О чувстве уникальности и разочаровании в нем

Просто внутренне я себя всегда так и ощущала – другой, свободной и одинокой. Сначала это казалось особенным, чем-то знаковым. Затем все стало складываться грустно: мои пятнадцать, девятнадцать и даже двадцать один – срок крайнего совершеннолетия – прошли. Постепенно мечта об особенности уходила на задний план и превращалась в часть фонового оформления моей жизни.

Время от времени еще мелькали отблески из прошлого счастья: как когда-то в детстве вдруг возникали спонтанные ассоциации, когда случайное слово начинает принимать форму и очертания предмета, совершенно не связанного с ним. Или возникало ощущение дежавю: ведь это все было однажды, вот прямо так же, как сейчас… И я знаю, что будет происходить в следующий миг. Почти божественное ощущение себя. Прекратились полеты во сне, вместо этого появились мрачные картины побегов и преследований, полет уступил место бегу – быстрому, прыжками. Все признаки тревоги за грядущие изменения. Неужели вскоре не останется и того малого, что меня отличает от внешнего мира, - того, что я пока имею, но оно ускользает сквозь пальцы, неконтролируемо, безотчетно… И так не хочется возвращаться в бренный мир, к тем, обычным.

Те черты оригинальности, что в дикой юности казались чем-то неземным, особым знаком, теперь работали против меня. Я уже не считалась нестандартной в восторженном значении этого слова, сейчас массы воспринимали меня в черной гамме – не такая, как все, значит, плохая, опасная и вредная.

Со временем появился страх быть непонятой, нежеланной. Он тянул за собой склонность к обыденному фантазийному пуританству. И теперь все – не жизнь, а скорее существование мое – можно было описать подобным лозунгом: «Смотрите, я излечилась! Я совсем такая же, как и вы. Примите, только примите…» Стыдно и неудобно было признаваться себе в подобной слабости. Яркие отблески из недалекого прошлого врезались острыми осколками и напоминали о том, что где-то в параллелях существовал мир иной, и я имела счастье к нему прикасаться.  Давно…

Круг обыденных дел моих сузился со временем. И осталось в нем два пункта: дом и работа. Все, что между – беготня, исходящая из нужд то одного пункта, то другого. Нельзя сказать, чтобы меня это огорчало. Я разучилась чувствовать ярко – все мои впечатления, что были живыми и непередаваемыми, остались там. Теперь даже обида не была обидой в полной мере.

- Я старалась.
- Плохо старалась. Вот гляжу на тебя, и мне кажется, что ты не поняла ничего. Я говорила, по-моему…
Бесполезно – я в коконе. Думаю свою думу: зачем же на ты, когда есть деловая этика. Может, стоит поставить кого-то на место? Хм… Я нахмурилась. Кто это говорит? Я? Неужеиво мне вновь просыпаются забытые желания и жажды?
- Чего ты дуешься? М?
- «Вы».
Она уставилась на меня диким взглядом.
- Что «вы»?
- Не «ты», а «вы». Будьте любезны не выходить за рамки деловых приличий.
Да, началась, как я и предполагала, буря. Я ждала ее. Пусть покричит, а я пусть послушаю. Может быть, тогда в моей душе накопится необходимый уровень ущемленной гордости, и я «проснусь»?

Дома я села у окна. Оно плакало – шел дождь. И мой внутренний мир плакал. Правда, я не могла излиться дождем, выплеснуть все, чтобы стало пусто и просто внутри. Мне не плакалось. Вс е в мире, что находилось за плачущим стеком, напоминало об обыденности. И с ней жили миллионы. Они мирились с обычным течением дел. «Так заведено», «Так было до нас», «Так мы учим делать и своих детей» - гудело в автомобильных клаксонах, сверкало в ночной рекламе. И миллионы были счастливы в этом. Интересно, эти миллионы – это все на Земле, кроме меня? Или есть еще в моем краю заблудшие души? А если есть, то сколько их?! Я не была уверена в том, что хочу узнать ответ. Вдруг таких людей нет вообще…

Время от времени меня захватывал карнавал событий суетности – мчались праздники, мелькала новогодняя кутерьма, уходили тяжелые рабочие недели. И я радовалась. И покупала подарки, дарила и получала их, как все. Как все. Но все равно хандра давала о себе знать, и в редкий час я разрешала себе выговориться о своих не облекающихся в реальность мечтах. И получала ответы.
- Очнись! Какого мира ты ждешь? Все живут так.
- Ау! Инопланетян не существует. Ну, пожалуй, кроме тебя. Даже если и существуют, то, поверь, они явно не горят желанием контактировать с тобой.
- А че не так?
- В смысле – мы не то что-то делаем?!

И все эти реплики давали понять – ничто вокруг меня не готово даже прислушаться к моему миру, не готово прислушаться к себе, чтобы разобраться: возможно, это есть и в них тоже?

- Ты плачешь?
Что ему сказать? Разве он сможет понять. Я претерпела слишком много неудачных попыток своих объяснений.
- Вспомнилось.
- Что?
Я пожала плечами – какая разница, что ему ответить? Однако, если промолчать, он продолжит испытующе смотреть на меня.
- Из детства.
С минуту он смотрит куда-то поверх меня, а потом притягивает к себе и произносит тихо:
- Оно больше никогда…
Я не даю закончить:
- Знаю.
- Потому плачешь.
Странно, не слышу нот скептицизма или потаенного смеха. Просто киваю ему, не посвящая во всю глубину проблемы. Тяжесть расставанья с несбывшейся желанной сказкой – он не поймет, уверена. Я – не подросток. Пограничный период – это не то, чем можно оправдаться в подобных случаях.
- Давай спать.
Спать… Мне кажется, что после того, как исчезнет последняя примета теплого ощущения уникальности,  я засну. И состояние это продлится до конца моей земной жизни.
Что толку спорить сейчас.  Я притворилась, что последовала совету. А когда по комнате разлилось его мерное дыхание, и я поняла, что он спит, просто с силой зажмурила глаза и начала беззвучно всхлипывать.
Плакала по всему. По тому, что все быстротечно, что не могу ничего изменить. Что бессильна перед внешним миром. И главное – из-за того, что та идея о неземном счастье, которая казалась вполне реалистичной в детстве, ей, скорее всего, не суждено сбыться. Никогда. Я нарочно повторила это страшное слово раз пятнадцать, взывая в себе намеренно как можно больше жалости и тоски. И плакала.

На этот раз он спал, не замечая, как вздрагивает все мое тело, сотрясаясь от рыданий. Пусть. Я осторожно высвободилась из его объятий и отвернулась к тусклому ночному свету, что проникал через щелку между занавесками окна. Он был до меня, и он будет после меня. Незримо существовать в комнатах других людей, скользить по ним, привлекая или не привлекая к себе их внимание. Он будет. А меня не будет. И того, кто сейчас рядом, тоже… Все исчезнут. Всё.

Слез не оставалось, и я прислушалась к своим воспоминаниям и ощущениям. Внезапно возникли ассоциации:  угол зрения изучал участок полевой дороги в яркий летний полдень на исходе июля.