Листья падали. Глава 14. Игра в пинкертонов

        Очень нелегко, когда все вокруг цветет и пахнет, когда, кажется, асфальт оживает после зимнего сна, справиться с нахлынувшими чувствами. Встретив отказ, я не перестала любить, только теперь мой избранник с изысканными манерами и тонкими, ухоженными пальцами, покрытыми бесцветным лаком, стал вымышленным. Жаль, что подобным трудно считать человека, ведущего за мной наблюдение. Всякий раз, когда я замечала его навязчивое присутствие, он менял свое обличье. Вынужденная молчать, чтобы не выглядеть паникершей, я надеялась, что мой преследователь скоро позабудет обо мне, разве ему более нечем заняться? Господи, как я мечтала, чтобы им оказался Илья, но тот, похоже, и не вспоминал обо мне. Однажды, обнаружив очередное послание, за подписью: «Твой Илья», я удивилась, как это понимать? Если я ему не нужна, зачем считать себя моим преданным поклонником? Как-то это не вяжется с постоянным присутствием рядом с ним все той же длинноволосой блондинки, или, быть может, ее, в отличие от меня, устроила роль «преданного друга»? « Костин – гей, на фиг он тебе нужен?» Проще было не отвечать на обидные реплики Любки, но мне были неприятны любые незаслуженные оскорбления в адрес Ильи. 
-  Он просто не такой, как все. Если парень ухаживает за своей внешностью, это говорит о том, что ему небезразлично отношение окружающих.
-  Заладила, не такой. Всякий человек чем-то отличен от остальных. Лучше бы ты думала о том, что кто-то помог твоей бабушке отправиться на тот свет, а сейчас, он, может быть, подбирается к тебе или твоим близким.
Наверное, даже не подозревая о том, Любка тысячу раз была права. Как весенние ручьи, энергия у нее била через край, меня тревожило лишь то, что Любка все чаще стала пропускать занятия. С увеличением солнечных дней ее отсутствие стало закономерным. С прогульщицей уже ни раз беседовала Ольга Николаевна, пытаясь усовестить, но, видимо, Люба не чувствовала себя виноватой. С моей подругой что-то происходило. В душе я ругала ее за излишнюю скрытность.
     Случайно или нет, последние две недели судьба меня не сталкивала с Ильей, пока он сам не стал искать встреч со мной. Позавчера это было на физкультуре, а сегодня, кабинеты, в которых мы занимались, очутились по соседству. Вызвать меня с урока истории оказалось проще простого. Для полной торжественности не хватало только букета цветов, вместо этого Илья вручил мне охапку знакомых белых конвертов и произнес, - Передай своей подруге, что заставить полюбить невозможно. Не знаю, кто из вас является инициатором этой бумажной атаки, но кто бы он ни был, это – неверное решение, угрожать разоблачением…
-  Я ни чем тебе не угрожаю. Эти письма писала не я.
-  Значит, это делала за тебя подруга. Если ты не желаешь выглядеть смешной…
-  Я все поняла, - не дослушав Илью, я вернулась на урок.
Людмила Сергеевна положила передо мной тестовое задание, - Постарайся сделать до конца урока.
Я опустила глаза, по щеке скатилась одинокая слезинка. Поймав на себе пристальный взгляд, я размазала ее рукой.
-  Девочки, что со Светой Матюхиной случилось?
-  Она прогуливает.
-  Не ври, Дядькова. Она работает.
-  Может, это ты ее, Лапина, на работу устраивала?
-  Не спорьте. А про Поленову Любу кто-нибудь знает?
Людмиле Сергеевне никто не ответил. Я тупо уставилась в задание, но мысли мои витали где-то далеко. Скорее всего, эти дурацкие письма, от первого до последнего писала Любка, конечно, из лучших побуждений. Подруга хотела, чтобы я почувствовала себя счастливой, а получилось только хуже. Теперь плохо приходится ей самой, и расплачивается она из-за своей скрытности. Я не догадываюсь, что с ней происходит, и поэтому, не могу ей помочь. После звонка я протянула Людмиле Сергеевне листок, со столбиком цифр, напротив которых не стояло ни одной буквы.
-  Арина, почему ты не ответила ни на одно задание?
В ответ я лишь вздохнула, но не торопилась уходить. В коридоре на перемене полно народа, а я не желала никого видеть. На душе было тревожно. Для того, чтобы преподаватель не стал меня расспрашивать, я делала вид, что не могу отыскать нужную тетрадь. Как только, мне показалось, что толпа схлынула, я незаметно выскользнула из класса, и тут же натолкнулась взглядом на Илью, в окружении двух симпатичных девушек. Он наградил меня презрительным взглядом, я ощутила себя ничтожеством. Не помню, как спускалась с лестницы, но через минуту очутилась в раздевалке.
-  Арина, почему ты собралась уходить? У вас еще литература должна быть, - в дверях раздевалке возникла наша классная руководительница.
-  Ольга Николаевна, можно я поеду домой? Я не могу сегодня заниматься.
Видимо, даже мой расстроенный вид не убедил Ольгу Николаевну. Она взяла меня за руку и повела за собой. Мы оказались в пустой учительской. Преподаватель велела мне сесть за стол напротив себя. Сейчас будет еще одно испытание, решила я про себя. Прозвенел звонок, но он остался для нас незамеченным.
-  Раз уж ты решила, не ходить на урок, давай поговорим, - начала Ольга Николаевна, - Вижу, что с тобой не все в порядке.
Я молчала, и даже не смотрела в сторону преподавателя. Наверное, в другой раз она сочла бы мое поведение обидным для себя, но сегодня она была само терпение.
-  Арина, у каждого человека есть что-то такое, безрадостное, чем он не спешит поделиться. Не надо считать, что откровенность – это удел слабых. Пойми, что никто, даже президент, не в состоянии решить проблемы самостоятельно.
Пронзительный взгляд читал мои мысли, я боялась, что Ольге Николаевне станет известно об Илье, о моем преследователе, о тайнах, с которыми я не решалась поделиться даже с мамой.
-  То, что мне снится, после часто происходит по-настоящему. С бабушкой так тоже случалось. Мне кажется, она предвидела, что скоро умрет. Иногда мне слышатся голоса, только я не понимаю, о чем они говорят. Недавно мне приснилась бабушка. В руке она держала бусы… - я не договорила, из-за того, что у меня закружилась голова, потемнело в глазах. Чтобы не упасть, я ухватилась за край стола.
-  Я схожу за медсестрой. Посиди, только не вставай, хорошо, Арина?
Ольга Николаевна ушла, а я, чтобы справиться с головокружением, опустила голову на стол. Поверхность его показалась мне очень холодной. Если были бы силы, я вскочила и убежала. Наверное, подобное желание возникало и у Тамары Ильиничны, когда она умирала в туалете. В воображении возникла лиловая бородавка у нее на носу в окружении разноцветных листочков. Пошатываясь, я поднялась, недоумевая, зачем здесь нахожусь. Навязчивые образы оставили меня, лишь, когда я покинула учительскую. На улице, где я очутилась через минуту-другую, слабый весенний ветерок приятно обдувал мое лицо. Движение транспорта, мелькание людей казалось нереальным, будто я смотрела однообразно скучный фильм, финал которого был мне хорошо известен.
Уже дома я немного пришла в себя, и вдруг отчетливо вспомнила, что в руке, мертвая Тамара Ильинична продолжала сжимать бусы из ягод рябины, кусочков коры. Эта поделка мне была знакома, бусы были выполнены мною и подарены бабушке. В мастерской, во время практики, мастеру показалось, что я отвлекаюсь, сверх меры, и причиной тому был, интерес, проявляемый к разноцветным бусам. И тогда Тамара Ильинична забрала их у меня. Не припомню, кому первому пришла в голову мысль о четках из слоновой кости, но уверена, что кора была березовая. Бабушка умерла с моим подарком в руках, а затем тоже самое случилось с Тамарой Ильиничной. Это – одни и те же бусы, делать которые мне помогал папа. Выходит, что наша мастер умерла не из-за каких-то там чудодейственных таблеток, а по другой причине. Почему бабушка, явившись ко мне во сне, обвинила в собственной смерти бывшую нашу классную руководительницу? А еще бабушка предупреждала меня об опасности, жаль, что я так и не разгадала, откуда исходит грозящая мне беда.
Очнулась я, потревоженная надрывающимся телефоном. Звонила Ольга Николаевна. Я успокоила ее, уверив, что благополучно добралась домой, и чувствую себя неплохо. Что я услышала в ответ! Никогда бы не подумала, что Ольга Николаевна может так крепко выражаться, словно она у Аристовой научилась. Я опустила трубку, но телефон зазвонил вновь. На протяжении пяти минут он звонил, не переставая, так, что мне пришлось его отключить.
Завтра у нас снова практика, про уроки можно не вспоминать. Елена Ивановна строга с нами, поначалу такое отношение настраивало девчонок против нее, но сейчас, когда пошел второй месяц ее руководства, большинство смирилось с ее драконовскими порядками. По сравнению с Тамарой Ильиничной новая мастер была молчаливей и сдержанней в выражениях. Ранее провинившиеся только и ждали, что новых оскорблений, то теперь, самое страшное, что может позволить наша мастер – это устроить генеральную уборку в мастерской. Трижды нам уже пришлось испытать на себе, что такое убирать под руководством Елены Ивановны, и проделывать в четвертый раз, не стану говорить за остальных, но мне не хотелось. Стены и пол в мастерской после уборки буквально блестели, но недолго. Очень быстро они теряли чистоту, и нам приходилось вновь браться за щетки и тряпки. После третей уборки Дядькова призналась, что она лучше застрелиться, чем еще раз повторит свой трудовой подвиг. Вспоминая об этом, я не смогла сдержать грустной улыбки, грустной, потому, что это был смех сквозь слезы. После окончания мероприятия, мало кто из нас мог свободно передвигаться.  Болело все: руки, ноги, спина и даже голова, наверное, от едкого запаха хлора, присутствующего в моющих средствах. И, конечно же, всем этим эпизодическим воспоминаниям нашлось место у меня в дневнике. Ведение дневника помогало мне переосмысливать происходящее. Особенно часто я прибегала к этому проверенному средству после того, как не стало бабушки.  Дневник стал моим другом. Он обнажал все то, что первоначально хотелось скрыть, он беспристрастно указывал на ошибки, помогал разобраться в своих чувствах. Для меня это оказалось самым сложным.
В руках у меня появились пяльцы. Любимое занятие по-прежнему соперничало за внимание с ведением дневника. Сейчас я заканчиваю осенний пейзаж. На схеме все предельно просто. Чтобы воспроизвести рисунок, достаточно внимательно просчитать количество клеточек, аккуратно затягивать нитки, так, чтобы они нигде не пузырились. И все-таки неслучайно из образцов рисунков я выбрала именно этот, с множеством позолоченных осенью листочков: кленовых, дубовых, березовых. Самые красивые – кленовые листья. Нелегко подобрать оттенки, которые точно передавали все великолепие красок, что присуще осеннему убранству городского парка. Осень несправедливо считают закатом года, кажется, что для осенней поры характерна тихая грусть по прошедшему лету, и, конечно же, надежды на лучшее. Прислушиваясь к шуршанию пестрых листьев под ногами, постепенно смиряешься с осенней непогодой, и хмурое небо уже не видится таким мрачным, ветер, швыряющий под ноги охапки листьев и мусора, воспринимается, как само собой разумеющееся, ведь никому не приходит в голову обижаться на проделки озорного мальчугана, пускающего бумажные самолетики, в самый неподходящий момент, или испытывающего собственную смелость при помощи петард. Почему я вспомнила именно о них? Мне рассыпающиеся в небе десятками искр горючие смеси никогда не нравились, может быть, не только мне. После окончания светопреставления большинство бездомных животных, нашедших пристанище в близлежащих дворах, разбегались и долго боялись вернуться на обжитые места. Подобная шумовая атака, судя по звукам, происходила сейчас на верхних этажах. Прислонившись ухом к входной двери, я прислушалась. Кроме характерного потрескивания, я услыхала громкие крики. Кто-то, таким образом, поддерживал между собой связь. В нашу дверь постучали, сначала тихо, затем ногой со всей силы.
-  Кто там? – испуганно спросила я.
-  Самый лучший приз недели, открывайте шире двери, - знакомый голос смог перекричать даже скрежет и шум.
«Любка», мелькнуло в голове. В следующую секунду я повисла на шее у подруги.
-  Отставить! Задушишь. Я целый день тебе названивала. Почему не подходишь к телефону?
-  Так это ты? Я думала, что это…
-  Илюшка балуется, да?
Я прикусила губу, Любка несколько месяцев меня обманывала и сейчас, когда все открылось, не чувствует себя виноватой. Если бы я была такой же изобретательной, я отомстила ей той же монетой.
-  Не дуйся. Этот гусь еще сто раз пожалеет, когда узнает, что потерял.
-  Он от меня, как от чумы шарахается.
-  Плюнь ты на него. Вокруг столько парней, и кое-кто из них тоже особенный.
-  Ладно, подумаю насчет твоего совета. А где обещанный приз?
Любка достала из сумки белый пластмассовый флакон и потрясла им у самых моих глаз, - «Летящие листья», как ты заказывала.
Я заглянула вовнутрь, на дне маячила горсточка неправильной формы разноцветных таблеток. -  Сейчас меня не это беспокоит…
-  Почему? – перебила меня Любка.
-  Потому, что эти таблетки не имеют никакого отношения к смерти бабушки, - я рассказала подруге о бусах.
По мере того, как Любка слушала, она менялась в лице. Во взгляде ее выразительных глаз не таилось разочарование, лишь с трудом сдерживаемое нетерпение.
-  Мне кое-что поведала Дядькова. Если не забыла, именно она потащила нас к лежащей без чувств Тамаре. Так вот, выходя из столовой, за час до того, как мы ее обнаружили, Вика разглядела, как Тамара принимала какую-то таблетку, и…
-  Подобное мог видеть, кто угодно. От таблеток в такой кратчайший срок не умирают.
-  А тебе не приходило в голову, что их могли подменить, заведомо зная, что лишиться их, для Тамары губительно.
Я призадумалась. Неужели в нашей тряпичной богадельне на глазах у многих свершилось настоящее преступление?
-  Кому потребовалось ее убивать? Чтобы решиться на такое, надо очень сильно ненавидеть или завидовать.
-  Предполагаю, что смерть Тамары каким-то образом связана с гибелью твоей бабушки. Может быть, пытаясь раскрыть одно преступление, можно будет приблизиться к разгадке другого.    
-  Моя бабушка умерла из-за болезни сердца, Тамара Ильинична здесь ни при чем.
Любка усмехнулась, у нее это вышло совершенно беззлобно, - Сколько гадостей она твоей бабушке о тебе порассказала! Разве может ложь человека до больницы довести?
-  Не знаю, но бабушку уже не вернуть.
-  А истина тебе не нужна?
-  Тамара Ильинична, если она и виновата, все равно уже наказана. Ты лучше мне ответь, кто мог взять костюмы перед показом?
-  Вспомнила! Это сто лет назад было.
-  Как-то быстро дело замяли. Костюмы-то нашлись?
-  О, это – целая детективная история, о которой почти никто из наших не знает. Лишь мне удалось кое-что выведать. Оказывается, что костюмы никто не воровал, их просто спрятали. За костюмы отвечает Марго, как руководитель театра мод. Так вот, она кому-то перешла дорогу. Хотели проучить ее, а крайними оказались мы.
Услышанное вызвало у меня возмущение, которое я, все-таки, не стала изливать на голову ни в чем не повинной подруги. Если на свете существуют люди, готовые пакостить друг другу, то с ними обязательно надо бороться, но только не их методами. Своими соображениями я поделилась с Любкой.
-  Может быть, Тамара именно так и поступила бы, но подлость была обнаружена после ее смерти, а Марго более не руководит театром мод. Не исключено, что навредить желали лишь Тамаре, из-за успехов в швейном бизнесе ее многие из мастеров недолюбливали. Может быть, рассчитывали, что она станет делиться доходами. Но это так, мои предположения.
-  Если бы это была не моя бабушка, а чужая, я с тем же увлечением ворошила бы прошлое, но мне не хочется этого. Можешь ты это понять? Думаю, что и бабушка желала бы этого же.
-  Тебе решать, - Любка пожала плечами, мне показалось, что в ее голосе звучала обида. В ее руках оказался флакон с «летящими листьями», - Где тут у вас помойное ведро?
-  Отдай мне его, пожалуйста, - флакон привлек мое внимание.
-  Зачем, тебе же все равно.
-  Это не так, и ты это знаешь.
-  А вот мы сейчас это проверим, и прежде, чем я успела что-либо сообразить, Любка забросила в себя пригоршню разноцветных таблеток.
Я, словно завороженная, смотрела на нее, потом не помню, что на меня нашло, я подскочила к ней и, схватив ее за худые плечи, несколько раз тряханула ее, - Выплюнь, Люба, не надо!
Едва заметное движение шей, почти не стоявшее ей усилий, и я поняла, что таблетки уже не вернуть.
-  Дай запить, таким количеством подавиться можно.
-  Люба, зачем ты это сделала? А если это…яд?
-  Дай мне пить. Ладно, дай мне чашку, я из-под крана напьюсь.
Я налила ей из чайника кипяченной воды. Любка залпом ее выпила и попросила еще.
-  Может быть, чай или кофе?
-  Или кофе, - вторила мне Любка, - Валяй, только быстрее.
Я торопилась, каждую минуту ожидая, что Любке станет плохо, и она, как Тамара Ильинична, грохнется в обморок.
-  Что это с тобой? – с удивлением спросила подруга.
-  Что такое? – я оглядела себя с ног до головы.
-  Ты разговариваешь сама с собой. Где обещанный кофе?
Наверное, я действительно, произнесла последнюю фразу вслух, в минуты волнения подобное наблюдалось и у бабушки. Я могла унаследовать эту привычку у нее. Чашка с дымящимся кофе стояла на столе перед Любкой. Я сосредоточенно вглядывалась в ее лицо, пытаясь отыскать первые признаки недомогания. Подруга, как ни в чем не бывало, отхлебнула кофе и закашлялась. Я вскочила, готовая прийти ей на помощь. Любка замахала на меня рукой, - Не надо, а то сейчас будут жертвы.
-  Может быть, тебе что-нибудь нужно?
-  Пирожные, конфеты, вафли, на худой конец, а самое главное, побольше шоколада, его считают пищей для ума.
-  Есть печенье и варенье.
Любка вздохнула, -  Ладно, давай тащи.
Банки с вареньем стояли в родительской спальне, в шкафу. Предполагая, какое из них может удовлетворить взыскательный Любкин вкус, я прихватила с собой на выбор абрикосовое и клубничное. Где-то у мамы лежала пара плиток шоколада, пока я вспоминаю, где именно, можно обойтись вареньем. Двухлитровые банки едва не выскользнули у меня из рук, когда я увидела Любу. Она сидела все в той же позе, откинувшись на стуле, руки ее бессильно повисли по бокам, глаза закрыты, а рот был полуоткрыт.
-  Люба, Люба! – я кричала так громко, что Дашка, сидящая около стола, забилась в угол словно собака. Я не знала, чем можно помочь подруге, на моем месте растерялся бы каждый. Казалось, что Люба умирает, дыхание ее совсем не ощущалось. Скорая! Надо срочно вызвать врача. Только я успела спросить: «Алле, это – скорая помощь?», как раздался короткий смешок.
-  Здорово я тебя разыграла? – почти сразу же Любка попыталась меня успокоить, - Не расстраивайся, я всего лишь пошутила. Похоже, получилось? Тебе не приходило в голову, что и Тамара хотела разыграть кого-то?
-  Никогда не делай так больше, иначе… , - я прикусила губу, только, чтобы не ответить  Любке грубостью.
-  Помнишь, когда мы обнаружили ее в туалете, Тамара была еще жива. Оказывается, задержать дыхание, совсем несложно. Если организм испытывает состояние кислородного голодания, губы становятся лиловыми, совсем, как Тамарина бородавка.
-  Но зачем ей нас разыгрывать? Такие, как Тамара Ильинична учеников, вообще, за людей не считают.
-  Она не нас хотела разыграть, а кого-то из своих недоброжелателей. Не забывай, что мы обнаружили ее в учительском туалете.
-  Нет, Люба, подобные шутки не в характере Тамары Ильиничны.
-  Ошибаешься, когда она узнала, что ей грозит за эксплуатацию детского труда и расходование приходских материалов нешуточный срок, она решила прикинуться умирающей.
-  Все равно не понимаю, если кто-нибудь поставил целью ее утопить, разве угрозы Тамары Ильиничны покончить с собой его остановили бы?
-  Мы с тобой многого не понимаем. Правду знала лишь Тамара, но она не учла, что кто-то решил последовать ее примеру, в смысле, разыграть ее, но по-настоящему. Этот кто-то подменил таблетки.
-  Нет, Люба, мне кажется, что все это очень сложно. Времена Пуаро и мисс Марпл давно канули в лету. Нет сейчас умных преступников, тем более, в нашем училище.
Любка усмехнулась, - Ранее я тоже так думала, не представляя, какие деньги можно здесь прокручивать. Торговля эксклюзивными моделями, воровство расходных материалов – и это лишь по швейному отделению.
-  Дешевых тканей, не забывай, что мы шили из ситца, который мало, кому нужен.
-  Потому, что хорошие материалы уходили налево. Арина, мы с тобой многого не знаем. К сожалению учеников и их родителей, система образования насквозь коррумпирована. Вспомни, бесконечные поборы на классные нужды. Ты видела хоть что-нибудь, купленное на собранные деньги?
Разговор наш, скорее всего, продолжался бы долго, но с работы вернулась моя мама, - Почему не подходила к телефону? – начала она сразу же с порога.
Я вспомнила, что отключила его. У мамы плохое настроение, это я поняла с первых секунд ее возвращения. Может быть, у нее на новой работе что-нибудь не ладится? Этот вопрос я задала ей, как только она, переодевшись, вышла из спальни.
-  На работе, как обычно, много дел. А почему у меня испорченное настроение, ты, надеюсь, догадываешься.
Плохо, что и Любка, кажется, догадалась, и внезапно засобиралась домой.
-  Я пойду, а то меня мама разыскивать будет, она у меня очень беспокойная.
Когда за Любкой закрылась дверь, я не стала дожидаться, пока мама напьется чаю, и прямолинейно спросила ее, - Мама, за что ты ненавидишь Любу?
Я подозревала, что люди могут быть непредсказуемы в своих суждениях, но чтобы близкие люди настолько не понимали друг друга, с подобным я столкнулась впервые. Ответ мамы отбил у меня дальнейшее желание продолжать разговор.
-  Эта Люба мне совершенно безразлична. Запомни, что ненавидеть можно людей, равных тебе. Я ни раз уже говорила, что не желаю видеть эту девочку в нашем доме, - мама, не допив чай, что с ней бывает крайне редко, ушла в спальню, хлопнув дверью.
Мое одиночество скрашивала Дашка. Она, будто собака, жалась к ногам, мне вновь взгрустнулось, оттого, что рядом нет бабушки. Она непременно объяснила бы маме, что та неправа. Мне вспомнились слова Тани Воронковой: «Животные лучше, чем люди. Они чище в своих помыслах. Когда тебя или твоих близких обидели, пусть утешением тебе послужат три преимущества животных перед человеком». Таня перечислила мне их, но тогда, летом они показались мне несерьезными, а еще более чудным было то, что такой целеустремленный и самостоятельный человек рассуждает по-детски. Конечно, животные не ругаются матом, они, вообще, говорить не умеют, может, это и к лучшему. От людской болтливости так порой устаешь, что хочется запрятать слуховой аппарат подальше, чтобы не слышать ничего. Животные не прикидываются умными. Верно, им это ни к чему, потому, что те, кто их любит, делают это бескорыстно. Научиться любить – по силам каждому, надо просто позабыть о себе и обратить внимание на окружающих, в первую очередь, на тех, кто нуждается в заботе. Животные никогда не лгут, и с этим утверждением я согласна. Для обмана нет повода, таким образом можно объяснить мотивацию людских поступков, у животных все проще. Они не обманывают, по причине того, что не умеют этого делать, им незнакомо понятие выгода». Единственное, к чему они стремятся, это – служение человеку.
Что-то я сверх меры предалась размышлениям, даже не услышала, как надрывается телефон. Трубку взяла мама. Я ушла в свою комнату. Хотелось, чтобы папа, наконец, вспомнил о моем существовании. Приглашение в кино осталось пустыми словами. Мама, кажется, тоже мечтала о восстановлении семьи.
Послышался тихий стук, и через секунду в комнату заглянула мама, -  Арина, ты еще не спишь?
Зачем спрашивать, когда и так все видно? Судя по виноватому взгляду, мама осознала, что была несправедлива к моей подруге. Она села рядом со мной на тахту и, обняв меня за плечи, произнесла, - Я очень волнуюсь, Арина. Звонки с молчанием в трубку продолжаются. Как ты считаешь, может обратиться в милицию?
-  Не знаю, мама, могут ли милиционеры чем-нибудь помочь нам? Предвижу, что они посоветуют быть осторожной.
-  Я боюсь, Арина, у меня дурные предчувствия. Может быть, нам на время уехать из Москвы?
Перспектива отдохнуть от училища показалась мне заманчивой. Но Люба, что делать ей? Она останется одна, без поддержки.
-  Нет, мама. Я понимаю, что ты волнуешься, но давай рассуждать логически. Кому, а главное, зачем мы нужны? Мы не держим деньги под подушкой, у нас нет огромных счетов в банке, миллионного наследства нам никто не оставлял. Скорее всего, кто-то ошибается, набирая похожий номер, или на телефонной станции кого-нибудь подключили к нашему номеру. - Мама молчала. Наверное, мой обстоятельный ответ не убедил ее. – Мамочка, я буду осторожной, - добавила я, - Обещаю тебе. 
Пожелав друг другу «спокойной ночи», мы легли спать. Лежа, я не переставала размышлять, чтобы такое предпринять, чтобы мама, наконец, изменила свое мнение о Любке в лучшую сторону? Моим уверениям мама уже не поверит, лучше всего будет, если подруга спасет меня…от смертельной опасности. Но таковой не исходило даже от детдомовских. Непременно надо добиться того, чтобы мама и Люба полюбили друг друга. Насчет подруги я не сомневалась, а вот мама… Пожалуй, надо ее разыграть, вот только одна я, вряд ли, с этим справлюсь. Любка может спасти меня от похитителей, у нее, скорее всего, есть знакомые парни, любители быстрой езды, которые могут на глазах мамы увезти меня в неизвестном направлении. Любка, рискуя жизнью, бросится за ними в погоню, и быстрее милиции, спасет меня. Вернее, надо все сделать так, чтобы милиция, вообще, не вмешивалась, или пусть, стражи правопорядка тоже будут не-настоящими. В благодарность за мое спасение мама бросится Любке на шею и подарит ей новую кожаную куртку, ее старая никуда не годна. Хорошо, если подруге перепадет еще джинсовый костюм, он ей нравится. А, вообще-то, можно будет обойтись без телячьих нежностей. Вот, если бы Люба могла поселиться у нас, было бы замечательно. Последние три недели, начиная с начала марта, она часто не ночует дома, об этом нетрудно догадаться, лишь взглянув на ее покрасневшие глаза и засаленные джинсы. Спросить подругу напрямую, что у той твориться дома, я не решалась, не такой Любка человек, чтобы жаловаться на жизнь. Но помочь ей было необходимо, иначе она не выдержит, и попадет в какую-нибудь неприятную историю. Беспокоясь за Любу, я почти позабыла об Илье. Поразительно, но он более не казался мне необыкновенным и желанным. Неужели, любовь проходит так быстро, или это было ненастоящее чувство? Для того, чтобы это проверить, необходимо влюбиться заново. Пожалуй, завтра я это попробую, пообещала я себе, засыпая.