Надежда не умирает

   В 1918 году Наденька Арсеньева должна была завершить обучение в институте благородных девиц. Но в октябре 1917-го грянула революция. Воспитанниц одну за другой увозили родители. Встревоженная девушка написала письмо матери с просьбой забрать её домой. Но ответа не получила. Каждый день она спрашивала директрису, нет ли письма от маменьки.
– Пока не пришло, дитя моё. Будем ждать.
   Как только за Наденькой закрывалась дверь, пожилая дама поднимала глаза на образ Богородицы и молилась. Щепетильная директриса никак не могла решиться сообщить воспитаннице, что её семью расстреляли чекисты. Отец Наденьки был белым офицером. О его беспощадности к врагам самодержавия ходили легенды. Поблизости шли бои, и бедная директриса трепетала от ужаса: вдруг кто-нибудь донесёт красным, чью дочь она укрывает. Но не выгонять же Наденьку на улицу!
   Вскоре в институт стали привозить раненых. Вместе с ними прибыл красный комиссар Воронов и сообщил:
– Отныне здесь будет госпиталь. Уплотняйтесь.

   Несколько учительниц и учениц отныне жили в одном дортуаре. Среди них была и Наденька Арсеньева. Вместе с подругами по несчастью она работала сестрой милосердия. С утра до вечера ей приходилось ассистировать молодому хирургу Холодову. Однажды во время особенно тяжёлой ампутации она не выдержала и потеряла сознание. Доктор сунул девушке под нос нашатырь и приказал:
– А ну, возьми себя в руки! Нам не нужны кисейные барышни.
– Прикажете меня расстрелять?
– Да, после операции, – сурово сказал хирург.
   Наденька стояла ни жива ни мертва и старалась не смотреть на отрезанные конечности. Её тошнило, кружилась голова, но усилием воли она пыталась побороть слабость. «Неужели я больше никогда не увижу родных?» – мелькнуло у неё в голове.
– Чего застыла? Полей мне на руки и приведи следующего раненого.
– А когда же казнь? – пролепетала Наденька.
– Откуда ты взялась, такая блаженная? Я не провожу расстрелы – только операции. Кому сказал, ступай за следующим!

   Вечером девушка хотела уйти, но хирург задержал её.
– Останься! Ты мне нужна. Помоги сделать перевязку.
   Закатав штаны, Холодов показал ей рану чуть ниже колена.
– О, Господи! Как вы это терпите и ещё можете оперировать?
– Теперь поняла, почему я так разозлился, когда ты грохнулась в обморок?
– Просто я не могу привыкнуть к виду крови.
– К этому невозможно привыкнуть, если не убьёшь в себе жалость. Нужно относиться к человеческому телу, как к материалу, и забыть о душе.
– Я не могу!
– Сможешь! Или тебя уничтожат. Я знаю, кто твой отец. Генерал Арсеньев. Вчера он устроил нам бойню. Комиссар жалеет, что чекисты расстреляли его семью. Говорит, надо было оставить заложника. Понимаешь, к чему я клоню?
– Пожалуйста, не выдавайте меня!
– Директриса хочет избавиться от тебя, поскольку боится за свою жизнь. Так что не удивляйся, если однажды тебя не пустят в дортуар.
– Что же мне делать?
– Оставайся со мной. Я тебя прикрою.
– Спасибо.
– Теперь всем говори, что ты моя жена.
– Что вы, как можно! Мы же не венчаны!
   Холодов цинично рассмеялся.
– Разве в этом дело?
– А в чём же?
– Сейчас увидишь. Я сниму штаны, а ты зальёшь мне рану спиртом и перевяжешь. Поняла?

   Каждый день Наденька заставляла себя жить. А смерть была рядом. В чистом поле, в госпитале, на операционном столе, в глазах раненых и в изуродованных телах, которые каждый день зарывали во дворе. Сама жизнь была смертью, ежедневно испытывая на прочность.
   Но девушка ещё не знала, что её ждёт. Однажды она услышала, как один раненый говорил другому:
– Ты слышал новость? Генерала Белую Смерть поймали. Сюда везут.
– Лучше бы убили на месте.
– Ты не знаешь нашего комиссара. Хочет напоследок покуражиться.
   Вскоре привезли пленного генерала. Наденька вышла во двор и увидела, как с подводы стаскивают седовласого окровавленного человека.
– Отец! – крикнула девушка и упала без чувств.
   Комиссару Воронову доложили, что в госпитале находится дочь генерала Арсеньева. Он улыбнулся, предвкушая дьявольскую забаву. Но тут к нему вошёл военный хирург Холодов.
– Хотите устроить публичную казнь?
– Да, это будет любопытное зрелище. Отец и дочь умрут одновременно.
– Надю не трогайте. Она – моя жена.
– Да, мне говорили, что ты с ней спишь. Понимаю, дело молодое, а девица хорошенькая. Ладно, поскольку ты спас мне жизнь, я её не трону. Но, видишь ли, я обещал моим ребятам потеху. Они хотят пошалить с девчонкой.
– Я не отдам им Надю!
– Тогда сделай это сам, хорошо? Пусть генерал Белая Смерть знает наших!
– Изнасиловать дочь на глазах отца? Да вы подлец, комиссар!
– Что? Выбирай выражения! А то не посмотрю, что ты спас мне жизнь, Холодов. Мигом к стенке поставлю. И кто тогда будет защищать Надю? Решайся – ты или мои орлы.

   Вечером генерала Арсеньева привели в комнату, которая прежде была классом. Сначала к нему пустили Надю. Девушка бросилась отцу на шею. Но гордый старик отшатнулся и сказал:
– Мне передали, что ты живёшь в блуде. Публичная девка мне не дочь!
   Вошёл комиссар Воронов и велел раздеть старика до пояса. Его подручные сорвали с генерала одежду и поставили на колени.
– Пощадите отца! – рыдала Наденька. – Прикажите высечь меня вместо него!
– Заткнись! Довольно он издевался над красными. Пришёл час расплаты. Бейте его, пока не помрёт. И пусть напоследок посмотрит на дочь.
   По команде комиссара Наденьку раздели и швырнули на середину комнаты. Она посмотрела на отца и увидела у него на глазах слёзы.
– Не трогайте её! – из последних сил закричал генерал Арсеньев. – Убейте, но не прикасайтесь к ней своими грязными лапами!
– Решайся! – сказал комиссар Холодову. Когда я дам команду моим молодцам, будет поздно.
   Генерал Арсеньев призывал Бога покарать «красных упырей». Но они только смеялись и плевали ему в лицо.
– Будьте вы прокляты, мерзавцы! – воскликнул старик и испустил дух.
– Киньте его псам на растерзание! – приказал комиссар.

   Ночью на улицу вышла Наденька. Найдя изуродованное тело отца, она поцеловала его и завязала ему платком глаза. Доктор Холодов выкопал яму, перетащил туда тело генерала Арсеньева и засыпал могилу землёй. Девушка прочитала молитву, после чего мужчина и женщина молча ушли в дом. Сидели в темноте, не глядя друг на друга. Холодов курил самокрутку.
– Я беременна, – тихо сказала Наденька.
– Вот как? Тогда раздевайся и ложись на стол.
– Нет! Я не позволю убить ни в чём не повинного ребёнка!
– Пойми ты, дурочка, сейчас не время. Война!
– Ну и что? Потом наступит мир, в котором будет жить мальчик или девочка. Разве это не чудо?
– Нет. Этот мир беспощаден. И ребёнку лучше умереть сейчас, чем медленно разлагаться, проклиная своё существование.
   Намочив в эфире носовой платок, доктор повалил Наденьку на кровать и крепко зажал ей нос. Девушка недолго билась в его руках, а потом затихла. Перенеся её на стол, Холодов принялся убивать собственного сына. Через полчаса в тазу лежало растерзанное маленькое тельце. Хирург старался не смотреть на него, но не мог. Покосившись на бесчувственную Наденьку, он завернул крошечное существо в солдатскую портянку и отправился во двор. Там он предал его земле. Теперь дед и внук покоились рядом.
   Вскоре Наденька и Холодов покинули город. Она больше не могла здесь оставаться и попросила сожителя убить её или увезти подальше от этого проклятого места. Доктор выбрал последнее. На пороге девушка на мгновение задержалась. Здесь, в доме страданий, её оставила надежда. Ушла с последним вздохом отца, вместе с чистой душой сына. Растаяла облачком в бездонной пропасти неба.