Следы на балконе

Отодвинув шторку, чтобы полить цветы на подоконнике, краем глаза я поймал на оснеженной плите балкона небольшую птичку темно-малиновой окраски. Она что-то поклёвывала, вероятно, попавшие с ветром семена растений. «Синица», - подумал я. Но та - пухленькая, с острым, как бритва клювом, крупнее. Моя гостья поменьше, И у неё не было жёлтых бочков и лазоревой шапочки. Да и вообще она менее расторопна, не такая пугливая. Или не знакома с опасностью, или не почувствовала присутствия человека. Даже колыхнувшаяся занавеска не встревожила её. Воробей? Величиной - да. Но на этого бойкого воришку она тоже не походила ни своими повадками, ни внешностью.
Живой комочек повернулся, и я увидел его красноватую грудку, круглый, как бусинка, чёрный глаз, короткий прямой клювик. «Э-э, да это снегирь», - догадался я. Никогда ещё этот житель лесов не посещал моё жильё, никогда так близко не оказывался рядом. А, может, это я оказался рядом с ним. Оба мы смотрели друг на друга со сдержанным любопытством. Я следил за тем, что моя гостья будет делать дальше, спрашивал себя: видит ли она меня, осознаёт ли моё человеческое присутствие? Всё-таки мы были ближе, чем это допустимо в природе при встрече человека и дикой птицы. Последнее определение показалось мне даже чрезмерным. «Дикая» - да, «птица» - да, но всё вместе: «дикая птица» по отношению  к такой невеличке звучало даже смешно. Уж какая там птица? Дикий гусь, утка, что ли? Тем более, сыч, неясыть какая-нибудь, или даже сорока.
Я стоял неподвижно. И, вероятно, сбил с толку незадачливого путешественника. Снегирёк всё прыгал, изредка поглядывая на стекло балконной двери. Цепочка оставленных им следов всё вязала петли, оставляя загадочное послание. Я понял, что мне его не прочитать и отпустил занавеску. Птичка и на это не обратила особого внимания. Глупа ли она была, неопытна в наших городских человеческих делах или, наоборот, всё понимала свыше обычного птичьего ума, не берусь сказать.
Я пошёл в ванную налить воды в банку, а когда вернулся, снегиря уже и след простыл.