Ёперный театр

Строить здание оперно-балетного театра в столице республики Мико – городе Сыктыв-Ола решили давно. Как говорится, «не глянув в Святцы, да бух в колокол». Если бы всё-таки в Святцы глянули или хоть в школьный учебник «Культура народов», то не стали бы затевать такое строительство по причине абсолютной чуждости оперно-балетного искусства музыкальной культуре народа Мико.
Однако у руководителей республики – сплошь «засракулов» (заслуженных работников культуры) не было привычки куда-то заглядывать. Просто они вдруг получили большие «денежные средствА», которые было приказано «быстро освоить». Чтобы именно так исполнить высокое повеление, и было решено строить грандиозное театральное здание.
За многие годы стройки украли много мешков государственных денег (если, конечно, измерять «средствА» мешками). Потом кого-то осудили, кого-то посадили, но кто-то всё же сумел набить свои карманы и банковские счета «средствАми». В конце концов, роскошно-помпезное здание было торжественно открыто, разумеется, после разрезания красной ленточки.
И вот отовсюду стали набирать штат оркестрантов, певцов, рабочих сцены, монтировщиков декораций, гримёров и костюмеров, а также художников всех мастей. Своих специалистов в маленькой Сыктыв-Оле не оказалось, поэтому наприглашали разного калибра оперно-балетных неудачников из разных мегаполисов. Ведь преуспевающие оперно-балетные служители  не пожелали уезжать с насиженных мест. Зато всякие горе-специалисты рванули в Сыктыв-Олу с превеликим удовольствием. Республика Мико поднатужилась и даже обеспечила их жильём.
Первые две постановки оказались операми «Евгений Онегин» Чайковского и «Аида» Верди. Чуть позже появилась его же «Травиата», а также балет «Тысяча и одна ночь» некоего мутно-невнятного местного композитора-самоучки. Вскоре произошел и первый конфуз. Назюзюкавшиеся «в сосиску» разношерстные монтировщики декораций умудрились после «Аиды» оставить на сцене финиковую пальму, и назавтра, когда начался «Евгений Онегин», экзотическое дерево стояло в саду у Лариных. Мало того, Татьяна и Ольга, накануне певшие партии древнеегипетских рабынь, из-за аварии на водопроводе не смогли смыть с лиц тёмно-коричневый грим. Поэтому, к счастью или к беде, но певицы эти – в отличие от своих героинь весьма пожилые и толстые  дамы – под покровом искусственной тёмнокожести не сумели показаться юными и белокожими русскими помещицами.
В дело вмешалась  пресса – конкретно «Сыктыв-олинский рабочий», и скандал получился отменный. Для обсуждения дел в новом театре собрался даже республиканский Актив, на котором ни к селу, ни к городу вдруг всплыли финансовые злоупотребления при строительстве театра. В результате никого не наказали, но решили пригласить в Оперу и балет человека аж из Москвы, который мог бы разрулить безобразия и в корне ликвидировать все беды.
И он приехал – ослепительно-великолепный и пафосный, невероятно помпезный и торжественный «генеральный директор» Жан Тротуарович Туманян, от которого воняло давно немытым телом и дешевыми сигаретами.
Его матушка Ашхен, будучи простой армянской крестьянкой, страстно любила романтическую Францию, даже преклонялась пред ней. Отсюда в её воспалённом мозгу и возникло французское имя Жан для сына, родившегося от сапожника Тротуара Туманяна. А его имя заворожило бедняжку Ашхен раньше, и она сдалась под брутальным натиском Тротуара!
Позже супруги Туманян заплатили немалые «средствА» своему «человечку» из московского департамента культуры, чтобы бестолковый Жан поступил учиться в столичную Академию этой самой культуры при энергичном содействии тогдашней ректорши заведения и бывшей их односельчанки Арлекины Гургеновны Тер-Оганесян.
Кое-как выучившись на «менеджера зрительских мероприятий», Жан сумел втиснуться на должность администратора в столичный Театр юмора и сатиры, директором которого тогда работал супер-блистательный как бы юморист Конкорд Ваганович Тэртэрян.
Удивительное совпадение, но спустя полгода совместной пагубной деятельности Жана и Конкорда ранее весьма успешный Театр юмора и сатиры полностью сдал свои аншлаговые позиции и превратился в обанкротившийся бардак. На этот раз никто не смог помочь, и Жан вылетел с приятной должности, как пробка из бутылки игристого армянского вина. Тем временем дружище Конкорд сумел, как ни странно, пойти на повышение, став коммерческим директором Театра оперетты. Он-то и сообщил «милому Жанику» информацию об открывшейся вакансии «генерального директора» в Оперно-балетном театре республики Мико.

Здесь Жан Тротуарович первым делом занялся оркестром и без предупреждения заявился на его репетицию. Наблюдая за дирижером и оркестрантами, он что-то ловко записывал в блокнот, а потом торжественно провозгласил:
; Сейчас кратко процитирую идиотизмы дирижера:

«Фагoты еще в poт не взяли, а тpомбoны ужe кoнчили…
Все партии - более-менее, но первые скрипки – инвaлиды.
Не надо смычками сопли месить!¬
Смотрите одним глазом в ноты, а двумя на меня.
Левой рукой живей шевелите, чтобы казалось, будто вы еще не сдохли.
Медники, перестаньт¬е пялиться на декольте флейтистки¬.
Фаготы, каким местом вы издаете звуки?
Создается впечатлени¬е, что у труб непроходим¬ость. Обратитесь¬ к урологу¬!
Я убью всех вас по очереди, похороню, отсижу, а потом наберу новый оркестр.
У вас, милочка, такое выражение лица, будто, кроме виолончели¬, вы ничего между ног никогда не держали!
Не надо терзать арфу, будто это ваш пьяный муж.
Тромбоны, хочу вам пожелать, чтоб так играли на ваших похоронах».

Но это, ребята, далеко не всё! Я бы гораздо больше записал, если бы техничнее ручкой владел. А еще я заметил, что барабанщик Вася Бубнов ударяет два-три раза в барабан, а потом по 15 минут отдыхает. При этом скрипач Абраша Шнейдер пилит смычком без передышки. Бубнов, что скажете в свое оправдание?
Вася в ответ тягуче пробасил: ; Да у меня просто партия такая, а у Абраши – совсем другая…
Жан Тротуарович вскипел: ; Аполитично рассуждаешь, Бубнов! Ерунду несёшь! Партия у всех нас одна – «Либерально-народная»!!!
Разобравшись с оркестрантами, директор отправился в царство реквизита – к единственной в театре реквизиторше Леонтии Валеровой – особо ценному национальному кадру – представительнице народа Мико. Жан застал её за изготовлением «серебряных» и «золотых» кубков из картона для  постановки Мико-балета «Яг-морт или Лесной человек». Толстушка клеила кубки, высунув язык – сильно старалась. Жан Тротуарович подкрался к ней сзади и заорал, что есть мочи: ; Плохо, Леонтия,плохо, джана моя!
Валерова прикусила язык, выронила очередной кубок и схватилась за сердце.
; Испугалась, джан-джаночка? И не зря боишься, цава-таным (милая - арм.)! Вот скажи, почему в «Евгении Онегине» Ларины всегда варят в саду только вишневое варенье? Что может подумать о нашем театре, например, премьер-министр республики Мико, если придет на эту гениальную оперу? Он решит так: денег на варенье отпускается достаточно, но часть их кто-то ворует! Поэтому на каждом спектакле надо, во-первых, менять ягоду для варенья – готовить то клубнику, то ежевику, то черешню, то смородину, а то и крыжовник, а во-вторых, кроме русского варенья, надо ставить на стол Лариным «ыроша кушман» ; мико-десерт из брюквы и редьки с квасом. Поняла, дура?!
Леонтия беспомощно молчала, со страху вытаращив глаза, а по её лбу струйками стекал холодный пот.
Оставив беднягу, Жан Тротуарович отправился к костюмерам. На них он тоже «наехал» с воплями негодования:
; На премьере балета «Тысяча и одна ночь» Шехерезада – вполне обеспеченная, даже богатая, согласно либретто, восточная баба, соблазняя шаха, кружится в танце с абсолютно голой попой! (разумеется, первую букву этого слова директор похабно заменил на "ж"). А виноват в этом костюмер Тыртов, который нагло упёр казённый отрез импортного шифона, из-за чего шаровары для героини были перешиты из старых треников самого Тыртова!
Оставив в полной прострации бригаду костюмеров во главе с мерзавцем Тыртовым, Жан Тротуарович вальяжно прошествовал к себе в кабинет. Отхлебнув коньячку, он позвонил к примадонне театра – исполнительнице главной партии в «Травиате» Анелине Непотребской. Та ответила заспанным хриплым басом, заставив Туманяна заволноваться за судьбу будущих постановок с участием сопрано. Однако он быстро взял себя в руки и ласково промолвил: ; Анелина, кошечка моя, почему так гудишь, чем напилась?
Певица прокашлялась и запищала: ; Ну, ты, козел! Чего надо?!
; Слушай сюда, корова! Хватит обжираться жареной свининой с картошкой и пирожными с кремом! Сядь уже на диету! Ни один слушатель не может поверить, что такая жирная туша, как ты, умирает от чахотки в финале «Травиаты»!!!
Анелина в негодовании бросила трубку, а директор откинувшись на спинку кресла, возжелал, было, передохнуть, но его мобильник заиграл мелодию армянской песни «Ой сирум, сирум» (о любовь, любовь – арм.), и Жан с тоской вспомнил матушку Ашхен с батюшкой Тротуаром. Восхитительный рингтон всегда ввергал его в пучину ностальгических воспоминаний.
Звонил старый дружок Конкорд Ваганович: ; Барев, ара-э (привет, дружбан – арм.)! У меня в оперетте освободилось теплое местечко администратора. Бывший помер, вчера похоронили, так что быстро возвращайся в Москву, будем опять вместе работать, теперь опустим ниже плинтуса Театр оперетты!
И кабинет директора Миконской Оперы мигом опустел, а от Жана Тротуаровича осталась лишь тяжелая вонь немытого мужицкого тела и дешевых сигарет.