Виктор Конецкий

13 января 1984 г.
Познакомился с Виктором Конецким: нашли общий язык, хорошо пообщались и сразу же едва не поссорились. Я обещал проводить его вечером на поезд, но сильно задержался в редакции (дежурил по номеру, а он шёл очень тяжело) и освободился как раз когда «Красная стрела»  отходила от платформы...
В половине девятого утра меня разбудил телефонный звонок – Конецкий звонил с вокзала: «Ты – жив? – другие уважительные причины им не рассматривались. – Мудак, я же из-за тебя всю ночь не спал!» – трубка была тут же брошена.
Пока просыпался и судорожно соображал, как мне просить прощения, Виктор Викторович позвонил опять – уже из дома: «Не вздумай со стыда утопиться – это тебя не извиняет. Но когда будешь в нашем порту – так и быть, можешь мне позвонить». 

22 марта  1984 г.
Позвонил Конецкий – ничего не объясняя, спросил:
     – Что бы ты сказал, если бы Шкловский меня официально усыновил?.. Думаешь,  мы оба в старческом маразме? У него сын погиб на войне, и я ведь тоже, считай, безотцовщина, и мне даже отчество менять не придётся.
Я плоско пошутил, что они не ханжи – вполне могут жить вместе и без штампа в паспорте. Но Конецкий говорил вполне серьёзно:
     – Ему уже девяносто, пора подумать, кто литнаследием заниматься будет. Сам знаешь, как у нас посторонних любят в чужие архивы пускать. Авторские права, опять же... А я ему гожусь в сыновья, и мне даже отчество менять не придётся…
Я не очень хорошо знаю процедуру официального усыновления, но по-моему это какая-то чушь, к тому же у Шкловского замечательный зять – Николай Васильевич Панченко, который не только поэт, но и отличный редактор, и вообще  он вполне  может решать все правовые вопросы.

10 декабря 1984 г.
Лейкин спросил, не могу ли я организовать некролог Виктору Шкловскому от Конецкого.  Позвонил в Питер без особой надежды: завтра похороны, Конецкий наверняка уже в Москве.
Услышал весёлое ворчание Виктора Викторовича:
– Почему я дома? А что я в вашей столице забыл?..
Онемел, поняв: за пять дней никто не осмелился сообщить ему о случившемся. Когда выговорил, Конецкий просто послал меня на хер с такими шутками и бросил трубку. Через вечность он перезвонил: извинился за грубость, сказал, что идет за билетом. И перезвонил через час:
– Доехал до кассы и передумал – если приеду, положите и меня рядом. Не могу увидеть его мёртвым... Он ведь летом мне письмо прислал: попрощался, а я не понял. Думаю, что те слова, которые, как всегда бывало у него, – раздёрганны, неожиданны – всё равно они будут самыми главными... Записывай:
          «Знаю ли, что такое ничто,  как закругляется сожженная сторона
          под названием жизнь?
          Пойму ли,  как велика эта степь и что будет за ней?
          Трудно жить, когда видишь,  что жизнь твоя большая и трудная,
          трудно донести её до конца. Трудно пересчитывать, кто остался,
          а с кем ты ещё можешь говорить...
          Надо идти дальше, надо опять искать новые земли, завоёвывать
          Полюс, такой далёкий, что о нём нельзя даже справиться у птиц.
          Человек растёт сам.  Скажу пошлость. Есть только неумирающие
          деревья. Есть и будут после тебя. Они зеленеют и с каждым годом
          уходят от тебя...
          Лет так много, что годы уже могут разговаривать друг с другом
          и, наверное,  уже поняли, что такое вселенная... 
          Найти свою жизнь человеку труднее, чем дереву. Понимание этого
          удерживает  от зависти к ним...
          Жизнь штука упорная. Глядит глаза в глаза, вспоминает сама себя
          и даже ссорится  сама с собой.
          Для того, чтобы полюбить кого-то, надо жить...»   
Я годился Шкловскому в сыновья, иногда он называл меня мальчиком. Своего отца я не помню, и сознание сиротства потому было моим привычным состоянием. Лишь когда я узнал о смерти Виктора Борисовича, я по-настоящему осознал себя сиротой. И не только я один».

10 января 1985 г.
Разговор с Виктором Викторовичем получается замечательный! –
– Юмор – свойство молодости. До тридцати лет из меня потоки острословия фонтаном били. И флот, конечно, сильно повлиял – он ведь одной ногой стоит в воде, а другой в юморе. Но с возрастом чувство юмора неизбежно трансформируется, это и по гениальным людям видно. Посмотри на Чехова, Зощенко, даже на Шоу. Как они любили смеяться в юности, и куда это к зрелым годам делось? Чехов в последние годы вовсе перестал быть смешным, Зощенко стал трагическим... Если верить Киплингу, когда смеются слоны, они вообще не издают звуков. Стоят в тени пальмы и просто трясутся от хохота. А я и пальмой для смеха не обзавёлся.

2 февраля 1985 г.
Два дня в Питере (один):  доделываю с Конецким наш диалог для «ЛитРоссии» (по-моему, отличный!), снимаю его портреты (в прошлый приезд не до того было).
За шкафом в кабинете Конецкого торчком стоит рулон корабельных карт. Когда этажом ниже жил Олег Даль и наведывался к Виктору Викторовичу выпить, а его жена прибегала искать исчезнувшего мужа (далеко ведь в домашних тапочках не ушёл), артист прятался от благоверной в этом рулоне. Сегодня я попробовал сделать то же самое – не вышло:  там и мальчик-с-пальчик не уместится. Как удавалось Далю – уму непостижимо.
Конецкий мытарит, как я понимаю теорию Шкловского о сходстве несходного и его термин «энергия заблуждения». Уже почти поссорились, когда Виктор Викторович примиряюще сказал:
– Я сам половины того, что Шкловский написал, вообще не понимаю.

10 ноября 1986 г.
Не знаю, кто именно слил в общественное пространство  переписку Эйдельмана  с Астафьевым (имела место в нынешнем сентябре), но оба писателя выглядят в этой истории скверно:  Натан Яковлевич – потому, что выступил как Гапон  (знал    же прекрасно, что Астафьев дремучий антисемит, и незачем было провоцировать его на ответное письмо), а Виктор Петрович – поскольку доверчиво попался, как пацан на яблоках, и дал повод евреям говорить о повальной к ним ненависти  в России (а то у них мало других иллюстраций). Даже Конецкий, равно любящий и Эйдельмана, и Астафьева, руками разводит: какого рожна?

22 декабря 1986 г.
Зашёл к Виктору Викторычу и застал его в благости и покое. Очень смешно: над ним шефствует ярая почитательница, директриса литмузея. Которая изо всех сил старается устроить упорствующему холостяку нормальную семейную жизнь. Для чего каждую неделю посылает Конецкому очередную свою сотрудницу – обед приготовить, полы помыть (с тайной надеждой: авось и ущипнёт какую-нибудь за мягкое место). Начала с ровесниц, потом пошли кадры помоложе... Тут наш капитан ей позвонил: «Выручай, нужно подругу в хороший дом престарелых устроить». Конечно, она поможет: говорите имя, фамилию... К вечеру рапортовала: всё улажено, можно бабушку привозить. «Ну и вези! – хохотнул Конецкий. – Ты сама своих мэнээсок помнишь? – твоей «бабушке» восемнадцать лет!.. Ты прекращай мне своих пионерок присылать!».

29 апреля 1988 г.
По ленинградскому ТВ – круглый стол «Советской культуры»:  Конецкий, Герман, Товстоногов и др. (разговор на три с половиной часа). Виктор Конецкий:
– Нина Андреева – бандерша из Смольного института благородных девиц!

11 января 1989 г. /  Ленинград
...От Гранина отправился к Конецкому. Виктор Викторович в ярости: вчера у него была Надя Ажгихина – два часа писала интервью для «Литгазеты» и сразу же уехала в Москву, а утром позвонила – обе плёнки абсолютные чистые. Поскольку  за Надю ручался я,  мне и влетело по первое число:
     – Зачем присылаешь профнепригодных  дурёх!?
На самом-то деле, всё закономерно: не хотел Конецкий этого интервью (между  ним и «ЛГ» давно чёрная кошка пробежала),  вот ничего и не получилось.
Конецкий суеверен, как все моряки, – если сразу что-то не задалось, значит, так и должно:  не судьба!
Участь моей беседы с Граниным тоже ничего хорошего не сулит:  он отказался  от всех юбилейных наград,  а у нас таких поступков не любят.
На комоде Конецкого мне попался на глаза почтовый перевод – в разваленный недавним землетрясением Спитак Виктор Викторыч перевёл пятизначную сумму. Перехватив мой взгляд, попросил: «Не говори никому – скажут, что не знаю, куда деньги девать».

27 июня 1989 г.
Январский сюжет Конецкого с Ажгихиной превратился в долгоиграющий: утром позвонила Надя – пожаловалась, что Вик. Вик. вчера выгнал ее чуть ли не матом, попросила как-то посодействовать. Не вышло – если Конецкому что-то не по   душе, его танкером не сдвинешь:
     – Баба на корабле – ужас, а в журналистике и вовсе чума. Если «Литературка» хочет получить  нормальный текст – пусть мужика ко мне присылают!

19 февраля 1990 г.
Днём в больнице у Конецкого (тьфу-тьфу-тьфу! – ничего страшного)...

12 марта 1993 г.
Когда-нибудь напишу рассказ, как хотели сделать и не сделали фильм про Конецкого. Отправляясь к нему я окорябал в поезде подбородок, а ВикВика обнаружил с огромным фингалом под глазом, о происхождении которого наш морской волк говорить не стал. Однако Валера настоял – загримировали, посадили нас обоих в профиль, но если моя говорящая голова в кадре не обязательна, то как обойтись без героя. Ладно – Смирнов сказал, что разговор замечательный, а крупняки Конецкого он потом доснимет.  Уже без меня что-то доснял, а сейчас позвонил – случайно затер всю фонограмму, так что беседы нет. Перезваниваю Конецкому, и голос у него совсем заупокойный:
– Ты знаешь, что такое "не судьба"?
Теперь знаю.

14 апреля 2000 г.
Указ и.о.президента о награждении Конецкого орденом "За заслуги перед Отечеством" IV степени. Поздравил.

6 июня 2002 г.
Утром поздравил Олесю с днем рождения,  подумал ещё,  что  надо бы и Виктору Викторовичу Конецкому в Питер дозвониться (ему сегодня 73), и тут прорезался Олег Хлебников – заказал текст... про Конецкого.  П о м и н а л ь н ы й.   Я обалдел:  когда?  Говорит, около месяца назад...
Оказалось,  не “около” – 30 марта умер,  3-го апреля отпели в Никольском соборе и похоронили на Смоленском кладбище. И я ничего не знал, не почувствовал –  писал дурацкие бумажки для дзюдоистов, готовился на вечере Берестова ля-ля говорить... И Чернов мстительный  негодяй – ведь всё знал, сидя в Питере, но Конецкий для него не существовал (после того, как отказался про Андрюшиного отца Юрия Ивановича хвалебные слова написать). Сразу сел за воспоминания.

17 июня 2002 г. 
В “Новой” вышел мой мемуар про Конецкого  “Слоны хохочут беззвучно” (с минимальными потерями, хотя эпизодик про то, как ВикВик разыграл музейную директрису, всё-таки жалко).

30 марта 2003 г.
Утром – на кладбище к Виктору Викторовичу, потом – на любимый Конецким крейсер “Аврора”,  где в кают-компании собрались три десятка морских волков:  выпили и помянули нашего славного капитана (писателей представлял один Валера Попов). Таня Конецкая привычно дирижировала действом – следила, чтобы каждому было дано слово.
Поскольку “Аврора” сегодня оказалась закрыта для посторонних и команду отправили  в увольнение, мы с Хохликом не удержались – с видеокамерой побегали по верхним палубам крейсера  (благо все находились  внизу и наружу не вылезали).  За что мне  от Виктора Викторыча  наверняка влетело бы  (за девушку на судне отдельно),  но да – “нету их, и всё разрешено”.

8 июня 2004 г.
Вечер памяти Конецкого у моряков. Книжку “про капитана” изд-во “Текст” выпустило с жуткими ошибками. Рядом сел Городницкий, открыл свой материал, сморщился, попросил у меня ручку – исправил ошибку в заголовке. Я заглянул в свой опус и тоже нашел ляпы –  имя Марго Довлатовой переврали, письмо Шкловского раскавычили, превратив шкловский текст в конецкий...

10 октября 2004 г.
...Вечер Конецкого в Центре русского зарубежья на Нижн.Радищевской. Тоска зеленая! Отвратительный Ненашев дирижировал если не действом на сцене, то закулисным застольем. Кроме Миши, как обычно, пили водку редактор из “Текста” и куча полубезумных старух-архивисток.

27 января 2007 г.
Позавчера вдове Конецкого Тане  вручили свидетельство о присвоении малой планете № 14794 (открыта в 1976-м) имени Виктора Викторовича. Понятно, что даже вооружённым глазом увидеть её вряд ли получится, но сам факт,  что где-то в этой чёрной бездне есть частица Конецкого – отличный повод поднять ещё один тост в память моряка  и писателя:   за тех, кто в небе!

12 мая 2009 г.
В ЦДЛ – вечер памяти Конецкого, приуроченный к выпуску огромного фолианта, куда Таня Акулова собрала все имевшиеся в семейном архиве Виктора Викторовича фотографии. Моих портретов ВикВика в книжке нет,  зато один – на обложке (Таня сказала, что этот портрет – самый лучший и её любимый, а что забыла указать автора, так просто упустила из виду). Из всех заявленных выступающих пришли только Лев Аннинский и Гия Данелия, почти ослепший (каракулями подписал мне книжку "Чито-грито", куда вошли два сборника его киношных воспоминаний).

17 августа 2012 г.
В Питере умер отставной полковник Павел Гандельман, который перед войной, 15-летним школьником занимаясь в лито Павла Шубина,  написал знаменитую «Жанетту» («В Кейптаунском порту...»).  Сочинил её чуть ли не на спор, на мотив еврейской народной песенки, и она ушла от автора в народ как знаменитая «Бесаме мучо»,  при этом поменяв слова и целые строчки, которые частично восстановил Эдик Успенский в своей бардовской передаче.  С Гандельманом  был знаком Конецкий, вспомнивший ветерана в книжке «Третий лишний» – при том, что у Виктора Викторыча память на стихи была скверная, эту морскую песенку он с курсантских времён всю помнил наизусть.

20 декабря 2012 г.
Всё-таки Конецкий правильно выбрал себе вдову:  на прошлой неделе Татьяна Акулова   на Ярославской верфи дирижировала сходом со стапелей очередного корабля имени своего мужа (в 2005 году  уже был  100-тысячетонный  танкер повышенной ледовой проходимости  «Виктор Конецкий»,  сделанный в Корее, но про него давно ничего не слышно). А то,  что теперь его имя присвоено спасательному буксиру,  Виктору Викторовичу понравилось бы:  гасить пожары на воде,  выручать из беды корабли и людей – что может быть гуманнее.   И на фотографиях он даже очень красивый.


ФОТО: Виктор Конецкий / Порт Ленинград, февраль 1985 г.
© Georgi Yelin
https://fotki.yandex.ru/users/merihlyund-yelin/

-----