Школьник Просиков. Глава 8

               


                С лирическим отступлением, и в которой появляется
                Томилин-младший



   Дождь в выходной уже с самого утра, и это, конечно, не очень приятно. Не поиграть в футбол, не сходить в зоопарк: в конце концов - просто не выйти на улицу. Остается только ждать, пока он не кончится. А тут еще эта кофемолка...
   Мне всегда хотелось посмотреть - как она устроена, как перемалывает кофейные зерна, но через темно-синий колпак не очень хорошо видно. И сегодня утром, когда родителей на кухне не было, я насыпал зерен в кофемолку, воткнул штепсель в розетку, нажал на кнопку и снял крышку...Не надо было этого делать! Содержимое кофемолки разлетелось по сторонам и на пол. Я стал вытирать, но только размазывал грязь. Сильно запахло кофе. И тут в дверях появился папа.
   - Это что такое? - скрестив руки на груди и изогнув брови дугой, спросил он.
   - Кофе...
   - Нет, мой дорогой, это определенно не кофе. Это могло бы быть кофе, но, увы, им не стало. А эту грязную кашицу следует аккуратно подмести и выбросить.
   Папа был очень недоволен. Да и мне взгрустнулось. Настроение было по погоде и под стать вчерашнему.
   А вчера нам раздали дневники...

            
            Пронзительное лирическое отступление, посвященное ученикам
          младших классов, в день раздачи дневников

   
   Это очень грустный день, когда раздают дневники. Поэтому многие ученики, крайне удрученные и с поникшими головами, совсем не спешат домой.
   Кто-то с досады бросил ранец на землю, кто-то стоит у дерева и почесывает затылок, и выражение лиц у них - недоуменное и печальное одновременно. Но делать нечего, пора возвращаться домой, и они идут с обреченными и мученическими лицами, словно первые христиане в цирк - на растерзание хищным зверям. Идут, поминутно останавливаясь на каждом шагу, жадно всматриваются в витрины магазинов и вывески, озираются вокруг с таким удивлением, словно они впервые в жизни все это видят, всеми силами стремясь, хоть ненадолго, но оттянуть тот неизбежный миг, когда нужно будет дрожащей рукой передать дневник родителям.
   Если бы можно было заглянуть в тот вечер в окна, то наблюдателю предстали бы следующие безрадостные картины из жизни бесталанных и несчастных учеников 635-ой московской средней школы.
   Вот отчетливо видно в верхнем этаже, как чей-то папа привстал с кресла и в ужасе, хватаясь рукой за сердце, пристально разглядывает дневник, замершего в тревоге и готового к самому худшему отпрыска.
   А этажом ниже, другой папа повелительным жестом указывает своему чаду - вон из комнаты! Не могу тебя больше видеть, и сегодня ты не получишь мороженое и обещанного подарка, и не смей подходить к телевизору!
   Увы, но и в другом окне, с краю, видно, как еще один папа гоняется за нерадивым учеником. Наверное, с целью - поймать и хорошенько его воспитать, возможно и подсобными средствами, вряд ли они играют в салочки.
   А на третьем этаже уже кого-то и воспитывают. Вот было бы здорово, если бы папы подписывали дневники с закрытыми глазами. И совсем было бы хорошо, если бы вор забрался в квартиру и украл дневник...
   О, если бы кто мог изобразить те невидимые миру горючие слезы, ручьями и реками - да что там! - океанами вытекающими из этих скорбных глаз. Но нет, не родился еще такой гениальный писатель или художник... А жаль!
   И я тоже был наказан...


   - За что, за что? - оторопел папа.
   - За семейство куриных, - мрачно повторил я. - А вы с мамой учили меня не лезть в чужие семейные дела.
   Папа и мама только тяжело вздохнули, а вечером я был лишен двух пирожных (эклер и наполеон), рисовой каши со сгущенным молоком (пришлось есть без молока, правда, с вареньем), и (на глаза навертываются слезы) мне не разрешили посмотреть очередную серию про Тарзана. На ужин также были фрукты (сливы и персики) и яйца в майонезе, а шоколадку я припрятал под подушкой.
   И только сегодня утром я съел оба пирожных.
   Но чего- то мне недоставало, и я мыкался из угла в угол, не зная, что предпринять. А когда я не знаю чем мне заняться, то начинаю приставать к маме, и мама начинает нервничать, а папа выходит на балкон и курит. Когда же папа возвращается с балкона, то мама уже выпила капли и лежит с полотенцем на голове, и они начинают спорить - в кого я такой уродился? И хотя говорят обо мне, на  самом деле, увлеченные спором, они про меня уже совершенно забыли. Очень жаль, что они не обращают на меня внимания, и сильно недовольный родителями, я иду в свой зооуголок.
   Совсем недавно я приобрел белых мышей и наблюдать за ними очень интересно. Я дал им кусочек сыра, и они с удовольствием стали его глодать. Потом попили водички и вышли из клетки на прогулку, обнаружили на полу листик салата, который я скармливал попугайчикам, и тоже с удовольствием его погрызли, а побегав немного туда-сюда по кухне, вернулись в клетку, облизали лапки и затаились, только бусинки глаз бегали по сторонам.
   Заперев клетку, я занялся осмотром своей пластилиновой армии (а надо сказать, что никто в мире не умеет лепить таких замечательных солдатиков, как я), и уже прикидывал в уме - кто против кого будет сражаться, как раздался телефонный звонок, и это звонил мой друг Сережка.
   - Мне надо к зубному врачу, и это ужасно... - сказал он. - Пойдешь со мной?
   Но мне не хотелось. Вдруг врач не разберет, что к чему, и по ошибке начнет сверлить мой зуб, а не Сережкин... К тому же я на Сережку обижен. И есть за что.
 
  Валентина Михайловна, его соседка, живущая этажом выше, пригласила нас в гости, напоила чаем с вареньем (с клубничным и очень вкусным) и подарила нам несколько книжек и бинокль. Сгоряча я взял себе книги, а Сережке достался бинокль. Книжки я быстро просмотрел, и на следующий день, захватив их с собой, отправился к Сережке - меняться на бинокль. Но вредный Сережка бинокль мне не дал, сказав, что это нечестно ("честно, честно, честно", - уверял я его), и что я сам выбрал книги ("Подумаешь!" - отводя глаза, сказал я), и он не понимает: зачем мне нужен бинокль - не собираюсь ли я с его помощью читать книги?
   Тогда я сказал, что он вынуждает меня сделать из него отбивную котлету. А Сережка ответил, что ничего я из него не сделаю, что все это только слова, слова, слова... А на словах все смелые, но вот когда до дела дойдет... И еще он сказал, что нет никого в мире ужаснее в гневе, чем он, и, пожалуй, он отвинтит мне голову за мои угрожающие слова, и чем тогда, интересно, я буду жить? Я ответил ему, что жить буду надеждой и богатым внутренним миром. А он, в свою очередь, сказал, что хватит болтать, и если я желаю выяснить отношения, то не надо с этим тянуть.
   Я желал и тянуть не собирался, и влепил ему затрещину.
   Учительница рассказывала нам, как во время Троянской войны доблестно дрался древний грек Ахилл, его друг Патрокл, их недруг Гектор и другие герои. Так вот, я дрался еще более геройски и доблестнее, чем древние герои. Да и Сережка не выглядел слабаком. Могу выразить только сожаление, что мало кто видел эту схватку. Уверяю вас - было на что посмотреть!
   Книги же рассыпались и многие пришли в негодное состояние, что не мудрено, потому что мы ими пользовались и как щитами, и как метательными снарядами, а бинокль упал и разбился. Всего этого можно было избежать, если бы справедливый обмен состоялся.

   Тем временем дождь прекратился, небо немного прояснилось, и бледное солнышко, как бы нехотя, цедило тусклым осенним светом.
   Мама сказала, что мы с ней поедем к бабушке и дедушке, а папа пусть отдохнет, ведь он об этом так давно мечтает, и она, сощурившись, посмотрела куда-то сквозь папу. Папа хмыкнул, но негромко, и ничего не сказал.
   Бабушка с дедушкой были дома не одни, и у них было шумно. Дедушка сидел в кресле и ругался с телевизором, бабушка стояла рядом и ругалась с дедушкой, а тетя Таня (это папина сестра) строго выговаривала своей дочери и моей двоюродной сестре Оле. Последняя налопалась конфет, а теперь капризничала и не хотела обедать. А подкрепиться у бабули есть чем. Тем более. что тетя Таня уже колдовала над пельменями.
   - Ну вот и пельмянничек пришел, - приветствует она меня.
   И тетя Таня не оговорилась. А зовет меня так, потому что я обожаю ее пельмени - она готовит их такими вкусными! И после того, как мы ими объелись, бабушка раздала нам подарки.
   Ольга получила куклу, какие-то пуговицы, нитки, кусок цветной материи, книжку, короче, всякую девчоночью ерунду. А вот я стал обладателем целого сокровища: космонавта в скафандре и отличного красного вездехода, с помощью которого мужественные космонавты пробираются вглубь неизведанной планеты. Ну и книжка мне тоже досталась. Куда без нее! Я хотел сказать, что хватит с меня книжек, и лучше бы, конечно, если бы это был бинокль, но мне не хотелось огорчать дедушку с бабушкой, и я промолчал. А книжку, когда мы вышли, я отдал сестре, - она была очень довольна.
   
   Только я вошел к себе домой и еще не успел раздеться, как зазвенел телефон.Так и не сняв курточку и побежал к аппарату.
   - Алло, - сказал я в трубку. - Говорите.
   - А я и говорю, - послышался в трубке Сережкин голос.
   - Ну и говори.
   - Не перебивай меня, пожалуйста.
   - А я и не перебиваю.
   - Вот и не перебивай. Слушай...
   Выяснилось, что ко врачу Сережка не ходил, по его словам, он еще не готов морально. Родители же его уехали, оставив с младшим братом, и он тяжело вздохнул.
   Я выразил ему сочувствие и, пообещав скоро зайти, повесил трубку.
   Поворошив игрушки, я не удержался - уж очень они были хороши! - и, прихватив с собой только что мне подаренных космонавта и вездеход, отправился к Сережке. Но неожиданно пришлось задержаться.
 

    Во дворе, под аркой, выходящей на улицу, я увидел, как два великовозрастных хулигана прижали Славку к стене и требовали, чтобы он сказал: "На горе Арарат растет крупный красный виноград". Славка в ответ что-то невнятно мычал и слабо отбивался авоськой с хлебом.
   - Ну давай, давай же, говори,- уговаривали, напирая на него хулиганы. - "На горе Арарат..." Ха-ха-ха!.. Ну же...
   Увидев меня, хулиганы призывно замахали руками.
   - Иди сюда, малыш! - закричали они. - Помоги товарищу. Что-то он слабо картавит.
   Думаю, не вмешайся я, Славке пришлось бы туго. В ответ я громко заорал, чтобы хулиганы немедленно отпустили Славку, потому что за мной идут мои папа и мама, за ними идут завуч и директор нашей 635-ой школы, а за ними - учитель физкультуры, Ганнибал Ильич, а он очень сильный и спуску никому не даст. И они всех подряд записывают в кружок "Умелые руки". Последняя фраза привела хулиганов в ужас, и они даже на короткое время остолбенели, но потом встрепенулись и стремглав бросились из-под арки на улицу, чуть не сбив с ног бабусю, как раз заходившую в это время во двор. Она уронила сетку, и несколько лежавших там яиц разбились, а их содержимое вылилось на асфальт.
   - Идолы! Ироды окаянные! Убивцы бесстыжие! Анафема на вас!- неожиданно басовито гаркнула вдогонку хулиганам старушка, и даже в душевном порыве просеменила в сторону убегающих, потрясая кулачками и кляня их на чем свет стоит.
   - Уф, вовремя ты появился, - буркнул Славка, вытирая носовым платком распаренное лицо. - И хорошо, что мы разошлись мирно, а то я уже начал злиться. Еще немного и им бы пришлось плохо. Ведь ты знаешь - какой мощный удар у меня с правой! Кстати, а кто такие ироды?
   - Не знаю. Но похоже на то, что они жили во времена древних римлян.
   Я предложил Славке пойти со мной к Сережке, а потом навестить опять заболевшего Юрку Баларева.
   -Я бы с удовольствием, но меня ждут родители. Мы собираемся в гости. А вдруг мне там что-нибудь подарят?
   Что же, я отнесся к этому с пониманием. Мы пожали друг другу руки, и я вприпрыжку побежал к Сережке.
   

   Братья Томилины смотрели телевизор. На экране шустрая девица с короткой стрижкой бойко объяснялась с телезрителями, выламывая руки и пальцы непонятно под каким углом.
   - Звоночек, вот нам и звоночек в студию, - проверещала стриженая и чему-то заулыбалась. - Так как тебя зовут? Клара?.. Ха-ха-ха! Так зовут мою собаку.
   - Но... - как-то кисло отозвалась звонившая.
   - Скажи, Клара, - перебила ее ведущая, - ты у кого украла кораллы! - И она опять захохотала как безумная, продолжая выделывать замысловатые движения руками.
   Я сказал, что неплохо бы сходить к Юрке. Сережка покосился на брата.
   - Да не могу я его оставить, родители строго предупредили, - вздохнул он.
   Тем временем на телевизионной картинке, пританцовывая, притоптывая и похлопывая в ладоши, стриженая продолжала торопливо стрекотать:
   - Итак, дорогуши мои, свинки и свинтусы, наступила пора мне с вами временно попрощаться. Но не унывайте, это не надолго. Я о вас думаю. Главное - зря не трепыхайтесь. Это вредно для здоровья. Вашего, конечно... Ха-ха- ха! И до встречи! До завтра! Бай- бай! Пока-пока! Ваша и навсегда - Катя Мрак.
   Ловко вихляя туловищем, теледива засеменила вглубь экрана.
   - Дениска, иди займись каким-нибудь делом, - сказал Сережка. - Тебе вчера подарили коробку цветных карандашей - вот и рисуй.
   - Я уже нарисовался, и не хочу заниматься делом, хочу заниматься не делом.
   - Вот и поговори с ним, - развел руками старший брат.
   - Пошли лучше гулять, а то мне скучно, - нетерпеливо проговорил Денис.
   - То ты хочешь гулять, то не хочешь. Оставил бы ты меня в покое.
   - Мама не говорила мне, чтобы я оставлял тебя в покое, - надулся младший брат.
   - Так ты идешь? - теперь уже я нетерпеливо спросил Сережку.
   - А куда я Дениса дену?
   - Возьмем с собой, что поделаешь.
   - Его? С собой?! Да мы с ним быстро свихнемся, и уже сегодня будем ночевать в сумасшедшем доме.
   - Не свихнетесь! - негодующе воскликнул Денис. - И я очень вам советую взять меня с собой.
   - Ты еще сопли не научился вытирать, а уже советуешь.
   - Враки! Сопли я вытирать умею, а если ты меня с собой не возьмешь, то я пожалуюсь маме и папе - и тебе не поздоровится! Ты знаешь, какой бывает папа, когда рассердится.
   Сережка знал, каким бывает его папа, когда рассердится, и вынужден был капитулировать.


   - Ты знаешь, что учудил этот микроб, - стал рассказывать мне на улице Серега. - Не поверишь. Жениться собирается на какой-то Фроське. Эта самая Фроська зашнуровывает ему ботинки в детском саду. Папа сказал, что это, конечно, благородно и, что он просто-таки обязан жениться на Фроське - услуга за услугу. Но все-таки он просит его подумать как следует. Женитьба - дело ответственное! Опять же - общее имущество. И готов ли он,Денис, к тому, чтобы Фроська играла его игрушками? Вот тут он и взвился. "Ну нет,- говорит, - это мои игрушки, и я их никому и ни за что не дам. Пусть Фроська играем в свои девчоночьи игрушки, а ко мне приходит в гости..."
   - Я все равно женюсь на Фроське, - нахмурился Денис. - Но игрушки - врозь! И у меня есть соперник, - добавил он угрюмо. - Я вызвал его на поединок. Это будет жестокий бой!
   - Ну и на чем вы будете драться: на шпагах или на кулачках?
   - Мы будем стреляться! Из водяных пистолетов. Это страшное оружие! И один из нас не вернется с места дуэли.
   - Да, это зрелище не для слабонервных, - заметил я.
   - Мама говорит, что мы с ним одно целое, - со вздохом сказал Сережка. Я в это не хочу верить. Как-то обидно сознавать, что ты одно целое с этим кексом. Вот вчера он мне говорит: "Я варенья хочу!" Ну сказал и сказал. Помолчи после. Так нет! Ноет и ноет. А где я ему варенья возьму? Конечно, я знаю, что в шкафу на кухне стоят две банки с вареньем: одна с малиновым, другая с клубничным. Но это на случай, если я заболею. Тогда мне сперва полагается банка с малиновым вареньем, а его, Борька, очень люблю! Но если сразу не поможет, а такому и случиться невозможно, чтобы мне помогла одна банка, да еще сразу, в таком случае идет в ход вторая банка - уже с клубничным.
   А Денис все ноет и ноет. Что делать?
   Беру его за руку, вывожу на лестничную площадку и звоню в соседскую дверь. "Забирайте его, - говорю, - он варенья хочет"
   Сосед, открывший дверь, как-то странно посмотрел на меня, но ничего не сказал, и Дениса впустил.
   Время пошло.Одну минуту жду, две, пять... Десять минут прошло, а из квартиры никто не выходит. Значит, думаю, брат варенье ест, и ждать его в таком случае бесполезно. Потому что, если у соседа много варенья, чего уж Дениса ждать, я его знаю... Все равно не уйдет, пока все не слопает. Лучше я пойду в футбол гонять, чтобы не так завидно было.
   Ну играю я себе в футбол... Играю хорошо. Прорываюсь по правому краю, двоих на ходу красиво обыгрываю, приближаюсь к воротам...
   Вдруг этот гамадрил прибегает и кричит: "Заболел я! Помоги, мне плохо! И перестань играть в этот дурацкий футбол! Такое сказать о нашей любимой игре!
   Я, конечно, возмутился, и мои товарищи тоже. Хотел наподдать ему как следует, но потом смотрю, действительно страдает малый: слюни пускает, варенье через край льется... Да вроде и брат.
   Ладно, говорю себе, помогу однажды, чтобы потом мне мама с папой не говорили,что я только о себе думаю. Хотя, если бы я все время о нем думал, то давно бы уже в дурдом переехал. А чем бы я ему из этого самого дома смог бы помочь, я не очень-то себе представляю.
   В конце концов, все закончилось хорошо. Полегчало гамадрилу. "Жадюга ты, - говорю я ему. - Мог бы и брату баночку варенья принести".
   Ничего не отвечает. Нахмурился, только сопит и икает.
   Денис и сейчас молчал и сопел, разве что не икал.
   Мы зашли в магазин, посчитали наши капиталы и купили Юрке конфет в красивых обертках, и они так заманчиво выглядели, что мы не удержались и немного попробовали. Но удивительное дело - их немного и осталось. Прямо чудеса!