Ямочки на щеках

 
   Чудом успел на дизель из Полтавы в сторону Миргорода. По расписанию он уходит в 8:31.  Как назло утром сладко хотелось спать.  Сон был тягуч и обволакивал сознание полудремой.  Накануне, вечером, лег в одиннадцать.  Затем, встал.  Не спалось.  В красном уголке цветной телевизор.  Шел старый, престарый фильм, даже черно-белый.  В полумраке зала, стайка девчонок на дальних стульях.  На ближних, по царски расположился парень лет тридцати.  Вскоре, девушки ушли, хохотнув на прощание.  Осталась одна.  Я тоже встал, и вышел в вестибюль.  Яркий свет, бабка дежурит в черном халате, украинка.  Зашел в читальную комнату.  В темноте нашарил выключатель настольной лампы.  До самой полуночи, листал журнал «Наука и религия», на украинском языке.  Желтоватый абажур бросал тень в открытую дверь в коридор, на серый палас.  По коридору дважды прошла девушка.  И от этого было таинственно жутко, в ожидании какого-то приключения.  Но ничего не случалось.  А я все сидел и старался вникнуть в смысл близкого в понятиях языка.  Слышно было, как шумела вода, близко за стеной кто-то умывался.  За окном, пробиваясь сквозь стекла и шторы жила песня.  Мужской голос, бодрясь и жалуясь, что-то запевал.   Женский голос доводил, допевал, вселяя в мужчину, и, почему-то в меня, уверенность, надежду, мощь….   Не зажигая света, разделся и лег в белоснежную, серпом прогнувшуюся подо мной, постель….   Утром  заставил с трудом себя встать в 7:15.  На втором этаже, где кухня, на газу вскипятил воду в алюминиевой кружке.  Сыпанул в кружку грузинского чая, обжигаясь, нес в свою комнату на первом этаже, в левом крыле.  Ровно в восемь был на троллейбусной остановке.  Проехал одну остановку на троллейбусе № 5, затем пересел на № 4, и уже в 8:25 был на вокзале. 
   Ночью шел дождь.  Влажный, насыщенный парами воздух, в меру прохладен, в меру теплый.  Сплошным налетом окиси свинца выглядит небо.  На вагонное стекло изредка попадают, чертя его наискось, капли дождя.  Проехали остановку «Шведская могила»….  В вагоне пустынно,  грустно, молчаливо.  По углам, прижавшись к стенке вагона, дремлют, покачиваясь, четыре женщины и двое мужчин.  От того, кто сидит позади меня,  пахнет  табаком.  У самой двери, забившись в угол, мягкого, обшитого коричневой искусственной кожей, дивана, сидит девушка.  Она мило улыбалась там, на станции, когда я, запыхавшись, вбежал в вагон, еще не веря тому, что этот вагон идет в Миргород, глянул в окно на перрон, рядом стоял другой дизель на Харьков и, целуясь, прощались двое бритоголовых парубков с родными.  Девушка рослая, крепкая, стояла с покрасневшими глазами, а та, что в углу теперь сидит, затаенно и нежно улыбалась.  Может быть вспомнила свое, забытое.  Но только стоило дизелю набирая скорость, отойти от платформы, как лицо девушки стало серьезным и безнадежно грустным.  Она, видимо, хорошо знала эту дорогу, да еще в такое серое утро, где все было тоскливым и мокрым. 
   На какой-то станции вагон наполнился шумом, мягким украинским говорком, людьми.  И девушка, закрытая головам пассажиров, исчезла, пропала, и, быть может, навсегда.  Помню, такой еще свежей, горячей памятью, её темные глаза и такие же волосы, рассыпанные по плечам.  Её вздернутый носик и припухлые губы.  Светло-бирюзовая кофточка на молнии расстегнута.  И грустные, скучающие глаза.  Кто она?   Куда едет?  Сколько ей лет?  Ничего я не знаю и вряд ли узнаю когда-либо, теперь!
   Когда на очередной станции часть пассажиров вышла, я снова увидел свою незнакомку.  Густая, матово блестевшая челка скрывала её лоб до самых бровей.  Лицо лунно белело, оттенённое густыми очаровательно разбросанными по плечам, волосами.  Все так же грустили её глаза.  Но, порой, она улыбалась своим мыслям и тогда, лицо её оживало, становилось милым, приветливым, глаза таинственно светились. 
    Вагон качало, трясло.  Бесконечные развалы бледно-зеленых мокрых от дождя полей, полоски акаций, дубов, седых, словно от инея, кустов ив, шевелящихся от ветра….  И одинокая в лощине, равнодушно жующая траву, корова, черно-белой масти, дед в штормовке с нахлобученным капюшоном с седой бородой, два желтых трактора, словно близнецы, стоят друг от друга на добрых десяток километров, но одинаково застывших на перекрестках с железной дорогой, и стадо коров, и рядки скошенной травы, и бабка одиноко разбивает эти валки, и молодая поросль вдоль дороги, и во всем этом скука, скука и скука….  Как здесь, без леса,  живут зимой, осенью, - должно быть особенно скучно и тоскливо.  Чем живут?  Или за огородами с скотиной не когда скучать? Одинокие,  жалкие в своей открытости и незащищенности, хаты.  Что ж, люди сами виноваты в этом.  Веками сводили лес, под пашни, а из леса строили большие города.  Города эти потом сжигали в войнах.  Потом снова пилили лес и ставили снова города.  Откуда же ему быть, теперь, лесу?
   Маленькие копны сена, кротовые холмики.  Кукурузное поле и опять лесополоса. 
   А незнакомка неотрывно смотрит в окно, сидит ко мне лицом, снова открыта, вся на виду.  Темные глаза бегают туда-сюда по горизонту, бесцельно фиксируя плывущий в окна пейзаж. 
   Вагон снова безнадежно опустел, притих, лишь внизу, под полом, слышен утробный, прерывистый гул движков, близкого дизеля.
   Кажется, сейчас, я должен встать, подойти к ней и заговорить, все равно о чем.  Например, спросить, когда будет Миргород?  Хотя по расписанию в 11:20.  Она красивая.  Повернула голову в мою сторону и четко обозначилась бороздка на верхней губе.  Уголки губ опущены, лицо скорбно.  Она, полуоткрыв  рот и прикрыв веки, вдыхает влажный, теплый воздух и, прижимаясь щекой к полированному холодному подоконнику, склоняет голову к плечу.  Потом, встрепенулась.  Взгляд стал решительным, закусила верхнюю губу, смотрит, появились ямочки на щеках….
   А вагон все стоит, тускло блестят рельсы сбоку, чернеют телеграфные столбы. 
   Она зевает долго, прикрыв ладошкой рот, что-то  разглядывает у себя на коленях.  Лицо ничего не выражает.  Поднимает глаза и долго смотрит в противоположное окно, неотрывно, безнадежно, оцепенев от однообразия дороги и протяженных остановок. 
   Вот, наконец, с грохотом и визгом пронесся встречный товарный поезд.  Мелькают свежевыкрашенные контейнеры, лязгают металлически колеса, вагоны идут сплошной ржаво-красной стеной, наконец, мелькнул последний вагон.  Зашипели, закрываясь двери и, коротко свистнув,  дизель тронулся….
1980-е годы, Украина.