Серафим

Волосы взъерошенные, рубашка выбивается из-под свитера, брюки мятые, потертые, с пузырями коленок. И при этом ярко-синие кроссовки с розовыми шнурками.
- Игорек опаздывает! – то ли жалуется, то ли радуется мужичок. – Поехал за картриджем для этого... для этого, ну как его...
- Принтера.
- Вот, ага, - соглашается он, но слово не повторяет. – В девять выехал, а сейчас двенадцать. Пробки! Такие пробки! Игорек никак не доедет. А выехал в девять. А сейчас-то двенадцать! А мне же надо закрывать. Я ему в девять звоню – говорит, что выехал. А уже ведь двенадцать. Пробки! Очень большие пробки!

Одновременно повернув головы, смотрим на заснеженную насыпь. Церковь стоит в низинке, прямо на въезде в город. Шоссе не видим, но слышим гул и вроде как оба подтверждаем – действительно пробки. Первые минуты моего замешательства прошли. Мужичку на вид лет сорок. Может, больше. Не брит, не очень опрятен, но дыхание чистое. Одет как школьник. Точнее – раздет как школьник. Будто выбежал на переменке поиграть в снежки – прямо так, в сменной обуви, без шапки, без куртки...

Собеседник никуда не торопится и все смакует имя напарника: Иго-рррек, Иго-рррек. Получается у него забавно. Может, раньше картавил, а теперь выучился. Мы стоим на церковном дворе и смотрим, как отец Серафим освящает автомобиль. Видно плохо и в основном суетящуюся вокруг машины женщину, которая даже багажник открыла.
Хлопают дверцы автомобиля, туго гудит дорога, воздух ноябрьский никого не пьянит, а лишь студит и лезет за пазуху.
- Весь в делах, весь в заботах, ни секунды не отдыхает – весь день на ногах, - снова радуется мужичок. – Не простыл бы.
«В самом-то деле...» - улыбаюсь про себя, поглядывая на кадык, покрытый мурашками.

И тут до меня наконец доходит – божий человек. Раньше в каждом поселке, в каждом районе. Странно... Куда ж они девались? Даже у нас в доме жил Лёшенька. Строго-настрого запрещено было детям его обижать. Взрослые, правда, часто прибавляли: «Будешь плохо учиться, переведут в школу для дураков – к Лёшеньке!»  Или еще: «Пойдешь с Лёшенькой коров пасти».

Вроде судьба у нашего Лёши сложилась хорошо. Мама его не бросила, не оставила, вырастила. Говорили, что сама она виновата – аборт не сделала, когда краснухой заболела. Мол, какое безобразие, а еще врачиха. А вот не сделала и вырос Алеша – никому ничего плохого за всю жизнь не сделал, дурного слова не сказал. Смеялся, ластился, улыбался всем. Окончил школу, уехал в деревню. А мама родила второго ребеночка... здорового.

- Пойду я! Спаси, Господи! – неожиданно прервал беседу мужичок-смотритель, взмахнул напоследок руками и деловито зашагал прочь.
 
Отец Серафим возвращался. Хоть и неловко было, но пришлось пойти наперерез. Хотелось поговорить с ним во дворе. Ожидание в храме уже было испорчено. Молодая, на вид вполне обычная женщина, начала жаловаться продавщице в церковной лавке на свою соседку: «Выхожу, а она мою машину пеплом посыпает! Это от неё у меня голова все время кружится. Она – ведьма! Что мне делать? Помогите!»  Тетушка как могла успокаивала, просила молиться, но прихожанка распалялась все больше: «Я и на обряды изгнания в монастыри езжу, я и на службы хожу, все равно – кружится! Вам легко говорить, а я замуж хочу, я детей хочу! Вот у вас есть дети? Вот видите! У вас есть, а у меня нет! Что вы мне всё про смирение! Как я могу смириться с тем, что у меня детей нет? Что значит «на все воля Божья? Я ходить не могу, у меня голова кружится!»

Жалобщица дошла до такой степени возмущения, что стала кричать. А тетушка так и продолжала втолковывать ей, что не надо ни бесов изгонять, ни иголки втыкать в чучело соседки. Слова хоть и не доходили, но все-таки прихожанка успокоилась: то ли от их тихого, терпеливого материнского ритма, то ли просто опомнилась.

После беседы с батюшкой сразу уходить не хотелось. В магазинчике при церкви продают свежие пирожки. Бабушка-хозяйка приветливая, миловидная, улыбчивая. Торопливо поднялась, прядь седых волос под косынку убрала. Начали почему-то не с пирожков, а с икон. Пока рассматривали да обсуждали, в дверях показался недавний знакомый в синих кроссовках:
- Светочка, я тебя люблю!
- Спасибо тебе за твою любовь. Я тебя тоже люблю, - ответила женщина, ничуть не смутившись.
- Записочек нет?
- Нет пока.
- Я позже зайду! – радостно сообщил мужичок.
- Заходи, заходи, - одобрила Светочка. – Спаси, Господи!

Следом в лавку заскочила женщина в большом пуховике. Заскочила да тут же и выскочила. А мы услышали только требовательный писк из коляски. По возрасту женщина годилась младенцу скорее в бабушки, чем в матери.
- Дайте мне икону, чтобы дочь замуж вышла, - попросила она, когда вернулась.
Женщина, чтобы охладить лоб, сдвинула шапку на затылок. Светочка растеряно моргала, откладывая мои покупки в сторону. 
- Может, Петра и Хевронию? - предложила она. – Хранители семейного очага.
- Хорошие? – требовательно перебила посетительница. – Мне надо наверняка. Самую сильную.
Продавец, видно сдерживаясь, чтобы не отпустить шуточку, ответила:
- Икон плохих не бывает, выбирайте что вам по душе, молитесь, в храм ходите.
- Ой, да ходим! - снова перебила женщина. – Сами понимаете – по возможности. Бог-то он у каждого в душе, - строго, с нажимом заключила она. - Каждый молится, каждый верит, как может. А если Чудотворца? Лучше Петра? Хорошая, да? Ну тогда давайте эту. И пакетик. Нет, с цветочками.
- Спаси, Господи... – сказала матушка, участливо глядя вослед покупательнице.

Мы немного постояли в тишине. Забыли на чем остановились. Пока продавец собиралась с мыслями, дверь снова отворилась. Вошла парочка: мужчина в седой, красивой, как у Деда Мороза, бороде и женщина. Разглядывать их было неловко, хотя женщина явно любила привлекать к себе внимание.
- Какой тебе акафист, ты «Отче наш» не знаешь, – тихо сказал старик.
- А я выучу! – не смущалась женщина. – Пить брошу и выучу!
Гражданка деловито рассматривала утварь, тыкала пальцем то в образа, то в писания, делала заявления, немного кривлялась. Мужчина терпеливо ждал. Дочке его было приятно наше смущение. Но чем больше она изливалась, тем жалостливее мы смотрели. Поняв, что осуждения не будет, женщина притихла. Так ничего и не выбрав, отец с дочкой ушли.

После глубоко вздоха и тихого «спаси, Господи», мы остались одни. Хозяюшка зачем-то опять перебрала все мои покупки. Она устала, это было видно.
- Спасибо, давайте остальное в следующий раз.
- А пирожки?! – вдруг вспомнила она и просветлела. – Сегодняшние, свежие, румяные?!
- Давайте. Пирожки, конечно, давайте!
Быстро, пока еще кто-нибудь не пришел, мы рассчитались и попрощались. Уже в дверях спины тепло коснулось «спаси, Господи». 

Пирожки так вкусно пахли, что люди в автобусе стали ерзать на сиденьях. Почему-то хотелось ехать подольше. Просто ехать, просто смотреть в окно. На идущих прохожих, на тонкий сероватый снег, на мигающие светофоры.  Ехать и думать лишь об одном: а привез ли Игорек... Иго-рррек картридж... для принтера...