Да святится имя Твое... Этюд в гранатовых тонах

                «Да святится имя Твое…»

 (Этюд в гранатовых тонах)


Вчера было Сретение Господне. И снова батюшка говорил в проповеди о нелепом, пришедшем к нам с 3апада «дне святого Валентина». Представлялись эти надутые слащавые сердечки. Почему-то они вызывают неприятные ассоциации со стыдной частью тела, хозяйски заполонившей торговые ряды, школы, телепередачи... С грустью думалось - опять мы, верующие - изгои в своей стране, радостно-бездумно справляющей чужие культовые праздники. «День всех влюбленных»… Но разве мы против любви? Дa само Православие называют «религией любви». «Бог есть любовь» - сказано в Послании святого апостола Иоанна Богослова. Ну а если любовь без Бога? Какая она, безбожная любовь?..

Недавно перечитала «Нетерпение сердца» Стефана Цвейга. И была поражена. Ты, читатель, наверное, помнишь этот известный роман? Больная девушка Эдит, прикованная к инвалидной коляске, влюбляется в молодого офицера Тони. И он, движимый состраданием, обещает жениться на ней, если она выздоровеет. Но, боясь насмешек товарищей по службе, малодушно отказывается от невесты. Девушка в отчаянии кончает жизнь самоубийством. Как жаль её! Но давайте разберёмся.
Больная Эдит не просто до самозабвения полюбила лейтенанта Гофмиллера, он стал для неё кумиром, смыслом жизни. «Я не могу, я не хочу больше жить, если ты откажешь мне в праве любить тебя», - признается она ему, Причем, в своём «нетерпении сердца», слабом, бесплодном сострадании он и сам начал чувствовать себя богом: "В тот вечер я был бог... Я зажёг свет в душе человеческой... люди полюбили свет, источником которого был я; и я принимал их любовь и опьянялся ею..».
Но когда иллюзии рассеялись, жизнь обоих, не освященная верою и истинным смыслом, потерпела крушение. Эдит выбросилась с балкона, а Тони ринулся искать смерти в бою. Страшный, но жестоко логичный конец.
Невольно пришло сравнение с другой вещью. Знаменитый «Гранатовый браслет» А. Куприна. Телеграфист Желтков безответно любит княгиню Веру. Эта любовь, так же, как у Эдит, становится для него всем. Смысл его жизни - не христианское спасение души (а отсюда исполнение Заповедей, ответственность за судьбу Отечества, работа, дела милосердия, помощь страждущим...), а любовь к замужней женщине:
«Для меня вся жизнь заключается только в Bac», - пишет он ей в предсмертном письме. Место Господа в душе снова занимается плотским человеком, всеобъемлющей страстью. И опять: жестоко логичное разрешение ситуации. Лишённый своего кумира, Желтков сводит счёты с жизнью. Признаюсь, мне нелегко было написать эти как бы отстранённые фразы. Я так любила раньше оба эти произведения. И сейчас их герои вызывают у меня симпатию, жалость, сострадание. Но перечитывая когда-то дорогие сердцу вещи и размышляя над ними, ныне не могу не видеть страшную, безбожную их суть. К тому же теперь ясно понимаю,  какое огромное влияние оказали они на мою душу (да только ли на мою?!). Особенно «Гранатовый браслет» - гимн вечной и великой любви, как думала когда-то. Помню, умывалась слезами, читая рассказ. И высшей точкой сопереживания и восхищения силой чувств «незаметного телеграфиста» сияли в моей душе слова, обращенные к княгине Вере: «Да святится имя твое...». Теперь, только теперь понимаю весь ужас дьявольской подмены. Душа-христианка томилась и плакала, тронутая вечными словами, предназначенными Господу, а не плотской холодной красавице, не сумевшей разглядеть редкой глубины  чувство маленького человека». И думаю, Куприн совершил святотатство, вложив слова молитвы в уста самоубийцы.
Здесь происходит тот самый перевёртыш, сатанинское смешение понятий: порабощённый страстью человек тяжко согрешает дважды - во-первых, ставит возлюбленную на место Бога, во-вторых, кончает жизнь самоубийством. А для безбожного читателя становится героем и великим страдальцем.

Александр Куприн и Стефан Цвейг жили в одно и то же время (конец XlX до середины ХХ века); один - в России, другой - в Австрии. Но как похожи их произведения – в главном,  в страшной, глубинной сути. И что ещё особенно гибельно в этих произведениях? В них описываются незаурядные чувства, делается заявка именно на редкую, большую любовь. И даже мелькает мысль: может, если бы эта любовь не была таковой, герои не решились бы на самоубийство? Увы, здесь видна закономерность, подтверждённая ещё множеством литературных примеров. Это такие известные персонажи, как Ромео и Джульетта, Анна Каренина, Натали из романа Франсуазы Саган «Немного солнца в холодной воде». Первая ли юношеская любовь, греховная ли страсть замужней дамы или бескорыстное чувство утончённой светской женщины оказываются пагубой, если в душе нет места Богу. А отдавший своё сердце прежде всего Ему, уже иначе смотрит и на мирскую любовь, и на личное счастье. Но это уже - другая тема...


Рецензии
Совершенно верно, Людмила. Преобладающее большинство светских произведений опошляют понятие любви. Сейчас перечитываю и поражаюсь глубине статьи Ивана Ильина "Религиозный смысл пошлости", она есть на "Омилии". http://omiliya.org/article/religioznyi-smysl-poshlosti-ivan-ilin
Если в душе нет места Богу, то человек способен всё опошлить, обесценить, низвести до животного уровня. Вот и цитата об этом из упомянутой статьи:
"Настоящая религиозность состоит в том, что человек подходит ко всем вещам, делам и отношениям в жизни, оставаясь сам в Божием луче, освещая все эти отношения, дела и вещи Божиим лучом и отыскивая во всем ответный Божий луч. Этот Божий луч есть главное во всем, важнейшее, драгоценнейшее и руководящее; от него все делается значительным, глубоким и священным; без него все оказывается пустым, скудным, мелким, незначительным, ничтожным. Для этой пустоты и скудости, для этой незначительности и немощи русский язык еще сто лет тому назад нашел и установил особое имя и понятие — пошлости."
С уважением,

Людмила Громова   23.12.2016 17:31     Заявить о нарушении