Воспоминания 38 или Прощай, Козелец!

С помощью гуглояндекса и некоторых ценных указаний моей матушки, мне удалось вчера отыскать на спутниковой карте Козельца мой родной дом! Разглядеть, правда, мало что можно, но, вот он, прямо передо мной - мой милый и прекрасный мир, который, увы, скоро придётся покинуть…

Из заоблачной, космической выси мне удалось даже разглядеть тот самый колодец, после неудачного посещения которого меня выставили за двери всё того же дома. С этого самого колодца, старший братик, помощник и опора, носил иногда воду, в одном ведре – два не поднять! Да и это, одно ведёрко, как мне помнится, он нёс двумя руками, широко расставляя ноги и забавно переступая ими, как колосс Родосский, если бы тот вдруг вздумал ходить, только его весьма уменьшенная копия. Да, не умела тогда наша совковая экономика озаботиться такой мелочью, как наладить выпуск ведёрок, удобной, для моего брательника, ёмкости. Зато это самое ведро до сих пор, верой и правдой, всё еще служит мне в моих дачных делах. Не изящно, зато на века!

Увидел я и домик маленького бронзового Будды, который так поражал меня своей стойкой приверженностью к гигантским бутербродам со смородиновым вареньем. Вот и детский садик, строительства которого с таким трудом добивался мой отец, и дорога на Чернигов, по которой мы с Юрой неоднократно отправлялись по грибы. Очень жаль, что мне никак не удаётся обнаружить, на очень насыщенной карте, дом Витьки Корчагина со знаменитой шелковицей. Городок разросся, изменил свои очертания. Да, и моя Остёрка – никакая не Остёрка, а настоящий тебе Остёр! Но мне как-то милее это моё самоназвание, тем более, что возле Козельца это действительно небольшая и милая речушка, а не грозный, звучанием названия, Остёр. Пусть уж так и остаётся – хозяин-барин…

Надеюсь как-нибудь побывать в этом благословенном месте и постараться, через заросли вездесущих отделений банков и пиццерий, почувствовать дивный аромат детства.

На спутниковой картинке особенно меня умилил вид прекрасно сохранившейся, длиннющей разделительной клумбы на дороге, возле маминой больницы. Я вдруг отчетливо вспомнил, как, возле этой самой клумбы, сворачивал и делал остановку рейсовый автобус Чернигов – Киев. На таком же точно автобусе мы с мамой ездили за покупками, в Чернигов, а заодно и к нашим друзьям, Воробьёвым.

Помню, как в один из дней, вдохновлённый некоторыми замысловатыми играми, в которые играли приятели моего старшего брата, я решил самостоятельно разработать какой-то подобный квест, со всякими, труднопонимаемыми, действиями и движениями. Сочинение данной, невиданной, игры напоминало то, как мы когда-то с Бобой сооружали маленький телевизор – просто напихали в подходящий чемоданчик разных радиоламп и обрезков проволоки. Вот и сейчас, под пристальным наблюдением Бобы и Витьки Корчагина, я острым камешком начертил на земле некую таблицу, затем зачем-то залез на пристенную лестницу и сделал на белёной стене пометку всё тем же камешком. Фигурировал в этом, никому, в том числе и самому автору, непонятном действе и какой-то жезл, с защемлённым в его сердцевину, подвернувшимся под руку, пёрышком.

В самый разгар этой путаницы, меня вдруг позвала мама и, к моему облегчению, сообщила, чтобы я шел домой - мы сейчас поедем в Чернигов. Я торжественно вручил, расстроенным таким внезапным уходом автора замечательной игры, приятелям, пресловутый острый камешек, и милостиво разрешил продолжать игру без меня, ибо я чрезвычайно нужен в другом месте.

Поездки наши в Чернигов в последнее время участились – мама готовилась к дальнему переезду и закупала необходимые вещи. Да и отцу приходилось часто мотаться по начальствующим местам – шла активная обработка его к подвижке в новые, более значимые, сферы.

Мне кажется, что отец не очень хотел покидать насиженное место. Здесь, на выстраданном его неусыпными заботами, заводе он был как рыба в воде. Все работало, как часы. Завод постоянно занимал передовые позиции по всем мыслимым и немыслимым показателям. Успешно возводился, неподалёку от нашего дома, на специально отведенном в колхозных полях, месте, новый, трёхагрегатный, кирпичный красавец-льнозавод. И даже ежедневное сопровождение рабочей смены на помывку, в заводскую душевую, уже не требовало двух смотрящих – мастера впереди, и учетчицы – сзади. Достаточно было  уже одного мастера! И в душевой появилась, наконец, мечта моего папки – парилка! Живи и радуйся!

Но начальство решило иначе. Моему энергичному отцу прочили пост управляющего трестом, и не где-нибудь, а в самом Днепропетровске! Мать, кстати, приветствовала это действие, в основном с оглядкой на дальнейшую, студенческую, жизнь её дорогих и беспокойных, сыновей. О том, что нас с братом ожидала какая-либо иная карьера, кроме инженерно – врачебной, не могло быть и речи! Я сначала резко сопротивлялся этим, далеко идущим, планам родителей, и на все расспросы о будущем ВУЗе, который я должен буду осчастливить своим присутствием, жестко отвечал, что я буду не кем иным, как машинистом тепловоза. И – точка! Тут все начинали меня всячески уговаривать, что это, мол, не серьёзно, и настоящий пацан просто обязан закончить этот их институт, чтоб он пропал совсем!

Когда же подобный вопрос, о будущем институте, мне задал и горячо любимый, уважаемый нами с Юрой, человек – Николай Иванович Уханов, я решил не расстраивать этого достойнейшего друга наших родителей, и великодушно согласился поступать в институт. Железнодорожный. Так что, эта проблема, наконец, была решена.

Отца вызывали, по вопросу назначения на новую должность, и в столицу УССР, древний город Киев. Ездили они туда вдвоём, с матушкой – скупиться, себя показать и на людей посмотреть. И так интересно повернулись обстоятельства, что в эту их поездку они почему-то сделали привал возле моста Патона, именно там, где теперь раскинулись мои родные Березняки. Тогда местность перед Днепром, ввиду Выдубецкого монастыря, представляла из себя совершенно непримечательный пустырь, с небольшим озерком и редкими хатками.

Родители расположились передохнуть и полюбоваться красотами открывающегося вида на правый, высокий, зеленый берег, в одной из имеющихся здесь беседок. Но мою матушку не так восхищал прекрасный вид правобережья, как удручала унылая картина, окружающая её здесь, на левом берегу. «Чего это у них тут, Вань, в самом городе, какой-то запущенный пустырь?» - поинтересовалась матушка у моего, всё знающего, отца. Он только развёл руками, но пророчески заметил, что, мол, погоди, это место когда-то застроят домами и «Тебе еще придётся тут жить, на этом самом пустыре!». Ну, что тут скажешь? Бывают же такие пророчества!

Сам я побывал в славной Украинской столице, Матери городов русских, всего один раз, когда мы совершали обязательную экскурсию в Киевский зоопарк. Поездка была не добровольная, потому, что все многочисленные экскурсии, которые формировались из восторженных энтузиастов-добровольцев, я намертво игнорировал – мне и дома было хорошо. Впечатление от мероприятия осталось довольно удручающее. Сама поездка, с постоянно меняющимися за окнами экскурсионного автобуса, видами, была для меня очень интересна. Любил я, этак, подперев свой младой подбородок руцей, задумчиво созерцать мимотекущую, ничего не подозревающую о моем визионерстве, жизнь. Идут, вон, люди, и не догадываются, что за ними наблюдает некая значительная особа! Интересно, что у меня, в результате  мимолетных наблюдений за жанровыми, заоконными, событиями,  иногда, вдруг, в воображении, возникали целые туманные сцены из жизни этих, совершенно незнакомых мне людей! И эта интересная особенность будет только крепнуть, по мере всё большего моего погружения в книжный, очаровывающий и завораживающий, мир.

Сезон был какой-то межеумочный – не зима и не весна. В зоопарке было сыро, серо, мрачно. Особенно тягостен был вид бедолаги-слона, который грустно и задумчиво взирал на этот мелкий, горластый, непоседливый люд. Да я и вообще не люблю посещать зоопарки, Вид запертых, лишенных так высоко ценимой мною, свободы, животных, меня очень угнетает. Я считаю, что, особенно в наше время, когда можно камерами слежения, спутниковым и прочим видением, опоясать весь мир, гораздо правильнее и гуманнее, если уж есть в нас такая потребность, наблюдать животных дистанционно, в их естественных, природных условиях, а не сажать в клетки, на потеху публике. По этой же причине и цирковые представления с животными меня также совершенно не привлекают… Да, полюбоваться на практически нагих, геттаперчивых гимнасточек – совсем другое дело!

Какая-то странная мешанина происходила в моей душе – с одной стороны, я не переносил никаких ограничений ни своей, ни чужой, свободы, а с другой, никак не любил покидать своё семейство, насиженные, домашние места, как будто бы я сам себя, совершенно добровольно, сажал в какую-то клетку!

Так то ж – я сам… Так то ж – в окружении родной семьи…

И, хоть мы с Юрой и очень любили свой Козелец, известие о скором переезде очень нас взбудоражило и, скорее, обрадовало. Даже я, страшный домосед и консерватор, загорелся желанием опробовать себя в качестве городского жителя! Тем более, что переезжала ведь вся семья, с пожитками и прочим, то есть, весь наш дом, как бы, ехал, в дальний путь, вместе с нами.

А ехать всем вместе, со всей семьёй, я готов был куда угодно и в любое время!