Мартын

    Ранним утром захохотал мартын. Он носился сначала над рекой, потом будто пикировал уже над городским парком. Видимо, во время смеха он слабел, и ветер относил птицу дальше и дальше от воды. Прохохотавшись, мартын вновь набирал высоту и возвращался к реке, к своим чайкам. Но там снова и снова на него нападал истерический смех, и ветер вновь уносил весельчака. Это продолжалось бы до бесконечности, если бы не дождь. Монотонные, робкие поначалу, капли усилились и перешли в ровную мокрую завесу сильного ливня, за которой не видно было ничего. Мартын успел спрятаться до ослепительно- яркой молнии, распластавшей небо пополам и незамедлительно последовавшего за ней страшного грома. Тучи столкнулись прямо над домом. Молнии вспыхивали одна за другой без передышки, не умолкал и гром. Обезумевший ливень кидался то в одну сторону, то в другую. И вот уже белые от пены ручьи лились сплошным потоком с неба, с крыш на землю, образуя внизу бурлящие, будто кипящие водовороты в небольшом пространстве между домами. Дороги превратились в настоящие бурные реки. Так бывает в горах, когда сухое русло во время непогоды превращается в свирепую и клокочущую реку, сметающую всё на своём пути. Дождь прекращается, и русло вновь становится сухим. О том, что это речка, сообщает нам только надпись перед мостом, перекинутым через неё.
    - Мартын – муж чайки, объяснял детям отец, когда хохочущая птица летала над пасекой. – Слышите?! Слышите? Что он кричит?! - смеялся и он, переступая с ноги на ногу. - Брат! Брат! Сестру замуж выдал?! Слышите?!
    - Брат! Брат! Сестру замуж выдал! Ха-ха-ха! – радостно вторил отцу мартын и бесновался в безоблачном небе, накрывая своим неистовым хохотом всю округу.
   Во время хохота птицы отец замирал, склонив голову к левому плечу, будто навострив правое ухо к небу, и, казалось, не дышал. Видимо, в такой вот позе ему было удобнее расслышать в её почти человеческом хохоте подтверждение своих слов. Он был настолько убедительным, что вскоре и детям стало казаться, что мартын этот кричит по-человечески, радуясь тому, что удачно выдаёт замуж своих сестёр. Довольный отец выпрямлялся, натягивая фуражку на лоб, чтобы не съехала с головы, запрокидывал вверх голову, и, засунув руки в карманы галифе, ещё некоторое время любовался полётом свободной большой птицы.
     - Ну, всё! – только что смеющиеся синие его глаза становились вдруг серьёзными и тревожными и с беспокойством окидывали лесную пасеку. -  Похохотали и хватит! Будем дождя теперь ждать…
Дети поначалу переглядывались в недоумении. « Небо-то чистое?» - говорил кто-то из них.
    - Чистое? А посмотрим, что через полчаса будет! – с этими словами он стремительно шёл к ульям, веля помогать прикрывать летки.
    - А зачем это, папка? – спрашивала его Ритка.
    - Дождь сильный будет, а, возможно, и гроза! Вода в улей попадёт, пчёлам беды наделает: помокнут!
    - Так давай тогда совсем летки закроем, - предлагала девчушка, испугавшись за маленьких мохнатых тружениц.
    - Э-э, не-е-ет! – нарочно растягивая слова, отвечал отец. - Закроем, а вдруг какая пчёлка вернётся, а дом её закрыт, тогда она погибнет под дождём. Да и те, что в улье задохнутся без воздуха.
    Тем временем, мартын, улетая далеко вперёд за одно озеро, вдруг неожиданно выворачивал из-за другого: того, что было за спиной. Один взмах его широких бело- серебристых крыльев - и он уже над головой, но крик уже становился всё более и более беспокойным, он уже не хохотал. «Кто не спрятался, я не виноват», - выговаривал начинающийся дождь, барабаня в пустые вёдра, стуча крупными каплями по крышам, пытаясь заглянуть в окна вагончика и маленькой избушки. Вскоре ливень стеной проливался над лесами и озёрами.
    Прятаться от него вовсе не хотелось. Ритка не раз выскальзывала из избушки без спроса прямо под тёплый душ. Вёдра, фляги, ванны, старательно расставленные мамой под стоками крыш, звенели на разные голоса, и быстро наполнялись водой. Вскоре и братья выбегали на улицу, носились босиком по лужам. Лужи были необычными: не то, что в деревне. Дно лесных луж выстлано травой. Если и упадёшь, поскользнувшись, то не ударишься и не запачкаешься. Хохот, теперь уже детский, разносился далеко вокруг в чисто - промытом воздухе. Летом дождь прекращался быстро, выглядывало жаркое солнце. Последние капли, ослепительно сверкая в ярких лучах, пытались спрятаться в густой траве. Теперь уже солнышко поглощало зазевавшиеся бриллианты: они исчезали, лёгким паром поднимались вверх. И стоял над всей этой красивой землёй молочный пар: солнце забирало только что пролитую воду назад, в небо.
    Заплаканная кукушка вскоре вновь начинала жаловаться всей округе на своё беспросветное одиночество.
    - Вот бессовестная-то?! – удивлялся Коля, самый младший из братьев. – Детей своих побросала, да ещё и плачет? – возмущался шестилетний мальчуган, останавливаясь на бегу и пятернёй убирая со лба прилипшие пряди волос. Он недавно только узнал, что это за птица такая, но через минуту и ему не было до неё никакого дела. Поднимая ногами вееры радужных брызг над лужами, он улепётывал от бегущего за ним Саши.
     Лес оживал: стрёкот кузнечиков, разноголосое пенье лесных птиц, жужжание устремившихся на работу пчёл, успокаивающее гуденье мохнатого шмеля, пролетевшего чуть не над головой и бухнувшегося рядом, в пушистое облако лабазника,  - всё это великолепие дополнялось пьянящим запахом разнотравья и цветов.
    Мама ласковым взглядом следила за играющими детьми. Она никогда не останавливала их, ждала момента, когда они выдохнутся и устанут, и только тогда заставляла переодеваться и звала к чаю. В обязанность Ритки входил сбор ягод. Взяв железную кружку, она бежала к знакомой полянке с клубникой. Ягод было много: крупные и сочные они быстро заполняли бокал, и девочка летела к вагончику. Там мама уже разливала по кружкам горячий чай.
    Мартын, видимо, выдав замуж всех сестёр, был вплотную занят рыбалкой. Рыба, и правда, ловилась у него быстро. То и дело живое золото её чешуи, сверкая на солнце, извивалось в когтях белой птицы. Отец садился в лодку и торопился проверять поставленные им сети. Здесь уже хочешь – не хочешь, а надо было успеть вынуть рыбу раньше, чем это сделает мартын. Тот, часто поленившись приложить усилия для собственной кормёжки, таскал рыбу из отцовского невода. Ту, что он не мог вытащить, легко разрывал. Тогда отец долго сокрушался по поводу настоящего изверга.
     Забрав небольшую сеть с уловом в лодку, отец спешил к берегу, открывал у ульев нижние летки, и уже тогда неторопливо растягивал виды видавшую, латанную-перелатанную, рваную мартыном во многих местах единственную свою сеть. Наконец, управившись с делами, Риткин отец вновь стоял на поляне и смеялся, наблюдая за мартыном, который плавно рассекая воздух, кружил над лесом, будто искал что-то.
    Отец, с восторгом называя птицу то вражиной, то гадюкой, в очередной раз припоминал все сворованные уловы, но в голосе не было и намёка на злобу. Глядя на отца со стороны, нельзя было сказать, чтобы он серьёзно переживал по этому поводу. Разве что из-за покалеченной рыбы. 
    Так, большая серебристая чайка всегда предупреждала о предстоящей непогоде.
    Однажды, в самом конце лета, на пасеку из города приехал друг отца. Приехал он в этот раз не один: с сыном. Прыщавый молодой человек был неразговорчивым, даже угрюмым. Он сидел в машине у окна, обняв ствол новенькой винтовки, всем своим видом показывая, что ни с кем здесь общаться не намерен. Его отец, большой и добрый человек, обожаемый всей риткиной семьёй, был частым их гостем. Его встречали, как родного. Он объяснил, что сын рвётся на охоту, но отец показал на небо в тучах.
    - Вряд ли утки кинутся куда-то лететь в ненастье?
    - Нет – нет! Лучше сейчас! – и гость широким жестом торопливо пригласил всех в свою машину. Дети не стали ждать повторного приглашения и набились в машину, как сельди в бочку. Ритка пожалела, что оказалась рядом с этим угрюмцем. Машина рванула с места и вскоре все оказались на поле между двумя маленькими озёрами.
    - Здесь хороший обзор! Если полетят утки, - сказал отец, - то можно успеть прицелиться!
    Утки не появлялись, зато вскоре над всеми собравшимися с хохотом закружился, будто издеваясь над предстоящей охотой, папкин мартын. Смеялся отец, смеялись дети, и гость с широкой доброй улыбкой следил за полётом весёлой птицы. Неожиданно грянул выстрел.
   - Попал! – чуть не прыгая от восторга,  кричал прыщавый подросток.  – Попал!
   С удивлением смотрели все на его внезапное преображение. Вдруг глухой стук о землю отвлёк их внимание, и стала понятна причина его радости: белая чайка с зияющей на груди красной раной, с клювом, открытым в последнем крике, лежала прямо у их ног. Вблизи она оказалась ещё больше, чем в небе. В недоумении все, как в замедленном кино, вновь обернулись назад. Позади всех стоял улыбающийся прыщавый подросток.
    - Попал же! – радостно продолжал он. – Попал! – и умолк, растерявшись от устремлённых на него взглядов. Стало тихо, неуютно.
    - Зачем ты его убил? – сдавленным голосом спросил риткин отец, стараясь матом не разорвать наступившую тишину.
    - Я ружьё проверял, - тихо сказал тот, склонив голову.
    – Это тебе не утка, и мясо чайки для еды непригодно! Убить просто так беззащитную птицу – это преступление. « Будь на месте этого мальчишки его сын, давно бы уже получил затрещину, а этот стоит, головы не поднимая. Хоть бы сказал что-нибудь!» - усилием воли отец спрятал руки в карманы и, боясь наговорить лишнего, будто выдавил из себя:
    - Прости, Борис. Приезжай, буду всегда тебе рад, -  и, не взглянув в сторону провинившегося и ничего не понимающего подростка, развернулся и пошёл в сторону пасеки.
    - Николай, прости! – раздался вслед ему голос, полный боли и горечи.
     Ритка обернулась. Они стояли над птицей: сын, совсем ещё мальчишка, вероятно, не осознавший ещё своего скверного поступка, и, наверное, недоумевающий, почему за свою меткость он так и не услышал похвалы в свой адрес, и его растерявшийся отец.
     Девочка не знала, что делать? Она смотрела на удаляющегося отца, на этого доброго дядьку. На сына его смотреть не хотелось. Попросил бы он сразу прощения, и отец бы оттаял. Он хоть и вспыльчивый, но отходчивый.
    Отец и сын постояли ещё немного, сели в машину и уехали.
    Мартына похоронили вечером, когда закончился нудный дождь. Ритка видела, как переживает отец. Он любил природу, любил животных и птиц.Когда у него болела поясница, ставил пчелу на спину, чтобы заглушить боль и шептал ей: «Прости». « Без жала она уже жить дальше не сможет - погибнет», - объяснял он. Этому научил его дядя, этому учил он теперь и своих детей.
    До конца лета оставалось всего несколько дней, как и до отъезда с пасеки. Ритка видела, как отцовские глаза нет-нет, да и скользнут тоскливо по небу. Всё напрасно: уже ни одна чайка не кружила над ними, не предупреждала их о перемене погоды…
    Ливень, гром, молнии, -  прекратились в один момент, будто кто-то выключатель в небе повернул. Выглянуло яркое ослепительное солнце, отражаясь в многочисленных лужах и мутных ручьях, устремившихся сплошным потоком к реке, над которой, блестя опереньем, летали чайки. Ни одна из них, сколько бы ни вслушивалась женщина, не звала своего брата человеческим голосом, не хвасталась ему, что так удачно выдана замуж очередная сестра.
    Рита грустно вздохнула: давно нет на свете отца, а она, наверное, так и будет вспоминать его любимого мартына.

2016г.