Время прощать

Когда я была маленькой, мы жили вместе с бабушкой и дедушкой в коммунальной квартире. Наш дом находился практически в центре города, недалеко от Золотых ворот. На его фасаде красовались огромные цифры года постройки — 1864. Представляете?! Вторая половина позапрошлого века! Меня водили в детский садик, из окон которого были видны знаменитые исторические развалины. Да-да, тогда они еще не имели нынешнего вида: их не накрывало новое сооружение, дающее представление о том, как в реальности выглядели Золотые ворота Киева в далекие времена Киевской Руси. Да и сам Золотоворотский скверик, где находилась игровая площадка нашего детсада, казался мне огромным, хотя теперь понимаю, что он совсем невелик. Впрочем, не зря говорят о детских годах: когда деревья были большими... А какой здоровенной воспринималась сама коммуналка, в которой мы обитали! Во-первых, дверь на входе состояла из двух широких полотен, во-вторых сразу за ней начинался холл размером с однокомнатную квартиру в хрущевке. А дальше шло еще два коридора: короткий и широкий, за ним — длинный и узкий, в конце которого находилась ванная и наша комната. И еще один коридорчик вел мимо туалета в громадную кухню, где у каждой хозяйки был свой уголок. Помню, бабушка топила высокую изразцовую печь — центрального отопления тогда еще не было, оно появилось позже. А потолки! Четыре метра высотой! А абрикосовый сад под окнами! Как он зацветал весной! А горлицы (во дворе стояла голубятня)... Как они ворковали, как убаюкивали в те дни, когда я из-за болезни не ходила в садик и сидела дома с бабушкой! Баба Лида варила рассыпчатую гречневую кашу (вкуснее я в жизни потом ничего не едала) и делала маленькие румяные котлетки, от запаха которых кружилась голова. А еще она читала мне сказку про Золотую рыбку и книжку под названием «Кешка-малоежка». Других книг у меня не было. Позже знакомые родителей привезли в подарок из-за границы книжный набор — румынские народные сказки. Штук двадцать книжечек-малюток с разноцветными корешками, уложенных в специальную коробку так, что видны только цветные полоски на торце переплетов... Из игрушек была только матрешка с треснутым боком. Как умиляло то, что из ее нутра постепенно появлялись пятеро сестриц поменьше в разных платочках и сарафанчиках! И последняя, шестая, самая маленькая — как мизиничик! Иногда бабушка разрешала мне под своим присмотром играть фарфоровыми статуэтками, стоявшими на этажерке. Два медведя возле бочонка с надписью «Мед»; девочка с сине-красным мячиком и бантом на голове (сразу вспоминается стишок: «Наша Таня громко плачет, уронила в речку мячик»...); девушка в коротенькой юбочке фигуристки, свитере и зимней шапочке с бомбоном, на ногах коньки, одна ножка кокетливо выставлена вперед («Пошла на каток, устала, вот теперь села и отдыхает», — говорила бабуля)... В памяти осталась и настольная лампа с зеленым матовым стеклянным абажуром на дедушкином письменном столе, и стакан для карандашей, сделанный из гильзы от использованного снаряда... А еще... Дед брился опасной бритвой. Помню, как он выдвигал лезвие из футляра, а я спрашивала: «Ты не порежешься?» «Не волнуйся», — отвечал дедуля, натачивая лезвие о кожаный ремешок. Побрившись, брал в руки пузырек с одеколоном, к которому была прикреплена воздушная груша, и брызгал себе на щеки, фыркая при этом так, будто только что вынырнул из воды... Эх... Светлые воспоминания детства... Все ушло безвозвратно, но по-прежнему всплывает периодически из глубин памяти. Помню бабулину песенку: «Детство — пора золотая, бегай, гуляй и резвись. Детства второго не будет, как ты за ним не гонись»...
Мне было пять лет, когда родителям на работе (они трудились в одной организации) дали квартиру в хрущевке. Трехкомнатную, потому что с нами должна была жить вторая моя бабушка — мамина мама, которая уже тринадцать лет вдовствовала. И мы переехали из коммуналки на окраину — в новостройку. Сейчас это, конечно, вполне освоенный и обжитой район, а тогда... Рядом находился рыбкомбинат, в трех остановках — аэропорт «Жуляны». Поэтому на улице  почти всегда пахло копченой рыбой, а по ночам особенно отчетливо слышался гул самолетов. Но то были такие мелочи по сравнению с огромной радостью, что у нас теперь своя собственная, отдельная квартира! Помню счастливые лица мамы и папы, помню, как они купили кухонный стол с голубым покрытием и маленькую электроплитку, чтобы готовить еду (газовой плиты почему-то сразу не было, она появилась позже). А еще принесли из конторы зелененький радиоприемничек с названием «Геолог»...
Когда мне исполнилось восемь, родилась сестра. Сейчас понимаю, что родители смогли позволить себе второго ребенка только после того, как получили отдельное жилье. Ну куда ж было рожать еще одного в перенаселенной коммуналке...
Потихоньку обживались на новом месте: поставили ящики для цветов на балконе, повесили занавески, постепенно приобретали мебель, обрастали посудой, коврами, покрывалами... В семь лет я пошла в школу. А когда перешла в восьмой класс, стала школьницей Танюшка. Бабушка Вера, вырастившая нас, переехала жить к маминой сестре, когда та родила сына, — пришел черед помогать ее младшей дочери. Тем более, мы с Таней стали достаточно самостоятельными, и я вполне могла присмотреть за сестричкой, ведь была на целых восемь лет старше! И присматривала, а как же! Очень любила Танечку, помогала ей осваивать азы грамоты, отводила на занятия и забирала с продленки после своих уроков, готовила кушать... В общем, частично заменяла родителей. И сестренка меня слушалась, относилась с уважением, даже с пиететом, верила каждому моему слову...
Когда наши отношения испортились? Трудно точно сказать... Наверное, после того, как Таня вышла замуж... Да нет, пожалуй, не сразу после ее свадьбы. Охлаждение наступило чуть позже. Но одно знаю точно — между нами встал квартирный вопрос, о котором так верно написал Булгаков в «Мастере и Маргарите»: «Людей испортил квартирный вопрос»... Да, да... А испорченные люди не замедлили испортить нормальные человеческие отношения. И нас с сестрой тоже коснулась эта беда. А еще между нами все-таки стал муж сестренки. Впрочем, все по порядку...
Я вышла замуж в двадцать пять, а через год у нас с Сашей родилась Ларочка. Мы по-прежнему жили с родителями. У них была своя комната, у нас своя, а третья — общая, большая, из которой двери вели в обе маленькие. Таня в это время находилась у свекров. В отличие от меня, она выскочила замуж рано — еще и девятнадцати не исполнилось. Евгений был старше ее на семь лет. И вроде все у них складывалось неплохо, Женины мама с папой с радостью приняли Татьяну. Но стоило появиться на свет их сыну, как начались проблемы. У свекрови то и дело случались сердечные приступы, и все из-за того, что ребенок не давал ей нормально спать по ночам. После одного из таких приступов Таня и вернулась назад к родителям. Но теперь уже не одна, а с мужем и двухмесячным Васильком. Найти общий язык со свекровью моей сестре так и не удалось.
Естественно, мама с папой уступили молодой семье свою комнату, а сами переселились в проходную. Можете представить, как «весело» нам тогда жилось? Отдельная квартира, которой когда-то все так радовались, снова превратилась в коммуналку. И теперь здесь было двое маленьких детей: Танин грудной Вася и моя двухгодовалая Лара. Спасибо и низкий поклон родителям за то, что они не делали из этого проблемы, а наоборот старались сглаживать острые углы. Каждое утро очередь в туалет и ванную? Подумаешь! Мать набирала воду в тазик и приносила к нам в комнату, чтобы я умыла малышку, пока Танюша по полчаса полоскалась в душе. Отец в это время качал орущего Василия. А Женя... хм... Женя дрых, как медведь в берлоге, — ему ничего не мешало. На работу он не торопился, поскольку служил в научно-исследовательском институте. Зарплату получал мизерную, но зато приходить по звонку не было необходимости. Постоянно замоченные в тазу пеленки тоже не смущали наших стойких родителей. Какая мелочь! Приготовив завтрак на всех, мамуля быстренько перестирывала их вручную, развешивала, и через десять минут они вместе с папулей убегали на работу. А вечером возвращались с полными авоськами продуктов и колдовали над ужином на кухне — опять же для всей семьи. Когда я приходила из конторы, попутно забрав из яслей Лару, еда уже была готова, Татьяна с Евгением сыты, и кухня оставалась в полном нашем с Сашей распоряжении. Хорошо еще, что муж мне попался золотой. Он удивительно легко освоился в этих непростых условиях. Первым вскакивал с постели, быстренько умывался, завтракал на скорую руку и мчался на завод. Сашуня не видел в сложившейся ситуации ничего неразрешимого. Создавалось впечатление, что он никогда не устает, ибо всегда был готов помогать мне и родителям с любыми хозяйственными делами. Мама его просто обожала за доброжелательность и отзывчивость. Если начинался
конфликт между мной и Татьяной (а они случались все чаще из-за удивительной наглости Евгения и нежелания Тани противостоять нахальству своего супруга), Александр спокойно одевал Ларочку и уходил с ней на прогулку, а когда дома заканчивалось что-то из продуктов, без всякого недовольства отправлялся в магазин. «Да ну их, не обращай внимания!» — в неприятных ситуациях советовал мне муж. Но слушаться его советов становилось все труднее — терпение иссякало.
Время от времени я задумывалась о том, как положить всему этому конец, как решить проблему. И прежде всего стала на работе в очередь на квартиру. Какие тогда были очереди, и кто мог реально рассчитывать на получение жилья, хорошо знают те, кто в свое время столкнулся с подобной ситуацией. Для тех же, кто с вопросом не знаком, скажу: можно было числиться в списке очередников десятками лет, но так ничего не получить. Однако выход все-таки нашелся.
Однажды, когда я была в гостях у тети и пожаловалась на жуткую обстановку дома и тяжелый характер Жени, тетушка дала мне судьбоносный совет.
— Послушай... — сказала она. — А ты не думала о семейном обмене? Ведь ваши дед и бабка по отцу живут одни в коммуналке. Им уже много лет. И если их не станет, то жилплощадь пропадет. Так почему бы тебе не поменяться с ними?
— А разве такое возможно? — удивилась я. — Что это еще за семейный обмен? Никогда не слышала...
— То, что ты чего-то не слышала, еще не значит, что этого не существует, — рассудительно заметила тетя Алла. — А у мужа на работе сотрудница воспользовалась такой возможностью.
— Но... даже не знаю, как подступиться... — протянула я растерянно. — С чего начать? У кого узнать, что к чему...
— Вы с Сашей и Ларой прописываетесь в коммуналку, а старики — к вашим родителям. Это формально, а на деле — вы просто переезжаете к ним и досматриваете деда с бабкой. Но комната уже ваша. Пойди к юристу, и он расскажет все подробности. Когда еще тебе на службе квартиру дадут... Если вообще дадут... Я вон, видишь, дожидаться не стала, кооператив построила. И прекрасно здесь себя чувствую!
— Да, уютная квартирка! — согласилась я, оглядывая комнату, в которой мы сидели. — О такой и мечтать боюсь...
— А ты не бойся, мечтай. И дело делай. Под лежачий камень вода не течет. А там глядишь... Ведь эти коммуналки не вечные, когда-то их, может, расселять будут. Я как-то слышала краем уха нечто подобное...
Если бы вы знали, как я благодарна Алле за ее совет! По сей день вспоминаю тот разговор с признательностью!
Не теряя времени, пошла в юридическую консультацию и узнала, что и как следует делать. Оказалось, прежде всего надо заручиться согласием на семейный обмен дедушки и бабушки. Отправилась к ним в гости — «на переговоры». Долго упрашивать стариков не пришлось.
— Да я для любимой внученьки на все готова! — с уверенностью заявила баба Лида. — Конечно, мы согласны, Машенька!
— Погоди, старая, погоди! Тут торопиться незачем! — дед поднял указательный палец вверх и строго произнес: — Мы, конечно, поможем. Но только в том случае, если ты гарантируешь, что досмотришь нас! А если обманешь...
Бабуля сердито посмотрела на супруга.
— Ох ты ж Фома неверующий! И не стыдно тебе такие разговоры с внучкой вести?! Неужто не доверяешь родной кровиночке?! Да нечто она нам плохое сделает? Мы ж ее растили!
— Цыц, старая! — цыкнул дедуля. И уже более мягко добавил: — Может, и доверяю! Но вопросы надо решать по-деловому, обговорить все, обдумать со всех сторон... А уж потом...
— Дедушка, родненький, — я крепко обняла деда, накрыла его  руку с поднятым пальцем своей и с легким усилием положила на стол, погладила. Поцеловала дедулю в щеку. — Конечно же, мы вас досмотрим. Вы ведь мои родные и любимые, вы меня растили! Я же все помню. И то, как ты брился, и как на санках возил, и как яичницу с салом и луком себе жарил, а меня угощал...
Дедуля всеми силами старался сохранить строгий вид, но ему это не удалось — расплылся-таки в довольной улыбке.
В общем, все у нас получилось (слава богу, Таня с мужем были прописаны у Жениных родителей, и их согласия на обмен не требовалось). Теперь мы впятером — Саша, я, Лара и бабушка с дедом — жили в большой двадцатиметровой комнате коммуналки, где я провела первые пять лет своей жизни. С тех давних дней здесь многое изменилось. Появились батареи центрального отопления, у каждого на кухне стояла своя газовая плита, на стене висела колонка, греющая воду и для ванной, и для кухни. Даже душ можно было принять. И только изразцовая печь по-прежнему красовалась в углу, хотя ею уже никто не пользовался. Да и мебель у стариков стояла та же. И зеленая лампа на письменном столе, и те же статуэтки на этажерке, и моя старая треснутая матрешка... И подушки на кровати покрывали прежние кружевные накидки собственноручного бабулиного плетения. Но... Жить в коммуналке в зрелом возрасте да еще с маленьким ребенком и двумя стариками оказалось очень трудно. Даже воспоминания детства, проведенного здесь, не спасали. Кроме того, старых соседей, которые помнили меня девочкой, уже не осталось: кто-то умер, кто-то переехал... А новые... Чужие люди, и относились некоторые из них отнюдь не доброжелательно.
Однако мы с Сашей мужественно терпели все сложности в надежде на то, что когда-то наша жилищная проблема решится. Грело душу, что Ларочка растет умницей и не болеет часто, что старики присмотрены и мы можем вернуть им хоть частичку того тепла, которое они подарили мне, когда я была маленькой. А еще то, что маме с папой все-таки легче сейчас: ведь с ними рядом уже не двое маленьких детей, а только один Василек. Да и комната у них теперь есть своя, не приходится ютиться
в проходной. И время на себя и на отдых от забот остается...
Эх, время, время... Летит — не остановишь. Есть в этом и радость, и надежда, но есть и сожаление, и горькие утраты...
Через три года после семейного обмена дедушка сломал ногу. Поскользнулся прямо в квартире, упал и... Мы в это время были на работе, Лара в садике. Ну а бабушка, что она могла? Ведь уже за восемьдесят пять перевалило. Первым вернулся Саша, вызвал «скорую». Дедулю забрали в больницу, наложили гипс, а через три дня вернули домой. Видимо, возиться не захотели... А может, понимали, что он уже не жилец. Кому это надо — портить общие показатели по медицинскому учреждению?..
Спустя месяц дедушки не стало.
— Маша, что-то мне холодно, сделай горячего чаю, — попросил он перед смертью.
Я бросилась на кухню, поставила чайник и вернулась к деду. Подняла одеяло посмотреть на ногу, прикоснулась к здоровой — а она холоднющая. По всей длине! Пронзила страшная догадка, сердце ушло в пятки... Прикоснулась к рукам — тоже холодные! Забыв о чайнике, стала лихорадочно растирать ему сначала ногу, потом руки. В его глазах тоже застыл страх.
— Наверное, конец мне пришел, — прошептал дедуля. — Бабку не бросай, она хоть и вредная, но неплохая.
Через четыре месяца после деда покинула нас и бабушка. Во сне. Утром я подошла к ее кровати, чтобы сказать, что скоро ухожу на работу, а ей пора вставать, чтобы успеть позавтракать при мне. А она не просыпается... Навсегда заснула...
Еще одни поминки справили. Мама с папой помогли нам с похоронами. А Таня с Женей не то что не участвовали, даже на кладбище не приехали. Евгений как раз укатил за новым автомобилем. Оправдывался тем, что если «сейчас быстро не прокрутится, классную тачку проморгает». Да... Это была уже вторая машина, которую он приобрел. Первую купил, одолжив денег у родителей, но вскоре попал в какую-то мелкую аварию. Сам не пострадал, а авто подпортил. Мотивируя тем, что ему, кандидату наук, неприлично ездить на «таком чучеле», продал по дешевке и снова стал просить денег.
— Сбережения у нас есть, ты в курсе, — сказал тогда отец зятю. — Но помогать мы тебе больше не будем. Вещи, тем более такие дорогие, надо беречь. Будь ты хоть кандидат, хоть доктор, хоть академик. А не бережешь — сам и расплачивайся.
— Я всегда знал, что вы больше любите Машу. А Таня для вас так, между прочим. Вон у Машки скоро своя квартира будет, а мы всю жизнь вынуждены рядом с вами сидеть и не иметь собственного жилья.
— Ты глупости-то свои оставь! — одернул его папа. — Прекрасно знаешь, каково Марии в коммуналке с кучей соседей. И у каждого свой норов. И деда с бабой она досмотрела. Кстати, с чего ты взял, что у нее скоро своя жилплощадь будет?
— С того и взял, что центр города вот-вот расселять начнут. Знающие люди шепнули. Вы что же, думаете, у меня нужных знакомств нет? Здесь, — он ткнул себя пальцем в лоб, — все схвачено. Такая голова — на вес золота!
Про этот разговор мне рассказала мама, когда однажды я зашла к ним в гости. Рассказала с неприязнью к зятю (а ведь раньше я за мамулей такого отношения к Жене не замечала) и очень подробно. Но что самое интересное, Евгений оказался прав — нас действительно отселили. Только не «вот-вот», как он предполагал, а через целых четыре года. А что такое четыре года в большой коммуналке, знает лишь тот, кто пробовал. От соседей еще зависит, конечно. В нашем случае все стадо портила паршивая овца — одинокая старуха, развлекающаяся тем, что стравливала жильцов между собой. А уж поднаторела она в этом — будь здоров! Как бы там ни было, но и это пережили. И дождались ордера на новую квартиру, когда оказалось, что дом таки идет на капитальный ремонт. И наконец получили ключи, и всей большой семьей пошли смотреть наши будущие хоромы. Родители, сестра и даже ее муж. Мама с папой и Таня восхищались. В какой-то момент сестричка воскликнула:
— Какая же ты, Машка, счастливая!
На что отец резонно заметил:
— Она это выстрадала. Тебе бы ее терпение!
— Мне и на моем месте терпение не помешает, — многозначительно глядя на папу, ответила Татьяна.
— Да уж, на всем готовом, а постоянно недовольны, — бросил тот. — Терпение, видишь ли, понадобилось... На ее месте!
— Не ворчи, дорогой, — обняла его мамуля. — Лучше открой вино, выпьем за то, чтобы жизнь в этом доме была счастливой и обеспеченной! Правда, доченька? — обратилась она уже ко мне. — Мы с папой вам поможем обставиться.
— Ну да, им вы поможете, — не упустил случая вмешаться зять. — Обязательно! — с нажимом произнес он.
И тут мать выдала с совершенно несвойственной ей агрессией, повернувшись в сторону Евгения:
— И вам помогаем. Но вам всегда будет мало — такие уж вы уродились!
— Конечно, мало. У Машки квартира, а нам — одни подачки. И сиди рядом с вами всю жизнь!
— После нашей смерти квартира останется вам, вы прекрасно это знаете. Да и сейчас неплохо живете, постоянно подбрасываем — то одно, то другое... Обижаться не на что!
— Дорогие мои, — радушно обратился ко всем Саша, который как раз закончил делать бутерброды. — Наливайте вино, закуска уже почти готова. Споры вечны, а такое новоселье бывает только раз. Давайте выпьем!
Так мы оказались в спальном районе на левом берегу Днепра.
Чувство после получения нового жилья было двояким. С одной стороны — все свое, собственное! И если ты идешь в ванную, то точно знаешь, что в это время в кухне никто не выключит колонку, и тебе не придется смывать мыльную пену холодным душем. И в туалет в очереди стоять не надо. Везде сам себе хозяин! А с другой, левый берег — это так непривычно! Все иначе, неуютно, некомфортно... Но, как говаривал классик, ко всему привыкает человек. И мы привыкли.
А в это время на противоположном конце города страсти кипели. Женя изводил отца и мать, постоянно повторяя, что по их вине ему и Тане никогда не видать собственной жилплощади. Мол, совершенно непонятно, почему семейный обмен сделала Машка, а не они. Ведь Татьяна такая же дочь... Зятек совсем упустил из виду сколько нам пришлось пережить, прежде чем мы оказались наконец в собственной квартире.
Однако его настырность доконала папу, и тот решил приватизировать жилье на Танино имя (в те годы все активно занимались приватизацией). Мама возражала, говорила, что Евгений ненадежный и бессовестный человек, что может когда-нибудь даже бросить их дочку или наделать каких-то других глупостей, но папуля стоял на своем:
— Одна наша дочь имеет собственную квартиру? Имеет! Справедливо будет, если и у второй она тоже появится. И не спорь со мной, Лена! Только так и никак иначе!
Если бы он знал тогда, на какое будущее подписался, поддавшись на Женины провокации!
У наших родителей были добрые сердца, все эти годы они делали для Таниной семьи, что могли. Покупали продукты и готовили, убирали, стирали, гладили. Кроме того, папа получал хорошую пенсию и при этом продолжал работать. Что-то родичи, конечно, откладывали, но зная их, прекрасно понимаю: на первом месте стояла помощь Танюше, на втором — мне, и только потом они думали о себе и о своей старости. И еще один момент. Насколько мне известно, ни сестра, ни зять палец о палец не ударили, чтобы жить отдельно. В конце концов, могли заняться обменом или построить кооператив — ведь на покупку очередной новой машины в свое время деньги у Евгения нашлись! Думаю, на самом деле им просто нравилось сидеть на шее у мамы и папы. А заодно скулить по поводу того, как им не повезло, изображая из себя несправедливо обиженных.
Когда формальной владелицей родительской недвижимости стала Таня, зять почувствовал себя хозяином.
— Это наша квартира, — не раз высокомерно повторял он, указывая, что кому и как делать.
До сих пор считаю: большая часть неприятностей, которые произошли в нашей семье, от него. Он всех перессорил, настроил дочь против матери и сестру против сестры. Не знаю, почему Татьяна никогда ему не перечила. Может, была слишком слабой, а может, слепо любила мужа? Когда ей пришлось выбирать, на чью сторону стать — супруга или родных — она выбрала Женю. Закончилась прежняя жизнь. Мама перестала готовить для всех. На кухне появилось два холодильника. Увы, в ванной хватало места только для одной стиральной машины. Та, которая там стояла, принадлежала Тане и Жене, поэтому если маме нужно было что-то простирнуть, приходилось просить разрешения у дочки. После долгих лет совместного проживания родители жены вдруг начали невыносимо мешать зятю. Ему нравилось чувствовать себя владельцем квартиры, а тут, черт побери, крутились какие-то лишние жильцы. Евгений не мог от них избавиться, а посему решил отравить им жизнь. Ко всему придирался: то мама слишком шумит на кухне, а папа — в ванной, то они чересчур громко включают телевизор, то отец храпит по ночам, а мать кашляет... Дошло до того, что родители, которые, конечно, не молодели, а день ото дня делались все слабее, стали подчиняться ему. Если мама хотела приготовить обед, то заранее узнавала, в какое время может выйти на кухню, чтобы не мешать молодым. Молодым! Тане было уже за сорок, а перед Женей маячил полтинник, их сын тоже вырос и многое понимал… Как он будет потом относиться к ним, имея такой пример отношения к родителям перед глазами?..
Для меня все это было ужасно тяжело и неприятно. И до сих пор так. Даже сегодня, когда собралась написать эту историю, испытывала боль и обиду. Особенно на сестру. Она ведь ничего не сделала, чтобы улучшить ситуацию. Когда разговаривала с ней, то вечно слышала:
— Не вмешивайся, это не твое дело!
— Но родители-то мои! — возмущалась я.
— Так может, заберешь их к себе? — язвительно спрашивала сестрица. — У тебя же теперь тоже отдельная квартира.
— Куда же я их заберу? У вас три комнаты, у меня две. И потом, мама с папой здесь все-таки привыкли, не забывай... И жилье лишь формально принадлежит тебе, это тоже помни!
— Формально или нет, а хозяйка здесь я.
— Имей совесть! — выкрикнула я однажды, не выдержав. Хорошо, что матери с отцом в тот момент не было. — Родители столько для вас сделали, а вы как себя ведете? Выживаете их из собственного дома? Забыли, что такое благодарность?
— Не позволю тебе меня поучать! — заорала сестра. — Хорошо устроилась в жизни, а я мучаюсь со стариками.
— В общем так, — зло прошипела я. — Если узнаю, что ты обижаешь стариков, пеняй на себя. Могу и не сдержаться!
Судя по всему, сестренку предупреждение напугало, и это на какое-то время подействовало. Мама перестала жаловаться...
...А потом случилось самое страшное. Отца разбил инсульт. Так и не успел мой папочка насладиться покоем на пенсии. Всю жизнь пахал, чтобы «сделать счастливыми своих девочек», как он любил говорить. А после удара потерял речь, и у него перестала двигаться правая рука. Страшная болезнь — инсульт. И ужасна она тем, что очень часто лишает людей, ставших ее жертвами, желания бороться за себя. Нет, бывают, конечно, всякие случаи. Но мой папа перестал ходить, перестал чего-либо желать, совершенно не стремился выкарабкаться...
Круглосуточная забота о лежачем больном изнурительна. Как перевернуть тяжелого мужчину (если он к тому же еще и не пытается тебе хоть как-то помочь), чтобы сменить подгузник и простыню? Как помыть, поднять, чтобы покормить? Для такой немолодой женщины, как мама, это было очень нелегко. Но она не сдавалась. Я помогала ей. Кроме того наняла сиделку, чтобы та через день подменяла мать, давая ей возможность отдохнуть. Пыталась привлечь и Таню. Сказала ей однажды:
— Иди сюда, ты тоже должна всему научиться.
— Зачем? — задала она идиотский вопрос.
— Это и твой отец. Он столько сделал для тебя! Когда-нибудь ты поймешь и пожалеешь, если сейчас не изменишься.
На минуту в сестре проснулись какие-то чувства. Она пошла со мной. Но когда я показала ей, что и как делать, возмутилась:
— Как ты себе это представляешь? Я должна менять подгузник собственному отцу? Мужчине?! Никогда. Это унизительно!
— Но я же меняю. И ты сможешь. Он больной старик!
— Не заставишь! Не бывать этому! — сестра хлопнула дверью.
С тех пор мы не разговаривали. Не помирились даже на похоронах отца. А после поминок я забрала маму к себе. Сказала ей, что это временно, хотя знала, что мамочка останется у нас навсегда. «Нечего мамуле делать рядом с этими уродами, — решила. — Не хочу потерять еще и ее. А они точно доконают».
Сейчас живем душа в душу. Ларочка вышла замуж и переехала к супругу (слава богу, у него было свое жилье, и квартирный вопрос на отношения не повлиял). У них родился сын. Витеньке уже три годика. Он обожает свою прабабушку, а мама вся аж светится, когда к ней приходит в гости любимый правнучек.
От Тани долгое время не было вестей. А два дня назад мама вдруг рассказала мне, когда я вернулась с работы, о том, что узнала от соседки. У Жени тяжелая форма диабета, он не работает; Вася уехал за границу; Татьяна с ног сбилась, помочь ей совершенно некому — при таком характере друзей не нажила.
— Мне ее жалко, — закончила мать, потупившись. — Она, конечно, эгоистка и глупостей наделала... Но ведь это моя дочь. И твоя сестра. Ей и самой с собой трудно поди... Да еще с Евгением... Не можем же мы бросить ее одну в беде, правда?
Глянула на маму, и так стало жалко родную старушку, аж сердце защемило. Ну что мне было ответить? Да, Таня моя сестра...
— Конечно, мамочка. Ты права. Новый год и Рождество не за горами. Время прощать и забывать старые обиды...
— Позвонишь ей? — мама с надеждой заглянула мне в глаза.
— Ага. И приглашу к нам на праздники, правильно?
— Да! Спасибо тебе! Знаешь, горе меняет людей. Думаю, и Танюша изменилась...
— И я на это надеюсь, мамуль. А время покажет...               

Опубликовано в журнале «Моя судьба» № 26, 2016 год