Меня зовут Алина... Глава 13

               
               
      
        Тикали часы. Казалось, что движение часового механизма не только однообразно, но и выверено до мизерной доли секунды. Неужели они никогда не устают? А вот я уже устала лежать, окутанная в бинты с головы до ног. Я ощущала себя мумией в саркофаге. Мама рассказывала, что после того, как меня сбила машина, прошло два с половиной месяца, из которых полтора я провела в больнице. Меня неоднократно оперировали. Со слов врачей, полученные мною травмы были несовместимы с жизнью, а именно пострадал позвоночник, чуть-чуть оставалось до отека мозга, череп был проломан в двух местах. Самым мучительным последствием полученного увечья является моя прикованность к постели, полный паралич. Я ничего не могу делать самостоятельно, мама и бабушка ухаживают за мной, зато Ричик жив. Теперь он дни и ночи преданно лежит у моей постели. Бабушка, конечно, ворчит на него, потому, как маме, все-таки, удалось убедить ее, что «Алиночке без собаки не обойтись». Это действительно так, Ричик стал мне, наверное, ближе всех на свете, я его люблю даже сильнее близких. В нем нет материнского эгоизма, и он полностью лишен снисходительности к калеке. Вероятно, кто-то из читающих строки назовет меня эгоисткой, но, прежде, чем осуждать, надобно побывать на моем месте. Если я вместе с потерей способности к передвижению, перестала мыслить, окружающее стало бы для меня безразличным. По словам бабки, я превратилась бы «в овощ на грядке». Но тем обиднее осознавать, в каком зависимом положении я очутилась, тем более, что бабка часто любила подчеркивать собственное превосходство. А мама порой не то, чтобы игнорировала бабкины нападки на меня, но и находила им оправдание. А милый Ричик, просто ангел, любил всех. Мама уставала, ей приходилось гулять с Ричиком три раза в день, и на почте ей хватало дел. В отделе доставки, кроме корреспонденции, надо было доставлять пенсии. Некоторые особо словоохотливые клиентки не прочь были поговорить или попросить почтальона «Сходить за лекарством» так, что моя безотказная мама была вынуждена со временем научиться огрызаться и ставить беспардонных старушек на место. Правильно, в конце концов, она – не социальный работник. Бабка же, спала и видела, чтобы мама устроилась в собес: «Там зарплата выше и премии со льготами полагаются», однако, главного бабка не учитывала – оказывать помощь одиноким людям должен тот, кто искренне их любит, а не выполняет услуги за деньги. Любовь и алчность несовместимы. Любви истинной, самоотверженной надо учиться у животных, корыстолюбие дается людям от рождения.
Через две недели первое сентября, а мне остается лишь прислушиваться к тому, как хлопают подъездные двери, перекликаются школьные друзья, звучат в микрофон со школьного двора напутственные приветствия учителей. «Я стану учить тебя по школьной программе», обещала мне бабка, бывший преподаватель физики. Не могу сказать, что меня это обрадовало, но не вечно же я буду валяться в постели. Поймав глазами бабушку, я  попросила, -  Бабушка, мама задерживается, а Ричику пора гулять. Выйди с ним, пожалуйста.
Мне пришлось обратиться дважды, прежде, чем я услышала, - Подождем еще немного маму, - речь свою старшая Чернышева сопровождала кряхтением и глухим оханьем, так, словно она, по меньшей мере, тащила на плечах пакет с картофелем.
Переведя взгляд с бабки на Ричика, я поняла, что тот держится из последних сил, - Бабушка, разбросай газеты. Сейчас Ричик лужу нальет.
- Безобразие! Какая-то дворовая псина собирается гадить в квартире.
Возмущение бабки ничуть меня не задело, а Ричик, как лежал, так и продолжал изображать каменное изваяние, лишь только во взгляде его бархатных, карих глазок обозначилась напряженность. А бабка продолжала кряхтеть, склонившись над газетой с кроссвордом и бесплатными объявлениями. Прошло несколько минут. Я снова обратилась с той же просьбой.
- Я плохо себя чувствую. Спину ломит и в глазах двоится.
- А кроссворды отгадывать у тебя в глазах не двоится? – без всякого ехидства спросила я.
И тут у баки открылось второе дыхание, - Как тебе не стыдно, говорить такое о своей родной бабушке!
- А тебе не совестно, выдумывать причины ради того, чтобы отказать мне в просьбе? Если бы ты была прикована к постели, разве стала бы я испытывать твое терпение?
Повисла непродолжительная пауза, в течение которой, я шепотом уговаривала Ричика потерпеть, а бабка вела счет времени, дублируя секундную стрелку. Наконец, пусковой механизм сработал, - Мне не нужна твоя псина. Если она хоть раз что-нибудь сделает не так, я выкину ее.
Потом все стихло, да, собственно говоря, и повод пропал обращаться к бабке. Я подморгнула Ричику, он все понял без слов и подошел к моей кровати. Скоро влажный, темный нос слегка подталкивал мою ладонь, выпрашивая ласку. Милый пес не знал, что и пальцем для меня пошевелить целая морока. Но мы вместе с ним боролись против вынужденного безделья: я пыталась улыбаться, хотя рисунок губ у меня получался несколько искаженным, Ричик вдохновлено облизывал мои пальцы. Иногда мне казалось, что мой добрый приятель желал вложить в них авторучку. Наверное, Ричик уговаривал меня поделиться с бумагой своими секретами, но я еще так мало видела и знаю… Вот уже рядом с моей рукой, на одеяло, опустилась голова моего приятеля. Если сейчас не остановить его строгим взглядом, вскоре он сам будет покоиться рядом со мной.
За меня намерение приструнить шаловливого щеночка исполнила мама, - Это кто здесь сырость развел?!
Тот час вмешалась бабка, - Он загадил всю квартиру.
- Значит, надо было постелить газеты, а не испытывать животное на выносливость.
- Но мне не нужна эта шавка.
Я уже было открыла рот, чтобы заявить в ответ об аналогичном к бабке отношении, как строгий взор мамы призвал меня к молчанию. Секунду спустя диктор одного из центральных каналов знакомил зрителей с прогнозом погоды на грядущую неделю, а мама, сомкнув губы, тем самым, препятствуя скопившейся за день усталости прорваться наружу в виде обидных нападок, приводила мою комнату в порядок. После она пойдет гулять с Ричиком, а я буду опять лежать, гадая: слушался ли Ричик маму, не даст ли она ему собирать гадости в кустах? По телевидению как-то передавали, что в городе зародилось движение, призывающее избавляться от бездомных собак. Язык не поворачивается назвать его последователей людьми, это – негодяи, срывающие собственную злобу на безответных, несчастных созданиях. Я очень боялась, что Ричик польстится на отравленную приманку. Мне оставалось лишь надеяться, что этого не произойдет и … молиться. В том грустно признаться, но очутившись в зависимом положении, я не отказалась бы от помощи божественных сил. Можно, сколь угодно твердить, что Бога нет, но мы с Ричиком каким-то образом избежали смерти. Я много раз вспоминала тот день, задаваясь вопросом: повторила бы я свои действия еще раз? Несчастье произошло из-за того, что я слишком верила людям. Теперь я разучилась это делать, даже по отношению к близким.
Сквозь открытую форточку до меня долетали звуки из нашего двора: на детской площадке задорно смеялась малышня, чирикали воробьи, привлеченные выброшенными из окна хлебными крошками. Налетавший время от времени на тополя-великаны ветерок, словно бережливый хозяин пересчитывал листочки на ветках. Мне так хотелось прогуляться. В мечтах я представляла, как я выбегаю из подъезда вслед за Ричиком. Свернув в арку, мы выходим на полянку, по периметру усаженную небольшими деревцами, и тут же увлеченно начинаем играть в мяч. Пестрый посланник летит из конца в конец, сопровождаемый веселой перекличкой: моими криками и лаем Ричика. Неожиданно к нам присоединяется еще один игрок, такса Юкка из соседнего подъезда. Но разве ей угнаться на своих коротких ножках за Ричиком? На кустах за футбольной баталией чинно наблюдают вороны. Им хорошо известно, мы с Ричиком никогда не выходим на прогулку с пустыми руками. А вот и хозяйка Юкки подоспела. На игровом поле явное наше превосходство, хотя верткая Юкка со всем своим охотничьим азартом пытается подзадорить ленивую хозяйку. Зажав мяч в пасти, Ричик со всех ног несется ко мне. Мокрый нос утыкается мне в ладонь, и я … просыпаюсь. Моя ладошку вылизывает Ричик, вернувшийся с прогулки. В глазах его такая преданность и нежность, что взор мой становится влажным.
К сожалению, мама неверно истолковывает мое состояние, - Что тебя огорчило, Алиночка?
Высматривая месторасположение неприятеля, я остаюсь довольной. Бабки за маминой спиной нет, - Ничего, мама, а прослезиться можно и от радости. Ты вернулась, а Ричик тебя слушался?
- Он все время на поводке. Если он не пожелает возвращаться домой в положенное время, я могу из-за него опоздать на работу.
Мама выглядела усталой и немного подавленной. Однако, нельзя ее сейчас отвлекать расспросами. Обедать мне не хотелось, я так и ответила, не задумываясь, что мое нежелание вызовет у мамы беспокойство. И даже не суетливость бабки, которая дала о себе знать именно с маминым возвращением, отбила у меня аппетит. Чувство тоски, непреодолимого одиночества брало вверх над всем остальным. Три месяца назад я и представить себе не могла, что мне будет недоставать надоедливой трескотни Ленки Гвоздиковой, дотошных, иногда доводящих до негодования расспросов Смирновой, импозантных поз воображалы Латушкиной, пожалуй, даже с Галиной Тимофеевной я встретиться не отказалась бы. Весьма осторожно, следом за мамой в комнату вошел Ричик.
- А мы к тебе с обедом. Может, ты все-таки покушаешь?
Отказываться, глядя на умоляющий взгляд мамы, было непросто, да и Ричик вместе с ней уговаривал меня. Глотая теплый, почти горячий куриный бульон, я сначала делала это машинально, затем постепенно вошла во вкус. Ричик, наблюдая за мной. Облизывался.
- Ты все готова другим отдать, сама доброта.
Как ни смотрела мама строго, на молчаливую просьбу Ричика, небольшой кусок курицы ему перепал. С не меньшим удовольствием, подражая Ричику, я уплетала капусту в кляре с куриными крылышками. Войдя во вкус, я усиленно работала челюстями, и удивилась, когда обед закончился.
- Чаем, если хочешь, тебя напоит бабушка.
Прозвучавшая фраза у мамы была вместо прощания. Поблагодарив ее за обед, я благоразумно промолчала о нежелании моем лишний раз встречаться с бабкой. Мама моя весьма прозорлива. Ей достаточно было видеть выражение моего лица в тот момент, когда бабка неосмотрительно близко к Ричику взмахивала рожком для обуви  или сложенной стопкой газет. Уходя, мама всегда одаривала меня ободряющим взглядом, который долго еще стоял у меня перед глазами. Ричик преданно улегся рядом. Я попыталась передать ему свои мысли на расстоянии, конкретно мне хотелось, чтобы он захлопнул дверь, ведущую в гостиную, где восседала бабка. Ее подсматривание за мной, докучливый контроль раздражали. Вобрав в себя воздух, как это делали экстрасенс, я устремила на Ричика пристальный взгляд, который, казалось бы, и мертвец не пропустил бы. Милый мой приятель в ответ пожирал меня глазами, вообщем, меж нами проходило негласное соревнование: кто-кого? Наконец, я не выдержала и … улыбнулась. Бабка просунула сквозь полуотворенную дверь свою физиономию, - С тобой все в порядке?
После утвердительного ответа меня оставили в покое, и я поняла, что оперировать мыслями  на расстояние мне пока еще не по зубам.
Надо заставлять себя двигаться, да и не хочу я всю жизнь оставаться парализованной. Хирург при выписке из больницы объяснял нам с мамой: «в четырнадцать лет вероятность восстановления гибкости позвоночника вполне возможна. Нужен поддерживающий позвоночный столб штифт и фиксирующий его твердость корсет». А еще массаж, который мама, по своему усмотрению, каждый день старалась мне делать. Растирая мне ноги, руки, потихоньку массируя шею, она всегда была начеку: а не больно ли мне? Поначалу я действительно страшилась этих неумолимых прикосновений, сулящих не только одни приятные ощущения. Через неделю я начала привыкать, массаж более не казался мне экспериментом над моей выносливостью. Я заметила, что ко мне постепенно возвращается чувствительность. На мгновение представьте себе, что лежащее перед тобой тело не твое! А такое ощущение было, когда я совсем ничего не чувствовала.
Сейчас, лежа под бдительным наблюдением Ричика, я пыталась шевелить пальцами, однако это у меня плохо получалось. Прикрывая глаза, чтобы Ричик не видел моих слез, я крепилась изо всех сил, переключаясь на мыслительную гимнастику. Упражнялась в таблице умножения, испытывала память, читая про себя отрывки из некогда заученных стихотворений. Даже, если я и ошибалась, никто не замечал неточности, это занятие быстро мне наскучило. Если лежать, тупо уставившись в потолок, тот начинает преображаться, или глаза, привыкшие к однообразию притупляющей внимание белизне, улавливают дополнительные оттенки: от вызывающего резь в глазах фиолетово-малинового со множеством разновидностей, замыкает пеструю цветовую гамму ядовито желтый.
Еще врач в больнице маму предупредил, что у меня может быть временная амнезия, или по-простому, провалы в памяти. Как же врач рассмешил меня, когда начал расспрашивать: а как меня зовут, а где я проживаю, сколько у меня родственников? Еще бы поинтересовался: какое у нас в стране государственное устройство.
Мама обрадовалась, что память ко мне быстро вернулась. С другой стороны, может было бы лучше, если я навсегда позабыла самодовольное создание в прошлом именуемое моим отцом, доверчивую до крайности мисс Дженни, обжору и ябедника Гошку Шафутинского… Вот, если бы память оставалась избирательной, и я могла вычеркнуть из воспоминаний все плохое.
Неожиданно приподняв голову, Ричик оскалился, и неспроста. Краем глаза я приметила, что в комнату внедрилась бабка. Исподлобья глядя на нее, я догадывалась о ее планах. Шаря глазами по полу, бабка кралась к окну. – У меня в соседней комнате воняет, как в общественном сортире, - прозвучало из вражеских уст.
- Плохой запах – еще не самый страшный раздражитель, - парировала я, - Дурные видения могут навести на мысль, что рядом не смежная комната, а палата с психиатрическим больным.
Позеленев от злости, бабка бросила, - Не смей грубить старшим!
- Я не грубила, а констатировала факты.
Спокойствие мое злило бабку еще больше. Ее резкое движение рукой, и четвероногий наблюдатель сорвался с места.
- Мне надоела эта псина!
- А мне надоела ты.
Поджав губы, бабка обиженно удалилась, мы с Ричиком переглянулись и облегченно вздохнули. Вне сомнения, что бабка нажалуется на меня, но цели своей не добьется. Ричика я некому не отдам. Желание мое оградить его от посягательств бабки придавало мне сил. Пытаясь преодолеть скованность, порой вопреки боли, я шевелила пальцами. Часто их сводило судорогой, сдерживать которую можно было лишь скрепя зубами. Ох, до чего же это было мучительно – сжимать зубы так, что, казалось еще мгновение, и в небо воткнется острие ножа. Его серебристое лезвие стояло у меня перед глазами, я почти ощущала на языке его металлический вкус. Когда я крепко зажмурила глаза и после вновь открыла их, изображение потекло, в глазах начало двоиться. Однако, Ричика я разглядеть смогла, его вытянутое в струнку тело указывало на дверь. Я прислушалась. Тишина настораживала, что-то баки не слышно. – Ричик, посмотри, - попросила я.
Пес послушно направился к двери, и застыл на ее пороге. Не похоже, чтобы он испугался бабки. Коричневый хвост Ричика был опущен, скорее, даже зажат между ногами, - Ричик, что случилось?
И тут мой верный друг заскулил – тревожный знак, ведь собаки скулят не только от тоски, но и предчувствуя беду. Бедный пес не мог ответить мне, я же оставалась заложницей своего немощного тела. От бессилия я вновь расплакалась. Ричик подошел ко мне, продолжая подскуливать. Он принялся стирать языком всю сырость с моего лица, продолжая при этом, помахивать опущенным хвостом.
- Ричик, что-нибудь в соседней комнате? Ричик, что-нибудь случилось с бабушкой?
При ее упоминании пес замер, склонившись надо мной. Что могло с ней случиться? Ранее бабушка жаловалась только на головные боли и временами приговаривала: «старые кости болят». Если сейчас у нее разболелась бы голова или спина, у бабки хватило бы злости для того, чтобы зашипеть на Ричика. Нет, тут что-то другое. Что я могу сделать в моем беспомощном состоянии? Позвонить в службу «03» мне не по силам. Остается только ждать возвращения мамы. Вся моя прежняя неприязнь к бабушке улетучилась. Не я ли виновата в ее болезни? Нагрубила старушке, сказала правду, а ей она была без надобности. Если бы я сдержалась … но сделанного не вернуть.
Медленно тянулось время, словно испытывая мое и Ричика терпение. Скоро должна была вернуться с работы мама, а бабка все так и не подавала признаков жизни. Ричик поставил лапы на диван и преданно ждал, опустив голову мне на грудь, ожидая дальнейших распоряжений. Я прикрыла глаза и неожиданно задремала. Снилось мне спокойное синее море. Мы с Ричиком плывем в лодке, вокруг ни души, только ленивые барашки волн сменяют друг друга, оживляя пенистыми кружевами унылое однообразие водной глади. Я на веслах, Ричик – на корме. Я уверенно гребу, лодка движется вперед, но берега так и не видно. Руки мои ритмично двигаются, а к ногам, будто привязаны две неподъемные гири. Даже пальцы ног мне неподвластны. Я их не ощущаю, зато почувствовала сырость под ногами. Ричик же спокоен, лужа снизу и пока не задела его. Вода все пребывает, так недолго и пойти ко дну. «Ричик, где берег, Ричик», тихо зову я. Призывы мои остаются без внимания. Синева моря уже не кажется привлекательной. Мысль о том, что нам не дотянуть до берега, вскоре перерастает в уверенность. В отчаянии я перевожу свой огорченный взгляд за борт и замечаю, что недалеко от лодки плавает утопленник. Сквозь толщу воды не разглядеть его лица, да я и не желаю того. Из последних сил я гребу, чтобы избежать нашего с ним столкновения. Лодка, более, чем наполовину заполненная водой, не движется. От ужаса я начинаю кричать. А утопленник уже близко, вот он уже склоняется надо мной и … целует. Я открываю глаза, а передо мной мама.
- Ты громко кричала. Я испугалась, что тебе плохо, - успокаивала меня мама.
- А как бабушка?
Мама вздыхает, она устало гладит меня по голове и не спешит с ответом. Ужасная догадка отзывается резкой болью в груди, - Умерла? – едва слышно произношу я.
- Нет, - успокаивает меня мама. – Но ее с сердечным приступом увезла скорая помощь. Теперь, кроме меня, некому будет за тобой смотреть. На сиделку у нас денег нет.
- Не надо. Я все смогу вытерпеть, мамочка, и боль, и голод. Самое страшное, как выяснилось, смерть близкого человека. Я больше никогда не буду огрызаться с бабушкой. Обещание свое я сдержала, но, как показали дальнейшие события, оно не принесло благополучия в нашу неполную семью, но и не лишило меня надежды когда-нибудь вернуть себе независимость.