Последний житель сожжённой деревни

(...) ...От истории в России никуда не денешься.
Летом 81-го оказались с приятелем в семидесяти километрах от Питера-Ленинграда, в пушкинско-шишкинско-набоковской Выре. Свежеотреставрированный Домик станционного смотрителя только-только включён (по случаю минувшей Олимпиады) в список музеев регионального значения, книги певца этих мест пока не разрешены в СССР и проникают сюда в ксерокопиях с АРДИСовских изданий, а в краеведческом музее (в ещё не сгоревшем деревянном дворце Рукавишниковых на высоком берегу Оредежа) полубезумная старуха экскурсовод глаголет, будто во время войны писателя-эмигранта Набокова видели в этих краях в эсэсовской чёрной форме..

У приятеля тут был свой интерес – в десяти верстах от Выры, судя по семейным преданиям, находилось его «дворянское гнездо». Деревни той, именовавшейся Заречьем, давно на картах нет, но что-то ведь должно на её месте остаться. Правда, нас заранее предупредили, что ничего там не найдём – голое поле, и машины туда почти не ходят, поскольку земля эта, на границе двух разных районов, как нежилая нейтральная полоса. Только мемориальное пепелище и оформлено, вроде белорусской Хатыни...

Через полтора часа пешего хода лес вокруг дороги внезапно  кончился, и  взгляду открылось огромное поле, а возле шоссе действительно стоял скромный обелиск на фоне обгоревших печных труб – всё, что осталось от старинного Заречья. От домов сохранились лишь едва различимые в земле фундаменты да подточенные дождями и ветрами печки. Очевидно, устроители памятника замыслили грандиозный мемориал, но обошлись без профессионала-архитектора: оставили из обгорелых печей десяток самых высоких, которые были ближе одна к другой, соорудили бетонную стелу с надписью: «Трубы печей оголённых – свидетели горького часа».
 
На другой стороне шоссе, сбоку от широкого поля, притулился едва видимый с дороги замшелый сарай, возле которого мы заметили старика: сидел возле двери на лавочке, вытянув перед собой деревянную ногу. Появление пришлых его особо не заинтересовало – обратил в нашу сторону морщинистое лицо, и только. Но заговорил охотно: сказал, что звать его Егор Иванович Наумов, лет ему 75, и живет он здесь совсем один, в этой деревне других живых не осталось. Ногу он потерял по болезни перед самой войной, так что в армию не годился и уехать не мог – немцы быстро пришли (оставили, как везде, для порядка, трёх солдат с офицером). Осенью 1943-го Наумов пошел по соседним деревням побираться, есть-то совсем нечего было, и на одной ноге ходил до первого снега, тогда и услышал, что каратели спалили Заречье со всеми жителями. Вернулся он на голое пепелище – только эта сараюха не сгорела, потому как с краю была, в ней с тех пор и живёт... Вопроса о деньгах и еде старик не понял – всё, что ему нужно, огородик даёт, а летом и вовсе хорошо – дачники мимо ездят, иногда какую-никакую еду поднесут.
      
Рассказал, что в деревне было 170 дворов, но почти вся она выгорела в одночасье весной 1930-го и к началу войны заново отстроилась лишь наполовину. И пережили бы они оккупацию, быть может, благополучно, только в октябре 43-го освободили их «партизаны» (обычный десант в комплекте: командир, радист и подрывник, которых забрасывали в тыл к немцам – партизанские отряды создавать). Парашютисты перебили  поодиночке четверых фрицев, объявили жителей освобожденными и  увели в лес. Вскоре нагрянула зондеркоманда – отловили в чащобе 66 человек, баб да  ребятишек, заживо сожгли в двух амбарах. Зверством в Заречье фашисты своего добились – потом, едва в окрестностях объявлялись очередные партизаны-десантники, местные жители без лишних разговоров сдавали их в гестапо.
Вообще,  сказал Наумов, народ здесь советскую власть не шибко жаловал, а в одной деревне, целиком заселенной карелами, фашистов ждали с хлебом-солью и потом всей деревней с ними, отступавшими, ушли. И ещё про то, как местные жители устраивали завалы, чтобы танки власовской дивизии из  окружения не вырвались, пропали на болотах...
 
Я не знаю, насколько он был прав, рассказывая о своей войне, тот одинокий старик – последний житель деревни Заречье, так и не ушедший с отчего пепелища. Его не приглашали на редкие торжественные мероприятия к мемориалу, вроде приёма в пионеры (судя по привязанным к трубам пионерским галстукам, жива такая традиция), поскольку никаким участником войны Егор Иванович Наумов не числился. И как закончились дни одинокого старика, я вообразить не в силах. Лишь его фотография, сделанная давно сгоревшим августовским днём, и сохранилась – единственное свидетельство того, что жил на свете Человек.
 
«Новая газета» № 41 – 21 июня 2001 г.         

ФОТО: Егор Наумов – последний житель деревни Заречье / Окрестности Выры, лето 1980 г.
© Georgi Yelin
https://fotki.yandex.ru/users/merihlyund-yelin/

-----