Летопись Матилис. Глава Первая

1.
На оперативном совещании  Кондратич выразился коротко и ясно:
- Засекли - валите.
И сейчас, лежа у башенки на крыше Галереи актера, Анатолий Сергеич и Виктор Степаныч вспоминали мать, приборы с резьбой и очень нежно - объект, за голову которого полагалось три звания вне очереди и благодарность на гербовой бумаге. Это - если повезет. А теми, кому не повезло, уже выложили три рядочка в колумбарии.
Виктор Степаныч мороз любил, потому что был из сибиряков. А вот Анатолий Сергеич, уроженец южных губерний, мороз не любил. Да и Сибири боялся, как потенциального места работы для провалившихся оперативников.
У Виктора Степаныча и винтовка не замерзает, и пули из ладошки не сыпятся, если надо срочно перезарядить. А вот Анатолий Сергеич дышит на пальцы, материт (про себя) хитроумного создателя винтовки и вечно забывает, в каком у него кармане пули посерьезнее. Те, что запрещены всякими умными и гуманными комиссиями, но в деле без них никак.
Но сейчас им обоим предстоит "валить", "ликвидировать" или проще говоря - выполнять приказ. Полутораметровый такой объект с кисточками.
Позади, вопреки всему, что им обещали, хрустнуло, один из них обернулся, а второй замер и прислушался. И так как был поумнее, то и голову вжал в плечи.
- Жить хочешь? - раздался мягкий такой голос.
Виктор Степаныч умудрился винтовку вместе с треножкой схватить и развернуть. А вот Анатолий просто физиономию в снег и уши книзу. Тем и спасся. Наверное.
Стрелял Виктор Степаныч хорошо. И метко. Только напрасно. Снимали его с пожарной лесенки потом, клацающего зубами и обмотанного веревкой наподобие колбаски в магазине. Но живого. Малость побитого и помятого, но живого. Что было удивительно.
А вот Анатолий Сергеич головы не поднимал, хотя уже и дышать почти не мог. Давился снегом, сопел, но руки от приклада и курка отдернул, под себя поджал и на всякий такой случай две фиги сплел.
Когда вопль Виктора Степаныча затих, услышал оперативник над собой тихие шаги. А потом кто-то над ним присел.
- Кто сказал, что на меня смотреть не надо?
- Коля. Коля Мирославцев.
- Пузырек ему поставишь. Что ж вам неймется-то?
Оперативник не ответил. По спине поползло что-то с диким противным треском. Раз-другой. Потом быстренько и противненько, но упорно - шкрряб, шкрысть, шкрррум, шккрос, шкррр, шшк. Что-то там, на спине происходило, но Анатолий Сергеич не шелохнулся. Больно не было. Но страшно - да, было.
А потом прямо над головой - пронеслось что-то. Анатолий Сергеич голову поднял и увидел, как большой такой зверек, метра полтора в длину - прыгнул с крыши прямо на проезжавшую мусоровозку. И словно не было там двадцати метров. Упал зверек, как надо - распластался, но сразу же подобрался, крутанулся и обернулся к дому, откуда спрыгнул. И нагло так лапу поднял, махнул пару раз. 
Анатолий Сергеич, конечно, поднялся, винтовку собрал свою и Виктора Степаныча попытался отыскать. Отыскал. Вызвал группу поддержки. Сняли связанного, помогли спуститься. На руках, считай, спустили с крыши. И уже в фургоне, когда мчали на базу, один из ребят заметил:
- В рубашке ты родился, Толик. У тебя ж вся спина располосована!
Снял куртку, действительно - синтетику располосовала, как маслице, ту синтетику, которую об асфальт и наждачку можно тереть. И на бронепластине, что спину покрывала - аккуратно и противно - выцарапано: "Дурашка". Без единой ошибки.

Уже на рассвете, брал его за грудки помощник Кондратича и матерясь, допрашивал. Но молчал Анатолий Сергеич, повторял только:
- Со спины зашло. Виктора блокировало. Мне спину располосовало. Прыгнуло с крыши на Тверскую и уехало.  - Это если по-русски, но без мата.

Потом уже, вечером следующего дня, поехал Анатолий Сергеич на другой конец города, к Коле Мирославцеву. И поставил не один пузырек, а три. И не Хэннеси, будь он неладен, а Курвуазье. Солидного, как сам Николай.
- Поглумилась?
- Слегка. Виктора Степановича связала, а мне только на бронике накорябала обидное.
- Дитё ведь.
- Это дитё расправилось с бандой Ираконина, как нечего делать!
- Ну, видать, на хвост наступил.
- Да какой, мать его, хвост!!! Он у ей всего с ладошку длиной!!!Как на него наступишь?
- Эх ты, дурак...- протянул Коля, положив руку на стол, - посмотрел, значит, на нее?
- Посмотрел. Она с крыши сиганула, на двадцать метров!
- А что она потом сделала?
- Лапой мне помахала.
- Ну, тогда живи, - улыбнулся Николай Мирославцев, а сам незаметно опустил пистолет, который держал в другой руке под столом. - Если лапой махнула, значит, Бог с тобой.
- Что?
- Ну, значит, не тронет она тебя. Думаешь, так просто тебе показалась? Просто так только кошки родятся!
Заржали оба - от идиотизма этой идиомы. А что было делать?

Кондратича наверх вызвали и мягко пожурили за самостоятельность.
- Вы бы своим людям объяснили, что сегодня в любом телефоне - камеры, а на любом углу - видеокамеры городские. Засняли они и ваших бойцов, и эту непонятную тварь. И если бы не наша расторопность вкупе с оперативностью - торчали бы в Ю-Тьюбе, лайки набирали и позора не обирались. Так что отныне никаких операций без разрешения нашего ведомства не проводить.
- Слушаюсь, - ответил Кондратич. И послушался.

Николай Милославцев, жженый опер из Южного Бутово, шел себе домой. Грел душу выпитый Курвуазье с запахом французских клопов, грела одна только мысль, что уцелел Анатолий Сергеич, дружок школьный и кум хороший.
Уже подходя к дырке в заборе, через которую он обычно сокращал путь до своего домика, заметил пару следков кошачьих. Крупных, свежих и очень знакомых. Перекрестился опер, плюнул и полез.
Кто и когда поставил забор - не знал даже Лужков. Но огораживал забор пустой квадрат с железной будкой типа "трансформатор малый ХаЕЗэ". Гудела будка. А местный народ мотался до своего дома, девятиэтажки постройки советской, напрямки. Никто у будки не стоял, никогда не приезжали туда монтеры, бузотеры и прочие. Так и ходили местные, уголком непонятной территории.
Николай пролез за бетонный забор, закурил и пошел по следам. Кончались они под будкой. А на будке уже сидело мохнатое "дитё".
- Пузырь принес?
- Принес. Я его, правда, чуть не завалил, когда он про хвост сказал.
- Что у тебя за привычка - валить?
Мирославцев промолчал. Зверь спрыгнул, выпрямился в полный рост и положил лапу на плечо опера:
- А теперь слушай, Коля. Бригады Кондратич больше не получит. Переведут его за эту выходку. Спасибо, что подсказал Толику, как себя вести.
- А Виктор? Он же тебя видел!
- Видел, орал и тащился. Я ему вколола веселенького, чтоб не мучился. Так что не поверит ему никто - в крови наркотик, в показаниях бред. Снайпер, а под кайфом. Кто ж его теперь в дело-то пустит?
- Умно!
- А когда потихоньку сместят Кондратича, поползет и твоя карьера вверх. Запросит тебя в особый отдел по борьбе с терроризмом Александр Семенович. Иди, не раздумывая. И как только переведут - я тебя найду. А до тех пор больше проблем у тебя не будет. Район перешел под новую руку, без крови и лишнего шума.
- Слушай, - расслабился Коля, - а может, хоть ты знаешь, что это за будка? Сколько себя помню, она тут. И забор этот разваливающийся, и ржавая эта фигня.
- Ты поосторожнее с этой ржавой фигней, - искренне посоветовала зверюга. - Это вообще-то место силы.
- Что, прям так?
- Прям так. Если башка заболит - лбом постучи о будку - мигом пройдет. Народ местный это уже знает, вон, Зоя Ивановна, соседка, божий кактус, каждый день тут коленку к будке прикладывает. И ничего, приложит и дальше на базар бежит, огурцами самозакатанными торговать. Двадцать лет торгует, увлеклась и никак не остановится, хотя огурцы ей уже опротивели.
Мирославцев вытащил пачку "Явы Золотой", протянул сигарету зверюге. Правда, прикурил сам - куда ей с таким мехом прикуривать!
Зверек затянулся и пошел рядом с опером. На двух задних, чем еще в первую встречу поразил Николая. Докурили, дошли до второй дыры в заборе.
- Ты осторожнее, ладно? - произнес на прощание Николай. - Охотятся на тебя. Не только наши, но и другие. А за Ираконина...вообще пообещали к Курантам прикрутить. Вместо стрелок часовых. Те могут, я знаю.
- Спасибо, товарищ оперуполномоченный. И ты будь осторожнее. Меня не видел, на кошек аллергия.
Посмеялись. На прощание Мирославцев поднял руку и потрепал пестрый загривок. Зверюшка прыгнула, с места, не группируясь. Как настоящая. Коленька свистнул, бросил бычок в снег и пошел домой.