Гениальные сны Белой Гвардии - от Апокалипсиса до

         
        ГЕНИАЛЬНЫЕ СНЫ «БЕЛОЙ ГВАРДИИ»: ОТ АПОКАЛИПСИСА ДО...


     Пошел мелкий снег и вдруг повалил хлопьями. Ветер завыл; сделалась метель. В одно мгновение темное небо смешалось с снежным морем. Все исчезло.
    – Ну, барин, – закричал ямщик, – беда: буран! --- А.С. Пушкин. Капитанская дочка.
              _____________________________________________

     И судимы были мёртвые по написанному в книгах сообразно с делами своими. ---  Апокалипсис св. Ап. Иоанна Богослова. 20:12
                _________________________________________________


ПУТЬ К ФОРМЕ: АПОКАЛИПСИС  –  ПУШКИН  –  ТОЛСТОЙ  – БУЛГАКОВ. Предпосланные Автором к «Белой гвардии» эпиграфы работают так, что второй из Апокалипсиса [1] эпиграф как бы указывает: судится все будут в соответствии «Капитанской дочкой» Пушкина. Что же там за суд? Петруша Гринёв в буране «ничего не мог различить, кроме мутного кружения мятели…»:

   «”Эй, ямщик! — закричал я — смотри: что там такое чернеется?“ … — “А бог знает, барин, …воз не воз, дерево не дерево, а кажется, что шевелится. Должно быть, или волк или человек.” Я приказал ехать на незнакомый предмет, который тотчас и стал подвигаться нам навстречу. Через две минуты мы поравнялись с человеком.  “Гей, добрый человек! — закричал ему ямщик. — скажи, не знаешь ли где дорога?”» – названный добрым человек добром и отплатит. Разбойник – кровопийца Емельян Пугачёв для Петруши станет спасителем и названным отцом. Следовательно, первый ключик: не кривя душой проси добром, и сам добром расплачивайся не в книгах только – наяву.
 
   Второй, припрятанный подалее в тексте, ключик указывает на Л.Н. Толстого. «Лампа под абажуром лучшие на свете шкапы с книгами, с Наташей Ростовой, Капитанской Дочкой, золочёные чашки портреты, портьеры…», — образ - символ уютного Дома, с книгами по которым вроде привыкли жить: «Но как жить? Как же жить? …Давно уже начало мести с севера, и …чем дальше, тем хуже. …Ну, думается, вот …начнется та жизнь, о которой пишется в шоколадных книгах, но она не только не начинается, а кругом становится все страшнее и страшнее.…Восемнадцатый год летит к концу и день ото дня глядит все грознее и щетинистей.
     Упадут стены, улетит встревоженный сокол с белой рукавицы, потухнет огонь в бронзовой лампе, а Капитанскую Дочку сожгут в печи.  Мать сказала детям: “Живите.” А им придется мучиться и умирать», - бытовое переложение "И судимы были... сообразно с делами своими".

   И здесь от конца Нового завета действие как бы перескакивает к началу Ветхого Завета (Бытие: 28. 13-14): «И вот Господь говорит (Иакову)… И будет потомство твое как песок земный; и распространишься… и к востоку, и к северу, и к полудню… И вот Я с тобою; и сохраню тебя везде… ибо Я не оставлю тебя…». Эта ветхозаветная ситуация в начале «БГ» зеркально перевёрнута: благословление Господа утрачено, на что указывает и эпиграф из Апокалипсиса, и кровавые беспорядки в Городе.

    С проекцией на проклятые Господом вместилища порока города Содом и Гоморру символический в «БГ» Город «разбухал, ширился, лез, как опара из горшка»… (На библейское накладывается озорная аналогия со сказкой про волшебный горшок, который варил кашу, а когда ему забыли велеть «довольно - не вари», горшок залил кашей всё вокруг!)

     Значимое отсутствие: Город, где Библию и прочие мудрые книги – Пушкина, Толстого – хранят, но не читают. Так «тень» отсутствующей Библии ложится на весь текст романа: ритмично созвучные библейским им тематически зеркально противоположные ситуации должны бы немедленно выводить на библейские аналогии. Однако,библейские реминисценции хорошо скрыты автором. Библейское останется предназначенной для самостоятельного постижения читателем «тенью». Внешне события Городе будут развёртываться с поимённой апелляцией к великим теням творцов литературы русской: в гоголевской манере «сны» про Город с прямым упоминанием имён Достоевского, Льва Толстого.

   С 1917 года гремит в России гражданская война, для полного отражения требующая в духе Толстого романа – эпопеи. Грубоватый поручик Мышлаевский аттестует «Войну и мир»: «Вот, действительно, книга. Да-с... вот-с писатель был граф Лев  Николаевич  Толстой… Жалко, что бросил служить… Впрочем, что ж, у него имение было... Можно от скуки и роман написать... зимой делать не черта…»

   И хотел бы Михаил Булгаков засесть за эпопею, да ни времени, ни средств нет. Едва-ли такую эпопею напечатает, да и прочтут-то единицы. А хочется – хочется! – Автору всё и всех охватить! Библейских апелляций мало: надо сжать остальной материал. Необходимо изобрести новые приёмы «впихивания» большого объёма в малое количество страниц.

   Пушкин: «свернул» мотивы из двух нравившихся ему объемных романов сэра Вальтера Скотта – «Роб Рой» (разбойник-горец, спасающий дворянина) и «Эдинбургская темница» (героиня пешком отправляется в Лондон, чтобы выпросить у английской королевы помилование осуждённой на казнь) – в объем даже не романа, а повести «Капитанская дочка». Этот короткий полу роман - полу не только поставил русскую литературу наравне с европейской, но и последней принёс очередное обновление.
 
   Как в своё время и сам шотландский чародей Скотт произвёл в литературе революцию: нескончаемый – до 10 томов авантюрный роман – «свернул» до одной книги. Соответствующее новым обстоятельствам сжатие материала Булгаков подкрепил апелляцией к памяти человечества – к Ветхому Завету: там всё есть! Страсти человеческие. Гнев Господень. Значит первый том эпопеи сразу выносим за скобки: живописуем последствия гнева Господня!

    Далее, как метод переосмысления всего сюжета, в текст «БГ» удачно введены сны и бред: с истоком от библейского сна Иакова прием в мировой литературе не редкий и с лёгкой Пушкина часто используемый писателями русскими прием попадает в руки Булгакова.
 
     Итак, первый эпиграф к "БГ" из "Капитанской дочки" выводит на сон Петруши Гринёва. Второй новозаветный эпиграф и Апокалипсиса обещает некие грозные события. Далее в тексте из Ветхого завета скрытая цитата  является второй частью знаменитого сна Иакова. Первая часть этой ветхозаветной цитата гласит: «И пришёл (Иаков)на одно место, и остался там ночевать… И увидел во сне: вот лестница стоит на земле, а верх её касается неба; и вот, Ангелы Божии восходят и нисходят по ней.  И вот, Господь стоит на ней и говорит (Иакову)»...

    Если переставить эпиграфы к "БГ" в синхроническом порядке, между поставленным на первое место из Апокалипсиса эпиграфом и вторым из "Капитанской дочки" умещается вся мировая до пушкинская литература.
   Между Пушкинским эпиграфом и текстом "БГ" - вся русская литература.Всего лишь поменяв цитаты местами Булгаков вытолкнул свой роман за предел линейного времени: библейское и литературное свиты в тугой узел, чему способствую введённые в текст сны и бред, наполненные, в свою очередь, "тенями" - снами из всей до булгаковской литературы русской.


    «БГ» вообще роман снов! Как Иакову Алексею Турбину снится сон, в котором излагается «экспозиция» романа: «Турбину стал сниться Город. Как многоярусные соты, дымился и шумел и жил Город. Прекрасный в морозе и тумане на горах, над Днепром. Целыми днями винтами шел из бесчисленных труб дым к небу. И в пять, и в шесть, и в семь этажей громоздились дома»…

   Сны «БГ» замечательны и поэтичностью, и содержательностью! Но давайте сначала определим, что такое СОН вообще? Тогда легче поймём, - зачем Автору понадобилось такое обилие снов!
                *              *              *

                В СНАХ, как принято думать, нет никакой логики; но, как мне кажется… – логика должна быть, но только мы ее не знаем. Может быть, это логика какого-нибудь иного, высшего порядка. Сны… сильно действуют на нашу душу. Область нашей воли здесь кончается, и мы смутно предчувствуем границы какого-то иного, неведомого нам мира. --- Д. Мамин-Сибиряк. О книге
___________________________________________________

                СНЫ В ЖИЗНИ И В ЛИТЕРАТУРЕ. КРАТКИЙ ЭКСКУРС. За рамками беседы останется одна треть жизни человека: сон как физическое явление — это период отдыха и обновления обменных процессов, без чего жизнь не может продолжаться. Сон как сложное, связывающее физические процессы с тонкой психикой явление до сих пор мало изучен. Без минимального определения всё же не обойтись.

   СОН — это ОТДЫХ с прекращением восприятия материальной реальности органами чувств: сон – брат смерти (поговорка). Однако, какая-то реальность определённо воспринимается! Многие нерядовые люди серьёзно относились к снам. Не говоря уже о народных пословицах: во хмелю да во сне человек сам в себе не волен.  Проще: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке…

    «СНЫ – это такой момент, когда каждый из нас наиболее бывает самим собою» (Э. Ренан, Мысли и афоризмы), – а почему? Потому что мир временно не воздействует на нас извне: видимыми формами, лозунгами, идеями т.п. Соответственно, духовные процессы начинают зависеть от каких-то скрытых опор.

   Случаются вещие сны, — невозможно отрицать. В этом случае сон – сообщение из некоего незнаемого источника: из божественного или от тёмных сил, как считалось в древности. В этом качестве сон становится с одной стороны сакральной частью религии и другой стороной касается суеверий. Вспомним о многих вещих снах - видениях пророков Ветхого завета!

    Припомним заодно и вещие сны наших бабушек!  Видели ли они на самом деле вещие сны? Не так уж, – представьте! – важно. Важнее, что бабушки «задним числом» пытались объяснить события, как предсказанные: такова особенность людской психики.  А, значит, с этим можно «поиграть» в произведении!

    Пытались вы сами пересказать сон? Сразу проблема: во сне отсутствуют обычные время, пространство и язык: они спрессованы в нечто единое, запредельное трехмерному пространству. Причём в этом «спрессовывании» и есть главная прелесть ярко поражающей нас, но на яву ускользающей образности.
   
    Вот мы пересказываем интересный сон, но и собеседник и мы сами на данный момент уже существуем в категориях линейного времени, трёхмерного пространства и определённого языка. Невольно мы добавляем сну логичности: прошлое - будущее и т.п. К тому же во сне нет единой личности: мы можем осознавать себя сразу в нескольких персонажах или вообще осознавать себя сразу "всем сном": иллюзия творца, потому как на самом деле это сон "творит" нас.

    Пересказ в словах придаёт сну временно линейную, понятную дневному разуму композицию. А где же та, особая неповторимая образность? Как передать неуловимое впечатление? Недовольный рассказчик пытается надбавить пересказу языковых красок. Снился сон мгновения, – пересказывается битый час. Может быть, это и есть начало литературного творчества?! В отличие от обычного сновидца, талантливый писатель исхитрится – и в литературный сон «запихает» например, лет тридцать – страниц на 300 – тома на два. А гениальный Пушкин в короткую повесть "Капитанская дочка" наполнил романным содержанием: в одном дорожном сне Гринёва "упрятана" вся тема дворянство – народ с проекцией в будущее. Потому что - Увы! - в 1917 году сон Гринёва исполнится
 
   Сны вообще широко распространены в литературе: «Сон в летнюю ночь», –  действие пьесы Шекспира происходит во сне.  После Пушкина многие русские писатели мастерски делали сон элементом сюжета: вспомним сны – бедного гоголевского художника Пискарёва, Родиона Раскольникова, Ильи Ильича Обломова, сны и видения героев «Войны и мира".

    Что, собственно, такого особенного в «пушкинских» снах? Пушкин выскочил за пределы сна как условного приёма или  жанровой рамки: "внедрил" яркую сновидческую образность в сознание читателя. Да, заодно, "заставил" этого читателя за "расшифровку сна и отвеча                 ______________________________________________________
            
               
 Целый день Германн был чрезвычайно расстроен... Он, против обыкновения своего, пил очень много, в надежде заглушить внутреннее волнение. Но вино еще более горячило его воображение. Возвратясь домой, он бросился, не раздеваясь, на кровать и крепко заснул. Он проснулся уже ночью: луна озаряла его комнату. Он взглянул на часы: было без четверти три. Сон у него прошел… Он услышал незнакомую походку: кто-то ходил, тихо шаркая туфлями. Дверь отворилась, вошла женщина в белом платье. Германн принял ее за свою старую кормилицу и удивился, что могло привести ее в такую пору. Но белая женщина, скользнув, очутилась вдруг перед ним, – и Германн узнал графиню!
 
 – Я пришла к тебе против своей воли, – сказала она твердым голосом, – но мне велено исполнить твою просьбу… Германн долго не мог опомниться. Он вышел в другую комнату. Денщик его спал на полу; Германн насилу его добудился. Денщик был пьян по обыкновению: от него нельзя было добиться никакого толку. Дверь в сени была заперта. Германн возвратился в свою комнату, засветил свечку и записал свое видение.--- А.С. Пушкин. Пиковая дама
                _______________________________

                ПУШКИНСКИЕ СНЫ. В качестве окна в иную реальность – в иномирие сон его подобие – бред с успехом «прописались» в литературе. Читатели всех времён любят таинственное касание инобытия. К XIX веку сон, видение в зеркале, обрывок таинственного бредового послания или старинной зашифрованной и нечто внушающей книги – уже избитый литературный приём.

  Сон Татьяны Лариной в фантастических образах предсказывает дуэль Онегина с Ленским и, как поясняют исследователи, для самого Пушкина является зашифрованным сообщением о Декабрьском восстании. Это ещё вполне стандартное помещение сна в текст. Пушкин этим простым использованием сна не удовлетворится: дальше будет – «детективнее»!

   Обратим внимание на нагромождение бытовых деталей в эпиграфе к этой главке: полупьяный Германн, пьяный денщик… Свидетельствует это всё за сон или же за реальное потустороннее явление? Выходит, что Пушкин как бы гурмански «подаёт» – пересказывает, переписывает для нас записанный его полупьяным и расстроенным героем сон. Так кто и что здесь присочинил: разберётся ли кто на трезвую голову? Само по себе пересказывание или записывание сна есть уже сочинение: при воспалённом воображении ещё и самовнушение – само убеждение героя в реальности своего бреда!
 
   Но как же для читателя: на самом деле являлась к Германну убитая им графиня из иного мира, или то был сон – бредовое видение больного воображения? Помнится, в опере «Пиковая дама» суеверного Германна дразнил Томский с товарищами: не продолжили ли они свои шуточки?! Развлечения золотой молодёжи подчас бывали остры. Скажете, - не может быть?! Но разве многие из нас не баловались в пионерлагерях подобными шуточками?!

   Так сон это был или шутка? или "реальное" явление графини с того света? – на этой занятной «не отгадке» держится две трети не ослабевающего интереса к «Пиковой даме». Автор будто шепчет: думайте как хотите, но помните, – подчинение идее или крах мечты решают и судьбу, и повороты сюжета. Недаром в опере Чайковского: «Мои девичьи грёзы – вы изменили мне!»  – в противовес не на благо целеустремлённому Германну поёт Лиза. (Ох, не даром неоднократно поминает Булгаков в «БГ» оперу «Пиковая дама»!)

   Подчинение идее - решает судьбу.  А власть денег пострашнее старинной мистики. Таким образом в русской литературе Пушкин один из первых не сон стал внедрять в прозаический текст как равноправную единицу сюжета, но восприятие сюжета читателем отчасти подчинил «логике» сна. Авторская же позиция как бы выдвинута куда-то в пространство между текстом и читателем: сколько ни давали давали «ПД» объяснений, –  источник явленного в словах очарования повести остаётся за пределами слов!

   Герою «ПД» Герману, подчинение жизни суеверной мистике принесло безумие и смерть. Повести «ПД» новизна приёма принесла бессмертие. И вслед за Германном  и как Германн полупьяный   Алексей Турбин увидит своём «сне» Город –  в гоголевском стиле + с проекцией на Библию гротеск на предреволюционную Россию. Совместить всё это можно было только в жанре сна, где нет жёстких времени и пространства.

   Уяснив возможности «работы» сна и мистики в тексте, в «Капитанской дочке» Пушкин включает в «КД» предсказывающий последующие события «просто» сон (явление с того света здесь не нужно!) Петруши: «Я находился в том состоянии чувств и души, когда существенность, уступая мечтаниям, сливается с ними в неясных видениях первосония. Мне казалось, буран еще свирепствовал, и мы еще блуждали по снежной пустыне…».
 
   Во сне матушка подводит Петрушу к умирающему будто бы отцу под благословление: «Вместо отца моего, вижу в постеле лежит мужик с черной бородою, весело на меня поглядывая… “Что это значит? Это не батюшка. И к какой мне стати просить благословения у мужика?” — ”…Это твой посаженый отец; поцалуй у него ручку, и пусть он тебя благословит…”

   Я не соглашался. Тогда мужик вскочил с постели, выхватил топор из-за спины, и стал махать во все стороны. Я хотел бежать… и не мог; комната наполнилась мертвыми телами… Страшный мужик ласково меня кликал, говоря: “Не бойсь, подойди под мое благословение…” и недоумение овладели мною… И в эту минуту я проснулся…; Савельич дергал меня за руку, говоря: "Выходи сударь: приехали. …На постоялый двор. Господь помог…”».
 
   На другом уровне включённого в текст Сна уже сам автор Пушкин практически возвращается к библейской силе реализации Слова: «добрый человек» – как сказано, как должно быть и так будет! Вот такие «сны» внушал Пушкин читателю! К чему же тогда вся эта работа: почему бы сразу не пойти по библейскому варианту? Сразу не работает – сразу, видите ли, ещё не художественное произведение!

   Закономерность обновления формы в литературе так же мало изучена, как и за пределами физиологии мозга механизм вещих снов!  Видимо, для новизны литературной формы автор должен нечто за пределами только разума постигнуть или нащупать. Кто ответит: каким образом Пушкину во сне Петруши удалось предвидеть другое уже не декабрьское, но октябрьское восстания и последствия его?!

   Возможно, что талантливо – не щадя живота своего! – сделанное произведение вместе с законами человеческой психологии приоткрывает автору сквозящее за измысленным сюжетом не нашей реальности инакобытие?! Ведь, выдумывая и сны в произведении, и всё в чём-то подобное сну произведение (фантазия + фантазия), автор их переживает как реальность (погружение в реальность иного) и после снова пересказывает (творчество в кубе)! Но здесь мы уже выходим за пределы литературы: Пушкин и Булгаков "выталкивают" нас куда-то в неизведанное.               
                __________________________________________________________


Л у и з а (приходя в чувство).
                Ужасный демон
Приснился мне: весь черный, белоглазый...
Он звал меня в свою тележку. В ней
Лежали мертвые - и лепетали
Ужасную, неведомую речь...
Скажите мне: во сне ли это было?
Проехала ль телега?  --- А.С. Пушкин. Пир во время чумы
   *     *      *

                СНЫ – ОКНО В ИНОМИРИЕ. В 21 веке исследующая свойства знаков и знаковых систем – письменность и её проявление текст! – наука семиотика наречёт сон семиотическим окном, из которого и за которым виден краешек определённой знаковой системе нашего образа мышления ещё недоступное. Вроде как на голубом экране сценка - диалог на чужом языке: видим, в общих чертах понимаем, детально прояснить не можем.
 
     Почему же только в общих чертах понимаем? Семиотика говорит: отдельный текст зависит от предшествующих ему даже против воли автора или вне его прямого осознавания. Потому что большая группа людей в длинный временной период использует для общения одну и ту же систему знаков.

   Любой текст корнями уходящий в надъязыковую основу жизни как непрерывного обмена информации. Цель любого сообщения-текста предполагает хоть одного понявшего. Рукою гения созданный текст «запланирован» на его сходное понимание многими вперёд во времени. То есть художественный текст может как бы само обновляться: по аналогии наподобие зеркала отражать уже после его создания произошедшее.

   Как же это отражение происходит? Знаковая система общения в корне не изменилась, но воспитанное иначе новое поколение иначе воспринимает текст. Расставляя новые смысловые акценты, новое поколение с удивлением узнаёт себя в зеркале талантливого текста: «Как верно угадано!..»
 
   Фундаментальные надъязыковые основы мышления человечества в основе неизменны уже тысячелетия, отсюда и живучесть в мировой культуре многократно на разные языки переведённых текстов: Платон, Данте, Шекспир. Обнажение фундаментальных основ мышления не только обеспечивает тексту живучесть, но и позволяет сжать его. Краешком – окошечком в эти основы мышления и являются сны.

   Почему гению такой текст - зеркало удаётся лучше других? Средне статическая личность родной культурой сформированный язык большею часть только использует. Гений активно относится к родному языку, как методу творчества: он язык и использует, и активно творит, – иначе и не был бы гением!

  Гений активнее прочих относится и к форме само выражения – форме произведения в его случае (простите за банальную истину!). Для литературы не существует явлений низменных: чума, скупость, подлость, безумие, бред, сны – всё может быть использовано и для занятности сюжета, и для обновления формы:


             Всё, всё, что гибелью грозит,
             Для сердца смертного таит
             Неизъяснимы наслажденья –
             Бессмертья, может быть, залог!
             И счастлив тот, кто средь волненья
             Их обретать и ведать мог. (Пушкин. Пир во время чумы)


   Иными словами разноязычные смертные даже с риском для жизни обожают хоть краешком глаза заглянуть в недоступное дневному разуму инакомирие! Имея достаточные базовые сведения по психологии и жаждая обновления – сжатия толстовской эпопеи Булгаков никак не мог не обратить внимание на сны: в какой-то мере они своей синкретичностью «общественнее» – доходчивее конкретного языка и определённых идей. [2]
                *                *               *

                АФФЕКТ (от лат. affectus - «душевное волнение, страсть») – очень сильное чувство: эмоциональный пик - взрыв чувств (ярость, отчаяние, экстаз восторга). Аффект – есть жизненно закономерное, необходимое проявление человеческой натуры; отсутствие аффектов в той же мере свидетельствует о нежизнеспособности. Опасно как полное подчинение воли аффектам, так и их полное подавление.
 
   Патологический аффект – состояние, когда сила эмоциональной реакции неадекватна и больше вызвавшего её незначительного повода. Сопровождается помрачением сознания по типу сумеречного состояния с последующей амнезией. Больные в таком состоянии опасны, ка для себя, так и в особенности для окружающих: в состоянии сильного гнева, ярости они способны напасть на окружающих и убить их либо себя. [3]
      .....................................................


     АФФЕКТ И СМЕРТЬ СТАРОЙ ГРАФИНИ. В наше время учёные признали, что без аффектов не возможна никакая творческая деятельность. Следует, однако, помнить, что любой, даже и положительный аффект может быть неблагоприятен для здоровья: опасен для сердца и нервной системы.

    Можно сказать, что люди издревле и пытаются «управиться» со своими аффектами для себя поинтереснее и по полезнее: культура, религия, государственность и её противоположность анархия – в разном качестве регулируют аффекты. Идеи направляют общественные аффекты и т. п.
«Две неподвижные идеи не могут вместе существовать в нравственной природе, так же, как два тела не могут в физическом мире занимать одно и то же место» (ПД), – Германн убил старую графиню отражённою силою основанного на бредовой идее аффекта.

   В аффекте творчески более плодотворном поёт свой «Гимн чуме» Вольсингам (цитата выше из «Пира во время чумы»). В аффективном от вина и бесплодных размышлений состоянии Германна собственною персоной посещает покойница графиня а Турбин старший видит диковинный сон про Бога и отпадший от него Город.

   Как мы видим, к литературным героям, аффект имеет прямое отношение: именно поведение героев в состоянии аффекта эффектно и интересно при чтении. Когда, как от Германна к графине, нам в определённой степени не передаётся аффект героев, мы со скукой закрываем книгу!
 
   В состояние аффекта, как и при гипнозе снижается порог внушаемости: литературный аффект в определённой степени тоже снижая порог внушаемости увеличивает восприимчивость. Именно потому художественные произведения помнятся подолее, чем страница справочника! Талантливый роман, рассказ, драма, стихотворение, поход на концерт или в театр – всё есть с определённой целью некий извне внушаемый с его согласия зрителю аффект или сумма их.

    Можно сказать, что писатели только и делают, что играют аффектами в нашем сознании: получили мы от чтения удовольствие с хорошим настроением, значит переживания были в том числе и для здоровья благоприятным аффектом.
Когда не соглашаясь с книгой и нервничая, всё-таки читали, оставшись в итоге с резко поставленными «проклятыми вопросами» при волнительном настроении, – надо полагать, именно этот медицинский сей момент не полезный, но морально необходимый аффект и был задачей автора. И писатели русские блестяще пользуются – управляется с литературными аффектами с разным от них эффектом. Умелая игра разной степени напряжения аффектами героев, не только веселее в лоб заданных «проклятых» вопросов, но и в определённой мере целительна.
   
                *                *                *
                Энцефалограмма головного мозга – это такое инструментальное исследование, которое позволяет определить активность тканей и зафиксировать наличие допустимых или аномальных изменений. --- медицинское определение
__________________________________________________________

                СОН И ЛИТЕРАТУРНАЯ ЭНЦЕФАЛОГРАММА. Литературные аффекты приводят читающего в сходное по отражённому подобию, и поэтому безопасное состояние, так сказать, полезного читательского аффекта - катарсиса.  Попадание читателя в сон героев – сильный аффект. Так почему бы не использовать перерастающие в события сны и бред героев в рамке «снов» автора, с апелляцией к «снам» Пушкина, Гоголя, Достоевского, Толстого?! В этом случае для начала получилась «Белая гвардия»!

    Как, собственно, относится аффект к снам? Здесь почва для рассуждений зыбка! Человеческий мозг состоит из двух полушарий: отвечающего за логику левого (речь, логический анализ и т.п.) и правого – эмоционально образного. Грубо говоря, для предоставления нам сколько-нибудь целостной картины мира, полушария постоянно меняются информацией – перекидывают её друг другу.

    Переполняя мозг человека, наплыв дневных аффектов утомляет нас: отключаясь от внешних впечатлений, мы отдыхаем во сне. Электроэнцефалограмма (ЭЭГ) мозга у бодрствующего и в глубоком сне без сновидений различна. Но сон неоднороден и подобен взлёту и падению волн: периоды глубокого сна без сновидений чередуются периодами БДГ – «парадоксального» быстрого сна со сновидениями, ЭЭГ которого близка к состоянию бодрствования.

    Электроэнцефалограмма как у активно бодрствующего, но дневная логика в сновидении нарушена. Мозг как бы ставит Дневные впечатления - аффекты вверх ногами, играет ими в самых причудливых сочетаниях: как бы сонный калейдоскопический катарсис, о глубинных причинах которого молчит наука.

    Из опыта запомненных снов ясно, что сон со сновидениями наравне с сознательным творчеством имеет подсознательную, только зеркально перевёрнутую дневной творческую функцию. Именно при наличии этой функции в БДГ полученная накануне информация наиболее активно «сортируется» и частично переводится из оперативной в долговременную память.

   Переносим наши выводы на художественный текст: сон – простая сюжетная единица для занятности, но автору этого мало. Если автору удастся – словесно, ритмично, фабульно: всеми доступными литературе средствами! – хоть в какой-то степени имитировать в литературном сне эффект «парадоксального» быстрого сна со сновидениями, то он, вероятно, добьётся и очистительного для подсознания и эффекта? Не говоря уже о том, как многократно усилится общее эмоциональное воздействие текста на воспринимающего!

   Иными словами: талантливой имитацией в пику дневным перевёрнутых аффектов сна автор получает зыбкую возможность планировать не только эмоциональное воздействие текста на дневное сознание (вроде суммы дневных аффектов), но и его подсознательно благотворное психическое воздействие (вроде сонных аффектов). Чем это можно доказать? С точки зрения медицины пока – увы! – ничем.
 
   В обыденной жизни люди всегда обожали толковать сны. Отчасти поэтому и сон в литературе воспринимался на «ура». Как и наяву, игра и с сонными, и с литературными аффектами может быть и опасна, и благотворна вместе. Не даром же в дни представлений «Дней Турбиных» рядом с театром дежурили кареты скорой помощи!

    Аффекты, аффекты!.. Попадание читателя в сон героев – сильный аффект. Если сон имеет на мозг очищающе целительное влияние, то почему бы и талантливо имитирующему эффект сна литературному сну его не иметь? Не в этом ли в том числе секрет оставляемого «Белой гвардией» светлого впечатления? Припомним, сколько крови и зверств там описано: не это же нас умиротворяет?!

   Литературные аффекты приводят читающего в сходное по отражённому подобию, и поэтому безопасное состояние, так сказать, полезного читательского аффекта - катарсиса. А если и снов добавить... Отчего бы, в самом деле, было не использовать перерастающие в события сны и бред героев в рамке «снов» автора, с апелляцией к предыдущим литературным «снам»?!

   Все сны героев Пушкина, Гоголя, Достоевского, Толстого не подталкивают ли – не подсказывают ли такой метод?! В этом случае именно и получится литературная энцефалограмма «Белой гвардии»! Таинственным образом внешне не всегда светлые сны «Белой гвардии» таинственным образом дарят спокойную ясность сознания. Не сразу – не без проб пришёл к этому методу Булгаков, но шёл весьма целенаправленно.
                *              *             * 

    …Пошли к доктору Цейтлину за одной книгой по психиатрии, которую он обещал дать М. А. (Михаилу Афанасьевичу Булгакову).  У них состоялся очень интересный разговор. А когда М. А. вышел из комнаты, доктор мне сказал:
– Я поражаюсь интуиции М. А. Он так изумительно разбирается в психологии больных, как ни один доктор-психиатр не мог бы разобраться. Вечером М. А. работал над романом о Мастере и Маргарите.--- Дневник Е.С. Булгаковой от 12 ноября 1937 г.
________________________________________________

                СОН, АФФЕКТЫ И АВТОРСКАЯ ПОЗИЦИЯ. Итак, сон способствует восстановлению нервных клеток, психологической стабилизации, защиты личности от нерешенных конфликтов, отбору и сохранению в памяти значимой информации (из современного учебника). Сходный эффект призван производить и несомый искусством катарсис: очищение психики посредством искусно вызванного сопереживания мнимым событиям.

    Булгаковская ранняя проза богата и снами героев, и произведениями - якобы снами или бредом больного Автора (пишущего уже в здоровом состоянии!).

   «Похождения Чичикова» (1922 г.) – сатирический и откровенно реминисцентный сон автора: «Пролог. Диковинный сон… Будто бы в царстве теней, над входом которого мерцает неугасимая лампада с надписью “Мёртвые души”, шутник-сатана открыл двери. Зашевелилось мёртвое царство и потянулась из него бесконечная вереница… Эпилог. (Активно к лучшему преобразивший жизнь в Москве – выгнавший из неё все «мёртвые души»)Автор …конечно проснулся. И ничего: ни Чичикова, …ни Гоголя. “Э-хе-хе”, – подумал я… и вновь пошла передо мной по будничному щеголять жизнь».

    В «Записках на манжетах» (1923 г.)  автобиографический герой бредит в возвратном тифе. Потом герой бредит уже наяву и якобы бред становится в том числе методом ритмизации текста: «Голодный, поздним вечером иду в темноту… На ногах обрывки носков и рваные ботинки. Отчаянием я пьян. И бормочу:

 — Александр Пушкин. Lumen coelli Santa rosa.(Из стихотворения Пушкина "Жил на свете рыцарь бедный...") И как гром его угроза.
  Я с ума схожу что-ли?! Тень от фонаря побежала. Знаю: моя тень. Но она в цилиндре. На голове у меня кепка. Цилиндр мой я с голодухи на базар снёс. …Сердце и мозг не понесу на базар, хоть издохну. Отчаяние. Над головой портянка, в сердце чёрная мышь…», – якобы бредом чётко выраженная авторская позиция.
 
   А начни автор размышления «писатель должен - не должен», кто бы стал эту правильную, но скучную мораль читать?! Едва ли ошибёмся предположить, что художественно изображение автором состояния собственного аффекта, несомненно помогло ему избавиться от последнего. Не то ли же самое призвана делать культура в масштабах человечества?

   В период гражданско военных катаклизмов прямому выражению авторской позиции нередко препятствуют социально классовые препоны: в гражданскую войну белые считали морально допустимым убивать красных и наоборот. Противоречит тому писатель – и его тоже расстреляют. Здесь-то якобы бред и сны оказываются очень - очень удобны для автора!

   «Красная корона. Hictoria morbi» – в этом раннем булгаковском рассказе обкатываются возможности построенного по принципу душевнобольного бреда текста: «Старуха мать сказала мне: …Я вижу: безумие. Ты старший, и я знаю, что ты любишь его. Верни Колю. Верни. Ты старший…Ты умный и давно уже понимаешь, что все это — безумие», – безумием называется война. Мать требует клятвы, что герой приведёт ей младшего брата живым: «Как можно дать такую клятву? Но я, безумный человек (ещё не в смысле болезни), поклялся: “Клянусь!”»

   По пути безымянный герой видит казнь: «Я ушел, чтоб не видеть, как человека вешают, но страх ушел вместе со мной в трясущихся ногах. Тогда я, конечно, не мог ничего поделать, но теперь я смело бы сказал: “Господин генерал, вы — зверь! Не смейте вешать людей! “»

  Здоровый не сказал (ведь тоже повесят!), а в безумии уже неподвластный внешним нормам поведения мог бы сказать «человек — не убий!» Авторская позиция в «КК» предела активна: не страшнее ли обычной болезни моральное безумие мира? Безумие – терпеть это! Герой «КК» не успевает спасти служащего в эскадроне брата: половина черепа у него снесено снарядом и надо лбом «красная лохматая корона». К этой короне являющийся мёртвый прикладывает руку: «Брат, я не могу оставить эскадрон…»

   И герой клянёт себя за то, что малодушно в мыслях подписавшись под «безумием» войны, погубил брата: «Господин генерал, …чтобы он хоть раз пришел к вам и руку к короне приложил. Уверяю вас, вы были бы кончены, так же как и я. В два счета. Впрочем, может быть, вы тоже не одиноки в часы ночи? Кто знает, не ходит ли к вам тот, грязный, в саже, с фонаря в Бердянске? Если так, по справедливости мы терпим. Помогать вам повесить я послал Колю, вешали же вы».

    Один только раз безнадёжному больному в психиатрической клинике снится счастливый сон: «Я заснул и увидел гостиную со старенькой мебелью красного плюша. …Пианино раскрыто, и партитура «Фауста» на нем. В дверях стоял он, и буйная радость зажгла мое сердце. … Живые глаза лукаво смеялись…» Весь текст мастерского двустраничного рассказика «КК» – есть игра ракурсами: безумие медицинское / безумие моральное плюс на фоне бреда один мирный сон — где всё как надо: всё по человечески!
 
     «Красная корона» (1922 г.)  — преддверие «Белой гвардии» (1924 г.). А Булгаков шёл дальше – к фантастике «Мастера и Маргариты», где практически все герои действуют в состоянии сильного, на грани безумия аффекта, чем в сознании читателя стирается граница между сном и явью. Но путь до этого ещё долгий.

     В рассказе «Морфий» (1927 г.) доктору Полякову под влиянием наркотика снятся сначала чудные «двойные и стеклянные» сны: «В нормальном сне музыка беззвучна… (В нормальном? Ещё вопрос, какой сон номальнее! Впрочем, шучу…) беззвучна, а в моём она слышна совершенно небесно. И главное, что я по своей воле могу усилить или ослабить музыку. Помнится, в “Войне и мире” описано, как Петя Ростов в полусне переживал такое же состояние. Лев Толстой – замечательный писатель!».
 
    Впоследствии наркотики вызывает уже не напоминающие страницы Толстого сны, но жуткие, приводящие Полякова к самоубийству галлюцинации. Знакомый застрелившегося доктор Бомгард печатает его Записки как художественное предостережение: наркотики уничтожают личность!  Перед нами снова история болезни, убедительность которой именно в художественно яркой образности бреда.
 
    Из «Морфия» отрицательное отношение Булгакова к за пределами литературы галлюцинаторному состоянию совершенно ясно. И можно констатировать: именно со смертью своего героя доктора Полякова исчерпав в медицинский интерес к снам и бреду, врач по образованию Булгаков обратился к переосмыслению широко представленных в нашей литературе снов. ОН создал пьесу «Бег. Восемь снов» (1928 г.) – героев или автора снов? Или читательских снов? Поэму можно писать о снах и бреде в «Мастере и Маргарите»! И все употреблённые позже приёмы обкатываются в «БГ».
                *                *                *

     Он (роман) зародился однажды ночью, когда я проснулся после грустного сна. Мне снился родной город, снег, зима, гражданская война. Во сне прошла передо мной беззвучная вьюга, а затем… люди, которых уже нет а свете… И проснулся я в слезах… Дом спал. …Так я начал писать роман. Я описал сонную вьюгу… Родились эти люди в снах, вышли из снов и прочнейшим образом обосновались в моей келье. Ясно было, что с ними так не разойтись. Но что же делать с ними? ---  М.А. Булгаков. Театральный роман (Записки покойника). 1936 – 1937 г.
____________________________________________________

                НОВАЯ ЛЕСТНИЦА ИАКОВА. Сон, проснулся, снился, сонная… Для случайности слишком много около сонных однокоренных слов. Задним числом эпиграф рассказывает о реальном – не ради художественного колорита выдуманном процессе рождения новой формы. Уж коль тон «БГ» задаёт эпиграф из «Капитанской дочки», нелепо ожидать, что умелое использование Пушкиным снов на нескольких уровнях не будет использовано новым автором. Так вся братоубийственная гражданская война в «БГ» может быть прочитана как развёртывание сна Гринёва: «Мужик… выхватил топор из-за спины, и стал махать во все стороны. Я хотел бежать… и не мог; Комната наполнилась мертвыми телами; я спотыкался о тела и скользил в кровавых лужах…».

    И весь текст «БГ» построен по подобию мечущего между двумя полюсами либо бредового, либо вещего сна: добрый человек и страшный человек – волк. В этом большом после пушкинском сне будут отдельно «выскакивать» гоголевские, достоевские, толстовские мотивы – в целом отражающиеся и целое отражающие зеркала. Таким образом умело шевеля в сознании и подсознании читателя уже им знаемое и пережитое, и всегда одновременно и реальное, и литературное (смягчает негатив!), Булгаков при крайне сжатом тексте добивается невиданного контакта с аудиторией.

    В «БГ» форма повествования – сон или бред героя, плавно переходящий в сон автора – скрытый или явный – стала одной из ведущих: «Часа два тек мутный, черный, без сновидений сон, а когда уже начало светать бледно и нежно… Турбину стал сниться Город»... Когда Автор «БГ» переведёт свой роман с языка прозы на язык драматургии (другого уровня семиотическое окно, которое как бы затягивает в себя всего зрителя!), в дни спектаклей «Дней Турбиных» у театра будут дежурить кареты скорой помощи. Так сопереживали зрители сну Алекся Турбина: переживали тому, что более физического действия:

    «Мне приснился страшный сон. Будто бы лютый мороз и крест на чугунном Владимире в неизмеримой высоте горел над замерзшим Днепром. И видел ещё человека… он стоял на коленях, а изрытый оспой командир петлюровского полка бил его шомполом по голове, и чёрная кровь текла по лицу еврея. Он погибал. …И во сне я ясно понял, что …он ничего не сделал, и во сне я ясно крикнул, заплакав: “Не смей, каналья! “
   …И тут же на меня бросились петлюровцы… Я погиб во сне» – повесть «Тайному другу» (1929 г.). Опять – таки задним числом нам рассказывают отвергнутое начало «БГ». Этот вначале романа не предвещающий катарсиса «сон» автора об убитом еврее отодвинется в конец.
 
   Первый сон «БГ» – после пушкинского эпиграфа тройной сон Алексея Турбина. Три части – три темы в одном сне: явившийся к Турбину кошмар Ивана Карамазова; с проекцией на гоголевского «Ревизора» Город – анти ситуация относительно сна Иакова. Снился Иакову Бог: Турбину убитые товарищи в раю открывают, что рай и Бог не «мечтание человеческое», но существуют. Эта тема обещает примирение: если неплохие, в общем, люди вспомнят…

   По тексту выходит, что решительно все события в Городе происходят как бы на фоне сначала сна и потом бреда раненного Турбина старшего с вкраплением пьяных и яростных речей (своего рода бред) завсегдатаев дома Турбиных, снов Николки и молитв Елены Турбиных. В Городе – амбициозная неразбериха, предательства, бои, трупы. На фоне этой кровавой каши бредящий Алексей Турбин начинает умирать. Елена страстно молится за брата:

    «Слишком много горя сразу посылаешь, мать-заступница. …Мать-заступница, неужто ж не сжалишься?..  …На тебя одна надежда, пречистая дева. На тебя.  Умоли сына своего, умоли господа бога, чтоб послал чудо...  Шепот Елены стал страстным, она сбивалась в словах, но речь ее была непрерывна, шла потоком. …И совершенно неслышным пришел тот, к кому через заступничество смуглой девы взывала Елена.  Он   появился рядом у развороченной гробницы, совершенно воскресший, и благостный, и босой».

   Раз уж пришло такое благостное видение – чудо тоже происходит: болезнь переламывается – совершенно безнадежный Алексей вдруг благополучно переживает кризис. Переламывается и ситуация в Городе. Петлюровцы зверски убивают еврея (отвергнутое начало):

   «…Над поверженным шипел электрический фонарь у входа на мост, вокруг поверженного метались встревоженные тени гайдамаков с хвостами на головах, а выше было черное небо с играющими звездами. И в ту минуту, когда лежащий испустил дух, звезда Марс …под Городом вдруг разорвалась в замерзшей выси, брызнула огнем и оглушительно ударила», – пришли красные. Но реминисцентно – после всех едва прикрытых библейских отсылок – выходит: этим последним убийством терпение небес исчерпалось, – убийц настигло возмездие.

    Так должно быть, если хоть один человек помнит о Боге и вечности. В соответствии с эпиграфом из Апокалипсиса около конца «БГ» её автор «подключает» божественный уровень осмысления: «Металась и металась (по Городу) потревоженная дрема…»
 
   Все в Городе спят, только один уверовавший в Бога студент Русаков читает Библию: «’’И иная книга раскрыта, которая есть книга жизни; и судимы были мертвые по написанному в книгах сообразно с делами своими. …И увидел я новое небо и новую землю…’’. По мере того, как читал он потрясающую книгу, ум его становился как сверкающий меч, углубляющийся во тьму. Болезни и страдания казались ему неважными несущественными. …Он видел синюю, бездонную мглу веков, коридор тысячелетий»

    Чтец – Русаков – осколок или эхо роли пушкинского Пимена-летописца: «Еще одно, последнее сказанье -- … Исполнен долг, завещанный от бога, Мне, грешному… Да ведают потомки православных Земли родной минувшую судьбу… Но звонят к заутрене», – Пушкин, «Борис Годунов» (Ночь. Сцена в Чудовом Монастыре).
                *               *               * 

                ПОСЛЕДНИЕ ЦЕЛИТЕЛЬНЫЕ СНЫ «БЕЛОЙ ГВАРДИИ». «Турбин спал в своей спаленке, и сон висел над ним, как размытая картина… Проскакали тени, кричали: "Тримай! Тримай!"». Ниже этажом: «Видел Василиса («буржуй и несимпатичный» – мнение Николки) сон нелепый и круглый.  Будто бы никакой революции не было, все была чепуха и вздор. Сомнительное, зыбкое счастье наплывало на Василису. Будто бы лето… Тут Василисе приснились взятые круглые, глобусом, часы (Василису ограбили бандиты).  Василисе хотелось, чтобы ему стало жалко часов, но солнышко так приятно сияло, что жалости не получалось», – по вере его каждому и сон.

    «Ночь расцветала. Сонная дрема прошла над городом, мутной белой птицей…». Почти спит на посту и неведомый часовой у бронепоезда «Пролетарий». В его сне: «Вырастал во сне небосвод невиданный.  Весь красный, сверкающий и весь одетый Марсами в их живом сверкании.  Душа человека мгновенно наполнялась счастьем».

   «И ночь всё плыла», – кто мог спастись – спасся и выздоровел. Туман рассеиваются. Бред близится к концу. И заключаются сны «БГ» сном живущего ниже Турбиных мальчика: «Петька был маленький, …поэтому сон привиделся ему простой и радостный как солнечный шар. …Во сне взрослые, когда им нужно бежать, прилипают к земле, и стонут, и мучаются, пытаясь оторвать ноги от трясины. Детские же ноги резвы и свободны. Петька добежал до алмазного шара и, задохнувшись от радостного смеха, схватил его руками. Шар обдал Петьку сверкающими брызгами. Вот и весь сон Петьки. От удовольствия он расхохотался в ночи».

    Удалось-таки Булгакову в пятеро ужать толстовскую эпопею «Война и мир»! Потому что Петькин (Пётр – основа церкви христовой) сон про хрустальный шар – это нарочно оставленный узнаваемый толстовский сон Пьера (Пётр) Безухова о хрустальном глобусе: «Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие.

    Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали её, иногда уничтожали, иногда сливались с нею… В середине Бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растёт, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает» (Война и мир. Том IV).

   «Последняя ночь расцвела. Во второй половине её вся тяжелая синева, завес бога, облекающий мир, покрылась звездами. Похоже было, что в неизмеримой высоте за этим синим пологом у царских врат служили всенощную… Звёзды останутся, когда и тени наших тел и дел не останется на земле. …Так почему мы не хотим обратить свой взгляд на них? Почему?»

   Положительно ориентирующий читателя в жизни конец «Белой гвардии» опять выводит на Сон Иакова: «Иаков пробудился от сна своего и сказал: истинно Господь присутствует на месте сем; а я и не знал! ...Это не что иное, как дом Божий, это врата небесные. И нарёк имя месту тому Вефиль (Дом Божий)». (Бытиё. 28: 16-19)... А дальше? Дальше новый круг развития.

                П * Р * И * М * Е * Ч * А * Н * И * Я               

[1] Указание источника – Апокалипсис – цитаты грозило Булгакову ещё одним поводом для непрохождения «Белой гвардии» в печать. Ныне указывать источник уже можно: отчего-же он до сих пор «целомудренно» не указывается?!

[2]Синкретизм: Нерасчленённость различных видов чего-либо, первоначальная слитность в каком-нибудь явлении, свойственная ранним стадиям развития; это значение термина применяется к области искусства.

[3] Определение составлено по источникам: Практикум по психиатрии. Учебное пособие. Под ред. профессора М.В. Коркиной.М. 2009; Философский энциклопедический словарь. 2010.