На ресницах снежинки

                              
      Той, которой не сказал:
      — Можно мне тебя проводить?
      Однокласснице, Марине К.
               
               

               
               
                повесть
— Можно я тебя провожу? 
     Она обернулась и пристально посмотрела ему в глаза.
— А что дальше?
— Съедим по порции мороженого в знак нашей дружбы.
— А потом? — произнесла она и улыбнулась.
     Эта улыбка и вселила в него уверенность.
               
               


               

                Пролог

     День выдался погожий, праздничный. Солнце, разогнав серую, леденящую промозглость уходящей зимы, окончательно утвердилось на голубом небосклоне. Солнечные лучи, соскучившись по земле,  дарили ей своё тепло и благодать, и земля радостно их принимала,  приветствуя наступление весны  колыханием  разогретого воздуха. Люди подставляли побледневшие за зиму лица солнечным ласкам, щурились и улыбались хорошей погоде, весеннему настроению, празднику.
      Он тоже улыбался и жмурился от яркого света выйдя из полутёмных лабиринтов продуктового магазина. Осмотревшись вокруг, тяжело ступая по ступеням, спустился  на тротуар и не спеша,  помахивая в такт походки сумкой, двинулся в сторону кладбища. Идти не далеко, минут за двадцать дойдёшь. Бутылочку себе купил здесь в магазине, бутерброды взял дома, а ещё крашенные  в луковой шелухе яйца, что варил вчера, получились красивые, ровненькие, ни одно не лопнуло. Протёр каждое яичко маслом, и они блестели как игрушечные. Сегодня же праздник — Пасха, и в этот день он посещал могилы родителей.  Ждал этого момента. Но вовсе не радостно проходили их встречи, скорее наоборот, ибо гробовой камень отделял родителей от сына. Долгой травой проросли годы разлуки.
 
       Два года назад Алексей Карташов вернулся домой после длительной командировки, в которую был отправлен юношеским безрассудством. Пятнадцать тяжёлых и суровых лет, пропитанных ядовитыми парами ограниченного колючей проволокой пространства, через буреломы и овраги, тонущие в болотах гати, вела его жизнь к отчему дому. И вот он вновь в своём родном городе, где широко и привольно в груди, что, кажется, многие годы, прожитые вдали от родных мест, смываются прочь, как нечто временно наносное, обнажая детство как сущность, как корни, когда-то вышедшие из этой земли. Однако никто не встретил на вокзале, не утёр набежавшую слезу радости.
Вырванный из обычной будничной среды ещё совсем молодым человеком,  теперь, спустя годы, обретя право на новую жизнь, оказался в стране, содрогающейся от действий новоиспечённых реформаторов. Мир перевернулся.
      Поселился у родной тётушки, старшей сестры матери. Одинокая старушка с радостью приютила племянника — будет теперь на кого опереться. Обжился, пообтёрся в новой жизни. Встретил старых знакомых. Они и подсказали, с чего жизнь начать. Пригодился заработанный в Тюмени капитал. Арендовал небольшой букинистический магазинчик в купе с товарищем, с него и жить стал. Времена тугие настали и народ с ближайших домов и улиц нёс не только книги, но и антиквариат, жить как-то надо, кто брошь, кто подсвечник, а то и картину. Только иконами не занимался, нет! Не мог покупать и продавать веру, хотя сам себя считал скорее атеистом, чем верующим.
     Старые книги — его любовь и страсть! Разыскал свою бывшую библиотеку по дальним родственникам. Не без труда вернул часть и дополнил утраченные издания новыми. В обществе своих любимых книг Карташов не чувствовал холода одиночества, окружавшего его длинными вечерами, когда за окном разгоралась разноцветная мозаика, собранная из тысяч и тысяч огней ночного города, где каждый огонёк таил в себе семейный уют и тепло, которого не было в его доме.

      Народ  двигался в сторону кладбища, держа в руках веточки вербы, искусственные цветы и куличи. У ворот, на рваном ковре из втоптанной в грязь прошлогодней листвы, проступавшей из-под талого  апрельского снега, стояли   нищие. Это были люди разного полу и возраста, прилично одетые и похуже. Вдоль облупившихся оград, выстроившись шеренгой расположились богомольного вида старушки с иконами и крестами. За их спинами можно было увидеть пузатые сумки и мешки, доверху наполненные печеньем и конфетами, куличами и крашеными  яйцами. Всё это пестрело на фоне серо-грязных могил Марьиной рощи. От чёрных влажных стволов деревьев, прогретых солнечными лучами,  распространялся горьковато-терпкий запах прелой коры. Разбухшие почки лопались под давлением накопившейся энергии и извергали из себя нежные краски наступающего возрождения.
     Пробравшись сквозь строй страждущих и милостиво раздав приготовленную мелочь, он вступил на территорию вечного упокоения. Вот оно и место под тополем. Окреп тополь, раскидал корни по сторонам, врос в могилы, покосив ограду. Алексей с укором посмотрел на дерево, взглядом измерил высоту и, поклонившись родителям, присел на скамеечку. 
      Хорошо здесь сегодня, светло, солнечно. Правда, народу много, чуждая данному месту суета. Посторонние разговоры отвлекают от общения с родителями.
       Внезапно синица, слетев с ветвей тополя, опустилась на серый мраморный камень, суетливо попрыгала и, не найдя причитающихся для неё крошек, удивлённо цвиркнув, улетела. От птичьего щебета, от воздуха, пахнущего весной, от всей этой благодати потеплело на сердце, порадовало душу.
      Найдя спрятанный веничек, подмёл, привёл могилки в порядок. Последний раз был здесь глубокой осенью, но до первого снега. Прибравшись, положил каждому родителю по красивому яичку, кусочку кулича и, усевшись на скамье, раскупорил принесённую четвертинку. Выпил. Прошло как-то незаметно, и он налил ещё. С каждой выпитой рюмкой розовые очки, сквозь которые Алексей смотрел на мир, ниспадали всё ниже и ниже, а вскоре вовсе исчезли. Он взглянул на свет как на палача с топором из своего одиночества. Весь праздничный оптимизм испарился, выплеснувшись на горящий душевный гнёт: день уже не казался светлым и ясным. Бутылочка почти пуста. Ни одного кусочка кулича, ни одного освящённого яичка не было съедено. Всё так и лежало перед ним на газете.
      Вспомнил лица родителей, эпизод своего детства … и снежинки на ЕЁ пушистых ресницах, таких родных и таких далёких.
     В памяти всплыли строки Омар Хайяма:
                «За миг  сомнения в любви
                Ты должен заплатить годами ожидания …» 
       На фоне голубого неба выткался узор из паутины чёрных ветвей. И был в том узоре один лишь единственный воображаемый образ. Образ из далёкой юности.

 
                ***
      Начало лета. Только что отгремевшая гроза насытила воздух озоном и свежестью леса. Омыла асфальт на дорогах, заставила его сверкать солнечными бликами. Проезжающие автомобили как корабли бороздили огромные лужи, поднимая радужные брызги дождевой воды.
      Он шёл к ней. Шёл и на ходу подыскивал слова, какие скажет, показывая полученную из военкомата повестку. До сих пор между ними не было серьёзного разговора. Они старались избегать данной темы, пряча глубоко в сердце свои переживания. И вот вчера Алексею вручили извещение о призыве в армию. У него осталась всего неделя: уволиться с работы, оформить расчёт и подготовиться к проводам. Семь коротких дней перед двумя годами разлуки. Он не боялся армии и принимал  её как необходимую действительность. Служба в армии — это своего рода школа мужества, как утверждает передача «Служу Советскому Союзу». Парней, пришедших  из армии, в кругу его друзей называли мужиками. Это звучало солидно.
      А самое главное — у него есть Она!
      Они не виделись уже несколько дней — у неё заканчивалась экзаменационная сессия и сегодня должен быть последний экзамен. Это был её первый курс радиофизического факультета. Он же типографский рабочий, печатник.
      Вот и угол заветного дома. Навстречу ему, в лёгком, воздушном платье, идёт она. С улыбкой на лице, с радостно-счастливыми глазами, но … с незнакомым парнем, доверчиво взяв его под руку.
      Увидев их, Алексей остолбенел. Никак не ожидал он такого поворота: в данный момент, за несколько дней до армии, когда нервы и так на пределе. Внутри всё вознегодовало. Что это — подлость? обман? измена? Незнакомое до сей поры чувство ревности обожгло сердце. Тревожное беспокойство вторглось в душу. До боли сжались кулаки, готовые в порыве ярости разнести любую преграду. Одна лишь ревностная мысль заполнила голову, и никакие другие доводы в тот миг не могли докричаться до его разума. Всё это за какое-то неуловимое мгновение.
      И вдруг, будто от удара током, в глазах потемнело. Внезапная головная боль,  боль, которая, казалось, уже навсегда покинула его, оставив лишь, как  напоминание о прошлом след в виде шрама скрытого под волосами, внезапно пронзила голову. Ударив по вискам, она ворвалась внутрь, вцепилась когтями в мозг, не давая опомниться. Боль захлёстывала с каждым толчком сердца, посылая поток беспощадных импульсов в разгорячённую голову. Не выдержав, он обхватил её руками, развернулся и бросился бежать. В одно мгновение оказался на другой стороне улицы и, пробив собой словно тараном брешь в густых кустах, служивших живой изгородью, как безумный ворвался в парк.
     В парке начинала играть музыка, приглашая на вечер танцев. Молодёжь, перехватив по дороге чуточку  увеселительного, лениво брела к лобному месту парка — танцевальной веранде. Кто-то шёл дерзкой ватагой, кто-то влюблёнными парами  или шествовал в гордом одиночестве. Все дорожки и аллеи вели к танцплощадке. И Алексей оказался на одной из них, ведущей в царство молодёжи.
      Прорвавшись сквозь кусты, которые цеплялись за него, желая удержать, он ощутил на руках жжение от оставленных колючими ветвями глубоких царапин. И сквозь эти раны, сочащиеся кровью, почувствовал неправоту и глупость своего поступка. После бурной волны эмоционального всплеска, рождённый излишней впечатлительностью гнев стал остывать, уступая дорогу разумному осмыслению происшедшего. В памяти всплыли воспоминания былых встреч: её глаза с пушистыми ресницами, на которые садились снежинки и он, приблизив своё лицо, пытается их сдуть. Она, задорно смеющаяся, отталкивала, чтобы  через мгновение вновь прильнуть для поцелуя. И тогда он понял, что неправ! Не глупое и низкое чувство ревности должно владеть им, а любовь! Своим недоверием лишь оскорбил и унизил ЕЁ!  И, придя к таким мыслям, он устыдился. 
      Машинально продолжая двигаться, Алексей углубился в парк и своим удручённым видом испугал встретившихся друзей. Увидев ободранные руки, те набросились с расспросами — что да как? Но он не пожелал ничего объяснять и, распрощавшись, повернул назад.
      Алексей, что бы сократить путь, свернул с аллеи на тропинку ведущую сквозь парковые посадки. Там в это время, под раскидистыми липами кружком стояли длинноволосые подростки. Слышались переборы гитары и случайные позвякивание пустых бутылок под лавкой. Он знал некоторых ребят, часто встречал их на танцах, поэтому без всяких задних мыслей решил пройти мимо, кивнув головой в знак приветствия. И вдруг в этой толпе узнал атлетическую фигуру Гимнаста, вожака местной шпаны, который  на блатном жаргоне «травил баланду», как «перекинуть коробки и не намотать чалму». Лицо его выражало злобу и пренебрежение. Слушавшая его кодла заискивающе взирала на своего кумира — коротко остриженного высокого парня с жёсткими, как у хищной птицы, чертами лица. Гимнаст, так звали его дружки, уже в свои двадцать лет имел две ходки в зону, и в определённых кругах пользовался авторитетом.

     Два года прошло с того трагического дня когда они впервые встретились здесь в тёмных закоулках парка. Алексей был с Мариной, а с Гимнастом трое здоровенных пьяных верзил. Они без всякого повода стали задирать подростка и по-хамски приставать к девушке. Алексей не выдержал и ударил первым, защищая её. И никто не посмеет упрекнуть его в трусости и малодушии. Разве что силы оказались не равны и пьяные отморозки воспользовались этим: зверски избили шестнадцатилетнего подростка, мешавшего им позабавиться с девушкой. В результате сотрясение мозга, шрамы на голове и две недели на больничной койке. Гимнаста вскоре посадили за участие в ограбление магазина, а дело об избиении и попытки изнасилования замяли, переквалифицировав в хулиганскую драку между подростками. Поэтому Алексей Карташов выйдя из больницы с ним не встретился. Да и что бы он сделал этим уличным бретёрам?  Он принимает решение подготовиться к будущей встрече с Гимнастом, пока тот отбывает срок. Не мог он простить.
     Два года для нашего героя не прошли зря: все свободные часы проводил на тренировках в спортзале, благо что сосед по двору был мастер спорта по боксу и тренировал подростковую команду при ДЮСШ, поэтому проблем при поступлении в секцию не возникло. В своих спарринг-партнёрах и противниках на ринге он видел ненавистное лицо Гимнаста, отчего и побеждал в спортивных боях. Тренер даже иногда выговаривал ему за проявленною в боях излишнюю жёсткость, хотя внутри, по спортивному, гордился учеником.
      Алексей Карташов подрос, окреп, возмужал, ему восемнадцать лет, трудом, упорством и победами заслужил прямоугольный значок перворазрядника, в кармане лежит аккуратно свёрнутая повестка в армию, а в приписном свидетельстве стоит отметка о приписке в воздушно-десантные войска. В мыслях давно представлял, как он встретится с Гимнастом, мечтал об этом, но в данный момент эта встреча не радовала, даже наоборот огорчила. Не вовремя всё это произошло. Ох, как не вовремя. Не до Гимнаста сейчас, не до юношеских обид. Как оказыватся не столь уж они и важны. Он был даже готов всё простить, забыть, протяни, в тот момент, Гимнаст ему руку для примирения. И возникшее в Алексее, благодаря здравому смыслу, желание вернуться к Марине победило, и он развернулся, чтобы уйти с поляны, где кучкой стояли выпивающие дешёвое вино подростки.


      Поднося стакан с вином к губам, Гимнаст увидел Карташова, но не опустил руки, а выпив всё до капли, цыкнул своим, показывая на появившегося внезапно парня.
     — Плесните-ка ему!
     Наш герой  не успел уйти, как к нему подскочил лохматый верзила и с ухмылкой произнёс:
     — Постой чувак! Не спеши. С тобой хотят поговорить серьёзные люди.   
      Алексей обернулся. Боль в висках испарилась. Вернувшееся самообладание  восстановило нужный сердечный ритм. Внутреннее затишье растеклось по телу, будто он выпил успокоительное. Он представил себя на ринге.
      Гимнаст, вихляющей походкой, подошёл к нему.
     —Ну, что Ромео, как дела? Говорят, ты меня ищешь? Вот он - Я! — кривя рот, с издёвкой проговорил Гимнаст и, не раздумывая смазал кулаком по губам.
    — Прошлый раз ты бил сильнее, — шевеля лишь разбитыми губами,  процедил сквозь сжатые зубы, Алексей. И ответил на удар. Время, проведённое на тренировках, не прошло даром, и противник поняв это призывал на помощь всю пьяную кодлу. Стаей, как нападают шакалы, они набросились на парня, понимая, что в одиночку его уже не сломить.
     Притаившиеся в тенистых аллеях сумерки ждали своего выхода. День подходил к концу. Та часть парка, где происходила драка, была сокрыта от сторонних глаз густой листвой и кустарником. Никто не мог вмешаться в происходящее. Над парком носились звуки популярной мелодии «7:40», танцующие пары беззаботно веселились, растворяясь в музыкальном ритме.
     Это была серьёзная драка, дрались молча, озлобленно. Алексей изрядно  потрепал подвыпившую шпану. Но Гимнаст был ещё свеж, бил уверенно, чётко  отработанными на зоне ударами. От его приёмов было трудно уйти. К тому же он не лез на рожон, а больше использовал своих «шавок», которые были в плачевном состоянии.
     Удар! Из рассечённой брови кровь застит глаза. Алексей не разглядел, как у одного из нападавших блеснул нож. Он его почувствовал, откуда-то изнутри. Резко обернувшись, перехватил руку ударившего и со всего разворота заехал в перекошенную харю кулаком. Нападавший упал, оставив оружие в боку нашего героя. В это мгновение  раздался пронзительный женский крик. Послышались голоса. Алексей вырвал из своей плоти нож и, увидев занесённую над собой руку Гимнаста, всадил со всей яростью, на какую был способен, в открытую грудь противника. Нож вошёл легко, попав точно в сердце. Занесённая рука опустилась ему на плечо. Гимнаст по инерции шагнул вперёд, приблизив к нему своё лицо, выражавшее удивление, обнял и, обмякнув, сполз к его ногам.
     Алексей Карташов стоял над поверженным врагом, но не испытывал чувства победы, как ему представлялось. Он даже не понимал своего свершённого деяния и стоял с ножом в руке, бессмысленно рассматривая холодный металл. Этим воспользовался один из нападавших. Зайдя с боку ударил по голове тяжёлым деревянным бруском от скамьи. Наш герой упал рядом с тем, кто звался Гимнастом.

 
    
               
                —2—
                Сон


     Накануне встречи Марина видела  сон. 
     В ясном небе резвились две птицы. Они то поднимались ввысь, превращаясь в маленькие точки, то стремительно неслись к земле. Птицы летали и радовались друг другу, светлому дню и своей свободе.
     Затаив дыхание она следила за их игрой.
     Неожиданно на землю легла тень, это набежавшая туча закрыла солнце, и из неё  стремительно вылетел чёрный коршун, который кинулся на одну из птах и ударил страшным клювом. Птица закричала и пала на землю. Волоча подбитое крыло спешила укрыться от хищного врага. В стоне слышалась мольба о помощи. Вторая пичуга бесстрашно налетела на коршуна стараясь отвлечь его внимание от своей подруги. Коршун, покружив низко над землёй, взмыл в небеса и исчез вместе с тучей.
     ОНА подбежала к раненой птице и подняла. Пернатый комочек от пережитого страха вздрагивал и трепетал в руках, но почувствовав теплоту и защиту успокоился, доверчиво заглянув ей в глаза. Вторая птица вдруг камнем падает с небес оземь и превращается в женщину, которая встав в стороне, молча наблюдает за ними.
     ОНА стоит, держа в ладонях небесную жительницу, и не знает - что делать?
     И тут ощущает пульсацию маленького сердечка, которое взволнованно бьётся в тщедушном тельце. ОНА чувствует, как  импульсы этих ударов соединяются с ритмом её сердца. Вот в руках  уже не воздушное существо, а большое человеческое сердце. ОНА вопросительно смотрит на женщину и испуганно прижимает это сердце к своей груди, да так сильно, что вдавливает его в себя.
     Женщина знаками даёт понять, что оно теперь навсегда принадлежит ЕЙ. Теперь в её груди два сердца, но биения второго не чувствует.
     Испугавшись, Марина просыпается.

     Они не виделись уже девяносто шесть часов. Это четыре длинных, нескончаемо долгих дня. Она разложила их на часы, минуты и секунды, и ужаснулась этим громадным числам. С каждым днём она всё тяжелее переносила разлуку с ним, а впереди два года армейской службы и произойдёт это со дня на день. Она так боится этого дня и мысли о нём никак не хотят покидать голову.
      Подруги говорят  —  армия настоящая проверка для любви. Что за чушь? 
Какая проверка?! Как можно проверять или не доверять?!  Что может разрушить их любовь?!  Сказав однажды — Я тебя люблю! — было для них клятвой, присягой в верности. Эти слова произносят один раз! Иначе незачем жить!
     Увидев его, она обрадовалась, радостно замахала рукой для приветствия. Но он, вместо того чтобы ускорить шаг навстречу, вдруг побледнел и развернувшись бросился бежать проч. Она опешила, не ожидая подобного, однако взглянув на своего спутника, неожиданно приехавшего вчера двоюродного брата из Воронежа, всё поняла и вскрикнула. Но Алексей не услышал возгласа, и ей ничего не оставалось, как кинуться за ним вдогонку. Брат увязался следом.
     Она не успела, уже завязалась драка и блеснувший нож вырвал из её груди неудержимый крик. Подбежал брат, но поздно, противники оба лежали не подавая признаков жизни. Все остальные участники драки бросились в рассыпную. И всё же он нагнал одного убегающего, повалил того в траву и вдоволь накормил землёй.
     Стали подбегать гуляющие.
     Крик отчаяния обессилил её. Присев и зажав рот рукой, она неотрывно глядела на лежащего в примятой траве, лицом вниз дорогого друга. У неё не было никаких сил, чтобы встать. Подбежавшие молодые люди  помогли ей. И вот ОНА, опершись о протянутые руки, метнулась к нему, в мгновение оказалась рядом и, упав на колени, приподняла его голову. Из рваной раны истекала кровь. Она рванула платок с шеи, но тот не поддался. Рвала и трепала его во все стороны, но он только туже затягивал узел. Бурая кровь оросила её колени, на которых лежала поверженная голова. Зубами, схватив подол платья, разорвала его, обнажая часть своего девичьего тела. Стала рвать эту ткань, кромсая её на куски и прикладывая к ране, пытаясь, остановит бурлящую кровь. Обмотав его голову, прижала её к своей груди. Покрыла её бесчисленным множеством поцелуев.
     Слезы, смешанные с кровью, оставляли на щеках страшные борозды.
     Может это кровавые слёзы её любви?
     Может это слёзы разбитых надежд?
     Слёзы разлуки и безысходной тоски?
     Слёзы их чистой и не порочной любви на пороге грядущих испытаний?
Кому нужны эти испытания? Кто так нещадно хлестнул их плетью судьбы по ещё не окрепшим сердцам? Кто возрадовался, глядя, как на этом месте разбились жизни и судьбы, словно волны о крутые камни?
     Выступающие из ран кровавые рубины, капля за каплей впитывались сквозь поры её тела и души в сердце, в её новое сердце. И омытое его кровью оно застучало. Оно поглощало выходящую из ран жизненную энергию, не давая ей пасть на землю.
     Птица - сердце бьётся в её груди. Она кричит.
     Она кричит, и её крик заглушает все голоса окружающих.
     Никто не знает — что делать!
     Кто-то всё-таки сообразил и убежал вызывать скорую помощь. Приехавшая  «скорая»  увезла его и её. Она не пожелала отойти ни на шаг. Врачи были вынуждены увезти обоих.
     В этот раз в палату к нему её не пускали. Но она упорно продолжала ходила туда каждый день. Когда состояние улучшилось и он мог вставать его, как подследственного,  перевели в тюремную больницу. Вход туда был закрыт совсем, даже для его матери.
     В эти дни она слегла. Не вставала с постели, не общалась ни с кем, не принимала никакой пищи. Она просто лежала с широко открытыми глазами покрытыми влагой, глядя в пустоту. Пустота окружила её. Всё враз исчезло, без остатка! Мир, который жил в ней провалился в эту пустоту, бездонную, безжалостную и всепоглощающую.
   
     Следствие тянулось до осени. У них не было ни одного свидания.
В сентябре она пошла в институт. Но это была не она, а тень, то, что осталась от прежней молодой, задорной  девчонки. До суда ходила на лекции, просто отсиживала время и уходила.
     Состоялся суд.
     Она сидела в зале и не сводила с него глаз. Но за всё время заседания суда он ни разу не взглянул на неё, хотя она гипнотизировала его своим взглядом. Молила Бога, чтобы он заметил её. Но он упорно избегал смотреть в её сторону.
     Приговор был суров — 7 лет лагерей за превышение самообороны.
     В последнем слове он просил прощения у матери Гимнаста.
     Свою мать просил простить его.
      Было видно, что хочет сказать ещё какие-то слова, но не решился. Она ждала от него этих слов, однако он смолчал. Только тогда поднял на неё глаза, когда выходя из зала, проходил  мимо. Взгляды их встретились. Взор его был полон слёз.
      Она поняла причину молчания и пыталась кинуться к нему, но её отстранили.
     Дверь за его спиной закрылась на долгие годы. Годы одиночества. Его прощальный взгляд навсегда отпечатался в её сознании.
      Опустившись на стул, она сидела в зале одна, пока её тактично не попросили выйти. Оказавшись на улице и ещё не понимая и не принимая действительность, брела, влекомая какими-то таинственными силами, пока не очнулась возле школы, в том самом месте, где он когда-то, догнав её, спросил:
     — Марина, можно я тебя провожу?


                (продолжение следует)