Баварские рассказы. 4 - Дверь

       Когда работаешь, время бежит по-разному. Если ты занят трудом, который доставляет тебе удовольствие – оно летит быстро и незаметно, в обратном случае секунды тянутся долго, превращаясь в минуты, а последние вязнут и мучительно ползут, как часы.


      Но оказавшись на немецкой стройке Леша вдруг осознал, что невыносимо тяжелая работа, которая выматывает физически и духовно, кроме скорости протекания имеет еще один немаловажный аспект – стоимость. И достаточно высокую – пятнадцать марок в час.


     Опробовав себя в роли поденного работника на ферме, Леша твердо решил не возвращаться на эту непростую стезю, тем более, что предложили хорошую вакансию в самом Лютерхаусене. Местный бюргер Карл, владелец мясной лавки и небольшого пансиона, то бишь гостиницы, надумал поменять асфальт у себя во дворе на брусчатку. Чем ему не угодило идеально ровное зеленоватое покрытие, оставалось только догадываться. Олежка выразился по этому поводу как всегда коротко – «З жиру бисяться». Но за «пятнашку» в час, Кононенко готов был работать у этого загадочного Карла вплоть до самой смерти, лишь бы тот платил означенную сумму.

 
    Заведение, где предстояло трудиться друзьям было чисто семейное и имело всего двух наемных работников. Первая – Анюта, жена русского немца Вити Крайзера, четыре часа в день выполняла обязанности официантки в крошечном кафе. Она и помогла ребятам устроиться на эту высокооплачиваемую работу. Крайзеры переехали в Германию несколько лет назад, в начале девяностых, вслед за миллионом других советских немцев.  Аня была русской, а Витя – вероятно немцем, хотя вполне возможно, что его предками были австрийцы, щвейцарцы или иной германоязычный народ. Второй была горничная фройляйн Гретхен, жутко некрасивая тетка неопределенного возраста.


    Всю остальную работу выполняли хозяева. Маленький городок просыпался в пять утра, жизнь в Лютерхаусене начинала кипеть с первыми лучами солнца, правда и засыпал поселок очень рано. В восемь вечера он пустел, а к десяти гасли окна в уютных домиках баварских жителей.


   Карл был приятным мужчиной лет сорока, чем-то похожий на Фредди Меркури. В отличие от последнего он имел жену и двух детей школьного возраста. Лавкой заведовал его отец, а мать сидела на рецепшен.


     Леше и Олегу пришлось снять жилье в пансионе, хозяева предоставляли работу и стол, но за номер следовало заплатить. Скрепя сердце ребята выложили сто двадцать марок за три дня проживания и получили ключи от убогой клетушки почти на самом чердаке, дешевле ничего у Карла не нашлось. Туалет и рукомойник были на коридоре, но друзей это не смутило, они были готовы и вовсе ночевать на полу под ковриком, но подобной услуги пансион не предоставлял.


   Утром их разбудила дородная Гретхен и понеслись суровые будни. Леша доверили отбойный молоток, коим ему предстояло срубать крепкий, как скала асфальт. Дотошные фрицы все делали на совесть и это зеленоватое покрытие больше походило на гранит, чем на дворовую дорожку.


   Через час работы Леха устал так, будто на нем всю ночь черти воду возили, зубы стучали в такт работе отбойника, а руки тряслись, как у завзятого алкоголика. Кононенко отложил молоток и дрожащими пальцами прикурил смятую сигарету.


 - Никс арбайт? – как из-под земли вынырнул Ганс и строго посмотрел на Лешу своими влажными коровьими глазами. Кононенко молча затушил окурок и аккуратно спрятал его обратно в пачку. Выбрасывать сигарету, учитывая их стоимость в Германии, конечно не стоило. Фриц проследил за работником своим немигающим взглядом и отошел лишь после того как «остарбайтер» вновь взялся за молоток.
 - «Вот же зараза», - раздосадовано подумал Леша, - «до обеда и покурить не удастся». Это-то ладно, можно было и потерпеть, но если он простоит десять часов с отбойником в руках, то завтра гарантированно не сможет подняться с постели. Нужно было что-то придумать. Кононенко начал работать медленнее и Рихард, брат-близнец Ганса тут-же перевел его на вывоз тачкой отбитого асфальта на задний двор.


    Работа была не в пример легче, на обратном пути пустая тачка давала возможность передохнуть. Но о перекуре можно было и не мечтать, за этим зорко следили Ганс и Рихард. Эти нелюдимые здоровяки руководили заменой дворового покрытия и считали часы работы. Для этой цели Ганс постоянно носил с собой небольшую синенькую книжицу, в которой вел учет. В подчинении близнецов кроме Леши и Олежки было два турка, веселый итальянец и трое, похожих на молдаван португальцев.


   Публика была пестрая и… жутко ленивая. Но они были опытными работниками и умели создавать видимость бурной деятельности, особо не перетруждаясь при этом. Итальянец Рико был в постоянном движении, все время перемещался по стройплощадке, да еще и напевал при этом веселые пармские напевы. Но присмотревшись внимательнее Леша заметил, что производительность у этого сына Апенин равняется нулю. Он умело имитировал труд, а близнецы на это никак не реагировали. Плюс он сам находил себе работу, не дожидаясь пока Ганс вытащит синюю книжицу и закроет ему день.


   Леша задумался, долго таскать тачку не выйдет. Кроме него битый асфальт вывозят оба турка и португалец, а на молотках стоят Олежка и Рихард. Через час, самое большее через два Ганс отправит его отдыхать, записав четыре часа, вместо восьми, как рассчитывал Кононенко. Он покрутил головой по сторонам и радостно вскрикнул, в углу уютного дворика стояла снятая с петель старая дверь с облупленной краской.


   Леша аккуратно прислонил тачку к стене, вооружился большой пачкой наждачной бумаги, найденной в куче инвентаря и с замершим сердцем двинулся к двери. План мог и не сработать, реакция на Лешину инициативу была непредсказуемой. Вдруг Ганс разъярится и вообще выгонит такого никчемного работника вон. Но, как говорится, кто не рискует, тот не пьет шампанского.


   Кононенко присел, и дрожащими от возбуждения руками принялся тереть снятую дверь «наждачкой», снимая старую краску. Над ним тут-же нависла крупная тень Ганса, наступал самый щекотливый момент. Несколько минут немец молча наблюдал за ровными движениями Алексея, который не спеша сдирал остатки белой эмали, затем он ненадолго удалился и принес поцарапанный табурет.


  Наступил звездный час Кононенко, появилось время подумать о многих вещах, о смысле жизни и о ветрености прекрасной половины человечества. Он сидел на пластиковом стульчике и краем глаза смотрел на нежно-голубое небо, на котором, как маленькие кораблики плыли важные тучки. Если немного податься вперед можно было увидеть Ансбахштассе, единственную улицу Лютерхаусена и немногочисленных прохожих. Иногда среди них попадались девушки, наблюдать за которыми было много приятней, чем за угрюмыми близнецами и веселым итальянцем.


   И за это еще и деньги платили – пятнадцать марок в час. Остаток этого дня и весь следующий Леша снимал с двери краску. Потом начал красить. Все это время его никто не трогал, немцы смотрели с уважением, «русский» сам нашел себе работу и занят ей, зачем ему мешать? Работяги взирали с завистью, никому из них и в голову не пришла подобная мысль.


    Жизнь текла своим чередом, по-прежнему расширялась вселенная, гонимая вперед Большим взрывом, образовывались галактики, появлялись сверхновые, гасли старые звезды… Мир менялся и только дверь, как сосредоточие порядка и мировой гармонии была неизменна.


   Но все хорошее когда-нибудь заканчивается, впрочем, как и плохое. Дверь в конце концов была покрашена, и Лехин балдеж закончился. По его подсчетам он потратил на эту старую доску около двадцати часов рабочего времени, то есть его хозяину это произведение искусства обошлось в триста марок. На эти деньги в строительном супермаркете можно было купить десять новых дверей.
 - Прощай моя девочка, - прошептал Леша, ласково поглаживая огрубевшей ладонью гладкую поверхность двери. - Нам было хорошо вдвоем, - и со вздохом пошел к отбойному молотку.