Меня зовут Алина... Глава 17

               


        Скоро новый, 2010 год, а настроение у меня совсем не праздничное. Все лежу и гляжу в потолок, а вокруг все одно и то же, с утра до вечера, каждый день, кроме воскресенья и половины субботы. В начале шестого утра, мама уходит на прогулку с Ричиком, затем кормить его, я пью свой утренний чай, а завтракаю позже, когда мама возвращается с приятелем на перерыв. Обычно это бывает в половине одиннадцатого утра, редко, если мама задерживается, хотя пунктуальность здесь не к чему. У меня ни сахарный диабет, когда жизнь зависит от уровня инсулина в крови. Ради мамочки, чтобы ей не разрываться, когда работы много, я могу потерпеть. Мама считает по-другому. «Мое рабочее расписание будет подстроено под твои нужды. Главное, чтобы тебе было хорошо». Это утверждение нелегко оспорить, гораздо важнее для меня облегчить маме жизнь. Я вполне могу обойтись без обеда, но как убедить в этом близкого человека? Мама как заведенный механизм, ни разнообразия, ни отдыха, самое несправедливое – никак перспектив. Неизвестно, будет ли лучше?
Чтобы ни сойти с ума от тишины, я прошу маму перед тем, как она уходит на свою почту, включать телевизор. Мне без разницы, что смотреть и слушать, лишь бы не быть оглушенной молчанием. Я стала ненавидеть тишину, порой я разговариваю сама с собой, еще чуть-чуть, и я начала менять голоса, а это уже шаг на пути к сумасшествию. Свидетелем моих бесед был Ричик. Наверное, если бы он мог говорить, я услышала бы слова утешения. В то, что четвероногий приятель станет меня жалеть, я не сомневалась. Я была отрезана от внешнего мира, это – тяжелое испытание. Я плакала, оставаясь наедине с Ричиком, но я старалась выглядеть веселой к маминому возвращению. Я долго не могла с ней наговориться, мне все о ней было интересно: почему мама не перейдет на участок поближе к дому, может, ей, вообще, найти для себя другую работу или нового спутника жизни? Мамочка еще совсем не старая, а живет, будто старая затворница: с работы домой, потом опять на работу, а после ее окончания – в магазин. Дома, …дома своя работа, и никакого отдыха. Мамочка устает, я чувствую это, но она не жалуется. Терпению ее позавидовал бы Ричик, а оценить ее могу только я. Но чем мне отплатить за такую ее беззаветную любовь, смогу ли я когда-нибудь быть ее полезной?
Вот сейчас я одна, прочла вслух все известные мне стихотворения, теперь пожалуй, пора переходить к таблице умножения, а, может, Ричику рассказать об исторических достопримечательностях Пуэрто-Рико, или особенностях строения черепа древнего титануса? Ричик всем интересуется, но стесняется спросить. За окном идет снег. С неба падают мохнатые, снежные мухи, однако, в отличие, от роя назойливых насекомых, снежинки появляются упорядоченно, так, будто кто-то невидимый выпускает их, секунду – две спустя после предыдущей партии. Снег ложиться ровным слоем на дорогу, на тротуары, а дворники старательно сгребают его лопатами. Вскоре вслед за насыпью образуются сугробы, в которых так любят валяться ребятишки. Обычно разбегаются и падают в снежную преграду лицом вниз, и лежат с закрытыми глазами, пока кожа на лице не начинает неметь, теряя чувствительность. Довольные, с побелевшими от холода лицами, ребятишки переходят к активным действиям – игре в снежки или лепке снежной бабы. Они выходили у всех разные. После окончания лепки мы все – ребята, выбирали лучшую, давали снежным созданиям имена, затем играли дальше. В дочки-матери, в прятки, однажды я оказалась в роли Снегурочки, которую заколдовал злой волшебник. Внучка Деда Мороза разучилась смеяться, а много плакать, словно какая-то царевна Несмеяна, я не умела. И тогда я придумала, как мне быть. Я превращалась в спящую красавицу, которой все любуются, но с которой никто не желает поменяться местами. И вот, тогда я лежала на ледяной скамейке, мечтала, чтобы поскорее наступило солнечное лето, мороз и сырость сменились хорошей погодой, вслед за которой вернуться летнее безделье и мечты о зимних забавах. Так и получается, что зимой мы мечтаем о лете, а в жару и в зной – о катании на санках, игре в снежки.
Неожиданно Ричик залаял. Вероятно, кто-то пришел, - Это, верно, мама, - сказала я приятелю.
Добежав до входной двери, Ричик продолжал заливисто лаять. Скорее всего, за дверью кто-то чужой. – Ричик, ко мне, звала я пса. Но он продолжал брехать на незваного гостя.
Мало того, что пришелец не уходил, так он решил еще раз напомнить о своем прибытии требовательным звонком в дверь. Меня будто пружина подбросила в кровати. Я впервые остро ощутила гнетущее бездействие рук и ног. Захотелось вскочить, и пойти узнать, кто  же это, все-таки, такой нетерпеливый? Ричик продолжал заливаться, а я мысленно уговаривала его умолкнуть. Но мои просьбы, видимо, быстрее подействовали на пришельца, который, наконец, угомонился. Мне оставалось лишь гадать, кто выступил в роли нарушителя спокойствия? Одноклассницы: Лена, Маша, Инна, Света, Оля… Может. Они решили заявиться все вместе? Что же мне делать? Так хотелось их увидеть. Я сейчас попытаюсь встать. Сейчас, сейчас …  кажется, я продавила ладонями, и теперь с обеих сторон на диване от меня ямы, но с места мне сдвинуться не удалось.
Хлопнула входная дверь. Мама возвратилась с работы! Жаль, что я не могу броситься ей на шею.
- Алиночка, как ты? – мама вошла ко мне в комнату, и с порога принялась меня целовать. – Знаешь, я сейчас на лестнице встретила мальчика, взрослого, лет пятнадцати-шестнадцати. Так он приник ухом к нашей двери и слушал. Долго стоял, уж не знаю, что он там хотел услышать. А Ричик заливался. Ты не знаешь, кто к тебе мог приходить?
Наполовину испытующий, наполовину лукавый взгляд мамы вызывал меня на откровенность, но исповедоваться перед мамой мне было в не в чем, - Не знаю. Мам, ты можешь спросить у моего лечащего врача, какие упражнения мне необходимо выполнять, чтобы я смогла подняться на ноги?
Вопрос мой ввел маму в затруднение. По-моему, она успела свыкнуться с мыслью, что навечно привязана ко мне, не желала моей самостоятельности. – Алина, врач при выписке советовала нам не торопиться. К мышцам твоим должна постепенно вернуться чувствительность, и лишь после этого врач назначит длительный курс массажа, физиотерапии.
Я смотрела на маму, и недоумевала. Может, она не хотела, чтобы я встала на ноги, - Мама, я вижу, как ты бьешься, и прекрасно понимаю, что у тебя нет средств на массажиста. Лучше купи мне мячик, чтобы я могла тренировать руки, сжимая его. Веришь мне, что я буду стараться заниматься?
- Не сомневайся, Алиночка. Я хочу, чтобы ты делала упражнения с мячиком ли, экспандером, но боюсь, что ты напрасно будешь обнадежена. Страшно обмануться в своих ожиданиях, моя девочка.
- Страшнее обмануться в близких людях.
Наверное, в голосе моем звучала злость на себя ли, но не исключено, что и на маму. Она тут же попыталась переубедить меня, - Не ожидала от тебя подобного, Алина. Нам еще поссориться не хватало.
- Я не хочу с тобой ссориться. Все, чего я прошу, мама, купи мне мячик или ручной тренажер.
Мама долго смотрела на меня, причем ее неотступный взгляд вынудил меня прикрыть глаза. Я успела досчитать до двадцати семи, как почувствовала, что давление извне сошло на нет. Так и есть, и, все-таки, мы с мамой расстались не по-дружески. Мой взгляд скользил по стенам, натыкаясь на одно и то же – обиженное мамино лицо. Разве я просила у нее что-то особенное? Всего лишь, чуть больше внимания со стороны лечащего врача. На медиков я была обижена давно, еще со времен травмы, полученной мной в бассейне. После того, как меня еле живую, в бессознательном состоянии вытащили из воды, и еще обвинили в глупом упрямстве, что я могла подумать о людях, считающих себя вправе поучать и одновременно не верить другим?
- Алиночка, ужинать будешь?
Есть мне не хотелось, но мамочка будет беспокоиться, если я откажусь. Пока я жевала сосиски, мама не сводила с меня глаз. Я ощущала себя Центром Вселенной. Я жевала машинально, после первой сосиски я наотрез отказалась продолжать, - Мам, как выглядел незваный гость?
Мама пожала плечами, - Обычный мальчик. Мне он показался испуганным, увидев, что я направляюсь к нашей двери, он метнулся вниз по лестнице. Может, он квартирой ошибся. К сожалению, я не успела его рассмотреть, как следует.
- Скорее всего, мальчик ошибся адресом. Мам, а тебе визитер кого-нибудь напомнил?
- Вроде, нет. Парнишка высокий, из-под шапки у него выбивались темные волосы, особых примет у него не было.
Описание, сделано мамой, было весьма расплывчато, но кое-какие предположения у меня появились. Во дворе я не имела друзей среди мальчишек, стало быть, пришелец – школьный приятель, возможно, даже Акиньшин. На него похоже, удрать, будучи замеченным на месте происшествия.
- Алина, мне показалось, что мальчик знал, куда шел. Наверное, это был твой одноклассник.
Я не стала спорить, - Мама, я больше не хочу есть, лучше принеси чай.
Мама отличалась деликатностью, потому не стала расспрашивать далее. Я бы и сама о Вите не стала говорить. В том, что в роли гостя выступал именно он, я почти не сомневалась. Видеть его я не желала, если бы только одним глазком, но так, чтобы Акиньшин меня не видел. Мне больно и стыдно, хотя я ни в чем его не обманула, но быть в униженном положении стыдно, особенно в глазах человека, которого я желала бы признать своим другом. Хотелось, чтобы и я оказалась ему не безразличной. С Ричиком они быстро поладили бы, стоит им лишь познакомиться, а ранее этого мне надобно встать на ноги. Я не раз себе это представляла. Сожму кулачки, что есть силы и нажму на кровать, а к ногам, будто гири тяжелые привязаны, держат окаянные. Сдвинуть бы их с места, гири эти. Груз не дает свободы, но я не отчаиваюсь. Я пробую снова и снова. Гири тянут меня назад, но я, все-таки, иду, если это можно так назвать, скорее, ползу, но в отличие от черепахи, я не знаю, когда закончится эта каторга. Наконец, я наберусь решимости и отброшу в сторону лишний груз.
- Алиночка, ты права. Тебе нужен комплекс упражнений, а на Новый год мы позовем в гости твоих подружек. Хочешь?
Мне вспомнился день моего четырнадцатилетия, девчоночье веселье и наши мечты о будущем. Как быстро им было суждено превратиться в прах. Девчонки станут меня жалеть, а за ними и я разжалоблюсь по отношению к себе любимой. А сочувствия настоящего, не показного заслуживает моя мама. Я улыбнулась, вот только улыбка у меня получилась вымученная, - Нет. Мама, скажи, я выгляжу сейчас счастливой? Ответь правду.
Мама молчала. Ее опущенный взгляд красноречиво говорил сам за себя. По ее примеру я опустила голову и благоразумно молчала. Вскоре мне надоело это делать. – Мама, я все понимаю, но мне от этого не легче. Вообще-то, мне очень хочется увидеть девчонок. Мам, а, может … ты смогла бы посадить меня на стул? Обещаю тебе. Я буду сидеть неподвижно.
Наверное, мне удалось бы упросить маму, и мое скромное желание вскоре стало явью, но злой рок, предупреждение от которого мы получили пронзительным трезвоном, прервал наш разговор.
Пока я гадала, кто там явился, мама направилась к входной двери. Я мысленно перечисляла всех своих одноклассниц, прикидывая, кого бы я более всего желала увидеть: болтушку Гвоздикову, Светку-обжору, а, может, Леночку Мосягину, непревзойденную лошадницу? Яркими красками я рисовала их, а воображение упорно выдавало мне совсем другой портрет. Как сильно я жаждала увидеть … его, о ком я думала последнее время, кому я бессчетное количество раз признавалась в любви, и без кого не представляла свое будущее.
- Алиночка, а к нам гость.
Если бы под моей кроватью разверзлась пропасть, я так не удивилась. Передо мной собственной персоной стоял Витя. – Здравствуй, - тихо произнес Акиньшин.
Я лежала с закрытыми глазами в ожидании, когда Витька уйдет. Отсутствие звуков вокруг настораживало. Разве я снова одна? Открыв глаза, я наткнулась на сидящего в сторонке Витю. Он смотрел на меня с какой-то грустью, мне даже показалось, что в уголках его карих глаз блеснула слеза. Еще немного, и он заплачет, как девчонка.
- И ты тоже станешь жалеть меня? А я думала, что ты мне … друг.
- Друг, - эхом отозвался Акиньшин.
Заметив, что Витя оглядывается на дверь, я спросила. – Ты кого-то ждешь? – после паузы я добавила. – Мамы боишься?
- Никого я не боюсь, просто не хотел, чтобы твоя мама неправильно истолковала мое появление.
- Тебя не смущает, что я – калека? – с трудом, но я, все-таки, выговорила это коварное слово. Называя себя так, я отнюдь не считала себя ущербной, но еще больше мне не хотелось, чтобы другие считали меня таковой.
- Я считаю, что ты не такая, как все. С тобой здорово, ты … не строишь глазки, не кривляешься, как остальные девчонки.
Не скрою, мне было приятно. Мои чувства отразились на лице. Впервые за долгое время одиночества я улыбнулась искренне и ласково, - Витя, скажи, а почему ты сбежал, когда приходил ко мне в первый раз?
Витя виновато улыбнулся и пожал плечами. Я искоса любовалась им. Мне нравилось в нем все, даже его застенчивость, ведь только настоящая любовь робкая и нерешительная, а вовсе не страсть, преследующая плотское наслаждение, не ведает удержу. Кроме того, по-моему мнению, Витя – целеустремленный человек, увлекается точными науками, ему присуща логика.
- А вот и я, - с подносом в комнату вошла моя мама. – Я принесла вам чай с разными вкусностями.
- Мама, спасибо, но Витя не любит пирожные, - ответила я за нас обоих, - Правда, Витя?
Акиньшин согласился, но скорее, из солидарности. От моего внимания не укрылось, как соблазнительно он улыбнулся, глядя на угощение. На подносе стояла тарелка с аппетитной пиццей, аромат от нее исходил божественный, - Мамочка, очень вкусно, я уже чувствую, но мне не хочется в присутствии моего друга затруднять тебя.
Наконец, Витя напомнил о себе, - Я очень люблю пиццу. Спасибо за чай.
Мама расплылась в улыбке, - У нас еще есть конфеты, Алина их любит.
- Не люблю, мама, и, вообще, мне больше нравится смотреть на то, как закусывают другие. Правда, правда, я не выдумываю.
Витина рука застыла на полпути к тарелке, - Тогда, пожалуй, и я не буду есть.
- Мои дорогие, это уже перебор. Алина, как любая девочка, желает сохранить хорошую фигуру…
Я перебила, - В первую очередь, я не хочу лишний раз тебя обременять, мама. Всем известно, что делают люди после плотного потребления пищи.
- Но нельзя голодать, Алиночка, - возразила мама.
- С голода я не умираю, да и нужно мне совсем немного, ведь я все время лежу. Пусть Витя все ест.
- Нет, только с тобой, за компанию, - убедительно заявил мой друг, а, может, и того больше.
- Я не хочу есть, - в моих словах было столько убедительности, что более меня упрашивать не стали.
- Алина, а как ты хотела, чтобы мы встретили новогодние праздники? – мама попеременно переводила взгляд то с меня на Витю, то обратно, так, словно интересовалась и его мнением одновременно.
Я молчала, Витя изучал узор на ковре у моей кровати.
- Ладно, я здесь лишняя, - мама благоразумно удалилась.
- Понятливая у тебя родительница.
- Как будто у тебя хуже. Все родители одинаковые. Желают своим детям счастье, только у каждого оно свое. Вот и выходит, что некоторые всю жизнь ищут это самое счастье, да так и не найдут. А ты, Витя, как себе представляешь счастье?
- По-моему, это когда твои желания, помыслы совпадают с устремлениями окружающих, только такое редко бывает.   
Обдумывая слова приятеля. Я пыталась вообразить себе, а каково это, когда не надо лишний раз доказывать собственную правоту, когда никто не сплетничает за твоей спиной и можно смело доверять первому встречному, - Согласна. Меня тоже часто не понимают, но не исключено, что это бывает из-за того, что я не всегда стараюсь понять других, поставить себя на их место. Окружающие, как правило, ждут от тебя взаимности.
Витя перебил, - Ничего они не ждут. Люди все разные, и желания у всех разные. Я говорил о выдуманном мире.
- Грустную ты картину нарисовал. Неужели ты не веришь в дружбу, привязанность, любовь? Если все люди разные между ними, вряд ли, возникнет привязанность, а без нее невозможно взаимное влечение.
Прежде, чем ответить, Витя плотно сжал губы, так, будто хотел что-то утаить от меня. Однако, в неискренности его заподозрить было трудно. Вероятно, Витя не говорил мне всей правды. Я молча наблюдала за ним. Витя давно пребывал в нерешительности, - Витя, ты боишься меня?
Мы смотрели друг другу в глаза. Я ничего не чувствовала, кроме их теплоты, и, одновременно, отчужденности. Но почему Витя такой … у меня не нашлось слов для того, чтобы обозначить его болезненное непостоянство. Может, он от меня ждет первого шага. Наконец, Акиньшин заговорил, - Никого я не боюсь. Мне страшно от мысли, что я не встречу понимания у близкого человека. Пожалуй, одного доверия здесь мало, нужна симпатия.
Кажется, сдается. Сегодня я буду торжествовать. Нашелся хоть один человек, который не может обходиться без меня, - Мне кажется, один из нас не понимает, о чем идет речь.
- Алина, ты чувствуешь, тебе известно, что …
В комнату впорхнула мама, - Алине нужно принять кое-какие лекарства и сделать массаж.
- Я понял, сейчас ухожу.
- Мама! Зачем ты так? Мы с Витей не договорили.   
- В следующий раз договорите. До свидания, Витя, - повернувшись ко мне, мама добавила, - А ты, Алина, готовься.
Впервые я с грустью смотрела на чужой уход, при этом, не проронив ни слова. Если бы это было в наших силах, наверное, мы с Витей никогда не расставались. Если бы, если…
За окном стемнело, лишь щедрый налет белого, немного оживлял мрачные тона. Улица казалась мне враждебной, заслужить ее доверие можно было только, влившись в поток прохожих, тупо смотрящих вперед под зорким взглядом ярких софитов – окон домов. За одним из них живет и радуется жизни мой принц. Он не такой, как все, и, в тоже время, любая девчонка посчитает за счастье дружбу с ним, а, может, и нечто большее. Мне останутся лишь несбыточные мечты и призрачные надежды.