Евгений Евтушенко

5 мая 1972 г.   
...Мэтр явился, разодет,  как и подобает яркому поэту в прозаическую серую эпоху:  плащ цвета «морской волны», сиреневый костюм, вишнёвая кофта, вместо галстука – ботиночный шнурок, продёрнутый в грузинскую чеканку. Дополнял его портрет огромный рыжий портфель из грубой свинячьей кожи.
В  «семинаре имени Евтушенко» самые заметные фигуры – Люба Гренадер, Виктор Гофман, Егор Самченко, Борис Камянов, переводчик-испанист Сергей Гончаренко.
Обсуждали давно вышедшего из поэтического возраста человека Лёву Фрухтмана, стихи которого ужасали: что-то про войну, Арину Родионовну и гениальность. Жалостливый Гофман,  явно тронутый красным от волнения Лёвиным лицом, говорил экивоками, старался отыскать в стихах какую-нибудь хорошую деталь, однако ничего не нашёл. Зато выступающая следом Люба Гренадер выражений не выбирала:
     – Давайте скажем Лёве прямо: это же сплошная графомания! В этой вот кучке я нашла стихотворение, если его так можно назвать, о приходе лирического героя, то бишь автора, на могилу Паустовского...  Ага, вот оно: «По Оке да прокатиться к Паустовскому...»  Скажи, Лёва, откуда здесь этот разухабистый мотив, из какого кабака?  И что значит «прокатиться»? – прокатиться к Паустовскому, прогуляться к Пушкину... Это же кощунство! А дальше ещё хлеще: «Пахнет хлебом и стихами, пахнет Родиною здесь»! Признайся, Лёва, что за «песнь исполнить» намеревался ты на могиле советского писателя?  И какой «Родиной» там пахнет? По-моему, на могиле может пахнуть только падалью!..
Во время этого монолога Евтушенко то мрачнел, то светлел, а на слове «падаль» встрепенулся:
     – Люба! Сейчас я распалюсь, разделюсь, из меня получатся два полицейских, и они выведут вас из класса!
В общем, обсуждение Лёвы кончилось смехом.
Во время перекура Евгений Александрович вдохновенно рисуется:
     – Знаете, что мне больше всего запомнилось из поездки по Латинской Америке? Когда я, устав от всех приёмов и банкетов, весь день провёл в приятнейшем общении с простым чилийским портным... (При этом ЕА, как бы невзначай, проводит ладонью вдоль лацкана сиреневого пиджака, очевидно, сшитого портным во время беседы с полпредом советской поэзии.)
Чтение стихов по кругу обернулось бенефисом Егора Самченко: действительно мастеровит, и мэтр на комплименты не скупился:
     – ...«Вода полногруда в стеклянном кувшине» – отличная строка! «Занавеску зазнобило» – пятёрка! «Глаза закрыла фотокарточка твоя» – просто здорово!.. А это вообще гениально: «...и шумел сосновый стол»!  Такую смелость мог взять на себя только Заболоцкий!..
Прощаясь, Евтушенко заверил, что с октября у семинара начнётся новая жизнь: он больше никуда не поедет, сядет писать прозу и каждую свободную минуту отдаст молодым. Собрал наши стихи, с трудом утрамбовал рукописи в рыжем портфеле и – росносиреневый, громокипящий – мгновенно испарился.

19 мая 1972 г.
Последний сбор: Студия имени В.В.Маяковского при МГК ВЛКСМ и Московском отделении Союза писателей (официальное название) прекратила свои занятия до осени. Прощальный вечер – в горкоме комсомола, что в Колпачном переулке. Евтушенко клятвенно заверил, что с осени все силы отдаст своему семинару, и утвердил обещание крепким рукопожатием. После чего мы перебрались в ЦДЛ, где в нижнем буфете продолжили возлияние во славу русской литературы.

5 марта 1973 г.
Евтушенко говорит по поводу своего диалога с критиком  Евг.Сидоровым в «ЛГ»:
     – Конечно, мои враги и завистники будут надо мной смеяться. Конечно, снобы, вроде вас, скажут, что я низко пал. Но зато основная масса, народ, который меня любит, прочтёт это с восторгом!..

6 ноября 1973 г.
Евг. Евтушенко начал цикл передач на учебной программе ТВ – для школьников. Буквально: Я и Пушкин, Я и Лермонтов, Я и Блок… При том, что это интересно и умно, из-за такого «Яканья» смотреть цикл абсолютно невозможно. На самом деле, лишь Межиров – как Райкин и Андроников – может один держать аудиторию в течение часа, и его «говорящая голова» ничуть не надоедает.

27 февраля 1974 г. 
Весь день проторчали в ЦДЛе – старшие товарищи собрали молодняк на писательский пленум, скликанный по поводу 13-го февраля (не только для полноты зала, но и в воспитательных целях – готовят смену для будущей молотьбы). С трибуны Михалков, Наровчатов, Медынский и иже с ними крыли «Архипелаг ГУЛаг»  и Александра Исаича, Чуковскую, Галича  и «поссорившую СССР с Генрихом Бёллем» Лидию Чёрную, а в зале по рукам ходил листок – язвительное письмо Войновича в Московскую писательскую организацию, датированное 19-м числом:
          «…Вы оболгали  и помогли  вытолкать из страны величайшего её гражданина.
          Вы думаете, что теперь вам скопом удастся занять его место. Ошибаетесь!
          Места в великой русской литературе распределяются пока что не вами. И ни
          одному из вас  не удастся пристроиться хотя бы в самом последнем ряду».
В президиуме очень хотели видеть Евг. Евтушенко: каждые полчаса к микрофону подходил человек и докладывал: ему звонили… собирается… вот-вот приедет...  В отсутствие ЕЕ старики  разогревали зал.  После осторожного Юрия Яковлева, который ругал Евтушенко хваля и недоумевая, микрофоном завладел Наровчатов: «Пора наконец снять Евгения Александровича с его политических качелей и  призвать к ответу: с кем вы? – с ними или с нами?».
И Михалков добавил к доносу: «Доколе он будет продавать Россию за вонючие доллАры?»...
К семи вечера выступавшие выдохлись, ЕЕ так и не приехал, и прокисшая публика расходилась с чувством глубокого неудовлетворения, обсуждая возмутительную выходку Лидии Корнеевны, которая на секретариате СП заявила, что однажды в Москве будут проспект Сахарова и площадь Солженицына.

3 декабря 1974 г.
Сегодня у меня семинар, так что поехал прямо в институт (да и какой смысл пилить на завод, с которого тебя уволили?) Винокуров вернулся из Кёльна и всё занятие рассказывал, как красиво загнивают в Западной Германии. Повеселил историей, будто фашиствующие элементы заявили о своём намерении похитить известного советского поэта, а поскольку он жил один в пригородном коттедже, то заперся  в доме и два дня никому не открывал, пока к нему не приехали с полицией. Тут  и узнал, что одновременно с ним в ФРГ находился Евтушенко.

8 января 1981 г.
Евтушенко в лисьем малахае, с хвостом через глаз. Начал писать прозу и принёс в «ЛитРоссию» главку из романа «Ягодные места». Заранее сочинить пять строчек предисловия не мог – на краю моего стола делать это сподручнее. Оставил свою визитку, на которой перечислены его профессии: поэт, прозаик, актёр, режиссёр, фотограф...
Юморист Володя Владин прочитал и мрачно добавил: «...и журналист!».
Кстати, на визитке «нашего всего» было написано только одно слово – «Пушкинъ».

21 июня 1983 г.
Евг. Евтушенко 50 лет и по такому случаю ему дали Орден Трудового Красного Знамени. Мы эти события уже прозевали, и Лейкин с Колосовым вызвали меня – спросили, не хочу ли сделать большую беседу с юбиляром. Самое смешное, что   вот так, наспех, – не хочу (надо было раньше думать).  А если уж  «ЛитРоссия» очень хочет что-то напечатать, то я бы напомнил читателю, как двадцать лет  назад  наша газета  с подачи Хрущёва трахала Е.Е. и его друзей во все дырки – почему бы не перепечатать из номера «ЛР» от 5 апреля 1963 года форменный донос на Евтушенко, Вознесенского и Аксёнова под названием «Докатились!»? Жаль, что Лейкин и Колосов моё предложение не одобрили.

12 декабря 1985 г.
Писательский съезд. Одно из лучших выступлений – Евтушенко: умеет Евгений Александрович возмутить протухшее болото.  Распутин и Белов  по-прежнему о своём сокровенном, которое как бы на другой стороне Луны – в Москве их провинциальные  проблемы кажутся несущественными: столица, как всегда, живёт полной жизнью в пределах окружной автодороги.   
Писатели постепенно просыпаются – согнали аплодисментами с трибуны Егора Исаева, Расула Гамзатова, Михаила Алексеева (даже Михалков взорвался:  это  чёрт знает что!). Да, забавно съезд проходит: «инженеры человеческих душ» снова ощутили себя «колёсиками и винтиками» хоть какого-то дела.

26 ноября 1988 г.
«Неделя совести» в Клубе МЭЛЗа. На сцене: Бухарина-Ларина, Юрий Никулин, Адамович, Евг. Евтушенко, Старостин, Фёдоров (врач), Карякин, сын Хрущёва...  Такого количества «врагов народа» здесь прежде не было никогда.

30 января 1989 г.
Евтушенко вычитывал свой текст о Пастернаке, засиделись до восьми вечера. Говорил о яростном сопротивлении правых, о «Мемориале», потом о стихах – вспомнил про эссе Вигилянского о нём. Уже уходя:
     – Вы как, стихи писать оставили? Правильно, упорствовать в поэзии нельзя, если не получается, а в прозе можно совершенствоваться всю жизнь.

24 июня 1989 г. 
Поразительный все-таки человек Евгений Александрович!
Поскольку весь съезд народных депутатов я смотрел по телевизору в Гульрипше, видел только то, что показывали, а закадровые подробности и байки узнаю лишь теперь (забавную книжку можно составить).
На первое заседание Евтушенко (едва успевший в Харькове получить депутатский мандат) явился в шортах, канареечной рубашке и сандалиях на босу ногу. Когда оглашали список президиума, объявили и его имя – очевидно, доброжелатели хотели, чтобы ЕА явил телезрителям свои загорелые мослы, и просчитались: через пять минут он вышел из-за кулис в отличном фирменном костюме (всегда с собой парадную униформу в машине возит).
Звонит вечером: «Срочно нужен журнал с моим стихотворением про афганца! Ни Вигилянского, ни Хлебникова застать не могу, а у вас наверняка есть. Сейчас заеду, буквально на минуту!..» 
Я был не один, в абсолютно нетоварном виде, однако отказать не получалось. ЕА появился через час, взял номер «Огонька» и осведомился, есть ли у меня сыр. Сыра было достаточно, но за полчаса он кончился  –  под разговор ЕА с девушкой, которая ему явно приглянулась. На беду Евгения Александровича, моя пассия к поэзии абсолютно безразлична, к Евтушенкиным стихам тем паче, и классика это раззадорило: он принял эпическую позу, опершись на холодильник, и так, не сходя с места простоял на кухне час, рассказывая, как мучительно снимал фильм «Похороны Сталина», про великую Ванессу Редгрэйв, и что записал весь исторический съезд на две сотни кассет, оставляя дома запрограммированный видик.
У Евтушенко тлела надежда, что его хоть кто-нибудь узнает на улице, но полуночный двор оказался тёмен и пуст (даже все собаки давно были выгуляны), и мы с полчаса зряшно топтались возле его машины. В качестве утешения сказал ЕА, что моя дочь учится в мемориальной 607-й «школе неисправимых», где своего выдающегося ученика всегда вспоминают и любят. Он воспринял это как должное.

30 августа 1989 г. 
Из-за редакционной тесноты, приходящие в «Огонёк» авторы у нас буквально сидят друг на друге: сегодня за одним столом одновременно вычитывали вёрстку своих материалов Лариса Богораз (про события в Чехословакии 1968-го года) и Вадим Кожинов (реплику на статью Адамовича), при этом матёрая диссидентка вовсю смалила вонючие папиросы, и некурящий критик нынешнего режима смотрел на старуху с нескрываемой ненавистью. Тем временем в углу кабинета Евтушенко невозмутимо лопатил гору отработанных рукописей, выбирая оттуда страницы со своими врезами к поэтическим публикациям, бормоча, что ему за каждый автограф Британская библиотека по три фунта платит..

17 августа 1990 г.
День визитов:  утром Володя Рецептер с рукописью и разговорами, днём Марк  Кравец с рассказами про Лондон и с подарочками мне от его сына,  вечером – Евтушенко (у него завтра стихи идут) – по пути с «Мосфильма»,  где он сейчас  что-то монтирует (Чаплин + танец маленьких лебедей – ?!). То бишь приехал в редакцию в 10 часов утра, ушёл с работы в 10 вечера и за 12 часов не сделал  вообще  НИЧЕГО.  Зато как славно со всеми пообщался!

8 июля 1999 г.
Доукомплектовать материал «Дон-Жуаны былых времён»  третьим персонажем никак не получается (пока есть только Арканов и Рощин). Евтушенко увильнул от участия – однако пошёл на беседу для «Новой газеты» (тут у него свой интерес – реклама очередного авторского вечера в Политехническом), а к «Домовому» у Е.А. есть претензии – «Коммерсант» его сильно обидел, потому печататься в изданиях со значком «Ъ»  Евтушенко впредь не намерен. (...)

15 июля 1999 г.
У меня такое чувство, что я всю жизнь отдаю долги. Вот и сегодня – выпустив в «Новой» интервью с Евтушенко «Вся моя жизнь прошла между Лубянкой и Политехническим» – как бы отдал дань любви Евгению Александровичу, аккурат поспев к его дню рождения.

13 марта 2000 г.
Простились с Тёмой Боровиком. Сразу прошёл на сцену, положил цветы, обнял Генриха Авизеровича. Смотреть на старика было страшно. А Тёма лежал такой целый и безмятежный, что хотелось ему сказать: вставай, зачем ты тут разлёгся?..
Спустился в нижний буфет, ещё пустой, лишь Евтушенко бодро корпел над бутербродами. После прошлогоднего нашего интервью про Лубянку и Политехнический мы с ним так и не увиделись.
Сказал, что прилетел лишь на Тёмины похороны, других  дел в Москве у него нет. И что этот прилёт в Москву для него халявный – за десять полетов по внутренним линиям в Штатах положен один дармовой, куда хочешь.
Он осведомлен обо всём: подробно  просматривает по утрам российскую прессу, насколько это позволяет Интернет... Что Тёма? – жаль его, конечно, но он был обречён.
Стал расспрашивать про «Крокодил»:  как же его Пьянов профукал?..
Потом вдруг заговорили о Нагибине, на которого  ЕА тоже сильно обиделся после публикации его дневников. Защищая память Юрия Марковича, я изложил свою версию – что дневники были сбросом отрицательных эмоций, о действительно хорошем и дорогом для себя Нагибин ничего туда не записывал.  Евтушенко согласился, что отчасти я прав.
Через полчаса народ начал прибывать,  и к нам подсел вечно мятый Черкизов. Принялись с ЕА вспоминать, как они в подпитии шумно слонялись по Переделкино...
Наконец  (на часах уже два часа было)  Евтушенко решил подняться в траурный зал,  спросил:  как Генрих, держится?  Я предположил, что смерть сына он вряд ли переможет.
     – Не волнуйтесь за Генриха, такие люди чувствами не живут, – сказал Евгений Александрович. – И выдержит, и выпустит книжку «Мой сын Тёма», и бизнес его в свои руки возьмёт.

22 сентября 2001 г.
Скончался сценарист Георгий Полонский (всего-то в 62 года:  сердце). Искренне жаль.  Кроме “Доживём до понедельника” (а одного этого  образцового шедевра  вполне достаточно), останутся ещё и стихи, которые в фильме “пишет” школьник Генка Шестопалов (его прототипом был Евг. Евтушенко, которого в 607-й школе обвинили в сожжении тетрадок одноклассников).

28 мая 2002 г.
В «Новой» вышел панегирик-некролог Ники Турбиной (Миров очень хороший текст написал: без соплей и почти обойдя сплетни).  <...> Полный мрак: мать на похороны не приехала – прислала доверенность, в морге перепутали гроб (так,  в чужом, и кремировали?), потом  потеряли урну  (Алёна Галич вроде бы занималась похоронами)…
Завтра у Евтушенко в КДС поэтический вечер – пришлют ли Евгению Александровичу  из зала поминальную записочку про ялтинскую девочку, с которой он самозабвенно носился,  пока та была в моде,  и от которой малодушно отстранился, когда она побитым зверьком царапнулась в его глухую дверь? <...>

4 июня 2010 г.  /  Современные апокрифы
Президенту М. – по случаю кончины А.А.Вознесенского – докладывают:
     – Умер предпоследний великий российский поэт прошлого века...
     – А последний у нас кто?
     – Евтушенко.
     – А он Президентской премией уже отмечен?
     – Нет.
     – Срочно внесите в список!..
Так что через неделю ждите Указа... ждите Указа... ждите Ука...

9 июня 2010 г.  /  И вот пролетели пять дней…
Апокриф недельной давности получил реальное воплощение – с чем и поздравляем «последнего из могикан»  Евгения Александровича.

28 октября 2013 г.
Поскольку нищая  4-я хирургия вообще лишена телевизора, трёхсерийную передачу Соломона Волкова  «Диалоги с Евг. Евтушенко»  (за неделю сделали в Оклахоме) я посмотрел в интернете.  Вокруг  показа кипели такие страсти, что иногда становилось не по себе  – сколько же читателей  поэзию ЕЕ  мало что на дух не переносят – вообще отказывают ему в праве на бытие. Даже в сострадании  отказали – знали же, что из-за отторжения искусственного сустава старому поэту ампутировали правую стопу,  так даже это стало темой для злобных насмешек.  Пришлось  в фейсбуке  вступиться за обоих – защищая Евгения Александровича, навсегда рассорился с тремя френдами, а Соломону просто сказал «спасибо» за отличную  работу.

30 октября 2013 г.
В фейсбуке  наконец закончилось недельное бурление  здешней общественности  с повесткой  "Об исключении из русской поэзии  гр. Евтушенко  Е. А. без права обжалования и восстановления".  Как водится, в изобличении его  – "позёра, краснобая, стукача и графомана, от которого не останется ни единой строчки", –  из всех моих френдов наиболее непримиримыми оказались пииты  с дипломами Литинститута.  Которые в итоге и оказались забанены,  к взаимному удовольствию.
Насчёт послевкусия не скажу,  но отрыжка осталась блевотная.

13 мая 2014 г.
Вручение премии «Поэт» Геннадию Русакову. Рад был повидать множество  друзей и знакомых,  в том числе и Евтушенко, который частично вёл действо (по традиции – как предыдущий лауреат) и совсем не выглядел инвалидом. Конечно, стоять у микрофона ему было трудно, однако он легко пересаживался в кресло-каталку, куда ему помогал перебираться сын Женя, и в ней вальяжно разъезжал по буфету. Не зная  того, что с Евгением Александровичем  случилось в прошлом году, можно предположить что угодно, только не потерю ноги  –  ну да, немного странно, что в кроссовках,  так он всегда эпатировал своим видом: 
                «Я был тогда не чужд рисовки   и стал известен тем кругам
                благодаря своим высоким  американским сапогам...»
Гена смотрелся несколько потерянно, однако волнения своего не выдавал: очевидно, доволен – наконец-то ему воздали должное. А Маша Русакова так просто светилась – очень рада за отца. И я рад – что дожил.

17 января 2016 г.
Некогда девушка Валя Бергман пришла домой к именитому композитору Александру Николаевичу Серову и задала вопрос: «Что надо делать, чтобы музыка приносила пользу?» – и он не задумываясь ответил: «На базаре пенькой торговать!» (Вскоре у них родился сын – великий художник Валентин Серов.) Почему-то вспомнил ту историю, когда смотрел по Первому каналу в общем очень хороший поэтический вечер  почтенного мэтра Евгения Евтушенко.
Причудлив полёт ассоциаций, да.

1 апреля 2017 г.
В американском городке Талса умер Евтушенко. Угасал Евгений Александрович в полном сознании, до последней минуты прощался по мобильнику с дальними друзьями, и на прощальный получасовой монолог Димы Быкова якобы одобрительно закрыл глаза... Так – во сне – и ушёл: остановилось сердце.  Раньше это называлось «почил в Бозе».

2 апреля 2017 г.
«Я комнату снимаю на Сущёвской...»
Тогда Евтушенко писал «Братскую ГЭС» и поселился в родном районе (рядом была его 607-я школа – «школа неисправимых», тут же – на площади Борьбы – жил Дэзик Самойлов). В доме напротив – окно в окно – временно поселился Борис Слуцкий (который тоже попал к Хуциеву в «Заставу Ильича»,  однако про его участие в нашумевшем фильме отчего-то вспоминают мало). Борис Абрамович рассказывал, что работоспособность Евтушенко его поражала. Поскольку телефона не было у обоих, просто махали друг другу в окно, выходили на улицу – гуляли по соседним переулкам, читали новые стихи. Однажды Слуцкий (с войны его мучила бессонница) наблюдал, как в комнатке Евтушенко  сутки не гас свет, а вечером вышли гулять, и Женя прочитал ему только что написанную «Казнь Стеньки Разина»...

6 апреля 2017 г.
Предварительно оглашено, что Евгения Александровича отпоёт в переделкинском храме св. князя Игоря Черниговского  о. Владимир. Церковная церемония – с участием только родных и близких – 10 апреля, на другой день – прощание в Центральном доме литераторов и предание земле. Место, где упокоится Поэт, совсем рядом с могилой Пастернака – в полдень Вигилянский написал:
          «Только что вернулся после посещения Переделкинского кладбища, где
          мы вместе с настоятелем местного храма архимандритом Владимиром
          (Зориным) осматривали участок для захоронения Евгения Александровича.
          Как известно, поэт завещал похоронить его рядом с могилой Бориса
          Пастернака.  Я был потрясен: оказалось, что единственное свободное
          место для захоронения Евтушенко, размером 3,5 на 2,5 метра, находится
           буквально в метре (справа) от мемориального участка семьи Пастернака.
          В ногах – старая яблоня, за головой – березка. В радиусе 50 метров
          нет ни одного такого участка».

8 апреля 2017 г.
Как же фантастически прорифмована жизнь!
Зимой  1954–55-го  супруги  Ахмадулина и Евтушенко  были совсем юными  –  ей ещё 17, ему 22.  Оба пишут стихи, оба поступят в один институт. Но поучиться вместе у них не получится – оба будут исключены  «за поведение, порочащее звание советского студента»:  он выступит в защиту романа В.Дудинцева «Не хлебом единым»,  она откажется осудить Бориса Пастернака.
Их союз продлится пять лет – когда они расстанутся, он будет самым молодым членом СП СССР, а ей ещё четыре года  ждать выхода первой книжки «Струна».  Они врозь проживут свои яркие бурные жизни: 10-го апреля поклонники поэзии помянут её 80-летний юбилей,  а на другой день он упокоится на маленьком сельском погосте в Переделкине.

11 апреля 2017 г.
Последний аккорд прощальной симфонии: иллюстрацию  «Ко мне не зарастёт народна тропа»  Евтушенко явил в реале –  на погребение попали совсем немногие, и очередь желающих положить цветы на свежую могилу растянулась от станции до самого погоста…

5 сентября 2017 г.
Андрюша Перенский оцифровал и выложил на сайт «ImWerden» мою большую телефонную беседу с Евтушенко (1999 г.), по которой я сделал публикацию «ЕЕ: Моя жизнь прошла между Политехническим и Лубянкой». Хорошо, что я сохранил ту кассету – теперь и это уже История, которую Андрей выкладывает в Сеть.

18 июля 2018 г.
Сегодня 86-й день рождения Евгения Евтушенко – первый без него.  Пожалел, что поэт не видит нынешний московский чемпионат, ведь он был азартным футбольным болельщиком. Когда мы одновременно оказывались в абхазском Гульрипше, где «Литгазета» имела свой Дом творчества, а Евгений Александрович дачу по соседству, – я видел, как он приходил в бар «ЛГ» смотреть телевизор, если показывали любые футбольные матчи. Без разницы, кто играл, – вёл себя, как вся стадионная публика: комментировал голевые моменты, переживал пролетевшие мимо мячи, бурно восторгался каждым забитым. Сейчас я уже и не припомню, кто был на поле тем летним вечером (вроде, тбилисский «Динамо»), когда Евтушенко появился в баре и сразу вовлёк всех в сопереживание матчу. Я вовсе не болельщик, посетителей было мало и пришлось подыграть восторгу Евгения Александровича. Когда игра кончилась и Евтушенко перестал перебивать Котэ Махарадзе, он обратил взор на молчаливых барменов, тихо стоявших за стойкой, – пристыдил их:
     – Где же ваш обычный темперамент? Какие вы после этого грузины!
     – Мы не грузины, мы греки! – хором ответили бармены.
Вигилянский рассказывал, как в начале 1990-х Евтушенко зазвал его в Лужники на весьма проходной матч Торпедо с ЦСКА. Володя был на стадионе второй раз в жизни, и поразился ЕЕ – он вёл он себя как мальчик: кричал, ругался, свистел. Словно хотел реанимировать в себе естественные эмоции и чувства. Кроме того, его там узнавали – он же был нардепом – и ему это нравилось.
А я всегда вспоминаю отличное стихотворение ЕЕ о первом послевоенном футбольном матче СССР – ФРГ.
---
В родном городке Евтушенко (на станции Зима под Иркутском) ему открыли первый в России памятник (увы, и не хороший, и не плохой – непохожий).


ФОТО:  Евгений Евтушенко на вручении премии «Поэт» Г. Русакову  / Москва, май 2014 г.
© Georgi Yelin
https://fotki.yandex.ru/users/merihlyund-yelin/

-----