Старинный русский вальс Раскинулось море широко

Старинный русский вальс «Раскинулось море широко»
В старинных русских морских песнях, а вслед за ними и в советских времен Великой Отечественной войны меня всегда поражала музыка, казалось бы, не подходящая их воинственным или скорбным словам, но вместе с ними звучащая поистине героически и волнующе! Военные песни конца XIX – начала ХХ века «Раскинулось море широко» – вальс, «Плещут холодные волны» – вальс, советская «Прощайте, скалистые горы! На подвиг Отчизна зовет…» – тоже вальс. Кстати, и некоторые давние «арестантские» песни, например, «По диким степям Забайкалья», написаны тоже в форме вальса. Даже «Славное море, священный Байкал» – фактически тоже вальс, там размер шесть восьмых, что кратно трем четвертям. Я бы никогда не задумалась над этим, если бы однажды, в середине 1980-х, не танцевала в ресторане вальс под вальяжную мелодию «Раскинулось море широко».
Рестораны как место проведения досуга я никогда не любила, особенно в советское время, но некоторые посещения мне запомнились. Это было в одно из периодически случавшихся с моим другом веселых «завихрений», когда жизнь становилась бесшабашной, легкой, все проблемы отступали, а окружающие казались друзьями и даже братьями. Я трезвыми глазами видела это немного иначе, но компанию в посещении разных мест, в том числе и ресторанов, всегда составляла. И чтобы зря не волноваться, но прежде всего, потому что просто любила бывать с ним все равно где. Тогда ему вздумалось отправиться в главный ресторан Ульяновска – «Венец», построенный вместе с высотной гостиницей ко дню рождения В. И. Ленина, который родился в этом городе, называвшемся тогда Симбирском. В советские времена в этот ресторан пускали не всех, но у нас проблем не возникло. Друг был человеком серьезным, известным в городе журналистом, собкором одной из центральных советских газет, которого во многих местах прекрасно знали в лицо. Был ранний вечер, народу в зале было немного, в основном сирийские летчики, которые тогда во множестве учились в расположенной в этом поволжском городе Школе Высшей летной подготовки, главной для переподготовки иностранцев в Советском Союзе. Еще там были девушки, жаждавшие знакомства с эти бравыми арабскими парнями или уже с ними знакомые. Небольшой оркестрик, состоявший чуть ли не из музыкантов местного симфонического оркестра, негромко играл какую-то приятную музыку. Мы расположились неподалеку от него. Зал в ресторане был современный, просторный, с большой площадкой для танцев. Сидели вдвоем, что-то ели-пили, беседовали. Вдруг в микрофон слышим кто-то из оркестрантов объявляет: «Для нашего гостя, Ж**а Б******ча, «Раскинулось море широко»!». Мы не сразу поняли, что было сказано, но друг разулыбался, начал подпевать, схватил меня за руку и потащил танцевать. Я оторопела, потому что под такую музыку ни разу в жизни не танцевала, и вообще считала, что она не для танцев, а потом до меня дошло, что это вальс, и я обрадовалась. Ведь ничего лучше вальса для меня не было, а танцевать его удавалось редко – немногие мужчины умели вальсировать, да и случай редко подворачивался. И мы закружились в центре зала, описывая широкий круг, благо площадка была пустой. Музыка благополучно закончилась. Но не успели мы вернуться за столик, как из микрофона снова настойчиво прозвучало: «Для нашего гостя, Ж**а Б******ча, «Раскинулось море широко»!». И все повторилось снова – тур вальса на пустой площадке, радостное ощущение полета под музыку, удовольствие от того, что мы вместе и нам весело! И музыканты заставили нас сделать это еще несколько раз. Меня ситуация позабавила, а друг был доволен вниманием и формой его выражения. Так прошло часа полтора. И тут к нам подсел молодой сириец, прекрасно говоривший по-русски, он представился Михаилом, сказал, что он – переводчик сирийских летчиков, проходящих подготовку в летной школе, и захотел пообщаться с моим другом. Общение затянулось почти до закрытия ресторана. Михаил оказался интересным собеседником, с прекрасным чувством юмора и хорошо подвешенным языком. Кроме того, он совсем не по-арабски пил водку, составляя другу достойную компанию. Я увлеченно слушала их беседу и забавлялась зрелищем двух людей, поглощавших спиртное, хотя ни тот, ни другой этого делать были бы не должны. Михаил – араб, значит, видимо, мусульманин, мой друг – хоть и атеист, но татарин, тоже, вроде как из мусульманской колыбели вышел… А вот, поди ж ты, пьют! Сначала Михаил рассказывал о своих подопечных, сетовал на то, как непроста жизнь рядового сирийского переводчика (но выправка выдавала в нем военного), смеялся, что иногда чуть ли не третьим приходится оказываться в постели, чтобы помочь летчикам объясниться с русскими девушками. Потом он завел более серьезный разговор – о каком-то южном море или заливе, о странных грузах, перегружаемых с корабля на корабль, говорил об имеющихся документах и спрашивал о возможности публикации. Разговор становился интригующим, друг заинтересовался его словами, обещал узнать у начальства в Москве, что они думают по поводу предложенной темы. А Михаил никуда уходить не собирался, и когда друг по душевной широте, свойственной ему в период «братания с народом», позвал его к себе в деревенский дом на хутор, где мы тогда и жили в неснежное время года, тот легко согласился. Водитель друга отвез нас туда на служебном автомобиле, пообещав приехать назавтра днем. Я же волновалась, что в по-спартански обставленном доме не так уж много спальных мест, чтобы принимать гостей…
Я и сегодня не очень понимаю, что Михаилу было нужно. Конечно, мы довольно быстро догадались, что он был из каких-то сирийских спецслужб, что предлагаемая к публикации информация никогда не могла быть обнародована, кого бы она ни касалась. Именно это впоследствии и ответило московское газетное начальство друга. Смешнее всего было утром, когда Михаил начал волноваться, что его в городе уже хватились. Несмотря на его кажущуюся трезвость накануне, видимо, ориентацию он все-таки потерял, раз укатил с нами неизвестно куда. Да и выбраться с нашего хутора можно было либо на машине, либо пешком до шоссе, а там на автобусе. Так он и маялся до приезда водителя на служебной машине. А после получения через несколько дней отказа в публикации, он вообще растворился в пространстве, как будто его и не было никогда.
А прекрасную старинную морскую песню «Раскинулось море широко» с тех пор я люблю как-то по-особому. Впрочем, и многие другие тоже – про гордый «Варяг», про чаек, которые «несутся в Россию (именно так мы пели), крики их полны тоской», марш «Прощание славянки». Ведь раньше их часто исполняли на концертах, передавали по радио и телевидению. Без старинных русских песен ни один праздник не обходился в публичной сфере! А еще мы их учили в школе на уроках пения классе в пятом-шестом. Помню, мне очень понравилась песня «Плещут холодные волны, бьются о берег морской…», посвященная самому знаменитому трагическому эпизоду русско-японской войны 1904-1905 годов – гибели крейсера «Варяг». И я пела ее дома, словно ища в ее звуках какую-то отгадку. Хотя самой любимой песней в эти школьные годы у меня была «Орленок, орленок, взлети выше солнца и землю с высот огляди…».
Пару лет назад, в 2014 году, я попала на концерт казачьего хора из Вены, который часть выступления посвятил русским морским песням времен Великой войны, как европейцы называют Первую Мировую. И они так пели эти великие патриотические старые русские песни – и про «Варяга», и про широкое море, и про чаек, что слезы сами текли от избытка чувств. А потом грянули «Прощайте, скалистые горы!» – восторгу зала не было предела. Было видно, что душа людей стосковалась по такой дорогой на генетическом уровне музыке, таким мелодиям и словам! Много русских песен было еще спето в концерте при очевидном одобрении публики. Раньше их пел прекрасный хор Свешникова для тех, кто любил академическую манеру пения, или хор Пятницкого – для ценителей народной манеры исполнения. Куда они делись? Их не слышно и не видно, как и многие другие национальные коллективы. Их перестали поддерживать? Вроде, нет. Недавно выяснилось, что жив и знаменитый когда-то ансамбль «Березка» с их особым фирменным «плывущим» шагом. Но в России его практически невозможно увидеть! Чудеса какие-то! Молодежь не может назвать ни одной русской народной песни, не узнают знаменитые русские национальные мелодии. Это нормально? Поэтому слушая венский казачий хор, состоящий из бывших оперных певцов русского или славянского происхождения, я радовалась, что хоть эти русские или русскоговорящие люди на чужбине не забывают свои корни! Поют великие русские песни, ездят с этим репертуаром по свету. Даже, если мы тут в России все это забудем и потеряем, дадим вытеснить из культуры творения своих предков, станем объясняться на ломаном русскоподобном наречии, наши уехавшие за рубеж потомки вернут нам сохраненные крупицы великой культуры. И снова раскинется море широко, понесутся чайки в Россию, корабли выйдут «в открытое море, в суровый и дальний поход». Но мы и сами можем позаботиться, чтобы не уходили из нашей жизни лучшие образцы народной и авторской музыки, чтобы не было проблемой найти в афише большого города выступления профессионального национального танцевального или хорового ансамбля. Чтобы какая-нибудь молодая девушка в будущем могла, как и я когда-то, сделать открытие, что под старинную песню можно танцевать. И не только под вальсовую «Раскинулось море широко», но и под «Когда б имел златые горы и реки полные вина…». Под нее мы с другом лихо отплясывали на глазах удивленных знакомых, встречая очередной Новый год… Несбыточные мечтания? Хотелось бы надеяться, что нет.