Верна

  - Эх,Катерина Ивановна, Катерина Ивановна! Наука, - продолжал он, наливая себе рюмку водки, - это такая вещь! Такая вещь!
 Он залпом выпил все содержимое, налитое до самых краев, и решил, что неплохо было бы  сейчас закусить.Его взгляд упал на банку соленых огурцов, стоящую на столе, которую совсем недавно горничная принесла из погреба. К слову сказать, он не был человеком, которого сложно оторвать от бутылки, но иногда выпить полюбливал. Впрочем, что еще любить стройному офицеру неплохой наружности в свои-то двадцать семь лет. Накалывая огурчик на вилку, откусывая и похрустывая им, он поглядывал на Катерину Ивановну, поправляя усы, которые постоянно расходились в стороны. Его багряное лицо сияло и расплывалось в улыбке.
  - Вот на кого надо молиться! Наука - богиня наша! Царица души моей! - говорил он, прохаживаясь по комнате в белой чистой рубахе и красных, отдающих блеском, сапогах.
  Катерина Ивановна, оторвавшись от вышивания, кинула на него броский взор, в котором скрывалось недовольство что ли какое...И опустив глаза, снова продолжила работать.
  Он налил еще водки, выпил, и отломив полбуханки хлеба - закусил. И тут понеслось. Желание броситься в пляски охватило его с ног до головы.
  - Васька!-крикнул он. Васька,чертов сынок! Где тебя леший носит?
  Запыхавшийся Васька произнес:- "помилуйте, сударь, задержался маленько. Что угодно Вам и Вашей барыне?"
  Эх, Васька, Барыню то нам и надо! Ну-ка сыграй нам, да так, чтобы пчелы из ульев вылетели к нам на бал.
  -Это можно!- сказал Васька и заиграл на гармошке во всю мощь.
 Заказчик начал пританцовывать, запевать, но как не стараться, а ранней зимой пчел никакой русской песней не вызволить. И чтобы не портить лада, он сам кружил вокруг стола,  как пчела, вокруг улья, запевая :
      Ба-ры-ня, ба-ры-ня, сударыня - барыня!
      Ба-ры-ня, ба-ры-ня, барыня - сударыня! Эх! Ух!
Он прыгнул, опустившись на колено, пригласил Катерину Ивановну составить ему компанию в танце. Ну, как пригласил? Подождав минуту,после ее молчания, буквально вырвал ее из объятий кресла и потянул к себе. Шелест пышного платья способствовал распространению гармонии в этом истинно прекрасном народном танце, но Катерину Ивановну танец забавлял мало. Хотя, скорее не танец, а присутствие такого партнера.
  - Катерина Ивановна,- говорил он, запыхавшимся голосом. Что за минорные ноты, ласточка? Он кидал ее с одной руки на другую, кружил, водил вокруг себя, но все это словно проходило сквозь нее. Ее лицо вечно было печально, а сегодня намного больше. Казалось, она вечно о чем-то думает, возможно о том, что простым танцорам нельзя было понять, казалось, размышляет о чем-то таком, о чем нельзя говорить.И чтобы это понять нужно лишь молчать и слушать тишину. Тишина говорит намного больше, чем человек.
  - Пустите меня!- наконец простонала она, - пустите! И вырвавшись из его рук упала на кресло, укрывая рукавом лицо.
  Он налил третью рюмку водки, но на этот раз не выпил ее сам:
  - На, голубушка! Выпей, родимая, авось подобреешь. Настроенице появится, авось.
  Она оттолкнула его руку. Рюмка упала и раскололась на несколько стекляшек, беспомощно валяющихся на красивом паркете.
  - Так то да? Ну ладно. Что это у Вас? - он схватился своей прочной рукой за цепочку на ее шее. Золото? Катерина Ивановна, Катерина Ивановна, птичка моя, ну сколько раз я вам говорил, избавьтесь от этой дряни! Она не стоит и кусочка хрусталика ваших прекрасных очей. Полагаю, будь то тонны золота, а не жалкая цепочка, они бы не стоили и мизинца на ваших нежных ручках!

  -Да уберите же Вы свои грязные руки!

  -А это что, Катерина Ивановна,извольте спросить? - сказал он и сняв цепочку с ее тонкой шеи протянул на ней - крестик.
 
 - Ах!- вскрикнула она. Верните! Прошу Вас!
Она бросилась ему в ноги.
  - Что ласточка, подрезали тебе крылышки? То-то. Больше не улетишь!Ух!
   Лови! - крикнул он, бросив ей под ноги цепочку с крестиком. И не глупи,дура! Не глупи! Нет никакого бога! Нет! Наука есть -она бог! Я есть - я бог! Ты падаешь на колени предо мной сейчас, Катерина Ивановна. Так-то вот так получается.

  Она посмотрела на него своими глазами - зеркалами травы, совсем недавно молящими о пощаде, а теперь, полными обиды и слез, и чего-то еще...Опустилась на пол,подняла крестик,прижав его крепко-крепко к груди. Поднесла его к губам, поцеловала, потом снова прижала к сердцу, закрыв глаза - перекрестилась, и прошептала слова молитвы.
  Он смотрел на нее в этот момент, видел, как она молилась, как дрожали ее губы, как тряслись маленькие реснички и как медленно ознаменовывала она себя крестом.
Каждое движение этих трех пальцев будто плыло по воздуху, как корабль по водной глади. Брови ее выпрямились и теперь создавали на лице не унылое выражение, а счастливое личико невинного ребенка, который, казалось, сейчас безмерно счастлив. Первый раз, первый раз за всю свою жизнь он видел ее такую счастливую. Она нежно улыбалась, и по ее щеке текли маленькие слезы. Тогда он понял, как верна она была Ему.Он понял еще больше...
  Он задрожал. Но на этот раз он дрожал уже не от смеха, не от удовольствия, полученного причинением несчастья другим. Он дрожал по какой-то другой причине, более серьезной, более страшной. Его покрывало холодом, который временами чередовался с жаром. Схватив дрожащими руками полотенце, он протер покрывшийся капельками пота лоб. В глазах начало мутнеть и расплываться все окружающее пространство, все, что было рядом. Он потянулся уже к новой бутылке холодного вина, подержал ее несколько секунд около лба. Зубами откупорил пробку и отхлебнул несколько раз. Ему показалось, что он начал шататься.

Катерина Ивановна прошептала последние слова молитвы, и, еще раз поцеловав крестик, прижав его к груди левой рукой, поднялась, поправляя правой платье, и поспешила к выходу.

  - Катерина Ивановна, стойте, Вы куда?

Она обернулась, еще раз окинув его своим робким, но в тоже время неизмеримо прекрасным взором, и ухватив платье за подол, быстрыми шагами выбежала на улицу, все так же прижимая к сердцу - Его.

  -Черт бы меня побрал, какие длинные коридоры! - бежал он вдогонку Кате, шатаясь, и ничего не различая, как слепой котенок.
 
 - Катерина Ивановна! Катерина! Ка-тя! - захрипел он, наконец выбежав навстречу бьющему в лицо солнечному свету. Бутыль с вином офицер по-прежнему держал в руке. Он сделал последний глоток и бросил со всей силы бутыль на крыльцо. Она разбилась, оставив алые следы на нем. Все, что осталось у него - вечный образ ее губ, шепчущих молитву, и шелест пышного платья, отдаляющегося вдаль.




               


                ноябрь 2016