё слишком слабы, чтобы открыто выступить против Богдана и Волибора. Нет, нужно придерживаться изначального плана: укрепить своё влияние в дружине, а затем раздувать недовольство простых воинов по любому поводу, подрывая позиции своих противников. Горыня понимал, что нужно ждать. Понимал, что врагов можно задушить только всех разом, так как те отлично спелись, и в любом случае будут друг друга вытягивать. Решили идти на Сталевлад? Отлично! Дружина ещё плохо управляема, так что с ходу город взять вряд ли удастся. Значит, разобьём лагерь, осадив его. Пойдут дожди, дружинники начнут зябнуть… Тут  наступит подходящее время, чтобы натравить негодующих ратников на горе-командиров! Горыня сам удивился собственным мыслям: раньше он никогда не продумывал своих действий так далеко вперёд! С другой стороны, раньше у него и не было других интересов, кроме как разбить морды парочке однополчан, по какому-нибудь надуманному поводу… Он впервые серьёзно задумался: а чего же он хочет теперь? Власти! Он отчётливо понял, что хочет единолично повелевать этим войском. Это понимание, медленно охватывало всё его сознание, вдохновляя, и поднимая настроение…

Духовлад смотрел на эту громадную толпу вооружённых людей. С одной стороны, по его спине то и дело пробегали мурашки, стоило ему только представить себе, что будет, если все эти люди наплюют на многочисленные увещевания, и стихийно бросятся крушить всё на своём пути. С другой же стороны, он не верил своим глазам (да и остальным органам чувств): огромное количество людей, можно контролировать одними только словами! ОДНИМИ ТОЛЬКО СЛОВАМИ! При этом, когда говоришь им, что они теперь абсолютно свободны, они откликаются на это возгласом ликования! Но дело ещё не было сделано до конца: его атаманам ещё предстояло выбрать себе тысячи. Молодой воевода оглянулся на своих будущих тысячных, как бы безмолвно спрашивая, кто будет делать выбор первым. Как он и ожидал, первым в сторону войска, неспешным шагом направился Ворон. Черноволосый атаман, шёл вдоль неровного строя дружинников, разглядывая людей в передних рядах. Над хранящим молчание войском, как будто единым глазом следящим за странным чужаком, просто в воздухе росло напряжение. При этом, вокруг царила такая тишина, что отчётливо был слышен звук шагов Ворона. Он миновал одну тысячу… Вторую… Третью… Даже Духовлад начал нервничать, предчувствуя, что всё это не спроста. Наконец черноволосый атаман остановился. Остановился прямо напротив Горыни, и с лёгкой издевательской улыбочкой на лице, промолвил, широким жестом руки обведя людей, стоящих у того спиной:

- Вот! Эту тысячу я беру под своё начало!

Горыня, уже было умиротворившийся, благодаря ясному осознанию своих теперешних целей, даже на пару секунд впал в ступор, не в силах поверить в произошедшее. Выйдя, наконец, из оцепенения, он преисполнился праведным возмущением. Горыня помнил этого черноволосого человека. Он помнил, как тот вчера малодушно отвёл глаза, едва встретились их взгляды. А сегодня он решил отыграться, надеясь, что благодаря позиции Волибора, никто в дружине не осмелится возразить?! Тут он просчитался! Горыня даже сделал шаг навстречу наглецу, угрожающе схватившись за рукоять меча, висевшего на поясе, и ответил, гневно блеснув глазами:

- Проваливай подобру! В этой тысяче, тебе начальником не бывать!

Сгрудившиеся за спиной Горыни его же ближайшие сторонники, тоже возмущённо забубнили, подтверждая справедливость слов своего лидера. Ворон, разведя руками, и не очень достоверно изображая на лице растерянность, ответил на это:

- Как неудобно получилось! Похоже, здесь уже есть достойный тысячный… Мне очень жаль… Если бы я знал, то непременно прошёл бы мимо, и выбрал бы следующую ватагу… Но, пойми меня правильно: если я на глазах всего войска, просто пойду дальше теперь, всерьёз меня уже никто воспринимать не будет. В другой тысяче, я буду уже шутом, а не командиром: простые ратники будут насмехаться надо мной, называть боягузом… Разумеется, распоряжений моих тоже выполнять никто не будет. Поэтому, я считаю, выход у нас только один: за право возглавить эту тысячу, мы должны провести поединок… Насмерть!

- Тогда молись своим богам! – зло процедил Горыня, нервным рывком выхватывая меч из ножен – Сегодня же ты попадёшь на их Судилище!

Ворон, не очень быстрым, развязным движением освободив свой меч, смачно сплюнул на землю, и с издевательской улыбкой ответил:

- Вот так я молюсь своим богам…

Глядя на всё это со стороны, Богдан повернулся к Духовладу, с ярко выраженным немым вопросом на лице, мол: «Мы же, вроде, договаривались?». Духовлад лишь развёл руками, чувствуя себя в этот момент, самым неубедительным воеводой на свете. Не нарушая молчания, Богдан осуждающе помотал головой, и вновь устремил взор в ту сторону, где разворачивался поединок.

Сверкая гневным взглядом, Горыня яростно бросился на Ворона. Его, достаточно мощные и быстрые удары, посыпались на черноволосого противника под разными углами без перерывов. Ворон был несколько обескуражен, не ожидая от противника такой прыти. Несколько раз он пытался контратаковать, но Горыня оказался опытным бойцом: каждый свой удар, он заканчивал таким образом, что ему практически не требовалось подготовки для новой атаки. Кроме того, Горыня замечал подготавливаемые Вороном контрудары, и без особого труда обходил их, продолжая осыпать черноволосого своими. Ворон, выдавливая проклятия сквозь стиснутые зубы, вынужден был пятиться назад, и с каждым шагом, его позиция была всё менее устойчива. От Горыни это не ускользнуло, и, оскалившись злорадной ухмылкой, он приступил к своему завершающему приёму. Нарочно сделав вид, будто максимально вложился в очередной рубящий удар, от которого его противник ещё сумел увернуться, Горыня стал скручиваться вслед за своей ударной рукой, изображая, что не справился с инерцией, и подставляя противнику открытый правый бок. Ворон инстинктивно бросился вперёд, пытаясь поразить противника, находящегося в неудобном положении, но тот резко сделал мощный скачок боком в его сторону, одновременно наступив на ногу, и сильно толкнув плечом в грудь. Черноволосого атамана отбросило назад, а заблокированная нога, лишила возможности удержать равновесие, и он с размаху грохнулся на спину, выронив при этом меч, который откатился от хозяина на несколько метров. Горыня, не теряя драгоценных мгновений, обхватив двумя ладонями рукоять своего меча, обрушил мощнейший колющий удар, нацеленный в грудь противника, распластавшегося у его ног. Самые преданные сторонники Горыни, разразились победными воплями, рассудив, что победа их лидера уже однозначно решённое дело. Но Ворон сумел избежать страшного удара, резко перевалившись на левое плечо. Клинок противника просвистел всего в сантиметре от его спины, и вонзился в землю. Черноволосый атаман, тут же перекатился в прежнее положение, всем весом навалившись на клинок противника. Сила такого рычага, оказалась на много мощнее пальцев Горыни, и меч вырвался из его рук, оказавшись наполовину придавленным туловищем Ворона. Но успехи последнего этим не ограничились: ещё только начиная наваливаться на оружие врага, он, одновременно с этим, умело спутал ноги Горыни своими ногами, и с силой потянул на себя. В итоге Горыня, выпустив из рук оружие, ещё и грохнулся на спину, приняв положение, аналогичное своему противнику. Ворон, из положения «лёжа», бросился на врага, попутно, практически невидимым глазу движением, выхватив из сапога нож. Горыня, скрипя от досады зубами, ринулся ему навстречу, впившись крепкими пальцами, в горло черноволосого атамана, и правая рука Ворона, крепко сжимавшая смертоносное жало, без труда проскользнула под руками противника, нанеся ему укол в горло. Горыня хрюкнул, и его глаза округлились в изумлении. Черноволосый атаман, левой рукой сбил со своей шеи ослабшие руки врага, одновременно толкая его обмякшее тело обратно на землю, а правую руку занёс для нового удара, одновременно переворачивая нож в ладони лезвием вниз, и вогнал клинок в левый глаз Горыни по самую рукоять. Тело побеждённого, забилось в конвульсиях, а Ворон, забрызганный кровью, поднялся, и, обтирая нож о штанину, исподлобья, тяжело дыша, оглядел неровные ряды своих новых подчинённых.

В задних рядах войска, поднялся ропот. Дружина раскинулась на внушительное расстояние, и далеко не всем было видно, что случилось. Те, кто был лишён такой возможности, требовали пересказа от впереди стоящих, и те, как могли, передавали то, что удалось увидеть самим. Происходило это повсеместно, поэтому гул, поднявшийся над дружиной, уподобился жужжанию потревоженного пчелиного роя. Ближайшие последователи Горыни, сгрудившиеся в передних рядах, молча, угрюмо взирали на подёргивающийся труп своего лидера, агония которого, уже потихоньку затихала. Постепенно их посещало осознание бесповоротного крушения прежних надежд и расчётов, в которых они опирались на свою призрачную близость к своему недавнему предводителю, ныне распластавшемуся на земле, уставившись в небо единственным остекленевшим глазом. По мере укрепления упомянутого осознания, они отворачивались от поверженного Горыни, в честь которого ещё несколько минут назад готовы были слагать хвалебные гимны, и устремляли свои (отнюдь не враждебные!) взоры, на своего нового тысячного. Среди этих людей не было фанатично преданных только что павшему предводителю, да таковых ещё и не могло быть. Ведь сделать-то Грыня ничего не успел, только вселял надежды жёсткостью и непреклонностью своего характера. В свою очередь новый тысячный, доказал справедливость своих притязаний в поединке, победа в котором, сделала его права на главенство священными. Конечно, любой мог оспорить это аналогичным способом, но тело Горыни, казавшегося доселе несокрушимым, служило этому немым, но выразительным предостережением. Жёсткая и бескомпромиссная схватка нового тысячного со своим непризнанным предшественником, наглядно показала дружинникам, что черноволосый чужак – жёсткий и решительный человек, который не станет обречённо опускать руки даже в самых, казалось бы, безнадежных ситуациях. Кроме того, далеко не всем в тысяче, кто даже поддерживал Горыню, из опасений или по некому расчету, нравилось то, как открыто тот выступал против Богдана. Одни действительно простодушно верили в Божественное Благословление последнего, другие же, понимали действительный вес слова Вещего Дядьки в войске. В итоге, и те, и другие предвидели, что хорошо это не закончится, но боялись перечить Горыне, повидавши, во что это может вылиться, а то и некогда испытав это на собственной шкуре. Теперь же, дружинники из этой тысячи, с облегчением отмечали, что им больше не придётся разрываться между страхом перед крутым нравом своего предводителя, и опасением, что действия Вещего Дядьки, рано или поздно пожелающего угомонить своего несдержанного критика, могут негативно отразиться и на них. Всё это выливалось в общий, довольно благосклонный взгляд на нового тысячного, который, тем временем, спрятал нож обратно в сапог, и, подняв с земли свой меч, обратился к своим новым последователям, не торопясь прятать оружие обратно в ножны:

- Моё имя Ворон. Есть ли среди вас ещё люди, желающие оспорить моё старшинство?
Один из бывших приближённых Горыни, угрюмо ответил за всех:

- Ты в поединке доказал своё право вести нас, и мы не станем перечить воле Проведения. Будь же нам храбрым вождём, и справедливым судьёй!

Ворон криво усмехнулся сплаву высокопарности и лицемерия, заключённых в этом ответе, и, повернувшись в сторону Духовлада, а так же сопровождавших его лиц, находившихся на почтительном расстоянии, помахал открытой ладонью, сигнализируя, что все вопросы успешно решены.

Следующим к войску последовал Ратибор. Но долго присматриваться ему не пришлось: из ближних рядов первой же тысячи, он услышал обрывок комментария некоего местного остряка. Рыжебородому здоровяку, удалось расслышать только выражение «боевая раскраска…», после чего по ближним рядам в разные стороны стали расходиться сдержанные смешки. Осознав, что это ехидный намёк на сочные синяки, окружавшие его глаза, Ратибор резко развернулся, и быстрым шагом подойдя практически вплотную к строю ратников, стал суровым взглядом шарить по первым рядам, надеясь выявить повеселившего всех острослова. Теперь, на лице рыжебородого, принявшем угрожающие выражение, фиолетовые образования смотрелись не так комично. Да и могучие плечи, из-за которых выглядывала железная рукоять внушительной секиры, отвлекали ратников от весёлых мыслей, наводя на более основательные размышления. Толпа, как будто в одно мгновение онемела, выжидающе следя за здоровенным чужаком, а те из ратников, кто находился в первой шеренге, вообще потупили взгляды в землю, от греха подальше. Слегка заведённый Ратибор, видя, что загадочный остряк больше никак не собирается себя проявить, подобно Ворону повернулся к Духовладу и, широким жестом обведя стоящих перед ним ратников, громогласно объявил:

- Я беру под начало эту тысячу!

Молодой воевода одобрительно кивнул, а Ратибор вновь обвёл грозным взглядом своих новых последователей, желая сразу ответить на возможные возражения, но таковых не последовало.

Наступила очередь Мстивоя. Он просто прошёлся вдоль войска, нашёл ту тысячу, в которой некогда был сотником, и объявил всем, что возьмёт под своё командование именно её. Воины этой тысячи его не забыли, и встретили решение Мстивоя одобрительным гулом. Толи от того, что ценили того, как военачальника, толи радуясь, что не придётся оказаться под началом неизвестного чужака. Напоследок, по настоянию Волибора, с одобрения как Духовлада, так и Богдана, тысячу себе выбрал Добрыня. Шёл он на это явно неохотно, но перечить требованию своего (теперь уже бывшего) начальника, он не решился. Новые подчинённые, приняли его радушно, по тем же причинам, что и люди Мстивоя. Лучший сотник Волибора, был широко известен во всей дружине, и, так же, как его недавний начальник, именно с положительной стороны.

Теперь, хотя бы пять тысяч в войске, имели признанных друг другом командиров. Богдан выказал твёрдую уверенность, что в остальных девяти тысячах, вскоре найдутся люди, достойные столь высокого доверия. Волибор поддержал его, подчеркнув, что другого выхода всё равно нет, и нужно быть готовым к тому, что некоторое время дружина будет не очень хорошо управляема. «Зелёному» Духовладу, осталось только согласится со своими более опытными соратниками. Подобные моменты ощутимо давили на его самолюбие: он чувствовал себя каким-то бесполезным. Молодой воевода считал, что должен хотя бы на равных участвовать в управлении дружиной. Тут ему в голову пришла мысль, которая показалась ему очень удачной, и он тут же озвучил её Богдану с Волибором:

- Мне кажется, многие ратники слишком настороженно относятся к нам, как к своим новым начальникам. Может быть, дать людям немного расслабиться?

Те переглянулись, и уставились на Духовлада с непониманием. Богдан терпеливо, сдержанно, как маленькому ребёнку, стал объяснять воеводе очевидное положение дел:

- Ну, и что ты предлагаешь? Посидеть здесь, в лагере, ещё несколько дней? Сейчас, сразу после всех этих перемен в управлении, ратников будет гораздо легче сорвать с места. Поверь мне: если не трогать их пару дней, они сделают вывод, что ничего не изменилось, и уровень их послушания своим командирам может серьёзно упасть.

- Я о другом подумал – ответил Духовлад – В крепости есть огромный винный погреб. Там столько хмельного добра, что вся дружина могла бы неделю упиваться до бессознательности. Мы можем сегодня вывезти в лагерь некоторую часть, и закатить пирушку. Вроде, как отпраздновать наше воссоединение. А завтра поутру начнём собирать лагерь.

Богдан с Волибором вновь переглянулись, и последний задумчиво произнёс:

- Что ж, это неплохая идея. Только людям нужно сразу объявить, что завтра мы сворачиваем лагерь, и послезавтра выступаем на Сталевлад. В большинстве своём, дружинники простые люди, и живут только настоящим моментом. Им было неспокойно вчера, месяц, год назад… Прежние командиры вообще не заботились о том, чтобы хоть чем-нибудь порадовать своих ратников. Пирушку они воспримут, как луч солнца в своём сером мире. Да, завтра они будут недовольно ворчать, собирая лагерь, но сегодня, они все будут подымать рога и кубки, прославляя своего нового воеводу. Уверен, что Богдан в своих проповедях, ещё долго будет упоминать это событие, как доказательство твоего добродушия, и заботливости о своих последователях.

Вещий Дядька пристально посмотрел на Волибора, как будто пытаясь определить, говорит тот серьёзно, или подначивает его. Склонившись к первому варианту, Богдан поддержал бывалого тысячного:

- Волибор прав, это хорошая идея. Люди «выпустят пар», а я всегда смогу напомнить о таком внимании к ним, со стороны теперешнего воеводы. Подобные вещи, очень пригодятся в ближайшее время, так как войско ждёт множество испытаний в скором будущем. Будет появляться немало недовольных, разлагающих своими речами моральную обстановку во всей дружине.

Духовлад почувствовал прилив гордости, услышав, что его мысль пришлась по вкусу умудрённым соратникам. Обсудив с ними детали, он поднял правую руку вверх, сигнализируя, что снова собирается обратиться к войску. Когда гул в передних шеренгах утих, и ратники устремили на воеводу взгляды, полные ожидания, Духовлад начал говорить. Говорил он громко, уверенно, зачастую сам удивляясь ярким и ёмким речевым оборотам, внезапно рождаемым его сознанием. Ему казалось, что это не он произносил эту пламенную речь, а речь, словно нечто живое, разумное, овладела им. Воевода красочно напомнил ратникам, сколько лишений пришлось им претерпеть по воле своих бывших тысячных, и других высокородных господ. Многие дружинники размеренно кивали, соглашаясь со справедливостью этих слов, и взгляды их постепенно наполнялись доверием к предводителю, так хорошо понимающему суть тяжкого быта простых ратников. Эту часть своей речи, Духовлад подвёл к тому, что для дружинников настало время воевать ЗА СЕБЯ, и своими руками взять то, что давным-давно положено им по праву. Эти слова, сказанные особенно выразительно, с неподдельным огнём, завели подавляющую часть дружины. Ратники, казалось, готовы были броситься в бой прямо сейчас. Они угрожающе потрясали оружием, выкрикивали угрозы в адрес своих недавних господ… Духовлад, сделавший небольшую паузу, оглядывая возмутившуюся толпу, снова заговорил. Теперь люди затихли без предупреждающих сигналов, не желая пропустить ни единого слова воеводы, действительно заинтересовавшего их своей речью.

Теперь, Духовлад заговорил о том, что «взять своё», войску просто так не дадут, и нужно готовиться к жёсткой борьбе. Он настраивал внимавших его словам дружинников на сложный переход под стены Сталевлада, на возможную жестокую битву за этот город. При этом, он то и дело отвлекался на объяснение важности этой цели, для будущих свершений обновлённой дружины. Но в заключение, молодой воевода заявил, что верит в своё войско, которое сможет добиться победы, не смотря ни на что. Эти слова, войско встретило ликованием и громкими выкриками, общий смысл которых сводился к тому, что без сомнений так всё и будет.

Далее воевода ещё раз выказал уверенность в боевом опыте и доблести своего войска, после чего повелел дружинникам следовать обратно в лагерь, и ждать своего скорого возвращения из крепости с неким подарком. В дружине это требование вызвало небольшое настороженное замешательство. Некоторые личности, склонные к паранойе, стали выказывать тревожные опасения, что это может оказаться какой-то ловушкой. Но таких людей были единицы, и, по понятным причинам, авторитетом среди дружинников они не пользовались. В итоге, их взволнованные предостережения были коллективно осмеяны, и огромная, бесформенная масса ратных людей, стала медленно «впитываться» обратно в лагерь.

Волибор дал распоряжение одному из своих сотников, предоставить новому воеводе три запряжённые телеги из числа транспорта своей тысячи, для сопровождения в крепость. Распоряжение было исполнено без замедления и лишних уточнений. Через полчаса, Духовлад, Ворон и Ратибор, уже трусились к воротам Кременца, сидя в одной из телег, запряжённых грузными тяговыми лошадьми. По дороге воевода посветил обоих своих атаманов (точнее, уже тысячных) в планы устроить пирушку в лагере дружинников. Возражений ни от одного из них не последовало, но Ворон подчеркнул, что дело нужно сделать с умом, так как завтра нужно будет сворачивать лагерь. Мол, чтоб не получилось как на медоварне, где после попойки, в бо;льшую часть голов здравый рассудок вернулся только к вечеру следующего дня, да и то благодаря жёсткому запрету «поправлять здоровье» хмельными напитками, зачастую подкреплённому силовым воздействием на непокорных.

Вернувшись в крепость, Духовлад распорядился больше не опускать решётку, но одному из дозорных, всё же, находиться в комнате управления и наблюдать за подступами к воротам. Пока молодой воевода инструктировал дозорных, Ворон с Ратибором (как самые опытные), пригнав с десяток крепких мужичков, из числа крепостной прислуги, руководили загрузкой телег у винного погреба. Столпившиеся вокруг разбои, молча взирали на это действо с нескрываемой завистью. Чувствуя себя неуютно под их обиженными взглядами, Ратибор достаточно корректно, но настойчиво их разогнал, объясняя, что их черёд пировать наступит завтра. Разбои не очень-то верили, но расходились, не желая злить рыжебородого здоровяка.

Спустя часа полтора, после окончания Совета дружины, все три повозки, по максимуму загруженные большими бочками с вином, уже грузно въезжали в лагерь. Духовлад, вместе с Ратибором и Вороном сопровождавший драгоценный груз, задорно призвал дружинников разгружать телеги. Те, без труда догадавшись о характере содержимого объёмных деревянных сосудов, оживлённо кинулись резать верёвки, которым груз был зафиксирован на телегах. Торопливо, но бережно, спуская бочки на землю, ратники действовали на удивление слаженно, без ругани и суетливой толкотни. В итоге, груз был снят с транспорта, можно сказать «в мгновение ока», и так же разошёлся по лагерю. Но «страждущих», позже первопроходцев сбежавшихся из отдалённых участков лагеря на слух о раздаче хмельных даров, и оставшихся ни с чем, было ещё достаточно много. При этом, таковых всё прибывало, и по общему количеству, было даже больше, чем удовлетворённых. Растущая толпа, разразилась недовольным гулом потихоньку перерастающим в негодующий. Духовлад поспешил всех успокоить, объяснив, что это только первая партия, и в итоге обделённым никто не останется. Телеги снова покинули лагерь. Никто в толпе даже не подумал расходиться: все молча, с недоверчивым ожиданием, взирали вслед удаляющемуся маленькому обозу.

Когда же под завязку загруженные телеги едва показались из ворот Кременца, то даже в самой крепости услышали нестройный радостный возглас толпы, ожидающей своего счастья у входа в лагерь. Тем ни менее, даже после этой ходки осталось много обделённых, и маленький обоз третий раз отправился в недолгий – но столь значимый! – путь.

Когда же вновь загруженный обозик удалялся от крепости в третий раз, княжий винный погреб опустел уже наполовину. Зато теперь, вся дружина была с лихвой обеспечена главным средством для отличного времяпрепровождения. Ратники разошлись по своим шатрам, распивая хмельной напиток в тесных компаниях. Из тех шатров, в которых обитали счастливчики, коим достались бочонки с вином из самой первой партии, уже доносилась довольная, громкая, развязная речь: вино окончательно расслабило мозги рядовых дружинников, и так не привыкшие особо напрягаться. Духовлад, неспешно шедший по лагерю в сопровождении остальных представителей новой местной власти, волей-неволей слышал различные громкие выкрики, доносившиеся то из одного, то из другого шатра. Практически везде «набор» был стандартным: раздухарившиеся ратники, грозились жестоко разделаться со своими бывшими командирами, а так же с теми, кому хватит глупости встать на их сторону; похвалялись друг перед другом, будто защитники Сталевлада покорно сдадутся, едва завидев со стен столь храброе и могучее войско (разумеется, ввиду они имели себя). Кое-где, «светлые головы» даже заводили речь о вторжении в Белый Край, а то и в Рунейскую Империю. А ещё, повсеместно произносились хвалебные речи в адрес нового воеводы, мудрое решение которого (устроить попойку, перед столь важным походом), очень нравилось простым ратникам, не избалованным заботой бывших начальников об отдыхе военной черни.

Волибор провёл Духовлада и остальных командиров к просторному шатру, в котором ранее собирались высокородные тысячные. Последние покидали лагерь в спешке, по большей части не успевая прихватить самое необходимое, потому роскошный, но громоздкий шатёр, на разборку которого пришлось бы потратить много сил и драгоценного времени, остался стоять нетронутым на своём месте. Хоть шатёр и был оформлен достаточно дорого, внутри не было ничего такого, чем могли бы поживиться те ратники, которые, после изгнания господ-тысячных, принялись искать более или менее ценные вещи, среди оставленных теми в лагере. Здесь всё так же стоял большой деревянный стол, вокруг которого были расставлены резные кресла. Эти кресла были искусно выполнены, от чего смотрелись очень дорого, а это подчёркивало, что предназначены они были исключительно для благородных задниц. Молодой воевода и его ближайшие соратники, сели за стол. Во время Совета дружины, почти все присутствующие подверглись сильному моральному напряжению, и были сейчас совсем не прочь приобщиться к беззаботному кутежу своих подчинённых, но было решено, сначала сообща подвести итоги и обсудить детали последующих действий, и лишь затем отдаться хмельному веселью. Новые члены войсковой старши;ны, некоторое время просто молча переглядывались между собой, выявляя желающего говорить первым. Наконец, слово взял Богдан:

- Что ж, похоже, задуманное нами предприятие, пока что воплощается вполне успешно. Вам удалось занять роли командиров, и теперь осталось только закрепиться на этих ролях. Но я уверен, что люди будут послушны вашей воле, не смотря на некоторое количество недовольных в своих рядах. Недовольные будут всегда. Важно не совершать опрометчивых действий, дабы не дать им повода закатить серьёзную бучу. Кстати, насчёт опрометчивых действий: Ворон, мне показалось, что мы договорились решить проблему Горыни несколько позже. Ты, конечно, молодец: одним махом лишил нас крайне неудобного человека, и доказал новым подчинённым собственную силу и решительность. Но мы – единое целое, и должны действовать сообща. Если ты идёшь на некий рисковый шаг, твои соратники должны знать об этом, дабы быть готовыми к возможным последствиям. Я не хочу, чтобы ты подумал, будто я собираюсь учить тебя жизни, просто прими мои слова, как добрый совет на будущее. Тогда людям, окружающим тебя, будет спокойнее.

Ворон несколько смутился, что, в принципе, со стороны по нему практически не было заметно. Если бы его поступок прямо поставили ему в упрёк, он, скорее всего, в издевательской форме изобразил бы непонимание сути проблемы, или вообще проигнорировал чьи бы то ни было попытки объявить ему выговор. Но спокойная интонация Богдана, его ненавязчивые разъяснения, заставили лихого рубаку почувствовать себя виноватым. Не то, чтобы Ворон засомневался в правильности своего поступка, просто в этот миг, к нему пришло ясное осознание того, насколько изменились окружающие реалии. Если ранее, когда делами Медвежьего Воинства заведовал напыщенный Тур, черноволосому атаману просто-напросто было плевать на всех, кроме своих последователей, то теперь в воинстве были люди, перед которыми он чувствовал не меньшую моральную ответственность. И не из страха или раболепия, а по причине глубокого искреннего уважения к их личным качествам. Сейчас Ворон понял, что окружающее его сообщество, становится ему по-настоящему близким и дорогим, в первую очередь, благодаря перспективам, которые перед этим сообществом открывались. Черноволосый тысячный, пытаясь перевести свои извинения в полушутливую форму, пожав плечами, стал излагать, изображая виноватую улыбку:

- Признаю, виноват. Дело в том, что моя новая толстая подружка, несколько дней назад неслабо намяла мне бока (при этих словах, Ратибо растянул улыбку, обводя присутствующих взглядом довольных глаз, окаймлённых фиолетовыми кругами). Это, разумеется, немного пошатнуло мою уверенность в собственных силах. Я человек прямой, и не люблю начинать серьёзное дело, когда меня подтачивают какие либо сомнения. В общем, исправить такое положение дел, мне было просто необходимо. А тот кусок говна, который я сегодня зарезал, вчера так на меня посмотрел, что я сразу понял: жить ему основательно надоело. Ну, я и решил, что это само Проведение даёт возможность одним махом решить и его проблему, и мою. Вот, я их и решил…

Присутствующие переглянулись, и Волибор сказал, полагая, что выражает общее мнение:

- Нам понятны твои мотивы, Ворон. Мы все верим, что впредь ты будешь больше думать о своих соратниках. Не будем волновать воду в чаше, и посчитаем этот вопрос закрытым…

Неожиданно его перебил Мстивой. Говорил он спокойно, с иронией, но по всему было понятно, что насчёт обсуждаемой ситуации, бывший сотник имеет своё чёткое мнение:

- Вот так: всё раз-два, и разрешилось! Как будто не начальник целой тысячи наплевал на общее решение своих соратников, а мальчишка, играясь, разбил кувшин с молоком. Мол: «Не делай так больше…» (при последних словах, Мстивой скорчил строгое лицо, и тут же, имитируя ответ провинившегося ребёнка, поставил «бровки домиком») «Не буду так больше…». Никто не думает о том, что было бы, если б этот Горыня одолел Ворона. Тогда бы, степень его влияния в войске возросла, а мы – остались бы без одного тысячного…

- Если бы этот Горыня одолел Ворона, – грозно перебил Ратибор, выложив на стол массивный кулак – Ему бы пришлось иметь дело со мной!

- А если б он и тебя одолел?! – усмехнулся Мстивой, ничуть не тронутый пугающей решительностью рыжебородого – Нам всем тогда что, пришлось бы в очередь к нему выстроиться?! В этом заключается ваша стратегия Общей Победы – лбом стены прошибать?! А ещё мне интересно, почему молчит наш «вождь, подаренный Проведением»?! Так скажи нам, богоизбранный воевода, как рассудить этот спор?!

Вся присутствующая старши;на, автоматически перевела полные ожидания взгляды на Духовлада. От неожиданного поворота в разговоре, у молодого воеводы по спине даже пробежали мурашки. Застигнутый врасплох, он, не задумываясь, выдал в ответ первое, что крутилось в голове:

- Эта ситуация неоднозначна. Но я уверен: то, что случилось, важнее того, что могло бы случиться. Ворон признал свою ошибку, и если он снова злоупотребит нашим доверием, мы будем иметь полные моральные основания, жестоко его наказать.

Мстивой, поднимаясь со своего места, резюмировал, не оставляя лёгкой улыбки и ироничной интонации:

- Что ж, мудрое решение мудрого лидера. Прошу прощения, но я вынужден буду вас покинуть. Слишком долго я не виделся со своими людьми, и, как начальник, обязан проявить к ним должное внимание. Все остальные решения, в дальнейшем принятые на этом совете, вы сможете довести до моего сведения позже, и я обязуюсь беспрекословно им следовать.

Мстивой направился к выходу из шатра, а остальные присутствующие, потупили глаза в стол, чувствуя неловкость момента. Только Ворон проводил бывшего сотника тяжёлым взглядом, сквозь слегка прищуренные веки. Когда же тот покинул шатёр, молчание нарушил Богдан:

- Всё это нехорошо для Общего Дела. Но между собой будете разбираться позже. За завтра лагерь должен быть полностью собран, чтобы послезавтра с самого утра, мы могли выступить на Сталевлад. Сегодня ваши люди расслабляются, но с завтрашнего дня им придётся, как следует напрячься. Как вы сами можете догадаться, особого желания это делать, у них не будет, так что большинству из вас, предстоит впервые проявить командирскую хватку. Это может вызвать среди ратников волнения, и даже открытое неповиновение. Поэтому, будет хорошим ходом с вашей стороны, побыть сегодня среди них. Ходите по шатрам своих тысяч, спрашивайте о проблемах, пожеланиях. Будьте приветливы и, по возможности, многословны. Убедите их в том, что духом они близки вам – это выгодно отличит вас в их глазах, от былых, высокородных начальников. Конечно, завтра их ждёт некоторое разочарование, но для вас, как для командиров, разочарование выгоднее возмущения. Да, и везде ненавязчиво напоминайте, что завтра тяжёлый день, это их немного подготовит, и на утро они будут более покорны.

Молодой воевода и его тысячные, стали подниматься со своих мест, короткими репликами соглашаясь с целесообразностью предложения Вещего Дядьки. Только Ворон остался на своём месте, мрачно нахмурившись и уставившись в одну точку, изредка поигрывая желваками. Заметив это, Духовлад обратился к нему, в принципе уже зная ответ:

- Ворон, а ты не пойдёшь к своей тысяче?

- Не пойду, Малыш – буркнул в ответ черноволосый – У меня сейчас не то настроение, чтобы быть приветливым и многословным. Как бы чего нехорошего не вышло… Не переживай, завтра всё будет в лучшем виде…

Духовлад замер в нерешительности: с одной стороны, он понимал важность своего явления перед своими новыми последователями, а с другой – не хотел оставлять Ворона одного в столь скверном состоянии духа. Как будто прочитав мысли молодого воеводы, его успокоил Волибор:

- Не переживай, Духовлад, я останусь с Вороном. Со своими людьми я пообщался ещё вчера. Если меня в этот вечер среди них не будет, это никак не отразится на их послушании завтра, тут я руку даю на отсечение! Добрыня, окажи милость: попроси кого-нибудь из наших, чтоб принесли сюда немного вина. Не хочется томиться от жажды, когда вокруг рекою льётся хмельное пойло.

Ворон взглянул на Волибора, и тут же равнодушно отвёл взгляд, демонстрируя, что в няньках вовсе не нуждается. Молодой воевода, ещё несколько секунд в нерешительности постоял на пороге шатра, но затем, всё же, вышел вслед за тысячными.

Новые командиры разошлись по своим тысячам, как и советовал Богдан, который и сам пошёл «в народ», на всякий случай, сопровождая молодого воеводу. Духовлад, в сопровождении Вещего Дядьки, заходил то в один, то в другой шатёр, общался с подпитыми ратниками. Кое где, их встречали достаточно прохладно, но гнать, или даже грубо разговаривать, не решались. Тем ни менее, такие случаи были единичны. В основном пришельцев встречали с радостью и почтением. Молодой воевода говорил с дружинниками о разных вещах, много рассказывал о себе, расспрашивал о потребностях и пожеланиях простых ратников. Он был приветлив, как советовал Богдан, и заметил, как потянулись к нему большинство дружинников. Это укрепило его уверенность в своём новом войске. Но изредка, эту растущую, вдохновляющую уверенность, омрачали мысли о том, что случилось сегодня в шатре тысячных. Правильно ли он разрешил возникший спор? Если бы можно было посоветоваться с кем-нибудь мудрым, опытным… Конечно, среди его тысячных были Мстивой и Волибор, но если по каждому поводу спрашивать их совета, остальные могут возмутиться, не желая следовать за столь несамостоятельным воеводой. К тому же, постоянно прислушиваясь только к одному-двум своим командирам, он волей-неволей будет вести Общие Дела, согласно их личным интересам. Во-первых, Духовлад считал это неправильным, а во-вторых понимал, что это опять же может привести к возмущению остальных тысячных. Если бы был некто, не имеющий личных интересов внутри войска, заслуживал доверия и был мудр, рассудителен… Всесмысл! Духовлад даже дёрнулся, вспомнив о товарище. Да, именно беглый богослов, должен стать ему надёжным советчиком и моральной опорой…
                ***
Ворон и Волибор, остались наедине в шатре тысячных. Чернволосый делал вид, будто не замечает присутствия бывалого тысячного, а тот, до поры, не навязывался в собеседники. Вскоре явился один из рядовых ратников Волибора, приволокший объёмный кувшин, наполненный вином, и две простые глиняные чаши. Посыльный уже прибывал «навеселе», и, выставив свою ношу на стол, стал сыпать признаниями разнообразных заслуг Волибора, вперемешку с витиеватыми благодарностями за то, что их тысяче достался такой мудрый начальник. Некоторое время, Волибор просто кивал, в знак признательности за добрые слова, ожидая, что красноречивый ратник вот-вот окончит свои льстивые эскапады, но тот, всё ещё считал свою мысль «недовыраженной», хотя в изложении своих красочных аллегорий, уже давно пошёл по второму кругу. Осознав, наконец, что благодарный пришелец может говорить одно и тоже до поздней ночи, Волибор вежливо прервал его, давая понять, что ему необходимо поговорить со вторым тысячным с глазу на глаз. Ратник поднял открытые ладони в успокаивающем жесте, и принялся за многословные извинения, перемежающиеся с детальными объяснениями своего поведения. При этом, через каждые несколько предложений, он многозначительно подчёркивал, что всё понял, и не принадлежит к числу людей, которым нужно повторять дважды. В итоге, раздражённый Волибор, едва сдерживая рвущиеся на свободу оскорбления, жёстко прервал «божественного оратора», и приказал ему немедленно покинуть шатёр. Ратник, заткнувшись на полуслове, попятился задом к выходу, выражением лица демонстрируя, что столь незаслуженно грубым обращением, начальник неслабо его обидел. На пороге он ещё на мгновение задержался, покачиваясь, с надеждой глядя на своего тысячного, как бы давая ему возможность извиниться, но поймав холодный, непреклонный взгляд Волибора, окончательно понурившись, вышел из шатра.
Наблюдаемая сцена, несколько подняла Ворону настроение, и он, посмеиваясь, прокомментировал:

- Парень и вправду не из тех, кому нужно повторять дважды. Он, похоже, и с пятого раза плохо понимает…

Волибор махнул рукой в ту сторону, где только что скрылся надоедливый почитатель, и ответил:

- Да уж, есть же люди, наделённые способностью так трепать нервы без злого умысла! Думаю, он хороший человек и старательный ратник, но если бы он сейчас же не ушёл, клянусь, я бросился бы на него с кулаками!

Оба тысячных от души посмеялись над минувшей ситуацией. Волибор наполнил глиняные чаши вином, и одну из них передал Ворону. Тот принял чашу и сделал глоток благородного напитка, после чего обратился к бывалому тысячному:

- Ну, и для чего ты остался со мной? Будешь дальше вправлять мне мозги, рассказывать, как важно думать о своих соратниках?

- Даже и не подумаю – уверенно ответил Волибор – Ты сделал то, что считал правильным. Был определённый риск для Общего Дела, но он был не так велик, как твой собственный – ты поставил на кон собственную голову. Конечно, перед выбором тысяч, ты мог бы открыто заявить о своём намерении вызвать Горыню, но большинство высказалось бы против. Тогда бы тебе осталось либо открыто пойти против воли большинства, либо покориться ей, ослабив свои моральные позиции среди остальных командиров. А так, просто создаётся впечатление, что ты поступил легкомысленно, удачно решив при этом общую проблему. Как говорят рунейцы: «Победителей не судят». Теперь любые обвинения в твой адрес, выглядят пустыми потугами завистников. Я полностью на твоей стороне.

- Что ж ты не сказал всего этого Мстивою? – усмехнувшись, поинтересовался Ворон, буравя собеседника пронизывающим взглядом.

- Мстивой не тот человек, которому стоит откровенно перечить – ответил бывалый тысячный, ничуть не смущаясь взгляда Ворона – Он больше рассуждает о том, что нужно быть честным со своими соратниками, чем следует этому сам. Я уверен: он собирается вести какую-то свою игру, без особой оглядки на общие интересы. Поэтому, пока ещё рано осаживать его. Пусть осмелеет, и, как следует, проявит себя. Тебе же, не следует с ним загрызаться, и вообще стараться не реагировать на его нападки. В противном случае, он может заставить тебя действовать во благо ему, даже вопреки твоей воле.

- То есть, ты считаешь, что я настолько глуп?! – приподняв брови, спросил Ворон.

Волибор взял небольшую паузу, формулируя ответ. Не было похоже, чтобы он сожалел о сказанном, но хочет обосновать это в доходчивой форме. Наконец, подобрав подходящие слова, он спросил:

- Ты когда-нибудь задумывался о сути понятия «герой»?

- Я никогда не задумываюсь о подобных вещах – пожал плечами Ворон.

- Тогда я скажу тебе то, что сам думаю об этом. Например, крестьяне – самая жалкая из прослоек общества – считают что «герой», это некто слоняющийся по просторам родной земли, и бескорыстно творящий «Добро». С их точки зрения, самый яркий и бесспорный пример «Доброго дела» – это защита слабых. На сказках о таких вот героях, они и воспитывают своих детей, впоследствии перенимающих их убогое положение. К этим «слабым», в своих сказках, они испытывают особое сочувствие, так как видят в них себя: несправедливо притесняемых. Они признают себя слабыми, но отказываются понимать, в чём именно заключается их слабость. Заключается же она не в теле, а в их страхе и жадности. Да, именно СТРАХЕ и ЖАДНОСТИ! Они сочувствуют себе подобным, прячущимся по кустам в момент опасности, но при этом не чувствуют стыда перед «героем», сражающимся за интересы этих «обездоленных по собственной воле»! В итоге, «герой» побеждает, ценой своей крови принося свободу тем, кто в роковой час прятался в кустах. И эти убогие, вдалбливают своим детям, что это и есть самое справедливое положение дел! В этом и заключается их жадность: в глубине души, они не хотят платить за то, чего, якобы, жаждут всем сердцем! А «герой» этот, так почитаем ими за то, что делает всё за них, да ещё и безвозмездно! При таком взгляде на крестьянские сказки, закрадываются серьёзные сомнения в наличии ума у подобного «героя». Как по мне, человек с такой манерой поведения, вряд ли доживёт до того возраста, когда мужское хозяйство начнёт покрываться волосами! Но это вовсе не значить, что «героев» не существует, просто мотивы их лежат вне понятий «Добро» и «Зло». Их самоотверженность, имеет свою цену, и цена эта гораздо выше пустой словестной благодарности горстки бездарных жадин. Цена эта – Превосходство. Превосходство над другими мужами, готовыми сражаться за то, что считают своим. Люди, достигающие этого, кажутся успешными во всём: успел и прославиться, и богатство сколотить, и дом построить… Чем более приземлённо сознание оценивающего человека, тем более важными ему кажутся достижения материального характера. Но поверь: человек, которому удалось достичь всего, помышлял исключительно о Превосходстве, до поры принося в жертву этому всё, что могло бы обеспечить ему материальный комфорт. Достигнув, наконец, желаемого, он получает и всевозможные материальные блага, но, привыкнув обходиться без них, не ценит этого. Мотивы такого человека, становятся непостижимы для большинства, и если «герой» убивает врага, волей случая освободив при этом от гнёта какого-нибудь убогого, то последний понесёт по миру весть, будто тот, кто его долгое время притеснял, сражён «героем» именно ради его освобождения!

Волибор выдохнул, мысленно возвращаясь к изначальному смыслу своей речи. Ворон вновь криво усмехнулся, и промолвил:

- Ну, ты загнул! Хотя, в общих чертах, я тебя понял… Но ты пытался объяснить мне, как Мстивой может заставить меня действовать согласно его интересов, против моей воли…

- Не переживай, я помню об этом – успокоил собеседника бывалый тысячный – Всё это я сказал для того, чтобы ты понял, какого человека я вижу в тебе. Да, Ворон, я вижу в тебе настоящего героя. И именно в таком смысле, как я только что описал. Ты силён, решителен, неуступчив, и это делает тебя страшным врагом. Но твоя стихия – это битва, открытое противостояние. Мстивой же, человек совсем другого пошиба. Его стихия,  это противостояние скрытое. Конечно, он отличный боец, и без особого труда справится с двумя-тремя обычными ратниками в открытом бою. Но в отличие от тебя, его не заводит Вызов, и в открытый бой он вмешается, только будучи твёрдо уверен в своём превосходстве. Само по себе, это неплохо для Общего Дела, так как такой человек, может проявить свои таланты там, где бессильны таланты таких людей, как ты. Плохо для Общего Дела то, что для Мстивоя нет никакого «Общего Дела». Для него важны только личные интересы, и он искренне полагает, что все должны действовать только так, как он считает нужным. Всё это происходит лишь на том основании, что он мнит, будто его видение событий единственно верное. Он намерен оставить в войске только тех, кто готов без всяких возражений признать его лидерство. От остальных же, он рано или поздно захочет избавиться. Поверь мне, за десять лет в дружине Батурия, я вдоволь насмотрелся на подобных типов, и теперь различаю их с первого взгляда. Теперь о том, почему тебе тяжело будет справиться с ним в скрытой борьбе. Всё время, по любому удобному поводу, он будет задевать тебя, прилюдно ставя в укор твою несдержанность. При этом, себя он будет, как следует держать в руках, не срываясь на крик, или откровенные оскорбления. Ты человек прямой, не привыкший оправдываться, от чего, последствия подобных нападок будешь носить в себе. Всё это будет копиться в тебе, и со временем ты станешь срываться на него, а может быть и не только на него. Поверь, его змеиной натуре, вполне хватит терпения, чтобы дождаться этого. А когда это начнёт проявляться, он станет всех убеждать в том, что ты окончательно спятил, и становишься опасным даже для своих соратников. Как раз в это время, как ты уже догадался, ты и станешь «действовать согласно его интересам, против своей воли». Ему вполне хватит совести, например, отклонить твой вызов на честный поединок, прикрывшись любым благовидным предлогом: принадлежность к одному войску; угроза извне, нависшая над Общим Делом… Короче, вариантов много. Разумеется, всё это будет происходить прилюдно, так что и твоё взвинченное состояние, и его спокойное, рассудительное ответное поведение, станут дополнительным доказательством окружающим, в убеждении Мстивоя, будто ты невменяем. Остальная старши;на начнёт отворачиваться от тебя, и тогда избавиться от тебя окончательно будет не так уж сложно.

- Ты всё это так долго размусоливал, чтобы подвести к тому, будто у меня нет шансов?! – спросил Ворон, с кривой, недоверчивой улыбкой глядя на собеседника.

- Вовсе нет – замотал головой Волибор – Шансы твои превосходны. Продолжай делать то, что хорошо умеешь: каждый раз, когда он прилюдно попытается поставить под сомнение целесообразность твоего поведения, демонстрируй, что не воспринимаешь его всерьёз. Насмехайся над его замечаниями, или просто не обращай на них внимания. Главное, не пытайся обосновать свои поступки, за это он вмиг ухватится, и вывернет твои же слова тебе во вред. Я уверен, что ты гораздо менее легкомысленный человек, чем кажешься на первый взгляд. Продолжай делать то, что считаешь правильным, а я, со своей стороны, сумею сгладить воздействие проповедей Мстивоя, на умы остальной старши;ны. Со временем, он начнёт нервничать, а значить, станет действовать менее осторожно. Тогда уж и придумаем, как его совсем угомонить.

Несколько секунд, с застывшим лицом обдумав слова Волибора, Ворон растянул беззубую улыбку, и потянулся за кувшином со словами:

- Что ж, тогда вновь наполним чаши, дорогой товарищ…