Глава 22
Солнце уже стало садиться, когда Духовлад решил возвращаться в крепость. От вина, которое приходилось пить в каждом посещаемом им шатре, его уже слегка покачивало. Тем ни менее, ясность мысли ему удалось сохранить. Первым делом, молодой воевода вернулся в шатёр тысячных за Вороном, где нашёл того в прекрасном расположении духа, мило беседующим с Волибором. Духовлад, несколько удивился такому изменению морального состояния черноволосого тысячного, но, тут же списав всё на дипломатический талант мудрого и опытного Волибора, лишь порадовался за воспрявшего духом товарища. Услыхав о желании молодого воеводы возвращаться в Кременец, Ворон снова несколько сник, но протестовать не стал, и тепло (по собственным меркам) простившись с Волибором, покинул шатёр тысячных.
Уже вдвоём, Духовлад и Ворон направились на поиски Ратибора. Сделать это оказалось намного проще, чем можно было предположить. Шататься по шатрам тысячи рыжебородого здоровяка не пришлось: его ратники вывалили на улицу и, столпившись в своей части лагеря, нестройно горланили древние воинские песни ругов. Впрочем, о том, что это именно пение, можно было, разве что, догадаться: безобразный ор, царивший над огромной толпой, больше походил на рёв тысячи похотливых самцов-медведей в брачный сезон. Одни не попадали в такт, из-за чего вовсе не смущались, другие, не помнили всех слов песни, заменяя забытые на подходящие по размеру и окончанию, нисколько не заботясь о сохранении смысла… Можно было смело биться об заклад, что все перелётные птицы в округе, в этом году улетят в тёплые края намного раньше, а весной хорошенько подумают, стоит ли возвращаться.
С трудом протиснувшись сквозь, напрочь забывшихся в своём занятии ратников, к центру толпы, Духовлад с Вороном именно здесь и обнаружили своего рыжебородого соратника. Он стоял, по-братски возложив руку на плечо одного из своих новых подчинённых, и вместе с ним, задавал тон разливавшемуся вокруг «мелодичному» песнопению. Здесь – вблизи – ещё можно было разобрать, что Ратибор и его напарник-запевала, вовсе не были лишены музыкального слуха, да и слова песен знали отменно. Их пение, было ровным и мелодичным, но это легко исправляли сотни других ратников, в хмельной беззастенчивости, желавшие приобщиться к искусству.
Переглянувшись, Духовлад с Вороном даже не решились сразу прервать рыжебородого, столь неожиданно блеснувшего гранью музыкального таланта, и некоторое время просто наблюдали за ним, наслаждаясь берущими за душу песнями. Запевалы, тем временем, демонстрировали довольно разнообразный репертуар: на смену грустной, тягучей песне о погибших в битвах воинах, приходила задорная, шутливая песнь, выражающая презрение к тяготам и лишениям военных походов, а её, в свою очередь, сменяли возвышенные аккорды, воспевающие силу духа и воинскую мудрость древних героев. Но Ратибор не только хорошо пел, он ещё и в мгновение ока перевоплощался, как будто через себя пропуская энергетический окрас каждой исполняемой песни, ярко выражая нужные эмоции содержательными мимическими пассажами. Ратники в толпе, были просто очарованы своим новым тысячным, о чём свидетельствовали подобострастные взгляды, устремлённые на него со всех сторон.
В конце концов, скрепя сердце, Духовлад подобрался вплотную к рыжебородому, и с трудом сумев привлечь его внимание, напомнил, что пришло время возвращаться. Ратибор нахмурился, но, всё же, кивнул головой в знак согласия. Крепко обняв напоследок напарника-запевалу, он громко объявил своим людям, что возвращается в крепость, но завтра с утра явится, дабы должным образом проконтролировать сборы тысячи в поход. Ответом ему были возгласы разочарования, посыпавшиеся со всех концов необъятного собрания, и постепенно переросшие в устойчивый ропот, под который новый тысячный и его спутники, стали пробираться обратно. Многие ратники, мимо которых протискивался Ратибор, ложили руки ему на плечи, и провожали тёплыми словами. Когда же воевода и его тысячные выбрались, наконец, из плотной толпы, в меру захмелевший Ратибор остановился, и вновь повернулся к своим людям, тут же затихшим, и превратившимся во внимание. Обведя толпу слегка грустным, прощальным взглядом мутноватых глаз, рыжебородый тысячный поднял над головой свой мощный кулак, и многообещающе, громоподобно провозгласил:
- Сегодня мы пели не в последний раз!
Его тысяча отозвалась дружно и восторженно, выражая уверенность в правоте своего начальника.
Духовлад, Ворон и Ратибор, втроём покинули лагерь дружины, и неспешно направились в сторону Кременца. Духовлад был уверен, что искать Мстивоя и звать его с собой абсолютно бесполезно: слишком уж явно тот выразил привязанность к своей тысяче, и вряд ли изъявит желание возвращаться в разбойничью ватагу. Идущие к башне ворот воевода и тысячные, между собой не разговаривали, каждый думая о своём. Ратибор от скуки, вновь затянул какую-то древнюю песню. Обратив взгляд в его сторону, Ворон поинтересовался, сохраняя обманчиво-серьёзную маску:
- Зачем тебе война?! Может лучше тебе со скоморохами странствовать? Откуда ты столько песен знаешь?
Ратибор прервал своё пение, и с очень важным видом ответил:
- Я ведь из семьи потомственных воинов! Я с детства слышал все эти песни на каждом семейном застолье! Попробуй тут не запомнить… Но назначение их, вовсе не в увеселении праздно шатающихся по рыночной площади! Эти песни несут в себе память о Древних Героях, о Великих Битвах, о Славе и Воинской Доблести! (Произнося последнее предложение, рыжебородый остановился, и, повернувшись к своим спутникам, ударил себя кулаком в грудь) Эти песни вдохновили меня стать таким, каким я стал!
Не меняя серьёзного выражения лица, черноволосый уточнил:
- Тупым и жирным?
Злобно взглянув на шутника, Ратибор сделал молниеносный скачок в его сторону, но Ворон, довольно натурально изобразив испуг, вскрикнув «Ой!», спрятался за Духовладом. Злоба, в которую Духовлад, всё-таки, на мгновение поверил, в один миг покинула облик рыжебородого здоровяка, и вместо неё расцвела довольная улыбка:
- Главное, что не стал беззубым трусом!
Ничуть не смутившись, Ворон ответил из-за спины молодого воеводы:
- Не расстраивайся так! У тебя полжизни впереди, успеешь ещё…
- Да уж! Хвала Богам, под боком есть хороший учитель! – громко расхохотался Ратибор.
Спутники, вместе посмеявшись над шуточной перепалкой, продолжили движение в сторону крепости. Молодой воевода вновь вернулся к мыслям о напряжённой ситуации между Мстивоем и Вороном и, погрузившись в них, незаметно для себя принял довольно мрачный вид. Обратив на это внимание, Ворон задал ему вопрос:
- Ты чего сник, Малыш? О чём задумался?
Отвлёкшийся от размышлений Духовлад, не желая откровенно отвечать, выдал первое, что пришло в голову:
- Да вот, думаю: кто останется в крепости, когда мы уйдём на Сталевлад?
Даже не задумываясь, черноволосый тысячный сразу предложил:
- Пусть Мстивой остаётся. От него всё равно в серьёзном деле пользы не будет. Если его слушать, то воевать только из кустов придётся… А вот за порядком следить – это как раз по нему задача!..
Духовлад тут же отклонил предложение:
- У нас и так всего пять тысячных на всю дружину. Даже если он и не во всём прав, дельные предложения и от него поступают. Ты видел, как его тысяча приняла? Как будто отец домой вернулся! При нём, от этой тысячи, толку впятеро больше будет!..
- Да ясно! – перебил черноволосый тысячный, несколько расстроенный тем, что не удалось продвинуть такую удачную идею – Но остальные то, не менее полезными будут! Кого оставить?! Меня?! Ратибора?!
- Пусть Вук остаётся старшим в крепости – уверенно вмешался Ратибор.
- Вук?! – переспросил Духовлад – Ты же сам видел, в каком он сейчас состоянии! Он с собой совладать не может: то лежит, как бревно, то бросается на всех подряд!..
- Ничего, он справится – ещё увереннее подтвердил своё предложение рыжебородый – А в том, что он так себя повёл, мы тоже виноваты! Стали нянчиться с ним, как с калечкой безнадёжным… Ну, потерял одну кисть, остальное то, всё на месте! Главное – Дух, а Дух в нём силён! Вот окажем мы ему такое доверие, он вмиг преобразится! Почувствует, что мы в него верим, и выхода у него другого не будет, кроме как тоже поверить в себя!
Духовлад задумался над словами Ратибора, и ответил, спустя несколько секунд:
- Что ж, завтра поговорю с ним, а там будет видно… В конце концов, выхода другого у нас всё равно нет…
Духовлад снова погрузился в размышления, но теперь уже о Вуке. Ворон тоже стал мрачен, сам себе напомнив о Мстивое, и лишь изредка бубнил себе под нос, еле слышные ругательства. Рыжебородый же, снова беспечно затянул древнюю воинскую песню. Так они и добрались самой крепости.
Пройдя под поднятой решёткой, на ночь Духовлад, всё же, на всякий случай, распорядился её опустить. Простившись до утра, соратники разошлись по своим обычным местам ночлега.
Добравшись, наконец, до заветной двери, Духовлад постучал, и ему открыла Сбыслава, бросившись на шею. Сейчас, начала ощущаться страшная усталость, как от морального напряжения, так и от большого количества пеших передвижений, и молодой воевода едва сумел удержаться на гудящих ногах, пока любимая, повиснув на нём, осыпала его страстными поцелуями. Пытаясь ничем не выказать того, что все эти несвоевременные проявления нежности сейчас для него в тягость, Духовлад крепко обнял девушку. Та, наконец коснувшись пола собственными ногами, затянула его в покои, и усадив за пустой стол, стала деловито и сочувственно интересоваться, как всё прошло. Духовлад в общих чертах описал ей события в дружине, закончив сообщением, что послезавтра войско должно выступить на Сталевлад.
- Я так горжусь тобой! – вдохновенно заявила Сбыслава, едва молодой воевода окончил свой сжатый рассказ – Все преклоняются перед тобой, и признают твоё лидерство! Тебе суждено стать Великим Правителем! Я никогда не оставлю тебя, буду твоей верной боевой подругой! Даже в этот поход я пойду вместе с тобой!
Духовлад, поначалу хотел просто поумерить чересчур воспалившийся оптимизм возлюбленной, относительно перспектив своего «непререкаемого лидерства», но услышав последнее предложение, всецело переключил внимание на него.
- Ты не будешь сопровождать меня в этом походе! – настойчиво возразил он.
- Но почему?! – воскликнула Сбыслава, изображая на лице удивление, вперемешку с зачинающейся обидой.
- Потому, что это опасно! – воскликнул Духовлад, начиная нервничать из-за того, что вместо заслуженного отдыха, ему приходилось объяснять очевидное – Это военный поход, Сбыслава! Войско должно идти очень быстро, так что длительных стоянок не будет. Только один этот переход будет крайне изнурительным, а за ним ещё может случиться длительная осада… На носу дожди, а за ними зима, ты хочешь провести её в голоде и холоде?!
- Мне всё равно, я разделю со своим мужчиной все тяготы и лишения! – заявила Сбыслава – Если придётся, я буду есть горькие коренья, и пить воду из грязных луж! А если ты будешь рядом со мной, то холодно не будет нам обоим – наша любовь согреет нас лучше июльского солнца!
Молодой воевода, хотел было начать объяснять своей возлюбленной, что всё это громкие, но пустые слова. Вовсе не потому, что он не верил в силу чувств Сбыславы, но потому, что она явно не имела представления, о чём говорит. Он хотел было… но понял, что сейчас у него нет ни сил, ни желания ввязываться в затяжную (и не факт, что не напрасную) полемику. Кроме того, в памяти всплыла вчерашняя сцена, с обвинениями в его адрес. Вот это уж точно было не тем, в чём он сейчас нуждался. Духовлад решил перенести спор со своей избранницей на утро, а завтра, как следует отдохнув, переубедить её, если за ночь сама не передумает.
- Послушай, Сбыслава, я очень устал. У меня нет сейчас желания тратить на споры остаток сил. Давай, сегодня я отдохну, а завтра мы всё подробно обсудим…
- Да что тут обсуждать?! – взорвавшись, перебила девушка – Быть со своим мужчиной и в горе и в радости – это не прихоть, и даже не право! Это моя Священная Обязанность! Я не из тех особ, которые рассыпают пустые заверения в вечной любви и верности, отсиживаясь дома в то время, пока любимый рискует своей жизнью!..
- Да делай, что хочешь! – махнул рукой Духовлад, не желая больше тратить время ни на что, кроме отдыха.
Он встал из-за стола, и, подойдя к роскошному ложу, стал снимать с себя одежду. Сбыслава же, сложив руки на груди, с некоторым возмущением, продолжала безответно полоскать ему мозги:
- Вместо того, чтобы порадоваться тому, что тебе досталась такая любящая и преданная женщина, ты, я смотрю, только и ищешь возможности избавиться от меня! Это твоя благодарность за то, что я целыми днями извожу себя переживаниями?!
Не вслушиваясь в поток упрёков, Духовлад с испорченным настроением увалился на постель, повернувшись спиной к разглагольствующей Сбыславе. Утомление его оказалось настолько велико, что он почти сразу уснул, не смотря на её негодующее бубнение.
***
Утром Духовлад снова проснулся раньше Сбыславы. Как всегда, он аккуратно поднялся, и стал тихо одеваться, стараясь не потревожить её сон. Но, если ранее он беспокоился о том, чтоб не мешать её отдыху, то теперь молодого воеводу больше беспокоила перспектива с самого утра получить продолжение вчерашнего бесполезного выяснения отношений. Ему вполне удалось собраться и выскользнуть из покоев, не нарушив сон своей склочной избранницы. Следуя коридорами главного здания, он волей-неволей мысленно возвращался к вчерашнему разговору со Сбыславой. Сейчас, в голове легко созревали остроумные ответы и бесспорные объяснения, так необходимые вчера, но время их актуальности безвозвратно ушло. Оставалось, разве что надеяться, что они пригодятся в случае повторения подобной ссоры. Духовлада даже передёрнуло от последней мысли: какой смысл в отношениях, где ты вынужден готовиться к ссорам, как к чему-то неизбежному?!
Выйдя во двор крепости, Духовлад наткнулся на большую группу разбоев, направлявшихся к воротам. Это были люди Ворона. Замыкал отряд его командир, рядом с которым чинно шествовал Ратибор. Направившись им навстречу, молодой воевода обратился к черноволосому тысячному:
- Доброе утро. Ворон, может твоим людям лучше остаться здесь, в крепости? Всё-таки, с ними здесь было бы больше порядка…
- Может и «было бы», Малыш – пожал плечами Ворон – Но они сказали мне, что не желают оставаться здесь без меня. Я всегда мог положиться на своих людей, и просто не могу «в благодарность» за это бросить их сейчас только потому, что получил под начало целую тысячу дружинников. Когда-то я тебе уже говорил, что мы с ними – одна семья. Так что, либо они уходят со мной, либо я остаюсь с ними.
В разговор тут же вмешался Ратибор, утверждая ещё более уверенно, чем вчера:
- Да, говорю тебе: не переживай, Малыш, те люди, которые как раз были под нашим с Вуком совместным руководством, остаются здесь. Поверь, они хорошо его помнят, и станут ему надёжной опорой. Ты, кстати, был уже у него?
- Не был. Ещё рановато, вдруг спит… – ответил молодой воевода, отдавая себе отчёт, что в действительности не это главная причина. Главная же причина состояла в том, что Духовлад собирался говорить с Вуком в официальном ключе, не просить, но ставить перед фактом без возможности выбора. Для того, чтобы так обойтись с человеком, который ещё несколько недель назад был близким другом, Духовладу нужно было морально настроиться, собраться с силами.
- За это не переживай – посоветовал рыжебородый, как будто заглянув в душу молодого воеводы – Даже если разбудишь, то скажешь ему, что требуется, да и пойдёшь себе. А он снова спать ляжет… Делов то…
Духовлад понял посыл, скрытый в словах Ратибора, понял, и согласился с ним. Нечего ходить вокруг да около и ждать, пока расплодятся сомнения, и начнут серьёзно сбивать с толку. Он кивнул рыжебородому, и направился обратно в сторону главного здания. Ратибор же добавил ему вслед:
- Давай, заканчивай здесь со всеми вопросами, а мы с Вороном, пока организуем сбор в лагере. Там ты, в принципе, особо не нужен, так что лучше, как следует разберись с делами в крепости…
- Я как следует разберусь с делами в крепости, а ты лучше думай о сборе лагеря – повернувшись, холодно перебил рыжебородого Духовлад, напряжённо впившись в него взглядом.
- Да я не в том смысле, Малыш! – постарался оправдаться Ратибор, но идущий рядом Ворон, залился хохотом (не совсем, конечно, искренним), находя забавным то, как молодой воевода, поставил на место своего тысячного. Рыжебородый здоровяк, понимая, что реакция Духовлада не была безосновательной, тут же переключился на Ворона, дабы уйти от разбирательств – А ты чего ржёшь?! Я ж не в том смысле…
Молодой воевода сразу же продолжил движение к главному зданию, давая возможность всем «сохранить лицо». Волна возмущения, поднявшаяся в душе из-за неуместного указания Ратибора, даже радовала Духовлада: она, как нельзя кстати, повлияла на настроение, делая его более подходящим для предстоящего разговора с Вуком. Так же молодой воевода помнил о своём намерении забрать с собой Всесмысла.
Добравшись до книгохранилища, воевода застал своих товарищей уже бодрствующими. Они были явно удивлены визитом Духовлада, которому даже показалось, что во взгляде Вука блеснула радость. Видимо, отсутствие посетителей достаточно длительный промежуток времени, серьёзно отразилось на его отношении к своим соратникам. Тем ни менее, Духовлад решил сохранить официальный окрас своего посещения, и, сухо поздоровавшись с товарищами, стал излагать им последние новости:
- Нам удалось договориться с оставшейся дружиной Чёрного Края о воссоединении, да ещё и под нашим началом. Сегодня ратники соберут лагерь, и завтра с самого утра, мы выступаем на Сталевлад. Как бы ни сложились у нас там дела, весной мы вернёмся обратно под Кременец. Все наши останутся здесь, в крепости, кроме атаманов и людей Ворона. Оставшись без начальства, сдерживающего их в рамках, наши люди могут дать волю своим животным желаниям. Это недопустимо: до нашего возвращения, в крепости должен сохраняться порядок. Возможно, весной нам придётся искать здесь убежище, где можно было бы собраться с силами, и будет крайне неприятно вернуться в разорённый Кременец. Поэтому, ты остаёшься здесь старшим. Разбои уважают тебя, так что проблем с послушанием у тебя возникнуть не должно. Главная задача – оградить прислугу крепости от возможного произвола наших людей. Уверен, тебе это вполне по силам.
Вук был обескуражен таким поворотом, но возражать не стал. Неуверенно взглянув на Всесмысла, как будто ожидая поддержки от тщедушного богослова, он лишь пожал плечами:
- Что ж, раз другого выхода нет, я сделаю всё, что смогу…
- Ты сделаешь всё, что НАДО, Вук – безапелляционно поправил его молодой воевода, про себя отметив, что прозвучало это достаточно грубо, и так же однозначно добавил – Всесмысл нужен мне в походе, так что он уходит с нами.
Вук резко поднял взгляд на Духовлада, а затем перевёл его на беглого богослова. Такой поворот, оказался для него ещё более неожиданным и неприятным. Но возражать, он опять-таки не стал, и вновь опустив взгляд, согласно закивал головой. В свою очередь Всесмысл, тоже встретившись взглядом с раненным атаманом, попытался умаляющее возразить воеводе:
- Но ведь Вуку сейчас так тяжело! Я хотел бы остаться с ним, оказать ему посильную помощь…
- А я хотел бы жить во дворце Рунейского Императора! – раздражённо ответил Духовлад, хотя на самом деле никогда этого не хотел – В крепости полно прислуги, за Вуком будет кому присмотреть! Собирайся, и не набирай с собой много барахла. Как будешь готов, найди меня, будем выдвигаться в лагерь.
Всесмысл снова посмотрел на Вука, сожалеющим взглядом извиняясь за то, что не сможет остаться, и покорно ответил Духовладу:
- Да какое там барахло… Возьму только несколько книг, которые не успел дочитать…
- Всё в порядке, Всесмысл, я справлюсь. Ты и так очень сильно помог мне – успокоил Вук учёного мужа, после чего обратился к воеводе – Духовлад, передай Ратибору мои извинения. Я был с ним незаслуженно груб. И ты прости меня. Вы стали родными людьми для меня, и я не хочу расставаться, оставив обиду в ваших сердцах.
- Нет никакой обиды, Вук. Не переживай, я передам твои слова. Хотя, я уверен, Ратибор всё понимает, и не держит на тебя зла. До встречи весной.
Не смотря на «тёплый» смысл слов Духовлада, интонация его оставалась сухой и официальной. Обняв, всё-таки, на прощание раненого товарища, он вышел из книгохранилища, давая возможность Всесмыслу наедине проститься с Вуком.
Снова выйдя во двор крепости, Духовлад остановил девушку из прислуги, проходящую мимо по какому-то делу, велел ей найти Молчана – придворного брадобрея – и передать ему, чтобы пришёл к главному зданию. Та немедленно побежала обратно по новому поручению, а молодой воевода, вновь мимо воли обратился к мыслям о Сбыславе.
***
Сбыславу разбудил аккуратный, почти нежный, стук в дверь. Подобный стук будил её каждое утро: это Дарина приходила в заранее условленный час. Помимо выполнения пробудительной функции, она, так же, приносила сводку последних сплетен, гуляющих по крепости, которые излагала устно, с ярким эмоциональным окрасом. Это давало Сбыславе возможность быть в курсе мельчайших событий, происходящих в крепости, при этом, не покидая своих уютных покоев. Конечно, Владычица Чёрного Края (именно такой титул выдумала себе Сбыслава) понимала, что картина, вырисовывающаяся со слов её сердобольной подружки, носит несколько искажённый характер, но считала эту погрешность допустимой, желая театрально проявить к помощнице лояльность в несущественных для себя вопросах. Кроме того, Сбыслава неплохо изучила нрав своей простоватой союзницы, благодаря чему имела представление, на что нужно сделать поправку, выслушав историю из её уст.
Открыв глаза, Сбыслава, не вставая, вальяжно потянулась, расплывшись в довольной улыбке: как прекрасна, стала её жизнь! Она просто лежала на кровати, и думала об этом некоторое время, зная, что «подруга» будет ждать под дверями столько, сколько потребуется, а после ничем не выкажет своего недовольства. А думать и удивляться, новоявленной Владычице было чему: в одно мгновение её жизнь изменилась кардинально! В первую очередь, из неё полностью исчез какой либо труд. Конечно, по сравнению с другими представителями прислуги крепости, она и ранее не очень-то напрягалась, но теперь отпала даже надобность ИЗОБРАЖАТЬ занятость, а для Сбыславы это было немаловажным показателем. Те служанки, что ещё месяц назад изредка позволяли себе делать грубые замечания в её адрес, теперь боятся даже встретиться с ней взглядом, очевидно надеясь, что она – Сбыслава – забыла их поганые придирки. Но она не забыла, просто сейчас время для отдыха, переосмысления своего теперешнего положения, и открывающихся, в связи с этим, перед ней возможностей. Ах, как приятно это: ощущать новые возможности, недоступные ранее! Ничего, ничего, ещё немного, и каждая черноротая дура в этой крепости, не сумевшая в своё время преградить путь своим скудным мыслям к собственному языку, заплатит за это сполна!..
Аккуратный стук в дверь повторился, и Сбыслава отвлеклась от своих сладких мыслей. Скорчив недовольную гримасу, она, всё же, подумала о том, что лёжа на кровати, проверить открывающиеся перед ней возможности вряд ли удастся. Она встала с кровати, ещё раз вальяжно потянувшись, подняв руки над головой и, подойдя к двери, отворила её, впуская в покои свою «подругу».
- Часть разбоев, сегодня с самого утра собрались, и вышли из крепости в сторону лагеря дружинников. А вчера, несколько мужиков трижды загружали телеги до отказа бочками с вином, из княжьего погреба. Кто-то сегодня сказал, что вчера разбойные атаманы нарочно напоили дружинников, чтобы сегодня сутра перерезать их беспомощными, пока они ещё спят!.. Ой, что будет, что будет!.. – взволнованно затараторила Дарина с порога.
Снова зевнув и потянувшись, Сбыслава ответила ей тоном богини, перед которой открыты все тайны Прошлого, Настоящего и Будущего:
- Обычный бред перепуганных простолюдинов… Просто, завтра дружина выступает в поход на Сталевлад. Очевидно, сегодня из крепости ушли те разбои, что присоединятся к войску в этом походе, а остальные останутся на зиму здесь, в крепости, в качестве гарнизона…
Дарина посмотрела на Сбыславу взглядом, переполненным восхищением, которое, впрочем, тут же сменилось испугом:
- О, всемилостивый Иса! Это значит, что разбои останутся здесь без атаманов! А если они станут бесчинствовать?! О господи, господи! Что же нам делать?!
- Перестань причитать – спокойно приказала Сбыслава своей последовательнице, вновь одарив её взглядом всевидящей особы – Нас это не коснётся. Мы уходим на Сталевлад, вместе с дружиной.
Дарина подобострастно посмотрела на Сбыславу, и с опаской уточнила:
- «Мы», это значить ты и я? (Сбыслава утвердительно кивнула) Я даже не знаю… С одной стороны, мне хотелось бы всегда и везде следовать за тобой, набираясь мудрости… Но мне известно, что мужчины не очень-то жалуют женщин в военных походах. Более того, женщина, участвующая в подобном мероприятии, по древним повериям является залогом неудачи. Думаю, нас вряд ли возьмут с собой…
- Возьмут, возьмут – Уверенно ответила Сбыслава – За это можешь не переживать, всё уже решено и договорено. Всё, что нам осталось сделать, это найти себе достойный транспорт. Думаю, в княжьих конюшнях Кременца, сделать это будет нетрудно… Идём же, вместе найдём конюха. Он нам поможет, никуда не денется…
***
Первым к Духовладу пришёл брадобрей. С глубокой надеждой в голосе, он предположил, что воевода просто желает побриться «на дорожку», но Духовлад (не без странного для себя злорадства) сообщил ему, что Молчан тоже должен собираться в путь, так как будет сопровождать войско в походе. Брадобрей понурился, но возражать не осмелился, и, ссутулившись, нарочито медленно поплёлся собирать вещи. Духовлад бросил ему вслед, своеобразно подбадривая:
- Да не убивайся так. Глядишь, скоро обучишь человека вместо себя, он и будет с войском по бескрайним просторам слоняться. И, поверь, будет счастлив! Может ты сейчас проклинаешь тот день, когда получил своё умение, из-за которого мы и забираем тебя с собой, но вместо этого, лучше бы подумал о том, что, возможно, только благодаря пользе от этого умения, ты всё ещё жив!
Услышав слова воеводы, Молчан, не совсем понимая, к чему они были сказаны, на всякий случай заметно ускорился. Духовлад смотрел ему вслед, и думал о своих двояких ощущениях, связанных с этим тщедушным человечком. С одной стороны, к нему появлялось некое сочувствие, как к человеку, мимо своей воли вынужденному следовать в тяжёлый поход. С другой же стороны, приходило устойчивое понимание, что Молчан просто слаб, слаб во всём. Он не способен не то, что бороться за свой выбор, он даже не способен его сделать! Неудовольствие же его, связанное с принуждением действовать по чужой воле, носило больше формальный характер, чем являлось естественной, осознанной реакцией. Нехитрое умение удалять нежелательный волосяной покров с тел других людей, в действительности являлось единственной причиной, по которой придворный брадобрей ещё дышит. Эта мысль заставила Духовлада грустно улыбнуться. Сейчас молодой воевода даже проникся некоторым презрением к Молчану, ведь будучи брадобреем в дружине, только за один этот поход можно было неплохо обогатиться! Но Молчан, поглощённый страхом перед возможными трудностями и опасностями, просто не обращал внимания на открывающиеся перед ним перспективы! В любом случае, это неважно. Конкретно ему – Духовладу – достаточно было того, чтобы брадобрей выполнял свою работу для него. Ну, ещё для Ратибора…
От этих мыслей воеводу отвлёк Всесмысл, вышедший, наконец, из главного здания. Он был печален, очевидно переживая за Вука. Этот печальный вид, разозлил Духовлада неожиданно даже для него самого. Не удержавшись, он обратился к учёному доходяге, без злобы и крика, но с такой надменной жёсткостью, что взгляд Всесмысла из печального, тут же превратился в перепуганный:
- Ну, и что рожа такая кислая?! Всех жалко?! Может ты по монастырским стенам соскучился?! Так возвращайся в обитель вселюбящих патриархов, получишь пару плетей за побег, и до конца жизни в душной келье, будешь молиться за души несправедливо обиженных!..
- Причём здесь это… – пробубнил доходяга – Я переживаю за Вука, который останется без поддержки…
Презрительно рассмеявшись, Духовлад перебил Всесмысла:
- Ха-ха! Без ТВОЕЙ поддержки?! И что ты ему там такого важного поддерживал?!
Внезапно во взгляде Всесмысла блеснуло возмущение, подкреплённое решительностью. Сжав в сердцах вяленькие кулачки и нахмурив бровки, он негодующе ответил молодому воеводе:
- Я вижу, в тебе многое изменилось! Вижу, что на твои плечи легла невиданная доселе ответственность, и понимаю, что теперь для тебя, как для человека ответственного за всё, общий результат важнее отдельных людей! Но сегодня ты пришёл ко мне, и просто поставил в известность, что я должен сопровождать тебя в походе. Ты не ПРИГЛАСИЛ меня, ты ПРИКАЗАЛ! Это значит, что отныне ты видишь во мне раба. Я слабый человек, и не могу противостоять твоей силе, поэтому вынужден покориться. Раньше, я был твоим другом, и был готов помогать тебе всем, чем мог, до последнего удара своего сердца! Теперь я твой раб, и буду помогать тебе всем, чем смогу, пока ты силён!
Эти слова несколько остудили пыл Духовлада. Нахмурившись, он сказал беглому богослову:
- Ты прав, я был незаслуженно груб с тобой, прости. Но насчёт Вука, я останусь непреклонным: он должен остаться в крепости один! Он настоящий боец, обладающий сильным духом, а мы – люди, которых он считает близкими – только мешаем ему собраться, и победить собственные страхи! Это бой для одного, и Вуку он вполне по силам! Поверь, забота и поддержка далеко не всегда уместны…
- Здесь я спорить не буду – буркнул Всесмысл, принимая извинения, но демонстрируя, что неприятный осадок пока остался – Вам – головорезам – виднее… Просто… Ты пугаешь меня. Раньше ты был спокойнее, обдумывал каждое своё действие… Теперь же, мне иногда кажется, что ты в любой момент можешь выхватить меч, и с неистовыми криками начать рубить всех на право и на лево!..
- Всё изменилось, Всесмысл – с грустной улыбкой, вздохнул Духовлад – Изменилось стремительно и основательно. Поверь, меня происходящие события, всё чаще пугают больше, чем я пугаю тебя. Я и сам чувствую, как сильно меняюсь. Возможно, вскоре я приспособлюсь ко всем этим изменениям, и характер мой станет более размеренным. Но прежним, я уже никогда не стану, в этом я уверен.
- Знаешь, я хотел спросить – почесав затылок, изрёк Всесмысл, пытаясь поменять тему – Если дружина выступает только завтра утром, зачем нам идти в лагерь сегодня? Мы можем с таким же успехом и завтра с утра присоединиться к войску…
- Я хочу покинуть крепость сегодня, и вернуться сюда только весной – ответил Духовлад.
- Почему так? – не унимался беглый богослов.
- Я не хочу это обсуждать. Это личное. Просто, так будет лучше – уклончиво ответил воевода, пытаясь окончить разговор на эту тему.
- Понял, как скажешь – ответил Всесмысл, не имея ни малейшего желания снова раздражать сурового вояку.
Духовлад вновь нахмурился погрузившись в размышления. Решение с утра уйти в лагерь и больше не возвращаться в Кременец до весны, он принял ещё когда покидал покои, которые делил со Сбыславой. Слишком много судьбоносных событий сплелось тугим клубком вокруг него. Слишком много, чтобы отвлекаться ещё и на любовные терзания. Молодой воевода решил просто напросто сбежать от своей гонористой избранницы, тайком, не объяснившись. Ему самому было противно, но он рассудил, что так будет лучше. По последним спорам, возникавшим у него со Сбыславой, молодой воевода сделал вывод, что постоянно уступает своей избраннице. Но больше всего, беспокоило понимание того, что склочная избранница никогда не пыталась искать компромисс. Она всегда добивалась того, чтобы всё проходило полностью по её сценарию, и Духовлад просто не имел представления, как с этим бороться. На разбойничьем Совете, как последний аргумент на крайний случай, за ним оставалась возможность двинуть в глаз какому-нибудь особо зарвавшемуся оппоненту, в случае оскорблений или открытых угроз с его стороны. Конечно, прибегать к таким приёмам пока не приходилось, но сама возможность такого разрешения вопроса, серьёзно придавала уверенности в себе. О том же, чтоб ударить Сбыславу, Духовлад и помыслить не мог. Для него она была, словно маленькое, хрупкое дитя, и источник всех проблем, с ней связанных, он видел не в отвратительном, эгоистичном характере, а в неопытности этой незрелой особы. Молодой воевода был убеждён (разумеется, самим собою), что спустя некоторое время, Сбыслава остепенится, станет более покладистой и внимательной к возможностям и потребностям своего партнёра, тогда жизнь станет счастливой для них обоих. Даже сейчас, едва решившись покинуть её не прощаясь, молодой воевода чувствовал накатывающуюся тоску. Он знал, что вскоре ему будет ужасно не хватать её игривых глаз, нежных рук … Даже, возможно, будет не хватать выяснений отношений на повышенных тонах… Но сейчас, всё должно быть именно так!..
- Духовлад, Духовлад! – вдруг раздался за спиной тонкий и высокий голос возлюбленной.
От этого неожиданного оклика, воеводу даже передёрнуло. Он резко обернулся, и увидел спешившую к нему Сбыславу. Она радостно улыбалась, выглядела беззаботной. По её облику, не было похоже, что вчера у них с Духовладом, был неприятный спор, толком, в принципе, и не оконченный. Такое легкомысленное отношение своенравной избранницы, вновь морально напрягло воеводу, и зачатки грусти по любимой девушке, улетучились из его сознания в мгновение ока.
- Что тебе надо? – холодно поинтересовался Духовлад, в душе сетуя на нерасторопность брадобрея, из-за которого, он теперь, похоже, должен был продолжить выяснять отношения со своей склочной возлюбленной.
Сбыслава же, отвечала ему, всё так же задорно улыбаясь, как будто не замечая холодных, отталкивающих ноток в интонации своего мужчины:
- Духовлад, я только что была на конюшне, и подобрала нам подобающую повозку для путешествия в Сталевлад! Конюху необходимо знать, когда именно готовить лошадей и транспорт. Я уже жду не дождусь, когда мы отправимся в путь! Это так волнующе!..
- «Путешествие»?! «Волнующе»?! – воскликнул опешивший Воевода – Сбыслава, ты в своём уме?! Это военный поход! ВОЕННЫЙ ПОХОД! С чего ты взяла, что я вообще согласен взять тебя с собой?! Насколько я помню, мы договаривались решить всё сегодня!
Сбыслава, рассчитывая именно на такую реакцию молодого воеводы, тем ни менее скорчила потрясённую мину, и выдавила из себя слёзы. Делая вид, будто обижена забывчивостью Духовлада, она возразила, заметно повышая голос:
- А насколько помню я, ты, в итоге, согласился с тем, что я сама должна решить, сопровождать тебя, или нет! И вот я, ничуть не задумываясь о себе, решаюсь быть рядом с тобой в час опасности, а ты прилюдно изменяешь своему слову по непонятным причинам! Так скажи мне: почему тебе так не терпится от меня отделаться?!
Последние слова, Сбыслава уже практически прокричала. Из некоторых окон главного здания, стали осторожно высовываться любопытствующие лица прислуги, желающие узнать природу поднявшегося во дворе громкого спора. Духовлад оказался сконфужен, и вновь вынужден был уступить, не желая выяснять отношения со Сбыславой прилюдно, дабы по войску ползало меньше слухов о том, будто женщина воеводы слишком много себе позволяет. Ну, а тот, в свою очередь, не может найти на неё никакой управы. Как раз вернулся Молчан, наконец, собравший вещи, и сейчас в нерешительности остановившийся неподалёку от спорящей пары, боясь ненароком перевести агрессию на себя. Духовлад подал ему приглашающий жест, и, безэмоционально процедил картинно ожидающей ответа девице:
- Войско выступает завтра на рассвете. К этому времени, ты должна уже находиться в своей повозке, а повозка должна находиться на месте лагеря дружины. Если ты опоздаешь, ждать тебя никто не будет. Либо вернёшься обратно в крепость, либо отправишься в Сталевлад сама.
Окончив говорить, он быстрым шагом направился к башне ворот. За ним, неуютно оглядываясь на Сбыславу, поспешили и Всесмысл с Молчаном. Сбыслава молча смотрела вслед удаляющемуся воеводе, слегка прищурив глаза. В принципе, всё шло согласно её плана: она получила то, чего хотела, но самолюбие подтачивал червячок оскорблённости. За последнее время, её себестоимость в собственных глазах заметно выросла, и теперь, спускать просто так настолько грубые ультиматумы, она больше не собиралась никому. Сейчас Сбыслава ещё больше укрепилась в стремлении, как следует взять под контроль своего мужчину. Слишком много окружающих воеводу лиц, оказывают на него нежелательное влияние. Ничего, скоро она это исправит, и воевода этой дружины, будет послушно выполнять все её причуды!.. Но тот триумф был ещё где-то в будущем, а чем-нибудь перебить неприятный осадок, оставшийся после разговора с Духовладом, ей хотелось прямо сейчас. В этот момент, как будто Высшая Сила заставила её повернуть голову в сторону кухни. Повиновавшись этому позыву, она увидела девушку с большой, заживающей раной на щеке, которая, держа в руках ушат с помоями, нырнула за угол, очевидно направляясь в сторону свалки. В тот короткий миг, на который Улада попала в поле зрения Сбыславы, изуродованная девушка успела таки вызвать у «Владычицы Чёрного Края» мощную волну ненависти. Даже сейчас, в простой, не очень чистой одежде, с поганым ушатом в руках, она сохраняла благородную осанку и размеренную поступь, которых была лишена самозваная владычица, чем, собственно, и вызвала у неё шквал негативных эмоций. Вот на ком можно отыграться, улучшив своё настроение! Дождавшись, когда Улада, спустя пару минут, вновь показалась из-за угла, Сбыслава спросила у Дарины, застывшей рядом в терпеливом ожидании, боясь потревожить ход мыслей своей «подруги»:
- Ты жаловалась мне именно на эту девку, с раной на всю рожу?
Дарина тоже повернулась в сторону кухни, и с готовностью подтвердила, кивая головой:
- Да, да! Это та самая потаскуха!
- Что ж, сегодня мы поставим её на место! – надменно заявила Сбыслава – Отправь её принести обед в мои покои, а там уж я научу её вести себя, как подобает!
- Сделаю всё, как прикажешь! – с ещё большей готовностью отозвалась Дарина, в предвкушении потирая ладошки, и растягивая злорадную ухмылку.
***
Духовлад быстрым шагом двигался в сторону лагеря дружинников. Он был заведён, не обращал внимания ни на что, и даже не задумывался, зачем спешит. Устремив хмурый взгляд из-под сдвинутых бровей себе под ноги, он лишь изредка отпускал еле слышные ругательства. Тщедушные спутники, семенящие позади, едва поспевали за воеводой. Всесмысл, с начала пути желавший успокоить своего товарища, наконец решился, и слегка пробежавшись, что бы поравняться с ним, мягко окликнул:
- Духовлад, послушай меня…
- Ну, что ещё?! – нервно отозвался воевода, резко остановившись и рывком повернувшись к беглому богослову.
- Просто послушай меня, не перебивая, хорошо? – вкрадчиво проговорил Всесмысл, ожидавший от взвинченного Духовлада подобной реакции – Как я понимаю, дружинники видели тебя всего пару раз, ещё не узнали тебя, не привыкли к тебе. Нужно успокоиться, так как твоё теперешнее состояние, может повлечь опрометчивые слова и поступки. Уверен, успокоиться тебе будет несложно. Ты ведь человек светлого ума, просто подумай, насколько бессмысленно твоё душевное состояние. К чему нервничать, изводить себя переживаниями по поводу того, что уже случилось?! Гораздо полезнее успокоиться и подумать, как избежать повторения подобных ситуаций в будущем! Я понимаю, что ты так нервничаешь потому, что эта девушка тебе небезразлична, но, для начала, тебе нужно как следует разобраться в сложившейся ситуации. Ты нервничаешь потому, что чувствуешь себя бессильным перед ней. Гораздо легче спорить с человеком, которому можно двинуть по зубам в случае чего… Разбивать же красивое лицо собственной женщины – это, как минимум, не последовательно. Тем более, влюблённым кажется, будто партнёр должен понять их, и добровольно уступить, а когда этого не происходит, почему-то предпочитают по-детски обидеться, вместо того, чтобы прямо потребовать причитающегося по праву. Тебе конечно кажется, что с появлением этой девушки, твоя жизнь изменилась. Все прекрасные ощущения, испытанные тобою, ты без сомнений ставишь в заслугу ЕЙ, но это ошибочно. Она всего лишь вдохновила тебя определёнными своими качествами, а прекрасные чувства – это уже плоды твоей души, способной их породить. И здесь ты должен быть особо внимателен, так как подобные чувства легко толкают влюблённых на самопожертвование. Будь ты простым человеком, ничего бы страшного не случилось. Но под твоим началом теперь будет целое войско, которое будет следить за каждым твоим шагом, оценивать и обсуждать тебя. Если это войско наберёт силы, и станет величиной, с которой будут считаться все в Земле Ругов, то внутри этого войска, у тебя скоро появится множество завистников, желающих занять твоё место. Если позиция твоя будет крепка, а руководство мудрым и плодотворным, то завистники твои вряд ли станут выдавать свои чаяния. Но если в твоих действиях будут серьёзные недостатки в глазах всей дружины, пускай даже «притянутые за уши», твои завистники станут действовать не стесняясь. И самым удобным для них поводом «мутить воду», будет твоя зависимость от женщины. Поверь, в глазах простых, чёрствых людей, зависимость от женщины – есть самый презренный порок не то что для военачальника, а вообще для любого мужчины. В итоге, за её публичное неуважение к тебе, головой заплатите вы оба. Уверен, она постоянно твердит тебе, что любит тебя, что ты ей очень дорог. Но ты должен помнить, что истинные чувства человека проявляются не в постели, на которой вы возлежите, разморенные сладостной негой, и наслаждаясь романтикой покоя. Они проявляются именно в споре. Только спор покажет, является ли УВАЖЕНИЕ основой ваших отношений.
- Мы любим друг друга – это основа наших отношений – ответил Духовлад уже успокоившись, и очень серьёзно вдумываясь в слова Всесмысла.
- Любовь?! – слегка скривившись, переспросил Всесмысл, и тут же однозначно обрезал – Это вздор! Любовь, сама по себе, не может быть полноценной основой отношений! Любовь – это всего лишь страсть, вдохновенное влечение к человеку, которого ты хочешь познать во всех смыслах. Как раз во время познания людьми друг друга и закладывается основа отношений! Варианты этих основ многочисленны: страсть, уважение, расчёт… Всё это может послужить надёжной основой для отношений, но лишь при условии, что с обеих сторон будет закладываться одно и тоже. Если же, например, в основу отношений с одной стороны закладывается расчёт, а с другой – уважение, то для первой стороны такие отношения будут просто сказкой, но для второй – сплошным мучением. Ладно, разговор этот можно вести бесконечно. Я уверен, что суть моей мысли ты уловил: просто внимательно присмотрись, что именно ОНА закладывает в основу ваших отношений! И помни, что за её спесь и недальновидность, заплатить придётся сначала тебе… А уж потом и ей.
Духовлад молчал. Нахмурившись, он шарил по всем уголкам своего сознания, в поисках возможности опровергнуть доводы учёного доходяги, но ничего вразумительного, кроме пустого, деревенского «Та, неее», найти не мог. Мимодумно оглянувшись по сторонам, он задержал свой взгляд на Молчане, замершем в нескольких шагах с ошеломлённым видом. Брадобрей был явно потрясён тем, как (с его точки зрения) дерзко тщедушный Всесмысл остановил грозного главаря разбоев, и стал навязывать свои непонятные нравоучения. По виду Молчана, можно было догадаться, что он ожидал от Духовлада некой жёсткой реакции, вроде оплеухи, при этом сильно переживая, чтоб «за компанию» не досталось и ему. Смерив презрительным взглядом придворного брадобрея, Духовлад молча продолжил движение в сторону лагеря дружины. Теперь он шёл гораздо медленнее, успокоившись, и углубившись в размышления над словами учёного доходяги. Всесмысл и Молчан, тоже двинулись за ним.
***
Обед для прислуги и крепостного гарнизона уже был готов. Улада уже привыкла к тяжёлой работе на кухне, и утомлялась не так сильно как в первые дни. Тем ни менее, окончания этапа работы, а именно приближение перерыва на приём пищи и кратковременный, послеобеденный отдых, заметно подымало её настроение. Вытерев разбухшие от воды руки не очень то чистым кухонным полотенцем, Улада уже собиралась покинуть рабочее помещение, но увидела вошедшую Дарину. Последняя вошла в помещение важно и степенно. Выражение её лица было спокойным, даже нарочито миролюбивым, но нездоровый блеск в глазах, говорил о предвкушении ею некоего важного и приятного действа. Едва заметив её, Улада сразу решила, что Дарина пришла за ней, и отнюдь не с примирением. Подтверждая её догадку, «Подруга Владычицы Чорного Края» подошла к Уладе, и заговорила, стараясь делать это обыденно, без угрожающих интонаций:
- Пойдём со мной. Отнесёшь обед одной важной персоне прямо в покои.
- Почему я? – спокойно, без вызова поинтересовалась Улада.
Дарину этот вопрос несколько смутил. Глаза её суетно забегали по сторонам, но спустя несколько секунд неловкой паузы, она, всё же, нашлась с ответом:
- Тогда укажи на того, кто, по-твоему, должен сделать это вместо тебя!
Улада спокойно, не моргая, смотрела в глаза Дарины, пышущие ожиданием близкого триумфа. Она вполне могла бы сейчас указать на саму Дарину, и в дальнейшем всё перевести к тому, чтобы прилюдно послать её крайне далеко и крайне грубо. Но Уладе стало интересно: что именно поселило во взгляде заносчивой прихлебательницы столь уверенное предвкушение возмездия? Даже если удастся отделаться от неё сейчас, всё это будет повторяться снова и снова, пока ситуация не будет полностью пройдена. Улада не желала бегать от Судьбы, и потому ответила согласием:
- Как скажешь. Я отнесу обед, только проводи меня к нужным покоям.
Дарина, удовлетворённой улыбкой встретив ответ девушки с раной на щеке, молча развернулась, и так же степенно, как и вошла, направилась к выходу из помещения. За ней последовала Улада, облик которой не выказывал ни малейших признаков волнения. Несколько женщин из числа прислуги, присутствовавших в помещении, безмолвно проводили уходящих опасливыми взглядами, и едва те вышли, сбежались в одну кучу, оживлённо презентуя друг другу свои варианты развития событий.
Взяв на поднос несколько блюд, рекомендованных очень довольной собой Дариной, Улада покорно последовала за ней через двор в главное здание. Дарина шествовала всё медленнее и медленнее, то и дело оглядываясь, с надеждой увидеть в облике Улады признаки раздражения, но та неизменно выглядела задумчивой, и не замечающей мелких пакостей своей проводницы. В итоге, такое наглое игнорирование её стараний, начало лишь раздражать саму Дарину, но она успокоила себя тем, что вскоре Сбыслава уж точно «поставит на место» эту заносчивую тварь.
Добравшись до входа в нужный покой, Дарина отработанным движением «ласково» постучала в дверь, из-за которой раздалось надменное «Открыто!». Дарина открыла перед Уладой дверь, и, впустив её внутрь с торжествующим видом, захлопнула её за спиной девушки, оставшись в коридоре.
Здесь Уладу встретил высокомерно оценивающий взгляд Сбыславы, несколько раз смеривший её сверху вниз и обратно. Не желая томиться в ожидании, пока особа, занимающая эти покои, и явно считающая себя невероятно значимой, соизволит отдать соответствующее распоряжение, дочь бывшего Радовежского Смотрящего, сухо поинтересовалась:
- Куда поставить поднос?
Игнорируя этот вопрос, Сбыслава стала медленно приближаться к Уладе, изрекая надменным тоном:
- Значить, вот ты какая. Надёжные люди сообщили мне, что ты постоянно отлыниваешь от работы, грубо разговариваешь со старшими…
- Куда поставить поднос? – перебила тем же вопросом Улада.
Глаза Сбыславы округлились, возгоревшись гневом, и она негодующе зацедила сквозь зубы с явной угрозой:
- Ты что, тварь невоспитанная, совсем нюх потеряла?! Ещё раз позволишь себе меня перебить и тогда…
- Я последний раз спрашиваю тебя: куда поставить поднос? – «ещё раз позволила себе перебить» Улада.
Владычица Чёрного Края, подошедшая уже довольно близко, сжав кулачки, разродилась было новой порцией угроз и проклятий, но едва первые слова стали слетать с её уст, Улада разжала одну из рук, державших поднос, а второй усилила его движение к низу, хлёстко скидывая отборный обед под ноги негодующей Владычице. Серебряная посуда, со страшным звоном ударившись о каменный пол, выплеснула своё аппетитно пахнущее содержимое на подол Сбыславе, оставив на нём жирный, разноцветный узор. Вскрикнув от неожиданности, Сбыслава отскочила назад, а Улада, громко хохотнув, развернулась, и спокойно направилась к двери. Обескураженная Владычица, на поводу новой волны негодования последовала за обидчицей, вновь рассыпая угрозы:
- Ну, всё, теперь тебе конец! Ты ещё умалять меня будешь!..
Услышав эти слова, Улада вновь развернулась, и пошла обратно на Сбыславу. Облик её не был угрожающ, но был крайне решителен. Не устояв перед этим, «Владычица Чёрного Края» заткнулась на полуслове, и сделала несколько шагов назад, даже не заметив, что остановилась прямо в центре ещё парующей кучи своего обеда, красочно развалившегося на полу. Не дойдя до неё пары шагов, Улада остановилась, и молвила ледяным голосом:
- Умалять?! Князь Батурий лично стращал меня угрозами, но я не стала умалять о пощаде ЕГО. А его возможности и фантазия, были куда побогаче твоих. Чем ТЫ можешь заставить меня «умалять»?! Ты – пустое место! Всё твоё высокомерие, основано лишь на статусе мужчины, с которым ты спишь. Что ты сделаешь? Пожалуешься ему на рабыню-прислужницу? Думаю, у него сейчас слишком много более важных дел, чем мстить за тебя прислуге! Он хороший человек, и я искренне надеюсь, что вскоре он разглядит, какое ты вредоносное ничтожество, после чего погонит тебя прочь поганой метлой! Или может, ты хочешь натравить на меня других разбоев? Я пару раз слышала краем уха, как они о тебе отзываются. Все вокруг презирают тебя, и помощи тебе ждать неоткуда. Разве что, от твоей прихлебательницы, ожидающей сейчас в коридоре. Ну, так она ещё ничтожнее тебя! Одним словом, ищи кого-нибудь другого, кто будет выполнять твои бредовые приказы, и бояться твоих пустых угроз!
Сказав это, Улада покинула покой, даже не прикрыв за собой дверь. Выйдя в коридор, она увидела Дарину, в недоумении на неё смотрящую, и понимающую, что, судя по довольному виду девушки с раной на щеке, всё прошло совсем не так, как планировали они с Владычицей. Улада же, скорчив вдруг устрашающее лицо, резво скакнула в сторону Дарины, и, перехватив в обе руки увесистый поднос, который всё ещё был при ней, угрожающе им замахнулась. Взвизгнув, Дарина присела, и вжалась в стену, прикрыв голову обеими руками, но вместо звука удара, под сводами эхом раздался смех удаляющейся Улады.
Осознав, что опасность миновала, Дарина бросилась в открытый покой, где застала Сбыславу с перекошенным от гнева лицом и заляпанным подолом, стоящую на останках собственного обеда. Глаза последовательницы Владычицы Чёрного Края немедленно загорелись сочувствием, и готовностью выполнять любые распоряжения. Глядя на неё, Сбыслава зло процедила, пытаясь «сохранить лицо»:
- Этой мрази просто повезло: сейчас на неё нет времени. Но весной, когда Я снова вернусь в Кременец, я её просто сгною! Пусть пока мнит, что легко отделалась…
Дарина с готовностью закивала головой, обозначая свою глубокую уверенность в абсолютной правоте Сбыславы.
Глава 23
Сбор лагеря уже шёл полным ходом к тому времени, когда Духовлад прибыл на место в сопровождении своих спутников, жалкий облик которых делал их похожими на вымученных лишениями нищих, побирающихся на рыночной площади. Вовлечь в этот процесс все силы дружины, оказалось не такой сложной задачей, как казалось изначально. Ворон, пришедший в расположение своей тысячи со своими старыми людьми, не только раздавал команды и подгонял ратников, но и сам активно участвовал в работе. Этому примеру последовали и те его люди, что до недавнего времени являлись разбойниками. Официальный статус черноволосого тысячного, оказывал воздействие даже на тех его новоявленных подчинённых, которым он не очень-то и нравился: слишком уж неудобно отлынивать на глазах у остальных рядом с работающим начальником, уже успевшим ранее столь убедительно проявить свой крутой нрав. Ратибор, который помимо собственного внушительного вида, ещё и сумел вчера расположить к себе своих последователей душевным пением, сегодня тоже проблем с послушанием не имел. В тысячах же Волибора и Мстивоя, работа отлично спорилась благодаря давно установившейся связи начальников со своими подчинёнными.
Таким образом, активный, начавшийся одновременно в нескольких сторонах лагеря сбор, был по инерции подхвачен и остальным войском. Работа кипела по всему лагерю, и участие Духовлада в этом процессе, уже особой роли не играло. Первым делом, молодой воевода направился в расположение тысячи Волибора. Отыскав тысячного, он, поздоровавшись, вверил его заботам своих жалких спутников. Поступая таким образом, Духовлад чувствовал себя несколько неудобно, опасаясь, что Волибор решит, будто он начинает свой путь лидера со сваливания своих проблем на соратников. Прочитав это на его смущённом лице, бывалый тысячный, с хитрой улыбкой на устах, поспешил успокоить воеводу, высказавшись в том плане, что расчёт абсолютно верный, и «таким доходягам» в действительности спокойнее всего будет именно в его тысяче. Почувствовав некоторое облегчение, Духовлад поблагодарил прозорливого соратника и, не желая более отвлекать его от сборов, отправился проведать остальных тысячных. Воевода поочерёдно посетил тысячи Ворона и Ратибора. Много времени на это не ушло, так как тысячные были с головой погружены в новое для себя дело, и Духовлад, чувствуя себя рядом с ними лишним, удалялся восвояси. Молодого воеводу угнетало ощущение собственной бесполезности, и в поисках полезного занятия для себя, он вспомнил о своей размолвке с Мстивоем на последнем Совете. Решив уладить это дело, он направился в расположение тысячи упомянутого соратника. По пути его одолевали различные сомнения, связанные с возможным враждебным приёмом, но Духовлад железно решил, что с этим делом нужно разобраться безотлагательно.
Отыскав, наконец, Мстивоя, воевода поприветствовал его, прощупывая почву, на которой придётся выстраивать предстоящий разговор:
- Будь здоров, Мстивой. Как проходит сбор?
К удивлению Духовлада, тот отозвался абсолютно спокойно, даже приветливо, как будто накануне между ними вовсе и не было размолвки:
- И ты будь здоров, Малыш. Всё отлично! За свою тысячу могу сказать с уверенностью: до вечера будет полностью собрана, и на рассвете сможет выступить.
Тон Мстивоя обрадовал молодого воеводу, но желая удостовериться, что спор на Совете остался в прошлом, Духовлад сам коснулся этой темы:
- Знаешь, я переживаю по поводу нашего разговора на вчерашнем Совете. Мне было очень тяжело принять решение, и встать на сторону одного из вас – тысячных. Вы все – моя опора, и если между вами возникают разногласия, то я оказываюсь в очень неудобном положении.
- Я прекрасно понимаю это – ответил Мстивой, с явно примирительной интонацией – Мне следовало бы вести себя сдержаннее. У меня тоже нет ни малейшего желания выяснять отношения с соратниками, но я считаю, что все мы должны в первую очередь думать об Общем Деле. Совершая любой поступок, мы должны помнить, что его последствия коснутся нас всех, только так мы сможем добиться успеха. Ворон же, постоянно идёт на поводу своей гордыни. Создаётся впечатление, что на Общее Дело он просто плевать хотел, а вместо того, чтоб сообща призвать его к порядку, вы всё ему спускаете с рук! Задумайся: что будет, если в нашем войске появится ещё три-четыре таких тысячных?! Твоё войско просто развалится на части, потому что каждая тысяча будет делать то, что взбредёт в бесшабашную голову её лидера, а не то, что решит общий Совет!
- Ты прав – согласился Духовлад, опустив взгляд под ноги из-за некоторого чувства вины – Я серьёзно поговорю с Вороном. Он ведь не дурак, всё поймёт. Уверен, что он изменит своё отношение, и впредь будет больше думать о своих соратниках.
- Хорошо, если б так… – как-то мечтательно протянул Мстивой – Ты пойми, я ведь тоже ему не враг. Он сильный боец, способный приносить немалую пользу своему войску. Но когда эта польза перемежается с ущербом, сводящим её на «нет», пропадает вся ценность такого человека! Я искренне надеюсь, что тебе удастся убедить его быть осмотрительнее, тогда у нас не будет причин для разногласий, и все тысячные станут единым, надёжным костяком войска!
Духовлад в ответ выразил глубокую уверенность, что так всё и будет. Ещё немного обсудив с Мстивоем более общие, организационные вопросы, Духовлад удалился с чувством глубокого душевного облегчения. Мстивой некоторое время смотрел ему вслед, и когда молодой воевода скрылся из виду, уста тысячного исказила кривая усмешка. Значить молокосос, всё ещё видит в нём – Мстивое – надёжного и полезного соратника. Посчитал произошедшее на Совете, просто мелкой размолвкой, и наивно ищет примирения… Что ж, он его нашёл, и удалился весьма довольным. Глупая недоросль! Не способен разобраться даже в том, что происходит у него под носом! Против тонких, рассчитанных на множество ходов интриг, которые Мстивой собирается пустить в ход в ближайшее время, Духовлад точно не устоит! Его падение с незаслуженной вершины, будет стремительным. Стремительным и смертельным! Как же, всё-таки, удачно развиваются события: Мстивой пристыдил сопливого воеводу на Совете, при всей старши;не, а этот дурачок пришёл объясняться наедине! Теперь остальные тысячные будут считать, что Духовлад просто проглотил высказанный в свой адрес упрёк. В их глазах, это будет однозначным проявлением слабости. Скоро от сопливого воеводы откажутся даже те, кого он пока устраивает. А как замечательно всё складывается с этим безмозглым Вороном! Духовлад САМ, по собственной воле, пойдёт учить беззубого отморозка уму-разуму, а тот ведь явно не из тех, кто спокойно воспринимает такие вещи! Вскоре глупый молокосос САМ лишит себя всех союзников, а он – Мстивой – с готовностью ему в этом поможет! Кстати, отличная практика: прилюдно хулить сопляка, а потом мириться с ним наедине! Рано или поздно, в тех тысячах, где ещё не определились лидеры, тысячные, всё-таки, появятся. Нужно будет обязательно уделить время моральной подготовке новоявленных командиров. Оказавшись в новой для себя роли, они, так или иначе будут искать точку опоры, и этой точкой опоры, должен будет стать для них Мстивой со СВОИМ видением будущего для всего войска. Ни к чему освобождать себе место наверху путём жестокой битвы, когда можно просто набраться терпения, и легко достичь желаемого путём осады!
Предвкушение неизбежного успеха, сделало выражение лица Мстивоя умиротворённым, и он вновь переключил внимание на сбор своей тысячи.
До вечера лагерь был успешно собран, и с заходом солнца дружина затихла, погрузившись в сон, дабы восполнить как можно больше сил перед предстоящим походом.
***
С рассветом войско вновь зашумело, приходя в движение, словно единый, гигантский организм. Уже готовые к походу телеги, загруженные провиантом, со скрипом выезжали на широкий тракт, и колонной направлялись в сторону Сталевлада. Так же и тысячи воинов, одна за другой, выходили на тот же тракт, и двигались вслед за телегами. Лица их отнюдь не светились оптимизмом, так как они не понаслышке были знакомы с тяготами походов, и отлично понимали, что именно ожидает их в ближайшие недели. Некоторые, конечно, недовольно бубнили, хуля нового воеводу и затеянный им поход, но широкой поддержки такие речи не имели, так как большинство дружинников просто не желали тратить на это драгоценные силы.
К немалому удивлению Духовлада, роскошная повозка, присвоенная Сбыславой в княжьих конюшнях, была на месте в положенное время, и пристроилась к войску в самом конце колонны. Молодой воевода нарочно не приближался к этой повозке, и шёл в пешем строю (как и все тысячные). С лошадьми в войске было туго: практически все конные воины ушли из дружины вместе с высокородными командирами. Остались только тяговые лошади, запряжённые в телеги с провиантом и различным снаряжением, да несколько сотен боевых в тысяче Волибора. Последние представляли собой ограниченную стратегическую ценность ввиду малой численности, и в масштабной баталии «в чистом поле», не смогли бы сыграть важной роли. Зато, пешее передвижение рядом с простыми ратниками, было ещё одним выгодным отличием новых командиров в глазах их простодушных подчинённых.
После того, как войско полностью вышло на тракт, и потянулось в сторону Сталевлада, получилось так, что тысяча Ворона, следовала сразу за тысячей Волибора. Волибор замкнул свою тысячу, а Ворон свою возглавил, что дало тысячным возможность коротать время в общении. Говорили они, по большей части, о вещах общего характера: пытались рассчитать, за какое время дружина доберётся до Сталевлада, успеет ли Смотрящий приготовиться к осаде, и тому подобное. Одним словом, говорили, чтобы говорить. Общение носило лёгкий, развлекательный характер. Тем ни менее, у Ворона создавалось впечатление, будто Волибора тяготеет нечто, о чём тот не упоминает. Подготовив соответствующий вопрос, черноволосый тысячный внезапно задал его собеседнику, улучив удобную паузу в разговоре:
- Знаешь, Волибор, у меня создаётся впечатление, что в предстоящем деле есть некая особенность, не дающая тебе покоя, и ты молчишь о ней. Не желаешь ли поделиться, или это страшная тайна?
Волибор, осознав, что выглядит слишком задумчиво для столь поверхностного разговора, поспешил успокоить собеседника:
- Не переживай, Ворон. Мысли, не дающие мне покоя, связаны с событиями прошедшими. Грядущие события непредсказуемы, и если предавать значение каждому сомнению, возникающему в связи с ними, до Сталевлада мы доберёмся уже полностью разуверившимися в своём успехе.
- А «события прошедшие», стало быть, страшная тайна? – не унимался Ворон, не очень-то поверивший в искренность ответа.
Усмехнувшись пытливости черноволосого, Волибор уступил ему:
- Да перестань, нет у меня никаких тайн. Раз интересно тебе, тогда слушай. Изначально, когда Батурию только доложили о вашем «Воинстве», разоряющем торговые обозы, он сразу же поручил это дело мне. Я тогда ещё командовал своей тысячей. Перед тем, как мы выступили, один из советников князя навязал мне в помощники своего сына. Мальчишка был неопытным, зато вздорным и спесивым. Навязали мне его через слово князя, так что отказаться у меня возможности не было. Разумеется, никакой помощи от этого юнца я и не ждал, сразу смекнув, что это замена мне. В общем, когда сорвалась первая засада, в которой я заманил вас на медоварню, случился бунт в Радовеже. Батурий пришёл в ярость, узнав, что я не сумел окончательно разобраться с вами. Чтобы закончить дело, он дал мне пару сотен ополченцев, а мою тысячу отдал под командование того самого спесивого юнца. Чем закончилось моё командование ополченцами, ты и сам знаешь. Но в походе на Радовеж, моим людям пришлось несладко. Вместо того, чтобы прислушиваться к мнению опытных людей, юнец объявил своё слово непререкаемым, и жёстко обходился с каждым, кто пытался перечить ему. Мои люди к такому не привыкли, и потому вся тысяча возненавидела нового командира. Пока его власть опиралась на слово князя, опасаться ему было нечего. Он чувствовал, что тысяча под полным его контролем, полагая, что это именно его заслуга. Когда же князь вернулся в Кременец, то остался без головы. Батурий был очень властным человеком, не желающим терпеть никакого самоуправства. Практически всё зиждилось на его воле, и когда он погиб, для дружины это стало слишком серьёзной переменой. Как ты уже знаешь, все высокородные командиры бежали из войска, а вот юнец, которому досталась моя тысяча, сбежать не успел. Мои люди посадили его в клетку, думали, как с ним поступить. Потом узнали от Богдана, что я в крепости, и решили оставить спесивца на мой суд. Знаешь, Ворон, я частенько вспоминал об этом юнце. И когда начальствовал над ополченцами, и когда уже примкнул к вашему «Воинству»… Я презирал его, хотел умертвить собственными руками, причём без оружия. Свернуть его хлипкую, куриную шейку… Я даже многократно смаковал этот момент в своём воображении. Но когда я вновь встретился со своими людьми, и они «подарили» мне это ничтожество, сидящее в клетке, словно диковинный зверёк из дальних краёв, мне стало жаль его! Я никогда не смог бы поверить, что испытаю подобное чувство к этому заносчивому юнцу! Конечно, в клетке от его заносчивости и следа не осталось. Он трясся от страха, молил о пощаде… И я не смог заставить себя решить его судьбу, понимаешь?! Я сказал ему, что прощаю его за всё, что он сделал МНЕ, и готов отпустить, но простить его за всех своих людей не могу. Своим людям я сказал, что каждый, кто считает себя обиженным этим человеком, может один раз ударить его плетью. Ни один из моих людей не пожелал воздержаться, и, разумеется, высокородного сопляка засекли до смерти. Я смотрел на то, как он корчится от боли, визжит и плачет, и мне было не по себе. Я старый воин, и видел много крови, но смотреть на ту расправу мне было невыносимо. Та картина всплывает у меня в памяти до сих пор, и я думаю, что можно было оставить жизнь тому юнцу. Возможно, он раскаялся, и стал бы более взвешенно вести себя впредь… Не знаю. Его жизнь только начиналась… Может, следовало дать ему возможность изменить её…
Волибор прервался, неуверенный в том, что Ворон правильно истолкует суть его терзаний. Сейчас бывалый тысячный уже немного сожалел о своей излишней откровенности, опасаясь, что черноволосый воспримет услышанное, как признак слабости. Ворон некоторое время помолчал, как будто формируя своё мнение по этому поводу, и ответил Волибору такими словами:
- Не терзай себя сомнениями. Человек, проникшийся страхом, всегда вызывает жалость, но жалости он не достоин. Если бы ты отпустил его с миром, и через некоторое время сам попал в его руки, он сделал бы твою смерть долгой и мучительной. Такова суть мелких людей: мстить кому-то за собственное малодушие. Если бы он действительно осознал свои ошибки и раскаялся, то встретил бы наказание достойно, а не метался бы в ужасе пред ликом возмездия…
Волибор, не ожидавший от Ворона столь глубоких суждений, даже смерил его удивлённым взглядом, после чего, ещё немного поразмыслив над ответом собеседника, согласился с его словами. Оценив свою проблему с предложенной точки зрения, бывалый тысячный почувствовал облегчение, и в дальнейшем общение соратников носило более лёгкий характер.
***
Дружина находилась в пути уже около недели. Не смотря на то, что дни ещё были тёплыми и солнечными, ночи становились всё холоднее, обозначая неспешное, предательски-скрытное вступление осени в свои права. Как и было условлено, в пути никто не разбивал шатров. Воины спали прямо на земле, ложась, как можно плотнее друг к другу и укрываясь чем придётся. Моральное напряжение в войске росло. Из-за сна на сырой земле, внушительная часть войска уже покашливала и шмыгала носами, подтягивая сопли. Во время переходов, по строю гуляло недовольное бубнение, но до открытого выражения недовольства простыми ратниками, дело не доходило. От этого их сдерживал тот факт, что новые командиры находились среди них, полностью разделяя со своими подчинёнными все тяготы и лишения похода. Тем ни менее, Духовлада очень беспокоило подобное положение дел, и однажды он даже добрался до Волибора, чтобы обсудить с ним степень угрозы возможного бунта. Бывалый тысячный, с задорной улыбкой на лице, успокоил молодого воеводу, объяснив, что всё идёт, как надо. По словам Волибора, именно в тяжёлых походах войска набираются злости, так нужной в жестоких, кровопролитных битвах. Логичное объяснение и уверенный вид опытного военачальника, вселили уверенность и в сердце Духовлада, но это было не единственным обстоятельством, доставлявшим беспокойство молодому воеводе.
Уже несколько раз его находили ратники, выполнявшие роль посыльных (причём, выполнявших эту роль с явным неудовольствием) и передавали примерно следующее сообщение: «Женщина, следующая за войском в роскошной повозке, настоятельно требует встречи с воеводой». В такие минуты Духовлад, покрываясь от стыда испариной, выдумывал повод отвергнуть «настоятельное требование», и передавал его своей возлюбленной через недовольного посыльного. Конечно, люди, замыкавшие строй дружины, были предупреждены о том, что особа, следующая за ними в повозке, пользуется особым расположением и покровительством нового воеводы, но уже успели прочувствовать вздорный характер Сбыславы, поэтому Духовлад опасался за её безопасность. С одной стороны он переживал, что его склочная избранница начнёт грубить дружинникам, и кто-нибудь из них, не желая терпеть подобную наглость, успокоит её по средствам рукоприкладства. Но с другой стороны, он прекрасно представлял себе характер разговора, который ожидал его самого, и понимал, что определённое количество дружинников, станут этому невольными свидетелями. То, что количество это будет небольшим, ничего не значило, так как сплетни расползутся по дружине в мгновение ока. И теперь, Духовлад проклинал в душе свою нерешительность, помешавшую ему оставить Сбыславу в крепости, продолжая оттягивать неизбежное.
В конце концов, очередной посыльный, еле отыскавший воеводу в походном строю, уже раздувал ноздри и с трудом сдерживал себя в руках. Он с возмущением доложил Духовладу, что его избранница прямо из повозки кроет рядом идущих воинов последними словами, обвиняя их в том, будто они нарочно не передают воеводе её требований. Перечислив некоторые оскорбительные угрозы, которые приходится незаслуженно выслушивать ратникам, посыльный настоятельно рекомендовал Духовладу посетить, наконец, буйную пассажирку роскошной повозки и успокоить её, иначе это сделают воины, терпение которых уже на исходе. Теперь, молодого воеводу переполнял уже не стыд, но гнев. Зло процедив посыльному, что исполнит его просьбу немедленно, он последовал за ним в хвост войска. В дороге он то и дело вспоминал пламенные обещания Сбыславы стать для него главной поддержкой в этом походе. Осознание того, что на деле избранница лишь подкидывала ему совсем не обязательных, но очень серьёзных проблем, ещё больше злило воеводу, благодаря чему, он уже был готов на самые решительные меры.
Когда Духовлад, в сопровождении посыльного, наконец, добрался до злополучной повозки, очередной припадок Сбыславы, как раз пребывал в разгаре. Приоткрыв дверцу и высунувшись из повозки, она поливала идущих рядом ратников отборной бранью. Лицо её было перекошено от злобы, а глаза горели буйным безумием. Дружинники, идущие рядом с повозкой, хранили на лицах отрешённое выражение, но их раскрасневшиеся щёки, свидетельствовали о сильном моральном напряжении, которое доставлял им бессвязный поток оскорблений Сбыславы. При появлении воеводы, воины дружно устремили на него взгляды, полные немого укора и требования от него немедленных, жёстких мер по наведению порядка. Когда же Сбыслава заметила приближающегося Духовлада, выражение её лица изменилось в мгновение ока. Гневный оскал и сверкающий негодованием взгляд, сменились страдальчески закушенной губой и накатившимися слезами. Теперь создавалось впечатление, что это ЕЁ только что необоснованно поносили со всех сторон. Подойдя к повозке, которую немедленно остановил возница, воевода «ледяным» тоном поинтересовался у своей возлюбленной:
- Что здесь происходит?
- Эти люди не желали передавать тебе мои просьбы навестить меня! – жалобно доложила Сбыслава, как будто едва сдерживаясь от рыданий – Врали, будто ты там чем-то так сильно занят, что не можешь уделить мне несколько минут…
- Мне действительно передавали твои просьбы, и я действительно был очень сильно занят. Говори, чего ты хочешь – проговорил Духовлад, не меняя тон.
- Ты так груб со мной! Почему?! Я ведь ничего плохого не сделала!.. – запричитала Сбыслава, наконец, выдавив из себя слёзы.
- Говори, чего ты хочешь! – перебил её воевода, угрожающе повысив голос.
Немного картинно помявшись, изображая застенчивость, девушка всё так же жалобно проныла:
- Прикажи устроить стоянку возле какого-нибудь ручья. Меня так растрясло в повозке за эти дни, все кости болят. Я должна умыться, освежиться, отдохнуть…
- Нет, Сбыслава – категорично перебил молодой воевода – Я предупреждал тебя, что так будет, но ты заверила меня, будто выдержишь все испытания достойно. Теперь, будь добра, держи своё Слово!
Сбыслава поняла, что её мужчина настроен решительно, и в данный момент она бессильна над его волей. Это осознание вновь вскипятило едва сдерживаемую злобу, и она снова истерично заверещала, сверкая сумасшедшим взглядом:
- Я что, должна окончательно завоняться в этой повозке, как все эти свиньи, которыми ты командуешь?! Ты должен устроить стоянку возле следующего ручья или речки! Слышишь меня?! Ты должен!..
Духовлад, и сам находившийся на грани, сорвался, и ловко запрыгнув на подножку повозки, наложил правую ладонь на лицо Сбыславы, грубо, с силой втолкнув её внутрь. Оборвавшись на полуслове, та с визгом вкатилась обратно, а молодой воевода, захлопнув за ней дверцу, дал распоряжение окружающим ратникам, зашедшимся задорным хохотом:
- Если она ещё раз вылезет оттуда с бранью, или какими-нибудь нелепыми требованиями, я разрешаю затолкать её обратно древками копий!
Он говорил так громко, чтоб его хорошо слышали и внутри повозки, а десятки ободрившихся воинов, с готовностью пообещали ему, что в случае чего так и поступят. Спрыгнув с подножки, насупившийся Духовлад нервно зашагал в направлении головы войска, мимо расступавшихся перед ним ратников, теперь взиравших на него с одобрением. Он был очень зол, и сейчас ему было абсолютно равнодушен к тому, что его воины могут избить Сбыславу, или даже убить её.
***
Обновлённое Медвежье Воинство продвигалось очень быстро, как для пешего похода. Проходя мимо придорожных деревень, дружина беспощадно их разоряла. Духовладу, как человеку неопытному в военном деле, это очень не нравилось. В одной из таких ситуаций, он даже вновь обратился за советом к Волибору, как к самому опытному военачальнику в войске, предлагая как-нибудь воспрепятствовать этим погромам. Бывалый тысячный строго предостерёг молодого воеводу от подобных попыток, доходчиво пояснив, что заслуги Духовлада перед его войском ещё слишком ничтожны, а значит, и влияние его на действия дружинников крайне условно. Волибор вкрадчиво объяснил, что сейчас Духовлад может позволить себе лишь подстраиваться под действия своих людей, направлять их хаотично высвобождающуюся энергию в нужное для себя русло. Таким образом, он будет создавать впечатление, будто войско действует по его воле. Понадобится некоторое время, чтобы его люди привыкли к этому, и стали в действительности ему послушны. Закончил Волибор своё напутствие, весьма недвусмысленными словами: «Если ты сейчас попытаешься встать у них на пути, они с радостью втопчут тебя в землю».
Обдумав ответ, Духовлад нахмурился, осознавая собственное бессилие, при – формально – высоком положении. Воевода с теплотой ностальгировал по тому короткому промежутку времени, когда он был простым разбоем, ещё не обременённым никакими организаторскими обязанностями, но уже проявившим свои боевые качества. Как же тогда было легко! Помахал мечом в налёте, зарезал пару свиней из обозной охраны, и сиди себе в достатке до следующего налёта! Ну почему, почему это беззаботное время было так быстротечно?! Словно прочитав его мысли по выражению лица, Волибор осведомился с хитрой улыбкой:
- Скучаешь по тому времени, когда от тебя ничего не зависело? Ну, тогда вспомни ещё, при этом, как ваши хитрозадые начальнички, сначала Горан, а потом Предраг, по очереди водили ваше «воинство», как поросят на бойню! Как большая часть вашей нечёсаной ватаги, распускали уши под их сладкими речами, в безоговорочной готовности вверить свои жизни этим лживым командирам, уповая на их светлые умы. Только главная неприятность заключалась в том, что эти «светлые умы», заботились об уюте исключительно для собственных задниц! Да, юный наш воевода, «ведомым» быть всегда легче. Так хорошо, когда кто-то подумает за тебя, и предложит тебе уже готовое средство решения проблемы. Красочно распишет, какие ничтожные усилия придётся приложить, и каким сказочно-выгодным будет результат. И ты с радостью станешь полагаться на обещания этого «благодетеля», будучи готовым следовать его указаниям. Его обещания будут казаться тебе правдивыми вовсе не потому, что он предложит тебе убедительные расчёты, а потому, что на тебе нет никакой ответственности! Что ты теряешь в случае неудачи?! Требуемые от тебя усилия мизерны, и с такой потерей вполне можно смириться. С другой стороны – в случае успеха – ценой этих усилий ты достигнешь весьма ощутимых благ! Тем более, что в случае неудачи, ты, опять же, можешь призвать к ответу того, кто вдохновил тебя последовать своему замыслу! Ведь не может же этот человек не понимать, что, в конце концов, ему придётся держать ответ за пустые обещания! Но на деле же оказывается, что усилия, требуемые от тебя, гораздо значительнее изначально заявленных. Ты недоволен, но прельщённый грядущими благами, сцепив зубы продолжаешь следовать замыслу своего лидера. А когда уже становится очевидно, что на выбранном пути обещанных благ вам не видать, как своих ушей, лидер собирает вас – своих последователей – и рассыпается в горьких откровениях. Мол, оказывается, МЫ ВСЕ выбрали неправильный путь! Но он – лидер – не зря ест свой хлеб (гораздо более светлый и свежий, чем у всех остальных!), и у него уже готов новый замысел, который уж точно приведёт ваше сообщество к многолетнему процветанию. Согласно этому замыслу, вам снова следует приложить относительно незначительные усилия для достижения всеобщего блага. Ты, и твои недалёкие товарищи, недовольно побубните, сбившись в кучку, но, сожалея о уже приложенных ранее усилиях, скрепя сердце вновь пойдёте на поводу у своего хитрожопого лидера. Так будет длиться бесконечно, и вскоре вы привыкните жить мечтами о светлом будущем, перебиваясь крошками со стола ведущего вас шарлатана. Это – путь РАБА, самый лёгкий из путей. Неважно, что именно заставило человека послушно следовать чужой воле – с точки зрения Высшей Справедливости, такой человек имеет право только на то, что бросят ему в миску, ибо добровольно отказался кормиться самостоятельно. Когда я, волею Судьбы, стал тысячным, то сразу решил, что среди моих воинов таким людям не место. Я всегда был уверен, что ЧЕЛОВЕК СВОБОДНЫЙ, в роковой ситуации принесёт больше пользы, чем РАБ. В судьбоносные мгновения, РАБ будет ждать одобрения, или вообще прямого, детального руководства к действию, а у военачальника на это, просто может не оказаться времени. В тоже время СВОБОДНЫЙ ЧЕЛОВЕК, сможет взять на себя ответственность, и поступить так, как нужно, а не как велено ранее. По такому принципу я и выстраивал отношения в своей тысяче. Будучи человеком неопытным в придворных интригах, я пытался донести своё видение и до Батурия, надеясь, что польза от моих советов для его дружины будет очевидной. Но высокородные люди из окружения князя, имели на его мнение гораздо большее влияние. Они в один голос возмущались, обсуждая мои слова, убеждали Батурия, что равенство мнений, неизменно приведёт к потере контроля над войском, полностью извращая суть моих предложений. Мой одинокий голос не мог тягаться с их оголтелым хором, и постепенно я начал терять доверие князя. И вот теперь, его высокородные советнички, в панике унесли ноги и закрылись в Драгостоле, а княжья дружина – разоряет его же владения…
Волибор прервался. Он стал мрачен, очевидно, отдавшись не самым приятным воспоминаниям. Но спустя мгновение, бывший тысячный едва заметно вздрогнул, будто опомнившись, поморщился, припоминая суть разговора, и продолжил:
- Прости, Малыш, понесло на личное. Я вёл к другому: жить с готовностью отвечать за происходящее с тобой, всегда сложнее. Сложнее во много раз! Но поверь мне: благодаря этому, твоя жизнь будет более яркой и насыщенной. Не сожалей о своём сегодняшнем положении, просто будь всегда честным с самим собой. Тогда Судьба непременно наградит тебя, и награда будет щедрой!
Слова бывалого военачальника подействовали. Они не лишили Духовлада всех сомнений, но более стали толчком к тому, чтобы взять себя в руки. Глубоко вдохнув, молодой воевода ответил Волибору:
- Я понял суть твоих слов. Такие разговоры очень важны для меня. Мстивой тоже говорил мне об ответственности, только об ответственности перед соратниками. Я благодарен вам за то, что вы делитесь со мной своим громадным опытом, это очень помогает мне. Вот бы ещё Ворон вёл себя более ответственно… Ничего, выберу время, и обстоятельно с ним поговорю об этом. Уверен, он поймёт меня правильно, и в командовании нашего войска, наконец, воцарится полное согласие.
- Это Мстивой посоветовал тебе поговорить об этом с Вороном? – расслабленно спросил Волибор, как будто между прочим.
- Ну, как посоветовал… Просто в разговоре мы сообща пришли к выводу, что для всех нас это будет полезно… – слегка замешкавшись, ответил Духовлад.
- Это правильно, правильно – одобрительно закивал бывалый тысячный – Ворон позволяет себе лишнего, и надо его немного приструнить. Но нужно понимать, что он весьма деятельный и полезный человек. Знаешь, на тебе сейчас и так много всего, а я, вроде, неплохо сошёлся с нашим черноволосым баламутом. Оставь это дело мне, я сумею подобрать нужные для него слова. Кроме того, разговор со мной, он будет воспринимать, как разговор с равным, но если к нему обратишься ты, он может принять это за попытку надавить на него, используя более высокое положение. В этом смысле, с таким горячим человеком, как Ворон, Судьбу лучше не испытывать.
По всему телу Духовлада, прокатилась тёплая волна признательности к этому опытному, прозорливому человеку. Молодой воевода, взглянул в глаза своего собеседника. Сейчас, в его голове, одна за другой рождались многословные благодарственные речи. Но, осознавая неуместность подобных раболепских монологов, в разговоре двух мужей, обличённых высочайшим положением в войске, Духовлад просто сказал:
- Спасибо тебе, Волибор. Спасибо за всё.
Бывалый тысячный, с улыбкой похлопал его по плечу и воодушевлённый воевода, подался в начало колонны, желая возглавить войско к тому времени, когда самая скверная его часть, вернётся из своего гнусного набега. Волибор немного проводил его беспристрастным взглядом, после чего перевёл взгляд (сразу же сделавшийся сосредоточенным) на разоряемую деревню, откуда доносились крики избиваемых мужчин, визг насилуемых женщин, и нескончаемый детский плач.
***
Феофанополь, столица Рунейской Империи. По широким коридорам императорского дворца, роскошно отделанным полированным мрамором, степенно шёл человек. Он не мешкал, но и не торопился, не смотря на то, что его ожидал сам Император. Во всей Империи, такое могли себе позволить считанные единицы, и среди них, этот человек был первым. Солдаты Императорской Дворцовой Гвардии, облачённые в громоздкие, абсолютно не практичные в боевом плане доспехи (зато обильно испещрённые позолотой и искусно выкованными узорами), недвижимо стоявшие под стеной через каждые два десятка шагов, чеканным жестом преклоняли перед ним головы. Звали его Василий Локапин, он был сводным братом самого императора. Хоть он и приходился сыном повелителю империи, матерью его была простая дворцовая служанка. Согласно рунейских законов, Василий был оскоплён ещё в раннем детстве, как незаконнорожденный потомок патриарха. Обычно таких детей удаляли от двора, дабы лишить полукровок возможности участвовать в политической жизни империи. Василий же, сумел стать не только паракимоменом , но и самым доверенным лицом Вальдемара Безликого – действующего самодержца.
Наконец, Василий подошёл к входу в приёмный покой. Остановившись, он терпеливо подождал, пока двое стражников, прилагая заметные усилия, отворили перед ним створки огромных, тяжеленных дверей, после чего паракимомен вошёл в помещение. Под дальней стеной, находился роскошный трон, на котором восседал самодержец. В один ряд перед ним стояли все четыре логофета , а за ними Начальник Городской стражи, и трое гетериархов. Один из логофетов, о чём-то докладывал Вальдемару, остальные хранили молчание. Император слушал доклад, и лицо его не выражало никаких эмоций. Подобное самообладание было отличительной чертой Вальдемара в любой жизненной ситуации, за что он и получил в придворной среде, прозвище «Безликий».
Заметив краем глаза появление Василия, самодержец дождался окончания доклада, кивнул головой в знак того, что принял его, и не имеет вопросов, после чего вежливым жестом указал, почтенному собранию в сторону выхода, сигнализируя, что никого из них больше не задерживает. Глубоко поклонившись, высокопоставленные особы степенно, организовано двинулись к массивным дверям. Заняв их место перед троном, Василий поприветствовал императора, едва заметно склонив голову. В ответ Вальдемар поднялся, и спустившись с невысокого подиума, на котором был установлен его роскошный трон, заключил сводного брата в тёплые объятия, после чего, оставив правую руку на его плече, мягко увлёк Василия за собой. Не спеша шагая по периметру зала, император начал беседу с будничного откровения:
- Василий, ты единственный, кого я действительно рад видеть в этом зале. Только перед тобой мне не приходится недвижимо восседать, обозначая важность божественного наместника. Ох, как мне надоело отсиживать свой венценосный зад, выслушивая пространные, раболепные заверения этих придворных проходимцев, в безграничной преданности и кристальной чистоте помыслов! Ну, да ладно. Я звал тебя не за тем, чтобы пожаловаться на нелёгкий императорский быт. Мне доложили, что в Посольский Дом, прибыл Гавриил – сын Батурия, правителя Чёрного Края Земли Ругов. Мальчишка требует, чтобы я принял его лично, причём, требует достаточно грубо. Разговаривать с кем-нибудь другим отказывается наотрез. Видимо, очередной избалованный сынишка мелкого князька, возомнивший свой занюханный удел сердцем Мира! Думает, что раз дома ему никто не смел перечить, то так же будет и везде… Такому отношению потакать нельзя, но и «ломать» молокососа не следует. Он, в скором времени, может нам сильно пригодиться. Через одного из людей, сопровождающих молодого князя, удалось узнать, что отец его – князь Батурий – убит в собственной крепости. То ли засада, то ли восстание войска – доподлинно неизвестно. В любом случае, в Земле Ругов теперь наступит хаос, и иметь под рукой законного наследника Чёрного Края, очень выгодно для Империи. Тем более, что спесь и здравый рассудок в одном теле не уживаются. Думаю, управлять этим вздорным мальчуганом, будет нетрудно. Но ситуацию нужно прояснить полностью, при этом убедив молодого князя, что мы его друзья. Василий, ты – моё самое доверенное лицо. Я полностью уверен в твоих дипломатических способностях, светлом уме и выдержке. Одним словом, я хочу, чтоб с молодым князем встретился именно ты. Разузнай, что именно случилось с его отцом, и что именно происходит сейчас в Чёрном Крае. Уверен, детали тебе объяснять не нужно, ты и сам сможешь выстроить встречу максимально эффективно.
Василий посмотрел в глаза императора, и спокойно, но уверенно ответил:
- Твоё указание будет исполнено, Светлейший. Я сегодня же отправлюсь в Посольский Дом, и побеседую с молодым князем. Я тоже уверен, что мне вполне по силам подобрать нужные слова, дабы расположить к себе нашего буйного гостя. В любом случае, вечером представлю детальный отчёт о визите.
Вальдемар тепло улыбнулся, глядя на сосредоточенное лицо сводного брата, и с гордостью констатировал:
- Поручая тебе любое дело, я неизменно уверен в успехе, ибо чаяния твои, и видение Мира, удивительным образом совпадают с моими. Это самое верное подтверждение того, что у нас единая кровь.
Василий ответил сдержанной, но искренней улыбкой, и, поклонившись, покинул Приёмный покой.
***
Через час, паракимомен уже приближался к Посольскому Дому, в сопровождении переводчика и эскорта из десяти солдат Имперской Дворцовой Гвардии, сопровождавших его более для важности, чем с целью обеспечения безопасности. Посольский Дом, находился неподалёку от порта Феофанополя. Это было громадное здания, состоящее из трёх смежных, но не сообщающихся частей. В средней части, находились самые роскошные апартаменты, предназначавшиеся для послов государств, союзных Рунейской Империи, имевших военный и политический вес. Качество обстановки, и размеры апартаментов в обеих боковых частях, разительно отличались в худшую сторону. Они не были совсем уж тесными и грязными, но простота и минимальный комфорт, царящие в них, давали понять «счастливчикам», определённым сюда невозмутимыми распорядителями, что их государства не представляют особого интереса для политики Империи.
Покинув роскошную повозку, Василий направился в левое крыло. Отыскав местного распорядителя (который сделался до приторности приветливым и услужливым, завидев человека, сопровождаемого дворцовыми гвардейцами), паракимомен осведомился, как найти покои, выделенные молодому князю Чёрного Края. Лебезящий распорядитель поспешил заверить, что искать «почтенному господину», ничего не придётся, так как местный бюрократ лично проведёт его к нужным покоям «с превеликим удовольствием». По дороге к нужным покоям, распорядитель беспрестанно жаловался на гостя из Земли Ругов. По его словам, «проклятый варвар» постоянно поднимает шум, выдвигая нелепые требования, чем доставляет немалое беспокойство соседствующим с ним посольствам. Так же распорядитель многозначительно подчеркнул, что стражников Посольского Дома, уже с трудом удаётся удерживать от рукоприкладства. Сердобольного чинушу, особенно беспокоила возможность вооружённого столкновения между упомянутыми стражниками, и личной охраной молодого князя. Василий безэмоционально заверил своего картинно волнующегося проводника, что Император уже поставлен в известность о вызывающем поведении несдержанного гостя, и проблема эта, будет улажена немедленно.
Дворцовая делегация, в сопровождении распорядителя, поднялась по ступенькам на второй этаж, и повернула в один из коридоров, который вёл прямо к нужным покоям. Один из двоих воинов, стоящих на часах в противоположном конце коридора у входа во временный покой законного наследника престола Чёрного Края, быстро нырнул в соседнюю дверь, едва завидев пришельцев. Дворцовая делегация ещё не минула и половины коридора, как бдительный страж снова вынырнул из боковой двери, в сопровождении статного мужчины лет сорока, очевидно исполняющего обязанности начальника личной охраны молодого князя. Этот человек, суровым и проницательным взглядом, как будто насквозь пронзил каждого из приближающихся рунейцев. Подойдя к нему, паракимомен остановился, и вежливо, но с достоинством представился:
- Моё имя Василий Лакапин. Я – хранитель личных покоев Императора, и уполномочен лично Его Величеством, провести переговоры с князем Чёрного Края.
Вышколенный переводчик, занявший место за правым плечом Василия, приступил к исполнению своих обязанностей в тот же миг, когда последнее слово слетело с уст паракимомена. Выслушав переводчика, статный человек с проницательным взглядом, представился в ответ:
- Моё имя Георгий. Я – начальник личной охраны князя Чёрного Края. Хочу напомнить Вам, о главном требовании моего господина: он желает, чтобы его принял лично Император. Поэтому, возможно, он будет… несколько резок в разговоре с Вами.
- Вы же понимаете, насколько нелепо выглядят подобные требования?! – жёстко ответил Василий, сигнализируя, что условия будет диктовать именно он – Тем более, что – если верить слухам – Вашему господину даже некуда возвращаться!
Георгий ответил, ничуть не смутившись, и даже слегка приподнял подбородок, не отводя взгляда от глаз собеседника:
- Мне прекрасно понятна Ваша позиция. Она природна, и полностью оправданна. Я просто прошу Вас проявить терпение к моему молодому господину. Он пережил тяжёлую утрату, и ему сейчас трудно реагировать на происходящее должным образом. Что касается слухов, так Вы не похожи на человека, который станет руководствоваться ими в своих действиях. Мой господин, является прямым, законным наследником Чёрного Края. Я мог бы доставить молодого князя в Драгостол – столицу его владений – но сейчас, после гибели его отца, придворным пройдохам доверять нельзя. Они нюхом чувствуют, что законный наследник ещё юн и неопытен. Слишком велика вероятность, что эти люди захотят избавиться от него, дабы разорвать его удел.
Василий, выслушав переводчика, выдержал небольшую паузу, как будто обдумывая ответ Георгия, и задал начальнику княжьей охраны вопрос, который считал одним из самых важных:
- Кстати, насчёт гибели Батурия: его мёртвое тело видел кто-нибудь… достойный доверия?
- Я своими глазами видел его отрубленную голову – уверенно заявил Георгий.
Василий снова выдержал небольшую паузу, и уточнил:
- Мне доводилось видеть отрубленные головы. Черты лица несчастных, сильно искажаются. Вы точно уверенны, что увиденная Вами голова, принадлежала именно Батурию? Поймите меня правильно: у меня нет причин не доверять Вам, но мы должны быть безоговорочно уверены, если Ваш господин рассчитывает на помощь Империи.
- Я прослужил в личной охране князя более пятнадцати лет, более пяти лет её возглавляю. По долгу службы, имел честь лицезреть погибшего князя каждый день, и я безоговорочно уверен, что видел именно его голову – без колебаний ответил Георгий, едва дослушав переводчика.
- Что ж, благодарю Вас за предоставленные сведения. А теперь позвольте мне встретиться с молодым князем – подытожил паракимомен.
- Я вынужден потребовать, чтобы сопровождающие Вас воины, остались здесь. С Вами может пройти только переводчик – отчеканил Георгий с уважительным поклоном, но уверенным тоном, возражений не подразумевающим.
- Разумеется – сразу же согласился Василий.
- Я немедленно доложу о Вас – снова с достоинством поклонился Георгий, и скрылся за дверью, ведущей во временный покой молодого князя.
Начальник личной охраны, находился в покоях слишком долго, как для формального доклада. Василий сразу понял, что тот успокаивает своего юного повелителя, который без сомнения возмутился, едва узнал, что общаться ему снова придётся не с Императором. Наконец, спустя минут десять, Георгий открыл дверь, и пригласил Василия в покой. Обернувшись, тот подал знак старшему из дворцовых гвардейцев оставаться на месте, и вошёл в сопровождении одного лишь переводчика.
Молодой князь, насупившись, сидел в деревянном кресле, посреди весьма простеньких (как для главы государства) покоев. Едва Георгий закрыл дверь за вошедшими, Гавриил с негодованием обратился к посланнику императора:
- Как прикажете понимать такое возмутительное неуважение ко мне?! Почему в город не пропустили бо;льшую часть моей личной охраны?! Чёрный Край всегда был надёжным союзником Империи, и в благодарность за это меня поселили в этот клоповник?! Я потребовал личной встречи с Императором Вальдемаром, но вижу, что и в этом мне собираются отказать! Как ГЛАВА ГОСУДАРСТВА, я имею священное право на встречу с РАВНЫМ! Я буду разговаривать только с Императором, это моё последнее слово!
Василий спокойно, не выражая никаких эмоций, смотрел на молокососа, негодующе раздувающего розовые щёчки. Вальдемар был абсолютно прав, делая предположение о характере этого молодого человека, хоть сам его никогда и не видел: избалованный, абсолютно непоследовательный самодур. Если бы молодому князю открылось сейчас, как глубока пропасть, на краю которой он танцует… Всё-таки, Император прозорливо поступил, поручив это дело ему – Василию. Очень немногие рунейские высокопоставленные лица на его месте, удержались бы от соблазна воспользоваться сиюминутными полномочиями, и не проучили бы, как следует, заносчивого дурачка. Из этих покоев, столь неудовлетворяющих запросам Его Светлости, молодой князь направился бы прямиком в темницу, и через несколько дней, вёл бы себя уже смиренно и послушно. Но Василий Лакапин, смотрел дальше большинства рунейских высокопоставленных лиц, и возможность легко поставить на место молодого зазнайку, ни капельки его не вдохновляла. Паракимомен рассудил, что Гавриил будет более полезен погрязший в своих заблуждениях, и потому произнёс следующую речь, глубоко, подобострастно поклонившись молодому князю:
- Вы неверно истолковали цель моего визита. Я не уполномочен вести переговоры с Вами. Прошу простить, но до Императора только сегодня дошло известие, что наследник престола Чёрного Края находится в Феофанополе. Узнав об этом, Вальдемар рвал и метал, негодуя, что о Вашем прибытии, ему не доложили немедленно. Уверяю Вас, что нерадивые чиновники, по вине которых Император вовремя не получил столь важное известие, будут жестоко наказаны. Я здесь для того, чтобы сообщить Вашему Величеству, что Вам сегодня же будут предоставлены роскошные гостевые покои прямо в Императорском Дворце, а завтра Император с радостью примет Вас лично.
После этой речи, выражение лица молодого князя мгновенно смягчилось. Сказанное Василием, потешило его самолюбие, и настроение Гавриила заметно повысилось. В этот момент, за спиной Василия раздался спокойный голос начальника княжьей охраны:
- Господин, позвольте мне сказать: я не думаю, что нам стоит…
Георгий не успел закончить. Молодой князь бросил на него холодный взгляд, и бесцеремонно перебил:
- Оставь нас, Георгий. Я выслушаю твои соображения позже.
Василий оглянулся на начальника охраны, и как раз снова встретился с ним взглядом. Облик Георгия был хмур, а волевой взгляд, как будто заглянул в саму душу паракимомена. Василий понял, что, в отличии от своего господина, главный телохранитель не поверил в искренность раболепия, которым были пропитаны слова посланника Императора, и более того, видел за ними трезвый, корыстный расчёт. Видимо не решаясь раздражать своего господина, начальник личной охраны не стал заставлять его повторять приказ, и покинул покои, перед выходом ещё раз прошив Василия острым, недоверчивым взглядом. То, что Георгий был удалён, не особо утешало паракимомена, так как последний понимал, что начальник охраны, будет иметь ещё массу времени, чтобы обстоятельно настроить молодого князя, относиться к рунейцам не столь доверительно. Василий даже начал думать о том, чтобы подкупом попытаться сделать Георгия дополнительным инструментом влияния на волю молодого князя, но Гавриил снова привлёк его к разговору:
- Достопочтенный Хранитель Покоев! Ваши слова внесли ясность в сложившуюся ситуацию. Ваши извинения приняты. Я с превеликим удовольствием переселюсь в гостевые покои Императорского Дворца. Но у меня есть ещё одно требование, не приемлющее компромиссов: Георгий – начальник моей охраны – должен быть взят под стражу!
Дослушав переводчика, Василий исполнил на лице изумление, и тактично поинтересовался у молодого князя, снова принявшего очень важный вид:
- Ваше Величество, разрешите осведомиться о природе Вашего требования? Ни в коем случае не ставлю под сомнение целесообразность Вашего решения, но со стороны Георгий представляется ревностным и старательным слугой Вашим!
- Уверяю Вас, Достопочтенный Хранитель, так только кажется. Этот человек силой увёз меня из Чёрного Края! Если бы не его преступные действия, Я возглавил бы дружину отца, и в считанные дни, навёл бы порядок в своей земле!
Гавриил замолчал, важно раздув щёки, и приподняв подбородок. Василий же, склонил голову в знак понимания.
***
Этот день для Императора, был насыщен «важными делами», под которыми подразумевались нудные приёмы, по большей части пустого, чисто формального характера. В своих личных покоях, он появился уже поздним вечером. Василий ожидал его, будучи готов дать детальный отчёт по встрече с молодым князем Гавриилом. Устало опустившись в одно из шикарных кресел, Вальдемар прикрыл глаза, поморщившись, пальцами помассировал виски, и, наконец, пустил на язык мысли, целый день крутившиеся у него в голове:
- Ох, и денёк! Вот, казалось бы, ничего ведь толком не делал, а за день всё это нытьё так утомило, как будто целый день валуны ворочал! Идут, идут… ноют и ноют… Тому того не хватает, этому – этого… И так скорбно об этом сообщают, аж создаётся впечатление, будто рунейские придворные, это самые обездоленные люди на Белом Свете! Крохоборы и пройдохи… А без них никак! Таких сетей наплели, что приличный человек умом тронется, если разобраться попробует! Перевешать бы всех, да не переживёт такого Империя... Ладно, пустое это… Что там с этим венценосным варваром?
Василий, терпеливо ожидающий окончания откровений Императора, немедленно приступил к изложению результатов встречи с молодым наследником престола Чёрного Края:
- Наш незрелый гость, полностью оправдал твои предположения. Он спесив, неопытен, и обладает до крайности вздорным характером. Уверен, что манипулировать им будет так же «сложно», как пятилетним ребёнком. Он так негодовал, требовал личной встречи с Императором, считая, что с ним обошлись неуважительно, поселив в боковом крыле Посольского Дома. Я разыграл перед ним раскаяние, за нерадивость имперских чиновников, и пообещал жестокое наказание виновным. Так же, пообещал ему выделить один из гостевых покоев в Императорском Дворце. Молокосос тут же растаял, и стал обращаться ко мне доверительно и благосклонно. Мне доложили, что переезд его уже состоялся, и я отправил к нему несколько второстепенных придворных, прослывших весёлыми кутилами, дабы устроили молодому князю задорную пирушку, в честь прибытия во дворец. Раз о провале затеи мне до сих пор не доложили, значить, им удалось занять Гавриила на сегодня. Впрочем, надеюсь не только «на сегодня». И ещё: есть вопрос, меры по разрешению которого, я не хочу принимать без твоего одобрения. Дело в то, что молодой князь, требует ареста начальника своей личной охраны.
Император, к этому времени откинувшийся на спинку кресла с прикрытыми глазами, вяло поинтересовался, не поднимая век:
- И в чём же состоят претензии молодого князя к собственному телохранителю? Неужели в этой варварской Земле Ругов, бездарей набирают даже в личную охрану правителей?
- Вовсе нет – уверенно опроверг это предположение Василий – Я имел непродолжительную беседу с этим человеком, но успел сделать о нём некоторые выводы. Несмотря на то, что он «болен» Чувством Долга, этот человек – большая редкость в подобных случаях! – не является непроходимым тупицей. С самого начала смуты в Чёрном Крае, он вывез молодого князя из теряющего контроль войска, и направился прямиком в Феофанополь, а не в Драгостол – столицу земель своего господина. Он прозорливо предположил, что и военная элита дружины, и придворная знать Чёрного Края, захотят воспользоваться политической «сыростью» Гавриила, и попытаются избавиться от него, дабы урвать лакомый кусочек от его удела. Думаю, его изначальный расчёт в выборе убежища для князя, основывался на уверенности, что для Империи Гавриил будет интересен, как будущий марионеточный правитель, что гарантирует ему здесь безопасность. Своим поступком, он проявил не только преданность, но так же рассудительность в защите интересов господина. Если же мы собираемся впоследствии использовать молодого князя, как благородный повод для вмешательства во внутренние дела Чёрного Края, а возможно и всей Земли Ругов, то такой человек, как Георгий, нам в окружении «карманного» правителя не нужен. Он может негативно повлиять на управляемость Гавриила. Очень большая удача, что молодой князь САМ даёт нам возможность, избавиться от столь неудобной персоны.
Высказав свои соображения, Василий замолчал, безмятежно ожидая выводов Императора, который всё ещё невозмутимо сидел в кресле, прикрыв веки. Любой другой человек посчитал бы, что Вальдемар уснул, но Василий, выросший вместе с патриархом, знал, что это не так. Спустя несколько минут тщательных размышлений, уста (но не веки) Императора снова разомкнулись:
- Я абсолютно согласен с твоими соображениями, Василий. Наша казна не оскудеет от содержания юного зазнайки. При дворе и так кормится тьма дармоедов. Одним больше, одним меньше… С этого же, в итоге, есть большая вероятность получить полезный надой. Военное вторжение в Чёрный Край под благородным предлогом восстановления законной власти, может оказаться весьма полезным для нас. Тут и испытание боеспособности армии, да и возможность отвлечь чернь от внутренних проблем Империи. Только спешить с этим не стоит. Пусть в Земле Ругов сначала чётко проявится диспозиция сил. Пусть варвары ослабят себя междоусобицами… А молодой князь, пускай пока нажирает долги. И пусть придворные кутилы, возьмут его в оборот, как следует. Пусть будет занят пьянством и развратом. Не хочется мне тратить время, на заведомо бесцельную личную встречу с этим никчёмным человеком. В общем, я доволен, что поручил это дело тебе. А насчёт главного телохранителя князя… Завтра же я дам соответствующие распоряжения начальнику нашей Тайной Службы…
Паракимомен стоял напротив, и еле заметно кивал головой, в такт размеренной речи Вальдемара.
***
Вечером следующего дня, Георгий был взят под стражу, а через два дня, отравлен в темнице. Законный наследник престола Чёрного Края – молодой князь Гавриил – с головой ушёл в разгульную жизнь, отодвинувшую его помыслы о личной встрече с Императором Вальдемаром далеко, далеко на задний план.
Глава 24
Приближаясь к Сталевладу, дружина, ведомая Духовладом, миновала несколько дозорных башен. Стражники, несущие на них службу, должны были со всех ног скакать в город, при появлении на горизонте вражеского войска, и доложить об этом помощникам Смотрящего, дабы тот имел время раздать распоряжения, необходимые для подготовки города к обороне. Но долгие годы, прожитые без военных действий на самой территории Чёрного Края, поселили в этих стражах лень и халатность. Им «удавалось заметить» обновлённое Медвежье Воинство, только когда первые его шеренги, уже шли мимо башни. «Стражи Сталевладской Земли», лишь украдкой поглядывали на тракт, заполненный воинами, плотным, непрерывным потоком, тянувшимися в сторону оружейной столицы Чёрного Края, силясь понять, чья это армия, над рядами которой не было видно никаких боевых стягов.
Когда же мятежное войско вышло, наконец, к Сталевладу, сразу стало понятно, что защитники города не были вовремя предупреждены о приближении вероятного врага. Медвежье Воинство вышло на пригорок, под которым, в обширной долине, и развернулся город. Передовые шеренги остановились, терпеливо ожидая, пока подтянутся остальные силы, растянувшиеся по тракту.
Немногочисленная войсковая старши;на, стала понемногу собираться на самом краю пригорка, впереди остальной дружины, оценивая диспозицию противника, и вырабатывая план дальнейших действий. С этой возвышенности, оружейная столица и её окрестности, открывались, как на ладони. Ровно в середине долины, стоял сам город, окружённый могучими крепостными стенами, а перед ним развернулся огромный посёлок, состоящий как из жилых домов, так и из довольно больших сооружений, явно промышленного характера. Ворота города были уже накрепко закрыты, но вне городских стен, под ними роилась огромная толпа народа. Даже с такого большого расстояния, был слышен гул истерических стенаний, царящих над этой бурлящей толпой. А на той окраине промышленного района, которая была расположена ближе всего к собирающемуся на пригорке войску, уже вовсю кипела работа: сотни мужчин суетились, перегораживая улицы высокими завалами из всего, что попадалось под руку.
Вещий Богдан, стоявший рядом с тысячными и воеводой, глядя на это, растянул вдруг торжествующую улыбку. Заметивший это Духовлад, не понял природы подобной радости, и поинтересовался об это у самозваного пророка:
- Чем это ты так доволен, Богдан?
- Доволен, что мой расчёт оправдался – был ответ.
- И в чём же заключался твой расчёт? – подхватил Ворон.
- В том, что Смотрящий Никодим, сам подпишет себе смертный приговор, а нам на блюде преподнесёт этот важный город! – торжественно обозначил Богдан.
- Ух ты! – притворно изумился Ворон – Прям на блюде?! И как же так выйдет?!
Богдана ничуть не зацепила ироничная интонация черноволосого тысячного. Он указал на скопление построек вне городских стен, и вкрадчиво пояснил:
- Здесь – перед стенами – находится большинство оружейных кузниц. На этих кузницах, работает бо;льшая часть жителей Сталевлада. Некоторые живут за стенами, некоторые вне их. Простые люди Сталевлада – это сплочённая община. Тяжёлая работа в кузницах, закалила их характер, а произвол Смотрящего и его прихлебателей, вынуждает людей быть ближе друг к другу, сообща преодолевая порождаемые этим трудности. Видно, Никодиму, всё-таки, поздно доложили о нашем приближении, и, как я понимаю, он приказал закрыть ворота, не дожидаясь, пока люди, находящиеся в промышленном районе, успеют войти в город, дабы укрыться за стенами. Мы предложим этим людям избавление от Никодима, и они помогут нам войти в город.
- Ну, не знаю… – протянул Ратибор, и указал на толпу, отчаянно копошащуюся у закрытых ворот – Во-первых, как я вижу, эти люди и САМИ не могут попасть внутрь. А во-вторых (теперь он указал на множество работников, экипированных на скорую руку, и занявших оборону на уличных завалах), вот эти, по моему, с нами вообще разговаривать не хотят.
- Разговаривать, они, может, и не хотят, - ответил Богдан с лукавой улыбкой – Только, думаю, сражаться с нами, они не хотят ещё больше. И если им придётся выбирать из двух зол, то выберут они переговоры. Во всяком случае, сначала. Чтобы успокоить их, мы пообещаем, что основная часть дружины, не будет входить в город.
Ворон удивлённо приподнял левую бровь, переводя взгляд на Вещего Дядьку:
- Я думал, что Сталевлад нам и нужен для того, чтобы ЗИМОВАТЬ В НЁМ!
- Нет – спокойно, но жёстко отрезал Богдан – Сталевлад нужен, чтобы стать для нас базой, которая снабдит войско провиантом, перед весенним походом на Драгостол. Разобьём зимний лагерь прямо здесь, перед городом. Большинству придётся перебиться в зимовках. А горожане помогут нам их соорудить, да ещё и кормить нас будут всю зиму. Если же нашу кодлу пустить в город, то до весны на этом месте, может и камня на камне не остаться.
- Подожди пока с весной – Ратибор вернул разговор к изначальной теме – Сначала нужно город взять. Я рад, конечно, что у нас есть такая замечательная возможность договориться с этими чудаками на завалах, но они то, находятся по нашу сторону ворот! Да хоть они нас братьями признают, ворота от того не станут открываться с другой стоны!
- Об этом я и говорил, когда подчёркивал, что сталевладцы – это сплочённая община. Сталевладская дружина, ушла с Батурием в поход на Радовеж, и сейчас, по большей части, находится в наших рядах. В городе осталась только стража, которая будет предана Никодиму. Предана до поры. Если дело повернётся таким образом, что им придётся по-настоящему, жестоко сражаться за его задницу, эти продажные свиньи смиренно сложат оружие, спасая собственные жизни. Их не так много, чтобы организовать оборону по всей длине городской стены только их силами. Поэтому, на стенах будет полно сталевладской черни. И если мы сможем убедить «чудаков на завалах», что избавим город от произвола Никодима, то те смогут убедить своих собратьев на стенах открыть ворота.
- Ну… Рассчитано у тебя всё прекрасно – задумчиво протянул Ворон с лёгкой иронией – А кто пойдёт на переговоры с «чудаками на завалах»?
- В первую очередь я – не моргнув глазом, ответил Богдан – Я родом из этого города, и уверен, что мне удастся найти нужные слова, чтобы растопить сердца своих земляков. Так же со мной должен пойти наш воевода, как символ собственной смелости, и готовности быть в первых рядах (при этих словах, Духовлад неуютно поёжился). Ещё можно взять кого-нибудь, имеющего внушительный вид…
- Что-нибудь большое и рыжее, с огромной секирой, подойдёт? – тут же внёс предложение Ворон.
Ратибор смерил его хмурым взглядом, и, сплюнув на землю, решительно заявил:
- Ну, и пойду. А беззубое и черноволосое, пусть сидит здесь, и от страха трусится!
Ворон скорчил недовольную физиономию, и ностальгически обозначил:
- Скучно с тобой стало, Ратиборушка. Вот раньше ты бы стал рожи злобные корчить, ругаться некрасиво, слюни во все стороны разбрызгивать… Эх, такую радость у меня Судьба-злодейка отобрала!
- А то, что она тебя умом пятилетнего ребёнка наделила, тебя, я смотрю, совсем не беспокоит! – с усмешкой огрызнулся рыжебородый здоровяк.
- Да оба вы, как дети… – устало резюмировал Богдан, и обратился к Духовладу – Ну, давай, воевода, нечего время терять понапрасну. Нужно раздобыть белую тряпку для флага, и можно выдвигаться.
Волибор подозвал к себе одного из своих сотников, и распорядился соорудить знамя для переговорщиков. Сотник немедленно отправился перекладывать эту задачу на подчинённых ему дружинников. Тем временем на краю пригорка, чуть поодаль от собрания тысячных, расположилась немалая толпа простых дружинников, желающих выделиться. Матушка-Природа обделила этих людей полезными качествами, как то: сообразительностью, силой воли, храбростью и т.п. Зато вышеупомянутым желанием, наделила их с безотказной щедростью. Желание это, буквально разрывало их изнутри всякий раз, когда они не трусились от страха перед боем, или не замирали в недоумении перед важной, но неоднозначной жизненной ситуацией, мучаясь извечным вопросом неудачников «Что делать?». И сейчас, эти «сочные самородки», хорохорились друг перед другом, громко выкрикивая оскорбительные речи в сторону кузнецов, занявших оборону на рукотворных завалах, показывали им непристойные жесты и голые задницы. Сами авторы этих нелепых, бесполезных выходок, считали, что та часть дружины, которая не участвует в этом идиотизме, просто недостаточно отважна для подобных подвигов. Беснующимся дурочкам искренне казалось, будто остальные их соратники, смотрят на них сейчас с завистью, восхищаясь их остроумием и силой духа. В действительности же, остальные дружинники были заняты подготовкой к предстоящему штурму промышленного района, и лишь изредка поглядывали в сторону кривляющихся скоморохов, кто с раздражением, а кто и с откровенной жалостью.
Наконец, Богдану был предоставлен требуемый белый флаг, и, подняв его над собой, он стал спускаться с пригорка, направляясь к рукотворным завалам, преграждающим путь на улицы промышленного района. Духовлад с Ратибором, хмуро переглянувшись, молча последовали за Вещим Дядькой. С завалов за ними уже следили несколько десятков неприветливых взглядов, то и дело отвлекающихся на недоумков, кривляющихся за спинами приближающихся переговорщиков, после чего становясь ещё более неприветливыми. Оглянувшись на полоумных кривляк, Ратибор приглушённо заметил:
- Это дурачьё на пригорке, может серьёзно усложнить нам переговоры.
- Я смогу уладить и этот вопрос, если с нами вообще станут разговаривать – заявил Богдан.
Духовлад, которому всё меньше нравилась сама идея этих переговоров, хотел было поинтересоваться у самозваного пророка, что будет, если «разговаривать не станут», но воздержался, осознав очевидность ответа. Сейчас он всё больше склонялся к мысли, что не надо было слушать Богдана, а сразу пойти на штурм довольно хилых укреплений, захватить промышленный район, и взять город в плотную осаду. Но сейчас, уже миновав полпути к завалам, было поздно межеваться, и оставалось лишь надеяться на правильный расчёт Вещего Дядьки, полностью ему доверившись.
Переговорщики подошли к основанию одного из завалов, с которого на них люто смотрели крепкие кузнецы, явно еле удерживая себя от того, чтобы не закидать пришельцев чем-нибудь тяжёлым. Богдан же, громко обратился к ним с такой уверенностью в тоне, которой, в сложившейся ситуации, можно было только позавидовать:
- Храбрые защитники Сталевлада! Мы не имеем против вас злого умысла! Мы хотим договориться с вами, и разойтись с миром! Есть ли среди вас Старейшины, которые могли бы говорить от лица всех жителей города?
С завала отозвался человек, лет сорока пяти отроду. Его проницательный взгляд и волевые черты лица, говорили о том, что он вполне может пользоваться в местной среде большим авторитетом. Правда, слова его не сулили переговорщикам особых успехов:
- Я могу сказать от лица всех сталевладцев: если хотите разойтись с нами миром, то забирайте с нашей земли своё войско, и катитесь, куда пожелаете!
Кузнецы, стоявшие на завале, поддержали слова своего старейшины одобрительными возгласами. Духовлад, уже собрался было разворачиваться, и возвращаться к своему войску, дабы готовиться к более простому и понятному способу разрешения конфликта, чем дипломатия, но Богдан, не проявив на лице никаких признаков уныния, снова обратился к почтенному кузнецу:
- Прошу простить меня, я начал разговор неподобающим образом. Моё имя Богдан. Теперь, будь добр, назови себя.
- Моё имя Станимир. Только тебе это ничем не поможет. Ты слышал наше условие: хотите мира – убирайтесь с нашей земли!
Гул одобрения среди кузнецов повторился, но теперь был гораздо громче и увереннее. Богдан, не меняясь в лице, ответил на это, едва кузнецы притихли:
- Ты говоришь, что это ВАША земля, но я хочу спросить: почему тогда Смотрящий Никодим, чинит на ней произвол?! Почему вы позволяете его крохоборам, давить вас неподъёмными налогами?! И почему сейчас, в миг опасности, Смотрящий и близкие ему люди, скрылись за высокими, крепкими стенами, а вы, со своими семьями, оставлены на поругание неприятельскому войску?!
Услышав эти слова, Станимир неуверенно оглянулся на остальных кузнецов, которые тоже сразу осунулись, ожидая развития разговора. Старейшина же, решил уйти от скользкой темы произвола Смотрящего, и ответил Вещему Дядьке, достаточно достоверно изобразив уверенность:
- Это наши трудности, и мы сами разберёмся с ними. Тебя это не касается, чужак…
Как будто только этого и ожидая, Богдан горячо перебил его, громко и невероятно чувственно вещая:
- Чужак?! Я родился и вырос в этом городе! Всё моё детство прошло здесь, в промышленном районе! Моего отца звали Вячко, он всю жизнь проработал в кузнице Хромого Тихомира! Я помню, как тяжело ему давался кусок хлеба, и знаю, что теперь, при Никодиме, этот хлеб даётся вам ещё сложнее! Я приложу все возможные усилия, чтобы ратники этого войска, не подняли оружие против моих земляков, но без вашей помощи, самому мне это не под силу! Перед собой вы видите бывшую дружину князя Батурия (при этих словах, Вещий Дядька указал в сторону войска, собирающегося на пригорке). Нечестивый князь, был убит в собственном логове – в Кременце. Мы сбросили с себя рабские оковы, прогнали высокородных тысячных и их прихлебателей! Мы не враги вам! Мы здесь не затем, чтобы грабить! Наша цель – не допустить, чтобы по весне из Сталевлада к Драгостолу, потянулись обозы с военной амуницией! Ведь высокородные господа не откажутся от своего привычного положения просто так, и весной пойдут мстить, собрав новую армию. Войско не будет входить в город. Мы поставим зимний лагерь на этом пригорке, и переждём здесь зиму. От вас нам нужно только продовольствие, дабы за зиму мы не передохли от голода. В обмен на это, мы захватим детинец Никодима, и передадим Смотрящего с прихвостнями, в руки Народного Суда!
Кузнецы стали многозначительно переглядываться. Чувствовалось, что изначально они были решительно настроены сражаться за свой город насмерть. Но услышанное предложение, указало им возможность благоприятного исхода, ибо особых иллюзий, по поводу своих шансов успешно отбиться от многотысячного войска, стоя на своих хлипких фортификациях, труженики кузниц не питали. По понятным причинам, умирать в бою им резко расхотелось, да и Смотрящему Никодиму никто из них не симпатизировал. Мгновенно уловив изменения в психологическом состоянии младших соратников, Станимир, как более опытный человек не спешивший верить пришельцам, решил вернуть остальных кузнецов в суровую реальность. Для этого, он немедля указал на недалёких дружинников на пригорке (тех самых, что кривлялись, и выкрикивали оскорбительные угрозы), и обличающе воскликнул Богдану:
- Как же верить твоим словам, когда за твоей спиной нам шлют оскорбления и угрозы люди, пришедшие в твоём войске?!
Кузнецы, как будто опомнившись, снова устремили на Богдана враждебные взгляды. Повернувшись, и бросив взгляд на толпу беснующихся на пригорке, Вещий Дядька вновь устремил уверенный взгляд на старейшину, и не дрогнувшим голосом ответил:
- Посмотри внимательнее, Станимир, кого ты ставишь в пример. Это обделённые люди, пытающиеся скрыть за надменным бахвальством свой страх, с которым не в состоянии совладать их тщедушная Воля! Посмотри на остальное войско: люди настороженно ждут окончания наших переговоров. Они надеются, что им не придётся поднимать оружие против своих соотечественников! И если мы с вами сможем договориться, то трусливые скоморохи, отпускающие в ваш адрес оскорбления и угрозы, первыми возрадуются тому, что им не придётся рисковать своими никчёмными жизнями!
Враждебные взгляды кузнецов, вновь «размякли», и стали судорожно искать друг у друга поддержки. Станимир уже и сам еле сдерживал в себе желание довериться Богдану. Он немного помолчал, будто сомневаясь, правильно ли собирается поступить, и, наконец, ответил переговорщикам от дружины:
- Мне нужно обсудить ваше предложение с другими старейшинами. Ждите.
Сказав это, Станимир пропал из виду, покинув завал. Оставшиеся кузнецы, некоторое время провожали его взглядами, но вскоре вновь обратили их на пришельцев. Взгляды эти были уже не враждебными, а скорее любопытствующими, и сосредоточились, в основном, на могучей фигуре Ратибора. Богдан же, повернувшись к своим спутникам, с умиротворённой полуулыбкой резюмировал:
- Будем ждать.
***
Четверо тысячных, оставшихся на пригорке, внимательно наблюдали за переговорщиками, под белым флагом, подошедшими к вражеским завалам. Отсюда не было слышно, о чём именно они говорят с кузнецами, но по энергичной жестикуляции одной из фигур на завале, можно было предположить, что диалог носит довольно напряжённый характер. Волибор заметил, как упомянутая фигура указала на пригорок, занимаемый дружиной, после чего и Богдан посмотрел в указанном направлении. Туда же повернул голову и Волибор, впервые обратив внимание на толпу кривляющихся дурачков. Он снова обратил взор в сторону переговорщиков. Богдан что-то ответил, и фигура на завале, немного помедлив, скрылась из виду. Волибор почувствовал облегчение: похоже, дело, всё-таки, обойдётся миром. Он сразу смекнул, что кузнецов заинтересовала перспектива уцелеть, при этом ещё и избавиться от ворюги-Смотрящего. Сейчас соберутся самые старшие, опытные и почитаемые члены общины, дабы решить, как быть. Дипломатические таланты Богдана, сомнений не вызывали, и Волибор был уже практически уверен в успешном исходе переговоров. В это время, Добрыня задал Мстивою какой-то вопрос, и между двумя тысячными, завязалась беседа. Оглянувшись на них, Волибор повернулся к Ворону, и, хлопнув его по плечу, проговорил, указав в сторону беснующихся дружинников:
- Идём-ка, разгоним вон то дурачьё, пока наших переговорщиков камнями не закидали.
Ворон, тоже только сейчас обративший внимание на кривляк, согласно кивнул головой, и вместе с Волибором отправился наводить порядок.
- Я хотел сказать тебе кое-что, но без лишних ушей – негромко пояснил Волибор своему черноволосому спутнику, едва они немного отошли от Мстивоя с Добрыней.
- Я так и подумал – ответил Ворон, повернув голову в другую сторону – И что же это за страшная тайна такая?
- Просто хочу предупредить, что Мстивой настраивает против тебя Малыша. Мол, слишком много ты себе позволяешь… Может случиться, что Малыш заговорит с тобой, станет мозги вправлять… Ты, в таком случае, не нервничай. Не ссорься с ним, Мстивой этого, как раз и добивается. Если между собой переругаемся, то он нам уже не по зубам будет. Просто, будь готов к такой ситуации, и не злись на Духовлада.
- Да понятно. За это не переживай – успокоил Ворон собеседника, и, чуть помолчав, добавил – Не знаю… Не тянет Малыш воеводства этого. Закончится всё тем, что он либо умом тронется, либо кто-то в дружине бунт поднимет. Так что, либо он погибнет на копьях своих же воинов, либо получит счастливую улыбку на всю оставшуюся жизнь… Может его, как-нибудь по-тихому сдвинуть… Я думаю, он уже и сам не против…
- Сейчас нельзя – решительно отрезал Волибор – На нём всё завязано, и только-только складываться начинает. Не станет же Богдан всем дружинникам рассказывать, что духи вновь приходили к нему во сне, и, очень сильно извиняясь, заявили, будто в прошлый раз ошиблись, и не того назвали Вождём, Благословлённым Богами! Кроме того, сейчас происходит перестройка войска на новый лад управления, и если Малыша сместить сейчас, то простые ратники легко могут взять это за привычку. Потом, с каждым следующим воеводой, будет такая же история: чуть что, сразу «Долой! Даёшь к рулю того, кто больше всех успел наобещать!..». Тогда войску нашему, точно конец. Малышу теперь, остаётся только изо всех сил держаться на своём месте, а мы – должны изо всех сил его поддерживать. И не потому, что он хорош, как военачальник, а потому, что без него сейчас всё рухнет.
Ворон ничего не ответил, но по выражению его лица было видно, что суть слов Волибора он уловил, и возразить ему нечего. Тысячные, как раз подошли к толпе кривляющихся дружинников, и Волибор с ходу грозно на них прикрикнул:
- Чего здесь собрались?! Заняться нечем?! А ну, быстро пошли к штурму готовиться!
Решительный, не подразумевающий возражений тон авторитетного тысячного, заставил толпу задавак, двинуться к остальной дружине. Шли они не спеша, величаво, будто по собственной воле, вполголоса выражая негодование по поводу неуважительного к ним обращения, что создавало над этим собранием из нескольких десятков человек, нечленораздельный, недовольный гомон.
- Если кто-то хочет возразить, то пусть выйдет из толпы, и внятно скажет, что именно ему так не нравится! – таким же жёстким тоном, прикрикнул им вдогонку Волибор.
Гомон сразу же утих, а движение толпы немного ускорилось. Сплюнув ей вслед, Волибор направился обратно к Добрыне и Мстивою. За ним последовал широко улыбающийся Ворон, явно находивший произошедшее весьма забавным.
***
Ожидать у подножия рукотворного завала, переговорщикам от Медвежьего Воинства пришлось достаточно долго. Это было предсказуемо: пока Станимир соберёт остальных негласных старейшин промышленного района, пока объяснит им суть предложения пришельцев, пока кузнецы определяться с условиями и гарантиями, на соблюдении которых будут настаивать… Всё это потребует времени. Спустя минут десять, Духовлад уже стал чувствовать себя неловко. Лицо Богдана, как и прежде, было абсолютно невозмутимым. А вот на рыжем лице Ратибора, уже отчётливо читались признаки раздражения, вызванного тем, что именно на нём сфокусировали своё внимание те кузнецы, которые остались на завале. В конце концов, он приглушённо процедил сквозь зубы:
- Да что ж вы меня взглядами своими облепили?.. Чтоб у вас глаза полопались!.. Мне уже даже начинает хотеться, чтоб у нас не получилось с ними договориться…
Богдан многозначительным взглядом, призвал рыжебородого держать себя в руках, и тот примолк, что далось ему с заметным усилием.
Наконец, около часа спустя, со времени своего ухода, на завале снова показался Станимир, в сопровождении четырёх человек примерно своего возраста, и одного, лет на двадцать старше. Столь почтенный возраст последнего, выдавали лишь добела седые волосы, и глубокие морщины, густо пересекающие его лицо, но его мощным рукам, широким плечам и прямой спине, позавидовали бы многие тридцатилетние. Как только Богдан увидел могучего старика, взгляд его оживился, а на устах заиграла лёгкая улыбка, а тот, неожиданно бодрым для своего возраста, голосом, первым нарушил молчание, сурово глядя с завала на переговорщиков:
- Кто из вас сказал, что он Вячков сын?
- Я, дядя Боримир! – задорно отозвался Богдан.
- Погоди мне дядькать – не оставляя суровой интонации, предостерёг его старый кузнец – Покажи-ка мне сперва, свой правый локоть.
Богдан послушно закатал правый рукав своей рубахи, и предъявил требуемую часть тела, на которой красовался огромный шрам от сильного ожога. Увидев это, «бодрый» старик обратился к остальным старейшинам:
- Я знаю этого человека. У его отца я учился кузнечному делу. Этот шрам, он заработал ещё в детстве. Целыми днями рядом с отцом в кузнице игрался… и доигрался. На раскалённую заготовку рукой наткнулся. Сколько слёз и визга было! Отец его, до конца жизни сетовал, что с того раза сын и зарёкся в кузницу заходить. Отец так хотел его мастерству своему обучить, а этот в дружину подался… (Никто из кузнецов не осмелился прервать ностальгическое повествование почтенного Боримира, но тот и сам опомнился, осознав его неуместность в теперешней ситуации) Я к тому, что человек этот правду сказал: он потомственный сталевладец. Теперь же, расскажи нам всем: что конкретно предлагает ваше войско?
- Мы можем захватить детинец Никодима, и передать его в руки Народного Суда – терпеливо повторил своё предложение Богдан – Власть перейдёт в руки горожан, будете самоуправствовать безо всяких Смотрящих. Дружина встанет лагерем вне территории городской общины, и уйдёт в поход на Драгостол, как только растает снег. Всё, чего мы хотим, это подвоз продовольствия до самой весны.
- Детинец захватите? – с грустной усмешкой риторически переспросил другой старейшина – Слышал притчу о козле, которого в огород пустили? Даже сомнений нет: вашу орду только пусти в Сталевлад, так и от детинца ничего не останется, и от всего остального города!
- Такого не случится – заверил Богдан старейшин – Силы стражников незначительны, а кроме них, Никодима и близких ему людей, больше никто не поддержит. В город войдут только две, самые дисциплинированные тысячи. Их командиры сумеют удержать своих воинов от грабежа и насилия. После того, как с Никодимом будет покончено, дружинники сразу же покинут город.
- Судя по твоим словам, я понимаю, что дружину ведёшь ты – заключил Боримир, обращаясь к Богдану.
- Дружину веду я! – обозначил Духовлад, внезапно ощутивший не совсем понятную ревность.
Оглянувшись на него, Вещий Дядька кивком головы подтвердил правдивость прозвучавших слов. Старейшины тут же устремили на молодого воеводу изучающие взгляды, после чего переглянулись между собой. Боримир высказал общее мнение:
- Ты выглядишь слишком молодым, чтобы управлять таким большим войском.
- А ты выглядишь слишком старым, чтобы ходить собственными ногами! – огрызнулся Духовлад, посчитав, что его нарочно пытаются задеть за живое.
Вопреки всеобщим ожиданиям, старик широко улыбнулся, и ответил:
- Ты прав. Не будем оценивать друг друга по внешнему виду. Назови своё имя.
- Меня зовут Духовлад.
- Я хочу спросить, Духовлад – продолжил Боримир – Если войско ведёшь ТЫ, почему тогда с нами разговаривает другой человек? Он даёт нам обещания, а ты стоишь рядом с таким видом, как будто тебя это не касается. Вдруг ты потом откажешься выполнять ЕГО обещания…
- Эти переговоры вообще не входили в наши планы – уверенно ответил Духовлад – Но, когда мы вышли к городу, и увидели большое количество горожан, оставшихся вне городских стен, Богдан потребовал, чтобы мы не чинили зла простым людям. Этот человек, пользуется в нашем войске непререкаемым уважением, и каждый воин знает, что Слово его твёрже камня. На совете тысячных, он заверил нас, что родом отсюда, и сумеет договориться со своими земляками. Как уже говорил сам Богдан, Сталевлад нам нужен только затем, чтобы отрезать Драгостол от поставок оружия. Наша цель – Смотрящий Никодим, а разорять город нам не к чему. Разграбить Сталдевлад – это дело нехитрое, но мы понимаем, что потом нам придётся всю зиму голодать на его руинах. Поэтому, я дал Богдану все возможности договориться с вами. Это как раз тот человек, который сможет сделать и ваши, и наши интересы, общими.
Старейшины повернулись друг к другу лицом, и стали оживлённо обсуждать полученное предложение. По отрывкам рассуждений, долетавшим до ушей переговорщиков, становилось понятно, что большинство почтенных горожан, склоняются к сговору с дружиной. Наконец, Боримир в нескольких предложениях изложил остальным старейшинам своё видение, и те согласно закивали головами. Повернувшись к переговорщикам от дружины, старший из кузнецов, громко озвучил решение старейшин:
- Мы согласны принять ваше предложение. Смотрящий Никодим и его ненасытная свора, уже основательно всех допекли, и сталевладцы будут рады «отблагодарить» его за многолетние труды. Стражников в городе около полутысячи, так что двух тысяч воинов, вам с головой хватит, чтобы нагнать на них страху. Долго эти крохоборы сопротивляться не будут, не та порода. После того, как с Никодимом будет покончено, мы обязуемся помочь вам построить зимовки в лагере, и поставлять вам достаточное количество продовольствия всю зиму. Теперь, Духовлад, слушай наши условия: как только детинец будет взят, дружинники должны покинуть территорию города. Разумеется, те воины, которые родом из Сталевлада, могут разойтись по домам, но остальные, должны оставаться в лагере. Ты же – воевода – должен будешь поселиться в городе, причём в центральной его части, за стенами. Твоё пребывание среди нас, станет нашей гарантией от произвола твоих людей. И самое главное наше условие: если человек из дружины, совершит преступление против сталевладца, то судить его будет Городская Община. Согласны ли вы на наши условия?
Духовлад оглянулся на своих спутников, и не увидел никаких признаков возражения. Богдан был очень доволен исходом этих переговоров. Ратибору же, похоже, было вообще всё равно: что помочь сталевладцам избавиться от вороватого Смотрящего, что стереть их город с лица земли.
- Мы согласны на эти условия! – громко заявил Духовлад – Вскоре я вернусь с двумя тысячами воинов. Можете начинать разбирать завалы.
Переговорщики отправились обратно в дружину, а старейшины, распорядившись начать разбор завалов, отправились к крепостной стене, дабы убедить горожан, успевших скрыться за стенами, не помогать страже защищать Никодима, и открыть ворота.
***
Вернувшиеся переговорщики, немедленно затеяли совет с остававшимися в войске тысячными. До их ведома была доведена суть договорённости, заключённой с негласными старейшинами кузнецов, и взаимные условия, на основании которых она была достигнута. Переговоры были единогласно признаны удачными всеми участниками совета, после чего был утверждён дальнейший порядок действий. Тысячи Волибора и Ратибора, возглавляемые лично Духовладом, должны были отправиться на штурм детинца, а Ворон, Мстивой и Добрыня, оставались контролировать соблюдение порядка в остальном войске, и в бой должны были вступить, только в случае крайней необходимости. План действий был предельно прост, поправок и уточнений не требовал.
Спустя минут сорок, после возвращения переговорщиков, с пригорка к промышленному району, потянулась плотная вереница воинов. Завалы были уже разобраны, и дружинники заполняли опустевшие улицы, как поток воды заполняет пересохшее русло. Кузнецы, едва договорившись с дружинниками, первым делом успокоили толпу, галдящую и причитающую у закрытых ворот города. Состояла эта толпа, в основном из женщин, детей и стариков, но виднелись в ней и вполне себе здоровые мужички, затесавшиеся в ряды беззащитных, искренне полагая, что защита промышленного района совсем не их дело. Старейшины объявили толпе, что можно смело возвращаться в свои дома, где горожане будут пребывать в полной безопасности, если не станут понапрасну высовываться. Примолкнув, толпа, тем ни менее, не решалась начать движение в сторону домов. Дело сдвинулось лишь тогда, когда кузнецы стали протискиваться сквозь толпу, и, отыскав своих родных, отводить их «за ручку» по домам, сами же, в большинстве случаев, возвращаясь к воротам города. Теперь же, когда по улицам молча, нескончаемым потоком, позвякивая амуницией, потянулись дружинники, из окон домов, за ними следили сотни глаз, заставляя собственные сердца замирать от увиденного. Дружинники, предвкушавшие скорую схватку, морально себя к ней готовили, из-за чего выражения их лиц имели крайне угрожающее вид. Женщинам и старикам, осторожно следившим за проходящими воинами сквозь оконные проёмы, они казались сейчас свирепыми демонами, готовыми беспощадно разорвать на части любого, кто окажется на пути, и каждому казалось, что они вот-вот завернут именно к нему во двор, и начнут безжалостно разрушать всё подряд. Практически из каждого жилого дома промышленного района, сейчас нескончаемым потоком к небесам возносились бесполезные, но до крайности трогательные молитвы. И если бы Иса, которому они были адресованы, даже мог бы их слышать, разве что посетовал бы на глупость и малодушие своей паствы, отвлекающей его от пребывания в состоянии Вселенского Покоя, из-за своих надуманных страхов.
К тому времени, когда первые дружинники вышли к городским воротам, там уже стояли негласные старейшины промышленного района, в плотном окружении простых кузнецов. Они громкими речами убеждали своих земляков отступиться от подлеца Никодима, угрожающе вещая, что оставшиеся на стороне Смотрящего, будут иметь дело с «ратью пришельцев». Так же упоминалось, что простым сталевладцам дружина гарантирует, как личную безопасность, так и полную сохранность имущества. Несмотря на вдохновенное вещание менее удачливых земляков, те горожане, что успели укрыться за стенами, не спешили довериться красноречивым старейшинам, с опаской поглядывая на грозных дружинников, заполнивших улицы промышленного района, и не спешивших высовываться из-за широких спин кузнецов. Стража, которой даже на стене было заметное меньшинство, пока ничего не предпринимала, изучая поведение расположившихся на стене горожан. Сталевладцы же, стоявшие на стене, об увещеваниях почтенных кузнецов отзывались без энтузиазма, рассуждая о большой доле вероятности, «неискренности» вооружённых до зубов пришельцев. Тем ни менее, среди них уже понемногу высказывалось мнение, что ради того, дабы повесили Никодима, можно и город отдать на поругание. Разумеется, рассуждения эти носили шуточный характер. Со стены, в сторону кузнецов, стоявших под воротами, даже полетели одинокие обвинения в предательстве, но они были лишены «огня», и толпой особо не поддерживались.
Итак, горожане, успевшие укрыться за стенами до закрытия ворот, не спешили идти на поводу у своих соотечественников, предлагающих возможность покончить с действующей в городе властью. Видя это, один из начальников стражи, отвечавший за оборону участка стены в районе ворот, решил «сжечь мосты» между двумя группами горожан. Рассудив, что сейчас самое удачное время для начала боя, втянувшись в который, сталевладцы уже не примирятся, он отдал приказа стражникам стрелять в осаждающих. Остолопы, немедленно исполнили приказ, дав почти одновременный залп из нескольких десятков луков. Изюминка ситуации заключалась в том, что стражники выстрелили не по дружинникам, находящимся несколько дальше под прикрытием крыш жилых домов, а лупанули по толпе кузнецов, находившихся прямо перед ними, и, будучи абсолютно не прикрыты, представляли собой отличную мишень. В толпе кузнецов, проводивших агитацию под воротами, раненными и убитыми, рухнуло более двух десятков человек. Кинувшиеся к ним товарищи, негодующе вопрошали горожан, стоявших на стене: «Что ж это делается?!», «Как же так, братцы?!», «Завтра Никодимовы прихвостни, и вас не пощадят!». Начальник стражи, отдавший приказ, ещё успел влепить звонкую оплеуху ближайшему к себе лучнику, крича, что стрелять нужно в дружинников, но второму залпу, уже не суждено было случиться. Горожане, стоявшие на стене, пришли в ярость, увидев кровь своих побратимов. Тихое презрение к стражникам, всегда прикрывавшим собственные тёмные делишки волей Смотрящего, в придачу, в обыденной жизни крайне пренебрежительно относившимся к горожанам, вскипело, мигом обернувшись всепоглощающей ненавистью, и стражники, в меньшинстве перемешавшиеся на стене со сталевладцами, с душераздирающими криками, полетели вниз, к её подножию. Кто-то невнятно оказывал сопротивление… Кто-то выпускал из рук оружие, и молил о пощаде… Кто-то не успел даже понять, что происходит… Реакция стражников на народный гнев, может и была несколько различной, но итог был одинаков для всех: несколько мгновений свободного падения, и удар собственным телом об землю. Глухой удар, подчёркнутый хрустом множества, одновременно ломающихся костей. Некоторые, упавшие «удачнее» остальных, и не сдохшие немедленно, ещё безобразно ползали некоторое время, оглашая округу стонами, хрипами, и рваным кашлем, при каждом приступе которого, изо ртов несчастных, вырывался сноп алых брызг.
Но на этом, расправа над действующей властью не закончилась. Гнев и желание мстить, вскипали сейчас почти в каждом сталевладце, ибо почти каждому сталевладцу было, что припомнить Смотрящему и его прихвостням. Желание рассчитаться за старое, овладело непостоянным сознанием толпы, и с десяток крепких кузнецов, кинулись отпирать ворота, под одобрительные крики подавляющего большинства горожан. Конечно, раздавались и осторожные окрики тех сталевладцев, сознание которых не спешило обезличиться в беснующейся толпе. Продолжая критически воспринимать происходящее, они прямо указывали на опасность, которой сталевладцы подвергают сами себя, впуская в город непонятных, вооружённых чужаков, да ещё и в таком большом количестве. Но ответом им были пренебрежительные усмешки бахвалов, раззадоренных расправой над относительно небольшим числом перепуганных стражников. Лёгкость этой расправы, вселила во многих уверенность в собственной священной правоте, дарующей божественную непобедимость, и эти «многие» уже храбрились, мол, не дай Бог дружинники поведут себя неподобающе, как тут же разделят лихую судьбу стражников… И тяжёлые створки городских ворот, стали медленно удаляться друг от друга, открывая двум тысячам воинов путь к сердцу Сталевлада.
Дружина плотным потоком заполнила улицы города, не очень быстро, но неотвратимо, приближаясь к стенам детинца. Кто-то из горожан провожал их радостными возгласами, предрекающими близкий и нехороший конец Смотрящему Никодиму. Кто-то бежал домой, и закрывался на все возможные замки, чуя немилосердный грабёж после того, как будет покончено со сталевладскими властями. Но, так или иначе, путь уже был выбран, и сталевладской общине, на этом этапе, сойти с него было уже не под силу.
Сразу возле ворот детинца, находилось лобное место , а от него начиналась обширная рыночная площадь, противоположную сторону которой, уже заполняли дружинники. Стражники, успевшие закрыться в детинце, и теперь перепугано суетившиеся на его стенах, обстреливали противника из луков. Но делали они это не организовано, даже не смело, будто толком ещё не решили, будут они оборонять детинец, или сдадут его ко всем чертям, вместе с Никодимом и его задолизами.
Дружинники же, имевшие опыт участия и в более серьёзных противостояниях, напротив, вели себя без суеты и нервозности. Умело прикрываясь щитами, они занялись сбором подручных средств, для сооружения тарана. Часть горожан, с готовностью помогала им в этом занятии, предоставляя необходимое даже из собственных запасов. Когда всё нужное было собрано, воины, не торопясь, заботясь о качестве, стали стягивать верёвками несколько толстых брёвен в тело тарана, затёсывая их на одном из концов, образовывая ударную часть. После, стали приделывать рукояти, подкладывая поперёк ударных брёвен короткие, и не такие мощные палки, так же стягивая их верёвками. Среди стражников, со стены следивших за сооружением зловещего снаряда, возрастали панические настроения. Они даже почти перестали стрелять, и лишь выбегали на стену, как будто бы только за тем, чтобы поглазеть на таран, и вновь пропадали из виду. В этой ситуации, на лицо проявлялся действительный потенциал городской стражи в реальных боевых условиях: навыков и храбрости этих «хранителей порядка», вполне хватало, чтобы вытрясти мзду из кого бы то ни было, находящегося в меньшинстве, но сейчас, перед лицом опытной, организованной силы, решительно намеревающейся смахнуть сталевладскую стражу со своего пути, гнилая сущность трусливых крохоборов, неудержимо полезла наружу. Теперь они метались в панике по детинцу, даже не пытаясь сообща организовать сопротивление, ибо долгие годы вместе трудясь на ниве взяточничества и вымогательства, как никто знали о истинном, трусливом нраве своих «боевых товарищей», и даже мысли не допускали о том, чтобы положиться друг на друга в этот роковой час. Разумеется, о защите Смотрящего и его высокородного окружения, никто даже не помышлял.
Таран был готов. Его подхватили полтора десятка специально отобранных, наиболее крупных дружинников, зайдя с обеих сторон, и взявшись за мощные рукояти. В промежутках между этими здоровяками, встали воины, в каждой руке державшие по щиту. Один щит удерживался ими над головой, а второй, с открытого фланга. Соприкасаясь внахлёст с предыдущим и следующим, щиты как бы образовывали чешую вокруг тарана, надёжно закрывавшую, как тех, кто держал снаряд, так и самих щитоносцев. Показывая из-под чешуи щитов лишь конус свежезатёсанной ударной части, таран стал угрожающе приближаться к воротам детинца. Увидев это, стражники вовсе пропали со стены, вместо того, чтобы попытаться забросать атакующих, чем-нибудь тяжёлым. Дружинники, тем ни менее, рисковать не стали, и всё равно остались прикрыты щитами со всех сторон. Набрав отличный разгон, таран мощно ударил в ворота детинца. Эхо от этого удара, низким, протяжным гулом разлилось по рыночной площади, и в ответ ему, из тысяч глоток вырвались ликующие возгласы. Снова удар, и снова возгласы ликования. Снова… Это сталевладцы радостно встречали каждый удар, видя в этом моменте некую высшую символичность: будто зловещий колокол отсчитывал последние мгновения формального правления Никодима. Правления, ещё вчера всем казавшегося непререкаемым.
Наконец, мощный запор, державший толстые створки ворот вместе, был сломан могучими ударами тарана, и внутренний двор детинца, стали быстро заполнять дружинники, желающие поскорее решить предстоящую задачу, и ради этого готовые проявить, как храбрость и решительность, так и нечеловеческую жестокость. Между старши;ной, ведущей эту малую часть войска, состоялся короткий Совет, на котором было решено, что Духовлад с Ратибором, ведут несколько сотен воинов во внутренние покои детинца, где, очевидно, скрылась вся, ещё уцелевшая стража. Волибор же, должен был остаться во внутреннем дворе с основными силами. Это решение было вызвано тем, что такой большой численный перевес, в закрытом помещении терял свою эффективность. А нескольким сотням, в случае чего, гораздо легче было бы отступить во двор, под защиту оставленного там, мощного резерва, и молодой воевода, в сопровождении рыжебородого здоровяка, повёл часть дружинников во внутренние покои. Внутри, у самого входа, широкая каменная лестница вела на второй этаж. Ратибор с половиной воинов бросился вверх по этой лестнице, а Духовлад возглавил зачистку нижнего этажа.
***
Практически влетев на второй этаж, не смотря на своё массивное телосложение, Ратибор, в сопровождении столь же решительно настроенных дружинников, стал врываться по очереди в каждое помещение. Стражники, объятые ужасом, даже не стали собираться в одном месте, дабы организовать какую-нибудь внятную оборону. Разбившись на небольшие группки, они разбежались по многочисленным светлицам детинца, теша себя надеждами, что ВСЁ строение, скрупулёзно никто обыскивать не станет. Разумеется, надежды эти были тщетны.
Стражники, пытавшиеся затихориться во многих помещениях, при появлении дружинников, в большинстве случаев, немедленно бросали оружие, и слёзно молили о пощаде. Но кое-где, «стражи порядка», всё же бросались на дружинников с безумными воплями. Причиной этому служило вовсе не наличие у этих индивидов храбрости, или всепоглощающего Чувства Долга. Основой этому поступку, служило, как раз, полное отсутствие у них внутренней дисциплины. Страх, овладевший их приземлёнными сознаниями, напроч лишил их возможности здраво руководить собственными действиями. Они так и бросались вперёд, с безумным отчаянием в широко открытых глазах. Технически, намерения их не несли угрозы для более или менее опытного бойца: направление ударов легко угадывалось из-за неоправданно широкой амплитуды, а скорость была достаточно низкой, ввиду психологической скованности. В таких случаях, с «буйными» успевал разобраться сам Ратибор, ведущий дружинников. Вид даже одного-двух трупов, до неузнаваемости изувеченных ударом мощной секиры, возвращал оставшимся стражникам желание выжить, вымолив прощение. Для того, чтобы справиться с такими «врагами», силы, навыков, и душевного равновесия Ратибора хватало с лихвой. И он начал действовать развязно, откровенно проявляя пренебрежение к спорадическим наскокам перепуганных стражников. Первым ворвавшись в очередное помещение, рыжебородый сразу заметил парочку свихнувшихся, ринувшихся на него с неистовым визгом. Ратибор вальяжно, но с достаточной скоростью, сместился вправо (благодаря чему, один из стражников, оказался между рыжебородым и своим соратником, который теперь не мог атаковать одновременно с товарищем), и обрушил страшный рубящий удар сверху-вниз на ближайшего противника. Удар получился знатный: у Ратибора получилось вложиться в него даже сильнее, чем он рассчитывал, и широкое, тяжёлое лезвие его секиры, с громким хрустом, просто таки вмяло в пол несчастного стражника, без особого труда ломая на своём пути позвонки и рёбра. Следующий стражник, в безумии не осознав случившегося, бездумно поменял угол движения, и неистово вопя, начал атакующие движение, нацеливая размашистый, колющий удар в грудь потомка Северных Воинов. Ратибор, вдохновлённый эффектностью своего, только что выполненного удара, решил продолжить в том же духе, и не защищаться от угрожающего укола, а срубить противника ударом снизу-вверх на опережение. Благодаря излишнему замаху противника, рыжебородый вполне успевал, и, сделав полушаг вперёд левой ногой, через всё тело запустил на правую руку мощный импульс, призванный вырвать оружие из мёртвого тела, и поразить следующую цель. Но тело, в котором увязла ударная часть секиры, зацепившись, толи за ребро, толи за кожаный доспех, будто вцепилось в оружие, и оторвалось от земли вместе с ним. Непредусмотренная нагрузка, сбила остроту удара Ратибора, и он вновь опустил на пол неподъёмную секиру, тут же растеряв все свои преимущества. Клинок же стражника, неотвратимо летел прямо в грудь рыжебородого, и осознание им своей беспомощности в этот момент, высушило губы и пробило испариной. Всё же, немалый боевой опыт, сделал своё дело, на дав исступлённо замереть на месте. Уже почти приняв удар, Ратибор опустил (бесполезную сейчас) секиру, и стал заводить левое плечо себе за спину, одновременно присаживаясь. Полностью избежать удара не получилось, зато клинок стражника, вместо горячего сердца зазнавшегося тысячного, пробил лишь кольчугу, и вскользь, не очень глубоко, прошёл по мягким тканям верхней части левой грудной мышцы. Гневный рёв, подобный медвежьему, сотряс своды помещения. Ратибор, не обращая внимания на своё лёгкое ранение, ударом мощного предплечья по ударной руке противника, обезоружил его, немедля наложил ладони на виски, большими пальцами вдавив глаза внутрь головы, а остальными железной хваткой впившись в затылок. Не считая дело оконченным, он оторвал визжащего, обильно «плачущего» кровью стражника от земли, и, так и держа лишь за голову, с силой тряхнул его, словно тряпку, в одну сторону, и тут же резко в другую. Шея несчастного звонко хрустнула, визг сменился булькающим хрипом, медленно затихая, и тело стражника было небрежно отброшено прочь на несколько метров.
Дружинники, следовавшие за своим новым тысячным, старались держаться от него на некотором расстоянии, видя, как непредсказуемо в бою, меняет направление полёта ратиборова секира, на достаточно длинной ручке. Когда же тысячный не смог вырвать оружие из тела, несколько человек успели среагировать раньше других, и бросились на помощь, но всё равно опоздали, и едва сумели увернуться от неожиданно пролетевших рядом ног неудачливого стражника.
Оставшиеся в помещении стражники, узрев, как одного из них одним ударом превратили в бесформенную кучу, а второму чуть не оторвали голову голыми руками, пали на колени, отбрасывая своё оружие подальше от себя. Вместо сопротивления, они разродились причитаниями о малых детях, которых им нужно кормить, и тому подобной чуши, абсолютно неуместной в данной ситуации.
Ратибор, в гневе рычал, и скалил зубы. Этот нечеловеческий гнев, был вызван не болью в свежей ране, и даже не фактом порчи кольчуги. Ратибор злился лишь на себя самого. На свою нелепую небрежность в бою. Ведь с детских лет, ему прививали главную воинскую истину: если решил драться, дерись в полную силу, как бы ни был ничтожен противник! Единственное, о чём мечтал сейчас рыжебородый здоровяк, это раздвоиться, и, как следует, набить самому себе морду!
***
Духовлад шёл широкими коридорами первого этажа славноградского детинца, находясь в состоянии эйфории. Долгое время, он не видел возможности проявить себя. Вокруг происходили серьёзные события: не успел он толком принаровиться к положению главаря лесных налётчиков, как на него, нежданно-негаданно, свалилось бремя настоящего ВОЕВОДСТВА. Воеводства дружиной практически всего Чёрного Края. И всё, чем он мог убедить в своём праве на столь высокое положение своих новых последователей, были только слова. Духовлад не особо верил в слова. Слишком уж часто ему доводилось видеть, как те, кто уповает на их силу, оказывались беспомощны в ситуации, где требовались отвага и воинские способности. Теперь же, этот не особо опасный захват внутренней городской крепости, вдохновлял его возможностью проявить свои боевые навыки и волевые качества. В первый раз за многие недели, Духовлад чувствовал себя легко и непринуждённо. Бой, был стихией, полностью ему понятной. Можно сказать, что он чувствовал себя здесь, КАК ДОМА. Шаг его был быстрым и уверенным, даже дружинники едва поспевали за ним. В его голове даже мысли не рождалось спрятаться за спинами подчинённых, подобно их бывшим высокородным командирам. Он не просто вёл их в бой, а ещё и искренне рассчитывал, что Судьба предоставит ему возможность впечатлить подчинённых своими боевыми навыками. И впечатлить настолько, чтобы в дружине никто и никогда, не посмел бы заикнуться, будто войско ведёт недостойный.
Но проявить себя, оказалось непросто. Врываясь в просторные помещения, большие входные двери которых, располагались с обеих сторон широкого коридора, в каждом воевода обнаруживал только горстку стражников. Первыми кидаясь на них, легко преодолевая их вялое сопротивление, Духовлад, и следующие за ним дружинники, в мгновение ока убивали двоих-троих стражников, и остальные сразу же бросали оружие, после чего дружинники грубо тащили их во внутренний двор детинца. Духовлад, пройдя таким образом несколько помещений, уже начинал раздражаться, понимая, что убиение скованных страхом, со стороны выглядит не так впечатляюще, как ему того хотелось. Но получалось то, что получалось. Наконец, молодой воевода толкнул ногой последние, самые большие двери, находившиеся в самом конце коридора. Его взору открылся просторный зал, посреди которого, трусилась от страха большая группа людей. Их богатые одежды, и отсутствие у них оружия, указывали на то, что это была городская элита. Картина была до боли знакома: точно так же трусились от страха, сбившись в кучу, высокородные советники Батурия, обитавшие в Кременце. Духовладу вспомнилось, как он, покидая тот зал, на мгновение обернулся, и коротким жестом дал разбоям указание кончать с пленными господами. В памяти всплыли истошные вопли обречённых, и на устах молодого воеводы, заиграла недобрая улыбка. Решать участь ЭТИХ господ, будет уже не он, но в сознании зрела злорадная уверенность, что, по иронии Судьбы, участь их от этого легче не станет.
Глава 25
Сталевладскую знать, дружно трусившаяся от страха, предчувствуя что-то нехорошее, выгнали во внутренний двор детинца, переполненный дружинниками. За сломанными воротами, на рыночной площади, уже собрался практически весь город. Сталевладцы методичными, гневными выкриками, требовали выдать им на расправу Смотрящего, и его приближённых.
Ратибор, всё ещё гневно чертыхавшийся и скрипевший зубами, расположился во дворе, сразу возле входа в само здание детинца. Один из его дружинников, помог ему снять кольчугу, и перевязал рану. Рана была неглубокой, и особого беспокойства раненому здоровяку, не доставляла. Зато, с доставкой беспокойства, отлично справлялись его душевные терзания. К рыжебородому поспешили Духовлад и Волибор, обеспокоенно интересуясь, что случилось. Помявшись, Ратибор выложил всё, как было, причем, не пытаясь чем-либо оправдаться, и прямо пеняя на собственное легкомыслие. Духовлад с Волибором пытались утешить его, мол, и на старуху бывает проруха, но здоровяк, пренебрежительно скривившись, махнул в их сторону здоровой рукой, нетерпеливо перебив:
- Ой, да не надо! Утешения свои, оставьте для сопляков! Вы лучше беззубому ничего не рассказывайте, жизни ведь не даст, гад…
Духовлад с Волибором переглянулись, и одновременно закусили губы, дабы не засмеяться: слишком уж ярко представлялось, как долго Ворон будет всячески подначивать Ратибора, когда узнает, что потомок Северных Воинов, стал единственным в дружине, кто получил ранение «при взятии Сталевлада». Различив зачатки улыбок на лицах товарищей, рыжебородый здоровяк тут же нахмурился, и блеснул гневным взглядом, но Духовлад поспешил объясниться:
- Нет, ты неправильно понял. Лично от НАС, Ворон ничего не узнает, но простые дружинники, полюбому между собой будут обсуждать взятие детинца, и вряд ли станут обходить в разговоре твоё ранение…
- Это, как иглы в рогоже прятать – добавил Волибор, размеренно кивая головой для большей убедительности.
Ратибор понимал, что соратники правы, но не смог удержаться, и огрызнулся:
- Вот и отлично! Надеюсь, вы здорово поржёте над тупыми шуточками этого полоумного!
- Нужно решить, как быть дальше – заметил Духовлад, желая сменить тему, и уточнил – Что делать с пленными? У кого требовать помощников, для постройки нашей зимовки?..
- Нечего тебе над этим голову ломать – уверенно заявил Волибор – Вызывай сюда Богдана. Это всё его идеи, пусть он и воплощает их в жизнь. К тому же – ты сам видел – у него действительно хорошо получается находить общий язык со своими земляками.
Выбрав посыльного из числа простых воинов, воевода отправил его к основным силам, с наказом найти Богдана, и передать, чтобы тот пришёл к детинцу, для участия в предстоящих мероприятиях. Помня, что по договору со старейшинами, он, как гарантия приличного поведения дружины, должен остаться в Сталевладе, Духовлад так же приказал посыльному найти Молчана и Всесмысла. Глядя вслед удаляющемуся посыльному, он грустно усмехнулся про себя: хорош воевода – остаётся заложником в завоёванном городе! Не желая развивать в сознании эту неблагодарную тему, Духовлад стал искать взглядом повод отвлечься, и такой повод не заставил себя долго ждать.
Ожидающие судилища сторонники Никодима, были разделены на две части: одна состояла из стражников, выживших при взятии детинца, а другая – из высокородных господ, во главе со Смотрящим. Места вокруг обеих этих групп, было немного, так как почти весь внутренний двор, был заполнен дружинниками, но немного пространства, всё-таки было. Дружинники проявляли мало интереса к высокородным господам, так как никаких проблем с ними ранее не имели, а вот в сторону стражников, успевших немного пострелять со стен детинца, поглядывали с нескрываемой злобой. Злополучные стрелки, никакого ущерба дружинникам нанести не сумели, но сам факт невнятных намерений, возбуждал в воинах глубокое желание, как следует вправить им мозги. Удерживало их от этого, исключительно прямое распоряжение Волибора, пояснившего, что судьба всех пленных, должна решиться на Народном Судилище.
На территории внутреннего двора детинца, валялось множество луков, брошенных стражниками, бегущими со стен прятаться во внутренних помещениях. Один из дружинников, подняв с земли такой лук, и встав прямо перед сбившимися в кучу стражниками, показал им свой щит, из которого торчали три стрелы. Лицо его было серьёзным, и вполне внушало угрозу, о чём свидетельствовали взгляды всех стражников, немедленно на него устремившихся. Остальные дружинники из тысячи Волибора, тут же оживились, тоже уставившись на своего соратника, предъявившего бывшим противникам испорченную амуницию. Человек этот, явно был среди них хорошо известен, и, судя по улыбкам и взглядам, полным предвкушения, ждали от него, чего-нибудь замечательного и смешного.
- Вот, специально их не вытаскивал! – тем временем, возмущённо заявил он пленникам – Это ваша работа! Что мне теперь с дырявым щитом делать?
Понятное дело, что стражники молчали, облепив обратившегося к ним воина «телячьими» взглядами, а по нестройным рядам дружинников, пробежали первые смешки. Шутник, не оставляя крайне серьёзного выражения лица, пошёл дальше по перечню своих претензий:
- Щит – это ладно, дело наживное. Но ведь меня и самого ранило вашими стрелами!
Положив щит на землю, он закатал левый рукав своей рубахи, и предъявил всем еле заметную царапину на предплечье. Выставив вперёд «раненую» конечность, он покрутился вокруг своей оси, демонстрируя «увечье» и стражникам, и остальным дружинникам, разумеется, под взрывной хохот последних, и продолжил:
- Как уважающий себя муж, я не могу оставить ваши гнусные поступки без подобающего ответа.
Сказав это, он приблизился к толпе пленных, и выволок оттуда за шиворот первого попавшегося. Тот не сопротивлялся, лишь неистово затряслась его нижняя губа, а страх во взгляде, сменился обречённостью.
- Я узнал тебя. Это ты ранил меня в руку – заявил ему шутник, под новый взрыв хохота – Помню твою злорадную ухмылочку…
- Нет, я вообще стрелять не умею… – в ужасе заблеял стражник.
- Ты хочешь сказать, что я слепой дурак, и не смог бы запомнить твою мерзкую харю, спутать которую с чьей-нибудь другой можно только в свинарнике?!
Дружинники разродились очередным приступом смеха, вперемешку с протяжным возгласом «О-о-о», как бы с возмущением отмечая тот факт, что стражнику ещё хватает наглости дерзить, но жёсткое наказание для него теперь неизбежно. Осознав, что каждое сказанное им слово будет немедленно использовано против него же, стражник замолчал, и лишь его взгляд продолжал красноречиво умалять о пощаде. Шутник, увидев, что диалога больше не будет, стал осуществлять переход к физической форме увеселения толпы. Перехватив лук, который всё это время держал в руке, горизонтально, тетивой от себя, он собрался надеть его на голову жертвы своего чувства юмора, приговаривая:
- Что ж, придётся отучать вас даже приближаться к лукам. Будет немножко больно, но хоть ума прибавится…
Не понимая, что именно собирается делать весёлый дружинник, но вполне поверив, что будет больно, стражник мягко, нерешительно придержал руками лук, жалобно проскулив: «Не надо…». Дружинник возмущённо округлил глаза, и жёстко, с явной угрозой, скомандовал:
- Руки убрал!
Стражник повиновался, скривившись так, словно уже испытывал неописуемую боль. Шутник же, оттянул тугую тетиву, и накинул её своей жертве на затылок. Рука стражника, вновь непроизвольно потянулась к луку, но ещё более грозный окрик: «Руки убрал!», вновь заставили его отказаться от сопротивления. Весельчак, правой рукой держась за рукоять лука, левой, как следует упёрся в нижнюю челюсть жертвы, и стал натягивать тетиву, зафиксированную на переходе с шеи на затылок, потянув сам лук на себя. Стражник, некоторое время провожал обречённым взглядом удаляющуюся рукоять натягиваемого лука, нацеленную ему прямо в лицо, но в последний момент зажмурился, и шутник с хищной, довольной улыбкой разжал пальцы. Рукоять лука, со звонким щелчком ударила жертву в лицо, угодив прямо в переносицу. При ударе раздался отчётливый хруст, и кровь обильно брызнула из обеих ноздрей стражника. Тот взвизгнул от резкой боли, и присел на колено, нечленораздельным бормотанием умаляя перестать его мучать. Весельчак сорвал с его головы нелепо застрявший на ней лук, и, слегка приподняв свою жертву за шиворот, размашистым пинком отправил стражника обратно в перепуганную толпу собратьев.
Ряды дружинников снова сотряс неистовый приступ хохота. Некоторые пытались перекривлять стражника, эмитируя его перекошенное от страха и боли лицо в момент удара. Видя успешность своей выходки, весельчак, важно подбоченившись, порыскал взглядом по толпе бывших противников, и, определившись со следующей жертвой, схватив за грудки, отделил её от остальных, назидательно приговаривая:
- О, тебя я тоже видел на стене. Сейчас и тебя отучим стрелять…
Ратибор не обращал внимания на упомянутое представление, будучи занят самобичеванием, и моральной настройкой на предстоящие многочисленные издёвки Ворона. А вот Духовлад с Волибором, наблюдали за действом внимательно. Молодого воеводу одолевали смешанные чувства. С одной стороны, выходка весельчака, казалась ему весьма остроумной и смешной. И техническая сторона задумки (столь оригинальное использование обычного лука), и жалкая податливость перепуганных стражников, смотрелись очень комично. Но с другой стороны, наблюдение за действиями младшего соратника, вызывало некоторое отвращение из-за издевательства над беззащитными людьми, не оказывающими сопротивления. Духовлад посмотрел на Волибора. Тот наблюдал за действом невозмутимо, с умиротворённой полуулыбкой. Вновь устремив взгляд в сторону унижаемых стражников, воевода обратился к бывалому тысячному:
- Судя по повышенному вниманию к его действиям, этот шутник довольно популярен в войске.
Не отрываясь от созерцаемого действа, Волибор ответил:
- Его имя – Боян. Очень полезный человек. Как воин, он ничем не выделяется. Исполнительный, добросовестный, но не более того. Ни искусным боевым умением, ни сверхчеловеческой отвагой, он не отличается. Зато, насчёт развлечений для толпы, равных ему не сыскать.
- То есть, в военных делах, особой пользы от него нет? – уточнил Духовлад, не понимая, почему Волибор охарактеризовал Бояна, как «очень полезного человека».
Волибор перевёл взгляд на собеседника, и вполне спокойно ответил:
- Не стоит так резко делить жизнь воина на Мир и Войну. В наших судьбах, они слишком уж тесно переплетаются. Его талант, позволяет расслабить большое количество вооружённых людей, погасить в них ярость и желание разрушать. Ты видел, как ещё четверть часа назад, наши люди смотрели на этих несчастных стражников? Лично я вовсе не был уверен, что мы сможем удержать их от расправы над нашими пленными. Может, ничего страшного от этого и не случилось бы, а могло бы и привести к осложнениям между дружиной и сталевладцами, ведь мы обязались отдать Никодима и всех его подручных на ИХ суд. Теперь же, благодаря Бояну, наши люди даже не помышляют о расправе. Это публичное унижение, наглядно показало им ничтожную сущность наших пленников, заодно сменив в их сознаниях обозлённость на веселье. Даже стражники должны быть довольны: всего лишь несколько расквашенных носов, вместо беспощадной резни.
- Стражникам ещё рано быть довольными. Их ещё будут судить сталевладцы – отметил Духовлад – Не знаю как тебе, а мне было неприятно на это смотреть.
Сделав небольшую паузу, Волибор снова заговорил, так же размеренно и спокойно:
- Никогда не жалей сдавшихся в плен, Малыш. Если человек поднял оружие во имя защиты ЧУЖИХ интересов и погиб в бою, значить он дурак. Если человек поднял оружие во имя защиты ЧУЖИХ интересов, но в роковой момент бросил его на землю, спасая свою жизнь, значить он презренный дурак. Ранее, я применил в отношении этих стражников слово «унижение», но это неправильно. Невозможно унизить человека более, чем позволяет его истинная сущность. То, что делает Боян – всего лишь выявление истинной, мелкой сущности людей, сдавшихся на нашу милость. Унижением это кажется лишь потому, что ранее, на фоне безоружных горожан, эти обленившиеся слюнтяи, казались свирепыми и беспощадными бойцами. На деле же, как видишь, в душе они вполне готовы стать посмешищем для своих врагов, ради сохранения собственной жизни. Такие люди, не достойны сочувствия.
- Дело не в сочувствии. К этим трусливым ублюдкам, я не испытываю ничего, кроме презрения. Мне не нравится, что наши люди опускаются до столь низких забав, как издевательство над безоружными. Если бы они действительно накинулись на этих стражников, и просто изрубили их на мелкие кусочки, это выглядело бы более достойно, хоть и могло бы повлечь за собой нежелательные последствия.
- Ты слишком молод, и просто ещё не готов мириться с вещами, с которыми, в той или иной степени, мириться всё-таки придётся. Среди нас есть люди, чьи моральные стремления выше примитивных забав с безоружными пленниками, но таких людей всегда и везде меньшинство. Если ты попытаешься собрать войско только из таковых, то с трудом наберёшь больше сотни. В полноценной войне, такое войско может сподобиться только на героическую гибель. Этого достаточно лишь для богатырских былин, распеваемых бродячими гуслярами. В жизни, войны развязывают по вполне материальным причинам, ради получения вполне материальной выгоды, и потому воюющие рассчитывают только на победу. Для достижения победы, войско должно быть многочисленным, и, по возможности, хорошо обученным. А для достижения многочисленности, придётся принебречь желанием видеть в рядах своих воинов, лишь носителей возвышенных помыслов. Таких людей должна быть лишь малая часть. Своими свершениями, они должны вдохновлять остальных. Их отличия, должны обеспечивать им дополнительные привилегии. Кстати, распределение привилегий, дело довольно тонкое, и дело, между прочим, твоё! Раздавая их, ты указываешь своим людям, на кого им следует равняться. Если в твоём войске, лучшую добычу будут получать действительно полезные люди, то вскоре войско станет грозной силой, ибо все будут равняться на них. Если же благосклонным вниманием будут отмечаться задолизы и хвастуны, то в случае серьёзной опасности, в таком войске каждый будет думать только о собственной шкуре. Но помни главное: ты можешь помочь своим людям только выбрать примеры для подражания, но это вовсе не значить, что все они могут достичь выбранных идеалов. У каждого свой потолок, главное, чтобы направление роста было правильным. Поэтому, научись закрывать глаза на некоторые действия своих людей, даже если они тебе неприятны, но, при этом, не наносят непоправимого ущерба для Общего Дела.
Духовлад задумался над словами бывшего тысячного. В особенности его заинтересовала мысль о распределении привилегий. Немного помолчав, молодой воевода обратился к многоопытному соратнику с вопросом:
- Я хочу спросить тебя, Волибор, как человека, занимавшего серьёзное положение в дружине ещё при Батурии. Когда мы из засады напали на князя в его же крепости, он проявил в бою отвагу и ярость. Я своими глазами видел, как достойно он сражался. Как же тогда получилось, что вокруг такого грозного вояки, сплотились такие «мелкие душёнки», а ты – явно более полезный военачальник, чем остальные тысячные – ходил у него в немилости?
- Это хороший вопрос, Малыш – одобрительно закивал Волибор – Хороший потому, что ответ на него, поможет тебе увидеть самую сильную сторону твоего, пока что, незавидного положения. Батурий был властителем потомственным. Князьями были и его отец, и его дед, и его прадед. Вот представь, что много поколений назад, один из князей-предков Батурия, собрал вокруг себя многих соратников, каждый из которых, занимал своё место не напрасно. Один мог вдохновить войско на любой подвиг, другой мог предугадать действия противника на несколько ходов вперёд, третий умел выжать максимальную пользу из любых переговоров, и так далее. В итоге, время правления этого князя, вошло в историю, как время расцвета Земли Ругов. Но люди не вечны. К князю и его соратникам подбирается старость, и самое время подумать о потомстве. Разумеется, заботливые отцы, тянут едва оперившихся отпрысков на свои места, попутно пытаясь обучить их собственным навыкам. Это, вроде бы, получается, и «новая кровь» выглядит вполне достойной заменой уходящему поколению. Взяв бразды правления, они продолжают Дело Отцов, и, кажется, что отлично справляются с этой задачей, так как их земля продолжает процветать. Все с благодарностью восхваляют их мудрость, приравнивая к Великим Предкам, но это ошибочно, ибо процветание продолжается благодаря огромному заделу, сделанному этими самыми предками, а не благодаря мудрому правлению их потомков. Ведь, не смотря на навыки, переданные им умудрёнными отцами, отпрыски были лишены ИСПЫТАНИЙ, закаливших опытом навыки их предшественников. Соответственно, следующее поколение, получает в наследство ещё более скудные навыки, зато гораздо более СЛАВНУЮ РОДОСЛОВНУЮ. Так образовывается прослойка «высокородных господ», действительная польза которых от поколения к поколению уменьшается, а чванство увеличивается. В итоге, через несколько колен, обленившиеся и зажравшиеся потомки Великих Сподвижников уже не озабочены тем, чтобы собственными свершениями вписать СВОЁ имя в Историю, а лишь спесиво гордятся принадлежностью к СЛАВНОМУ и ДРЕВНЕМУ роду! Теперь, что касается Батурия: у меня, как ни у кого другого есть причины поносить его, как управленца, но я скажу, что он, сам по себе, был далеко не самым плохим правителем. Батурий был не глуп, и в любом деле решителен. Его главным недостатком, было отсутствие склонности к рассудительности, из-за чего он часто выносил поспешные решения. Эти решения, в свою очередь, приводили к нерациональным действиям. Высокородные люди, окружавшие князя, не стеснялись использовать эти качества в личных интересах, постепенно расшатывая этим его характер. Это были вовсе не единомышленники Батурия, как следует проверенные и закалённые в общей с ним борьбе. Эти люди, достались ему в наследство, вместе с титулом. Убрать их из своего окружения, он бы не смог, даже если бы очень захотел, ведь получил своё положение тем же путём, что и они. Да и кем их заменить?! Как ты помнишь, благодаря случаю, мне удалось занять место в ближайшем окружении князя, будучи выходцем из простого сословия, и я на своей шкуре испытал «радушие» княжьего окружения. Все эти вельможи, увлечены только одним делом: пытаются убедить владыку в собственных полезности и незаменимости, при этом, разумеется, делают всё, чтобы понизить видимую значимость остальных придворных интриганов. Они целыми днями тёрлись друг возле друга, расточая бутафорские улыбки и строя друг другу козни, но стоило среди них появиться мне – выходцу из простого сословия, да ещё и сумевшему так отличиться перед князем – как они тут же сплотились, и единым фронтом выступили против меня. Но это была не открытая война. Среди роскошных палат Кременца, мне желали доброго здоровья, приветливо улыбаясь. В деле управления людьми, я не имел тогда опыта, и в тысяче, поначалу, у меня не всё получалось. Каждая, самая незначительная моя неудача, немедленно становилась главной темой разговоров по всему Кременцу, и раздувалась до фундаментальных размеров. Чуть ли не каждый вельможа, по одному и тому же случаю спрашивал Батурия: «А Вы уже слышали, что стряслось у этого нерадивого Волибора?..». К тому времени, как наступал мой черёд докладывать, у князя уже в деталях было составлено мнение по поводу случившегося, и мои попытки объясниться, в его глазах выглядели лживыми оправданиями.
Волибор прервался, как будто переводя дух после столь длинного монолога, и спустя несколько секунд, подытожил:
- Я хочу сказать о самой сильной стороне твоего положения, Малыш: ты начинаешь свой путь «с чистого листа», и не обременён обязанностью держать в своём окружении кого бы то ни было, только из-за его происхождения. Ты сам выбираешь себе соратников, и будет ли Наше Дело процветать, зависит лишь от твоей прозорливости в этом вопросе. Если вовремя не научишься разбираться в людях, погубишь и себя, и тех, кто действительно на твоей стороне.
Духовлад смотрел в глаза Волибора. Взгляд бывалого тысячного был строг, будто призывая неопытного воеводу собраться, и проявить лучшие свои качества. Отвечать словами на это немое требование, Духовладу не хотелось, да и сам тысячный вряд ли желал выслушивать какие бы то ни было устные заверения. Не проронив ни слова, молодой воевода перевёл взгляд в сторону сломанных ворот детинца, откуда послышались признаки зачинавшейся перебранки. Духовлад встревожился, подозревая, что в районе ворот назревает ссора между горожанами и дружинниками, и немедля поспешил туда. За ним последовал и Волибор. Рыжебородый тысячный, даже не обратил внимания на поднимающийся шум, будучи всё ещё слишком занят самобичеванием.
Протиснувшись сквозь ряды дружинников, сгрудившихся у разбитых ворот, Духовлад с Волибором оказались в эпицентре конфликта, суть которого заключалась в следующем: впереди негодующей толпы горожан, стояли уже знакомые старейшины города, которые, в принципе вполне вежливо, требовали скорейшей выдачи Смотрящего и его помощников. Разумеется, без одобрения воеводы и тысячных, пленников выдавать никто не собирался. Несмотря на вполне приличное обращение старейшин, окружавшие их горожане вели себя вызывающе. Многие выкрикивали в адрес дружинников оскорбления и обвинения в укрывательстве «проклятого Никодима», а некоторые даже, предусмотрительно держась во вторых-третьих рядах толпы, угрожали дружинникам побоями. Понятно, что дружинники были возмущены подобным обращением, и многие из них недвусмысленно поглядывали на горожан из-под нахмуренных бровей, методично разминая кулаки. Войсковая старши;на, появилась как нельзя вовремя. Духовлад пояснил старейшинам, что для начала Судилища, ожидают появления Богдана. Старейшины, тем ни менее, настаивали на немедленной выдаче бывшего Смотрящего, толпа сталевладцев за их спинами, всё громче выкрикивала оскорбления и требования, а некоторые дружинники, уже обнажили своё оружие.
Обескураженный таким стремительным развитием нежелательных событий Духовлад, оглянулся на Волибора в поисках поддержки. Но тот лишь пожал плечами, уже и сам возложив ладонь на рукоять меча. В тот момент, когда, казалось, неизбежное кровопролитие вот-вот начнётся, сквозь толпу горожан протиснулся Богдан, за ним Всесмысл, а следом Молчан, перепуганный больше обычного. Вещий Дядька, перекинувшись несколькими предложениями сначала с городскими старейшинами, а затем с Духовладом, сразу же вник в суть конфликта. Тот же час, он стал уверенно и громко вещать возмущённым горожанам, пересиливая их гомон, мол, их претензии напрасны, и они немедленно получат желаемое. Умиротворяющая интонация его увещеваний, не сразу, но подействовала, и Духовлад с Волибором снова удивлённо переглянулись, когда, спустя несколько минут, толпа стала понемногу успокаиваться и затихать. Далее, Богдан спокойно, но настойчиво, потребовал от сталевладев освободить пространство от ворот детинца, до лобного места, а старейшин попросил подняться на сам помост. Толпа неуверенно забубнила, но стала потихоньку откатываться на указанный рубеж. Освободившееся пространство, немедленно заполнили дружинники. Богдан подал знак Духовладу и Волибору, следовать на лобный помост за сталевладскими старейшинами, а сам, немного задержавшись, и поравнявшись с молодым воеводой, приглушённо заговорил ему на ухо:
- Начни говорить первым. Представься горожанам, объяви о нашей с ними совместной победе, поблагодари сталевладцев за их неоценимый вклад в достижение этой победы, и вырази твёрдую уверенность в нашем дальнейшем мирном сосуществовании. Далее, представь меня, как будущего полноценного представителя дружины в городе, и передай мне слово. Уж я, как следует, обставлю предстоящее мероприятие.
Духовлад уже перестал раздражаться, когда более опытные, но формально подчинённые ему люди, откровенно руководили его действиями в судьбоносных ситуациях. Он просто кивнул в ответ Богдану, состряпав постную мину. Молодой воевода чувствовал, что роль «праздничного флага», становится ему всё привычнее.
Первыми на помост поднялись старейшины, за ними Духовлад, Волибор и Богдан. Не теряя времени, воевода вышел на край помоста, и, обведя огромную толпу горожан вдохновенным взглядом, громко и чётко повёл речь:
- Мира и согласия вам, многоуважаемые сталевладцы! Моё имя Духовлад, я – воевода дружины, пришедшей вам на помощь! Сегодня мы сообща сделали Великое Дело, освободившись от гнёта высокородных господ! Ваш вклад в эту победу неоценим! Именно благодаря вашей помощи, она стала столь стремительной и малокровной! Я уверен, что отныне мы будем сосуществовать в мире и согласии, всячески друг друга поддерживая! А сейчас, я хочу передать слово человеку, благодаря которому, мы с вами смогли найти общий язык, и сообща разгромить общего врага! Он – Духовный Вождь нашей дружины, и будучи вашим земляком, всем сердцем любит свой родной Сталевлад! Имя его Богдан, приветствуйте!
Едва молодой воевода сделал шаг в сторону, как его место занял Вещий Дядька, сразу заговоривший «по делу»:
- Да, земляки, сегодня мы добились Великой Победы, но нам ещё предстоит воздать по заслугам побеждённым узурпаторам! (Вступительные слова Богдана, сразу же вызвали радостное оживление в толпе, в отличии от обращения Духовлада, воспринятого весьма прохладно) Предлагаю мудрым старейшинам, начать свой Суд с низших исполнителей: как предлагаете поступить с городской стражей, сдавшейся на милость победителей?
Старейшины перекинулись между собой несколькими предложениями, и Боримир, как старший, объявил Богдану общую волю:
- Мы решили начать свой Суд милосердно. Нами решено оставить пленных стражников в живых, но изгнать из города. Те из них, кто поднял оружие против сталевладцев, уже сброшены с высоких стен нашего города, а остальные не сопротивлялись, облегчив нашу победу, так что заслужили прощение. Отпустите этих людей.
Богдан перевёл многозначительный взгляд на Духовлада, и воевода крикнул дружинникам, дабы те выпустили пленную стражу. Это решение старейшин, было встречено возгласами разочарования из толпы, но поставить под сомнение мудрость этого решения, никто не решился. Спустя несколько минут, передние ряды дружинников расступились, пропуская сотни полторы перепуганных стражников. Толпа горожан тоже стала расступаться, образовывая внутри себя узкий проход, дабы пропустить помилованных пленников к выходу из города. Боримир грозно обратился к ним с помоста:
- Сегодня Сталевладская Община, решила помиловать вас. Уходите из нашего города, и помните: тем, кому придёт в голову когда-нибудь вернуться, не сносить этой головы!
Стражники, радуясь чудесному избавлению, ринулись в узкий проход внутри толпы сталевладцев, желая поскорее покинуть город, пока община не передумала. Из толпы на них сыпались оскорбления и проклятия. Помилованные пленники, как могли, торопились миновать толпу горожан, боясь, что одними погаными словами люди не ограничатся. Оправдание их страхов, не заставило долго себя ждать: стоило одному из горожан не сдержаться, и влепить оплеуху протискивающемуся мимо стражнику, как на «помилованных» со всех сторон обрушился град побоев. Их пинали ногами, били кулаками и ладонями, иногда бросали в них камни, если кому-то они попадались под руку. Тем ни менее, сталевладцы не пытались особо препятствовать продвижению бывших стражей порядка, более стараясь организовать «коридор позора». Стражники прикрывали то головы, то рёбра (в зависимости от того, куда пришёлся последний удар), поросячьим повизгиванием отвечая на удачные попадания горожан, и всё быстрее стараясь миновать их необъятную толпу. Когда же истязаемые миновали, наконец, негодующее сборище, злоключения их не закончились, так как от толпы горожан отделились её заключающие ряды, и погнали «помилованных» дальше, не дав даже перевести дух.
Произошедшее, немного подняло настроение в толпе, но чувствовалось, что сталевладцы только раззадорились, и жажда крови ещё сильнее овладевает ими. Как человек, опытный в вопросах манипуляций большим количеством людей, Богдан мгновенно уловил чаяния кровожадного сборища, и нарочито громко обратился к Духовладу:
- Ну, что ж, уважаемый воевода, просим тебя явить на Суд народа высокородных господ! Пусть их выводят по одному, начиная с Никодима, нечестивого Смотрящего!
Толпа встретила эти слова неистовым ликованием. Духовлад сразу же дал своим дружинникам соответствующее распоряжение. Спустя несколько минут, двое воинов уже вели под руки бледного, как мел, Никодима к помосту. Его, по-рыбьи выпученные глаза, с ужасом взирали на толпу, угрожающе потрясавшую в его сторону сотнями кулаков. Рот же его, был слегка приоткрыт, будто бывший Смотрящий очень хотел что-то сказать, но не знал, что именно. Перед самым подъёмом на лобный помост, он резко остановился, и робко попытался освободиться из крепких рук дружинников, что для последних стало некоторой неожиданностью. Смотрящий и его конвой, несколько замешкались у подъёма, и Духовлад, стоявший у края помоста, решил помочь дружинникам. Он спустился на несколько ступеней, и, ухватив Никодима за грудки, потянул его на себя. Дружинники-конвоиры, истолковали это действие, как желание воеводы лично провести Смотрящего на Суд Старейшин, и отпустили пленника, оставшись у основания подъёма. Таким образом, на помосте Духовлад оказался единственным, кто держит Никодима, и ему не оставалось ничего другого, кроме как самому представить того пред суровыми ликами судей. Несколько смущённый таким поворотом воевода, принялся исполнять всученные самим Проведением обязанности. Перехватив бывшего Смотрящего за шиворот, Духовлад, словно паршивого котёнка подвёл его к старейшинам. Те принялись по очереди обличать Никодима многочисленными, общеизвестными примерами нарушения им в личных интересах, как официальных законов, так и негласных, но общепринятых моральных устоев. Обвиняемый, лишь еле слышно блеял о прощении, да хаотично перепрыгивал испуганным взглядом с одного старейшины, на другого. Каждый пункт обвинения, встречался негодующим рёвом толпы, перемежающимся требованиями поскорее прикончить бывшего Смотрящего. Наконец, обвинительные примеры у старейшин закончились, и они взяли небольшую паузу, будто решая, перейти ли уже к приговору, или ещё покопаться в памяти. Эту паузу немедленно использовал Богдан, подчёркивая собственную значимость в глазах толпы:
- Каков же будет ваш приговор, мудрые старейшины?
Едва он произнёс последнее слово, как Никодим, чувствуя близость рокового момента, истошно заверещал:
- Пощадите! Умаляю вас, пощадите!
Толпа ответила на этот вопль взрывам злорадного, уничижающего хохота. Вещий Дядька, подхватывая её настроение, тут же внёс на рассмотрение старейшин предложение, сделав это как можно громче, дабы услышали его даже в глубине толпы:
- Может, сталевладцы действительно простят Никодима? Давайте же отпустим его, пусть пройдёт сквозь почтенное городское сообщество!
Предложение Богдана, было немедленно встречено бурным одобрением горожан, каждый второй из которых (если не все), желал лично приложить руку к наказанию бывшего Смотрящего. Старейшины, не имея мотивов противиться желанию толпы, ответили согласием. Скованный ужасом Никодим, обернулся, и взглянул в глаза Духовлада, державшего его за шиворот. В этом взгляде, была заключена глубокая немая мольба человека, которому уже неоткуда ждать помилования. Внешне воевода остался невозмутим, в ответ продолжая сверлить осуждённого презрительным взглядом, но в душе ему стало не по себе. Желая поскорее избавиться от этого неприятного ощущения, Духовлад грубо потащил податливого Никодима к краю помоста, и столкнул его в толпу горожан, бесновавшихся в предвкушении жестокой расправы над ненавистным тираном. Падая, бывший Смотрящий успел развернуться в полёте, и ещё раз бросить на Духовлада взгляд, пропитанный ужасом, как будто вопрошавший лично у воеводы: «За что?!». В следующее мгновение, множество рук облепило жертву, издавшую нечеловеческий вопль. Вокруг Никодима образовалась сильная давка: одни пытались ударить его чем придётся, куда придётся, другие клоками выдирали с мясом волосы на его затылке, висках или из бороды, третьи рвали на нём одежду. Спустя ещё мгновение, вопль сменился булькающим хрипом, а вскоре и вовсе затих, обозначая кончину страдальца. Тем ни менее, люди ещё некоторое время продолжали всячески мутузить мёртвое тело, а после, с ликованием подняли истерзанные до неузнаваемости останки, и стали передавать их по рукам вглубь толпы. Это жуткое зрелище, в купе с отчеканившимся в памяти последним взглядом Никодима, прочно завладели сознанием молодого воеводы. Он уже не хотел во всём этом участвовать, но деться никуда не мог, и продолжал следить за происходящим, еле сдерживая желание малодушно отвернуться от жуткой картины.
Жестоко покончив с главным врагом, толпа стала требовать следующую жертву, и Богдан официально передал это требование воеводе, с некоторым трудом выведя его из лёгкого оцепенения. Духовлад вновь выкрикнул дружинникам соответствующее распоряжение, и, спустя несколько минут, та же пара воинов подвела следующего вельможу к лестнице, ведущей на лобный помост. Дружинники остановились у основания лестницы, рассчитывая, что воевода вновь примет пленника из их рук, и представит его перед Судом Старейшин. Но Духовлад не сдвинулся с места, лишь едва заметным движением подбородка, указав им в сторону Народных Судей, давая понять, что больше участвовать в расправах не намерен. Переглянувшись, ратники самостоятельно подтащили к старейшинам очередную жертву их Суда. Из уст почтеннейших мужей Сталевлада, снова полилась череда обличений. Новая жертва тоже пыталась несмело оправдываться, впрочем, так же безрезультатно, как и предыдущая. Когда же длинный перечень обвинений подошёл к концу, вельможа с визгом отправился в руки беснующихся горожан, а Духовлад приказал вести следующего.
Так потянулась череда публичных истязаний высокородных господ, проходивших по одному сценарию. Иногда, правда, в тех случаях, когда высокородное лицо не имело широкой известности в городе, старейшины затруднялись объявить ему обоснованное обвинение. Но для толпы, оказалось вполне достаточно объявления официальной должности таких людей, свидетельствующей о их близости к ненавистному Смотрящему, и толпа разделывалась с ними, получая не меньшее удовольствие, чем в случаях, подкреплённых пространными, обоснованными обвинениями. Духовлада уже начало воротить, от созерцания однообразных, жестоких расправ, но положение его было безвыходным.
Когда со всеми пленёнными вельможами было покончено, Богдан произнёс пространную речь. Он льстиво похвалил сталевладцев за решительность в деле борьбы за свои права, объявил, что предчувствует долгие годы процветания родного города в неге свободы от тирании господ, и пообещал, что все дружинники немедленно покинут пределы города, а он и воевода – останутся среди горожан, как гарант добропорядочного поведения обосновавшихся по соседству дружинников. Толпа, в которой прошедшая расправа поселила ощущение Вселенской Правоты и непобедимости, встретила эту речь бурным одобрением. В городе царила атмосфера беспечного ликования, и уверенности в ОБЯЗАТЕЛЬНОМ, скором процветании. Покидая лобный помост, Богдан приглушённо заметил Духовладу, иронично улыбаясь:
- Видишь: несложно иметь дело с простолюдинами. Удачная месть за «прошлое», в их сознаниях превращается в надёжную основу для уверенности в светлом будущем. Как бы плохо ты не вёл дела, будучи правителем, достаточно иметь под рукой подходящих «виноватых», расправа над которыми, даст тебе необходимую отсрочку в случае чего.
Духовлад не ответил ему, так как до сих пор видел перед собой последний взгляд Никодима, и думать мог только об этом.
Тысячные повели дружинников к выходу из города, а Богдан с воеводой, остались среди сталевладских старейшин. Вещий Дядька немедленно приступил к обсуждению условий дальнейшего быта для себя и Духовлада.
***
Обе тысячи, покинули город без происшествий: горожане, внезапно обретя Свободу, и жестоко расправившись с теми, кого ещё утром считали неприкосновенными, отдались безудержному веселью, больше не создавая предпосылок для стычек с дружинниками. Те тысячи, которые оставались за чертой города, уже расставили свои походные шатры. Тем же, кто участвовал в «штурме», предстояло теперь заниматься этим на ночь глядя. С неохотой приступая к этому необходимому занятию, воины недовольно ворчали, видя в этой ситуации элемент несправедливости. Разумеется, их монотонное бубнение ни на что не влияло.
Ратибор, всё ещё поглощённый душевными терзаниями, в упомянутых мероприятиях, участия не принимал. Вокруг не спеша вырастали походные шатры, а рыжебороый, обнаружив большой, плоский камень, будто созданный специально для него, так и сидел где-то посреди участка лагеря, который заняла его тысяча. Он сидел недвижимо, положив руки себе на бёдра, пустым взглядом уставившись на заходящее Солнце. Не смотря на то, что сидел он так уже несколько часов, никто из его воинов не решался потревожить грозного командира. Возможно, рыжебородый здоровяк, так и сросся бы с камнем, на котором сидел, так же окаменев, и превратившись в печальный памятник самому себе. Но у Судьбы, видимо, были другие планы на Ратибора, и ею был послан Герой, способный расшевелить каменеющего богатыря.
- Ратибор, Ратибор! Где ты, Ратиборушка?! – раздался громкий окрик метрах в пятидесяти.
Этот высокий, хрипловатый, наполненный притворным волнением голос, Ратибор узнал бы даже на рыночной площади, переполненной звонкоголосыми завлекалами. Вздрогнув, и выйдя из оцепенения, рыжебородый здоровяк заскрежетал зубами от досады. Медленно, даже как-то обречённо, он повернул голову на ненавистный зов, и разглядел среди суетящихся вокруг дружинников Ворона. Тот торопливо шёл в его сторону, видимо, уже направленный кем-то из ратиборовых воинов. Притворно взволнованное лицо черноволосого тысячного, предвещало рыжебородому каскад изощрённых издёвок, к которым Ворон и приступил, едва приблизившись:
- Ратиборушка, до меня дошли страшные слухи! Мне рассказали, что ты в одиночку схватился с сотней грозных бойцов, и, хоть вышел победителем из этого страшного боя, но всё же был ранен! Скажи мне: не опасна ли рана для твоей драгоценной жизни?! Ну, говори же, умаляю, не молчи!
- Не переживай – устало ответил Ратибор – Похоже, от ран мне умереть не суждено – злая Судьба готовит мне мучительную смерть от твоих тупых шуточек…
- Нет, ну серьёзно – расплылся в беззубой улыбке Ворон – Как ты умудрился стать единственным, кто получил ранение во время этого штурма?! Хотя нет, оболгал я тебя! Говорят, что ещё какой-то шут из Волиборовой тысячи, тоже получил страшное ранение, даже щит не спас!..
- Да уймись ты! – с досадой перебил рыжебородый, снова отворачиваясь – И без тебя тошно! Даже наши налёты на торговые обозы были опаснее этого штурма! Я выходил из тех налётов без царапины, а сегодня – чуть не погиб! Чуть не погиб, добивая разрозненную горстку скованных страхом стражников! Хорош тысячный! Стыдно теперь своим людям в глаза смотреть! Небось, ехидничают у меня за спиной, мол, здоровый такой, а толку мало!
Закончив монолог, переполненный искренней горечью, рыжебородый вновь посмотрел на Ворона. Тот с кислой миной уставился себе под ноги. Не понимая причины такой реакции, Ратибор, предполагая новый подвох, нахмурившись, напряжённо спросил:
- Ну, чего не ржёшь? Чего шуточки свои дурацкие оставил? Давай, поглумись вволю!
- Да ну тебя, ты всё испортил – буркнул в ответ черноволосый тысячный тоном человека, потерявшего интерес к происходящему – Я тебя подначивать пришёл, а ты уже и сам сопли распустил, как де;вица обиженная…
- Никакие это не сопли! – возмутился Ратибор – Это праведное негодование, относительно собственного легкомыслия! Ай, кому рассказываю?! Уж тебе-то, этого точно не понять…
- Да всё мне понятно! – пренебрежительно скривившись, возразил Ворон – Просто ты нытик тостожопый! (После этих слов, зубы Ратибора вновь угрожающе заскрипели, но перебивать говорившего, он не стал) Проявил легкомыслие, ну так радуйся, что это случилось вовремя! Случись это в схватке с более жёстким, целенаправленным и уверенным в себе противником, и не сносить тебе головы! Подумай о том, что благодаря сегодняшней ошибке, ты, возможно, сделаешь для себя выводы, которые впоследствии спасут тебя в более опасной ситуации! Лично я, благодарен каждому своему шраму: они – свидетельства моих ошибок, которые я смог исправить, лишь прочувствовав на своей шкуре их последствия! Мы ведь, Ратиборушка, не Боги, а люди, так что нам в любом деле всегда будет чему поучиться!
Мимические мышцы Ратибора расслабились, и он взглянул на собеседника уже без раздражения. Лицо Ворона, являло собой красноречивое свидетельство его обширного боевого опыта: надбровные дуги усеяны шрамами, оставшимися после многочисленных рассечений, перебитый нос… Опять же зубы, точнее их отсутствие… Уж этот точно знает, о чём говорит.
- Пожалуй, ты прав – наконец, согласился Ратибор – Раз случилось, так случилось. Глядишь, может и вправду мне это ещё жизнь спасёт… А если услышу, что кто-то из моих ратников смеётся надо мной – всё дерьмо из шутника выбью!
Он замолчал, а Ворон, прищурившись, сквозь лукавую улыбку проговорил:
- За это не переживай: я своими ушами слышал, как один из твоих бойцов рассказывал толпе дружинников – тех, что здесь оставались – как штурм прошёл. Так вот, особенно вдохновенно, он повествовал о том, как тебя ранили. С огнём в глазах тараторил, как ты стражника за голову схватил, и ну им мотылять из стороны в сторону, словно тряпкой. Рассказчик клялся-божился, что едва пригнуться успел, как над его головой ноги жертвы просвистели. И заверял, будто просвистели с такой силой, что, если б попали, то и ему бы шею свернуло! Остальные же, только шушукались завистливо, силищу твою, немереную, обсуждая.
Лицо Ратибора, тронулось лёгким румянцем смущения, и он снова отвернулся, пытаясь это скрыть. Ворон же, хлопнул его по плечу, и подытожил:
- Ладно, хватит этот камень задом греть. Идём в мой шатёр. Я кое-что из Кременца прихватил… Немного правда, пару бочонков всего, но всё же…
Черноволосый направился в сторону расположения своей тысячи, а Ратибор, шумно, с облегчением выдохнув, встал, наконец, с камня, и последовал за Вороном.
***
Вопросы, относительно достойного жилья, поднятые Богданом перед старейшинами Сталевлада, были решены достаточно быстро. Вещий Дядька, блистая дипломатическим талантом, сумел подчеркнуть, избежав в словах надменного пафоса, что жильё должно соответствовать высокому статусу его новых обладателей. «Заложникам» от дружины, было предоставлено право выбирать себе жилище самостоятельно, из числа только что освободившихся роскошных домов, ещё утром принадлежавших вельможам, растерзанным на рыночной площади. Дома эти пустовали. После сообщения о приближении к городу неизвестного войска, члены семей приближённых к Смотрящему, так же укрылись в детинце, где их и обнаружили дружинники. После жестокой расправы над вельможами, члены их семей были так же преданы Суду Старейшин, которым было принято решение, изгнать из Сталевлада всех, кто был связан с прошлой властью.
Духовлад особо не привередничал, памятуя, что ему (как и сопровождавшим его Всесмыслу с Молчаном) суждено было провести в этом доме только одну зиму. Потому он согласился на первый же предложенный ему дом, и, более от нечего делать, чем от жадности, стал осматривать своё новое жилище. Всесмысл, наконец с облегчением поставив на пол тягаемые с собой тяжёлые книги, отправился на осмотр вместе с Духовладом, а Молчан остался у входных дверей, боясь лишний раз обратить на себя внимание.
Переход из комнаты в комнату, воевода был мрачен, молчалив и задумчив. В доме успели хорошенько похозяйничать мародёры: часть мебели была перевёрнута, предметы обихода небрежно разбросаны… Духовлад молча смотрел сквозь всё это, явно думая о чём-то другом. Всесмысл, которому тишина доставляла сильный дискомфорт, через некоторое время первым обратился к бывшему напарнику по драянию котлов:
- Проводить время с тобой, становится так же интересно, как с твоим брадобреем: он тоже всё время молчит.
- Что, не подружились ещё? – ответил вопросом Духовлад, отвлёкшись от своих мыслей.
- С этим подружишься – с иронией заметил Всесмысл – Пару раз за эти дни пытался с ним заговорить, а у него всего три слова в запасе: «да», «нет», «не знаю». В общем, такой друг мне точно ни к чему. Скажи лучше, чем это ТЫ так озабочен?
- Не знаю… После этой публичной расправы, такое ощущение осталось… Надо оно тебе? Давай не будем об этом…
- Будем, будем! – возразил Всесмысл, заметно оживляясь – Ты же не хочешь, чтобы я совсем рехнулся?! Ты меня от Вука забрал, а поговорить мне здесь, кроме тебя и не с кем. Так что выкладывай, что там у тебя стряслось, не молчи.
Духовлад ухмыльнулся, глядя на Всесмысла, важно подбоченившегося с шутливо-требовательным видом, и стал делиться своими проблемами:
- Ну, ты прям жёстче тюремного дознавателя, никуда от тебя не денешься! Раз уж так, тогда слушай: взяв сегодня сталевладский детинец, мы захватили много местных вельмож. Чтоб дать сталевладцам возможность выплеснуть злость, решили устроить публичное судилище. Первым судили бывшего местного Смотрящего, и так получилось, что именно я представил его перед лицами Судей. Приговор ему вынесли однозначный и единогласный – смерть. Ну, приговорённый сразу завопил о прощении, и Богдан предложил бросить его в толпу, мол, если сталевладцы готовы простить, то не тронут. Всем идея очень понравилась, кроме Никодима конечно, а выполнять задачу пришлось мне. Я подвёл этого Смотрящего к краю помоста, а он обернулся, и посмотрел на меня с такой мольбой и надеждой… Так мне стало не по себе от этого взгляда… На мгновение даже показалось, будто мне легче самому вместо него в эту толпу прыгнуть! А толпа негодует, требует… В общем, спихнул я его, а он, пока падал, перевернуться успел, и снова одарил меня выразительным взглядом, только на этот раз таким, будто я сын его родной, и так его предал. Горел тот взгляд недолго… Знаешь, в юности, когда ещё бродяжничал, мне довелось видеть, как стая бродячих собак, разодрала раненого кота. Так вот, следя за последними мгновениями жизни Никодима, я так ясно вспомнил того кота… Знаешь, Всесмысл, я никогда не питал тёплых чувств к разного рода вельможам, да и к богатым людям вообще, но после этой расправы, меня преследует ощущение, будто я сделал что-то, чего мне не следовало делать, и это чувство заставляет очень сильно сожалеть о случившемся.
Всесмысл стал серьёзен, и, немного помолчав, формируя в сознании монолог, начал обычное для себя, пространное объяснение:
- Думаю, главная причина твоих мучений заключается в том, что именно ТЕБЕ, этот Никодим ничего не сделал. Ты даже никогда ранее не жил в Сталевладе, чтобы иметь хотя бы косвенные причины обвинять его в чём либо. Я уверен: то, что случилось сегодня – это вполне закономерный исход его жизни, «воздаяние за дела земные», как выражаются служители культа Исы. Но ты, став свидетелем только жестокой расправы, проникся к этому человеку состраданием, а мимо воли приняв некоторое участие в этом жестоком действе, ещё и чувствуешь себя виноватым. У меня нет сомнений, что бывший Сталевладский Смотрящий ранее неоднократно нарушал чужие права, ради собственной наживы, ничуть об этом не сожалея. И если бы ты ранее стал свидетелем подобных случаев, то и к расправе этой отнёсся бы иначе. Этот опыт, должен помочь тебе осознать кое-что важное: ты ведёшь за собой большое количество людей, и рано или поздно, тебе придётся развязывать различные споры между ними. Споры, в которых ты вообще никаким боком не замешен. Тебе будет очень сложно, так как тебе не захочется обижать кого-нибудь из своих соратников, и здесь нужно быть очень внимательным, так как минимум одна сторона, должна остаться неудовлетворённой. Если же пытаться угодить всем, искать «натянутые» компромиссы, то есть большой риск того, что неудовлетворёнными останутся ВСЕ. Поэтому, вынося решение, ориентироваться ты должен не на собственные симпатии, и не на интересы спорящих сторон, а на «сухую» справедливость. Стороны, вовлечённые в спор, этого не оценят, ибо чаяния их, отягощены материальными интересами. Зато другие твои последователи, так же не имеющие в этом деле пристрастий, по достоинству оценят СПРАВЕДЛИВОСТЬ твоего решения. И их вывод, будет весомее, так как незаинтересованных всегда большинство. Будешь следовать этому правилу, и вскоре заработаешь славу СПРАВЕДЛИВОГО лидера, а слава эта, станет тебе весомым подспорьем, ибо СПРАВЕДЛИВОМУ лидеру, простят любую жестокость.
Уста Духовлада исказила ироничная улыбка, и он устало ответил:
- Эх, дорогой мой товарищ, если бы ты знал, как я устал от всех этих разговоров. Мне всё время приходится слышать: «Ты – воевода…», «Ты должен научиться тому-то…», «За тобой наблюдают тысячи твоих людей…», только всё это вздор! Я и шага не могу ступить, чтобы не наткнуться на чьё-нибудь велеречивое наставление, а сам не оказываю никакого влияния на происходящие вокруг вещи. Мир вокруг переворачивается с ног на голову, а я стою посреди всего этого с глупой улыбкой, и по чужим наставлениям делаю вид, будто всё это происходит благодаря мне! Но за всем этим стоят другие люди. Да, они поддерживают меня, но только потому, что я ПОКА им нужен. А что случиться, когда я стану не нужен? Надоело всё это лицемерие…
- Ты не совсем верно смотришь на происходящее – мягко возразил Всесмысл – Сама Судьба ведёт тебя, просто делает это не спеша, аккуратно. Не было бы всех этих людей, руководящих твоими действиями, и ты, по неопытности, мог бы враз всё дело загубить! Пускай твоя внутренняя сущность пока не отвечает твоему положению, не беда. Тебя окружают умудрённые люди, упомянутые тобой, смотри на них, учись у них. Нет сомнений, вскоре наступит время, когда ты почувствуешь, что готов взять всё в свои руки, тогда всё и изменишь. Ты ведь умеешь ждать, и чувствовать Судьбоносные моменты. Вспомни Щура, Турового любимчика: когда он нам в чан с кашей плюнул, ты и сам вида не подал, и Далибора унял, а вот, когда в бою возможность появилась, сразу прикончил его, и, как оказалось, с большой для себя выгодой. Хоть Тур и пытался тебя наказать, но за тебя Предраг вступился, а за ним и Ратибор. Понимаешь, о чём я? Всему своё время, Духовлад…
Духовлад немного помолчал. Мысли, только что высказанные Всесмыслом, были интересны, и требовали к себе некоторого внимания. Проявить это внимание в теперешнем своём состоянии, воеводе было не под силу. Сейчас ему нужен был отдых, и он ответил худосочному собеседнику:
- Не знаю… Голова совсем не варит, отдохнуть надо. Думаю, впредь у нас будет достаточно времени на разговоры. Дом большой, отправляйся искать себе удобную комнату для ночлега, а я пока здесь останусь.
Сказав это, Духовлад присел на широкую кровать, находившуюся в комнате. Всесмысл с пониманием кивнул, и направился на выход, но был вновь окликнут воеводой:
- Да, и брадобрея этого забери. Скажи, что я велел ему тоже себе в доме место искать. А то ведь так и засохнет у входных дверей, умирая от страха сделать что-нибудь без разрешения.
Всесмысл кивнул, растянув улыбку, и вышел из комнаты. Духовлад растянулся на кровати, и прикрыл веки. Сейчас, стоило ему расслабиться, проявилась неимоверная усталость, будто приковавшая его к ложу. Даже если бы он захотел сейчас вновь открыть веки, это вряд ли бы получилось, и он, практически сразу, забылся глубоким, крепким сном. Усталость, накопившаяся от длительного перехода, напряжённого ожидания развития судьбоносных событий, от скоротечного, но интенсивного штурма, сделала этот сон настолько крепким, что ему не могло помешать даже шумное ликование тысяч горожан на улицах, приветствующих наступление призрачной Свободы…
Глава 26
Проснулся Духовлад ближе к полудню. Так долго и крепко, он не спал уже очень давно, поэтому чувствовал себя особенно хорошо отдохнувшим, что крайне благоприятно сказалось на его настроении. Оценка дел, стоящих на повестке в ближайшее время, подняла настроение воеводы ещё выше: в обозримом будущем, ему предстояло лишь находиться в своём новом доме, отдаваясь долгожданному отдыху. В расположении дружины, остались Волибор и Мстивой – опытные военачальники, вполне способные поддерживать порядок в войске на должном уровне. Да и Ворон с Ратибором, благодаря личной внушительности, станут им серьёзным подспорьем. В памяти Духовлада на мгновение ожила сравнительно недавняя перепалка между Мстивоем и Вороном, что несколько омрачило радужное настроение воеводы. Но долго он терзать себя этим не стал, мысленно отмахнувшись от угрозы новых внутренних конфликтов, полностью полагаясь на рассудительность и дипломатию Волибора. Причиной этому, являлось вовсе не желание спихнуть на кого-нибудь собственные обязанности, но трезвая оценка сложившейся ситуации: ведь он – Духовлад – по условиям договорённости со старейшинами, должен всё время оставаться в городе, а значить, просто не будет иметь физической возможности вовремя вмешаться в назревающий конфликт. Другое дело Волибор – самый авторитетный из теперешних тысячных – который будет рядом, и сделает всё возможное, чтобы загасить ссору в зародыше. Успокоив себя этими рассуждениями, Духовлад вновь всем естеством окунулся в долгожданную негу покоя.
Оглядевшись в комнате, в которой провёл ночь, Духовлад недовольно поморщился: то, что вчера, под грузом накопившейся усталости, казалось не существенным, сегодня, в отдохнувшем сознании, уже вызывало недовольство. Теперь, молодого воеводу беспокоил беспорядок, оставленный похозяйничавшими в доме мародёрами. В сознании чётко оформилась мысль о том, что здесь придётся провести продолжительное время, и порядок нужно не только навести, но и поддерживать. В этом свете, большой размер дома, уже не казался его однозначно положительной характеристикой. Духовлад не видел иного выхода, кроме как взяться за уборку самому, приобщив к этому делу Всесмысла и Молчана, которым тоже суждено зимовать в этом доме.
Молодой воевода покинул комнату. Оказавшись в просторном коридоре, он стал ходить от двери к двери, прислушиваясь к происходящему за ними в поисках своих сожителей. Наконец, уловив за одной из дверей некие признаки жизни, Духовлад достаточно сильно в неё постучал, и громко окликнул:
- Всесмысл, это ты там?
Из-за двери раздался вскрик Молчана, очевидно напуганного резкими звуками, так некстати нарушившими тишину. Воевода раздражённо поморщился: презрение к этому человеку день ото дня только росло. Он провёл ладонью по шершавой щетине на затылке, и грубо бросил через дверь:
- Молчан, приготовь инструменты, мне пора бриться.
Из-за двери послышались обильные, сбивчивые заверения в скорой полной готовности. Оклик Духовлада, всё-таки, похоже, был очень громким, так как из комнаты, вход в которую находился в метрах пяти от двери, в которую постучал воевода, показался Всесмысл. Увидев его, Духовлад направился к нему. Сложив руки на груди, учёный доходяга с шутливым укором поинтересовался:
- Ну, доволен собой?! Нагнал с утра страху на человека?
- Порождает страх не тот, кто пугает, а тот, кто боится – отмахнулся Духовлад.
На мгновение всем естеством уйдя в суть услышанной фразы, выпятив нижнюю губу, Всесмысл уважительно приподнял брови, и резюмировал:
- Глубоко! Вроде бы между прочим, и так глубоко!
Сказав это, он бросился обратно в занятую им комнату, и стал оживлённо копошиться в небольшой котомке, в которой легко размещались все его пожитки (разумеется, кроме книг).
- Что ты делаешь? – спросил Духовлад, войдя в комнату следом за ним.
- У меня здесь должен быть уголёк… – ответил Всесмысл, поглощённый поиском.
- Зачем?!
- Понравились твои слова, запишу.
Гордость тёплой волной ударила в грудь Духовлада, подкатившись под самое горло. Он стал судорожно копаться в памяти, пытаясь вспомнить, не услышал ли он эти слова от кого-нибудь другого, но, не вспомнив ничего подобного, с готовностью присвоил авторство. Наконец, Всесмысл нашёл уголь, и стал наспех выводить им корявые буквы прямо на стене.
- А почему на стене? – спросил несколько сконфуженный воевода, которому запись его столь мудрого изречения В КНИГУ, показалась более эстетичной и престижной.
- Пока не раздобуду более приличные письменные принадлежности, придётся таки писать углём на стенах – развёл руками доходяга, и добавил, с явной издёвкой – Глядишь, наслушаюсь от тебя мудрых изречений, и все стены в этой комнате ими распишу… Будет тогда в твоём доме комната мудрости!
Понимая, что этот укол адресован его разыгравшейся гордыне, Духовлад несколько смутился, но, чтобы скрыть это, ответил издевательской шуткой на свой лад:
- Смотри, как бы комната мудрости, не превратилась для тебя в комнату боли.
Всесмысл, еле сдерживая улыбку, поднял открытые ладони в успокаивающем жесте, иронично сигнализируя, что напуган, и сдаётся. Усмехнувшись в ответ, Духовлад завёл речь о наведении порядка в доме:
- Ладно, хватит кривляться. Раз уж нам суждено прожить здесь до весны, то надо бы хоть прибраться в доме…
Всесмысл воспринял предложение без энтузиазма, пытаясь сбивчиво увильнуть от предстоящего, весьма трудоёмкого занятия.
- Не юли мне тут! – жёстко отрезал воевода – Надо прибраться, хоть немного.
- Тогда брадобрей пусть тоже убирает! – капризно потребовал Всесмысл.
- Не переживай, сейчас побреет меня, и как миленький будет убирать – заверил Духовлад.
Они снова вышли в просторный коридор, и медленно обвели его взглядами, оценивая приблизительный объём труда. Духовлад понимал, что в действительности, всё не так страшно, как кажется: главное начать, а там потихоньку, потихоньку, и сам не заметишь, как работа будет окончена… Но вокруг царил такой бедлам, что приступать к работе было действительно страшно. Всесмысл выразительно посмотрел на воеводу с горящим в глазах немым вопросом: «Может, пусть пока всё так побудет?..», но, едва тот собрался жёстко настоять на своём, как его прервал стук в дверь. Духовлад вопросительно уставился на беглого богослова, как бы спрашивая: «Кто это?», но доходяга лишь пожал плечами, удивлённо приподняв брови. Молодой воевода направился к входным дверям, и Всесмысл, движимый любопытством, засеменил следом. Чтобы преодолеть расстояние до дверей, нужно было пройти около двадцати метров. Духовлад шёл размеренно, без спешки, тем ни менее, за то время, пока он добрался, стук больше не повторялся. Открывая дверь, молодой воевода испытал волнительное ощущение, поймав себя на мысли, что впервые в жизни открывает перед кем-то двери СОБСТВЕННОГО дома. Пусть этот дом и принадлежал ему ещё меньше суток, но память о том, что бывший его хозяин был вчера растерзан толпой на рыночной площади, успокаивала, вселяя уверенность в том, что заявить права на этот дом, уже попросту некому.
На пороге своего нового дома, Духовлад обнаружил двоих мужчин, и двух женщин. На вид им было от тридцати пяти до сорока лет, а простая (хоть и опрятная) одежда и кротость во взглядах, выдавали их принадлежность к простому сословию. Молодой воевода вопросительно уставился на них из-за приоткрытой двери, и, в ответ на этот взгляд, один из мужчин стал неуверенно объясняться:
- Желаем Вам доброго здоровья, милостивый господин! Просим простить нас, если мы оторвали Вас от важных занятий…
- К делу! – жёстко прервал его пространное вступление Духовлад, сразу решив, что без стеснения отправит пришельцев прочь, если целью их визита окажется банальное побирушничество.
Мужик, начавший было говорить, сразу запнулся, оглянувшись на своих спутников в поисках поддержки, но те лишь неуверенно потупили взгляды себе под ноги, предоставляя ему полную свободу действий. Ещё немного помявшись, он продолжил, больше от безысходности, как уже заговоривший ранее:
- Мы выполняли в этом доме различные работы по хозяйству для прежних владельцев, и просто хотели бы узнать: можем ли мы делать то же самое для Вас? Если же у Вас уже есть люди, выполняющие подобные работы, то мы немедленно удалимся и не станем Вас больше тревожить…
- Нет, нет – вновь прервал его Духовлад, но теперь уже более мягко, так как понял суть предложения, сделанного весьма кстати – Мы будем очень рады, если вы продолжите выполнять свои обязанности в этом доме. Проходите.
Сказав это, он отворил дверь настолько, насколько это было возможно, демонстрируя радушие внезапному появлению местной прислуги. Пришельцы немедленно оживились, и, с плохо скрываемой радостью на лицах, поспешили войти в дом. Лишь мужик, говоривший с новым хозяином, задержался на пороге, явно не зная, как подать Духовладу некую важную для себя мысль. Тут же предположив, что именно смущает слугу, молодой воевода поспешил избавить его от труда, и прозорливым ответом, предвосхитил не заданный вопрос:
- А об условиях оплаты вашей работы, мы побеседуем немного позже. Но уверяю: если вы проявите старательность, в обиде я вас не оставлю.
Духовлад понял, что угадал не выказанные чаяния собеседника, так как тот, едва заслышав его слова, расплылся в улыбке и поспешил в дом, дабы поскорее приступить к работе, и произвести на нового хозяина максимально благоприятное впечатление.
Слуги немедленно взялись за работу, не тратя времени на бессмысленные причитания, при виде царящего в доме хаоса. Глядя на то, как они старательно, без эмоций, поднимали перевёрнутую мебель, сгребали в кучу черепки разбитой посуды, Духовлад открыл для себя разницу в видении порядка для непосредственного хозяина дома, и для слуги: для первого порядок являлся бытовой необходимостью, для второго же – формальной обязанностью. То есть, созерцание беспорядка в сознании владельца, отзывается личностной драмой, а в сознании наёмного работника – всего лишь холодным подсчётом предстоящего объёма работы.
Духовлад посмотрел на Всесмысла. Тот ответил ему торжествующим взглядом. Не совсем поняв причины ликования учёного доходяги, молодой воевода спросил его:
- А ты чего зубоскалишь?
- Я же говорил тебе, что не следует торопиться с уборкой! Нужно умных людей слушать, а не своё талдычить!
Духовлад прищурил глаза, и без улыбки ответил Всесмыслу:
- Что-то с Туром ты такой умный не был. Может, стоит тебя мутузить изредка? Так, для острастки…
По выражению лица не понимая, шутит Духовлад, или говорит серьёзно, Всесмысл отвлечённо проговорил, как бы рассуждая вслух:
- Пойду-ка я лучше к себе, пока там без меня порядок не навели. Потом ведь вещей своих не сыщу…
Проговорил, и степенно направился в сторону своей комнаты. Теперь воевода проводил его торжествующим взглядом, находя реакцию богослова забавной. В это время, в дверном проёме своей комнаты показался Молчан, сигнализируя своим появлением, что готов к выполнению профессиональных обязанностей. Духовлад направился в его сторону, но едва успел пройти полпути, как за спиной снова раздался стук в дверь. Молодой воевода, изобразив на лице раздражение, сделал было шаг обратно, но один из слуг, в обязанности которого, видимо, и ранее входило встречать в дверях посетителей, поторопился опередить нового хозяина. Духовладу показалось очень забавным то, как слуга стремглав бросился к дверям, спотыкаясь о разбросанные по полу предметы, но добежав, выпрямил спину, поднял подбородок, размеренно и важно открывая дверь.
За дверью стоял человек, так же, похоже, принадлежавший к простому сословию. Изобразив неглубокий приветственный поклон, он обратился к слуге, открывшему дверь:
- Желаю многолетнего процветания этому дому! Моги ли я увидеть воеводу Духовлада?
Не смотря на столь рьяное рвение к исполнению своих обязанностей, слуга понятия не имел, кто такой воевода Духовлад, и, соответственно, даже предположить не мог, можно ли его увидеть. В поисках подсказки, он рассеяно оглянулся на нового хозяина дома, всё-таки доведя того до смеха своим глупым видом.
- Воевода Духовлад – это я. Всё в порядке, пусть заходит – отсмеявшись, разрешил сомнения слуги новый хозяин.
Войдя в дом, пришелец немедленно сообщил Духовладу цель своего визита:
- Желаю Вам долгих и счастливых лет жизни, многоуважаемый воевода! Я послан к Вам с сообщением от Представителя Дружины в Сталевладе, достопочтенного Богдана! Он велел передать, что имеет к Вам важный разговор, не терпящий отлагательств. Я провожу Вас к нему, едва вы будете готовы.
Духовлад усмехнулся тому факту, что старый пройдоха себе уже и титул выдумал. «Представитель Дружины в Сталевладе»… Как бы там ни было, но Богдан вряд ли стал бы звать на разговор, не имея для этого серьёзных оснований. Рассудив так, молодой воевода ответил посыльному:
- Подожди здесь. Мне нужно привести себя в порядок. Я дам знать, когда буду готов нанести визит «достопочтенному Представителю Дружины в Сталевладе».
Посыльный сделал вид, будто не заметил издёвки в ответе, и размеренно кивнул головой, проявляя готовность ждать столько, сколько нужно. Духовлад же, продолжил прерванное было движение в сторону Молчана, всё ещё терпеливо ожидавшего его у входа в свою комнату.
***
Ратибор неспешно следовал в ту часть лагеря, где расположилась его тысяча. Настроение у него было хорошее. Вчерашняя посиделка с Вороном, прошла в непринуждённой атмосфере. Пили немного, много общались. В течение беседы, Ворону, своими полусерьёзными комментариями всего произошедшего в последнее время, и бесконечными остротами на все без исключения темы, всё-таки удалось вытянуть Ратибора из «раковины» душевных терзаний, вызванных легкомыслием во время последнего боя. В итоге, рыжебородый здоровяк таки взглянул на самого себя с точки зрения собеседника, и признал губительную бессмысленность своего поведения. Он тут же повеселел, и даже сам принял участие в высмеивании собственной впечатлительности. Проснулся рыжебородый, когда солнце находилось уже достаточно высоко. Ворон к этому времени уже не спал. Перекусив в его обществе, Ратибор решил вернуться в стан своих ратников.
Он шёл по лагерю. Секира, как всегда, была закреплена у него за спиной, а через здоровое плечо, была переброшена повреждённая кольчуга, которая оставалась единственной вещью, всё ещё несколько омрачавшей настроение здоровяка. Рана на плече, была не очень глубокой, особо не беспокоила, и к этому времени, скорее всего, Ратибор уже и позабыл бы о ней, если бы в том же самом месте на его кольчуге не красовался разрыв, оставленный вражеским оружием. От удара было разорвано три-четыре кольца, что делало образовавшийся разрыв довольно заметным. Да и место, где он находился, не стоило оставлять плохо защищённым. В общем, амуниция нуждалась в ремонте. Ратибор как раз обдумывал, куда бы лучше обратиться с этой проблемой, когда был отвлечён одним из своих воинов, тем самым, с которым на пару распевал древние боевые песни, на пирушке, устроенной под стенами Кременца сразу после выборов тысячных:
- Будь здоров, Ратибор! Мы тебя вчера ждали, а ты так и не вернулся! Ну, хоть настроение у тебя, как я вижу, улучшилось…
- И ты будь здоров, Светозар. Зачем мне было возвращаться?! – пожал плечами рыжебородый – Чтоб на сырой земле спать улечься?!
- Обижаешь! – посетовал Светозар – Мы для тебя шатёр бывшего тысячного разбили, со всей внутренней обстановкой. Думали порадовать тебя, а ты так и не вернулся…
Ратибору стало неудобно: его воины, не смотря на то, что поздно вернулись в лагерь, и были вынуждены на ночь глядя обустраивать свой быт, о своём командире не забыли, и ему тоже подготовили место для отдыха.
- Ну, так шатёр этот, ещё никто не занял? – пошутил рыжебородый, стараясь скрыть под этим смущение.
- Нет, конечно! Как можно?! Для тебя ведь старались!.. – заверил Светозар.
- Что ж, веди тогда. Собственный шатёр – это как раз то, что нужно! Удивили вы меня… Удивили, и порадовали! – заключил Ратибор, выражая искреннюю признательность своим людям.
Светозар смущённо заулыбался. Создавалось впечатление, что упомянутая признательность командира, касается только его. Он провёл рыжебородого тысячного к шатру, который вчера вечером разбили дружинники специально для своего командира, и, отодвинув тяжёлую штору, прикрывающую вход, жестом пригласил тысячного войти внутрь. Войдя и осмотревшись, Ратибор остался очень доволен: из мебели здесь были только приземистая, но довольно широкая кровать, небольшой стол и кресло возле него. Свободного места здесь было достаточно, чтобы комфортно передвигаться между мебелью, и, в то же время, не создавалось ощущения пустующего пространства. Пройдя к кровати, Ратибор опустил над ней правое плечо, с которого сползла переброшенная через него кольчуга. Затем тысячный попросил Светозара помочь снять с себя секиру, вместе с креплением. Тот помог с готовностью, и, вспомнив о ранении своего командира, заботливо поинтересовался о его самочувствии, создавая себе репутацию подчинённого, на которого можно положиться:
- С плечом всё нормально – ответил рыжебородый тысячный – Скоро заживёт, и ни следа, ни памяти не останется. Кольчугу надо бы залатать, вот что меня беспокоит. Хотя, мы ведь в городе оружейников, правда? Здесь-то мастеров, хоть отбавляй! Только знать бы, кто более добросовестный, а то ещё вещь испортят…
- Так зачем тебе в незнакомом городе кого-то искать?! – воскликнул Светозар, уверенным видом показывая, что существует более простой и надёжный выход – У нас в тысяче, есть свой кузнец-оружейник, человек добросовестный, не лишённый в своём деле Божественного Дара! Правда… Да нет, ничего. Отличный мастер, всё сделает в лучшем виде…
- Что «правда…»? Говори, не таись – насторожившись, потребовал Ратибор.
- Да дело прошлое! – махнул рукой Светозар – Он раньше, бывало, выпивал крепко. Когда трезвый, он человек старательный, а как выпьет – так наплевать на всё. Ну, и однажды, один из сотников бывших, передал ему на заточку свой меч. А меч тот, какой-то наградной был, дорогой очень. Мастер наш, как раз вторую неделю в запое был. Простые то дружинники знали, что на тот момент «по делу» ходить к нему не следует, а сотникову посыльному невдомёк! Сотник приказал, он и выполнил, а что там дальше – не его дело. В общем, оружейник наш, не только оружие ещё больше затупил, но и серьёзно на нём кромку испортил. Сотник вне себя от гнева был! Велел горе-мастера под замок посадить. Подождал денёк, пока тот окончательно в себя не пришёл, и велел ему двадцать плетей на глазах всей тысячи всыпать. После того, как кузнеца высекли, сотник на него ещё и пеню наложил, да не маленькую, так что тот, после этого, пару месяцев чуть ли не впроголодь жил. Это больше года назад случилось, и с тех пор, кузнец наш, напрочь пить зарёкся, и зарок этот исправно соблюдает. Так что, за кольчугу свою можешь не бояться, мастер он и вправду отменный!
- Раз так, тогда и время терять незачем. Веди меня к нему – заключил рыжебородый, поднимаясь с кровати, и закидывая кольчугу обратно на здоровое плечо.
Идти до шатра, в котором расположилась походная оружейная мастерская, пришлось всего минут пять. Светозар вошёл в неё первым, а за ним рыжебородый здоровяк. Нельзя сказать, что здесь было очень просторно, но места хватало. В дальнем правом, и дальнем левым углах, стояло по лежаку, а ближе к середине шатра, стояло два крепких стола, на которых были разложены инструменты: молотки, щипцы, точильные камни. Возле этих столов, суетились двое. Первый – крепкий мужчина, на вид лет под сорок, а второй – юноша лет пятнадцати. Светозар задорно обратился к старшему:
- Здорова, Третяк! Обживаешься на новом месте?
- Здорова, здорова – отозвался тот усталым тоном человека, которому уже надоели посетители – Занят я. Выкладывай, зачем пришёл, или проваливай.
Светозар сделал небольшую паузу. Было заметно, что такой ответ стал для него некоторой неожиданностью. Тем ни менее он продолжил, не меняя задорного тона:
- Ну, что ты?! Разве стали бы мы зря отвлекать такого полезного и занятого человека?! Со мной, кстати, наш новый тысячный – Ратибор, и у него есть проблема, как раз по твоей части.
- Правда, сам тысячный?! – на лице оружейника отразилось восхищение… приторное, ненатуральное, притворно-издевательское восхищение, а надменный тон обозначил, что титулы и должности, Третяку до задницы – Ну, давай, тысячный, рассказывай о своих проблемах…
Ратибор напряжённо посмотрел на Светозара, явно будучи недоволен таким к себе обращением. Тот ответил растерянным взглядом, еле заметно пожав плечами. Ратибор снял с плеча кольчугу, и протянул её оружейнику, поясняя суть вопроса:
- Вот, кольчугу в бою пробили. Разрыв небольшой, но…
- Да знаю, знаю! Наслышан уже. Давай сюда, всё сделаем – бесцеремонно перебил Третяк, практически вырвав кольчугу из рук опешившего тысячного, и небрежно бросив на один из столов.
- Может, хоть посмотришь, оценишь объём работы, чтоб Ратибор знал, когда её забрать можно будет?.. – вмешался Светозар, но тоже был бесцеремонно перебит кузнецом:
- Так, я не понял, кто здесь мастер?! Я ж вас не учу, как песни на всю округу орать! Всё сделаю в лучшем виде! И вовсе не надо вам потом куда-то ходить, что-то забирать… Мой подмастерье, принесёт кольчугу нашего могучего предводителя прямо в его шатёр! У вас ко мне ещё что-нибудь?
Посетители переглянулись, и Ратибор ответил:
- Это всё, просто…
Вновь не дослушав тысячного, кузнец положил руки на плечи посетителей, и мягко, но настойчиво, стал толкать их к выходу, успокаивающе приговаривая:
- Ну, тогда до скорой встречи… Давайте, давайте, у меня кроме вас работы невпроворот… Чем раньше перестанете меня отвлекать, тем раньше получите назад свою кольчугу…
Оказавшись снаружи, буквально выдавленные из шатра, Светозар с Ратибором снова переглянулись. Хмурый взгляд тысячного, настойчиво требовал объяснений, но инициатор обращения к полковому оружейнику, лишь снова растеряно пожал плечами, не находя слов для оправдания. Но возмущённый Ратибор, жаждущий прояснения ситуации, стал, всё-таки, требовать объяснений:
- Он всегда такое хамло?!
- Нет, конечно!.. – заверил Светозар и, помявшись, добавил – Только когда выпьет…
- Ты же говорил, что он больше не пьёт! – возмутился Ратибор.
- Так не пил! Вон сколько не пил! Я же не знал, что его опять понесло – стал возбуждённо оправдываться горе-советчик.
- Так он же мне сейчас кольчугу испортит, как меч тому сотнику!
- Ну, когда он меч сотнику «точил», он уже вторую неделю не просыхал. Сейчас-то, он ещё соображает, что делает, просто за языком не следит – стал рассуждать Светозар, но тут же предложил, дабы снять с себя ответственность – Но, если сомневаешься, давай вернёмся, и заберём твою кольчугу.
Ратибор задумался. С одной стороны, ему было лень сейчас искать в городе другого мастера, за умение которого, всё равно поручиться никто не сможет, а с другой стороны – не хотелось пасовать перед своим подчинённым, давая повод для распространения безответственности в тысяче. Решившись наконец, он явил своё умозаключение:
- Ладно, пусть чинит. А если испортит чего, так заставлю переделывать, когда отрезвеет полностью. Да и вообще, проведу с ним беседу об уважении.
Светозар закивал, демонстрируя, что согласен с мудрым решением предводителя, а тот, смерив его напоследок взглядом, укоряющим за «дельный совет», направился в сторону своего шатра.
***
Окончив хлопоты по приведению себя в надлежащий вид, Духовлад покинул свой новый (точнее сказать, первый) дом. Хоть день был в самом разгаре, улицы были почти пусты. Большинство сталевладцев, радуясь избавлению от своры продажных чиновников, ликовали и пьянствовали почти до утра, а теперь отсыпались, или просто отлёживались дома, тихонечко постанывая.
До дома, выбранного Богданом, пришлось пройти в самый конец улицы. Глядя на те дома, мимо которых проходил, Духовлад ухмыльнулся, не видя в них особой разницы. Нет, конечно фасады их отличались цветом, формами украшающих узоров, но в сущности, впечатление они оставляли одинаковое, пытаясь впечатлить размерами и роскошью. Забавной, молодому воеводе, показалась привередливость Вещего Дядьки: вчера, Духовлад остался в первом попавшемся доме, а Богдан – продолжил движение, очевидно не удовлетворяясь встречными предложениями. Старый пройдоха хочет прожить остаток жизни со вкусом! Подумав об этом, Духовлад сёрничал над собственными рассуждениями: а кто это судит?! Воевода дружины Чёрного Края, ещё полгода назад, за гроши гнувший спину в славноградском речном порту, мечтая когда-нибудь стать великим бойцом арены?! Хорош судья!
Но, когда слуга довёл воеводу до нужного дома, Духовлад понял, что привередливость Богдана имела смысл. Дом, который выбрал себе Вещий Дядька, был заметно меньше по размерам, чем остальные богатые дома на этой улице, но при этом, назвать его «маленьким», тоже не поворачивался язык. Зато, в отличие от остальных роскошных жилищ, он как будто излучал ощущение уюта.
Вслед за слугой войдя в просторную прихожую, Духовлад отметил, что внутри, ощущение уюта только усилилось. Манера, в которой были оформлены внутренние помещения, можно было бы назвать «умеренной роскошью»… или «роскошной умеренностью», кому как нравится. Главным отличием от теперешнего дома воеводы в частности, являлось то, что здесь ничего не казалось лишним. Впечатления от интерьера, омрачали разве что следы визита мародёров, успевших побывать и здесь. Но несколько старательно суетящихся слуг, уже почти окончили труды по наведению порядка, и о разгроме, ещё недавно царившем в этом доме, свидетельствовали только остатки сломанной мебели и разбитой посуды, аккуратно сложенные слева от входной двери.
Слуга провёл воеводу к личным покоям «Представителя Дружины в Сталевладе, достопочтенного Богдана», и, тактично постучав в дверь, осведомился, удобно ли новому хозяину дома принять важного гостя немедленно. Из-за двери послышался утвердительный ответ, и слуга открыл перед Духовладом дверь, закрыв её у него за спиной, едва тот вошёл. Богдан стоял у окна, сложив руки на груди. Одет он был в просторный халат рунейского покроя бирюзового цвета, скорее всего оставшийся от предыдущего владельца дома. Духовлад обратился к нему, картинно кланяясь, и издевательски улыбаясь:
- Ну, здравствуй, достопочтенный Богдан, Представитель Дружины в Сталевладе! Вижу, ты не зря более избирательно, чем я, отнёсся к выбору дома: жилище и просторное, и уютное!
- Здравствуй, здравствуй. Насчёт жилья, это дело понятное: ты собираешься провести в своём доме одну зиму, а я – всю оставшуюся жизнь! А в отношении моего титула, который тебя, как я понял, очень рассмешил, настоятельно советую впредь сдерживаться, и не ёрничать, особенно прилюдно. Тебе смешно, потому что ты знаешь, кем я был ещё несколько недель назад, и в сознании это тяжело связать с высокопарным титулом, который я сам себе придумал. Тем ни менее, ты САМ был всего лишь главарём банды лесных чуханов. Поверь, я не собираюсь упоминать об этом при твоих слугах или других сталевладцах, так как эти люди, должны по-настоящему ВЕРИТЬ, что наши теперешние титулы – это не пустой звук. Если мы будем играть в эту игру серьёзно, то через несколько лет, только одно упоминание этих титулов – сегодня кажущихся такими смешными – будет заставлять любого в этом городе, непроизвольно выпрямить спину! Помяни моё слово.
Духовлад стал серьёзным, даже несколько разочарованным, предвкушая объёмную порцию нравоучений, и спросил, желая побыстрее перейти к делу, дабы раньше освободиться:
- Хорошо, я понял. Так зачем звал?
- Хочу узнать: чем собираешься заниматься? – спокойно сообщил Богдан.
- Сегодня? – уточнил молодой воевода, не совсем понимая, к чему собеседнику такие сведения.
- До весны – был беспристрастный ответ.
Ход разговора уже напрягал Духовлада. Предчувствие, что ему сейчас подкинут целую кучу НУЖНЫХ КОМУ-ТО дел, на ближайшие три-четыре месяца, успешно разогнало остатки хорошего настроения. Насупившись, он недовольно пробубнил:
- Вообще то, думал наконец отдохнуть. Знаешь, последние месяцы выдались для меня богатыми на резкие события, и я уже обрадовался, думая, что настало время всё это спокойно переварить. Но, судя по твоему тону, меня и здесь ждут ответственные поручения, необходимые для Общего Дела! Что ж, давай, выкладывай, что такого важного мне предстоит выполнить «до весны»!
Богдан несколько секунд сверлил молодого воеводу проницательным взглядом, а после, начал всё так же спокойно говорить:
- То, что я скажу, Малыш, тебе не понравится. Но ты сам себе сделаешь огромное одолжение, если хорошенько обдумаешь услышанное, прежде чем возмущаться. И желательно наедине. Твоё положение, как ЛИДЕРА, ещё слишком шаткое, и пока не подразумевает права на отдых. То, что тебе необходимо сделать, нужно не столько мне, твоим тысячным, или ещё кому бы то ни было, а, в первую очередь ТЕБЕ. Всех нас связывает общая цель, ради достижения которой, каждый из нас должен приложить некоторые усилия. Сливаясь воедино, эти усилия превращаются в мощную движущую силу, которая будет непрерывно толкать всех нас вверх. Но прочность положения каждого из нас в обществе – это личная забота каждого из нас. Я не могу указывать тебе, что делать, но могу советовать, как более старший, и опытный человек. И я советую тебе, сцепив зубы, продолжать делать то, что нужно, пока позабыв об отдыхе. Поверь, я отлично понимаю, как тебе сейчас тяжело. Понимаю потому, что у меня последние лет десять выдались такими, как у тебя последние несколько месяцев! Но, если ты всё таки решишь пока «отдыхать», то почаще вспоминай высокородных сталевладцев, растерзанных вчера на площади бурной толпой. Они тоже любили «отдохнуть», когда следовало потрудиться!
В памяти Духовлада, подневольно стали всплывать жуткие картины вчерашних расправ: брызги крови, ошмётки богатых одежд и пучки волос, отлетавших от жертв народного правосудия. И крики… Крики, издаваемые вельможами на пороге смерти, воистину заставляли сердце замирать. Молодой воевода помотал головой, прогоняя наваждение, и поспешил продолжить разговор, дабы окончательно отделаться от жутких воспоминаний:
- Перестань. Ты можешь просто сказать, чего хочешь от меня?
- Смотри на него: напрягся так, будто его рвы копать заставляют! – ухмыльнулся Богдан, маскируя укор под «мысли вслух» – К тому времени, когда дружина уйдёт из-под стен Сталевлада, нужно успеть создать ей правильную репутацию в среде горожан. Последние должны крепко усвоить, что наше войско, это не сборище потерявших контроль отморозков, а слаженная сила, имеющая внятное, грамотное руководство, в случае надобности, способное на жёсткие действия. Если нам это удастся, то даже временное отсутствие дружины, не даст горожанам повода отречься от нашего покровительства. Я не скрываю, что озабочен этим на том основании, что это мой шкурный интерес. Но ты должен помнить: когда дружина уйдёт из-под городских стен, я останусь в городе практически один, и если до этого момента не достигну в глазах городской общины грозного положения, то не смогу обеспечить вам здесь надёжного тыла, в случае необходимости. Ты главный представитель дружины, и находясь в городе, именно ты будешь олицетворять её в глазах сталевладцев. Горожане должны увидеть в тебе человека жёсткого, но рассудительного и справедливого. Я уверен, тебе будет несложно предстать пред ними именно в таком свете. Для этого, раз в несколько дней, ты будешь брать с собой нескольких старейшин, и посещать различные заведения, где сталевладцы смогут вживую посмотреть на тебя, позадавать тебе глупые, мужицкие вопросы, указать тебе, как быстро привести город, да и вообще всю страну к многолетнему процветанию, и тому подобное. Главное, всегда и везде упоминай, будто судьба города тебе не безразлична, что ты видишь в Сталевладе надёжный тыл, в горожанах – надёжных союзников.
- Ты так говоришь «возьмёшь с собой нескольких старейшин», будто это рядовые ратники из моего войска – недовольно пробубнил Духовлад – Приду я к одному из старейшин, и с порога, такой: «Идём, город мне покажешь!». Он, конечно, сразу все свои дела бросит, и пойдёт меня по кузницам водить! С таким поведением, меня скоро с каждого порога в этом городе будут в задницу посылать! Поверь, это вряд ли поспособствует созданию «правильной репутации» нашему войску!
- Эй, парень, очнись! – щёлкая в воздухе пальцами, окликнул его Богдан. Сделал он это так громко и неожиданно, что Духовлада даже передёрнуло – Ты ВОЕВОДА ДРУЖИНЫ! Никто в этом городе не посмеет тебе кривого слова сказать, а не то, что «с порога послать в задницу»! Во всяком случае, пока не разглядят, какой ты в действительности нерешительный слюнтяй!
На несколько секунд воцарилась тишина, но Богдан, вскоре, вновь нарушил её, правда уже спокойным, примирительным тоном:
- Прости, Малыш, последние мои слова были лишними. Сомнения – признак здравого смысла. Но для того, чтобы добиться чего-то серьёзного, вопреки своим сомнениям, нужно подключать Волю, и идти на риск. А в данном случае, риск не такой уж большой. Более того, старейшины – это вовсе не такие же «мужики», как основная часть горожан, хоть и вышли из их среды. Они смогли возвыситься над остальным быдлом, благодаря одной только готовности действовать. Видишь ли, когда перед быдлом возникает некоторый объём работы, то ОНО первым же делом возмущённо задаёт вопрос: «А почему я должен это делать?!». Вместо того, чтобы подумать, что полезного может принести выполнение этой работы лично тому, кто её выполнит, быдло, видите ли, бережёт силы! А вдруг вскоре они понадобятся для неких действительно важных, даже великих свершений! Соответственно, эти люди не получают ЛИЧНОГО опыта. Пускай в данной ситуации, опыт этот был бы незначительным, но быдло действует по такому принципу раз за разом, таким образом упуская целый массив жизненного опыта. А ввиду недостатка ЛИЧНОГО опыта, ОНО вынуждено опираться на ЧУЖОЙ, и посему всю жизнь обречено действовать по чужой указке. Но люди, сумевшие возвыситься в их среде – то есть, эти самые старейшины – в своё время не ленились, и не стеснялись, что окружающие поднимут их на смех, если у них вдруг ничего не получится. В итоге, жизнь их выдалась сложнее, чем у остальных простолюдинов, но, зато, помогла скопить богатый опыт. И теперь, остальная масса горожан, такого опыта не заимевших, терпеливо ждёт от них руководства к действию, и, поверь, ослушаться их не осмелятся. Всё это я говорил к тому, что никто тебя никуда посылать не будет, во всяком случае, с порога. Эти люди сумеют разглядеть общую пользу от твоего предложения, и ради неё с готовностью отложат личные дела. Но, раз уж ты так сомневаешься, то в первый раз, я, так и быть, пойду с тобой.
- Сходи, сходи – закивал Духовлад, мелочно злорадствуя, что Богдану, нашедшему ему более полезное занятие, чем отдых, тоже не придётся отдаваться этому бесполезному делу.
Вещий Дядька в ответ одарил его снисходительным взглядом, каким обычно родители смотрят на своих детей, с обиженным видом выполняющих работу по дому. Работу, которую делать не хотят, но обязаны. Простив молодому воеводе его незрелое поведение, Богдан спокойным тоном, как ни в чём не бывало, сообщил ему:
- Кстати, я позаботился об охране для нас с тобой. Во-первых, в городе сейчас может оживиться ворьё, а во-вторых – присутствие личной охраны, придаст нам дополнительной значимости в глазах горожан. Я послал к Волибору одного из своих слуг, с просьбой выделить нам по пять человек. Пусть зимуют с нами. Будет и нам спокойней, и им уютней.
Духовлад оставил последнее сообщение без ответа, из-за чего ещё больше стал похож на обиженного ребёнка. Богдан, устало вздохнув, попросил насупившегося посетителя подождать в прихожей, дабы дать хозяину возможность спокойно собраться.
***
Слуги в новом доме Духовлада, уже заканчивали наведение порядка, когда раздался громкий, настойчивый стук в дверь. Отворив дверь, слуга, который и при прежних хозяивах исполнял обязанности привратника, обнаружил у порога пятерых крепких воинов, старший из которых, деловито осведомился:
- В этом доме остановился воевода Духовлад?
- Да, но он сейчас отлучился по делам…
Услышав всё, что его интересовало, ратник не стал дослушивать слугу, и мягко устранив его с дороги, прошёл в дом, через плечо бросив сухое объяснение:
- Мы получили распоряжение обеспечивать безопасность в доме воеводы, так что будем ждать его возвращения здесь.
За ним следом, в дом прошли остальные дружинники, за которыми, в свою очередь, следовали… две девушки. Слуга, не решившийся препятствовать воинам, всё-таки робко преградил дорогу девушкам, аккуратно интересуясь:
- А вы?..
- А я – невеста воеводы! – надменно заявила Сбыслава, испепеляя возмущённым взглядом слугу, осмелившегося встать на её пути.
Сконфуженный привратник, немедленно убрался с дороги, не желая злить возможную будущую хозяйку дома.
***
Духовлад, в сопровождении нескольких старейшин, следовал к Сталевладской темнице. Точнее было бы сказать, что в роли сопровождающего был как раз молодой воевода, понятия не имевший, где в городе находится тюрьма. Сбор делегации не занял много времени. Духовлад предполагал, что старейшин придётся искать по всему городу, но в действительности оказалось, что многие почтенные хитрованы, уже выбирали себе роскошные дома, ранее принадлежавшие высокородным приближённым Смотрящего, то есть, находились на той же улице. Богдан без стеснения подошёл по очереди к нескольким из тех, кто уже успел выбрать себе новый дом. Каждому он говорил примерно одно и то же: приветствовал, отпускал комплименты выбранному старейшиной дому, после чего делился своей идеей (периодически показывать Сталевлад воеводе, и воеводу сталевладцам). Глубоко задумываясь над словами Вещего Дядьки, старейшины, как один, приходили к выводу, что задумка очень удачна, и должна стать весомым подспорьем в деле сближения дружины со сталевладцами. «Рекрутировав» на это дело четверых почтенных горожан, Богдан сослался на некие неотложные дела, и, вверив воеводу заботам старейшин, не спеша направился обратно к своему новому дому.
Духовлад, оставшись наедине с почтенными горожанами, осведомился у последних, с какого именно заведения, те предлагают начать знакомство с городом. По быстрому перекинувшись между собой мнениями, старейшины явили несколько неожиданный для воеводы вывод: начать следует с городской тюрьмы. Когда Духовлад поинтересовался, почему именно оттуда, один из почтенных сталевладцев объяснил, что начальник тюрьмы остался от прежней власти, и следует ему продемонстрировать, что новая власть будет внимательно следить за его деятельностью. Уже в дороге, молодой воевода поинтересовался, как так вышло, что человек, занимавший ТАКУЮ должность, не был подвержен репрессиям вместе с остальными высокородными господами. Старейшины, сквозь смешки, поведали ему в ответ, что начальник темницы, является знатным пройдохой в самом безобидном смысле этого слова, благодаря чему, с ним всегда можно было договориться. Нужно тебе передать что-нибудь родственнику, находящемуся под арестом, а то и вообще, повидать его «в живую»? Да пожалуйста!.. За отдельную плату, конечно. При этом, расценки хапуга выдвигал довольно приемлемые, да ещё и имел гибкую систему скидок, чтобы его услугами могли воспользоваться представители всех социальных слоёв. Для самых бедных, практиковалась даже «рассрочка»! Но главная особенность начальника тюрьмы, позволившая сохранить не только жизнь, но и должность, заключалась в следующем: он никогда не был груб с людьми, вверенными его заботам! Видя в каждом узнике возможность нажиться (не сейчас, так в следующий раз), тюремный плут наоборот, всегда был с ними приветлив, и крайне терпелив даже к злословию пьяных дебоширов. В последнем случае, просто вырастала цена услуг, и то не очень сильно. В общем, сталевладцы почти любили своего главного тюремщика. По городу о нём ходило множество историй, небылиц, и откровенных анекдотов, и без улыбки горожане о нём не вспоминали. Выслушав рассказ старейшин, то и дело перемежавшийся приступами смеха, молодой воевода уже ощущал немалый интерес к этой персоне, желая поскорее увидеть главного тюремщика своими глазами, от чего даже непроизвольно ускорил шаг.
На пороге городской тюрьмы, делегацию почтенных сталевладцев, встретили несколько перепуганных рядовых тюремщиков. Эти добросовестные труженики, видимо не были уверены, что для них, как для пособников предшествующей власти, опасность расправы уже полностью миновала, поэтому пришельцев встретили крайне настороженно, деликатно требуя объявить цель визита. Один из старейшин ответил, что цель визита вовсе не мудрена: познакомить главного тюремщика с воеводой дружины, расположившейся под стенами города. С опаской покосившись на Духовлада, тюремщики согласились сотрудничать, так – гурьбой – и поводив почтенных посетителей к начальнику темницы.
Начальник оказался пышным мужчиной, на вид лет сорока пяти-пятидесяти, с простецкими, но обаятельными чертами лица. Когда в помещение вошла группа незнакомых людей, один из которых был вооружён, брови розовощёкого хапуги, непроизвольно поползли на лоб. Он хотел было что-то сказать, но слова комом встали у него в горле, и только в широко открытых глазах, заблестели накатывающиеся капли. Один из старейшин, уловив зачатки истерики во взгляде главного тюремщика, поспешил его успокоить:
- Не спеши паниковать, уважаемый! Мы здесь вовсе не для того, чтобы чинить над тобой насилие. Более того, от лица Новой Власти Сталевлада, официально оставляем за тобой должность начальника темницы. Кстати (старейшина размеренно и уважительно указал на Духовлада открытой ладонью), это – воевода дружины, расположившейся под стенами нашего города, и благодаря участию которой, мы, наконец, сумели избавиться от гнёта нечестивых господ. А теперь, просто введи нас в курс вверенных тебе дел: сколько узников сейчас находится под твоей чуткой опекой, и в чём их обвиняют?
Главный тюремщик грузно опустился на стул, и громко, с облегчением выдохнул. Почтенные посетители с пониманием отнеслись к подобной реакции, и спокойно, не торопя, ожидали ответа разволновавшегося взяточника. Тот, с печатью смертельной усталости на лице, сделал несколько глубоких вдохов-выдохов, стёр рукавом со лба обильно выступившую испарину, и… внезапно весь прямо «расцвёл»! На его, в один миг преобразившемся лице, заиграл румянец, задорно аккомпанируя радушной улыбке. Он легко поднялся со стула, и немного разведя руки в стороны, как будто для тёплых объятий, восторженно изрёк:
- Здравствуйте, гости дорогие! Вы – словно лучик весеннего солнышка, заглянувший в наши унылые пенаты! Сердце моё готово разорваться от переполняющего радушия!..
Следя за этим представлением, Духовлад едва сдерживал улыбку. Ему казалось, что будь он сейчас даже зол на тучного хапугу, из-за некоего серьёзного проступка, то, узрев сие представление, всё равно не смог бы его наказать, и простил бы всё на свете. Тем временем, главный тюремщик продолжал «расстилаться» перед представителями Новой Власти:
- Видели бы вы, как я вчера ликовал, узнав, что высокородные спесивцы, годами творившие произвол в нашем родном Сталевладе, наконец, заплатили за это своими погаными жизнями! По моим щекам покатились слёзы радости, едва я услышал, что к власти теперь придут действительно Народные Лидеры!..
- Сколько в темнице сейчас узников? – спокойно напомнил суть вопроса один из старейшин.
- Узников?! В темнице?! – переспросил сбитый с толку тюремщик, будто удивляясь, что такое вообще возможно.
- Именно «узников в темнице» – терпеливо развеял его сомнения тот же старейшина, размеренно кивая головой.
Тюремщик спохватился, и с готовностью отрапортовал:
- Так нет никого, я всех отпустил! Ещё вчера отпустил, когда услышал радостную весть о том, что сообщество нашего города сбросило с себя оковы, прижав к ногтю Никодима и его нечестивцев!.. Только вы не думайте, затеял я это сделать уже давно, просто ждал удобного случая!.. Вот, случай представился, и я немедля осуществил задуманное!..
- Да, разумеется! Жаль только, небось, что бесплатно пришлось «добро творить», правда? – усмехнулся другой старейшина, и уточнил – То есть, в темнице сейчас нет ни одного узника?
- Ну, как ни одного… – замялся тюремщик – Есть один… Только это опасный преступник, и содержится он отдельно. Его выпустить я не осмелился.
- И что же это за преступник? Чего такого страшного совершил? – поинтересовался один из старейшин. Остальные размеренными кивками подтвердили, что и им этот вопрос интересен.
Тюремщик снова замялся, но через несколько секунд, всё же разродился сбивчивым откровением:
- В общем, доподлинно я ничего не знаю… Только не примите это за невежество! Здесь в другом дело: этот узник, был схвачен лично бывшим начальником городской стражи, и лично им же был вверен моим заботам. Он строго-настрого запретил пускать к этому узнику посетителей, или садить его в общую камеру. Начальник стражи даже мне запретил с ним разговаривать (повествуя об этом, тюремщик неуютно поёжился, вспоминая, как начальник стражи, наслышанный о «сговорчивости» главного тюремщика, даже угрожающе покрутил мощным кулаком у него под носом)! Сначала этого узника, хотели немедленно казнить, но Смотрящий Никодим, распорядился перенести казнь на Покров, а перечить ему никто не осмелился. Теперь вон как всё обернулось… Не знаю даже, что с ним и делать…
- Ну, давай посмотрим на твоего узника, а там и решим, что с ним делать – деловито высказал волю остальных всё тот же старейшина.
Начальник темницы повёл «дорогих гостей» к единственному оставшемуся заключённому. Они миновали огромное помещение, одними только решётками поделенное на четыре камеры общего содержания, и скрылись за массивной дубовой дверью, находившейся на противоположном конце этого помещения. Почтенные посетители темницы, оказались в длинном, узком коридоре, с обеих сторон которого, через каждые несколько метров были расположены глухие деревянные двери, ведущие в одиночные камеры. Достав увесистую связку ключей, главный тюремщик отворил одну из ближайших дверей, приглашающим жестом пропустив старейшин вперёд. Внутри, это помещение делилось ещё на две части решёткой, прутья которой уходили глубоко в пол, потолок, и обе боковые стены. По центру находилась решётчатая дверь, запертая на мощный железный засов, зафиксированный внушительным замком. Та часть помещения, в которой содержался узник, была больше, но и в противоположной части все вошедшие расположились без труда, изучающе уставившись на заключённого. Это был худощавый мужчина лет сорока, ростом чуть ниже среднего. Лицо его не впечатляло волевыми или угрожающими чертами, да и вообще в человеке этом не было ничего примечательного… разве что живой, проницательный взгляд, которым он в один миг настороженно изучил по очереди всех вошедших. Взглянув на него исподлобья, начальник темницы буркнул узнику:
- Это представители новой городской власти. Теперь твоя судьба зависит от их воли.
Взгляд узника в тот же миг стал до боли скорбным, лицо до отвращения жалким, и он жалобно заскулил, едва сдерживая рыдания:
- Я не понимаю, за что меня здесь держат! Я никому ничего не сделал!
- Да?! А мы слышали, будто ты опасный преступник – сурово возразил один из старейшин, буравя узника проницательным взглядом.
- Меня оклеветали! Я добропорядочный горожанин! – слёзно воскликнул тот.
- Добропорядочный? – с подозрением переспросил другой старейшина – Может там, где ты работаешь, смогут подтвердить, что ты «добропорядочный горожанин»? Где ты трудишься, и кем?
Узник понуро опустил голову, и с глубоким сожалением в голосе посетовал:
- Я с рождения больной и слабый, мне нельзя работать. В основном, я перебиваюсь милостыней…
- Ясно, бродяга – презрительно заключил старейшина, интересовавшийся родом деятельности заключённого – На свободе пользы от тебя всё равно никакой, так что посидишь пока здесь. И без вас, лодырей, забот полно! Идёмте отсюда…
Духовлад, которого этот деловой визит уже порядком утомил, с радостью двинулся к выходу вместе со старейшинами. В этот момент, узник с отчаянным возгласом: «Я ведь никому ничего плохого не сделал!..» схватился обеими руками за вертикальные прутья решётки, изображая глубокие душевные терзания. На лицах старейшин, это вызвало лишь злорадные усмешки, а вот лицо Духовлада изменилось совсем по другому поводу: на тыльной стороне правой ладони узника, он увидел небольшую татуировку, изображающую паука на клочке паутины. Молодой воевода, как будто прилип взглядом к татуировке, копаясь в туманных воспоминаниях. Узник же, уловив, что его татуировка привлекла внимание одного из пришельцев, немедленно бросился в другой угол, и, отвернувшись, сделал вид, будто от безнадёги зашёлся рыданием.
Покидая тюрьму, Духовлад с огромным трудом доставал из глубины памяти бессвязные обрывки прошлого. Всё, что ему удалось вспомнить, это рассказ Всесмысла ещё в Кременце, о некой книге, повествующей об укладе некоего тайного сообщества… Относительно того разговора, отчётливо всплывали в памяти только слова учёного доходяги: «… по всей Земле Ругов…». Словно звон колокола, эти слова раз за разом отчеканивались в сознании воеводы. Сухо простившись с несколько удивлёнными старейшинами, Духовлад поспешил к своему дому, едва сдерживая желание перейти на бег. Не смотря на туманность воспоминания, сознанием молодого воеводы овладела твёрдая уверенность в его важности.
Почти подбежав к дверям своего нового дома, Духовлад сильно и настойчиво в них постучал. Прошло всего секунды три, показавшиеся ему минутами, и он вновь заколотил в двери. Ему отворил привратник, попытавшийся сразу же доложить: «Тут к Вам…», но воевода отстранил его с дороги со словами:
- Потом расскажешь… Всесмысл, Всесмысл!..
Успев выкрикнуть несколько раз имя своего товарища, молодой воевода обнаружил в просторной гостиной пятерых вооружённых ратников, и Сбыславу, в сопровождении Дарины. Не будучи сейчас готовым к этой встрече, Духовлад замер, собираясь с мыслями. Сбыслава же, немедля поднялась с кресла, и кротко опустив глаза в пол, подошла к воеводе. Снова подняв глаза, полные раскаяния, она смиренно проговорила:
- Здравствуй, Духовлад…
Глава 27
Духовлад молчал, испытывающе глядя на Сбыславу. Та же, картинно помявшись, кротко продолжила, излучая раскаяние:
- Я понимаю, что при нашей последней встрече, повела себя несдержанно, и твоё грубое обращение было вполне оправдано. Я искренне сожалею, что повела себя так недостойно… Умаляю, прости меня! Разреши мне остаться, и заботой о тебе загладить свою вину…
Облик Духовлада не изменился, оставаясь отстранённым и холодным. Таким же тоном был дан ответ:
- Хорошо, Сбыслава, я прощаю тебя. Ты можешь остаться. А сейчас – извини, у меня срочное дело.
Не теряя более времени, молодой воевода обошёл свою «невесту», и, не оборачиваясь, направился в сторону комнаты Всесмысла. Хоть внешне он и сохранял непреклонный вид, в груди его тёплой волной разливалась нежная радость. Он был счастлив, что Сбыслава пришла к нему, и раскаяние её, считал глубоким и искренним. Сбыслава же, лишь проводила его взглядом прищуренных глаз.
- Воевода! Тысячный Волибор, наказал нам неотлучно находиться рядом с тобой, дабы обеспечить твою безопасность… – шагнув навстречу Духовладу, попытался сделать доклад один из ратников.
- Я знаю – не останавливаясь, мягко перебил молодой воевода – Я отдам распоряжение прислуге, чтобы помогли вам расположиться в этом доме с наибольшими удобствами.
Ратник, слегка склонив голову в знак признательности, не стал более задерживать хозяина дома, и тот поспешил к апартаментам, выделенным беглому богослову. Практически ворвавшись в личное пространство товарища, Духовлад обнаружил того сидящим на кровати, подобрав под себя ноги, на которых лежал раскрытый фолиант. Всесмысл, видимо до этого глубоко поглощённый чтением, даже нервно встрепенулся от резкого звука, произведённого ворвавшимся воеводой.
- Фух! Я уже подумал, что мне дверь вынесли! – громко выдохнув, признался доходяга.
- У меня к тебе важный разговор! – взволнованно сообщил Духовлад, почти нежно прикрывая дверь, устыдившись своего несдержанного поведения.
- Не знаешь, что делать с многочисленным пополнением, томящимся в гостиной? – с ироничной улыбкой, предположил беглый богослов.
- Нет! – отрезал Духовлад, раздражаясь из-за несвоевременных, на его взгляд, острот товарища – У меня к тебе серьёзный разговор, так что прошу отнестись к этому соответственно!
Пробубнив сухие извинения, Всесмысл закрыл книгу, картинно отложил её в сторону, изобразил на лице максимальное внимание, и молодой воевода перешёл к сути:
- Помнишь, ещё в Кременце, ты показывал мне одну книгу?
Отсутствие изменений в выражении лица доходяги, дало Духовладу понять, что вопрос носит слишком уж размытый характер, и он с надеждой попытался уточнить:
- Ну, когда ты за Вуком ухаживал…
- Спросить у меня «Помнишь ту книгу?», всё равно, что спросить у соседа «Помнишь того попрошайку, у храма, в воскресение?»… Вспомни сначала, о чём была та книга – подсказал Всесмысл.
- О некоем тайном сообществе… О преступниках, с татуировками на руках… – воевода стал вслух перебирать в памяти смутные отрывки.
- А-а-а! – оживившись, протянул учёный доходяга – О Детях Кривлада? Пауках?
- Да вроде о них – закивал воевода – Ты хорошо помнишь её содержание?
- Да я её только во время перехода под Сталевлад читать закончил. Она здесь, со мной. А что?
Духовлад обстоятельно рассказал товарищу о единственном невзрачном узнике, увиденной им сегодня в темнице. О том, что, якобы бывший начальник городской стражи распорядился содержать его в одиночной камере, и не пускать к нему посетителей. Молодой воевода завершил свой рассказ упоминанием того, как заметил у узника на тыльной стороне правой ладони татуировку, в виде паука, сидящего на клочке паутины, и вспомнил о книге, которую ему некогда показывал Всесмысл. Последний, немного обдумав услышанное, явил своё заключение:
- Да, тот узник вполне может оказаться представителем подобного сообщества. Только я не понимаю, почему тебя это так возбудило? Насколько я тебя знаю, ты не из тех, кто станет беззаветно отвлекаться на обычное любопытство, да ещё и в такое Судьбоносное время!
- Мне кажется, что ты тогда упомянул, будто это преступное сообщество, действует во всех городах Земли Ругов, и его представители поддерживают друг с другом прочную связь – вдохновенно пояснил Духовлад, впившись в собеседника взглядом, явно ожидающим полного понимания задумки.
- Ну, да. Что-то такое было… Только я не могу понять: чем ТЕБЯ это так обнадёживает? – пожал плечами Всесмысл.
- Весной нас ждёт поход на Драгостол, – начал терпеливо разжёвывать молодой воевода – И если нам удастся договориться с этими Детьми Кривлада здесь, в Сталевладе, то и в осаждённом Драгостоле у нас появятся союзники, весьма искушённые в тёмных делишках! А с такими помощниками, город сдастся на нашу милость гораздо быстрее!
Договорив, Духовлад приподнял подбородок, и одарил собеседника взглядом, излучающим гордость за блестящий стратегический расчёт. Всесмысл был далёк от того, чтоб разделить с товарищем столь опрометчивый оптимизм, но ответ свой начал осторожно:
- Задумка хороша! Очень хороша… Но не всё так просто. Погоди, я покажу.
Всесмысл слез с кровати, и подошёл к стопке книг, привезённых им из Кременца. Стопка стояла за кроватью прямо на полу, и, нагнувшись за нужной книгой, учёный доходяга даже по старчески закряхтел. Достав нужный фолиант, Всесмысл сел обратно на кровать, и жестом пригласил Духовлада сделать то же самое. Тот повиновался, и беглый богослов стал быстро листать страницы, приговаривая себе под нос: «Где-то здесь, где-то здесь…». Обнаружив, наконец, нужную страницу, он ткнул пальцем в витиевато выведенное заглавие, и торжественно констатировал:
- Вот! Свод незыблемых законов Детей Кривлада!
Духовлад терпеливо следил за действиями товарища. Он ещё не знал, чем именно Всесмысл собирается охладить его пыл, но задорный оптимизм, уже начал растворяться в нехороших предчувствиях. Тем временем, доходяга резво «бегал» взглядом по тексту, еле слышно озвучивая прочитанное:
- Никогда и ни при каких обстоятельствах не разглашать сведений о внутреннем укладе сообщества… не то… Не заводить семью и не участвовать в воспитании собственных детей… не то… Ага, нашёл! Детям Кривлада категорически запрещается наниматься на работу, и сотрудничать с властями!
Всесмысл перевёл многозначительный взгляд на молодого воеводу, который, в свою очередь, крепко задумался. Но, молча поразмыслив с полминуты, тщательно взвешивая каждый элемент складывающейся диспозиции, Духовлад пожал плечами и уточнил:
- Ты имеешь ввиду, что Я теперь представитель Власти?
Беглый богослов размеренно кивнул, для пущей убедительности даже прикрыв глаза. Молодой воевода ещё несколько секунд помолчал, и снова заговорил:
- Не знаю… Как по мне, так представители теперешней Власти – это городские старейшины. Наша дружина только выполнила для них определённую работу – освободила город от Смотрящего, и его прихлебателей. Сделали мы это на определённых условиях, и всё ещё являемся силой, обособленной от внутреннего уклада города.
- Ну да, по сути дружина не имеет прямого отношения к городским властям. Но тогда она выступит как РАБОТОДАТЕЛЬ, а наниматься на работу Детям Кривлада, тоже категорически запрещено.
- «Категорически запрещено»? – переспросил Духовлад, криво улыбнувшись – Уверен, здесь не всё так жёстко. Думаю, УСЛОВИЯ и ВЫГОДА, имеют очень большое значение. В крайнем случае, можно найти компромисс, по условиям которого НЕ МЫ НАНИМАЕМ этих людей, а ОНИ, СОВМЕСТНО С НАМИ, действуют исключительно ради собственной выгоды.
- В общем, всё выглядит гладко – согласился Всесмысл – К тому же, в книге упоминалось, будто один из тёмных промыслов, практикуемых Детьми Кривлада, это как раз заказные убийства. Тоже ведь, по большому счёту, наём на работу… Специфический, конечно, но всё-таки. В любом случае, то, как посмотрят на это ОНИ, важнее, чем то, как видим это МЫ. Не трать понапрасну слова: убедить тебе нужно не меня, а этого невзрачного узника.
- А как же тренировка? – усмехнулся Духовлад.
- Хочешь тренировку? – подняв брови, вполне серьёзно ответил вопросом учёный доходяга – Тогда давай вместе почитаем эту книгу. Я покажу тебе хотя бы основные разделы.
Всесмысл придвинулся ближе, и переложил половину книги на ноги Духовлада. Молодой воевода не стал противиться, понимая, что чем больше он узнает об этом тайном сообществе, тем легче ему будет договориться с его представителем, томящимся в темнице Сталевлада.
***
По указанию Сбыславы, один из слуг дома, в котором она уже считала себя полноценной хозяйкой, первым делом натопил для неё баню. Дабы наградить за преданность, хозяйка пригласила Дарину разделить с ней процедуру, столь необходимую после изнурительного перехода к Сталевладу.
От души попарившись, девушки вернулись в комнату, которую Духовлад отныне должен был делить со Сбыславой. Прошёл час, второй, но Духовлад всё не возвращался. Сбыслава даже посылала Дарину уточнить у прислуги, не покидал ли хозяин дома, пока они парились. Та вернулась с сообщением, что Духовлад пределов своего дома не покидал, и сейчас находится в «покоях достопочтенного Всесмысла». Сбыслава восприняла это известие с нескрываемым раздражением. Она нервно прохаживалась по комнате взад-вперёд, скрипя зубами, и бубня под нос «мысли вслух»:
- Да что он себе думает?! Что посторонний человек делает в НАШЕМ доме?! Да этот бродяга здесь даже свои покои имеет! Нееет, с этим надо что-то делать… Я в проходном дворе, жить не собираюсь!..
Дарина чувствовала себя неуютно, предвидя, что рано или поздно хозяин дома всё-таки объявится в этих покоях, и крутонравная Сбыслава, закатит ему с порога скандал. Не желая в этот момент находиться поблизости, «подруга Владычицы Чёрного Края» несмело пролебезила:
- Сбыслава, баня меня так разморила… Можно, я уже отправлюсь отдыхать?
- Нет! – решительно отрезала раздражённая Владычица – Ты останешься здесь! И пусть он только попробует выказать своё недовольство, когда вернётся!
Дарина притихла, не желая ещё больше злить свою разошедшуюся покровительницу. Но «он», не пришёл ещё через час, и через два всё ещё не появился… Дарина, в действительности разморенная оздоровительной процедурой, к тому времени то и дело на несколько секунд смыкала веки, успевая размыкать их лишь тогда, когда начинала беспомощно заваливаться на бок, одной ногой уже пребывая в мире снов. Сбыслава уже и сама была бы рада отойти ко сну, понимая, что выглядит бодрее своей спутницы, смиренно затихшей, сидя в уголке, только благодаря тому, что нервно метается по комнате. Когда же Дарина в третий раз едва не свалилась со стула, Владычица велела ей «ступать отдыхать», уже и сама решив предаться этому необходимому занятию. Сегодняшняя сдача позиций, лишь усилила её возмущение общей ситуацией, и скандал, затеваемый Сбыславой, завтра с утра должен был стать ещё более насыщенным.
***
Осеннее солнце только-только скрылось за горизонтом. Ратибор находился в своём шатре, при тусклом, дрожащем свете, рождаемом огоньком свечи, готовясь отходить ко сну. Его не покидали различные мысли, связанные с устройством быта для зимовки в лагере дружины. Для него было очевидно, что пытаться пережить зиму в шатрах губительно для войска. Ратибор вовсе не переживал, что ратники помёрзнут в хлипких, войлочных сооружениях. Как человек, отлично осведомлённый о возможностях, которые открываются благодаря наличию грубой, обширной и обезличенной силы, он переживал за горожан, особенно за ту их часть, чьи дома находились вне городских стен, в промышленном районе. Рыжебородый вполне ясно представлял себе, как ударят первые морозы… Как дружинники стихийно ринутся к относительно уютным жилищам кузнецов, беспардонно их тесня, а то и вовсе выгоняя на улицу вместе с семьями. При подобном развитии событий, дружина, в своих дальнейших мероприятиях, могла бы сразу забыть о Сталевладе, как о надёжном тыле. Это делало все последние усилия руководства войска напрасными. Ратибор отлично видел, что подавляющая часть народа в дружине – это недалёкие мужики, озабоченные лишь сиюминутным положением дел. Возмутившись своим плачевным положением, и обнаружив в своих рядах достаточное количество сторонников, эти люди станут действовать на своё скудоумное усмотрение, желая улучшить условия своего существования здесь и сейчас, абсолютно не заботясь тем, к чему это может привести даже в ближайшем будущем.
От невесёлых мыслей, тысячного оторвал шорох войлочной завесы, прикрывающей вход в его шатёр, под которой проскользнул проворный силуэт небольших размеров. Переведя взгляд на нежданного пришельца, Ратибор узнал в нём мальчишку подмастерье, крутившегося в шатре местного кузнеца. В руках он держал свёрнутую кольчугу, которую тут же бережно положил на краюшек кровати, и поспешил было обратно к выходу, сбивчиво объясняясь:
- Третяк сказал, что закончил ремонт твоей кольчуги, тысячный. Велел отнести её тебе… Ну, в общем, в полевой кузне ещё дел полно… Побежал я…
Небольшой промежуток времени, потраченный кузнецом на ремонт, и явное желание мальчишки поскорее убраться, насторожили рыжебородого, и он без крика, но с угрожающим напряжением в голосе, задержал подмастерье:
- А ну-ка стоять! Сначала я посмотрю, хорошо ли этот мастер постарался для своего начальника.
Подросток послушно замер у выхода, а рыжебородый тысячный, не спеша, даже как-то торжественно, развернул отремонтированное снаряжение. Оказалось, что «мастер», для своего начальника, постарался не очень хорошо: разрыв, длинной в несколько сантиметров, лишь в одном месте был перехвачен небольшим гвоздём, неаккуратно скрученным в кольцо. Более того, «мастер» даже не потрудился связать соответствующие друг другу кольца, скрепив идущие не прямо по вертикали, а расположенные диагонально. Из-за этого, на левом верхнем и нижнем правом краях разрыва, образовались резко бросающиеся в глаза складки. Ратибор, скрипя зубами, смотрел на результат труда обнаглевшего кузнеца, и глаза его медленно наливались кровью. Замерший у выхода подросток подмастерье, даже слегка скривился, переживая, как бы первая волна гнева рыжебородого здоровяка, не обрушилась на его ни в чём не повинную голову. Он даже собрался было просто сбежать из шатра, подальше от возможных неприятностей, но слова тысячного, с холодной яростью выдавленные сквозь зубы, несколько его успокоили:
- А ну-ка, идём к этому «мастеру». Такую замечательную работу, нельзя оставлять без соответствующей благодарности.
Так и держа свою кольчугу в руке, Ратибор решительным шагом покинул свой шатёр. За ним последовал и мальчишка, в сознании которого, место отступившего страха немедленно заняло всепоглощающее, детское любопытство.
Угрюмо проследовав к шатру местного кузнеца, рыжебородый вошёл в него безо всяких предупреждающих сигналов. Здесь он обнаружил хозяина шатра, сидящего за столом при тускловатом свете нескольких свечей, в компании ещё двоих ратников. Даже сидящего на табуретке, кузнеца заметно пошатывало, язык его сильно заплетался, а говорил он так громко, как будто его собеседники находились на другом конце лагеря, а не сидели за столом напротив него. Посреди стола стоял большой глиняный кувшин, а в руках, каждый из участников застолья держал глиняную чашку, наполненную вином. Атмосфера в их общении царила задорная и радостная, но едва в шатре появилась могучая фигура явно чем-то недовольного тысячного, лица гостей кузнеца в одно мгновение стали серьёзными. Они инстинктивно выпрямили спины, и молча, с опаской, стали ожидать дальнейшего развития событий. Сам кузнец, сидевший спиной к входу, не сразу понял причины столь резкого изменения в поведении своих гостей, и, исполнив вопросительное выражение на пьяной харе, поочерёдно, медленно повернул непроизвольно покачивающуюся голову, в сторону каждого из своих собеседников. По их взглядам, неотрывно направленным куда-то ему за спину, Третяк, спустя несколько десятков секунд иступлённого созерцания внезапно окаменевших лиц, наконец догадался, где искать причины внезапного окончания веселья, и, одной рукой крепко схватившись за стол, а второй за собственный табурет, неуклюже всем телом развернулся на нём в сторону выхода. Нахмурившись, он мутным взглядом прилип к богатырской фигуре тысячного, в неясном свете, порождаемом дрожащими огоньками свечей, пытаясь определить, кто именно осмелился прервать застолье. Спустя ещё несколько секунд, узнав наконец, своего тысячного, он недовольно бросил ему:
- А-а-а, это ты… Ну, что там ещё?..
Гости кузнеца, даже при таком тусклом освещении разглядевшие, как гневно блеснули глаза тысячного, попрятали взгляды, и просто таки вжались в свои табуреты, боясь, что сейчас достанется всем присутствующим. Но Ратибор, приложив огромные усилия, пока сдержался, и, подняв правую руку, показал кузнецу сжимаемую в её пальцах кольчугу, сопровождая это возмущённым вопросом:
- Это что такое?!
Третяк, устало выдохнув, с большим трудом встал с табурета, и, сильно качаясь, подошёл к рыжебородому тысячному. Взяв из его рук недавно «отремонтированный» предмет амуниции, кузнец, повернувшись к источникам дрожащего света, стал скрупулёзно его изучать. Развернув изучаемый предмет перед собой, держа на весу обеими руками за плечи, Третяк медленно повернул его, внимательно изучая со всех сторон, после чего даже попробовал «на разрыв», прижав к груди, и с силой потянув руками в разные стороны. Не спеша, добросовестно проделав все необходимые, на его взгляд, операции, кузнец явил свой профессиональный вердикт:
- Кольчуга!
Не в силах поверить, что кузнецу хватает наглости откровенно над ним издеваться, Ратибор из последних сил постарался удержать взаимодействие с пьяным Третяком в плоскости вербального общения:
- Я и без тебя знаю, что это кольчуга! Я отдал её тебе, дабы ты заделал в ней разрыв! Мне сказали, будто ты отличный мастер, знающий своё дело, но посмотри на свою работу, и ответь мне…
Скривившись, обозначая глубочайшее пренебрежение к критике рыжебородого тысячного, Третяк бесцеремонно его перебил:
- Да зачем тебе вообще нужна эта кольчуга?! Найди себе лучше добротный шлем, дабы хоть что-нибудь украшало твою безобразную голову, когда её отрубят, и насадят на кол у главных ворот Драгостола!
Невероятно довольный своей шуткой, Третяк зашёлся пьяным смехом, «дружески» похлопывая Ратибора левой ладонью по щеке. Мальчишка подмастерье и гости безрассудного шутника, не издавая ни звука, с ужасом ожидали развязки. Ратибор, выпучив налившиеся кровью глаза, ещё мгновение силился объять происходящее здравым рассудком, уже всерьёз сомневаясь, что это не сон, но тут же плюнул на попытки втиснуть ситуацию в конструктивное русло, и со всей злостью двинул кузнеца правым кулачищем в левую часть лица. От мощнейшего удара, Третяк кубарем откатился от своего начальника, выронив из рук кольчугу. Ратибор, потерявший было контроль над собой, собирался ринуться за укатившимся пьяным телом, дабы голыми руками разорвать его на части, но резкое и мощное движение, отдалось в свежей ране на левом плече, крайне болезненным уколом. У рыжебородого даже в глазах потемнело. С этим резким болевым приступом, немедленно вернулись здравый рассудок и самоконтроль, благодаря которым Ратибор увидел, что дальнейшее силовое воздействие на незадачливого шутника попросту бесполезно… По крайней мере сегодня. Лёжа на спине с открытым ртом, и то и дело закатывающимися глазами, Третяк несколько раз попытался подняться, одновременно отрывая от земли ноги и плечевой пояс. Сделав четыре безрезультатные попытки, кузнец отказался от прежнего замысла, и, повернувшись на бок, сложенные ладони протиснул под голову, а колени поджал под себя.
- Завтра с тобой закончу – процедил сквозь зубы Ратибор, зло глядя на Третяка, безмятежно засыпающего на земле.
Подобрав свою кольчугу, он покинул шатёр. Гости кузнеца ещё некоторое время пялились на войлочную завесу, за которой скрылся рыжебородый тысячный, про себя вознося благодарности всем богам за то, что им не досталось «за компанию», но опомнившись, бросились к свернувшемуся калачиком кузнецу. Третяка, бормочущего в пьяной полудрёме всякий бред, бережно переложили на лежак, после чего гости поспешили удалиться из злополучного шатра, залпом допив вино в своих чашах, и прихватив со стола объёмный кувшин.
***
Как и следовало ожидать, утро для кузнеца, было совсем недобрым. Остатки вчерашнего хмельного помешательства, в неимоверно отяжелевшей голове отдавались сильными болевыми уколами при каждом движении. В добавок, не смотря на то, что тело ни капельки не ощущало себя отдохнувшим, глаза предательски бодро открылись, на корню уничтожая надежду ещё хоть немного поспать. Но подобное утреннее состояние, было отнюдь не ново для местного кузнеца, и морально, он был вполне готов к такому отвратительному самочувствию. Он со стоном поднялся с лежака, и, вжав голову в плечи, осмотрелся в шатре, растирая ладонями подмёрзшие за ночь плечи. Мальчишка подмастерье тоже уже не спал, и, сидя на своём лежаке, следил за своим мастером с торжествующей полуулыбкой. Мельком бросив на него взгляд, Третяк тут же отвернулся: подобным взглядом, мальчишка встречал каждое его похмелье, как бы безмолвно интересуясь, хорошо ли теперь кузнецу так же, как вчера. Игнорируя этот укол, хозяин шатра подошёл к столу, и поочерёдно заглянул на дно каждой из трёх пустых чаш, стоящих на нём.
- А что, после вчерашнего ничего не осталось? – поинтересовался страдалец, толи у подмастерья, толи риторически.
- Нет, не осталось. Твои «друзья», уходя всё подмели – констатировал мальчишка. Подобные утренние разговоры с мастером, всегда доставляли ему некое садистское наслаждение, но сегодня это наслаждение, должно было стать особенным… Осталось только вывести Третяка на нужную тему.
Как раз в этот момент, внимание кузнеца привлекла доставляющая дискомфорт пульсация в левой части собственного лица. Аккуратно потрогав пальцами опухшую скулу, заинтригованный Третяк, подошёл к объёмному ящику, в котором хранился его мелкий инструмент, и, покопавшись, извлёк оттуда небольшую отполированную серебряную пластину. Поднеся её чуть ли не вплотную к лицу, он стал изучать заинтересовавшую его опухоль. Даже в полумраке, царящем в шатре, ему удалось разглядеть фиолетовый кровоподтёк, расползшийся на всю скулу.
- Это что, синяк?.. Опять без драки не обошлось… – непроизвольно озвучил Третяк собственные мысли. Вдруг лицо его стало невероятно самодовольным, и кузнец выдал, с пренебрежительной ухмылкой – Представляю, что Я сделал с тем, кто осмелился поднять на меня руку!..
Мальчишка едва сдержал приступ хохота. Не заметив этого, Третяк надменно спросил у него:
- А ты, кстати, случайно не знаешь, кто тот несчастный?
- Знаю, конечно! – заявил подмастерье с торжествующей улыбкой – Тысячный Ратибор!
Третяк сходу решил, что мальчишка его просто разыгрывает, и уверенным тоном, явил опровергающие аргументы:
- Да врёшь ты всё! Если бы этот увалень меня ударил, небось на месте убил бы!
Радуясь выходу на долгожданную тему, мальчишка стал вкрадчиво объяснять, смакуя каждое слово:
- Он тебе двинул раз, ты и откатился от него кубарем. Лежишь, такой, ножками шевелишь беспомощно, встать не можешь… Благо не обмочился, как прежде бывало. Попробовал ты подняться пару раз, да так и скрутился калачиком, прямо на земле. Ратибор рукой махнул, и говорит: «Убивать его завтра приду, когда в себе будет!». Так что, спасибо тебе, дорогой Третяк, за всё хорошее! Мне тебя будет страшно не хватать!
Уверенность кузнеца пошатнулась, но он ухватился за её остатки изо всех сил:
- Да не может такого быть! За что ж ему меня убивать?!
- За кольчугу – спокойно пояснил подмастерье.
- За какую ещё кольчугу?! – поначалу возмутился сбитый с толку Третяк, но в его памяти, тут же стали всплывать туманные отрывки воспоминаний – А-а-а, его кольчуга… Так я ж её, вроде, починил?..
- «ВРОДЕ» починил! – злорадно улыбаясь, подтвердил мальчишка, интонацией выделив ключевое слово – Разрыв на пять колец в одном месте ржавым гвоздём перехватил, да и то сикось-накось! Я тебе говорил, лучше до завтра отложи, а ты: «Этому борову и так сгодится!..».
Не помня всех перипетий вчерашнего вечера, но вполне поверив рассказу малолетнего подопечного, кузнец, закусив губу, судорожно оглянулся по сторонам. Осознание масштабов надвигающейся кары, неотвратимо заполняло каждую клеточку его тела. На глаза Третяка навернулись слёзы, и он, сам не зная почему, дрожащим голосом спросил у мальчишки, с умиротворённым видом, сидящего перед ним:
- И что теперь делать?
- Готовиться, Третяк, готовиться – не оставляя серьёзного вида (для чего прилагал немалые усилия), посоветовал подмастерье – Достойному мужу – достойная смерть! Всё-таки, от руки великого воина погибнешь, да ещё и тысячного! Гордись!
- Не хочу гордиться! – уверенно заявил оружейник, в сознании которого внезапно оформилась призрачная надежда избежать страшной кары – Сходи к нему в шатёр, и принеси мне его кольчугу… Только так, чтоб он не видел!
- Ты, я вижу, хочешь, чтоб я вместе с тобой на судилище Исы оказался? Так мне рано ещё! – усмехнулся мальчишка – Нет, сам наделал делов, сам и расхлёбывай! В крайнем случае, можешь в лес пока убежать… Посидишь там, с недельку, глядишь, и поостынет Ратибор… Только поркой отделаешься…
Пропустив мимо ушей издевательские советы подмастерья, Третяк упал перед ним на колени, и взмолился, едва сдерживая слёзы:
- Спаси меня, умаляю! Ну, что он тебе сделает, если поймает?! Подумаешь, уши слегка надерёт… А меня ведь, на куски порубит! Ты видел, какая у него секира?! Думаешь, он её просто так с собой носит?! Вспомни его кровожадный взгляд: да ему только повод дай!..
Но мальчишка, важно выпятив нижнюю губу, непреклонно помотал головой:
- Нет, Третяк. Мои уши, за твои пьяные выходки, отвечать не будут. Сам иди, и воруй у тысячного кольчугу. Разве что, могу показать тебе, где его шатёр, не более того.
Кузнец вскочил с колен, и с горьким презрением бросил несговорчивому подмастерью:
- Вот, значит, какого змеёныша я пригрел на своей груди! Наконец-то ты показал своё чешуйчатое обличие! Подлые слова, порождённые твоим раздвоенным языком, ещё не раз аукнутся тебе!..
- Чем раньше выйдешь, тем больше шансов, что тысячный ещё будет спать – умиротворённо улыбаясь, перебил мальчишка.
Третяк осёкся на полуслове, и, осознав правоту строптивого юнца, решительно зашагал к выходу из шатра, многообещающе бросив через плечо: «Ты ещё пожалеешь…», на что подмастерье лишь ещё шире растянул свою улыбку.
***
Проснувшись довольно рано, Ратибор, тем ни менее, не стал вылезать из-под нежного, тёплого, пухового одеяла, вместе с шатром доставшегося ему от предыдущего тысячного. Причинами такому лентяйству, послужили как отсутствие важных и срочных дел, так и ощутимая свежесть осеннего утра. Он лежал, уставившись в матерчатый свод шатра, и облик его был мрачен. Тысячный размышлял, как ему поступить с нерадивым кузнецом, попытавшимся вчера, так пренебрежительно отнестись к своим прямым обязанностям, да ещё и в отношении прямого начальника. Ратибор, по натуре своей, был человеком отходчивым, и желание жестоко наказать бессовестного пьяницу физически, сейчас уже сильно притупилось. С другой стороны, рыжебородый понимал, что, если оставить произошедшее без адекватной реакции, это негативно скажется на общей дисциплине в его подразделении. Опять же, по вчерашнему опыту, Ратибор уже представлял, чем, скорее всего, обернётся попытка отчитать Третяка морально. В этот момент, изысканно расшитая завеса, прикрывающая вход в его шатёр, еле заметно дёрнулась, и стала медленно приподниматься. Рыжебородый тысячный, никаких гостей в такую рань не ждал, и притворился спящим, немедленно сомкнув веки, оставив глаза едва-едва приоткрытыми. Аккуратно приподняв завесу, в полумрак шатра проскользнул Третяк, и, щурясь, стал опасливо разглядывать недвижимого тысячного, не забывающего с небольшими перерывами, размеренно поднимать грудь при вдохе, имитируя дыхание спящего. Некоторое время неподвижно попялившись на размеренно сопящую фигуру тысячного, кузнец, видимо поверив, будто тот крепко спит, стал на цыпочках бродить по шатру, пригнувшись, рассматривая в полумраке неясные очертания предметов. Ратибор сразу же догадался о цели визита провинившегося оружейника, но мешать не стал, продолжая следить за ним сквозь едва приоткрытые веки.
Наконец, Третяк почти на ощупь обнаружил кольчугу тысячного, брошенную тем на кресло ещё вчера, сразу по возвращении из полевой кузнецы. Облизав пересохшие губы, он несколько секунд постоял над нею недвижимый, настраиваясь на завершительную фазу своего дерзкого поступка. Решившись, кузнец аккуратно взялся за злополучный предмет, медленно поднимая с кресла. Несмотря на колоссальные усилия, действовать бесшумно ему не удалось: кольца изделия, расправляющегося под собственным весом, меняя положение, тихо позвякивали, стукаясь друг об друга. В гробовой тишине утреннего лагеря, слух провинившегося кузнеца, обострённый страхом перед возможной расправой, воспринимал эти, едва заметные позвякивания, как воскресный звон церковных колоколов. Подняв кольчугу перед собой, и держа её почти на вытянутых руках, кузнец снова замер, покосившись в сторону Ратибора, проверяя, не разбудил ли последнего. Сиюминутная сосредоточенность на «спящем» тысячном, спровоцировала некоторую потерю контроля над собой, и кишечник Третяка, негодующе побулькивающий с самого его подъёма, немедленно воспользовался ситуацией, с характерным, звонким, протяжным звуком, выпустив скопившиеся в избытке газы. Ратибор заворчал, и повернулся на бок, спиной к шумному воришке, изображая из себя потревоженного, но не проснувшегося. Отвернулся он лишь для того, чтобы закусить губу, и движением скрыть едва заметные подрагивания тела от смеха, с трудом им сдерживаемого. Кузнец, психологически измотанный непродолжительной, но предельно опасной операцией, сумбурно попятился к выходу, унося с собой испорченный воздух, не спуская, при этом, глаз с фигуры спящего тысячного, и уже не обращая внимания на позвякивание колец кольчуги.
Когда Третяк поспешно скрылся за завесой, рыжебородый тысячный вновь перевернулся на спину, и сипло выдал остатки сдерживаемого смеха. Предчувствие говорило ему, что теперь «мастер оружейного дела», постарается на славу, по максимуму приложив как опыт, так и старания. Ратибор предположил, что по окончании работы, Третяк снова пришлёт подмастерье с отремонтированным изделием, так что до тех пор, не стоит являться в полевую кузнецу, и отвлекать его… вдруг ещё у мастера сердце станет. Понимая, что на ремонт уйдёт немало времени, Ратибор задался вопросом: чем занять себя до следующего сеанса общения с кузнецом? Проведя ладонью по собственной макушке, он пришёл к выводу, что ему не мешало бы уже обрить голову. За одно и воеводу проведать… Оценить, как тот устроился…
***
Проснувшись в обычное для себя время, Сбыслава обнаружила рядом с собой ещё спящего Духовлада. Это немало удивило её, так как на её памяти подобное случилось впервые. Видимо, её избранник явился не так давно, раз до сих пор ещё не успел проснуться, и тихо куда-нибудь слинять, по своему обыкновению. Вспомнив о своём вчерашнем эмоциональном настрое, наполнявшем её возмущённое сознание решимостью закатить скандал своему мужчине, девушка умиротворённо улыбнулась, радуясь, что не дождалась возвращения «возлюбленного». За ночь эмоции остыли, и ничего больше не искажало картины необходимых дальнейших действий. Теперь Сбыслава понимала, что вчера могла серьёзно «наломать дров», будучи только что прощённой за несдержанность, и уже через пару часов закатив новую склоку. Её главная цель – это полный контроль над мужчиной, сейчас смиренно перед нею посапывающим. В памяти ожили ещё свежие воспоминания чувства стыда от публичного унижения, на глазах толпы нечёсаного быдла, по пути из Кременца в Сталевлад. Чувства, с которыми она вкатилась обратно в повозку, после грубого толчка в лицо от своего мужчины, уродливым налётом прочно въелись в её память. Сбыслава понимала, что большая часть вины в той ситуации, лежит на её плечах. Но, при этом, понимая, где сама проявила слабость и по какой причине, прощать Духовладу его поступок не собиралась… никогда!
Потеряв счёт времени, Сбыслава так и лежала рядом со своим безмятежно спящим избранником, подперев рукой голову, растворившись в красочных грёзах. В этих грёзах, она видела себя настоящей ВЛАДЫЧИЦЕЙ, своенравной, и скорой на жестокую расправу. Она была глубоко убеждена, что вести себя с подданными по-другому просто немыслимо, так как «проклятое быдло» обязательно воспримет хорошее к себе отношение, как слабость, и тут же «вылезет на голову». При этом, в упомянутых грёзах не было Духовлада… Вообще… Он даже мельком не появлялся. Только ВЛАДЫЧИЦА, и её БЕЗРАЗДЕЛЬНОЕ ВЛАДЫЧЕСТВО! Как такое может быть, размечтавшаяся Сбыслава, даже не задавалась вопросом.
Когда Духовлад, наконец, медленно открыл глаза, Сбыслава встретила его пробуждение ласковой улыбкой, от которой по телу воеводы прокатилась волна нежного тепла. Он ответил ей аналогичной улыбкой, и прильнул к её губам нежным поцелуем.
- Вчера баня меня так разморила, что я заснула, не дождавшись твоего возвращения – с сожалением поставив бровки «домиком», посетовала Сбыслава, когда Духовлад оторвался от её губ.
- Я вернулся очень поздно, так что ждать меня в любом случае не стоило – успокоил её возлюбленный.
- Где же ты был? Прислуга доложила, что пределов дома ты не покидал…
- Я был у Всесмысла. Нужно было кое с чем разобраться – расслабленно ответил воевода.
- Всесмысл… – изображая задумчивость, протянула Сбыслава, и снова спросила, стараясь показаться не возмущённой, но по-детски непосредственной – Почему он живёт здесь, в НАШЕМ доме?
Взгляд молодого воеводы резко стал тяжёлым, а сам он явно напрягся, готовясь к очередному сеансу выяснения отношений на повышенных тонах, но Сбыслава поспешила примирительно объясниться:
- Нет, нет, я не против! Просто, возможно, ему самому здесь не очень уютно…
- Уверяю тебя, он не жалуется – отрезал Духовлад, несколько расслабившись, но полностью не исключая экспрессивного продолжения разговора.
Видя это, Сбыслава нежно положила ладонь на его щеку, и, поцеловав в губы, с умиротворённой улыбкой, успокоила своего избранника:
- Как скажешь, твоё слово – закон. В нашей семье, в этом городе, во всей Земле Ругов!
Напряжение в теле молодого воеводы, снова сменилось нежностью. Между возлюбленными потекла размеренная беседа. Сбыслава умышленно избегала тем, способных привести к спорам и трениям, дабы сохранить приятный и доверительный ход общения. Она прекрасно чувствовала изменения в душевном состоянии своего «очевидного» избранника, и с лёгкостью находила нужные слова, дабы сделать это состояние ещё более податливым, максимально восприимчивым к неге романических грёз. Молодой воевода, в свою очередь, откровенно поддавался этому воздействию, стараясь как можно шире открыться своей избраннице, наивно считая подобное стремление взаимным. Почувствовав, что восприимчивость партнёра близка к пиковой, Сбыслава завела «любимую песню» о сыне-богатыре, которого она обязательно родит в самое ближайшее время. О великих свершениях, несомненно, ожидающих этого славного отпрыска Духовлада, о бесконечном потоке гордости, который хлынет сквозь всё естество воеводы, едва ли не с первых шагов будущего былинного витязя… Духовлад «развесил уши», и завороженным взглядом следил за плавными движениями губ своей велеречивой избранницы, изредка прерывая её страстное повествование долгим поцелуем. Когда же та завершила свой предельно оптимистичный прогноз, молодой воевода, не в силах более себя сдерживать, овладел своей возлюбленной, едва ли не разрываясь от нахлынувшей страсти.
Утолив свою страстную жажду, Духовлад ещё некоторое время понежился в объятиях любимой, перемежая витиеватые комплименты с нежными, долгими поцелуями. Но, в итоге, найдя в себе силы, оторвался от этих блаженных занятий, и стал одеваться, сославшись на «очень важное дело». Сбыслава не протестовала, лишь шутливо надула губки, изображая детскую обиду. Получив, как компенсацию, ещё один страстный, продолжительный поцелуй, она перестала кривляться, но потребовала, чтобы любимый хотя бы разделил с ней завтрак.
Слуга, получивший распоряжение готовить завтрак для новых хозяев, через четверть часа уже доложил о готовности, и уточнил: «Где именно воевода со своей невестой, изволят кушать?». Сбыслава распорядилась подать завтрак в покои, и слуга, согнувшись в глубоком поклоне, торопливо удалился выполнять распоряжение.
Позавтракав, Духовлад, всё-таки, сподобился заставить себя покинуть приятное общество своей возлюбленной, и отправиться, наконец, «по очень важному делу». Сбыслава вызвалась проводить его до дверей. Остановившись в гостиной, она, сквозь нежную улыбку, стала задавать избраннику глупые девичьи вопросы, нежно на него глядя своими большими, красивыми глазами. Духовлад вовсе не раздражался этими нелепыми, детскими вопросами, а даже наоборот, умилённо на неё глядя, терпеливо рассусоливал объяснения до полной банальности. Игра в пустоголовую дуру, в присутствии прислуги, нужна была Сбыславе не только для того, чтобы заставить своего мужчину «поплыть» от новой порции нежности и желания защитить, испытываемого к беззащитному, по-детски непосредственному существу. Так же это делалось для того, чтобы все в этом доме знали, насколько кроток и чувственен перед ней хозяин этого дома. Но идиллия была бесцеремонно прервана громким и настойчивым стуком в дверь. Слугу, отвечающего за гостиную, даже передёрнуло от неожиданных, громких и резких ударов по древу, так как тот был поглощён наблюдением (разумеется не прямым, искоса) за чувственным, но бестолковым общением новых хозяев. Стремглав бросившись к двери, привратник лишь достигнув её на мгновение остановился, мельком проверив опрятность своего внешнего вида, и степенным, неторопливым движением, отворил дверь. На пороге, его взору предстал Ратибор, пока ещё слуге незнакомый. Широченные плечи, толстенные ручища, ручка секиры, покрытая витиеватым орнаментом, торчащая из-за спины, а главное – серьёзное лицо, и напряжённый взгляд из-под нахмуренных бровей, вмиг загнали сердечко привратника «в пятки». Пытаясь избежать неловкой паузы, при этом желая отыскать способ так попросить ужасающего визитёра представиться, чтобы гарантировано его ничем не обидеть, слуга еле слышно протянул:
- В-ы-ы-ы…
- Я – по-простецки согласился Ратибор, медленно, но неотвратимо шагнув внутрь дома, заставляя несчастного привратника, не решившегося преградить дорогу, беспомощно пятится. Но в тот момент, когда сердце последнего уже готово было замереть на веки пред грозным ликом мощного незнакомца, рыжебородый здоровяк больше не смог сдерживать свои истинные эмоции, и молодецки хлопнул слугу по плечу (от чего тот сместился по ходу удара на пару шагов), сквозь задорный смех, громогласно заявив – Да расслабься, я к воеводе!
Духовлад, наблюдавший за всем этим с противоположной стороны гостиной, тоже не смог удержаться от смеха, когда привратник, выдохнув с огромным облегчением, повернулся к нему – новому хозяину дома – и усталым голосом констатировал: «Это к Вам, воевода Духовлад», после чего, держась за сердце, на подгибающихся ногах отошёл от двери. Ратибор, явно пребывая в отличном настроении, с озорной улыбкой проследил за привратником, после чего огляделся в просторной гостиной, и весело заявил:
- Ай, молодец, Малыш! Такую домину себе отхватил! Может, я тоже к тебе подселюсь? Небось, даже не заметишь…
Духовлад поймал себя на том, что очень рад визиту этого шумного громилы, да ещё и в таком прекрасном настроении. Сияя ответной улыбкой, он шагнул навстречу гостю с распростёртыми объятиями и радушным ответом:
- Да никаких проблем, Ратибор! Уж тебе место в этом доме всегда найдётся… Ну, во всяком случае, пока я сам здесь живу… Перебирайся хоть прямо сейчас!..
Обнявшись, они похлопали друг друга по спинам. Выпустив радушного хозяина из медвежьих объятий, рыжебородый махнул рукой:
- Да шучу я! Я лучше побуду вместе со своими головорезами, а то ещё за зиму забудут, как я выгляжу! (Став серьёзней, он кивнул в сторону Сбыславы) А эта красавица, наверное, твоя хозяйка?
Непроизвольно повернувшись в указанном направлении, молодой воевода хотел было представить товарищу свою избранницу, но, увидев лицо Сбыславы, несколько замешкался. Лицо его женщины исказилось от возмущения, кулачки сжались, а округлённые в немом гневе глаза, метали молнии. Не дожидаясь каких-либо слов своего мужчины, «хозяйка» круто развернулась, и, высокомерно задрав подбородок, покинула гостиную.
- Похоже, твоя хозяйка не очень-то рада моему визиту… – констатировал рыжебородый, с лица которого пропала улыбка.
Духовладу стало очень неудобно перед гостем, и он, виновато приподняв брови, попытался найти слова, которыми можно было бы оправдать негостеприимное поведение Сбыславы:
- Нет, что ты… Не переживай, просто…
- Да с чего ты взял, что я переживаю?! Это тебе с ней жить, ты и переживай! – с этими словами, Ратибор задорно хлопнул воеводу по плечу, вновь растянув беззаботную улыбку, и перешёл к насущному – Я, в общем, чего пришёл: обриться мне пора…
Молодой воевода испытал двоякие впечатления от ответа весёлого здоровяка: с одной стороны, его порадовало, что тот не воспринял близко к сердцу поведение Сбыславы. Но с другой стороны, услышанное заставило задуматься: как долго будут продолжаться подобные выбрыки его избранницы? Духовлад тут же отмахнулся от этих мыслей, не желая портить себе настроение, и сконцентрировался на проблеме своего гостя. Хитро прищурив глаза, он коснулся губ указательным пальцем, призывая Ратибора вести себя как можно тише, а затем махнул рукой, предлагая тому следовать за собой.
Подведя ничего не понимающего гостя к двери, за которой находились скромные апартаменты Молчана, хозяин дома поднял руку, и многозначительно посмотрел на Ратибора. Тот пожал плечами, всё ещё не понимая, чего ожидать, а Духовлад резко, мощно и часто стал колотить рукой в дверь. В ответ на неожиданно поднявшийся шум, из-за двери послышался душераздирающий вскрик испуганного брадобрея, и рыжебородый здоровяк зашёлся хохотом, осознав, что бедняга становится объектом подобных шуточек не в первый (и далеко не в последний!) раз. Духовлад же спокойно, как ни в чём не бывало, через дверь обратился к жертве своего циничного юмора:
- Молчан, ты там?
- Да, да! А что случилось?! – послышался в ответ взволнованный голос испуганного брадобрея.
- Тут тысячный Ратибор нуждается в твоих услугах. Готов ли ты помочь ему прямо сейчас?
- Разумеется, разумеется… Заходите, заходите… – услужливо затараторил из-за двери Молчан.
Духовлад усмехнулся, и обратился уже к Ратибору:
- Ну, ладно. Иди, решай свои проблемы. Только время потяни немного… Подожди, пока у него руки труситься перестанут, ото всю голову тебе изрежет. А мне нужно отлучиться по важному делу. Когда вернусь – не знаю. Надеюсь, в следующий раз пообщаемся более основательно. Ты почаще заходи.
Хлопнув воеводу по плечу в знак благодарности, всё ещё посмеивающийся Ратибор вошёл в комнату Молчана, а Духовлад направился на выход из дома, морально себя подготавливая к новому визиту в городскую тюрьму.
***
Добравшись до сталевладской темницы, Духовлад подался напрямую к местному начальнику. Рядовые тюремщики его сразу узнали, и проводили без проволочек. Старый хапуга тоже узнал воеводу, едва тот предстал перед ним, и тут же расцвёл в радушной улыбке. Этот манёвр, применявшийся начальником тюрьмы тысячи раз за свою долгую (и весьма плодовитую!) карьеру, был отработан идеально: искренность местного бюрократа, казалась абсолютной. Но от проницательного взгляда молодого воеводы, не ускользнула хорошо скрываемая тревога, таящаяся на дне радушно прищуренных глаз.
- Будьте вечно здоровы, уважаемый воевода! Чем обязан Вашему визиту? И почему Вы пришли в гордом одиночестве?
- И Вам желаю здравствовать. Я хочу допросить Вашего единственного узника – без лишних прелюдий, ответил Духовлад.
- Уверяю Вас: труд этот, не стоит Вашего драгоценного времени! Уверен, Вас ждёт множество гораздо более важных дел! Мои подчинённые, с радостью выполнят эту неблагодарную работу за Вас: оставьте им список интересующих Вас вопросов, и к вечеру получите детальный отчёт, который доставят Вам прямо домой!
- Это лишнее – возразил воевода – Вопросы у меня личного характера, да и не так уж их много, чтобы я потратил на них большое количество «своего бесценного времени».
Но главный тюремщик не сдавался, явно не желая пускать Духовлада к заключённому, так же, при этом, не желая ему откровенно перечить:
- Уверяю Вас, задуманное Вами занятие – крайне неблагодарно! Несмотря на свой запуганный вид, узник этот крайне строптив, и выпьет немало Вашей крови на подобном допросе! Настоятельно рекомендую Вам, всё же, доверить это неблагодарное дело людям, имеющим многолетний положительный опыт в подобных делах!
Духовлад про себя улыбнулся аккуратному сопротивлению обаятельного хапуги. Тем ни менее, внешне он выразил эмоции совсем другого характера: нахмурив брови, и деловито сложив руки на груди, воевода напряжённым тоном уточнил:
- Значит, Вы отказываетесь пускать меня к этому заключённому по-хорошему?! Ладно, придётся поискать другие способы воздействия, раз «доброе слово» бессильно…
- Нет, нет! – возбуждённо запротестовал испугавшийся тюремщик – Вы не так меня поняли! Я всего лишь пытался помочь, но дело, в любом случае, именно за Вашим решением! Я немедленно распоряжусь, чтобы Вас проводили!
Начальник тюрьмы, напряжённо пыхтя, аккуратно обошёл Духовлда, и, выглянув в коридор, громко распорядился отвести посетителя к единственному оставшемуся заключённому. Довольный воевода, поблагодарил его за понимание, и степенно покинул помещение.
Один из тюремщиков, провёл Духовлада к нужной камере, и, согласно требованиям внутреннего распорядка темницы, немедленно закрыл за ним дверь на ключ. Воевода остался наедине с узником. Разделяла их только решётка от пола до потолка, разбивавшая камеру на две части. Узник явно узнал посетителя, и не выглядел удивлённым его визитом. Немного прищурившись, он смотрел прямо в глаза воеводе, пытаясь оценить его волю и интеллект, и явно собираясь выстраивать общение на почве этих выводов. Духовлда не пытался укрыться от этого взгляда. Напротив, он и сам изучал взгляд узника с аналогичными намерениями. Заключённый первым нарушил молчание, приняв вчерашнюю жалкую, раболепскую интонацию:
- Что может быть угодно благородному господину, от такого никчёмного бродяги, как я?
- «Никчёмного бродяги»? – с усмешкой переспросил Духовлад – Значит, будешь продолжать кривляться?
- Да какие уж тут кривляния?! – театрально взвыл узник, скривившись так, как будто вот-вот расплачется – Я готов сделать всё, что угодно, лишь бы меня, наконец, выпустили!
- Всё, что угодно? – прищурившись, вновь переспросил воевода – Тогда расскажи мне о Детях Кривлада, Пауках.
Ничто в облике узника, не указало на неожиданность этого вопроса. Продолжая жалобно кривить лицо, он протяжно заныл:
- Я ничего не знаю о Старых Богах… Я смиренный последователь культа Исы…
- А вот татуировка на твоей руке, говорит об обратном! – уверенно настоял Духовлад.
Узник, до этого времени державший руки так, чтобы его татуировка не была видна, сейчас бойко закатил рукав изодранного балахона, и, представив высокопоставленному посетителю тыльную часть своей правой ладони, на которой и красовалось изображение паука, снова жалобно заскулил:
- Я – жертва проклятого мошенника! Выдурив у меня последние деньги, он пообещал мне, что торговцы по всей Земле Ругов, будут бесплатно кормить меня, благодаря этой татуировке! Я сначала не поверил, но у него была такая же татуировка, и он при мне разжился на рынке едой и вином, не тратя денег! Я согласился, а теперь, из-за этой татуировки, сижу здесь! Меня просто подставили!
Духовлад оглядел «покои», выделенные «обманутому бродяге»: определение «уютное», к его теперешнему существованию уж точно не подходило. Он понял, что сейчас заключённый будет отнекиваться до последнего только потому, что «зарядился» на это с самого начала разговора. Молодой воевода, не хотел более тратить времени, в попытках вытянуть собеседника на откровенность, и, вместо этого, решил оставить его наедине с самим собой, подкинув «пищи для размышлений»:
- Вот оно что! Жаль, конечно, что ты оказался бесполезным… Тогда сиди здесь, наслаждайся роскошью своих покоев! Хотя, возможно, ты вспомнишь что-нибудь, способное прояснить интересующий меня вопрос… Пожалуй, я ещё к тебе загляну… А может и не загляну… Посмотрим, как будет со свободным временем получаться…
С этими словами, он размеренно постучал в дверь, вызывая тюремщика.
- Вам незачем мучать меня заточением в этих казематах!.. Я никому, ничего плохого не сделал!.. Отпустите меня, будьте милосердны!.. – слёзно завопил узник в спину Духовладу, но тот оставил этот акт без внимания.
Тюремщик отворил небольшое окошко на двери, и, убедившись, что заключённый находится на положенном месте, отворил тяжёлую дверь перед высокопоставленным гостем. Выходя, Духовлад слышал за спиной только громкий, горький плач человека, выбивавшегося из сил, лишь бы показаться как можно более жалким.
На выходе из темницы, воеводу ожидал главный тюремщик. Широко раскрыв свои честные глаза, местный бюрократ, с пылкой готовностью поинтересовался:
- Будут ли для меня какие-нибудь распоряжения?
- Нет. ПОКА нет – небрежно обронил Духовлад, благосклонной улыбкой, отметив мимическое заверение в полной покорности. Начальник тюрьмы, проводил посетителя глубоким поклоном (давшимся тучному пройдохе с большим трудом), и воевода покинул помещение.
Глава 28
Уладив проблемы с нежелательной растительностью на голове, Ратибор не стал дожидаться возвращения Духовлада, сразу покинув его дом. Во-первых, молодой воевода и сам дал понять, что не знает, когда вернётся. А во-вторых – рыжебородому здоровяку не очень хотелось вновь пересечься с негостеприимной хозяйкой… Вдруг та выкинет что-нибудь такое, за что её придётся покрыть отборной руганью, а это вряд ли благоприятно скажется на отношениях с её мужчиной.
Тем не менее, сразу же возвращаться в стан дружины, он не стал. Немного погуляв по городу, в котором никогда ранее не бывал, Ратибор, впрочем, не нашёл в его облике ничего особо привлекательного. Зато, встречавшиеся ему на улицах люди, явно воспринимали рыжебородого тысячного, как нечто, из ряда вон выходящее. Прохожие, приоткрыв рты, останавливались прямо посреди улицы, забыв, куда шли, и провожали Ратибора любопытствующими взглядами. Их просто поглощала могучая стать и величавая поступь рыжебородого воина, а так же его необычное оружие, украшенное причудливым орнаментом. Ратибору это особого беспокойства не доставляло, но слегка, всё же, настораживало. Некоторые из прохожих (видимо, покинувшие свой дом не по самым важным делам) оставляли свой прежний курс, и следовали за диковинным пришельцем. Пройдя всего несколько улиц, рыжебородый уже успел собрать за собой несколько десятков праздно шатающихся ротозеев, шумно между собой обсуждавших достопримечательность, внезапно появившуюся на улицах родного города. Это нескончаемое бубнение за спиной, стало раздражать Ратибора, и он, дабы не рушить договорённости, достигнутой городскими старейшинами с руководством дружины, от дальнейшей прогулки решил отказаться.
Даже вернувшись в свой шатёр, он всё ещё с раздражением отмечал, будто до сих пор ощущает на себе множество назойливых взглядов. Но все негативные ощущения развеялись, едва он подошёл к своей кровати, на которой была аккуратно разложена его кольчуга. Только теперь, то место, где ранее находился разрыв, можно было отыскать лишь благодаря более свежему блеску заменённых колец, ибо по форме и размеру, они были подогнаны идеально. Ратибор даже залюбовался. Насладившись эстетическим совершенством отремонтированного изделия, тысячный решил, что теперь кузнеца действительно есть за что благодарить… И сделать это следует немедленно.
За считанные минуты дойдя до полевой кузницы, Ратибор резко одёрнул завесу, и вошёл в шатёр. Внутри находились лишь кузнец, и его подмастерье. Оба сразу же обернулись на шорох завесы, но Третяк (по понятным причинам) гораздо более нервозно. Узрев, что это явился Вершитель его Судьбы, кузнец вышел на середину своей полевой мастерской, сложив ручки на груди, вжал голову в плечи, и смотрел на своего начальника так, будто уже попал на Небесное Судилище. Ратибор же, расцвёл в улыбке, и стал неспеша приближаться к Третяку, осыпая его похвалами:
- Оценил я твою работу! Ай, да мастер! Ну, можешь ведь, если захочешь! Если б поменянные кольца новьём не сверкали, то я бы вряд ли и место разрыва сыскал!
Из груди кузнеца вырвался выдох облегчения, брови встали «домиком», а по лицу расплылась подобострастная улыбочка. Он хотел было что-то ответить, но Ратибор, уже подошедший почти вплотную, сомкнул его губы тремя пальцами своей правой руки. Внутри у Третяка вновь всё похолодело. Широко раскрыв глаза, он боялся шелохнуться, даже не пытаясь освободить свои губы, сдавленные в трубочку мощными пальцами рыжебородого тысячного. Ратибор же, продолжал широко улыбаться, только теперь, брови его угрожающе нахмурились, а слова, слетавшие с губ, звучали леденящей кровь угрозой:
- Ещё раз пьяным тебя увижу – на том же месте на куски порублю! Понял меня?!
Третяк часто закивал, подтверждая, что посыл начальника ему абсолютно ясен, и ни в каких силовых актах, призванных закрепить усвоенное, кузнец не нуждается.
- Вот и славненько! – заключил Ратибор, снова «сделавшись» беззаботно-весёлым, и довольным выполненной для него работой. Он разжал пальцы, и, направившись обратно к выходу, вновь посыпал похвалами- Порадовал ты меня своей работой, Третяк! Ой, порадовал! Теперь вот, чуть что, так только к тебе обращаться и буду!..
Рыжебородый тысячный, уже несколько минут, как покинул полевую кузню, а Третяк, всё ещё пялился на завесу, словно завороженный. Он никак не мог поверить в то, что остался цел. Осознав, наконец, всю глубину своего везения, прочувствовав его каждой клеточкой своего тела, отделавшийся испугом кузнец, снова облегчённо выдохнул, и, умиротворённо улыбаясь, повернулся к своему подмастерью. Парень, наконец дождавшись внимания помилованного пьяницы, скорчил максимально глупое выражение лица, картинно сжав себе губы своими же пальцами, и сделал вид, будто что-то жалобно мямлит. Третяку же, эта остроумная пантомима вовсе не показалась смешной, и он, злобно прищурив глазки, процедил задорно рассмеявшемуся подростку:
- Я вижу, у тебя работы нет! Ничего, я тебе сейчас найду!..
***
Когда Ратибор покинул дом Духовлада, и неспешно пошёл вдоль по улице, с довольным видом поглаживая свежевыбритую макушку, из окна за ним с негодованием наблюдала Сбыслава. Едва рыжебородый скрылся из виду, «владычица» стала нервозно прохаживаться взад-вперёд возмущённо рассуждая перед притихшей Дариной:
- Этому рябому борову здесь что, цирюльня?! Может, он теперь будет являться сюда всякий раз, когда ему подмыться захочется?! Хотя, чёрт возьми, о чём я?! Вряд ли он вообще знаком со столь незатейливой процедурой! Духовлад вообще не соображает, что делает! Если сам вырос на улице, так думает, что и НАШ ДОМ можно превратить в проходной двор?! Ну, уж нет, я не позволю!..
- Сбыслава – несмело прервала Дарина разошедшуюся «владычицу» – Может, я конечно чего-то не понимаю, но мне кажется, что сейчас тебе не стоит заводить споры со своим мужчиной из-за этого дома. Он всё время так чем-то озабочен… Думаю, у него сейчас очень сложное время. Наверное, тебе лучше не касаться сейчас этой темы… А в этом доме, вам всё равно суждено провести только одну зиму…
Сбыслава резко повернулась к Дарине, уставившись на неё выпученными от возмущения глазами. Та сразу же притихла и съёжилась, проявляя полную покорность воле «владычицы», которая, в свою очередь, зло прошипела:
- Ты абсолютно права, Дарина – ты много чего не понимаешь! Я дам тебе дельный совет: вместо того, чтобы являть мне свои глупые, бесполезные рассуждения, лучше бы пошла, и посмотрела, чем занята челядь! Твоя задача – следить за тем, чтобы эти дармоеды по полной отрабатывали свой хлеб, а не снабжать меня нелепыми советами!
Пряча взгляд, Дарина испуганно поклонилась, и поспешила скрыться от взора «грозной владычицы», пышущего гневом. Оставшись наедине со своими мыслями, Сбыслава понемногу успокоилась, и, в итоге, пришла к выводу, что пока лучше действительно лишний раз не раздражать своего мужчину. Внезапно ЕЁ «осенили» сразу две замечательные мысли: во-первых, нужно вообще перестать остро реагировать на всё, что не устраивает, а во-вторых – в этом доме, им с Духовладом суждено провести всего лишь одну зиму, поэтому, рассматривать его, как вечный семейный очаг не стоит. Сбыслава улыбнулась собственной сообразительности, и умиротворилась окончательно.
***
На обратном пути из темницы, Духовлад зашёл к Богдану. Привратник, отворивший ему дверь, впустив воеводу в гостиную, вежливо осведомился о цели его визита. Духовлад размыто сослался на необходимость безотлагательного, конфиденциального общения с хозяином дома. Привратник, всё так же до приторности вежливо попросил его подождать, а сам степенно удалился для доклада.
Вернулся привратник спустя минут десять, с сообщением, дескать «Достопочтенный Представитель Дружины в Сталевладе», готов принять своего высокопоставленного посетителя. Войдя в личные покои теперешнего хозяина дома, Духовлад отметил, что, со времени его последнего визита (около суток назад), мебели в помещении значительно прибавилось. К тому же, резко бросалось в глаза высочайшее качество, как отделки, так и материалов, использованных при изготовлении. Теперь интерьер помещения, просто таки блистал роскошью. Молодой воевода, несколько раздражённый необязательным (на его взгляд) ожиданием в гостиной, не преминул издевательски отметить эти изменения в интерьере:
- Ну, здравствуй, «Достопочтенный Представитель»! Эко у тебя тут всё поменялось! Сутки явно не прошли даром! Теперь понятно, почему ты вчера по-быстрому слинял, и не последовал с нами в темницу… Молодец, важный вопрос вместо этого решил!
Хитро прищурившись, Богдан, с улыбкой, излучающей превосходство, ответил:
- Уж да, решил! И не один! Правда, куда там мне, со своими мелкими делишками, до тех ВЕЛИКИХ СВЕРШЕНИЙ, которые за прошедшие сутки, вписал в Историю нашей Родины ТЫ! В то время, пока ты с важным видом, молча поприсутствовал при общении нескольких городских старейшин с начальником темницы, я – всего лишь позаботился о благоустройстве своего скромного жилища… Ну, и договорился с остальными старейшинами о возведении зимнего лагеря для ТВОЕГО войска. Но, разумеется, хлопотание о постройке хоть сколь-нибудь отапливаемых жилых срубов и бань для дружины, не столь значимое дело, как проверка надёжности тюрьмы, в которой не осталось никого, кроме тюремщиков!
Тонко посрамлённый воевода, дабы хоть немного отыграться, развязно заметил Богдану:
- То, что они пообещали тебе некое содействие, ещё вовсе не значит, что нужные работы будут выполнены в срок, и с надлежащим старанием. Скорее всего, горожане сделают вид, будто начали строительство, а сами просто потянут время до тех пор, пока не выпадет снег, после сославшись на то, что в таких условиях продолжать работы невозможно. В итоге, наши дружинники, останутся и без бань, и без тёплых жилых срубов.
Вещий Дядька беззаботно хохотнул, и ответил пессимистически настроенному воеводе:
- Знаешь, если бы со старейшинами договаривался ТЫ, тогда, скорее всего, так бы всё и было! Это потому, что все твои таланты, сводятся только к выпусканию на волю чужих кишок! Все вы – головорезы – мыслите одинаково. Я же, управляю людьми уже долгие годы. При том, что делаю я это безо всяких угроз, влияние моё, с годами не только не упало, а наоборот, возросло. А это говорит о том, что я знаю, кому и в каком виде, подать нужную информацию. Так вот, старейшинам я, не спеша, объёмно объяснил, что, если дружинники всю зиму будут ютиться в войлочных шатрах, то мародёрства Сталевладу не миновать. Прозябая в холоде и сырости, воины будут ненавидеть всех и вся, а злобу свою обрушат на тех, кто будет доступнее всех, а именно – на сталевладцев, живущих вне городских стен. Если же дружине обеспечат приемлемые условия существования, то воины от своеволия воздержатся, понимая, благодаря кому избавлены от лишений. Конечно, поначалу старейшины восприняли моё предложение без воодушевления. Стали мычать что-то о множестве важной и срочной работы в самом городе, который прежние «хозяева жизни» основательно запустили. Но стоило мне обратить их внимание на одну важную деталь, и настроение их немедленно переменилось. Я просто указал им на то, что их положение в глазах горожан сильно изменилось. Если ранее от них не требовалось ничего, кроме того, чтоб с важным видом помудрствовать, обсуждая поступки действующих властей, возможные нежелательные последствия которых, остальные горожане ставили в вину исключительно этим самым властям, то теперь, последние жестоко поплатились за своё легкомысленное несоответствие собственным амбициям. И теперь ответственность за любые происшествия, доставляющие неприятности городской общине, ляжет на плечи представителей новой власти, а именно – достопочтенных городских старейшин! Объём возможных неприятностей, который способны доставить полтора десятка тысяч вооружённых людей, обозлённых отвратительными условиями быта, заставил новые сталевладские власти серьёзно задуматься. А полное осознание своей новой роли, вселило в них искреннее желание, поскорее решить представленную мною проблему. Так что теперь, я твёрдо уверен, что вскоре, на месте войлочных шатров, будет красоваться множество свеженьких срубов!
Хитрость и предусмотрительность Богдана, уже стали серьёзно раздражать молодого воеводу, хоть общая польза от этих качеств была столь очевидна. Где-то в глубине души, Духовлад понимал, что это последствия обычной зависти, и растрачивать себя на столь мелочную реакцию не следует, но настойчивое желание хоть немного подпортить настроение самодовольному мошеннику, с каждым мгновением только росло. Не справляясь с этим, молодой воевода заметил, ехидно улыбнувшись:
- Будет весело, если что-нибудь всё же помешает сталевладцам окончить строительство вовремя. В таком случае, перед дружиной ты окажешься в таком же неловком положении, как человек, который нас сюда привёл.
Богдан снова хохотнул, и даже еле заметно помотал головой, обозначая недальновидность собеседника:
- Ах, дорогой ты наш воевода! Если ты соизволишь, как следует напрячь память, то припомнишь, что ДРУЖИНУ СЮДА ПРИВЁЛ ИМЕННО ТЫ! Простым ратникам нет дела до того, кто тебя надоумил! Для них, идти на Сталевлад – это твоё решение! Но тебе тоже особо опасаться нечего: ты-то, просидишь всю зиму за городскими стенами, а отдуваться, если что, придётся верным тебе тысячным!
Увидев, как Духовлад насупившись отвёл взгляд, Вещий Дядька остался очень собой доволен, и с улыбкой, полной превосходства, взирал на юнца, пытавшегося его подначить. Духовлад же, оказался в тупике, даже не представляя, чем можно ответить прозорливому почтенному мужу, кроме немедленного применения силы. Кстати, этот вариант, раздражённый воевода рассмотрел вполне серьёзно, но, и память о том, что в этот дом его впустили, как гостя, и относительная физическая слабость потенциального противника, заставили его отказаться от подобных планов. Разумеется, умиротворения в его раздражённое сознание, это не принесло, и он стал водить взглядом из стороны в сторону, в поисках возможности хотя бы убраться из этого дома без откровенного унижения. Хозяин, прочувствовав состояние своего высокопоставленного посетителя, решил отбросить своё острословие, и успокоить заведённого молодого человека, дабы не расставаться с ним в столь враждебном настроении. Прикрыв глаза и помассировав пальцами переносицу, Богдан примирительно, но с нотками назидания, обратился к воеводе:
- Послушай, Духовлад. Твоё теперешнее общественное положение, подразумевает более достойное поведение. Сейчас ты недоволен тем, что тебе довелось услышать в разговоре со мной, но если поостынешь, и вспомнишь, с чего начал этот разговор ТЫ, то глупое положение, в котором ты оказался в итоге нашего разговора, покажется тебе более закономерным. Я не враг тебе, и даже не соперник. Если ты уже забыл, то у нас есть общие интересы. Давай обращаться друг к другу более уважительно, и добиться совместного успеха, нам станет гораздо проще.
Немного помолчав, Духовлад, наконец, пробурчал невнятные слова согласия на примирение, но сделал это глядя куда-то в сторону, и всё ещё оставаясь насупленным. Богдан вновь помотал головой, про себя осуждая незрелую позицию молодого воеводы. Возможно, если дать ему время, он остынет, будет более трезво и сдержанно реагировать на внешние раздражители… Сославшись на некие важные дела, Богдан попросил молодого воеводу оставить его, и раздражённый визитёр, с готовностью исполнил его просьбу.
По дороге домой, итак уже испорченное настроение Духовлада, понизилось ещё больше, стоило ему вспомнить недовольное лицо Сбыславы при утреннем визите Ратибора. Ввиду того, что обсудить сложившуюся ситуацию со своей избранницей ему так и не удалось, молодому воеводе в самых мрачных тонах представлялось грядущее выяснение отношений со Сбыславой, как пить дать накрутившей себя за день различными нелепыми домыслами. У него даже стали появляться мысли не возвращаться сегодня домой, но он тут же разозлился сам на себя за такое малодушное настроение, и твёрдым шагом направился в сторону своего нового жилища, с каждым шагом всё сильнее накручивая и себя агрессивной подготовкой к общению с возлюбленной.
К тому времени, как на его стук привратник отворил двери его собственного дома, Духовлад уже так основательно «подготовил себя», что едва удержался от того, чтобы не броситься на Сбыславу с потоком упрёков прямо с порога. В предстоящем скандале, он не желал быть агрессором, но в том, что Сбыслава даст ему повод для жёсткой контратаки, Духовлад даже не сомневался. Пройдя в хозяйские покои, он приложил серьёзные усилия, дабы показаться ушедшим в себя, неготовым к внезапному выяснению отношений, сам же в это время, всем естеством ожидая от своей женщины столь привычного каскада укоров. Но Сбыслава, едва его увидев, просто расцвела в нежной улыбке, и бросилась на шею, страстно его целуя. Духовлад был приятно удивлён таким приёмом, но пока не спешил полностью отвергать возможности внезапного развития скандала. Сбыслава же, наконец оторвалась от своего мужчины, и нежно на него глядя, затянула «медовым» голосом:
- Любимый, ты уже вернулся?! Тебя не было не так уж и долго, но я уже успела за тобой так сильно соскучиться…
Вопреки опасениям Духовлада, его женщина весь вечер была с ним нежна и учтива. Наконец, окончательно расслабившись, он стал отвечать ей тем же. Сейчас, в этих размеренных беседах с любимым человеком, молодой воевода чувствовал, что отдыхает по-настоящему, и искренне мечтал, чтобы так проходил каждый вечер отведённой ему жизни.
***
С самого утра, из города, в сторону стана дружины, потянулась плотная вереница людей. С этой толпой, следовали насколько телег, гружённых различным инструментом. Миновав лагерь, они стали собираться сразу за ним, у самой лесополосы. Над толпой поднялся рабочий гомон: это старшие работники распределяли обязанности между своими подчинёнными. Получив задания, одни стали валить сосны, другие, сразу же за ними, разпиливали стволы на несколько брёвен, третьи – быстро и умело удаляли с этих брёвен кору и сучья, а четвёртые – крепили свеже подготовленные брёвна к специальным упряжкам, и с помощью тяговых лошадей, отволакивали в сторону, где сортировали по длине и толщине.
Поднявшийся рядом с лагерем шум, заставил множество ратников выйти из шатров. В недоумении они глазели на суетящихся работников, выдвигая различные предположения о возможных причинах этого внезапного всплеска активности со стороны горожан. Наиболее общительные представители войска, не желая попусту тратить время на догадки, приближались к работникам, и прямо интересовались целью развернувшейся деятельности. Работники по-простецки отвечали, что направлены сюда по решению городских старейшин, дабы в сжатые сроки возвести множество сооружений для более уютной зимовки дружины, обосновавшейся рядом с городом. Эта новость мигом облетела весь воинский стан, вселяя радостное воодушевление в сердца ратников, уже начинавших всерьёз задумываться о суровых условиях, в которых им придётся коротать приближающуюся зиму.
Хоть некоторая часть дружинников, высокомерно считала физический труд унизительным для себя занятием (ввиду чего и подались в ряды ратников, быт которых им представлялся лишённым нужды «гнуть спину» в принципе), большинство, всё же, принялись с готовностью помогать сталевладцам. Сами работники, поначалу не особо проявлявшие энтузиазм в старании на чужое благо, с радостью встретили этот необязательный порыв дружинников, и работа стала спориться гораздо быстрее, чем могла бы. Разумеется, ратники принялись за работу исключительно из корыстных побуждений, желая обзавестись более уютным жильём до того, как выпадет снег, но вслух об этом никто из них не распространялся, и каждый видел в этом то, что хотел видеть.
***
Проснулся Духовлад снова раньше Сбыславы. Он оделся, стараясь не потревожить возлюбленную, и тихо покинул покои. Направился он прямиком к «Покоям Достопочтенного Всесмысла», находившимся всего через несколько дверей от его собственных. Молодой воевода, аккуратно, не очень громко постучал в дверь, из-за которой сразу послышался отклик учёного доходяги, приглашающий стучавшего войти. Войдя, Духовлад обнаружил Всесмысла сидящим на кровати, растирающим заспанные глаза. По всему было видно, что доходяга только проснулся, и стоило бы дать ему некоторое время, дабы привести себя в порядок. Но молодой воевода, свой вопрос считал важнее проявления излишней вежливости, и потому не стал ходить «вокруг, да около»:
- Здорова, Всесмысл. Посетил я вчера нашего татуированного узника…
- Здорова, здорова – зевая, отозвался учёный муж – И как всё прошло?
- Ну, как… – пожал плечами воевода – Отнекиваться начал. Мол, татуировку паука, ему какой-то мошенник предложил сделать, а через несколько дней, его за неё в темницу и бросили. Короче говоря, подводит к тому, что сам он о преступной жизни ни сном, ни духом, и стал невинной жертвой, обвинённой в чужих преступлениях.
- Это предсказуемо – закивал Всесмысл – Глупо было бы ожидать, что он сразу тебе откроется. Об этом я, собственно, тебе и говорил: тюрьма – тюрьмой, а вот если он проболтается кому бы то ни было о своём сообществе, и об этом станет известно его собратьям, последние его на ремни порежут. Гиблая это затея…
Духовлад пристально смотрел на Всесмысла, и в ответ на его вялый пессимизм, в душе самого воеводы, уверенность в будущем успехе своей затеи, только крепла. Выдержав небольшую паузу, он беззлобно, но жёстко и решительно возразил:
- А я уверен, что мне, всё-таки удастся вытянуть этого узника на откровенность! И так же уверен, что в итоге это принесёт немалую пользу моему войску!
Учёный доходяга, снисходительно посмотрел на молодого воеводу, как бывает отцы смотрят на юных своих сыновей, вколотивших себе в голову некую детскую блажь, и мягко, успокаивающе осведомился:
- Скажи, ну с чего ты взял, что тебе это удастся?
Духовлад медлил с ответом. Обосновать на словах свою внутреннюю уверенность, оказалось не так-то просто. В самом деле, глядя на свою задумку с точки зрения логики, он и сам приходил к неутешительным выводам: слишком уж многое говорило о том, что загадочный узник не станет открываться перед человеком, столь тесно завязанным с новыми местными властями. Но внутреннее чутьё, уверенно толкало молодого воеводу к завершению задуманного, а уж оно-то, не раз выводило Духовлада из, казалось бы, тупиковых, заведомо проигрышных ситуаций. Причём, по итогу, ещё и в солидном плюсе. Понимая, что сейчас ему нечем крыть холодные расчёты умудрённого собеседника, воевода, наконец, пробурчал, более убеждая себя, чем отвечая на поставленный вопрос:
- Сейчас мне нечего тебе сказать, Всесмысл. Ты создал себе мирок, в котором царствуют чужие мудрые изречения и твои кропотливые расчёты. В этом мире ты божок. Всевидящий, и всезнающий божок, с которым я тягаться не в силах. Но в моём мире, можно ещё и СДЕЛАТЬ ДЕЛО, и лишь сделав дело, я смогу ответить на твои мудрые расчёты!
Сказав это, Духовлад быстрым и решительным шагом покинул покои товарища. Тот не пытался его останавливать, опасаясь возможного ответного агрессивного поведения со стороны раздражённого воеводы. Учёный муж, лишь устало помотал головой, обозначая незрелый максимализм столь неожиданно покинувшего его собеседника.
Возбуждённый хозяин, быстрым шагом направился прямиком к выходу из дома, снедаемый желанием доказать учёному доходяге свою правоту. Возле са;мой двери, к нему несмело подался привратник, который, с одной стороны, должен был быть в курсе, что отвечать возможным посетителям, во время отсутствия хозяина, а с другой – был явно напуган раздражённым состоянием Духовлада. Не останавливаясь, молодой воевода грубо буркнул ему «Скоро буду», и покинул своё жилище.
Оказавшись на улице, он быстрым, уверенным шагом направился в сторону городской тюрьмы. Теперь, его сознание стали подтачивать разнообразные сомнения, раздражавшие ещё больше. В сердцах, Духовлад клялся сам себе, что если сейчас не удастся вытянуть упорного узника на откровенный разговор, то он пошлёт всю эту затею к чертям, и больше никогда не станет возвращаться в сталевладскую темницу.
Когда же один из тюремщиков открыл перед ним входную дверь, и воевода переступил порог городской темницы, первым, что он увидел, было напряжённое лицо тучного начальника тюрьмы, как умевшего, спешившего ему навстречу с другого конца коридора. Это, само по себе комичное зрелище, несколько расслабило Духовлада, и он, мягко подавив в себе желание рассмеяться, тыча пальцем в сторону выбивающегося из сил хапуги, стал быстро успокаиваться в принципе. Местный бюрократ, наконец добравшийся к дорогому гостю, льстиво, витиевато пожелал ему долгих лет жизни, попутно рукавом промакивая обильную испарину, выступившую на лбу от непривычно интенсивной нагрузки. Окончив подхалимские эскапады, тучный крохобор осторожно осведомился у важного посетителя о цели сегодняшнего визита. Духовлад, сухо поприветствовав местного чинушу, ответил, что желает видится всё с тем же единственным узником. Начальник темницы немного помедлил, рассеяно оглядываясь по сторонам. Можно было легко догадаться, что, по каким-то причинам, эти посещения ему не нравились, но вновь пытаться отговаривать воеводу он не решился, и лично вызвался проводить того до нужной камеры. По дороге к нужной камере, главный тюремщик без умолку заверял воеводу в своём глубочайшем уважении, и готовности всячески содействовать любым его начинаниям. Духовлад выслушивал всё это молча и безучастно, лишь изредка размеренно кивая, официально выражая благодарность за готовность к содействию.
Открыв перед воеводой дверь нужной камеры, обильно потеющий хапуга, стал гораздо пространнее, чем требовалось, заверять, что стоит важному посетителю лишь подать знак, и дверь немедленно откроют. Духовлад мягко, но настойчиво оборвал его, пояснив, что имеет в своём распоряжении не так много свободного времени, и желает как можно скорее приступить к тому делу, ради которого сюда явился, с трудом выделив место в своём плотном распорядке. Главный тюремщик тут же осёкся, и, глубоким поклоном выразив понимание, закрыл за Духовладом дверь, оставив того наедине с заключённым.
Следя за комичными действиями излишне услужливого тюремщика, молодой воевода чувствовал, как развеивается его прежнее радикальное настроение. Сознание вновь успокаивалось, становясь по-хорошему податливым, готовым, если нужно, легко изменить угол восприятия, и недавний настрой, аля «либо-либо», отступал в небытие. Внутренне приветствуя все эти изменения, он ещё несколько секунд пялился на закрытую дверь, после чего, окончательно умиротворившись, обратил взор на узника. С первого же взгляда, Духовлад уловил в облике «невинно осужденного», определённую особенность, ещё более подогревшую его уверенность в целесообразности своей изначальной задумки: заключённый, сидящий на полу, подобрав под себя ноги, имел понурый вид, был бледен, белки были красными, а вокруг самих глаз образовались тёмные круги. Всё это говорило об одном, а именно – о бессонной ночи. Разумеется, бессонную ночь в тюрьме, могло обеспечить множество факторов: холод и сырость, царящие в камере, либо желание тюремщиков поразвлечься… Но Духовлад был уверен, что в данном случае, именно размышление над его предложением не давало узнику сомкнуть глаз этой ночью. Их взгляды встретились, напряжённо друг друга изучая. Секунд десять в помещении царила тишина, и первым её нарушил заключённый:
- Ваши слова о возможном освобождении, не давали мне сомкнуть глаз, милостивый господин. Я, конечно, не являюсь частью сообщества, упомянутого Вами ранее, но вырос я в бедняцком районе Сталевлада, и немного наслышан об этих людях. Возможно, Вы будете так добры, и выпустите меня из этой душегубки, если я расскажу всё, что о них знаю… Всё равно большей пользы от меня не будет…
- Ну, что ж. Сначала давай посмотрим, как много ты знаешь – ответил Духовлад, гармонично изображая важность человека, которому предстоит решать чужую судьбу.
Узник, в свою очередь, умело изобразил мнущегося в нерешительности простака, и сказал, пытаясь подвести собеседника к мысли о бесполезности его дальнейших стараний:
- Прежде всего, исходя из того, что мне доводилось слышать, хочу предупредить, что членам этого сообщества, категорически запрещено вести дела с представителями власти. Исходя из этого, не думаю, что Вам имеет смысл продолжать так настойчиво искать возможности с ними встретиться.
Снисходительно улыбаясь, молодой воевода уверенно выдал узнику ответ, отрепетированный ранее с Всесмыслом:
- Меня этот запрет не касается: наше войско, просто выполнило определённую работу для представителей теперешних властей города, а именно – устранили прежнюю власть. На этом, пока, наше взаимодействие окончено, и, после зимовки за счёт городской общины, мы уйдём в поход на Драгостол. Так что, к установлению внутреннего порядка в городе, мы не имеем никакого отношения.
Узник пожал плечами, достоверно изображая удивление:
- Зачем же Вам искать встречи с преступниками этого города, если к внутреннему порядку Вы никакого отношения не имеете?!
- У меня есть для них весьма взаимовыгодное предложение – интригующе заявил Духовлад.
- И что же это за предложение? – машинально спросил узник, теряя контроль над рамками избранной роли.
Прищурившись, воевода поинтересовался, с лёгкой издёвкой:
- Ты ведь говорил, будто простой бродяга, не имеющий отношения к этой преступной общине? Не страшно тебе будет носить в себе такую тайну?!
- Чур, чур! Проклятое любопытство! – замахал руками узник, изображая опомнившегося простака – Не нужны мне никакие тайны! Само по себе с языка слетело!.. Но, позволь поинтересоваться: откуда ты вообще знаешь о «пауках»? Ты что, жил в нашем городе?
- Нет, не жил – пожал плечами Духовлад, и тут же предпринял попытку заинтриговать собеседника, глядя ему прямо в глаза – О Детях Кривлада, я узнал из одной рунейской книги!
Секунд двадцать, они молча, не отрываясь, испытывали друг друга взглядами. Сейчас, взгляд заключённого в один миг преисполнился такой внутренней силы, что Духовлад едва малодушно не отвёл глаза. Но, всё же он выдержал. С трудом, но выдержал. Создавалось впечатление, что этот, сидящий за решёткой человек, сквозь глаза, заглянул в самую душу молодого воеводы, и тому стало жутко. Когда он испытывал подобное ощущение в последний раз, Духовлад, наверное, и сам не смог бы сейчас вспомнить… Где-то в далёком детстве. Нет, в последнее время, он довольно часто испытывал страх: перед боями, перед выступлениями на Советах, перед судьбоносными встречами… Но ЭТО, было нечто другое. Со страхом он научился справляться. Сейчас же, молодой воевода, как будто ощутил полную беспомощность перед этим взглядом, в котором проступило нечто потустороннее. Духовлад даже стал думать о том, что сама идея прийти сюда была неудачной, но сумел взять себя в руки, и достойно продолжить состязание взглядов.
Наконец, узник первым нарушил молчание, поинтересовавшись с напряжением в голосе, и не отрывая взгляда:
- И что же именно ты узнал из этой книги?
Вопрос этот, прозвучал таким тоном, как будто это он – Духовлад – находился по ту сторону решётки. Врать воевода не собирался, но у него создалось устойчивое внутреннее ощущение, что в противном случае, с этим возникли бы серьёзные проблемы. Он подробно описал загадочному узнику особенности внутреннего уклада преступного сообщества, которые сумел усвоить из попавшейся Всесмыслу книги. Собеседник слушал не перебивая. Даже когда познания Духовлада иссякли, и он замолчал, узник ещё некоторое время молча сверлил его проницательным взглядом, после чего задал новые вопросы:
- Откуда у тебя эта книга? Много ли людей, кроме тебя, знают о ней?
Спина Духовлада покрылась «гусиной кожей»: ещё до того, как он полностью осознал суть поставленных вопросов, на инстинктивном уровне, молодой воевода почувствовал, что сейчас придётся лгать. Сумев с огромным трудом взять себя в руки, Духовлад ответил, не моргая глядя прямо в сверлящие его глаза:
- Эта книга случайно попалась мне в книгохранилище Кременца. Она написана на рунейском языке, так что не думаю, что она смогла бы заинтересовать многих в Чёрном Крае.
- А ты, значит, знаешь рунейский? – недоверчиво спросил узник, на что Духовлад молча утвердительно кивнул.
На несколько минут, в помещении вновь воцарилась тишина. Узник что-то напряжённо обдумывал, не выпуская при этом взгляда собеседника из крепкого захвата собственных глаз. Наконец, определившись с дальнейшим направлением диалога, заключённый снова заговорил, и снова таким тоном, будто не отдавал себе отчёта, по какую сторону решётки находится:
- Ладно, хватит кривляться. Я действительно имею отношение к упомянутому тобой сообществу. Я не в силах принимать решение за всех, но моё слово кое-что значит. Теперь я повторю свой прежний вопрос: что именно ты хочешь от нас?
- Весной мы отправимся в поход на остальные города Чёрного Края. Скорее всего, нас ждут несколько долгих осад. Как известно из книги, представители вашего сообщества, действуют во всех городах Земли Ругов, и поддерживают между собой хорошо налаженную связь. Так вот, я хочу, чтобы во время осад остальных городов Чёрного Края, ваши люди всячески подрывали управляемость общины осаждённых городов. Такая деятельность, будет очень полезна для НАС, и весьма выгодна для ВАС – ответил молодой воевода, уже из последних сил заставляя свой голос звучать ровно и уверенно: пробирающий до костей взгляд узника, просто невероятно изматывал его.
Заключённый снова сохранял молчание некоторое время, тщательно обдумывая услышанное, и, наконец отозвался:
- Это интересное предложение. Уверен, члены нашей Общины рассмотрят его с повышенным вниманием. Теперь, хотя бы ради того, чтоб довести твоё предложение до их сведения, я должен получить СВОБОДУ. Раз уж ты здесь, то, как я понимаю, тебе по силам это устроить. В таком случае, с тобой, в ближайшее время, обязательно свяжется мой человек, и у нас состоится новая встреча, во время которой, мы сможем более подробно обсудить, условия нашего возможного взаимодействия. Но, одно жёсткое условие, у меня есть уже сейчас: при нашей следующей встрече, ты должен отдать мне ту книгу, о которой упомянул в начале нашего разговора.
Духовлад к этому времени, был уже настолько вымотан, что окончание разговора, как такового, интересовало его гораздо больше положительного результата. Воевода уже не сохранял полной чистоты восприятия. Услышанное он воспринимал через слово, а общий посыл – лишь в общих чертах, потому немедленно пообещал:
- Ты сегодня же получишь свободу, а при нашей следующей встрече – требуемую книгу.
- Тогда до новой встречи – распорядительным тоном резюмировал узник, давая воеводе понять, что разговор окончен, и наступает время действий.
Повернувшись к двери и постучав в неё, призывая тюремщика, Духовлад почувствовал некоторое облегчение от того, что получил, наконец, возможность, не видеть этот, просто таки удушающий взгляд. Тем ни менее, взгляд этот, он продолжал ощущать даже своей спиной, что не давало ему полностью расслабиться. Молодому воеводе показалось, будто прошла целая вечность, пока тюремщик заглянул в окошко, и, удостоверившись, что узник остался на месте, открыл перед ним дверь. Оказавшись в коридоре, и услышав, как за спиной лязгнула тяжёлая дверь, запираемая на мощный железный засов, Духовлад испытал двоякое ощущение. Ощущение это, просто поражало своей полярностью: с одной стороны – невероятное моральное облегчение, а с другой – сильную физическую усталость. Конечно же, он не мог видеть, как узник, оставшийся наедине с самим собой, всё ещё сидя на полу своей камеры, подобрав под себя ноги, дрожащими руками упёрся в пол перед собой, и тяжело дыша, обессиленно свесил голову.
У выхода из здания городской темницы, воеводу уже преданно ожидал тучный начальник сего заведения, заранее слегка подобострастно склонившийся. Едва высокопоставленный посетитель к нему приблизился, хапуга учтиво поинтересовался:
- Как у Вас всё прошло? Не мешали ли мои подчинённые?
Не имея сил и желания размениваться на прелюдии, Духовлад ответил ему сухим распоряжением:
- Освободи этого узника.
Лицо главного тюремщика, в один миг приняло обречённо-умаляющее выражение, и он робко попытался возразить:
- Умаляю Вас, одумайтесь! Этот человек – опаснейший преступник…
Морально измотанный Духовлад, немедленно преисполнился раздражения. Его выражение лица стало угрожающе-озлобленным, и он повторно, властно распорядился, сопровождая каждое процеженное сквозь зубы слово, тычком пальцем в грудь готового расплакаться толстяка:
- ТЫ… ОСВОБОДИШЬ… ЭТОГО… ЧЕЛОВЕКА… СЕГОДНЯ ЖЕ!..
Не дожидаясь ответа, молодой воевода покинул здание тюрьмы, и направился к своему дому. Разнообразные, не особо связанные между собой мысли, роились в его голове, подобно потревоженному осадку на илистом дне. Но по пути, все эти мысли, стали складываться в обновлённую картину происходящего. Духовлад уже сожалел о том, что вообще затеял все эти переговоры с узником, так напугавшим его в итоге, и искренне надеялся, что тот, получив свободу, «обманет» его, и не станет присылать человека, обязанного устроить их новую встречу. Но в обратном случае, он, всё-таки, решился довести дело до конца.
Вернувшись домой, он направился прямиком к Всесмыслу. Молодой воевода к этому времени, уже более или менее успокоился, но перед входом в покой учёного товарища, нарочно насупился, и умышленно вошёл к нему без стука. Доходяга, коптившийся над очередным фолиантом, повернулся к вошедшему, и собственным безучастным видом просигнализировал, что столь бесцеремонное нарушение его личного пространства со стороны воеводы, становится уже вполне обыденным. Духовлад же, несколько раз молча прошёлся взад-вперёд по комнате, изображая нервозность. Взирая на это, и делая собственные выводы, Всесмысл растянул самодовольную улыбочку, ехидно интересуясь:
- Ну, и как дела в темнице?
- Да никак! – ответил Духовлад, резко разведя в стороны руки, имитируя раздражение – Тупая затея! О чём я только думал?! Полночи не спал, да полдня зря потерял из-за мечтаний бредовых!
- А я тебя предупреждал! – возвращаясь к чтению, уверенно заявил беглый богослов, преисполнившийся чувством превосходства.
- Дай мне книгу об этих «Пауках» – попросил Духовлад, протянув в сторону Всесмысла открытую ладонь.
Несколько удивлённый доходяга поднялся, взял в руки требуемую книгу, и лишь передавая её товарищу, рассеяно поинтересовался:
- Зачем она тебе теперь?!
- Сожгу ко всем чертям! – раздражённо бросил Духовлад, взяв книгу, и поворачиваясь к выходу.
Всесмысл тут же вцепился немощными пальчиками в плечо воеводы, пытаясь развернуть его обратно к себе лицом, словно мать-синичка, пытающаяся отбить птенца у ястреба, и воскликнул, срывающимся на писк голосом:
- Это твоя ошибка! Книга здесь не при чём! Не смей!..
Духовлад сам развернулся, и впился выразительным взглядом прямо в самую глубину глаз возмущённого книголюба. Угрозы в этом взгляде не было, но Всесмысл, как будто прочитав в нём всё, что надо, убрал руки от плеча воеводы и замер на месте, вжав голову в плечи, взирая на него широко открытыми, не моргающими глазами. Дабы не оставлять недосказанности, Духовлад настоятельно предупредил товарища, размеренно выговаривая слова:
- Навсегда забудь об этой книге, и обо всём, что ты в ней прочитал.
- Уже забыл – приглушённо заверил доходяга, не меняя своей жалкой позы.
Ничего больше не говоря, Духовлад покинул покои Всесмысла, и направился в собственные. Здесь его встретила приветливая Сбыслава, немедленно приставшая с расспросами, типа «Где был? Что делал?». Духовлад мягко сослался на головную боль и нужду в отдыхе, после чего прилёг на кровать, не говоря более ни слова. Сбыславе такой поворот явно не понравился, но она сдержалась, и не стала пока тревожить своего мужчину.
Сейчас, когда Духовлад получил, наконец, возможность полностью расслабиться, непонятная физическая усталость, проявилась в полную силу. Веки воеводы бессильно сомкнулись, и он немедленно провалился в глубокий сон.
***
Сбыслава была немало удивлена странным поведением своего мужчины: ушёл ещё до того, как она проснулась, а к полудню вернулся, и тут же увалился спать. В её богатом воображении, стали хаотично возникать разнообразные версии, одна другой нелепее. Перед Сбыславой встал главный вопрос: насколько раньше её, проснулся Духовлад? Может быть, он полночи пропадал чёрти-где?! Нервно покусывая губы, хозяйка отправила Дарину к привратнику, дабы та узнала, сколько времени прошло с того момента, как Духовлад покинул дом, до её подъёма. Крутившаяся рядом «подруга», с готовностью отправилась выполнять поручение, и, вернувшись через несколько минут, услужливо доложила, что между упомянутыми событиями, прошло не более часа. Это сообщение несколько успокоило Сбыславу, однако полностью, возбуждённое женское сознание, успокаиваться никак не желало. Ведь вполне может быть, что Духовлад просто приказал привратнику солгать…
Видя, как хозяйка дома молча изводит себя, Дарина решила отвлечь её, и, за одно, как бы извиниться за недавний неудачный разговор, в котором вывела «подругу» из себя. Благо, для этого как раз недавно подвернулся удачный повод…
- Знаешь, Сбыслава – будто между прочим, от нечего делать, обронила Дарина – Я тут разговорилась немного с прислугой дома…
Сбыслава тут же перевела не неё испепеляющий взгляд, внутренне ликуя, что появилась возможность на ком-нибудь согнать злость:
- С чего ты взяла, что сейчас подходящее время травить мне свои рассказы об общении с этими тупоголовыми овцами?! Может, ты решила впечатлить меня вашими философскими диалогами?!
От столь незаслуженно резкого ответа, Дарина сразу несколько осунулась, и, потупив глаза в пол, приглушённо ответила:
- Я даже не собиралась… Просто, мне показалось, что мне удалось узнать нечто важное… Полезное для тебя…
- И что же такого «важного и полезного для меня», тебе удалось узнать от этих недалёких?! – с издевательской улыбкой, поинтересовалась Сбыслава.
- Я узнала… – еле слышно забубнила смущённая Дарина.
- Я не слышу тебя, Дарина! Говори громче, и внятнее! – громко и повелительно приказала Сбыслава, внутренне упиваясь жалким видом «подруги».
Лицо Дарины несколько раз исказила маска зачинающейся истерики, но она сдержалась, и стала говорить громче и внятнее, хоть голос её изредка и срывался:
- Я узнала, что прежняя хозяй… хозяйка этого дома, держала в городе лавку, торгующую рунейск… рунейскими тканями. Я и подумала, что, раз уж тебе достался её дом, то и всё остальное имущество, тоже должно принадлеж… принадлежать тебе. Думаю, лавка приносит немалый доход…
- Ну, чего сопли распустила?! – процедила сквозь зубы Сбыслава, пренебрежительной гримасой, выражая недоверие искренности эмоций своей «подруги» – Возьми себя в руки, а то ОСТОЛЬНАЯ ПРИСЛУГА засмеёт!.. Возьмёшь кого-нибудь из слуг, знающих дорогу, и посмотришь, что там за лавка… Стоит ли вообще за неё браться…
Дарина молча кивнула, и понуро отправилась исполнять волю раздражённой «владычицы», то и дело шмыгая носом. Всё ещё пренебрежительно глядя ей вслед, Сбыслава внезапно остановила «подругу»:
- Постой, завтра пойдёшь. Этот проснётся (при этих словах, она еле заметно указала подбородком в сторону покоев, где спал сейчас Духовлад), и я скажу ему, чтоб отрядил с тобой двоих дружинников из числа тех, что целыми днями бьют баклуши в нашем доме. И от дармоедов хоть какая-то польза будет, и тебя из лавки не вышвырнут, как паршивую воровку…
Дарина послушно остановилась, и молча закивала головой, так и потупив взгляд в пол. Сбыслава же, внутренне осталась очень довольна таким проявлением покорности.
***
Сумерки покрыли бедняцкий квартал Сталевлада. Ещё совсем чуть-чуть, и город погрузится в кромешную ночную мглу. И этот квартал, будет самым тёмным, ибо считанные единицы здесь, могут позволить себе жечь по ночам свечи, или хотя бы лучину. По узким, грязным улочкам, быстрым шагом передвигалась группа из пяти человек. Их простые, изрядно поношенные одежды, были вполне привычны для этих улиц. В таких одеждах, не составляло особого труда затеряться в любом местном скоплении людей. Зато гордо выпрямленные спины, и угрожающее превосходство, пылающее в глазах, решительно отличали их от остальных местных обитателей. Замешкавшиеся бедняки, оказавшиеся на пути у этих людей на этих узких улочках, спешили вжаться в стену, дабы дать им как можно более свободную дорогу. Некоторым из бедняков, давно живущим в этом квартале, некогда приходилось становиться невольными свидетелями расправ этих ловких и жестоких людей над теми, кто каким бы то ни было образом, перешёл дорогу их скрытному, беспощадному сообществу. Жестокость и молниеносность этих расправ, навсегда врезались в память этих невольных свидетелей жуткими, кровавыми картинами, вселяющими благоговейный ужас перед их творцами. Сами же «пауки», никогда не трогали случайных очевидцев своих расправ, ибо благодаря последним, росла и крепла леденящая кровь Слава их древнего сообщества.
Группа двигалась в следующем порядке: двое шли впереди, за ними один, и замыкали группу снова двое. Не нужно было обладать особо прозорливым умом, чтобы понять: в данный момент, задача ведущей и замыкающей пар – это охрана человека, идущего между ними. Человек этот, был хмур и задумчив. Как и все члены сообщества, имени своего, полученного при рождении, он лишился ещё в юности, взамен получив кличку. Среди собратьев, он был известен, как Зуб. Так вот, хмурым он был практически всё время, на протяжении последних трёх недель. С того самого времени, как возглавил сообщество. У собратьев вовсе не вызывала вопросов вечная хмурая задумчивость нового предводителя. Всё таки, новая ответственность… Да и в самом городе, события развивались отнюдь не размеренно. Ни с того, ни с сего, чёрт знает откуда, явилась огромная ватага вооружённых людей, взяла город, и отдала представителей старой власти, на растерзание взбеленившейся толпе. Тайного сообщества, которое он совсем недавно возглавил, как, соответственно, и всех его членов, перемены во властных кругах никак не касались... А вот лично его – касались. Обусловлено это было, некоторыми особенностями его восхождения на вершину, к счастью неизвестными остальным членам его жестокого сообщества. Произошедшие не так давно события, одно за другим востанавливались в памяти нового предводителя «пауков»…
Началось всё с того, что, будучи ещё только Старшим (человеком, отвечающим за определённую группу рядовых «пауков» перед предводителем), Зуб угодил в руки городской стражи при неудачной попытке вымогательства. Выбранный объект, изначально являлся неоднозначным: один из купцов, поставляющих товары для высшего общества Сталевлада. Обычно, «пауки» избегали давления на торгашей, занимавшихся обеспечением околовластных персон, но Зуба к участию в этой авантюре, склонили сразу два обстоятельства. Первое – это внешний облик будущей жертвы: пухлый, изнеженный мужчина средних лет, с безвольным, услужливым взглядом и женственной жестикуляцией. С первого же взгляда, у опытного вымогателя, сформировалась железная уверенность, что, если сразу же жёстко и качественно надавить на жертву, та не решится обратиться к стражникам за помощью. Вторым же обстоятельством, послужила хроническая неудовлетворённость собственным положением внутри сообщества. Даже будучи близок к бывшему предводителю, Зуб уже давно перестал этим удовлетворяться. В то время, он внимательно наблюдал за деятельностью действующего предводителя, и день ото дня в нём крепла уверенность, что Лис (так звали его предшественника) не делает ничего такого, чего не смог бы сделать сам Зуб. Со временем, размышления, развиваемые в этом направлении, привели его к выводу, что сам он – гораздо более достойная кандидатура на место предводителя, чем Лис. Сам для себя, он сразу же решил, что дело вовсе не в зависти, а то, что остальные «пауки» были вполне удовлетворены Лисом, как лидером, для Зуба являлось прямым доказательством глупости и недальновидности рядовых членов сообщества. Зуб был движим именно желанием выделится, показать остальным «паукам» свою незаурядную сущность, добившись успеха там, куда остальные даже опасаются лезть. Это нужно было ему для того, чтобы в случае, если встанет вопрос о новом предводителе, ни у кого бы даже сомнений не возникло, кто именно должен возглавить сообщество. Такое честолюбивое поведение, очень скоро стало давать результат: в среде «пауков», авторитет Зуба стал быстро расти. Даже Лис, на место которого он метил, стал относиться к нему особо благосклонно и доверительно. Зуб с радостью отметил это, и с готовностью пускался на всё новые отчаянные дела, собираясь вскоре открыто заявить свои права на главенство. Но вот с вышеупомянутым поставщиком рунейских безделушек, случился серьёзный прокол. По началу, едва Зуб впервые жёстко на него надавил, создалось устойчивое впечатление, что жертва чрезвычайно напугана, и готова платить за собственную безопасность. Зуб не был новичком в этом деле, и этот слащавый, женоподобный толстячок, вёл себя точно так же, как и все его предыдущие жертвы, с которыми проблем никогда не возникало. Но при следующей встрече, опрометчиво заявившись прямо домой к торгашу, он был схвачен городской стражей. В его задержании, лично участвовал один из заместителей начальника городской стражи, так что (к огромному везению горе-вымогателя) первый допрос ему устроили прямо на месте.
После того, как мордоворот из рядовых стражников, пару раз от души съездил Зубу по морде, пока что только для настройки на волну откровенного общения, к нему приблизился весьма самодовольный заместитель начальника городской стражи. Он глумливо стал осыпать пойманного преступника обещаниями долгих, изысканных пыток, перед показательной казнью в канун какого-нибудь большого праздника. Как любой из «пауков», Зуб отлично знал жёсткие законы своего сообщества. Он и ранее мысленно относился к ним пренебрежительно, считая пережитком, во многом бесцельно усложнявшим быт «Детей Кривлада». Теперь же, перед лицом реальной опасности, он не раздумывая послал подальше собственные клятвы, и предложил высокопоставленному стражнику контроль над преступным сообществом Сталевлада. Того предложение несколько заинтересовало, но, по понятным причинам, особо доверять преступнику, попавшемуся ему в руки, заместитель начальника стражи не спешил. Человек, от которого зависела дальнейшая судьба неудачливого вымогателя, излучая пренебрежительное превосходство сквозь глумливую улыбку, потребовал от Зуба более детального предложения. Пойманный преступник, с готовностью поделился информацией о своих возможностях. Он в общих чертах описал диспозицию сил в своём закрытом сообществе, и указал, что в случае, если убрать действующего предводителя, именно он – Зуб – займёт его место. Поначалу, энтузиазм высокопоставленного стражника к такому предложению резко упал. Дело в том, что жуткая слава «Детей Кривлада», не распространялась за пределы бедняцкого квартала, а проблемы этого квартала, городскую стражу не интересовали совершенно. А те кражи, грабежи и убийства, что случались в других частях города, стражи правопорядка, списывали на спорадическую деятельность отдельно взятых отщепенцев в обществе. В итоге, Зуб всё же убедил его согласиться на предложение, многообещающе намекнув, что, в этом случае, стража гораздо чаще начнёт задерживать преступников прямо на месте преступления, с поличным. Заместитель главного стражника города сразу смекнул, что подобный рост показательной эффективности, незамедлительно позитивно отразится на отношении Смотрящего к руководству Сталевладской стражи. Предложение было принято, и первым делом, Зубу предстояло передать в руки стражи действующего лидера «пауков». Главным условием, на котором безоговорочно настаивал новый подельник городской стражи, было обязательное умерщвление Лиса сразу же после задержания, дабы гарантировать абсолютную конфиденциальность участия в этом деле самого Зуба. Высокопоставленный стражник заверил, что это условие обязательно будет соблюдено, и дело теперь только за тем, чтоб у Зуба получилось заманить своего лидера в ловушку. Технически, выполнить это было не сложно, ввиду высокой степени личного доверия Лиса к человеку, уже решившемуся его предать. С моральной же стороны, особых проблем тоже не возникло: Зуб легко накрутил себя воспоминаниями о неверных (разумеется, на его взгляд) шагах действующего лидера до такого состояния, когда собственные низкие намерения, стали казаться ему самыми справедливыми из всех возможных.
Встретившись с Лисом, Зуб озабоченно ему сообщил, что имеет сведения о возможном предателе в рядах сообщества. Мол, доподлинно ему не известно, кто это именно, но подозрения имеются. Главное – доверять пока никому нельзя, нужно встретиться, и потолковать об этом наедине. Обеспокоенный лидер опрометчиво согласился, и вечером того же дня, явился в заранее условленное место в гордом одиночестве. Разумеется, кроме гнусного собрата, здесь его поджидали несколько стражников, во главе всё с тем же заместителем начальника городской стражи. Застигнутый врасплох Лис, был быстро оглушён и связан. Зуб требовал немедленного выполнения своего главного условия, но, к его ужасу, заместитель начальника стражи безэмоционально заявил, что от своего руководства, получил указание, взять столь важного преступника живьём, для показательного суда, и столь же показательной казни. Зуб с мольбами бросился на колени, пытаясь втолковать неразумному стражнику, что такое положение дел, ставит лично его под смертельную угрозу, ведь если Лис сумеет связаться с кем-нибудь из «пауков», то предателя будет ожидать смерть, к тому же не быстрая. Стражник надменно заверил, что глава «Детей Кривлада» будет надёжно изолирован, и «связаться» ни с кем не сумеет. Зуб пытался было настаивать, но от него попросту отмахнулись. Благо, хоть связанного Лиса полностью завернули в рогожу, и вынесли на руках, словно бревно.
Вопреки опасениям Зуба, на следующий день среди «пауков» никто даже предположить не мог, куда пропал Лис. Сам Зуб, разумеется, тоже изображал на лице недоумение, едва речь заходила о внезапно пропавшем лидере. На следующий день, никаких новых известий по этому вопросу не поступало… И через день… И через два… Старшие собрались на сходку, для определения временного предводителя «Детей Кривлада». Как и следовало ожидать, им, по решению большинства, стал Зуб.
Ввиду отсутствия новостей о Лисе, новый лидер несколько успокоился, как вдруг в Сталевладе пала прежняя власть. По телу Зуба пробежала волна озноба, едва он узнал, что из темницы были отпущены все узники. Он даже хотел бросить всё, и бежать, куда глаза глядят, но не решился. Несмотря на известие, будто темница опустела, пару дней о бывшем предводителе «пауков» ничего слышно не было. Снова успокоившийся Зуб решил, что Лиса, всё-таки убили, перед тем, как отпустить остальных узников… Конечно, полностью расслабляться он даже не собирался, и внимательно следил за всем, что происходило вокруг. Пока всё протекало обыденно, и никаких подозрений не возникало…
Наконец, группа вошла в одну из бедняцких ночлежек. Здесь, в специально отведённом помещении на втором этаже, должна была состояться очередная, заранее запланированная сходка руководящего звена «пауков». Все Старшие, уже были на месте. Они сгрудились у лестницы, ведущей на второй этаж, в полумраке, слегка разбавленном тускловатым, дрожащим светом нескольких свечей в руках некоторых рядовых «пауков», сопровождавших на сходку своих Старших. Каждый из Старших, традиционно приветствовал своего лидера объятиями с троекратным поцелуем. Украдкой, Зуб старался уловить в их словах или мимике, какие-нибудь непривычные вещи, напряжение в тоне… Ничего. Всё было, как обычно. Над руководящим звеном, в полном составе поднимающимся по лестнице, поднялся нестройный гул обсуждения перипетий прошедшего дня, обмена свежими шутками, и, отвечающих им, нестройных смешков. Внешне атмосфера была вполне обыденна, и, возбудившаяся было подозрительность Зуба, вновь легла на дно его сознания, подобно успокоившемуся осадку. Он, как и полагалось лидеру, возглавлял процессию. Старшие, что шли за ним, могли подняться сюда лишь вслед за своим предводителем – это было древнее, не писаное правило сообщества. Зубу нравилось переполняющее его чувство собственной важности, и он уже потихоньку к нему привыкал. Причём, происходило это настолько быстро и органично, что это чувство начинало казаться ему естественным.
Подойдя к нужной двери, Зуб открыл её, и едва переступив порог, замер на месте. В помещении стоял стол, вокруг которого стояли табуреты, по числу человек, обязанных участвовать в сходке. На столе стояли несколько свечей, наполнявших помещение тусклым, каким-то даже потусторонним светом, а во главе стола восседал Лис, исподлобья сверля нового предводителя ледяным взглядом.
Оцепенел Зуб всего на мгновение, после чего, потеряв над собой контроль, метнулся было прочь из комнаты. То, что ещё несколько секунд назад ласково тешило его самолюбие, теперь напрочь лишило его призрачной надежды на спасение: шедшие позади него Старшие, грубо втолкнули его обратно, вваливаясь за ним гурьбой, кто с негодующими, кто со злорадными комментариями. Двое из них, крепко схватили предателя за руки, двое за ноги, оторвав от земли, лишая опоры, а ещё один – накинул на шею удавку, затянув её что было мочи. Зуб лишь безрезультатно подёргивался и сипел. Лис встал, взял со стола одну из свечей, и не спеша подошёл к эпицентру развернувшегося действа. Поднеся свечу поближе к лицу Зуба, он пустым, отрешённо изучающим взглядом, разглядывал красные, выпученные глаза, беспомощно вывалившийся изо рта язык… Из последних сил, обречённый пытался что-то сказать Лису, но немеющие губы лишь беспомощно потёрлись о непослушный язык, а из глотки донёсся только приглушённый сип. Тем ни менее, Лис понял, что это была именно попытка говорить, на что безучастно ответил, пожав плечами:
- Я не понимаю тебя, Зуб.
Когда стало однозначно ясно, что предатель испустил дух, его тело бросили на пол. Каждый из присутствующих достал нож, и нанёс им удар по трупу, символически подтверждая своё одобрение содеянному. После этого, один из Старших, позвал снизу двоих работников ночлежки, которые, бледнея от страха, выволокли из помещения исколотое, обильно кровоточащее тело. Члены руководящего звена «пауков», стали занимать сои места за столом. Многие ещё ворчали себе под нос что-то вроде: «Так и надо…», «Гнида! Как брат ведь был…». Желая поскорее перейти от бестолкового зуда о прошлом, к многообещающему обсуждению будущих шагов, Лис привлёк к себе внимание громким обращением:
- Забудем об этом псе, он уже получил по заслугам. Наша жизнь продолжается, и нам предстоит обсудить одно очень интересное предложение…
Сброд том первый главы 22-28
© Copyright: Квашин Ко, 2016
Свидетельство о публикации №216120301503
Свидетельство о публикации №216120301503
Рецензии