Мой любимый пират. Часть 4

    …Голова и сердце были пусты. Она брела вдоль длинно загибавшейся девятиэтажки до ближайшей арки, за которой шумел ночной проспект.
    На обочине девушка стояла минут пять, не шевелясь, ужавшись плечами, и смотрела на себя как бы со стороны и с полным равнодушием слушала своего двойника, в голове которого крутилось хрустальное колесико с бесконечным рефреном: "Все кончено! Все кончено!».

    …- Кто? - сказали из-за двери плаксиво.
- Я. Открой.
    Щелкнул замок.
- С ума сошла! Два часа ночи!
- Ты ключ из замка не вынула.
- А-а, точно.
    Заспанная Маринка, в длинной белой майке, поплелась в свою комнату досматривать черно-белые, как рояльная клавиатура, сны.
    Прошлым летом они вместе поступали на фортепианное отделение Института искусств. Наташа недобрала баллов и подалась на заочку на дирижерско-хоровое отделение. Фанатка-Маринка поступила и теперь, ежевечерне, до десяти-одиннадцати, бьется с Шопенами-Шуманами, зарабатывая остеохондроз и неврастению. В спальне Наташа переоделась в халат, легла лицом к стене и уставилась в ковер на стене, думая о бальзаме, которым можно было бы залить болящую пустоту. Геометрический узор расплылся и обрел очертания бездыханного тела. Девушка перевернулась на живот и уткнулась в подушку, пытаясь подавить отчаяние.
    Нет такого бальзама!
    Ее спина стала вздрагивать.
    Лежа на животе, она рыдала; в голос и бормотала между захлебами. - Козлы! Мудаки! Гондоны! Сволочи! Твари! Падлы! Уроды! ****юги!..
Марина, прилетевшая из смежной комнаты на звуки беды, сидела рядом, со стаканом воды наготове, гладила голову подруги и приговаривала, дожидаясь конца истерики. - Так их, Наташа, так!.. Члены им всем повырывать!..

    ...Она проснулась от жажды. На востоке, между фиолетовыми облаками и горизонтом, оранжевела щель рассвета. Было так тихо, что она слышала ток крови в висках.
    ...Когда проснулась во второй раз, Маринка уже ушла. Не было хлеба. Магазин – напротив. Она переходила улицу и чувствовала вращение земли. В сероватой мгле висел кровавый помидор солнца.
    Сережа сидел в холодильнике, плавал в кастрюле с рассольником, бегал по краю ванной, прятался в столе, среди вилок-ложек.
    Кое-как поев безвкусной пищи, она включила скрипичные концерты Баха и, закрыв глаза, унеслась в печально-сладкую высоту.
    В ресторан пришла оцепенелая, сонливая.
- Что-то ты сегодня в миноре, - сказал Юрчише.
    Пела механически, как шарманка, а голос был тусклым, слабым.
    После работы опять рыдала - заполняла пустоты. Следующим вечером, перед работой, в дверь позвонили. То был Сережа. Наташа в квартиру его не пустила.
- Что, надумала? - спросил он. - Есть хороший врач.
- Уходи, - сказала Наташа. - Ты мне не нужен.
    Вечером он заявился в ресторан, сидел с Лариской; склонившись, что-то шептал ей на ухо. Они смеялись.
    «Ну, нет! Она не позволит себя топтать!».
    Прервав пение, она спрыгнула со сцены и подошла к столу, где сидели эти. Влепив тарелку с салатом в Ларискину морду, она, как ни в чем не бывало, вернулась на сцену, и кивком приказала ошарашенным музыкантам начать песню сначала.
    …Больше Наташа не плакала.
    На следующий день, наплевав на все приметы, пошла по магазинам: покупала пелёнки, распашонки, одеяльца, шапочки, косынки, ленты, пустышки, бутылочки и мысленно примерялась к роли матери. Голос опять стал сильным и красивым.

...Через два с половиной месяца, когда живот аккуратным мячиком стал выпирать из платьев, она взяла декретный отпуск и укатила домой, в маленький городок, в восьмидесяти километрах от прежней жизни.