Метаморфоза Анны

Всё было что-то не то. Скучная, скучная, скучнющая жизнь. Аня сидела в кухне за столом. Ладони на коленях. Спина как струна. За окном в ночной темноте висел жёлтый фонарь – огромный светляк. Клеёнка на столе вся изрезана ножом. Края порезов загибались, под них всегда забивались крошки. Юркие, колючие. Пресные. Как просфора. Как Анина жизнь.

«Почему я не птица. Отчего не лёгкая лиса в просторной степи. Там, где жёсткие травы колышутся на ветру. Где есть под ногами земля, а над головой небо. И ты с ними един».

Игорь затопал, вошёл. Стал под лампой. Голова в потолок. Поглядел, подумал, зашаркал к холодильнику.
- Чё, котлеты ты доела?
Огорчился.
- Да-а, - прошелестела Аня. – Съешь салат.
- Мяса бы…
В голосе грусть. Заглянул в морозилку. Заленился. Утопал назад.
…А по степи стрелой промчалась огненная лисица.

Дурь? Блажь? Но ведь хочется как-то гибко, сильно, чтоб стихия, чтоб мышцы тянуло, чтоб рок, чёрное Таро. Первобытность. «И был вечер, и было утро: день один».

Анины глаза опустели. Шарики для пинг-понга. Час, два… Фонарь болтается посреди чернильной жижи. Крошки впились в локоть. На коже вмятины. Аня потёрла локоть, встала. Крошки осыпались. Побрела спать.

Но не было сна. Луна-альбинос кричала белоснежным светом. Игорь дышал, будто тёплая гора. Шумящая тишь. Отчаянная летаргия. Аня долго-долго смотрела в слюдяное окно. Рассвело.

Днём стало проще. Ночь, она колдует. Травит. День – нет.
Сыпался дождь. В прохладе осени пахло дорогами. Аня почуяла это, оделась, вышла из дома. Улица была той же, что и вчера. Той же, что год назад. Век назад она была другой,  станет другой спустя ещё век, но Ане этого не увидеть.

Мимо прошла женщина с коляской. В коляске ребёнок. Копошится, машет руками. Всё так предсказуемо… Вот если бы там лежала лисица, это было бы нечто стоящее. Аня вздохнула, побрела по тротуару. Никуда не стремясь. Просто шла, и незнакомцы шагали с ней рядом. Обгоняли, неслись навстречу, заглядывая в лицо.

Тяжкое небо сыпало звонкой моросью. Она дробью разбивалась о камни, делала серое чёрным, тёплое – стылым. Деревья тянули корявые пальцы в хмарь. На них болтались янтарь, топазы, яшма, сердолик и рубины. Всполохи, каменный перезвон:

«Найди огненную лису… Найди, найди. Её хвост – хлыст. Её глаза – ночь. Ночь пожаров, горящих крыш, по которым осень-пастух гонит водяные тучи».

Аня пошла по улице вниз. Руки в карманах. Бетонный город хрипел и гудел в тумане. Скрежетал далеко. Так далеко, что не дойти. Как в Зазеркалье – Аня всегда бежит на одном месте, а реальность сама по себе. Её суть недосягаема. Так Аня ощущала, и туфли плюхали в лужи. Ноги мокли, а в кармане брякала мелочь. Глухо, как деревяшки. Недосягаема?

Есть ли границы? Красные линии. Бесконечные во времени и пространстве лезвия, на которых бликами сверкают миры. И лучи этих бликов холодны.

Это они полосуют самость?

Я могла бы стать чем угодно, думала Аня. Почему нет? Ведь из атомов родились клетки, из клеток – зверь. Зверь однажды вновь станет атомами. Но есть промежуточный момент, и он в нём ничто. А ничто может быть всем.

Заверещал клаксон. Вдрызг, в дым разодрал мысли. Аня посреди дороги, и машины вопят бешено. Все на неё. Побежала. Назад, вперёд. Мокрые ноги, водный бисер в лицо. Воздух, влага. Дисперсия в извилистых руслах ветра.

- Куда прёшься, дура!

Потерялась.

Но вдали… О, там, где бетон и стекло, там пыхнуло жаром. Огненная лисица мелькнула в окнах. Всех разом. И клетчатый от рам город разомкнулся. Распался. И поток машин стал металлической лентой. Аниной дорогой.

Выбралась на тротуар. Такси. Как удачно. Это лиса, её дары. Она ведёт. Она – тридцатое измерение, апория, нонсенс. Субстанция и ядро. Экстракт из вселенских струн.

Таксист на Аню не посмотрел. Худой. Пахнет крекерами и машинным маслом. Под носом родинка. Похожа на чёрный от сажи холм. Пепелище. Здесь ночевала лиса. Проскрипел вопрос. Анины глаза упёрлись в затёртую кожу сиденья.

ЗАгород, шепчет она. За гОрод.

Игорь. Телефон дрожит и корёжится, будто в судорогах. Аня нажала, держит. Подушечка пальца побелела. На экране стала темень. Тьма звонит. «Алло…»

В пробках теряли минуты и свежесть. Огромные киты хвостами дырявили облака, и в прорехи вываливалось оранжево-золотое тучное солнце. Но дождь сёк. Ленно. Наверное, его заставили, думала Аня. Может, он не дождь, а пустынный варан. Может, он лодка или верба. Или Бриксдаль. А Бриксдаль на самом деле дождь…

Что есть объект, субъект? Всё состоит из одного и того же. У всего одна суть, и всё едино. Как Аня и огненная лиса. Руки, и корни, и магнетары.

Ехали долго. За мутным окном смазанный пейзаж. Солнце перевалилось на другой бок, скатилось к черте, которой на самом деле нет. Его миазмы впитывались в небо. Карабкались вверх. Как по пористым волокнам, волосам, высоко. Всё вращается. Сферичность, центробежная сила, Гея и Кали. Мириады имён ничему. А космос нисходит вновь.

Остановите, говорит Аня в туман. Он сочится в дефлектор. Таксист оборачивается полубоком, и что-то бормочет. Аня не понимает. Видит лишь влажную дымку, забившую ему нос и рот.
- Шестьсот рублей, - звук похож на протяжный выдох умершего.
Бумага шелестит робко. Сухие листья, на которые падает первый снег. Сдачи не надо. Нет, оставьте. Мне не нужно. Я иду искать лису.

Я иду искать…

Такси развернулось, коверкая тишину рёвом мотора. Заскользило по тёмной дороге. Дорога складывалась и вытягивалась, как пружина. Машина удалялась медленно. Ползла. Её с усилием засасывали сумерки. Из их нутра доносились призрачные голоса. Не слова, не всхлипы. Отзвуки эха с той стороны.

Но такси растворилось в тумане. Безмолвие настало. Наступило на Анину грудь.

Куда идти? Лиса, ау!

После дождя убранные поля вязкие. Туфли проваливаются в землю. Густую, жирную. Шоколадное масло. Мало знаков, много времени. Зябко. В степи - будто в изгнании. Все люди как умерли. Тусклое солнце чёрно-красное. Первая звезда. Вот весь свет. Ни фар, ни фонарей, ни фона из вывесок. Анино чёрное Таро, Анина первобытность.

«Зови лису! Ищи лису! Распусти косы, вой полуночницей. Обратись филином, обратись деревом. Хочешь гибко, сильно - выпроси».

Небо без целомудренной синевы. Его истинное лицо – жадная тьма. Аня идёт и идёт. Дышит. Продрогла. Вокруг необъятный простор степи. У степи в пригоршне деревья. За спиной не видно дороги, и город будто в ином измерении. В прошедшем времени. Под прахом. Под седыми костями.

Искра. Вдали мерцает. Там, где деревья – чёрные остовы. Аня побежала. Спотыкается, а земля не пускает. Потеряла туфлю. Вернуться бы, но это лиса, она впереди.

Среди шершавых стволов пахнет мокрыми крыльями. Алые нити света лопнули. Ладони хватают, стёсываются. Кожа саднит, и щекотно. Под ногами хрустят ветки. Аня остановилась, перевела дух. Щёки горят. Тихо. Ни шороха, ни птичьего вскрика. В высоте, во тьме, в испещрённой звёздами гуще невидимый, одинокий гудит самолёт. У него на борту тёплые люди. Их веки движутся, кашель, храп. Запах одежды, нагретой телом, мелки, монеты, марципановые батончики. У него на борту сообщество. Продавцы, воспитатели, менеджеры, пиарщики, пихальщики себе в голову ерунды. У Ани – ночь. Босая нога, пар изо рта. И пламя.

Пламя мелькает среди деревьев, скачет с ветки на ветку, с земли к небу. Оно множится языками. Анины глаза раскрываются широко, и в них отражается огонь.

«Обратись филином! Обратись деревом! Деревом! Деревом! Верёвками превращений перевяжи себя. Перетяни временем, корнями, жилами. Жгутами пламени. Сбрось кожу, осуши вены. Выдохни воздух, вдохни почву. Становись, сливайся, измени суть. Выдохни!»

Стена огня перед Аней. В ней контуры, формы, кратеры миров. Они плавятся и текут, как жидкий металл. И лиса выходит к Ане прямо из жара, смотрит раскалёнными добела глазами.

Аня поняла. Ликует. Слёзы благодарности на горячих щеках холодные. Она падает на колени, впивается в землю пальцами. Пальцы уходят в почву глубже. Под ногтями боль, камни, куколки, спящие черви. Аня сбрасывает вторую туфлю, зарывается в землю ногами. Она счастлива. Она освобождается, оживает. Она больше не Аня.

Из земли поднимаются материнские соки. Выдох. Неподвижные пылающие глаза без эмоций.

«Стань… Стань…»

Мгновение. Пламя гаснет, и то, что было Аней, остаётся одно.

«Нет», но выдох сделан.

Пытается вытащить пальцы. Они выросли под землёй, вытянулись, ушли глубоко, корнями, жилами самой земли. Ветер подхватывает волосы, и слышен сухой шелест. То, что было Аней, хочет кусать губы. Но ни губ, ни зубов. Ни кожи, ни холода. Уши глохнут, глаза зарастают корой. Затягиваются.

То, что было Аней, остаётся внутри. Затворено, втиснуто. Листья сыпятся. Кто-то кашляет высоко на борту. А на земле черным-черно.

… И по степи стрелой мчится огненная лиса.