Рай

На проспекте Жанвье мы взяли такси – старый «W123-й». Водителем был молчаливый араб, одетый в белоснежную рубашку. В его движениях отсутствовала суета. Из приемника звучал голос муллы.


Я же – был молод, и больше – юн. И не знал тогда, что к западу – воспетый мечтателями Алжир, а на юго-востоке – последние дни Джамахирии. Я ничего не ведал и о Камю, Саиде, Рансьере или Фуко. Родительские боязнь и недоверие к местным пробуждали во мне что-то между стыдом и скукой. Из этого складывалась моя тайная любознательность. Я знал лишь, что мне интересны узкие проулки – будто скользкие от пота – спрятанные от большинства глаз. Мне интересны бесконечные лавки со странным запахом кожи внутри. Кондиционный воздух продуктовых. Испарина банок «колы». Душные терпкие ночи, оставляющие после себя на балконах полотенца мокрыми.

Мне интересны странные дома местных и происходящее внутри их стен – как они проводят свои вечера?

Мне интересны пустыня и горы Атлас. Раскаленной чистоты небо. Жгучее солнце и зеленое море. Огонь песка. Тем более, я тогда понятия не имел, что привозят его совершенно из других мест.

Мне интересны, конечно, беззаботные девушки в купальниках... такая красота присуща только выдуманному, мечте. Поэтому даже в то время я уже практически не сомневался в том, что на самом деле их не существует. Еще меня совсем немного занимают вьющиеся вокруг них уверенные в себе и такие же беззаботные парни – меня интересует причина, по которой я не такой, как они.

Тем временем с Р1 мы уже свернули на авеню Мааруф, и водитель остановился, чтобы высадить нас в медине.

Мулла, звучащий из приемника голосом безвременья, исчез вместе с «мерседесом». Мы втянулись в жаркую толпу. Люди в ней оказались в большинстве своем белыми, они постоянно улыбались и громко смеялись. Я находил это странным и каким-то неправильным, но пока что не знал – почему.

Они вели себя развязно и по-хозяйски. От них исходило нерушимое чувство превосходства. Их язык казался мне более чужым и неясным, чем бегущий, словно ручей или ветер говор местных. Конечно, это было не так. Но поведение этих людей не позволяло услышать произносимых ими слов.

Повсюду кричали «динар!.. динар!..» Бегали попрошайки и дети-торговцы. К одному из них подскочил араб и, громко ругаясь, вырвал из мальчишеских рук товар. Это были открытки. Он порвал их и со злостью бросил на землю, после чего – ушел. А мальчик остался стоять над цветастыми клочками, пока их медленно уносил ветер. В глазах его взрослела слепая ненависть.

Какой-то старик продавал воду и «колу», что лежали в ведре со льдом. Кожа на лице старика была потрескавшаяся и немного напоминала окружавшие нас стены. Из лопнувших губ устало сочилась кровь. Рядом с ним бродил чумазый беззубый внук.

Повсюду висели ковры и товары кожевников. Любое свободное место оказывалось заставленным тарбуками и керамикой…

Родители ходили долго, иногда дурея от гвалта, влажности и жары.


Вечером мы поехали назад к нашему авеню Жанвье. Казалось, что нас вез тот же водитель. И «мерседес» был тот же. И мулла.

Главные улицы стали еще громче и душнее. Остальные – словно источают прохладу – едва уловимую. И будто чего-то ждут.

Во множестве крошечных кафе горит теплый свет, за столиками сидят молчаливые и задумчивые мужчины в сандалиях, курят и бесконечно пьют свой невозможно крепкий чай с мятой и орешками. И медленно смотрят нам в след.

Вернувшись, мы вышли к морю. Оно дышало сквозь темноту – пахучее – и мигало далекими огнями. Мы зашагали вдоль пляжа – пробираясь, словно по снегу – чуть дальше: на нашем из-за двух молов, образующих бухту, скапливается мусор – окурки, бумага, пластиковые бутылки. В первый же день, плавая, я распорол ступню осколком бачка. Поэтому – мы никогда там больше не оставались.

02:24
02.11.16