Воспоминания 39 или Второе забытое путешествие

Сел сейчас писать свои воспоминания, а тут меня отвлёк мобильник – звонил мой прекрасный товарищ по институту, Игорь Ильинский. Мало того, что мы с ним, с переменным успехом, учились в одной группе незабвенного КТИЛПа, так он еще и играл, уже после окончания института, в нашем рок-гурте на ударной установке!

Предыдущий наш ударник, Володя Фатун, по кличке Факт, тоже был из нашего института, из параллельной группы. Всё его ударное мастерство заключалось в неизменных двух ударах по рабочему барабану, и одного – по тарелке. Хетом он вообще не пользовался. По сравнению с ним, Игорь играл, как Ринго Стар! Даже такого взыскательного руководителя, каким был я, его мастерство просто приводило в восторг! И, самое главное, новому ударнику совершенно не нужно было объяснять, как и что играть. Да и по духу он был всем нам гораздо ближе и понятней, а ведь это и есть самое главное в прекрасном деле погружения в рок-музыку…

Игорь, после окончания института, работал в другой шарашке и приезжал к нам на репетицию, на Куренёвский переулок, аж с Красноармейской, тремя видами транспорта, в переполненных, в час пик, троллейбусах-автобусах. Обычно он свистел с улицы в наши окна – вахтёрша где-то лындала по своим знакомым, и вниз ударника шел встречать и запускать через черный ход, наш басист, Толик Мезенцев – ему полезно, при его-то ста пяти килограммах…

Репетиции шли прекрасно, но вот, перед началом нашего, чуть ли не первого выступления, Игорь вдруг почувствовал, что просто не может выйти на сцену, под жадные взгляды взыскательной публики. Я молча завёл его в нашу каптёрку, где хранились инструменты, молча налил пол гранёного стакана своей домашней, фирменной, оглушительно крепкой самогонки – горела, как напалм! – и жестом пригласил откушать. Обалдевший от переживаний, Игорь, который вообще пил мало, а уж в таких количествах, из такой тары, такой сокрушительный продукт – и подавно, также молча всё это употребил. Всё. Цель достигнута – мы проиграли свой сейшен на одном дыхании!

И вот, в сегодняшнем телефонном разговоре, Игорь мне подробно рассказал об этом моём эффективном способе снятия сценобоязни, а я совершенно ничего не помню! Нет, товарищ врать не станет, да и на меня это в точности похоже – подтвердит любой, кто знал меня еще по моему алкогольному периоду, но в памяти – пустота!

Такая же странная, полная, глухая пустота царит и в моих воспоминаниях непосредственно о нашем переезде из Козельца в Днепропетровск! А ведь мне уже было девять лет, десятый! Уж и не знаю, чем это можно объяснить…

Еще, в сегодняшнем телефонном разговоре, Игорь заметил, что я, похоже, живу, как-то, весь в прошлом, что ли. Да, так и есть. Я изобрёл свою, собственную машину времени и сейчас погружаюсь туда, в ту, прежнюю, прекрасную жизнь, где единственно чувствую себя совершенно счастливым!

Итак, набираю на табло машины - март шестьдесят шестого года - и дёргаю за рычаг!

Клан Снакиных готов к переезду. Всё упаковано. Самые ценные, нежные предметы – телевизор, радиола, любимая мамина посуда, надёжно упакованы в объемистый, окованный узорчатыми стальными лентами, сундук – приданое мамы. Приобретённый накануне холодильник «Днепр» так, в заводской упаковке, и отправлен на железнодорожную станцию – всё пойдёт на Днепропетровск малой скоростью. В нашем родном доме – полная пустота и тишина. Дом грустит. А вот мы все полны каких-то радостных надежд! Даже у родителей, несмотря на нервотрёпку сборов, тоже наблюдается оживлённое настроение. Всё, наконец, упаковано и отправлено, и мы всей семьёй идём провести последнюю нашу Козелецкую ночь в дом Корчагиных.

Здесь, конечно, накрывают немудрящий стол, чокаются, желают хорошего пути и счастливо устроиться на новом месте, а мы просим не поминать лихом.

Укладываемся спать. В шутку, Корчагин старший, Иван Данилович, прижав палец к губам, заваливается под бочек к моей, отвернувшейся на минутку, матушке и замирает поверх одеяла. Мама начинает нащупывать своего благоверного, который где-то отлучился, и громко, испуганно, вскрикивает! Смех, хохот, подколки и замечания так и сыплются со всех сторон. Мама тоже хохочет, и рассказывает, как она сначала удивилась, не узнавая, на ощупь, родного муженька, а потом очень перепугалась – да что это сделалось с её любимым Ванечкой? Тётя Вера, поджав губы, нарочито и шутливо замечает, что ничего, мол, толкового из этого всё равно бы не вышло – её муженёк, Корчагин – старший, де, заснёт, да еще и захрапит безбожно! А мама – «Вот и хорошо! Как захрапит, так я его – локтем под бок, он и проснётся!». И опять все хохочут, в том числе и мы с Юрой, хотя совершенно не понимаем, чему они всё время смеются, эти взрослые?

Поскольку странная, избирательная моя память, совершенно не сохранила никаких подробностей нашего исхода из славного, любимого Козельца, то я использую это время, чтобы продолжить свой прерванный рассказ об оставленной в снегах России душераздирающей сцене, в которой трёхмесячный мой братан, Юра, всё еще катится по нежнейшим снежным пуховикам, преследуемый ошеломлённой, скользящей всё в тех же снегах матушкой.

Отец соскочил с запяток и бросился спасать и поднимать свою, столь резво катящуюся, родню. Возница, также, наконец, остановил еще более повеселевшую свою кобылку – еще бы! Ведь сани почти что пусты! Рано радуешься, животное! Пару минут, и ты уже опять полностью, по прежнему, загружена всем беспокойным Снакинским семейством и его немудрящим скарбом. Перепуганный возница божится и клянётся, что впредь повезёт таких прытких пассажиров предельно бережно и осторожно. Интересно, что, всегда такой подвижный и неугомонный, Юра так и не проснулся, во всё это происшествие!

Вот и добрались они, наконец, до цели поездки – большого, на возвышенности, двухэтажного заводского дома, где на первом этаже размещена какая-то, по тем временам, совершенно необходимая служба по подготовке незаменимого, на все случаи жизни, кипятка, а на втором – сплошь однокомнатные квартирки заводских служащих. В теперешнем, первом собственном родительском жилье, ранее проживал прежний, одинокий, молодой главный инженер, а, чтобы не скучать, в компаньонах он имел слесаря-ремонтника всё того же завода. Ну, и покуражилась же эта гоп-компания над бедной квартиркой! Вдвоём с помощницей, женщиной с первого этажа, ведущей непрерывный и загадочный процесс производства драгоценного кипятка, мама целый день драила и приводила в жилой вид эту берлогу.

Большущие окна были девственно и трогательно открыты всем взорам – прежним обитателям нечего было скрывать за какими-то там шторами – гардинами. В мамином приданом, кроме посуды, белья и чехла для матраса, нашлось и пару лишних простыней, которые немедленно отдали некой знакомой кипятящей женщины и оная знакомая, уже к вечеру, украсила, на швейной машинке, эти импровизированные занавеси нежной, ненавязчивой мережкой – красота! Уют и порядок!

Отец обогатил семейный скарб патефоном с пластинками и дивной, невиданной кастрюлей с одной, но длинной ручкой – очень удобно ставить, например, в печь и, соответственно, метать из неё прямо на стол! Стол в комнате также присутствовал и на нём разместили почивать наследника.

Вот с кроватью была проблема – то ли прежние жильцы спали прямо на полу, то ли умчали этот предмет куда-то в другие, неведомые места. Сердобольный и хозяйственный завхоз всячески входил в нужды молодой, неопытной хозяйки и незамедлительно осчастливил новую семью прекрасной, со скрипучей панцирной сеткой (пусть соседи завидуют!), металлической кроватью, а чехол для матраца очень быстро и расторопно набили, имеющейся в изобилии на заводе, мягчайшей и пахучей льняной паклей – живи и радуйся!

Отец, кстати, который имел по закону три свободных дня  на благоустройство, был взят своим руководством в такой жесточайший оборот, что, как ушел с утра, по приезде, на завод, так и не пришел до глубокой ночи – работали крепко, зевать было некогда!

Мама, с полгода, не работала, обустраивала новое жильё, осваивалась с положением молодой, самостоятельной хозяйки. Некоторую проблему создавал очень подвижный братан – оставлять его одного, без пригляда, было просто катастрофично. Но мама нашла выход и, когда ей нужно было, не надолго, отлучиться в магазин, который находился прямо напротив дома, то она привязывала сыночка всё к той же кровати, пояском от халата, за  ногу. Сердобольные женщины, в магазине, шли навстречу молодой, неопытной женке главного инженера, и пропускали её вне очереди. А потом, муж средней маминой сестры, Павел Николаевич Германов, предложил, в качестве взаимопомощи, принять нашему семейству, под своё крыло, какую-то дальнюю его родственницу с тем, чтобы та еще и помогала матушке в качестве няньки. Это и была знаменитая наша роковая женщина, нянюшка Вера.

Вот так и начиналась самостоятельная, взрослая, жизнь наших родителей. А наша, новая, городская жизнь, стояла уже у порога…