Варвар

«Привычка дурная – камушек
В рисовой каше мудрости»
А. Лаэртский

У Сергея Ивановича Полозова из окон пахло благополучием. Он был стар, богат и немного забывчив. В прошлом известный композитор, Сергей Иванович жил теперь один в большой квартире; жил не один, с домработницей. Старик был интеллигентен, старомоден и, что называется, рафинирован. Короче говоря, воспитан в лучших традициях. Тем не менее, завелась у него скверная привычка. Даже неудобно об этом говорить… Словом, не любил он молодых авторов. А приносили и присылали ему по старой памяти: партитуры, симфонии, оперы, поппури – ну просто голова кругом. И завел старик дурной обычай. Он подтирался нотами. Однако бывали случаи, забывал он взять с собой в сортир очередной опус для фортепиано со скрипкой.

- Вегочка, - кричал он тогда из туалета домработнице, трогательно грассируя, - Верочка, принесите мне, детка, будьте столь любезны, вон ту папочку, что в прихожей на трюмо. Да, ту, что сегодня утром принесли. Благодарю тебя, милое дитя!

Так говорил Сергей Иванович, сидя на унитазе, с сизым бездействующим хером, лысый, пятнистый; и такой же пятнистой и дряблой ручкой принимал в щель папку, мысленно хлопая Верочку по ускользающей ягодице. Потом он вытирал задницу, с упоением разглядывая горчичные разводы на желтоватой нотной бумаге, где прыгали к небесам и бросались в бездну фортепианные аккорды.

* * *

Однажды Полозову позвонил старый друг, поэт-песенник Самуил Овчаров. Предложил вместе написать мюзикл, продать на телевидение и «срубить бабла». Кряхтя, Сергей Иванович согласился. Уж больно сладки были речи искусителя. Давным-давно старый композитор ничего не писал, и хотя денег было на его век заработано предостаточно, всё же захотелось ещё раз блеснуть, засветиться. Мол, дескать, жива ещё старая гвардия. Гвозди бы делать из этих людей, мдя…

Самуил Овчаров пришел, как уговорено, ровно в файв-о-клок. Верочка поставила чай. Поэт-песенник тоже был стар, однако не столь стар, как Сергей Иванович, не дряхл. Самуил был из тех стариков, которых никогда не называют по отчеству. Он всегда носил затемненные очки и курчавую шевелюру с хорошо промытыми седыми бакенбардами. В общем, презентабельный был старик, его еще не стыдно было показывать по телевизору. А Полозов давно уже на публике не появлялся. Хоть и был он достаточно ещё крепок и, несмотря на внешний вид, готов был ещё десяток лет протянуть, однако голова у него была совершенно голая, а череп длинный и бледный, сплошь покрытый крапинками и прожилками. Какой-то отсыревший, трухлявый старик был Полозов. Таких дедушек сажают дома в кресло, накрывают пледом и предъявляют только лишь правнукам, да и то, лишь по большим семейным праздникам. Но Сергей Иванович был не простым стариком, а композитором, человеком творческим, работником умственного труда. Он был бодр духом и даже на дачу каждый год добирался своим ходом, за рулем собственного «Мерседеса», купленного ещё в 1985 году.

Верочка принесла чай с лимоном, в стаканах с подстаканниками. Старики уселись возле старого рояля, откинули крышку и принялись дребезжать и блеять, забыв про чай.

Вечер застал их далеко за полночь. Даже неутомимая Верочка уже задремала на кухне. Овчаров с видимым усилием прикрыл крышкой клавиатуру, давая понять увлекшемуся коллеге, что рабочий день закончен. Старики выпили стылый чай, да так и заночевали прямо в кабинете – Овчаров в кожаном кресле, Полозов – на таком же кургузом диванчике.

Проснулись поздно, совершенно разбитые. Оказалось, уже три раза звонили родственники Самуила, перепуганные, измученные бессонной ночью. Овчаров долго улаживал инцидент с женой по телефону, неоднократно привлекая Полозова, почти полностью потерявшего голос после вчерашних экзерсисов.

И всё же, кучка исписанных дрожащим почерком нотных листов вселяла новые силы. Старики приняли душ, позавтракали яичницей с ветчиной и с остервенением схватились за свое творение.

Лишь только на третий день увезли ошалелого Овчарова. Приехал зять в грубой шубе и, дыша морозом и табаком, уволок старика домой.

Совершенно опустошенный, за годы бездействия отвыкший от напряженной работы, композитор Полозов уехал на неделю в санаторий, в специальную союзную здравницу для переутомившихся корифеев. Там была тишина (музыка строжайше воспрещена) и диетический корм – кашки, пюре и паровые котлетки. Там лечили ревматизмы и артриты целебными грязями и массажами, холили и лелеяли выдохшихся гениев.

Вернулся Сергей Иванович домой, глядь – а там уже Самуил Овчаров по роялю бабехает, что-то там развивает и дополняет по своему усмотрению. Не раздеваясь, так с порога и бросился к нему посвежевший Полозов, чтобы дать по рукам и вернуть канву в надлежащее русло.

* * *

Трудились соавторы долго. Мюзикл обещал быть бомбой. Самуил уже пробил, кому и куда его «толкнуть», и уже там, на телеканале, включился, завертелся кастинг – конвейерный подбор статистов на второстепенные, и солистов на главные роли. Обещали самых что ни на есть звезд: Борю Каскова, Кирюшу Филиппова, Валю Лаймуле и обоих Ломадзе.

Осталось только размножить нотный оригинал. Для этого Сергей Иванович собрал его в казенную папочку из-под какого-то из подтирочных опусов и собрался было идти в копи-центр, как вдруг приспичило. Да так приспичило, что он, едва успев сбросить с себя на бегу каракулевую шубу, поскакал на паучьих ножках в туалет.

- Верочка, дитя моё! – раздался павлиний голос из кафельных глубин, - будь так добра, подкинь мне ноток, умоляю!

Верочка не подвела. Принесла папку, и Сергей Иванович растерзал её, аки лев антилопу гну, вслух проклиная диетические кашки и котлетки из санатория. Когда измятые перепачканные бумаженции со стоном провалились в недра унитаза, зазвонил телефон.
Полозов едва успел добежать, снял трубку. Там бесновался Самуил Овчаров. Он сообщил соавтору сумму, ту самую, бархатную, ласкающую слух сумму, которую он согласовал с руководством телеканала, и половина которой уже была выплачена им, соавторам.

Сергей Иванович порозовел. Деньги были большие. Огромные были деньги даже для старика. Он потрусил к бюро, извлек оттуда бутылочку армянского коньяка и хватил прямо из горла хороший глоток обжигающего пойла.

- Верочка, - позвал он, одеваясь, - а что, Верочка? Выходи за меня замуж! Я скоро умру. Кому всё добро оставлю? Не класть же всё это мне в могилу – антиквариат, библиотеку, инструменты, паласы… квартиру, наконец, дачу.
- Детей у меня нет, и, похоже, не будет, - продолжал разглагольствовать старик, натягивая шубу. – Родственников близких тоже нет, а дальние мной не интересуются. Одна ты у меня, дорогая моя Верочка… Деточка… Послушай, а не видела ли ты папку? Ну, обычную, канцелярскую. Тут, на трюмо лежала. Да! Куда?! Как? Боже мой! Ах ты, ****ь, что же ты наделала?!

Старик повалился на гардероб, срывая все шубы, плащи и пальто...

2 сентября 2010 г.