Предисловие переводчика

Не так давно мне наконец захотелось прочитать «Мы» Замятина и «Котлован» Платонова, о которых нам так много рассказывали в школе и прочтением которых, в особенности Замятина, сейчас много кичатся как знакомством с своеобразным представителем артхауса. Я их до этого всё время путал и не очень представлял сюжеты, кроме знания, разумеется, о том, что это антиутопии на советскую и вообще тоталитаристскую действительность и т.д. Начал я с «Нас» Замятина, то есть с «Мы», как с более известного, вроде бы, у нас произведения. И, прочитав главы две-три, понял, что всё это довольно слабо, при всём уважении к Замятину, о котором я ничего не знал на момент прочтения. То есть, написано ровно, технически неплохо и интересно по необычности формы, но за этим нечего не стоит, разве что какая-то натянутость и искусственность. А главе к третьей я увидел, что это и написано слабовато, с провисаниями. Почитал отзывы о Замятине Корнея Чуковского и Андрея Тарковского – увидел, что моё мнение совпадает с их мнениями. Тогда я переключился на «Котлован» Платонова, подумав: «Неужели и то читать невозможно? Тогда я останусь позади тренда», но радостно понял, что это совсем другое дело – свежо, оригинально, хорошо, талантливо, хоть и пониже планкой, например, Булгакова, но тот – талант универсальный, гений, а этот – просто большой талант. Пишет интересно, выхватывает суть, как Шолохов, и язык подходящий.
В сети мне удалось найти только первый абзац английского перевода «Котлована», и ещё пару-тройку абзацев, которые наиболее часто приводят в качестве примера различные зарубежные исследователи советской литературы и советских реалий в своих статьях и исследованиях. Перевод мне захотелось найти почти сразу же, как я начал читать «Котлован», тем более я скоро узнал, что перевод есть и что книга эта довольно популярна за рубежом, естественно, в соответствующих кругах, примерно как Оруэлл, но по-своему, тем более ведь особая прелесть состоит в том, что книга эта была написана прямо из недр железного занавеса, так сказать, с точки зрения очевидца. Мне было интересно, как этот язык переложили на английский. И оказалось – даже по первому абзацу, которым особенно часто пестрят работы восторженных англоязычных исследователей и рецензентов – что переведено не очень – более громоздко и искусственно с точки зрения английского языка, чем сам оригинал, который как раз по-русски читается очень естественно и легко при всей своей самобытности, как этакий вольный эксперимент Шолохова. Переведено нарочно неестественно там, где в оригинале-то этой неестественности нет. Посмотрим на этот самый первый абзац, который везде приводится в качестве примера платоновского стиля:
‘On the day of the thirtieth anniversary of his private life, Voshchev was made redundant from the small machine factory where he obtained the means for his own existence. His dismissal notice stated that he was being removed from production on account of weakening strength in him and thoughtfulness amid the general tempo of labor.’
В оригинале:
«В день тридцатилетия личной жизни Вощеву дали расчет с небольшого механического завода, где он добывал средства для своего существования. В увольнительном документе ему написали, что он устраняется с производства вследствие роста слабосильности в нем и задумчивости среди общего темпа труда.»
И вот уже какой-то зарубежный рецензент основывает свой анализ на употреблении слова anniversary (юбилей), выводя мысль, что в Советском союзе даже у дней рождения была выхолощена индивидуальность и словосочетание «день рождения» заменялось на «юбилей», если это была круглая дата, как, к примеру, тридцатилетие главного персонажа Вощева, при этом рецензент исходит из непогрешимости перевода. Но ведь в оригинале и не употреблено слово «юбилей», сказано – «тридцатилетие», чтоб не говорить «тридцатый день рождения», потому что это более громоздко и менее естественно. Да, Платонов в дальнейшем обильно и хорошо высмеивает канцеляризмы и искусственные реалии советской жизни. Но в данном-то случае этого нет. Поэтому я перевёл просто как «тридцатый день рождения», как это сказали бы по-английски.
‘Voshchev was made redundant’. ‘Redundant’ означает «уволен по сокращению штатов», у Платонова же никакого сокращения штатов нет, а Вощев получил расчёт из-за своей задумчивости. «Получить расчёт» - тоже довольно разговорное выражение, тут вполне подойдёт ‘was dismissed’.
Далее. «Добывать средства для своего существования». Опять же вполне обычная фраза, правда, характерная скорее для письменной, чем для устной речи. В жизни мы скажем просто «зарабатывать себе на жизнь». Тут уже начинает слегка проглядывать оригинальность стиля Платонова, потому что всё-таки мы бы скорее употребили оборот «добывать средства к существованию», без всяких «своего». Но это всё-таки ещё не из ряда вон, а так, выражение как выражение, вполне устойчивое, разве что с небольшими модуляциями. Вот и я перевёл соответствующим устойчивым выражением в английском – earn his livelihood, добавив только тоже небольшую модуляцию – earn him his livelihood, как американцы говорят ‘he had him a bottle of beer’ – «он выпил бутылочку пива», вроде как «он выпил себе бутылочку пивка» и т.д. и т.п. В общепринятом же переводе – кстати, за авторством Роберта и Элизабет Чандлеров: ‘obtain the means for his own existence’. Это совершенно коряво и неестественно для английского языка, афразеологично, тогда как соответствующая русская фраза вполне фразеологична.
То есть, это не так всё канцелярно у Платонова написано, как это переведено у Роберта Чандлера, который русской идиоматики, видимо, не чувствует, тем более советской. То, что у Платонова нормально, ну, может, с лёгким налётом сарказма, Чандлер уже принимает за канцелярский вычурный язык, которым русские люди не говорят, а между прочим мы так и говорим, и в книгах пишем. У Платонова вычурно и оригинально другое – не знаю, как обошлись с этим Чандлеры.
Не понравился мне даже перевод названия книги – The Foundation Pit. Нет, понятно, что это такой технический термин и там, где у нас строители скажут «котлован», англоязычные строители, может быть, скажут pit или, уточняя, foundation pit. Но это всё-таки как некий концепт, как некая идея, как некий символ – Котлован, и хочется, соответственно, выразить это одним словом, как оно и выражено в оригинале. Решение я нашёл очень просто – стоило только заглянуть в словарь – The Excavation. Слово excavation – это как процесс рытья, так и результат такого рытья – то есть, собственно, сам котлован: двойная символичность образуется, идее только на руку. И что там только под этим excavation не может подразумеваться – поди разберись, что это за excavation. Возможно, слово теряет качество строительного термина, хотя я не знаю, какой термин употребляют в данном случае англоязычные строители, наверное, и они бы могли сказать в какой-то ситуации excavation, хотя, наверное, проще всего и чаще всего им говорится pit. Но The Pit уж слишком коротко и общо для заглавия такой книги, теряется идейность и некоторая звучность, и тут уж скорее думаешь о какой-то другой яме, а excavation – в самый раз, достаточно идейно, неоднозначно и многослойно.

О переводе имён собственных.

Фамилия по крайней мере главного персонажа Вощева у Чандлеров переведена правильно и логично – Voshchev, а у меня неправильно – Voshev, но я специально так перевёл, чтоб много согласных подряд не пестрело, всё равно англоязычному читателю не выговорить этого всего, этой последовательности согласных букв. А может, не так уж это неправильно в исходе – попробуйте произнесите Вошев вместо Вощев. Первое произносится как [Вошэф], согласно русской фонетике, но только это, может, и сумеет произнести англофон, а Вощеф (то есть, фонетически, получается, как раз [Вошев]), то есть изначальный Вощев, он произнести сможет с меньшей вероятностью. Так поможем ему и себе, и вообще. О смысле фамилии. Вощев – это и «вообще», и, конечно же, прежде всего «вотще», то есть «тщетно», «в тщете» - ‘in vain’, потому что он, вследствие роста в нём слабосильности и задумчивости и потому что его уволили с завода, вотще проживает свою жизнь, тщетный он человек. Конечно, есть соблазн перевести это семантически – какой-нибудь Invainov (in + vain + русский суффикс фамилии -ov), почти как Ivanov. ‘Vanity fair’ припомнилась из-за схожего слова. Возможно, я в итоге заменю Voshev на Invainov. Самое прозрачное буквальное значение фамилии - глагол "вощить", to wax. Но едва ли оно коррелирует с содержанием романа.

А вообще, переводить я этот роман, конечно, не буду - так, перевёл первую "главу" для развлечения.