След на земле Кн. 2, ч. 3, гл. 45 Письмо

Глава 45  Письмо
( сокращенная версия романа)

1
       Марине приснился ужасный сон. Будто они все вместе с Иваном и Егорушкой гуляли у подножья холма. Вокруг было светло и цветасто, сияло солнце и было очень хорошо. Но вдруг, налетел ураган. Небо потемнело, густые страшные тучи спрятали солнце и покрыли все мраком, а сильный ветер закружил и поднял в небо мужа и сына. Саму Марину что-то держало на земле и не пускало следом. Она звала и кричала, но и звук её голоса просто пропадал, не позволяя слышать его.
       Она проснулась в испуге с испариной на лбу. «К чему бы это? – тревога сжимала сердце. Она прислушалась к темноте. За окном снова завывала метель. Скрипела и бухала сенная дверь. – «Отец так и не прибил к ней планку». На стене монотонно тикали старые часы-ходики. Протяжно вздохнула. Попыталась снова заснуть. Но сон не шёл и тревога не унималась. Перед глазами снова всплывал холм на Камчатке, усыпанный цветами, куда они ходили с Иваном гулять перед его отъездом. Тут же подумала: «Как было хорошо до этой проклятой войны. У Ивана была перспективная служба, у Егорушки все условия для роста, развития и возмужания. Но эта окаянная война все испортила. Иван уехал на фронт и где он, что с ним, неизвестно. Уже больше года нет от него писем, а то, которое было последним, было переслано ей с Камчатки и опоздало на полгода. Егорушки тоже больше нет. Покоится бедняжечка в неизвестном городишке под Новосибирском. И вот теперь я одна-одинешенька живу в этой постылой избе с престарелыми родителями. Почему Иван не пишет? Может, его уже нет в живых? А похоронка где-то ходит, не торопится сказать, что я стала вдовой? - на секунду представила его сидящим в заснеженном окопе. - Конечно, в таких условиях письма не напишешь. Но, хотя бы две-три строчки, что жив и здоров, можно найти время и место написать? И этот адрес мой знает, а что я поехала сюда известила его из Владивостока ещё в 1942 году».  Вздохнула. Снова упрекнула себя за то, что мало выказывала ему свою любовь, когда жили ещё в Хабаровске, да и уже на Камчатке.  «А ведь он заслуживал моей любви, нежности и заботы. Дура! Все думала о Егоре. Хотя назад пути к нему не было. Всё никак не могла понять этого. Егор меня, наверняка, возненавидел. Господи, хоть бы Ваня вернулся ко мне живым и здоровым, я бы показала ему, как умею любить».  Потом мысли перескочили на сегодняшнюю её жизнь в деревне, и в который раз пожалела, что приехала сюда. «Это же каторга. С утра до ночи спину гнуть. Даже зимой в телятнике работы не убавляется. Поскорее бы эта война закончилась, приехал Ванечка и забрал меня отсюда с собой. Я ему ещё деток рожу. Сколько он захочет».
       Марина в последнее время от скуки научилась разговаривать сама с собой. Подруг в деревне у неё не появилось. Люди относились к ней с осторожностью, а бабы с завистью к её красоте. Марина не горевала по этому поводу, но делиться своими мыслями было не с кем.
       Часы-ходики пробили шесть часов утра. Послышалось покряхтывание отца. Вот он спустился с печки, надевает на себя брюки и валенки. Шаркает в сени справлять нужду. Там закуривает самокрутку. Каждое утро он проделывает эту процедуру, не меняя порядка. После выкуренной самокрутки, шаркает к умывальнику. И только потом идет на улицу расчищать снег у дверей в дом и к коровнику. Мать тоже уже спустилась с печки и стала шумно одеваться. Занялась делами. «Сейчас растопит печку и в избе сразу станет теплее. Скорее бы уж растопила. Так не хочется вылезать на холод из под теплого одеяла. Но до завтрака ещё есть время. Можно понежиться и поспать ещё минут сорок». Но сон не идет. Мысли скачут то туда, то сюда, меняя направление, как трусливые зайцы. Особенно боялась мыслей о любви. Тело требовало плотской страсти. «Господи, как хочется любить…»
       Время тянулось в смутной полудреме до тех пор, пока мать не позвала вставать. За это время комнаты нагрелись. Но вставать все равно не хотелось, тело стонало от переполнявшего Марину желания мужской ласки. Но, где её взять?
       Отец позавтракал первым и пошел в свою контору. Он по-прежнему работал старшим бухгалтером. Чудно: в подчинении одна кассирша, а он зовется главным. Марина с матерью позавтракав спешили на ферму. Тоже удивительное превращение. Мать, бывшая дворянка-белоручка, даже до войны не работавшая в колхозе, сейчас усердно трудилась. Благородная дворянка стала дояркой, крестьянкой. «А, как иначе? Сейчас война и, если не хочешь, чтобы тебя презирали, работай. Работай, как все, до седьмого пота. Вот мы и работаем, и она, и я. Телятница из меня все-таки получилась. А вчера похвалил даже сам председатель. Сказал, что моя группа телят самая упитанная в районе. Как будто это моя заслуга. Просто, кто-то неведомый мне, поставляет для моих телят самые лучшие корма. Конечно, телята наедаются и прибавляют в весе. Кто же этот тайный благодетель? Видно, кто-то сохнет по мне, но не хочет проявиться. Духу набирается. Неужели, это Никишин Мишка? Парень созрел. Ему уже скоро шестнадцать, а выглядит старше. Наверное, уже может любить», - Марина улыбнулась своим мыслям. Мишка очень походил на своего брата Егора. – «Но мне нельзя соблазнять его. Любилка выросла, а мозги ещё нет. Мало ли чего надумает себе? А, может, это сам председатель покровительствует?  Чего-то Фрол Петрович стал мягок со мной, улыбчив. Правда, не при всех, но раньше это за ним не замечалось. А тут зачастил. Хвалит. Даже целоваться лезет. У него-то любилка имеется, только работает ли? Все-таки мужику под семьдесят. Ну, да он крепкий. Только не по душе мне с ним любовью заниматься. Мишка, тот да… интересен. Должно быть, такой же, как Егор, шустрый. Не зря за ним пол-деревни девок бегает».
       Пурга утихла. Белесое небо высветилось лучами далекого зимнего солнца. «Это хорошо, что пурга утихла. Уже два дня из-за метели откладывался приезд механика из райцентра для починки радио. Теперь должен приехать и починить. А то без радио и газет совсем от жизни в стране отстали. Сводки с фронтов не знаем. Так можем нашу Победу проспать» - рассуждала Марина по дороге на ферму.
       В телятнике было темно, но тепло. Телята, как малые дети жмутся друг к дружке, и тянуться мордочками к своей кормилице, просят чего-нибудь вкусненького. Мишка на ферме ещё не объявлялся. Наверняка, поехал сначала за разнарядкой к председателю, потом на склад, а уж потом на ферму, к телятнику. Но у Марины в заначке ещё оставался мешок добротных отрубей. Она набрала ведерко и дала каждому теленку по жмене лакомства.
       Через полчаса у телятника остановился трактор и на пороге появился Мишка. Подошел к Марине. Поздоровался.
       - Корм привез, хозяйка. Распишись в накладных, - он протянул Марине бумаги. – Сегодня не густо. Сено и немного отрубей.
       - Спасибо тебе, Мишенька, от меня и моих телочек, - Марина взяла бумаги и пошла в подсобку. Она бросала на Мишку любопытные взгляды. «Все-таки, как он смахивает на Егора. Через год-два совсем станет на него похож. Тоже меня разглядывает, глаз не сводит».
       - Ну, что пишет брат с фронта?
       - Да уж, скоро год, как последнее письмо от него получили. Мать горюет. Ни от него, ни от отца, ни от Вальки с Галкой. Будто все сквозь землю провалились. Не может же такого быть, чтобы все разом погибли. Несправедливо это.
       - Условий, наверное, нет, чтобы написать. А, может, и бумаги. Где её возьмешь там, в окопах? – предположила Марина.
       - Может, и так. Только вот Лушиным письма регулярно приходят. Три дня назад снова пришло. Ихний Петька Смоленск освобождал. Теперь на Минск идут, а там, глядишь, на Берлин сподобятся. Если в ближайшие месяцы война не закончится, тоже буду проситься на фронт, - дерзко, показывая свою мужественность, заявил Мишка.
       - Ох, Мишутка, не спеши, там смерть гуляет. Ты здесь в тылу гораздо полезней, чем там, где нужно убивать. Этому учиться надо.
       - Какая здесь с меня польза? Нужно победу добывать, а не хвосты коровам крутить.
       - Так мы свой вклад в победу делаем. Мясо для фронта, для бойцов выращиваем.
       - Не-а, вы меня не убедите.
       - Ладно, оставайся при своем мнении. Ну чего на пороге встал? Проходи, я тебя не съем, мальчик, - улыбнулась парню Марина, подначивая будущего вояку.
       - Знаю, что не съедите, но все равно вас побаиваюсь.
       - Это почему же? Страшная я, что ли?
       - Наоборот, очень красивая. Голову боюсь потерять. Теперь понимаю брата.
       - Правда, что ли нравлюсь? Ну-ка тогда поцелуй меня. Мы тут одни, никто не увидит, - улыбалась Марина, пристально следя за парнем.
       Мишка смело шагнул к ней и впился губами в губы Марины, ощутив необычный вкус этой женщины. Марина вздрогнула. По телу пробежала томная волна забытого чувства. Она обхватила голову юноши в объятья и повалилась навзничь на топчан, увлекая его за собой, забыв о телятах, накладной, кормах и о том, что через пятнадцать минут ей нужно выходить в правление колхоза на совещание к председателю.

2
       Зарумяненная морозцем и быстрой ходьбой, Марина вошла в кабинет председателя колхоза, обратив на себя взоры присутствовавших. Совещание-планерка уже подходило с концу. Шестидесяти шестилетний председатель колхоза Фрол Петрович Жижин бросил на неё тяжелый недовольный взгляд.
       - Хоть мы не воинская часть, а колхоз, но на планерки все должны приходить вовремя.
       Марина, молча, прошла в дальний угол кабинета и села на свободный стул. Она была растрепана и румяна, а оттого ещё более красива и соблазнительна. Фрол Петрович провожал её жадным похотливым взглядом. Давненько он не испытывал этого юношеского чувства влюбленности, которого совсем не ожидал в своём нынешнем возрасте. Марина краем глаза видела все взгляды, устремленные на неё, и улыбалась своим мыслям. «Еще вчера этот сердитый седовласый «боровичок» выпрашивал у неё в телятнике единственный поцелуй, обещая за него молочные реки и шоколадные горы, а сегодня за её опоздание мечет молнии и скрипит старческим баском. Интересно, а как бы он вел себя, если бы я ему уступила? Может, попробовать с ним этот эксперимент?» Но представив себе это морщинистое обросшее волосами лицо, прокуренные усы, смоченные соплями, брезгливо поморщилась. Уж лучше с горячим волчонком иметь любовь, чем с холодным отработанным мерином.
       Неожиданно в правлении заговорил репродуктор. Все тут же умолкли. Производственные обсуждения ушли на задний план. Все соскучились по радио. Как раз передавали сводку Совинформбюро. Она радовала хорошими новостями. Наши войска освободили на Украине город Кривой Рог и продолжали продвигаться вперед в западном направлении.
       После окончания совещания у председателя Марина вернулась в телятник к полюбившимся четвероногим питомцам. Ближе к обеду снова приехал Мишка. Марина ожидала, что он привезет отрубей, но оказалось, что в этот раз он привез только сено.
       - Не дали отрубей. Председатель запретил. Теперь велел их отдать Косолаповой Феньке. Теперь её очередь в любимицах у председателя ходить. На тебя чегой-то осерчал.
       Марина иронично улыбнулась. Ей перемена председателя была понятна.
       - Кладовщик тоже удивляется, - продолжал Мишка. – То председатель настаивал больше отдавать тебе, то вдруг этой клуше Феньке. Фенька глуповатая простушка, это всем известно, а он вдруг на неё переключился. Ты-то чем ему не угодила?
       - Так целоваться с ним отказалась. С тобой вот приятно, а с ним, старым козлом, не хочу. Брезгую. У него усы вонючие и в соплях.
       Мишка помог Марине раздать телятам корма. Теперь он не отходил от Марины ни на шаг. Словно сам стал теленком. А когда закончили, обхватил ее за талию, крепко прижав к себе.
       - Ну, нет, парень, хватит. Не все сразу. У меня, Мишенька, гостинцы кончились. Побаловались и будет. Замуж за тебя я все равно не пойду. Во-первых, я ещё замужем, во-вторых, ты слишком молод для меня, а в-третьих, твои родители опять будут против меня. Так что не липни.
       - А я сам себе хозяин. Я не то, что мой старший братец. Как решу, так и будет.
       - Ой, ли? Я уже тоже решила, мальчик. Стара я для тебя. Понял?
       - Понял, - насупился недовольный юноша.
       - Ну, вот и хорошо, что понял. Тебя, кажется, в Перевесенку на курсы трактористов посылают?
       - Посылают и что?
       - Там и найдешь себе невесту. Там девок, ой как много.
       Мишка растеряно смотрел на Марину. Он был обескуражен её отказом. «Наверное, и с братом она также вертела хвостом. Дать дала, а замуж не пошла. А раз она такая вертлявая, то на кой хрен она мне сдалась? Так и будет помыкать мною: хочу, дам, хочу, прогоню. Конечно, она красивая. Что есть, того не отберешь. Но и капризная, шалава», - Мишка ещё хотел подобрать к ней эпитеты пожестче, но не мог больше придумать.
       - Пусть тебя черти любят, - в сердцах выпалил он и быстро вышел из телятника.
       К середине дня совсем разведрилось. Солнце вышло на простор и словно серебром заискрилось на чистом снегу. Оно ласково согревало и ласкало, заставляя жмуриться.  Может от этого, а может оттого, что почувствовала себя снова любимой, Марине захотелось петь, читать вслух стихи, даже плясать. Повернув к дому, увидела шедшего навстречу с другого конца улицы почтальона. Весело крикнула ему, не надеясь на положительный ответ.
       - Здорово, Фомич, а мне есть что-нибудь?
       - Танцуй, девка. Сегодня есть.
       Марина сперва опешила, не веря услышанному, а потом спохватилась и опрометью кинулась навстречу почтальону. Пока она подбегала, он вытащил из сумки письмо. Она схватила его, как нечто драгоценное, прижала к груди, а потом, поцеловав Фомича в колючую щеку, побежала домой.
       «Господи! Слава тебе, Господи! Наконец-то дождалась. Иванушка подскажет, как мне дальше жить. Посоветует уехать опять на Камчатку, с радостью уеду. Там уж точно не будет так скучно и сиротливо, как здесь. Там я была всем нужна. У меня была масса поклонников, а тут… два неполноценных. Один старый, другой малый и те с гонором и требованиями».
       Марина торопливо вскрыла конверт, как только оказалась в избе. Жадно впилась в ровные строки письма. Письмо начиналось со знакомых ей приятных слов: «Здравствуй любимая!» Она поцеловала строчку в порыве нежности и прижала бумагу к груди, словно это была часть самого Ивана. Ей даже казалось, что она чувствует его запах. «Жив мой Иванушка. И по-прежнему любит. Пусть хоть строчки его письма почувствуют, как радостно бьётся мое сердце». А перед глазами тут же всплыл его образ: высокий, стройный, подтянутый, в длинной комсоставовской шинели, затянутый новенькими скрипучими ремнями. Мысленно поздоровалась с ним, приникла к его губам, прижалась к груди. И будто даже почувствовала его легкое объятие.
Снова принялась читать драгоценные строки.
       «Любимая, я долго не писал тебе. Прости. Так складывалось, что не мог написать. Да и не знал, куда тебе писать, на Камчатку или в деревню? Сегодня решил написать разом в два адреса, в надежде, что какое-то из них ты обязательно получишь, где бы ты ни находилась. Пишу, а сам вижу тебя любимая с Егорушкой, как тогда, перед отъездом на фронт, когда гуляли у холма. Если бы ты знала, как я по вас соскучился, как хочу обнять вас и целовать, целовать, целовать».
       Марина прервала чтение. Глаза наполнились слезами и строки расплывались перед  нею, не позволяя разобрать слова. «Иван ещё не знает, что нашего Егорушки больше нет». Она промокнула платком глаза и видимость улучшилась. Снова продолжила читать.
       «Война, родные мои, штука страшная и беспощадная. Очень много людей гибнет от пуль и снарядов. Многие становятся калеками. Не повезло и мне. Я был сильно покалечен взрывом в бою. Сейчас нахожусь на лечении в госпитале, в городе Смоленске. Врачи делают, что могут, но…. Если случится худшее и меня не станет…».
       «Господи, что он пишет? – холодные мурашки побежали по спине к затылку. Виски застучали молотками. – Как это, его не станет? Ну и что, что покалечен. Жить то он обязан. Я и с искалеченным жить готова». Снова слезы сами собой побежали из глаз. Снова пришлось отложить чтение. Этот перерыв с утиранием слез дал ей время оценить всю трагедию положения Ивана. «Он медленно умирает, и врачи не могут ему помочь. Если Иван пишет такое, то действительно находится на волосок от смерти. Её Иван, такой крепкий и надежный, сейчас сам нуждается в помощи».
       Ещё раз внимательно посмотрела на почерк. «Почерк его, ровный, уверенный. Значит, правая рука все ещё здоровая и твердая. Может, ног нет? Но живут же без ног. А, вдруг, это… его мужское хозяйство покалечено? Нет, нет, нет!»
       Письмо до конца не дочитано, а Марина полна тревоги, руки плохо держат, письмо трясется. Не хочется верить в ужасное. Страшно узнать правду. Она постаралась взять себя в руки и унять дрожь. Снова принялась читать послание мужа, но уже далеко без радости.
       «…Здесь, в госпитале, я встретился с младшим лейтенантом Егором Никишиным. Да-да, с тем самым Егором, которого считали погибшим, и которого ты когда-то считала своим женихом. Он тоже  ранен, но легче меня и уже идет на поправку. Мы лежим в одной палате и, конечно, познакомились. Он мне очень понравился. Волевой, находчивый, грамотный, отзывчивый. У него много достоинств. В госпитале он уже не первый раз и его здесь хорошо знают и уважают. Теперь понимаю, что в него было трудно не влюбиться. Кстати, от него я узнал, что его чувство к тебе ещё не остыло. Я рад этому. Поэтому, если со мной случится худшее, и я уйду из жизни, то…. Он обещал мне, что не оставит вас с Егорушкой и будет заботиться о вас».
       - Нет, нет, нет! Что он такое пишет, - вырвалось её недоумение наружу.
«…Егор обещал мне любить Егорушку, как родного, и при этом оставить за ним мою фамилию». 
       Марина заметалась по комнатам, зарыдала, стала хвататься за вещи, упала на кровать и зарыдала ещё неистовее. Ей было жалко Ивана, такого великодушного, заботливого и…. любимого. Она не хотела верить, что его не станет в её жизни. Ей сильно захотелось его увидеть, обнять, поддержать. «Он не может, не должен умереть. Я вытащу его из этого состояния, окружу заботой, не дам ему умереть. Я обязана быть с ним рядом».
       Ранним утром следующего дня она отправилась в райцентр, в военный комиссариат за пропуском для поездки в прифронтовую полосу, в армейский госпиталь к раненому мужу. Она торопилась и хотела застать Ивана живым. Разрешения она добилась, выехала в Смоленск, нашла госпиталь, но мужа живым не застала. Проплакав на могиле Сизова, она приняла решение, что готова отомстить за его смерть проклятым фашистам. Она явилась в штаб армии с намерением поступить на военную службу, ведь у неё были когда-то, ещё в Хабаровске закончены курсы связисток-радисток. У неё был долгий разговор с начальником штаба, в котором она проявила необычную для себя настойчивость. Может по этому, может потому, что она была женой погибшего старшего офицера, а может и потому, что обладала незаурядной красотой ей пошли на уступки. Её просьба остаться в армии и воевать с фашистами была удовлетворена. Она получила направление на курсы связистов-радистов, чтобы восстановить свои навыки, полученные до войны, а когда успешно закончила их была распределена в запасной армейский полк.
       Кстати в этот полк получил распределение после госпиталя и младший лейтенант Никишин. Дороги судьбы неисповедимы и бывает, что пересекаются в самых неожиданных местах, не считаясь со временем и желаниями идущих.

(полную версию романа можно прочитать в книге)